5

В конце марта на «Гусиную Землю» вновь пришла весна. Еще трещали морозы и завывали метели, но солнце, выглянув в раскаленных пеленах из-за горизонта, уже не покидало небосклона, разве что на часок-другой белой ночи. В части начались соревнования по лыжам, учения, стрельбы, тренировочные бои. Скоро ждали новобранцев, а там и прилета гусей-лебедей.

Все это было хорошо, но с наступлением весны Дима Соколов почувствовал, что в нем назревает бунт. Собственная жизнь стала казаться ему бессмысленной и ненужной, как картофельные очистки. Он устал от однообразия, от армейской несвободы. За весь март не пришло ни одного нормального письма. Писала мать, но кто ждет ее писем! Когда есть вести от подруг и друзей, материнские письма читаются в последнюю очередь. Полный атас. Даже из «того семейства», откуда, по Витькиным словам, его станут доставать на предмет отцовства, не было ни звука. Связистка надоела, он отдал ее Витьке. Все надоело, в натуре. Дима задыхался. Разок-другой уже разряжал он автомат в воздух, чтобы снять напряг, чем вызвал настороженность лейтенанта.

— В чем дело, Соколов?

— Извините, товарищ лейтенант, пристрелка оружия.

— Из дома пишут?

— Пишут, товарищ лейтенант. Все в порядке. Разрешите идти?

— Идите.

Он четко повернулся «кругом», сделал несколько шагов, ладный, рослый, рыже-блондинистый, с крепкой загорелой шеей, но офицер снова окликнул его, на этот раз не по уставу.

— Дима! Что с тобой происходит?

— А! — Дима махнул рукой. — Не грузите меня, Игорь Владимирович, и так хоть расшибись. Оттянуться бы на воле.

— В отпуск рано.

— А июля мне не видать.

— С чего ты взял глупость такую?

— А! — Он снова махнул рукой. — Я пойду?

— Иди. Закури вот моих.

Лейтенант достал сигареты, угостил. Дима спокойно затянулся, отошел и вдруг со всей силы поддал ногой пустое ведро. Оно с грохотом влетело в открытую дверь казармы, очумело ударилось в стену и завертелось в углу. Все выскочили, как по тревоге.

— Соколов! — гаркнул лейтенант. — Наряд на кухню вне очереди. Ведро починить и выровнять.

— Ну, вообще…

— Отвечайте по уставу!

— Есть починить и выровнять.

На самом деле Дмитрия глодало совсем не это. Сын. Усталость, опасность, дрянное питание не щадили никого, но в глубине души Дима тосковал о сыне. Вопреки Витькиным издевочкам, он был уверен в Оле. Ее молчание лишь укрепляло эту веру. Сын.

«Какой он? Сейчас ему третий месяц. Поли, беленький. Интересно, у него есть родинка на одном местечке, как у всех мужчин Соколовых? Оля, Оля… «Ромашка». Три года глаз не сводила, а когда надо — молчит. И молится за него. Неспроста же его ни одна опасность не берет, как заговоренного. Значит, любит? Или уже нет?»

Это становилось невыносимым. Он чувствовал, что вот-вот отвяжется, сорвется, разнесет все в пух и прах, здоровенный, запутавшийся, никому не нужный, как картофельные очистки.

Все произошло неожиданно. В конце апреля, неизвестно по чьему недосмотру, на территории дизельной заправки в цистерну с горючим врезался на полном ходу БТР, оказавшийся без водителя. Сам по себе, словно от судьбы. Грохот получился знатный, железки летели во все стороны, но жертв не было. И Дима, хотя и находился в двух шагах, уцелел по обыкновению, зато крепко получил по ноге крышкой от цистерны, сорвавшейся при взрыве боевой машины. Полная горючего под завязку, она потому и не взорвалась, матушка-цистерна, а то некому и некуда было бы ставить злополучную крышку.

После этого кое в чем кумекавший лейтенант исхлопотал ему отпуск.


После обожания первых дней между Марианной и Сергеем началось «расхолождение». Бывало, они не разговаривали по два-три дня, занятые своими стремительными делами, и вдруг она спохватывалась: «Что такое?» — цветы от него приносили прямо в аудиторию! Бывало, его крутая разносная речь по мобильному телефону, с трехэтажной бранью, за которую он уже не извинялся перед ней, разбивала в сердце всю нежность к нему, но проходила минута, он смотрел в ее глаза, и она забывала обо всем на свете. Как это непохоже на темную гиблую пропасть, из которой она выбралась недавно! Она шла вместе с ним на равных, поддержанная его пониманием на каждом шагу. Ах, как непохоже! Колье с бриллиантами он застегнул на ее шейке в ложе Большого театра. Но после первого поцелуя в Лейпциге он словно забыл о том, что она красивая и привлекательная, и словно присматривался: «Невеста? Да? Нет?»

