Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Специфика российской и румынской национальной политики в Дунайских княжествах

В этом контексте хотелось бы рассмотреть два проекта в ходе формирования политики на землях Дунайских княжеств в XIX–XX вв.

Предбалканье в XIX в., при теряющей силу Османской империи, выступило местом перетягивания канатов ведущих европейских держав – Англии и Франции, с одной стороны, и России – с другой. Квинтэссенция этого противостояния – Крымская кампания России и образование Румынского государства в 1859 г., создание которого изначально ориентировало его элиту на Францию и Германию и игру против России, которая, кстати, тоже участвовала в создании этого проекта. Румыния призвана была выступить в качестве «подушки безопасности» европейских государств в их действиях против России при воплощении ее балканских амбиций. Свою игру вела и Австрия.

В ходе формирования румынской государственности 1859–1881 гг[1]. закладываются идеи румынского национализма на основе панлатинизма (с его претензией на европейскость, причем с поиском давних корней), противостоящего панславизму.

По мнению Флорина Поенару, Румыния и румынская идея изначально были проевропейскими и антироссийскими, что предопределило три основных стержня румынской идеи:

«1) Румынское национальное государство сформировалось в интересах и на пользу бояр (не путать с боярами средневековой Руси), владеющих землей, власть которых в той или иной форме продлилась до конца Первой мировой войны. Эта власть углубила сельский характер государства, затормозив индустриальное развитие, и привела к гегемонии консервативной культуры с местными, сельскими, реакционными корнями.

2) Появление государства основывалось на идее принадлежности к латинскому миру, а значит, гражданство основывалось на крови, языке и территории – принадлежности к народу. Как следствие, в новом национальном государстве не оказалось места для тех, кто выделялся из этой массы – для евреев и освобожденных цыган. Их, как и многих других, как, в частности, татар в Добрудже, исключили из рядов граждан, а следовательно, и из экономической, социальной и политической жизни нового государства.

3) При таком разделении на классы и таком понимании гражданства было неизбежно усугубление националистических настроений. Национализм стал основой нового государства, а также способом продвижения интересов элиты, выдававшей их за интересы страны. Он не только исключил другие народности из жизни государства, но и возвел антирусские и антиславянские настроения в ранг официальной политики»[2].

Явление унионизма двух Дунайских княжеств – Молдавии и Валахии – возникает еще в период Средневековья и проявляется с разной степенью успешности вплоть до оформления современного румынского государства во второй половине XIX в., когда данная идея становится идеалом национальной внешней политики страны.

Добавим, что Румыния в ходе оформления своей государственности еще в XIX в. выдвинула в качестве генеральной линии задачу собирания так называемых румынских земель. Официальная румынская историография, например, не признает самостоятельного молдавского этноса, считая молдаван частью румынского народа. Такое же отношение у румын к аромунам, истрорумынам. Подобных примеров, кстати, в современной этнополитике немало: турки считают азербайджанцев турками, официальная историография Болгарии рассматривает гагаузов как отуреченных болгар и т. д.

Думается, окончательно румынская идея не сработала в Бессарабии потому, что Румыния, оформившись во второй половине XIX в. в самостоятельное государство, была одновременно вовлеченной в строительство собственной буржуазной нации. Что касается Бессарабии, то она, оказавшись еще с начала XIX столетия в составе Российской империи, претерпела буржуазные реформы в иных условиях. Именно этим следует объяснять определенные «видовые» особенности двух родственных народов.

Родовая травма появления на свет двух буржуазных наций – румынской и молдавской (в составе Российской империи) – прошла по реке Прут, разделяющей единые до XIX в. земли Молдавского княжества. Запрутские молдаване вошли в состав румынской нации, бессарабские оказались вовлеченными в отдельный молдавский проект, в немалой степени обособлявшийся от румынского политикой российских, а позже советских властей.

Молдавскость, вернее то, что от нее осталось в Пруто-Днестровском регионе и левобережье Днестра, стало уделом российского влияния и нациестроительства. Русская идеология поддержала и развила молдавскую идентичность, утрачиваемую в запрутской Молдове под влиянием румынской идеологии и превратившуюся в региональную.

Важно обратить внимание на еще один феномен. Дореволюционная Россия, затем СССР и Румыния за годы своего существования относились к молдаванам и молдавскости как к региональным ценностям своих культурных окраин[3].

Румынская идея, как и само румынское государство, была основана на ценностях построения независимой страны, использующей в своих преобразованиях опыт прежде всего Франции и Бельгии (Конституция). Попытка ориентации на Россию, осуществленная идеологами молдовенизма – Асаки и Росетти-Розновану в 1866 г., ни к чему не привела.

Пиком противостояния сторонников и противников объединения явились кровавые события в столице Молдавского княжества, городе Яссы, весной 1866 г. Многотысячная демонстрация и марш жителей города и окрестностей 3(15) апреля (организованный и возглавляемый митрополитом Молдовы Каллиником Миклеску), направленные против ликвидации молдавской государственности, были встречены войсками, присланными из Бухареста. По безоружным манифестантам был открыт огонь, в результате чего более 100 человек были убиты или ранены. В числе последних находился и митрополит Молдовы[4]. Вслед за этой расправой последовали аресты наиболее активных противников объединения княжеств. В общей сложности арестам подверглись около 400 человек[5]. Расправой над недовольными была подавлена оппозиция унионизма.

Позднее идея возрождения и сохранения молдавской идентичности была заимствована и использована в формировании идеологии в контролируемой Россией Бессарабии, которая, вскоре после событий в Румынии, в 1873 г. становится одной из российских губерний. Уже в ХХ в. Россия способствовала сохранению и укреплению молдавской самобытности сначала в 1924 г., в Молдавской автономии в составе Украинской ССР, а позже, после подписания Пакта Молотова – Риббентропа, – в Молдавской ССР. При этом следует отметить последовательность румынской идеологии, которая со времени формирования современного румынского государства рассматривала земли Бессарабии и Северной Буковины (входящих в настоящее время в состав Республики Молдова и Украины) в качестве территорий румынского пространства.

Исторически российская историография рассматривает Молдову и молдаван как «своих», а Румынию и румын как «иных».

Важно подчеркнуть, что территория современной Молдовы остается важным стратегическим плацдармом России в ее геополитических планах и интересах в Причерноморье и на Балканах.

В настоящее время борьба и противостояние этих двух сложившихся и существующих идентичностей выступает важным фактором политических проектов стран Запада и России в регионе, а также полем перманентного противоборства идеологии румынской и молдавской идентичности.

До начала русско-турецких войн последней четверти XVIII – начала XIX в. Бессарабия представляла собой малозаселенную территорию, где проживали молдаване, на юге по соседству с молдаванами жили ногайцы, а большей частью на севере – русино-украинское население.

Включив Бессарабию в состав России, власть проявила заинтересованность в укреплении малозаселенной территории ревизскими душами. Россия исходила из того, что на пограничье, особенно на западных рубежах, должно проживать многочисленное и лояльное власти население. Отсюда активная переселенческая политика и разнообразные льготы для населения. Достаточно констатировать, что Бессарабия так и не узнала крепостного права, еще полвека существовавшего в центральных губерниях России. Согласно первой Всероссийской переписи 1897 г., Бессарабская губерния вошла в тройку самых заселенных территорий России. На момент переписи в крае проживало 1 935 412 л.о.п.[6] С 1812 по 1897 г. население в Пруто-Днестровье увеличилось в 7,5 раза[7]. Молдаване составляли 47,58 %, малороссы, к которым были отнесены и русины, – 19,62 %, евреи насчитывали 11,79 %, к болгарам были отнесены и гагаузы, вместе они составляли 5,33 %[8]. Помимо представителей названных этносов в крае проживали армяне, албанцы, цыгане, чехи, поляки, греки, сербы, немцы, швейцарцы[9].

