Роман века

Сознание мое раздвоилось. Лучшая половина плавилась от счастья в лучах любви, вторая пыталась разобраться в происходящем и подготовиться к грядущим неприятностям. Собрав в кулак всю силу воли, я соединила воедино обе половины и, не позволяя себе ни на что отвлекаться, сохраняя их в нужной пропорции, прожила в таком состоянии до полудня следующего дня, то есть до последней страницы корректуры. Совершенно измученная этим сверхчеловеческим напряжением, невыспавшаяся, я села в машину, поехала на почту и отослала в издательство выправленную корректуру. Гора свалилась с плеч!

Выйдя с почты, я прошлась пешочком по бульвару до книжного магазина, ибо чтение собственных произведений обычно пробуждает во мне желание почитать чужие. Выходя из магазина, я так и замерла на пороге: по бульвару в направлении почты шел Марек с той самой зловредной выдрой.

Выдра вела себя безобразно. С Мареком она обращалась, как со своей собственностью: клала ручку ему на плечо, тянула за рукав к витринам магазинов, что-то чирикала ангельским голоском, в общем, кокетничала напропалую. Он подчинялся всему этому с вежливой покорностью хорошо воспитанного человека, которая не очень умных баб заставляет вообразить невесть что.

Гармония между моими двумя "я" в мгновение ока с треском лопнула как мыльный пузырь. Худшая половина энергичными пинками выгнала с поля боя лучшую, оставив его целиком за собой. Ярость глухо заклокотала во мне, как лава в вулкане.

Теперь я уже не могла ни трезво рассуждать, ни трезво поступать. Вернувшись к гостинице, я перешла через улицу и, войдя в "Грандотель", поинтересовалась в бюро обслуживания, как у них обстоит дело со свободными номерами, выходящими окнами на море.

Были. И не только сейчас, но с самой осени. И вообще у них не густо с клиентами. Вот только в январе, когда в городе проходил конгресс специалистов по разведению пушных зверей (или чего-то в этом роде), участники конгресса забронировали все номера. Администратор до сих пор вспоминал со слезой умиления о счастливом времени.

Сидеть у себя в номере не было сил. Одевшись потеплее и заменив туфли на резиновые сапоги, я отправилась в длительную одинокую прогулку вдоль моря для обретения душевного равновесия.

Море не подвело. Уже где-то под Гдыней мне удалось обрести — нет, не равновесие душевное, но хотя бы способность хоть как-то обдумать создавшуюся ситуацию. Столько раз в жизни меня обожали, ублажали и потом бросали, столько раз приходилось испытывать самый широкий диапазон самых противоречивых чувств, столько раз потом занималась я анализом этих чувств, что определенный опыт в этой области у меня имелся. И вот теперь происходит что-то непохожее на все прежнее, мой богатый опыт оказывается бессильным помочь.

Вроде бы все ясно. С одной стороны, он явно пренебрегает мной ради этой бесстыжей вампирши и врет без зазрения совести, с другой — совсем не собирается меня бросать, и не только в силу каких-то непонятных трезвых расчетов, но просто потому, что я по-прежнему ему нравлюсь. В этом я не обманывалась. В чем же дело? И так, и эдак прикидывала, но понять ничего не могла. Учитывала и версальское воспитание своего возлюбленного, и бесстыжее нахальство злой разлучницы, и все равно концы не сходились с концами.

Границу переходить я не собиралась и повернула обратно к Сопоту. Погода испортилась. Поднялся сильный ветер, черные тучи затянули небо, и из них что-то посыпалось. Ну прямо февраль, совсем на май не похоже.

Замерзла я страшно, но холод не остудил клокотавшую во мне лаву. Идти на ужин в таком состоянии не имело смысла, кусок в горло не пойдет. И заснуть я не смогу, тоже ясно. Поскольку все мои попытки самостоятельно разрешить проблему оказались тщетными, спрошу его прямо. И немедленно! Поставлю вопрос ребром — или она, или я! Так и сделаю! И я решительно повернула к "Гранд-отелю".

Уже на лестнице я спохватилась, что вид у меня неподходящий для решительного разговора с любимым мужчиной. Мокрые пряди волос выбились из-под теплой шали и сосульками свисали на лоб, нос излучал красное сияние, а остальные части лица наверняка посинели или даже позеленели. Надо хоть как-то привести себя в порядок. Косметичка была у меня с собой, и я не раздумывая свернула в сторону, к женскому туалету, зная, что он находится в конце коридора.

Туалет оказался на ремонте, но заперт не был, и зеркало висело. И хорошо, что на ремонте, значит, никто из проживающих в гостинице мне не помешает и не грозит встреча с этой самой…

Вынув расческу, я принялась яростно терзать слипшиеся космы, как вдруг до меня донеслись какие-то звуки. Прислушалась — кто-то разговаривал. В чем дело? В туалете никого не было, акустика в наших гостиницах та еще, но все-таки не до такой степени, к тому же "Гранд-отель" довоенной постройки, так что слышимость у него должна быть в норме. Рука с расческой замерла, я напрягла слух и в мужском голосе узнала знакомый. Марек!

И тут же поняла, почему так хорошо слышны голоса. Рабочие вынули часть канализационной трубы, соединяющей туалет с номерами, причем вместе с куском стенки, так что образовалась дыра в полкирпича, через которую отчетливо доносились голоса из соседнего номера. Из номера этой дряни!

Зажав расческу в одной руке и косметичку в другой, я наклонилась к дыре, вся обратившись в слух, а клокотавшая во мне лава чуть было не задушила меня. Сомнений не оставалось — Марек был в ее номере. Разговаривали они у моей стенки. Зная расположение номеров в "Гранде", я поняла, что сидят на кровати. Сидят, потому что голоса слышались именно на таком уровне. Сидят, слава Богу, сидят! Сказанное Мареком я не разобрала, потому что поздно стала прислушиваться, но зато вот теперь отчетливо расслышала шепот зловредной выдры:

— Но почему, почему? Может, я слишком навязчива…

Эта мерзкая жаба еще сомневается! Еще как навязчива!

А та продолжала воркующим, утробным шепотом:

— Не верю, ни за что не поверю, что ты меня не хочешь! Ты же видишь, я… Ну какое еще нужно доказательство, что я без ума от тебя?

Интересно, какие она до этого приводила доказательства?!

От ее завлекающего, страстного шепота мне стало нехорошо, и я лишь потому не пала трупом на месте, что само место показалось мне не очень подходящим для того, чтобы здесь закончить свой жизненный путь. Не романтичное место…

А эта пиявка все искушала, шепот ее становился все более страстным и настырным, сколько можно, он уже понял, отцепись, оставь его в покое! Бывают же бабы без стыда и совести!

— Перестань! — вдруг раздался голос Марека. Странный какой-то голос, сдавленный, на его не похожий. Я аж подпрыгнула и запуталась волосами в свисающей с потолка проволоке.

А за стенкой все стихло. Оборвался страстный шепот. Заткнулась, наконец! Любая заткнется, если на нее так рявкнуть.

Какое-то время за стеной было тихо. Потом послышался испуганный голос обольстительницы:

— Что случилось? Что с тобой?

Мне и самой интересно было знать, что случилось. Почему он молчит? Может, помер, не вынеся соблазнов? Или укоров совести? Что-то там, за стенкой, происходило. Скрипнули пружины матраса, не иначе как эта гарпия опять кинулась на него, потому что вновь раздался голос Марека — странный голос, прямо замогильный какой-то:

— Оставь!

— Но почему? — не унималась пиявка. — Что такое?

Марек разъяснил тем же драматическим, нет, трагическим загробным голосом:

— Я не хотел говорить… В этом трагедия моей жизни…

Какая еще трагедия? О чем он? Не обо мне ли?! Вампирша впилась мертвой хваткой:

— Какая трагедия? Скажи! Ах, не молчи же так! Ты должен мне сказать!

Напряженное молчание повисло в комнате. Я тоже затаила дыхание.

— Видишь ли, — раздался, наконец, надломленный голос Марека, — тяжело в этом признаваться… Я не хотел говорить, но ты сама вынуждаешь меня. Видишь ли, состояние моего здоровья… Мое несчастье в том, что я импотент. Понимаешь?

Не знаю, как вампирша, но я была так потрясена, что с трудом удержалась на ногах. Что он такое несет? Один из нас явно сошел с ума, он или я. Или… зачем-то ему надо выдумать такую чушь. А может, он выздоровел, но как-то не заметил этого, молнией пронеслось в голове. Глупости! Значит, для чего-то ему надо было выдумать такую чушь. Для чего же?

Издав сдавленный крик, гетера отшатнулась — опять скрипнули пружины матраса. Там вновь воцарилось молчание. Не позавидуешь этой твари, в глупейшем положении она оказалась. Интересно, что предпримет теперь?

— А, ну тогда понятно, — послышался ее холодный, злой голос, и вдруг она резко сменила тон: — Это действительно ужасно! А ты не пробовал лечиться? С врачами советовался?

— Советовался когда-то, — Марек продолжал играть непонятную мне роль, — без толку. Не верю я им, ничего не помогает.

— Но зачем же тогда меня… Как ты мог!

Вот именно! Правильно она говорит, зачем же тогда? Я чуть было опять не кивнула головой, да вовремя вспомнила о свисающей проволоке. Ясно, эту вампиршу он не хочет, так какого черта тогда обольщает? Захотелось разыграть из себя слезливого идиота? Или ее поставить в идиотское положение? Последний вариант я всячески приветствую, но уж очень он сомнителен.

Меж тем в раззадоренную вампиршу вступили новые надежды, и она мертвой хваткой впилась в свою жертву:

— Нельзя терять надежду! И не такое теперь излечивается. У меня много знакомых врачей, найдем самых лучших. Мой отец врач, он поможет. Если надо, и за границу пошлем, там уж обязательно вылечат. Знаешь, как далеко шагнули в последнее время техника и медицина, просто чудеса творят.

И много еще подобной чепухи пришлось выслушать нам с Мареком. Он, видимо, счел нужным постепенно поддаться ее уговорам, потому что протестовал все слабее и даже согласился показаться врачу сначала тут, в Гданьске, а потом с помощью ее папочки и в Варшаве. Интересно, как он выполнит это обещание…

А потом мне представилась возможность узнать кое-что и о себе. Не хотелось бы мне показаться бестактной, сюсюкала выдра, но как же в таком случае обстоит дело с пани, в обществе которой его все тут видят?

Интересно, как он выкрутится?

Оказалось, я — воплощенная духовность, некое астральное тело, прямо-таки неземное существо, и ничто плотское, в том числе и секс, меня не волнует. Выдра позволила себе выразить по этому случаю снисходительное сожаление. Подслушанная сцена заставила меня отказаться от первоначального намерения — решительного разговора с Мареком. При первых же признаках окончания его визита в соседнем номере я поспешила покинуть укромное местечко и вообще "Грандотель". Все происходящее было мне непонятно, но одно не вызывало сомнения: что бы он ни делал, какую бы цель ни преследовал, мороча голову этой дряни, мне он об этом говорить не желал. А раз так, я стану на голову, но тайну его раскрою. Своими собственными силами! Пусть наводит тень на плетень, я буду не я, если всего не разузнаю, не докопаюсь до всего. Нет, он меня еще не знает!

Марек зашел за мной, и мы вместе спустились на ужин. Я перестала терзаться, две половины моего естества пришли к соглашению и перестали мешать друг другу. Как всегда, в решающие, поворотные минуты жизни, они объединили свои силы и стали действовать сообща.

— Корректуру закончила? — поинтересовался Марек за ужином.

— Не совсем, но осталось совсем немного, — ответила я без запинки. — Завтра надо обязательно закончить. Думаю, к обеду управлюсь. И сразу вышлю. Постоять в хвосте на почте могу и без тебя, так что спи себе.

— Да я уже отоспался, но, если не нужен, воспользуюсь случаем и прогуляюсь. Не жди меня на обед. Если буду опаздывать, где-нибудь по дороге перекушу.

— А прогуливаться думаешь по пляжу?

— Что ты, тогда я бы без тебя не отправился. В том-то и дело, что давно хотелось пробежаться по окрестностям, ты этого не любишь, вот я и воспользуюсь случаем, когда ты занята.

