Рубин

Глава 1

Она задыхалась, понимая, что должна остановиться. Но не могла. Не сейчас, когда они так близко. Внезапно дорога стала расплываться у нее перед глазами, и сумасшедшее жужжание наполнило уши. Господи, что значили бы несколько секунд? Отдохнуть, забыться. Как было бы хорошо... И правда, что такое всего лишь несколько секунд?

Холодный ветер хлестнул Баррет по щекам, когда мимо нее пронесся двухколесный кеб. Она едва увернулась.

– Держись подальше от проклятой улицы! – взревел кучер, потрясая кулаком и уносясь в темноту.

Задыхаясь, Баррет споткнулась, земля закружилась у нее перед глазами. Она стремительно налетела на кованую железную ограду, украшенную головами грифонов. Боль пронзила пальцы. Под черной кружевной вуалью, под рассыпавшимися черными как смоль локонами ее красивое лицо смертельно побледнело.

Во мраке холодной лондонской ночи можно было бы заметить лишь точеный контур высоких скул, решительный подбородок и вздернутый носик.

Только глаза были необыкновенны и незабываемы. Широко поставленные и осененные длинными ресницами, они неистово смотрели на мир, их необычная глубина была изменчивой, переходя от темного серо-голубого оттенка к ярко-синему в зависимости от настроения.

Глаза были такими же яркими и изменчивыми, как сама женщина, – такие глаза невозможно не заметить. Сейчас в них блеснули слезы, которые Баррет быстро смахнула грязным кулачком. Сейчас не время, сказала она себе, для слез и для слабости. Она должна сохранить присутствие духа. Она блуждала по темным улицам в течение нескольких часов и теперь, чувствуя головокружение от голода, не могла определить, где находилась. Вероятно, это где-то рядом с Флит-стрит. Или это Сити за теми узкими воротами с колоннами?

Огромные тревожные глаза Баррет на секунду закрылись от охватившего ее мрачного отчаяния. Казалось, она бежала целую вечность.

Возможно, так оно и было.

Дрожащими пальцами она ухватилась за холодную ограду. Они были где-то там в ночи, она чувствовала, что они скрывались в темном лабиринте улиц Лондона. Беззвучные и неумолимые, они наблюдали и ждали. Только вчера, когда она покинула убогую меблированную комнатушку на Фенчерч-стрит, один из них почти поймал ее, напав сзади, пытаясь заткнуть ей рот грязной тряпкой. Только отчаянное сопротивление спасло ее да еще удар вслепую небольшим серебряным ножом для фруктов, который она теперь всегда носила с собой.

Она все еще слышала хриплые и грязные ругательства мужчины. Как будто во сне видела длинные пальцы, окрасившиеся темно-красной кровью после ее удара ножом. Потом, как подарок судьбы, из-за угла появился констебль, и ее преследователь убежал в страшный холодный и дымный переулок, назад, в темный лабиринт лондонских улиц.

Но они не сдались, знала Баррет. И она тоже не сложит оружие. Блеснув потемневшими серо-голубыми глазами, она поплотнее запахнула свой плащ и отправилась дальше.

На противоположной стороне тихой площади высокий сутулый мужчина скрывался в темном дверном проеме, обшаривая улицу острым взглядом.

Цель уже близка!

Его тонкие губы искривились в уродливом подобии улыбки. Она слабеет! Да, ей-богу, теперь оставалось только следить и ждать.

Он медленно шагнул из темноты и коснулся локтем дверного косяка. Боль пронзила его до кончиков пальцев. Он тихо прошептал проклятие, убаюкивая боль в руке и вспоминая неожиданную свирепость жертвы, оборонявшейся от него. У этой маленькой сучки есть что-то более серьезное, чем шляпная булавка. Вероятно, она прихватила с собой какой-то ножик.

О, он отплатит ей за это, сполна отплатит, тихо поклялся Томас Крейтон.

Он понюхал воздух. Свежий. Влажный. Если его не обманывает предчувствие, скоро пойдет снег. Это сделает его работу намного более легкой.

Холодно усмехнувшись, он поглубже натянул на лицо шляпу и шагнул навстречу ветру.

За ним следят, он был уверен в этом.

Придерживая пальцами жесткие складки изысканно сшитого черного бархатного плаща, рослый мужчина передвигался с неожиданным изяществом, едва поворачивая голову, вглядываясь в уличные тени. Его самого было очень трудно заметить в темноте ночи. И все же небольшая доля рассеянности присутствовала после двух выпитых бутылок портвейна и превосходного обеда из фазана, фаршированного жаворонками, и сливового пирога в одном из самых укромных заведений на Джермин-стрит.

Он становился ленивым и слишком небрежным в последнее время, мрачно подумал высокий мужчина. А Лондон – неподходящее место для небрежности.

Нахмурясь, он вытащил цепочку часов и взглянул на циферблат в тусклом свете газовых фонарей. Десять минут одиннадцатого. Отлично, успокоился он, у него еще есть время для прогулки. Время, достаточное, чтобы избавиться от преследователей, настолько безрассудных, чтобы следить за ним.

Без ненужной поспешности он пересек улицу – странная фигура в черном плаще с тюрбаном из пурпурного атласа на голове. Такое смешение стилей могло бы выглядеть комическим, но здесь это было совершенно естественно. Возможно, из-за его уверенной походки или из-за его врожденного достоинства, очевидного в малейшем движении.

Но сегодня вечером раджа Ранапура решил быть более осторожным. Его пальцы сжимали тросточку, скрытую под складками плаща. Если бы он находился снова в джунглях Цейлона, он бы легко отделался от своего преследователя. Одна пуля, выпущенная из зарослей, спугнула бы противника. Или заставила бы замолчать навсегда.

Но это был Лондон, оплот цивилизации в царствование одного из наиболее просвещенных монархов – королевы Виктории. Здесь на такие решительные меры, к сожалению, смотрели косо. Так что придется быть более изобретательным.

Мужчина прошел под газовым фонарем. И от сапфира, размером с яйцо, которым был украшен его тюрбан, вспыхнули и рассеялись голубые лучи. Это было безумием – отпустить экипаж, но сегодня вечером темноглазому человеку хотелось пройтись. Ему необходимо было кое-что сделать. Он наслаждался тишиной. А через несколько дней он снова уедет на Восток.

Теперь он будет прогуливаться, пытаясь помнить только хорошее и забыть все остальное. Суровость исказила черты его смуглого лица.

– Johoga, sohoga. Пусть будет, что будет, – прошептал раджа Ранапура.

Судьба. В конце концов, сбывается все предназначенное, не так ли?

Когда худощавый мужчина в низко надвинутой шляпе медленно вышел из дверного проема на противоположной стороне переулка, раджа не подал виду, что заметил его. Если не обращать внимания на его напряженные широкие плечи и твердый взгляд, его можно было бы принять за одного из многочисленных богатых иностранных посетителей Лондона на вечерней прогулке по городу.

Только его друзья на Цейлоне разглядели бы в выражении его лица безошибочный признак грядущих неприятностей. Но у раджи Ранапура не было больше никаких друзей. Ни на острове Цейлон, ни где-нибудь еще. Проклятый рубин позаботился и об этом.

Она чувствовала его присутствие в полумраке улиц, пошатываясь под порывами ветра, пытаясь заглушить свои опасения. Но она отлично знала, почему за ней следили, знала слишком хорошо огромную важность тайны, которой обладала.

Тайны, которая могла бы свергать королей и вызывать войны. Тайны, ради обладания которой люди могли пойти на убийство. И уже пошли на это.

Она едва дошла до следующего квартала, как вдруг судорога скрутила ее тело. Зажав одной рукой больной бок, она дохромала до узорной кованой решетки и устало прислонилась к ней спиной.

Не думай об этом. Выбрось их из головы. Дедушка учил тебя, как это сделать, ты не могла забыть его уроки так скоро.

На несколько секунд тревога затуманила ее глаза. Она вспомнила о своем дедушке, закрывшемся в кабинете, занятом сосредоточенным изучением каких-то таинственных книг. Она вспомнила его замешательство, сердитый стук в дверь. Топот тяжелых ног. Еще несколько минут, и они вырвали бы его тайну. Один взгляд на их холодные, непримиримые лица сказал Баррет, что не стоит ни о чем разговаривать с такими мерзавцами. Или с монстром, пославшим их.

Нет, о возвращении не могло быть и речи. Не теперь. Возможно, никогда. Там ее ждала только холодная, непримиримая ненависть, которая уничтожила бы все, к чему прикоснулась. Как и ее дедушку, если бы она не увела их оттуда.

Холодный и сырой ночной ветер отбросил черную вуаль со щек. Прищурясь, Баррет осмотрела узкие унылые улицы и длинный кирпичный фасад. Позади нее град камешков ударился об ограду, нарушив тишину. Она оглянулась, смертельно побледнев. Ничего.

Ничего, кроме теней и страха.

Ужас сжал ее горло. Что-то непонятное и ужасное протягивало к ней лапы, затемняя ее рассудок. Боже, сколько еще она выдержит?

Дрожащими пальцами она запахнула плащ, сражаясь с ветром. И снова пустилась бежать, как будто все силы ада гнались за ней.

Так оно и было на самом деле.

Более пятидесяти экипажей выстроились перед освещенным газовыми фонарями подъездом аукциона на Рассел-стрит этим вечером. По три в ряд, они полностью перекрыли узкую улочку, заполонив обычно спокойные окрестности наиболее известного помещения для аукционов в Лондоне.

Поскольку сегодня вечером ожидалось беспрецедентное событие в этих красновато-коричневых стенах – стенах, отзывающихся эхом на вздохи и смех коронованных особ, членов королевской семьи и наиболее могущественных представителей европейской знати.

Сегодня вечером сюда были допущены только немногие избранные – богатейшие члены высшего общества Англии. Люди, заполнившие пять рядов кресел, напряженно ждали появления сверкающего драгоценного камня, державшего в напряжении всю Англию, начиная с момента его появления в этой стране месяцем раньше. Ходили слухи, что даже королева собиралась предложить свою цену, конечно, через посредников.

Да, сегодня вечером под лучами хрустальной люстры в зале аукциона должен был появиться «Глаз Шивы» – драгоценный камень, достойный королей. Торг обещал быть напряженным и беспощадным.

И где-то здесь, в шикарном зале, сидел убийца, готовый рискнуть всем, чтобы обладать этим загадочным рубином, который уже стал причиной кровопролития.

Глава 2

Зрелище было великолепным. Черный плащ Баррет бился под порывами ветра. На мгновение темная вуаль откинулась, показывая безупречные фарфорово-гладкие щеки и гордый благородный рот. Ее яркое и необычное лицо странно не соответствовало тусклой поношенной одежде.

Пойманная ветром прядь черных волос вырвалась из-под гребенок, охватывающих ее виски. Но Баррет не замечала ни ветра, ни холода; ее тревожные темные серо-голубые глаза были прикованы к огромному драгоценному камню, видному сквозь огромное освещенное окно.

Продолговатый, красиво ограненный камень вспыхивал под лучами газового света. Ее дыхание почти остановилось, как только его грани поймали лучи люстры и отбросили их назад, десятикратно усилив, сделав похожими на тысячи крошечных красных солнц.

Красота была сверхъестественной, она притягивала. А Баррет никогда не могла сопротивляться красоте, даже когда была еще совсем маленькой. Приходя домой из лугов, окружавших их дом в Циннамон-Хилле, она всегда приносила с собой охапку полевых цветов. Ее дед никогда не понимал ее. Он только морщил брови и принимался читать ей лекцию о законах распространения и преломления света, а она стояла, притихнув, гладя мягкие цветочные лепестки в ребяческом удивлении. Для нее цветок был чем-то не поддающимся описанию. Для нее радуга была одновременно и чудом и обещанием. А для ее деда радуга была просто иллюзией, результатом рефракции и влажности.

Но Баррет любила его, даже когда он читал нотации и его седые волосы были дико всклокочены, а очки криво сидели на носу. И она старательно пыталась быть рассудительной и не досаждать ему все эти годы после смерти ее родителей в дорожной аварии.

Иногда она спрашивала себя, не слишком ли она практична. Ведь из-за этого исчезали мечты о чудесах и красоте, и эта потеря отзывалась в ней постоянной болью. Но она поклялась защищать этого хилого, непрактичного мечтателя, и она это сделает, несмотря на его собственное высокомерие. Даже от того хладнокровного могущественного человека, который мог сокрушить его как соломинку.

Только теперь, стоя перед огромным освещенным окном и глядя на гигантский рубин, Баррет снова вспомнила о чудесах – это было ее первой ошибкой. «Глаз Шивы». Драгоценный камень, о котором говорил весь Лондон. Ее глаза затуманились. Как было бы чудесно коснуться такого камня! Ощутить его своими пальцами, погладить каждую прохладную кроваво-красную грань. Почувствовать обаяние и пульсацию его могущества, хотя бы на несколько секунд.

Позади нее двухколесный кеб прогремел по улице, заставив свет газовых фонарей заплясать в диком танце. Но Баррет едва заметила его. И это было ее второй ошибкой. Для нее не существовало ничего, кроме осторожности, уже целую вечность. Долгие дни лжи. Томительные ночи, полные опасений, без друзей, без единого человека, которому она могла бы доверять. Все для того, чтобы защитить одного хрупкого седого старика, который любил ее больше, чем жизнь, хотя они были такими разными.

Даже теперь ее безликие враги ждали где-то там, в темноте. Но Баррет не могла ни о чем думать, пока гигантский рубин сверкал перед ней.

Холодный ветер рванул ее плащ, открыв шелковую черную юбку, и отбросил пряди волос из-под вуали. Она все еще не могла двинуться с места, ее кровь странно горела в холодной ночи, ее глаза не отрывались от королевского драгоценного камня, рассказывающего ей о пахнущих жасмином садах, мраморных дворцах, прекрасных придворных дамах, занятых тайными интригами.

В освещенной люстрами комнате стройный мужчина в черном костюме резко поднял футляр, предлагая драгоценный камень предполагаемым покупателям. Под их пристальными взглядами камень, казалось, засверкал, приобретая новые оттенки, разгораясь еще ярче.

И тогда Баррет вспомнила: рубин должен быть продан с аукциона сегодня вечером. Как раз сейчас он должен быть там, должен сидеть в глубоком бархатном кресле.

Побледнев, она повернулась к улице. Он не должен увидеть ее! Но нет, конечно, он давно уже занял свое место. Часы, приколотые к корсажу, показывали половину одиннадцатого. Она медленно повернулась, чтобы еще раз полюбоваться кроваво-красными лучами, которые отбрасывал рубин.

«Глаз Шивы». Камень, достойный любой цены, которую мог бы запросить продавец. Он был безупречен по оттенку, прозрачности и блеску. Камень, запятнанный кровью каждого, кто когда-либо обладал им – или пытался обладать.

Баррет задрожала, представляя тяжелый продолговатый камень в своей ладони. С таким камнем она могла стать свободной навсегда. Она могла бы оплатить проезд в далекий уголок земли, к местам, где ее преследователи никогда не найдут ее.

Мужчина в зале повернулся, обращаясь к другой половине зала. Внезапно он загородил собой рубин. Как будто вся красота мгновенно покинула землю. Вмиг плечи Баррет резко опустились от усталости и отчаяния.

«Мечты. Несбыточные мечты. Неужели вся моя жизнь – только несбыточная мечта? Почему ты не сказал мне раньше, дедушка? Если бы только я поняла...»

Она выпрямилась. Улицы вокруг были пусты. Редкие хлопья снега тихо кружились под газовым фонарем на углу. Она должна идти! Какое безумие задержало ее так долго? Это было слишком опасно!

Внезапно инстинктивное чувство тревоги пронзило ее. Она вздрогнула и повернулась. Но было слишком поздно. Прежде чем она успела хотя бы вскрикнуть, грубые руки обхватили ее и прижали к твердому мужскому плечу.

– Нет! П-пустите меня...

Сильные пальцы закрыли ей рот, заставив замолчать. Смутно Баррет почудился неуловимый аромат – экзотический запах, который она не смогла узнать. Пачули? Мускус?

– Тише, Angrezi[1], – прошептал мужчина позади нее. – Кто-то наблюдает за тобой, даже теперь. Ты знала, что за тобой следят?

Голос был низким, хрипловатым и нездешним. Господи, кто это и чего он хочет от нее? Баррет старалась освободиться от его гибких пальцев, пытаясь заговорить. Но это было бесполезно. Он не собирался ни отвечать, ни убирать руку, прижатую к ее губам.

Сердце Баррет сжалось. Выходит, они были ближе, чем она предполагала. Возможно, этот человек был одним из них... Она пошатнулась, ощутив головокружение. Она чувствовала напряженность большого тела мужчины, пропахшего чем-то неуловимым, похожим на специи. Сандаловое дерево? У ее матери когда-то была небольшая резная шкатулка с таким ароматом. Она еще помнила ее. «Бретт, дорогая, будь осторожна с ней».

Ее мать – единственная, кто называл ее Бретт. Это было, кажется, в прошлой жизни.

Кое-как она сумела повернуть голову и смогла разглядеть бронзовую кожу и черные как ночь глаза. Мягкий черный плащ с пелериной и мерцание пурпурного шелка. Тюрбан?

– Стой, Angrezi.

Его дыхание было теплым, неожиданно вызвавшим волну жара в холодной ночи. Баррет почувствовала, что ему приятно ее присутствие.

Ее щеки жарко вспыхнули под вуалью. Она попыталась отодвинуться подальше от его твердого как гранит тела. Он вздрогнул, и она услышала вырвавшееся проклятие. Но его хватка не стала слабее. Он лишь непринужденно передвинул ее в сторону, прижав к боку, подальше от предательского признака его желания.

Дико вытаращив глаза, Баррет боролась с ним, но он был несоизмеримо сильнее. А она была так потрясающе слаба.

Сколько часов прошло с тех пор, когда она ела в последний раз? Пять? Десять? Она замерла на мгновение, ощущая сильные пальцы, вцепившиеся в ее плечо. В свете газовых фонарей она увидела необычное кольцо на левом указательном пальце – кованая золотая змея, свернувшаяся в клубок. И в приоткрытых ядовитых клыках кобры светилось яйцо. Яйцо, сделанное из одного громадного изумруда. Баррет затаила дыхание. Кто был этот человек, вышедший из мрака ночи, чтобы захватить ее в плен? Спаситель или предатель?

