Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Молдаване в творческом наследии русскоязычных авторов

О митрополите Гаврииле и его времени. П.С. Куницкий, П.П. Свиньин, И.П. Яковенко, Ф.Ф. Вигель, Н.И. Надеждин, И.П. Липранди, А.Ф. Вельтман. Офицеры Генерального штаба – Н.М. Дараган, А.И. Защук, А. Шмидт. Л. С. Берг

Интерес российских авторов к Бессарабии вполне обоснован. Территория была включена в состав России, которая, естественно, нуждалась в описании нового территориального приобретения, с целью его дальнейшей интеграции в состав империи.

Прежде чем перейти к представлению отдельных трудов XIX – начала XX в., необходимо отметить, что авторы этих строк не первыми обращают внимание на данную проблему. Ее комплексному изучению были посвящены серьезные разработки исследователей советского времени: О.С. Лукьянец, К.Ф. Поповича, Е.М. Двойченко-Марковой и ряда других ученых.

Не претендуя на особую новизну, мы все же постараемся представить основные вехи русской молдавианы.

Большое значение на трансформационные процессы в Дунайских княжествах оказала православная церковь, которая выступала мобилизационным механизмом в среде населения Молдавии и Валахии.

Противостояние двух империй – османской и русской – представляло собой еще и противостояние двух религий. В этом отношении Россия с ее православными традициями была значительно ближе к единоверческому населению Дунайских княжеств. Российский протекторат над Молдавией и Валахией в ходе русско-османских войн в начале XIX в. не мог не отражаться на внешней церковной политике.

О митрополите Гаврииле и его времени. Яркой фигурой, к которой приковано внимание уже многих поколений исследователей, является митрополит Гавриил (Бэнулеску-Бодони). Он был славен своим служением православной вере, положив свою жизнь на ее укрепление.

Период греческого фанариотства привел к распространению греческого влияния и на экзархат.

По результатам Ясского мира митрополит Гавриил был возведен на вновь созданную Бендерскую и Аккерманскую кафедру. Это был внешнедипломатический ход России на балканском направлении по усилению своего влияния через институт православной церкви, которая в тот период представляла серьезную, организованную и, самое главное, многочисленную силу¹, поэтому попытка борьбы за контроль над церковью стала отдельной страницей в истории укрепления российского влияния в регионе. Это дало основание одним исследователям причислять митрополита Гавриила (Бэнулеску-Бодони) к агентам русского влияния и адептам русификаторской политики России², а другим – именовать его духовным отцом молдавского народа³, что, кстати, на взгляд авторов данных очерков, не противоречит общей динамике процесса выстраивания молдавской идентичности, которая последние два столетия развивалась в условиях тесного взаимодействия с русской культурой.

Став в 1792 г. экзархом Молдавии и Валахии, Бэнулеску-Бодони столкнулся с противостоянием со стороны греческого духовенства, которое пользовалось покровительством соэтников-фанариотов и опиралось на поддержку Константинопольского патриархата, составной частью которого была Молдавская церковь еще с XIV в.

Константинопольский патриарх Неофит не утвердил митрополита Гавриила в должности. Султан тоже желал иметь более сговорчивого и не пророссийски настроенного церковного управленца. Но Бэнулеску-Бодони проявил принципиальность и не отказался от кафедры. В результате это привело к его аресту и отправке в Константинополь. Только вмешательство России позволило освободить митрополита и сохранить его жизнь. С греческими монахами Бэнулеску-Бодони продолжал конфликтовать и далее, когда наводил порядок в монастырях, приписанных к заграничным греческим монастырям (такие обители именовались «преклоненными»). На него сыпались жалобы, но уже в адрес верховного правителя России, которые, впрочем, не достигли своего результата⁴.

21 августа 1813 г., спустя год после присоединения к России бессарабских земель, была образована Кишиневско-Хотинская епархия, которую возглавил митрополит Гавриил (Бэнулеску-Бодони), до этого буду-чи экзархом Молдавии, Валахии и Бессарабии. Созданная епархия включала в себя и приходы, расположенные на левобережье Днестра, а также территории Одесчины, включая сам город, и Херсонщины.

С именем митрополита Гавриила связан процесс формирования Бессарабской митрополии в составе Московского патриархата. Он же принял активное участие в просветительской деятельности, способствуя отрытию в Бессарабии духовной семинарии.

У митрополита Гавриила была целая плеяда достойных учеников. Полученное им образование в Греции принесло свои плоды в процессе его дальнейшего церковного служения. Он является основателем эллинистической религиозной школы. Его учениками были мастера русской словесности И.И. Мартынов, Н.И. Гнедыч.

П.С. Куницкий. Одним из соратников митрополита Гавриила являлся Петр Семенович Куницкий⁵, помогавший ему в становлении первого учебного заведения Бессарабии – духовной семинарии. С ним митрополит взаимодействовал еще во времена его руководства Екатеринославской губернией⁶.

П.С. Куницкий вызывал и продолжает вызывать научный интерес среди исследователей Молдовы⁷, Украины⁸, России⁹. Он одним из первых остановился на описании местного населения, прежде всего уделив внимание молдаванам, обратив внимание на полиэтнический состав населения: «…Но кроме Молдаван есть и других наций (так в тексте. – Прим. авт.), выгодами земли или другими случаями сюда завлеченных, а именно есть: Великороссияне, Малороссияне, Болгаре, Греки, Армяне, П, ыгане и Жиды¹⁰. Великороссияне, Малороссияне занимаются большею частию хлебопашеством и скотоводством; а Греки, Армяне и Жиды торговлею, П^ыгане же тем, что господа их делать заставляют»¹¹.

В ходе описания молдаван П.С. Куницкий кратко остановился на их этнической истории «по их словесному преданию», отметив связь их предков с римскими легионерами и высланными из Италии преступниками. Сегодня подобное утверждение выглядит по меньшей мере как фрагмент, вырванный из сложного контекста этнической истории молдавского народа и касающийся времени формирования этнической общности волохов/влахов – общих предков восточнороманских народов.

Описывавший, в числе первых, Бессарабию и ее население Петр Куницкий обратил внимание на лояльность местного населения, приверженность основной его массы к «христианской восточной вере без всякой отмены и расколу»¹².

Автор обратил внимание на благоприятные климатические характеристики края, подчеркнул плодородие земли и возможности получения хороших сельскохозяйственных урожаев. Дал оценку городам и «видам промышленности», прежде всего сельскохозяйственной и перерабатывающей.

Возвращаясь к характеристике этнического большинства края – молдаван, П.С. Куницкий озвучил важное наблюдение, которое необходимо привести полностью: «Обыкновенно попрекают молдаван леностию в земледелии и вообще по части хозяйственной, но причины таковой недеятельности их и нерадения к благоприобретению надобно искать в обстоятельствах. Во-первых, известно, что Молдавия часто опустошалась набегами Татар, причем жители не только лишались всех своих хозяйственных заведений, но едва могли спасать жизнь свою, укрываясь в горах и лесах и убегая в чужие край. Во-вторых, Молдавия не редко бывала Театром войны, каковые обстоятельства также не улучшают состояние жителей и не ободряют к трудолюбию, но раззоряют и в уныние приводят. В-третьих, наконец, здешние жители и в самое мирное время не были свободны пользоваться плодами трудов своих надлежащим образом, ибо приезжавшие из Турции купцы под именем казенных подрядчиков для покупки хлеба и скота привозили фирманы, или указы, от Порты с таксою: что почему платить, хозяин не имел права сказать, что ему не сходно по таковой цене продавать, или же что не имеет на продажу, когда имел, ибо закупщики чрез своих фактаров заблаговременно уже знали, что у кого есть, а Арноуты от Господаря даваемые, для содействия закупщикам, понуждали жителей и не хотящих к продаже с поставкою в Галацы или в другой портовый город, каковая поставка не редко стоила продавцам дороже той цены, какую они получали за свои продукты, насильственно проданные, а иногда и последних волов и самой жизни. Сии обстоятельства отнимали у Молдаван охоту к хозяйственности и делали их неприлежными к хлебопашеству, а наипаче к посеву пшеницы. Обеспечение в собственности и свободное распоряжение плодами трудов своих сделают Молдаван хозяйливыми. Переселившиеся издавна в Россию доказали то собою на опыте, сделавшись прилежными и хорошими хозяевами»¹³.

