Россия и Япония: Узлы противоречий

Навстречу солнцу

Одним из важных географических открытий стали обнаружение в 1648 г. якутским казачьим атаманом Семеном Дежневым пролива, соединяющего Ледовитый океан с Тихим, и выход русских на берега Чукотки. Отсюда землепроходец Владимир Атласов с небольшим отрядом в 1697—1699 гг. прошел через весь полуостров Камчатка, обложил местное население ясаком и привел его в российское подданство. Одновременно аборигены обращались в православие.

Освоение новых земель русскими в то время происходило главным образом по суше, ибо у России не было морского флота. Когда Атласов со товарищи открывал Камчатку, Петр I отправляется в Голландию, где учится строить корабли. Флот был необходим России как для отстаивания своих интересов в Европе, так и для защиты новых владений на Дальнем Востоке.

В исторической литературе существует указание на то, что первыми русскими, посетившими в 1649 г. северные Курильские острова, был отряд во главе с якутским казачьим десятником Михаилом Стадухиным. Затем в 1654 г. совершил плавание на Курилы и его брат — Тарас Стадухин. Однако назвать это «географическим открытием» трудно, ибо целью братьев было не исследование обнаруженных островов, а добыча пушного зверя. Видимо, правильнее считать датой открытия русскими Курильских островов 1700 г., когда они были впервые нанесены на составленную Семеном Ремезовым карту, известную под названием «Чертеж вновь Камчадальские земли»^{1}.

Сначала русские даже предположили, что расположенные к югу от Камчатки острова и есть «Иапония». Однако это заблуждение было развеяно потерпевшим кораблекрушение и попавшим в плен к камчадалам японцем по имени Дэмбэй. Хотя высказывается мнение, что русские имели дело с выходцами из Японии еще с начала XVII в., наиболее важные и достоверные сведения о японском государстве были получены именно от Дэмбэя. Обобщая написанное о Дэмбэе в России и Японии, можно составить представление о его вкладе в дело расширения знаний русских о государстве на Японских островах.

Первооткрыватель Камчатки Атласов узнал о Дэмбэе в 1698 г. Оказалось, что он не индиец, как считали камчадалы, а купец из японского города Осака. Атласов забрал пленника в свой отряд, где японец прожил два года. Дэмбэй рассказывал о торговле японцев с китайцами, об императоре, сегуне, климате, домашних животных, оружии, архитектуре, кораблях, деньгах, товарах и религии японцев. Возвращаясь на континент, Атласов взял с собой Дэмбэя, который был доставлен сначала в Якутск, а в конце декабря 1701 г. по приказу Петра I в сопровождении служивых людей был отправлен в Москву. 8 января 1702 г. состоялась аудиенция Дэмбэя у российского монарха.

После продолжительной беседы Петр I издал царский указ, который гласил: «1702 года, января в 8 день по указу великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича великия и малыя и белыя России самодержца присланный из Якутского иноземец Дембей ставлен пред великого государя в Преображенском. И великий государь… указал его, Дембея, в Москве учить русской грамоте, где прилично, а как он русскому языку и грамоте навыкнет, и ему, Дембею, дать в научение из русских робят человек три или четыре — учить их японскому языку и грамоте. А о крещении в православную христианскую веру дать ему, иноземцу, на волю, и его, иноземца, утешать и говорить ему: как он русскому языку и грамоте навыкнет и русских робят своему языку и грамоте научит, и его отпустят в Японскую землю. А ныне ему, иноземцу, пока он в Москве будет, давать ему, иноземцу, своего великого государя жалование на корм и одежду по небольшому, чем ему проняться»^{2}.

Сначала Дэмбэй был отправлен в Артиллерийский приказ, а затем в 1705 г. переведен учителем японского языка в специально созданную «школу японского языка» при Петербургской мореходной математической школе. Впоследствии для преподавания в этой школе были направлены с Камчатки еще несколько японцев. Судя по сохранившимся источникам, Дэмбэй выполнял свои обязанности добросовестно. Однако японский язык и особенно иероглифическая письменность трудно давались его ученикам. Так как для овладения японским языком требовалось много времени, вопреки своему обещанию Петр I не позволил Дэмбэю вернуться на родину. Более того, в 1710 г. он был крещен и получил имя Гавриила. Как православный Дэмбэй и был погребен после кончины на чужбине.

История Дэмбэя, а затем еще нескольких привезенных в Москву и Петербург с Камчатки японцев является свидетельством немалого интереса российских властей и лично Петра I к Японии, их стремления установить отношения с этой страной. Еще в 1702 г. Петр I ставит перед своими наместниками в Сибирском приказе задачу «разведать путь в Японию, установить характер вооружения страны, разнообразие товаров, имеется ли спрос на русские товары». При этом предписывалось предпринять попытку завязать торговые отношения. Эта цель оставалась главной и в последующий период.

Однако добраться до Японии было непросто. С Камчатки поступали рапорты о том, что «от Курильского острогу и от того-де места за проливами земля, а проведать-де той земли не на чем, судов морских и судовых припасов нет и взять негде потому, что-де лесу близко нет и якорей взять негде»^{3}.

Тем не менее Петр I не забывал о своих новых владениях на Дальнем Востоке. В 1707 г. он издает указ о присоединении к России Камчатки. Одновременно предписывалось продолжать искать пути в Японию, исследовать Курилы. В 1710 г. царь издает новый указ по этому поводу. Во исполнение царских указов русские землепроходцы плавали на байдарах к Курильским островам, посещая и их южную часть, в частности остров Итуруп. Наиболее известные в истории походы на Курилы были предприняты в 1711 г. казачьим атаманом Данилой Анциферовым и есаулом Иваном Козыревским. Тогда ими были подробно обследованы северные Курильские острова — Шумшу и Парамушир.

После гибели Анциферова в 1713 г. Козыревский отправляется во вторую экспедицию на Курильские острова. На сей раз ему удается пройти по всей цепи архипелага. Несомненная заслуга Козыревского состоит в достаточно точном описании Курил и изготовлении карты, известной под названием «Полная карта до земель Мацумаэ». На карту были нанесены все острова Курильской гряды, включая южный остров Кунашир. Важным источником знаний о Курилах стали также подробные доклады Козыревского. Так, об острове Итуруп он писал: «Итуруп, двенадцатый остров — большой по своим размерам и имеет многочисленное население. Его жителей… японцы называют “эдзо”. Такие же жители Курил населяют и соседние острова. У них иные язык и обычаи по сравнению с описанным выше народом. Они бреют свои головы. Приветствуя друг друга, подгибают колени. (Восхищает их отвага и умение, проявляемые на войне.) На острове густые леса и множество диких зверей, особенно медведей. Тут и там встречаются реки, в устьях которых, как в гаванях, могут находить укрытие от ветра и непогоды большие корабли. Об этом следует упомянуть, так как на соседних островах лесов мало и невелики удобства для больших кораблей».

А вот как Козыревский описывал впервые увиденный русскими южнокурильский остров Кунашир: «Остров Кунашир. Живут иноземцы те же, что и на Итурупе и Урупе; и вера одна, а язык один или свой имеют, и о том не уведомился; и на Матмайской остров (Хоккайдо. — А.К.) к ним ходят, на котором стоит город Матмай, и с Матмайского к ним приходят с годовыми товарами и торгуют. И сей остров больше Итурупы и Урупа и многонароден. А в подданстве ли оные кунаширцы к Матмаю городу или нет, и о том в достаток не уведомился. А итурупцы и урупцы самовластно живут и не в подданстве и торгуют повольно»^{4}. Немаловажное значение имело то, что экспедиция Анциферова и Козыревского впервые собрала с жителей северных островов Курил — Шумшу и Парамушир — ясак (дань пушниной), что свидетельствовало о намерении утвердить на этих территориях российские порядки^{5}. После окончания Северной войны со Швецией Петр I вновь проявил интерес к Дальнему Востоку, описанию морских путей в Америку. С этой целью в 1721 г. совершили плавание к Курильским островам Иван Евреинов и Федор Лужин — дипломированные специалисты, окончившие Санкт-Петербургскую академию геодезии и картографии. Отчет об этом путешествии с картой Курильских островов был представлен в 1722 г. Петру I и получил монаршее одобрение. В отчете содержалось важное сообщение о том, что на Курилах японцев не было.

