Росомаха

4. Овраг. Сумасшествие

Свет множества факелов, фонарей. Людские тени. Приглушенные голоса, от которых на спине рождается дрожь.

Илья продвигался вперед, поглядывая на людей в цепи. Каждый из них – в шагах десяти-пятнадцати. Время от времени Илья тоже выкрикивал имя Тимы и перекладывал факел из одной руки в другую.

Время приближалось к полуночи, и он устал. Промокли ноги – в глубине леса снега оказалось гораздо больше, как и влажной почвы. Не додумался он обуть кирзовые сапоги, пошел в обычных полуботинках. Хорошо, что хоть Олю уговорил остаться дома, нечего ей здесь делать. От одного лишнего человека толку больше не станет.

Пока было светло, Илья собрал соседей – человек десять мужчин. К счастью, никто не роптал, не уточнял детали. Даже вечно недовольный муж Зинаиды Евгеньевны – Михайлович. Прибыл и Виктор – встревоженный, непохожий на обычного себя, улыбчивого и слегка развязного.

Растянувшись цепью, люди прочесали часть леса у северо-западной оконечности поселка, но ребенка не обнаружили. К ним присоединился участковый – капитан Назаров, молодой, не больше тридцати двух, толковый и отзывчивый. Как говорили в поселке – «правильный мент». Он убедил Илью и Виктора вернуться назад, чтобы увеличить количество тех, кто включится в поиски. И заодно – вооружиться фонарями и факелами, ведь дело шло к сумеркам.

Люда была на грани истерики. Ее, конечно же, не пустили в лес, оставив на Олю и на старшую дочь. Пока жители поселка готовились, их число увеличилось до тридцати – Назаров вызвал из соседней деревеньки егеря и двух его помощников. С егерем Назаров рассчитывал руководить людьми эффективней.

Лес, прилегавший к поселку с запада, тянулся почти до самого Славянска. Ближе к городу лес, конечно, редел, но первые километров восемь от поселка был довольно густой. Этот приличный квадрат было нелегко прочесать. Кроме того, многие понимали – мальчик, хоть и тепло одетый, ночью замерзнет и не выживет. По ночам температура опускалась ниже нуля. Нужно было торопиться, но даже сотня человек вряд ли все успеет за целую ночь.

Люди дважды возвращались к поселку, снова уходили вглубь чащи километров на пять-семь, прочесывая очередной сектор. Назаров останавливал людей всего два раза – подождать отставших, убедиться, что все чувствуют себя нормально и готовы продолжить поиски, сколько понадобится. С каждым часом надежды таяли. Никто ничего вслух не говорил, но Илья видел это по лицам людей, когда у окраины поселка они сближались, чтобы развернуться и опять пойти в лес.

Подключились две группы кинологов с собаками, вызванные из Славянска, но все равно взять след не удалось. То ли сами добровольцы затоптали следы, то ли еще по какой причине.

Когда пошли от Озерного в третий раз, была ночь. Илья спросил себя, кто и когда остановит поиски? Он уже с трудом передвигал ноги, но понимал, что будет участвовать в поисках, если даже они продлятся до рассвета. Отдых нужен не только ему, но в сознании крепла мысль, что Тимка не переживет эту ночь, если его не найти.

Вскоре на пути возник ельник с белыми пятнами выживших сугробов, за которым появится овраг, глубокий, метров двадцать в ширину, с крутыми, скользкими склонами. Естественное препятствие, где многие упадут или споткнутся, послав в ночной воздух не одно проклятие. Овраг протянулся почти на километр, и поисковая группа наткнулась на него еще в прошлый раз.

Илья вгляделся вперед. В этом месте овраг зарос плотным кустарником. Илья тяжело вздохнул, покосившись на цепочку огней, приближавшихся к оврагу, и приготовился к спуску.

Иван, крупный пятидесятилетний мужчина, встал у склона и посмотрел вниз. Из-за тьмы дно оврага превратилось в бездну. Из-за тьмы казалось, что у оврага вообще не было дна.

Иван поморщился. Как в своем уме можно лезть ночью в такой овраг? Между тем мужики, кто шел по сторонам от него, уже спустились вниз. Иван заметил, что пятна света – факелы в руках людей – как будто погрузились под землю.

И кто только заставил его снять телефонную трубку? Жена давно стала прошлой жизнью, сиди себе, потягивай пиво, смотри телевизор. Никто специально не пришел бы в его дом, позвонили – не поднял, ну и ладно. В Озерном кроме него достаточно мужиков, чтобы искать какого-то пацаненка, которого не досмотрела мать.