– Он на другой стороне площади. – И когда она попыталась повернуть голову, мужчина добавил: – Нет, не смотри туда, глупышка.

Он уверенно повернул ее подбородок, поднимая закрытое вуалью лицо к своим глазам.

– Я сам буду наблюдать за ним, англичанка. Он никогда ничего не заподозрит, ручаюсь тебе.

Хотя лицо мужчины было в тени, Баррет увидела блеск угольно-черных глаз незнакомца.

– Мы должны убедить этого наблюдателя, что слишком заняты собой, чтобы смотреть вокруг.

– Вы не можете...

Мягко и медленно его большой палец скользил по ее губам. Баррет слегка покачнулась. Ее кожа была холодна – и в то же время горела как в огне. Головокружение не оставляло ее. Странно, но оно не делало ее слабее, наоборот, она чувствовала себя сильной.

Такой сильной, какой не ощущала себя уже несколько недель.

Она услышала, как мужчина прошептал что-то на незнакомом ей языке. Баррет задыхалась. Ее губы раскрылись сами собой, против воли. Она чувствовала себя соломой в его руках – соломой, к которой он теперь подносил горящую спичку. Ее пульс участился, кожа горела. Она никогда не думала, не знала...

Баррет боролась, пробовала что-то выкрикнуть. В результате ее язык задел шершавую подушечку его большого пальца.

Он шумно вздохнул.

– Клянусь королевой змей и всеми племенами Нага, – пробормотал незнакомец.

Его палец скользнул глубже в теплый приют, который она так необдуманно предложила ему. Его напряженные руки повернули ее, крепче прижимая к могучему телу.

– Ты похожа на английский цветок. Хрупкий. Невероятно приятный.

Баррет почувствовала, что его рука скользит по ее бедру. Внезапно ночь стала жаркой, и Баррет вся горела и вздрагивала.

Сон? Да, это, должно быть, сон. Как еще можно объяснить такой жар в холодную ночь? Такое чувство жизни и страстного желания после недель опасений и сожалений. Ее дыхание было едва слышным.

«Не будь дурочкой, он, вероятно, лишь один из них!»

Задыхаясь, она рванулась в сторону. Она боялась, что потеряет сознание и все испортит.

– П-перестаньте! – еле прошептала Баррет.

Ее похититель напрягся, бормоча проклятия. Внезапно его пальцы сжали ее руку, как бы пытаясь предупредить.

– Шакал подбирается к своей добыче, – прошептал он, не показывая никакого признака страсти.

Баррет дрожала, чувствуя холодящую угрозу поблизости. Боже, они догнали ее. Они снова нашли ее. Ее лицо смертельно побледнело. Внезапно она опять стала неистово вырываться из его рук.

– Перестань, Angrezi! Тебе ничто не угрожает, пока ты со мной. Это я обещаю тебе.

Это явное безумие, подумала Баррет. И все же она почему-то была уверена, что будет так, как он сказал.

Она подняла голову, пытаясь рассмотреть черты лица этого странного человека сквозь густую вуаль и темноту ночи. Но получила лишь смутное представление о его внешности: широкие разлетающиеся брови, темные как ночь глаза и бородатая упрямая челюсть. Это было лицо, полное тайн, лицо, которое невозможно понять и за целую жизнь.

Внезапно Баррет захотела, чтобы у нее впереди была целая жизнь, посвященная этой задаче.

Большой драгоценный камень сверкнул на его тюрбане. Баррет напряглась, пытаясь стряхнуть оцепенение.

– Кто он? – прошептал индус. Его голос был подобен одновременно и полночному шторму и мягкому ветерку, в нем слышались странные интонации Востока.

Да, именно его голос поддерживал ее, решила Баррет. Низкий, грубоватый, незабываемый голос, заставляющий женщин дрожать от страсти, а мужчин – повиноваться. Голос, который мог заставить человека забыть обо всем и обо всех. Как и теперь он почти заставил ее забыть об осторожности. О том, что она не могла доверять никому в целом мире.

– Скажи мне, – сказал он, резко встряхивая ее. – Я должен узнать, пока не стало слишком поздно.

Его слова словно ударили Баррет, заставив ее спуститься на землю.

– Я... Он следит за мной уже четыре недели. Он... – Она глотнула, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. Но не смогла вымолвить больше ни слова. Она не могла ничего объяснить, для этого потребовалось бы раскрыть ее тайну.

– Это твой муж? – В вопросе послышались свирепые нотки.

– Муж? – Дикий взрыв смеха сорвался с губ Баррет. – Боже, вы думаете, что он мой муж...

– Прекрати. У нас нет времени для женских истерик. – Пока он говорил, его прищуренные темные глаза изучали тени за спиной Баррет. – От кого же ты убегаешь? Это твой брат? Или дядя?

Баррет сжала зубы, подавляя раздражение. Сначала рубин, а теперь еще и это!

Она энергично покачала головой, стараясь вернуть себе спокойствие.

– Говори, женщина!

– Не знаю!

Проницательные глаза изучали ее закрытое вуалью лицо.

– Так у него нет никаких законных прав на тебя?

– Нет! Теперь позвольте мне...

– Это хорошо.

Его хватка чуть-чуть ослабла. Какие-то нотки грубого триумфа в этом резком голосе заставили Баррет вздрогнуть и почти пожалеть ее безликого преследователя. Почти.

– Кто... кто вы?

– У меня много лиц. Для тебя я – защитник. Для тебя я сейчас единственный мужчина.

Сердце Баррет неистово забилось. Она почти физически чувствовала силу пристального взгляда, сосредоточенного на ее пылающем лице.

– Теперь, маленький сокол, ты должна делать все, как я скажу. Ты должна поцеловать меня – жарко и страстно, как будто вся твоя жизнь зависит от этого. Возможно, это так и есть. Прижмись ко мне каждым дюймом своего тела, чтобы эта дворняжка ничего не заподозрила. И не останавливайся, пока я не скажу.

Он сошел с ума? Неужели в такой момент он мог думать о...

– Ты слышишь меня, Angrezi? – резко спросил индус. – У меня будет всего несколько секунд, и я должен знать, что ты будешь повиноваться мне во всем.

– Я не могу. Я не буду!

Его руки сжались.

– Эта собака уже за ближайшим углом. Отвечай, англичанка.

Баррет дрожала. И тогда, из-за опасности, из-за того, что его голос был таким убедительным и странным, она кивнула. Немного нашлось бы людей, кто мог бы сопротивляться такому приказу, подумала она.

– Тогда делай точно так, как я сказал. Обхвати меня руками за шею и прижмись ко мне всем телом, – прорычал незнакомец. – Поцелуй меня, мой маленький сокол. Сейчас.

Сердце Баррет дико забилось от того, что ей предстояло сделать. Ее пальцы дрожали.

Сознавая, безликую опасность, поджидавшую ее всего в нескольких шагах, она осторожно подняла руки и положила их на его плечи. Затем, склонив голову набок, сильно прижалась к нему, чувствуя, как напряглось его тело в ответ на ее движение. Ветер рванул край черного плаща мужчины и обернул его вокруг их соединенных тел.

Баррет поднялась на цыпочки, осознавая громадный рост и подавляющую силу этого мужчины. И тогда, с мягким звуком, который одновременно был и вздохом, и стоном, она отчаянно прижалась к нему. Он слегка вздрогнул и застонал, как будто от боли.

– Клянусь горячими ветрами муссона! Как мне приятно, маленький сокол. – Его смех был глубоким и негромким. – Но, я думаю, тебе лучше поднять вуаль. Вид и прикосновение твоей мягкой кожи доставит мне еще большее удовольствие.

Баррет колебалась, боясь открыть свое лицо этому спокойному, безжалостному незнакомцу. Что-то подсказывало ей, что такой человек мог бы отыскать ее на краю земли, если бы захотел. Но, если бы он был ее врагом, было уже все равно слишком поздно убегать.

Неуверенными пальцами она подняла черное кружево со своего лица.

– Великий Шива! – Прищуренные темные глаза исследовали бледное пятно ее лица. – Но я должен увидеть больше.

Нахмурясь, он повернулся, пытаясь вглядеться в темноту. Внезапно он напрягся, выдохнув гортанное проклятие.

– Нет времени – шакал приближается! Прижимайся и целуй меня, как будто ты – женщина без чести и стыда. Будь распутной, страстной и неразборчивой. Какой угодно, лишь бы заставить его почувствовать любопытство и потерять бдительность. А когда этот козлиный помет подползет поближе, я преподам ему истинное значение страха.

Пока он говорил низким и резким голосом, Баррет почувствовала, что его правая рука оставила ее спину и сползла вниз на бедро. Что-то холодное и острое коснулось ее мягкой кожи. С замиранием сердца Баррет делала все, что он приказывал, стараясь преодолеть ужас последних недель, стараясь забыть о темной фигуре, подкрадывающейся все ближе.

Здесь были тепло и забвение. И, хотя это было совершенно нелогично, она доверяла ему. Ее голова откинулась назад. Темный локон упал на плечо. Из ночного урагана и бури поднялась волна ослепляющего света и тепла, как только его губы открылись, и он притянул ее к себе, проникая упругим языком в недра ее рта. Опьяненная желанием, Баррет прижалась еще крепче, сознавая, что поступает безумно, приоткрывая рот навстречу его поцелую.

Она больше не сопротивлялась этому безумию. Тихий стон сорвался с ее губ, и он поймал его своими губами, сокрушая ее мягкость своей сталью. От него приятно пахло фруктами и бренди, и от этого запаха сладко кружилась голова.

Когда она почувствовала холодный металлический предмет у своего тела, Баррет замерла, уверенная, что он собирался обратить это оружие против нее.

– Не останавливайся, маленький цветок, – отрывисто прошептал незнакомец, не отводя своих губ. Его тело было твердым от желания.

Что вы за человек, хотела спросить Баррет, но его следующие слова спутали все ее мысли.

– О, Шива, как бы я желал... – Потом с его губ снова сорвалось гортанное проклятие. – Осторожно, англичанка. Шакал почти рядом, – прошептал он предупреждающе.

Твердыми как сталь и все же бесконечно нежными пальцами он поймал ее подбородок и повернул влево.

Он освобождает правую руку, чтобы ударить, подумала Баррет. Сознание опасности снова охватило ее, заставив задрожать.

Внезапно, движением настолько быстрым, что она не успела даже вздохнуть, он оттолкнул ее в сторону и устремился вперед, держа в правой руке клинок, скрывавшийся в его тросточке. Как будто во сне Баррет увидела темный водоворот его плаща, мелькание его рук, обхвативших мужчину с шарфом на лице. Сверкнув глазами, ее спаситель отбросил человека на кованую железную ограду. И мрачно застыл перед ним, касаясь лезвием шеи противника.

– Почему? – Он произнес только одно слово, но оно выразило всю мрачность подавленного гнева.

Из горла несчастного вырвался только хрип. С очевидным нежеланием индус ослабил хватку, позволяя пленнику говорить.

– Мне заплатили, – выдавил он из себя. – Велели схватить ее. – Он кивнул головой в сторону Баррет, наблюдавшей за происходящим широко раскрытыми глазами в нескольких шагах от них.

Клинок шевельнулся.

– Кто тебе платил, английская собака?

– Не знаю. Я не спрашивал его имя, вы сами понимаете...

– Опиши его.

– Я его не видел, он скрывался за занавеской, когда мы говорили. Даже не смог хорошенько разобрать его голос. – Клинок слегка кольнул его горло. – Я не вру, поверьте мне!

– Куда ты должен был ее доставить?

– В небольшую гостиницу на Ратклиф-стрит, поблизости от лондонской пристани. Кто-то должен был встретить нас там и передать мне мои две сотни фунтов.

Две сотни фунтов! Баррет резко втянула воздух. Такая огромная сумма, чтобы похитить ее? Это целое состояние! Кто собирался платить так много? Она уже кое-кого заподозрила. Для такого человека две сотни фунтов не значили ничего, как и две тысячи.

Внезапно пальцы индуса сорвали шляпу и шарф с пленника и обнажили его изможденное рябое лицо.

– Ты знаешь его?

Баррет покачала головой, неспособная вымолвить ни слова от разочарования. Индус сказал на ухо человеку что-то тихо и бесстрастно, так что Баррет не смогла ничего расслышать. Но она увидела, что лицо несчастного побледнело, увидела, как задрожали его губы и глаза расширились от страха.

– Нет, никогда! Позвольте мне уйти... Я исчезну, прежде чем вы успеете мигнуть. И никогда близко не подойду к этой мисс, – проскулил он.

Губы индуса исказила усмешка отвращения. Он поглядел на Баррет.

– Хочешь, я убью его? – спросил он невозмутимо, как будто это был самый обыденный вопрос.

– Постойте! – вскрикнул мужчина в ужасе. – Я кое-что вспомнил. Когда тот человек уходил, я заметил, что у него не хватает кусочка мизинца. Это все, что я видел, клянусь! – Его голос дрожал от страха.

Точно так же, как голос Баррет несколько минут назад. Эта мысль доставила ей удовольствие.

– Ну? – Человек в тюрбане нахмурился. – Скажи только слово, и я исполню обещанное. – Его лезвие поднялось на подбородок пленника.

– Нет! – быстро возразила Баррет. – Он уже не опасен. Он не сможет причинить мне вреда или навести на след пославшего его.

– Боюсь, ты права. Он всего лишь шакал, тявкающий из-под пяток тигра. – С громким проклятием индус отбросил своего пленника на середину улицы. – Пошел прочь, шакалий хвост. И если ты увидишь своего тигра, передай ему, пусть поостережется.

Поднявшись с мостовой, мужчина метнулся к стене дома и быстро растаял в темноте переулка позади здания аукциона.

– Ну вот, маленький сокол, если бы решал я, этот никчемный наемник недалеко бы убежал.

Сверкнув сапфиром, индус повернулся к Баррет. Когда он увидел, что ее лицо снова закрыто вуалью, он сурово спросил:

– Ты так быстро закрыла свой лик? Ты все еще боишься меня?

Что-то в этом низком, грубоватом голосе заставило Баррет вздрогнуть. Но она взяла себя в руки и вызывающе подняла подбородок.

– Я никого не боюсь! Но не хочу быть неосторожной.

Сильные пальцы взяли ее за подбородок, и изумруд сверкнул перед глазами.

– Почему тебя преследуют? Из-за сердитого мужа. Ревнивого поклонника?

– У меня нет ревнивых поклонников или каких-то других, – решительно сказала Баррет.

– Тогда почему...

– Я не могу сказать вам ничего больше. Спасибо за помощь, но теперь я должна идти. Скоро он пошлет других... – Задохнувшись, она не закончила фразы.

– Кого?

– Просто других. Людей, которых вы только что описали, – шакалов, тявкающих из-под лап тигра.

Ее губы дрожали. Большие пальцы индуса обогнули мягкую выпуклость нижней губы. Он даже не слушал ее!

– Перестаньте! Я не могу думать, когда... когда вы делаете это.

Губы мужчины слегка приоткрылись, ярко-белые зубы сверкнули на темном лице.

– А я не могу думать, если я этого не делаю, men jaan[2]. Такая красота не может обманывать меня.

– Men jaan? – Она повторила бездумно, не в силах на чем-то сосредоточиться.

– Моя душа. Мой мир. – Его глаза блеснули в темноте. – Это не больше того, чем ты смогла бы стать для меня, Angrezi. С таким голосом. С таким телом, полным огня и нежности.

Дыхание Баррет остановилось. Она должна прекратить это! У нее нет времени ни для слабости, ни для лести.

– Я должна идти, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. – Я сожалею, что у меня нет ничего, чтобы отблагодарить вас за вашу помощь.

Ее спаситель не двигался. О да, она заинтересовала его.

– Ты не права, в твоих силах вознаградить меня, маленький сокол. И я предупреждаю, я не отпущу тебя, пока ты не заплатишь.

Пальцы Баррет уперлись в его грудь. Она нечаянно отвела полу его плаща, приоткрыв шелковую тунику под ним. Баррет задохнулась от вида бессчетных драгоценных камней, вставленных в вышивку его блузы. В этот момент она чуть не расхохоталась. Заплатить ему? О, небеса, этот мужчина сказочно богат! Один-единственный драгоценный камень обеспечил бы ее на всю жизнь. Зачем ему ее жалкие несколько шиллингов?

Его руки медленно скользнули к ее плечам. Он привлек ее к себе, прижавшись теплым, упругим мускулистым телом. И снова жаркая волна возникла между ними в темном коконе ночи.

– Это – моя цена, Angrezi.

Баррет, слыша стук собственного сердца, очарованно наблюдала, как он медленно отвел вуаль от ее лица. Она не сопротивлялась, а только ждала, затаив дыхание, желая узнать, была ли прелесть их первого поцелуя настоящей, или она просто все придумала. Его большая рука легонько погладила ее шею. Черный плащ развевался и хлопал на ветру. Внезапно ночь стала теплой, полной звуков и эмоций.

Ее голова откинулась назад, он склонился над ней, освобождая шелковистые пряди волос от гребенок. Он вдыхал ее аромат, когда трогал языком ее шею, находя пульсирующие точки. Наконец он охватил ее губы грубо, с безмолвной настойчивостью.

Баррет почти перестала дышать, как только он увлек ее за собой по бесконечным тропам наслаждения. Пока она не захотела получить больше. Намного больше. Земля, казалось, вздрогнула под ее ногами, небо сверкнуло зигзагом молнии. И весь мир застыл вокруг них, замер в полуночной тишине. Боже, его прикосновения – вот все, о чем она помнила. Их объятие стало единственным реальным миром, и наслаждение, накатывающее волна за волной, навсегда поселилось в этом мире.

– Кто... кто ты? – выдохнула она наконец, когда какая-то часть ее рассудка на мгновение освободилась от дурмана его прикосновений.

– Зачем тебе имя? Ты не сможешь доверять слову больше, чем своим чувствам, Angrezi. – Его глаза блеснули. – Некоторые знают меня как верную руку Бога. Для других я – отродье дьявола. Но для тебя, прекрасный цветок, есть другое имя. – Его голос окреп. – Ты можешь называть меня раджа Ранапура.

У Баррет перехватило дыхание.

– Но... но это означает, что вы – тот, кто приехал, чтобы продать рубин!

Глаза индуса сузились.

– Что ты знаешь о «Глазе Шивы»? – В его голосе внезапно появилась жестокость.

– Весь Лондон говорит об этом камне. Это его я видела в окне, правда?

Он кивнул, его взгляд стал суровым.