Стремясь продолжить исследование и освоение дальневосточных земель, царь приказал готовить новую экспедицию под командованием служившего в российском флоте датчанина Витуса Беринга. Осуществленная уже после кончины Петра I по указу императрицы Екатерины I экспедиция Беринга подтвердила наличие пролива между Азией и Америкой.

Важность закрепления России на Курильских островах была подтверждена Екатериной I в утвержденном ею в 1727 г. документе «Мнение Сената» о Восточных островах. В нем указывалось на необходимость «взять во владение острова, у Камчатки лежащие, поелику земли те к российскому владению касаются и ни у кого не подвластные. Восточное море теплое, а не ледовитое… и может в будущем воспоследовать коммерции с Японом или Китайскою Кореею»^{6}.

Первые непосредственные контакты с японцами вблизи основного острова Японии — Хонсю удалось установить русской экспедиции во главе с датчанином Мартином Шпанбергом. Предпринятая в 1738—1739 гг. камчатская экспедиция Шпанберга, обойдя юг Камчатки, прошла от острова к острову по всей Курильской гряде и вышла к Японии. Тем самым был открыт путь к восточным берегам Японских островов. Принципиальное значение имел сделанный Шпанбергом вывод о том, что «под властью японского хана только один Матмай остров, а прочие острова (Курильские. — А.К.) неподвластны»^{7}. Этот вывод позволял российскому правительству рассматривать Курильские острова как свое приобретение, ранее не принадлежавшее какому-либо государству.

Одной из целей экспедиции Шпанберга на парусниках «Архангел Михаил», «Надежда» и «Св. Гавриил» было обследование Японских островов. Были поставлены следующие задачи: 1. После постройки трех судов в Охотске разведать на них морской путь в Японию. 2. Достигнув территории Японии, ознакомиться с ее политическим строем, обследовать порты и по возможности установить мирные торговые отношения с ее народом. 3. Если на Камчатке имеются японцы, потерпевшие кораблекрушение, вернуть их в Японию и использовать это как проявление дружбы.

О том, что российское правительство не желало конфликтов с Японией и иными государствами по поводу принадлежности тех или иных дальневосточных территорий, свидетельствовали данные экспедиции Шпанберга предписания. В одобренном Сенатом и утвержденном императрицей документе строго воспрещались какие-либо «нападения и недружбы». Предписывалось: «Ежели… к самой Японии острова или земли найдутся подвластные хана японского или иных азиатских владетелей, такие осмотреть же и искать с народами, живущими на тех островах и землях, дружелюбного обхождения… И между тем проведывать о их состоянии и прочем, о чем мочно, а никакого на них нападения и недружбы не показывать и, побыв тут, следовать до самых японских берегов и там по тому же разведывать о владетельстве, о портах, могут ли обходиться в том дружески»^{8}.

Первые контакты русских с японцами в водах у японской территории произошли 18 июня 1739 г. Суда экспедиции Шпанберга подошли к восточным берегам Японии для пополнения запасов воды и продовольствия. Согласно данной инструкции при контактах с японцами Шпанберг и его команда терпеливо разъясняли, что русские корабли приходят «ради единого восстановления с ними, японцами, соседственной дружбы и коммерции». Сохранились довольно подробные описания попыток организовать обмен товарами. Однако эти попытки были скоро пресечены местными японскими чиновниками, которые в условиях «закрытия» страны потребовали ухода русских судов от японских берегов. Тем не менее попытки мирным путем «открыть» Японию русские мореплаватели и купцы не оставляли.

Возвращаясь из Японии, экспедиция Шпанберга подробно картографировала южные Курилы, включая Шикотан и группу островов, именуемую в настоящее время в Японии Хабомаи. Этим островам были даны русские названия: Зеленый, Цитронный, Три Сестры, Фигурный (всего на карту было нанесено более 30 островов). В память об этой экспедиции остров Шикотан был назван островом Шпанберга^{9}.

Сведения об экспедиции Шпанберга и ее результатах достигли Европы. Французская газета «Газет де Франс» писала 22 февраля 1740 г.: «Открытие русскими Курильских островов имеет для России огромное значение… Островитяне приняли экспедицию Шпанберга с многочисленными проявлениями дружбы».

Составление подробной карты Курил позволяло выдвигать права на владение исследованной и описанной территорией. В сборнике «Русские Курилы» отмечается: «Официально изданная географическая карта… является юридическим документом-извещением, отражающим позицию издавшей его стороны в отношении, во-первых, состава собственной территории и протяженности собственных границ и, во-вторых, в отношении юридического статуса (т. е. принадлежности тому или иному государству) других территорий.

В XVIII — первой половине XIX столетия карта имела особенно большое значение. С точки зрения международного права того времени, когда многие территории еще не были обследованы и потому никому не принадлежали, приоритет в издании географической карты «новой земли» давал опубликовавшей ее стране право претендовать на владение этой территорией. Иными словами, действовал принцип: первый издавший карту «новой территории» имеет преимущественное право считать ее своим владением, даже если не он первый ее открыл. И оспорить такой картографический аргумент было весьма непросто.

Дополнительное преимущество получала та страна, которая издавала карту на, иностранном языке (в то время международным языком картографии была латынь), поскольку таким образом придавала своему «извещению» статус не только внутреннего, но и международного документа»^{10}.

Опубликованную по результатам экспедиции Шпанберга карту Курильских островов можно считать именно таким «извещением». В последующем она была положена в основу составленного географического Атласа 1745 г., который был издан на русском, французском и голландском языках. Следует отметить также переведенную с русского и изданную во Франции карту Афанасия Шестакова 1726 г., на которой обозначены и подробно перечислены все острова Курильской гряды.

Японские правительственные историки, признавая приоритет русских в открытии и освоении северных и центральных Курильских островов, в то же время пытаются отстаивать права Японии на южнокурильские острова. При этом утверждается следующее:

«Судя по письменным источникам, их “открытие” (южнокурильских островов. — А.К.) принадлежит”голландцам. Курильские же острова (Тисима) первыми заселяют русские, а северные острова Японии — Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп — японцы. Однако важным является то обстоятельство, что одно только открытие — это недостаточное условие для того, чтобы настаивать на праве владения территорией.

Голландец Мартин Гериц де Фриз (? — 1647) в 1643 г. увидел острова Кунашир и Итуруп и высадился на острове Уруп…

В 1711 г. экспедиция Данилы Анциферова (? — 1712) и Ивана Козыревского высадилась на острове Шумшу, два года спустя их вторая экспедиция добралась до острова Парамушир. Получив от айнов сведения о порядке расположения 14 островов, простирающихся до острова Мацумаэ (ныне Хоккайдо), И. Козыревский составил «Чертеж морским островам» (1713). Русская экспедиция Мартына Шпанберга (? — 1761) проплыла вдоль Курильских островов и, следуя открытым морем, достигла города Симода. Члены его команды, высадившись на берег в районе города Симода, вернулись на корабль, принеся с собой мандариновые деревья, жемчуг и другие предметы. Во второй половине XVIII века предводитель отряда казаков Иван Черный провел исследование Курильских островов с севера до девятнадцатого острова — Итурупа и основал русское поселение на острове Уруп.

С другой стороны, в Японии в 1653 году самурай княжества Мацумаэ Хироёси Мураками провел исследование острова Эдзо (Хоккайдо. — А.К.) и впервые нанес на карту острова Кунашир, Итуруп и другие северные районы. Представленная на основе этой карты в 1644 году княжеством Мацумаэ правительству Токугава географическая карта называется Картой периода Сёхо. Это самая древняя в мире карта, на которой ясно обозначены группа островов Хабомаи, острова Шикотан, Кунашир и Итуруп. Айны, которые ранее жили на этих островах, платили дань княжеству Мацумаэ и вели с ним торговлю»^{11}. Такова версия японских историков.

В данном отрывке обращает на себя внимание попытка авторов выделить южнокурильские острова из состава Курильского архипелага и определить их не как Курилы, а как некие «северные острова Японии». Заметим, что подобная «географическая новация» появилась лишь после Второй мировой войны с целью обосновать современные претензии японского правительства на данные территории. Но об этом позже.

Здесь же в связи с приведенным мнением японских ученых представляется целесообразным кратко рассмотреть процесс распространения японцев с их основного острова Хонсю в северном направлении.

