Роза восторга

ГЛАВА 38

Лондон, Англия, 1487 год.

Битва при Стоуке закончилась. Джек де ла Поул, граф Линкольн, который был наследником Ричарда, был убит, а лорд Франсис Ловель – бывший управляющий двора короля Англии утонул при попытке к бегству от армии Тюдора. Ламберт Симнель – неизвестный юноша, который говорил, что юный Эдуард, граф Ворвик, сын Георга, герцога Флоренского и законный наследник короны, был послан на работу на кухне поворачивать вертел. Так неудачно закончилось восстание против короля Генри VI.

Но для Изабеллы последствия разработанного плана посадить притворщика только начинались.

Хотя был июль и было жарко, она слегка дрожала, съежившись в маленькой лодке, которая везла ее к концу свободы. Люди Тюдора не спеша вели лодку по Темзе, поэтому все толпившиеся на берегах видели, к чему привела измена.

Да, измена. Изабелла обвинялась в заговоре против короля Генри. Теперь, когда это обнаружилось, она должна была заплатить за свои преступления. В этот день ее должны были заключить в Тауэре до тех пор, пока Тюдор не решит, что с ней делать: освободить или казнить. При этой мысли она вздрогнула и снова задрожала, когда перед ней открыли Ворота Предателей и ее ввели внутрь. Ей помогли взойти по каменным лестницам, по которым многим приходилось ходить до нее, однако, споткнувшись, она затаила дыхание, подумав, что это дурной знак.

Изабелла стояла и ждала, пока глашатый громким голосом не прочитал список предъявленных ей обвинений, которые она уже слышала, когда ее арестовали и пытали. Но, по ее мнению, было только одно преступление. Измена. Это ужасное слово просочилось к ней в мозг, как и остальные обвинения, предъявленные в списке.

Она еще раз слегка вздрогнула. Единственное, что понимала Изабелла, это то, что она пришла сюда, чтобы умереть, но не понимала, почему? Ее участие в восстании было относительно незначительным, другие принимали более активное участие, а их не взяли под стражу. Из-за этого девушка была в равной степени смущена и напугана, а ее мнение только усиливало страх.

Изабелла оглянулась на Ворота Предателей, которые теперь закрылись. Сквозь железные решетки она видела Темзу и домики Лондона, хаотично разбросанные вдоль берегов реки. Этот пейзаж запечатлелся в ее памяти. Может быть, она видит все это в последний раз. Она отвернулась и пошла за своим тюремным надзирателем в башню Гарден, где будет сидеть в тюрьме. Изабелла хотела, чтобы местом ее заключения была какая-нибудь другая башня, но только не эта, потому что именно здесь были убиты два мальчика-принца. Название башни Гарден жители Лондона переименовали после этого в Кровавую башню.

Это тоже казалось плохим предзнаменованием. Тем не менее, девушка подавила в себе страх и, гордо вскинув голову, пошла навстречу судьбе. Только однажды она, пораженная, остановилась, заметив Воррика, стоявшего в темном коридоре, и ей ужасно захотелось убежать. Но от судьбы не уйдешь. Изабелла проглотила ком в горле, когда взгляд ее серо-зеленых глаз встретился с янтарными глазами мужа. На мгновение их взгляды сплелись, как будто они здесь стояли одни. И вдруг, ошарашенные происходящим, они затаили дыхание, желая увидеть, что будет дальше.

Но были разочарованы, когда не произошло ничего из ряда вон выходящего: все знали, что после битвы при Босфорде графиня Хокхарст бросила своего мужа и жила последние два года одна в своем поместье, в доме Грасмер. Что думал граф об уходе, своей жены, было не так-то просто узнать. Но было точно известно, что Воррик отклонил предложение короля Генри оставить ее и не удостоил ни капелькой своего внимания тех леди, которые пытались окрасить его одиночество.

Через мгновение Изабелла отвернулась и пошла дальше. Затмение прошло. Все с любопытством смотрели на нее, но по выражению их лиц Изабелла поняла, что на ее лице не отразились те чувства, которые всколыхнулись в ней.

Спасибо за это Богу! Ей не хотелось, чтобы кто-то догадывался, как на нее подействовало присутствие Воррика. Она не видела его почти год, после того, как он приезжал в Грасмер и просил ее вернуться к нему. Тогда, несмотря на то, что сердцем Изабелла страстно хотела ответить на его мольбу, она заставила себя остаться твердой и непреклонной. И еще раз отказала принять его в своем доме. Потом, увидев, как он уезжает, она вбежала в свою комнату с балкона и горько заплакала, пока не пришла Джоселин, которая, набравшись дерзости, назвала Изабеллу дурочкой. Воррик был ужасно расстроен.

«Ах, Джоселин, как ты права была!» – так думала Изабелла, шагая вслед за своим надзирателем по извилистым коридорам Тауэра. – Я все еще люблю его, а он любит меня. Я прочитала это в его глазах. Ах, почему, почему я тогда не вернулась в Хокхарст? Тогда, когда Воррик просил меня об этом? Гил просил меня простить моего мужа. Это была последняя просьба моего брата. Однако, я ее не исполнила… не могла… не могу… Ах, Гил, может быть, я не права? Не права?»

Но ответа не было. Брат был мертв, а Изабелла была одна в Кровавой башне.

Воррик пришел, как и ожидала Изабелла, но в отличие от Грасмера, здесь, в Кровавой башне, она не могла отказать ему в посещении. Он был одним из фаворитов короля и делал все, что захочет. Хотя Изабелла пыталась запретить ему войти в камеру, сообщив своим охранникам, чтобы Воррика не впускали, но граф отдал другой приказ и вошел.

– Чего вы хотите, милорд? – удалось ей холодно спросить, поворачиваясь к нему спиной.

– Ты знаешь, чего я хочу, Изабелла, – грубо сказал Воррик. – Я уже довольно страдал. Прошло уже почти два года с тех пор, как ты оставила меня, и я хочу, чтобы ты вернулась домой.

Она рассмеялась, как будто ей было все равно. Но, к своему ужасу, она обнаружила, что в этот момент на ее глаза навернулись слезы и поспешно смахнула их, чтобы Воррик не заметил.

– Даже если бы я и хотела это сделать, милорд, – а я не хочу – я бы не смогла. Ведь я – заключенная, или вы забыли?

– Нет, но это легко исправить. Я ведь в любое время могу вас освободить отсюда. В конце концов, ваше участие в заговоре посадить Ламберта и Симнеля на трои, было незначительным, и едва заслуживает внимания.

Изабелла в своем недавнем смущении неожиданно все поняла и сердито повернулась.

– Боже праведный, – выдохнула она, – какой я была дурой! Это вы! Я думала, что меня, действительно, взяли за измену, а вы хотели, чтобы я оказалась здесь. Здесь, откуда я не смогла бы вас вышвырнуть. Будь прокляты вы и Гарри Тюдор! Вы дали мне понять, что я умру…

– Как я умирал эти последние два года, Белла, – хмуро напомнил ей Воррик. Потом, смягчившись, сказал. – Любимая, я знаю, что это позорная уловка, но я не мог придумать никакого другого способа, чтобы увидеть тебя снова. Я люблю тебя и не верю, что ты навсегда закрыла свое сердце, как тебе этого хотелось бы.

– Вы ошибаетесь, милорд, – заявила Изабелла, хотя знала, что он прав. – И даже, если бы вы не ошибались, я ненавижу вас за то, что вы сделали сейчас.

– Да, Изабелла? Правда, милая? – нежно спросил Воррик, приближаясь к ней.

При этом знакомом ласковом обращении из ее глаз брызнули слезы. Сколько раз она слышала, как он шептал это раньше – в пылу страсти в мягком лунном свете, иногда днем, без особых на то причин? «Моя любимая, моя любимая», но все же она попятилась от него. Комната была маленькой и ей невозможно было убежать. Вскоре Изабелла оказалась прижатой к стене, и Воррик оперся на руки по обе стороны от нее, чтобы она не смогла вырваться.

– Да, любимая? – снова спросил Воррик.

– Да, – прошептала она, но ее глаза говорили совсем обратное, и Воррик рассмеялся.

– Я так не думаю, – ответил он ей и склонил голову, как будто собрался поцеловать ее.

– Нет! – вскрикнула она. – И не трогай меня!

К ее удивлению, он пожал плечами и отвернулся, хотя она не знала, чего это ему стоило. Ее близость, сладкий запах духов, исходящий от нее, распалили его.

– Хорошо, Белла, но я предупреждаю тебя: мое терпение на исходе, я уже достаточно долго ждал, пока пройдет твоя печаль, пока ты, наконец, поймешь, что я не причинял вреда твоему брату, и вернешься ко мне. Обещаю, что ты не уйдешь отсюда, пока не станешь снова моей. Я снова приду сюда завтра и послезавтра…

Так будет продолжаться бесконечно, если ты по-прежнему будешь мне отказывать, – он решительно сжал зубы, увидев упрямое выражение ее лица. – Я возьму тебя силой и никто не сможет мне здесь помешать.

Изабелла высокомерно вскинула голову, чтобы он не смог догадаться о ее страхе.

– Это изнасилование, милорд, – тихо сказала она.