– «Глаз Шивы», – прошептала она. – Он неописуемо красив, но...

– Но? – Его черные брови вопросительно поднялись. Баррет колебалась.

– Но в этой красоте таится опасность, я так думаю. Возможно, во всех прекрасных вещах скрывается опасность. А в этом таинственном камне чувствуется нечто большее. Что-то такое, что я воспринимаю как зло. – Она неуверенно рассмеялась. – Вы, конечно, сочтете это глупой фантазией.

– Только не я. И никто, кто когда-либо жил на Востоке. Там такие силы вполне понятны и справедливо опасны. Только неосведомленные люди не верят в то, чего они не могут потрогать или увидеть.

В течение долгих минут он изучал ее помрачневшее лицо; казалось, он спорит сам с собой. Наконец он принял решение:

– Поедем со мной, Angrezi. Со мной ни шакал, ни тиф не будут угрожать тебе. Со мной ты узнаешь бледно-лиловые небеса и звук мчащейся воды. Ты будешь смотреть на развевающийся на ветру жасмин и слушать болтовню беспокойных обезьян.

Темно-голубые глаза Баррет затуманились. Это привлекало ее – даже слишком привлекало. Но она не должна даже думать об этом. Не сейчас, когда дедушка оставался беззащитным без ее помощи.

Она нахмурилась, жалея, что не может как следует рассмотреть лица мужчины. Тонкие пальцы девушки легли на его грудь.

– Я... я не могу... Если бы все сложилось по-другому... возможно...

– Я понимаю. – Его голос прозвучал холодно и равнодушно. – Не стоит объяснять.

Баррет увидела, как сузились его глаза, как напряглись его челюсти. Она подняла руку, дотронулась до его щеки. Опасение, что он неправильно истолковал ее слова, придало ей смелости.

– Нет, вы не понимаете, – сказала она резко. – Это не из-за вас, а из-за меня. Из-за того, что я должна сделать. Возможно, когда все закончится...

«Если это когда-либо закончится. Но ты сама знаешь, они никогда не остановятся, пока не выведают твою тайну».

– Я уезжаю завтра, – решительно сказал раджа. – У тебя впереди только ночь, чтобы принять решение.

– Тогда... – Голос Баррет охрип от сожаления. – Тогда, я боюсь, мой ответ останется таким же, как и сейчас.

Она почувствовала, как он стиснул зубы. Взгляд черных как вороново крыло странных глаз проверял ее решение и честность ответа. Напряженное безмолвие возникло между ними. Их глаза встретились: тревожные темно-голубые и неистовые черные. В этой звенящей темноте были заданы беззвучные вопросы и получены ответы без слов. Это был диалог, сказочный и все же предельно ясный. Возможно, именно поэтому они не услышали приближающегося стука копыт.

Глава 3

Когда высокий индус в тюрбане обернулся, экипаж был уже на перекрестке и несся прямо на них. Они оказались в ловушке между улицей и стеной железной решетки. С проклятием раджа схватил за руку Баррет и потянул ее к узкому дверному проему в полуквартале от того места, где они стояли.

Позади них раздавался безудержный топот несущихся лошадей и дикий крик кучера. Он, должно быть, обезумел или был вдребезги пьян!

И тогда, с холодной уверенностью, Баррет поняла, что это не несчастный случай. Все это, как и раньше, было в соответствии с ужасным замыслом. Замыслом людей, которые не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть ее тайной.

Дверной проем казался ужасно далеким – просто неясное пятно на фоне металлического забора. Баррет устремилась вперед, увлекаемая сильной рукой раджи. Но она только тормозила его, а огромные колеса все приближались. Они не успеют! Но даже если бы и успели, ниша слишком узка, чтобы укрыться там вдвоем...

Не переставая бормотать проклятия, индус подхватил ее на руки и бросился к небольшому углублению в ограде. Баррет слышала громкий стук его сердца, которому вторило ее собственное. Позади них раздавался оглушительный грохот железных колес по булыжной мостовой. Экипаж почти настиг их. С резким выдохом раджа втолкнул ее в узкую нишу в тот самый момент, когда карета прогремела мимо и лицо кучера мелькнуло в темноте уродливым пятном. Ужасная упряжка промчалась всего в нескольких дюймах от них.

Баррет почувствовала, что индус вздрогнул. Он медленно опустил ее на землю, все еще прижимая к своему напряженному телу. Вдоль по улице уносилась галопом упряжка лошадей, высекая град искр коваными ободьями колес экипажа.

«Без этого человека я была бы мертва. Мои кости могли быть перемолоты под ужасными железными колесами, моя плоть оказалась бы под безжалостными копытами».

Она судорожно вздрогнула и попыталась опереться на стену дома. Вместо нее она ощутила крепкие мускулы плеча раджи и бессознательно обняла его, благодаря за спасение.

Отпустит ли он меня когда-нибудь? Баррет знала, что она должна найти способ уйти. Ее знание – и открытия ее дедушки – слишком большая ценность, чтобы передавать их в случайные руки. Но как долго сможет она продолжать свое бегство?

Внезапно Баррет почувствовала, как стальные пальцы раджи грубо сжали ее талию.

– Почему, Angrezi? Почему этот шакал преследует тебя с таким смертельным упорством?

Губы Баррет сжались в плоскую линию.

– Упрямая женщина! Я мог бы помочь тебе, если бы...

– Вы уже помогли мне. Но теперь я должна идти. Боже, почему это так трудно?

– Я мог бы заставить тебя пойти со мной, – сказал смуглолицый мужчина. Внезапно он, повернулся, прижимая ее к холодной стене. – Я мог бы заставить тебя идти туда, куда хочу, и сделать все, что мне угодно. Никто не смог бы остановить меня.

Как будто в доказательство своих слов он оторвал ее от стены и поднял в воздух, как куклу.

Глядя в это резкое темное лицо, Баррет почувствовала какой-то страх. Тогда ее губы вздрогнули.

– Вы правы, конечно. – Ее голова вызывающе откинулась назад. – Вы могли бы сделать все это, но вы так не поступите. Что-то говорит мне, что вы слишком горды, чтобы взять женщину силой.

В течение долгого времени он не двигался, свирепо глядя вниз на ее хрупкие черты, полускрытые темнотой. С громким проклятием он опустил ее на землю, но медленно – бедро к бедру, грудь к груди, прижимая ее к жару своего возбуждения.

– Возможно, у меня меньше гордости, чем ты думаешь, упрямая. Я – не из ваших послушных английских джентльменов. В конце концов, я не подчиняюсь законам вашей земли. Хочешь, я докажу тебе свою власть над тобой? Хочешь, я возьму тебя прямо здесь и сейчас?

Губы Баррет слегка задрожали, но она не отпрянула от упругой стали его тела. И ее осторожная сдержанность, казалось, только увеличила его гнев. С глухим рычанием незнакомец обхватил ее лицо ладонями и прижал губы в холодном, наказующем поцелуе. Теперь в нем не было ни ласки, ни нежности, он был сердито-огненным и жестким поцелуем мужчины-господина.

Но Баррет не вздрогнула, не оказала сопротивления. Ее тело было неподвижным, упорно-пассивным при его жестоком нападении. Даже тогда, когда она знала, что должна бояться, она почему-то не испугалась. Его дыхание вырвалось резким проклятием.

– Ты в долгу передо мной, Angrezi! Никогда не забывай этого. – Он отпрянул назад. – Что ты за женщина? Ты не сопротивляешься, не кричишь, не умоляешь отпустить тебя? – Он свирепо смотрел на нее. – Всемогущий Шива, почему ты не скажешь мне «да»?

– Я хотела бы...

Голос Баррет дрогнул, когда она взглянула в его лицо. Он привлекал ее. О да, он ужасно привлекал ее, этот странный мужчина с жестоким лицом и странно нежными руками. Но она не должна позволить ему узнать то, что она уже поняла сама: этот человек мог бы убедить ее, если бы он задался этой целью, – он и его тело.

– Да, в какой-то момент я думала, что могла бы согласиться. Но теперь я вижу, что должна уйти. И это вы, мой господин, помогли мне понять, что я должна уйти.

Мужчина пробормотал что-то на языке, которого Баррет не поняла. Его глаза превратились в темные щели.

– Ты опрометчиво противоречишь мне, маленький сокол. В стране, где я родился, многие люди умерли медленной смертью за гораздо меньшие прегрешения.

В напряженной тишине Баррет не отвела глаз от его безжалостного пристального взгляда.

Его дыхание обжигало ее. Его пальцы обхватили ее тонкие запястья и прижали их к кирпичной стене. Его бедра уперлись в ее мягкий живот с жестоким вызовом.

– Скажи да, черт побери! Доставь удовольствие нам обоим! Ты говорила, что у тебя нет ни мужа, ни ревнивого поклонника. Тогда что удерживает тебя здесь? Конечно, не этот проклятый город, обиталище тумана и снега!

Пока он говорил, несколько снежинок упали на щеку Баррет. Жар ее вспыхнувшей кожи быстро превратил их в серебряные бусинки воды, медленно скользящие вниз. Он последовал за влажной дорожкой своими губами. Баррет задрожала при медленном прикосновении его грубовато-мягкого языка, чувствуя весь его гнев и его желание. Но яснее всего она почувствовала огонь и ярость мужчины, удивительную тайну его прикосновения. Даже она, не имея никакого опыта в таких вещах, поняла, что его ласка была волшебной.

Но у Баррет не было времени для волшебства.

Вместо того чтобы наклониться к нему, она закрыла глаза, сопротивляясь голосу своего сердца, которое подсказывало ей уступить, позволить ему защищать ее от ужаса, скрывающегося в темноте.

Баррет призвала всю свою гордость, упрямо отказываясь просить о помощи, решительно отталкивая его широкую надежную грудь.

– Lat-sahib[3]? – донесся низкий настойчивый голос из темноты. – Мой господин!

Внезапно из ночного мрака возникло ужасное видение – гигантский смуглый чернобородый мужчина в тюрбане, держащий огромную изогнутую саблю.

Баррет задохнулась:

– Там, сзади!

Раджа только улыбнулся:

– Не бойся, маленький сокол. Сингх – мой человек. Он не обидит тебя.

Слегка отодвинувшись, он повернул голову и прокричал какой-то гортанный приказ возвышающемуся телохранителю-сикху, который низко поклонился, перешел на другую сторону улицы, где и остался, безмолвно ожидая своего господина.

Мысли Баррет смешались. Что еще может сделать этот человек? Приказать, чтобы небеса разверзлись и оттуда спустилась золотая лестница? Побледнев, она попыталась сдержать волну истерики.

«Держи себя в руках! В конце концов, это Лондон в двадцать седьмой год просвещенного господства великой Виктории, а не средние века!»

– Ты боишься меня? В этом причина?

– Нет. – Ее голос был странно хриплым. – К моему огромному стыду, я... я только хотела бы, чтобы я боялась.

У него вырвался звук, который мог быть и смехом, и вздохом, и проклятием. Возможно, это было все вместе.

– Ты не права, маленький сокол, нет ничего позорного в том редком чувстве, которое мы разделяем. Оно так же старо, как род людской, так же естественно, как движение луны или повторение муссонов. – Его голова медленно склонилась. – Я нахожу, что ты исключительно честна – для мэм-сагиб, которую держали в корсете и жестких нижних юбках. И ты держишь себя в еще более жестких рамках. Но я нахожу все ответы, которые мне нужны, здесь, Angrezi. В пульсе, который резко бьется под моими губами. В твоей дрожи. Нет, такие, как ты, не могут лгать так легко. – С негромким стоном он провел языком по ее подбородку, коснулся уха. – Поедем со мной, – просил он, прикасаясь к ее лицу, усиливая ее жар своим жаром.

Дыхание Баррет вырвалось мучительным стоном. Вот она – опасность, подумала она лихорадочно. И эта опасность была гораздо страшнее всего остального, она заставляла ее предавать саму себя.

– П-прекратите, – произнесла она с большим трудом.

– Поцелуй меня, императрица.

Это был и резкий приказ, и робкая просьба; и таинственная сила его желания разлилась по телу Баррет подобно крепкому рому, освобождая поток ее собственной страсти. Пробуждая чувства, которых она никогда не ощущала и никогда не ожидала ощутить.

«Так легко, глупышка. Только скажи «да»».

Ее сердце бешено стучало. Ее дыхание почти остановилось. И сердце, и кожа бушевали, требуя уступить. Его зубы задели ее ухо, и она задрожала.

– Ах, мое сердце, если бы ты была моей, я бы украсил твою одежду небольшими серебряными колокольчиками и посадил бы тебя на украшенного драгоценными камнями слона. Ты носила бы расшитый золотом шелк и изумруды без счета. А потом, моя красавица, ты не носила бы ничего, кроме влажного душистого тропического ветерка. Для меня. Тогда я научил бы тебя наслаждениям, которые ты даже не можешь себе представить.

Его слова вырывались темным потоком, горячили и без того пылающую кожу. Они испытывали решимость Баррет. Согласие дрожало на ее губах. Тело ответило само, прижавшись к его телу, к пульсирующей стали его желания.

– Уедем со мной.

– Н-нет, – заикаясь произнесла она. – Я... я не могу. Я не должна!

Но Баррет не могла отделаться от чувства, будто она очертя голову погрузилась в волшебный сон или перенеслась на страницы странной экзотической книги. Она нервно усмехнулась.

– Я п-предполагаю, что вы слышали о капитане Ричарде Бартоне и его странных аравийских рассказах?

Она никогда не смогла бы забыть смуглого авантюриста с цыганскими глазами, которого встретила на одном из научных вечеров своего дедушки. Темные брови раджи вопросительно поднялись.

– Да, я слышал о нем. Но какое отношение он имеет к нам?

Снова раздался ее нервный смех.

– Только то, что вы могли бы стать его самым странным и самым лучшим персонажем!

Боже, она должна освободиться от этого наваждения, подумала Баррет. Еще несколько минут, и она потеряет последние крохи рассудка!

– Более странным, чем ты думаешь, meri jaan. – Его слова прозвучали тихо и задумчиво, скорее для него самого, чем для нее. – А теперь я тоже должен идти. Настало время для...

Он не закончил фразу. Стиснув челюсти, индус смотрел на бледное лицо Баррет.

– Твой ответ не изменился?

Она смогла только кивнуть. Почему-то подумала о чудесах и поняла, что чудо сейчас было так близко, как никогда уже не будет. Но даже при этой мысли она не поколебалась.

Странный блеск появился в угольно-черных глубинах глаз ее защитника.

– Нет, даже если бы я пообещал тебе тот камень, которым ты любовалась через окно? Что, если бы я предложил тебе двадцать таких камней, дорогая?

На противоположной стороне улицы сикх поднялся с корточек, безмолвно напоминая радже, что настал крайний срок. В голосе раджи послышались грубая настойчивость и раздражение.

– Даже из-за «Глаза Шивы» ты не изменишь своего решения? Этот большой рубин не привлекает тебя, Angrezi?

– Он привлекает меня, и вы привлекаете меня. – Лицо Баррет вспыхнуло от такой откровенности. Но, глядя в его темные обжигающие глаза, она не смогла обманывать его. – Несмотря ни на что, я не могу.

У человека, стоявшего перед ней, вырвался глубокий вздох. Его руки обхватили ее вспыхнувшие щеки. Баррет задрожала, смущенная загадочным обаянием этого мужчины.

В последние недели она повидала слишком много, чтобы все еще верить в волшебство или мечты. Ее тело взбунтовалось, но ее мысли, вернувшись к образу хилого, седого старика, укрепились. Этот человек был воплощением гения и рассеянности. Он мог умереть, если она не отыщет способа спасти его.

Прошла долгая напряженная минута. Наконец Баррет почувствовала, что сильные пальцы расслабились, услышала индийское проклятие и отступила назад. Индус поклонился ей изящным официальным поклоном, большой сапфир на его тюрбане вспыхнул холодным огнем. Баррет молчала, чувствуя боль под маской его гнева, боясь, что не сможет больше сопротивляться его чувствам.

Странные темные глаза остановились на ее лице.

– Это было безумием. Прости меня, англичанка. Тебе не нужно больше бояться шакалов, я пошлю с тобой Сингха. – Он помолчал. – Конечно, если ты все-таки изменишь свое решение до утра...

Баррет резко покачала головой, отметая последние сомнения. Предложение было слишком опасным, и она хотела, чтобы никакой случай не изменил ее решения. Она выпрямила плечи и гордо подняла подбородок, не сознавая, что ее движения только увеличили ее привлекательность и заставили раджу сожалеть о ее отказе еще сильнее.

– Нет, не посылайте со мной вашего человека. Я ускользну от него в этих запутанных улицах, ручаюсь вам. Это одна из тех уловок, которые я узнала очень хорошо с тех пор... – Она резко встряхнула головой, как будто отгоняя ужасные воспоминания. – Прощайте, – сказала она решительно.

Он боролся с диким желанием схватить ее, принудить воспользоваться его защитой. Но она была права. Гордость запрещала ему.

– Я даже не знаю твоего имени.

– Имени?

Руки Баррет беспомощно упали. Глаза блеснули непролитыми слезами. Она вглядывалась в его лицо, пытаясь навсегда запомнить эти черты. Она прошептала что-то, с чем она очень неохотно расставалась.

И она ушла, оставив только печаль и нежный, приятный аромат весенних гиацинтов.

Высокий мужчина в расшитом золотом тюрбане тихо выругался. Он все еще мог бы подчинить своей воле эту огненную английскую красотку. Надо было всего лишь обнять ее и возбудить в ней страсть, чтобы она забыла обо всем на свете. В конце концов, она и сама жаждала именно этого. Каждый резкий вздох, каждое биение ее пульса подтверждало это. «Женщины, – мрачно подумал раджа. – Клянусь Шивой, они были страшным проклятием богов для мужчин». Но из всех женщин особенно уберегите его от хороших женщин! Они похожи на пиявок – от них еще труднее избавиться.

Но эта женщина другая. Она великолепна. Ее страсть подлинна.

Ненадолго, подумал он угрюмо. Несколько месяцев брака с одним из этих тонкогубых английских сквайров уничтожат свет в ее тревожных глазах. Он нахмурился, отказываясь думать об этом. Но что же она прошептала, прежде чем уйти? Имя? Может быть, Бриджит? Бернис? Нет, это было что-то другое. Теперь он никогда не узнает, как ее зовут. «Ах, Angrezi, я показал бы тебе совсем другую жизнь, – думал раджа, наблюдая за вихрем ее юбок на открытой всем ветрам улице. Даже теперь он должен был бороться с самим собой, чтобы не последовать за ней. – Хотя ты горда, остра на язык и слишком упряма, ты возбуждаешь мою кровь, как никакая другая женщина».