Ага, понятно, значит, намылился куда-то с этой гадюкой. Заподозрить меня во лжи Марек никак не мог, корректуру видел собственными глазами, а прикованная к ней, я была для них не опасна. Интересно, есть ли у гадюки машина. Но это неважно, у меня есть, и, на чем бы они ни поехали, я двинусь за ними следом.

Трудно вообразить, сколько сил потребовалось на осуществление этого намерения. Дело в том, что моя машина отличалась особой приметой, по которой ее сразу же найдешь в целом стаде таких же "фольксвагенов", а именно: вместо антенны я использовала старую, заржавленную шпагу. Хоть и заржавленная и немного погнутая, она тем не менее служила отличной антенной, но зато уже издалека бросалась в глаза. А раз я хотела организовать на машине незаметную слежку, следовало избавиться от такой характерной приметы. Вынуть же антенну было непросто — от долгого употребления ее заклинило в зажиме, так что она теперь составляла с машиной, можно сказать, монолит. К тому же, об этом я уже упоминала, машина находилась на стоянке под самыми окнами Марека, и я не могла выдирать эту железяку у него на глазах. А просто так сесть в машину и отъехать куда-нибудь в укромное место тоже нельзя, слух у него кошмарно чуткий, сразу узнает звук моего двигателя. Оставалось одно — дождаться ночи и выбрать момент, когда звук моего двигателя заглушат другие звуки…

И все это я проделала! Под покровом ночной темноты прокралась в собственную машину и в этой засаде в страшном напряжении прождала целый век, пока не раздался у гостиницы рев нужной мощности. Всегда так, ревут, когда не надо, а когда надо — не дождешься!

Со стоянки я выезжала осторожно, так и не рискнула захлопнуть дверцу и придерживала ее рукой. Найдя укромное, безлюдное место, я целый час в поте лица выковыривала из зажима проклятое холодное оружие. Как назло, сколько я ни осматривалась, поблизости не оказалось ни одного хулигана. Понаторевшие в таких вещах, они бы мигом управились! Просто поразительно, как им удается…

На стоянку я возвращалась с теми же мерами предосторожности, поставив машину на место тихо и по возможности незаметно. Шпагу я оставила торчать в зажиме, выну, когда начну слежку. Вынуть смогу на ходу, в этом я убедилась, немного потренировавшись. В общем, ночь у меня прошла в тяжелых трудах и хлопотах.

Утро тоже не было легким. Зная мой характер, Марек мог ожидать от меня чего угодно, только не того, чтобы я добровольно встала в семь утра. Позавтракала я на подоконнике. И чуть не подавилась завтраком, увидев, как он выходит из гостиницы вместе с этой Горгоной. Хоть и ожидала, но все равно… Прогулочка по окрестностям, как же!

Оказалось, у каракатицы таки есть машина, зеленый "пежо". Я успела стартовать, когда зеленое пятно еще виднелось в конце набережной. Они направлялись в сторону Гданьска.

Чудесные утренние часы солнечного мая я, как гончая, преследовала зеленую машину, стараясь не потерять ее из виду на улицах города. В незнакомом мне районе Гданьска, застроенном прекрасными виллами в окружении садов, они остановились у особняка, на котором висела вывеска, извещавшая, что здесь принимает врач конкретного профиля. Сама прочитала! Сидя в машине, я ломала голову над тем, как он выйдет из положения. Значит, поддался уговорам и решил лечиться? И что он станет делать завтра, какую придумает отговорку, как распределит время между мной и этой мерзавкой? Ведь знает, с корректурой я покончу…

На обратном пути мне здорово досталось. Они взяли курс прямо на Сопот, обойти их на безнадежно прямом шоссе не было никакой возможности, а Марек во что бы то ни стало должен, вернувшись, увидеть мою машину, спокойно стоящую на своем месте. И с антенной. Я промучилась всю дорогу, ничего не придумала и решила соврать, что пришлось отправиться на почту раньше, чем думала. Но вдруг случай пришел мне на помощь. Мерзавка решила припарковаться по другую сторону "Гранда". Когда она свернула за угол, я нажала на газ, разогнала прохожих на тротуаре, чуть не столкнулась с выезжающей в это время со стоянки машиной, поставила свою на место, всадила в зажим шпагу, чудом не выколов в спешке себе глаз, захлопнула дверцу и успела спрятаться за будкой с мороженым.

Входя в гостиницу, Марек бросил взгляд на автостоянку. Моя машина спокойно стояла на месте с воинственно торчащей шпагой.

Следующие полчаса я провела в уже знакомом женском туалете, горько жалея о том, что не захватила ничего почитать. Как все-таки суровая действительность отличается от моего радужного представления о романтическом отдыхе на берегу моря с любимым человеком! Утешала лишь мысль о том, что я опять оригинальна. Мне не приходилось ни читать, ни слышать о том, чтобы героиня романа проводила большую часть времени в туалете, а, похоже, это развлечение станет моим уделом на длительное время… Мымра находилась у себя в комнате, через дырку в стене я ее отлично слышала. И никак не могла понять, чем она занимается. Вроде бы перебирала какие-то бумаги, вроде бы там иногда что-то тихо щелкало. Но вот она набрала номер телефона, и послышался ее сладкий голос:

— Ты готов? Тогда приходи, я жду.

Я тоже ждала и чувствовала, как притихшая было во мне ярость опять понемногу начинает закипать. Змея подколодная, не могла найти себе другого! Ей-то зачем все эти сложности?

Постучав, Марек вошел в ее номер, и змея произнесла завлекающим голосом сирены:

— Вот, я написала отцу, письмо возьмешь с собой. Подожди, сейчас я тебе прочту, что написала.

Пришлось, хочешь не хочешь, выслушать все ее благоглупости. Папочку просили отнестись с особым вниманием к подателю сего письма, сделать все, что в его силах, а в случае необходимости организовать ему выезд в Швецию на лечение. Хотела бы я знать, как далеко зайдет Марек со своей симуляцией, неужели до самой Швеции?

Судя по звукам, он принял вдохновенное послание и спрятал его в карман. А эта гарпия, поинтересовавшись, умеет ли он фотографировать, принялась что-то щебетать о том, как обрадуется папочка, если получит несколько ее фотографий. Он, видите ли, страстный фотолюбитель, коллекционирует фотопейзажи и особенно уважает морские виды. Так вот чем она щелкала — наверное, заряжала пленку. А сейчас тащит свою жертву на пляж, мертвой хваткой впилась, дрянь такая!

Я следовала за ними на безопасном расстоянии. Они направились по берегу моря в сторону Гдыни, я в ту же сторону, но скрываясь в прибрежных зарослях. Хорошо, что на мне оказались резиновые сапоги.

Гетера всячески расточала свои чары, прыгала козликом и ластилась кошечкой, подбегала к самым волнам и с пронзительным визгом спасалась от них на берег. Столько медуз валяется по берегу, и как эта язва ни на одной не поскользнется? Ничего в жизни я так горячо не желала, как этого. Вот, вот сейчас, когда, грациозно стоя на одной паршивой ножке, она боязливо погружала в лужу у берега носок другой! А, черт, опять обошлось, а ведь я так горячо этого желала! И, паразитка, то и дело заставляла безответную жертву щелкать себя. На самых разнообразных фонах! Меня наверняка хватил бы апоплексический удар в этом приморском лесочке, если бы я не отдавала себе отчета в том, что стала свидетелем захватывающего представления, когда за всеми словами и действиями героев скрывается совсем не то что эти слова и действия выражают. Марек с ангельским терпением следовал за совсем распоясавшейся баядерой, выполняя все ее пожелания в области фотографирования и ловко уклоняясь от проявлений ее нежности. Это меня немного утешало.

Вот так мы преодолели несколько километров и добрались до места, где морской берег образовал небольшой мыс. Лес подходил почти к самой воде. Выдра влезла на ствол старой, прогнившей ивы, нависшей над впадающим в море ручейком, приняла изящную, как ей казалось, позу и велела себя запечатлеть. Что-то ее не устраивало, она поднялась немного выше по стволу, потом спустилась ниже, извиваясь, как потревоженный уж-желтопузик, а Марек покорно ее щелкал.

Оставив, наконец, иву в покое, выдра переместилась на большой камень, а потом углубилась в овраг, по которому плыл ручеек, и принялась фотографироваться на его склонах, принимая самые немыслимые позы. Из укрытия в зарослях я отчетливо слышала протесты Марека, уверявшего, что хороших фотографий в овраге все равно не получится, там слишком темно.

Нафотографировавшись вволю, эта обезьяна выразила пожелание вернуться, причем обратный путь ей из вредности захотелось пройти по лесу, так что мне пришлось спешно ретироваться в мокрые и грязные заросли ивняка, чтобы пропустить их.

На обратном пути ничего заслуживающего внимания не произошло. В результате слежки я пришла к однозначному выводу, что мы с Мареком оба были заняты одним и тем же делом: я следила за ним, а он следил за ней. Зачем следила я — понятно, а вот зачем ему понадобилось наблюдать за ней — совсем непонятно.

Пообедала я в одиночестве, а за ужином мой любимый с виноватым выражением на лице робко сообщил мне о своем желании уехать на несколько дней. Ему очень надо, и он не знает, как я к этому отнесусь. На вопрос, что случилось, сослался на конференцию журналистов в Щецине, его участие в ней просто необходимо, просил меня не гневаться и обещал вернуться как можно скорее, чтобы провести еще несколько дней вместе в Сопоте, здешний климат так благотворно сказывается на его здоровье. Я, естественно, не поверила ни в Щецин, ни в журналистов и сразу подумала — как трудно будет следить за ним, если он станет мотаться по всей Польше.

— Что ж, поезжай, — согласилась я. — Отвезу тебя к поезду.

— Ни в коем случае! Поезд отправляется в шесть утра, и я не позволю себе…

— Тем более!

— И речи быть не может! Чтобы я позволил себе разбудить тебя в такую рань! Неужели ты думаешь, что я не в состоянии добраться до вокзала пешком? А вещей я с собой не беру. Комнату в гостинице освобожу, а вещи перенесу к тебе. Идет? Прямо сейчас после ужина и займусь этим.

Я не настаивала на своем. Пораскинув мозгами, я легко поняла, что к чему, и решила, как буду действовать.

На следующее утро, когда Марек покинул мой номер, я не торопясь встала, оделась, села в машину и опять же не торопясь отправилась прямо в аэропорт. Он прибыл туда через полчаса после меня и как раз успел на самолет, улетающий в Варшаву. Итак, я все правильно рассчитала, только радости от этого было мало: по-прежнему мне оставалась неизвестной причина, заставившая его оклеветать себя. Вот сейчас с письмом роковой красотки он летит в Варшаву, где обратится к ее папочке-врачу. Даже не поездом едет, а летит! Будто выдуманная им болезнь каждую минуту грозит всем катастрофой! Но это я так рассуждаю. Красотка же может воспринять это совершенно однозначно — он воспылал к ней непреодолимым жаром любви и спешит доказать на деле ей силу своих чувств. Неужели для него так важно, чтобы она так думала?

Теперь у меня было много времени, и в Сопот я возвращалась не спеша. Итак, Марек обманывал нас обеих, рассуждала я по дороге. В "Грандотель" он переехал не из-за бессонницы, а ради распутной гетеры. И все было бы хорошо, если бы они там и сошлись. То есть ничего хорошего бы не было, но, во всяком случае, стало бы ясным и понятным. Но он вместо того, чтобы поразвлечься с красоткой, выдумал несуществующую болезнь, которая такие развлечения сразу же исключала. Значит, у него какая-то другая цель. Но зачем ему врачи?

Постой-ка, а может, его интересует не девка, а как раз эти врачи? И он выбрал такой непростой путь к ним? Что может связывать его с врачами и почему нельзя мне сказать о них? А может, это как-то связано с полковником и от меня держат в тайне происходящее из-за того, что подозревают в краже брильянтов. Брильянты, брильянты… Ага, кто-то похитил брильянты и проглотил их, какой-то хирург сделал операцию и достал их из него, теперь задача в том, чтобы заполучить их от хирурга. С этой целью Марек и полетел в Варшаву, постаравшись избавиться от меня. А в Сопот приехал со мной для того лишь, чтобы удалить меня из Варшавы.