– Может быть, – согласился Воррик, – но именно это я сказал тебе в нашу первую брачную ночь: хочешь ты или нет, но я все равно тебя возьму.

И он это сделал, хотя Изабелла сопротивлялась ему в ту ночь. Но через несколько месяцев, когда его терпение, наконец, иссякло, он, как и предупреждал ее, пришел и силой взял то, что ему по праву принадлежало.

Изабелла не могла сопротивляться, она никогда с ним этого не умела. Ее хрупкое сопротивляющееся тело было подобно иве, которая склонялась при сильном ветре. Она знала, что должна склониться, иначе он ее сломает. Одного взгляда на его страдающее лицо было достаточно, чтобы это понять. Муж хотел ее – любой ценой – и отбросил свою гордость, чтобы получить возлюбленную.

Однако, Изабелла сопротивлялась, заставляя себя думать о Гиле и о том, как он умер, что брат пострадал от рук Воррика, тех самых рук, которые держали ее руки за спиной, медленно ползли по телу, нетерпеливо выдергивая шнуровку платья и мягкий материал нижнего белья.

– Нет, – прошептала Изабелла, – нет.

Но даже в ее собственных ушах эти слова прозвучали, как слабый стон удовольствия, полученного от ласк мужа. Она тут же поняла, что пропала.

Время остановилось. Воррик смотрел на нее, замечая все мельчайшие детали: спутанную копну её серебристых волос, бездонный омут серо-зеленых глаз, темные тени-полумесяцы от её длинных ресниц на розовых щеках, когда она закрыла глаза, пытаясь уйти от его проницательного взгляда, тонкий прямой нос, ноздри, слегка раздувающиеся от гнева и пробуждающейся страсти, трепетные губы, пульсирующая ямочка на шее…

Взгляд янтарных глаз Воррика скользнул ниже, к лифу, который только что расшнуровал, обнажив цветущие холмики округлой груди, которая быстро вздымалась, чувствуя его близость. Как изголодавшийся мужчина он наслаждался этим зрелищем, предвкушая предстоящее пиршество. Когда Изабелла снова попыталась сопротивляться ему, он схватил прядь серебристых струящихся волос и приблизил ее к себе. Его губы сомкнулись на ее губах так нежно, что этот поцелуй застал Изабеллу врасплох. Боже, как давно она не чувствовала его губ? У нее закружилась голова, и земля поплыла из-под ног. Его язык, страстно очертив ее беззащитные губы, приоткрыл их, чтобы ворваться внутрь. Язык мужа продолжал свою атаку в поиске всех укромных уголков, пока, наконец, она не стала отвечать на его поцелуй, пока не почувствовала, что тает в его объятиях.

Изабелла смутно попыталась подумать о брате и о том, как он умер, но воспоминание, как туман, рассеялось, изгоняемое поцелуями мужа, пока у нее внутри не образовался вакуум от тоски по нему и желания, от потребности ощутить его в себе. Она, как во сне, попыталась преодолеть в себе это ощущение, попробовала освободиться от объятий Воррика, но он лишь крепче обнял ее.

Девушку захлестнул поток эмоций, когда его рот требовательно сомкнулся на ее губах. Изабелла задохнулась от возмущения и желания одновременно. Она уже не могла отвергнуть Воррика – своего мужа, свою истинную любовь. Ее предательское тело подалось ему навстречу, превращаясь в расплавленную лаву, когда он гладил и ласкал ее, прикасаясь в тех местах, где ни один мужчина никогда не трогал ее и никогда не дотронется. Сердце Изабеллы с бешеной скоростью забилось в груди. Пульс в ямочке на шее затрепетал подобно крыльям бабочки, когда Воррик поцеловал жену, поласкал языком эту ямочку, слегка покусывая зубами.

Изабелла в полузабытьи попыталась еще раз избавиться от этого наваждения, но Воррик снова и снова опалял ее поцелуями, пока до последней капли не вытеснил сопротивление из ее тела. Воррик нежно и страстно целовал щеки, глаза, волосы, губы, шею любимой. Нервы ее были натянуты, как струны, она покрылась испариной, а тело нестерпимо жаждало его.

– Любимая, – хрипло прошептал Воррик, и жена слегка задрожала и простонала от этих слов, – любимая. – Он говорил ей что-то на уэльском языке, но его слова Изабелла понимала лишь наполовину. Ей так и не удалось постичь этот странный язык, но сейчас его слова в переводе не нуждались: смысл их был ей понятен. Это был язык любви – их любви.

Изабелла тонула, умирала и одновременно оживала, что не могла поверить в это. Она превратилась в источник разных ощущений, чувственных эмоций, трепетавших рядом с ним, и уже не способна была думать. Изабелла могла только вдыхать, вкушать, осязать и не сразу поняла, что Воррик отпустил ее руки, предоставив им свободу, которую они так желали получить. Она даже не осознавала, что ее пальцы поползли вверх и переплелись с прядями пышных каштановых волос табачного оттенка. Ее руки обняли его за шею и привлекли поближе, когда он прикоснулся к ее лебединой шее, выгнувшейся ему навстречу, и Изабелла слегка вздрогнула от восторга и страха. Его поцелуи заставили ее почувствовать себя совершенно беззащитной перед ним. Могли ли эти зубы, что так нежно покусывали шею, впиться в ее плоть и перегрызть ей горло? Может быть, эти руки, которые так нежно и страстно ласкали, могли с такой же легкостью вырвать жизнь из ее тела?

Воррик, как будто догадавшись о мыслях жены, властно сжал ее.

– Моя, – прошептал он, – ты навсегда моя.

При этих словах Изабелла вздрогнула. Сила, которую она чувствовала в нем, ошеломила ее, кружила голову, возбуждала в ней те дикие необузданные эмоции, которые не усмирит ни одна цивилизация. Плоть горела в огне, и этот жар окутывал теплом и сладостным блеском с запахом белых роз, который так нравился Воррику. Их губы снова встретились, пробуя и поглощая друг друга. У Изабеллы подкосились ноги, и если бы не сильные объятия Воррика, она бы упала.

Потихоньку, незаметно, вся одежда спадала с нее с такой легкостью, как вздох, вырывающийся из ее тела. Одежда водоворотом сатина падала на пол к ее ногам до тех пор, пока Изабелла не оказалась совершенно нагой в его объятиях, – маленькая прекрасная богиня, которую готовы были бесконечно боготворить его руки и губы.

Глаза Воррика поглощали ее тело целиком. Он приходил в восторг только от прикосновения к ее упругой и мягкой коже, к которой он так долго не прикасался. Воррик резко вздохнул, вспоминая каждый изгиб ее тела, каждый уголок, который он называл своим.

Его. Только его. Навсегда его. Он никогда не позволит ей уйти. Даже в том случае, если Изабелла возненавидит его на всю оставшуюся жизнь, граф никогда не позволит, чтобы его любимая принадлежала другому. Его лесная нимфа, его русалка, которая околдовала своими бездонными серо-зелеными глазами, очаровала, как Сирена[16] своими песнями, невидимыми волшебными нитями так крепко привязала Воррика к себе. Он любил Изабеллу и она была его. Только это и имело значение.

Воррик наслаждался, лаская ее грудь, эти, словно вылепленные из гипса, округлости, которые всегда его так зачаровывали. Они были, как мрамор, настолько прозрачные, что он видел прожилки, по которым текла кровь Изабеллы. Их розовые почки расцветали и набухали, когда его ладони накрывали их, поглаживая по крошечным бутонам с чувственной медлительностью. От этих крошечных бутонов во все стороны разливались волны удовольствия. На мгновение Изабелла почувствовала внутреннее волнение, трепет в груди и сладостное ощущение, когда Воррик нежно провел пальцами по ее отвердевшим бутонам, от чего они поднялись еще выше. Его рот накрыл набухший сосок, а язык обвился вокруг него, от чего Изабелла невольно подалась вперед, предоставляя свое тело во власть его губам, пальцам, желая большего наслаждения. Она чувствовала, как ее соски сморщились, а потом еще больше напряглись, когда он снова и снова возбуждал их, пока ее не захватило страстное желание. Его рот метнулся по груди, потом нашел другую грудь, объяв ее пламенем, распалив тлеющие угольки. Девушка уже поддалась той дикой страсти, которая когтями разрывала ее тело.

Глубоко, где-то внутри ее женского начала зажглось пламя, разраставшееся до тех пор, пока не превратилось в пожарище. Ей отчаянно хотелось, чтобы он его погасил. Она до боли хотела, чтобы он вошел в нее, но он все еще продолжал целовать, едва касаясь невесомыми и легкими, как облачки, губами ее живота, мучительно подогревая закипающее в ней желание. Воррик медленно опустился перед ней на колени, потом взял ее за бедра и привлек ближе. Языком он нащупал пупок, от чего она рассмеялась хриплым гортанным смехом. Ей было щекотно, и это одновременно ее возбуждало. Изабеллу очень радовало то, как он любит ее. Как хорошо было снова смеяться – даже если это ненадолго – с человеком, которого она любила, с человеком, который любил ее. Изабелла не понимала, как ей этого не хватало. Муж, смеясь, посмотрел на нее, и янтарные глаза зажглись нежностью, но она увидела, как боль и время наложили отпечаток на его лицо в виде глубоких морщин возле глаз, и ее серо-зеленые глаза опечалились. Воспоминания прошлого ушли и они снова перенеслись в настоящее.

