Роза

2

На следующий день герцог Сорсет проснулся в дурном настроении и сказал себе: «Хватит! Сегодня всё должно решиться. Во второй половине дня я наконец-то уеду».

Однако Джеффри, видимо, ещё не натешился своей детской обидой. Завтрак был накрыт на одного.

Чуть не пробуравив стол взглядом, Рандвальф наконец прошипел сквозь зубы:

– Передайте вашему господину, что я уезжаю через два часа. Если у него есть ко мне разговор, советую поторопиться.

Раздражение герцога возымело действие: Джеффри появился немедленно, извинился за опоздание, надавал пощёчин рабыням, якобы забывшим поставить ещё один прибор, и уселся за стол с любезнейшей улыбкой.

Однако всё это успокоило Вальфа ненадолго: уже за завтраком он заметил лукавые искорки в лисьих глазах маркграфа, а также то и дело мелькавшую усмешку.

Промокнув губы салфеткой после десерта, Джеффри обратился к гостю елейным голосом:

– Ваша светлость, мне, право, неловко задерживать ваш отъезд, но мне необходимо наставление… – он состроил жалобную гримасу. – Могу ли я нижайше просить вас задержаться – совсем ненадолго, лишь до вечера? Ведь вы вчера говорили, что никуда не торопитесь…

В груди Вальфа потянуло неприятное предчувствие. Что за странный тон выбрал маркграф? Зачем ему нужна эта ложь – ведь вчера ничего подобного не звучало? И почему в столовой так много рабов – определённо больше, чем нужно для обслуживания рядового обеда? В их присутствии обвинить их собственного господина во лжи недопустимо. Рабы должны уважать хозяев – это правило при дворе Георга обязаны были соблюдать все, и даже герцог Сорсет.

– Конечно, ваше сиятельство, – Рандвальф отметил, как на обращении к низшему по титулу глаза маркграфа сузились, а ноздри вздрогнули. – Вы можете попросить. И в каком же наставлении вы нуждаетесь?

– Сегодня у нас день суда, и я был бы невероятно, – Джеффри выделил последнее слово, – признателен, если бы ваша светлость помогли мне и направили – с высоты своего опыта управления. Возможно, я делаю что-то неправильно, и в этом случае аристократу было бы постыдно упорствовать в заблуждениях. Поэтому я готов принять любую вашу критику, – маркграф сверкнул лучезарной улыбкой.

Рандвальф почувствовал себя словно на сцене – грянула драматичная нота клавесина, и свет всех софитов скрестился на нём. Он не смотрел по сторонам – только в зелёные глаза Джеффри, но кожей чувствовал взгляды рабов, застывших в тенях комнаты. О нём ходят слухи, но эта болтовня не имеет значения. А вот если маркграф Кларенс выдвинет официальное обвинение в нарушении традиционных устоев рабовладения… Последует унизительная проверка, а если кто из его вольноотпущенных слуг скажет что-либо неподобающее – среди них, к сожалению, есть не очень сообразительные – даже король не сможет его защитить. Неужели Джеффри рискнёт нарушить кодекс чести дворянина и донести на него?..

Маркграф ждал ответа с насмешливой улыбкой.

Что ж, Рандвальфу придётся опровергнуть эти слухи. Ведь у него – проклятье! – нет никакого уважительного повода, чтобы отказаться.

Поэтому герцог скривил угол рта в улыбке и проговорил:

– Конечно, ваше сиятельство.

На лице Джеффри мелькнуло удовлетворение.

– Комната наказаний у нас внизу.

***

По роскошному креслу, стоящему на невысоком пьедестале посреди просторной комнаты наказаний, даже внешне чувствовалось, насколько оно мягкое и удобное, – свидетельство того, что маркграф любит здесь бывать. Прочая – угнетающая – обстановка соответствовала назначению помещения: затхлый воздух с нотой сырости, грязно-серые стены, режущий холодно-белый свет плафонов с десятками свечей.

Джеффри бросил одному из двух распорядителей:

– Кресло для их светлости. И поставьте справа, а не как в прошлый раз!

Взгляд герцога словно магнитом притянуло к фигуре мужчины: высоченный громила в кожаном переднике, который прикрывал лишь бёдра, демонстрируя во всей красе лоснящиеся от разогревающего масла плечи и грудь… Второй палач был ниже ростом, но не менее прекрасен.

Над ухом Вальфа раздалось мурлыканье:

– Вечером сможешь насладиться ими в полной мере. После казни они совершенно ненасытны…

Герцога словно окатило ушатом ледяной воды. Конечно, можно было не сомневаться, что чёртов Джеффри приготовил для него казнь. Сжав зубы, Вальф прошествовал на своё место. Отсюда навязчиво бросался в глаза реквизит для пыток: мокнущие в ведре с уксусом розги, свёрнутый кольцами кнут, цепи, верёвки, ошейник… Чуть поодаль, в углу – гильотина, последнее слово техники для устрашения черни. И тёмные засохшие разводы на полу. Сознание тут же услужливо наполнило нос железистым запахом крови.

Первой была кухарка, приготовившая невкусный, по мнению маркграфа, суп. Женщину била крупная дрожь, но она хотя бы молчала – Вальф поблагодарил небеса за этот маленький подарок. Он с детства помнил, как они могут кричать.

– Четыре удара розгами.