Он пожал плечами. Судьба, горько сказал себе индус. Пусть будет так.

Он суровым взглядом наблюдал за тонкой фигуркой, тающей в ночи, пока она не превратилась в неясное пятно на фоне лондонской ночи. Перед тем как она свернула за угол, он жестом приказал своему высокому телохранителю следовать за ней. Только тогда раджа отвернулся. К тому времени, когда он достиг блестящей и шумной Рассел-стрит, его лицо снова стало обычной безразличной маской.

Баррет споткнулась в узком переулке и прислонилась к грубой кирпичной стене, сдерживая дыхание, ожидая любого звука, который мог означать погоню. Она утомленно оглядела улицу позади себя.

Никого.

С легким вздохом, она укрылась в тени, потирая болевшее плечо. Она ударила его, когда индус втолкнул ее в безопасное укрытие, спасая от зловещего экипажа, и она снова переживала ужас тех минут.

На мгновение она задумалась, не сон ли все это. Мужчины в шелковых тюрбанах и драгоценных камнях, нашитых на одежде, не разгуливают по улицам ночного Лондона. И, конечно, не делают таких предложений, как сделал тот индус. Да, это был сон. Или бред, вызванный голодом и усталостью.

Внезапно что-то теплое и липкое коснулось ее ладони. Она взглянула на руку и увидела кровь. Ее плащ был покрыт кровью от локтя до запястья. Но почему нет никакой боли?

Она могла бы поклясться, что экипаж не задел ее. Все, что она чувствовала теперь, была только боль от удара в плечо. Баррет быстро отдернула плащ и подняла рукав. Бледная и гладкая, ее кожа была совершенно целой от запястья до предплечья. И тогда она поняла. Боже, кровь была его! Почувствовав, как мгновенно пересохло в горле, Баррет вспомнила стон своего спасителя, когда экипаж прогремел мимо них. Ось колеса разорвала его бедро! И он не подал виду, его лицо даже не дрогнуло. Что же это за человек? В течение нескольких секунд Баррет думала о возвращении. Да, она была слишком резка с ним. Возможно, она могла бы попробовать объяснить...

Но холодный голос рассудка вернул ее к действительности. Что могли бы изменить ее объяснения? Она никогда не смогла бы уехать с ним. Она увела за собой преследователей, выигрывая время для спасения дедушки, но они не сдадутся так скоро. Теперь надо уводить их снова и снова, пока он не будет в безопасности. Баррет медленно опустила рукав и поправила плащ, не отводя глаз от темно-красного пятна крови.

«Чего ты ждешь? Иди! Иди, пока они не нашли другого способа остановить тебя!»

Дрожащими пальцами она натянула вуаль, скрывая бледное лицо. Сжав губы в тонкую линию, Баррет выскользнула из дверного проема. Она непременно должна добраться до цели.

Мужчина с острыми чертами лица, сидящий в потрепанном экипаже, нахмурился. Так эта сука имела дружка? Невыразительные глаза мужчины прищурились при воспоминании о вспышке драгоценных камней на тюрбане индуса и его тунике. Святые мощи, как бы он хотел уложить того ублюдка и содрать с него драгоценности! Там было поистине королевское состояние, если он не ошибся. А когда дело касалось драгоценных камней, Томас Крейтон редко допускал ошибку.

Его длинные тонкие пальцы сжали обоюдоострый кинжал, лежащий на коленях. Ей-богу, он почти достал их обоих. Но язычник был чертовски ловок со своим клинком, скрытым в тросточке. И мерзавец, которого он нанял, чтобы схватить женщину, позволил себя поймать.

Но Крейтон не собирался рисковать и снова потерять свою добычу. Нет, ему слишком хорошо заплатили за эту охоту. Так что он приготовился ждать и наблюдать.

Когда жертва наконец появилась в поле зрения, он негромко стукнул в крышу экипажа. Как только колеса начали вращаться, губы Крейтона искривились в улыбке, тонкой и опасной.

Глава 4

– Внимание! Внимание, леди и джентльмены. Мы подошли к заключительному пункту этого вечера. – Тонкий человек холодно улыбнулся, дотрагиваясь пальцами до изящной шкатулки из розового дерева. – Да, теперь наступил момент, которого вы все ожидали. – Он торжественно поднял резную шкатулку. – Лот номер тридцать семь.

Дикий взрыв шума всколыхнул толпу. Увешанные драгоценностями почтенные матроны поднесли лорнеты к глазам, а их сопровождающие, одетые в вечерние костюмы, выпрямились в креслах, внезапно забыв о подлинных или притворных недугах.

За толстыми стеклами огромных, от пола до потолка, окон падал снег, покрывая и освещенные газом проспекты, и мрачные переулки. Все улицы стали тихими, укрывшись под толстым белым ковром, но никто из этого украшенного драгоценными камнями собрания даже не заметил волшебного превращения.

Затаив дыхание, каждый человек в этом зале наблюдал, как ухоженные пальцы аукциониста гладят резную шкатулку розового дерева. Медленно и осторожно, ощущая на себе взгляды всех присутствующих, Гораций Парди отпер замок и откинул крышку, чтобы показать блестящую атласную подкладку. Там, в центре шкатулки, между волнами блестящей ткани, лежал гигантский рубин, посылая кроваво-красные лучи во все стороны.

– «Глаз Шивы», сорок шесть каратов. Обнаружен, согласно легенде, в загадочной стране, в горах центральной части острова Цейлон. Великолепный камень, как вы можете видеть, не имеет себе равных по оттенку, блеску и прозрачности.

Весь зал разом вздохнул, как только сотня людей осознала власть этого легендарного драгоценного камня. Власть, способную принести величайшее счастье или величайшее зло. И каждому зрителю рубин нашептывал о своем. Одному он обещал признание, другому – финансовые успехи, третьему – непревзойденные чувственные утехи.

Каждый человек в комнате напрягся, захваченный необычной тревогой, пробуждением древних подсознательных воспоминаний, восходящих к скрытому зарождению человеческой расы. Потому что такой камень, как этот, заключал в себе таинственное волшебство.

«Глаз Шивы», по преданию, превращал мужчину в бога, придавая ему неутолимую сексуальную энергию и мощь тигра. И в этот момент каждый человек в зале припомнил фантастические слухи, которые распространялись с тех пор, когда было объявлено об аукционе.

Слухи о невероятных эротических ритуалах, о восточных властелинах, которые наслаждались сотней женщин гарема в течение одной ночи при помощи силы этого камня. Слухи о непередаваемом взрыве наслаждения от близости с женщиной, когда драгоценный камень участвовал в любовной игре, сверкая между горячими обнаженными телами. Многих из присутствующих благородных женщин также волновали эти слухи, и их лица покрывались блестящими бусинками пота.

Только один человек спокойно смотрел на рубин, не испытывая благоговейного страха. Это был высокий индус в тюрбане, сидящий в полузакрытой занавесом нише в задней части аукционного зала. Его появление здесь десятью минутами раньше вызвало немалое удивление, так как прежде в Лондоне никогда не видели такого загадочного вельможи с пронзительными черными как ночь глазами и надменным безразличным смуглым лицом.

Пристально разглядывая его худощавое бородатое лицо, многие из почтенных леди решили, что фантастические слухи о радже Ранапура и его рубине могут быть правдивыми. Говорили, что его дворец вымощен кирпичами из чистого золота, что его гарем был заполнен благоуханными красотками, ревниво соперничающими между собой за право получить его. Рассказывали также, что этот мужчина был искусным и ненасытным любовником, который способен был доставить женщине такое неописуемое наслаждение, что, однажды испытав его, та навсегда оставалась его преданной рабыней.

Глядя на это точеное мужественное лицо, не одна из представительных матрон согласилась бы с радостью отдать все, что имела, за одну-единственную ночь, проведенную в постели раджи. И вид могучего телохранителя-сикха, стоящего рядом с нишей, только добавлял восхитительный элемент опасности всем этим фантазиям.

У Горация Парди, однако, имелась более материальная заинтересованность в этом вечере, чем сексуальные способности языческого принца.

– Этот драгоценный камень достоин любого монарха, – произносил нараспев болезненно-бледный аукционист, поднимая драгоценный камень и прикидывая в уме, как он будет тратить изрядную комиссионную сумму от этой продажи. – Да, «Глаз Шивы» действительно сделает его владельца объектом зависти всех остальных. Сегодня вечером произойдет историческое событие, о котором вы будете рассказывать потом вашим детям и детям ваших детей.

Произнося эту речь, Парди слегка повернул камень. Казалось, что языки пламени вырвались из его ядра, взорвавшись горячими кроваво-красными лучами.

Многие сердца дрогнули при виде этого захватывающего зрелища, и многие из тех, кто собирался просто наблюдать, внезапно решили принять участие в борьбе. Ни одного из них не пропустил внимательный взгляд Горация Парди. Прищурив глаза, аукционист снова повернул камень, изучая реакцию аудитории, отбирая основных претендентов. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы сократить список основных участников торгов до пяти самых богатых и влиятельных клиентов. Его ноздри слегка вздрагивали. Парди ждал, вычисляя проценты, прикидывая, насколько высоко он сможет поднять цену и как лучше всего завести каждого из покупателей, заставив их соревноваться друг с другом.

Да, ведение аукциона было тонким искусством, и Гораций Парди был мастером своего дела. Жадность, невежество и вожделение были его оружием; тщательно воспламеняя эти чувства в своих клиентах, Парди обращал их против покупателей.

Все же сегодня вечером Парди заметно нервничал, не в силах игнорировать силу большого драгоценного камня, вспыхивающего в его ладони. Самой большой неприятностью для него было присутствие смуглого раджи, сидящего в задней части комнаты под охраной бесстрастного телохранителя-сикха со смертоносным кинжалом в руке.

Неясное чувство тревоги овладело аукционистом. Еще вчера ему было доставлено анонимное послание, в котором описывались ужасные кары, грозящие любому, кто посмеет попытаться завладеть рубином. Да, Гораций Парди знал все ужасные легенды об этом камне. Многие тысячелетия кроваво-красный рубин лежал, тщательно охраняемый, скрытый в недрах горной местности острова Цейлон. Но с первого мгновения, когда к нему прикоснулась рука человека, рубин вызывал жажду крови, безумие и неотвратимую смерть всякому, кто посмел обладать им. И со смертью каждой жертвы рубин, казалось, становился еще более совершенным. Все ярче и ярче горели его кроваво-красные лучи.

Но Гораций Парди не обращал внимания на такие сказки – или по крайней мере стремился к этому. В конце концов, его многолетний опыт работы с бесценными предметами сделал его невосприимчивым к таким фантазиям. Он был уверен в этом.

Пока не взглянул на «Глаз Шивы». Пальцы Горация Парди слегка задрожали, и он страстно захотел, чтобы все это было уже позади, чтобы он оказался дома со стаканом портвейна и его четырьмя процентами комиссионных, благополучно доставленных в надежный банк.

Но он все еще не начинал торгов, задумчиво оглядывая зал в надежде увидеть самого перспективного покупателя. Того, кого ожидали встретить здесь все присутствующие, Джулиана Фицроя Деверила Пэйджена, маркиза Гамильтона и Стэнтона, виконта Сент-Сира.

Наследник графства Сеттон, человек безупречного происхождения, чьи корни восходили к норманнским временам. Его история, однако, была достаточно необычна. Он родился и воспитывался в Индии, был наполовину язычником, о чем говорило одно из его имен[4]. Отец, десятый герцог, как рассказывали, расстался с сыном много лет назад. Теперь виконт жил на острове Цейлон, расточая свое богатство и беспокойную энергию на пышных цейлонских землях, где несколько столетий назад был найден этот рубин.

Двенадцать лет назад виконт Сент-Сир выиграл в карты небольшую пароходную компанию. Через пять лет он превратил свой выигрыш в обширную империю. Теперь, как припоминал Парди, Сент-Сир, по слухам, был заинтересован в покупке «Глаза Шивы» для коллекции сокровищ, которую разместил в великолепном англо-индийском особняке высоко в окутанных туманом холмах страны кофе на острове Цейлон.

Парди хмуро сдвинул брови, забыв о Сент-Сире, как только слова последнего анонимного предупреждения возникли в его памяти. Сообщение появилось на его столе всего за несколько минут до начала аукциона. Да, что-то неладное в этом камне, подумал он грустно. Что-то, что не подвластно рассудку... Зло?

Именно тогда холодный испытующий взгляд раджи встретился с его взглядом, и впервые в жизни Гораций Парди не нашел в себе сил ни вздохнуть, ни пошевельнуться, плененный загадочной властью этого пристального взгляда. С большим усилием он наконец ухватился за бортик трибуны и разрушил чары.

С видимой поспешностью он поставил открытую шкатулку и поправил свой черный жилет. Потом ударом серебряного молоточка призвал присутствующих к порядку.

– Итак, вы воочию увидели этот легендарный драгоценный камень. Вы убедились в его блеске и сверхъестественной красоте. Позвольте предложить первоначальную цену – двадцать тысяч фунтов, чтобы не оскорбить нашего достойного восточного гостя меньшей суммой за такой благородный драгоценный камень. – С этими словами Парди поклонился одетому в шелк радже.

Взволнованный шепот пронесся по залу. В задней части комнаты господин в тюрбане поднял руку в небрежном приветствии. Вспыхнули ослепительные лучи от его витого кольца, где в раскрытых челюстях кобры мерцал изумруд размером с орех. При этом многие женщины прикрыли веерами вспыхнувшие от вожделения лица, а многие мужчины вздохнули с тревогой.

Да, сегодня вечером торги будут стремительными и ожесточенными, подумал Парди:

– Кто предлагает двадцать тысяч фунтов?

В переднем ряду молодой человек поднял руку. Кудрявый лорд Беллингхем. Но он лишь недавно унаследовал титул графа и стремительно проматывал состояние, так старательно собранное его отцом. И этот молодой граф намеревался приобрести «Глаз Шивы»?

«Чтобы оплатить это сокровище, тебе придется продать родовой замок в Кенте и всю коллекцию антиквариата, собранную предками», – цинично подумал Парди.

Тихонько фыркнув, он обратился к другой стороне зала: – Я слышу двадцать пять тысяч?

Поднялась еще одна рука.

– Есть двадцать пять тысяч. Кто предложит тридцать?

Остроглазый человек в костюме из тонкого синего сукна, сидящий в переднем ряду, сдержанным жестом подтвердил свою цену.

«Ваш вид мне также знаком, – подумал Парди. – Еще один чумазый владелец заводов из Йоркшира, несмотря на вашу прекрасную внешность и дорогое платье. Нет, «Глаз Шивы» слишком хорош для тебя».

– Тридцать, – отрывисто бросил аукционист. – Кто-нибудь...

– Пятьдесят тысяч фунтов!

Громкий вздох раздался в зале, когда обычно уравновешенные представители лондонской элиты обернулись, чтобы посмотреть на покупателя, предложившего эту невероятную цену.

Парди ощутил бурный восторг. Конечно, этот темноволосый человек в безукоризненном, но небрежно повязанном шейном платке должен быть виконтом Сент-Сиром. Но его надежды были тут же разбиты, как только он узнал покупателя: британский чиновник в отставке, недавно вернувшийся из Индии, где он был губернатором Бенгалии, или это был Пенджаб? Не имеет значения. Все, что имело значение для Парди, так это то, что этот человек возвратился богатым, как Крез, с бесчисленными сокровищами, награбленными за двадцать лет правительственной службы. И, как было принято среди многочисленных представителей ее величества, этот человек получил титул по возвращении домой, как молчаливое подтверждение права набивать собственные карманы на государственной службе.

Ноздри Парди расширялись, улавливая опьяняющий аромат денег сэра Джона Хамфри. Да, возможно, он обойдется и без Сент-Сира.

– Пятьдесят тысяч, – повторил аукционист. – Я слышу – шестьдесят?

– Шестьдесят тысяч, – рявкнул владелец заводов из Йоркшира, забыв в азарте, что здесь вполне достаточно жеста.

Парди едва удержался от насмешливой улыбки. Жадный маленький выскочка, подумал он.

– Я слышу...

– Восемьдесят пять тысяч, – вмешался граф Беллингхем.

– Восемьдесят пять тысяч. Кто предлагает девяносто?

Беспокойная тишина овладела залом, прерываемая только шелестом атласа и свеженакрахмаленного полотна. Даже приглушенный шепот затих.

– Кто предложит девяносто? – поторопил Парди. «Будь я проклят, если позволю драгоценному камню уйти хоть на один шиллинг дешевле, чем за сотню тысяч!» Парди медленно повернул открытую шкатулку. Наступила полная тишина. Напряженность в комнате росла.

– Девяносто тысяч? – повторил он, оглядывая собравшихся.

И вот уголком глаза Парди заметил движение в конце второго ряда. А, это было лицо, которое он хорошо знал, как и многие в Лондоне. Прикрытые тяжелыми веками глаза и полные чувственные губы. Мужчина небольшого роста в костюме, который никогда, казалось, не соответствовал усилиям дорогих портных. Руки с тонкими пальцами, которые выглядели слишком белыми, чтобы быть способными на чудовищные дела, приписываемые ему на трех континентах. Джеймс Ракели, принц-купец с Ломбард-стрит. Кажется, так газеты окрестили его в прошлом году, припомнил Парди. Громадное состояние этого человека было приобретено при помощи сомнительных сделок, слишком многочисленных, чтобы перечислять их, следы которых тянулись через всю Европу, начиная с Крыма, и дальше, к неприступным Гималаям.

Опиум в Калькутте. Сапфиры на острове Цейлон. Оружие мятежникам, участникам тайпинского восстания, наводнившим юг Китая, спасающимся от работы на строительстве железной дороги на американском Западе, что для китайцев было равносильно рабству.

Все эти предприятия не стоило исследовать слишком пристально, как убедился уже не один неудачный конкурент. Ходили слухи, что Ракели и Сент-Сир один или два раза столкнулись где-то на Востоке. И что Ракели сильно пострадал от этих столкновений. Возможно, именно поэтому он всегда носил перчатки на публике. Это было столкновение, на которое стоило бы посмотреть, подумал Гораций Парди.

И теперь принц-купец имел виды на этот рубин?