Глаза Воррика слегка потемнели от печали и еще от чего-то, когда его руки сжали ее бедра, затем скользнули вниз по ногам, лаская их плавные изгибы, потом снова вверх-вниз, пока, наконец, он не развел ее ноги. Пальцы неторопливо скользили по внутренней поверхности бедер, и Изабелла задрожала от страстного желания, которого не могла скрыть.

Слегка вскрикнув, она схватила его руки, и Воррик радостно и торжествующе засмеялся.

Мучительно медленно он находил ее заветные складки, которые скрывались под мягкими и пушистыми завитками, вьющимися между ног. Он нежно и ритмично стал ласкать влажную теплую плоть, которая добровольно открылась ему. Наконец, его пальцы нашли темную пещеру, которая так манила и привлекала его. Его дыхание участилось вместе с ее собственным, когда он начал исследовать теплую бездну, которая дрожала от желания. От этого ему страстно захотелось вторгнуться внутрь, посадить свое семя в эту благодатную почву. Воррик чувствовал, что Изабелла дрожит от удовольствия. – Его губы охватили один из ее бутонов, которые он только что возбуждал, язык обрушился на него и ласкал все быстрее и быстрее, от чего лепестки сначала развернулись и тут же сжались. Изабелла задыхалась в сладком экстазе, расцветающем внутри ее.

Изабелла издала глубокий животный крик – низкий стон, свидетельствующий от том, что женщина сдается. Она прижала его к себе в отчаянном желании. Не помня себя, она дрожала, выгибаясь, и, наконец, свободно вздохнула от удовольствия и стихла.

Внезапно Воррик поднялся, поднял ее на руки и посадил на бархатную подушку рядом со стулом. Теперь его губы сомкнулись на ее губах, язык исследовал ее рот. Потом он медленно отстранился, чтобы освободиться от одежды. Он сделал это мгновенно и теперь обнаженный стоял перед ней, возвышался над ней, как языческий Бог. Сердце Изабеллы бешено забилось в груди при виде его мускулистого тела, покрытого бронзовым загаром. Она подумала о том, как эти мужественные крепкие руки могли так нежно держать ее в объятьях, как эта мощная волосатая грудь могла так нежно прижиматься к ее мягкой маленькой груди, как этот живот и узкие бедра встречались с ее телом при каждом толчке, когда он входил в нее…

Она откинула назад голову и закрыла глаза, облизав языком пересохшие губы. Пульс в ямочке на ее шее забился в восторге и волнении. При этом Воррик затаил дыхание, сильные мускулы его живота и ног натянулись от острого желания, как ремень. В какой-то момент он засомневался, сможет ли сдержать себя. Он глубоко вздохнул, потом выдохнул – стало немного легче. Вдруг грубо и властно его руки переплелись с прядями серебристых волос Изабеллы. Ее глаза широко открылись от такого прикосновения, а рот радостно открылся навстречу ему, когда Воррик снова наклонился, чтобы ее поцеловать, требовательно и властно. Потом он выпрямился бездыханный в предвкушении удовольствия, когда нежные ладошки погладили его грудь, мягко скользнув по волосам, которые там росли, и медленно, чарующе потерлась щекой об его грудь. Она прижала свои губы к его соску и стала ласкать, пока он не отвердел, как и ее собственный. Язык обвился вокруг этой твердой шишечки, лизнул ее, возбуждая. Руки Изабеллы все время ласкали его гибкое упругое тело. Мышцы мужа сжимались, пульсировали и дрожали под нежными пальцами, ласкавшими его. Ее ладони искусно ласкали тело, проводя по старым шрамам, а губы прошли по груди, чтобы найти другой сосок и заставить также напрячься от восторга, как и первый. Почувствовав доказательство мужненого желания, она привлекла его к себе. Наконец, ее руки нашли его мужское начало.

Воррик задыхался от желания, когда ее пальцы медленно прошлись по его пенису вверх-вниз, потом сомкнулись на нем. Женщина совершала медленные чувственные движения, которые были стары, как этот мир. Тело мужа напряглось и содрогнулось, когда ее большой палец стал ласкать чувственное место на его древке и быстро прикасаясь к нему снова и снова, пока плоть не набухла и Воррик не застонал от облегчения, но она все продолжала такие сладкие для него прикосновения. Ее рот, едва касаясь его живота, прочертил на нем линию, как перышком. Изабелла опустилась на колени, склонила голову и поцеловала округлости у основания мужского древка. Губами и языком она возбуждала эти мягкие, нежные шары, пока они не сжались внутри содержащего его их мешочка. Потом с томной, почти невыносимой медлительностью, ее рот скользнул по всей длине его древка, спускаясь ниже, ниже, с лихорадочной скоростью поцелуев и ласк, вознося его на вершину восторга, пока, наконец, губы не сомкнулись на нем. Он застонал от наслаждения. Снова и снова ее рот поглощал его, язык обвивался вокруг, едва касаясь его, как крылья мотылька, трепещущие у пламени свечя, до тех пор, пока Воррик не понял, что больше не выдержит.

Одним резким движением он подхватил ее на ноги, потом прижал к краю подушки на стуле, сел перед ней на колени и развел бедра. Через несколько минут его древко внедрилось в теплую влажную глубь с нежной яростью, и она задохнулась от пронзительного желания. Потом так же внезапно он вынул свое копье, чтобы еще раз зайти в нее, но на этот раз – глубже. Снова и снова его огненный меч входил в ее ножны, пока они оба не стали часто и прерывисто дышать. Изабелла впилась ногтями в плечи Воррика, оставляя неглубокие борозды. Ее тело напряглось, потом обмякло в потрясающем взрыве экстаза. Она тихо простонала, выражая свой восторг, который смещался с его наслаждением. Вдруг они оба внезапно открыли глаза, и их опаленные страстью взгляды соединились. Изабелла почувствовала, что утопает в этих янтарных глубинах. Какой трепетной, была эта минута, когда Изабелла не могла оторвать взгляда от лица Воррика! Его тело в это время содрогнулось в страстной агонии облегчения, и он выплеснул в нее свое семя.

В этот важный момент он выплеснул свою душу, позволив жене увидеть выражение своих глаз. Раньше он всегда прижимал ее к себе, чтобы она не могла видеть радостное выражение какой-то торжествующей чувственности, которое было на его лице. Губы Воррика слегка приоткрылись, и он издал негромкий восторженный стон. Потом закрыл глаза.

Дальше было слышно лишь их учащенное дыхание, которое постепенно затихало так же, как сокращались бешеные удары их сердец. Пульс, бившийся с такой бешеной скоростью, становился нормальным. Потом он целовал ее, улыбаясь, и властно оглядывая своими янтарными глазами, понимая, что снова вышел в этой битве победителем. Воррик отстранился.

Изабелла поняла, что муж взял ее сердце и душу, теперь уже навсегда.

ГЛАВА 39

Лондон, Англия, 1489 год.

«Будь он проклят! Будь он проклят! – заревел лорд Монтекатини, как зверь в клетке, измеряя шагами комнату. С каждым шагом его ярость и гнев нарастали. – Он всегда мешает моим планам, этот уэльский ублюдок! Настроить Генри против плана, который я предложил! Я мог бы вернуться в Рим. Пока лорд Хокхарст останется фаворитом королевского двора, я здесь не нужен и бесполезен! Да простит меня Бог, но я бы хотел убить этого сукиного сына!»

– Вы ранили его, милорд, – елейным голосом заговорила леди Шрутон, боясь, что графом овладевает черный гнев, и он изобьет ее. Она никак не могла понять, почему она все-таки осталась с ним, а если она решится, то куда ей пойти? Как она будет жить? Несколько ужасных синяков казались сущими пустяками, по сравнению с той безопасностью, которую он ей обеспечивал. – В конце концов, вы ведь убили лорда Рашдена, а его глупая сестра обвинила во всем Хакхарста. Хотя граф хорошо скрывает, но, говорят, что уход этой сучки очень его расстроил. Он продолжает преследовать ее, как безумец.

– Да, – кивнул лорд Монтекатини, – но это меня мало радует. Этот ублюдок причинил мне много неприятностей и продолжает их причинять. Он постоянно расстраивает мои планы, заставляет меня выглядеть дураком. Даже Джиофри начал относиться ко мне так, как будто я колдун или идиот, – пожаловался граф на своего последнего любовника. – Ну, я скоро рассчитаюсь с ним, с этим неблагодарным щенком. Он был всего лишь рыцарем, когда я заинтересовался им. Теперь он получил титул барона и думает, что он больше во мне не нуждается. Но Джиофри скоро поймет, что ошибается. Мне нужно как можно скорее придумать что-нибудь, чтобы избавиться от Хокхарста. Пока он остается, как бельмо на глазу. Но я должен быть осторожен: пусть этот сукин сын не знает, что Гил умер от моих рук, иначе это будет уже точно концом моей карьеры в Англии. Рим не потерпит ни одного провала. Если бы граф не был фаворитом Генри и если бы только я мог приложить руки к жене Хокхарста!