Однажды, в конце апреля, его не было целых четыре дня. Она ходила сама не своя. Стояли жаркие, почти летние дни, но Марианну знобило, как в лихорадке. Ревнивые мысли о секретарше, словно осы, кружились в голове.

— Марианна, — позвонил Сергей как ни в чем не бывало. — Извини, я был в Турции, не успел тебе сказать. Я сейчас подъеду.

«У него всегда отговорки, — рассердилась она с облегчением. — Попробуй-ка я такое сотворить!»

Марианна встретила его холодная как лед.

— Что, что? Я виноват? — встревожился он. — Говори, что?

— Я хочу познакомиться с твоей секретаршей, — твердо сказала она.

Как громом пораженный, он посмотрел ей в глаза.

— Ты с ума сошла, Маришка!

Она молчала. Растерянно пожав плечами, Сергей согласился.

— Хорошо, поехали. Ради Бога. Я и сам хотел пригласить тебя в офис.

Это был старинный двухэтажный особняк на Ордынке. Внизу сидела охрана, два молодца в камуфляжной форме.

— Невесту мою пропускать без звука, — представил ее Сергей.

Она чуть-чуть прикусила губу. Когда это он решил? Ребята поздравили их. По белой лестнице, мимо мраморных полуобнаженных нимф с ветвями-светильниками в прекрасных руках, они поднялись в светлые апартаменты второго этажа, прошли коридором сквозь самораздвигающиеся прозрачные двери. В приемной, украшенной картинами, цветами и широким ковром во всю ширь пола, за столом, уставленным телефонами и мониторами, сидела молодая женщина-секретарша.

— Привет, Сережа!

— Приветствую вас, Софья Ильинична! С моей невестой соединяйте в любое время без проволочек. Договорились?

— Конечно, Сергей Иванович. Извините, Сергей Иванович! Примите мои поздравления, Сергей Иванович! Добро пожаловать!..

— Марианна.

— Очень приятно, Марианна. Я запомню.

Она улыбалась, но в глазах ее блеснул холодок.

«Генеральный директор Плетнев Сергей Иванович» — было написано на медной табличке у двери.

— Входи. — Сергей пропустил ее.

В просторном кабинете в три уютных старинных окна всю середину занимал длинный дубовый стол человек на тридцать сразу; директорский стол располагался поперек дальнего торца.

Здесь Марианну ждал сюрприз. Небольшая картина в золоченой рамочке, с подставкой, как у зеркала, стояла слева от директорского места.

На ней масляными красками была изображена девушка в зеленом платье, со спины, с косами, уложенными над ушами, видна была нежная щека и завиток волос; девушка протягивала руку в окно, к цветущей ветке винограда. Цветы были мелкими, зелеными.

— Я никогда не видела цветущего винограда, — качнула головой Марианна. — А ты, оказывается, художник? Знавала я одного художника, — будто во сне проговорила Марианна. Тонкая боль отдаленно коснулась сердца.

— Я архитектор, Мариша, мы все немножко живописуем. Смотри, что нам предстоит выстроить на Новой Земле…

Но Марианна уже спохватилась и даже отпрянула от цветного эскиза с голубыми строениями.

— Как на Новой Земле?! Там опасно!

Он молча прошелся по кабинету. Открыл дверцу книжного шкафа и вдруг шагнул в него.

— Иди-ка сюда.

Это оказался вход в небольшой спортзал. Свисали с потолка гимнастические кольца и кожаная груша, лежали гантели, гири, боксерские перчатки, стояли два спортивных тренажера. В углу в пластиковой кабине был оборудован душ.

— Наломаешься по объектам, приедешь грязный, усталый, а примешь душ, покачаешься на железках и снова, как новенький. Здорово, правда?

Марианна с серьезностью посмотрела на него.

— Сережа… скажи, пожалуйста, ты всегда все решаешь сам?

— Да. Я долго смотрю, проверяю, а потом решаю сам.

Она помолчала. Он тоже молчал.

— Когда ты летишь?

— Завтра в полдень.

— А почему я ничего не знаю?! — вскрикнула она.

— Я не хотел огорчать тебя накануне нашей свадьбы.

— Сережа!

— А ты, как думала?

Она опустила голову, удерживая слезы. Вышла из спортзала в кабинет, прошлась, переживая, вдоль придвинутых к столу дубовых стульев.

Они посмотрели друг на друга. Марианна молча взяла свою сумку, перчатки. Они спустились вниз. Сергей отворил дверцы машины.

— Садись. Подброшу тебя в Академию. Поговорим по дороге.

Они развернулись на Лубянской площади, миновали Охотный ряд. Из глаз Марианны текли слезы. Сергей молчал.