Первые японские переселенцы появились на южном побережье острова Эдзо (Хоккайдо) еще в XVI в. Однако историю колонизации этого острова, видимо, правильным было бы начать с 1604 г., когда здесь была учреждена администрация княжества Мацумаэ (в тогдашней русской транскрипции — «Матмай»). В то время заселенный аборигенами — айну — остров Эдзо рассматривался как неяпонская территория. Само же княжество Мацумаэ считалось «независимым» от центрального правительства. Его целью было покорение и эксплуатация аборигенного населения острова. Айнам запрещалось вести сельское хозяйство. Им вменялось в обязанность заниматься в интересах пришельцев рыболовством и охотой, в чем айну были довольно искусны. При этом периодические восстания аборигенов против засилья японцев жестоко подавлялись.

Реальная территория княжества Мацумаэ была невелика. Центром считался замок Фукуяма, построенный в 1606 г., а позже стал центром замок Мацумаэ. Население княжества росло медленно. Так, в 1662 г. здесь насчитывалось всего лишь 14—15 тыс. человек, а в 1788 г. — 26,5 тыс. человек, т. е. за 126 лет число жителей увеличилось лишь на 11,5—12,5 тыс. человек^{12}.

Каких-либо достоверных сведений о том, что в XVII в. люди из княжества Мацумаэ совершали плавания и посещали Курильские острова, нет. Это, конечно, не исключает вероятности того, что от айнов-эдзосцев японцы были наслышаны о расположенных к северу от Эдзо островах. Известно было и то, что населяющие эти северные земли люди представляют ту же айнскую народность. Вполне допустимо и то, что японцы через айнов Эдзо имели торговые контакты с айнами-островитянами. Однако при всем этом датированная 1644 г. «Карта периода Сёхо» едва ли могла быть составлена японцами по результатам экспедиции на Курилы хотя бы потому, что, как отмечалось выше, за пять лет до этого в Японии был введен запрет под страхом смертной казни покидать японские берега. К тому же сама «Карта периода Gexo» представляет собой не столько карту в подлинном смысле этого слова, сколько похожий на рисунок план-схему, скорее всего сделанный кем-либо из японцев без личного знакомства с островами, по рассказам айну. Первые попытки княжества Мацумаэ устроить японскую факторию на острове Кунашир относятся лишь к 1754 г. Фактом истории является и то, что впервые японцы как представители японского государства оказались на южных Курилах в 1785 г., спустя полтора столетия после составления «Карты периода Сёхо». Во всяком случае, едва ли есть основания использовать данную карту как подтверждение «исконной принадлежности» южных Курил Японии. С другой стороны, существуют указания на то, что Курилы были отнесены к Российской империи еще во времена правления Анны Иоанновны. Назначая в 1730 г. Г. Писарева «начальником Охотска», императрица определила, что под его надзор и управление отдаются и Курильские острова, на коих надлежало продолжать собирать ясак с местного населения. Согласно российским источникам, начало регулярных контактов русских с аборигенами южнокурильских островов относится к середине XVIII в. В 1755 г. сборщик ясака Николай Сторожев впервые взял дань-ясак с части жителей острова Кунашир. Впоследствии данью облагалось также население островов Уруп, Итуруп, Шикотан. Сбор ясака осуществлялся на этих островах регулярно до начала 80-х гг. вплоть до монаршего указа о его отмене. Российские исследователи уделяют этому факту особое значение. Отмечается, что «в то время сбор с местного населения дани являлся одним из наиболее важных условий и одновременно признаков подданства этого населения (а значит, и принадлежности территории, на которой оно проживало) стране, которая эту дань получала (традиция, хорошо известная с глубокой древности и в Европе и в Азии)»^{13}. С 60-х гг. плавания русских промысловых судов на южные Курильские острова участились. Здесь русские основывали свои зимовья и стоянки. В эти годы местное население островов Уруп и Итуруп было приведено в русское подданство. Хотя купцы и сборщики налогов обирали айнов, в то же время они приобщали их к цивилизации — учили пользоваться огнестрельным оружием, разводить скот, выращивать овощи. Велась и миссионерская деятельность — многие айны крестились и принимали православие, а некоторые обучались грамоте и овладевали русским языком.

Во второй половине XVIII столетия продолжалось картографирование русскими Курильских островов, включая южные. Подробное описание Курил составил в 1770 г. Иван Черный. Известны и составленные в конце 70-х гг. штурманами Иваном Очерединым и Михаилом Петушковым подробные для тех времен карты южной части Курильского архипелага. Продолжались и попытки установления контактов с местными жителями острова Эдзо (Хоккайдо). В конце 70-х гг. берегов этого острова достигли корабли купца Антипина и других торговых людей. В 80-е гг. фактов русской деятельности на Курилах было накоплено вполне достаточно для того, чтобы в соответствии с нормами международного права того времени считать весь архипелаг, включая его южные острова, принадлежащими России. Это было зафиксировано в российских государственных документах. Прежде всего следует назвать императорские указы (в то время императорский или королевский указ имел силу закона) 1779, 1786, 1799 гг., в которых подтверждалось подданство России южнокурильских айнов (именовавшихся тогда «мохнатыми курильцами»), а сами острова объявлялись владением России. Важно отметить, что проблемами включенных в состав Российской империи Курил и населявших их народностей непосредственно занималась императрица Екатерина II. Существует документ от 30 апреля 1779 г. «Указ Екатерины II Сенату об освобождении от податей населения Курильских островов, принявшего российское подданство». Указ гласит: «Ея И.В. повелевает приведенных в подданство на дальних островах мохнатых курильцев оставить свободными и никакого сбору с них не требовать, да и впредь обитающих тамо народов к тому не принуждать, но стараться дружелюбным обхождением и ласковостию для чаемой пользы в промыслах и торговле продолжать заведенное уже с ними знакомство. А при том обо всех состоящих в подданстве народах, которые обитают на лежащих от Камчатки к востоку Курильских островах, в рассуждении ясачного с них сбора разсмотреть и по примеру вышеупомянутого постановленнаго ныне от ея И.В. о мохнатых курильцах правила сделать надлежащее определение, и что учинить, об оном уведомить его, генерал-прокурора, без продолжения».

Указом императрицы от 22 декабря 1786 г. Коллегии иностранных дел Российской империи надлежало официально объявить о принадлежности открытых на Тихом океане земель российской короне. Во исполнение указа была составлена на высочайшее имя записка об «объявлении чрез российских министров при дворах всех морских европейских держав, что сии открытыя земли Россией не могут иначе и признаваемы быть, как империи вашей принадлежащими». Среди включенных в состав Российской империи территорий значилась и «гряда Курильских островов, касающаяся Японии, открытая капитаном Шпанбергом и Вальтоном».

О том, что все Курильские острова, включая южные, во времена правления Екатерины II входили в состав Российской империи неопровержимо свидетельствует «Карта Иркутского Наместничества, состоящая из 4 областей, разделенных на 17 уездов». На карте все Курильские острова, включая Эторпу (Итуруп), Кунашир и Чикота (Шикотан), окрашены как территория Российской империи в тот же цвет, что и Камчатка. Курильские острова в те годы административно входили в Камчатский уезд Охотской области Иркутского наместничества. Сама же карта Иркутского наместничества являлась частью главного официального картографического издания того времени — «Атласа Российской Империи, состоящего из 52 карт, изданного во граде Св. Петра в лето 1796-е в царствование Екатерины II». Как отмечалось выше, продвижение русских на Курильские острова имело целью не только освоение этих вновь открытых территорий, но и диктовалось заинтересованностью установить торговлю с Японией. Такая торговля должна была разрешить проблему закупки продовольствия для снабжения им русских промысловых экспедиций и поселений на Аляске и островах Тихого океана. При этом вопреки утверждениям голландцев и других западноевропейцев русские не имели в отношении Японии никаких враждебных и, тем более, захватнических замыслов. Об этом предупреждала Екатерина II. В 1788 г. императрица повелела строго наказать русским промышленникам на Курилах, чтобы они «не касались островов, под ведением других держав находящихся»^{14}. Эти указания неукоснительно выполнялись, и русские экспедиционеры и купцы остров за островом осваивали Курилы, только убедившись, что жители их «самовластны».

