Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

ПРЕДИСЛОВИЕ

Уважаемый читатель!

Эта книга оказалась хотя и приятным для меня, но побочным результатом большой и все еще не законченной работы. Ее темой стал интересовавший меня вопрос: насколько было неизбежным столкновение СССР и Германии? Ведь в смертельном противостоянии двух великих держав и народов Германия потерпела крупнейшее поражение, а Россия, хотя и одержала победу, но в исторической перспективе она оказалась пирровой.

И стала такой она потому, что во время войны Советскому Союзу пришлось заниматься трудом не мирным, а ратным. К 1941 году наши экономические перспективы можно было без преувеличения назвать грандиозными. Если бы третья пятилетка в 1942 году была завершена так, как намечалось, и была бы возможность к 1947 году выполнить четвертую, то уже к началу пятидесятых годов изумленный мир увидел бы воочию, чего даже в такой отсталой в прошлом стране, как Россия, может достичь народ, работающий не на внутреннюю паразитическую и полупаразитическую элиту, не на финансово-промышленные структуры Золотого интернационала, а на себя.

Прогресс экономический обеспечил бы благосостояние народов России, в жизни прочно обосновалось бы новое поколение — по сравнению с отцами и дедами качественно иначе образованное, более культурное.

А за достатком, образованием и культурой пришла бы и социалистическая демократизация — как расширение возможности для широкой массы самостоятельно управлять собственной судьбой.

22 июня 1941 года на подобных возможностях был поставлен крест. Но ведь и Германия, несмотря на то, что ныне далеко обошла свою былую победительницу, в исторической перспективе тоже потерпела поражение. Она тоже упустила свой исторический шанс! Ведь если бы не ее последний «Drang nach Osten», она могла бы сегодня быть (и по праву!) второй державой мира — после СССР.

Конфликт был обоюдно бессмыслен, но был ли он автоматически запрограммирован противостоянием коммунистического СССР и националистического Третьего Рейха? Да, будущий Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников еще в бытность свою командующим войсками Ленинградского, а затем и Московского округов, издал в 1927–1929 годах знаменитый трехтомный труд «Мозг армии», где говорилось: «Великие войны подобны землетрясению. <…> Это пережитое „землетрясение“, к сожалению, ещё <…> не лишило империализм его удушающих человечество объятий анаконды. <…> Предстоит ряд войн, войн ожесточенных, ибо те противоречия, которые существуют между капиталистической формой мирового хозяйства и нарождающейся новой экономической структурой, настолько велики, что без больших жертв и борьбы не обойтись».

СССР готовился к войне, как и остальные страны, как и Германия. И очень многие считали, что именно этим двум странам придется в будущем столкнуться опять. Мол, здесь все программирует «идеология»…

Но вот мнение японского советолога профессора Тэратаки: «К заключению советско-германского договора идея всемирной революции отошла на второй план. Троцкий вывел свою теорию „перманентной революции“. Сталин с этой романтикой покончил. При нем, то есть в тридцатые годы (XX века. — С.К.) произошла определенная деидеологизация советской внешней политики».

Профессор Тэратака справедливо считает, что Сталин отдавал приоритет обеспечению суверенитета СССР. Итак, идеологические установки были нацелены на войну, и с этой точки зрения она становилась действительно неизбежной. Однако непосредственно государственные интересы ориентировали на мир. И уже одно это обстоятельство делает все не таким уж и очевидным.

Правда, сам же Тэратака писал: «Нередко можно встретить утверждение, что большевизм и нацизм — одного поля ягоды. Я с этим решительно не согласен. Нацизм и большевизм — генетические враги».

Вроде бы, все верно? Да, если иметь в виду идейный момент. Но верно ли в целом? Задаваясь этим вопросом, я отнюдь не присоединяюсь к тем фальсификаторам истории, пытающимся убедить нас, что Сталин-де и Гитлер — явления родственные. Здесь все неоднозначно.

Родства — ни идейного, ни духовного — тут не было и в помине. А вот нечто, способное примирять и отыскивать общие интересы, — пожалуй, было!

Тот же Тэратака — в отличие от многих нынешних российских расстриг с учеными степенями по «марксистской истории» — признает, что к концу тридцатых годов сталинский СССР ставил во главу угла себя, а не химеры Троцкого.

