Розенкранц и Гильденстерн мертвы

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Полная темнота.

Слабый шум моря.

После нескольких секунд молчания – голос из темноты.

Гильденстерн.

– Ты здесь?

Розенкранц.

– Где?

Гильденстерн (горько).

– Недурное начало.

Пауза.

Розенкранц.

– Это ты?

Гильденстерн.

– Да.

Розенкранц.

– Ты в этом уверен?

Гильденстерн (взрываясь).

– О-Господи-Боже-Правый!

Розенкранц.

– С нами, значит, еще не покончено, а?

Гильденстерн.

– Мы же здесь, не так ли?

Розенкранц.

– Да? Я ни черта не вижу.

Гильденстерн.

– Но думать-то ты ведь еще можешь, не так ли?

Розенкранц.

– Думаю, да.

Гильденстерн.

– И говорить.

Розенкранц.

– Что я должен сказать?

Гильденстерн.

– Не важно. И можешь еще чувствовать, верно?

Розенкранц.

– Ага. Еще, значит, поживем.

Гильденстерн.

– И что ты чувствуешь?

Розенкранц.

– Ногу. Чувствую, что чувствую ногу.

Гильденстерн.

– Ну и как она?

Розенкранц.

– Омертвела.

Гильденстерн.

– Омертвела?

Розенкранц (в панике).

– Я не чувствую ничего!

Гильденстерн.

– А ты ее ущипни.

Розенкранц (секунду спустя).

– Ай! (Пауза.) Извини.

Гильденстерн.

– Это уже лучше.

Длинная пауза. Шум понемногу нарастает, становится ясно: это – море. Судно скрипит, ветер свистит в снастях, издали слышны возгласы матросов, отдаются команды.

Лево на борт!

Так держать!

Убрать рифы, чтоб вас!

Это ты, боцман?

Хелло, это ты?

Легче, легче!

Держать к ветру!

Больше к ветру, ребята!

Шум моря – в промежутках.

Ставь кливера!

Топсель наверх, братцы!

И так далее, но глуше.

Розенкранц.

– Выходит, плывем. (Пауза.) Темновато, а?

Гильденстерн.

– Но не как ночью.

Розенкранц.

– Да, не как ночью.

Гильденстерн.

– Темно, как днем.

Пауза.

Розенкранц.

– Ага, для дня темновато.

Гильденстерн.

– Должно быть, дело в курсе. Они держат на север.

Розенкранц.

– Не в курсе.

Гильденстерн.

– Полярная ночь. Когда солнце за полночь.

Розенкранц.

– А-а...

Голоса команды.

В глубине сцены вспыхивает фонарь: там Гамлет.

Сцена освещена неравномерно.

Можно различить Розенкранца и Гильденстерна, сидящих на авансцене; позади них – контуры парусов, снастей и так далее.

– Кажется, светлеет,

Гильденстерн.

– Для ночи – не слишком.

Розенкранц.

– Это же полярная ночь.

Гильденстерн.

– Н-да. Если не сбились с курса.

Розенкранц (небольшая пауза).

– Н-да.

Светлеет – не то фонарь, не то луна... Совсем светло. Становится видно, что на палубе помимо прочих предметов стоят три большие, в человеческий рост, бочки с крышками; они стоят в линию, но на некотором расстоянии друг от друга. Сзади – и чуть выше – воткнутый в пол большой, диаметром примерно в два метра, полосатый зонт; что за ним – не видно. Глубина сцены все еще погружена в сумрак. Розенкранц и Гильденстерн все еще лицом к публике.

– А все же светлей, чем было. Стало быть, скоро ночь. Этот дальний север... (Грустно.) Я так полагаю, надо спать. (Зевает и потягивается.)

Гильденстерн.

– Устал?

Розенкранц.

– Да нет... но мне, наверно, трудно будет привыкнуть к этому. Целую ночь спать, целый день ничего не видеть... Спокойная жизнь у этих эскимосов.

Гильденстерн.

– У кого?

Розенкранц.

– Что?

Гильденстерн.

– Мне показалось... (Прерывает себя.) Кажется, я верю уже всему. Я уже не способен даже на элементарный скептицизм.

Пауза.

Розенкранц.

– Не размять ли нам ноги?

Гильденстерн.

– Нет, неохота мне их разминать.

Розенкранц.

– Хочешь, я их тебе разомну?

Гильденстерн.

– Нет.

Розенкранц.

– Мы б могли размять их друг другу. И не нужно было бы никуда ходить.

Гильденстерн (пауза).

– Да, сами бы пришли.

Розенкранц.

– Сюда?

Гильденстерн.

– Сюда – откуда-нибудь.

Розенкранц.

– Куда-нибудь сюда. Оттуда.

Гильденстерн.

– На палубу.

Розенкранц разглядывает палубу. Хлопает по ней ладонью.

Розенкранц.

– Хорошая клепка, а?

Гильденстерн.

– Да, я тоже люблю корабли. Мне нравится, как тут все устроено. На корабле человек может не беспокоиться, в какую сторону ему пойти или не пойти вообще, – проблемы не возникает, потому что ты все равно на судне, а? Идеальное место для игры в пятнашки... Я думаю, я всю жизнь мог бы провести на судне.

Розенкранц.

– Очень здорово.

Розенкранц делает вдох – с удовольствием – и выдох – уже со скукой. Гильденстерн встает и смотрит в зал поверх голов публики.

Гильденстерн.

– На корабле человек свободен. Временно. Относительно.

Розенкранц.