При общем анализе национальной политики, проводившейся царской Россией, мы заметим, что применительно к Бессарабии она имела определенную специфику. На протяжении XIX – начала XX в. она характеризуется периодами льгот и для местного молдавского населения, например, действие законов Арменопуло-Донича до 1828 г., публикация в первые годы религиозного журнала «Кишиневские епархиальные ведомости» на двух языках: русском и молдавском, выход ряда книг на молдавском языке.

Дунайскими княжествами до 1834 г. управлял П.Д. Киселев. Осуществленные под его контролем либеральные реформы вместе с транслируемыми непривычными свободами, по справедливому замечанию И.С. Путинцева, привели к непредвиденным последствиям: «Проведя в Дунайских княжествах прогрессивные для своего времени реформы, Россия дала импульс активному идейно-политическому развитию, но в силу самодержавного строя и крайне консервативной идеологии не смогла оказать на него определяющего влияния. Восприятие России постепенно стало меняться: на смену идеям всеправославного единства, союза против Турции и консерватизма приходили идеи национальной независимости, латинизма и реформизма по французскому образцу. Лидеры революций 1848 г. (пашоптисты), находившиеся под французским идейным влиянием, воспринимали Россию как основную угрозу самостоятельности Дунайских княжеств и противника передовых идей»[10]. Особенно эти настроения чувствовались в валашских землях, менее в Молдове, еще меньше в Бессарабии.

Одновременно языковая имперская политика, естественно, распространяла русский язык в качестве государственного и межнационального. При этом русский язык и русская культура не исключили из общественной жизни народов Бессарабии их родные языки, традиционные культуры, что в конечном итоге обусловило сохранение их этнических идентичностей[11]. Это наглядно видно на примере существования школьного обучения в крае на языках этнических, компактно проживающих сообществ: евреев, немцев, болгар и др.

Политика русификации юго-западных окраин империи активизируется после польского восстания 1863–1864 гг. В этот процесс в значительной степени была вовлечена и православная церковь[12]. Относительное послабление к распространению и использованию молдавского языка и культуры относится к началу ХХ в. и сопряжено с революционными настроениями в обществе. При этом говорить о взвешенной национальной политике России не приходится. Достаточно вспомнить черту оседлости евреев[13] и погромы в Бессарабии в 1903 и 1905 гг. (не путать с холокостом евреев и цыган в годы Второй мировой войны)[14].

Сложившуюся к 1918 г. ситуацию в межэтнических отношениях в Бессарабии правильнее было бы назвать вынужденным выживанием. В одной из работ мы уже обращали внимание на то, что местное полиэтничное население в лице молдаван и проживавших с ними бок о бок представителей других национальностей выживало, подстраиваясь под внешний фактор: османское влияние, политику царизма, румынскую политику, советскую идеологию… «Шапки» привычно менялись с приходом новой власти, как это было феерично показано в кинофильме «Свадьба в Малиновке», а содержание оставалось и остается прежним: смешанный состав населения, называющего Молдову своей Родиной, несмотря ни на какие жизненные коллизии.

И тем не менее, благодаря России на территории Пруто-Днестровского междуречья удалось сохранить анклав молдавского этнического сознания, который стимулировался созданием поначалу самостоятельной территориальной единицы империи, а позже несколькими потоками в конце XVIII – начале XIX в. в составе задунайских переселенцев. Бегство молдаван продолжалось и позже – в 30–40-х гг. XIX столетия, активно заселялась территория молдавским населением и после 1856 г., что позволило, по мнению И.Ф. Грека, сохранить и укрепить механическим путем молдавскую идентичность в Пруто-Днестровском регионе[15]. Здесь же следует добавить, что молдавское население с XVIII в. активно осваивало Левобережное Поднестровье, где также получила распространение молдавская идентичность.

Можно констатировать, что в Бессарабии и левобережье Днестра молдавская идентичность обрела возможность для самосохранения, в то время как запрутские молдаване оказались вовлеченными в формирование румынской нации, трансформировав свою молдавскую идентичность в региональную.

Важно обратить внимание еще на одну деталь. Часть молдавского населения вместе с задунайскими переселенцами после 1856 г. мигрировала в Бессарабию и в Приазовье, имея льготы от России и желая остаться с единоверцами. Но при этом в Южную Бессарабию переселяется часть населения из Добруджи и других краев и разбавляет оставшуюся часть жителей региона. Таким образом, часть населения Южной Бессарабии оказывается под влиянием румынской идеологии не в течение 22 лет, как население Бессарабии (межвоенный период плюс три года немецко-румынской оккупации), а 47 лет (1856–1878; 1918–1940; 1941–1944 – три года румынской оккупации), что полностью совпадает с числом лет советской власти. Таким образом, становится понятным идеологический люфт в сознании части населения региона, ряд поколений которого впитывал в себя идеологию румынизма столько же, сколько советские ценности, что могло выступить отдельным детонатором событий, произошедших в конце 80-х – 90-е гг. ХХ в. Понятно, что это лишь дополнительный фактор к череде других, но, тем не менее, следует задуматься…

Румынская и молдавская идеи в XX в

Изначально следует обратить внимание на планомерную работу румынского государственного аппарата, направленную на идеологическое воздействие на население Бессарабии не только в прошлом, но и в настоящем.

Как уже отмечалось, румынская идеология со времени создания Румынского государства рассматривала бессарабские земли, а позже и Приднестровье как свои этнические территории, пытаясь в разное время вовлечь их в сферу своих этнополитических интересов.

Показателен пример, когда, после становления собственных государственных институтов на рубеже XIX и ХХ вв., в 1903 г. румынские спецслужбы осуществили попытку распространения панрумынской идеологии среди молдавского студенчества российских университетов (кстати, это была не единственная попытка).

Раскачивание лодки регионализма с проявлениями молдавского и румынского национализма продолжается в период первой русской революции. Именно в это время формируется Молдавское общество по распространению национальной культуры. Под его влиянием в начальной школе начинается преподавание родного языка. Позже в Кишиневе оформилась молдавская национально-демократическая группа, в которой под руководством И.Г. Пеливана был объединен ряд радикально настроенных интеллигентов-разночинцев (И.Г. Резеняну, Э.Г. Гаврилица, Н.П. Бивол, А.И. Оату и др.). Уже тогда члены этого движения испытывают влияние румынской идеологии, в том числе через эмиссаров из Румынии. Так, с названным движением начинает активное сотрудничество бессарабский эмигрант в Румынии К. Стере, приступивший к выпуску газеты «Бессарабия», вокруг которой формируется Молдавская национально-демократическая партия.

В период первой русской революции, как, собственно, и почти спустя век – в начале 90-х гг., в крае происходит борение молдавской и румынской идеологий. Тогда часть прорумынски ориентированной интеллигенции отошла к К. Стере, в то время как промолдавское направление сгруппировалось вокруг редакции газеты «Молдовянул» и «Молдавского общества Бессарабии», возглавляемого Павлом Дическу[16].

По справедливому мнению ряда исследователей, в Бессарабии уже перед Первой мировой войной назревал кризис официальной политики с ее антисемитскими проявлениями, транслируемой, в основном в городской среде, без учета региональной замкнутости молдавского населения, в основном проживающего в сельской местности[17], в то время как в местечках и городах проживало смешанное население, превалировал еврейско-русский состав жителей, с частью обрусевшего за XIX столетие молдавского дворянства. Молдавское население, равно как и компактно проживающие на юге республики болгары и гагаузы, большей частью селилось в сельской местности. Подобная картина долгое время сохранялась и в Советской Молдавии.

Перед Первой мировой войной в Бессарабии наблюдается активный рост национального самосознания титульной нации, проявившийся в формировании нового социального слоя – молдавской интеллигенции, которая начинает вырабатывать и продвигать национальные требования.

Дальнейшие события усиливают распространение румынской идеи в регионе. Речь идет о включении Бессарабии в состав Румынского государства в 1918 г.