Наряду с императорскими указами территориальная принадлежность Курил отражалась, как уже отмечалось, на русских географических картах и атласах, служивших выражением официальной позиции правительства в отношении статуса той или иной территории, прежде всего территории собственного государства. В частности, вся Курильская гряда, вплоть до северных берегов Хоккайдо, обозначалась как составная часть Российской империи в Атласе для народных училищ 1780-х гг., в упомянутом выше Атласе Российской империи 1796 г., а также на «новейшей географической карте России» 1812 г.

Что же касается Японии, то она оставалась закрытой для внешнего мира страной — режим изоляции просуществовал до середины XIX столетия. Одним из главных элементов этой политики был не только запрет на выезд японских подданных из страны, но и запрещение строительства крупных судов и естественно связанная с этим политика нерасширения японской территории, искусственно консервировавшая Японию в рамках ее средневековых границ.

Срытые столбы русских

То, что русские появились на южнокурильских островах, в частности на Итурупе, раньше жителей Страны восходящего солнца, подтверждается и японскими источниками. В японских донесениях того времени указывалось, что на Итурупе «проживает много иностранцев, одетых в рыжие одежды, и там строятся сторожевые посты». Когда японцы впервые попали на этот остров в 1786 г., «некоторые из местных жителей айну уже свободно владели русским языком и могли быть даже переводчиками»^{15}.

Как уже отмечалось, в XVIII в. не только Курильские острова, но и север Хоккайдо не являлись японской территорией. В документе от октября 1792 г. глава центрального правительства Японии Мацудайра признавал, что «район Нэмуро (северный Хоккайдо) не является японской землей»^{16}. В то время Хоккайдо в большей своей части был незаселен и неосвоен. Общепринятым было именовать эти северные земли «эбису-но куни» — страной варваров. Весь остров Хоккайдо перешел под власть центрального правительства Японии лишь в 1854 г. Контакты жителей расположенного на южной оконечности Хоккайдо княжества Мацумаэ с айнами южных Курил отмечались в XVIII столетии, однако это были торговые связи с независимыми от Японии курильцами. К тому же в условиях изоляции страны центральное японское правительство эти контакты не поощряло. Коль скоро даже Хоккайдо считался чужой землей (гайти), то расположенные к северу от него Курильские острова никак не могут рассматриваться как «исконные японские территории».

Во второй половине XVIII в. русское правительство беспокоило не столько возможное противодействие японских властей утверждению России на Курилах, сколько подозрительная активность у побережья дальневосточных российских владений кораблей Великобритании и Франции. В 1779 г. суда английского капитана Джеймса Кука посетили Курильские острова, побережье Чукотки и Камчатки. Французские корабли Лаперуза побывали в Петропавловске-на-Камчатке и у Сахалина. Для того чтобы оградить эти владения от посягательств западноевропейских колониальных держав, было необходимо официально включить их в состав Российской империи. С этой целью 2 января 1787 г. Екатерина II подписала указ о снаряжении кругосветной морской экспедиции для точного описания и нанесения на карту всех Курильских островов от Матмая (Хоккайдо) до камчатской Лопатки, чтобы их «все причислить формально к владениям Российского Государства». Было наказано также обеспечить «недопущение» иностранных промышленников «к торговле и промыслам в принадлежащих России местах и с местными жителями обходиться мирно»^{17}. Указания императрицы свидетельствовали о намерении еще раз заявить на весь мир, что Курильские острова и другие открытые и освоенные русскими дальневосточные территории отныне и навсегда принадлежат российской короне. Хотя из-за начавшейся Русско-турецкой войны экспедицию пришлось отложить, российское правительство своими действиями неизменно демонстрировало окончательность решения вопроса о российской принадлежности Курильских островов.

Однако западноевропейские державы не желали мириться с утверждением России на Дальнем Востоке, перспективой установления ею торговых и иных отношений с Японией. В ход были пущены слухи о «коварных замыслах русских», якобы вознамерившихся покорить Японию. В качестве «обоснования» этих утверждений до сведения японцев доводились ложные сообщения о «строительстве на Курилах крепости», опираясь на которую русские-де готовят захват страны Ямато. Плавания же русских кораблей вдоль японских берегов представлялись, чуть ли не как рекогносцировка, предшествующая нападению. Подобные слухи убеждали японские власти в правильности избранной политики изоляции. В результате предпринимавшиеся в 70-е гг. неоднократные попытки русских установить с японцами торговые отношения неизменно заканчивались неудачей. В 1778 г. на остров Эдзо зашло судно купца Павла Лебедева-Ласточкина с товарами для Японии. Возглавлявший экспедицию Антипин настойчиво предлагал японцам открыть торговлю, но безуспешно. Японские участники переговоров были непреклонны — ссылаясь на законы страны, они заявляли, что русским запрещено посещать Эдзо, и требовали покинуть японскую территорию. Максимум, на что соглашались японские чиновники, — это осуществлять ограниченный торговый обмен на Кунашире, без заходов русских судов в гавани собственно Японии. Заметим, что подобное японское условие лишний раз подтверждает отсутствие в то время у японского правительства каких-либо замыслов о включении Куна-шира в состав своей метрополии. Кунашир рассматривался, по крайней мере, как нейтральная территория. Более того, власти княжества Мацумаэ сознавали, что подобная торговля имела нелегальный, или, выражаясь современным языком, контрабандный, характер.

Масштабы торгового обмена с Японией через айнов южнокурильских островов не могли удовлетворить потребности русских. Задачи освоения Дальнего Востока в условиях нерешенности здесь продовольственной проблемы вынуждали российские власти продолжать добиваться «открытия» Японии и широкой торговли с ней. К этому побуждали и активные действия западноевропейцев и американцев, которые не скрывали своих намерений опередить Россию в распространении своего влияния на Японских островах и овладеть перспективным японским рынком.

По указу Екатерины II от 13 сентября 1792 г. «О установлении торговых сношений с Японией» к берегам этой страны была направлена экспедиция во главе с 26-летним поручиком Адамом Лаксманом, которой поручалось, кроме всего прочего, доставить японскому правительству приветственное послание, поименованное в указе «открытым листом», а также подарки японским высокопоставленным чинам. Это придавало экспедиции статус российского дипломатического посольства. Поводом для посещения Японии было избрано возвращение на родину троих японцев, потерпевших кораблекрушение у Алеутских островов. По расчетам инициаторов экспедиции, японские власти должны были откликнуться на подобную гуманитарную акцию. Разработанная тактика дала свой результат — миссия Лаксмана ознаменовала первый дипломатический контакт России с Японией. В качестве «открытого листа» было составлено послание японскому правительству от иркутского генерал-губернатора И.А. Пиля, в котором предлагалось установить между двумя странами торговые отношения^{18}. На борту избранной для экспедиции бригантины «Екатерина» находились купцы с лучшими российскими товарами. Хотя в указе императрицы речь шла об установлении с Японией «торговых связей», в действительности направление миссии преследовало не менее важную цель — продемонстрировать западным державам права на новые владения России в северо-западной части Тихого океана, в частности на Курильские острова. Это было необходимо в связи с тем, что в конце 80-х — начале 90-х гг. в этот район все чаще стали наведываться для завязывания торговли и ведения звериного промысла английские суда. Прибыв 9 октября 1792 г. к северным берегам Хоккайдо в районе залива Нэмуро, Лаксман отправил губернатору княжества Мацумаэ письмо, в котором изложил цель российской экспедиции. По получении послания губернатор направил его центральному правительству в столицу государства Эдо. Вопреки ожиданию японские власти на сей раз не потребовали от русских немедленно покинуть японские берега. Более того, для встречи с прибывшим посольством России в Мацумаэ были направлены полномочные представители правительства сегуната. В ходе последовавших переговоров, которые проходили в доброжелательном духе, российским представителям было предложено вести переговоры в японском порту Нагасаки, который являлся официально установленным местом международной торговли Японии. При этом в прибытии «Екатерины» в гавань столицы Эдо было категорически отказано. Подтверждая свое согласие вести дела с Россией на общих основаниях, центральное правительство выдало русскому посольству документ — письменную лицензию с разрешением зайти российскому судну в Нагасаки для проведения переговоров об условиях торговли и дальнейших двусторонних сношений. Однако в силу причин как внутреннего, так и международного характера этот шанс установить с Японией торговые отношения своевременно использован не был. После возвращения миссии Лаксмана в Россию торговля продолжалась на островах южных Курил при посредничестве населявших их айнов. На островах Уруп и Итуруп обосновывалась русская колония. В 1794 г. на остров Уруп прибыло для постоянного проживания два десятка человек во главе с передовщиком (руководителем поселения) Василием Звездочетовым. Русские зимовья существовали и на Кунашире. Признавая факты продвижения русских до южнокурильских островов и освоения их, японские авторы в то же время напоминают, что княжество Мацумаэ тоже проявляло интерес к этим территориям. И с этим можно согласиться. Однако существенно то, что при этом ставится под сомнение право Российской империи на включение этих земель в состав своего государства. В частности, утверждается: «В 1754 году княжество Мацумаэ приступило к непосредственной эксплуатации острова Кунашир, учредив там торговый пункт, а в 1786 году чиновник центрального правительства Токунаи Могами провел исследование островов Итуруп и Уруп… Отметим, что “открытие” островов может служить лишь одним из оснований для требования права на владение этими территориями, но наличие только этого основания является недостаточным. Необходимо учитывать вопросы в их совокупности: осуществлялся или не осуществлялся в дальнейшем на справедливой основе суверенитет над этим районом, а также выдвигали или не выдвигали другие государства возражения против осуществления суверенитета над этими территориями?»^{19}.