– Ну, а как оно?

Гильденстерн.

– Бурное.

Розенкранц тоже встает и присоединяется к Гильденстерну.

Оба стоят и смотрят в публику поверх голов.

Розенкранц.

– Кажется, меня уже мутит.

Розенкранц идет в глубину сцены. Было бы хорошо, если бы с авансцены туда – как с нижней палубы на верхнюю – вело несколько ступенек. Зонт находится на верхней палубе. Розенкранц останавливается около зонта и заглядывает за него. Гильденстерн тем временем, глядя в зал, развивает свою тему.

– Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же... И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию.

В это время Розенкранц с многозначительной миной, стиснув зубы, как если бы обладал большой тайной, на цыпочках приближается к Гильденстерну, украдкой озирается и – свистящим шепотом:

Розенкранц.

– Слушай, он – там.

Гильденстерн (без удивления).

– Что поделывает?

Розенкранц.

– Спит.

Гильденстерн.

– Это ему полезно.

Розенкранц.

– Что?

Гильденстерн.

– Что может спать.

Розенкранц.

– Да, полезно.

Гильденстерн.

– Мы теперь с ним.

Розенкранц.

– Может спать спокойно.

Гильденстерн.

– Все равно для него все кончено.

Розенкранц.

– Для гибнущих в пучине грозных вод...

Гильденстерн.

– Насущный лозунг подыщи нам днесь.

Глухой стук: они садятся. Длинная пауза.

Розенкранц (шевелится, оглядывается).

– Ну, что теперь?

Гильденстерн.

– Ты о чем?

Розенкранц.

– Ну как – ничего же не происходит.

Гильденстерн.

– Мы плывем.

Розенкранц.

– Знаю.

Гильденстерн (сердито).

– Ну так чего тебе еще? (Печально.) Никакой информации. Одни огрызки... и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта...

Розенкранц сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.

Процесс повторяется.

Процесс повторяется.

Процесс повторяется.

Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.

Процесс повторяется.

Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.

– У тебя по монете в каждой?!

Розенкранц (смущенно).

– Да.

Гильденстерн.

– Каждый раз?!

Розенкранц.

– Угу.

Гильденстерн.

– Какой же в этом смысл?

Розенкранц (с чувством, проникновенно).

– Я хотел сделать тебе приятное.

Слышен глухой стук.

Гильденстерн.

– Сколько он тебе дал?

Розенкранц.

– Кто?

Гильденстерн.

– Король. Он же подкинул нам малость.

Розенкранц.

– А сколько тебе?

Гильденстерн.

– Я первый спросил.

Розенкранц.

– Столько же, сколько тебе.

Гильденстерн.

– Он не хотел оказывать предпочтения.

Розенкранц.

– Сколько он тебе дал?

Гильденстерн.

– Столько же.

Розенкранц.

– Откуда ты знаешь?

Гильденстерн.

– Ты сам только что сказал – откуда ты знал?

Розенкранц.

– Он не хотел оказывать предпочтения.

Гильденстерн.

– Даже если бы мог.

Розенкранц.

– Чего, конечно, не мог.

Гильденстерн.

– Он даже не был уверен, не путает ли нас.

Розенкранц.

– Не путая нас.

Гильденстерн (оборачиваясь к нему, яростно).

– Почему ты не можешь сказать ничего оригинального, своего?! Неудивительно, что топчемся на месте. От тебя никакого проку – только повторяешь на разные голоса.

Розенкранц.

– Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.

Гильденстерн.

– Устал я все время выкладываться.

Розенкранц (покорно).

– У тебя сильная индивидуальность. (Почти плача.) О, что с нами будет!

Гильденстерн утешает его; вся его жесткость улетучивается.

Гильденстерн.

– Не плачь... все будет в порядке... ну же, ну... говорю тебе, все будет в порядке. Я постараюсь.

Розенкранц.

– Но мы же ничего не можем поделать, мы же брошены на произвол судьбы!

Гильденстерн.

– Мы плывем в Англию, мы везем туда Гамлета.

Розенкранц.

– Зачем?

Гильденстерн.

– Зачем? Где же ты был?

Розенкранц.

– Когда? (Пауза.) Мы же не знаем, что делать, когда высадимся.

Гильденстерн.

– Отведем его к королю.

Розенкранц.

– И он там будет?

Гильденстерн.

– Да нет же – к английскому королю.

Розенкранц.

– Он нас ждет?

Гильденстерн.

– Нет.

Розенкранц.

– Он же не поймет, чего ради мы явились. Что мы ему скажем?

Гильденстерн.

– Мы отдадим ему письмо. Ты помнишь про письмо?

Розенкранц.

– Я?

Гильденстерн.

– В письме все объяснено. Надо полагать.

Розенкранц.

– И это все, да?

Гильденстерн.

– Что?

Розенкранц.

– Мы доставляем Гамлета к английскому королю, вручаем ему письмо, и – что дальше?

Гильденстерн.

– Может быть, в письме что-нибудь насчет нас; тогда есть будущее.

Розенкранц.

– А если нет?

Гильденстерн.

– Трудно сказать – тогда все.

Розенкранц.

– То есть неопределенность?

Гильденстерн.

– Да.

Пауза.

Розенкранц.

– Неужто есть надежда на неопределенность? (Пауза.) А кто теперь король Англии?

Гильденстерн.

– Зависит от того, когда мы туда доберемся.

Розенкранц.

– А что, ты думаешь – в письме?

Гильденстерн.