Чего только не приходило в голову, одна концепция лучше другой. Дороги не хватило, и я продолжала рассматривать концепции, уже поставив машину на стоянку перед гостиницей и не выходя из нее. Когда я дошла до очередного умозаключения о том, что гарпия тоже отправилась в столицу, но другим путем, я увидела ее выходящей из "Грандотеля". Надо ли говорить, что я не раздумывая двинулась следом за ней.

В качестве объекта слежки эта швабра была совсем неинтересна. Сначала она сходила в фотоателье, которое находилось на той же улице, что и гостиница. Там получила отпечатанные фотографии. Это мне удалось подсмотреть в окно фотоателье. Вернулась в гостиницу. Вскоре опять вышла и отправилась на почту. Там выслала письмо. Срочное. Вернулась в гостиницу. Мне пришлось так переставить мебель в своей комнате, чтобы, сидя за столом, можно было видеть вход в "Гранд-отель".

На следующий день она мне все нервы истрепала. Неужели эта кретинка приехала к морю лишь для того, чтобы проводить весь день в гостиничной комнате с видом на автостоянку? И вот теперь из-за нее и я веду такой же образ жизни.

За два последующих дня она лишь один раз вышла на свежий воздух. Опять на почту, где получила какую-то телеграмму до востребования. Терпение мое лопнуло, и я решила прогуляться вдоль моря. А эта дура небось еще сутки просидит взаперти!

Я неторопливо шла по пляжу, внимательно глядя под ноги. Наверное, ночью был небольшой шторм, волны оставили след далеко на песке, вот я и шла вдаль этого следа, в тихой надежде найти выброшенные штормом кусочки янтаря. В эту пору, да еще в такую хмурую погоду, людей на пляже было немного, и у меня имелись вполне реальные шансы. Если даже до меня тут кто-то и прошел, он мог проглядеть янтарь — сколько сейчас людей со слабым зрением! Как вскоре я убедилась, к сожалению, слишком много народу успело пройти до меня, вон сколько следов вдоль подсыхающей кромки морских водорослей. Вряд ли у всех них было слабое зрение…

Нацелившись на поиски янтаря, я только о нем и думала, временно отодвинув все остальные проблемы на дальний план. И вдруг мозг зарегистрировал — на глаза попалось что-то важное. Нет, не янтарь, другое, но очень знакомое и важное, на что надо непременно обратить внимание.

Впечатление было столь сильным, что я остановилась и в недоумении осмотрелась, но ничего интересного не заметила. Пришлось вернуться назад. Ага, вот оно! На песке среди водорослей четко отпечатался след каблука. Очень знакомый след каблука правого мужского сапога.

Не узнать его невозможно, вот характерный изъян — нет одного угла, вместо него плавный полукруг. При мне Марек напоролся на гвоздь, торчащий из какой-то доски на пляже, снял сапог и перочинным ножом аккуратно отрезал выдранный кусок каблука. И вот сейчас на влажном песке я видела прекрасно отпечатавшийся след именно этого каблука!

Склонившись над следом, я уставилась на него, как баран на новые ворота, не в силах отвести глаз. Сапоги Марек у меня не оставил, точно, забрал их с собой в выдуманный им Щецин. Вот здесь по пляжу мы с ним гуляли не один раз, но когда это было! Прошло как минимум трое суток, сколько людей здесь перебывало за это время, не могли не затоптать. К тому же ночью был шторм…

Ну и началось! Вывод мог быть только один, и мне вдруг стало жарко-жарко. Ночной шторм смыл все следы, этот мог отпечататься только после шторма, значит, сегодня утром, значит, Марек где-то здесь! Он не улетел в Варшаву, остался в Сопоте и ошивается тут поблизости, на пляже! Зачем ему это нужно? Зачем и для кого делать вид, что улетел в Варшаву? Ошибиться я не могла и ни за что не поверю, что в мире может быть второй правый мужской сапог с точно таким каблуком.

Вы читали Карла Мая? Я зачитывалась в детстве его романами, как и вся польская детвора моего поколения. Как мы любили играть в индейцев! Чингачгук, Виннету — вот кому мы подражали, ну и конечно, Крепкой Руке. Как они, мы были неустрашимыми и благородными, как они, учились читать следы в прериях. Мои дикие прерии простирались за речкой, за городской свалкой, и там я проводила все дни в обществе таких же, как я, сорванцов. Я собственноручно смастерила себе лук, стрелы из которого метко попадали в цель и их никакой силой не удавалось отцепить от тюлевых занавесок. Мой головной убор из индюшачьих перьев был самым красивым во всей нашей братии и неизвестно почему наводил панический страх на нашего кота. Мы с мальчишками научились неплохо разбираться в следах, и я могла не только отличить след человека от собачьего или коровьего, но и выделить следы разных людей. И вот теперь мне очень пригодился опыт в этой области.

Следов изувеченного каблука оказалось много, правда не таких отчетливых, как тот, первый. Они свидетельствовали о том, что сапоги двигались из Сопота по направлению к Гдыне. Я пошла по следу, как гончая, опустив нос до самой земли, не глядя по сторонам. Но вот следы пропали. На песке их больше не было, возможно, сапоги свернули в сторону от моря. Я подняла голову и огляделась.

На границе песка и прибрежных зарослей стоял сарай. Точнее, не сарай, а киоск, в котором что-то продавали в летнюю пору. Сейчас он был наглухо забит досками. Песок возле киоска не был особенно истоптан, но зато и не утрамбован штормовыми волнами. Тем не менее в сыпучем песке мне удалось обнаружить один след знакомого каблука. Обошла киоск кругом и с той стороны, что выходила к лесу, нашла несколько следов. Здесь песок был потверже, и на нем следы отпечатались явственнее. Если мой детский опыт меня не обманывает, хозяин следов прохаживался тут в разных направлениях. Ага, вот следы ведут в лес. А вот тут он вышел из лесу. Сначала вошел, а потом вышел, ибо след, ведущий из лесу, в одном месте наложился на первый. Значит, Марек зачем-то углубился в эти заросли, а потом вернулся на пляж. И куда делся? Господи, как все-таки трудно приходилось индейцам…

На всякий случай я заглянула в щель между досками, которыми заколотили киоск. Внутри было темно, как в брюхе негра, и я ничего не разглядела. Да и зачем Мареку там прятаться? Трудно предположить, что он покинул свою удобную варшавскую квартиру, комфортабельный номер в сопотской гостинице и любимую женщину ради того, чтобы поселиться в заброшенной собачьей конуре. Хотя… кто знает, может, ему настолько осточертели обе бабы, мымра и я, что он от нас готов скрыться где угодно, лишь бы пожить в уединении и спокойствии…

Дух Карла Мая продолжал витать надо мной. Никто другой, только он ниспослал на меня мудрое предположение — раз я обнаружила следы Марека, он тоже может обнаружить мои. Сколько раз после совместных прогулок он мыл свои и мои сапоги, и наверняка этот человек, который замечает абсолютно все, прекрасно запомнил узор моих подметок. Он не должен знать, что я его выследила!

Никогда не думала, что так трудно будет соорудить простейшую метлу. Это отняло у меня не меньше двух часов, я прокляла все на свете, в том числе в свое решение обязательно докопаться до сути окружавших меня афер. Ведь сколько хлопот, сколько физических сил отнимает одна слежка, и конца этим сложностям не видно! Роман пана Паляновского и Басеньки вдруг обернулся уголовщиной, мой же собственный роман века оборачивается вообще черт знает чем…

Метла вышла могучая, я немного перестаралась. Оглядевшись, не видит ли кто, я тщательно замела свои следы вокруг киоска и еще пол пляжа. В соответствии с лучшими индейскими традициями обратный путь проделала по воде, основательно промочив ноги, так как море еще не до конца успокоилось, а изделие рук своих затолкала в контейнер с мусором возле "Гранда".

События приобретали загадочный оборот, объяснить их логически не было никакой возможности, теоретически же… Теоретически было возможно абсолютно все. Марек мог скрыться от нахальной гетеры с ее настырным требованием немедленно лечиться. А может, он боится уколов? Или папочка-врач вывел дочку из заблуждения, у бедняги не осталось никаких отговорок, вампирша его так просто не отпустит, вот и пришлось исчезнуть. Причем совсем исчезнуть он почему-то не может — наверное, действительно следит за ней, потому скрывается где-то поблизости. Вампирша целыми днями ничего не делает, целыми днями… Так, может, наверстывает ночами?

Придется, видно, мне перестроиться на ночной образ жизни. Перестроилась, а эта зловредная выдра и ночью никуда ни ногой! Но меня тоже зло взяло, и я решила не сдаваться. Ведь все равно не успокоюсь, пока всего не выясню, а пока в моем распоряжении никаких фактов, одни домыслы, причем домыслы на редкость неприятные. Теперь мне уже казалось, что в Сопот Марек приехал не из-за меня, я только ширма, у него же здесь были собственные дела! Дела подозрительные, ибо тесно связаны с подозрительной гетерой. И вот, вместо того чтобы наслаждаться на курорте счастьем с любимым человеком, я занимаюсь слежкой, сопряженной с огромными неудобствами, мерзну и мокну, ночами не сплю. И все из-за него! Разумеется, опять виноват блондин. Нет, сама виновата. Знала же, раз блондин — ничего хорошего меня не ждет. Но тогда, в автобусе, он показался мне таким приличным человеком… Ладно, хватит ныть, ясно же, теперь я не отступлю!

Итак, я вынуждена была держать под наблюдением три подозрительных объекта — пляж, киоск и "Гранд-отель" — и посещала их в самое разное время днем и ночью. Вблизи киоска обнаружились свежие следы дефективного каблука.

Очередной восход солнца застал меня на мысочке, у старой ивы. Неподалеку, в кустах, я обнаружила желтые цветочки, вспомнила, что давно у меня не было цветов, и принялась их рвать. И вдруг под самым носом увидела привычный след!

Значит, ночью Марек здесь был! Что он тут делал? Выходит, за вампиршей не следит, а шляется ночами по пляжу. Выходит, напрасно я дежурила ночью у "Грандотеля", надо было дежурить здесь! Расстроенная, сбитая с толку, прижимая к груди охапку желтых цветов, я подошла к гостинице в тот момент, когда гарпия выезжала с автостоянки.

Ключи от машины у меня всегда с собой, и я успела стартовать следом, не потеряв ее машину из виду. Сделала все автоматически, удрученная чрезмерным количеством невыясненных обстоятельств и собственной бездарностью по части слежки.

Только на полпути между Гданьском и Эльблонгом на варшавском шоссе я спохватилась, что следом за гетерой примчусь в Варшаву. Примчусь как есть — в старом плаще, резиновых сапогах, без ключа от квартиры, зато с букетом желтеньких цветочков. Развернувшись, я поехала обратно, оставив гетеру в покое. Если уезжает с Побережья насовсем, черт с ней! Ведь не она же меня интересует, а Марек, непонятное поведение которого я должна выяснить во что бы то ни стало.

Уже стемнело, когда я заняла наблюдательный пост недалеко от киоска. К вечеру распогодилось и похолодало. Ветер разогнал тучи и высвободил луну. Она ярко сияла, приближаясь к стадии полнолуния, и передо мной, засевшей в глухой тени зарослей, открывался великолепный вид на пустынный пляж. Я оделась потеплее, твердо решив — просижу всю ночь, но дождусь! Чего дождусь — не знаю, но что-то обязательно должно произойти. И именно здесь.

Сколько я так просидела, точно не скажу, но страшно долго. Все тело одеревенело, и, несмотря на теплую одежду, я промерзла так, что зуб на зуб не попадал. Поневоле в душу стали закрадываться сомнения, стоило ли идти на такие жертвы. Кажется, единственным результатом дежурства станет ревматизм.

Вокруг царила глубокая тишина. Ветер утих, и тишину ничто не нарушало. За все время на пляже — ни живой души. Вернусь в гостиницу, какой смысл тут торчать? И в тот момент, когда я попыталась встать на одеревеневшие ноги, послышался далекий шум мотора. Я замерла, прислушиваясь.

