Трагический оптимизм


Куда же мы идем? Таков любимый вопрос обывателя после прочтения им очередной газетной криминальной мелодрамы (трагедии, комедии, триллера). К катастрофе – не задумываясь отвечает политик-оппозиционер. К правовому государству – со сдержанным оптимизмом констатирует высокопоставленный чиновник. И та, и другая оценка основаны скорее на ощущениях, чем на конкретном знании. Их и наша общая проблема в том, что между анализом и прогнозом обычно лежит целая пропасть. Мы верим и голосуем за политика, который жестко, четко и афористично диагностирует нынешний «кризис всего и вся». Мы предполагаем, что если он ясно видит, что происходит сегодня, то наверняка найдет из этого тупика такой же простой и ясный выход. В этом-то и состоит наша главная, непоправимая ошибка. От правильного диагноза до единственно верного рецепта так же далеко, как от философа до пророка.

На самом деле для того, чтобы делать далеко идущие выводы, необходимо как минимум проанализировать статистические данные по всем видам преступности за несколько минувших лет. Но насколько адекватно официальная статистика МВД отражает объективную реальность? По моей просьбе итоги криминального 1995 года (подведенные только к середине 1996 года) прокомментировал профессор Института государства и права РАН Виктор Лунеев.

Для начала проанализируем динамику общего числа преступлений с начала 90-х. В начале 1992го ежемесячные темпы прироста преступности достигали 45 процентов. В середине того же года Президент хлопнул кулаком: «Так нельзя!» Правоохранители задачу усекли: в статистике МВД темпы прироста неожиданно быстро стали сокращаться, упав к концу 92-го до 27 процентов (за год), 1993-й принес всего 1,4 процента годовых, а в 1994-м преступность даже сократилась на 6 процентов. То есть за два года темпы криминализации снизились в 50 раз. Не надо обладать ученой степенью, чтобы понять абсурдность этих цифр. И не случайно в 1995 году преступность вновь пошла в рост (+4,7 процента). Хотя нельзя не отметить – объективное замедление роста преступности все же происходит.

Согласно той же статистике МВД возрастает раскрываемость преступлений: в 1995-м она достигла 65 процентов! Для сравнения: в США за последние 20–25 лет раскрываемость серьезных преступлений сохраняется на уровне 22 процентов, в Англии – чуть больше 30 процентов, в ФРГ – около 45 процентов. Получается, наши сыщики – впереди планеты всей? С другой стороны, по криминологическим подсчетам сотрудников Института государства и права, реальная раскрываемость в 1993 году составляла не более 20 процентов, а обвинительные приговоры получали около 10–12 процентов лиц, совершивших преступления. Если в 1995 году раскрываемость и увеличилась, то не более чем на 10 процентов.

Как именно занижается статистика преступлений, можно проследить, сравнивая официальные данные по криминальной милиции (расследует тяжкие преступления) и по милиции общественной безопасности (занимается очевидными преступлениями). Если верить опубликованным цифрам, количество случаев, расследуемых криминальной милицией, почти не изменяется (0,3 процента прироста). В то время как у их коллег из милиции общественной безопасности работы все больше (22 процента прироста). Но ведь эти два типа преступности – две составляющие единого процесса. Каким же образом правая рука оказалась в 73 раза длиннее левой? Очень просто: когда это возможно, тяжкие преступления у нас попросту не регистрируют.

Как ни странно, один из самых высоколатентных (невыявленных, неучтенных) видов тяжких преступлений – убийства. По статистике, в 1995 году совершено 31,7 тысячи умышленных убийств (вместе с покушениями). Это чуть меньше, чем в 1994 году. Между тем, уже по другой статистике, в России десятки тысяч без вести пропавших: только в 1994-м не найдено 22 тысячи человек. А к этому надо еще прибавить тысячи и тысячи неопознанных трупов (нередко с момента наступления смерти прошел не один год)… Таким образом, десятки тысяч убитых людей наша статистика просто игнорирует. Исключив из графы умышленных убийств «бытовуху» (поножовщину в пьяном угаре), получим, что реальный уровень предумышленных преступлений (к которым тщательно готовятся и следы которых тщательно прячут) в официальных отчетах почти не отражается.

Однако наиболее «неучтенными» преступлениями оказываются все же коррупция и хищение государственного имущества (о пропаже личной собственности граждане все-таки, иногда заявляют). По нашим подсчетам, соотношение фактических и регистрируемых преступлении этого типа – примерно 1:1000. В целом учету внутренних органов поддается только так называемая «преступность бедности» – злодеяния, совершаемые бичами, бомжами, алкашами и прочими маргиналами. А самая опасная – «преступность богатства, власти и интеллекта» – в «бухгалтерию» МВД, как правило, не попадает.

