II

Я уже довольно долго жил у Хартвигсена, и вот как-то на пути в лавку я встретил Мака в обществе незнакомой дамы. На ней был песцовый жакет, но нараспашку, потому что дело шло уже к маю. Я отвык от общества молодых дам, и, кланяясь, глядя в её милое лицо, я думал: «Храни её Господь». Она, верно, была несколькими годами меня старше, высокая, русоволосая, с тёмно-пунцовым ртом. Она глянула на меня совершенно как сестра – ясным, невинным взглядом.

Я всё думал о ней по дороге домой и рассказал о своей встрече Хартвигсену. Он сказал:

– Это Роза была. Красивая?

– Да.

– Это Роза. Опять, значит, пожаловала.

Я не хотел выказывать любопытство, я только сказал:

– Да, она красивая. И непохожа на здешнюю.

Хартвигсен ответил:

– Она и не здешняя. Она из соседнего прихода. Гостит у Мака.

Старуха служанка Хартвигсена мне потом ещё кое-что поведала насчёт Розы: она дочка пастора из соседнего прихода, вышла было замуж, да вот опять одна, муж на юг уехал. Роза одно время и с Хартвигсеном, можно сказать, обручилась, уж всё готово было к свадьбе, а она возьми и выйди за другого. Все диву давались.

Я заметил, что Хартвигсен в последние дни стал одеваться тщательнее и держал себя тонким господином.

– Роза, я слыхал, приехала? – мимоходом спросил он у служанки.

Мы вместе отправились в Сирилунн. Дел у нас никаких на сей раз у обоих там не было. Хартвигсен сказал:

– Не надо ль вам чего в лавке?

– Нет. Или разве гвоздей, штифтов…

Той, ради кого мы пришли, в лавке не оказалось. Мне дали гвоздей, и Хартвигсен спросил:

– Вам гвозди нужны для картин?

– Да, для подрамников.

– Для подрамников, может, ещё чего нужно? Вы не спешите, подумайте.

И я понял, что он это сказал потому, что хотел протянуть время.

Я спросил ещё каких-то мелочей, а Хартвигсен стоял и ждал и всё поглядывал на дверь. В конце концов он меня оставил и вошёл в контору. Он был компаньоном господина Мака, вдобавок богач, вот он и открыл дверь конторы не постучавшись, о чём, конечно, никто кроме него и помыслить не мог.

Я стоял и ждал у прилавка, и тут вошла та, ради кого мы явились. Верно, она видела, как Хартвигсен входил в лавку, и хотела встретиться с ним. Она с порога глянула мне прямо в лицо, и меня кинуло в жар, а она сразу зашла за прилавок и принялась что-то искать на полках. Она была высокая, статная, руки её так нежно перебирали товар. Я не мог отвести взгляд. Она была как молодая мать.

Поскорей бы этот Хартвигсен вышел из конторы, подумал я. И он как раз вышел. Он поздоровался с Розой, и она ответила. Никакой неловкости я в них не замечал, хоть они и были когда-то помолвлены, ах, как спокойно протянул он ей руку, и она не зарделась, она не выказала никакого смущения при виде него.

– Снова в наши края? – спросил он.

– Да, – сказала она.

Отвернулась к полкам и продолжала что-то искать. Наступила пауза. Потом она сказала, не глядя на него:

– Я не для себя роюсь в вашем товаре, это я для дома.

– Чего это вы, право!

– Да-да, я стою тут за прилавком, как в былые времена. Но не бойтесь, я ничего не украду.

– И не совестно? – сказал он, разобидясь.

Я подумал: на месте Хартвигсена я бы не стоял тут ни минуты. А он всё стоял. Значит, что-то теплилось у него в душе, раз он сразу не бросился вон. И почему бы ему самому не зайти за прилавок, не предложить ей найти, что ей нужно? Ведь он тут хозяин? А он стоит вместе со мной у прилавка, как покупатель. А ведь Стен и Мартин, приказчики, рта при нём не смеют открыть, так несметно он богат, и он же хозяин!

– Это со мной заезжий студент, – сказал Хартвигсен Розе. – Вот спрашивает всё, не придёте ли вы как-нибудь поиграть на нашей музыке. Она ведь так у меня и стоит, музыка эта.

– Я стесняюсь играть при посторонних, – сказала она и покачала головой.

Хартвигсен помолчал, потом сказал:

– Что ж, это я только так спросил. Ну как вы? – он повернулся ко мне. – Готовы?

– Да, я готов.

– Я, по правде, на таких не умею играть, – вдруг сказала Роза. – Но если вы… Не зайти ли нам в комнаты?..

Мы все трое вошли в комнаты Мака. Тут стояло новое дорогое фортепьяно, и Роза на нём сыграла. Она очень старалась, верно, хотела загладить свою резкость. Кончила играть и сказала:

– Вот и всё, больше я ничего не умею.

Хартвигсен сидел и сидел, он и не собирался уходить.

Вошёл Мак, он был удивлён неожиданностью и принимал нас с отменной учтивостью. Нам поднесли выпивку и печенья. Он водил меня по гостиной и показывал мне картины и прелестные гравюры. Хартвигсен с Розой меж тем беседовали вдвоём. Они говорили о чём-то, о чём я не знал прежде, о ребёнке, девочке по имени Марта, о дочке Стена-Приказчика. Хартвигсен хотел бы взять её к себе, если Розе эта мысль придётся по нраву.

– Нет, мне эта мысль не по нраву, – ответила Роза.

– Ты бы подумала хорошенько, – вдруг сказал Мак. Тут Роза заплакала и сказала:

– И что я вам сделала?

Хартвигсен огорчился, он стал её утешать:

– Вы научили ребёнка книксен делать. У меня и в мыслях ничего иного не было. Думаю, дай возьму её к себе, раз уж вы её обучили тонким манерам. И зачем плакать?

– Ну, Господь с вами, берите её. Только я переехать к вам не могу, – выпалила Роза.

Хартвигсен долго думал, потом сказал:

– Я не могу взять ребёнка без вас.

– Уж разумеется, – сказал Мак.

И Роза махнула рукой и вышла из комнаты.

Загрузка...