– Ну... заверения в лояльности. Просьба о благосклонности. Напоминание об обязательствах. Смутные обещания. Уравновешенные неясными угрозами... Дипломатия. Приветы членам фамилии.

Розенкранц.

– И о Гамлете?

Гильденстерн.

– Да, конечно.

Розенкранц.

– И о нас – со всеми подробностями?

Гильденстерн.

– Разумеется.

Пауза.

Розенкранц.

– Значит, мы имеем письмо, которое все объясняет.

Гильденстерн.

– Да, оно у тебя.

Розенкранц понимает эти слова буквально. Он начинает шарить по карманам и т. д.

– В чем дело?

Розенкранц.

– Письмо.

Гильденстерн.

– Оно у тебя?

Розенкранц (нарастающий ужас).

– У меня? (Лихорадочно ищет.) Куда я его мог засунуть?

Гильденстерн.

– Не мог же ты его потерять.

Розенкранц.

– Я должен его найти!

Гильденстерн.

– Странно, я думал, он дал его мне.

Розенкранц смотрит на него с надеждой.

Розенкранц.

– Да, наверно.

Гильденстерн.

– Но у тебя такой вид, будто ты уверен, что получил его ты.

Розенкранц (вопль).

– Я и уверен!

Гильденстерн.

– Но если он дал его мне, то нет никаких оснований, чтобы оно оказалось у тебя; в связи с чем я не понимаю, из-за чего весь этот крик, что у тебя его нет?

Розенкранц (пауза).

– Похоже, я что-то напутал.

Гильденстерн.

– Во всем этом все меньше и меньше порядка... Корабль, ночь, чувство изоляции и неуверенности... все это способствует потере сосредоточенности. Мы должны владеть ситуацией. Нужно собраться. Итак. Либо ты потерял письмо, либо его у тебя не было, чтоб потерять, вследствие того, что король никогда его тебе не давал, из чего следует, что он дал его мне, из чего следует, что я положил его в мой внутренний нагрудный карман, из чего следует (медленно извлекая письмо)... что оно находится... здесь. (Они улыбаются друг другу.) Мы не должны так распускаться.

Пауза. Розенкранц берет у него письмо.

Розенкранц.

– Теперь, раз уж мы его нашли, – почему мы его искали?

Гильденстерн (размышляя).

– Мы думали, что его потеряли.

Розенкранц.

– Больше ничего?

Гильденстерн.

– Нет.

Пауза.

Розенкранц.

– Ну вот, напряжение спало.

Гильденстерн.

– Какое напряжение?

Розенкранц.

– О чем последнем договорил, а потом мы отклонились?

Гильденстерн.

– Это когда?

Розенкранц (беспомощно).

– Я не помню.

Гильденстерн (вскакивая).

– Что за бессмыслица! Так мы ничего не достигнем.

Розенкранц (понуро).

– Даже Англии. И вообще я в это не верю.

Гильденстерн.

– Во что?

Розенкранц.

– В Англию.

Гильденстерн.

– Считаешь, что все это штучки картографов? Ты это имеешь в виду?

Розенкранц.

– Я имею в виду, что не верю. (Спокойней.) Я ее не представляю. Пытаюсь вообразить – наше прибытие – какой-нибудь там небольшой порт – дороги – жителей, объясняющих, как проехать, – лошадей на дороге... и мы скачем весь день и всю ночь, и потом дворец и английский король... так это было бы, если по-нормальному, – но ничего не выходит – в моем сознании пустота... Мы соскальзываем с карты.

Гильденстерн.

– Да... да... (Собираясь с мыслями.) Но ты никогда ничему не веришь, пока оно не случается. А ведь уже столько случилось. Нет, что ли?

Розенкранц.

– Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки. И что хорошего в кирпиче для утопающего?

Гильденстерн.

– Ну-ну, не заводись, осталось уже недолго.

Розенкранц.

– Лучше б уж просто смерть... Может, по-твоему, смерть быть кораблем?

Гильденстерн.

– Нет, нет, нет... Смерть – это... нет. Пойми. Смерть – это последнее отрицание. Небытие. Ты же не можешь не быть на корабле.

Розенкранц.

– Мне не часто случалось быть на корабле.

Гильденстерн.

– Да нет, если что тебе часто и случалось, так это быть не на корабле.

Розенкранц.

– Лучше б я уже умер. (Прикидывает высоту.) Могу прыгнуть за борт. Суну им в колесо палку.

Гильденстерн.

– Похоже, они рассчитывают на это.

Розенкранц.

– Тогда остаюсь. Что тоже палка. В ихнее колесо. (Мечется в бессильной ярости.) Отлично, отлично. Ни о чем не спрашиваем, ни в чем не сомневаемся. Исполняем, и все. Но где-то должен быть предел, и мне бы хотелось, чтоб в протоколе было отмечено, что я не верю в Англию. Благодарю вас. (Задумывается.) А если она даже и существует, все равно выйдет только еще одна бессмыслица.

Гильденстерн.

– Не понимаю почему?

Розенкранц (яростно).

– Он же не поймет, о чем мы толкуем! Что мы ему скажем?

Гильденстерн.

– Мы скажем: ваше величество, мы прибыли.

Розенкранц (царственно).

– Кто вы такие?

Гильденстерн.

– Мы – Розенкранц и Гильденстерн.

Розенкранц (рявкает).

– Впервые слышу ваши имена.

Гильденстерн.

– Да, мы люди маленькие...

Розенкранц (царственно и брезгливо).

– Что привело вас?