Немаловажное наблюдение П.С. Куницкого косвенно поясняет дополнительную причину предпочтения молдаванами проживания в сельской местности и создания исторических условий для расселения торговых и ремесленных народов. Он, в частности, подчеркивал: «…Даже за некоторой стыд почитается быть ремесленником или художником. Пахарь или пастух в большем уважении, нежели всякой художник. Почему необходимость ремесленников заменяют иностранцы как то: Немцы, Поляки, Армяне и Жиды, у которых тамо торговля находится в руках»¹⁴.

Специальное внимание уделено было им описанию «прежних прав и законов». В контексте не раз затрагивавшегося в научной литературе вопроса об особом статусе Бессарабии, который дискутировался после ее присоединения к России, понятно внимание Петра Куницкого к этой стороне культуры повседневности. Давая общую характеристику состоянию прав и законов Молдавии, автор подчеркивает, что они, «как и политическое состояние ее, зыбки и не тверды». Продолжая свои рассуждения, священнослужитель констатировал: «Они основываются на некоторых определениях владетельных Князей, хрисовами называемых, в разные времена по разными случаям изданных, так же и на Юстиниановых законах, которые однако Молдавский Диван с некоторого времени в таких только случаях употребляет, когда они подкрепляют ту сторону, которую Князь или сильнейшие бояре оправдать хотят; в противном случае называют их старыми и с настоящими обстоятельствами и обычаями земли не сходными. Вообще же можно сказать, что воля Султанов была законом для Молдавских Князей, воля Князей была законом для Дивана, имеющего некоторую тень национального Правления, затем и воля Диванских бояр была обыкновенно законом для земских исправников и судей, а сии, исполняя волю и прихоти верховных своих начальников, не страшились угнетать кого хотели, так что наконец право сильного соделалось правом и обычаем земли»¹⁵.

Петр Семенович выражает твердую уверенность в том, что «обыватели сего края, освободившись от таковых угнетений присоединением к России, не только не пожалеют о правительстве, под каковым они доселе были, но еще с великою радостию примут те права и законы, какие им даны будут»¹⁶. Одновременно он обращает внимание на необходимость соблюдения статус-кво сложившихся в молдавском обществе интересов: «…Одного только боятся обыватели, чем их не благомыслящие устрашают, а именно: Бояре и прочие чиновники, чтобы не лишили их права иметь Скутельников и владеть своими наследственными или купленными цыганами по прежнему; а поселяне, чтоб помещики не присвоили себе права записывать поселян, живущих на их вотчинах в крестьяне и обременять их работами или податьми выше той меры, какова в древних постановлениях или хрисовах Князей означена. Она состоит в том, что поселянин должен работать тому помещику, на чьей земле живет, 12 дней в году, да сверх того давать из всех своих годовых продуктов, из помещичей земли получаемых, десятую часть, и помещик, получив даваемое за землю, не имел уже более никакого права на распоряжение семейством или собственностию поселянина, но за то и помещик не обязан был отвечать ни за какие казенные подати и недоимки с поселян, живущих на его земле, но отвечали самы поселяне, как казенные обыватели, состоя в распоряжении земского начальства. В прочем Боярам и другим чиновникам давались Скутельники, т. е. ранговые служители из поселян, как некогда было и в Малороссии, судя сколько кому по чину следовало. Сии ранговые, Скутельниками называемые поселяне, будучи увольняемы от казенных повинностей, обязаны были за то работать или платить тому, кому отпущены в ранговые, но они прежде вступления в ранговую обязанность договаривались с теми Боярами, кои имели право на известное число ранговых поселян, сколько платить или работать в год за то, что ранговая обязанность освобождала их от казенных повинностей. Впрочем они, отработав или заплатив Боярину следуемое по договору, почитались свободными наравне с прочими неранговыми поселянами. Совершенными же крестьянами почитались только одни Цыгане и состоят в полном распоряжении тех владельцов, коим они по документам принадлежат. Надежда, что таковое отношение между помещиков и поселян будет утверждено и соблюдаемо и впредь, удерживает Молдаван и Болгар на своих местах; противная же мысль, внушаемая недоброхотами, увлекла многия семейства за Прут и Дунай»¹⁷. Одной из причин недоверия среди населения Бессарабии к русскому присутствию было опасение распространения в крае крепостничества¹⁸.

В контексте интереса властей России к Дунайским княжествам и их социально-экономическому состоянию объяснимо внимание П. Куницкого, направленное на освещение социальных слоев молдавского общества¹⁹, бытовавших здесь обычаев. Интерес вызывает один немаловажный пассаж, позволяющий представить себе тенденции в формировании общей динамики межэтнических взаимодействий в ходе освоения бессарабских земель, в первой половине XIX в.: «Что касается до обычаев, то сколько здесь наций, столько и обычаев. В прочем все приноравливаются к Молдованским обычаям и их языку в рассуждении превосходства их числа (выделено нами. – Прим. авт.)»²⁰.

Показательны наблюдения П. Куницкого за традицией ношения одежды молдаванами. Одеяние простонародья, по его словам, «похоже на козацкое малороссийское»²¹. С малороссами усматривал он схожесть и в обычаях.

Любопытны наблюдения над боярством, которое, на время описания, демонстрировало подражание греко-турецким нравам²²: «Бояре с некоторого времени начали принаравливаться к Греко-Турецкому наряду и обычаям. Они носят сверх полукафтана, подпоясанного шалью, широкую и долгую епанчу без воротника с долгими широкими рукавами, на конце разрезанными, большие шаравары, желтые сафьянные туфли с таковыми же чулками, называемыми мешты, и большую шапку, зделанную на подобие митры, однако не из какой материи, а из самой мелкой серой овчины с маленьким суконным вершком. Также первого и второго разряда Бояре носят бороду, которая состоит в числе привилегий, боярскому достоинству принадлежащих»²³.

Наблюдения П.С. Куницкого дополняют сведения из записок Ф.Ф. Вигеля, который, говоря о бессарабской аристократии, отмечал «сходство между образом жизни богатейших молдаван и наших предков, к стыду нашему, разительное; и потому Кишинев еще более заслуживает внимания русских. Название бояр, длинная их одежда, длинные бороды, высокие шапки, богатые меха, коими они покрываются, их невежество, грубость, все напоминает древних наших царедворцев. В домашнем быту сходство сие еще заметнее: недостаток в самонужнейших предметах для удобства и приятности жизни, низкие комнаты, коих убранство состоит в широких лавках, покрытых коврами; столы, отягощенные множеством невкусных блюд, многочисленная, оборванная и засаленная услуга, между стариками ревность и удаление женщин от всякого участия в общежитии, великолепные наряды сих последних, алмазы, жемчуги, и вместе с тем неопрятность, все как было у нас в старину. Если быть в судебном месте, то легко счесть себя в приказной избе; а деловые бумаги, на молдавском языке с крючками и под титлами писанные, похожи ни дать ни взять на древние столбцы московского архива. Одним словом, все мысленно переносит нас в семнадцатое столетие и дает более чувствовать всю цену просвещения»²⁴.

