Россия как нарциссическое расстройство личности, Украина как нарциссическая травма

Я иногда, особенно когда ПМСю, влезаю в бессмысленные срачи. Потом мне бывает стыдно за впустую потраченное время и метание бисера, но иногда это заканчивается полезными инсайтами.

В этот раз я влезла в дискуссию с Якобинцем по поводу закона Кивалова-Колесниченко. Он считал, что именно его отмена была причиной гражданских безобразий в Лугандоне, я зачем-то пыталась объяснить, что это не так, что почва готовилась задолго, что если бы закон не отменили — нашли бы еще к чему прикопаться, на крайняк сфальсифицировали бы, как речь Тягнибока. Он же продолжал стоять на своем — Рада виновата, не надо было давать повода; ну ладно, он левак, у него правые всегда виноваты (скипнем тот вопрос, что из Тягнибока правый как из меня архиерей). Но на следующий день еще один парень из той же, совершенно не ватной тусовки, совершенно не ватный парень, высказался насчет того, что украинское правительство не должно призывать в войска беженцев. Тут мне уже хватило соображалки не ввязываться. Ему было явно не интересно вникать в украинские обстоятельства, типа у нас война, у нас предлинная граница с Россией, и мы не можем ни одного мужчину призывного возраста без уважительных причин вот так просто взять и освободить, любая страна на месте Украины поступила бы так же.

Но парень явно не мог сочувствовать Украине в качестве «любой страны». Ему нужна была некая идеальная Украина для сочувствия. Украина, которая вся целиком ведет себя как Надя Савченко на допросе, храни ее Боже. Тогда да. А так нет.

И вот тут у меня аларм-то и зазвенел. Мне это требование «будь достойным моего сочувствия» куда как знакомо. Это требование на самом деле никогда не касается совершенства, это перенос стыда на жертву: человек ощущает стыд за свое бессилие, но делать с бессилием ничего не собирается и переносит стыд на жертву, самадуравиновата. В этом месте я обычно заканчиваю контакты с человеком, и с Якобинцем я их закончила, как и со вторым парнем.

Но осталась мысль: что же это за фигня такая, что имперская чумка поражает и антипутинцев? Почему вообще наши старые интернет-знакомые в таких количествах соскакивают с катушек? Почему люди разной политической ориентации — один социалист, другой либерал — реагируют так, словно им одинаково пороблено?

В общем, я пришла к выводу, что политическая ориентация здесь ни при чем, это лежит где-то глубже, где общая национальная культура и ментальность встречаются с личным характером.

У меня слишком длинная история с нарциссизмом, чтобы не опознать, тыкскыть, паттерн.

Что, если так называемый «русский характер» — всего лишь раздутый до национальных масштабов нарциссизм?

Это гипотеза. Давайте проверим.

Итак, что такое нарциссизм? Тётя Вика кагбэ говорит нам, что:

При этом американская вика говорит нам, что нарциссическому расстройству личности подвержены около 1 % населения, а русская сообщает, что: «По данным Национального института здравоохранения США, опубликованным в 2008 году в Journal of Clinical Psychiatry, значительно выросло число американцев, демонстрирующих поведение, удовлетворяющее критериям клинического нарциссизма. Среди 20–29 летних их оказалось 10 %, а среди тех, кому 60–69 лет, лишь 3 %».

Ну а может ли такое быть, чтобы разразило все население какой-то страны? Или хотя бы значимую часть?

Да. Вспомним нацистскую Германию. Ее жители демонстрировали набор симптомов весьма схожий с набором нарциссических «звоночков»:

1. грандиозное ощущение собственного значения (например, преувеличение свои достижения и талантов, ожидание безусловного признания в качестве руководителя)

2. фантазии о неограниченном успехе, власти, блеске, красоте, идеальной любви

3. ощущение своей «исключительности» и «уникальности», убежденность в том, что может быть понят и оценен только такими же «исключительными» людьми или людьми с высоким статусом

4. потребность в чрезмерном восхищении

5. убежденность в обладании особыми правами, убежденность в том, что окружающие должны соответствовать его ожиданиями

6. используют людей для своих собственных целей

7. недостаток эмпатии (симпатический характер), нежелание сопереживать чувствам и потребностям других людей и идентифицировать себя с ними

8. зависть по отношению к другим и убежденность в зависти со стороны других

9. демонстративно высокомерное и надменное поведение или отношение.

Разница в том, что нарцисс прилагает все это к собственной персоне, а нацисты распространяли на весь народ. Все немецкое было для них высшим и особенным: народ и страна, которые притягивали внимание всего мира, возбуждали всеобщую зависть и были предназначены для великих успехов, для превращения в великую силу, позволявшую не считаться с другими ничтожными нациями.

Уже много раз говорили о схожести между нацистской Германией и путинской Россией. Вплоть до того, что Путин и выглядит как Гитлер, изготовленный в Китае. Но эта схожесть, КМК, имеет корни в нарциссизме, родившемся задолго до Гитлера или там Путина. Эти звоночки вообще характерны не только для России или Германии, их можно было с равным успехом наблюдать в Японии эпохи Мэйдзи-Сёва, постреволюционном Китае, Восточной Европе 30-х годов, современном Иране или Испании 17-го века. Не скажу за всю Африку, вся Африка очень велика, но и там наверняка тоже.

Проще говоря, во всех странах, проходящих через период «догоняющей модернизации» и переживающих массированный комплекс национальной неполноценности.

Пока страна переживает свое отставание внутри себя, не сравнивая с другими — оно еще ничего, можно и во внутреннем средневековье без напряжения пожить. Но если уж тебя затянуло водоворот международного рынка и конкуренции, то хошь не хошь, а будешь сравнивать себя с другими, и на почве этого сравнения рискуешь обзавестись нефиговым таким комплексом неполноценности.

Россия находилась в состоянии догоняющей модернизации с момента обретения независимости от татар, но всерьез ввязалась в эту игру при Петре. Я не буду вдаваться в глубокий исторический экскурс, просто набросаю общую схему: Россия получала грандиозных люлей от западного соседа, спохватывалась, усваивала какие-то на тот момент передовые военные технологии, шла на какую-то необходимую для этого модернизацию, выписывала обидчику люлей, после чего успокаивалась на лаврах и почивала на них до следующих люлей, после которых следовал очередной виток модернизации. Толчком к модернизации всегда была война. Мотивацией к развитию — унизительное поражение типа Нарвы, Крымской кампании или Порт-Артура. Критерием успеха — военная победа. Социальные и экономические преобразования оценивались постольку-поскольку. Поэтому в истории сравнения имперской России и Запада не было момента, когда русский мог бы честно признать, что он и его соседи ан масс живут лучше, чем немцы, французы или англичане. Отсюда перманентный комплекс неполноценности, который время от времени удавалось переорать победными фанфарами.

Нарциссизм всегда начинается с комплекса неполноценности. Нарцисс чувствует себя незначительным, ничтожным, жалким — и ненавидит себя за это. Нота Бени — это не имеет непосредственного отношения к вопросу, насколько он социально успешен. Он с таким блеском и плеском обесценивает свои достижения, что, завоюй он целый мир, будет рыдать, глядя на звезды — эх, не дотянуться! Отчего такая фигня? От того, что его личная точка сборки, «локус контроля», находится вне его личности. Нормальная конденсация личности «внутри себя», которая в норме завершается в начале пубертата, не происходит в силу объективных причин. Как правило, этими причинами работаю добрые родители: ребенком со смещенной точкой контроля удобней рулить: дергай себе за рычажки стыда/гордыни и в ус не дуй.

(Как правило, такие родители бывают жестоко ошарашены, когда контроль перехватывает кто-то другой, а любимое чадушко и не думает его отстаивать; но наша песня пока не об этом).

Ну так вот, человек с вынесенной вовне точкой контроля не может так просто взять и осудить себя или похвалить себя за какой-то поступок. Его в детстве, когда закладывались основы поведения, хвалили/осуждали не за поступки, а по желанию левой ноги родителя, причем диспропорционально весомости деяния. Дитя уронило мороженое на чистые штанишки — мамаша кричит, что его за это убить мало; дитя нарисовало каляку-маляку — мама хлопает в ладоши и говорит, что у нее растет новый Рубенс. Причем на следующий день мамаша может пожать плечами, если дитя убьет котенка, а очередную каляку-маляку разорвать под настроение и обругать дитя криворуким ничтожеством. От реального поведения ребенка ничего не зависит, чтобы выжить с таким родителем, остается только, как говорят японцы, «следить за цветом его лица».