Глаза аукциониста заблестели. Говорили, что этот мужчина имел вкус к редким и красивым вещам и неограниченные суммы, чтобы оплачивать свои прихоти. А в последнее время, опять же по слухам, Ракели был обеспокоен поисками жены знатного происхождения, чтобы посредством брака приобрести респектабельность.

Возможно, он даже планировал использовать рубин, чтобы завоевать чью-то благосклонность. Да, это стоящий клиент, решил Парди.

– Девяносто тысяч фунтов, – повторил он, чувствуя нарастающую напряженность в зале.

Герцог резко наклонился вперед. Два молодых графа нахмурились – они достигли предела своих возможностей. Глаза Парди обратились к другим покупателям. Владелец заводов тревожно дергал пальцами свой воротничок, а лицо отставного чиновника было покрыто пятнами.

Превосходно! Теперь пора подлить масла в огонь. Как было заранее условлено, аукционист сделал незаметный жест своему помощнику, который немедленно вышел вперед с пергаментным конвертом на серебряном подносе. Парди тщательно разыграл видимость удивления, когда он разорвал конверт и просмотрел чистый листок бумаги.

– У нас появился еще один покупатель, леди и джентльмены. Покупатель, который предпочитает остаться анонимным.

– Сент-Сир!

– Пэйджен! Это наверняка Деверил Пэйджен.

Слова вырвались из десятков уст, как и рассчитывал Гораций Парди. Как легковерны эти люди, поверившие даже такой старой уловке, как эта. Быстрым движением он свернул лист бумаги, сунул его в конверт и положил в карман.

– Предложено сто двадцать тысяч. – Это была рискованная игра, конечно, но Парди был уверен, что трюк сработает.

Вздох пронесся над украшенной драгоценными камнями толпой. Молодой граф Беллингхем резко выругался. Не заметив, что конверт выскользнул из кармана и упал на пол, Парди продолжал торги.

– Итак...

В пятом ряду энергичным жестом отозвался сэр Хамфри.

– Сто тридцать, – протянул Парди нараспев, уже представляя изящный городской дом, который он купит на Регент-стрит. «Боже, благодарю тебя за жадность этих людей», – подумал он. Но при этом едва сдерживался от ликующей улыбки на болезненном лице. – Сто тридцать тысяч от джентльмена в пятом ряду. Предложит ли кто-нибудь сто сорок тысяч?

Владелец заводов поднял руку:

– Сто сорок тысяч.

– Даю сто семьдесят тысяч! – объявил сэр Хамфри, его щеки покрылись пятнами пурпурного цвета.

Плохое сердце, решил Парди. Результат неправильного питания в Индии, вне всякого сомнения. Или, возможно, изобилия индийских красоток легкого поведения. Глаза аукциониста прищурились, он молился, чтобы сердце этого человека выдержало максимальную предложенную цену. Парди дотянулся до рубина, поворачивая шкатулку в лучах газовых светильников.

– Предложено сто семьдесят тысяч. Кто даст сто восемьдесят?

Цвет щек сэра Джона Хамфри стал более интенсивным.

– Кто предложит сто восемьдесят тысяч за этот великолепный драгоценный камень, этот амулет раджей, звезду Серендипа?

Что-то заставило аукциониста взглянуть в заднюю часть зала, любопытствуя, как ведет себя человек в тюрбане, сидящий в нише. Но если Парди надеялся увидеть хотя бы отблеск триумфа или любой другой эмоции на этом мрачном бронзовом лице, он был разочарован. Человек не обращал никакого внимания на растущую цену, разговаривая с одним из своих телохранителей, который, низко поклонившись, исчез через дверь в задней части зала.

Но вот еще один незаметный жест заставил Парди повернуться к креслу во втором ряду. Глаза Джеймса Ракели, казалось, блеснули на долю секунды из-под тяжелых век.

– Я предлагаю... – Принц-купец говорил, растягивая слова. – Да, я предлагаю две сотни тысяч.

Шумные возгласы всколыхнули воздух в зале сразу же после спокойного заявления Ракели; кое-где раздались аплодисменты.

Все присутствующие в зале, будь то покупатели или просто зрители, сознавали, что они являются свидетелями исторического события. Колени Парди внезапно ослабели. Безуспешно он стучал молотком, пытаясь восстановить порядок.

– Леди! Джентльмены! Тише, пожалуйста, тише!

Даже после этого ему пришлось выждать несколько минут, прежде чем шум возбуждения затих и можно было продолжить. К тому времени Гораций Парди был близок к исступлению.

– Предложено две сотни тысяч фунтов за «Глаз Шивы», – медленно выговорил он, наслаждаясь звуком этих слов. – Будут ли еще предложения?

Произнося эти слова, Парди в последний раз осмотрел зал, отмечая сердитый вид владельца заводов, потемневший оттенок лица сэра Хамфри и принужденно беззаботное выражение молодого графа.

Ну вот и все. Прекрасный результат.

– Двести пятьдесят тысяч!

Это был дикий, почти нечеловеческий крик. Парди безмолвно застыл, не в силах поверить в отчаянное предложение сэра Хамфри. Аукционист медленно повернулся к Ракели, чьи длинные пальцы побелели, вцепившись в подлокотники кресла. Парди вопросительно поднял брови. Принц-купец хмурился, покачивая головой в знак отрицания. Он кивком головы отослал лакея, стоявшего в стороне, который опрометью выбежал из зала. Двести пятьдесят тысяч фунтов!

«Я могу уволиться хоть завтра. Нет, ей-богу, я могу уволиться уже сегодня вечером!»

Поток холодного воздуха коснулся шеи аукциониста. Опять этот небрежный клерк позабыл закрыть окно в своем кабинете? Не важно, скоро все это кончится. Никогда в жизни его нога не ступит в эту тюрьму.

Парди уже поднял свой молоточек, чтобы объявить окончание торгов, когда в дверном проеме в задней части зала возникла окутанная плащом фигура.

– Mar ja sale![5] Смерть всем предателям! Ни сегодня вечером, ни в любой другой вечер священный «Глаз Шивы» не станет добычей иностранца, – выкрикнул человек, распахнув плащ и показывая свободный индийский национальный костюм под ним. – Смерть всем, кто сидит в этом зале!

Внезапно он резко устремился вперед, размахивая блестящим револьвером.

С бесконечным ужасом Гораций Парди смотрел в холодное дуло, видя перед собой картины всей своей жизни, со всеми ошибками и подлостями. Щелкнул взведенный курок. В следующий момент град пуль обрушился на подиум.

Женщины закричали и бросились на пол, мужчины последовали их примеру несколько секунд спустя. Только хорошо вымуштрованный помощник Парди сохранил присутствие духа, чтобы подхватить шкатулку розового дерева, содержащую «Глаз Шивы».

Но Гораций Парди уже не узнал об этом, потому что дымящийся кусочек свинца уже попал точно в центр его лба, отбросив неподвижное тело на конверт, забытый на гладком полу.

– Схватить его! – выкрикнул один из мужчин. – Убейте языческого ублюдка!

– Остановите его, он пришел за рубином!

Кто-то поднял голову, пытаясь осознать происходящее.

– Черт знает что творится!

Но ни один из этих возгласов, казалось, не был услышан. Нападавший повернулся и направил свой револьвер на одетого в шелк раджу, безразлично наблюдавшего из полускрытой занавесом ниши. В течение долгой минуты никто из них не двигался. Лицо раджи превратилось в маску, его глаза сверкали, подобно кристаллам оникса. Внезапно он произнес какое-то резкое гортанное слово. Нападающий побледнел, его рука дрогнула. Он перехватил оружие в другую руку.

– Mar ja sale! Умри, предатель! – снова выкрикнул он.

Никто не знает, что случилось потом, хотя этот вопрос жарко обсуждался в течение многих лет.

Казалось, что террорист закричал снова, а раджа шагнул вперед. Тогда неуловимым движением сикхский телохранитель выхватил из своего тюрбана разорванное металлическое кольцо и завертел этот отточенный, как бритва, метательный снаряд на указательном пальце. С пронзительным свистом кольцо пронеслось в воздухе, нашло свою цель и перерезало горло нападавшего. Кровь хлынула фонтаном. Многие женщины упали в обморок.

С необычайным для такого крупного мужчины изяществом раджа беззвучно пересек комнату. Какое-то странное выражение вспыхнуло в его глазах, когда он наклонился, чтобы рассмотреть лицо мертвого бандита, и поднял одну из медных гильз. Раджа медленно выпрямился, сжав губы на непроницаемом лице. Когда он шагнул, на его тунике у бедра показалось кровавое пятно.

– Боже, да он ранен! – воскликнула какая-то женщина.

– Черт подери! Он даже не вздрогнул! – восхищенно вторил ей мужской голос.

Но раджа, казалось, не проявил больше никакого интереса к этому инциденту. Тихо сказав что-то своему телохранителю, он повернулся и покинул зал.

Многие из присутствующих в тот вечер задавались вопросом, на чьей стороне был этот суровый человек во время недавнего восстания в Индии?

Глава 5

В это же самое время, в другой части Лондона, стройная женская фигура в черном остановилась перед обшитой планками дверью захудалого паба. С оглушительным стуком открылась входная дверь, и на заснеженном пороге оказались двое подвыпивших посетителей. Изрытая проклятия, они раскачивались взад и вперед. Через минуту дверь снова распахнулась и к их ногам полетели пара ботинок и обломки деревянного стула. Словом, это был обычный вечер в пабе «Кабанья голова».

Женщина медленно отступила назад в тень, закрывая лицо темной шалью. Было бы слишком опасно войти через эту дверь, но у Баррет не было выбора.

Уже на следующей улице находилась конечная цель ее скитаний – небогатый постоялый двор, известный под громким названием «Армия короля». Его владелец был старым другом ее дедушки, и Баррет знала, что он был единственным человеком, которому она могла доверять.

Пока двое пьяных кружили по двору, Баррет вспомнила о своих прошлых посещениях этой части Лондона. Конечно, эти прогулки были против воли дедушки. Но в конце концов он всегда оставался доволен ее помощью в его научных проектах. В тех немногих случаях она надевала мальчишеские бриджи и ботинки для верховой езды, а золотисто-коричневые волосы прятала под поношенной шляпой.

Теперь ее волосы были черные и сама она с головы до ног была одета в черное. Баррет поджала губы, глядя на свою видавшую виды юбку. Но у нее был более важный повод для волнения, чем одежда. Она могла только молиться, чтобы старый Фентон оказался на месте: только он мог помочь ей, не задавая никаких вопросов.

Для начала Баррет хотела убедиться, что никто не преследовал ее. Уголком глаза она уловила какое-то движение тени в дальнем конце переулка. Это была та же тень, которая следовала за ней, когда она ушла с Рассел-стрит.

Человек раджи. Конечно, Баррет ожидала этого. Видимо, он снова отыскал ее след. Теперь она должна обмануть его бдительность. Она не могла допустить, чтобы он или кто-нибудь другой обнаружил ее убежище.

Баррет дождалась, когда пьяные выбились из сил и упали на землю. Тогда, плотно сжав губы, она обошла неподвижные тела и скользнула внутрь дымного паба. Ее внимание было сосредоточено на узком проходе, который вел в кухню. Баррет закрыла рот и нос платком, преодолевая тошноту от зловонного запаха прогорклого масла и подгоревшего мяса. Через единственное грязное окно она могла видеть веселые огни над дверью постоялого двора. Она не осмелилась бы войти через хорошо освещенный главный вход. Нет, полутемный переулок, примыкающий к «Кабаньей голове» и ведущий к конюшням, подходил ей больше. Баррет улыбнулась. Человек раджи никогда не найдет ее теперь. Скоро она будет в безопасности в уютной комнатке Фентона, согретая чашкой горячего чая. Она сделала шаг к двери.

– Вот так так! Что ты тут делаешь?

Сердитый голос взорвал тишину кухни. Побледнев, Баррет попыталась открыть дверь, но чьи-то крепкие пальцы схватили ее за плечо.

– Решила сбежать, не оплатив счет? Старый Коббетт оторвет мне голову, если я допущу такое. Идем-ка назад, маленькая мисс.

О Боже, она почти дошла! Сердце Баррет забилось как в клетке, когда она почувствовала, что железные пальцы тянут ее назад.

– Ты хотела выпить эля папаши Коббетта и убежать! Мы сейчас все выясним!

«Думай! Как бы дедушка поступил на твоем месте?»

– Дай мне пройти, скотина! Там... там...

Пальцы на ее плече причиняли сильную боль.

– Что? Что за чепуху ты мелешь, девка?

– Там... – Ее голос напоминал воронье карканье. – Там пожар!

Лицо ее преследователя застыло в нелепой тревоге.

– Пожар? Чертова баба, почему ты не сказала сразу? – Грязно выругавшись, мужчина оттолкнул ее в сторону и устремился к противоположной двери. – Если Коббетт ушел и бросил свою вонючую сигару на складе, я...

Не дослушав его, Баррет распахнула дверь и выскочила наружу, с облегчением вдыхая свежий ночной воздух. В переулке было совершенно тихо. До нее доносились только приглушенные крики из пивной. Баррет осторожно пробиралась по грязной булыжной мостовой, загроможденной отбросами, ящиками и другим мусором, о котором она предпочитала не думать. Внезапно ее ботинок наткнулся на что-то мягкое. С сердитым визгом крыса неторопливо отошла в сторону. Не в силах унять дрожь, Баррет сконцентрировала мысли на дальнем конце переулка, где горели яркие огни постоялого двора. Она передвигалась легко и бесшумно, благодаря судьбу за то, что в свое время, когда все другие девушки занимались кадрилью, она играла в краснокожих индейцев на тропе войны.

Ее дедушка всегда называл ее маленьким язычником, утверждая, что он отчаялся когда-либо превратить ее в леди. Баррет всегда думала, что его сетования не были искренними, хотя он никогда бы не признался в этом. Резко поджав губы, она прогнала опасные воспоминания.

В конце переулка она остановилась и заглянула во двор «Армии короля», где два конюха чистили скребницей лошадей и готовили экипаж. Облегченно вздохнув, Баррет медленно двинулась вперед, повторяя про себя историю для Фентона. Сначала он, конечно, встревожится. Она должна быть очень убедительной, чтобы он не принимал это близко к сердцу и не послал сообщение дедушке. Больше всего она боялась, что ее дед покинет безопасное убежище на севере и отправится разыскивать ее. И могла только рассчитывать на преданность Гудфеллоу, их слуги, который должен был по ее инструкциям уже увезти ее деда подальше отсюда.

А она тем временем была бы в безопасности здесь, у Фентона. И у нее будет достаточно времени, чтобы сбить их со следа. Она должна сделать это. И тогда – только тогда – она направится на север, к уединенному домику на острове Малл, где ее дедушка ждал бы ее под присмотром Гудфеллоу. По крайней мере, она молилась, чтобы так было.

Закончив работу, конюхи увели лошадей в конюшни. Баррет медленно двигалась вперед. Еще несколько футов и... Внезапно костлявые пальцы закрыли ей рот. Слишком поздно Баррет услышала скрип жестких кожаных ботинок. Слишком поздно она почуяла резкий запах эфира. О Боже, он нашел ее! Сквозь пелену она увидела, как медленно открылась дверь экипажа. Позади нее Томас Крейтон выскользнул из тени и резко рассмеялся:

– Попалась теперь, моя прекрасная мисс. Тебе больше не уйти от меня, клянусь Богом! Нет, я родился и вырос в притоне и знаю все уловки, а некоторые даже сам изобрел! И никакой женщине не под силу одурачить Томаса Крейтона!

Его грязные руки сдавили горло Баррет. Теряя сознание и задыхаясь, она все же боролась. Но это было бесполезно. Она была слишком утомлена и слишком голодна, чтобы продолжать борьбу.

И Крейтон знал это.

С глухим рычанием он сжал пальцы, заставив ее замолчать. Темнота обрушилась на нее, воздух покинул легкие и колени подогнулись.

– Как жаль, что твой прекрасный дружок-язычник не может тебе помочь. И полицейских здесь тоже нет! Но ничего, я сам о тебе позабочусь.

Баррет собрала последние силы и попыталась ударить его ногой. Но похититель просто засмеялся, легко увернувшись от удара, и толкнул ее к открытой двери экипажа. Она сопротивлялась, но внезапно земля, казалось, пропала из-под ее ног.

Так много еще нужно было сделать, но теперь уже нет времени...

– Я неплохо заплатил тому трусу, которого отпустил твой дружок. И этот язычник был достаточно искусен с клинком, могу поклясться. Но его здесь нет, и тебя некому охранять, не так ли? – Резкий смех Крейтона прокатился по тихому двору.

Снег падал большими белыми хлопьями, но Баррет их не замечала, даже когда они попадали ей на щеки и смешивались с солеными слезами.

«Прости меня, дедушка. Я пыталась...»

Эта мысль последней прозвучала в ее мозгу. Сразу же жуткий шум наполнил уши. А потом все пропало – осталась только темнота и гулкая тишина.

Улицы слились в белое пятно, как только экипаж рванулся, приглушенно стуча колесами по свежевыпавшему снегу. Но человек, сидящий внутри, едва ли замечал что-нибудь вокруг. Он видел лишь бледную мягкую линию щеки и подбородка женщины. Он уже заранее знал, что будет видеть это лицо в своих снах. Ее губы были мягкими, чувственными и гордыми, но все же невероятно уступчивыми. Вспомнил, как она задрожала, как тихо стонала, когда он впился в сладкий изгиб ее рта. Он снова ощутил сладкое желание.

Боже милостивый, что с ним происходит? Кто она такая, чтобы преследовать его? Она была всего лишь незнакомкой в ночи. Только мягкий голос и теплое тело в темноте.

Мужчина в шелковой одежде, расшитой драгоценными камнями, схватился за пульсирующую рану на бедре. Его пальцы соскользнули, вызвав новое кровотечение. Тогда он длинно выругался на трех языках. Но раджа Ранапура знал, что не рана причиняла ему такую боль, даже не мысль о двух смертях, которые он только что видел.

Нет, он проклинал Джеймса Ракели за его улыбку в тот момент, когда террорист поднял оружие, нацеленное в сердце раджи. И еще он проклинал себя самого за собственную глупость, за то, что не был готов к такой опасности.

Мгновенно он вспомнил о другой опасности, когда экипаж чуть не раздавил их в ночной темноте. Он едва сумел втолкнуть в безопасную нишу таинственную женщину, закрытую вуалью, прежде чем грохочущая карета пронеслась мимо. Кто бы ни преследовал их, он был очень изобретателен.