Выход Вигель видел в просвещении, и, как верно отзывались о писателе его современники, характеризуя его как человека, обладающего тонкой интуицией, он предлагал решить проблему крестьянства: «прежде всего, раз навсегда, устроить судьбу резешей и царан, а потом смело приступить к преобразованию образования. Народ примет все с благодарностью, ибо несчастные рады всякой перемене; станут кричать сотни две самозванцев-дворян, губителей народных, но как можно слушать их лай? Поднять палку – и все замолчат. Сделать преобразование также не весьма трудно: стоит только основанием его взять наше учреждение о губерниях, область назвать губернией, а цынуты – уездами. Во всех частях управления употребляется русский язык и соблюдается русский порядок; остается только одна гражданская часть; введение в нее русских законов со всем их несовершенством было бы благом для сей земли и в тысячу раз предпочтительнее тому сумбуру, который доселе царствовал»²⁵.

Надо отдать должное предвидению Ф. Вигеля, во многом все так и произошло, как он предлагал, однако этот процесс занял большую часть XIX столетия и повлек за собой для населения края ряд новых вопросов, среди которых, наряду с русификацией, получили дальнейшее развитие румынские ценности (особенно для интеллектуалов) в ходе формирования румынской государственности.

Возвращаясь к творчеству Куницкого, следует познакомить читателя с отдельными элементами культуры повседневности, встречаемыми в описании края священнослужителем. Интерес представляют нормы гостеприимства начала XIX в., представленные Куницким: «Обыкновенный прием гостей у бояр есть: ложка сахарного варенья, стакан чайной холодной воды, чашка кофе и трубка»²⁶. Любопытно замечание автора о том, что привилегированные слои предпочитают иностранным напиткам молдавское вино. В простонародье «пьют водку и вино, но умереннее многих народов». Важной представляется этнопсихологическая характеристика, данная П. Куницким молдавскому населению «среднего и нижнего состояния»: «Молдоване вообще простодушны, гостеприимны, в вере и верности не колебимы и начальству послушны». Еще одной немаловажной чертой, свойственной молдавскому народу, было отсутствие нищих: «…Природных молдаван нищих и просящих милостыню вовсе нет у них, хотя бедность у молдаван не есть порок; но просить милостыню есть весьма бесчестно не только для просящего, но и для всей его фамилии и потому никто не допущает до сего своих родных»²⁷.

В своих рассуждениях П.С. Куницкий обращает внимание на слабое распространение грамотности, подчеркивая, наряду с другими причинами, умышленное сдерживание просвещения в крае до прихода российских властей: «…Прежнее Правительство не только не обращало на то никакого внимания, но, кажется, с намерением еще старалось содержать Молдаван в невежестве». Причем автор подчеркивает, что привилегированные круги в этом отношении мало чем отошли от простого народа. Далее следует пояснение «Невежество Молдаванских Бояр причиною, что Князья присылаются из Константинопольских Греков, в противном случае Молдаване получали бы сии достоинства, на что и были примеры»²⁸.

На проблеме образования останавливался в своих «Записках» и Ф. Вигель²⁹.

Куницкий выражает надежды на изменения к лучшему на ниве просвещения, указывая на первый случай открытия публичного училища (духовной семинарии, где преподавал он сам), «в котором как духовные, так и светские дети будут обучаться систематическим порядком. Время покажет, – продолжает П. Куницкий, – что и Молдаване имеют способность успевать в словесных науках, хотя Греки и приписывают им природную тупость»³⁰. Тут важно подчеркнуть, что в связи с отсутствием в крае образовательных учреждений уровень образования даже среди привилегированных слоев населения был очень низок. Понимания и доверия к учебному процессу еще не выработалось, поскольку, как писал А. Защук, ссылаясь на документ того времени, первых учеников, в количестве около ста человек, «приходилось брать у молдаван убеждением и чуть не силою»³¹.

Вряд ли анализируемая записка была сделана П.С. Куницким в начале XIX в. без соответствующей диспозиции сверху. То, что описанием состояния бессарабских земель занялся священнослужитель, может быть объяснено несколькими причинами. Прежде всего, это свидетельствует о том месте в общественной иерархии, которое занимала церковь в то время, не только в России, но и в Молдавском княжестве. Церковь сосредоточивала в себе просвещенных и деятельных людей, активно привлекаемых царским режимом, да и само распространение носителей слова Божьего на вновь приобретенные территории играло не последнюю роль.

П.П. Свиньин. Сделанная П.С. Куницким записка подготовила площадку для дальнейшего скрупулезного анализа ситуации в крае, осуществленного чиновником российского Министерства иностранных дел Павлом Петровичем Свиньиным³², использовавшим наблюдения Павла Сумарокова (1800), Петра Куницкого (1813) и другие опубликованные и неопубликованные источники. Павел Свиньин, будучи чиновником государственной коллегии иностранных дел, выполнял особую миссию³³. Путешествуя по Бессарабии, он обобщил уже накопленный материал о крае, сделал собственные выводы, проработав источники, встречаясь с местными служащими, боярами, представителями творческой интеллигенции³⁴ и простого народа³⁵. Сформулировать основные результаты описания края автору помогли многочисленные чиновники на местах (более десяти человек). Так, сведения о естественном состоянии данной территории предоставил И.И. Эйхфельд, церковную статистику – митрополит Кишиневский и Хотинский Гавриил, военную характеристику помог сформулировать генерал-майор М.Л. Булатов. Несмотря на свою описательность (П.П. Свиньину был свойственен беллетристический стиль), в итоге работа получилась достаточно информативной.

Личность и творчество П.П. Свиньина не обойдены вниманием многих авторов³⁶. Из относительно свежих публикаций особо следует отметить содержательную статью И.В. Сапожникова, непосредственно посвященную описанию Бессарабской области П.П. Свиньиным³⁷. К сожалению, полная рукопись П.П. Свиньина до современного исследователя не дошла и еще ждет своего счастливого первооткрывателя в одном из российских архивов.

Главная задача, которую призван был выполнить П.П. Свиньин – анализ обстановки и сбор сведений о целесообразности предоставления населению края автономных привилегий. Понятно, что в особой форме правления больше всего было заинтересовано бессарабское боярство, равно как интерес российской власти состоял в лояльности населения приобретенной окраины.

На страницах Интернета сегодня можно встретить противоречивую информацию о Павле Свиньине. Одни его называют баловнем судьбы и приводят пример того, что он, попав в молодые годы в Бессарабию, возгордился и стал принимать дорогие подарки³⁸, чем вызвал недовольство в Санкт-Петербурге, был отозван³⁹ и больше никогда не получал дипломатических заданий⁴⁰. Он представляется как разносторонняя, увлекающаяся личность, оставившая свой вклад в науке, музейном деле, дипломатии и литературе. В других публикациях отмечается, что Павел Петрович, в силу личной непосредственности и увлеченности, зачастую воспринимался несерьезно, что привело к высмеиванию Свиньина со стороны его известных современников: А. Пушкина, А. Измайлова, Н. Гоголя и др.⁴¹, а патриотизм его ошибочно представлялся наигранным⁴². Высокую оценку в описании экономики, жизни и национальных особенностей американцев, сделанном П.П. Свиньиным в ходе пребывания в Америке, дают ему современные исследователи-американисты⁴³.

В целом, несмотря на достаточное освещение отдельных сторон разносторонней жизни П.П. Свиньина в литературе прошлого и настоящего, его насыщенная жизнь изучена явно неполно. Обычно встречаются публикации либо освещающие основные вехи его жизненного пути, либо концентрирующие внимание на отдельных сторонах его творческого наследия.

Собственно, наш небольшой экскурс не отличается в этом смысле оригинальностью. Мы лишь обратим внимание читателя на отдельные наблюдения относительно молдавского населения Бессарабии, которые отразил в своих очерках П.П. Свиньин.