Машина ехала по лесной дороге, которая была, собственно, аллеей для пеших прогулок, но машина там проехать могла. Выбравшись из куста, я на негнущихся ногах пробралась к дороге и выглянула. Дорогу заслоняли ветви деревьев, поэтому разглядеть машину мне не удалось, да и была она еще далеко. Двигалась машина медленно, мотор работал приглушенно, но по свету фар я сориентировалась — едет она по направлению к иве. Я тоже направилась туда, на всякий случай. Не по дороге, конечно.

Пока я продиралась сквозь кусты, машина меня опередила, и догнала ее я уже у оврага. Здесь кончалась дорога. Дальше, через ручеек, бегущий в море по оврагу, были перекинуты легкие мостки, по которым и человек с трудом мог пройти. Дорога же заканчивалась у мостков чем-то вроде небольшой полянки со скамьей. На полянке, тихо фырча мотором, машина пыталась развернуться, рискуя каждую секунду зацепиться буфером за деревья. И когда, приглядевшись вблизи, я узнала зеленый "пежо" каракатицы, поняла — нет, не напрасно тут сторожила! Сначала я не поверила своим глазам, ведь красотка вместе с машиной должны быть в Варшаве. Может, у меня уже галлюцинации? Хотя, что же тут необычного, за день она могла три раза сгонять в Варшаву и обратно. Покрывавший "пежо" густой слой пыли свидетельствовал о том, что машина проделала длинный путь в хорошую погоду. Мерзавка устроила себе экскурсию! Мало ей было семисот километров, решила и от Сопота сюда, к иве, еще кусочек проехать…

Наконец она развернулась, к сожалению, не оторвав буфера, и стала задом пятиться к мосткам. Во мне опять вспыхнула надежда, на сей раз на то, что она съедет на полусгнившие доски и закончит свою автомобильную карьеру впечатляющим грохотом. Нет, она не доставила мне такого удовольствия, остановила машину на краю оврага, вышла и направилась на прогулку к иве.

А вот сейчас должен появиться Марек, ведь, судя по следам, он тоже ночной порой появляется в этих местах. И устраивают они совместные пляски при луне? Или собирают вдвоем желтенькие цветочки, черт их подери! Или изучают жизнь сов. Всем остальным они могли бы спокойно заниматься в закрытых помещениях, и плакучая ива для этого не нужна. В общем, чем бы они тут ни занимались, я должна увидеть, чем именно. Может, тогда что-нибудь пойму.

Время шло, а ничего не происходило. Усевшись на склоненный ствол ивы, гетера курила одну сигарету за другой, а я в мокрых кустах и сырой траве кляла ее на чем свет стоит. Так прошло полчаса. Марек не появлялся.

Просидев эти полчаса, сильфида встала, отбросила сигарету, села в машину и уехала. Или у нее что-то не получилось, или она просто из вредности приехала именно сюда подышать свежим воздухом. Что же происходит с Мареком?

Я толком так и не смогла заснуть и утром чуть свет, не выпив даже кофе, помчалась обратно к иве, надеясь, что следы помогут разобраться. У киоска я действительно нашла несколько свежих отпечатков его каблука. Побежала дальше, к иве. Возле нее не обнаружила ни одного отпечатка дефективного каблука, а вот в зарослях, среди желтых цветочков, их была пропасть. Из этого следовал лишь один вывод: как и я, Марек из кустов следил за этой змеей подколодной на стволе трухлявого дерева.

Ну следил, и что дальше? Не портрет же ее рисовал. Зачем следил? Она ведь ничего такого не делала… Нет, я все-таки не индеец, больше ничего по следам не вычитаю. Хотя… В отчаянии чуть ли не носом водя по земле, я опять испытала чувство, будто только что снова увидела нечто знакомое. Кинулась назад, осмотрела внимательно все вокруг — ничего нет особенного. Спокойно, без паники, начнем снова, по порядку…

Каждый индеец знает, что качество следа зависит от поверхности, на которой он оставлен. Поверхность вокруг меня была весьма разнообразная, что объяснялось разнообразным рельефом местности. Дорогу в лесу покрывали мох и грязь, в лесных зарослях произрастали мох и трава. Между желтыми цветочками кое-где виднелись участки влажной земли, в районе ивы все было покрыто глубоким песком. Пробежавшись по всем этим разнообразным поверхностям, я так и не обнаружила ничего нового для себя, поскольку часто встречающийся след дефективного каблука не вызвал бы такого чувства. Минутку, а это что такое?

Из грязи торчал большой плоский камень, поразительно чистый, а на нем — поразительно четкий отпечаток измазанной в грязи подошвы. Черный, все еще влажный след… И в памяти возник белый лист бристоля на столе в мастерской и отпечатавшийся на нем такой же четкий след, только немного светлее, не такой черный.

Не веря собственным глазам, я присела на корточки и вблизи исследовала отпечаток. Сомнений не осталось — тот самый! Ведь я столько раз собственноручно воспроизводила этот узор, что запомнила его на всю жизнь. Вот эти фрагменты заштриховывала, а эти вот загогулины замазывала сплошь черным. Передо мной был отпечаток подметки того самого вора-домушника, который через окно в подвале проник в дом Мацеяков!

Открытие оказалось слишком важным, чтобы довериться только памяти. Не мешайте бы перенести на что-то узор на камне, чтобы потом сравнить с тем, который мы с мужем разрабатывали в целях личного обогащения. Нанесенный на ткань, он пользовался бешеным успехом, заказы на ткань поступали со всех концов Польши, и я надеялась в одном из магазинов на Побережье найти ее, чтобы сравнить с этим свежим следом. Но камень был слишком большим и тяжелым, вытащить его из грязи и доволочь до магазина не представлялось возможным, а бумаги и карандаша у меня с собой не было. Я вышла из затруднительного положения с помощью пачки из-под сигарет и обгорелых спичек.

В первом же магазине тканей в Сопоте я встретила, что искала. Не было нужды приобретать собственное произведение, достаточно было сравнить с узором на материале набросок на пачке сигарет. Узор был идентичный!

Пришло время сопоставить факты. След взломщика был, бесспорно, фактом. Выходит, глупейшая история Мацеяков тянется за мной хвостом аж до Сопота, а дух пана Паляновского витает над ивой. И не так уж эти параллели притянуты за уши: в Варшаве кое-кого не поймали, брильянты похищены, полковник задал мне жару, я потребовала от Марека, чтобы он что-нибудь сделал. Марек где-то поблизости, он следит за гетерой, та следит за ивой, он сторожит гетеру, та сторожит иву, и здесь же, рядом с ивой, кантуется взломщик, имевший все шансы украсть брильянты. Круг замкнулся! Может, именно его ожидала гетера, сидя на склоненном стволе старой ивы?

Если все так, как я рассудила, зачем же тогда держать это в тайне от меня? Хотя… хотя и это можно объяснить. Марек знает — дело заварилось опасное, все может случиться, не дай Бог, брильянты опять пропадут, или что другое свистнут… А так я ни при чем, ничего не знаю, ни в чем не участвую, отдыхаю себе спокойно и ни о чем не догадываюсь… И уже ничего мне не инкриминируют!

Нет, неубедительно. Ну как же не инкриминируют, если я вовсю участвую в развитии событий, слежу за Мареком и этой язвой, теперь вот еще кого-то выследила. Зачем мне все это надо? Ясно, у меня свои подозрительные цели, и мне можно инкриминировать что угодно. А вот если бы меня по-честному предупредили, по-хорошему попросили не лезть не в свое дело и терпеливо ждать у моря погоды, я бы… Не знаю, как бы вела себя тогда, да и что толку говорить об этом? Сейчас я веду расследование и доведу его до конца!

Расследование потребовало от меня полного самоотречения, но имело и свои положительные стороны — никогда еще я не поглощала в таких количествах целительный морской воздух. Ни с того ни с сего эта гарпия принялась совершать ежедневные, вернее, еженощные автомобильные прогулки по лесной дороге, с отвратительной пунктуальностью являясь к иве ровно в половине одиннадцатого ночи. И каждую ночь повторялось одно и то же: доезжала до полянки, разворачивалась, выходила из машины, садилась на ствол ивы и сидела полчаса. А потом возвращалась к машине и уезжала.

К тому времени я уже научилась неплохо разбираться в следах, и мне удалось обнаружить еще один след взломщика. Зачем он приходил сюда? Выбрав время, я тщательно обыскала весь ствол трухлявой ивы, нет ли там какого тайника, ведь гетера и взломщик могли там что-то прятать и потом забирать, но ничего не нашла. А вот следов дефективного каблука больше нигде не попадалось, и это меня очень огорчало.

В конце концов мне надоело изо дня в день таскаться из-за этой выдры в такую даль пешком, и я решила ввести усовершенствование в свою систему слежки. Недалеко от полянки в лесу нашлось очень удобное место, где можно было развернуться на машине и спрятать ее в зарослях. Не так-то просто было все это проделать, особенно в темноте, но мой старый маленький "фольксваген" умел и не такое. Он привык въезжать, куда надо, а раз уж въедет, то и развернется. Чтобы меня не выдал шум моей машины, я старалась все делать под прикрытием шума "пежо": двигалась по лесной дороге следов за ним и разворачивалось только в тот момент, когда мерзавка фырчала своим двигателем, маневрируя на полянке. Известно, когда работает двигатель своей машины, водитель не слышит шума другого двигателя. Фары я, разумеется, не включала.

Я приезжала, разворачивалась и спешила в засаду. После того как паршивка заканчивала свое дежурство и уезжала, я, немного подождав, двигалась следом, не боясь, что она заметит меня, ибо ночью водитель видит лишь то, что попадает в свет его фар. Сбоку же может стоять хоть стадо слонов — не заметит. Если, конечно, слоны стоят неподвижно.

В эту ночь, уже пятую по счету, все началось, как обычно. Я приехала следом за девой, развернулась, стараясь уложиться в рамки фырчания ее мотора, вышла из машины и тихонько заняла уже привычный наблюдательный пост в удобных кустах. Выглянув, я убедилась, что героиня подозрительного романа сидит в обычной позе на обычном месте. И тут произошли изменения в сценарии. Покинув иву, красотка вернулась к машине. Тихонько щелкнул замок крышки открываемого багажника. Что-то происходило! Сердце тревожно забилось. Может, наконец что-то случится? Покинув укромный куст, затаив дыхание и стараясь держаться в тени деревьев, я подкралась поближе.

Чья-то тень метнулась из-под ивы к полянке. Гарпия возилась с багажником, чем-то осторожно побрякивая. Что-то там непонятное происходило. И я должна узнать, что именно, пусть мне это грозит даже смертью! Кто там еще, взломщик или… или Марек? Но как подобраться поближе так, чтобы меня не заметили? Подойти к полянке отсюда незамеченной нельзя, значит, надо в обход, вот тут можно проползти по песку до самых кустов, а там вдоль оврага… Соблюдая все меры предосторожности, с огромным трудом я принялась ползти к иве, надеясь, что за шумом моря меня не услышат, если какой сучок и треснет подо мной. Форсирование трех метров заняло не меньше трех лет. И вот, когда уже до оврага оставалось совсем ничего, произошло нечто ужасное — передо мной вдруг выросла черная фигура, железная рука, впившись в плечо, пригвоздила меня к месту, а другая закрыла лицо.

— Тсс! — прямо в ухо прошипел Марек. — Тихо! Не двигайся!

Мог бы и не шипеть, а уж рот затыкать и вовсе не было необходимости, от ужаса я и так не могла ни двигаться, ни говорить. Одна-единственная мысль металась в мозгу — если сию же секунду не помру на месте, все равно в следующую мне всадят нож в сердце. Прошла секунда, а я была еще жива.

— А ну в машину! — приказал Марек. — Быстро! И без шума!

Интересно, как он себе это представляет — быстро, но без шума? К счастью, в этот момент гетера и кто-то еще сами производили шум, занимаясь чем-то непонятным, потом они переместились вглубь оврага, и Марек мог спокойно волочь меня к машине, шепнув в ухо:

— Да шевелись же, ножками, ножками! Скорее! Двигатель не включай, я подтолкну, включишь потом, там уже не слышно…

Как всегда, он знал обо всем — и о том, что я тут сижу в засаде, и о машине, оставленной в укромном месте. Но теперь, когда я так близка к разгадке тайны, заставить меня покинуть пост и уехать, так и не раскрыв ее!