Непонятно, была ли эта опасность нацелена на нее или на него? В любом случае этот маленький сокол был небезопасен, решил он, ее мягкость и невинность слишком привлекли его внимание. Эти качества могли подвергнуть его большому риску, а сегодня вечером раджа Ранапура хотел, чтобы ничто не угрожало ему. Сегодняшний вечер был для удовольствия, страстного и безликого.

Сегодняшний вечер был вечером забвения. Любым способом он должен был отвлечься. Нахмурясь, он попробовал сосредоточиться на этой мысли и рассердился, когда ее образ возник перед ним, преследуя и мучая. Он откинулся на спинку сиденья и выглянул из окна на тихие улицы, покрытые толстым слоем снега, не в силах отыскать ответ, как и два часа назад.

– Meri jaan, – тихо прошептал он. – Моя душа.

Что-то говорило ему, что он потерял ее навсегда, несмотря на то, что во второй раз послал Сингха на ее поиски после окончания аукциона.

В каждом заснеженном уголке он видел ее бледные щеки, слышал мягкий шепот и ее дыхание. Возможно, это было потому, что он не смог как следует рассмотреть ее лицо, но был уверен, что оно прекрасно. Это чувствовалось, он мог поклясться Шивой! Под его губами. Под его нетерпеливыми пальцами.

Он угрюмо задернул занавеску на окне и потянулся на бархатных подушках, пытаясь убедить себя, что все это не имело значения – как она выглядела и куда ушла. Он предложил ей свою помощь, и она отказалась. Пора покончить с этим.

Но это имело значение.

Возможно, женщина была частью опасностей, которые преследовали его в отдаленных джунглях. Опасностей, которые могли последовать за ним в Лондон. Он должен научиться подозревать вся и всех. Особенно теперь, когда Джеймс Ракели вступил в игру. Раджа мрачно отбросил эту мысль. Он становился вспыльчивым, как старая базарная торговка! И сегодня он забудет обо всем, кроме прекрасного вина и женщин, которые за нескольких гиней не будут обращать внимания на его иностранный облик, черноту его волос и смуглость кожи.

И даже, возможно, на длинный шрам, который протянулся от ребер до самого паха, – память о бенгальском мятежнике, который обоюдоострым мечом почти распотрошил его семь лет назад во время Великого индийского восстания.

Внезапно перед ним возник рубин, и его кроваво-красные лучи кинжалами вонзились в его сердце. Громко выругавшись, он поднял оконное стекло и выглянул в темноту, зная, что за все золото в мире никогда не сможет купить себе забвение. Старая верфь на окраине Собачьего острова была тихой и пустынной, лишь вихри снега носились над ней да пронзительный ледяной ветер с Темзы. Но вот послышался плеск весел. Волны заплясали вокруг маленькой лодки.

– Крейтон? Это ты?

Луч фонаря пробил завесу летящего снега.

– Кто еще, черт побери, может забраться сюда, Сандерс? Потуши свой фонарь и помоги мне с девушкой.

Человек с фонарем, не переставая ворчать, медленно подошел к краю пирса, остановившись перед причалившим яликом.

– Эй, Томми Крейтон! Где ты пропадал все это время? Мы договаривались встретиться...

– Для тебя – мистер Крейтон, и прекрати свои проклятые вопросы! А то окажешься в грязной воде вместе с некоторыми другими, которых я когда-то знал.

Пожав плечами, мужчина, названный Сандерсом, наклонился, чтобы помочь Крейтону. В полном молчании они вывели из ялика на прогнивший причал стройную, одетую в черное женщину. При этом Крейтон споткнулся на сломанной доске и чуть не упал в свинцовые воды. Но его компаньон не обратил на это никакого внимания, осторожно укладывая женщину на деревянном настиле и снимая с нее вуаль. В полной тишине он поднял фонарь, направляя свет на ее бледное безжизненное лицо.

Это было незабываемое лицо – упрямство и своеволие читались в каждой черточке высоких гордых скул и резко очерченного решительного подбородка. Фарфорово-гладкие щеки заставили человека, держащего фонарь, затаить дыхание.

Минуту он рассматривал пухлый, щедрый рот, который намекал одновременно и на уязвимость, и на чувственность. Сандерс глубоко вздохнул:

– Чтоб мне провалиться! Да она настоящая красотка! Где ты ее разыскал, Томми?

В то же мгновение кинжал коснулся его шеи.

– Я предупреждал, Сандерс, никаких вопросов! – резко пролаял Крейтон. – Ты делаешь то, что я прикажу, понятно?

– Конечно, Том... Крейтон, – заскулил его подручный. – Конечно, я сделаю. Все, что прикажешь, капитан, все в точности. – Он робко посмотрел на неподвижную фигуру. – А что ты с ней сделал? Почему она не просыпается?

Крейтон мрачно рассмеялся:

– Я кое-что дал ей, чтобы она стала более покорной.

Он выпрямился, уставившись на лежащую женщину. Эта маленькая сучка доставила ему слишком много хлопот с самого начала. Проклятая девка, слишком умная, она всегда, казалось, знала, что он хотел сделать. Но он справился! Жар триумфа охватил Крейтона. Да, ей-богу, он действительно поймал ее, и теперь она никуда не денется. Внезапно он нахмурился, задав себе вопрос, а не удвоить ли цену за свою работу?

– Я думал, что мы собираемся доставить ее к Элен, – продолжал хныкать маленький человечек рядом с ним. – Ты говорил, я могу позабавиться с ней. Ты обещал...

– Закрой рот, сопливый придурок!

Разозлившийся Крейтон дал пинка своему компаньону, опрокинув его лицом вниз на гниющие доски пирса.

– О-о-о! – застонал Сандерс и стал медленно отползать назад, не отводя глаз от своего партнера. – Ты не должен поступать так со мной, Томми. Нет, не бей меня. Мы ведь с тобой как родные братья. – Он медленно поднялся на ноги и напрягся. – А где деньги, что ты обещал мне? Я еще не видел ни одного шиллинга. – Пока он говорил, его пальцы украдкой тянулись к карману.

Внезапно револьвер блеснул в руке Крейтона.

– Забудь об этом, мальчик Джейми. – Глаза Крейтона были холодны, как свинцовые волны, плещущиеся у его ног. – Считай, что я забыл принести деньги. Я был слишком занят, ты же знаешь. – С резким щелчком он взвел курок. Револьвер был совсем новеньким и поблескивал стальными цилиндрами. – Так или иначе, ты свое получишь.

– Нет, Томми. Не надо! Ты обещал...

В снежном водовороте раздалось три выстрела, но никто не услышал их, кроме того, кто стрелял. Поскрипывая дорогими новыми ботинками, Крейтон поднял забрызганное кровью тело своего бывшего партнера и швырнул его с пирса.

Никаких улик, сказал его наниматель. За ту сумму, что он получил, Крейтон был только рад подчиниться.

Долгое время он стоял неподвижно, наблюдая за темным предметом, исчезающим в водоворотах неприветливой Темзы. Потом, когда безжизненное тело Сандерса всплыло и закружилось среди пены и мусора в холодных волнах, Крейтон громко расхохотался, наблюдая, как течение уносит мертвое тело на восток, к морю.

Глава 6

Раджа Ранапура хмуро посмотрел в окно экипажа. Лунный свет искрился на драгоценных камнях, украшающих его шелковую блузу. Темные глаза сузились, как только он увидел длинную вереницу экипажей, загораживающих проезд. Итак, роскошное заведение Элен пользовалось популярностью сегодня вечером. Это означало, что множество шумных молодых щеголей из Оксфорда, Сассекса и Кента съехались сюда в предвкушении целой ночи, посвященной пьянству, азартным играм и распутству.

Заведение Элен посещали только сливки английского общества. Ее клиентами были несколько герцогов, множество графов и баронов, даже один или два принца, хотя владелица публичного дома была достаточно осторожна, чтобы настоящие имена ее гостей никогда не упоминались в пределах сверкающих, освещенных газовыми люстрами залов.

Ведь Элен владела самым роскошным публичным домом в Лондоне. У нее работали изящные и хорошо воспитанные женщины со всех континентов. При любых вкусах мужчины – будь это странные методы наслаждения, принятые в Каире, Калькутте или Пекине, – ему достаточно было лишь заглянуть к Элен. Вот почему раджа Ранапура приехал сюда сегодня вечером.

Экипаж остановился перед ярко освещенным входом трехэтажного особняка. Несколько праздношатающихся гуляк с изумлением наблюдали, как раджа входил внутрь в своем необычном наряде, сверкая драгоценными камнями, шелестя шелковой одеждой и позванивая кривой саблей.

Любопытные и враждебные взгляды сопровождали его широкоплечую фигуру на мраморных ступенях, ведущих в пышное фойе изысканного публичного дома. При входе в главный салон его встретила миниатюрная китаянка в расшитом золотом кимоно, предлагая свои услуги, но человек в тюрбане жестом отклонил предложение.

Как он и ожидал, салон был полон. Пары сидели и лежали в различных позах на бархатных диванах, расставленных по всему залу. Раджа узнал нескольких мужчин, присутствовавших на аукционе на Рассел-стрит. В одном углу позади комнатных пальм сидел граф Беллингхем, вознаграждая себя за неудачу на торгах ласками чувственной рыжеволосой красотки, чья пышная грудь угрожала вырваться из низкого декольте полупрозрачного платья в любой момент.

Рядом сидел йоркширский заводчик с одурманенными глазами. Хихикая, как школьник, он принимал бокал шампанского от ясноглазой блондинки, одетой только в корсет и отделанные кружевом панталоны.

Звонкий смех и пронзительные возгласы наполняли салон. Эти звуки напомнили радже о сухом шелесте умирающей слоновьей травы накануне начала муссонных ливней. Внезапно он почувствовал беспокойство и раздражение, ненависть ко всему и всем – к пронзительному смеху, крепкому аромату духов и безразличию, с которым клиенты обменивали деньги на час или два механических и полностью лишенных эмоций женских ласк.

Он на секунду закрыл глаза. Перед ним возникли не карликовые комнатные пальмы, а мягкие изгибы зеленых холмов, засаженные молодыми кустами чая, подставлявшими ветви к безоблачному голубому небу. Боже, как он стремился ко всему этому! И как он ненавидел этот холодный, сырой город с такими же холодными, безразличными мужчинами и женщинами!

Он хотел бы уехать немедленно!

Это было невозможно. Предстояло уладить слишком много формальностей, связанных с продажей рубина. Кроме того, ему необходимо сделать важные закупки. Нет, он приехал в такую даль не для того, чтобы сразу же повернуться и уйти.

«Неужели ты ждешь ее? Неужели ты готов задержаться здесь в надежде, что она может изменить решение? Если так, то ты просто дурак!»

Раджа нехотя открыл глаза. Он скрыл свое отвращение и изучал салон, медленно разглядывая лица, которые смотрели на него с откровенной ненавистью. Он хотел бы, чтобы кто-то из них решился на что-то большее. Хорошая драка была бы сейчас весьма кстати. Жаль, но это не помогло бы избавиться от неприятного привкуса во рту или от боли ожесточенных воспоминаний. Тем более от вида крови, запятнавшей пол аукционного зала. Но ни одна из этих мыслей не отразилась на его неподвижном смуглом лице. Гордость и привычка к скрытности не допускали такой откровенности.

Он просто неподвижно и высокомерно стоял в стороне под неприветливыми взглядами. Странно, но ненависть мужчин не разделялась женщинами. Причудливо причесанные и легкомысленно одетые, они изучали высокого широкоплечего жителя Востока с откровенным интересом.

Почему-то они напомнили ему о голодных кобрах, готовых поразить добычу. Как легко его необычный костюм привлек женское внимание, цинично подумал раджа. Необузданная алчность жительниц Лондона удивила его.

В конце концов, он был мужчиной, способным доставлять и воспринимать физическое удовольствие. В представлении раджи это было просто естественной функцией человеческой мускулатуры и нервной системы, а он добросовестно относился к поддержанию хорошей физической формы.

Однако это не было тщеславием. В зарослях джунглей только молниеносная реакция и тренированное тело помогли ему выжить. К счастью, искусная любовная игра была подходящим средством сохранить в прекрасном состоянии его мускулистое тело. Даже теперь он вспоминал своего детского наставника, объясняющего, что духовные качества могли быть достигнуты лишь при надлежащем взаимодействии мужчины и женщины.

Раджа улыбнулся, наблюдая за страстной блондинкой, на которой не было почти ничего, кроме кружевных чулок.

Если учение наставника было истинным, он собирался приобрести большой духовный заряд этой ночью. Его улыбка стала шире, как только он припомнил некоторые из наиболее изобретательных методов, которые узнал от старого Шивайи. Да, он действительно показал высокие способности в освоении учения Камы, или чувственного удовольствия. Но улыбка исчезла, когда он осмотрел салон, думая, каким холодным и бездушным было все вокруг по сравнению с розовым павильоном на берегу Ганга, полным приветливых полуодетых красавиц.

Но вот раджа напрягся. Он увидел, что сэр Джон Хамфри смотрит на него с явной ненавистью. Экс-губернатор с покрытым багровыми пятнами лицом нагнулся и прошептал что-то своей подружке в красном атласе и перьях. Женщина захихикала. Губы сэра Хамфри холодно изогнулись.

Но предмет этих насмешек не подал виду, что заметил его. Сэр Хамфри ненавидел всех индусов. В Индии это было известным фактом. Этот старательный английский чиновник устанавливал один налог за другим, в то время как колодцы пересыхали, а крестьяне и их скот падали от голода.

Скоро исчезла даже слоновья трава и ушли леопарды. Но, к счастью для сэра Хамфри, великое индийское восстание охватило страну и дало ему еще один повод ненавидеть индусов. Болезни, убийства и ненависть – вот что принес сэр Хамфри в Индию. И за все это он был награжден титулом баронета. Раджа нахмурился. Один взгляд на этого человека заставил его сжаться от ярости.

Как будто читая мысли раджи, англичанин напрягся. Блестя ненавидящими глазами, он снова нагнулся и зашептал что-то на ухо своей чувственной партнерше, немедленно разразившейся громким хохотом. Женщина наклонилась ближе, а затем пересказала шутку сэра Хамфри мужчине, сидящему с другой стороны, – тот тоже громко засмеялся.

Пока не взглянул в лицо раджи. Когда он увидел его, веселье сразу пропало. Индус не спеша размышлял, не пора ли пустить в ход острый как бритва кинжал и преподать этим английским пожирателям падали урок сдержанности и умения держать язык за зубами. Они быстро бы лишились и зубов и языка, если бы не усвоили урока. Да, это могло быть забавно...

Друг сэра Хамфри внезапно вспотел. Раджа улыбнулся: такая перемена понравилась ему.

Он решал, что еще можно добавить к своему удовольствию, когда услышал негромкие шаги своего телохранителя. Сикх заговорил, быстро и негромко, и раджа почувствовал, что хорошее настроение исчезло. Он потерял ту женщину, как и опасался раджа. Хуже, чем просто потерял ее, если Сингх сказал правду... Но он отказывался даже думать об этом. Сегодняшний вечер был для удовольствия – или для здоровой драки, которая могла бы удвоить наслаждение. Пальцы медленно сжались в кулаки, когда он рассмотрел под комнатной пальмой горло сэра Хамфри.

Но вот еще один возглас раздался со ступеней винтовой лестницы. Изящная, как и всегда, с волосами цвета красного золота, блестящими в свете газовых люстр, Элен вбежала в салон.

– Как приятно, что вы почтили нас своим присутствием, ваше превосходительство. – Ее янтарные глаза отметили напряженность в комнате и воинственную осанку раджи и англичан, стоящих напротив. – Если бы я знала заранее о вашем визите, я обеспечила бы вам более теплый прием. – Она позволила себе допустить мягкий упрек.

Элен просто кипела от гнева. Проклятие, она чуть не опоздала. Неужели ее служащие не могли предотвратить столкновение? Все приходится делать самой. Но величественная рыжеволосая женщина была осторожна и не показала даже тени раздражения. Ее клиентами были богатые и влиятельные люди, и они хорошо платили за спокойствие, безопасность и приветливость женщин.

Вместо того чтобы нахмуриться, как ей того хотелось, великолепная Элен заставила себя улыбнуться и, сойдя с лестницы, положила украшенную драгоценными кольцами руку на плечо раджи. Ее губы дрогнули, как только она ощутила, что стальные мускулы раджи напряглись. Боже, да он разъярен. Она заметила, как его рука медленно опустилась в карман блузы. Комнату окутала напряженная тишина. Глаза раджи испепеляли лицо сэра Хамфри. С ним нелегко будет справиться, поняла Элен. Она присела в глубоком реверансе.

– Я прошу у вас прощения, что не встретила вас лично, ваше превосходительство. Это была моя оплошность.

Не поднимая головы, Элен ждала, сжав пальцы на мускулистой руке. Она молилась, чтобы ее посетитель выпустил из рук смертоносное оружие, которое он всегда носил в кармане. Если этого не произойдет, в следующий момент она потеряет все, ради чего работала так много лет.

Раджа остался неподвижным, его глаза не отрывались от насмешливого лица сэра Хамфри.

– Должна ли я молить о пощаде? – Элен произнесла эти слова так тихо, что никто, кроме раджи, не мог их услышать. – Если вы желаете, я буду. Вы знаете это.

Раджа нахмурился, вспомнив, где он находится. Постепенно его лицо приняло обычный невозмутимый вид. Элен позволила себе медленно вздохнуть, как только почувствовала, что упругие мускулы расслабились под ее рукой.

– Вы слишком добры к бедному иностранцу, – сказал, наконец, странный посетитель низким сильным голосом, слышным в самом дальнем уголке комнаты. – Боюсь, это я был неучтив.

Он помог ей подняться. Нервный румянец опалил ее щеки.

Она почувствовала опасность? Раджа должен быть благодарен ей. Если бы не ее заступничество, тот проклятый служака был бы уже мертв.

Его глаза сверкнули, разглядывая лицо сэра Хамфри.

– Боюсь, я должен получше изучить образ жизни англичан, дорогая Элен. Но я до сих пор не могу понять, зачем вы держите здесь, в Англии, тявкающих шавок, как мы делаем в Индии.

– Ну, ты... – Разъяренный баронет тяжеловесно поднялся на ноги. – Клянусь Богом, я вызову тебя на поединок! То есть вызвал бы, если бы ты был джентльменом. Но такой мерзавец, как ты, не может быть джентльменом!