Однако прежде чем перейти к этому, необходимо сделать, как представляется, немаловажное замечание. В одной из своих работ О. Гром, характеризуя противостояние румынофилов и молдовенистов в современной историографии, обратил внимание на устойчивую установку у части современных исследователей бессарабианы, которыми руководит «наивная вера в то, что исторические источники сами по себе могут “доказать” или “опровергнуть” ту или иную политическую концепцию, как применительно к прошлому, так и в отношении настоящего, а задача историка при этом сводится к “ознакомлению” публики с содержимым документов. Часто это принимает комические формы, когда методология авторов сводится к выделению в цитатах жирным шрифтом или курсивом “ключевых слов” – “молдаванин”, “молдавский”, “Молдова” у молдовенистов и “румын”, “румынский”, “Румыния” у их оппонентов»⁴⁴.

Подобный подход попытались применить в свежей публикации А. Долгий и А. Феля. Их нарратив, как и у их коллег А. Крихана, Г. Гимпу и др., сводится к подчеркиванию идеи, что источники Российской империи XIX в. «признавали, что коренное население Бессарабии, названное ими молдаванами (румынами), влахами/волохами, относится к румынскому народу, подчеркивая, что де-факто коренное население Бессарабии осознавало свою принадлежность к румынской нации, зная ее дако-римское происхождение»⁴⁵.

Абсолютно обратную аргументацию в анализе трудов дореволюционных авторов можно встретить в публикациях молдавенистов⁴⁶.

Некоторые пассажи со стороны оппонирующих румынофилов и молдовенистов в современной Республике Молдова действительно порой напоминают спор детей на детской площадке. Речь идет о подчеркивании давности образования государственности. Долгое время одним из аргументов молдовенистов было утверждение о более раннем происхождении средневековой Молдовы (1359). Но вот обнаруживается документ о названии Угровлахии – «письмо боярина Някшу», в котором упоминается наименование «Цара ромэняскэ» в 1321 г.⁴⁷

Безусловно, важно знать и изучать подобного рода тонкости исторического наследия. Но если рассуждать с точки зрения теорий современных национализмов, то многочисленные средневековые названия государственных образований, столь важные для истории, просто лишний раз указывают на процесе нациестроительства и формирования этнорегиональных особенностей двух родственных народов.

Подобным подходам свойственна излишняя эйфоричность, которая зачастую сопровождает националистические проекты, вдохновляя их авторов и исполнителей на доказательство своей правоты. В процитированной выше работе А. Долгий и А. Феля приводят более взвешенные слова А. Кушко и И. Шарова о романском характере бессарабцев⁴⁸.

Мы не случайно обратили внимание на наличие подобных пассажей в научной литературе в связи с тем, что при характеристике этнического состава населения Бессарабии авторы XIX – начала XX в., совершая экскурс в этническую историю молдаван, зачастую передавали отдельные сведения из очерков в очерки, заимствуя их друг у друга, зачастую не являясь историками и весьма поверхностно представляя сложные этнические процессы, имевшие место на молдавских землях.

Собственно, подобный нарратив мы встречаем и в работе П.П. Свиньина, в которой представлена схематичная теория континуитета, согласно которой, под напором враждебных римлянам сарматов, готов и гуннов, «римские колонисты удалились частию в Карпатские горы, частию же в отдаленнейшие места верхней Дакии, где оставались доколе все народы оные, вытесняя одни других, оставили земли сии и избрали наконец постоянные жилища, а именно: готы в Германии, сарматы и славяне в Иллирии и Боснии, гунны или венгры в Паннонии и, наконец, болгары в нижней Массии (Мезии. – Прим. авт.), нынешней Болгарии за Дунаем. В сие время потомки римских колонистов, расселенные по разным странам, но знавшие из преданий о месте жительства предков своих, переселенных из Италии, удостоверясь, что отчизна их свободна от всех чужих народов, начали под разными предлогами собирать сведения и осматривать онные земли. В 1367 г. по молдавскому летописцу, один из потомков римских переселенцев Троянской провинции, или Дакии, живший в Паннонии, по имени Драгош, с несколькими товарищами, отправившись за охотою, перешел Карпатские горы и, напавши на дикого быка, гнал его до реки, известной ныне под именем Молды (так называлась любимая собака Драгоша, потонувшая при случае в реке сей, по имени коей названа и река и земля сия)⁴⁹. Там, осматривая пустые сии земли, населенные прежде его предками, нашел он наконец одного человека по имени Яцко, занимавшегося пчеловодством, который назвал себя Руссом, выходцем из Польши, владельцем тех мест. Он объявил ему, что сия земля необитаема до самого моря и Дуная. Драгош, пленившись онною и узнав все ее выгоды, возвратился со своими спутниками в Паннонию для забирания семейств своих. С ним переселилось еще великое множество его одноземцев, которые и основали жилища свои в Молдавии и Валахии вниз по Дунаю и Днестру до Бессарабии и даже до Черного моря под именем Романов и Молдавцев, а соседние народы называли их Волохами»⁵⁰.

Как видит читатель, автор выделяет общее средневековое имя восточных романцев – «волохи», как он справедливо отметил, известное соседним народам, и два этнонимасамоназвания: «романы» – румыны и «молдавцы» – молдаване.

В этой же второй части «Описания Бессарабской области» П.П. Свиньин останавливается на характеристике народонаселения края, отмечая его полиэтничность и выделяя: молдаван, русских, греков, болгар, армян, немцев, сербов, евреев и цыган.

Говоря о молдаванах, П. Свиньин подчеркивает, что названы они «от речки Молдавы». В этом же разделе он затрагивает происхождение термина «волохи». Уже тогда чиновник отмечает, что «имя сие происходит разно». Автор приводит несколько вариантов происхождения этого термина. Все они у него связаны с итальянским происхождением. Больше всего он склоняется к происхождению его от наименования части Италии, «лежащей между устьями Тибра и Цирсеем»⁵¹.

На сегодняшний день можно говорить о том, что в историографии сложились несколько направлений, прежде всего – румынское и молдавское, которые совершенно по-разному интерпретируют волошскую теорию. В румынской историографии она выливается в две основные теории. Первая называется автохтонной. Ее сторонники придерживаются точки зрения о том, что процесс оформления волохов протекал в горах римской провинции Дакия после ухода римских колонистов в 271–275 гг. н. э. Они утверждают, что волошское население вело замкнутый образ жизни и спустилось с гор при благоприятных обстоятельствах спустя практически тысячу лет в XIII–XIV вв.⁵²

К автохтоннной теории следует отнести и сторонников дакизма. Ее ярким представителем выступает В. Пырван⁵³.

Вторая теория – миграционная. Миграционисты являются сторонниками теории Р. Реслера (хотя и до него высказывались подобного рода идеи)⁵⁴. Появление труда ученого совпало с активным государственным строительством румынского государства, что привело к необходимости выдвижения тезиса о романизации как основной идеи этногенеза. Согласно теории Реслера, римские легионеры покинули Дакию в III в., с ними ушло и романизированное население, после чего пустующие земли заняли другие народы. Часть романизированного населения сохранилась лишь южнее Дуная.

По мнению современного исследователя Р. Бутучел, появление теории Реслера привело к активизации румынской историографии, оспаривавшей ее, что послужило, по сути, толчком для «формирования румынской “буржуаной” историографической традиции, основателями которой выступают Н. Бэлческу, М. Когэлничану и др.»⁵⁵.

Существует немало разного рода промежуточных концепций между автохтонной и миграционной теориями. Мы здесь не будем на них останавливаться, это достаточно аргументированно сделано в названной публикации Р. Бутучел. Необходимо лишь отметить, что в историографии, посвященной этногенезу и этнической истории восточнороманских народов, ощущается влияние двух, безусловно важных, этнокультурных компонентов – римского и славянского (добавим – и массы других). Но, названные два, несмотря на разные периоды исторического проявления, предопределяют различное отношение к этнической истории румын и молдаван, причем в одних подходах подчеркивается одна сторона, а в других – иная⁵⁶.