С середины XVIII в. японцы из княжества Мацумаэ действительно бывали на Кунашире и вели там торговлю. Правда и то, что правительственный чиновник посетил Итуруп и даже «арестовал» находившихся там русских. Однако в то время ни княжество Мацумаэ, ни центральное японское правительство, не имея официальных отношений ни с одним из государств, не могло выдвигать в законном порядке претензии на «осуществление суверенитета» над этими территориями. К тому же, как свидетельствуют документы и признания японских ученых, правительство бакуфу (ставка сегуна) считало Курилы «чужой землей». Поэтому вышеуказанные действия японских чиновников на южных Курилах можно рассматривать как произвол, чинимый в интересах захвата новых владений. Россия же в отсутствие официальных претензий на Курильские острова со стороны других государств по тогдашним законам и согласно общепринятой практике включила вновь открытые земли в состав своего государства, оповестив об этом остальной мир. В конце XVIII в. России пришлось вести войны с Турцией и Швецией, что ограничивало возможности направления новых экспедиций на Тихий океан. К тому же российское правительство стало уделять все большее внимание своим владениям на Аляске и Алеутских островах, которые считались более перспективными с точки зрения коммерческой выгоды. Добытая здесь пушнина приносила большую прибыль. Для объединения всех русских купеческих компаний на Тихом океане в одну мощную силу царское правительство создает в 1799 г. «под высочайшим покровительством» Павла I Российско-Американскую компанию. Сначала главная контора компании находилась в Иркутске. Однако после того как ее акционерами стали царь и члены его семьи, а также многие близкие ко двору сановники, управление компании было переведено в Петербург, и она стала рассматриваться в качестве государственного предприятия. Российско-Американской компании было передано монопольное право и на хозяйственное освоение Курильских островов. В именном указе императора Павла I Сенату вновь со всей определенностью закрепляется владение Курильскими островами Российской империей. Указ гласил: «Учреждаемой компании для промыслов на матерой земле Северо-Восточной части Америки, на островах Алеутских и Курильских и во всей части Северо-Восточного моря, по праву открытия России принадлежащих, именоваться: под высочайшим е. и. в. покровительством Российскою Американскою компанией)…

По открытию из давних времен российскими мореплавателями берега Северо-Восточной части Америки, начиная от 55 градуса северной широты, и гряд островов, простирающихся от Камчатки на север к Америке, а на юг к Японии, и по праву обладания оных Россией пользоваться компанией всеми промыслами и заведениями, находящимися ныне по северо-восточному берегу Америки от вышеозначенного 55 градуса до Берингова пролива и за оный; также на островах Алеутских, Курильских и других, по Северо-Восточному океану лежащих».

Однако интерес вновь созданной компании к активному освоению Курил был ограниченным. Добыча шкур ценных животных здесь сокращалась, торговля с айнами велась вяло. Продолжала оставаться острой проблема снабжения находившихся в труднодоступных районах промысловых людей продовольствием. В силу этих причин русское население на Курильских островах не увеличивалось. Японцы не преминули воспользоваться ситуацией, предприняв действия по изгнанию русских с расположенных недалеко от Эдзо южных Курил, которые практически были не защищены.

В японской литературе предпринятые японскими вооруженными отрядами захватнические действия на южных Курилах нередко описываются как нечто невинное и само собой разумеющееся. Читаем в одном из источников: «В 1798 г. чиновник сёгуната Дзюдзо Кондо установил на южной оконечности Итурупа памятный знак, подтверждавший принадлежность этого острова Японии… Аналогичные знаки были воздвигнуты на северной оконечности Итурупа и Кунашира»^{20}.

В то же время добросовестные японские ученые указывают на захватнический характер этих учиненных с ведома властей вооруженных налетов: «Высадившись 28 июля 1798 г. на южной оконечности острова Итуруп, японцы опрокинули указательные столбы русских и поставили столбы с надписью: “Эторофу — владение Великой Японии”»^{21}. Одновременно вырывались и уничтожались установленные на островах православные кресты. В 1801 г. японский вооруженный отряд пытался силой изгнать русских из их поселений на острове Уруп. Высадившись на острове, японцы самовольно поставили указательный столб, на котором вырезали надпись из девяти иероглифов: «Остров издревле принадлежит Великой Японии». Так происходило обращение доселе не принадлежавших нации Ямато южных Курил в «исконно японские территории». Следует отметить, что одновременно японцы стали высаживаться и закрепляться и на южной части Сахалина, где на побережье залива Анива была основана японская фактория. Сюда летом на время рыболовного сезона приплывали японские рыбопромышленники. Японская экспансия на южные Курилы заметно активизировалась после создания в 1802 г. в городе Хакодатэ на острове Эдзо (Хоккайдо) специальной канцелярии по колонизации Курильских островов. Это проявилось в продолжении сноса русских знаков-крестов (включая и остров Уруп), установленных еще в XVIII в., насильственной высылке русских промышленников, запрещении айнам торговать и общаться с русскими. На южные Курилы стали направляться «для охраны» вооруженные японцы. Не имея сил для предотвращения этих незаконных действий японцев, российские власти на Камчатке и Сахалине вынуждены были временно мириться с чинимым произволом.