Внезапно побледневший сосед сэра Хамфри попытался оттащить его назад к дивану, но тот только грубо отпихнул его в сторону.

– Для Англии было бы великим благом, если бы она избавилась от слизняков вроде тебя. Удивительно странное государство, в котором приличный англичанин не может пройти и шагу по своим делам, чтобы не столкнуться с язычником. – Цвет его лица напоминал вид сырой говядины, слишком долго пролежавшей на солнце.

– Достаточно, сэр Хамфри! – Янтарные глаза Элен сверкнули гневом, она моментально заняла позицию между двумя мужчинами. – Вы, кажется, злоупотребляете моим шампанским, сэр. Вы бы лучше позволили Заре проводить вас наверх и показать вам более приятный способ избавляться от дурного настроения. Зара сказала мне, что она долго не видела вас, правда, моя дорогая?

Зара энергично кивнула и потащила своего партнера к лестнице, скрытой позади ряда комнатных пальм. Хотя и не так решительно, Элен тоже поторопилась увести своего гостя подальше.

Они поднимались по большой мраморной лестнице в полном молчании, не произнеся ни слова, пока не достигли уединенной комнаты в конце коридора. Как только Элен открыла дверь, лучи света вспыхнули, отражаясь от зеркальных столов, хрустальных светильников и эротических гравюр в позолоченных рамках.

Эта комната не была ни уютной, ни просто удобной, но не по вине Элен. Убранство было смелым, агрессивным и изящным, отражая характер ее владельца. Совсем не такой предпочитали видеть спальню клиенты Элен. Все, кроме этого человека, который был, возможно, самым странным из всех ее посетителей.

Как только дверь за ними закрылась, Элен повернулась к своему спутнику.

– Ты сошел с ума? – резко спросила она.

– Не дави на меня, дорогая. – Голос раджи был низок и угрожающ. – Не сегодня. – Внезапно его интонации изменились, пропал иностранный акцент, уступая место быстрому выговору прирожденного англичанина. – Ей-богу, если мне что и требуется, так это не твои поучения.

– Хочешь чаю?

Он насмешливо поднял бровь.

– Того, что у тебя подают? Одна пыль и сплошное надувательство, даже хуже, чем надувательство. Нет, этого я не хочу.

Глаза Элен сверкнули.

– Молю простить меня, ваше превосходительство. У нас нет ни «Прекрасного дракона», ни «Падре Сушонга», ни других подобных сортов чая. Мы не большие знатоки, в конце концов. Да и мои клиенты заботятся совсем не о виде чая, который я подаю.

Ее посетитель рассмеялся:

– Я и не ожидал от них этого. Но вот виски у тебя превосходное, и мне более чем достаточно этого напитка, Элен. Надеюсь, мое поведение не слишком расстроило тебя?

Глаза раджи были жесткими, как полированный обсидиан, когда он прошел к буфету из розового дерева и налил себе изрядную порцию виски. В мрачном молчании он выпил его одним глотком и налил еще. Только тогда обратил свои необычные проницательные глаза к молчавшей хозяйке.

– Ты не хочешь присоединиться ко мне?

Элен без слов покачала головой. Раджа пожал плечами.

– Хамфри чертовски повезло, что его язык еще на месте.

– Тебе тоже. Что ты собирался сделать? Предпочитая не отвечать, бородатый мужчина снова осушил свой бокал. Элен не удержалась от хмурого взгляда.

– Я не понимаю тебя! Сначала снимаешь комнату в моем доме, чтобы обеспечить свое инкогнито. Потом совершаешь безумные поступки, которые угрожают раскрытием твоей тайны!

– Чуть не совершаю, моя дорогая Элен. И я нижайше благодарю тебя за твое своевременное вмешательство.

Без остановки он еще раз наполнил и осушил бокал.

– Увы, боюсь, я не совсем разумен сегодня вечером. – Темные глаза мужчины блестели, отражая свет камина. – У меня даже сейчас стоит перед глазами эта кровавая вещица. Нет, я просто чувствую этот камень, горячий и жестокий, как будто он все еще лежит в моем кармане. Это проклятие – самое страшное проклятие в этом мире.

Его собеседница нетерпеливо щелкнула пальцами.

– Мой господин, иногда я думаю, что ты пробыл на Востоке слишком долго. Это изменило тебя настолько, что ты даже не можешь себе представить.

– Ты действительно так думаешь? – насмешливо спросил ее мужчина. – Сам-то я думаю, что я был там недолго.

Не отрывая глаз от мерцающего в камине огня, раджа небрежно отцепил булавку с сапфиром от своего тюрбана и положил на стол. Огромный изумруд на пальце сверкнул холодным огнем, когда он начал разматывать плотный атлас.

Густые черные волосы появились из-под пурпурной ткани. В следующий момент украшенная драгоценными камнями блуза и вышитый пояс упали на пол. В свете камина его стройное мускулистое тело поблескивало, похожее на литую бронзу. Он нетерпеливо сорвал с себя свободные шелковые штаны и туфли и остался совсем нагим.

– Деверил.

Это слово прозвучало как голодный вздох. Элен облизнула губы, пристально глядя на высокую, стройную фигуру. Странный мужчина, высокомерный мужчина. И этот мужчина был раджой не больше, чем она француженкой.

Имя и титул ее посетителя на самом деле были сугубо английскими. Так как человек, стоящий перед огнем, был не кто иной, как неуловимый Джулиан Фицрой Деверил Пэйджен, маркиз Гамильтон и Стэнтон, виконт Сент-Сир.

И это его рубин был продан на аукционе сегодня вечером.

Глава 7

Даже за столько лет его тело ничуть не изменилось, заметила Элен. Ее янтарные глаза потемнели при виде гибкой спины. Перед ней было устрашающее, мощное и свободное тело совершенных пропорций.

Да, в этой маскировке он был копией своего старого друга, настоящего раджи Ранапура. Только тот был сейчас в Индии. Внезапно глаза Элен заблестели. Если бы он был лет на пять старше или она на пять помоложе, подумала Элен. Она жадно разглядывала мощные плавные изгибы плеча и бронзовые бедра, стройные и неукротимые.

Пресыщенная и многоопытная владелица самого прекрасного публичного дома в Лондоне чуть было не поддалась безумию. Она готова была бросить все свои дела ради кратковременной близости с великолепным мужчиной, стоящим перед ней.

Слава Богу, момент слабости прошел. Элен уже давно – еще когда она была просто Хелен Лоуренс убедилась, что любовь для женщины была всего лишь слабостью, которой лучше избегать. Поэтому, вместо того чтобы поддаться безрассудному порыву страсти и все испортить, Элен только нахмурилось и покачала головой.

– Деверил, ты действительно сошел с ума! Если кто-нибудь еще раскрыл твой маскарад...

Ее гость невозмутимо улыбнулся одними глазами.

– Да, но маскарад удался, как видишь. Рубин продан, и никто ничего не заподозрил. Ни один человек в этой пресыщенной толпе не имел ни малейшего сомнения относительно моей личности, даже ублюдок Ракели. – Лицо виконта помрачнело, он стукнул стаканом о каминную доску. – Моя тайна не раскрыта, я тебе доверяю. Завтра вечером ты можешь рассказать об этом кому угодно, Элен, я буду уже далеко. Но теперь давай представим, что я не в восторге от королевских чиновников, слетевшихся, как туча прожорливых москитов, не дающих мне возможности управлять... – Он не закончил.

– Что ты делал в Канпуре? Спасал женщин и детей от мятежников?

Глаза Пэйджена блеснули в красных бликах танцующего в камине огня.

– Бог свидетель, я не хочу, чтобы это повторилось. – На его скулах заходили желваки. – Тогда я не смог спасти собственную мать!

– Твою мать? – Элен нахмурилась. – Из всего, что ты рассказал мне, я поняла, что у тебя не было выбора на том утесе около Канпура. Ни герцогиня, ни твоя ayah[6] не могли бы спастись без твоей помощи. А ты мог спасти только одну из них – мятежники висели у вас на хвосте. Будь доволен, что ayah, твоя настоящая мать, сделала выбор за тебя, подтолкнув герцогиню к лодке и уйдя в джунгли. Это был ее выбор, Дев, ее жизнь, добровольно отданная за тебя и других женщин и детей, которых ты спас. Тебе не в чем упрекнуть себя!

На виске Пэйджена запульсировала вена.

– Но она была моей матерью, Элен. Не нянькой, а матерью! А я только стоял и наблюдал, как она бежит навстречу смерти, ничего не говоря, не делая ничего, чтобы остановить ее! Как будто я сам приставил дуло к ее голове.

– Чушь. Ты ничего не мог поделать при этих обстоятельствах. Она знала это.

Пэйджен резко провел рукой по волосам.

– Мне бы очень хотелось поверить. Но я должен был предусмотреть это и найти путь...

– Не было никакого другого пути! Почему ты не можешь смириться с этим?

Лицо Пэйджена подернулось грустью.

– Почему? Потому что я никогда не считал ее своей матерью. Потому что я никогда не сказал ей ни одного нежного слова после того, как она призналась, что я был действительно ее сыном, а не сыном герцогини. Боже, я помню день, когда она сказала мне об этом, как будто это было вчера. Я мог только молча смотреть на нее, как потерявший дар речи безмозглый школьник.

– Это было ужасным ударом для тебя. Пэйджен резко рассмеялся:

– Ударом. Да, ты можешь назвать это так. В тот день я понял, что во мне намного больше высокомерия, чем я думал, Элен. И, с Божьей помощью, я никогда не задумывался над тем, как она должна себя чувствовать. Все, о чем я тогда мог беспокоиться, так только о том, что будут говорить люди, если они узнают, как это отразится на моих друзьях – тех немногих, что у меня были. Самодовольный маленький выскочка – вот каким я был тогда. – Его глаза стали строгими. – И тогда в джунглях все изменилось в одну ночь. После ее гибели я мог бы все отрицать, понимаешь? Я был волен считать себя чистокровным англичанином. Мой высокородный отец, конечно, никогда не стал бы отрицать этого – по крайней мере, публично. Он слишком хотел иметь сына и наследника. Хотя на самом деле...

Элен робко коснулась руки Пэйджена.

– Ты сделал все, что мог, Дев. Так же, как и она. Но теперь это все в прошлом, и пора забыть.

– Эти события никогда не станут прошлым. Нет, я не смогу забыть, что моя жизнь была спасена ценой ее крови. И я так и не успел поговорить с ней, спросить, почему... – Пэйджен замолчал и снова наполнил стакан. – Извини, если расстроил тебя сентиментальными рассказами. Забудь об этом.

Элен хотела было ответить, но выражение глаз Пэйджена заставило ее удержаться от слов.

– А теперь я должен подумать об отъезде. Я не хочу, чтобы Ракели узнал, что Виндхэвен оставлен без присмотра. Нет, как только формальности будут закончены, я должен возвратиться на Цейлон. – На какое-то мгновение выражение его лица смягчилось. – Назад в Виндхэвен.

Элен молча изучала его. Она многого не понимала в характере Сент-Сира, но больше всего ее поражала эта привязанность.

– Ты действительно любишь это место, не так ли?

Глаза Пэйджена блеснули.

– Больше, чем я сам до сих пор думал, – сказал он наконец. – Это мой дом, Элен. И я буду за него драться. Иначе они отнимут его.

– Кто отнимет?

Но он просто отвернулся. Элен не могла удержаться от вздоха. Разглядывая эти непроницаемые глаза, эти надменно чувственные губы, Элен вспомнила некоторые из особенно возмутительных слухов об этой заблудшей овце одного из самых аристократических семейств Англии.

Одни называли его шпионом и хладнокровным авантюристом. Другие считали его кровавым язычником, человеком, предавшим своих предков ради языческого Востока. Даже Элен не могла понять, как он мог променять привилегированное общество Англии на дьявольский труд под слепящим солнцем в обиталище москитов на задворках Азии.

И теперь он спокойно отказался от владения всемирно известным, самым большим в мире рубином, по воле аукциона сделавшим его почти таким же богатым, как королева Виктория. Элен хмурилась, понимая, что она знает этого человека ничуть не лучше, чем пятнадцать лет назад. Она неодобрительно фыркнула.

– Я рада, что ты по крайней мере снял этот странный восточный наряд. Он как-то уж слишком... слишком подходит тебе. Это неестественно. Ведь ты – такой же англичанин, как и я! – сказала она обвиняющим тоном.

– Ах, дорогая, а я-то думал, что ты француженка.

Элен вздохнула, понимая, что ей никогда не справиться с этим мужчиной.

Еще раз раздраженно фыркнув, она повернулась, чтобы уйти. Только тогда Элен заметила глубокую рваную рану на бедре Сент-Сира. Ее лицо побледнело.

– Боже мой, Дев! Что случилось с твоей ногой?

Он равнодушно поглядел на рану, покрытую запекшейся кровью, и пожал плечами:

– Только царапина.

– Только царапина? Что ты...

– Не надо, Элен. – Его глаза были холодными, такими холодными, какими она никогда не видела их. – Это пустяк. Мне и не то приходилось переносить в Индии. Меньше, чем я переносил от рук моего собственного отца. Так что давай не будем разыгрывать мелодраму, ладно?

– Прекрати, Дев! Ты не должен...

– Что? Отказываться от спектакля? Но это не спектакль, Элен. Когда же ты поймешь это? То, чем я являюсь, или, по крайней мере то, чем я стал. Копай как угодно глубоко, и ты обнаружишь там то же самое.

Элен вздохнула. Это она уже поняла.

Она тоже изменилась за последние пятнадцать лет. Но, кроме того, в нем появилось что-то еще сегодня вечером – почти осязаемая напряженность, которой не было, когда он уезжал обедать. И теперь эта напряженность делала его похожим на туго натянутый лук.

– Ты расстроен из-за того, что случилось на аукционе? Когда этот ужасный индус пытался убить тебя и украсть рубин?

Сент-Сир сделал большой глоток и рассмеялся. Грубо и невесело.

– Тот человек был не больше индусом, чем ты. Начать с того, что он слишком мускулист для индуса, и при этом, я совершенно уверен, он не был сикхом. Нет, он мог быть кем угодно – голландцем, португальцем, испанцем, даже англичанином. Но только не индусом. – Деверил посмотрел на огонь. – И он не был фанатиком, он был просто упаковщиком чая. Он работал на пристани, вероятно, принимая и сгружая товар.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что его ботинки были покрыты чайной пылью и лошадиным навозом, а такая комбинация встречается только на восточной пристани. – Пэйджен прищурился. – И еще из-за одной вещи. Его руки. – Он посмотрел вниз на огонь, как будто что-то вспоминая – Его кожа была толстой, со шрамами от деревянных щепок. И у него были мозоли по всему внешнему краю ладони. Так бывает только в одном случае – если ты постоянно сжимаешь деревянные ручки корзин с чаем.

Пэйджен вытянул свои руки и молча разглядывал их некоторое время.

– Я должен знать такие вещи. Мои руки – такие же, – сказал он, наконец.

Элен широко раскрыла глаза.

– Но почему он устроил такой маскарад?

– Пока не могу сказать. Но я узнаю, можешь быть уверена. И когда я найду ублюдка, который все это устроил, я посажу его на кол и...

Своими сильными руками Пэйджен сжал каминную доску и замолчал, не закончив фразы.

Да, он изменился, поняла Элен. И эта напряженность ужасно волновала ее. Но она прекрасно знала, что сочувствие – это последняя вещь, которую он примет от нее. Без слов она разыскала марлевый бинт и положила его на каминную полку.

– Промой рану, по крайней мере. Если ты этого не сделаешь, ты никуда не сможешь завтра уехать. – И сердито добавила, не дождавшись ответа: – Деверил, ты бы лучше позаботился о себе, а то ты совсем одичал в своих джунглях. – Какое-то время она смотрела на него, собираясь еще что-то сказать, но не решилась. – Теперь мне пора идти и посмотреть, что еще натворил глупый сэр Хамфри.

У двери она обернулась:

– Может, тебе кого-то прислать? Хлою? Или Аманду? Они обе спрашивали о тебе. Ты пренебрегал ими последнее время. – Она не смогла скрыть игривых интонаций в голосе.

Но человек у огня не отвечал; его подбородок напряженно выдавался вперед, глаза не отрывались от мерцающего в камине огня.

Элен нахмурилась, поняв, что Деверил Пэйджен был за много тысяч миль отсюда, не слыша ее вопроса и не замечая ее присутствия. Сердито прошелестев шелковым платьем, она вышла из комнаты, бормоча себе под нос что-то о высокомерных англичанах, которые обезумели от тропического солнца. Дверь закрылась с громким щелчком, но обнаженный мужчина, стоящий перед огнем, ничем не показал, что слышал его.

Потому что сейчас, находясь в зимнем Лондоне, Деверил Пэйджен был действительно далеко за горизонтом, на зеленой земле, где приветственно кричали длиннохвостые попугаи, и летний ветер доносил горячие и приятные ароматы апельсиновых деревьев и чайных полей. На восьми сотнях плодородных, покрытых туманом акрах, названных им Виндхэвеном. Единственная вещь, оставшаяся в этом мире, к которой он мог чувствовать хоть какую-то привязанность.

Сначала Баррет решила, что умирает. Она была больна, ужасно больна, из ее пересохшего горла вырывались стоны, но она знала, что никто не ответит ей.

Скорее бы все закончилось, молила она, как только следующая волна боли обрушилась на нее, сотрясая все тело в агонии. Но, конечно, ничего не произошло. Ничего не изменилось. Только боль все усиливалась и усиливалась.

Смутно она слышала грохот колес экипажа и чувствовала острый соленый запах моря, но едва ли сознавала это.

Они поймали ее, и мускулистый кулак погрузил ее в небытие. Внезапно она вспомнила высокого бородатого незнакомца, появившегося ночью. Что, если бы она согласилась на его предложение? Сидела бы сейчас в роскошном зале за ужином с фазаном, одетая в шелка, как он обещал? Но ужином ей был вкус золы в горле, и вместо шелка – холст. Возможно, это была всего лишь галлюцинация, вызванная голодом и усталостью.

Судорога сотрясла ее ослабевшее тело, усиливая боль. Кровь выступила на губах, закушенных в попытке удержаться от крика.

Ей казалось, что она была больна всегда. Или, возможно, она умерла и оказалась в аду. Ее последней ясной мыслью была молитва о спасении и безопасности ее дедушки.