– О, ваша светлость, вы столь мягки… – на лице Джефа вновь проступило это пакостное выражение, и он игриво провёл указательным пальцем по своим бриджам – сегодня песочного цвета. Очевидно, он получал искреннее удовольствие от разыгрываемого спектакля.

– Я следую простой логике. Если у кухарки будут трястись руки, она будет готовить ещё хуже.

– Что ж… – маркграф взмахнул пальцами, давая знак палачам.

Следующие несколько мужчин также приняли наказание привычно: сами встали на отведённое место, лицом к креслам, и крепко вцепились в металлическую раму – ради нескольких ударов не привязывали. Однако Вальф понимал, что дальше будет хуже.

Конюх, не уследивший за чистопородным арабским скакуном: во время бега слетела подкова, конь сломал ногу, и его, конечно, пришлось зарезать. Джеффри уставился на герцога с плохо скрываемым злорадством, но тот не колебался. Наказание за порчу дорогого имущества было хорошо известно.

– Смертная казнь.

Стоило рабу заслышать приговор, как он тут же повалился без сознания. И то хорошо – хотя бы не будет умолять о пощаде.

– Вот так сразу? – маркграф поднял брови. – Возможно, стоило бы начать с кнута?

Рандвальф смерил его спокойным взглядом.

– Вы просили наставления, и я не отказал вам в помощи. Однако я берегу своё время.

Джеффри фыркнул и, скривившись, кивнул палачам. Те переглянулись с довольными ухмылками, схватили конюха за ноги, подтащили к скамье гильотины и привязали. Мужчина начал было неразборчиво бормотать, затем глаза его распахнулись – и он закричал. «Держи себя в руках, Вальф. Ты ничего не можешь сделать. Он должен был выполнять свои обязанности. Это не твой раб. Смотри в глаза Кларенсу и будь спокоен. Всё в порядке, держи себя в руках».

– Почему нет освежающих напитков?

– У вас пересохло горло? Кажется, здесь довольно свежо.

– Может быть, вам этот воздух привычен, но я нахожу его затхлым.

– В вашем поместье комната наказаний оборудована по-другому? Расскажете, как именно?

– Я предпочитаю проводить экзекуции на свежем воздухе. И эха нет – голова меньше болит, – Вальф нашёл в себе силы улыбнуться.

Крики конюха, действительно, бросались от одной стены к другой, наполняя помещение гулом, пока наконец не оборвались на булькающем звуке. Маркграф не отрывал глаз от лица Рандвальфа, словно бы смакуя.

– Мне очень приятно, что вы, ваше сиятельство, – герцог добавил в голос яда, – находите меня столь интересным, но я, кажется, попросил напитки. Или я должен сходить за ними самостоятельно?

Джеффри демонстративно опустил взгляд на его губы, облизнул собственные и поднялся.

– Для меня будет честью лично обслужить вашу светлость. А вы, – он щёлкнул пальцами в направлении палачей, – приберитесь пока.

Вальф обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Стук капель крови по полу казался невыносимо громким, полностью заполнял слух, переплетаясь с шумом собственного кровотока. Словно простенькая мелодия: капля, сразу две, ещё одна… От железистого запаха – теперь уже вполне реального – тошнило.

Чёртов Кларенс! Ничего, нужно дотерпеть до конца, выбраться из этого проклятого подвала на свежий воздух и перевести дух. А потом – придумать достойную месть. Вальф не был мстительным от природы, но подобное он спускать не собирался.

Вскоре маркграф вернулся с графином и парой бокалов.

– Каберне прошлогоднего урожая. На приёме у маркизы Одд вы его хвалили.

Рандвальф скривил губы.

– Вы помните, что я говорил три месяца назад?

– Я помню всё, связанное с вами, – Джеффри взглянул ему в глаза неожиданно серьёзно. – Разве вы не замечали?

– Не могу сказать, что меня это радует, – герцог сделал большой глоток и демонстративно отвернулся к высокой металлической раме. – Давайте продолжим.

Следующей была домашняя рабыня – молодая девушка яркой и необычной красоты. Смуглая туземка с чёрными миндалевидными глазами, она была недавно куплена маркграфом у генерала, привёзшего новопойманных рабов. Сейчас девушка держалась стойко, хотя было заметно, что её лицо опухло от слёз.

Джеффри закатил глаза и притворно вздохнул.

– В этом случае мне точно необходимо ваше наставление. С одной стороны – она вполне исполнила свой долг благодарности, а её непокорность стала даже приятной перчинкой. Эти туземцы не зря поклоняются огню, их женщины – чистое пламя! Однако затем… – Кларенс состроил кислую мину, – она принялась плакать и даже хотела ударить меня ножом для бумаги. Терпеть не могу женские истерики и глупые драмы! Подскажите, ваша светлость, как вы объезжаете диких кобылок? Да, я понимаю, что покупка туземцев – это риск, но вы же видите, – Джеффри склонился к плечу герцога и понизил голос, – какая она… Как тут было устоять…

Рандвальф неторопливо потянул вино, разглядывая девушку поверх бокала. Разве на приёме у маркизы вино тоже отдавало ежевичной терпкостью? Почему хитроглазый маркграф решил лично сходить за ним? Но нет, отравить высокопоставленного гостя в собственном подвале – очевидно плохая идея, да и зачем?