Существовала и другая причина терпимости русских. Освоение западного побережья Америки и Алеутских островов потребовало в еще большей степени, чем ранее, незамедлительного разрешения проблемы снабжения колонистов продовольствием. Возить продукты питания и другие необходимые товары через Сибирь было сложно и дорого. Существовала надежда, что все же удастся убедить японское правительство начать торговлю с Россией и организовать регулярные закупки в Японии риса и других необходимых для российских промысловых судов и населения на Дальнем Востоке и в Америке продуктов. Поэтому российское правительство, не желая осложнять отношения с Японией из-за южных Курил, рассчитывало отстаивать их принадлежность России на переговорах с представителями центральной японской власти. Было признано необходимым направить в Японию официальное российское посольство с высокими полномочиями. Предложение организовать кругосветное плавание русские моряки высказывали еще в 1732 г. Имелось в виду достичь Камчатки морским путем вокруг мыса Горн. По неизвестным причинам проект не был принят. К идее вернулись в 1785 г. после создания Российско-Американской компании и расширения российского присутствия в Мировом океане. Тогда, кроме практических целей экспедиции, важна была демонстрация российского флага признанным морским державам, в первую очередь Великобритании. Для кругосветного плавания было выделено четыре военных и одно транспортное судно. Начальником экспедиции был назначен капитан 1-го ранга Г.И. Муловский. Предполагалось, что, пройдя мимо мыса Доброй Надежды, корабли проникнут в Тихий океан. Затем экспедиция должна была разделиться: одному отряду предписывалось проследовать к берегам Северной Америки, а другому — обследовать Курильские острова, обойти остров Сахалин, осмотреть устье Амура и собрать достоверные сведения о Японии. К 1787 г. подготовка к экспедиции была полностью завершена, но ее пришлось отложить из-за начавшейся войны с турками, а затем со шведами. После завершения войн в Европе стремление России не уступать колониальным державам в приобретении внешних рынков, затруднения в содержании американских владений, проблемы установления прямых торговых отношений с Китаем и Японией поставили вопрос о кругосветной экспедиции на Дальний Восток и в Северную Америку в повестку дня российской внешней политики. Такая экспедиция была снаряжена, и 7 августа 1803 г. корабли русского флота «Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта. Капитан «Невы» Ю.Ф. Лисянский должен был привести свой корабль к берегам Северной Америки. Начальнику же всей экспедиции капитан-лейтенанту И.Ф. Крузенштерну надлежало на «Надежде» следовать в Японию. Кругосветная экспедиция русских вызвала интерес и настороженность в Европе. Немецкая газета «Гамбургские ведомости» сообщала: «Российско-Американская компания ревностно печется о распространении своей торговли, которая со временем будет для России весьма полезна, и теперь занимается великим предприятием, важным не только для коммерции, но и для чести русского народа, а именно, она снаряжает два корабля, которые нагрузятся в Петербурге съестными припасами, якорями, канатами, парусами и пр. и должны плыть к северо-западным берегам Америки, чтобы снабдить сими потребностями русские колонии на Алеутских островах, нагрузиться там мехами, обменять их в Китае на товары его, завести на Урупе, одном из Курильских островов, колонии для удобнейшей торговли с Японией, идти оттуда к мысу Доброй Надежды и возвратиться в Европу. На сих кораблях будут только русские. Император одобрил план, приказал выбрать лучших флотских офицеров и матросов для успеха сей экспедиции, которая будет первым путешествием русских вокруг света. Начальство поручается господину Крузенштерну, весьма искусному офицеру, который долго был в Ост-Индии». В действительности же главным лицом среди участников экспедиции был высокопоставленный царский сановник, действительный камергер, действительный статский советник, кавалер ордена Св. Анны 1-й степени Н.П. Резанов. Являясь главным уполномоченным Российско-Американской компании, он хорошо разбирался в дальневосточных делах. Высокие регалии Резанова и его опыт, по мнению правительства, должны были способствовать выполнению возложенных обязанностей главы дипломатической миссии в Японию в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра Российской империи к Японскому двору. Посол имел утвержденную царем инструкцию, которой предписывалось обрисовать в переговорах с японскими сановниками могущество и достоинство России, пояснить различия русской православной веры и католичества. Разговаривать с японскими сановниками следовало учтиво и ласково, «по всем правилам и просвещению европейскому», убеждать японцев во взаимной выгодности торговли с Россией. Рязанов вез с собой царскую грамоту сегуну и проект ноты японскому правительству об условиях торговли. Имелось в виду, что русские купцы в Японии будут подчиняться японским законам^{22}.

Конкретно правительством ставились перед Резановым следующие цели: 1) расширить права, предоставленные России по лицензии А.Э. Лаксману, т. е. разрешить вход не только в Нагасаки, но и в другие порты не одного, а нескольких русских судов для торговли; 2) в случае отказа истребовать разрешение на торговлю на острове Матмай (Эдзо), а если и в этом будет отказано, то наладить посредническую торговлю с Японией через курильцев острова Уруп; 3) собрать подробные сведения о том, принадлежит ли остров Сахалин Китаю или Японии, какие там проживают народности и можно ли с ними установить торговые отношения, а также выяснить, какими сведениями располагают японцы об устье реки Амур; 4) выяснить состояние отношений Японии с Китаем и Кореей, принадлежит ли часть островов Рюкю Японии, или же они подчиняются своим собственным правителям, разведать, нельзя ли договориться с ними о торговле^{23}.

Японский автор излагает содержание инструкции Резанову несколько по-иному: 1) сохранять авторитет представителя могущественной державы и одновременно быть миролюбивыми; 2) подчеркивать отличие русской религии от католичества; 3) изложить обстоятельства оказания содействия потерпевшим кораблекрушение японцам и договориться, каким образом впредь доставлять их в Японию; 4) овладеть японским этикетом, принятым на официальных приемах; 5) получить разрешение на заход русских судов ц порты, помимо Нагасаки; 6) если не будет получено согласие на торговлю, то добиться разрешения на обмен товарами между Россией и Японией при посредничестве айнов Урупа и Сахалина^{24}.

Содержание инструкции свидетельствует о том, что в Санкт-Петербурге были информированы о существовавшем в Японии режиме «самоизоляции» страны и отдавали себе отчет в сложности поставленных перед Резановым задач. Вместе с тем считалось, что японские власти уже связаны данным во время экспедиции Лаксмана письменным обещанием о допущении российского корабля в Нагасаки и задача состоит в том, чтобы побуждать их соглашаться на расширение торговли. Стремление же искать внешние рынки не только в Японии, но и в других соседних с ней странах и районах подчеркивало серьезную озабоченность проблемой обеспечения продовольствием российских владений на Востоке. В то же время направление миссии Резанова всего лишь на двух небольших кораблях (к японским берегам прибыла одна «Надежда») должно было подчеркнуть миролюбивый характер политики России на Дальнем Востоке, отсутствие каких-либо иных, кроме торговых, целей в отношении Японии. Демонстрация японцам миролюбия должна была убедить Эдо (Токио), что в отличие от западноевропейских государств и США у русских отсутствуют замыслы подчинить Японию или оказывать на нее давление. Весьма разумным представляется наставление направлявшимся в Страну восходящего солнца российским представителям терпеливо разъяснять отличие православия от католичества, фактически запрещенного в стране. Это также должно было породить у японцев доверие к русским.

Однако было бы неверным сводить цели и задачи первого русского плавания вокруг Земли лишь к посольству в Японию. Известный русский историк Н.М. Карамзин писал об экспедиции: «Англоманы и галломаны, что желают называться космополитами, думают, что русские должны торговать на месте. Петр думал иначе — он был русским в душе и патриотом. Мы стоим на земле и на земле русской, смотрим на свет не в очки систематиков, а своими природными глазами, нам нужно и развитие флота и промышленности, предприимчивость и дерзание». Можно сказать, что именно первая русская кругосветная экспедиция поставила Россию в ряд мировых морских держав, что оказало серьезное влияние на последующие международные отношения, в том числе на Дальнем Востоке.

О значимости, которую придавали в российской столице кругосветному плаванию, свидетельствует тот факт, что император Александр I лично перед отплытием посетил корабли «Надежда» и «Нева».

«Мондзэн бараи», или «От ворот поворот»

После длительного, полного опасностей похода 15 июля 1804 г. русские мореплаватели бросили якорь в Петропавловской бухте. За шестинедельную стоянку на Камчатке «Надежда» была отремонтирована и приготовлена к дальнейшему плаванию. Переход из Петропавловска до Японии занял месяц — 8 октября 1804 г. российское посольство прибыло в Нагасаки. Прибытие в Нагасаки, а не в Эдо, где располагалась ставка сегуна, должно было убедить японцев в стремлении российского правительства неукоснительно следовать ранее достигнутым договоренностям. Однако выданная японцами десять лет назад Лаксману лицензия на посещение Нагасаки русским торговым судном, как оказалось, устарела. К тому же русские прибыли не просто для обмена товарами, а для переговоров с японским правительством, что по японским представлением могло быть воспринято как «дерзость». Тем не менее «Надежду» отгонять от японских берегов не посмели, хотя и в гавань долго не пускали. О направлявшемся в Японию российском военном корабле власти Японии были предупреждены голландцами за месяц до его прибытия в Нагасаки, но, похоже, так и не пришли к общему мнению о том, как поступить с незваными гостями. На всякий случай местные власти решили поначалу «интернировать» русских — «Надежду» окружили многочисленные сторожевые лодки, на которых находилось не менее 500 вооруженных японцев.

В чем же причина столь странного «гостеприимства»? Ведь ничто в поведении прибывших русских не давало оснований для беспокойства. Озабоченность и подозрительность японских властей вызывало то, что, как им представлялось, русский царь организовал кругосветную экспедицию специально, чтобы доставить из далекого Санкт-Петербурга в Японию своего посла с миссией, подлинные цели которой были неясны и подозрительны. Противники контактов с могущественным соседом, подогреваемые антирусскими нашептываниями голландцев и других западноевропейцев, довольно эффективно насаждали миф об «угрозе с севера». Свое нежелание налаживать отношения с Российской империей они прикрывали ссылками на явно устаревшие законы об изоляции страны. На это обращает внимание в своей книге Сиба Рётаро: «Спустя 106 лет после того, как Петр I положил начало российскому мореплаванию, в 1803 г. российские корабли совершают первое в истории России кругосветное плавание. Это было путешествие Крузенштерна — достижение, которым Россия должна гордиться. В эпоху парусных судов кругосветное путешествие было делом не простым. Оно не только приносило славу стране, но и служило доказательством высокого уровня развития данного народа, его государственности, науки и техники.

