Розы и тлен

Глава 8

Древесный дым, извиваясь, вполз в мое окно – густой, с запахом горящих листьев. Я раздвинула шторы, потирая глаза со сна. Запах дыма усилился. Сгорая от любопытства, я выглянула в окно.

Перед домом пылал костер, и Елена швыряла в него какие-то вещи.

Моя правая рука невольно согнулась, как клешня, и я физически ощутила языки пламени, их обжигающий жар, вызывающий нестерпимую боль. Они жадно тянулись ко мне, желая обратить в пепел даже мои кости. В глазах потемнело, и я качнулась вперед, ухватившись руками за край стола. Потрескивание костра раздавалось все громче и, не вытерпев, я выскочила наружу.

– Елена! Что ты делаешь? – Я остановилась почти у самого костра, достаточно близко, чтобы схватить ее в случае необходимости, и в то же время достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности.

Она была покрыта сажей и очень зла.

– Я недостаточно хороша! Предполагалось, что эта стипендиальная программа поможет мне совершенствоваться в поэзии, но здесь я поняла лишь, что совсем ни на что не гожусь! С меня достаточно, я уезжаю отсюда. – Она швырнула в огонь еще одну записную книжку и бесстрастно наблюдала, как обложка пузырится и съеживается.

– Елена, я… – внутри у меня все сжалось, в голове крутились тысячи невысказанных слов, которые жгли меня, словно огонь. На лбу выступили капельки пота. Все тело трясло. Горят слова, страницы. Горит моя рука.

Я прикусила язык с такой силой, что почувствовала вкус крови. Нет, я сейчас не там. Я здесь, в настоящем.

Я здесь и сейчас.

– Хорошо, – пробормотала я. – Хорошо. Ты права. Мне даже не надо читать твои вирши, чтобы понять, что это самое примитивное, самое слащавое подобие стихов, из когда-либо существовавших. Эти жалкие стишки не годятся даже для поздравительных открыток.

Она уставилась на меня, сжимая в руке последнюю несожженную тетрадь.

– Ну, ты и сука.

– Советую выбрать что-нибудь одно, Елена. Либо твои стихи никуда не годятся, и потому заслуживают быть сожженными. Или же я сука, которая несет черт-те что. Что выбираешь?

Она отступила от костра на шаг, и сильнее сжала тетрадь в руке.

– Мои стихи недостаточно хороши.

– Может и так. Но это не повод сжигать все сразу. Тем более, на нашей лужайке. В самом деле, какого черта ты делаешь?

– Ты не знаешь, что это такое.

– Что ты имеешь в виду, Елена?

Костер почти погас. По всей лужайке были разбросаны клочки бумаги. Моя рука распрямилась, и я больше не чувствовала, как огонь обжигает мою кожу.

Когда Елена вновь заговорила, ее голос был резким и хриплым.

– Что, если это все, на что я способна? Если я не смогу подняться над этим уровнем, значит, я недостаточно талантлива. Да, я пишу вполне приличные стихи. И делаю это достаточно мастерски. Но мне не хватает таланта. Черт возьми, не хватает таланта. И только не пытайся убедить меня, что не понимаешь разницы.

На это мне было нечего сказать. Она была совершенно права. Разумеется, существует разница между мастерски написанным и талантливым произведением. Талант не является единственным условием успеха, но все же он необходим для того, чтобы достичь определенных высот в творчестве. И самое жестокое во всем этом, что, будучи достаточно одаренным, вы понимаете эти различия, и, поверьте, речь не идет о регулярных творческих кризисах человека искусства. Вы можете разложить по полочкам все свои достоинства и недостатки, почувствовать разницу между прекрасным и просто хорошим, между хорошим и великим. Быть недостаточно талантливым гораздо хуже, чем просто быть бездарным, потому что даже крошечная искорка таланта позволяет осознать, чего вы лишены. Я стояла рядом с ней молча, наблюдая, как маленькие язычки пламени превращались в тлеющие угольки, а потом в пепел. Глядя в ее лицо, на котором застыли ожесточенность и растерянность.