— Когда ты вернешься? — спросила она почти спокойно.

— Двадцать восьмого апреля к вечеру.

«Сегодня двадцать четвертое», — подумала она.

Они подъехали к величественному зданию Академии. У входа возле колонн стояла, покуривая и греясь на солнышке, Инга, облаченная в длинный сетчатый казакин и короткую юбку. Заметив «мерседес», Марианну, молодого бизнесмена за рулем, она лениво помахала сигаретой в знак приветствия.

— Кто это? — спросил Сергей.

— Наставница и подруга, — ответила Марианна.

Сама того не желая, Инга помешала им проститься перед разлукой.

Наутро Марианна позвонила ему в офис. Была половина девятого.

— Сергея Ивановича нет, — отрезала секретарь.

Но Марианна успела различить голос Сергея в общем разговоре тут же в приемной.

— Это Марианна, — напомнила она, — мне нужно поговорить, пока он в Москве.

Секретарша озлилась.

— Вам ясно сказано, его в офисе нет. Оставьте свое сообщение, я передам, когда он появится.

Зажав трубку рукой, она понизила голос и с насмешкой кинула кому-то в сторону.

— Эта на проводе, «невеста». Вцепилась, не оторвешь.

— Чего ей надо? — ответил другой женский голос.

— Проститься желает, чтобы не забыл часом.

— Вот так и уводят из-под носа.

Марианна положила трубку. Набрала номер мобильного, но тот был отключен.

«Плохой знак», — зажмурилась она.


К Марианне Дима зашел дня через три после приезда и после разгульных встреч с ребятами. Она открыла ему, одетая в брюки и блузу, даже с платком на голове, потому что занималась обычным весенним делом, мыла окна. Был выходной, дни стояли жаркие, листва на деревьях распустилась раньше времени, была та самая весна, когда жизнь кажется райским садом. С высоты пятого этажа Марианна любовалась нежно-зеленеющим лесом, не веря сама себе.

Сергей звонил каждый вечер, говорил такие слова, что сердце ее счастливо замирало от нежности. Еще денек, и они встретятся… А там, шестнадцатого мая… Он так решил. Ах!

Она спрыгнула с подоконника, открыла дверь и увидела Диму.

— Здравия желаю! — сказал Дима приготовленные слова.

— Ой, Димка! — Она бросилась ему на шею, такой он был красивый, плечистый, в пятнистой одежде. — Входи. Какими судьбами? Мама! Смотри, кто пришел!

Татьяна Алексеевна тоже обняла солдата.

— Дима, родной! Совсем мужчина! Марианна, заканчивай с уборкой, садимся за стол.

Они выпили водки за его здоровье, за приезд, за дальнейшее благополучие.

— Как повзрослел, Дима. Совсем другим стал.

— Ничего особенного, Татьяна Алексеевна. На Севере быстро взрослеют. А мне у вас на гражданке все в диковину. Наивняк такой! О чем парни думают?

Он стал рассказывать о службе и все не мог понять, почему его слушают с таким напряжением? И хотя о своем участии в разных переделках он не обмолвился ни словом, все равно получалось, что он герой, ефрейтор и брат Гошке Алексееву, который привез им привет от него еще в начале декабря. А вот что Марианна его не ждала, как и обещала, Диме было ясно сразу. Ну, он и не рассчитывал, так, на всякий случай, про запас, как говорится. Просто хотелось встретиться с девушкой-зазнобушкой, когда-то небезразличной ему. Да. А если начистоту, вообще в натуре, то он тянул время, понял?.. чтобы собраться духом перед другой встречей. Он думал о ней день и ночь…

Марианна говорила об Академии, показала, наконец, свои гобелены, альбом мирового искусства, сувениры, подарила ему пистолет-зажигалку. Застолье под водочку, под грибочки да огурчики-помидорчики уже завершалось, когда Татьяна Алексеевна спросила серьезно, с дальней тайной мыслью.

— Скажи, Димочка, как, на твой взгляд, с деловым человеком, москвичом, на Новой Земле ничего не случится?

Он сразу протрезвел. Вот оно.

— Кто у вас там?

— Жених Марианны.

— А-а! — Он встал и протянул ей руку. — Поздравляю. Желаю счастья. То-то я смотрю, какое внимание к моим басням. Я и рассвистелся, как дурак. Поздравляю любимую одноклассницу. Знал бы, с цветами пришел. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Кто он? Где? Давно?

— Он строитель. Завтра ждем обратно.

— Строителей там уважают, — солидно заверил Дима.

— Он директор концерна.

— Тем более. Вернется, никуда он не денется. Все, спасибо за встречу. Рад был повидаться. Еще раз поздравляю. Пока.