Этническая история румын и молдаван как направление наличествует достаточно давно, но на протяжении всего времени своего существования это, казалось бы, сугубо научное направление подвергалось активному вмешательству политики.

Небольшой экскурс в историографию этнической истории восточных романцев, приведенный в контексте обсуждения лапидарных сведений, встречаемых у П.П. Свиньина, не случаен. Далее, при знакомстве с отдельными работами авторов XIX – начала XX в., еще будет возможность столкнуться с освещением подходов к данной теме.

Но в контексте интерпретации событий изучаемого времени принципиально отметить, что научная аргументация определенных теорий играла в тот период не главенствующую роль. Время и ситуация были иными. Большая, наращивающая на протяжении XIX в. свои территории Российская империя, пользуясь правом сильного, решала территориальные вопросы по-своему усмотрению, рассматривая народы окраин по принципу их лояльности к короне и государству. Взгляд на народы окраин, в том числе на молдаван, со стороны просвещенной русской элиты мало чем отличался от восприятия коренных народов Севера или Кавказа. Для нее (элиты) все они выступали в качестве экзотических дикарей.

Гуманитарная наука, как составная часть идеологии, зачастую следовала за политическими приоритетами. Отсюда, кстати, появление уже в советской историографии попытки отделить этническую историю молдаван от румын в трудах Н.А. Мохова, Я. Гросула, Л.А. Полевого. По мнению представителей этой школы, в ходе расселения славян в Карпато-Дунайских землях сформировались два народа: мунтяне – румыны и волохи. Хотя оба они подверглись романизации, последние отличались от румын преобладанием славянского влияния. Именно от волохов, по их мнению, и произошли молдаване⁵⁷. Румынской историографии второй половины XX в., наоборот, свойственно принижать и замалчивать роль славянского фактора в этнической судьбе румын, аналогичный подход наблюдается в трудах современных румынофилов Республики Молдова⁵⁸.

Обращает на себя внимание описание П. Свиньиным языка молдаван. Данной теме он уделил достаточное внимание. «Молдавский язык, – по словам П. Свиньина, – имеет свое происхождение от латинского»⁵⁹, подчеркнув, что «он принял также много славянских слов, как по соседству Молдавии с Россиею, Польшею и Болгариею, так и по родственным связям, ибо не редко польские и сербские князья вступали в родство с молдавскими, более же потому, что по разделении церкви на восточную и западную, Молдавское и Валашское княжества оставили буквы латинские и приняли славянские (делает ссылку на «Описание Молдавии Д. Кантемира». – Прим. авт.), так что со времени молдавского митрополита Феоктиста и владетельного князя Александра, прозванного добрым, приняты славянские письмена.

До наших почти времен все церковные книги были славянские, которые и теперь, в ризницах монастырских и некоторых церквах, сохраняются – судебные акты и княжеские грамоты так же писаны были по словянски…»⁶⁰.

При этом важно подчеркнуть умение автора ориентироваться в особенностях пополнения языкового багажа у волошского населения разных регионов: «…Можно сказать, что молдавский и валахский язык имеют основанием латинский и славянский языки. Трансильванские волохи в наречии своем имеют уже менее славянских слов, а приняли много венгерских; волохи же, обитающие в разных частях за Дунаем, смешали язык свой с простым греческим наречием, коим писаны и церковные их книги»⁶¹.

Автор высказал собственное видение слабого развития «отечественной словесности» у молдаван, объясняя это ситуацией, связанной с постоянными войнами, «далее обстоятельства религии, заставившей их оставить национальные буквы, и наконец, порабощение и угнетение турками»⁶². Изменения в лучшую сторону П.П. Свиньин ожидал от присоединения Бессарабии к России.

Говоря о политической значимости заметок П.П. Свиньина, следует напомнить, что в немалой степени именно благодаря им удалось обеспечить получение Бессарабией особого автономного статуса.

П.П. Свиньин уделил серьезное внимание описанию православного вероисповедания основной массы населения края, а также духовному управлению⁶³. Понимая, что описание изначально готовилось как отчетный документ о состоянии края, который должны были читать чиновники, аргументом в пользу поддержки православия на данной территории выглядело замечание автора о том, что «во времена татарского владычества христиане Бессарабии были ужасно гонимы, и в деревнях не позволялось им отправлять богослужения, иначе как в землянках»⁶⁴.

Значимой представляется актуализация П. Свиньиным важности взвешенного и благоразумного отношения к местному населению со стороны правительства, в частности при определении числа поселенцев в крае, «дабы оне были уверены, что все предпринимаемое и вводимое онным клонится к их благосостоянию и пользе, на что поныне, кажется, начальство бессарабское весьма мало обращало внимания; иначе же они оставят свои жилища и разделятся через свои бегства, подозревая, что перепись людей делается для отдачи их в рекруты или в рабство помещикам, чего они больше всего страшатся»⁶⁵.

Как и Куницкий, Свиньин останавливает внимание на социальной структуре населения края, выделяя: духовенство, бояр, мазылов, рупташей, различные категории крестьянства (резешей, царан) и, наконец, крепостных – цыган.

Автор отмечает свободу молдавского населения от помещичьей зависимости, которая выливается лишь в выплаты одной десятой части дохода и отработки 12 дней в году в пользу помещиков⁶⁶.

Описание нравственного состояния населения во многом заимствовано П. Свиньиным от П. Куницкого. В нем подчеркивается, что «молдаване более тихого, мягкого и доброго характера, люди же среднего и низшего состояния простодушны, гостеприимны, в вере и в верности непоколебимы и начальству послушны: но от беспрестанных насилий сделались робки и недоверчивы к правительству. Сие последнее есть причиною, что они мало заботятся о хозяйстве»⁶⁷. По сути, тем самым он привлекает внимание к необходимости создания условий для стабильной жизни обывателей на приобретенной Российской империей новой территории.

Из раздела «политическое состояние Бессарабской области» становится видно, что после Бухарестского мира осталось еще немало вопросов, связанных с размежеванием и использованием приграничных территорий. В контексте нашего ракурса, направленного на освещение идентичностей местного населения, можно представить рассуждения П. Свиньина на этот счет: «…Управление сею областью затруднительно, с одной стороны, по числу наций, из коих каждая имеет свои привилегии, права и обязанности, а с другой – потому, что она имеет, как я выше сказал, непосредственное влияние на политические отношения сего края к их соседям. Молдаване смотрят с упованием на Бессарабию как на предтечу их будущей судьбы, а турки, с своей стороны, всячески стараются охладить преданность сего народа к России. Сношения Бессарабии с Молдавиею и Валахиею по тяжбам и различным связям часто переносятся в Константинополь для решения, а потому здешний областной начальник имеет частую переписку не только с российскими консулами, но и с полномочным при Порте оттоманской…»⁶⁸.

Внимание П.П. Свиньина в его «Описании Бессарабской области» сосредоточилось также на анализе молдавских законов. Он приходит к выводу, что «законы молдавские относятся не к одной только судебной части, т. е. дел гражданских и уголовных в судебных местах производимых, но заключают в себе предметы и по части управления»⁶⁹. При этом чиновник подчеркивает: «…При собирании сих и других документов я имел целью привести онные в систематический порядок, и после тщательного и надлежащего рассмотрения представить правительству на каждый предмет те из законов, кои ближе к благосостоянию, местным обстоятельствам и выгодам Бессарабского народа»⁷⁰. Чиновник выражает неудовлетворенность тем, что представленное им руководство к составлению свода всех известных молдавских узаконений, направленное в дворянский комитет, не возымело результата⁷¹. Он возмущается, что ему не предоставили желаемых сведений «касательно молдавских обычаев и постановлений»: «А потому если теперь не могу дать столь обстоятельных и подробных сведений какие в состоянии бы был представить, получая от онаго достаточные ответы на мои запросы, то по крайней мере открыты мною все источники и собраны материалы, по коим документы дворянского комитета весьма легко могут довершить начатое мною предприятие»⁷². Из цитаты становится видно, что П. Свиньин провел работу по сбору и систематизации местного законодательства, при этом не получив от местных служб ответы на возникшие, в ходе работы вопросы. Следует предположить, что у чиновника имелся отдельный свод (список) законодательных документов, используемых в крае, который он, скорее всего, передал непосредственно в Министерство иностранных дел, по направлению которого и приехал в Бессарабию.