Поскольку такие родители, как правило, унижения и обесценивание используют чаще, чем поощрение и похвалу, ребенок с детства накачивается дозой стыда и ненависти к себе. А поскольку жить, ненавидя себя, вообще очень кисло, эта ненависть и стыд загоняются в подсознание. То есть, там где для нормального человека стимулом является ощущение гордости за сделанное, для нарцисса главный стимул — избавление от мучительного стыда, причем любой ценой. Незаслуженная похвала так же рулит, как и заслуженная, и если ее легче получить, то за ней нарцисс и погонится, а осознание разницы между заслуженным/незаслуженным при воспитании не положили, ибо родитель был весь такой внезапный.

Такой ебанутый способ воспитания приводит к тому, что человек реально в глубине души верит: не он сам делает себя хорошим/плохим, а кто-то другой.

Усекли, в чем петрушка? Да, любого человека другие могут заставить чувствовать себя плохо. Они вообще нередко страшные сволочи, эти другие. Но нарцисс реально чувствует, что мнение других делает его хорошим или плохим. В этом разница между нормальным стыдом и нарциссическим стыдом. В норма человек делает какую-то пакость, за пакость ему стыдно, он перестает делать пакость и компенсирует окружающим е последствия — ему перестает быть стыдно. Профит.

Нарцисс же ощущает стыд все время, вне зависимости от того, что делает или не делает. Он стыдится того, что не совершенен. Попросту говоря — того, что он человек.

Откуда я это знаю? Я много читала. И что еще важнее — я переживала нарциссическое расстройство личности. И поверьте мне, дорогие, я знаю, как оно ощущается изнутри — когда кто-то, почти кто угодно, может уничтожить тебя одним словом. Одной мыслью.

Это закопано глубоко внутри. В подсознании. Чтобы это вытащить наружу, нужны годы болезненной терапевтической работы. Так что большинство нарциссов в терапию никогда не приходит, уж шибко сильно больно посмотреть в лицо своему токсичному стыду. А если нарцисс приходит в терапию — то, как правило, с вопросом «Доктор, а откуда у меня поперла такая психосоматика, что я стремительно теряю трудоспособность». Ну то есть, разрушение личности дошло уже до разрушения жизни собственно тела.

Сознательно нарцисс под пистолетом не признает этот стыд, страх и слабость. Они признают только свое «грандиозное Я» и от других хотят того же. Любая попытка критики воспринимается как смертельная рана. И поверьте мне, ощущения именно такие. К критику отношение соответствующее. Нарцисс отвечает на критику неадекватным количеством агрессии.

Продвинутые нарциссы могут имитировать толерантность и самокритику. Фоку состоит в том, чтобы бичевать себя за то, чего ты в реальности не делал или за какие-то ерундовые промахи. Но укажи нарциссу на реальный просос — и ты увидишь, как грузовик говна влетает в скоростную турбину. Ну, такой будет эффект.

Некоторые нарциссы находят отраду в нарциссическом самоунижении. Обычно это те, кто отчаялся стяжать похвалы за некие достижения. У них это идет циклами: сначала попытка выстроить «грандиозное я», неизбежное поражение (неизбежное потому что, эй, НИКТО не совершенен!), погружение в чувство собственного ничтожества и жалость к себе, а затем сбор урожая «нарциссического питания» для новой попытки выстроить грандиозную личность и по кругу. Это в основном для мужчин способ, творческих и околотворческих.

Итак, нарцисс реально в глубине души верит, что хорош он или плох — зависит от оценки окружающих. Стало быть, он должен любой ценой добиваться позитивных оценок, чем больше, тем лучше. Нарциссы «сидят» на людях как на наркотиках. И, как наркоманы, они не могут остановиться на какой-то определенной дозе, в прорву нарциссического стыда уходит все. И когда у них «ломка», они пускаются во все тяжкие, потому что даже ненависть лучше, чем ничего. Но они никогда не винят себя, всегда виноват кто-то другой. Нарцисс может погрузиться в самоуничижение и выдавать его за раскаяние и желание искупить вину — но это лишь для того, чтобы вызвать восхищение своим совершенным покаянием и искуплением. Оставьте нарцисса без дозы нарциссической поддержки, и… ну, вы поняли: грузовик говна и турбина.

Но люди, как правило, не любят душей из говна. Поэтому нарцисс в конечном счете остается одиноким.

Вот в общих чертах описание того, что такое быть нарциссом. Давайте глянем теперь, что такое быть русским.

Национальный характер — это миф во всех смыслах слова. Миф в смысле «неправда» — нет, не все евреи сообразительные и скупые, не все русские пьяницы, не все французы бабники итэдэ.

Но это также миф в смысле «правда, которая больше, чем факт». Евреям приходилось быть сообразительными и прижимистыми во времена гонений, чтобы дать детям лучшее будущее — и вообще хоть какое-нибудь. У французов больше 600 слов для обозначения секаса и вовлеченных органов — скажете, это просто так? Россия уверенно входит в пятерку лидеров по потреблению алкоголя на душу населения старше 15 лет. Да, не на первом месте. Да, молдаване, чехи и венгры впереди. Но топ-5 — это тоже не хухры-мухры.

Как правило, национальные стереотипы в приложении к каждому конкретному человеку ложны, но чем шире охват, тем больше приближение стереотипа к правде. Стереотип вообще, по определению, — «то, что придает объемную форму». Мы его формируем — но и он формирует нас, хотим мы этого или нет. Да, я могу отвергать национальный стереотип жадного, предприимчивого и помешенного на независимости хохла. Я далеко не предприимчива, насчет независимости… ОК, виновна; но когда я не могу заставить себя выбросить вещь, которая еще в хорошем состоянии, просто не нужна мне — я говорю себе и другим, что не дает внутренний хохол. И я не знаю, какова в этом доля шутки.

Главное, на чем я хочу заострить внимание — тот факт, что я практически не обращаюсь к своему «внутреннему русскому», хотя, казалось бы, я по материнской линии чистокровная русачка и русее не бывает. Русский — родной, украинский я учила в школе. Но когда я соответствую какому-нибудь русскому национальному стереотипу — например, ввязываюсь в питейное состязание — я все равно вспоминаю про себя Марусю Кайдашиху, а не, скажем, Левшу.

Был только один эпизод в моей жизни, когда «внутренний русский» весьма властно ко мне воззвал — но примечательно то, что я на тот момент не опознала его как «внутреннего русского».

Странно? Не совсем. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что быть русским — это, в сущности, быть никем.

Смотрите. Национальные стереотипы обычно содержат в себе негативные, амбивалентные и позитивные черты. Украинцы жадные (негативная черта), помешаны на независимости (амбивалентная), предприимчивые (позитивная).

Евреи: скупые (негатив), приспособленцы (амбивалентно), умные (позитив).

Грузины: коррумпированные (негатив), сексуально невоздержанные (амбивалентно), гостеприимные (позитив).

Молдаване: глупые (негатив), трудоголики (амбивалентно), старательные (позитив).

Эстонцы: тормозные (негатив), молчаливые (амбивалентно), рассудительные (позитив).

Чукчи — совершенно нецивилизованные (негатив), близки к природе (амбивалентно), хорошие стрелки (позитив).

Армяне хитрые (негатив), хитрые (амбивалентно), хитрые (позитив).

Русские… вот тут начинается самое интересное. Ладно, что там, просто приведу выдержку из одного перца, написавшего о русском национальном характере в анекдотах:

http://www.rusnauka.com/10_NPE_2008/Philologia/29153.doc.htm

Первое впечатление: чувак вообще не понял, о чем анекдоты. Второе впечатление: чувак понял, о чем анекдоты, но не понял, что в них русские характеризуются вовсе не позитивно. У него слепое пятно там, где о характере нужно судить по поступку, он реально считает, что анекдот, где русский ругает условно-русского дураком за щедрость, характеризует именно русскую щедрость.

Анекдоты про русских (в смысле, те, где педалируется национальность), преподносят нам героя, созданного как будто из одних отрицательных черт: пьяница, дурак, агрессивный, эгоистичный, злобный, нецивилизованный, безрассудный ленивый сквернослов… но при этом почти во всех анекдотах русский выигрывает. Будь то чемпионат мира по пьянству и мату или просто способность поставить на своем хотя бы и всем во вред (ящик водки и этих двух пидорасов обратно!) — русский выигрывает.

Так что да, с одной стороны, как пишет профессор Зубарева, анекдот вроде бы как есть форма национальной самокритики. А с другой стороны, как пишет она же — чем ближе к телу народа, к каким-то статистически подтверждаемым закономерностям в его жизни, тем снисходительней интонация:

http://ecsocman.hse.ru/data/2013/03/11/1251433807/Zubanova.pdf

Ну ладно, анекдоты — это все смехотульки-смехуечки. Давайте посмотрим на более высокие пласты культуры. На классику, чхорт возьми.