27 марта 1918 г., около ста лет назад, Бессарабия была присоединена к Румынии. В конце марта 1918 г. представительным органом Молдавской Демократической Республики (Сфатул Цэрий)[18] была принята декларация о присоединении Бессарабии к Румынии. Сфатул Цэрий проголосовал за объединение только после «персональной обработки» румынскими властями членов этого органа[19]. Бессарабия стала частью Румынии как автономия. Минимальное самоуправление автономным регионом возлагалось на региональный парламент (Сфатул Цэрий), правительство (Совет генеральных директоров) и местные административные органы. Два представителя регионального парламента рекомендовались в качестве «министров без портфелей» в состав правительства в Бухаресте.

Однако обещания румынских властей просуществовали недолго. С мая 1918 г. стал ограничиваться автономный статус региона: была приостановлена работа парламента, губернатору – верховному комиссару, назначенному в Бухаресте, был переподчинен Совет генеральных директоров, продвигалась идея отказа от автономии. 26–27 ноября 1918 г. был «созван» Сфатул Цэрий и в отсутствие кворума «проголосовано» решение за аннулирование условий объединения Бессарабии с Румынией от 27 марта. Таким образом, Бессарабия потеряла статус автономного региона в составе Королевства Румынии. Сфатул Цэрий был распущен, и органы власти Бессарабии упразднены (правительство, губернское земство, городские думы, уездные и волостные администрации). Все перешло в прямое подчинение министерствам Румынии, в регионе стало действовать румынское законодательство. В 1933 г., с принятием новой Конституции Румынии, Королевство стало унитарным государством.

Все учебные заведения были переведены на румынский язык обучения, в органах государственной власти и местного самоуправления введен запрет на использование другого языка, кроме румынского. И главное – бессарабцы молдавского происхождения стали меньшинством. На последующие 22 года край погружается в систему тотальной румынизации, осуществляемой через школу, церковь, местную администрацию и полицию. Бессарабцы были лишены даже культурной и религиозной автономии.

Приход румынской администрации, учительства и духовенства из-за Прута был призван тотально изменить ментальность и собственную идентичность местного поликультурного населения путем распространения общерумынских ценностей.

Зачастую эта политика осуществлялась насильственными методами. В школах практиковалось наказание на горохе и кукурузе (провинившихся детей ставили в угол коленями на сухой горох), били по ладоням прутьями или большой линейкой. В общественных местах запрещалось использовать другой язык, кроме румынского[20]. У жителей Бессарабии, в том числе у молдаван края, сложился комплекс осознания себя как второсортного населения.

Жесткое навязывание ценностей румынской культуры встретило у населения Бессарабии отторжение и привело к самозамыканию. Одновременно было бы неправильно говорить о том, что два с лишним десятилетия распространения румынской идеологии и ценностей не дали своих результатов. И сегодня лица третьего возраста болгар и гагаузов, компактно проживающих на юге Республики Молдова, в украинском Буджаке, украинцев Северной Буковины, других представителей национальных меньшинств, школьный возраст которых пришелся на межвоенный период, владеют румынским языком, который им «вбили» в ходе обучения. Как метко отметил П.М. Шорников, «поскольку статус национальных меньшинств как этносов, лишь “терпимых” румынами, изначально определялся положением о “румынском пространстве”, Румыния превратилась в едва ли не единственное в Европе государство, проводящее эффективную политику ассимиляции»[21].

Разным представителям румынской армии, политики и культуры ХХ в. приписывается фраза «Хотим Бессарабию без бессарабцев». Иными словами, можно сказать, что речь идет о неугодном населении, «отравленном» русскокультурностью. Это вполне объясняется спецификой румынской идеи, которая описана выше.

Отличие румынской политики от политики России и позже СССР относительно полиэтничного населения Бессарабии заключается в попытке расселения румынского компонента на «своих» этнических землях и очищения территорий (расселение на территории Бессарабии свыше 100 тыс. выходцев из Старого королевство в межвоенный период), которые они считали своими, от национальных меньшинств. Достаточно наглядно это продемонстрировала этническая политика И. Антонеску, который деятельно взялся за уничтожение и жесткую эксплуатацию еврейского и цыганского населения Бессарабии, Буковины, Транснистрии (Левобережного Поднестровья) и Одесской области[22]. При этом в Республике Молдова есть историки, обеляющие роль Антонеску в фашистских акциях (А. Петренку[23], Ю. Фрунташу[24], П. Морару[25] и др.). Аналогичную позицию порой занимают и отдельные действующие политики[26].

Парадоксально, но стремление избавиться от национальных меньшинств сохраняется в этнической политике Румынии и в послевоенный период, в годы социалистического созидания. Это проявляется в активизации переселенческой политики внутри страны, направленной на смещение немецко-венгерского населения, до этого составлявшего основную массу жителей городов, румынским населением из сел. Особенно показательно это в Трансильвании. В 1948 г. венгры и немцы составляли 48 % населения трансильванских городов. Поначалу были подорваны национализацией экономические позиции венгерского городского среднего класса, затем в города хлынул поток сельских переселенцев, большинство из которых были румынами. В результате за короткий срок изменился этнический облик городов целого региона страны. Если в 1948 г. в городах Румынии проживало 23 % румын, то к концу 1960-х гг. они насчитывали уже 40 %[27].

Еще одной особенностью зачистки отдельных категорий национальных меньшинств в Румынии была откровенная торговля со стороны румынского правительства немецким и еврейским населением, представители которого выпускались из страны за установленную плату, согласованную с принимающим государством (Германией и Израилем)[28].

За репатриацию обычного немца следовало уплатить 1800 марок, за квалифицированного рабочего – 2900, а за специалиста с высшим образованием – 11 000. В дальнейшем румынская сторона несколько раз пересматривала взимаемые суммы на немцев в сторону увеличения[29].

Румынская государственность может называться одной из самых молодых, едва успевших сформироваться пред Первой мировой войной. Ей необходима была национальная идея. Ею стала цель объединения восточнороманских народов в границах одной страны. В силу молодости румынской государственности ее национальная идея обладала агрессивностью, что получило благоприятную почву для развития в Румынии фашистского движения, набиравшего силу в Европе.

Но движение Сопротивления и, самое главное, победы Красной армии нарушили геополитические устремления Румынского государства. Однако идея Великой Румынии сохранилась и стала своего рода государственной долгосрочной стратегией (в виде мифа), на которой воспитывались целые поколения.

Проводя параллели с Республикой Молдова, следует отметить похожую политику, где под влиянием этнополитической обстановки и экономических реалий стал меняться состав городского населения. В городах практически не осталось лиц еврейской национальности (мы уже писали в другой работе, что евреи, тысячелетиями подвергавшиеся гонениям, обладают особым чутьем на стабильность и ко времени последней переписи в массовом порядке покинули республику[30]), значительно сократилось в Молдове русское население (в 1989 г. – 13,0 %, в 2004 г. – 5,9, в 2014 г. – 4,0 %), а так как оно проживало в основной своей массе в городах, соответственно сократилось число городских жителей русской национальности[31]. Зато в 2014 г., по сравнению с 2004 г., на 6,9 % выросла доля лиц, указавших в качестве родного языка румынский. Количество лиц, указавших молдавский язык в качестве родного, снизилось на 3,5 %. Также отмечено снижение на 1,6 % числа лиц, родными языками которых являются русский и украинский[32].

Сокращение численности русского населения республики объясняется объективными и субъективными причинами современного социально-политического и экономического состояния Республики Молдова. Достаточно вспомнить скандирование фраз «Русских за Днестр, евреев в Днестр!», «Чемодан, вокзал, Россия!», распространенное в радикальных митингующих кругах Кишинева и других городов Пруто-Днестровских районов Молдавии в начале 90-х гг.[33] Сюда же можно отнести этнические чистки в период премьерства М. Друка, этнополитический конфликт между двумя берегами Днестра в 1992 г., противостояние в Гагаузии. Все эти события накладывались на резкое снижение уровня жизни и буквально вынуждали людей искать лучшую долю за рубежом, прежде всего в России.