С этого времени российский флот обретает свою мощь. Трижды, начиная с плавания Крузенштерна в начале XIX века, когда в Японии продолжалась эпоха Эдо, российские военные корабли отправляются в кругосветные путешествия, и трижды они добиваются цели, оправдывая великие надежды России…

Но Япония приходит в замешательство, полагая, что все это делается неспроста… Все три кругосветных плавания в XIX веке имели своей целью установление отношений с Японией для решения проблемы поставок продовольствия и других экономических проблем Сибири. Условия и цели оставались неизменными в каждом из плаваний, и каждый раз Япония упрямо отворачивалась, считая высшим государственным благом политику “закрытия страны”^{25}.

Резанов намеревался вскоре покинуть Нагасаки и направиться в Эдо для переговоров. Кратко разъяснив местным чиновникам цели своего визита, он передал им адресованные японскому правительству бумаги. При этом была вручена памятная записка, переведенная на голландский язык, в которой сообщалось: «Нынешнее посещение связано с тем, что, давно уважительно относясь к вашей стране, мы желали бы, чтобы посла препроводили в Эдо и пригласили на аудиенцию для беседы об установлении в дальнейшем лояльных русско-японских отношений… Когда вам передавали японцев, потерпевших кораблекрушение несколько лет назад, то посол Лаксман подробно сообщил, что вы проявили в отношении наших посланцев любезность. Благодарим за милость вашего государства. На этот раз мы также привезли четырех потерпевших кораблекрушение японцев и передаем вам»^{26}.

По приказу губернатора Нагасаки российские документы, в том числе копия грамоты Александра I сегуну, были незамедлительно направлены с курьером в Эдо. Однако время шло, а указаний из центра не поступало. Начались томительные месяцы ожидания. Лишь через 76 дней пребывания на неудобном, продуваемом сильными ветрами внешнем рейде после ухода из нагасакской гавани китайских и голландских кораблей было позволено перевести «Надежду» ближе к городу. Но сходить на берег офицерам и команде без разрешения не позволялось. Посещавшие «Надежду» японские чиновники объясняли это указанием губернатора о том, что «до тех пор, пока не будет разрешения из Эдо, приобретение товаров и выгрузка людей на берег запрещены». Исключение было сделано лишь для заболевшего Резанова — на берегу был огорожен крошечный клочок земли, где под неусыпным и мелочным наблюдением японской охраны посол мог совершать прогулки. Правда, затем условия пребывания на берегу были улучшены. Хотя японцы обращались с Резановым исключительно вежливо, он описывал свое пребывание в Нагасаки как «почетное заключение». Послу потребовались большая выдержка и немалое самообладание, чтобы не вспылить и демонстративно покинуть Японию. Он понимал, что именно на это и надеются японские власти. В то же время Резанова предупредили, что в случае выражения резкого недовольства со стороны русских или действий, которые можно было признать оскорбляющими японцев, не исключалось даже нападение на российский фрегат и физическое уничтожение посольства и команды «Надежды». Поэтому пришлось смириться.

Задержка указаний из Эдо была вызвана и тем, что среди членов влиятельного совета старейшин не было единого мнения о том, как поступить с прибывшим русским посольством. Определенные разногласия по этому поводу существовали и между сегуном и императором. Император фактически дезавуировал выданную десять лет назад Лаксману лицензию, сославшись на то, что его разрешения на это не испрашивали. В конце концов, было решено направить в Нагасаки инспектора тайного надзора К. Тояму с инструкцией отклонить предложение русских об установлении торговых отношений. Он имел предписание при общении с русскими показать им, что «мы не чувствуем к ним ни недоброжелательства, ни расположенности».

Первая официальная встреча Резанова с Тоямой, а также с новым и старым губернаторами Нагасаки состоялась 23 марта 1805 г., спустя полгода после его прибытия в Японию. Тояма вел себя надменно, выговаривая российскому послу за то, что он позволил себе без предварительных переговоров прибыть на корабле в страну, да еще передавать послание о желании России торговать с Японией. При этом грамота русского царя и другие документы были неуважительно названы «непонятными бумагами». Резанов, с трудом сдерживая раздражение, ответил, что никто не вправе воспрепятствовать русскому императору писать и направлять письма. Главным же из того, что было произнесено японским представителем, стало требование незамедлительно покинуть японские воды и впредь к берегам Японии не приближаться… Обстановка накалилась настолько, что посол и его свита демонстративно отказались от предложенного протокольного угощения.

На следующий день вместо переговоров Резанову был зачитан ответ сегуна Иэнари, смысл которого сводился к тому, что связь и торговля с иностранным государством приносит ущерб, а не пользу Японии, а потому она отвергает все сделанные российской стороной предложения. Ответ завершался словами: «Не тратьте напрасно усилий и расходов, приходя с этим вновь. Отплывайте немедленно!» Так как царские подарки сегуну были отвергнуты, русские также отказались принимать от японцев дары. Однако затем обмен подарками все же произошел, но не на официальном, а личном уровне между местными чиновниками и командой «Надежды». Дипломатическая же миссия Резанова завершилась провалом. Примененная японскими властями оскорбительная форма обращения с русским посольством в Японии именуется «мондзэн бараи», что по-русски означает «от ворот поворот». Ситуация усугублялась тем, что японцы своим поведением, желая того или нет, нанесли оскорбление российскому монарху, а в его лице и всей Российской империи.

Со своей стороны российский посол счел необходимым без каких-либо дипломатических экивоков и со всей определенностью и строгостью предупредить японские власти от посягательств на южные Курилы. На встрече с японским уполномоченным Тоямой был официально передан меморандум, в котором, в частности, говорилось: «Я, нижеподписавшийся, всепресветлейшего государя императора Александра I действительный камергер и кавалер Николай Резанов объявляю японскому правительству… (4) Чтобы Японская империя далее северной оконечности острова Матмая отнюдь владений своих не простирала, поелику все земли и воды к северу принадлежат моему государю»^{27}. Трудно сказать, была ли это личная инициатива Резанова, или текст был заранее составлен в Петербурге в виде меморандума, который надлежало вручить японскому правительству на переговорах в Эдо.

Не удержался посол и от завуалированной угрозы, заявив, что такой необоснованный отказ на «самые искренние, доверительные намерения соседней Империи» оскорбителен для ее правительства и императора, который, чтобы не потерять свою репутацию в глазах других стран, знающих силу русских, оставить это без ответа не сможет. И это оказалось не просто словами. В ответ на столь неуважительное отношение японцев к официальному посланнику российского императора Резанов вознамерился преподать им урок.

Некоторые заинтересованные в открытии торговли с Россией японцы во время бесед в Нагасаки давали Резанову понять, что для изменения позиции Эдо достаточно небольшого силового воздействия с севера, с тем, чтобы «потеснить» оттуда японских промышленников. А это-де вызовет дополнительное недовольство населения и вынудит правительство сегуна — бакуфу — согласиться на торговлю с Россией^{28}. Однако предпринимать против японцев какие-либо меры силового воздействия без позволения правительства было неосмотрительно. Поэтому Резанов 18 июля направляет Александру I письмо, в котором пишет: «Я не думаю, чтобы Ваше Величество вменили мне в преступление, когда, имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, и с помощью которых, выстроив суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матмае селение их, вытеснив их с Сахалина и разнести по берегам страх, дабы, отняв между тем рыбные промыслы и лиша 200 000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга… Накажите меня как преступника, что, не дождав повеления, приступаю я к делу: но меня еще совесть более упрекать будет, ежели пропущу я понапрасну время… а особливо, когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений»^{29}. Лейтенант Н.А. Хвостов и мичман Г.И. Давыдов, о которых говорилось в письме императору, были на службе у Российско-Американской компании и находились в Петропавловской гавани на Камчатке. Вернувшись из Японии, Резанов приказывает этим морским офицерам на фрегате «Юнона» и тендере «Авось» после соответствующей подготовки совершить плавание к берегам Сахалина и Курил. В задачу офицеров входило выяснить, действительно ли японцы, проникнув на эти острова, притесняют приведенных в русское подданство курильцев. В случае подтверждения этих сведений офицерам надлежало японцев «прогнать»^{30}. Иными словами, речь шла о защите принадлежавших Российской империи территорий от незаконных действий японцев.

