Рубежи Новороссии: Сборник рассказов о борьбе за воссоздание нашего поруганного Отечества, развернувшейся на полях Новороссии

ЛЕСНОЙ РУБЕЖ

Вскоре меня перевели на ту самую позицию, где недавно произошел только что описанный ночной бой. Она расположена в довольно большой лесопосадке, где когда-то сажали акацию, клёны и ясени. Деревьям около 20-30 лет, но их очень много посохло нынешним летом из-за жестокой засухи. Помнится, летними ночами я наблюдал в этом лесу блуждающие огоньки, — это горели иссушенные страшной засухой деревья. Конечно, такой лиственный лес был для меня очень странным и непривычным. Он больше напоминал запущенный, неухоженный парк в каком-нибудь городе средней России. Тем не менее, лес для меня служит куда более привычной природной средой чем степь, чем новое место было довольно радостным.

Земля здесь чёрная и жирная, и судя по всему, очень плодородная. У некоторых деревьев древесина имеет ярко-жёлтый цвет, чего раньше мне никогда не доводилось видеть.

Удивительно, но здесь почти нет мышей, которыми просто кишат наши степные землянки. Лишь в одной из них, где вместе с бойцами живёт кот Мурзик, дело в отношении грызунов обстояло хорошо, в остальных же землянках мыши грызли всё подряд, вплоть до чая, бинтов, зубной пасты и лекарств, не говоря уже о продуктах.

Однако природные особенности этого леска теснят следы бесконечных перестрелок на этом, пожалуй самом горячем, участке нашего фронта. Всюду видны сбитые, надломленные пулями и осколками, ветки, а некоторые деревья просто срезаны ими пополам.

Этот лес долгое время оставался на линии разграничения с противником и не был прочно занят ни нами, ни бандерлогами. Однако из этого леса открывается отличный обзор всех наших позиций, всех важных участков, дорог и опорных пунктов, чем всегда стремились воспользоваться укры то и дело засылая сюда своих снайперов и наблюдателей. Я был просто поражён открывшейся картиной, когда пришёл сюда: с его опушки вся окружающая местность смотрится как на ладони, в то время как с других наших точек видны лишь бугры да овраги. Этот лес следовало бы занять давным-давно, однако из-за попыток примирения наше командование не решалось на этот столь необходимый шаг. Тем не менее, постоянные провокации со стороны противника, стягивание им техники и тяжёлого вооружения вкупе с воинственными заявлениями необандеровцев о намерении перейти в наступление, вынудили наше командование занять этот лес и укрепиться в нём.

Наше овладение лесом просто взбесило бандеровцев. Редкие сутки обходятся здесь без жестоких перестрелок, где-то совсем рядом то и дело слышен рёв их бронетехники. Вообще здесь намного опаснее, чем на всех тех местах, где мне довелось побывать ранее. Теперь расстояние до противника сократилось до считаных сотен, а то и десятков метров. Нередко случаются и прямые столкновения, когда противник наскакивает нас, при этом разгораются жаркие стрелковые бои. Опыт у наших бойцов уже немалый, поэтому дело пока обходится без убитых, есть только раненые.

Здесь трудно со всеми видами обеспечения. Воду и еду нам подвозят как можно ближе, но оставшиеся 200–300 метров всё равно приходится нести все на себе, ступая по жидкой скользкой грязи лесной тропинки, перешагивая через валежник, цепляясь за ветки. Не хватает всего, в том числе простых мешков и емкостей под воду, да и имеющуюся воду приходится расходовать очень бережно. Совсем рядом с нами протекает речка, но спуск к ней очень крут, берег высок, и главное — он хорошо просматривается с вражеской стороны, поэтому воду нам привозят в большом баке и ставят его в безопасном месте. Мы начерпываем воду из бака в свои емкости и разносим её по своим позициям.

В остальном у меня всё хорошо: сыт, обут, одет, крыша над головой, то есть тёплый блиндаж с буржуйкой, у меня есть, дров теперь сколько угодно.

У меня стало очень много вещей, так что пришлось купить ещё один рюкзак и кроме них использовать мешки и сумки. Всё время ругаю себя, какой же я ужасный барахольщик, соратники смеются надо мной, но всякий раз, оказавшись в городе, я вновь и вновь покупаю всякие вещи.

Тем временем в нашей части прошли большие изменения, подразделения переформировали, из-за чего возникла жуткая неразбериха с личными вещами. Я едва сумел управиться с ними, почти ничего не потерял, но это стоило огромных хлопот и переживаний. Почему я так привязался к вещам, хотя раньше вроде бы никогда этим не отличался? Наверное, вещи напоминают мне о жене, детях, о доме и о хороших знакомых, поэтому очень жаль расставаться с ними.

Среди этих обыкновенных житейских забот я всё время вспоминаю разные случаи из своей прошлой семейной жизни и всюду вижу, как я был груб, невнимателен, как плохо относился к жене и детям. Я уже писал об этом раньше, но поток воспоминаний продолжается, и теперь я хорошо вижу свои прегрешения, свои неблаговидные поступки, свои скверные качества. Мне очень жалко и горько от того, что я оказался таким плохим мужем, не принёс ни счастья, ни даже простой радости своим близким.

Вижу я и другие свои грехи, не связанные с моей семьёй, и за них мне тоже очень горько. Правда, на них у меня есть теперь один ответ: за то я теперь здесь. За сделанное, сказанное, или наоборот — за то, чего я не сделал, хотя должен был сделать, или не сказал того, чего должен был сказать, — вот за всё это я теперь здесь. Здесь, на войне.