«Вот так, — думал он, сбегая по ступенькам с пятого этажа. — Пока мы воюем, у них тут на гражданке шуры-муры, жируют-женихаются».

Горько было терять даже такую слабую надежду. Он вновь ощутил свое одиночество, потерянность в целом мире, женская половина человечества вдруг показалась ему жестокой и вероломной.

«А, и она такая же», — с чувством безысходности подумал он про Олю и махнул рукой.

В этот вечер Сергей не позвонил. Марианна напрасно ждала до часу ночи. Мать дежурила в госпитале, Марианна оставалась одна, с кошкой. Было страшно. Они так и уснули вдвоем. Утром чуть свет телефон зазвонил, но это был заместитель Сергея, Алексей Петрович, он звонил из своей квартиры.

— Простите, Марианна, доброе утро. Вчера Сергей появлялся в эфире?

— Нет.

— И у меня нет. Странно.

У Марианны стукнуло сердце.

— Что могло произойти?

— Ничего не могло, успокойтесь. Заполярье, связь не всегда надежная. Подождем до вечера.

Часа через два, перед уходом, Марианна набрала номер офиса.

— Корпорация «Возрождение» приветствует вас, — учтиво проговорила секретарша.

— Это Марианна. Добрый день. Нет ли вестей от Сергея Плетнева?

— Нет вестей, — отрезала та и бросила трубку.


Армейская форма, надоевшая до мути, очень шла Диме. Все, кто его видел, любовались мужеством, исходящим от него, чем-то родным, надежным, что внушает людям солдатская гимнастерка, шинель, значок на берете. Поэтому он вычистил и снова надел эту зелено-коричневую пятнистую одежду, собираясь осуществить то, ради чего приехал.

Для начала он устроил засаду возле ее дома. Он пришел с утра пораньше, потому что все равно, крути не крути, больше идти было некуда. Добрые дела начинают утром. Он закурил, перекинул ногу за ногу. Время шло, утренняя свежесть сменилась жарой, весна была ранняя. Он сидел на отдаленной скамейке за кустами и наблюдал за подъездом. В такую погоду, как он понял за минувшие дни, молодые мамаши гуляют с колясками с утра до вечера, сидят в парке с книжкой или вязанием, болтают, собравшись в пеструю толпу на семь, на восемь колясок, словно колясочный съезд. Боясь нарваться, он далеко обходил их стороной, но с каждым днем круги эти сужались. Наконец он здесь, возле ее дома, сидит в укрытии беседки, как десантник.

Вначале он увидел чернявого мальчугана, который выкатил синюю коляску и встал возле нее, как на карауле.

«Братишка», — решил Дима.

Потом появилась она сама в светлом платье, с ребенком на руках. Дима смотрел как ястреб. Он и не помышлял, что она может так измениться, так развернуться, похорошеть! Какая там «Ромашка»!

«Эх, моряк, ты слишком долго плавал!»…

Она уложила ребенка в коляску, поместила на сетку внизу сумку с припасами, раскрыла пестрый зонтик от солнца и медленно пошла вдоль дома, удаляясь от Димы. Он поднялся. Неслышным шагом разведчика двинулся следом, держа расстояние.

Ему стало не по себе. Новой Оле он был явно не нужен. Это было ясно, как Божий день, как дважды два. А он-то возомнил, дурак! «Три года смотрела…» Мало ли что! Да такую женщину, чистую, скромную, с готовым ребенком на руках, любой подхватит, если уже не подхватил. Дурак, дурак!

Он казнился, как преступник, следуя, словно привязанный, за женщиной с коляской, а она, наклоняясь к ребенку, что-то говорила, поправляла рукой, укачивала. Они приближались к лесу. Оля медленно пошла по дорожке. Народу было немного. Весенний лес благоухал первой листвой. Оля дошла до скамейки и села, придвинув коляску.

«Та самая скамья-то, — ахнул Дима, глядя из-за деревьев метрах в сорока от дорожки. — Помнит. Неспроста же меня смерть обходит, тьфу-тьфу-тьфу. Подойти? Нет, не пора». Он не двигался, присев на корточки возле березы. Робость сковала его. Ребенок, видно, заснул. Оля читала книгу. Прошел час. Дима собрался с духом. Но тут из коляски послышался плач. Оля взяла малыша на руки, стянула мокрые ползунки, надела новые. Прижимая его к себе в одеяльце, сделала несколько осторожных шагов по земле к пеньку, села спиной к дорожке, лицом к Диме и стала кормить сына грудью. Зеленый солнечный свет играл вокруг них, щебетали птицы. Ребенок водил ручкой по ее груди, мать целовала пухлую ладошку. Дима дрожал. Сердце его стучало. Он готов был грохнуться на колени, упасть на землю, умолять о прощении. Что ему еще нужно?! Вот она, его семья… Но Оля уже поднялась. Вновь уложила ребенка, прошлась с коляской туда и обратно, укачивая его, она вернулась на скамью.