Хитрые и злобные глаза леди Шрутон распахнулись от удивления. Она знала, что от итальянца ничего не ускользало, что происходило в Тауэре и во всем Лондоне.

– Но, но, милорд… Разве вы не слышали, что эту сукину дочь завтра выпускают из Кровавой башни.

– Нет! – темные глаза лорда Монтекатини прищурились. – Вы не лжете, сеньора?

– Нет, милорд, конечно же нет! Это известно всем, и я удивлена, что вы об этом еще не слышали.

– Где этот пустомеля Флорио? – граф позвал своего оруженосца. – Флорио! Флорио! – выходя из себя закричал он, и перепуганный юноша вбежал в комнату. – Что я слышу: леди Хокхарст завтра освобождают? Почему ты мне об этом ничего не сказал?

– Н-н-нет, сеньор, – запинаясь под проницательным взглядом итальянца, произнес оруженосец. – Я… я думал, что вы об этом уже знаете. Я… я не думал, что необходимо вам об этом докладывать.

– Ты не думал! Ты не думал! – насмешливо повторил лорд Монтекатини. Потом жестоко отвесил пощечину молодому человеку. – Идиот! Я должен думать здесь за всех! Вставай, глупец, распустил нюни! То, что ты будешь ползать передо мной на коленях, не спасет тебя от заслуженного наказания. Иди и дожидайся моего приговора в учебной комнате. Я приду и преподнесу тебе урок, который ты вряд ли забудешь.

– Нет, милорд, пожалуйста, не делайте мне…

– Молчи! – отрезал граф. – Иди! Пока я не решил, что ты мне вообще больше не нужен и не принял более крутых мер!

До смерти напуганный оруженосец удалился, и леди Шрутон вздохнула с облегчением, потому что она не оказалась той несчастной, которой граф будет преподносить урок в учебной комнате. Однако, она поежилась, когда он обратил на нее взгляд своих сверкавших злобных глаз и подумала, что лорд Монтекатини был, действительно, в союзе с самим дьяволом.

– Эта прекрасная Роза Восторга поедет отсюда в Хокхарст? – скривив губы поинтересовался граф.

– Нет, я так не думаю, – ответила леди Шрутон, молясь про себя, чтобы это оказалось правдой. – Мне кажется, что эта проститутка поедет в свое имение Грасмер. Говорят, что несмотря на все попытки графа уговорить ее, эта сучка не может ему простить смерть брата.

– Ах, так… Грасмер. А что это такое? – поинтересовался итальянец.

– Это имение, милорд, как я вам уже говорила, – незащищенная крепость – достаточно легко будет нескольким людям напасть на нее. Особенно теперь, когда король запретил носить костюмы членов королевской гильдии. Никто даже и не заметит появления людей. Это будет довольно-таки легко, – повторила она. – В самом деле, я не знаю, почему Хокхарст не осадил это место, когда эта стерва отказалась его принять.

– Не будьте еще глупее, чем вы есть на самом деле, сеньора, – сказал лорд Монтекатини, – Атаковать собственную жену? Убить собственных людей? Сама эта мысль – чудовищна!

Леди Шрутон попыталась вернуть Доброе расположение графа, которое она только что отеряла.

– Никто не должен знать, кто возьмет эту суку, кроме Хокхарста, конечно. Мне кажется, что граф готов пойти на все, чтобы спасти жизнь этой проститутке. Он помешан на ней. А если он будет убит… – она резко остановилась, уклончиво пожав плечами.

Лорд Монтекатини, который редко бывал в хорошем расположении духа, дьявольски улыбнулся на ее последние слова.

– Ну, наконец, хоть один раз ты будешь мне полезна. Принеси мне мою шкатулку с драгоценностями. Я подарю тебе браслет из оникса, который подходит к твоему платью.

Когда Изабелла добралась до Грасмера, пошел сильный снег. Но ей теперь было все равно. Наконец-то, она была дома – после целого года заключения в Кровавой башне. Генри Тюдор хотел приподнести ей урок, и он это сделал. Теперь она вряд ли будет участвовать в каких-либо заговорах против короля. Последний из Ланкастеров прочно укоренился на троне. Он не потерпит, чтобы у него из рук корону вырвала какая-то девчонка, сторонница Йорков. Совсем неважно, какое высокое положение при дворе мог занимать ее муж. Муж… Воррик. Изабелла была уверена, что ее так долго держали в тюрьме, чтобы наказать за то, что она бросила своего мужа и сделала несчастным. Последними словами Тюдора, прежде чем она покинула королевский двор, был совет, чтобы она немедленно вернулась к Воррику: «Занимайтесь своими делами в замке Хокхарст, мадам, – холодно подчеркнул король, и не пытайтесь больше вмешиваться в мои дела!»

Изабелла поняла, что она должна снова быть женой Воррика. Не только потому, что король приказал ей это, но и потому, что задолго до того, как она покинула Кровавую башню, Воррик, вырвал у нее обещание вернуться к нему.

– Поклянись, – мрачно потребовал он, – поклянись, Белла! – И она это сделала. Дело не в том, что он заставил ее, просто к тому времени Изабелла поняла, что бесполезно ей сопротивляться, что она по-прежнему любила мужа и не могла больше отказывать. Это подсказали ей долгие дни и ночи, которые Воррик провел с ней, лаская ее тело и наполняя его ощущениями.

– Я под присягой клянусь, что снова стану твоей женой! – мягко сказала она. – Но мне нужно время, милорд… Время, чтобы прийти в себя. Позвольте мне пока поехать в мой Грасмер хоть ненадолго. Хокхарст будет казаться слишком пустым без вас… Кэрливела и всех остальных.

Воррику требовалось некоторое время остаться при дворе, чтобы уладить некоторые дела с королем. А Кэрливел… он был мертв, как Гил и Мэдог.

Наконец, Воррик согласился.

– Я приеду к тебе весной, любимая, – сказал он ей. – Я очень люблю тебя.

Изабелла с разрывающимся от боли сердцем ответила:

– А я… я люблю тебя. Но… мне стыдно, что я не могу справиться с этой слабостью.

Теперь, при мысли о нем, ее охватила тоска по прошлой жизни, и когда в туманном свете перед ней предстал Грасмер, ей показалось, что даже здесь ее настигали призраки прошлого. Изабелла увидела свою бабушку, стоявшую перед ней, как наяву, и машущую ей с крыльца дома, мать и отца, которые улыбались дочери. Смеясь, целый и невредимый, к ней бежал Гил. Она увидела и себя совсем маленькой девочкой, радостно бегущей к его протянутым рукам, распахнутым для объятий. Когда пошел снег, образы поблекли, как акварель, размытая дождем. Они исчезли, перейдя в замок Рашден. Там на мощеном дворе замка она сидела на коленях перед Ричардом, герцогом Глостером, потом встала и взяла золотой соверен, который он протянул ей. Изабелла от боли закрыла глаза при этом воспоминании, а когда открыла их снова, то видение исчезло. Его сменило видение лунной поляны, где на коленях перед ней стоял-Лионел и собирался признаться ей в любви.

Розы – белые розы – были разбросаны по земле, Изабелла наклонилась, чтобы собрать их, и услышала смех придворных, которые тщетно пытались ухаживать за ней: сердце девушки было отдано навсегда Воррику Тремейну, графу Хокхарсту. Она явственно ощутила запах свежескошенного сена, которое лежало в конюшнях в то лето, когда она впервые встретила его. Вот и теперь он идет к ней, как и тогда, хмурый и симпатичный, а чуть поодаль от него идет Кэрливел, который держит в руках шляпу и провожает ее в ложу на Королевском Турнире.

Снежинки танцевали и вились вокруг нее, но Изабелла не обращала на их никакого внимания: она утонула в воспоминаниях, и белая лужайка Грасмера превратилась в поле, где состоялся турнир. Ей улыбнулась Анна настолько живой, естественной улыбкой, что глаза Изабеллы наполнились слезами.

Когда Джоселин, Эдрик, Тегн и Беовульф заговорили с ней, Изабелла не слышала их, она не видела их озабоченных лиц, когда они в недоумении смотрели на нее, не понимая, зачем она остановилась. Их смутило странное застывшее выражение ее лица.

Изабелла вспомнила, как Мэдог раздевал ее своим горячим взглядом, полным желания, перешедшим в раскаяние, когда он узнал, что это жена его брата.

О Боже, Боже! Она попыталась прогнать воспоминания, но они преследовали ее. Изабелла почувствовала на губах соленый кристалл и поняла, что на ее щеках замерзли слезы. Девушка заставила себя поехать вперед к Грасмеру и ее призракам.

Они пришли так же неожиданно, как в тот день, несколько лет назад, пришли люди Лионела, одетые в простые черные одежды, которые не позволяли определить, кому они принадлежат. Но Изабелла ничего не заподозрила, потому что Тюдор запретил носить одежду с эмблемами. Только когда отряд приблизился, она почувствовала, как от страха у нее по спине побежали мурашки. Леди Хокхарст, подстегиваемая каким-то инстинктом, побежала с лужайки, где только что лепила снеговика, подхватив сына Кэрливела Артура, который, не понимая опасности, поднял крик. Изабелла крепко прижала голову малыша к груди, чтобы успокоить его, и неслась к дому. Быстро захлопнув за собой дверь, заперла ее на засов и дико закричала, призывая на помощь.