Н.О. Лосский в своей книге «Характер русского народа» упирает на религиозность. «Основная, наиболее глубокая черта характера русского народа есть его религиозность, и связанное с нею искание абсолютного добра, которое осуществимо лишь в Царстве Божием, — пишет он. Совершенное добро без всякой примеси зла и несовершенств существует в Царстве Божием потому, что оно состоит из личностей, вполне осуществляющих в своем поведении две заповеди Иисуса Христа: любить Бога больше себя, и ближнего, как себя. Члены Царства Божия совершенно свободны от эгоизма и потому они творят лишь абсолютные ценности, — нравственное добро, красоту, познание истины, блага неделимые и неистребимые, служащие всему миру».

Ну что ж, помер Николай Онуфриевич в 1965 году — то есть, у него была масса времени заценить проявления этой религиозности начиная с 1917 года. А кстати, свой труд про характер русского народа он напечатал в 1957.

Исследование свое он построил на изучении русской литературы и биографий ее создателей. Давайте и мы спляшем оттуда же. Но прежде еще раз отметим: чувак, назвавший основной, наиболее глубокой чертой русского народа религиозность, как-то умудрился это увязать у себя в голове с атеистической вакханалией 20-х годов, с разрушением церквей, расстрелами священников, разгоном монастырей и т. д.

Что, он один такой? Никак нет!

Русские классики обожали (вплоть до обожествления) русский народ. Они превозносили такие добродетели русских, как терпение, отвагу, стойкость, отчаянную храбрость, свободолюбие, доброту, великодушие и сострадательность. Туда же классику кинематографа и вообще «старое доброе любимое кино».

Но с этими добродетелями, как и с религиозностью, получается интересная фигня. Возьмем, допустим, храбрость. Возьмем русскую женщину из некрасовского «Мороза-красный-нос», которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. А теперь посмотрим шире на творчество того же Некрасова и увидим очень похожий типаж женщины в «Кому на Руси жить хорошо». Только эта женщина покорно сносит издевательства мужа, свекрови и золовок. Впрочем, и героиня «Мороза» в финале замерзает насмерть, сдавшись перед вдовьей участью и суровой зимой.

Или возьмем солдатскую храбрость. Толстой, Лев Николаич. Платон Каратаев, вера-отвага-духовность во все поля. Но обратимся к другому его тексту, «После бала» — там зольдатики бьют своего товарища смертельным боем, не слушая просьб о пощаде, покорно и вместе с тем жестоко. И самое страшное во всем этом — признание героя: «Что ж, вы думаете, что я тогда решил, что то, что я видел, было — дурное дело? Ничуть. „Если это делалось с такой уверенностью и признавалось всеми необходимым, то, стало быть, они знали что-то такое, чего я не знал“, — думал я и старался узнать это. Но сколько ни старался — и потом не мог узнать этого».

Патриотизм? «Бородино» и «Прощай, немытая Россия» написаны одной и той же рукой.

Короче, возьмите любую из превозносимых русских добродетелей, возьмите классика, который ее превозносит — и вы увидите в его же текстах опровержение.

Думаете, сами русские классики этого не замечали? Еще как замечали. А уж русские философы опосля выдумали концепт «загадочной русской души», в которой одновременно уживаются:

«1. широта души — отсутствие формы;

2. щедрость — расточительство;

3. свободолюбие — слабая дисциплина (анархизм);

4. удаль — разгул;

5. патриотизм — национальный эгоизм».

А как увязать свободолюбие с тем фактом, что крепостное право отменили аккурат в тот год, когда в Лондоне построил первое метро? А никак. Загадочная русская душа любит свободу, но просит кнута. Да, американцы оказались еще бОльшими лицемерами, но они хоть воевали за свободу для этих негров; за свободу русского крестьянина не воевал никто, кроме кучки экстремистов.

Конечно, дураками классики не были. Они прекрасно видели, в каком жалком состоянии находится народ, и понимали, что, сколь его ни прославляй, это жалкое состояние не изменится. Они были свидетелями (а то и соучастниками!) немыслимых унижений, мучений, злоупотреблений — и ничем не могли помочь. Даже если у них была власть, как у Салтыкова-Щедрина, они не могли переломить целую систему лжи, эксплуатации и подавления.

При этом они сами бывали в заграницах и видели, как бунтуют луддиты, чартисты и прочие карбонарии. И не могли не отдавать себе отчет в том, что этим бунтовщикам — иногда, чрез большие жертвы, не в полном объеме, со страшным скрипом, пердячим паром — но удается все-таки добиться своего! А у себя дома приходится мириться с тем фактом, что народ, вполне способный на безбашенную отвагу в битве с внешним врагом, втоптан в совершенную безропотность.

А еще ж у них у многих были свои рабы, да-с. И как-то не получается одновременно конституция и севрюжина с хреном, и на свободу рабов отпустить, и свое благосостояние сохранить. Да и их благосостояние тоже.

В общем, они выдумали себе копинг-технику… да-да-да! Именно! Они сочинили концепт русского народа как коллективного Христа, народа-мученика, искупающего грехи «безбожной бездуховной Европы».

Тут-то Тютчев и выблевал свое знаменитое:

Вот это самое распространенное мнение русских о себе. Россия богоподобна, точка. Ее пути, как и Господни, неисповедимы, но она страдает всем во искупление.

Тут встает вопрос — если русский народ Коллективный Христос, то кто же, ять, коллективный Пилат? Ответ, казалось бы, очевиден — элита, верхушка, царь и нобилитет, но для славянофилов, тогдашних русских националистов, царь был священной коровой. Поэтому они винили во всем… Бинго! Бездуховный запад, ради гонки с которым бедняжки-цари вынуждены были построить государство-машину по немецкому же образцу. Ну и евреев еще, куда ж без этого.

А теперь печальное резюме. Нет никакой загадки в загадочной русской душе. Есть нарциссические «качели» между подсознательно переживаемым ничтожеством и грандиозными претензиями. Токсический стыд за соучастие в угнетении и попытка вытеснить его в подсознание, раздувая мессианские фантазии.

И да. Эта нарциссическая диссоциация между грандиозностью ложного «я» и переживаемой ничтожностью реального характерна для большинства обществ раннего модерна. Не только в России интеллигенция пыталась раздувать национальное эго, чтобы закрыть зияющее осознание своего отставания от Запада — то же было в Турции, Польше, Китае, Японии и где только не. Почему? Потому что национальные элиты первыми впадали в нарциссический соблазн. Им же нужно было как-то объяснять себе тот неловкий факт, что женщины на фабриках умирают от 16-часовой работы в то время как они развлекаются европейскими нарядами, блюдами и танцами. Кто первый в ограблении своего народа — то и больше нуждается в грандиозном нарциссическом оправдании.

С нациями это работает так же, как и с личностями. Имеется жалкое положение народа и переживаемый народом стыд. Имеется способ выбраться из этого жалкого положения — трудоемкий, длинный и болезненный (особенно для национальной элиты, рискующей утратить свои привилегии при смене социальной формации). Имеются соседние народы, которые живут лучше. И невероятный соблазн сказать: да, может, они и живут лучше — но мы сами по себе лучше! Мы живем хуже — потому что, в отличие от них, не заботимся только о своем корыте, мы духовные, жертвенные, честные и скромные, и преданные заветам отцов. Мы счастливы в нашей бедности. Стяжать богатство мы могли бы легко, но мы не хотим, богатство нас испортит. Бедность делает нас гордыми и стойкими.

В реальности бедность не делает человека сильным. Она делает его жестоким. Русская литература полна лютых зверств, но авторы зачастую нарциссически слепы или снисходительны к ним, даже когда описывают их собственной рукой. Достоевский описывал невероятную бедность, истязания детей, алкоголизм и проституцию — и ему это не мешало превозносить русское великодушие, «Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа».

Ишосукахарактерно — Достоевский ни на йоту не задумывается о том, что великодушие — черта, которая требует развития и культивации. Оно должно открыться «стихийно», уцелеть «неповрежденным» чудесным образом — а не быть воспитанным сознательно.

Интересно, почему же великодушие русское еще не открылось в своей неповрежденности, а? Кто знает?

Спонтанная, чудесная трансформация из гадкого утенка в прекрасного лебедя — типичная нарциссическая фантазия. Нарцисс никогда не фантазирует о том, как он создаст в себе добродетель — зачем, он и так совершенен! Это совершенство должно только открыться миру. Русский народ не нуждается в «возделывании разума» — он уже народ-богоносец! Тут и захоти, а не скажешь лучше, чем самый народный писатель, Максим Горький: «В творениях мещан на эту тему есть много любопытного, но самое замечательное в них — соединение таланта с какой-то истинно восточной ленью ума и татарской хитростью, которой мещане прикрывали эту лень мыслить смело и до конца яркопестрыми словами восторга пред народом. Немой, полуголодный, безграмотный народ, по уверению мещан, был призван обновить весь мир таинственной силой своей души, но для этого прежде всего требовалось отгородить его от мира высокой стеной самобытности, дабы не коснулся его свет и воздух Запада. Он, еще недавно награда вельможам за придворные услуги, живой инвентарь помещичьих хозяйств, доходная статья, предмет торговли, вдруг стал любимой темой разговоров, объектом всяческих забот о его будущей судьбе, идолом, пред которым мещане шумно каялись во грехах своих.»