Автор подчеркнул, что после присоединения края к России местные жители получили право «управляться их законами», с освобождением на три года от всяких повинностей и рекрутских наборов.

Здесь же дано описание присутственных мест в области (местных государственных служб), обеспечивающих функционирование государственной жизнедеятельности. Из него становится видно, что все базовые направления жизнедеятельности области обеспечивались привлечением местных (молдавских) чиновников с участием российских назначенцев. При этом автор отмечает, что большая часть бояр, оказавшаяся в местном правительстве, «никогда не была употребляема ни в каких делах по управлению Молдавией)»⁷³. Несмотря на наличие русских советников в региональных службах, чиновник считает их число явно недостаточным: «…Если намерены были дать сей области коллегиальное правление, то назначив в департаменты и общее собрание 8 молдавских и 3 русских советников, можно ли ожидать здесь равновесия в голосах и единства мнений»⁷⁴.

Отдельно автор приводит описание исправничеств – государственных представительств на местах, управляемых «по обычаям молдавским». Видно, что автор серьезно вник в существо вопроса о функционировании местной «управленческой машины», о чем свидетельствуют выдвигаемые им конкретные предложения, в том числе по организации региональных органов управления, служб, связанных с землемерными работами, архитектурой, почтовой службой, медициной⁷⁵.

У нас нет цели подробно рассматривать все темы, поднимаемые в описании Бессарабии П. Свиньиным. Каждая представляет интерес и по-своему раскрывает сложный мир устоявшихся на тот период взаимоотношений в крае. Так, в разделе, освещающем политическое состояние Бессарабской области, автор отмечал: «Управление сею областью затруднительно, с одной стороны, по числу наций, из коих каждая имеет свои привилегии, права и обязанности, а с другой, потому, что она имеет, как я выше сказал, непосредственно влияние на политические отношения сего края к их соседям. Молдаване смотрят с упованием на Бессарабию⁷⁶, как на предтечу их будущей судьбы, а турки, со своей стороны всячески стараются охладить преданность сего народа к России»⁷⁷. Таким образом, еще до событий 1858–1859 гг. в Яссах запрутские молдаване сталкивались с политикой ограничений, но только не прорумынски настроенных соэтников, а турок. Кстати, тема формирования османами негативного образа русских и России в среде населения Дунайских княжеств практически не раскрыта в историографии. Тут достаточно вспомнить число военных столкновений Османской и Российской империй на протяжении XIX в.

Благодаря наблюдательности автора даже в отдельных комментариях можно проследить отношение народов друг к другу. Что касается взаимоотношений России и Османской империи, остается добавить, что ни одна из сторон не рассчитывала на то, что на Бухарестском мире будет поставлена точка. И русские и османы продолжали готовиться к войне. Потому неудивительно внимание чиновника Министерства иностранных дел к характеристике так называемого «военного состояния» области. Одним из вопросов, затрагиваемых в указанном разделе, было расквартирование военнослужащих и связанные с ним проблемы. В этом ключе автор сделал немаловажное наблюдение, учет которого способствовал укреплению авторитета российских войск в крае. Он отметил, что богатство земли и источников позволяли бы сделать содержание войск местным населением необременительным, если бы «они не были отягощены земскими повинностями, кои весьма часто отвлекают поселян от поля <…>. Сие обстоятельство, равномерно, и азиатская ревнивость их к женам, коих они не привыкли никогда оставлять с посторонними мужчинами и редкому из них показывают, причиною, что молдаване, особливо болгары, жалуются на постои войск, и с величайшим удовольствием вызываются к постройке казарм, несмотря на то что войска по примерной бдительности начальника содержатся в совершенной дисциплине, так что малейшая обида, нанесенная солдатом, немедленно по рассмотрении удовлетворяется»⁷⁸.

Как успел заметить читатель, общая картина, рисуемая наблюдениями и компиляциями П.П. Свиньина, достаточно подробно представляет общую картину Бессарабского края, в том числе характеристику молдавского населения.

Можно утверждать, что благодаря усилиям П. Куницкого и П. Свиньина, составивших два представленных выше документа, были созданы дополнительные условия для сохранения, хоть и временного, региональной специфики управления бессарабским краем, формировались представления в русле устремлений царской политики экспансии в Придунавье, с целью формирования у их народов положительного образа России и привлечения их симпатий на сторону империи, для укрепления ее позиций на балканском направлении.

Несколько слов необходимо сказать о еще одной работе П.П. Свиньина, посвященной описанию естественных богатств Бессарабской области. Наряду с презентацией природно-климатических условий края, его флоры и фауны, автор останавливается на описании традиционных занятий населения, давая подробные комментарии к каждому из направлений хозяйствования⁷⁹.

«Естественное описание Бессарабской области» было опубликовано П. Свиньиным в его «Отечественных записках»⁸⁰.

В контексте нашего изложения обращает на себя внимание его комментарий к занятию молдаван хлебопашеством. Он констатирует малочисленность населения и наличие отличных почв. В связи с незаселенностью края, отмечал автор, «население несоразмерно еще пространству земли и оная остается большею частию необработанною, земледелец бросает тотчас свое поле, как скоро оное начинает истощаться, имея всегда возможность избрать для себя новое…»⁸¹. Характеризуя хлебопашество в целом, Свиньин констатировал, что оно «находится в самом посредственном состоянии». «Молдаване вообще, – продолжал он, – не очень деятельны и о землепашестве не столько радят, как бы надлежало. Причины сему должно искать в местных обстоятельствах. Во время турецкого владения все стремилось не к поощрению их землепашества, но к подавлению и малейшей наклонности к оному: ибо, во-первых, известно, что область сия часто подвержена была набегам татар, причем жители лишались не только всех своих хозяйственных заведений, но и с трудом спасали жизнь и свободу <…>, во-вторых, земля сия почти беспрестанно была театром войны разрушительной, а в-третьих, жители и в самое лучшее время не могли пользоваться плодами трудов своих; ибо приезжавшие из Турции купцы, под именем казенных подрядчиков для покупки хлеба и скота, привозили фирманы от Порты с положенною ценою на продукты, и никто после сего не имел уже права отказываться…»⁸².

Автор высказывал уверенность, что при соответствующей работе с населением интерес к производству хлеба стал бы расти. При этом он указал на местную особенность, когда молдаване предпочитали арнаутке кукурузу: «…Если бы другой хлеб продавался по одной и той же цене, то и тогда предпочли бы они кукурузу и просо арнаутке и пшенице»⁸³.

В публикации подробно анализируются другие отрасли сельскохозяйственного производства: садоводство, огородничество, виноградарство, скотоводство, птицеводство, рыбная ловля, пчеловодство.

Каждое из представленных направлений не только подробно описывалось Свиньиным, но и характеризовалось сквозь призму авторского видения, направленного на его улучшение.

С 1818 (когда Свиньин опубликовал свое «Естественное описание Бессарабской области») по 1828 г. в Бессарабии вводится ограниченная административная автономия. 29 апреля 1818 г. в Кишиневе русский император Александр I обнародовал новый регламент о реорганизации административной системы Бессарабии – «Устав образования Бессарабской области». Документ учитывал специфику местных реалий в организации и деятельности органов управления Бессарабией. Она получила статус административной автономии в составе Российской империи.