Уезжали искать лучшей доли не только русские. Но русские чаще не возвращались, да и родственные связи у них не столь развиты, как, например, у болгар, гагаузов, молдаван… Последние, уезжая на заработки или на ПМЖ, обычно оставляли свои городские квартиры родственникам, которые, не имея работы в сельской местности (в 90-е гг. после запуска государственной программы «Pământ» закрылись последние коллективные хозяйства), искали свое счастье в городе. Не будем также забывать о глубоких традициях непотизма, особенно распространенных в среде молдаван[34].

Таким образом, за годы независимости заметно изменился этнический облик городов по румынской схеме румынизации городского ландшафта страны. Бесспорно, в города мигрирует в основном молдавское население из сел, и это в основной своей массе молодежь, наиболее подверженная идеологическому воздействию. Кстати, увеличение носителей румынского самосознания, на которое указывают материалы последней переписи, наглядно демонстрируют динамику с 2004 г.

Как справедливо отмечают исследователи, «к моменту распада СССР Молдавия была единственной, за исключением республик Средней Азии, республикой с преимущественно сельским населением. Объясняется это низким стартовым уровнем, а темпы урбанизации в советское время были достаточно высоки. В 1950 г. горожан в Восточной Молдавии было 17 %, в 1970 г. – 32, в 1989 г. – 47 %. Кризис Советского Союза застал молдавскую нацию в самом разгаре драматичного и травмирующего процесса разрыва с сельской традицией и перемещения в города»[35].

Часто рассуждающие о политике румынизации Бессарабии в межвоенный период забывают о том, что речь идет о другом времени, и при анализе ситуации необходимо погружать себя в систему ценностей изучаемого времени. В межвоенный период, а тем более в годы румынофашистского режима в Бессарабии не существовало тех норм международного права, которые требуют сегодня соблюдения прав человека, нацменьшинств и т. п. Все это пришло значительно позже, и поэтому методы достижения поставленных целей были более примитивными и одновременно более жесткими.

Всплеском румынской идеи отдельные историки считают 1918 г., когда Румыния включила в свой состав Трансильванию, Бессарабию и Северную Буковину[36]. После этих событий, в межвоенный период, появляется целый ряд работ идеологов румынизма и унионизма: К. Рэдулеску-Мотру, А. Ксенопол, Н. Йорга. Между национализмом и фашизмом весьма тонкая грань. Неудивительно, что в благоприятных условиях фашизации Европы, в 30-е гг., идеология румынизма быстро попала под влияние коричневой чумы. Амбициозные идеи великой румынской нации не были обойдены вниманием мэтров науки и культуры с мировым именем, с румынскими корнями и крайними общественно-политическими взглядами того времени – М. Элиаде, Э. Чоран и др.[37]

В советской историографии образ Румынии было принято интерпретировать как второстепенное государство с национальными амбициями, которое обожглось на фашистской идее и стало на правильный путь социалистического строительства[38]. Одновременно внешнеполитический курс румынского государства представляет собой достаточно показательный пример принципиальности и позиционирования выработанной идеи румынизма и «Великой Румынии». Кстати, и в советский период Румыния подчеркивала «крамольную» мысль о своих геополитических интересах в отношении потерянных территорий (Бессарабии и Северной Буковины). Столь независимая позиция румынских властей, в частности Н. Чаушеску, способствовала дистанцированию ее отношений с СССР и Советской Молдавией.

К вопросу о молдавской идее в советский период и отзвуках проблемы в современности

Коротко следует остановиться на проблеме динамики молдавской идеи в советский период. Так, при создании Молдавской автономии среди ее строителей сформировались два направления – молдовенистов-самобытников и румынистов. Последние считали важным румынизировать МАССР для распространения идей социализма на всю Румынию. В результате дебатов победили самобытники, ориентировавшиеся на строительство нового общества в отдельно взятой стране[39]. Вверх взяли самобытники, а вот латинскую графику они уступили румынистам, которые распространяли ее в автономии в начале 1930-х гг., что давало о себе знать до конца политики коренизации в регионе[40]. Но вот что любопытно: получается, в Левобережном Поднестровье язык молдаван с использованием латинской графики ничем не отличался от румынского, на котором говорили в Бессарабии и, соответственно, в Румынии. Обсуждение проблем идентичности молдаван имело место и во второй половине ХХ в. и длится вплоть до сегодняшнего дня.

Следующий яркий штрих изменения ракурса молдавского национального строительства происходит в 1946 г., когда Председатель Президиума Верховного Совета МССР Ф.Г. Бровко поднимает вопрос о «собирании молдавских земель» – как переданных Украине, так и находящихся за Прутом[41]. Инициатива представилась Советскому правительству малоперспективной. В Румынии начались процессы выстраивания основ советского строя. Из недавнего прошлого было известно, насколько болезненно румыны относились к своим территориям. СССР ограничился Пруто-Днестровскими землями и Левобережным Поднестровьем – молдавскими территориями, которые считал исторически своими. Причина нежелания И.В. Сталина передать Молдавии районы с компактным проживанием молдаван на юге Украины с центрами в Рени, Болграде и Аккермане (Белгород-Днестровском) очевидна. Сталинский план национальной политики был направлен на разбавление однородного состава населения, который успешно выполнялся волевыми решениями руководства, с привлечением переселенческой политики.

Как подчеркивает Петр Шорников, после смерти И. Сталина Л. Берия сделал упор на номенклатуру национальных республик, отправив от имени МВД предложения о «коренизации» партаппарата на местах.

«После “Записок” Берии, свидетельствует В. Голиков, помощник Л.И. Брежнева, мгновенно изменилась обстановка и в Молдавии: “произошла сильная вспышка национализма”»[42].

Любопытно, что наряду с развитием идеи Великой Румынии, так длительно и часто транслируемой на протяжении существования Румынского государства, что к ней просто успели привыкнуть в Республике Молдова за годы независимости, прибавляется надуманная идея времен В.Н. Воронина о возрождении Великой Молдовы. Реализацией этой темы стала заниматься существующая с 2010 г. партия «Патриоты Молдовы», которую возглавляет Михаил Гарбуз. Молдавская политическая партия была создана в 2006 г. в Румынии, в г. Яссы. Но ее быстро прикрыли румынские службы безопасности. Партия была неоднозначно встречена в Молдове и вызвала тревогу в соседней Румынии. В целом, данная партия не является серьезной политической платформой молдавской политики, но как носитель идеи требует констатации.

Подобной инициативой не заканчиваются попытки пересмотреть очерченные выше границы Советской Молдавии. Аналогичное движение молдаван, за воссоздание Великой Молдовы, возникает в запрутской Молдове (Румыния). Его возглавляет Константин Симирад. Однако движение было быстро купировано властями и спецслужбами Бухареста, а лидер движения был отправлен, от греха подальше, послом на Кубу.

С началом гражданского конфликта на Украине в Молдове активизировалось внимание к южному направлению, особенно после кровавых событий в одесском Доме профсоюзов в 2014 г.[43] Обозначилось движение за создание Бессарабской республики Буджак, которая должна была включить в свой состав часть Одесской области, населенную болгарами и гагаузами, а также АТО Гагауз Ери[44]. В новостях появились мнения сторонников и противников этого движения. Возникшее настроение вызвало реакцию и со стороны болгар, которые компактно проживают на юге Молдовы и в Одесской области Украины[45]. Прокатилась волна сообщений, подчеркивающих действия спецслужб Украины и Молдовы в отношении лидеров указанного движения[46].

Нагнетание этнополитической обстановки с вовлечением в нее Гагаузии вызвало негативную реакцию и заявление официальных властей автономии: «Слухи о создании на юге Молдовы некой “Республики Буджак” вызваны острым социально-экономическим и политическим кризисом. И появлением внутреннего врага граждан попросту пытаются отвлечь от имеющихся в стране проблем»[47].

Об этом говорится в «совместном заявлении, принятом в четверг, 26 ноября (2015 г. – Прим. авт.), Народным собранием и Исполнительным Комитетом Гагаузии».