Впрочем, такого рода интеллектуальная порка впрок не шла: обычно ответом на нее было впадание в самоуничижение, сбор нарциссической поддержки, а затем — новое раздувание грандиозного эго, которое, как правило, кончалось позорным проигрышем очередной «маленькой победоносной войны». Один из таких фэйлов плавно перешел в Октябрьскую революцию — или, вернее, в Февральскую революцию и Октябрьскую контрреволюцию.

И это что-то изменило? Ни хрена! Нарциссы никогда ничему не учатся, потому что не могут вообразить себя несовершенными и нуждающимися в науке. Русский народ остался коллективным Мессией, только новой Благой Вестью стала Всемирная Революция.

Конечно, и эта миссия провалилась. А что у нарцисса не проваливается?

Вот есть такое популярное мнение, что русских спортили и сглазили большевички. Из которых, конечно же, большинство было евреями, дадада. Черта с два. Это началось задолго до Ленина. Задолго до Петра (который сам был грандиозным нарциссом, куда правду денешь). Миф о «Третьем Риме» — не причина, но следствие веры в то, что русские есть единственный «истинно христианский народ» на земле. Эта нарциссическая раздвоенность коренится глубоко в татарских временах, но я не буду углубляться аж туда. Давайте сконцентрируемся не на причине, а на следствиях.

Итак. Самопрезентация русских в их же современном фольклоре противоречива: черты и свойства не очерчиваются четко как позитивные или негативные, при этом именно негативные черты выпячиваются и преподносятся как некий особый предмет гордости. Это похоже на подсознание нарцисса, куда загнано ощущение собственного ничтожества.

В классической литературе эти недостатки оттеняются и перекрываются противоположными добродетелями, превозносимыми сверх всякой меры. Нередко русских при этом порицают за пороки — но и пороки носят эпический, былинный характер. Это здорово смахивает на цикл самовозвеличивания-самоуничижения.

Ну а что насчет литературы модерна? От 1900 года и дальше?

Ну, от книг революционной и сразу-после эпохи — «Конармии», рассказов Шолохова и «Тихого Дона», «Как закалялась сталь», «Разгром» и проч., у меня два впечатления: а) это чудовища; б) они вполне довольны таким положением дел.

Думаю, это было неизбежно. Когда народ начинает всерьез считать себя богоподобным, он скатывается туда, куда скатился и самый знаменитый персонаж, впервые заявивший о своем богоподобии. Падение Российской Империи было грандиозным — но большевики восстановили Империю и вновь спустили ее на воду вместе с нарциссизмом, потому что куда ж без главного двигателя-то. За 73 года их правления этот двигатель окончательно пошел вразнос. Отрыв от реальности и самоуничтожение народа, как следствие, пошли эпическими темпами. Именно при большевиках наконец стало ясно, что быть русским — означает быть никем, всего лишь материалом для великих социальных экспериментов. Сам концепт народа-мученика раскрутился на всю железку: счет убитым, замученным и погибшим в войнах пошел на миллионы, причем даже миллионы можно подсчитать с точностью до «плюс-минус лапоть». Ценность человеческой жизни упала в ноль, но величие Первого Государства Рабочих и Крестьян возросло до абсолюта. Если бы Сталище не изволило сдохнуть, черт знает что могло бы стрястись.

Его смерть оттянула, но не остановила развал СССР. Он был нарцисс, мегаломаньяк — но не он создал эту систему нарциссического мученичества, он был подобран и взращен ею. И система продолжала воспроизводить себя после его смерти, как это обычно бывает с нарциссизмом, от поколения к поколению: родители калечат детей, дети — внуков и так далее. Я застала самый конец, когда отрыв идеологии от реальности стал уже некомпенсируемым. Учителя на политинформациях рассказывали, как несчастны наши сверстники в Италии и США — а на переменах торговали друг у друга итальянские сапожки и американские джинсы. Мы обязаны были верить, что живем в лучшей стране мира, в то время как все вокруг нас кричало об обратном.

Вы знаете, чем оно кончилось.

Хотя оно, сцуко, не кончилось…

Да, ремарка в сторону. Нынешние националисты вельми порицают большевичков за «денационализацию» русских, превращение их в «клей» многонациональной советской державы. Но если пристально всмотреться в историю, становится видно, что ничем другим русские и не были при царях. Им просто разрешали осознавать свою роль клея и гордиться ею.

И еще одна ремарка в сторону. Русские добродетели, превозносимые классиками, направлены, как правило, «вверх» и «вовне». Достоевский рассказывал о севастопольских солдатах, которые спасали в первую голову раненых французов, а потом уж своих: «русского-то всякий подымет, а француз-то чужой, его наперед пожалеть надо» и патетически вопрошал: «Разве тут не Христос, и разве не Христов дух в этих простодушных и великодушных, шутливо сказанных словах?» Впору биться головой об стену — нет, чувак, тут ни разу не Христос, Христос указал бы прежде на тех. Кто сильней страдает, без различия «свой-чужой». Тут именно нарциссическая показуха перед чужими, когда «на миру» и с одобрения начальства работает правило «сам погибай, а товарища выручай», а «где все свои», как в «После бала» — «умри ты сегодня, а я завтра». И господин Лосский, чтоб ему земля была пухом, обожает ссылаться на Наполеона, англичан и разных прочих шведов как на свидетелей превосходства русского духа. «Корреспондент английской газеты, видя подобные случаи, выразился: „это армия джентльменов“. Пушкарев в своей статье о большом диапазоне добра и зла в русском народе приводит ценные цитаты о поведении русских на войне из книг англичан, профессора Пэрса, Мэкензи Уоллеса и Альфреда Нокса. Пэрс пишет о „простой доброте русского крестьянина“; „эти качества подлинного русского народа займут свое место среди лучших факторов будущей Европейской цивилизации“. То же пишет и Уоллес: „нет класса людей на свете более добродушного и миролюбивого, чем русское крестьянство“. Нокс говорит: „Русское крестьянство существенно миролюбивое и наименее империалистическое в мире“.

Солдаты Советской армии нередко вели себя отвратительно, — насиловали женщин, грабили всё, что нравилось им. Не только солдаты, даже и офицеры отнимали у всех часы. Интересно однако наблюдение профессора психологии Братиславского университета в Словакии. Он встретил Советскую армию в деревне, где жили его родители, и близко наблюдал поведение русских солдат. „Они ведут себя, как дети“, говорил он, „награбят много часов, а потом и раздают их направо и налево“».

Если присмотреться к добродетелям, которые так превозносят в русском народе, мы увидим, что это добродетели солдата. Храбрость, стойкость, терпение, великодушие и милосердие — но самое главное: подчинение.

Цари разрешали русскому народу черпать в этом основания для нарциссической гордости. Большевики тоже — только они распространили это на весь «многонациональный советский народ», что обидело русских, тут же выбив у них из-под ног почву исключительности.

Но постсоветское правительство обидело их сильнее всего. Оно объявило о прекращении противостояния и ограбило дарагих рассеян в лучших чувствах, лишив источника нарциссической грандиозности. Ельцин мог бы расстреливать каждый год по парламенту — и ему бы простили, если бы он по-прежнему раздувал кадило русского/советского национального превосходства над прочими народами. Но он оставил россиян наедине с осознанием ничтожности, и вот за это, не за что-либо еще, его будут проклинать, пока не сойдет в могилу последний «рожденный в СССР».

Вы все еще помните метафору насчет грузовика с говном и турбины?

Она оказалась не такой уж метафорической.

Итак, по итогам дискуссии с Якобинцем и тем еще парнем у меня случился вот этот самый вполне полезный инсайт насчет того, почему я никогда не обращалась к своему «внутреннему русскому». Потому что в этой субличности нет ничего позитивного. Не в том смысле, что «только негатив», а в том, что она вообще не наполнена никаким содержанием, пустотна. Быть русским — это значит быть каким? Делать что? — нет ответа. Причем эта пустотность ощущается не как «отсутствие ощущений», а вот именно как дыра в вакуум, куда начинает затягивать людей и вещи в фантастическом кино, когда образуется пробоина в обшивке корабля. У нее один, единственный, но очень настойчивый зов: слиться с другими русскими и стать частью чего-то «большого и чистого».

У меня было время, когда я этому соблазну поддалась. Ну, почти поддалась. Кто меня давно знает, помнит «имперский период», когда я хвалила Рыбакова и была за интеграцию Украины с Россией.