Следующий этап в истории обустройства бессарабских вольностей связан с событиями 20-х гг. XIX в. Данное время достаточно хорошо освещено в научной литературе. В этот период произошел целый ряд резонансных событий: восстание геттеристов, бессарабская ссылка А.С. Пушкина, деятельность «Южного общества» декабристов, в том числе в Бессарабии, и их выступление в 1825 г. в столице России (подготовка которого осуществлялась и в Бессарабии), наконец, начало новой войны между Османской державой и Российской империей в 1828–1829 гг., закончившейся Андрианопольским миром.

Начиная с 1828 г. в Бессарабию была внедрена общероссийская губернская модель управления, под нее выстраивались налоговая и судейская системы. Однако частично сохранялись нормы прежнего гражданского права. Регламентировалось использование молдавского языка; по сути, все делопроизводство переводилось на русский язык.

И.П. Яковенко. В 1828 г. увидели свет две работы И.П. Яковенко и А.Ф. Вельтмана.

Перу Игнатия Павловича Яковенко, писателя, журналиста и географа того времени, принадлежит труд «Нынешнее состояние турецких княжеств Молдавии и Валахии и российской Бессарабской области»⁸⁴. Сразу следует оговориться, что освещение запрутской Молдовы и еще более Валахии представлено с явно большими подробностями. Бессарабии, по сути, внимания не уделяется. Можно предположить, что подобный подход объясняется интересом России, транслируемым через творчество путешественника, к Дунайским княжествам в связи с незавершенными амбициями России по распространению своего влияния на балканском направлении (Бессарабия к тому времени была уже в составе России).

Опубликованные в книге наблюдения осуществлены в 1820 г. В ней изложено историческое, статистическое, географическое, этнографическое описание названных территорий в виде писем. Автор предоставил читателю информацию о правителях Молдавии и Валахии, остановился на освещении социальной иерархии местного общества, сведений о воеводах и боярстве Молдовы и Валахии, о природно-географических, сельскохозяйственных характеристиках Валахии и др.

Мы не будем останавливаться на полном рассмотрении названного труда И. Яковенко. Сфокусируем внимание только на отдельных аспектах, касающихся нашего разговора.

Как и П.П. Свиньин, И.П. Яковенко в первом своем письме представляет информацию о континуитете местного населения: «Разрушительнейшее опустошение мест, прилежащих к Дунаю в Молдавии и частию в Валахии, произведено татарами в 1228 году после Р. X., и варварская жестокость их обратила в бегство значительную часть жителей, из коих одни переправились на правую сторону Дуная, в Болгарию, а другие искали спасения своего в горах Карпатских, которые и способствовали более всего сохранению национального их существования»⁸⁵. Характеризуя население Валахии, он подчеркнул: «Но самые природные жители и теперь еще называют себя Ромунами и Княжество именуют не Валахиею, но Цара Романяска, подтверждая тем происхождение свое от Римлян»⁸⁶.

Следует отметить, что И. Яковенко достаточно серьезно углубился в политическую историю княжеств, обращая внимание на неоднократные попытки молдавских и мунтянских князей заручиться поддержкой России против Порты, начиная со времен Ивана Грозного⁸⁷, он справедливо подчеркивал мысль о том, что Молдавия покорилась Османской империи гораздо позже Валахии, – лишь после смерти Стефана Великого⁸⁸.

Достаточно подробно останавливаясь на описании функций боярства, автор приходит к выводу, что «порядок старшинства и других Бояр в Молдавии расположен также несколько иначе, нежели в Валахии»⁸⁹. И далее уточняет: «Каминарь, пахарник, сардарь, стольник, медельничерь, ключарь, слуджарь, пишарь, шатрарь – все сии чиновники хотя и расположены в старшинстве иначе, нежели бояре Валахские, но обязанности их те же самые, как и в Валахии..»⁹⁰.

Автор отмечает, что господари «в прежнее время»⁹¹ «не бывши обеспеченными, что останутся князьями на долгое время, изобретали всякие способы к увеличению доходов своих, подвергали народ чрезвычайным налогам <…>, угнетения происходили до такой степени, что бедные обыватели не находили другого средства для спасения своего, как искать защиты у Всеавгустейших монархов России, которые, даровав им человеколюбивое покровительство, оказывали всегда, при всяком случае, искреннее участие в судьбе их <…>. Россия не щадила ничего для доставления спокойствия и благоденствия единоверному народу. Она употребляла всегда особенную заботливость, чтобы сколь можно положить преграду неумеренной жадности господарей, чтобы оставить их бессменными на целые семь лет»⁹². Правда, как констатирует он далее, это не помогло, ибо были придуманы новые схемы, направленные на обогащение первых государственных лиц⁹³.

И.П. Яковенко объединяет в единую нацию валахов и молдаван, указывая на наличие в их языке многочисленных славянизмов⁹⁴.

Тут тоже необходимо определенное пояснение. Многие современные авторы обращают внимание на общность культуры молдаван и румын, подтверждая это в том числе русскими источниками XIX – начала XX в.⁹⁵ Россия в первой половине XIX в. продолжала претендовать на патронирование Дунайских княжеств. Подчеркивание авторами влияния римских колонистов на население древней Дакии, а также латинизации языка с использованием славянизмов – достаточно распространенная схема подачи краткой информации о населении Дунайских княжеств в русской литературе того времени.

Ф.Ф. Вигель. В данном контексте показательно звучат рассуждения Ф.Ф. Вигеля⁹⁶ о Бессарабии и Дунайских княжествах: «Есть люди, которые опасаются всякой общей перемены в Бессарабии и находят свою пользу в расстроенном ее теперешнем положении, – писал Вигель, в начале 20-х гг. XIX в., – они утверждают, что введение здесь совершенно русских обычаев и законов может иметь вредные последствия. Если наше правительство имеет тайное намерение присоединить некогда к России Молдавское и Валахское княжества, которые столько раз уже нашими войсками были заняты, то должно опасаться, по мнению их, чтобы не были мы встречены более как неприятели, нежели как спасатели. Напрасно! Когда до молдаван Запрутских дойдет слух о спокойствии и безопасности, которыми пользоваться у нас будут единоземцы их, когда собственность будет здесь ограждаема законами, то Молдавия, может быть, опустеет; тысячи начнут перебегать к нам и станут населять обнаженные пустыни Буджака. Конечно, бояре еще более нас не полюбят и будут стараться вредить нам, но что могут они сделать? В искусстве наших генералов, в храбрости наших солдат скорее найдем мы вернейший залог наших будущих завоеваний, чем в содействии малодушных и бессильных соседов наших, обеспеченных и подавленных турецким игом. Но нет, у нас и не думают о завоеваниях; мы, видно, устали от побед!»⁹⁷.

Тут снова необходимо обратить внимание на роль Российской империи в этнообъединительных процессах в Дунайских княжествах. По сути, под руководством П.Д. Киселева, куратора администрации Валахии и Молдавии, после Андрианопольского мира 1929 г. начался активный процесс экономического развития княжеств, прежде всего посредством их освобождения от османского данничества. Подобная политика привела к тому, что в городах стали зарождаться зачатки капиталистических отношений. В этот период начинается популяризация румынского языка – заметим, с тенденцией выдавливания из него славянизмов со стороны интеллектуалов Валахии⁹⁸.

Н.И. Надеждин. Путешествовавший в 1839 г. по Бессарабии один из основателей русской этнографической науки Н.И. Надеждин оставил подробное описание своей экспедиции. В нем присутствует описание Кишинева, который стал менять свой облик при военном губернаторе П.И. Федорове⁹⁹. «С тех пор началось перерождение Кишинева; и теперь, в каких-нибудь пять лет никто не узнает старого молдаванского Кишенау.