Гильденстерн.

– Полученные нами указанья...

Розенкранц.

– Впервые слышу...

Гильденстерн (гневно).

– Не перебивай! (Покорно.) Мы прибыли из Дании.

Розенкранц.

– Что вам угодно?

Гильденстерн.

– Ничего – мы доставляем Гамлета...

Розенкранц.

– Это кто?

Гильденстерн (раздраженно).

– Вы слышали о нем...

Розенкранц.

– О, я слышал о нем достаточно и не желаю с этим связываться.

Гильденстерн.

– Но...

Розенкранц.

– Заваливаетесь сюда, как в свой кабак, и ожидаете, что я приму любого сумасшедшего, от которого вы хотите избавиться из-за кучи непроверенных...

Гильденстерн.

– У нас письмо...

Розенкранц вырывает у него письмо и вскрывает его.

Розенкранц (деловито).

– Так... понятно... понятно... Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию – распоряжение короля Дании – по разным соображениям – заботясь о благополучии Дании и Англии тоже – по прочтении данного письма, не откладывая – я должен отрубить Гамлету голову...

Гильденстерн вырывает у него письмо, Розенкранц вырывает у него письмо обратно. Гильденстерн отпускает только половину письма. Они читают его одновременно, потом расходятся.

Пауза.

Они оба стоят на просцениуме, лицом к залу.

Солнце садится. Скоро стемнеет.

Гильденстерн.

– Ты так думаешь?

Розенкранц.

– Просто, чтоб что-нибудь сказать. (Пауза.) Мы же его друзья.

Гильденстерн.

– С чего ты взял?

Розенкранц.

– Мы провели с ним молодые годы.

Гильденстерн.

– Это они так говорят.

Розенкранц.

– Но мы от этого зависим.

Гильденстерн.

– Конечно, да; но вообще нет. (С легкостью.) Рассмотрим все здраво. Примем, если тебе угодно, что они собираются его убить. Что же, он человек, он смертей, смерть приходит ко всем и т. д., и, следовательно, он в любом случае умрет, раньше или позже. Или – если взглянуть на это дело с социальной точки зрения – он просто человек среди людей, один из многих, и потеря будет в пределах разумного и естественного. И опять же – что такого ужасного в смерти? Как философски заметил Сократ: если мы ничего не знаем о смерти, нелогично ее бояться. Возможно, что это даже... славно. Во всяком случае, избавляешься от бремени жизни, а для праведника – это Небеса и награда. Или взглянуть с другой стороны – мы люди маленькие, всех обстоятельств не знаем, это колесики внутри колесиков, и так далее – и с нашей стороны было бы просто большим нахальством вмешиваться в замыслы судьбы или даже королей. В конце концов, лучшее, что можно нам посоветовать, это оставить все как было. Запечатаем письмо – вот так аккуратно – и все. Сломанная печать будет незаметна, если делать это умеючи.

Розенкранц.

– Но к чему это все?

Гильденстерн.

– Логика тут ни при чем.

Розенкранц.

– Он же ничего нам не сделал.

Гильденстерн.

– Справедливость тоже.

Розенкранц.

– Это ужасно.

Гильденстерн.

– Могло быть хуже. Я уже было стал опасаться. (Облегченно смеется.)

На заднем плане из-за зонта появляется Гамлет. Освещение понемногу слабеет.

Гамлет направляется к фонарю.

Розенкранц.

– Ситуация, как я понимаю, следующая. Мы, Розенкранц и Гильденстерн, знакомые с ним от молодых ногтей, были разбужены человеком в седле, вызваны и прибыли, получили инструкцию выяснить, что с ним стряслось, и доставить кой-какие развлечения вроде пьески, которая была прервана в некотором беспорядке из-за каких-то там нюансов, которые нам непонятны, что произвело в конечном счете сильное – чтоб не сказать убийственное – впечатление на Гамлета, которого мы, в свою очередь, сопровождаем теперь в Англию. Для его же пользы. Так. Теперь все на своих местах.

В глубине сцены Гамлет гасит фонарь. Сцена погружается в темноту. Темнота озаряется лунным светом, в луче которого Гамлет приближается к спящим Розенкранцу и Гильденстерну. Он извлекает у них письмо и удаляется с ним за зонт. Скова вспыхивает фонарь, его свет проникает сквозь ткань зонта. Гамлет возвращается с письмом к спящим, кладет его на место; потом удаляется к себе и гасит фонарь. Наступает утро.

Розенкранц ожидает восхода, лицом к залу. За спиной у него – забавное зрелище: под раскрытым зонтом, удобно расположившись в кресле, покрытый пледом, читая книгу и, возможно, куря, сидит Гамлет. Розенкранц наблюдает, как наступает утро, превращающееся постепенно в яркий полдень.

– Предполагать я ничего не предполагаю. (Встает. Гильденстерн просыпается.) Но ситуация, как я понимаю, следующая. Там – запад, если только мы не сбились с курса, в каковом случае сейчас – ночь; король дал мне столько же, сколько тебе, король дал тебе столько же, сколько мне; король не давал письма мне, король дал письмо тебе; что в письме, мы не знаем; мы везем Гамлета к английскому королю, неизвестно которому, и узнаем это, только когда доберемся; передаем ему письмо, которое содержит или не содержит что-либо относительно нашего будущего, и если нет, то тогда – все, и перед нами полная неопределенность, если только там существует неопределенность. И еще – все могло бы быть и хуже. В общем, мы использовали все возможности... Притом – без всякой поддержки извне. (Ложится снова; оба лежат на животах.) Вот перестанем дышать, и нас не будет.