Спасли меня две вещи. Первая: Римско-Католическая церковь. То есть, тягу к «большому и чистому» может утолить любой «изм», дырку между подсознательным ощущением собственной ничтожности и осознанным стремлением к грандиозности принадлежность к грандиозной группе затыкает хорошо. Но в данном случае Российско-Советская Империя с ее жалкими претензиями на «Третий Рим» разгромно проиграла в сравнении с собственно первым Римом.

И второй момент, который меня спас от «оватнения» — я видела, что единомышленники стремительно портятся или по каким-то причинам уже испорчены. В частности, на фоне разговоров о «соборности» о «коллективной душе православного мира» в них отчего-то неистребима тяга к мелкому подсиживанию и предательству. При этом они могут на голубом глазу поддерживать отношения с человеком, которого предают, зная, что он знает…

В общем, ну и шайка у этого Тома Сойера, одна шваль.

Ну и «задничное» ощущение бессодержательности, пустотности. Мой «внутренний хохол» раздражал меня примитивностью своих нужд: ничего возвышенного, весь о хлебе и желательно с маслом. Внутренний русский звал слиться в экстазе с другими русскими — но совершенно не знал ответа на вопрос «а что дальше»? Я на тот момент была уже не первый год замужем и знала, что семейная жизнь не из одних оргазмов состоит. «Мы русские, какой восторг!» — ну, восторг, а дальше что?

Я наивно полагала, что другие русские, более продвинутые, мне расскажут.

А вот нифига.

(Кстати, я думаю, что вот здесь и пролегает водораздел между ментальной Украиной и ментальными титушечными республиками: для русских, которые сейчас стоят за Единую Украину и даже сражаются за нее с оружием в руках, принципиален именно этот вопрос: что дальше? Ну, присоединились к России, набухались на радостях, протрезвели, дальше что будет? Ах, у вас нет четкого представления. Тогда чемодан-вокзал-нахер, я не хочу губить свое настоящее и будущее ради пятиминутки восторга).

Потом была Тузла и я с ужасом увидела, что это, собственно, и все. «Какой восторг», и в угаре этого восторга разрешать себе все и смотреть на всех свысока. Ничего больше.

Ты можешь быть русским с деда-прадеда, обожать Пушкина и Тургенева, говорить по-русски и писать без ошибок — но тебя никогда не признают своим, если ты не разделяешь этой тяги к сбиванию в кучу и не хочешь быть частью Империи. От Курбского до наших дней это остается непреложным. И наоборот: если ты иностранец, но стремишься в Империю — ты русский, гляньте на Жерара Депардье.

До смешного доходит. Некая русская патриотка проживает в Германии, она бывшая жена этнического немца, ее дети этнические немцы, она платит налоги в Германии, растит детей в германии (ибо хорошо знает, каково проблемным детям в России), она даже не православная, она римский католик. Но она опознается руспатами как «своя», потому что ругает запад и хвалит СССР.

И наоборот — Аркадий Бабченко живет в Москве, налоги платит в России, детей растит в России, дважды сражался за Россию в ее колониальных войнах — но стоило ему начать позитивно отзываться о Майдане и АТО, как он враг народа и русофоб, и бабушка еврейка…

Самая жестокая ирония тут состоит в том, что обычно именно патриоты — злейшие критики своей страны. Но мы помним из первой части про нарциссизм и критиков, так?

Я уже писала, что главная проблема с русским национализмом — в том, что это вообще не национализм. Национализм — это стремление сделать лучше своему народу. Даже такое ебанько, как Гитлер, озаботилось не только нарциссическими чаяниями немцев, но и дорогами. Если удержание Империи сделает нации хуже — обойдемся без Империи.

Но русский национализм — это именно удержание Империи любой ценой и расширение оной без оглядки на возможности и последствия. Это настолько не национализм, что в советские годы легко прокатывало за интернационализм. Только настоящий интернационализм — это «все нации хороши», а советский — «все нации хороши, пока они с нами и пока мы можем с ними делать что хотим».

Вот почему русское националистическое движение во все времена выглядело так жалко: с одной стороны, русский националист, если хоть немного мозга есть у него в голове, понимает, что Империя губит нацию, что она снова и снова использует ее как расходный материал в своих проектах — и что нужно против этой Империи что-то предпринять; но его «внутренний русский» при этом стремится слиться с Империей в экстазе. Как тут не профейлить эпически все дело.

Во времена перестройки казалось какое-то время, что нарциссический цикл сейчас Россия сломает. Люди окончательно поняли, что одновременно быть грандиозным и стоять в очереди за сахаром по талонам ни фига не выходит. К черту грандиозность, мы хотим достатка! Мы хотим нормальной еды, хорошей одежды, машин, которые ездят и сервиса, который обслуживает. Реальность победила.

А вот хрен. Оказалось, что тяги к достатку недостаточно. Не происходит чудодейственного преображения реальности, на которое нарцисс всегда рассчитывает. Нужна терапевтическая работа, нужно выкапывать и выковыривать из подсознания свое «ничтожное я», свои прососы и грехи.

У немцев это выкапывание и выковыривание приобрело буквальный характер: союзники гоняли их в концлагеря выкапывать трупы жертв и перезахоранивать на гражданских кладбищах. И как жаль, Господи, как жаль, что коммуняк не заставили раскапывать Бутово или Быковню или другие места массовых захоронений. Меньше было бы паскудных шуточек про «сорок миллионов, убитых лично Сталиным».

Вместо момента осознанности Перестройка стала очередным циклом нарциссического самоуничижения. За которым пошла новая перезагрузка — «поднятие с колен».

Самое плохое в нарциссическом расстройстве — то, что его непосредственный виновник, как правило, начинает страдать уже поле того, как заставил пострадать всех в воем окружении. То есть, оно не может поразить одну персону и на том остановиться — пораженная персона в ходе жизнедеятельности распространяет вокруг себя. Причем те, кто имел несчастье нарцисса полюбить, страдают больше всего.

Повреждения, которые нарцисс оставляет на психике окружающих, называются нарциссической травмой.

И Украина пострадала от нее тяжко.

Многобуков о нарциссической травме. Внешне она выглядит как проявления нарциссического характера в человеке, который сам по себе не нарцисс. Вот если в вашем кругу есть кто-то, кто нарциссом не был, но сочетался с нарциссом браком, вы начнете в его/ее поведении замечать нарциссические черты. Почему они проявляются? Потому что нарцисс стремится разрушить личность партнера и тот выстраивает защитные механизмы.

Начинается с идеализации. Нарцисс оголтело идеализирует партнера, друга, ребенка — потому что все, кто имеет к нему отношение, должны быть совершенны. Но никто не совершенен, так что эта фаза всегда коротка. Ну и нарцисс реально не может потерпеть рядом с собой кого-то превосходящего или хотя бы равного. Так что дальше начинается фаза обесценивания или фаза «ты можешь и получше»: каждое персональное достижение партнера/ребенка/друга либо присваивается нарциссом, либо обесценивается. Затем начинается фаза унижения: благополучно лишив жертву личных достижений, нарцисс внушает ей, что она полное ничтожество, а нарцисс — единственное светлое пятно в ее мизерной жизни. Дальше идет фаза прямого насилия: физического, психического, экономического.

Почему это происходит? Во-первых, потому что внутри нарцисс ощущает свое ничтожество и не верит, что кто-то может любить его и быть с ним добровольно. Во-вторых, у нарцисса «я» нестабильно, локус контроля снаружи — и ему страшно, что кто-то завладеет контролем. Он боится, что его будут опять унижать, наказывать и прессовать, как делали любимые родители, и проецирует этот страх на других любимых. В-третьих, из-за размытости своего «я» он не очень хорошо отличает свою личность от других. То есть, на сознательном уровне он прекрасно понимает, что он отдельно, а Вася Пупкин отдельно, но на уровне подсознания при интеракции с Васей он уже фигово понимает, где его эмоции и потребности, а где Васины. Если нарцисс Васю ненавидит, он это воспринимает как «Вася ненавидит меня», особливо если религия мешает ему ненавидеть Васю откровенно (Коля, я машу тебе ручкой). Если он Васю любит, то Вася однозначно любит его, и в каждом жесте Васи он эту любовь к себе прочитывает. Если со временем выясняется, что Вася таки не любит, то Вася сцукопредатель и нет ему прощения. А если Вас таки любит — Боже храни Васю, ему предстоит весь этот цикл от идеализации до насилия. Потому что нарцисс будет требовать полного растворения в себе, а когда добьется этого — обнаружит, что любить больше некого и пойдет искать новую жертву.

Идеализация-обесценивание-унижение-насилие при этом не сменяют друг друга, а дополняют и усугубляют.

Я хочу, чтобы вы знали: нарцисс вовсе не ощущает себя успешным хищником. Напротив, он ощущает себя жертвой. «Я влюбился в нимфу, а она превратилась в пошлую бабу с примитивными желаниями» — стандартная лав-стори нарцисса. Вот эта пошлая баба и страдает от нарциссической травмы.