Когда погасли последние угольки, Елена поднялась по ступенькам крыльца в дом, все еще сжимая в руке последнюю несожженную тетрадку.

После всего этого невозможно было погрузиться в собственную работу. Каждый раз, открывая ноутбук, я чувствовала запах дыма, даже после того, как закрыла окно. Даже после того, как спустилась вниз и, наполнив кастрюлю водой, залила ею пепелище.

Есть множество анекдотов на тему мамаши – ярой фанатки творчества собственного ребенка. А мораль их такова – все же лучше иметь и других поклонников, кроме родной мамочки. Ты вовсе не должен считать себя гением только потому, что маме нравятся твои картины, и она ставит их на холодильник, чтобы ими любоваться, или настаивает, что тебя непременно должны выбрать на роль Гамлета после того, как ты так талантливо сыграл роль второго пастуха в рождественском спектакле. Все эти восторги стоят не больше, чем билет в подземку.

Вся фишка этих историй в том, что мама, без всякого сомнения, твой самый большой поклонник. Это всем ясно без слов. Это совершенно естественно. Было бы странно, если бы это было не так.

Когда горели плоды моих трудов – истории, которые я писала много лет, все, что я к тому времени создала, все было предано огню – то человек, который швырнул их в костер, был никем иным, как моей собственной матерью. Именно мать держала мою руку в огне, и, казалось, я сгораю вместе со своими творениями.

Если в сказке говорится, что у девочки была мать, то сразу можно догадаться, что дальше произойдет нечто ужасное. Потому что это означает, что мать скоро умрет, и эта смерть будет лишь началом череды несчастий. Отец заведет новую жену, которая приведет в дом своих собственных дочерей, и начнет строить козни, чтобы сделать жизнь падчерицы невыносимой, или отведет ее в темный лес и оставит там одну. Или, что еще хуже, не будет никакой мачехи, но твой отец воспылает к тебе страстью и вынудит тебя убежать из дома далеко-далеко, чтобы спастись от его притязаний.

В детстве я не могла вообразить такое! Как может какая угодно мачеха быть хуже моей родной матери, той самой женщины, которая самой природой была предназначена для того, чтобы дарить мне любовь, но которая не делала этого. Я даже завидовала девочкам из сказок, которых мачеха заставляла спать на золе или в хлеву с животными. Девочкам, которым, в конце концов, всегда удавалось сбежать.

Умные девочки, смелые девочки. Девочки, которые сумели избежать печальной участи. Девочки, которые твердо знали, что хотят изменить свою судьбу, и боролись за это не на жизнь, а на смерть. Я и представить не могла, что можно на это осмелиться, живя с родной матерью. Я старалась быть тихой и незаметной, вела себя тише воды, ниже травы, и все же мне не удавалось ускользнуть от ее безжалостного внимания. Я скрывала от нее свои тайны, с помощью которых она могла бы мной манипулировать, заставить меня молчать. Но и это не помогало, я не могла быть настолько тихой и незаметной – для этого, как я теперь думаю, мне надо было совсем исчезнуть из этого мира.

По ночам я закрывала глаза, сжимала кулаки и всей душой желала, чтобы моя мать умерла. Я не представляла, как смогу пережить детство, вырасти и стать взрослой, если этого не произойдет.

Но она не умерла, а я пережила свое детство, но часто вспоминаю эти темные желания, те моменты, когда я лежала, свернувшись калачиком в постели, спрятав лицо в подушку, чтобы Марин не слышала моих рыданий. Вспоминаю, как сильно я желала ей смерти. Все мое тело содрогалось от этого неистового желания.

И даже теперь, когда я понимаю, что это неправильно, что это ужасно – желать зла собственной матери, и в сказке я непременно была бы чудовищем из-за этих мыслей, я должна признать, что никогда в жизни я так отчаянно не желала ничего другого.