О масштабах «преступности богатства» можно судить по примерам из другой сферы. Например, по малоизвестному докладу недолго пробывшего на посту председателя Госкомимущества г-на Полеванова по итогам приватизации. В результате денежной приватизации 1992–1994 годов (продажи государственных пакетов акций всех предприятий страны) бюджеты всех уровней получили всего-навсего 1 триллион рублей. Это (в эквивалентной валюте) в два раза меньше, чем то, что получила от приватизации крохотная Венгрия. Все остальное, видимо, перешло в личные карманы и на частные счета. Но милицейская статистика этого грандиозного процесса, естественно, не отражает.

Не слишком утешителен и еще один криминологический показатель – соотношение в общей структуре преступности корыстных и насильственных деяний (деление, естественно, условное). К насильственному криминалу относят убийства, изнасилования и прочие преступления против личности. Их доля в цивилизованных странах не превышает 1–2 процентов. У нас же – на порядок выше. Что более характерно для стран «третьего мира», чьи граждане ради выживания не очень дорожат жизнями других.

Не отражает официальная статистика и степени ущерба, причиненного обществу от разных видов криминала. Ведь очевидно, что хорошо регистрируемые случаи угона автотранспорта, грабежей, разбоя – лишь пена на основной, экономической преступности. Истинных ее масштабов в нашей стране не знает никто. Мы можем фиксировать лишь отрывочные, спонтанно всплывающие свидетельства – такие, как высказывание в Госдуме Егора Гайдара о том, что он, будучи в правительстве, узнал о разворовывании 100 тонн золота. Справки, наведенные в МВД и прокуратуре, показали, что уголовного дела по этому факту никто не возбуждал.

И все же некоторые позитивные сдвиги есть. Прежде всего – усиление контроля над преступностью – правда, не столько уголовно-правового, сколько так называемого криминологического (того, что не входит в компетенцию органов правоохраны). Речь о наведении относительного порядка в кредитно-финансовой сфере, усилении налогового, таможенного контроля и т. д. Кроме того, усиливается и самоконтроль: внутренняя защита общества от криминала: укрепление служб безопасности в коммерческих структурах, адаптация граждан к условиям дикого рынка. Впрочем, для того, чтобы серьезно затормозить рост преступности, всего этого недостаточно.

Другой отрадный фактор – относительное сокращение уличной преступности. Это особенно важно, поскольку криминальный беспредел на улицах (пик пришелся на 92-93-е годы) означает, что ситуация полностью вышла из-под контроля властей. Относительный порядок на улицах не означает сокращения преступности как таковой (она просто видоизменяется), но зато серьезно влияет на общественную стабилизацию.

Есть в криминологии такой термин – порог терпимости народа к преступности. Величина этого «порога» зависит от менталитета нации, особенностей ее исторического развития. Речь идет о том, что преступность достигает некоего предела, после которого общество начинает контрнаступление («сверху» и «снизу») на криминалитет. У американцев терпимость очень высока – и, как следствие, в США высока и преступность: ежегодно совершается 15 миллионов только серьезных преступлений. В России официальные средние показатели криминального вала – 2,7 миллиона в год. И та, и другая статистика сильно занижены. Если сравнивать коэффициент преступности (количество преступлений на 100 тысяч населения), картина такова: в США реально – 15 тысяч. Столько же в Швеции. В среднем по Европе – 67 тысяч. В России (официально) – около 2 тысяч, а фактически около 4–5. По мнению профессора Лунеева, наш «порог» – 5 тысяч преступлений на 100 тысяч населения. С достижением этого уровня реакция российского общества станет труднопрогнозируемой и, возможно, скажется на всей политической системе страны.

Так что слова замминистра внутренних дел Владимира Колесникова о том, что российским правоохранителям удалось-таки сломать хребет преступности, звучат, конечно, красиво, но имеют мало общего с реальностью.

Гораздо взвешаннее говорил на встрече с журналистами, на которой присутствовал автор этих строк. Генеральный прокурор России Юрий Скуратов:

Я думаю, что за криминальную ситуацию в стране в ответе все общество. По крайней мере, на ее развитие оказывают влияние порядка 250 различных социальных факторов. И плохая работа правоохранительных органов – это лишь один из них. Преступность победить невозможно. Ее можно взять под контроль, ограничить. Я думаю, мы найдем в себе жизненные силы, чтобы сделать это. Или мы выживем как страна и преступность преодолеем. Или…

Загрузка...