«Представители исполнительной и законодательной власти региона заявляют о своей “глубокой озабоченности” в связи с развязыванием очередной “пиар-кампании”, целью которой является “дискредитация Гагаузской автономии”»[48].

Практически детективные события, связанные с попытками создания Республики Буджак, имеют давнюю историю. Сама идея болгарогагаузской автономии впервые возникла еще в 1924 г. Вопрос создания такой автономии был озвучен в «Докладной записке о необходимости создания Молдавской Советской Социалистической Республики», подготовленной Г. Котовским, П. Ткаченко и группой румынских коммунистов. Данный документ рассматривался в ЦК РКП(б) и в ЦК КП(б) Украины[49]. После возвращения Бессарабии в состав СССР многие участники данного процесса были репрессированы. В ходе оформления Молдавской Советской Социалистической Республики произошло национально-территориальное размежевание между молдаванами и украинцами. В состав Украины были включены районы МАССР с преобладавшим украинским населением, а также Измаильский, Килийский, Аккерманский и часть Хотинского уезда Бессарабии. Территория компактного проживания болгар и гагаузов оказалась поделенной между УССР и МССР[50].

Позже, в 1957 г., известный молдавский историк-болгарист И.И. Мещерюк в письмах, адресованных Первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущеву, предложил создать Болгаро-Гагаузскую автономию, а затем (в другом обращении) – болгаро-гагаузский национальный округ или область[51].

Данная инициатива была болезненно воспринята представителями среднего звена партийного руководства, особенно на Украине[52], которая в недавнем прошлом пополнила свои территории названными уездами, ранее входившими в состав Бессарабии. В дальнейшем, вплоть до 1989 г., гагаузская тема была закрыта.

Импульсом к возрождению особого внимания по отношению к гагаузской проблеме и происходящему на юге Молдовы послужил прецедент организации знаменитого волонтерского похода на гагаузов (25–30 октября 1990 г.), который возглавил политический авантюрист в должности премьер-министра республики М. Друк.

Властям все же хватило политического здравомыслия и воли остановить назревающий конфликт. В немалой степени нормализации ситуации способствовали части ВДВ, расположенные в Болграде, и войска МВД СССР, защитившие население Гагаузии. Следует учитывать еще один фактор. В тот период народные массы отличались серьезной организованностью. Нельзя забывать, что на них многие годы оказывала влияние компартия и советская идеология. Воспитанные в духе патриотизма и интернационализма, рабочие и отдельные крестьянские коллективы выступили в поддержку гагаузов. Так поступили и тираспольчане, отправившиеся на помощь гагаузам, вооружившись всего лишь подручными средствами защиты.

Руководство Кишинева также понимало, что с двумя очагами напряженности, в Тирасполе и в Комрате, ему не совладать. Все это в немалой степени способствовало тому, что на юге Молдовы было создано беспрецедентное автономно-территориальное образование – АТО Гагаузия (Гагауз Ери).

В советский период в среде населения Молдавии на официальном уровне поддерживался образ Румынии как братской социалистической соседней страны, с одновременным наследием памяти о румыно-фашистской эксплуатации и зверствах режима генерала Антонеску.

В бодюловской Молдавии имело место своего рода негласное соревнование Советской Молдавии с социалистической Румынией, которая в период расцвета социализма (сейчас еще употребляется термин застой) по уровню развития явно уступала Молдавии[53], руководство которой входило в так называемый днепропетровско-молдавский «клан» управления СССР и республика, в силу своих небольших масштабов, обеспечивалась гораздо лучше других регионов СССР.

К моменту провозглашения независимости Республики Молдова в стране действовали 9 высших учебных заведений с общим числом студентов 54,7 тыс.[54] В течение первых десятилетий независимости страны произошли существенные изменения как в количественном составе вузов и обучающихся в них студентов, так и в структуре высшего образования. В результате сложившихся новых экономических отношений наряду со старыми и новыми государственными вузами возникли частные университеты. К 2008 г. их общее количество выросло до 33, из которых 18 были частными. Число обучающихся в них студентов составило 127 997 человек[55]. Начиная с 2005 г. прием и зачисление в высшие учебные заведения Молдовы проводится без экзаменов, на основе конкурса дипломов об окончании лицея.

В послевоенной Советской Молдавии уже были созданы и успешно работали 8 вузов (в румынский период их не было вообще). В 1960 г. в шести из них (среди которых – Кишиневский Политехнический институт был основан в 1964 г., а Кишиневский Педагогический институт им. И. Крянгэ воссоздан в 1967 г.) обучалось 34,3 тыс. студентов. Работали 12 музеев, 5 театров[56]. Темпы развития здравоохранения в Молдавии были выше, чем в среднем по стране[57]. В 1946 г. Президиум АН СССР принял решение о создании в Кишиневе Молдавской научно-исследовательской базы Академии наук СССР. Ее директором стал академик Академии наук СССР В.П. Волгин. В 1949 г. научно-исследовательская база была преобразована в Молдавский филиал Академии наук СССР, а уже в 1961 г. в Молдавии открывается своя Академия наук[58]. К концу советской эпохи в АН МССР трудилось около 7,5 тыс. научных сотрудников (на момент выхода книги в свет судьба научноисследовательских институтов Академии наук Молдовы находится под вопросом).

При этом еще в начале 60-х гг. оставался низким удельный вес молдавской национальной интеллигенции. Среди учителей он достигал 65,5 %, заведующих отделами народного образования было около 32 %, редакторов районных газет – 27,1 %, председателей райисполкомов – около 23 %. В других отраслях было менее 10 % представителей молдавской интеллигенции[59].

К 1960 г. количество населения республики возросло почти на 1 млн человек. Увеличилась численность практически всех национальных сообществ, проживающих в республике[60].

В первые десятилетия Советской власти на подъем народного хозяйства в Молдавию были направлены тысячи специалистов из России, Украины, Белоруссии, других союзных республик[61]. Они селились главным образом в городах. Молдаване в основной своей массе продолжали жить в сельской местности.

К концу существования советского государства Молдавия представляла собой уже индустриально-сельскохозяйственную республику. Были построены крупные промышленные объекты: Молдавский металлургический завод, заводы «Молдавкабель», «Молдавизолит», предприятия «Мезон», «Счетмаш», «Топаз». Активно развивалась легкая промышленность. Здесь можно привести в пример тираспольское предприятие «Тиротекс», на котором и сегодня трудится 9 тыс. швей.

В 1984 г. объем промышленного производства МССР по сравнению с 1940 г. увеличился в 65 раз. В том же году выработка электроэнергии превысила 17,1 млрд киловатт-часов, что почти в 1000 раз больше, чем в 1940 г. На долю МССР в начале 80-х гг. приходилось 22,5 % всего советского экспорта электроэнергии. Незадолго до распада СССР и, соответственно, завершения советского модернизационного проекта в Молдавии действовало около 2300 школ, профессионально-технических училищ и спецшкол. Только за 10 лет, с 2010 по 2019 г., примерно 700 доуниверситетских учебных заведений были закрыты, включая 450 школ, преимущественно в сельской местности, а количество школьников сократилось на 100 тысяч. При этом следует подчеркнуть, что в последнее время каждый год в Молдове закрывают около 30 школ[62].

В 2019 г. количество выпускников, окончивших лицеи страны, составило 10 583 человек. Столь стремительное сокращение числа выпускников лицейских классов болезненным образом сказалось на количестве абитуриентов, подавших заявление на зачисление в высшие учебные заведения страны. Который год наблюдается заметный перекос в системе подготовки высококвалифицированных кадров для нужд национальной экономики. Если в области юриспруденции и экономических дисциплин заметен переизбыток кадров и нет недостатка в желающих поступить на эти специальности, то в отношении подготовки кадров других профессий отмечается состояние, близкое к критическому. Невостребованными и незаполненными на протяжении ряда лет являются бюджетные места по специальностям педагогического профиля (в первую очередь это касается математики, физики, химии, родного языка и литературы). Идет стремительное сокращение числа студентов в ведущих вузах страны. Если десять лет назад, в 2008/09 учебном году, в Молдавском государственном университете обучалось более 40 тысяч студентов, то в 2019/20 учебном году их количество составляет немногим более 11 тыс.