Ее преданные доблестные рыцари готовы были сражаться за ее жизнь и честь, но Грасмер не был крепостью. Это был обычный дом, построенный не для защиты, а люди, атаковавшие его, были жестокими и беспощадными.

Битва была короткой, хотя Изабелле она показалась кошмарным сном, который продолжался бесконечно и от которого было трудно пробудиться. Девушка не могла оправиться от потрясения и ужаса, не, смея верить своим глазам, она уставилась на разбитые стекла, разбросанные по полу большого зала. Эти осколки, смешанные с кровью ее любимых рыцарей, лежали рядом с их телами. Глаза ее любимого Эдрика ничего невидящим взором уставились на нее. А дорогого ей Тегна можно было узнать только по запятнанной кровью одежде. Смертельно раненный Беовульф, хромая, шел к ней, умоляя ее бежать.

– Вы… вы должны… вы должны попытаться добраться до… до конюшен, ми… миледи… это… это для вас единственный шанс.

Но Изабелла знала, что это бесполезно. Дом был окружен, и люди в черной одежде продолжали колотить в мощные двери, прокладывая себе дорогу. Спрятаться было просто некуда, кроме верхних комнат. В любом случае эти дикие вторженцы быстро найдут ее там. Нет. Изабелла не оставит своих преданных рыцарей, которые так защищали ее всю жизнь. Хватит того, что Изабелла оставила их раньше во время борьбы, когда они приказали ей спрятаться в безопасное место.

Этого просто не могло быть. Все казалось нереальным. Кто-то хотел причинить ей боль, внезапно обрушив на нее все свое зло. Но кто? Почему?

Изабелла смутно понимала, что Алиса и Джоселин прижались в одном углу, пытаясь защитить Артура от этого ужасного побоища и тех людей, которые уже ворвались в большой зал. Изабелла слепо выхватила из-за пояса кинжал и угрожающе занесла его. Она не позволит сдаться без борьбы, в худшем случае – убьет себя, ноне позволит быть изнасилованной этими ужасными людьми.

– Если вы – грабители, то возьмите все, что хотите, и уезжайте, – сказала она. – Вам незачем здесь останавливаться.

Но облаченные в черные одежды люди только рассмеялись в ответ и угрожающе стали приближаться к ней, безжалостно зарубив Беовульфа, сделавшего последнюю попытку защитить свою госпожу.

– Беовульф! Беовульф! – Но рыцарь уже был мертв. Она в ужасе посмотрела на этих безжалостных людей, которые только что убили ее рыцаря.

– По крайней мере… по крайней мере, скажите, кто вы? Почему вы натворили столько бед? – воскликнула Изабелла, когда самозванцы стали осторожно надвигаться на нее, посматривая на занесенный кинжал. – Я… я не хочу умереть в незнании.

– Не бойтесь, сеньора, лорд хотел, чтобы мы не причинили вам вреда, поэтому уберите этот нож и пойдемте с миром. Если мы причиним вам зло, то он снесет наши головы.

Изабелла была настолько поражена и ошеломлена словами этих людей, что с трудом сообразила: ее титул был произнесен по-итальянски. Где-то в подсознании девушка удивилась, но так как знала только одного итальянца – лорда Монтекатини, который всегда был так добр к ней, она не увидела между ними никакой связи. Леди Хокхарст стала отступать от людей, которые продолжали надвигаться на нее, пока, наконец, не прижалась в стене и ей было больше некуда деваться. Неожиданно мужчина, который казался добрее, чем все остальные, попытался выхватить у нее кинжал, и она настолько удивилась, что трое остальных людей успели выхватить его и взять девушку в плен, хотя она яростно им сопротивлялась. Рагнор, который теперь был неотъемлемой ее частью и которого теперь она забыла, издал пронзительный крик и бросился на них, своим клювом нанося им удары, и они были вынуждены отступить. Но в конце концов Изабеллу все-таки схватили и она закрыла глаза, приготовившись к тому, что ее изнасилуют. Она не верила тому, что ей сказали.

Но к своему удивлению, Изабелла поняла, что с ней ничего делать не будут. Ее просто выволокли из большого зала на поляну и грубо повели к конюшням, где ждали остальные люди в черном. Ее подвели к ожидавшей ее Цендрилоне. Только когда она села верхом, граф, наблюдавший за этим побоищем, наконец, появился. Он галопом подскакал на своем вороном коне, который, когда его дернули под уздцы, угрожающе фыркнул, вставая на дыбы.

– Лорд… лорд Монтекатини! – выдохнула Изабелла, когда он, улыбаясь ей, взял уздечку ее лошади из рук одного из своих людей и привязал к луке своего седла.

– Вы удивлены, сеньора? – спросил он, демонически вскидывая брови. – Ну, конечно, вы ничего не понимаете, – он пожал плечами, – но со временем вам все объяснят.

– Милорд, – холодно начала Изабелла, но резко остановилась, услышав визг, неожиданно пронзивший воздух. – Боже мой, Джоселин! Джоселин и Алиса! Как могла Изабелла в собственном страхе забыть о них?

– Джоселин! – воскликнула девушка. – Алиса! – Когда никакого ответа не последовало, Изабелла повернулась к графу. – Пожалуйста, скажите своим людям, чтобы они отпустили моих служанок и няню!

Итальянец снова презрительно улыбнулся, пожав плечами.

– Нет, я не стану этого делать. В конце концов, мужчинам иногда надо поразвлечься и, может быть, удовлетворить свою похоть, чтобы им не так хотелось погасить свое желание на вас, миледи. Нам предстоит долгий путь. Будет очень нелегко, но… Флорио!

– Да, сеньор?

– Служанка, няня, как там они?

– Служанка, сеньор, она… сражается, как дикая кошка, но мужчинам удалось ее обломать. Она молодая и красивая и стоит того, чтобы за нее побороться, не правда ли? Няня слишком стара, чтобы с ней возиться. Ей просто перерезали горло.

– Прикажи людям привести служанку. Она нам очень пригодится, чтобы моим мужчинам не захотелось воспользоваться этим сокровищем, – граф указал на Изабеллу.

Внезапно Изабеллу охватило потрясающее горе, ярость и ненависть к лорду Монтекатини и его такому грубому нападению. Она подумала о своих рыцарях и старой няне, которые теперь, холодные и безжизненные, лежали в ее доме, беспощадно убитые людьми графа, и о Джоселин, которую сейчас насиловали все по очереди, но она не ведала, что ее боль будет продолжаться, пока итальянец будет видеть в этом смысл. Злость Изабеллы была столь сильной, что она вся затряслась от гнева, впервые ощущая потребность приносить боль, калечить и убивать.

– Ублюдок, – сплюнула Изабелла. – Неслыханный ублюдок!

Лорд Монтекатини только рассмеялся, и в этот момент, точно почувствовав ее муки и беспомощность, как когда-то Изабелла почувствовала его, Рагнор издал дикий смертоносный крик и слетел с плеча девушки прямо на смеющееся лицо графа. Как будто подстегиваемый каким-то дьяволом, Рагнор вонзил в это красивое лицо когти и стал клевать лицо итальянца. Лорд Монтекатини завизжал диким нечеловеческим голосом, от которого у Изабеллы по спине пробежали мурашки. В своей жажде мести она подстегнула Рагнора своим ужасным хриплым криком, и он жаждал крови. Люди графа, застыв от ужаса, смотрели, как граф, извиваясь, пытается отбиться от птицы. В слепом бешенстве он ухватился за сокола, пытаясь сбросить его со своего лица, но Рагнор так крепко вцепился, что это графу не удалось, и продолжал клевать лицо графа. Лорд, Монтекатини упал с лошади и судорожно замотался по покрытой снегом земле, все еще пытаясь согнать птицу. Наконец, Рагнор с победоносным криком захлопал крыльями и взлетел. В сумрачном свете заходящего зимнего солнца Рагнор стремительно поднялся ввысь и снова бросился вниз со скоростью стрелы. Изабелла, затаив дыхание, смотрела на его красивый полет. Она не могла оторвать взгляд от птицы и не двигалась, хотя сокол летел прямо на нее. Наконец, в тот момент, когда он должен был упасть на нее, Рагнор вдруг замедлил полет, расправил крылья. Догадавшись о его намерениях, Изабелла подняла руку, и сокол гордо уселся на ее запястье. В этот момент время остановилось. Он восседал на ее руке, гордо подняв голову, не связанный путами и за свое возвращение сполна отплатил ей. Его когти слегка впились в кожу Изабеллы, и крошечные капельки крови просочились из небольших ран, но она не обращала на это никакого внимания. Она смотрела на его горящие янтарные глаза и теперь понимала, почему он так долго ждал, чтобы взлететь. Какой-то первобытный инстинкт требовал сполна расплатиться за свой долг с Изабеллой.

– Молодец, Рагнор, – тихо прошептала девушка. – В добрый путь!

Сокол еще раз вскрикнул и взлетел, паря, в небе, пока окончательно не скрылся из виду. Рагнор улетел.