Протестовать я была не в состоянии, унять бы дрожь в руках и все еще щелкающие от страха зубы. Как в таком состоянии вести машину, да еще не включая мотора и фар, по пересеченной местности? Покорно позволила затолкать себя на водительское место моего «горбунчика», так как в себя еще не пришла. Руки сами делали автоматически все, что надо, машина вырулила на твердую прогалину, Марек дотолкал ее до самой дороги и вскочил на ходу. Тут я уже могла включить мотор, отремонтированный двигатель работал достаточно тихо, трясущейся ногой я нажала на газ, чудом не врубилась в дерево, выровняла машину и помчалась по дороге, которую теперь отделяла от оврага плотная завеса из деревьев и кустарника.

— Можешь включить фары, — разрешил Марек. — И прибавь скорость! Неужели не можешь ехать быстрее?

Я послушно выполняла все его требования, ибо все еще была не способна ни на какие самостоятельные действия. Спасибо, хоть дышать могла самостоятельно! И первый раз в жизни засомневалась в правильности собственного утверждения, что машину всегда должен вести только ее владелец.

Вот впереди показались огни города, и мы въехали на городскую улицу.

— А теперь жми на газ! — приказал Марек, будто до сих пор я нажимала недостаточно. — Нет, не сворачивай к стоянке, я покажу, куда ехать.

Видимо, я уже достаточно пришла в себя, потому что попыталась робко прояснить ситуацию:

— Скажи мне наконец…

— Не туда! — рявкнул Марек. — Направо! А теперь прямо, жми на всю железку! К берегу, где стоят рыбачьи лодки!

— Не мог бы ты…

— После! Сейчас некогда говорить, надо успеть! Быстрее! Ползешь как черепаха!

Никогда он не позволял себе обращаться ко мне в подобном тоне. Да еще эти незаслуженные оскорбления! Ведь я и так мчалась сломя голову с включенными фарами дальнего света, рискуя жизнью и машиной, отчаянно взвизгивая тормозами на поворотах и совершенно не считаясь с правилами уличного движения. Вот влетела в улицу с односторонним движением и промчалась по ней против шерсти, к счастью не врезавшись во встречный транспорт по причине его полного отсутствия.

— А теперь налево!

— Тут нет дороги!

— Неважно! Проедешь! Быстрее!

— Знак «Ремонтные работы»!

— Проедешь!

Ну теперь все в руце Божией… Мой несчастный «фольксваген» скакал по ямам и ухабам и не развалился на куски лишь потому, что не успел — я резко затормозила, ибо перед самым носом машины появилось вдруг препятствие в виде металлической загородки. С ходу я чуть было ее не протаранила, в последний момент нажав на тормоза, так что бедный «горбунок» взвился на дыбы.

Рывком распахнув дверцу машины, Марек вывалился из нее на песок и, проскочив сквозь дыру в сетке, помчался по пляжу.

Захлопнув обе дверцы машины, я тоже протиснулась сквозь дыру и кинулась за ним. Какое-то время путь освещали фары покинутой машины, потом пришлось свернуть в сторону и довольствоваться светом луны. Вот и море. На его фоне четко выделялись черные силуэты вытащенных на берег рыбачьих лодок. И силуэт Марека, на бегу перепрыгивающего через удерживающую их проволоку. И как он ее видел в темноте? Я спотыкалась обо все подряд. Наконец я догнала Марека, но он не дал мне слова сказать, сунув в руки лопатку с короткой рукоятью.

— Копай! Быстрее! Подкапывай лодку с той стороны!

— Сто тысяч чертей! — заорала я тоже шепотом. — Что все это значит? Что мы делаем? Крадем лодку?

Вопросы чисто риторические, я и не ожидала ответа, но и не выразиться не могла. Схватив лопату, я обежала лодку и принялась освобождать ее днище от песка, действуя не хуже какого-нибудь бульдозера. И все-таки мне далеко было до Марека, от которого песок так и летел. Чем уж он копал, не знаю, но лодка стала клониться в его сторону уже через минуту. Набежавшая волна сдвинула ее с места. Марек вскочил в лодку и принялся лихорадочно там возиться, бросив мне тоном приказа:

— Быстрее! Поняв, что он собирается выйти на лодке в море, я автоматически принялась изо всех сил копать в нужном направлении, то есть к воде. Сердце заходилось от усилий, я взмокла, как мышь под метлой, и уже из последних сил отбрасывала песок.

Вдруг в лодке кашлянул мотор, подавился, опять закашлял и заработал ровно и не очень громко. Выпрыгнув из лодки, Марек отцеплял проволоку.

— Подтолкни! — крикнул он мне. — И быстрее, а то сбежит!

Отбросив в сторону лопату, я уперлась руками в борт лодки, а ногами в мокрый песок, сразу погрузившись в него по колени. Нечеловеческие силы вступили в меня, я толкала лодку, как паровая машина, и толчками выдавливала из себя слова:

— Что… мы… делаем… чья… это… лодка… крадем… ее… что ли…

— Крадем, конечно! Хватит, садись! На нос! Надо перехватить!

Теперь в песке оставался только нос лодки. Марек освободил его одним сильным рывком.

— В лодку, живее!

Не понимая, зачем мне надо лезть в лодку, которую мы только что украли, не имея понятия, что именно перехватить, беспокоясь о машине, оставленной без присмотра и с включенными фарами, в жуткой спешке перелезла я через борт лодки и, поскользнувшись на чешуе, врезалась головой в скамейку, чуть не вышибив себе зубы. Оттолкнув лодку от берега, Марек вскочил в нее и сел за руль. Старая рыбачья лайба, чуть покачиваясь на волнах, величественно развернулась и помчалась вперед не хуже иной яхты.

Мной овладела паника. Что я делаю? Украла лодку, а теперь пытаясь под покровом ночной темноты тайно покинуть Родину, оставив там дом, детей, все имущество, начатую книгу, пишущую машинку, сумку с документами, неразгаданную тайну брильянтов, а главное, бедную машину с включенными фарами! И ведь говорил полковник — в Сопот, но не дальше! Нет, ни за что!

— Останови лодку! — диким голосом крикнула я Мареку. — Не поеду! Не желаю! За границу меня и легально пустят!

— Вон там плывет человек, которого я ищу уже двадцать семь лет! — ледяным голосом ответил Марек, глядя в непроницаемую тьму у меня за спиной. — Плывет на надувной лодке к кораблю, который ждет его на рейде. До корабля ему ближе, чем нам. Мы должны его перехватить!

Я оглянулась. Впереди расстилалась мерцающая в лунном свете водная гладь, и ничего больше, сколько я ни всматривалась, различить не удалось.

— Он один, без нее, это хорошо. Потом схватишь руль. Ну, держись!

Резким движением Марек оттолкнул руль в сторону. Лодка выполнила резкий поворот влево, потом вправо и с силой врезалась в надувную лодку. Раздался крик, треск, мощный всплеск, Марек сбросил скорость и бросился на нос, крикнув мне:

— Хватай руль! Лево, лево руля!

Я вскочила, но поскользнулась на рыбьих внутренностях и опять шлепнулась, на четвереньках пробралась к корме и вцепилась в руль. Вода у лодки бурлила, продырявленная надувная лодка плавала вверх дном. Вот показалась голова человека. Совершенно спокойно, не подгоняя меня, Марек подождал, пока я, описав круг, подошла ближе, какой-то штукой на леске, напоминающей растопыренные когти, подцепил останки надувной лодки и стал подтягивать ее к борту, а на плывущего в нескольких метрах человека даже не обратил внимания.

При виде такого хладнокровного убийства я не выдержала и душераздирающе закричала:

— Он же утонет! Опомнись, что ты делаешь?

— То, что надо. Не утонет, не беспокойся, на нем специальный костюм. Видишь, как рванул к кораблю! Думает, еще не все потеряно. Напрасно надеешься, голубчик! Не волнуйся, от меня он не уйдет.

Крепко завязав леску на корме, он отобрал у меня руль. Онемев от ужаса, я наблюдала за тем, как он направил лодку вслед за плывущим человеком, обогнал его и загородил дорогу к кораблю. Человек что-то кричал, но за шумом мотора слов нельзя было разобрать. Видимо, слабея, он попытался ухватиться за болтающуюся у нас за кормой надувную лодку, но не получилось. Марек описал еще круг, притормозил, вплотную подойдя к пловцу, и, ловко, как лассо, бросив еще одну леску, зацепил его за ногу. Я обеими руками вцепилась в борт лодки. Что он делает, Езус-Мария?! А это чудовище у руля преспокойненько развернуло лодку и полным ходом направило ее к берегу. За лодкой в воде тянулись утопленник и его лодка. Как Марек мог такое сделать! Совершил хладнокровное убийство и теперь возвращается к берегу с телом жертвы и свидетелем на борту! Теперь уж у него нет другого выхода, как прикончить и меня.

А преступник, взглянув на жертву, сбросил скорость.

— Пожалуй, с него хватит. Ну что ты на меня так смотришь? Другого выхода не было, а так он даже не успел вытащить пушку. У меня не было ни малейшего желания рисковать ни твоей, ни своей жизнью, а оставь я ему хоть секунду, уж он успел бы воспользоваться оружием, а потом и нашей лодкой. Можешь быть уверена, так бы оно и было. А сейчас, когда он вдоволь нахлебался воды, можно его спокойно втянуть в лодку. Остановив лодку, Марек за леску подтянул утопленника к борту и, без особого труда вытащив из воды безжизненное тело, швырнул его на дно. Расстегнув "молнию" мокрого скафандра, он торжествующе воскликнул:

— Ну, что я говорил! Видишь?

Ничего я не видела, на дне лодки было темным-темно. Скользя по мокрой чешуе и рыбьим внутренностям, я подползла поближе и вытаращила глаза, стараясь разглядеть, несомненно, что-то важное. Марек, сжалился и посветил мне фонариком. В его свете я увидела во внутреннем кармане скафандра утопленника черный предмет — рукоятку большого пистолета. Всунут он был с таким расчетом, чтобы выхватить одним движением. Марек сам не прикоснулся к рукоятке и мне не позволил.

— Видишь, торчит? Не поместился в кармане, потому что на ствол надет глушитель, — снисходительно, как маленькой, объяснил он. — Можешь быть уверена, уж этот мерзавец успел бы воспользоваться им, не окунись он сразу в воду. Специалист высокого класса, с ним надо соблюдать предельную осторожность. А теперь садись за руль и держи курс к берегу, я займусь мерзавцем. Надо откачать из него немного воды, как бы не сдох.

Меня стала бить нервная дрожь. Стуча зубами, ухватилась я за руль и направила лодку к рыбацкой пристани. Марек принялся спасать утопленника, тиская и выжимая его довольно бесцеремонно, но зато эффективно. Вспомнив о черной громадине корабля, я оглянулась. Осветившись немногочисленными огоньками, она медленно удалялась.

Утопленник проявил первые признаки жизни, он вдохнул воздух, закашлялся и с хрипом и стонами принялся извергать из себя воду. Далеко в море послышался звук мотора, вскоре заглушивший наш. Прямо по носу, на берегу, там, куда я держала курс, замелькали огоньки, и это последнее наблюдение встревожило меня больше всех остальных.

— Оставь покойника и взгляни, что делается! — нервно крикнула я. — Должно быть, обнаружили кражу лодки. Что делать? Пристанем в другом месте?

Утопленник совсем ожил и мог уже дышать самостоятельно. Связав его все той же леской, Марек поднял голову и огляделся.

— К нам идет моторка пограничников, — информировал он с совершенно непонятным спокойствием. — А на берегу должна быть милиция. Интересно, чего они там копаются? Ага, тоже наконец отчалили и тоже двинулись к нам. Рановато немного, ну да что поделаешь… Впрочем, попробуем их опередить.

Было видно, как с рыбачьей пристани отчалили две лодки и направились в открытое море. Наверное, намеревались перерезать нам путь в Швецию. Со стороны Гдыни нарастал гул мотора.