И тут Дима решился. Не чуя ног, прошуршал по хворосту грубыми ботинками, шагнул на дорожку. Оля оглянулась. Вскочила, глядя на него расширенными глазами, и вдруг стала медленно оседать. Не подскочи он, она бы упала возле скамейки.

— Ты? — спросила тихо.

— Напугал?

— Предупреждать надо, — слабо улыбнулась она.

Дима сидел, комкая краповый берет. Слова не шли. Он смотрел на ребенка. Мальчик проснулся и тоже смотрел на него, улыбаясь беззубеньким розовым ртом. Он был похож на мать Димы, это бросалось в глаза.

— Ты не беспокойся, я его одна воспитаю, — проговорила Оля.

— Не то говоришь.

Она погладила сына по светлой льняной головке, дала в руки цветного попугая-погремушку.

— Раздень его, — попросил Дима.

— Зачем? — тихо удивилась она.

— Штаны сними.

Она послушалась. Он увидел могучее мужское сооружение, родинку на том самом местечке, толстенькие ножки, ступни с крохотными розовыми пальчиками.

— Мой, — признал он. — Как назвала?

— Дмитрий.

— Соколов?

— Краснов.

Они замолчали. Оля посмотрела на часики и поднялась.

— Нам пора домой, Дима.

— Пошли.

Осторожно ступая друг подле друга, они направились из леса. Под ногами шелестел гравий. Она расспрашивала о службе, он отвечал кратко, но запинался, повторял слова. У ее дома он остановился.

— В общем… я здесь. Приду к вам дня через два. Надо подумать.

— До свиданья, — проговорила она.


Ни двадцать восьмого, ни двадцать девятого апреля Сергей не появился. Фамилия его в списках пассажиров авиарейса из Нарьян-Мара на Москву значилась одной из первых, то есть билет он купил, но среди прилетевших в Москву его не было. Так доложил Марианне Алексей Петрович. Глухое необъяснимое молчание сводило с ума.

— Телефон, ты звонил? — Марианна снова смотрела на аппарат, как на живое существо.

Вся надежда была на Алексея Петровича. Тот уже связался с военными, там задействовали, кого нужно, но время шло, вестей не было. Наступили праздники, на рабочих местах никого не осталось, даже Алексей Петрович уехал на дачу.

— Что могло случиться, мама? Что надо делать?

Марианну бил озноб. Что с Сергеем? Что могло случиться… он же такой сильный.

— Давай попросим Диму, мама. Он там все знает, я уверена, он поможет, как Гоше помог, — срывающимся голосом проговорила Марианна третьего мая в четыре часа утра.

Она схватилась за Диму, как за последнюю соломинку.

— Попроси, конечно. — Мать уже не противоречила ей ни в чем.

Марианна позвонила Диме. Он собрался тут же, и она, чтобы не терять времени, побежала навстречу. Они встретились на полдороге. Она сбивчиво обрисовала положение.

— Они сто лет будут возиться. — Он махнул рукой. — Почему сразу не сообщила? Жди до вечера, постараюсь разведать. Как его имя?

— Сергей Плетнев, генеральный директор концерна «Возрождение».

По его жесткому голосу Марианна поняла, что дело может быть нешуточное. Дима ободряюще тряхнул ее за плечи.

— Не боись, однокашка, прорвемся.

— Так, до вечера? — Она смотрела на него, как на спасителя.

— Я тебе позвоню.

— В любом случае?

— Не трясись, а то накликаешь. Пока.

Дома он подсел к телефону и стал по коду и паролю вызывать свою часть. Через треск и завывание эфира его услышал Виктор, дежуривший на связи.

— Рядовой Стеблов слушает.

— Витек, привет из Москвы!

— Димка? Что случилось?

— Срочное дело. Записывай. Сергей Плетнев, генеральный директор концерна «Возрождение». Пропал без вести. Понял? Перезвоню через четыре часа. Конец связи.

— Вас понял.

После этого Дима вернулся к своим делам. Завтра они с отцом идут в дом Оли Красновой свататься. Там уже готовятся. Дима будет при параде, в костюме, в галстуке. И хотя между домами всего двести метров, они подъедут на белой «Волге» и, само собой, не с пустыми руками… Дима усмехнулся. Это нужно не для него, а для нее, Оли. Ей столько досталось горя и позора, думал он, столько страданий, что его долг воздать ей по силе возможности за все. Перед соседями, родными… Мать останется переживать дома. Завтра, в одиннадцать часов… Дима прошелся, почесывая крепкий стриженый затылок. Если все сладится, то завтра же начнется и свадьба дня на три, на четыре.