Да ведь и Ленин, скажем в скобках, в своих последних работах тревожился о том, как нам «организовать соревнование», «реорганизовать Рабкрин», а не о том, как разжечь «мировой пожар».

То есть большевизм Сталина имел все более явно выраженный государственный и даже, я бы сказал, национальный характер. Только национальная окраска тут была не чисто русская, а новая — советская.

Над тезисом о «советском народе» как новой исторической общности людей сейчас смеются. Но мысль о том, что в начале XX века в России начала складываться новая нация — российская, высказывал еще генерал А.И. Деникин в «Записках русского офицера». В СССР эта тенденция, тонко подмеченная Антоном Ивановичем, лишь развивалась и укреплялась. И большевизм сталинской формации все чаще ставил интересы новой советско-российской нации превыше всего.

Германский же нацизм превыше всего ставил интересы немецкой нации. Но высшие интересы обеих наций — и советско-российской, и германской, заключались в обеспечении взаимной дружбы и сотрудничества, у которых были и естественная экономическая основа, и глубокие исторические корни. И вот на почве общности национальных интересов именно СССР и Германия совсем не обязательно должны бы ли сойтись в рукопашной.

Профессор Тэратака не ошибался: нацизм и большевизм, как идеологии, действительно были генетически глубоко чужды друг другу, вплоть до прямого антагонизма.

Но это не означало, что такими же генетическими врагами были нацистский Третий Рейх — как государство германского народа, и социалистический Советский Союз — как государство советского народа. Германия и Россия исторически и геополитически изначально врагами не были, потому что всегда были призваны не уничтожать, а дополнять друг друга.

И тем не менее между ними за короткий исторический период дважды возникали жестокие войны. В чем дело? Почему?

Подробно рассматривая обстоятельства и истоки формирования конфликта Германия — СССР, я обнаружил, что причины их возникновения ведут в глубь времен: от начала тридцатых годов — к послеверсальской Веймарской Германии и полутроцкистскому СССР начала двадцатых годов, затем — к Версальскому миру, Первой мировой войне, а потом — и к её предыстории.

При этом как-то естественно и логично такое ответвление темы приобретало самостоятельное значение и законченность.

После того как предыстория, история и послеистория старой войны легла на бумагу, я понял, что одну-то книгу я уже написал — ту, которую ты, читатель, сейчас держишь в руках. Первая основная идея её ясна и в особых комментариях не нуждается. Мировые войны задумало и обеспечило Мировое Золото. Властвующие эксплуататорские элиты мира — вот основная и единственная причина крупных войн XX века.

Разрабатывая и аргументируя эту идею, погружаясь в давно отшумевшие, но все еще не устаревшие страсти, я раз за разом приходил к мысли об искусственности участия дореволюционной России в войне западного мира с Германией. Не должны мы были с ней воевать, ни к чему это было нам, с любой точки зрения. Если, конечно, иметь в виду точку зрения друга России, а не ее недоброжелателя.

Собственно, исследуя проблему «германцы — русские славяне», можно было бы добраться до времен поздней Римской империи и даже более древних — ведических, арийских.

И на этом пути — далеко не богатом взаимными конфликтами, мы вспомнили бы, что Ливонскую, например, войну Иван Грозный вел не с немцами, а прежде всего — со шведами, что на Грюнвальдском поле смоленские полки были лишь в силу того, что смоленские земли находились тогда под властью Литвы, что Александр Невский получил свое прозвище за невскую победу 1240 года не над немецкими «псами-рыцарями», а над шведским войском во главе с родственником шведского короля Биргером. Да и в Ледовом побоище, в столкновении с Тевтонским орденом, произошедшем через два года, орденские войска были фактически интернациональными (немцы, датчане, рыцари-добровольцы из других европейских стран, чудь — эсты).

Первое издание Большой советской энциклопедии в томе первом за 1926 год называет среди врагов Александра Невского шведов, ливонцев, литовцев, а о немцах даже не упоминает. Сам же Тевтонский орден появился на Балтике по приглашению польского князя Конрада Мазовецкого и обосновался там волею католических владык Запада для борьбы с литовскими язычниками-славянами. Ориентировали тевтонских рыцарей и на православную Русь, но рыцарей, а не немцев как таковых.