Слышен приглушенный звук флейты. Оба садятся; повышенный интерес.

Гильденстерн.

– Так, начинается.

Розенкранц.

– Да, но что именно?

Они слушают музыку.

Гильденстерн (возбужденно).

– Среди этой пустыни и – наконец – звук! Пока ты на судне (предположим) и пока ты в бездействии (предположим) – эту полную и абсолютную тишину нарушают только ленивые мокрые шлепки воды да скрип шпангоута. Что позволяет думать, верней, предположить, верней, надеяться, что хоть что-нибудь да произойдет. И вот – флейта. Какой-то морячок приложил свои губы к деревянной свистульке и перебирает пальцами эти – как их – клапаны, куда поступает воздух, и из его уст возникает, посредством флейты, так сказать, весьма красноречивая музыка. Подобная вещь способна изменить весь ход событий! (Пауза.) Ступай посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– Кто-то играет на флейте.

Гильденстерн.

– Сходи и посмотри, в чем дело.

Розенкранц.

– И что потом?

Гильденстерн.

– Не знаю – пусть сыграет что-нибудь.

Розенкранц.

– Зачем?

Гильденстерн.

– Быстро! – пока не пропал импульс.

Розенкранц.

– Зачем! – что то происходит. Я этого почти не заметил.

Он прислушивается, делает шаг в сторону выхода. Замирает. Прислушивается более внимательно; меняет направление. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц озирается, пытаясь понять, откуда доносится музыка. Наконец он направляется – почти невольно – к средней бочке. Останавливается. Оборачивается к Гильденстерну, но тот не реагирует. Во время всей этой сцены Розенкранц не произносит ни слова, но его лицо и руки выражают недоверие. Он стоит около средней бочки и смотрит на нее. Внутри нее продолжается музыка. Он пинает бочку ногой. Флейта умолкает. Он направляется к Гильденстерну. Флейта начинает снова. Он на цыпочках возвращается к бочке. Поднимает крышку. Музыка звучит громче. Опускает крышку. Музыка звучит тише. Он идет назад к Гильденстерну. Но в этот момент – приглушенно – начинает звучать барабан. Розенкранц замирает. Оборачивается. Изучает взглядом левую бочку. Барабан продолжает как бы аккомпанировать флейте. Он подходит к Гильденстерну. Открывает рот, чтобы заговорить. Не делает этого. Вступает лютня. Он оборачивается лицом к третьей бочке. Вступают другие инструменты. В конце концов становится очевидным, что в этих трех бочках разместились со своими инструментами играющие ту мелодию, которую они до этого в спектакле уже трижды исполняли, актеры.

Музыка продолжается.

Розенкранц садится рядом с Гильденстерном; оба смотрят в зал.

Мелодия подходит к концу.

Пауза.

– По-моему, это целый оркестр. (С тоской.) Ужасна смесь зерна с половой...

Гильденстерн.

– О даждь нам днесь мотивчик новый.

Крышка средней бочки откидывается, из нее показывается голова 1-го актера.

Актер.

– Ага! Все в одном корыте! (Вылезает, обходит все бочки, стуча по крышкам.) На выход! На выход!

Невероятно, но все актеры вылезают из бочек, со своими инструментами, только без тележки; несколько узлов. Не хватает только Альфреда, 1-й актер доволен.

Обращаясь к Розенкранцу:

– Где это мы?

Розенкранц.

– В плавании.

Актер.

– То есть мы еще не приехали.

Розенкранц.

– Ну-с, готовы ли мы для Англии?

Актер.

– Что до меня, то все в порядке. Вряд ли они там в Англии слишком требовательны. А-а-альфред!

Из бочки 1-го актера вылезает Альфред. Актеры все еще в костюмах пантомимы: король с королевой, Альфред – королева, отравитель и две фигуры в плащах.

Гильденстерн.

– Что вы здесь делаете?

Актер.

– Путешествуем. (К актерам.) Отлично – а теперь отойдите на задний план.

Актеры отходят немного в глубь сцены.

(К Гильденстерну.) – Рады нас видеть? (Пауза.) Пока что вы выбрались из этой истории отлично.

Гильденстерн.

– А вы?

Актер.

– Впали в немилость. Пьеса оскорбила короля.

Гильденстерн.

– Да.

Актер.

– Естественно, он сам второй муж. Конечно, бестактность.

Розенкранц.

– Пьеса, во всяком случае, была неплохая.

Актер.

– А! Нам же не дали ничего сделать. Прервали, когда действительно становилось интересно. (Смотрит в сторону Гамлета.) Вот как нужно путешествовать.. .

Гильденстерн.

– Что вы там делали?

Актер.

– Прятались. (Указывает на костюмы.) Примчались сюда в чем были.

Розенкранц.

– Безбилетники.

Актер.

– Естественно – нам не заплатили. По слегка не зависящим от нас обстоятельствам. Жизнь – игра азартная, с ничтожными шансами. Будь она пари, никто б не принял. Вы знали, что каждое число, помноженное на два, дает четное?

Гильденстерн.

– Неужели?

Актер.

– Век живи, век учись. На собственной шкуре. Но мы, актеры, мы учимся и учимся. Знаете, что происходит со старым актером?

Гильденстерн.

– Нет. Что?

Актер.

– Ничего. Продолжает паясничать. Странно, а?

Гильденстерн.

– Что?

Актер.

– Видеть нас.