Во исполнение приказа Хвостов и Давыдов в 1806—1807 гг. совершили экспедицию на Сахалин и Курилы. О результатах этой экспедиции в одном из российских исследований сообщается: «Сахалин. Хвостов и Давыдов посетили Южный Сахалин дважды — в 1806 и 1807 годах, где ими в заливе Анива было ликвидировано описанное Резановым японское поселение, сожжено два небольших судна и взято в плен несколько купцов из Мацумаэ. Кроме того, местному айнскому старшине Хвостов выдал грамоту о принятии жителей Сахалина в подданство России и под защиту русского императора. Одновременно Хвостов водрузил на берегу залива два русских флага (РАК и государственный) и высадил несколько матросов, которые основали поселение, просуществовавшее до 1847 года.

Курильские острова. Русские экспедиционные суда посетили Курилы в 1807 году. В ходе проведенного рейда было ликвидировано созданное японцами на о. Итуруп военное поселение, а также взят “приз” (т.е. захвачено японское судно) у побережья северного Хоккайдо — Мацумаэ. Здесь же на южных Курилах Хвостов, по завершении экспедиции, в 1807 году отпустил взятых в плен японцев, за исключением двух, оставленных им в качестве переводчиков; вместе с отпущенными пленными Хвостов передал адресованное японским властям письмо, в котором он излагал причины, побудившие Россию предпринять военные действия»^{31}.

Японские авторы изображают действия Хвостова и Давыдова как неправомерные и даже разбойные. При этом они объясняются в первую очередь стремлением Резанова «отомстить» японцам за их отказ вступать с русским послом в переговоры. Такая оценка событий имеет в своей основе стремление затушевать тот факт, что российские офицеры выполняли приказ по изгнанию японцев с территорий, которые были задолго до описываемых событий включены в состав Российской империи. К тому же, как отмечалось выше, вооруженная акция должна была «сохранить лицо» России, не оставить без ответа нанесенное оскорбление. В Эдо это понимали. Тем не менее в современной японской историографии вся ответственность за происшедшее возлагается исключительно на российскую сторону. Утверждается, что русскими офицерами были совершены якобы ничем не спровоцированные бесчинства и произвол в отношении мирных японцев. Читаем: «Правительство России и в 1803 году снарядило в Японию миссию под началом Николая Петровича Резанова (1764—1807), но Резанов по прибытии в Нагасаки на полгода попал под строгий надзор. Ему отказали даже в приеме государственной грамоты и подарков. От такого непочтительного отношения подчиненный Резанову капитан Николай Александрович Хвостов пришел в ярость и стал в период с 1806 по 1807 год нападать на японские поселения и сторожевые посты на островах Сахалин, Итуруп и Рисири, поджигал дома, насиловал и грабил население. Этот инцидент отрезвил японцев, которые, уповая на закрытие страны, пребывали в благодушном настроении, и породил вполне определенное чувство страха перед Россией»^{32}.

Попытка списать все на вспышку гнева русских офицеров не состоятельна — ведь экспедиция на Сахалин и Курилы была предпринята не сразу, под впечатлением момента, а на следующий год и имела вполне конкретные цели по устранению японцев с захваченной ими территории. Об этом же свидетельствует тот факт, что на Сахалине Хвостов установил на берегу залива Анива столб с российским флагом, а старшине находившегося там селения выдал серебряную медаль и грамоту, в которой было сказано: «Всякое другое приходящее судно, как Российское, так и иностранное, просим старшину сего признавать за Российского подданного»^{33}.

В Петербурге, видимо не разобравшись в подлинных намерениях Резанова, сначала осудили поступки Хвостова и Давыдова и даже вознамерились привлечь их к ответственности. Однако у них нашлись защитники, которые усматривали в действиях двух российских офицеров не «разбой», а защиту российских интересов на Курильских островах и Сахалине. О том, с какими целями была предпринята экспедиция на «Юноне» и «Авось», Хвостов со всей определенностью сообщал японским властям. По завершении экспедиции он, отпустив пленных японских купцов, направил с ними образцы сукна, шерсти и других российских товаров, а также письмо губернатору Эдзо (Хоккайдо). В письме сообщалось: «Соседство России с Японией заставило желать дружеских связей и торговли к истинному благополучию подданных сей последней империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки, но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владениям Российской Империи, принудило, наконец, сию державу употребить другие меры, которые покажут, что россияне могут всегда чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены через жителей Урупа или Сахалина о желании торговать с ними. Россияне, причинив ныне столь малый вред Японской империи, хотели только показать им через то, что северные страны оной всегда могут быть вредимы от них… и что дальнейшее упрямство японского правительства может совсем лишить его сих земель»^{34}. Осуществленная, возможно, излишне жестким методами попытка отстоять права на обладание Россией Сахалином лишний раз обратила внимание Петербурга на необходимость оградить эту территорию от домогательств других стран, в первую очередь Японии. В августе 1808 г. Александр I дал указание заселять остров русскими «с тем, однако же, чтоб с находящимися на Сахалине жителями обходиться миролюбиво, не делая насилия, жестокостей и не разоряя их селений». На остров стали направляться группы русских переселенцев. Но не отказывались от своих замыслов в отношении Сахалина и власти Страны восходящего солнца. Наиболее известным эпизодом проникновения японцев на Сахалин является экспедиция с целью изучения острова, предпринятая Мамия Риндзо. Дело изучением не ограничилось — этот «путешественник» то ли самолично, то ли по указанию японских властей уничтожил поставленные Хвостовым на Сахалине российские столбы, что было открытой демонстрацией притязаний Японии на эту землю. В последующие годы японцы стали все чаще наведываться на южные Курилы, препятствуя русским вести там промысловую и хозяйственную деятельность. Одновременно собирались сведения об экономическом, политическом и военном положении России на Дальнем Востоке и в мире в целом. Было очевидно, что Наполеоновские войны в Европе, неизбежное вовлечение в них Российской империи не позволят Петербургу направлять для охраны своих окраинных восточных владений сколь-нибудь крупные силы. Это, безусловно, поощряло японское правительство на попытки дальнейшего вытеснения русских с Курильских островов. Не встречая должного отпора, японцы обосновывались на Кунашире и Итурупе с намерением превратить эти, а возможно, и другие, более северные, острова Курильской гряды в колониальные владения.

О том, что власти Мацумаэ полны решимости подчинить себе территории к северу от Хоккайдо, свидетельствовал сознательно организованный инцидент с пленением и длительным удержанием на японской территории капитана В.И. Головнина, который в июле 1811 г. с группой моряков шлюпа «Диана» высадился на южном побережье острова Кунашир для пополнения запасов пресной воды и продовольствия. Целью экспедиции Головнина было научное описание «малоизвестных земель Восточного края Российской Империи», в том числе южных Курил. Сама формулировка свидетельствовала о том, что «Диана» направлялась на принадлежащие России территории, к каковым относился и Кунашир. Однако японцы, похоже, уже считали его своим. Попытки русских сначала освободить Головни-на пушечным огнем с «Дианы», а затем через год путем обмена на потерпевших кораблекрушение японцев не увенчались успехом. По замыслу японских властей, длительное удержание в плену посланного из Петербурга российского капитана, кроме всего прочего, должно было продемонстрировать миру «силу и доблесть» нации Ямато, не побоявшейся бросить вызов могущественному северному соседу. Инцидент с пленением Головнина правительство сегуна намеревалось использовать и для того, чтобы вынудить российские власти принести официальные извинения за рейды Хвостова и Давыдова на Сахалин и Курилы. Извинений добиться не удалось, но японцы удовлетворились направленным иркутским губернатором наместнику сегуна на острове Эдзо разъяснением о том, что эти офицеры предприняли свои действия без согласия на то российского правительства. Этого оказалось достаточным, чтобы освободить Головнина и других пленных, но к заметному улучшению отношения японцев к русским не привело. Более того, пример этого инцидента породил у японских властей представление о том, что Россия настолько заинтересована в торговле с Японией, что готова ради этого идти на дальнейшие уступки. Впоследствии правители Страны восходящего солнца не упускали это из виду и упорно добивались на переговорах от российских представителей удовлетворения своих требований.