Самые сообразительные уже заметили паттерн, да?

Дарагие россияне любят описывать свои отношения с бывшими колониями в терминах семейных отношений, особенно братства. И, конечно, русский народ — старший брат (скипнем тот неловкий момент, что грузины и армяне крестились за полтысячелетия до русских, а Киев был процветающим средневековым городом, когда на месте Москвы находилось болото). Сейчас Москва на коне поэтому русские — «старшие». И именно они ведут «младших братьев» …а куда, собснно? А неважно, куда бы старший брат ни вел — все хорошо. Он же старший.

Русские любят «младших братьев», эти маленькие гордые нации, геройски сражавшиеся против захватчиков — турков там разных, татар, поляков и немцев, и кто там еще пытался захватничать. И сражались они гордо и бесплодно, изнемогали, пока русский старший брат руку не протянул и не помог захватчику ввалить. А тогда уже они счастливо воссоединились с братом и стали частью Империи.

И как только они частью Империи стали, как тут же кинулись изучать русский язык, великий, могучий, правдивый, свободный, и поняли, что он намного лучше, чем их языки. Так что они легко перешли на русский или, по крайней мере, заменили алфавит на кириллицу (кроме вечно подозрительных прибалтов, постоянно косящих на Запад, да грузин с армянами, упорно цепляющихся за свои архаичные кракозябры).

Но некоторые, прямо скажем, отщепенцы и сукинсыны нахально заявили, что Россия — такой же захватчик, как и те, другие, что «освобождение» в ее исполнении — такое же завоевание, вид сбоку, и боле ничего. Они держатся за свои смешные языки, пытаются сочинять на них какую-то жалкую литературу, ковыряются с фольклором — словом, сепаратисты и буржуазные националисты. При царизме с ними панькались, ссылали в ссылки, при Советах расстреливали и в лагеря загоняли — даже странно, почему не помогло, и в 1991 году эти пидарасы провозгласили свои суверенитеты, укусили руку кормящую, сцуки такие. Но мы их не бросили, мы им устроили свои марионеточные режимы, поэтому они рано или поздно поумнеют и вернутся к нам, ну а самых паршивых мы заставим.

То есть, цикл «идеализация-обесценивание-унижение-насилие» в государственном масштабе. Мы сейчас проходим фазу насилия, как вы успели догадаться.

Сердцевина украинского национального «эго» сформировалась до эпохи интенсивных контактов с пост-монгольской Русью. Сепарация, сопряженная с развитием национального самосознания, была направлена на католическую Польшу главным образом. С ней дружились, воевали, мирились, сливались, разъединялись, Московия была где-то на периферии. Именно в то время у украинца сложился сердцевинный «образ себя» — запорожского казака, «несгибаемого, непреклонного, несломленного». Да, Украина никогда не сводилась к одному только Войску Запорожскому, но именно оно было ключевой политической силой в этой местности.

Именно в качестве гетмана Войска Запорожского Богдан Хмельницкий провел Переяславскую Раду и подписал Мартовские статьи. С точки зрения России, мартовские статьи были этаким вечным брачным контрактом священного и нерушимого союза, заключенного на небесах.

С точки зрения тогдашних украинских вождей и лично Богдана это был политико-военный союз против Польши, и он закончился, когда царь, нарушив условия договора, подписал с Речью Посполитой мир. Казаки рассуждали в западных терминах вассалитета и сюзеренитета, цари — в терминах восточного деспотизма. Московский посол, представлявший на Раде царя, отказался присягать казакам на верность — «Царь не присягает подданным». На этом основании ряд казачьих полковников, в свою очередь, отказались присягать на верность царю и подписывать артикулы. То есть, договор был сомнительным с самого начала, через 13 лет он окончательно скис, а самое главное — Мартовские статьи не содержали ни полслова о присоединении Украины к России! Гетман присягался платить дань и идти воевать по призыву царя со всем Войском Запорожским. Что за хрень, откуда выскочило это «воссоединение Украины с Россией»?

Вот эта вот разница между российской и украинской точкой зрения — один из ключевых моментов в наших отношениях. Россия, как бы она себя ни называла — Империя, СССР, Федерация — никогда не считалась с украинской точкой зрения. Для них этот временный военный союз был согласием воссоединиться навсегда, точка.

Вот та вот неспособность встать на чужую точку зрения есть ключевой проблемой в отношениях с нарциссами. Это называется нарциссическим эгоцентризмом.

Немного эгоцентризма — это нормально. Откуда у нас возьмется своя собственная перспектива, если мы на все будем смотреть с чужой точки зрения? Но время от времени нужно переключаться на чужие точки зрения, чтобы понимать других лучше.

Нарцисс на это просто не способен. Вообще. Он может совершенно искренне стараться, неважно, все равно получается только проецировать на других свои мысли и эмоции. Он чувствует себя то грандиозным, то ничтожным — следовательно, в зависимости от фазы, и другие полагают его грандиозным/ничтожным. Представить себя обычным, представить, что мысли окружающих могут быть о ком-то/чем-то кроме — за пределом его воображения.

Та же хрень в русско-украинских отношениях. Идет ли речь о материях исторических или современных — неважно, единственная точка зрения всегда российская. До смешного дошло: и националисты, и либералы начали видеть в Украине «альтернативно-русский» по отношению к путинистской Империи проект, с той разницей, что для нациков этим альтернативным проектом является их титушечная «Новороссия», а для либералов — собственно Украина, ее русскоговорящее меньшинство. Одни желают нас уничтожить, другие желают нам победы, и обое рябое забывают спросить, хотим ли мы быть «альтернативно-русским проектом».

Не диво, что сами украинцы так живо приняли полушуточную «национальную идею» от Леся Подервянского: «Від’їбіться від нас усі!».

Это один из четких симптомов нарциссической травмы, кстати: жертва хочет, чтобы от нее все от… отстряли и дали подышать.

А как насчет способности украинцев становиться на российскую точку зрения? — может спросить внимательный читатель.

Мой ответ: нормально все с этим. Нас в этом воспитывали, нас целевым назначением учили принимать российскую перспективу как само собой разумеющееся, курсы литературы и истории в школе были под это заточены целевым назначением.

Со времен Петра российские писатели, мыслители и политики (в большинстве своем) убеждали русских и украинцев, что украинцы «меньший» народ. Само название «Малороссия» стало пониматься именно так, когда забылись греческие корни и историческое применение. Думаю, оно стало популярным, потому что удачно сочетало в себе две нарциссических претензии: во-первых, мы — русские, так что обречены на единство с московитами и неча выпендриваться; во-вторых мы «малые», второй сорт не брак.

Это и есть нарциссическая любовь: с одной стороны, присвоение объекта любви и слияние с ним, это идеал любви нарцисса вообще. Но полное слияние превратит объект любви в субъекта, в самого нарцисса. Это неприемлемо, объект должен оставаться объектом, отсюда стремление к унижению и обесцениванию.

Так что когда русские имперцы говорят, что любят Украину — они это совершенно искренне. Вот только сама любовь у них специфическая.

Вообще братья-москали любят упирать на то, что царские репрессии против украинцев были так, смех один, и вообще украинцы «неблагодарные», Советская власть им «разрешила» создавать свою культуру и изучать свою историю, а они эвон как к ней…

Оставив в стороне это смехотворное «разрешили», сосредоточимся на том, как именно мы изучали свою историю.

Институтский курс, даже вводный, для общегуманитариев, был достаточно корректным, несмотря на идеологическую окраску (я могу ее заценить, мне достались в библиотеке старые учебники). Но он разительно отличался от школьного. Школьный же как раз и создавал ощущение «меньшей» нации.

Украина — ну, в смысле, территория — таинственным образом «исчезала» с карт после разрушения Киева татаро-монголами и «всплывала» незадолго до Хмельниччины. Короткая главка предваряла воссоединение Украины с Россией рассказом о польских утеснениях и отважных запорожцах, этим утеснениям противостоявших, ну чтобы Богдан выскочил не совсем из вакуума. И все. Четырехсот лет истории как не было. «Она утонула».

Думаю, дело тут не во всяких там неловких моментах типа союза между Мамаем и Ягайло или рейдом Сагайдачного на Москву. И даже не в том, что на момент «воссоединения» «малая Русь» была во многих отношениях более передовым государством, чем Московия (и это несмотря на тяжкие последствия гражданской войны). А в том, что за пределами имперской Ойкумены не должно быть ни жизни, ни истории.

Та же херня с историей литературы — литература Украины прекращается на «Слове о полку Игореве» и вновь начинается с казачьих дум (16–17 века) и Сковороды (18 век).