Столь показательные достижения советской системы в республике дают основания отдельным исследователям утверждать, что говорить о зарождении национальной идеи в Бессарабии следует, только начиная со времени устойчивого укрепления советской системы в середине ХХ в.[63]

Дополняя размышление А. Тулбуре об использовании румынскими властями Бессарабии лишь как сырьевого источника, с пониманием вероятности ее утраты, следует добавить, что румынской идеологии просто не хватило времени перековать бессарабцев в румын. В определенной степени эта попытка осуществляется снова, на новом этапе – в годы молдавской независимости.

Возможно, эйфория от победы в Великой Отечественной войне придала строителям молдавской самобытности уверенность в своих силах, но сразу же после войны начинается десятилетие попыток возрождения границ молдавской идентичности.

Конфликт советской действительности и молдавской идентичности

А теперь, пусть лапидарно, но все же следует затронуть болезненную тему недовольства части населения МССР советской властью.

Советская историография довольно убедительно сформировала у жителей республики представления о том, что все прогрессивное трудовое население края ждало прихода советской власти и надеялось на скорейшее освобождение от оков капитализма[64].

В нашей работе мы не ставим перед собой цель осуществления анализа историографии посткоммунистической Молдовы, тем более что этому уже посвящен ряд исследований[65].

На фронтирном пространстве, коим исторически выступает молдавская земля, по определению не может быть одинаково думающих людей и сообществ. Известно, что исторически, еще во времена Средневековья, в Молдавском княжестве были боярские группировки, ориентирующие свои интересы на разных внешнеполитических акторов государств: поляков, турок, русских…

Общее время нахождения Бессарабии под властью Румынии составило 47 лет, и точно такая же цифра характеризует распространение в крае советской идеологии. Понятно, что каждое время отличается своей спецификой, но тем не менее…

Советская власть сделала очень много для того, чтобы способствовать подъему уровня жизни населения Молдавии. Без преувеличения можно утверждать, что советская система стала «золотым временем» молдавской экономики, выведя маленькую социалистическую республику в число ведущих республик СССР[66]. Но путь к этому благоденствию лежал через человеческие жертвы, голод, этнокультурное противостояние.

Со спецификой политики колхозного строительства и борьбы с кулачеством в Молдавской АССР в составе Советской Украины бессарабские крестьяне сталкивались и в межвоенный период (так или иначе неформальные связи между двумя берегами существовали, как это бывает на любой границе). В 1928–1930 гг. была осуществлена массовая депортация «кулачества» в Сибирь, Архангельскую область… Под маховик репрессий попали немцы и болгары.

Отношение к этому в Бессарабии было неодинаковым. Советская идеология ориентировалась на интересы беднейшего крестьянства и пролетариата. Представителей последнего здесь имелось мало, больше их было разве что на железной дороге. Что же касается крестьянства, то оно отличалось неоднородностью. Были и зажиточные крестьяне, которые пострадали первыми, поначалу в молдавской автономии, позже в Советской Молдавии в 1940 г.[67], 1949–1958 гг.[68] Важно обратить внимание на то, что основная масса полиэтнического населения края – молдаване, украинцы, болгары и гагаузы – представляют собой земледельческие народы. В традиционном сознании носителей этих культур культ земли находился на особом, чуть ли не сакральном месте. Характеристика хорошего хозяина – «gospodar bun» (рум.) – подразумевала прежде всего умение заботливо ухаживать за своей землей. Большевистский лозунг «Земля – крестьянам» при одновременном объединении земли в колхозы трудно понимался населением, вызывая сопротивление и возмущение.

Внедрение новых общественных отношений осуществлялось путем борьбы с классово чуждым элементом, в основном зажиточным крестьянством, не вступившим в колхозы. С 1944 по 1948 г. во внутренние регионы СССР (слабо освоенные) было отправлено 50 тыс. человек.[69]

Ужесточение политики ограничения численности кулацких хозяйств (в Советской Молдавии это произошло позже, чем во всем СССР, уже после ВОВ – операция «Юг») вызывало и встречное сопротивление.

Так, с 1946 до середины 1948 г. органами МВД было раскрыто 217 вооруженных групп, насчитывавших около 900 человек. В формировании этих образований и руководстве ими принимали участие около 130 кулаков[70].

В 1949 г. началась беспрецедентная по своим масштабам операция по выселению ненадежного (в социальном смысле) населения под кодовым названием «Операция Юг»[71]. В ходе ее реализации было выселено в Сибирь и Казахстан свыше 40 тыс. крестьян. Понятно, что далеко не все смогли вынести тяготы и лишения в малоприспособленных для жизни местах, включая тяжелый подневольный труд.

Два года спустя, в 1951 г., наступила следующая волна депортации под кодовым названием «Север». Эта менее массовая акция была направлена на верующих «Свидетелей Иеговы», избегавших участия в выборах и службы в армии[72].

Даже из обзорной информации, представленной выше, становится видно, что в республике далеко не все обрадовались приходу большевиков. Репрессивная политика в немалой степени усугубила негативное восприятие новой власти. При этом не следует забывать, что основная масса репрессированных и членов их семей смирилась со своей судьбой как с данностью.

В стране, где большое количество людей прошло через лагеря, причем огромный процент людей оказался там просто ни за что, в массах формировалось представление о том, что все это не случайно, что враг не дремлет, что так надо. Потому многие из тех, кто прошел лагеря, не испытывали ненависти к этой самой власти, которая их туда отправила. Наоборот, росла вера в нее. А когда умер И. Сталин, его окружению удачно удалось свалить все ошибки на него и его культ и, таким образом, советская власть оказалась как бы ни при чем. По большому счету она и была не при чем, так как властью оставалась только на бумаге. Советы практически ничего не решали в стране, в которой партийная система, по сути, подчинила себе все рычаги управления народным хозяйством.

Хоть это и научная работа, но слова Владимира Высоцкого, глубоко чувствовавшего советскую реальность, являются яркой иллюстрацией к излагаемой мысли:

Дополнительной бедой стали неурожайный 1945 год и последующий за ним голод 1946–1947 гг, унесший десятки тысяч жизней. Нормализация жизни в республике наступает только с середины 50-х гг. прошлого века.

Тут важно подчеркнуть, что наряду с наличием части недовольных новым строем большинство жителей республики активно включились в дело восстановления народного хозяйства и строительства социализма.

Несмотря на реальные достижения в области развития народного хозяйства в годы советской власти, в стране имелись и те, которые были и недовольны, и не согласны с этой властью. Недовольство в основном проявлялось на почве борьбы за предпочтения румынизма и капиталистических отношений. Основная масса участников антисоветского движения состояла из учительства, учащихся и глубоко верующих людей – наиболее образованного и идейного социального слоя.

Недовольство проявлялось по-разному. Имели место и открытые формы противостояния. Так, в 1946 г. в Молдавии, в г. Сороки, образуется антисоветская подпольная организация «Лучники Стефана» (рум. Arcașii lui Ștefan). Главная идея этой небольшой организации заключалась в противостоянии советской власти и борьбе за панрумынизм. В актив организации входили учителя из Сорок. Возглавляли ее В. Батрынак, В. Соловей[74]. В 1949 г. студентами медицинского и педагогического университетов была создана еще одна унионистская организация[75].