Отобрав у меня руль, Марек вдруг резко изменил курс, и теперь мы неслись прямо к берегу, кратчайшим путем. Милицейские лодки за нами немного посомневались и тоже сменили курс. Одна из них направилась следом за нами, а вторая двинулась вдоль берега навстречу пограничному катеру. Все три плавательных средства были еще довольно далеко от нас, а берег — вот он, совсем рядом.

Через минуту наша лодка зарылась носом в песок.

— Займись надувной лодкой! — приказал вождь викингов, выволакивая из лодки утопленника. — Вытащи на берег и внимательно осмотри. Справишься? Быстрее, пока те не подоспели! Вот, возьми фонарь.

Пришлось довольно глубоко войти в воду, опять налилось в сапоги, ну да все равно ноги давно промокли. Очень раздражала смола, не знаю, откуда она взялась в рукавах плаща и на подкладке, я то и дело к ней приклеивалась. С надувной лодкой я позволила себе обходиться без всякого почтения, впрочем, от нее и без того мало что осталось.

С трудом вытащив ее на берег, с трудом перевернув вниз дном, я посветила фонариком и обнаружила внутри какой-то пакет в целлофане. Вытащить его не могла, он словно приклеился к борту. Этого еще не хватало! Все раздражение минувшей ночи обратилось на еще одно препятствие, и я рванула его с такой силой, что борт лодки распоролся до конца, а пакет оказался у меня в руках.

Как дикий зверь свою жертву, так я растерзала несчастный пакет. Как дикий зверь вонзает клыки в мясо жертвы, так я когтями разодрала целлофан, еще одну упаковку и обнаружила внутри следующее: какие-то бумаги, две небольшие металлические коробки, плотно забитые кассетами от фотоаппарата, пару мужских ботинок, зубную щетку, электробритву и небольшой, но очень тяжелый кожаный мешочек, чем-то набитый. Интересно, чем?

В мешочке на самом верху лежал спичечный коробок. Обычный коробок спичек за сорок грошей. Совсем не то ожидала я увидеть, опять непонятный сюрприз, сколько можно, всю ночь сплошные сюрпризы! Скрежеща зубами от злости, придерживая подбородком фонарик так, чтобы свет его падал мне на руки, я раскрыла коробок.

Сильный, резкий блеск буквально ослепил меня. В спичечном коробке, уложенные тесными ровными рядами, сияли брильянты, каких свет не видел. Точнее, каких мне не приходилось видеть даже на выставках знаменитых западных ювелирных фирм. Позабыв обо всем на свете, не думая, что делаю, я вытряхнула их на ладонь и пересчитала. Камней было ровно двадцать шесть…

Внезапно я испытала какое-то странное спокойствие. Исчезли напряжение и тревоги этой безумной ночи, перестали дрожать руки и нервно биться сердце. Не торопясь я сложила брильянты обратно в коробок, даже переложив их кусочками лигнина, как было раньше. Руки освободились, и я смогла взять в одну фонарик, потому что подбородок у меня совсем затек, а плечо скривилось, боюсь, навсегда. Посветила внутрь кожаного мешочка, и в глаза опять ударил яркий золотой блеск, не слабее брильянтового. Надо же, какое богатство! И с какой варварской беспечностью брошенное на волю волн… Сунув на прежнее место коробок, я крепко стянула завязку мешочка и оглянулась на Марека. Тот как раз повернулся ко мне, усадив бывшего утопленника на песок, спиной оперев его о нос лодки.

— Ну что ты там нашла?

— Драгоценности и разные другие вещи, — ответила я, опускаясь на мокрый песок. После смолы и рыбьих внутренностей уже ничего не страшно, а ноги меня больше не держали.

— Драгоценности?

— Еще какие! Я бы сама с такими сбежала! И брильянты Басеньки, те самые, что я украла. Смотри, люди бегут. Что сейчас будет?!

— А ничего не будет! — ответил этот человек с поразительным легкомыслием, чем-то чрезвычайно довольный. — Сложи все, как было. Я узнал все, что меня интересовало, могут теперь забирать…

По берегу к нам бежали какие-то люди, в песок рядом с нашей лодкой ткнулась моторка. На пустынном дотоле пляже вдруг началось форменное столпотворение. Сразу же за моторкой причалили два катера. Пограничников, милиционеров и рыбаков столько клубилось на маленьком пятачке песка, что яблоку негде было упасть. Не знаю почему, но у меня создалось впечатление, что каждое ведомство представляет свои интересы, не совпадая с коллегами, причем все одновременно добивались друг от друга информации, что же произошло в море и здесь, на берегу, и обвиняли друг друга в злостном сокрытии этой информации. Словом, Содом и Гоморра!

Скромно стоя в сторонке, я терпеливо ожидала, когда же нас с Мареком схватят, закуют в кандалы (или хотя бы наденут наручники) и бросят в застенки, и молилась Богу, чтобы это случилось поскорее, еще до того, как разъяренные рыбаки разорвут нас на части.

Особую тревогу вселяло соперничество милиции и погранвойск в отношении бывшего утопленника, каждое ведомство предъявляло на него свои права, приводя аргументы не для печати. Уж не знаю, чего они, так яростно спорили, наверное, были основания. Казалось, вот-вот от слов они перейдут к делу, и тогда верх, безусловно, одержат погранвойска, так как с ними были собаки.

И вдруг все как-то сразу стихло. Я пропустила момент, когда ведомства пришли к соглашению, и до сих пор не знаю, на какой почве. Пограничники уступили, поле боя осталось за доблестной милицией. Помогая друг другу прямо-таки с чисто версальской вежливостью, обе только что враждующие стороны столкнули на воду плавсредства, в том числе и нашу лодку вместе с нами, и вся флотилия направилась к рыбачьему причалу.

И там, наконец, прозвучали обращенные ко мне сакраментальные слова:

— Пройдемте…

Наверное, именно это и требовалось, чтобы выбить меня из состояния отупелой остолбенелости. Откуда только взялась былая энергия! Разъяренной кошкой вскочила я на ноги:

— Ну уж нет! Это вы со мной пройдете! К машине, вон она стоит! И подтолкнете как следует, аккумулятор небось совсем сел…

Прошло два дня.

— Хватит! — решительно заявила я. — Сколько можно испытывать мое терпение? Как покорная овца, я выполняю все требования. Куда надо — еду, что надо — делаю, а меня держат на голодном пайке, лишь время от времени подбрасывая жалкие ошметки информации. Больше я не выдержу! Или ты сейчас же мне все расскажешь, или я не знаю что сделаю!

Передо мной опять сидел идеальный продукт цивилизации, и просто трудно поверить, что всего две ночи назад он тащил утопленника из воды. Впрочем, столь изысканное творение природы никто не мог бы заподозрить и в том, что он мог скрываться в заброшенной собачьей конуре на пустынном пляже… А ведь как первое, так и второе имело место, и он просто обязан был наконец все мне объяснить!

— А я думал, ты сама все поняла! — в своей обычной манере ответил мужчина моей мечты, позволив себе проявить невинное удивление. — Ведь ты принимала личное участие во всех событиях.

Я принимала личное участие! Он это называет участием! Правда, после событий памятной ночи я действительно вместе с Мареком посетила несколько солидных учреждений, но назвать это личным участием никак нельзя. Я лишь украшала своим присутствием эти светские визиты, во время которых вежливые мужчины в штатском общались с Мареком с помощью малопонятных отрывочных слов, жестов и взглядов. Мало того, что для меня тайна оставалась покрытой мраком, создавалось впечатление, что мрак только сильнее сгущается…

— Ну что ж, мой дорогой, — стараясь сохранить спокойствие, зловеще прошептала я, — в таком случае ответь мне на один-единственный вопрос. Ладно?

— Ладно. А на какой именно?

— А именно, кто ты такой, собственно, мое сокровище?

Сокровище удивилось так, будто я попросила поделиться со мной секретом разведения жирафов.

— Я?!

— Нет, шах персидский!

— Да обыкновенный человек, совсем обыкновенный. Главным образом журналист…

Нет, кажется, мне-таки с ним не сладить.

— Хорошо, — устало согласилась я, — пусть журналист. Тогда откуда же тебе все было известно?

— Мне ничего не было известно, приходилось обо всем самому догадываться.

— Слушай, если ты хочешь, чтобы меня хватила кондрашка, ты этого сейчас добьешься! Перестань издеваться и разговаривай со мной как с человеком! Мне надоело строить предположения, я хочу знать!

— Что ты хочешь знать?

— Все! Сама не знаю, с чего начать… Например, какого черта ты связался с этой девкой? Зачем ломал всю эту комедию?

Марек ответил не сразу. Кажется, он вдруг засмущался. Он!

— Мне надо было увидеть ее в голом виде, — неохотно признался он наконец.

— Что?! В голом виде?

— Вот именно. Я подозревал, что именно она — тот человек, которого я разыскиваю, но надо было убедиться. У той должно быть родимое пятно в форме полумесяца…

— Можно знать, на каком месте? — ледяным голосом поинтересовалась я.

— Вовсе не на том, о каком ты думаешь. На бедре. Ну почти на бедре… Летом, на пляже, не было бы проблемы, но я не мог ждать до лета.

Переварив эту информацию, я вскоре смогла задать следующий вопрос:

— А чем вызвана такая необходимость? Не осматриваешь же ты всех встречных баб подряд…

— Знаешь что, может, мне лучше начать сначала? Это довольно длинная история. Меня интересовала не девушка, я разыскивал ее отца.

— Утопленника?

— Вот именно. Я потерял его из виду двадцать семь лет назад и поклялся найти во что бы то ни стало. И вот только теперь…

— Двадцать семь лет назад ты был сопляком.

— Правильно, причем во всех отношениях, в том числе и в буквальном смысле этого слова. Но как все послевоенное поколение, сопляком был самостоятельным и энергичным.

Вскоре после войны вместе с приятелем мы занялись поисками сокровищ. Искали их в замке. Принадлежал этот замок одному немцу, из старинной родовой аристократии. Его предки уже давно коллекционировали предметы искусства, и в их замке в Нижней Силезии подобралась неплохая коллекция. Этот же фашист…

— …барон фон Дуперштангель! — вставила я.

— И в самом деле, фамилия похожа. Так вот, этот фриц во время войны разъезжал по оккупированным немцами странам и грабил все, что попадало под руку. И прятал в замке.

— А ты откуда знаешь?

— А я под конец войны нанялся в замок работником. Немцев разгромили, барон сбежал, коллекцию же где-то спрятал. Вывезти ее он не успел, это точно, значит, или где-то закопал, или в замке замуровал. Вот мы с приятелем и взялись за розыски. Не думай, делалось все официально, с ведома властей, только широко не афишировалось, иначе не избежать было нашествия искателей сокровищ.

Вместе с нами поисками сокровищ в замке, тоже с согласия властей, занимался специалист, представитель какого-то музея, хранитель, что ли. Ему было поручено составить опись самых ценных коллекций, оставленных немцами на землях, возвращенных Польше после войны. И вот что-то в поведении этого хранителя показалось нам подозрительным. Я стороной навел справки, и оказалось, во время войны он состоял при господине бароне кем-то вроде секретаря по особым поручениям, помогая тому разыскивать и присваивать все ценное, что удавалось найти. Очень подозрительный оказался тип. И он упорно торчал в замке барона, пренебрегая своими прямыми обязанностями. Разумеется, делал вид, что что-то описывает, но сам тоже искал, это вскоре стало совершенно ясно. И когда понял, что мы с приятелем занимаемся тем же самым, подстроил нам такое…

Я слушала, затаив дыхание, и только теперь осмелилась заметить:

— Какая романтическая история!

— О, ты еще не знаешь, насколько она романтическая! Сейчас узнаешь. До конца дней своих не забуду то, что он нам устроил… Мы с приятелем обыскали все окрестности замка и шаг за шагом обстукивали и ощупывали сам замок. И попалась вам каменная кладка в таком месте, где мы ее не ожидали. Ни на что не похожая стена из кирпича, вернее, не стена, а колодец в стене. Он проходил насквозь через несколько этажей, а подобраться к нему по разным причинам можно было только снизу. Обнаружив подозрительную кирпичную кладку, мы с приятелем попытались исследовать ее. Это оказалось неимоверно трудно, приходилось пробиваться сквозь стену.