Как-то даже не поднимается вопрос, что было между. Куда канул первопечатник Иван Федоров? Откуда вылупились Магницкий и Смотрицкий, по учебникам которых Михайла Ломоносов осилил грамматику и арифметику? Где учились сыновья Тараса Бульбы и как вышло, что сам Тарас читал Горация? Это все как-то проскакивало, большинство украинцев выходило из школы с убеждением, что украинская культура — что-то вторичное, низшее по сравнению с. Что-то для деревни немытой. Еще и подборка произведений украинской литературы в школьном курсе была на редкость уныла. И этот способ культурного подавления показал себя значительно эффективнее, чем валуевские указы. Комплекс неполноценности украинцам оттранслировали качественно.

Да, в университетском курсе этот пробел заполнялся. Для тех, кто специально изучал истории и литературу. Но второй раз первое впечатление произвести нельзя. Тот кто из школы выходил в убеждении, что украинское — второй сорт, благополучно проносил его через высшую школу.

И многие из нас таки хотели стать русскими. И многим это удалось. Но тут случилась странная хрень: если они при этом не демонстрировали выдающихся успехов, позволявших им становиться национальной гордостью и способствовать раздуванию грандиозного эго, им нет-нет да и напоминали, что они хохлы. Последний пример такого отношения — те беженцы из Донецка и Луганска, что вырвались в Россию. Пока они жили здесь, они были «Русскими людьми, которых мы должны защитить». Стоило отъехать в Ростовскую область — и они уже «тупые ленивые хохлы, возвращайтесь откуда приехали!»

(Кстати, точно так же слили беженцев из Средней Азии и Чечни. Беженец нищ, устал и напуган, из него плохая нарциссическая кормежка. Дайте нам Гоголей и Булгаковых, вот бы мы кого с удовольствием присвоили. Ну Цекало на худой конец.)

То есть, слияние с нарциссом как механизм защиты украинцы опробовали на всю железку. Он херово работает — как и все механизмы, впрочем. Я вам проиллюстрирую херовость его работы вот каким историческим примером. Не особенно широко, но все-таки известно, что многие деятели украинской литературы 20-30-х гг. начинали не у большевиков, а в УНР, у Петлюры. Так вот, из тех, кто начинал у Петлюры, выжили почти все. Прошли психушки, лагеря, пытки, изворачивались, юлили, врали, приспосабливались — выжили. А вот те, кто изначально шагал с большевиками и слился с нарциссичным старшим братом более успешно — почти все погибли. Расстрелянное возрождение, слыхали? Отож. Хочешь, чтобы тебя не смогли успешно пожрать, сохраняй отличия, сохраняй особость.

В принципе, это не так уж и трудно. Даже жаждущие успешного слияния колорады не отдают себе отчет в том, насколько они отличаются от русских, с которыми хотят слиться. Вы видели хоть где-нибудь в самой России хоть сколько-нибудь многочисленное сепаратистское движение? А? То-то! И пусть они себя называют русскими сколько влезет, этот оппортунизм (который так много нам подосрал!) — наша черта, национальная, украинская. Хватай шанс за жопу, пока не убежал — у нас по этим девизом проходили и Хмельниччина, и Колиивщина, и петлюровщина, и бандеровщина. И когда я этот принцип озвучила в «Вашем благородии» открыто — господа ватники не распознали в русском герое русского, неа. И в этом проявилась их национальная чуйка. Да.

Второй, полярный механизм защиты — перенарциссить нарцисса. Он создает фальшивое грандиозное эго? Создадим в пицот раз грандиознее! Он нас обесценивает? Обесценим его до уровня земли и на два метра вниз! Пытается присвоить? Сами его присвоим! Итэдэ.

В приложении к российско-украинским отношениям это выглядит примерно так: Мы малороссы? Тогда вы москали, форева! И да, это слово происходит от слова «болото», на языке народов, которые вы по своей москальской привычке поглотили. И больше вы ни на что не годитесь. Вы никакие не старшие братья, вы финноугры с севера, дикари, примазавшиеся к славянской культуре. Мы всю дорогу были Европой, а вы — рифмой к Европе. Может, Мазепа и сукинсын, но он культурный, утонченный и блистательный сукинсын, он все, чем ваш пьяный зарыга Петр пытался и не мог быть! У нас ваще ничего с вами общего, мы древняя нация, мы были раньше Трои, слыхал про Трипольскую культуру? Мы укры! Какой восторг! Итэдэ.

Между этими двумя полюсами лежит веер других нарциссических защит. Что с ними со всеми плохо?

Правильно. Они нарциссические.

А еще хуже — они въелись в плоть и кровь, так что зачастую уже не разберешь, где мы, а где наши защиты. Вот этот вот оппортунизм — он же не на пустом месте возник, он же веками ковался в людях, привыкших терпеть до последнего, а потом вскакивать на первую же пробегающую лошадь.

Ну хорошо, если нарциссические защиты фиговые — то что делать, где искать прибежища?

Как уже было сказано раньше — в осознанности.

Как уже было сказано раньше — в осознанности. Проживать собственные ощущения, подключая мозги, доискиваться причин, выдавать реакции осмысленно, а не по принципу коленного рефлекса и так далее. А главное — принять себя и принять на себя ответственность за свои действия.

Это тяжело. Вот недавно я в блоге одной френдессы-психолога прочла и не могу не стырить, как говорится.

Тот, кто прибегает к нарциссическим защитам — становится меньше. Россия становится меньше с поразительной скоростью. И мы тоже, когда пытаемся защитить себя при помощи нарциссических маневров.

А кстати, вот еще одно свидетельство в пользу того, что мы имеем дело с нарциссизмом и ничем иным. Обратите внимание на реакцию российских нарциссов и наших слившихся с ними на слово «свидомый». То есть «сознательный», «осознанный». Для них это ругательство. Я больше скажу — это кошмар. Осознанно переживать свое текущее состояние — это кажется им безумием, ибо состояние, прямо скажем, не фонтан, ну а какой же дурак, по их логике, захочет осознанно его проживать.

Еще один мем-кошмар, выдающий их с головой — это «платить и каяться».

Невозможно быть взрослым человеком, несущим ответственность за свою судьбу — и не платить свои долги, не каяться за свои грехи. Когда мы, украинцы, собираем деньги на армию или идем на волонтерскую работу или участвуем в разных гражданских комитетах бесплатно в нерабочее время — мы платим за то, что 23 года были молчаливы и равнодушны, безразличны и пассивны.

Когда мы оплакиваем убитых — мы каемся за свое соглашательство, которое вот этому привело в конце концов. И мы будем платить и каяться еще больше, потому что ничего не закончилось. Да. Это кошмар — но по-другому не бывает.

Ну, в смысле, бывает, конечно — когда россияне кошмарят по поводу «платить и каяться», они воображают себе нечто вроде того, что Союзники причинили немцам (а предки сюда еще добавили грабежи и изнасилования). Придут злыя НАТОвцы и заставят целовать туфлю Вашингтона — русофантасто много таких страшилок понаписали.

Нет, если Россия достанет мир до такой степени, до какой достала Германия — может быть и такой вариант. Но варианта, при котором Россия не платит и не кается, уже не будет, точка невозврата пройдена. Есть только один выбор — осознанно это пережить или скатиться в очередной нарциссический цикл самоуничижения-самовозвеличивания.

И да, если кто-то из читающих эту статью идиот (а я благодаря РСС-ленте знаю, что таки есть идиоты среди моих читателей), то я хочу на всякий случай громко проговорить, что и субъект, и объект этой национальной вины и покаяния — русские главным образом. Именно перед русскими, своими соплеменниками, русские виноваты — перед всеми, кого предавали по принципу «умри ты сегодня, а я завтра», перед заключенными, ссыльными, убитыми, перед всеми, кого предали в 90-е и списали в шлак, перед жителями бывших союзных республик или субъектов федерации вроде Чечни, русскими, которых тоже списали в шлак. Перед теми, кого Россия сейчас обманула сказками о бандеровцах, готовящих массовую резню, подбила на кровавую войну, побудила бежать из дома, а сейчас пытается растыкать по Магаданам и другим закоулкам необъятной Родины. Перед теми, кто из-за мегаломаньячества Хуйла останется без лекарств, без медицинской аппаратуры, без приемных родителей. Это все не люди из вашингтонского обкома, это все русские.

Ладно, это лирика, не мое дело решать, как обустраивать Россию. Нам самим главное как следует затвердить, что мы уже просто не можем позволить себе неосознанности и нарциссических защит, что рядом с соседом-нарциссом мы должны держаться за осознанность.

Для этого нужно запомнить как краткий катехизис несколько простых трюизмов. Первое: мы отстающая в развитии страна Восточной Европы. Ключевое слово «отстающая». Мы не великие, не ничтожные, мы такие же, как и другие страны, только отстаем в развитии. Второе — развитие зависит только от нас. Третье — для этого мы должны не только много работать, но и пристально следить за теми, кто склонен присваивать результат нашей работы, за нашими властями, которые себя скомпрометировали изрядно. Четвертое и главное — мы должны отделиться от России.