Гильденстерн.

– Я знал, что это не конец.

Актер.

– Живых и здоровых. Что вы об этом всем теперь думаете?

Гильденстерн.

– Мы не слишком в курсе.

Актер.

– Потолкуйте с ним.

Розенкранц.

– Это можно.

Гильденстерн.

– Но бесполезно.

Розенкранц.

– Хотя возможно.

Гильденстерн.

– Но ничего не даст.

Розенкранц.

– Однако не запрещено.

Гильденстерн.

– Конечно. Мы не в тюрьме. Никаких ограничений не установлено, никаких запретов. Мы – пока что – обеспечили – или обрекли себя – на известную независимость – пока что. Случайности, каприз – в порядке вещей. Другие колеса, конечно, крутятся, но нас это не касается. Мы можем дышать. Можем отдыхать. Можем делать и говорить что хотим и кому хотим, без ограничений.

Розенкранц.

– Конечно, в известных пределах.

Гильденстерн.

– Именно в известных.

Гамлет подходит к рампе и смотрит в публику. Остальные молча за ним наблюдают. Гамлет громко отхаркивается и плюет в зал. Секундой позже он подносит руки к глазам и, протирая их, уходит в глубь сцены.

Розенкранц.

– Потребность в философской интроспекции – его, можно сказать, главная черта. Что не значит, что он безумен. И не значит, что нет. Чаще всего это вообще ничего не значит. Что может быть и не быть разновидностью безумия.

Гильденстерн.

– На самом деле все дело в симптомах. Многозначительные реплики, мистические аллюзии, перепутанные имена, старания уверить нас, что его отец – это его мать, и тому подобное; отказ от телесных удовольствий, намеки на самоубийство, потеря веселости, боязнь замкнутого пространства, чтоб не сказать – тюрьмы, упоминание верблюдов, хамелеонов, каплунов, китов, ласок, ястребов и цапель – загадки, каламбуры, отговорки; потеря памяти, паранойя, близорукость; миражи, галлюцинации; наскакивание с ножом на стариков, оскорбление родителей, презрение к возлюбленной; появление на людях без шляпы, дрожащие колени, спущенные чулки, вздохи, как у мучимого любовной лихорадкой школьника, – что в его возрасте уже немного чересчур.

Розенкранц.

– И разговаривает сам с собой.

Гильденстерн.

– И разговаривает сам с собой.

Розенкранц и Гильденстерн вместе отходят в сторону.

– Н-да, и чем все это кончится для нас?

Розенкранц.

– Этот актер...

Гильденстерн.

– Его пьеса рассердила короля...

Розенкранц.

– ...рассердила короля...

Гильденстерн.

– ...который приказал его арестовать...

Розенкранц.

– ...приказал арестовать...

Гильденстерн.

– ...и он бежит в Англию...

Розенкранц.

– На корабле, где встречает...

Гильденстерн.

– Гильденстерна и Розенкранца, везущих Гамлета...

Розенкранц.

– ...который тоже рассердил короля...

Гильденстерн.

– ...и заколол Полония...

Розенкранц.

– ...рассердил короля разными выходками...

Гильденстерн.

–.... в Англию. (Пауза.) Так это выглядит.

Розенкранц (взрываясь).

– Случайность! Все, что мы делаем, случайность! Боже мой, да неужто мы не имеем права на хоть сколько-нибудь логический ход вещей?!

В момент произнесения этих слов на корабль нападают пираты. Шум, беготня, вопли: «Пираты!»

Все мечутся в замешательстве. Гамлет выхватывает меч и бросается к рампе. Розенкранц, Гильденстерн и актер выхватывают мечи и бросаются в глубь сцены. На полпути сталкиваются. Гамлет снова кидается, на этот раз в глубь сцены; Розенкранц и Гильденстерн – к рампе. Опять сталкиваются. В это время – большая перепалка и крики справа в глубине сцены. Все четверо – Гамлет, Розенкранц, Гильденстерн, актер – устремляются в глубь сцены, восклицая:

Бей их!

К оружию!

Пираты!

Сюда!

На помощь!

Получай!

Бей их!

Все четверо взбегают наверх, видят нечто, что им не нравится; oстанавливаются в замешательстве; потом бросаются назад к авансцене, спасаясь. Впереди – Гамлет, он прыгает в бочку, что слева. Актер забирается в бочку, что справа, Розенкранц и Гильденстерн влезают в среднюю.

Все крышки опускаются.

Свет начинает меркнуть, пока слышится шум сражения.

Шум затихает.

Светлеет.

Средней бочки – с Розенкранцем и Гильденстерном – не видно.

Крышка правой бочки поднимается; высовываются головы Розенкранца и Гильденстерна.

Крышка другой бочки – Гамлета – поднимается; высовывается голова актера.

Все видят друг друга и тотчас опускают крышки.

Пауза.

Крышки медленно поднимаются.

Розенкранц (с облегчением).

– Ушли. (Начинает вылезать.) Чуть не задело. Никогда не соображал быстрее.

Все трое вылезают из бочек: Гильденстерн насторожен и нервничает; Розенкранц настроен легкомысленно, актер – флегматично. Замечают отсутствие одной из бочек.

(Озираясь.)

– А где?..

Актер как бы в знак скорби снимает шляпу.

Актер.

– Опять одни – остается рассчитывать лишь на самих себя.

Гильденстерн (обеспокоенно).

– Что ты имеешь в виду? Где он?

Актер.

– Испарился.

Гильденстерн.