Тут мечты его приняли слишком крутой оборот, он одним махом выпрыгнул в окно и побежал в лес на разминку.

Вторично он набрал длинные телефонные номера ровно через четыре часа. Выслушав то, что ему сообщили, сразу позвонил Марианне.

— В общем, так. Сергей Плетнев при осмотре площадки под строительство провалился в оттаявшую ледяно-земляную яму среди вечной мерзлоты. Такие ямы незаметны и очень опасны, недаром там люди с веревкой ходят. Если в нее попадает техника, то исчезает под землей в одно мгновение. Яма, в которую угодил твой парень, протаяла под брошенной автопокрышкой, она глубоко ушла под поверхность вместе с ним, очень глубоко, она же, наверное, и помогла ему, но он успел наглотаться. Сейчас он лежит без сознания в Н-ской части на северном берегу пролива Маточкин Шар. Его боятся трогать с такой температурой.

— Как туда лететь?

— До Нарьян-Мара обычным рейсом, а там по договоренности с военными. Полетишь?

— Конечно.

— Тогда поговори с матерью о лекарствах.

— Конечно.

— Слушай, — пожалел он ее, — а почему ты грузишь это на себя? Где его предки?

— В Слюдянке.

— Где-где?

— На Байкале.

— Отпад! В общем, у меня все.

— Спасибо тебе.

— Желаю успеха.

Марианна закрыла лицо руками.

— Что? Что он сказал? — Татьяна Алексеевна поняла, что Сергей жив. — Только подробно. Что с ним?

— Он лежит без сознания на северном берегу пролива Маточкин Шар. После того, как глубоко провалился в ледяную яму.

— Ты собираешься лететь? Одна?

К Марианне вернулась способность действовать. Она раскрыла справочник и принялась названивать в аэропорт.

Татьяна Алексеевна качнула головой.

— Мы летим вместе, Масенька. Одной тебе этого не провернуть, да и Сергею, судя по всему, нужны не девичьи слезы, а срочная медицинская помощь. Так что все одно к одному. Согласна?

— Мамочка, миленькая моя!

Они распределили предотъездные хлопоты между собой. Татьяна Алексеевна поспешила в клинику за докторским чемоданчиком, Марианна в кассы аэрофлота. Утренний рейс на завтра в семь часов ноль пять минут.

Самолет отправился полупустой. Внизу белела равнина облаков, солнце светило в правые окна. Марианна сидела у окна и смотрела под крыло на зеленоватую тундру, поблескивающую болотистыми и озерными зеркалами, прорезанную ветвистыми синими реками.

— Температура воздуха на земле плюс пять градусов, — объявили по салону. — Просьба застегнуть ремни безопасности, самолет идет на посадку.

Внизу засинела Печора, помчался навстречу город.

На аэродроме и в самом деле было прохладно. Вокруг простиралась равнина, покрытая мелким хвойным кустарником. Дул ветер. Воздух показался новым, свежим, с отчетливой струей снежного холодка.

Из зала ожидания они сразу прошли к начальнику аэропорта. Он направил их на второй этаж. В небольшой комнате располагался кабинет майора, отвечающего за передвижение военнослужащих. Сам майор, невысокий человек лет тридцати восьми, видимо, очень веселый среди своих, если судить по кусочку его телефонного разговора, который он заканчивал уже в их присутствии, внимательно выслушал мать и дочь, обеспокоился и тут же связался с военным аэродромом.

— Михаил Павлович? Приветствую тебя. Ерофеев. У тебя идет что-нибудь в сторону Маточкина Шара, в/ч 0584751? Там лежит в лазарете строитель из Москвы. К нему прибыли и сидят передо мной его невеста и ее мать, хирург, между прочим, с набором медикаментов. Документы в порядке, есть даже «Отношение…» из госпиталя с просьбой о содействии. Можешь им помочь?

Его собеседник не возражал, но самолет шел на мыс Сухой Нос.

— Так это же близко, двухсот километров не будет! Пусть запросит посадку в в/ч, там есть взлетная полоса! Договорились? Все. Я их к тебе отправляю. Обратным рейсом заберешь всех троих.

Через полчаса на личной машине Ерофеева они оказались на военном аэродроме, а еще через пятнадцать минут уже летели над Баренцевым морем в скромном салоне небольшого ИЛа. Внизу светилась морская голубизна, большие расколотые ледяные поля с изрезанными кромками еще покрывали ее местами. В самолете, кроме них, летели пять военнослужащих с ящиками и мешками, на которых красовались бирки с номером военной части и фамилией. Подарки к праздникам или просто посылки?

Вот показался скалистый суровый берег Новой Земли, потянулись круто-всхолмленные пространства, не вполне свободные от снежных покровов, с прямыми колеями, оставленными тяжелой военной техникой.