Теперь Иван мучился, ему уже ничего не хотелось. Наверняка он схватит простуду, а ноги завтра закрутит так, что весь день Иван проваляется на диване.

И еще этот овраг! Ни обойти, ни повернуть назад.

На секунду у него мелькнула идея: развернуться и просто уйти. Глядишь, в этой суматохе его исчезновение и не заметят.

Конечно, он не решился. Слишком велик риск, что Назаров снова проверит людей и не досчитается одного рыла. Быстро или не очень народ дознается, кто исчез, и потом стыда не оберешься. Это не считая злости, когда людям придется искать еще одного пропавшего, а после выяснится, что пропавший давно отмокает в горячей ванне. Нет уж. Свой шанс он упустил, когда снял телефонную трубку и на вопрос, может ли он помочь людям, ответил утвердительно.

Иван вздохнул. Ничего не попишешь: прожив полвека на этом дрянном свете, ему придется, словно мальчишке, лазать по оврагам. Он присел на корточки, опустил руку с факелом как можно ниже. Бездна исчезла, но то, что он увидел, надежды не вселило. Крутой, выглядевший опасно склон, дно под слоем грязи. И эту грязь не перепрыгнуть – нужно минимум три здоровенных шага, чтобы достигнуть противоположного склона, где почва выглядит суше.

Иван покачал головой. Не лучше ли сместиться в сторону и поискать другое место? Он огляделся и выбрал направление по правую руку. Прошел шагов десять, присел и опустил факел к самой земле. Немного лучше, но все равно не то. Он подумал, не пройти ли еще немного, но заметил, что пятна факелов уже на другой стороне оврага. Пока он колебался, большинство людей одолели овраг.

Иван махнул рукой и, придерживаясь одной рукой, начал спускаться. Глинистая каша на дне жадно вцепилась в ступни, пытаясь засосать в себя. Поморщившись, Иван ступил на противоположный склон. Подниматься оказалось намного трудней, нежели спускаться. Когда, пару раз ругнувшись, Иван одолел две трети склона, случилось нечто странное.

Он как будто на что-то напоролся, его что-то оттолкнуло, и вместе с этим пришел страх. Испуг, который никак не объяснить. Казалось, Иван едва не сорвался в пропасть, притом, что понимал – максимум, что грозило, это упасть спиной в грязь.

Иван подался вперед, и снова возникло ощущение, что кто-то невидимый мягко, но непреклонно отталкивает его. Скорее даже не отталкивает, просто не пускает, но напор Ивана превращается в силу с противоположным знаком. Иван поскользнулся и, чтобы не упасть, вжался в склон. Факел угрожающе вздрогнул, но не потух. Во рту Иван ощутил сырой песок.

Почему-то это вызвало приступ гнева. Иван, обычно спокойный, аморфный и ленивый, иногда, если его кто-то сильно задевал, становился бешеным. Сейчас произошло нечто похожее. Он разозлился – на склон, на грязь, на людей, которые уже двигались вперед по ту сторону оврага, на Илью, позвонившего ему, на самого себя.

Несмотря на непонятный страх, на странную сложность в преодолении считанных метров, Иван зарычал, выплевывая песок, и ринулся вперед. В последний момент он заметил, что выскакивает в кустарник – густую, будто стена крепости, поросль, и разумнее сместиться в сторону на десяток шагов. Иван не сделал этого – он ничего не соображал от злости. И он продрался сквозь колючую поросль.

Продрался, оказавшись на поляне, окруженной мрачными, низкорослыми елями.

И пожалел, что сделал это.

Факел, не выдержав удара плотной паутины ветвей, вздрогнул прощальной вспышкой, но умер не сразу – пламя боролось еще несколько долгих секунд, из последних сил освещая то, что находилось на поляне.

Сначала Иван увидел в шагах пятнадцати нечто, напоминавшее приземистую удлиненную клетку – высотой по пояс человеку среднего роста, длиной и шириной шагов в пять, не больше. И эта клетка делилась на две части. Там, внутри, была перегородка, делившая это крохотное строение на две части.

Внутри что-то было. В обеих частях. Иван успел заметить шевеление некой темной массы. Ивану показалось, что он рассмотрел чьи-то глаза за прутьями, и его что-то коснулось, чья-то теплая рука.

Потом клетку что-то заслонило. В угасающем пламени Иван разглядел перед собой на расстоянии вытянутой руки человеческую фигуру. Женщина, вернее, старуха. В плаще – длинном, фиолетового оттенка. На голове у старухи был капюшон, но Иван все же рассмотрел часть ее лица, сморщенного, в пигментных пятнах и бородавках. Кожа ее показалась настолько отталкивающей, что это вызвало тошнотворный спазм. Впрочем, отпрянуть Ивана заставила внезапность ее появления.