– Куда?

Актер.

– Можно сказать, убийственно повезло. Если это то слово.

Розенкранц (недоуменно).

– Убийственно?

Актер.

– Повезло.

Розенкранц (размышляя).

– Он что, убит?

Актер.

– Кто знает?

Гильденстерн (встревоженно).

– Он не вернется?

Актер.

– Вряд ли.

Розенкранц.

– Значит, он мертв. Для нас, во всяком случае.

Актер.

– Или мы для него. (Отходит и садится на пол сбоку.) Не так уж плохо, а?

Гильденстерн.

– Но он не имел права... Мы должны... У нас письмо... Мы едем в Англию... Письмо для короля...

Актер.

– Да, ну что ж, поздравляю вас с прояснившейся обстановкой.

Гильденстерн.

– Но ты не понимаешь... оно содержит... у нас были инструкции... Без него все бессмысленно!

Актер.

– Пираты могут напасть на каждого. Просто доставьте письмо. Они пошлют послов из Англии, и те объяснят...

Гильденстерн (возбужденно, свое).

– Да нет же, нет же... ты не понял... пираты... все пропало... все пошло прахом... теперь мы нигде... мы дали маху... это полный прах... то есть крах.... а-а-а-а!

Актер (успокоительно.).

– Ну, ну...

Гильденстерн (почти плача).

– Без него же ничто не может быть решено...

Актер.

– Ну...

Гильденстерн.

– Нас без него не отпустят!

Актер.

– Ну, ну...

Гильденстерн.

– Что же нам теперь делать?

Актер.

– Это. (Поворачивается на бок и удобно растягивается.)

Розенкранц и Гильденстерн стоят неподвижно.

Розенкранц.

– Опять отсрочка.

Гильденстерн.

– Отсрочка – чего?

Розенкранц вздыхает.

Розенкранц.

– Солнце садится. (Пауза.) Скоро ночь. (Пауза.) Если там запад. (Пауза.) Хотя, с другой стороны...

Гильденстерн (кричит).

– Заткнись! Я с ума сойду от этого! Ты что, думаешь, болтовня сейчас поможет?

Розенкранц (обиженно, примирительно).

– Я – я ставлю все свои деньги, что год моего рождения, помноженный на два, дает нечетное число.

Гильденстерн (стонет).

– Не-е-ет.

Розенкранц.

– Или твой год.

Гильденстерн сбивает его с ног.

Гильденстерн (сломлен).

– Мы заехали слишком далеко. Теперь только сила инерции управляет нами; и мы просто дрейфуем в сторону вечности, не рассчитывая ни на отсрочку, ни на объяснение.

Розенкранц.

– Будь доволен – стоит ли выживать, если не можешь быть просто довольным? (Поднимается.) Все будет в порядке. Просто продолжаем плыть, и все.

Гильденстерн.

– Плыть – куда?

Розенкранц.

– В Англию.

Гильденстерн.

– Англия! Это же тупик. И вообще я никогда в нее не верил.

Розенкранц.

– Мы должны только вручить письмо, и все. Точка.

Гильденстерн.

– Я не верю – берег, гавань – как ты себе это представляешь? Что, сходим на берег, хватаем кого-то за рукав, спрашиваем: где король? А он говорит: сначала прямо, а потом налево? (Яростно.) Я не верю в это!

Розенкранц.

– М-да, звучит не слишком правдоподобно.

Гильденстерн.

– И даже столкнись мы с ним нос к носу, что мы ему скажем?

Розенкранц.

– Мы скажем... Мы прибыли!

Гильденстерн (царственно).

– Кто вы такие?

Розенкранц.

– Мы – Гильденстерн и Розенкранц.

Гильденстерн.

– Который который?

Розенкранц.

– Гм, я это... Ты это....

Гильденстерн.

– Что привело вас?

Розенкранц.

– А, мы сопровождали Гамлета – но тут шайка пиратов...

Гильденстерн.

– Я никак не пойму. Кто эти люди и что им от меня нужно? Являетесь неизвестно откуда со своими идиотскими историями...

Розенкранц (с письмом).

– У нас письмо...

Гильденстерн (хватает письмо, вскрывает).

– Письмо – да – это правда, это уже что-то... (Читает.) «Коль Англия желает предоставить свидетельство датчанам верной дружбы... чтобы любовь меж ними процветала как пальма... и так далее... мы просим, не медля даже сотой доли секунды по прочтении письма, подателей его вам – Розенкранца и Гильденстерна – тотчас обезглавить».

Сцена повторяется. Розенкранц вырывает у него письмо, Гильденстерн вырывает письмо у Розенкранца; они прочитывают и переглядываются.

Актер (встает, подходит к бочке, пинает ее ногой и кричит).

– Они ушли. Вылезай!

Невероятно, но актеры, один за другим, вылезают из бочки и как бы случайно создают угрожающее кольцо вокруг Розенкранца и Гильденстерна, которые всё ещё испуганы и в замешательстве.

Гильденстерн (спокойным тоном).

– Где была ошибка, так это когда мы сели на корабль. Конечно, здесь можно передвигаться, менять направление, крутиться на месте; но все это не влияет на ту главную силу, которая неотвратимо, как ветер или течение, несет нас...

Розенкранц.

– Они охотились за нами, а? С самого начала. Кто бы мог подумать, что мы такие важные птицы?

Гильденстерн.

– Но почему? Неужто все только ради этого? Неужто весь этот балаган сводится только к двум нашим маленьким смертям? (С тоской.) Кто мы такие?