В военной части их ждали. Едва самолет, коснувшись земли и пробежав по бетонной полосе, остановился, их встретил солдат с обветренным, но еще не загоревшим лицом, подхватил вещи и, поглядывая на Марианну, как на невиданную диву в ее светлом пальтишке и берете с помпоном, повез на зеленом «газике» в часть.

— Вашего парня привезли с севера три дня назад, хотели отправлять на материк, да не рискнули. И туда нельзя, и здесь не лечение, — рассказывал он, пока машина, подвывая на ухабах, приближалась к лазарету. — Как там в Москве-то? Тепло?

Сергей лежал на кровати, бледный, несмотря на высокую температуру. Он был без сознания. Только сильный организм мог так долго бороться с тем, что обрушилось на него. Татьяна Алексеевна, в зеленом хирургическом халате, раскрыла докторский чемоданчик. Военный фельдшер помогал ей. Сергею ввели антибиотики, витамины, питание. Постепенно кожа его стала розоветь, дыхание углубилось, он заснул. Обе женщины сидели на стульях возле него. Было три часа пополудни.

— Мы успели, Масенька, — улыбнулась Татьяна Алексеевна, — но ему необходимо настоящее лечение. Сегодня же надо лететь. Самолет будет через три часа.

— Мамочка, — прижалась к ней Марианна.

Дверь открылась. Солдатик, что привез их, встал на пороге.

— Обедать приглашаем, — улыбнулся он.

— С удовольствием, — поднялась Татьяна Алексеевна. — Как вас зовут?

— Юрий.

— Вы откуда?

— Из Астрахани.

— С юга! А служите давно?

— Второй год. Скоро дембель.

— Слава Богу. Как отслужилось?

— Всякое бывало. На всю жизнь запомню.

Татьяна Алексеевна достала из своей сумки пакетик драже «Изюм в шоколаде» и пачку жевательной резинки.

— Вот, на-ка, угостись.

— Спасибо.

Видно было, что отслуживший срок двадцатилетний молодой человек соскучился по сладостям и, наверное, по маминым пирогам.

Они пообедали поочередно, ни на минуту не оставляя Сергея. Самолет прибыл раньше. Укутанного, на носилках Сергея внесли внутрь. Он застонал, приоткрыл глаза.

— Маришка? Ты?

— Сереженька!

В аэропорту Нарьян-Мара они успели на московский рейс. Ерофеев постарался устроить их на специальные места для перевозки раненых.

Молодой организм уверенно пошел на поправку, жизненная сила его, получив подкрепление, перешла в наступление.

В Москве Сергея ждал медицинский вертолет.


Оля стояла на балконе, накинув куртку на праздничное платье. Еще пятнадцать минут. В одиннадцать появится белая машина ее счастья… Стиснув холодные руки, она пряталась за выступом, не смея верить в свою судьбу.

Накануне вечером Анна Николаевна как бы между прочим известила всех соседей и знакомых из ближних домов о том, что… ну, чтобы, если есть время, желание, взглянули бы в окошечко или пришли к подъезду к этому времени. Никто не пренебрег. Ее уважали. День был праздничный, нерабочий, всем хотелось добра и сказки, а история Оли оказывалась теперь слишком счастливой, чтобы не увидеть все собственными глазами.

Не забыла Анна Николаевна и отправить телеграмму Тарасику. Его ответ на красочном бланке с поздравлением и пожеланием огромного семейного счастья уже прилетел ранним утром.

Сама Оля была бледна, как мел. Встреча с Димой вновь перевернула все в ее душе, а ведь она не сомневалась в своей судьбе. Только он! После родов она словно перешла порог безгрешных девичьих грез, Дима снился ей, как любимый мужчина, сны были горячи, смелы… И вот он перед ней. Он будет ее мужем. Мужем! За что ей такое?

Без трех минут одиннадцать в конце улицы показалась сверкающая белая «Волга». Народ, запрудивший переулок перед подъездом, заволновался. Машина медленно подъехала и остановилась напротив входных дверей.

— Сюда, сюда, касатики, — засуетились бабки, распахивая обе створки.

Мужчины, отец и сын, оба крупные, празднично одетые, с достоинством проследовали в подъезд. Дверца лифта стукнула на этаже ровно в одиннадцать, и тут же раздался звонок в дверь. Открыла Анна Николаевна, разодетая, накрашенная, свежая, как молодушка. Позади нее, у порога в комнаты улыбался Рубен.

— Здравствуйте, — сочно поздоровался Соколов-старший, Андрей Евгеньевич, протягивая букет дорогих цветов. — Мир вашему дому, здоровья хозяину и хозяйке и всем милым детушкам.

— Проходите, милости просим, дорогие гости, — расплылась Анна Николаевна.