Какой-то ком застрял у нее в горле. Ее глаза наполнились слезами от сознания потери, хотя она и понимала, как Хвилис, что дикую птицу нельзя было поймать и посадить в клетку. Изабелла любила сокола. Она не должна звать его назад, а дать ему свободно улететь. Если Рагнор вернется, то только по собственному желанию, и девушка каким-то внутренним чутьем понимала, что когда-нибудь он вновь опустится на ее плечо. Теперь Изабелла и Рагнор были связаны жестокой шуткой пьяного короля и жестокой местью итальянского графа.

Подумав о лорде Монтекатини, Изабелла застонала, с ужасом вспоминая произошедшее.

– Беатрис, – задыхаясь позвал он, все еще держась за лицо руками. – Приведите Беатрис. Я… мне она нужна… чтобы… чтобы обработать мое лицо.

– Сеньора Шрутон! – крикнул Флорио в ответ на требование своего господина, и Изабелла чуть не выпала из седла от ужаса. – Сеньора Шрутон!

Оруженосец оглянулся, нахмурился, пытаясь найти злобную графиню, но ее нигде не было видно. Потом вдруг кто-то выдохнул: «Боже мой, посмотрите!» Все повернулись в том направлении, куда указывал мужчина.

Там, в окнах верхнего этажа Грасмера, все увидели графиню. Она переходила из комнаты в комнату и поджигала каждую факелом. Они смотрели на нее, и до них донесся ее странный дикий хохот, который поверг всех в изумление и дрожь.

– Что ты делаешь ненормальная сучка! – Флорио потряс кулаком, но леди Шрутон его не слышала. – Сеньор, – он повернулся к своему господину. – Женщина, она… она совсем сошла с ума. Она поджигает дом и не обращает никакого внимания на нас.

– Мое лицо, мое лицо, – снова застонал граф, явно не слыша того, что говорит ему оруженосец. – Мне нужна Беатрис, чтобы она обработала мое лицо. Ах, мое лицо. Лицо! Теперь оно искалечено, искалечено на всю жизнь!

Бедный Флорио не знал, что ему делать. Но один мужчина, который оказался более наглым, чем все остальные, наконец, пришел в себя, выступил вперед и бесцеремонно посадил итальянца на его вороного коня.

– Возьмите себя в руки, сеньор, – резко сказал мужчина, – или нас всех вздернут на виселице. Ваше лицо будет в шрамах на всю жизнь, но вы сами останетесь в живых. Анжело, Луиджи, идите в дом и вытащите оттуда эту сумасшедшую сучку!

– Забудь об этом, Винченсо, весь дом уже превратился в пожарище, а эта сука там заживо сгорит. Она никогда никому не сможет ничего рассказать. Приведи девчонку и поедем.

– Подождите, идут Девид и Маурицио с девушкой. Георгео, приведите еще одну лошадь.

Изабелла побледнела от ужаса и страха. Ее затошнило при виде Джоселин, которую вели из горящего дома. На ней был только грубый плащ, который набросил на нее один из мужчин. Она дрожала от пережитого потрясения и холода, спотыкаясь шла по снегу, ничего не видя перед собой. Сына с нею не было.

«Боже праведный, как же ты можешь быть так жесток? – молча спросила Изабелла у Бога. – Ребенку ведь всего четыре года!»

И впервые девушка обрадовалась, что у нее не было ребенка от Воррика.

«Ах, Воррик, Воррик! – ее сердце закричало, разрываясь от жалости. – Где ты, мой любимый?»

Но в ответ она услышала, как трещавшие языки пламени пожирали Грасмер.

Воррик задрожал при виде Грасмера, сожженного и почерневшего, от былого великолепия которого остался один остов. У него странно защемило в груди, и его сердце стало таким же опустошенным, как и лежащие перед ним развалины.

«Изабелла, Боже мой, Изабелла!»

Если она умерла во время пожара, охватившего Грасмер, то он, вряд ли, сможет это узнать: то там, то здесь были видны обгоревшие кости, которые свидетельствовали о том, что человеческое тело сгорело в огне, но кому они принадлежали – невозможно было сказать.

«Нет, Изабелла! Боже милосердный! Только пусть это будет не моя любимая Роза Восторга!»

– Милорд! Милорд!

Взволнованные крики его людей вывели Воррика из раздумий. К нему навстречу спешила странного вида женщина – она держала за руку маленького мальчика.

– Нет, не может быть! Не может быть. Это… это… это…

– Дядя Воррик, дядя Воррик! – закричал ребенок, вырываясь от женщины и побежав к нему навстречу.

– Артур! Слава богу! Артур – закричал Ворриик, крепко прижимая к себе мальчика. – Артур!

В сердце графа зародилась надежда, что ребенок может ему что-то рассказать, но эта слабо вспыхнувшая надежда быстро погасла. После того, как он осторожно опустил мальчика, он ничего не смог от него добиться. Но была еще женщина. Воррик попросил ее представиться.

– Меня зовут Мэри Браун, милорд, – сообщила она и робко присела перед ним в. нелепом реверансе, слегка сжавшись от страха и благоговейного трепета. – Но я знаю не больше, чем ребенок. Я нашла его, когда он бродил по пустошам и плакал. Малыш звал свою маму, но ее нигде не было видно, поэтому я взяла его, думая, что за ним кто-нибудь рано или поздно придет. Я… я не собираюсь причинять ему никакого вреда. Одежда его была дорогой, поэтому я догадалась, что он не из простых, но я не могла просто оставить его умирать с голоду. – Это было сказано более решительным голосом.

– Конечно нет, – согласился Воррик. – Вы все правильно сделали, за что будете вознаграждены, обещаю вам.

– Спасибо, милорд, я бы не сказала, что мне не нужны деньги. Но я женщина и знаю свой долг и меня не нужно подкупать. О том, что его дом сгорел, бедняжка не знал. Мы, конечно, все заметили огонь и выбежали, но дом так быстро сгорел. Он был как маяк, здесь на горе. Видно было за несколько миль по всем направлениям. Бедный мальчик был так напуган, что ему долго снились плохие сны, он часто вскрикивал по ночам, часто плакал, звал свою мать – это естественно. Он говорит кое-что, и меня это очень тревожит.

– Что такое? – спросил Воррик. – Что еще говорит мальчик?

– Ну, я не могу точно понять, милорд, для меня это бессмысленно и неприлично повторять – моя мама воспитала меня должным образом.

– Но, тем не менее, я прошу вас, скажите, – настаивал граф. – Пожалуйста, мисс Браун. Это очень важно.

Женщина покраснела от гордости и удовольствия, когда граф к ней так обратился. Он не был похож на всех остальных высокопоставленных лордов, и был очень хорошим, этот граф Хокхарст.

– Ну, милорд, вот как это звучит на устах ребенка. «Ти НОРА…» – здесь она остановилась и покраснела от смущения, прикусила губу, но все-таки продолжила. – Ти Нора… сука» – вот, что говорит мальчик. Но как я вам уже сказала, мне это кажется бессмысленным, В округе нет никакой Норы, которую бы я знала. И, тем более, нет женщины такого легкого поведения.

«ТИ НОРА СУКА».

Действительно, что же хотел сказать этими словами ребенок? И вдруг Воррика внезапно осенило. Его сердце застыло от ужаса в груди.

«Сеньора – сука, – вот что говорил мальчик. Итальянец! Это он похитил Изабеллу! Он держал ее где-то для своих грязных целей. – Что бы там ни было, но моя жена осталась жива. – Внезапно граф понял это. – Боже праведный, что пришлось перенести Изабелле в руках этого вероломного иностранца и куда он мог ее спрятать»?»

Стряхнув оцепенение, Изабелла диким взглядом обвела комнату. Ее ощущения были обострены, а нервы натянуты и ей страстно хотелось выпить настойку, которую давал ей когда-то граф – сладкий маковый нектар, порошок, без которого она теперь не могла жить. Ее тело желало его отчаянно, но все же граф не приходил. «Черт побери, где он? Где он?»

Она нервно стала грызть и без того обкусанный ноготь. Некоторые ногти были уже обкусаны до основания: таким образом Изабелла пыталась отвлечь свое внимание. Когда это не помогло, она вскочила с постели и стала нервно ходить по комнате, как сумасшедшая, теребя надетое платье, пока шелковый материал не повис клочьями.

Несколько раз она ловила свое отражение в зеркале, но оно ей ни о чем не говорило. Изабелла не узнавала эту изможденную женщину со впалыми щеками и диким взглядом, которая смотрела на нее из зеркала.

Быстрыми нервными движениями она открывала бутылочки духов, которые стояли у нее на столике, но в тех флаконах не было того, что ее бы заинтересовало и, всхлипнув от ярости и отчаяния, она смахнула их на пол.

– Спокойствие, спокойствие, сеньора, – сказал лорд Монтекатини, наконец, появляясь в комнате. – Стеклодув в Венеции долго трудился, чтобы создать эти хрустальные сокровища. А вы заодно мгновение угробили всю его работу.

– Мне наплевать! – вызывающе бросила Изабелла, с ненавистью и презрением глядя на его искалеченное лицо, все покрытое струпьями. – Принесли?