Антисоветские организации формировались не только в среде интеллигенции, но и в крестьянском сообществе. Яркий пример – антисоветская деятельность подпольной группы Филимона Бодиу, состоявшей в основном из членов его семьи и сочувствующих[76]. Ф. Бодиу агитировал против советской власти, писал угрожающие письма в советы с требованием не снимать кресты с детей, не закрывать церковь, прекратить реквизиции зерна у крестьян и т. п. На счету у Бодиу были и убийства партийных лидеров, милиционеров[77]…

Действовали такие подпольные антисоветские организации: «Меч правосудия» (рум. «Sabia dreptății»[78], 1947 г.); «Партия свободы» (рум. Partidul Libertății, 1950 г.)[79]; «Черная армия» (рум. Armata Neagră, 1949–1950 гг.)[80]; Демократический союз свободы (рум. Uniunea Democratică a Libertății, 1951–1952 гг.)[81].

Антисоветские настроения проявлялись в связи с вовлечением крестьян в колхозы. Атеистическая пропаганда вызывала противостояние среди части верующих.

В постсоветской Молдове начался процесс рассекречивания партийных архивов и специальных хранилищ силовых министерств, что, возможно, в недалеком будущем позволит раскрыть немало интересных сюжетных линий и фактов о политических и социальных процессах, протекавших на территории МССР. Не следует забывать, что румынская служба безопасности, одна из наиболее эффективных в Европе того времени, не могла не сохранить на оставляемой территории хорошо законспирированную агентуру, ведущую тайную подрывную деятельность, антисоветскую пропаганду, саботаж и т. п.

Говоря об этих процессах, нельзя забывать, что они осуществлялись в сложный период восстановления народного хозяйства, политики снижения цен, трудной для государства, но одновременно очень значимой для народа и укрепления его веры в светлое будущее (этот пример заботы страны о людях сегодня часто приводят пожилые люди, помнящие то время).

В массовом сознании советская система формировалась как наиболее прогрессивная в мире. Серьезно была налажена пропаганда советского образа жизни через систему образования[82]. В Стране Советов выросло и было воспитано несколько поколений, которые не то чтобы не помнили, а просто не знали другой жизни.

Одновременно достижения советского строя сопровождались многочисленными деструктивными процессами. Это целый комплекс кризисных явлений (кризис поколенческих ценностей, отсутствие понимания трансформационных процессов в классовых отношениях, ценностные трансформации в сознании масс – конфликт интернационализма и этнических ценностей, наконец, падение доверия к коммунистической идее и ее проводникам, социальная неудовлетворенность и др.), которые накапливались до тех пор, пока не превысили критическую массу и вышли из-под контроля власти, которая в последний момент просто самоустранилась от руководства государством. Напомним, что распад большой страны происходил сверху, планомерно и системно.

Известна аксиома, что история не терпит сослагательного наклонения, оперируя только фактами. С другой стороны, если представить, что война с Наполеоном ждала бы Россию пятью годами позже, вполне допустимо предположить, что российские войска, находившиеся в большей боеготовности, нежели османское войско, захватили бы и Валахию и Молдавию. В этом, вполне возможном случае по крайней мере исторические молдавские земли не были бы разделены по Пруту. Сегодня, в том числе в современном гуманитарном знании немало говорится о проблеме сослагательного наклонения в истории[83].

Не бывает такого, чтобы в сообществе все были довольны властью и строем. В советское время на протяжении нескольких поколений в людях воспитывалось осознание того, что они живут в лучшем в мире государстве. Вместе с тем в ряде семей, в том числе и в Молдавии, трагедия репрессий, связанная с родными и близкими, передавалась подрастающим поколениям, при этом накапливалось негативное отношение к системе.

Вспомнилось услышанное, когда обычный человек с большим жизненным опытом, живущий в Молдове, прокомментировал споры, резонирующие в обществе, о том, когда же лучше жилось: при румынах или при Советах, бросив короткую, но меткую фразу: «Кому когда было лучше…»

Межпоколенная связь продолжает работать и давать свои результаты. Кто-то, вне зависимости от родного языка, используемого в семье, подчерпнув ненависть к советской власти от дедушек и бабушек и закрепив это чувство на уроках в школе, видит идеалом Великую Румынию. Кто-то наоборот полагает, что советские годы были лучшими в истории их страны. Жизнь на фронтире, она такая – разнообразная и явно не однополярная.

В разных семьях по-разному интерпретировались и продолжают интерпретироваться события прошлого и настоящего. Ломка социальной системы, которую пережило население Советской Молдовы после 1944 г., тогда тоже расколола общество, большинство представителей которого, пользуясь благами советской власти, получило образование, возможности карьерного развития.

Следует напомнить еще об одной особенности. В годы Второй мировой войны свыше 20 тыс. молдаван были призваны в румынскую армию и воевали против СССР. После освобождения Бессарабии в 1944 г. в Красную армию было мобилизовано 256 800 жителей, еще 3500 человек участвовали в партизанском движении против немецко-румынских противников. Одновременно почти в два раза большее количество лиц принимало участие в разного рода бандформированиях, что тоже свидетельствует о многом, в том числе о противоречиях жизни на фронтирной территории.

Приведенные цифры наглядно говорят о том, что на стороне Советов сражалось гораздо большее количество уроженцев Молдавии. Те же, что воевали на стороне противника, в советское время были преданы забвению, будучи отнесенными к вражескому лагерю пособников и сторонников фашизма. Многие из них смирились с положением дел, другие же, как уже отмечалось, копили ненависть и злобу на советскую систему, передавая эти чувства детям и внукам.

Еще со времени средневековой Молдовы основная культурная жизнь протекала в запрутской части государства. Столичные города – в разное время Байя, Сучава, Яссы – находятся в запрутской Молдове. С дефицитом культурной составляющей и столкнулись идеологи построения молдавской самобытности. Практически все культурные деятели, вошедшие в учебники Советской Молдавии, жили и творили за Прутом: Стефан Великий, М. Эминеску и мн. др., чьи памятники украшают современный центральный парк Кишинева, давно вошли в классические анналы румынской культуры и истории.

Молодой советской власти в Молдавии приходилось, по сути, с нуля воспитывать молдавскую советскую интеллигенцию. Основную массу ее составляли выходцы из крестьянской среды. И здесь тоже есть нюансы.

В руководство республики, особенно в первые десятилетия советизации Молдавии, в основном входили назначенцы из России и Украины. А при «выращивании» национальных кадров явное предпочтение отдавалось левобережным молдаванам. Власть им больше доверяла в силу того, что советская система на левом берегу Днестра существовала значительно дольше. Это недоверие в конечном итоге вылилось в то, что основная масса крупных предприятий и, соответственно, пролетариат были сосредоточены в Левобережье. Советская система с недоверием относилась к бессарабцам, оказавшимся под румынским влиянием.

Это не означает, что в том же Кишиневе или втором по величине городе в Молдавии – Бельцах не строились другие предприятия, кроме перерабатывающих. В молдавской столице, например, функционировало немало заводов военно-промышленного комплекса. Среди них – «Мезон», «Счетмаш», «Сигнал», «Альфа», «Топаз», и это далеко не полный список. Указанные предприятия, наряду с гражданской продукцией, выпускали военную. Необходимо заметить, что предприятия ВПК имеют определенную специфику. Они оперативно демонтируются и транспортируются. Это, собственно, и произошло, когда развалился Союз. Многие квалифицированные кадры уехали вслед за оборудованием в Россию. Часть оснащения – где по безалаберности, где умышленно – была распродана. Гражданская продукция выпускалась еще несколько лет, а затем заглохли поставки, кончилось сырье. Следующим этапом были фирмы и фирмочки, владельцами которых стали в том числе и те, кто работал на этих предприятиях в ранге разного рода руководителей. А еще позже основная масса корпусов данных предприятий превратилась в основном в торгово-развлекательные или бизнес-центры. Происходил беспрецедентный демонтаж уникального дорогостоящего оборудования, большая часть которого сдавалась в утиль на переплавку или же продавалась иностранным перекупщикам как сырье. Как показала история, советская власть не зря относилась к бессарабцам с недоверием…

Это недоверие вполне явственно ощущалось. Среди интеллигенции в 60–70-х гг. XX в. даже ходила шутка: «Если хочешь быть министром, нужно родиться за Днестром!» (рум.: «Dacă vrei să fii ministru, trebuie să te naști după Nistru»).