Мужчины переобулись в собственные тапочки, степенно проследовали по сверкающему паркету в гостиную.

— Мой муж, Рубен Аветисович.

— Очень приятно. Андрей Евгеньевич. Дмитрий.

Расселись. Помолчали. Соколов-старший зачем-то посмотрел на свои руки, отмытые в бензине, с темными трещинками от автосмазки. Кашлянул. Дима сидел возле него, напряженный, как струна.

— Хорошая погода установилась, как раз картошку сажать, — пришла на выручку Анюта.

— Да, потеплело. Давеча отвозил дачников в Мымрино, ни разу не застрял, сухая дорога. — Соколов-старший смутился, усмехнулся сам на себя и смело посмотрел на хозяев.

— Значит, так, дорогие хозяева. Мой сын, Дмитрий Соколов, просит в жены вашу дочь Ольгу. Вот. Извините за простоту.

Анюта церемонно повернулась к мужу. Рубен перевел взгляд с отца на сына. Оба нравились ему. Конечно, решение было давно принято, оно доставило семье радость и облегчение, но на все же есть манера.

— Ваше предложение делает нам честь, многоуважаемый Андрей Евгеньевич, — с восточной цветистостью заговорил он. — Не скроем, мы много хорошего слышали о вашем сыне. Мы с супругой готовы дать вам положительный ответ. Дело за Ольгой. Как она скажет, так и будет.

— Я позову ее. — Анюта выплыла из комнаты.

Дима похолодел. Что-то сжалось внутри, как перед боем, он сидел, почти не дыша.

В дверях появилась Оля. Все поднялись. Стройная, в светло-голубом платье, с чистыми голубыми глазами, она казалась тоже едва живой от волнения.

— Садитесь, что стоять-то, — ласково заговорила хозяйка. — В ногах правды нет, как говорится.

Потом глубоко перевела дух и обратилась к дочери:

— Вот, Оля, это Андрей Евгеньевич, отец Димы.

— Здравствуйте, — прошептала девушка.

Тот привстал и сел снова.

— Здравствуйте.

Анна Николаевна, помаргивая от волнения и важности, подступилась к главному.

— Сейчас, Оля, ты должна решить судьбу свою и Димы. Он делает тебе предложение, просит стать его женой. Так, Дима?

Дима вскочил.

— Да.

— Скажи, Оля, дочь моя, согласна ли ты стать женой Дмитрия Андреевича Соколова?

Оля опустила голову, залилась румянцем.

— Да. Согласна.

— Дима, встань возле нее. Поздравляем вас, родные мои, со счастливым решением. Благословляем родительским благословением. Совет да любовь. Поцелуйтесь, дети.

И Анюта заплакала первая. За нею Оля. Дима осторожно повернул ее к себе и приложился к устам, как к иконе.

После этого все пошло само собой. Из родительской спальни выпустили мальчишек, они добавили шуму в общее торжество. Расписываться наметили завтра, в рабочий день, гулять три дня, три ночи у невесты и у жениха. Пусть все видят, как выходит замуж за отца своего ребенка честная Оля Краснова. Соколова! Дима и Оля уединились в ее комнате с малышом. Оставшиеся две недели отпуска он будет жить здесь, со своей семьей.

В конце обеда все почувствовали себя родными по-настоящему.

— Андрей, — говорил Рубен своему куму. — Я слышал, ты специалист по нефтепродуктам? Чем ты сейчас занят? Шоферишь? А нам как раз нужен надежный директор АЗС. Пойдешь?

— Грех отказываться, Рубен. Предложение капитальное. Потолкуем.

— Для меня родственник — это свято. В бизнесе доверие ценнее золота. Я твоим рукам трудовым верю.

— Хвалиться не буду, Рубен, работы не боюсь никакой.

Потом всем домом отправились к Соколовым. Дима нес маленького Димку на руках, Анюта катила коляску. За ними шли соседи, вдоль улицы тоже кланялись все встречные. Повстречался Пал Палыч, трезвый, умный. Поздравил, пожелал счастья. Им аплодировали, бросали под ноги зерно и деньги, кричали «горько», ребятишки бежали впереди и баловались.

Увидя сына с ребенком на руках, мать залилась слезами. Обняла Олю, Диму, свата и сватью. И снова пошли разговоры, поздравления…

Этот день затянулся за полночь.

А потом была ночь. И Дима, «опытный» Дима, с изумлением понял, что ничегошеньки он не знал-понимал, что любящая женщина, любящая одного тебя до глубины своей души — это бесценный дар судьбы. За эту ночь он словно переродился, он почувствовал в себе великую силу жизни.

— Оля! Ты… ты сделала меня мужчиной. Верное слово! Оля, жена моя!

Загрузка...