Между прочим в том же первом издании БСЭ, но уже в томе 45, изданном в 1940 (!) году, Ледовое побоище описывается подробно и с упором на немцев… Думаю, не Сталин и не друзья России подписывали в печать энциклопедическую статью с такой вот направленностью…

Мы помним о победах русских чудо-богатырей при Егерсдорфе и Кунерсдорфе над прусским войском в Семилетней войне, знаем, что в 1760 году русские доходили до Берлина в первый раз (заняв его, правда, всего на три дня). Но мало кто помнит, что Семилетняя война началась из-за колониальных свар Англии и Франции, а потом Россию в эту абсолютно не нужную войну втянула в своих интересах австрийская императрица Мария-Терезия, ловко использовав личную обиду Елизаветы Петровны на прусского короля Фридриха.

Конфликт Пруссии и России был выгоден лишь Австрии, Франции, Англии и Швеции. Знаменитый мемуарист тех времен Андрей Болотов (участник Семилетней войны) писал: «Заключены были (Марией-Терезией. — С.К.) тайные союзы с саксонским курфюрстом, бывшим тогда вкупе и королем польским, также с королем французским и с самою Швециею. Употреблены были все удобовозможные способы к заключению такового же союза с Россиею и к преклонению ее к тому, чтоб и она вплелась в сие замышляемое и до нее нимало не касающееся дело».

С тех пор как Россия вышла на европейский и мировой уровень, ее пытались «вплести» и «вплетали» в чуждые ей авантюры не раз. И поговорить об этом было бы не лишним, но такое путешествие во времени увело бы нас слишком далеко от проблем недавних и нынешних…

Я не историк, а ядерный аналитик. И принимаясь за переоценки новейшей истории XX века, а также примыкающей к ней эпохи, не шел от личных симпатий и антипатий, не выстраивал заранее схем и не хотел исходить из чужих построений. Я не следовал за устоявшимися схемами, однако и не игнорировал их, но критически переосмысливал, стараясь оставлять то, что позволяло выявить историческую истину, а не подправлять её в каком-либо заранее заданном ключе: «коммунистически-официозном», националистическом, прозападном или антисоветском. Не стремясь к лаврам чрезмерно (а порой — и злостно) беллетризующего историю Валентина Пикуля или поверхностно-залихватски трактующего ее Александра Бушкова, я хотел добиться легкости, но не легковесности восприятия читателем серьезных фактов и оценок.

Основу моего подхода составил критический анализ на базе параллельного чтения (начинал я его, естественно, за многие годы до начала работы над данной темой) различных дореволюционных, советских, постсоветских и западных источников. Это была моя первая точка опоры — мой первый «кит».

Вторым «китом» стала уверенность в общности основных человеческих проявлений в любую эпоху. Чтобы понять, на сколько истинно то или иное историческое свидетельство, очень полезно представить себя в этой эпохе, на месте её героев.

А третьей точкой опоры была избрана честность подхода. Я не стремился дать некую новую версию событий. Хотелось провести наиболее близкую к тому, что было на деле, реконструкцию, то есть восстановить истинную (иными словами — тайную) подоплеку происходившего на глазах сотен миллионов людей.

А когда каркас моих представлений о тех временах уже наметился, я взял за правило не бояться испытывать его на прочность раз за разом, сравнивая то, что получилось у меня, с тем, что делали до этого другие. И, на мой взгляд, здание, в которое я предлагаю войти читателю, выстроено не на песке.

В двадцатые годы на эту же тему написал свою книгу «Европа в эпоху империализма. 1871–1919 гг.» академик Е.В. Тарле. Честно говоря, я узнал об этом уже после того, как первый вариант книги был готов.

И я засел за изучение труда Евгения Викторовича, все более радуясь, что читаю его уже после, а не до написания своего «Версаля…». Книга Тарле великолепна по фактографии и, как всегда у него, блестяща. Однако исторически она мало состоятельна. Почему я так ее оцениваю, читателю станет, надеюсь, ясно при чтении моей книги…

Разные историки и авторы лгали или умалчивали по-разному. На их взгляды и готовность к точности, имея в виду их приверженность «предренегатскому» ЦК КПСС, влияли одни факторы, на позиции западных историков — другие.