Каким волшебным жезлом производится это превращение? Талисман заключается в соревновании, которое весьма искусно пробуждено в самых жителях города. Они строятся добровольно, поощряемые выгодами, которые предварительно обеспечиваются сооружаемым им домам. Это расшевелило даже евреев, которым принадлежит теперь много прекрасных и великолепных зданий. Только молдаване мало еще принимают участия в общем рвении: они продолжают довольствоваться своими безобразными “касами” (домами. – Прим. авт.), гармонирующими с их полуазиатским костюмом и полумусульманскими привычками.

Я не буду распространяться о наружности города, чтобы тем свободнее предаться впечатлениям, возбуждаемым жизнью его пестрого населения. В Кишиневе считается теперь больше сорока тысяч жителей. Все города здешнего края отличаются смешением языков и племен. Но тут мы увидели в первый раз особую стихию румунскую, во всей роскоши ее национальной самообразности.

Как нарочно для нас случился праздничный день, знаменующийся в Кишиневе общенародными гуляньями в прекрасно устроенном публичном саду. Добрый хозяин города имел любезную благосклонность сам повести нас туда. Гулянье только что начиналось. Середи сада, на широкой площадке, образуемой перекрестком аллей, гремела полковая музыка. Народ приливал густыми волнами и частью помещался кругом площадки, частью рассыпался по аллеям.

Еще многие из румунов, особенно старики, сохранили свой народный живописный костюм. Вместе с ним они, кажется, сохраняют и глубокое предубеждение против всего, отзывающегося новизной русско-европейской цивилизации. Эти кореняки, представители упорного румунского национализма, сидели безмолвно или прохаживались медленно, погруженные в самих себя. Вероятно, они уносились мыслью в те блаженные времена, когда Бессарабия оглашалась пронзительными звуками жидовских цимбал или бешеным визгом цыганского табора. О вкусах спорить нельзя: но заметно уже, что новое поколение решительно изменяет своим отцам. Почти вся аристократическая молодость одевается по-европейски, имеет или, по крайней мере, показывает европейские потребности и прихоти. Первый знак к отступлению от старины, разумеется, и здесь, как везде, подается прекрасною половиною человеческого рода. Вы уже не различите теперь по платью румунских кукониц и кукон: богатейшие из них разубраны по парижским или, по крайней мере, венским картинкам мод. Только резкая печать полуазиатской физиономии изобличает их недавнее усыновление Европе»¹⁰⁰.

Надеждин часто «молдаван» именует «румынами». Молдаване у него скорее регионализм, при этом переселенцев из «соседних Подолии и Украины» он, по тогдашним нормам, именует «русскими»¹⁰¹.

На том этапе Россия видела в числе перспектив реализации балканского вопроса объединение Дунайских княжеств, но под протекторатом Российской империи, о чем открыто заявлял Николай I. Забегая чуть вперед, приведем несколько рассуждений российского императора, как нам представляется, важных: «Дунайские княжества (Молдавия, Румыния) образуют государство, под моим покровительством, и такое положение могло бы продолжаться. Сербия могла бы получить такую же форму правления. То же можно сказать о Болгарии: я не вижу причин, мешающих этой стране образовать самостоятельное государство»¹⁰². Как заметил внимательный читатель, русский император рассуждал о перспективах создания независимых от Турции государств, в том числе молдавско-волошского под его протекторатом. То есть мысли ни о каком присоединении названных территорий к России он не рассматривал. В этом контексте целесообразно привести рассуждения русского императора в 1853 г. из другого источника. «Слова царя адресованы Н.Н. Муравьеву (Карсскому). “Я уже два раза мог овладеть Константинополем и Турцией, – говорил Николай Павлович Муравьеву, – в первый раз – после перехода через Балканы, а второй – ныне. Какие выгоды от завоевания Турции произошли бы для нашей матушки-то России, то есть для губерний – Ярославской, Московской, Владимирской и прочих? Мне и Польши довольно. Мне выгодно держать Турцию в том слабом состоянии, в каком она ныне находится”¹⁰³».

Возвращаясь к воспоминаниям Вигеля, целесообразно вспомнить замечания о них И.П. Липранди¹⁰⁴, который охарактеризовал восприятие Филиппа Филипповича как очень негативное со стороны богатейших родов Молдовы.

Вигель обладал резким стилем изложения и имел привычку давать критические характеристики тем, о ком писал, в том числе представителям молдавской элиты. Липранди пишет: «Рукопись, сделавшись известной, не могла не возбудить против него злобы, особенно лиц, как например, Рознованов, Стурдз, князей Гиков, Морузи, Суццо и других знаменитых бояр Княжеств, которые удалились временно из отечества во время гетерии, не принимали участия в управлении…»¹⁰⁵.

Что ж, в приведенном примере с Вигелем, помимо картины непростых взаимоотношений с местной элитой, подспудно демонстрируется расхождение интересов русского наместничества и местной элиты.

Однако утверждать, что Ф.Ф. Вигель не видел в людях ничего хорошего, тоже было бы несправедливо. Вот, например, как он характеризовал Александра Стурдзу (сына Скарлата Стурдзы) в своих «Записках»: «Изобразить самого Александра Стурдзу не безделица: в этом человеке было такое смешение разнородных элементов, такое иногда противоречие в мнениях, такая выспренность в уме; при мелочных расчетах в действиях, он так весь был полон истинно-христианских правил и глубокого, неумолимого злопамятства, осуждаемого нашею верою, что прежде чем начертать его образ, надлежало бы, если возможно, химически разложить его характер. Грек по матери, он более сестры принимал участие в судьбе эллинов; молдаван по отцу, он искренно любил своих соотечественников и всегда горячо за них вступался, забывая, что они враги его любезным грекам. Едва не сделавшись в Германии жертвою преданности своей к законным престолам, он обожал ее философию и женился на немке. Желая светильник наук возжечь на Востоке, он сей священный огонь хотел заимствовать у поврежденной уже в рассудке Европы. Друг порядка и монархических установлений, он мечтал о республике под председательством Каподистрии. Друг свободы, он ненавидел Пушкина за его мнимо-либеральные идеи. Он был все; к сожалению только совсем не русский. Воспитанный в Могилевской губернии, не понимаю, как он мог приобрести запас учености, с которым вступил на дипломатическое поприще; в знании языков древних и новейших мог бы он поспорить с Меццофанти. С 1815 года сделался он известен вместе с покровителем и другом своим, Каподистрией, в 1822-м вместе с ним сошел со сцены (как где-то уже я сказал) и на покое, так же как ныне я, строил историческо-политические воздушные замки.

Мне весьма памятны его беседы со мной; ибо, вследствие их, мнения мои о делах Европы и Востока начали изменяться. Он не скрывал желания своего видеть Молдовлахию особым царством, с присоединением к ней Бессарабии, Буковины и Трансильвании. Освобождением одной Греции, по мнению его, дело на Востоке не должно было кончиться».

В других своих воспоминаниях о Пушкине Липранди дает некоторое пояснение, говоря о Вигеле: «…Он писал об этом крае (Бессарабии. – Прим. авт.) под влиянием неудовольствия за неудовлетворение безграничного своего самолюбия, и в этом случае прибегает к приписанию себе всего, что было сделано лучшего в области»¹⁰⁶.

И.П. Липранди. Раз уж речь зашла о воспоминаниях Липранди, нельзя обойти стороной его характеристику высшего общества, которая представлена в его воспоминаниях о пребывании в крае А.С. Пушкина. В данном контексте вызывает интерес описание Липранди молдавской элиты. По его словам, «кишиневское общество слагалось из трех “довольно резких отделов”». В первом он называет «мир чиновный», во втором им выделяются молдавские бояре, состоящие из находящихся на службе и зажиточных помещиков, и, наконец, третий, «самый замечательный» отдел – из людей военных¹⁰⁷