– Спокойствие, сеньора, вам нужно научиться быть спокойной, – пожурил Изабеллу граф, желая продлить ее муки. – Придет время, и вы получите, что хотите.

Граф медленно потянулся к карману и вынул небольшой мешочек. Потом подошел к столу, прилагая большие усилия, чтобы не взглянуть на себя в зеркало, мимо которого проходил. Он остался жив, да, но ведь смысл его жизни заключался в лице, которое теперь было покалечено. Теперь Монтекатини не мог смотреть на себя в зеркало, хотя всех заставлял на него смотреть. Он нещадно избивал людей, посмевших отводить взгляд от его отвратительного лица. Теперь о нем никогда не будут говорить как о красавце. Граф никогда не познает больше сладости восхищения, которое вызывало его красивое лицо, когда он ухаживал за любовником. В этом виноваты Тремейны! Если бы не они, его жизнь не была бы разрушена!

Для Изабеллы каждая секунда казалась часом, пока граф наливал в бокал темно-красную жидкость. Это было очень крепкое вино, которое приготовлялось из вскипевшего бургундского вина, смешанного с бренди. Отпив несколько глотков и убедившись, что вино не кислое, он достал мешочек и высыпал его содержимое в бокал. Густой порошок держался несколько секунд на поверхности жидкости, а потом опустился на дно бокала. Когда итальянец перемешал вино, кристаллики растворились.

Наконец, с улыбкой, исказившей и без того уродливое лицо, лорд Монтекатини повернулся и протянул бокал Изабелле. Она с жадностью осушила бокал, утолив свою жажду в этом зелье.

Вскоре Изабелла перенеслась в страну грез, в которой она теперь жила. Медленное томление появилось во всем теле, успокаивая натянутые нервы, и она посмеялась над глупой женщиной, которая только что ходила по комнате и напрасно тратила энергию. Теперь, лежа на кровати, Изабелла смутно осматривала комнату, в которой была заключена. Потолок был темным, и на нем были видны перекрытия, но ей казалось, что крыши вообще не было, а был лишь столб света, поднимающийся в небо и переливающийся всеми цветами радуги. Она видела себя парящей в этом сверкающем калейдоскопе, ощущала себя бестелесной невесомой субстанцией, богиней, которая сверху смотрит на простых смертных и смеется. Изабелла еще раз хихикнула. Ее тело было инертным и безвольным. Сонно зевнув, она подумала о том, почему у нее слипаются веки. Девушка ощущала себя богиней, а богине вообще не нужны были ресницы. Она вяло подняла отяжелевшую руку и бесцельно помахала ею. Наконец, ей удалось ценой невероятных усилий дернуть себя за ресницы на одном глазу. Но попытка оторвать их была тщетной, и Изабелла отказалась от нее. Это оказалось пустой тратой энергии. Гораздо интереснее было рассматривать вверху ангелов-херувимов, которые появлялись в потоке света и играли на арфах и рожках. Вначале она судорожно аплодировала им, а потом рассмеялась, как идиотка. Лорд Монтекатини, наблюдавший за ней, при этом скорчил гримасу.

«Какая отвратительная сучка! Не могу дождаться, когда этот уэльский ублюдок увидит свою Розу Восторга!» Да, граф решил, что сделал правильный выбор. Это было великолепной местью. Никакая другая форма отмщения из тех, которые он перебрал и отбросил, не сослужила бы так великолепно! Он вначале подумал, что можно отдать Изабеллу на развлечение своим людям, но сможет ли Воррик свою жену отвергнуть, если будет знать, что ее заставили это сделать? Только не граф! Гордый и ревнивый, может быть, и отвергнет, но лорд Хокхарст любил свою жену по-настоящему, и тот факт, что ее познали другие мужчины путем насилия, не убьет любовь. Граф Монтекатини хотел обезобразить до неузнаваемости лицо Изабеллы, как его собственное, но эту мысль он тоже оставил: Воррик любил жену за ее душу и сердце, и лишение ее красоты любовь не убьет: Итальянец хотел убить девушку, но тоже отказался от этой затеи. Он хотел ее убить, но только тогда, когда граф Хокхарст будет в его распоряжении, чтобы он сам стал свидетелем смерти своей жены, не имея возможности ей помочь.

Да, лучшим способом отмщения Монтекатини посчитал превращение Изабеллы в наркоманку. Какой мужчина станет любить женщину, которая предпочитает сладкий маковый нектар больше, чем его самого? Она не устоит ни перед чем, чтобы добыть себе это зелье, и даже не дрогнет, видя его муки.

Граф улыбнулся своей зловещей улыбкой и еще раз взглянул на Изабеллу. Такое отвратительное создание не мог любить ни один мужчина.

Довольный собой, итальянец потянулся за пером и чернильницей. Теперь самое время дать знать лорду Хокхарсту о местонахождении его жены.

Воррик мрачно смотрел на массивную темную крепость, возвышающуюся перед ним. Это был замок Болдон-на-море, но все называли крепость «Черной скалой».

Она была воздвигнута на голом утесе, выходящем в океан. Ее стены были 15 футов высотой и 10 футов толщиной. Рва перед крепостью не было, так как в нем не было необходимости. К замку можно было попасть по одной единственной дорожке, которая опасно вилась по зазубренной скале к крепости. Это был один из самых неприступных замков в Англии, и у Воррика, увидевшего это своими глазами, сердце упало камнем. Он никогда не сможет вырвать Изабеллу отсюда.

Боже, если бы только у Воррика в распоряжении были люди короля! Но у него их не было. Лорд Монтекатини был слишком умен. Прежде чем уехать из Лондона, граф пустил слухи о том, что возвращается в Рим по семейным делам, и отплывая убедился в том, что несколько придворных видели, как он садился на корабль, который двинулся по Темзе.

Воррик, конечно же, знал, что итальянец не вернулся домой, а вместо этого причалил где-нибудь близ Бритлинтона в Англии. Затем поехал в Грасмер, похитил Изабеллу, потом снова сел на корабль и уплыл еще дальше на север, в Болдон-на-море, который находился на гористой границе Англии.

Догадавшись, что Изабеллу похитил Монтекатини, Воррик сначала хотел открыто обвинить графа, но в результате раздумий решил, что в этом случае он будет выглядеть просто дураком. У него не было явных доказательств вины итальянца, а, кроме того, при Дворе считали, что Монтекатини уплыл в Рим. Было бы слишком невероятным, что граф, находясь далеко отсюда, совершил похищение.

Воррик молча приступил к поискам своей жены. Так как никто не знал об исчезновении Изабеллы, не знал об этом и король. Гарри долго не видел Изабеллу, но если даже король и поверит в ее похищение, то, скорее всего, предположит, что девушка не повиновалась королевскому приказу – вернуться к мужу. Хотя Воррик старательно искал местонахождение Изабеллы, ему ничего не удалось узнать. Только послание, которое он получил от итальянца, давало желанную информацию и существенное доказательство, которое разоблачало лживую натуру Монтекатини. Но Воррик не мог показать Гарри письмо от лорда Монтекатини, потому что в нем граф ставил условие; он убьет Изабеллу, если узнает, что Воррик сообщил королю о похищении. В письме он также дал понять, кто похитил его жену.

– Что нам делать Воррик? – спросил Эмрис, напуганный угрожающим видом крепости, заставив своим вопросом графа вернуться в действительность.

– Подождем, – кратко сказал он брату. – Подождем, пока итальянец нас позовет. Больше нам ничего не остается делать.

Воррик положил руку на сердце. Никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя таким беспомощным.

– Воррик, ты хочешь пойти туда? – отчаянно взмолился Эмрис. – Ты не выйдешь оттуда живым, пойми, Изабеллу Монтекатини тоже не отдаст живой.

– Я знаю, но что мне делать? Черт возьми, что еще я могу сделать?

– Подождем, пока выйдет этот ублюдок. Рано или поздно, но он должен это сделать.

– А если он убьет Изабеллу? Боже праведный! – простонал совсем убитый горем Воррик. – Я никогда себе этого не прощу.

– Ему нет смысла убивать ее, – заметил Эмрис. – По крайней мере, пока он не получит тебя. Ведь ему нужен ты, если, конечно, все, что он написал, правда.

– Черт побери! Этот человек явно сошел с ума. Того, кто противостоит тебе в политике, не убивают.

– Ах, полно, Эмрис, так поступали во все времена.

– Кинжал в спину в темном коридоре?

– Да.

– Граф выбрал такой способ? Да он просто сошел с ума. Когда же этот дьявол выйдет? Когда он сделает следующий шаг. Мэдог именно так поступил бы, поверь мне.

– Черт побери! Если бы мой брат был сейчас здесь, он бы сообразил, как забраться в замок!

– Забудь об этом, Воррик, это бесполезно. Замок неприступен, поэтому его и называют «Черной скалой».

Нервы Изабеллы были опять напряжены. Она хотела лишь снадобья, которое ее успокаивало. Девушка даже не обратила внимания на то, что лорд Монтекатини впервые за три месяца вывел ее из комнаты. Она лишь почувствовала, что в глаза ей ударил теплый несенный свет, и знала, что граф на этот раз не дал ей напиток, хотя девушка истерически умоляла его об этом.