Работали мы попеременно в тесном закутке подземелья, где двоим было не поместиться. Вдобавок прямо подобраться к кирпичной стене не удалось, долбить ее приходилось наискосок. Лежа на спине в тесной дыре, один из нас долбил над головой проклятую стену, а когда уставал, вылезал, и его место занимал другой. Пан хранитель тоже вышел на таинственную стену, тоже предполагал найти замурованные в ней сокровища и всячески поддерживал наше стремление пробиться к ним. Но пан хранитель лучше нас знал замок и принял меры. Ночью, воспользовавшись тем, что в дыре никого не было, он влез туда и поработал в нашем раскопе, изменив направление работ таким образом, чтобы мы, минуя первый этаж, сразу пробились в кирпичный колодец на втором этаже. А мы не знали, сколько каждый из нас сделал, и продолжали долбить и долбить, пока… Пока не случилось нечто ужасное.

Я смотрела на Марека, не понимая.

— Перестань смеяться, что может быть смешного в ужасном?

— Не могу! Теперь, через столько лет, не могу не смеяться, но тогда мне было не до смеху.

— Рассказывай же!

— Пробились мы, значит, наконец сквозь стену каменного колодца, только не в том месте, где хотели, а в другом, и лишь чудом удалось спастись.

— Да в чем дело-то?

— Стену пробил мой приятель, как раз была его смена…

— Ну и что?

— Не зная, что его ждет, он выбил последний кирпич, и тут случилось страшное! Дело в том, что кирпичный колодец оказался средневековым нужником.

— Чем? — переспросила я, не веря собственным ушам.

— Нужником средневековым. Многие годы, а может и столетия назад замурованным. Очень тщательно замурованным. И на несчастного парня вывалилось все, что накопилось за несколько столетий. Он бы утонул в хлынувшей под огромным давлением зловонной массе, если бы случайно я не пришел раньше обычного и не извлек его за ноги. Он уже и дышать перестал! Теперь сама понимаешь, тогда нам было не до смеху… Весь день он просидел в речке, что протекала рядом с замком, а я бегал в поисках одежды для бедняги. И для себя тоже. От меня люди перестали шарахаться уже через три дня, от него же — только через две недели. Волосы ему пришлось наголо сбрить. Ты не представляешь, как провонял парень! Одежду, конечно, пришлось выбросить, и обувь тоже, но документы мы выбросить не могли, а они у него были в кармане. Так, знаешь, одного удостоверения личности было достаточно, чтобы провонять всю округу!

Ужасная картина так живо предстала у меня перед глазами, что я начисто забыла, о чем мне хотелось еще узнать. Теперь понятно, почему Марек чуть не утопил злодея…

— Не удивительно, что ты искал его двадцать семь лет! Такое не забудешь…

— Да нет, не поэтому я его разыскивал…

— Погоди! — перебила я. — А зачем он изменил направление вашего пролома? Чтобы самому найти сокровища, они были где-то рядом?

— Нет, сокровища вообще были спрятаны не в замке, а в другом месте. Он же просто хотел избавиться от нас, надеясь, что потонем в этом средневековом… дерьме. Так вот, значит, сокровищ в замке не оказалось, и дальше события развивались двумя путями…

— Сколько раз я просила тебя не прерывать рассказа, когда я слушаю, затаив дыхание!

— Я просто думаю, о чем рассказать раньше, чтобы тебя не запутать. Пожалуй, сначала о псевдохранителе. Стало известно не только его позорное прошлое, но и преступное настоящее. Он оказался бандитом и убийцей, готовым на все ради обогащения. На его совести не только грабежи и убийства ради денег, но и смерть невинных людей, которых он оговаривал… Из-за него один был приговорен к высшей мере, а другой повесился, не вынеся подозрений. Нас с приятелем он обвинил в том, что мы тайно обнаружили сокровища барона и присвоили их. Досталось нам тогда здорово! И возможно, для нас дело кончилось бы очень печально, если бы его самого в ту пору не узнал случайно один из пострадавших от него во время войны, когда негодяй сотрудничал с немцами. Пришлось ему скрыться.

— А сокровища барона?

— Незадолго до своего бегства он их нашел. Не в замке, спрятаны они были в домике старичка-садовника. Негодяй хладнокровно убил его и забрал все, до последнего гроша, но не успел ни вывезти за границу, ни реализовать. Только где-то перепрятал. И сам как сквозь землю провалился.

— А почему искал его ты, а не те, кому следовало?

— Те тоже искали, но вскоре перестали, так как разошлась весть о его смерти. Я бы, может, тоже перестал, да и переставал в свое время, но вот вдруг стали появляться кое-какие вещи из коллекции господина барона, а никто, кроме меня, не знал, что это за вещи. И когда несколько лет назад начался…

— …нелегальный вывоз за границу? — перебила я. — Так вот в чем дело!

— Именно! Слушай дальше. У псевдохранителя была дочка, тогда совсем малышка. Я часто видел, как она плескалась в той самой речке, что протекала у стен замка, и запомнил ее родинку. А однажды при мне папочка чуть не отсек девочке пальцы дверцей автомашины. Ребенка положили в больницу, и как раз в это время папочке пришлось срочно смываться. Ребенка он бросил и многие годы не поддерживал с дочкой связи. В Сопот я поехал неспроста, у меня было достаточно фактов, чтобы предположить — именно отсюда преступник попытается смыться за границу. Но как на него выйти? И помог случай. В гостинице мне встречается на лестнице девушка с очень знакомым лицом, хотя я ее никогда не встречал. Позднее выяснилось, что встречал, но малышкой, а знакомым лицо показалось потому, что уж очень она была похожа на отца. Его же я на всю жизнь запомнил. А потом вы сели играть в бридж, и я увидел — у девушки два ногтя искалечены. Не знаю, заметила ли ты? Теперь надо было окончательно убедиться, что это его дочь. Появлялись шансы через нее выйти на папочку…

— Сам же только что сказал, что отец с ней не поддерживал связи.

— Да, долгие годы, но я не знал, что было потом.

— А фамилия девушки тебе ни о чем не говорила?

— Она взяла фамилию отчима.

— Так значит, папа-врач, к которому тебя на аркане тащили…

— Как раз тот самый отчим. Я все-таки к нему выбрался, но это был не тот человек, которого я разыскивал. Помолчи, знаю, что скажешь. Действительно, прошло много лет, человек меняется, человек мог сделать себе пластическую операцию, но не мог укоротиться на полметра. Такое исключено.

— Так за этим ты летал в Варшаву?

— И за этим тоже. Увидев ее в Сопоте, понял, что развязка близка, надо было кое-что проверить. Интуиция подсказывала мне, что она здесь ждет отца.

— А чем руководствовалась твоя интуиция?

— Так это же проще простого. Молодая женщина приезжает в Сопот не в сезон, ничего не делает, на прогулки не ходит, знакомств не ищет…

— Не ищет? — ехидно перебила я.

— Не перебивай. Знакомств не ищет, даже номер снимает не со стороны моря. В общем, ничего не делает, ничто ее не интересует. Чем занимается? Ждет. И тут появляется связной. Посланец папочки, чтобы сказать — нужно сориентироваться на местности, выбрать подходящее местечко и послать папе фото. А связной — личность мне известная, и отнюдь не с хорошей стороны.

— А! — только и произнесла я, про себя удивляясь собственной сообразительности.

— Со связным мне пришлось сталкиваться в те самые далекие послевоенные времена, что и с папочкой. Его посадили за ограбление костелов. Потом, значит, выпустили.

Марек рассказывал, и из разрозненных кусочков постепенно складывалась цельная картина. Афера четы Мацеяков и Паляновского, нелегальный вывоз за границу произведений искусства и ценностей, таинственный шеф банды, сокровища барона, брильянты Басеньки, роковая красотка — каждый камешек постепенно занимал свое место.

А Марек продолжал:

— Для меня больше не оставалось сомнений в роли девушки, и я сознательно принял участие в спектакле. Она решила за одну прогулку заснять с моей помощью все нужные места на пляже. Я понял, где должна состояться встреча…

— Скажите, какой гениальный! Я за вами следила и не поняла, а он, видите ли, понял.

— Не обязательно гениальный, просто наблюдательный. Причем до конца не был окончательно уверен, что правильно понял, но дальнейшие события подтвердили — правильно.

— Какое же место она выбрала?

— Да ведь ясно — на мысочке, под ивой.

— Кому ясно, а кому и нет. Как ты догадался, что именно там назначается их встреча? Ведь фотографировалась поганка по всему пляжу…

— …и все кадры снимались в определенном ракурсе, с видом на мыс. Впрочем, свою догадку я проверил на всякий случай, просмотрел, какие кадры она отправила.

— И по фотографиям ты догадался, что состоится встреча, на встречу явится папочка и попытается покинуть родину на надувной лодке?

— Не ехидничай, я тебе уже объяснил, что отдельные предметы из коллекции барона, перехваченные таможенниками на границе, позволили предположить, что действует мой старый знакомый. Милиция проводила широкомасштабную акцию по выявлению шайки контрабандистов, у них земля горела под ногами, отсюда простой вывод, что он попытается скрыться. А с ее помощью я вышел на главаря.

— Хорошо, а куда подевался взломщик?

— Какой взломщик?

— Тот самый вор-домушник, который через окно в мастерской пробрался в дом Мацеяков и похитил брильянты. Я очень хорошо запомнила рисунок отпечатка его подошвы и видела его на мысочке, у ивы. Это не мог быть папочка, если я правильно поняла, папочка приехал в последний момент, а следы я видела и раньше. И даже срисовала. Слушай, я правильно поняла, шефом был папочка?

— Правильно.

— И очень неплохо наладил дело. С дочкиной помощью распределял работу…

— …и с помощью твоего Паляновского.

— Что?

— Да, они работали в одном учреждении.

— В Министерстве внешней торговли?

— Да, только он рангом выше. В подручных у него была и чета Мацеяков с их шаманом…

— …а на него они вышли через комод! — подхватила я. — Не Мацеяки, конечно, а милиция. Это ведь он забрал его с помойки? Так ему были нужны сто тысяч злотых?

— Сто пятьдесят тысяч. А комод ему понадобился для того, чтобы преподнести очень важной персоне в дипломатическом мире. С Мацеяками он не поддерживал прямой связи, общался через посредников, никто из шайки не знал его в лицо. Мацеяки мебель выбросили на помойку, как им велели, никто не придерется, их вещь, что хотят, то с ней и делают. А шеф объяснил дипломату, что случайно наткнулся на выброшенный дураками хозяевами бесценный предмет антиквариата, он в этом разбирается, отвез его в столярную мастерскую, а когда столяр отреставрировал, презентовал его дипломату. Вот так, только благодаря комоду милиция и вышла на шефа.

— А что, неужели никто из подшефных не догадывался?

— Может, и догадывались, но уверенности ни у них, ни у сотрудников милиции не было, уж слишком много набиралось кандидатов. Теперь же проследили путь комода — и, пожалуйста, вышли на голубчика. От столяра к дипломату, от дипломата к папочке — главарю банды. А с твоей помощью дело пошло быстро.

— Выходит, без меня шефа так быстро бы не нашли?

— Конечно. Кто, кроме тебя, мог подтвердить, что комод — тот самый? Впрочем, шеф считал, что не очень рискует. Забрать комод с помойки мог кто угодно, любой прохожий. И милиция, следуя за комодом, еще не имела полной уверенности, что вышла именно на шефа. Но поскольку он и раньше был одним из кандидатов, им занялись серьезно. Так что в случае с комодом он поступил неосмотрительно. Наверное, считал, что сто раз успеет смыться, пока до него доберутся. Ведь он же не знал, что подключишься ты.

— И все равно успел бы сбежать, если бы не ты. А что за корабль его ждал?

— В министерстве папочка занимал ответственную должность в департаменте морской торговли. Через него проходили все морские перевозки, все заходящие в наши порты морские торговые суда. С механиком одного из них ему удалось договориться, что корабль постоит на рейде в такой-то день и такой-то час. У механика откажет машина, и он будет возиться с ней до тех пор, пока человек в надувной лодке не поднимется на борт. А случилось так, что в машине действительно что-то испортилось, и корабль задержался с выходом на целых пять дней.

