Пару дней спустя я лично познакомился с кандидатом. Он зашел к Карслейку обсудить кое-какие вопросы, и тот привел его к нам выпить.
Разговор зашел о канцелярской работе, которую выполняла Тереза, и вскоре они с Карслейком вышли из комнаты, чтобы что-то прояснить.
Я извинился перед гостем за то, что не могу встать, показал ему, где находятся напитки, и попросил его налить себе и мне заодно.
Подавая мне бокал, Габриэль спросил:
– Получили ранения на войне?
– Нет, – ответил я, – на Харроу-роуд. – Тогда я всем так отвечал на вопрос о том, откуда у меня увечья, и получал даже какое-то удовольствие, наблюдая за реакцией собеседников на мой ответ. Габриэля он весьма позабавил.
– Прискорбно слышать, – заметил он. – Упускаете ценный шанс.
– Я что, по-вашему, должен сочинять сказки о своем героизме?
– Зачем же сочинять? – удивился он. – Скажите просто: мол, я был в Северной Африке или в Бирме, словом, там, где вы на самом деле побывали. Вы ведь воевали?
– Да, – кивнул я. – В районе Аламейна.
– Вот видите! Сошлитесь на Аламейн, и этого будет достаточно. Никто не станет расспрашивать вас о подробностях – сочтут, что и так все ясно.
– По-вашему, стоит так делать?
– С женщинами – стоит, – задумчиво ответил он. – Женщины обожают раненых героев.
– Знаю, – с горечью заметил я.
Он понимающе кивнул:
– Да. Порой вам, должно быть, достается. Тут кругом толпы женщин, а некоторые так и норовят разыгрывать из себя мамочек. – Он поднял пустой бокал. – Ничего, если я налью себе еще?
– Ну разумеется.
– Я сегодня обедаю в замке, – объяснил он. – Боюсь старой карги до чертиков!
Могло статься, что мы с леди Сент-Лу – лучшие друзья, но он, по-моему, прекрасно знал, что особой дружбы между нами нет. Джон Габриэль вообще редко ошибался, и вскоре у меня появилась возможность в этом убедиться.
– Кого вы боитесь? – спросил я. – Леди Сент-Лу или их всех?
– Против толстухи я ничего не имею. Такие легко приручаются. А миссис Бигэм Чартерис – настоящая лошадь: мне кажется, что она в любой момент может заржать. Но леди Сент-Лу… Такие дамы видят тебя насквозь! Моментально разгадывает суть, в какие бы перья ты ни рядился! Собственно говоря, – добавил он, – с ней я и не пробовал кого-то изображать. Видите ли, – продолжал он задумчиво, – невозможно противостоять истинной аристократке, и тут уж ничего не поделаешь.
– Не уверен, что вполне вас понимаю, – заметил я.
Он улыбнулся:
– Понимаете, я, собственно говоря, вроде как нахожусь не в том лагере.
– Хотите сказать, что по своим политическим взглядам вы – не тори?
– Нет-нет. Я хочу сказать, что слеплен из другого теста. Им нравятся – просто не могут не нравиться – выпускники дорогих частных школ. Разумеется, в наши дни выбирать не приходится, и они вынуждены иметь дело с парнями вроде меня. – Помолчав, он продолжал: – Мой папаша был водопроводчиком, причем не слишком хорошим.
Он поднял на меня взгляд и подмигнул мне. Я улыбнулся в ответ. В тот момент я поддался его обаянию.
– Да, – вздохнул он. – По-настоящему мое место – среди лейбористов.
– И что? – заинтересовался я. – Вы не верите в их программу?
– Да нет, – ответил он непринужденно, – у меня нет убеждений. Для меня важен вопрос выгоды. Мне нужна работа. Война, можно сказать, кончена, и скоро все теплые местечки расхватают. А мне всегда казалось, что я смогу сделать политическую карьеру. Вот увидите!
– Вот, значит, почему вы стали тори! Предпочитаете партию, которая будет стоять у власти?
– Господи боже, вы что же, серьезно думаете, что тори пройдут на выборах? – удивился он.
Я подтвердил, что действительно так считаю. Тори победят с незначительным перевесом.
– Чушь! – заявил он. – Лейбористы их сметут. За них проголосует подавляющее большинство.
– Но тогда… раз вы так считаете… – Я замолчал.
– Почему я не хочу быть в стане победителей? – Он ухмыльнулся. – Дружище, именно поэтому я и не лейборист. Не хочу затеряться в толпе. Самое подходящее место для меня – оппозиция. Что собой сегодня представляет партия тори? В общем и целом – толпу тупоголовых никудышных джентльменов и дельцов-неудачников. Они безнадежны. У них нет курса, нет четкой программы и вообще все кувырком. Любой, у кого в голове есть хоть капля мозгов, даст им фору сто очков вперед. Вот увидите – на их фоне я взлечу вверх, как ракета!
– Если пройдете в парламент, – напомнил я.
– О, с этим никаких проблем. Я пройду.
Я с любопытством посмотрел на него:
– Вы и правда так думаете?
Он снова ухмыльнулся:
– Если только не сваляю дурака. У меня тоже есть кое-какие слабые места. – Он залпом допил свое виски. – Главным образом женщины. Придется держаться от них подальше. Здесь это будет нетрудно. Хотя в «Королевском гербе» есть одна прехорошенькая малышка. Вы с ней встречались? – Тут он вспомнил о том, что я не могу передвигаться самостоятельно. – Нет… Извините. Конечно, вы с ней не встречались. – И он поспешил добавить, причем, как мне показалось, с неподдельным чувством: – Тяжелая участь!
Впервые проявление сочувствия не вызывало у меня отторжения. В его устах оно прозвучало так естественно…
– Скажите, а с Карслейком вы тоже ведете подобные разговоры? – поинтересовался я.
– С кем, с этим ослом? Боже сохрани.
До сих пор удивляюсь, почему Габриэль с самой первой встречи был со мной так откровенен. Я склонен считать, что причиной было его одиночество. Он показывал публике великолепный спектакль, однако вряд ли ему удавалось расслабиться в антрактах. Он также понимал, не мог не понимать, что лишенному подвижности калеке самой судьбой уготована роль слушателя. Я нуждался в развлечениях, и Джон Габриэль охотно развлекал меня, пуская за кулисы своей жизни. И, кроме того, он был откровенным по натуре.
Я полюбопытствовал, как относится к нему леди Сент-Лу.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Просто лучше некуда, дьявол ее раздери! Это-то меня и бесит. Безупречно вежлива – просто не к чему придраться… Она свое дело знает. Старые ведьмы! Если они хотят быть грубыми, они так грубы, что просто дыхание спирает. Но если они не хотят вести себя грубо, их невозможно к тому вынудить.
Я слегка подивился его горячности. Мне было непонятно, какое значение для него имеет то, грубо или нет ведет себя по отношению к нему пожилая дама вроде леди Сент-Лу. Разве с ней нужно считаться? Ведь она – продукт ушедшей эпохи.