В ответ он просто грубо потянул ее за собой. Когда же она споткнулась и упала, граф дал ей сильную пощечину, но Изабелла вцепилась в его ногу, чтобы он не пнул ее, умоляя дать ей снадобье.

– Вставай, – взревел итальянец, грубо подняв ее на ноги и снова отхлестав по щекам. – Твой муж осмелился бросить мне вызов, и я решил преподнести ему урок.

– Воррик? – спросила Изабелла, как в тумане, так как от побоев у нее кружилась голова. – Что он здесь делает?

Но она спросила это только для поддержания разговора. Ей было все равно, что ответит Монтекатини, и что делает Воррик в Бултоне-на-море. Девушке лишь хотелось получить маковый нектар, который граф носил в своем дублете.

– Ах, ну почему вы не даете мне напиток? – отчаянно и безумно пытаясь выхватить порошок из того места, где его прятал граф. – Он мне нужен! Почему вы мне его не даете?

– Я его дам вам, сеньора, но вначале вы должны сделать для меня один пустяк.

– Ах, все, что угодно! Все, что угодно! – пообещала она, совершенно не задумываясь о том, что он попросит ее сделать. Изабелла была готова даже убить кого-то, чтобы только получить этот сладкий маковый нектар – так страстно она его хотела.

– Хорошо, – наконец, сказал Монтекатини, когда они подошли к внешней стене крепости. – Заберись на зубчатую стену и немного походи там, чтобы тебя мог увидеть твой муж.

Изабелла не боялась высоты. Всю свою жизнь она прожила на холмах, а теперь, находясь в истерическом состоянии, она даже не подумала о том, что ни один разумный человек не сделал бы того, о чем ее просил граф. В таком состоянии можно легко потерять равновесие, упасть и разбиться о скалы, находящиеся в 15 футах внизу.

Но Изабелла ухватилась за проем в стене, подтянулась, и взобралась на зубец с одной стороны. Она закачалась, и итальянцу пришлось поддержать ее, но чувства страха у нее не было. Даже когда люди Воррика, увидев ее, начали что-то громко кричать, при этом указывая на нее, она совершенно не чувствовала опасности. И сейчас, это какого-то рода игра, в которой она должна победить, чтобы получить в награду маковое зелье. Девушка перепрыгнула на следующий зубец. Покачиваясь, она постояла там, потом перешла на следующий. Все это время Воррик с замирающим в груди сердцем наблюдал за ней.

– Боже мой, она сошла с ума?

– Нет, мне кажется, что этот человек-дьявол накачал ее наркотиками.

– Черт побери, – сказал Воррик, – мне нужно быть там.

Люди едва сдержали его, потому что в страхе и гневе он просто обезумел.

– Не глупи, Воррик! – воскликнул Эмрис. – Ты не сможешь ей помочь, а если ты окажешься перед этим ублюдком, то сразу же попадешь к нему в лапы. Неужели ты не понимаешь? Именно этого он и хочет. Поэтому Изабелла и взобралась наверх, рискуя жизнью!

Воррик стоял совершенно беспомощный и смотрел на Изабеллу. Он пережил тысячу смертей с каждым новым покачиванием жены на зубчатой стене, и, когда он уже больше не мог выносить это зрелище, она упала.

– Вставай! – заревел лорд Монтекатини, отряхиваясь, так как падающая Изабелла сбила его с ног. – Отвратительная сука, – злобно прошипел он, когда она продолжала неподвижно лежать на дорожке, оглушенная и ничего не понимающая. – Вставай! Иначе я убью тебя, как твоего брата!

Сквозь пелену, затуманивающую ее мозг, до нее все же дошел смысл произнесенных слов. Она была потрясена этим сообщением.

– Нет! Что, что вы говорите? – спросила она резким пронзительным голосом, с трудом поднимаясь на ноги. – Повтори мне, ублюдок! – воскликнула девушка, схватив итальянца за горло. – Повтори, что ты сказал? Убьешь меня, как убил брата? КАК МОЕГО БРАТА?

Пришедший в бешенство итальянец сшиб ее с ног, потом рассмеялся отвратительным смехом.

– Я имею в виду именно то, что сказал, глупая сука! Это я убил твоего брата! А ты винила в этом уэльского ублюдка. Но это я его убил.

– Но… но как? И… и зачем?

– Я подсыпал яда в снотворное, которое ты просила приготовить для него. Это было милостью с моей стороны: избавить мальчика от страданий. Кроме того, я знал, что ты будешь обвинять в этом графа, настроишься против него и превратишь его жизнь в ад. Он унизил меня, как тебе известно, в тот день на турнире. Я поклялся, что отомщу сукину сыну.

Изабелла больше не слушала. В ее сознании отложилось только одно:

«Я ПОДСЫПАЛ ЯДА В СНОТВОРНОЕ, КОТОРОЕ ТЫ ПРОСИЛА ПРИГОТОВИТЬ ДЛЯ НЕГО».

«Боже милосердный! Я своими руками убила Гила! Это я дала ему смертельную настойку! Боже милосердный!»

Изабелла обезумела и яростно набросилась на графа. Она вцепилась в его обезображенное лицо, стала рвать его дублет, пинала его ногами. Став неестественно сильной в своей злобе и желании заполучить сладкий нектар, который он так и не дал ей, девушка кулаками избивала графа. Разъяренный ее неожиданным нападением итальянец набросился на нее, но она продолжала бороться с силой дикого зверя. Изабелла отшвырнула его назад и продолжала наступать до тех пор, пока он не оказался прижатым к проему в стене.

Внезапно битва закончилась, и лорд Монтекатини падал… падал… падал…

Изабелла, задыхаясь, смотрела на его разбитое тело, лежащее на скалистых выступах внизу. Граф был мертв. Она столкнула его со стены крепости Болдон-на-море и была рада, что сделала это. У нее закружилась голова, она пошатнулась и подсознательно поняла, что ей нужна помощь. Как раненое животное, она захотела, чтобы ей помог человек, которого она любила больше всех на свете, человек, который всегда приходил ей на помощь. Она откинула голову и издала вопль, похожий на жалобный вой. Он услышал его и сердце Воррика радостно забилось в груди.

– Воррик! Воррик! – звала она.

Никакая крепость, как бы она ни была защищена и укреплена, не является неприступной. Узнав о смерти лорда, люди Монтекатини решили бежать через задние ворота к кораблю, который ждал их на берегу.

Воррик позволил им это сделать. Достаточно было того, что ему удалось войти в замок, достаточно было того, что он мог снова крепко обнять свою Изабеллу.

ГЛАВА 40

Пустоши, Англия, 1490 год.

Некоторые думали, что это ветер, пронесшийся по пустошам, всколыхнул высокую траву, хотя трава волновалась под льющимся проливным дождем. Только Изабелла знала, что это не так.

Это были горестные вздохи тех, кого она знала и любила – их чуть слышный шепот звучал у нее в ушах – и слезы давно умерших, которые все преследовали ее, хотя Воррик сегодня просил Изабеллу отпустить их.

Наедине со своими призраками она прошла вдоль кладбища к могиле, где был похоронен Кэрливел, и к тому месту, где они поставили камень, обозначающий могилу Мэдога, хотя он не был здесь похоронен.

Теперь ей было хорошо благодаря Воррику и Эмрису, хотя она не знала, каким образом им удалось пережить эти страшные долгие дни и месяцы, когда постепенно отучали ее от сладкого макового нектара. Только глубокая любовь Воррика помогла ей пережить это страшное испытание. Муж всегда был ее силой и опорой – и Хвилис это знала.

Хвилис теперь жила с ними, как Эмрис и Джоселин. Джоселин тоже удалось выжить ради сына Артура, и теперь, благодаря нежным ухаживаниям сэра Бевона, она снова училась любить. Изабелла была уверена, что со временем Джоселин сможет преодолеть свой страх перед мужчинами. Служанка и сэр Бевон поженятся, и во дворе Хокхарста будут играть дети.

Хокхарст – ДОМ.

Остановившись, Изабелла оглянулась на крепость. Там сейчас ее будет ждать Воррик. Он зажжет свечу и поставит на окно в их комнате. Как маяк, она будет ей указывать дорогу домой. Она пойдет назад. Побежит в его распахнутые объятия и расскажет ему о том, что ждет ребенка, что, наконец, их ребенок появится на свет в этом опустевшем замке, и в нем зазвучит детский смех. Хотя никто в этом замке не займет место тех, кто когда-то жил здесь, тех, с кем теперь навсегда распрощалась девушка – пришло время их отпустить. Изабелла продолжала жить. Она принадлежала своему мужу, с которым ей предстоит забыть печальное прошлое и заглянуть в будущее, а оно им сулило радость.

С крепостного вала замка, где сидел Рагнор, донесся пронзительный крик, сладким звуком прорезавший ночную тишину. К ней вернулась птица. Изабелла чувствовала, что сокол вернется, и теперь он навсегда принадлежал ей так же, как и Воррик. «Быстрее, – казалось, звал ее сокол, – спеши домой, любимая!»

ДОМ. ВОРРИК.

Подхватив юбки, Изабелла побежала на свет, сияющий из окна их комнаты в Хокхарсте, как негасимое пламя любви.