— Так вот почему его дочь целых пять ночей дежурила на пляже?

— Да, поэтому. Договорились, что шеф приедет в последнюю минуту. Вечерним поездом. Без багажа, чемодан оставит в купе. Надувную лодку и сумку папочки дочка все это время возила в багажнике своей машины. Но за ним уже следили. Милиция устроила на него засаду. В Гдыне.

— А почему именно в Гдыне?

— Я тебе говорил, это преступник умный, все просчитал на десять ходов вперед. Даже не будучи уверен, что за ним следят, на всякий случай делал вид, что сговорился с одним типом из Гдыни, у которого была собственная яхта. Власти не сомневались, что бежать он собирается именно на той яхте.

— И в самом деле предусмотрительно. И если бы не ты… А о Басенькиных брильянтах как он узнал?

— Это уж его тайна, но о них он знал все. Даже то, что они по ошибке оставили их в доме. Думаю, просто подслушал, ведь Мацеяки чуть друг другу глаза не выцарапали, когда выяснилось, что произошло недоразумение. Они столько кричали о своих сокровищах — мудрено было не подслушать.

— И шеф знал, какую ценность представляют камни?

— Разумеется. Весьма возможно, что Мацеяки заполучили брильянты через него. Ведь почти все сделки проходили через него, члены банды, не зная своего шефа в лицо, подчинялись ему безоговорочно и так же безоговорочно доверяли.

— А он их не обманывал?

— Еще как обманывал! Впрочем, так он поступал всю жизнь, использовал сообщников и беззастенчиво надувал их. А от неугодных избавлялся.

— Но он действительно руководил всем делом?

— Да, все держал в руках, входил во все мелочи. Это его идея — заменить Мацеяков поддельными. Он знал об оставленном в ящике секретера ключике от тайника, похитить брильянты не составляло особого труда.

— Но ведь не он же влез собственной персоной в дом Мацеяков через подвальное окно? Кто же, наконец, тот самый вор-домушник?

— Неужели ты до сих пор не догадалась? Неужели тебе действительно надо это объяснять?

Я опять взвилась. Почему нельзя сказать нормально, почему я опять должна думать сама, сопоставлять, делать выводы, дедуцировать? И окажется, что в моем распоряжении все факты, а я, дура последняя, не могу сделать из них простейших выводов! В восемь утра какая-то бабулька вошла в рыбный магазин, а в семнадцать сорок взлетел на воздух железнодорожный вокзал. Как можно не сопоставить столь очевидные факты?

— Как я могу догадаться? — разозлилась я. — Хоть и следила несколько вечеров, в человеческом облике видела лишь одну личность — эту гетеру. А в виде следов проявились два человека — ты и взломщик. Ее следов нигде не было… Постой, как это не было ее следов, если она там ходила? Что у нее было на ногах? И вдруг вспомнила — ведь я знаю, что у нее было на ногах. Ведь я же успела на стоянку перед гостиницей до того, как она по другую сторону гостиницы пристраивала свою машину. Сидя в машине, я видела, как красотка входила в "Грандотель". На ногах у нее были мягкие мокасины на плоском каблуке.

— Не может быть! Так это она! Как же я до сих пор не сообразила. Эта змея подколодная копалась в брильянтах и в банке с чаем! И я пила чай!!

— Вот видишь, как легко ты обо всем догадалась, нечего сердиться. Стоит немножко подумать…

А я все еще не могла прийти в себя. Подумать только, выходит, узор, который я так старательно рисовала для мужа, снят с подошвы этой мерзкой твари! И теперь уже не переделаешь…

— Окно, сквозь которое протискивалась гидра, было очень узким. И расположено высоко. Как ей удалось пролезть два раза туда и обратно, причем так, что ни мы с мужем, ни милиция ее не заметили?

— А ты подумай…

— Уже подумала. Она — знаменитая спортсменка, чемпионка… Нет, окончила балетную школу…

— …или прошла специальную тренировку.

Он таким тоном произнес эти слова, что я внимательно взглянула на него. Неспроста он так говорит… А Марек продолжал:

— Место она выбрала идеальное. Мысок, выходящий в море, овраг и бегущий по нему ручеек — отдаленная, безлюдная в это время года местность. Пусто, тихо, ты сама убедилась, гуляющих там нет. Гуляющим мог представиться папочка. Пожилой человек совершает вечерней порой моцион по берегу моря… Да, место выбрано идеальное. Тебя это не удивляет?

— Теперь меня уже ничто не удивляет, — мрачно ответила я. — Наверное, и тут она тоже прошла специальную подготовку. Удивляет лишь то, что не бежала вместе с папочкой.

— Думаю, это не устраивало их по двум причинам. Первая — он не мог признаться, что является ее отцом, не мог вернуться к своей настоящей фамилии, слишком много преступлений он совершил в свое время. И хотя сделал себе пластическую операцию, жил по другим документам, слишком много людей знало, кто настоящий отец красотки. А главное, знали власти. Нет, он не мог так рисковать, через нее могли выйти и на него. Вот почему связь с ней он поддерживал в глубочайшей тайне. А вторая причина… Она, собственно, бежать не собиралась. Это у него горела земля под ногами, ведь большинство сокровищ барона он уже успел вывезти, и надо было скорее сматываться. Ее же никто не подозревал… ну, скажем так — почти никто… И она бы еще очень пригодилась ему здесь, в Польше, со своей специальной подготовкой. Ведь ты уже поняла — не только сокровища они вывозили, сама видела фотопленки…

— А почему ты не мог всего этого рассказать мне? Знал бы, как я настрадалась! Помогла бы тебе…

— Вот этого я и боялся! Я знал, на что иду, мне была необходима полная свобода действий, и я не хотел тобой рисковать. Ведь ты до сих пор не представляешь, какой опасности подвергалась, выслеживая их, особенно в тот, последний вечер. Если бы они тебя заметили — все, крышка. Без колебания на месте бы пристрелили! Оставлять в живых свидетеля его бегства и ее соучастия? Ни в коем случае! И кроме того, я боялся, как бы она чего не заподозрила. Не мог же я попеременно то с ней, то с тобой… Наверняка ее бы удивило, с чего ты вдруг такая снисходительная? Вот и пришлось исчезнуть.

— Мог бы хоть сообщить, что переселяешься в собачью конуру. Кстати, как ты туда пролез?

— Через крышу. Если бы я знал, что ты выкинешь, — обязательно бы сообщил. Но мне и в голову не приходило, что ты способна на такое.

— Ты меня всегда недооценивал…

— Согласен! Правда, кое-что я начал подозревать, когда заметил, что ты вытащила антенну из своей машины, но никогда не думал, что ты способна на такое! Многое в твоем поведении я мог понять, кое-что заранее вычислил, но вот какого черта ты заметала пляж — до сих пор голову ломаю!

— А я ломала голову, какого черта ты бегаешь по врачам! В следующий раз, будь любезен, подумай о моем здоровье и не заставляй переживать такие потрясения!

— О, в следующий раз я буду умнее… Фу, да о чем ты говоришь? Какой следующий раз? Никакого следующего раза не будет. Псевдохранитель был один, и он пойман.

— Жаль, что она выкрутится, — вздохнула я. — В чем ее могут обвинить? Помогала папочке сбежать, но ведь отец родной, значит, смягчающее обстоятельство.

— Брильянты украла.

— Тоже для папочки. А что еще ей могут инкриминировать?

— Девушка отличалась многими талантами. Творческая натура, разносторонняя. Интересовали её произведения искусства, например. И она весьма талантливо умела одни из них фаршировать другими.

— Откуда знаешь?

— Догадываюсь. И еще догадываюсь о том, что ее папочка совершенно целенаправленно вел дело к тому, чтобы его подшефных или партнеров, не знаю, как будет правильнее сказать, чтобы, в общем, его сообщников переловили. Прекрасно знал, когда это произойдет, и заранее подготовил себе путь к бегству. Целый год готовил.

— При утопленнике долларов не было, — сказала я, помолчав. — Ведь я сама просмотрела его вещи. Может, в карманах? В скафандре?

— Нет, доллары были у его дочки.

Я вскочила вне себя:

— Ты все знаешь! И с самого начала все знал, а не просто догадывался. Тебе нет необходимости догадываться! Ты знаешь! И водишь меня за нос!

Марек вдруг опять развеселился и долго смеялся.

— Ничего подобного, — запротестовал он. — Ничего я не знаю! То есть знаю, что при ней нашли доллары, и все. А об остальном только догадываюсь.

— И как только стали нелегально вывозить за границу сокровища, ты сразу догадался, что они из коллекции барона, хотя таможенники ничего не нашли и сокровищ никто в глаза не видел?! А ты догадался! Интуиция, псякрев! Телепатия!!

— Ну что ты так кипятишься? Ладно, допустим, кое о чем я могу получить сведения… А что касается пана хранителя, не надо быть гением, чтобы догадаться, что он жив, раз всплывают сокровища барона. Он один знал место, где их спрятал, и наверняка никому об этом не сказал.

— Я просто удивляюсь, как ты до сих пор не догадался, где же это место…

— Да нет, я догадался, только не был уверен. И одно это доказывает, что действительно ничего не знаю и обо всем вынужден только догадываться…

Из Сопота в Варшаву я возвращалась чудесным весенним днем. Время от времени бросала взгляд на профиль сидящего рядом человека. Человек выглядел точно так же, как и два месяца назад, когда я впервые увидела его в автобусе-экспрессе маршрута "Б", только теперь над ним уже не витал призрак его жены-красавицы, совсем для него неподходящей и неизвестно кому больше, ему или мне, отравляющей жизнь. Не могу пожаловаться, что он не обращал на меня внимания. Еще как обращал! Даже иногда мешал вести машину.

— Ну и как после этого не верить в судьбу? — философски заметила я, сбрасывая скорость, так как предстояло проехать через лесок. — Провидение существует! Теперь никто не разубедит меня! Если бы не эти вот цветочки, видишь? Как не видишь, вот же они! Ну, пусть бурьян. Если бы не они, я не стала бы сворачивать сюда с шоссе. Вот в этом месте как раз свернула, вот след, видишь? А вон там увязла в трясине. Если бы не буксовала, машина бы не разлетелась на куски. То есть разлетелась бы, но гораздо позже. А если бы не отсутствие машины, пан Паляновский не наткнулся бы на меня на Замковой площади, я бы там пешком не ходила. И меня не заставили бы совершать моционы по дурацкому скверику, и я бы еще пятнадцать лет тебя не встретила. И не ездила бы я в городских автобусах, и не встретила бы там тебя. И не обратил бы ты на меня внимания…

— Нет, надо вернуться во времена еще более отдаленные, — задумчиво произнес Марек. — Если бы барон так хорошо не запрятал награбленные сокровища, если бы средневековые нечистоты не свалились на наши головы, если бы пан хранитель не прищемил дверцей машины пальцы своей дочке и если бы ему уже тогда удалось покинуть нашу страну, то некому было бы через двадцать пять лет так широко поставить дело и высказать гениальную идею о замене супругов Мацеяков на двух совершенно посторонних людей…

— Замолчи! Как ты неромантичен. Получается, что наши судьбы связали средневековые нечистоты! Ничего себе роман века!

— Боюсь, что они все-таки в большой степени причастны к нему. Видишь ли, так получается… у меня есть основания полагать, что полковник что-то о тех событиях знал. Да чего уж, прямо скажем, все знал. И сопоставив кое-какие факты, предположил, что речь идет о человеке, которого никто, кроме меня, не станет искать с таким упорством…

— Еще один из тех, что догадываются! Дедуцируют! — фыркнула я.

Вот он сидит рядом со мной, человек из плоти и крови, так идеально воплотивший в себе творение моей мечты. И как невинно смотрит! Нет, невозможно, чтобы реальный человек так поразительно соответствовал во всех мельчайших деталях тому светлому идеалу, что создало мое разнузданное воображение! И что я должна думать о нем? Что всю жизнь он только то и делал, чтобы подстраивался под мой идеал, всю жизнь совершенствовался и продолжает это делать…

Похоже, никогда в жизни я не пойму, кто же он, собственно, такой…

Р.S. Но, откровенно говоря, мне все равно.