Да, формального политического отделения оказалось недостаточно. Энергетическая и экономическая самостоятельность, о необходимости которой так долго говорили на Майдане и вот сейчас только Рада начала чесаться — это гут, что хоть начала, но это не главное.

Главное — психологическое отделение от Москвы, привет Хвылевому. Ментальная сепарация. Нам слишком долго было важно, что Москва скажет, что она подумает и так далее. Нам до сих пор это важно. Мы им поставляем нарциссическую поддержку — и сами на ней плотно сидим. Пора прекратить.

Нота бени. Агрессивная враждебность по отношению к россиянам — это такая же нарциссическая поддержка. Агрессия нам сейчас необходима, без нее не выстоять, но очень важно следить за тем, чтобы она заканчивалась там, где она уже не нужна. Ну, например, пророссийского тролля можно просто забанить, не вступая в дискуссию. Вчерашнего друга, который ебанулся на имперской почве, после ряда контрольных вопросов вынести из френдов и по необходимости забанить, не продлевая диалог и не впадая в расстройство и агрессию. Опомнится со временем — хорошо. Не опомнится — что ж, пусть будет как язычник и мытарь. Нам своє робити, как говорили предки. Нам еще страну спасать. Keep calm and carry on.

И вот теперь, закрывая цикл, вернемся к одному из тех парней, антипутинистов, с которых начали. Пока я писала эту статью, случилась еще одна трагедия: украинские военные, зажатые между российской границей и сепаратами, поверглись интенсивному обстрелу с обеих сторон и отступили на российскую территорию.

Либеральный антипутинист высказал по этому поводу свое «фе». Как они могли отступить в Россию, если считают ее врагом?

Шосукахарактерно, он не возмутился обстрелом со стороны российской армии. Может, потому что российская армия уже ниже всякой критики, я не знаю. Но отчего-то возмущение вызвал именно отказ украинских военных погибать на дурняк.

И в этом вся суть. Когда нарцисс хочет от тебя совершенства — скорее всего, подсознательно он хочет твоей смерти. Хорошая причина держаться подальше, как думаете?

Что не влезло в статью и сформулировалось по дороге, в ходе дискуссий.

1. Реакция ваты, старательно отслеживавшей не только сами постинги и комменты, порадовала — я на верном пути. Это типично нарциссическая реакция — любая критика прочитывается нарциссом как «ты ничтожество», потому что у него в голове сидит это «я ничтожество».

2. Неоднократно был затронут вопрос — как это можно, объявлять, что у целой нации одно и то же расстройство личности.

Ребята, я начала статью с рассказа о том, как нарциссическую реакцию, целый ворох защит, выдали люди, в отношении которых «ничто не предвещало». и это не первый, не второй и не третий случай в личном контакте, когда же наблюдаешь за массами — например, в комментах на Трубе — складывается следующее впечатление: у людей в голову встроен переключатель, врубающийся по ключевым словам — Россия, русские, Родина, дедывоевали, крымнаш итэдэ — и по щелчку этого переключателя человек из режима «хьюман мод» входит в режим «рашен мод» и сыплет нарциссическими реакциями, как горохом. Я это наблюдала девять лет, с первого Майдана. Я не знаю точно, почему так происходит, но за время дискуссии у меня появилась гипотеза. Вот она:

3. Луче в комментах сказала очень важную и очень правильную вещь: нация формируется о какой-то опыт совместного, соборного делания, при этом осмысленный и осознанный. Я это про себя сформулировала афористично и матерно: нация формируется об пиздец. То есть, он приходит в формате «сделай или сдохни» для всего народа, и народ, который выбрал «сделай», потом опыт этого делания кладет в основу своего самосознания, «мы нация, сделавшая это». Этот опыт может быть изрядно мифологизирован, нивапрос, но в своей основе он должен быть реальным. Греки для себя «нация, сбросившая турецкое иго» — ну таки да. Американцы — «Нация, сбросившая зависимость от короля и построившая себя с нуля» — а что, нет? Французы — «нация, научившая Европу свободе». Японцы — «нация, шагнувшая из средневековья в авангард народов».

Так вот, русские пока что получаются нацией, которая «не может упустить случая упустить случай». Стопицот событий могли стать этим опытом общего делания — и не стали. Вот говорите что угодно о Буровском, но он в своей «Атлантиде» поднял очень важный вопрос: почему Россия, сумевшая сформировать к 17 веку хоть в зачаточном виде, но потребные социальные институты, с такой легкостью необычайной их профачила? Почему народ, пройдя Смуту, шведские войны Петра, турецкие войны Екатерины, Наполеоновские войны — не осознал себя субъектом общего делания? Почему революция 17 года так быстро перешла в контрреволюцию, почему люди, воевавшие за Советы рабочих и крестьянских депутатов так быстро позволили этим советам превратиться в чисто петрушечную декорацию при коммунистической диктатуре? Почему последний, самый сильный акт общего делания, Вторая Мировая, превращен в пропагандистскую трещотку, не осмыслен и не осознан?

У украинцев этот опыт общего делания совершенно жалкий, мы для себя пока что «нация, совершившая стопицот бесплодных попыток освободиться и делающая стопицотпервую». Но эти стопицот поражений украинцами прожиты и осознаны лучше, чем русскими — стопицот побед. ШОЗАНАХ?

Единственный опыт общего делания, который россияне сейчас демонстрируют — это опыт коллективного раздувания нарциссического эго. Я с ужасом думаю сейчас о тех россиянах, которые сохраняют трезвую голову и достоинство среди этой вакханалии, я жду начала «охоты на ведьм». Я хотела зарепостить фото с акции под украинским посольством — а потом увидела знакомые лица и подумала: нет, обойдется товарищ майор и без моей помощи. Я все больше. общаясь с друзьями, делаю оглядку на то, что они живут теперь среди врагов. ШОЗАНАХ? У меня нет ответа. я не знаю, как отключить гребаный рычажок.

Да, ряд бывших знакомых, перманентно живущих сейчас в режиме радостной ебанутости, совершенно отчетливо нарциссы по жизни. Я читала их тексты, повторюсь — тут было мало сюрпризов. Фантазии о величии там имели место быть в количествах, и когда предоставился случай воплотить их в жизнь, они ломанулись. Но почему ломанулись и те, кто прежде этой склонности не проявлял, почему они дали вставить себе этот рычажок — для меня загадка.

По техническим причинам придется мне покинуть эти ваши энторнеты, не знаю на сколько. Перед уходом отвечу на несколько вопросов, которые так или иначе прозвучали в дискуссии о нарциссизме.

Если вы задаете мне или кому-то другому вопрос «а что у меня внутри?» — значит, у вас внутри проблема. Нет, я не знаю, какая. Я знаю, что когда человек не понимает, «что у него внутри», не чувствует себя, свою личность — это проблема.

Если вы задаете мне вопрос «а как то и это ощущают чуваши/мордвины/чукчи итэдэ?» — вы великодержавный нарцисс. Откуда я это знаю? Оттуда, что вам не пришло в голову поинтересоваться этим непосредственно у чувашей/мордвин/чукчей итэдэ, собственно у тех, чье мнение в этом вопросе единственно релевантно. Для вас они не субъект каких-то межнациональных отношений, а объект в споре со мной, с чем вас и поздравляю.

Если критика России и российских комплексов для вас равна ненависти к русским, если у вас в отзыве на мой цикл попадаются слова «унтерменши», «нацизм», «русофобия» — да, вы великодержавный нарцисс. Откуда я это знаю? Оттуда, что вы проецируете на меня и мой текст свои ощущения: я ощущаю это как «нацизм», стало быть, это и есть нацизм.

Если вам стало «остро, нестерпимо все равно» и вы поспешили свое равнодушие выплеснуть в своей уйутненькой или у меня в комментах — да, скорее всего, вы великодержавный нарцисс. Откуда я это знаю? Оттуда, что только нарцисс будет имитировать равнодушие там, где его и в помине нет. Нормальный человек просто скажет, что именно его задело.

Если вы не в силах оппонировать точным утверждениям, цитируя тезис дословно, а навешиваете на него свои кванторы или определения — ну, типа, нарцисс значит «унтерменш», мама, всех русских сукой обозвали — значит… дадада, это оно.

Если вы начинаете оппонирование с того, что «а вот в Америке…» — да, вы нарцисс. У вас локус контроля вынесен в Америку, вы действия своей страны сопоставляете не с собственными моральными стандартами, а с Америкой.

Люди, если вы не хотите, чтобы вас считали нарциссами — не надо выдавать по щелчку нарциссическую реакцию, описанную мной через метафору грузовика и турбины:)

Всех благ.