Актер.

– Вы Розенкранц и Гильденстерн. Этого достаточно.

Гильденстерн.

– Нет – этого недостаточно. Не иметь никакой информации – и такой конец – и даже сейчас не получить объяснения...

Актер.

– Ну, наш опыт подсказывает, что большинство вещей кончается смертью.

Гильденстерн (страх, мстительность, презрение).

– Ваш опыт – актеров!

Он выхватывает стилет из-за пояса актера и приставляет его концом к горлу актера; актер пятится, Гильденстерн наступает, говоря более спокойно.

– Я говорю о смерти – а этого опыта у вас нет – и этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей – но в них нет той вытесняющей жизнь силы – и ничья кровь не стынет. Потому что, даже умирая, вы знаете, что вернетесь, только переменив шляпу. Но никто не приходит после смерти – и никаких аплодисментов – только тишина и поношенные вещи – и это – смерть...

И он всаживает стилет по рукоятку в горло актеру. Актер стоит с выпученными от ужаса глазами, хватается за рану, после того как стилет оттуда вытащен; издает слабый стон, падает на колени, потом вытягивается. Пока это происходит, Гильденстерн – взвинченный, почти в истерике – круто оборачивается к остальным актерам.

– Если нам что на роду написано – то и ему тоже – и если именно это наша судьба, то она и его судьба – и если нет никакого объяснения для нас, то и для него его не будет...

Актеры наблюдают за тем, как 1-й актер умирает, – делают они это с некоторым интересом. Наконец, 1-й актер замирает, вытянувшись. Некоторое время – тишина. Потом актеры начинают аплодировать с большим восхищением, 1-й актер встает, отряхивается.

Актер (скромно).

– О, довольно, господа, довольно – не льстите мне, – это было вполне заурядно...

Актеры продолжают его поздравлять. Он приближается к Гильденстерну, который стоит как вкопанный со стилетом в руке.

– А вы как думали? (Пауза.) Видите – вот то, во что они и верят, – и то, чего ждут.

Он подставляет руку под стилет Гильденстерна. Гильденстерн медленно нажимает концом лезвия на его ладонь, и... лезвие уходит в рукоятку; актер улыбается и прячет стилет.

– На минуту вам показалось, что я – смошенничал.

Розенкранц смеется нервным смехом, освобождаясь от напряжения.

Розенкранц.

– О, замечательно! Замечательно! Я полностью поверил, полностью – а ты? Ты тоже? (Аплодирует.) Браво! Браво! Бис! Бис!

Актер (воодушевляется, раскидывает руки, профессиональным голосом зазывалы).

– Смерть всех времен и видов! Через повешение, от ран, под пытками, от удушения и голода! Отчаянная резня, мечи и яды! Двойная смерть – на дуэли! Начали!

Альфред, все еще в костюме королевы, умирает от яда. 1-й актер закалывает рапирой короля и сражается с четырьмя коллегами. Двое других – шпионы – в той же одежде, что Розенкранц и Гильденстерн, умирают, как во втором действии.

– Свет понемногу меркнет, погружая убитых – в правом углу сцены – в темноту. Умирая среди других умирающих, трагично, романтично. И так все кончается – банальностью: свет светит, пока есть жизнь; но когда приходит зима твоих дней, темнеет рано.

Гильденстерн (измученный, опустошенный, но – нетерпеливо, жестикулируя).

– Нет, нет... это не для нас, это не так. Умирание не романтично, и смерть – это не игра, которая скоро кончится... Смерть – это не то что... Смерть – это не... Это отсутствие присутствия... ничего больше... бесконечное время, в течение которого... нельзя вернуться... это дверь в пустоту... которой не видишь... и когда там поднимается ветер, он не производит шума...

Глубина сцены окончательно погружается в темноту. Видны только Гильденстерн и Розенкранц, который нерешительно хлопает – в тишине.

Небольшая пауза.

Розенкранц.

– Значит, все, видимо. А?

Ответа не следует. Он оборачивается и смотрит в зал.

– Солнце опускается. Или земля поднимается. Как утверждает модная теория. (Небольшая пауза.) Что одно и то же. (Пауза.) К чему было все это? И когда началось?

Пауза. Ответа нет.

– Чего нам тут торчать, а? Я имею в виду, никто не придет и силком не потащит... Обождать придется... Мы еще молоды... в соку... у нас еще годы.

Пауза. Молчание.

(Кричит.)

– Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Правда?

Гильденстерн.

– Я не помню.

Розенкранц берет себя в руки.

Розенкранц.

– Ну что ж. Мне все равно. С меня хватит. Говоря откровенно, так даже легче.

И он исчезает из виду. Гильденстерн не замечает этого.

Гильденстерн.

– Наши имена, выкрикнутые на каком-то рассвете... распоряжения... приказы... должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет. Но мы как-то его упустили. (Оглядывается и видит, что он один.) Розен... Гильден... (Овладевает собой.) Ладно, в следующий раз будем умнее. Вот вы меня видите, а вот вы – (И исчезает.)

Немедленно вслед за этим вся сцена озаряется светом; в глубине сцены видны тела актеров – примерно в тех же позах, в каких они были оставлены; все это – последняя сцена «Гамлета».

Тела: Король, Королева, Лаэрт, Гамлет. Горацио поддерживает Гамлета. Здесь же Фортинбрас и два посла из Англии.

Посол.

Горацио.

При этих словах пьеса заканчивается, что сопровождается угасанием света и звуками музыки.