Пропагандируя ценности интернационализма, советская идеология одновременно способствовала развитию национальных культур. Постепенно в республике формируется молдавская интеллигенция, в большинстве своем в первом поколении. Наряду с представителями еврейской и русско-украинской составляющей, она вливается в кадровый состав учителей, врачей, ученых, политиков, общественных деятелей. Политика молдаванизации национальных ценностей опирается на русскокультурную составляющую, в то время как румынский язык черпал свое обновление из французского языка. Показательны в этом смысле слова молдавского филолога академика А.И. Чобану: «…Русский язык стал для нас неиссякаемым источником обновления и обогащения молдавского языка не только в количественном, но и в качественном плане»[84]. Под влиянием русского языка развивается письменность и малочисленного гагаузского народа[85].

Идея панрумынизма, скрываемая в среде интеллигенции, время от времени находила выход. Показателен пример подготовки к печати «молдавско-русских словарей», молдавская часть которых зачастую просто транслитерировалась из румынских словарей с использованием кириллицы. Однако, напомним, что к одному языку сводить национальное самосознание не следует.

Мы уже отмечали недостаточное внимание к национальной политике в СССР, что вылилось в специфическую языковую политику в республике, где среди полиэтнического населения самое широкое распространение получил русский язык, молдавский использовался прежде всего в системе образования (наряду с превалирующим русским). Это позволяло готовить национальные кадры, которые постепенно, к середине 70–80-х гг., начинают вытеснять русскоязычных конкурентов.

Своеобразным «звоночком», обращающим внимание на незавершенность решений относительно языкового вопроса, а также молдавской и румынской идентичностей, явился Конгресс Союза писателей МССР, который состоялся 14–15 октября 1965 г. Знаковой проблемой, поднятой на Конгрессе, стал вопрос о языковой ситуации в Молдавии. Писатели пришли к решению о необходимости перевода языка на латинскую графику[86].

Союз писателей Молдовы стал своего рода очагом свободомыслия. Причем особых преследований в отношении инакомыслящих со стороны спецслужб внешне не последовало. Один из активистов, И. Друцэ, открыто выступавший в поддержку латинизации языка, даже переехал в Москву, откуда, особенно после распада СССР, активно поддерживает румынизацию молдавского сообщества, наряду с не менее известным композитором Е. Дога[87], также избравшим для своего постоянного проживания бывшую столицу СССР. Время еще расставит свои акценты, и многое прояснится. Однако напрашивается предположение, что переезд в Москву был связан прежде всего с необходимостью разбавления концентрации инакомыслящих в среде интеллигенции республики за счет демонстративной поддержки творческого роста талантливых людей.

Добавим, что молдавский язык продолжал в 60–80-х гг. активно использоваться в быту, особенно в сельской местности. Одновременно он становится корпоративным языком молдавской интеллигенции, постепенно, особенно в творческих специальностях, отделяющей себя от русскоговорящих коллег и окружения.

При этом, следует заметить, использование молдавского языка в республике не носило обязательного характера. Русский язык был широко распространен, особенно в городах. Подобная ситуация способствовала постоянному кадровому притоку из других республик. В силу мягкого и благоприятного климата в Молдавию тянулись и пенсионеры (из военной сферы, а также из сибирских регионов).

В начале 70-х гг. в Кишиневе организуется Национально-патриотический фронт Бессарабии и Северной Буковины. Во главе его стоял старший брат одиозного молдавского политика Михая Гимпу – Георгий. Члены этой организации преследовали идею выхода Молдавии из состава СССР с последующим объединением с Румынией. Состоявшийся судебный процесс по делу этой организации осудил ее лидера и наиболее активных членов на длительные тюремные сроки за антисоветскую деятельность.

Сергей Демьянов выделяет еще одну особенность гуманитарной молдавской интеллигенции, подчеркивая ее скрытое диссидентство: «Как истинные представители своего хорошо освоившего науку выживания народа, они (интеллигенты. – Прим. авт.) вели себя осторожно, расширяя свою свободу только там, где это было в данный момент безопасно. Годами ведется тонкая игра – интеллигенты подыгрывают политике власти по утверждению идеологии молдовенизма в пику мысли о румынской идентичности местного населения»[88].

Эту скрытую тенденцию в среде преподавателей-историков молдавской национальности убедительно демонстрирует С. Мустяцэ, который привлекает к изучению данного процесса не только архивные и печатные, но и нарративные источники (непосредственные воспоминания) молдавских ученых первого поколения. В их интервью демонстрируются многие системные моменты, которые резонировали в среде части творческой и научной интеллигенции и были предметом пристального внимания советских спецслужб[89]: «И в 60-х годах Педагогический институт был ликвидирован. Именно ликвидирован, потому что он превратился в оазис национальной идеологии, чего у нас нет даже в настоящее время, к сожалению, нет у нас национальной идеологии» (проф. Б. Визер); «Наиболее сложным было то, что администрация, по указанию коммунистического руководства, требовала от сотрудников Института истории АНМ исследовать работы ученых Румынии и установить, руководствовались ли они шаблонами советской историографии…» (проф. А. Мошану); «Я стал кандидатом в члены партии, будучи в армии, и это было ультиматумом. Мне было сказано: напиши заявление о поступлении в партию, и мы подпишем твое заявление о посещении подготовительных курсов для поступления в университет. Я написал заявление и был принят в кандидаты в члены партии. Исключение из партии приравнивалось к ликвидации твоих перспектив…» (проф. П. Параска) и т. п.[90]

Здесь необходимо сделать небольшую, но важную ремарку. Было бы неверно, если бы у читателя сложилось впечатление, что вся молдавская интеллигенция была настроена антисоветски. Следует отметить, что подобные настроения, безусловно, присутствовали, но они явно не превалировали, наличествуя наряду со взглядами таких историков-молдаван, как А. Репида, Л. Репида, А. Лазарев, С. Кустрябова, и многих других исследователей, которые не только демонстрировали свои советские взгляды в написанных книгах и статьях, но сделали своими жизненными принципами советскую идеологию. Иными словами, можно констатировать, что расклад в среде творческой и научной интеллигенции был неоднородным, как, собственно, и в постсоветское время, что лишний раз демонстрирует многовекторность ценностных ориентиров молдавского фронтира.

Активную «просветительскую» работу среди молдавских студентов, обучавшихся в Москве, вели представители Посольства Румынии. Многие из возвращавшихся в Молдавию молодых специалистов уже были воодушевлены перспективой работы на светлое будущее румынской идеи. Любопытно, что советское КГБ знало о подобной деятельности своих коллег, но каких-либо превентивных или контрмер не предпринимало[91].

Общие тенденции ослабления авторитета партии в центре и на местах, пробуксовка экономических преобразований, отсутствие престижности занятия сельскохозяйственным трудом привели к миграции малоквалифицированной массы, в частности, в молдавский город, где стали сталкиваться языковые интересы носителей молдавского и русского языков, разносоциальных и разноэтнических сообществ.

Грянувшая в середине 80-х гг. перестройка явилась началом конца столь противоречивого советского времени.

В своей научной публикации 2003 г. «Политэкономия Молдовы» экс-депутат молдавского парламента Владимир Солонарь, чью политическую непотопляемость в 90-х – начале 2000-х гг. можно сравнить только с Юрием Рошкой, справедливо подчеркнул: «После распада СССР она (Республика Молдова. – Прим. авт.) также пережила один из самых резких экономических и социальных спадов в истории. ВВП Молдовы сократился более чем на 60 процентов по сравнению с 1990 годом. В 1980-е годы она входила в число стран со средним уровнем дохода. Сейчас она считается беднейшей страной Европы»[92]. С того времени, увы, ничего не изменилось, разве, что сам В. Солонарь, разочаровавшись в светлом будущем Молдовы, уехал на постоянное место жительства в США.