Мемуаристы зачастую были еще более пристрастны, чем историки, а если были честны они, то подправлением реальной истории занимались редакторы их мемуаров. В постсоветские времена на российских информационных просторах начали действовать совсем уж отпетые лжецы, конъюнктурщики и «историки»-расстриги.

Но и среди вранья может попадаться прочная, надежная правда. Отыскать в этих завалах, созданных совместно Востоком и Западом, не бутафорские, а настоящие «кирпичи» событий, фактов и причин было непросто, но я старался, читатель.

Без знания, хотя бы вкратце, того, как и для чего задумывалась Первая мировая война, как она начиналась, продолжалась и закончилась, совершенно невозможно понять ни причин Второй мировой войны ни вообще, того, что происходит в ми ре сегодня. Но история с Первой мировой интересна и поучительна сама по себе.

Поучительна и тем, что хорошо вскрывает технологию, по которой в XX веке русские и немцы были столкнуты лбами вначале в первый, а потом — и во второй раз.

Столкнут ли нас ещё и в третий? Вопрос не праздный. Уничтожаемую извне и изнутри нынешнюю Россию внешний мир может брать, казалось бы, голыми руками. Так нас и берут.

Однако можно ли нас взять руками вооруженными? Нет, по сей день — вряд ли, потому что в этом случае народы России осознают гибельность ситуации и, как встарь, ощетинятся иглами сопротивления. То есть для России, осознавшей себя суверенной и независимой державой, конфронтация с внешним миром неизбежна.

Какая позиция будет здесь отвечать интересам германского народа? Выгодна ли именно для Германии новая конфронтация с Россией? Задумываться об этом нужно сегодня, чтобы наше завтра было более умным и осмотрительным, чем поза- и поза-поза-вчера.

О Первой мировой войне писал и Солженицын… Историк и публицист Николай Николаевич Яковлев оценил роман «Август четырнадцатого» как книгу, проникнутую «смердяковской» тоской о том, что, мол, «умная нация» (немцы) не покорила нацию «весьма глупую» (то есть нас)..ж

Оценено неплохо, но Смердяков говорил, вообще-то, о французах: «Хорошо бы нас покорили тогда эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки…».

Яковлев был и прав, и не прав… Справедливо отвергая концепцию Солженицына, он не видел благодетельности идеи о значении Германии для России. Не покорение русских — нации, социально весьма неопытной и неумелой — немцами, то есть, нацией действительно более организованной и деловитой, а взаимовыгодные мирные связи — вот что было бы оправдано и политически, и экономически, и цивилизационно.

Я не считаю, что сказанное мной можно оценивать как низкопоклонничество перед Германией и проповедь неполноценности России. Нет, думаю, что в такой констатации есть всего лишь трезвое понимание тех исторически (со времен проклятого татаро-монгольского ига) сложившихся пороков национального русского характера, изжить которые нам было бы наиболее просто в союзе лишь с одним «внешним» народом — немецким.

В разгар нашего первого трагического конфликта с Германией — 4 октября 1917 года — немец Томас Манн писал немцу же профессору Виткопу: «И как я люблю все русское! Как веселит меня его противоположность всему французскому и его презрение к нему, с которым встречаешься в русской литературе на каждом шагу! Насколько ближе друг другу русская и немецкая человечность! Мое многолетнее искреннее желание — согласие и союз с Россией»…

Вот так.

Остается сказать последнее… Я не хотел связать в этой книге «все концы» — скорее здесь завязан ряд «узелков на память». В подзаголовке названия я написал «Новый взгляд на старую войну», но можно было написать и «прямой взгляд, не предвзятый».

И, конечно, мне хотелось приобщить тебя, уважаемый читатель, к такому взгляду, убедить в моей правоте. Но прежде всего мне хотелось написать не просто точную и строгую с фактической точки зрения книгу, а интересную.

Я старался, читатель. А что из этого вышло, судить теперь тебе.

Сергей Кремлёв (Сергей Брезкун)