Старуха протянула к нему руку ладонью вперед: казалось, она хотела потрогать лоб или прикрыть глаза.

– Нельзя смотреть… – слова сопровождались шипением, будто человек говорил одновременно с шипящей гадюкой. – Нельзя идти…

Сказано было неразборчиво, но смысл Иван уловил.

Факел вздрогнул, погас.

Прежде чем поляну окутала тьма, Иван, пытавшийся уйти в сторону, увидел цепь жутких картинок, сменявшихся с неимоверной скоростью: острые крюки, осязаемые, отсвечивавшие в полумраке подземелья. Человеческий живот, разрезаемый чем-то металлическим. Искаженное женское лицо – лицо роженицы. Темное месиво, освещенное проникшей в него сталью ножа. Сгусток мяса и капающая с него кровь. Человеческое глазное яблоко, в которое вонзается острый крюк. Сморщенное лицо ребенка, заходящегося немым криком и скрюченного в тесной водянистой темноте. Оскаленные зубы крысы – громадной отъевшейся твари. Десяток оскаленных крысиных морд, нависших со всех сторон. Зубы, вонзающиеся в самого зрителя. Это стало завершающим аккордом. Иван, сжав голову руками, повалился на землю, закричал. Встал на четвереньки и пополз прочь.

Илья отошел от оврага шагов на тридцать, когда раздался жуткий вопль. Люди как раз останавливались – большинство пятен света замерло на одном месте. Возможно, команду подал Назаров, хотя, наверное, мужчины просто давали время тем, кто отстал после оврага. Таких оказалось немного, но они были.

Илья проклинал про себя глинистый склон, где он едва не подвернул ногу, но уже в следующую секунду это забылось.

Определить расстояние до кричавшего человека не получилось, Илья угадал лишь направление: где-то слева. Он ринулся туда прежде, чем появилось объяснение этому крику, переполненному болью и ужасом. Илья решил, что нашли мертвого ребенка. Иначе что могло вырвать из человеческой глотки такой вопль? Ему померещилось в крике что-то от голоса Виктора.

Сосед, на месте которого Илья ни за что не хотел бы оказаться, в первые часы поисков держался рядом. Позже, когда люди несколько раз меняли направление, они с Виктором разделились.

Илья бежал, с трудом увертываясь от стволов деревьев, и едва не столкнулся с одним из тех, кто шел в цепи рядом с ним. Это оказался Александро́вич – степенный, пузатый мужчина, живший с женой на самой окраине поселка, через три дома от Даменковых.

Илья сбавил темп, заметив, что впереди еще несколько человек. Александро́вич тяжело дышал, Илья оставил его позади. Илье казалось, что кричавший находится левее, ближе к самому оврагу. Он взял левее, хотя двое мужчин с факелами наоборот забирали вправо. Илья хотел нырнуть меж двух низкорослых елей, когда крики по правую руку остановили его. Судя по изменившимся голосам, нашли того, кто вопил.

Илья бросился на шум, оставив в стороне ельник, и увидел, что шагах в тридцати скапливаются пятна света – люди собирались в кучу. Полминуты – и он оказался на месте.

Кто-то ползал на четвереньках, что-то бормотал. Илья не сразу узнал Ивана. Его никак не могли остановить – он увертывался от протянутых рук, вырывался, если кому-то удавалось его схватить. Народ скапливался, и ползавшему Ивану приходилось перемещаться по кругу. Лишь Назаров, в прыжке навалившийся на Ивана, остановил его.

Капитан перевернулся на спину, обхватив и удерживая Ивана. С десяток мужчин подались к этой парочке, напоминавших сейчас борцов. Назаров повернулся на бок, по-прежнему не выпуская Ивана, и встряхнул его.

– Да что случилось?! – крикнул он.

И уже людям, склонившимся над ними:

– Расступитесь! В сторону! Вы нас обожжете!

Илья, сам не зная почему, уронил факел на землю, подался к Назарову, державшему Ивана. Света и без того было достаточно, чтобы видеть обезумевшее лицо, а Илье хотелось слышать, что там бормочет Иван.

Назаров снова встряхнул Ивана.

– Что с тобой случилось?! Что ты видел?! – и влепил ему пощечину.

Иван вздрогнул, на секунду замолчал. После чего пробормотал:

– Старуха в плаще сказала, нельзя… Старуха сказала…

Он обхватил голову руками и закачался, всхлипывая и подвывая.

И в наступившей тишине кто-то прошептал:

– Он что, сошел с ума?