Здесь, в грязи, холоде и сырости.

Здесь, на нарах, среди неустроенности и неизвестности.

Здесь, в полном отрыве от семьи, близких, друзей, знакомых.

Здесь, в средоточии пороков и страстей, грубости и хамства, среди прочей человеческой грязи, выпирающей наружу в условиях войны.

Здесь, перед лицом смерти, под прицелом врага, среди мин и растяжек.

Наверное, такую епитимью дал мне Бог за прошлую мою жизнь, и как я могу отвергать её? Вот поэтому я гоню прочь любую мысль об уходе на покой, об увольнении из армии и возвращении к прежнему образу жизни.

Помимо сказанного есть ещё и патриотические побуждения, сохранить которые под гнётом всей этой неприглядной действительности довольно тяжело. Нас с детства приучали к лубочным картинкам, подменяющим сермяжную правду жизни, отчего мы все время ждём встречи с какими-то лакированными образами, живущими в наших представлениях. Однако правда-матка оказывается порой настолько далёкой от этих представлений, что выдержать их крушение стоит немалых усилий. Приходится отказываться от прежних понятий, а иногда даже и убеждений, вместо них учиться осмысливать действительность такой, какая она есть на самом деле.

Что же я могу сказать в заключение об истекших восьми месяцах службы Новороссии? Прямо и твёрдо лишь одно: ни малейшего сожаления! Служба Новороссии нелегка, но это настоящее мужское дело в котором ты проверяешься на прочность во всех отношениях, и в первую очередь испытывается твёрдость твоего духа, серьёзность твоих патриотических убеждений.

И самое главное: эта служба — нужна! Она необходима Родине, необходима нашему несчастному, обманутому народу, необходима нашей истрёпанной, изъеденной либеральным червём, государственности. Не взирая на все превратности бытия здесь хорошо понимаешь: Новороссия и есть тот последний рубеж, что удерживает пока ещё Русский Мир от полной гибели.

С такими мыслями я подошел к концу 2015 года, будучи на самом сложном участке нашей передовой линии обороны. Пробыл я на нем недолго, пережив там лишь один плотный обстрел, когда среди ночи бандеровцы открыли по нам огонь из автоматических гранатометов. Я в это время стоял на посту, и вдруг неподалеку над лесной чащей сверкнула белая вспышка, за ней последовал громкий взрыв. Это рванула выпущенная из АГС воспламенительно-осколочная граната.

«Теньнньк» — тонко запела металлическая труба нашей простенькой печурки на которой мы днем готовили себе еду. Печка была сложена из нескольких камней и накрыта сверху листом железа, ее труба была не более метра высоты. Сделать что-то более основательное в этом леске, расположенном под носом противника, было невозможно, и даже эту маленькую печурку приходилось топить лишь днем, да и то с большой осторожностью. Сейчас печка была погашена, но ее трубу задел осколок разорвавшейся в воздухе гранаты. Надо сказать, что именно этот вид гранат предназначен для уничтожения прячущихся в окопах и других подобных укрытиях солдат: граната разрывается не долетев до земли, осыпая сверху осколками все находящееся под местом взрыва.

Меня в этот раз спасли густые ветви деревьев, задержавшие летящие осколки. Следующая граната рванула гораздо ближе, над входом в соседний блиндаж, но и здесь все прошло благополучно, никто из наших не пострадал. Пришлось мне самому тоже спуститься в укрытие чтобы переждать обстрел. Воспользовавшись этим обстоятельством, я немного описал происходящее, сохранив пока написанное в памяти устройства. Блиндаж расположен ниже уровня земли и имеет сверху дополнительный толстый слой укрытия, поэтому в нем нет мобильной связи. Для звонка или выхода в интернет надо выйти из блиндажа наружу, поэтому связью мне удавалось пользоваться только днем, в перерывах между сменами.

В эти же короткие часы я кое-как, с большим трудом, подзаряжал наши устройства от солнечной батареи. На лесном рубеже это было особенно трудно: шел конец декабря, стояли самые короткие дни года, небо почти всегда было пасмурным и скудный солнечный свет ослаблялся густым сплетением стволов и ветвей лесных деревьев. Редкие зайчики пробившегося сквозь облака и ветви солнечного света приходилось прямо-таки ловить батареей, постоянно переставляя ее с одного места на другое и поворачивая к солнечным лучам. Вдобавок ко всему в любое мгновение противник мог открыть по нам огонь, и тогда надо было укрыться не только самому, но и успеть схватить с собой солнечную батарею с заряжаемым от нее устройством.

Едва я стал привыкать и приспосабливаться к новым условиям, как меня сняли с лесной позиции и перебросили на другое место, опять в открытую степь. Трудно сказать, что было тому причиной. То ли самый трудный участок решили доверить более молодым и сильным, то ли командование считало нежелательным долгое пребывание одних и тех же бойцов на одном месте, то ли командир моего взвода с позывным «Тёма» хотел позаботиться обо мне, дать возможность передохнуть в более спокойном месте. Честно говоря, мне этот перевод был совсем не по душе. Я привыкаю к одному месту, обустраиваюсь на нем, и покидать его означает опять начинать все сначала. Кроме того, раз уж я приехал в Новороссию, то должен находиться в самой гуще событий.

«Тема» заверил, что переводит меня временно и не на долго, так что я даже не взял все вещи с лесного рубежа. Хмурым декабрьским днем я отправился за несколько километров по раскисшей степной грязи к новому месту службы.