Он не был маленьким человеком, хотя сутулость делала его таким. И сейчас, когда он рассматривал разгром вокруг него, его сутулость была очень заметной. Он взъерошил неуверенными пальцами свою седую гриву, приведя ее в больший, чем обычно, беспорядок. Слезы показались на глазах, как только он увидел разбитые стекла и страницы, вырванные из бесценных старых книг. Пропала работа целого года. И Баррет...

Он неуверенно поднялся на ноги, корчась от пульсирующей боли в виске. Кровь стекла на глаза, и он неловко вытер ее. Баррет. Ему трудно было произнести вслух ее имя. Он велел Гудфеллоу забрать ее отсюда и спрятать в надежном месте, но упрямая девушка отказалась уйти. Тогда они забрали ее, сказав, что она им пригодится. Тот молодой констебль обещал, что найдет ее. «Оставайтесь на месте и не беспокойтесь, – сказал он, – и она скоро будет дома». Но констебль не знал, с кем имеет дело.

Мужчина поискал очки, ничего не видя от слез. Он не думал, не мог ожидать... он никогда не задумывался над будущим. Он всегда оставлял практические решения Баррет.

Его единственным утешением было то, что те люди ничего не нашли. Он обманул их, прикидываясь перепуганным беспомощным стариком. Но он не был таким! И он найдет их и заберет Баррет, даже если бы ему пришлось... Он повернулся к двери.

– Гудфеллоу! – проревел он, хрустя осколками стекла на ковре. – Где этот человек? Его вечно нет на месте, когда он нужен.

Без очков пол казался ему только пятном неясного света. Но вот он рассмотрел узкую синюю ленту среди порванных и смятых страниц старинного фолианта. Засохшие розы... Любимая книга Баррет... Только теперь тонкие розовые, белые и темно-красные лепестки были разбросаны в беспорядке.

Он плотно зажмурил глаза, чувствуя, как острая боль разорвала его грудь.

– Б-Брет!

Когда он упал, его пальцы дотянулись до синей ленточки.

Как давно он в последний раз видел снег? Сент-Сир сделал последнюю затяжку и небрежно отбросил сигару через ограду, наблюдая за слабыми огоньками судов на Темзе в тридцати футах от него. Танцующие снежные хлопья упали на его грудь под распахнувшимся пестрым шелковым халатом. Он улыбнулся, наслаждаясь чувством власти над своими чувствами, которая делала его недоступным для холода. Он научился этому много лет назад в Индии. Там он узнал, что власть заключена в нем самом, в твердой дисциплине тела и мысли. Его старый наставник Шивайи учил его этому – или пытался учить. Но Пэйджен усвоил урок намного позже.

Во время кошмарной резни в Канпуре, когда земля окрасилась кровью. Английской кровью. И его собственной кровью.

Неподвижными глазами Пэйджен наблюдал за падающими хлопьями. «Снег, клянусь Шивой...» Да, это, должно быть, было почти десять лет назад. В Бродмуре, когда его отец... С проклятием виконт напрягся, одернул халат и отогнал старые воспоминания. Прогнал мысли обо всем, связанном с его прошлым и с его отцом.

Его лицо стало ожесточенным. Через несколько минут он глубоко вздохнул, снова обретая контроль над собой. Еще раз он справился с этим. Но Пэйджен понял, что каждый раз борьба за самообладание становилась все труднее. Однажды он не сможет справиться со своими мыслями.

Он откинул голову. Прохладный воздух приятно освежал лицо после густого облака помады и духов вокруг. Хорошо, что он уже избавился от этой проклятой бороды, подумал он, потирая чисто выбритые щеки. Только краска из грецкого ореха еще оставалась, делая его лицо смуглым. Она продержится намного дольше – месяца три по крайней мере.

Ровно столько потребуется большому клиперу, чтобы добраться отсюда до Калькутты. Утомительное дело этот маскарад, но он был совершенно необходим, учитывая те неприятности, которые происходили в Виндхэвене в прошлом году: исчезновение тамильских рабочих, необъяснимые несчастные случаи, непрерывный падеж домашнего скота и нападения на склады продовольствия. Самым ужасным была гибель новой плантации чая.

Все это были вещи, которые случались все время в стране холмов, за исключением того, что в прошлом году умерло сразу десять рабочих, и что-то подсказывало Пэйджену, что это был не просто несчастный случай.

Он глубоко вздохнул, рассматривая отдаленные огни судов, качающихся на якорной стоянке. В сотый раз он пожалел, что не находится в Виндхэвене, не вдыхает великолепный запах сохнущих листьев чая вместо грязного, зараженного дыма этого шумного монстра, называемого Лондоном.

Стук в дверь прервал его мечты. Он шагнул к двери и остановился, прикрыв глаза. Гортанный голос за дверью прошептал одно слово. Пэйджен открыл дверь и вопросительно посмотрел на высокого сикха, ждущего в коридоре. Сингх склонил голову.

– Вы велели мне прийти через час, мой господин.

– Расскажи, что случилось. Подробно на этот раз.

– Она очень умная мэм-сагиб, Тигр. Я обнаружил ее следы на снегу в двух кварталах от того места, где мы оставили ее. Но она была очень осторожна. Я потерял ее в питейном заведении, недалеко от большой реки. Я думаю, что она приближалась к конечной цели и стала особенно осторожной. – Сикх склонился еще ниже. – Я заслуживаю тысячи пыток за свою неудачу.

Лицо Пэйджена исказилось от разочарования. Проклятие! Как могла эта женщина ускользнуть от Сингха?

– Ты передал ей мои слова? – спросил он на хинди.

– У меня не было подходящего случая. Вы приказали, чтобы я ждал, пока не увижу ее цели, и только тогда приблизился к ней. Но появился мужчина, и они поспорили. После этого она уступила, позволив ему посадить ее в экипаж.

Лицо Пэйджена становилось все более хмурым с каждым словом Сингха.

– Ты не смог последовать за ними?

– Я следил до самой реки, но потерял экипаж из виду из-за снега. Я прошу наказания.

Пэйджен снова вздохнул:

– Я думаю, ты уже достаточно наказан, мой друг. Прогулка под снегом не могла быть приятной для тебя.

Телохранитель грустно улыбнулся.

Он поднял руку к складкам тюрбана и достал лоскуток темной ткани, который показал виконту. Несколько минут Пэйджен молча рассматривал его. Это был клочок кружева, которое использовалось для украшения женских платьев. Или как вуаль на шляпке.

На скулах Пэйджена задвигались желваки. Ткань еще хранила ее аромат. Гиацинты. Мягкие, приятные и смертельно опасные. Пальцы Пэйджена сжались. Он боролся с непроизвольным желанием поднести лоскуток кружева к щеке и забыться в этом нежном аромате. Телохранитель-сикх беззвучно выскользнул из комнаты. Пэйджен закрыл дверь, перешел к камину и оперся рукой на каминную полку. Он долго стоял перед огнем, изучая потрепанный лоскуток ткани. Пальцы судорожно сжимались, как только он вдыхал легкий приятный запах. Такой английский. Такой отличный от насыщенных ароматов Востока.

Ее аромат. Menjaan...

И тогда мускулы в паху тоже сжались, желание охватило его, подобно опаляющему сухому ветру в последние дни перед юго-западным муссоном.

«Забудь ее», – приказал он себе, сминая темный лоскуток кружева, проклиная женщину, заставившую его поверить, что она отличалась от всех других. Да, она была очень умна. Вуаль была только уловкой, дразнящей его тайной ее красоты и ее истинной сущности. Аромат тоже обманывал, создавая впечатление невинности и чистоты. В конце концов, она по своей воле вошла в экипаж, как сказал Сингх. Кто был тот мерзавец? Поклонник? Может быть, клиент?

С яростным рычанием он смял тончайшую ткань в кулаке. Будь она проклята! Он поверил ее истории, что кто-то преследует ее. Он с восхищением взял на себя роль ее галантного защитника!

Пэйджен ужаснулся при мысли, что он хотел играть эту роль. Он не знал, что в нем еще оставались подобные чувства. Но она пробудила их. Теперь он был слабее из-за своего желания и из-за невозможности удовлетворить его. Возможно, это тоже было в соответствии с планом Ракели. Но по крайней мере Пэйджен знал, что Сингх никогда не лгал. Телохранитель видел ее спорящей с мужчиной. Кто это был? Человек, которого она, очевидно, хорошо знала. Достаточно хорошо, чтобы позволить ему убедить себя. Ревнивый муж или страстный поклонник? Какая разница! Когда их краткая размолвка закончилась, Сингх сказал, что она уступила, склонила голову и позволила усадить себя в экипаж без малейшего сопротивления.

Вена пульсировала на виске Пэйджена. Он неподвижно стоял перед огнем камина, мрачно уставившись на клочок ткани. Все, из-за чего она спорила, это плата за услуги, и ее напарник, очевидно, пошел ей навстречу. Так было всегда, горько подумал Пэйджен.

Мужчина или женщина – каждый имел свою цену. Интересно, какова была его цена?

Глава 8

Крейтон прибыл на встречу за пятнадцать минут до назначенного времени, но пожалел, что не пришел еще раньше. Он недовольно изучал тускло освещенную комнату, в которой за столиками сидели группы по два-три человека. Ему не нравились такие заведения. Но так было всегда. Ублюдок, который нанял его восемь недель назад, был слишком хитер и всегда выбирал место и время по своему вкусу. До сих пор, решил Крейтон. Теперь он собирался диктовать свои условия.

Он услышал за спиной звук отодвигаемой портьеры.

– Вы пунктуальны, мистер Крейтон. Я рад этому.

Крейтон не мог удержаться от дрожи при звуках этого необычно высокого голоса. Это было одной из уловок маскировки. Никто не разговаривал таким пронзительным тоном. Еще одна деталь, которая доставляла Крейтону неудобство при встречах с его таинственным нанимателем.

– Да, я здесь, и пришел вовремя.

Порыв воздуха колыхнул портьеру, как будто незнакомец махнул невидимой рукой.

– Ну, черт побери? Вы схватили ее?

Крейтон тянул время, перебирая пальцами накрахмаленные манжеты новой льняной рубашки.

В следующую секунду маленький, но очень острый кинжал со свистом рассек воздух, пригвоздив его рукав к деревянному столу.

– Так ты схватил ее?

Это был высокий, почти нечеловеческий шипящий шепот. Крейтон сглотнул, уставившись на кинжал, не отрывая глаз от необычной змеи, обвивавшей серебряную рукоятку.

– Да, я поймал ее. Точно, как мы договорились. – Он сумел удержаться от дрожи в голосе, несмотря на охвативший его страх. – Я хотел бы знать...

– Не пытайтесь спрашивать меня ни о чем, мистер Крейтон. О, многие пробовали. Но ни один из них не дожил до сегодняшнего дня.

Портьера снова колыхнулась.

Крейтон втихомолку выругался. Теперь его совершенно новая рубашка погибла, проклятый ублюдок! Он заставит его заплатить за это, обязательно заставит! Но не стоит приводить его в ярость. Не теперь.

– Она спрятана в доках, в полной безопасности.

За портьерой послышался скрип стула.

– Превосходно, мой дорогой Крейтон. Вы снова доказали свою изобретательность. Ваша находчивость, должен вас уверить, не останется без вознаграждения. Но сначала я хотел бы услышать побольше об этом индусе. Человеке, который пытался спасти ее.

Крейтон напрягся. Как этот проклятый человек узнал об этом? И что еще ему известно? Он почувствовал, как бусинка пота скатилась по его брови.

– Ну, мистер Крейтон?

Он собирался скрыть эпизод с индусом. Он не любил рассказывать о своих промахах. Но теперь у Крейтона не оставалось никакого выбора.

Когда он закончил, то продолжал сидеть, перебирая пальцами манжету рубашки и страстно желая оказаться подальше отсюда. В течение долгого времени человек за портьерой молчал; тишина стала зловещей. Наконец Крейтон не смог больше сдержать своего нетерпения:

– Я только хотел узнать, что я должен делать с ней теперь? Мне кажется, у вас какой-то новый план.

Его собеседник холодно рассмеялся – этот звук заставил Крейтона содрогнуться.

– Вы совершенно правы, мой друг. Нельзя допускать ни малейшей небрежности. Такой человек, как вы, должен понимать это.

Что-то в его словах заставило Крейтона задуматься, что известно этому человеку о случившемся на Собачьем острове. Проклятие, эта работа доставила ему кучу неприятностей с самого начала! Ему не нравилась таинственность. Ему не нравилось необычное поведение его нанимателя. И, конечно, сама девушка, которая оказалась гораздо умнее, чем он предполагал. Да, если бы не деньги, он ушел бы прямо сейчас! Но вот человек за портьерой заговорил:

– Да, произошли некоторые изменения в плане. Теперь вы должны слушать очень внимательно. Сначала мы разберемся с девушкой. А потом вам представится случай свести счеты с ее интересным защитником, который носит пурпурный тюрбан. – В голосе послышались нотки раздражения. – И я предлагаю, чтобы вы наняли несколько мужчин, мой дорогой Крейтон. Потому что этот человек может оказаться сильнее, чем вы думаете.

Из-за портьеры послышался звон металла.

– У меня здесь сотня золотых монет, мистер Крейтон. В шесть часов они будут вашими, и еще через шесть часов после этого вы получите оставшуюся часть платы. Конечно, если вы все сделаете, как я скажу.

Необычный шипящий голос не умолкал, и Крейтон запоминал распоряжения. Темза. Ожидающее судно. Это не доставит никаких проблем. Наконец голос замолк. Крейтон улыбнулся. Так вот что ожидало эту маленькую сучку! Он хотел бы увидеть ее лицо, когда она проснется. Но у него было более важное дело. Он должен следить за этим проклятым индусом. Это вполне устраивало Крейтона.

– А теперь, мистер Крейтон, выдерните кинжал и оставьте его на столе. Потом выходите через заднюю дверь. Ваши деньги будут ожидать вас в обычном месте.

Изо всех сил стараясь сохранить твердость походки, Крейтон зашагал прочь. Он чувствовал, что холодные глаза из-за портьеры следят за ним. Этого было достаточно, чтобы заставить его отказаться от небольшого отклонения, которое он предусмотрел. Но только почти, так как что-то говорило ему, что это сотрудничество принесет еще много денег.

Первое, что он собирался сделать после того, как получит деньги, послать весточку в Циннамон-Хилл. Возможно, тот старик, которого они избили, заплатит, чтобы услышать новости о своей милой невинной внучке. Только она уже не будет такой милой к тому времени, подумал Крейтон. И уж конечно, не будет невинной. Наверняка, когда тот ублюдок из-за портьеры доберется до нее.

Деверил Пэйджен стоял обнаженный рядом с темно-красной камчатной портьерой и смотрел на темную ленту воды, лениво следя за баржами с сеном. Да, ему нравится быть нагим. Он был высокомерно горд в таком состоянии. «Возможно, ты действительно больше чем наполовину язычник, старина», – подумал он мрачно. Если так, то это его лучшая половина. Он не обращал внимания на холод, его мысли вернулись к короткой, но очень неприятной встрече с отцом две недели назад.

Старик фактически приказал, чтобы он возвратился домой. Даже после стольких лет разлуки раздражительный поборник строгой дисциплины сумел заставить его почувствовать себя маленьким школьником. Пэйджен отступил внутрь комнаты и нахмурился. Он выполнил все, из-за чего приезжал. Так почему он не мог расслабиться? Почему он даже сейчас чувствовал острую опасность, похожую на ту, когда к нему подкрадывался большой хищник?

В камине треснуло полено, взорвавшись шипящими оранжевыми искрами. И в этом взрыве огоньков Пэйджен видел насмешливый отблеск кроваво-красных лучей драгоценного камня.

«Глаз Шивы», возникший из танцующего огня. Пэйджен физически ощущал его присутствие где-то поблизости. В этот самый момент, по словам Сингха, сэр Хамфри развлекался в одном из наиболее пышных номеров публичного дома, наслаждаясь компанией трех самых опытных девушек Элен. И он принес кровавый драгоценный камень с собой. Ей-богу, неужели этот человек не имел ни капли ума? Половина лондонских преступников охотилась за рубином, и Пэйджен мог бы назвать по крайней мере шестерых мужчин внизу в салоне, кто пойдет на убийство ради обладания «Глазом Шивы». Вероятно, сюда стоит добавить такое же число женщин, подумал он цинично. Впрочем это уже проблемы сэра Хамфри. Незачем теперь и думать о рубине.

Так почему он не может расслабиться?

С застывшим лицом Пэйджен подошел к позолоченному столику и налил себе бокал превосходного кларета Элен. Глядя в никуда, он сделал большой глоток, потом еще. Странно, как изменяется все вокруг, подумал он, покачивая темно-красный напиток в тяжелом хрустальном бокале. Когда-то она была всего лишь хорошенькой маленькой Хелен Лоуренс, дочерью мясника.

Сегодня она была одной из наиболее влиятельных женщин в Лондоне. Пэйджен слабо улыбнулся.

– За тебя, Хелен Лоуренс, – пробормотал он, протягивая стакан к мерцающему огню камина. – Ты всегда была самой красивой девушкой в деревне Бродмур.

Позади него тихо открылась дверь, и предмет этих не совсем трезвых размышлений скользнул внутрь.

Боже, как прекрасны его плечи, подумала рыжеволосая женщина. Ее пристальный взгляд скользнул ниже, к тонкой талии и длинным, стройным бедрам. Элен не пропустила ни одной детали этого прекрасного мужского тела. Ей редко приходилось видеть такое: тело мужчины, который выполнял тяжелую физическую работу, для того чтобы выжить. Не то что дряблые, неуклюжие тела богатых.

Не замечая ее присутствия, Пэйджен снова поднял бокал к мерцающему огню.

– И за то, что ты покинула сонную деревушку над морем. Твоя красота и твой исключительный талант были бы потрачены там впустую. В отличие от меня ты сумела найти все, что хотела от жизни.

– Не совсем. – Голос Элен прозвучал низким, соблазнительным шепотом позади него. – Я не получила тебя, Дев. Возможно, это было все, чего я когда-либо хотела.

Мужчина у огня медленно обернулся, его глаза были темными и непроницаемыми. Огонь золотил его тело прекрасным теплым блеском.

– Ты думала, что ты хотела меня, Хелен. Но у тебя имелся здравый смысл, чтобы понять, что наши чувства были только безумным детским увлечением. – Глаза Пэйджена прищурились, как только он посмотрел на просвечивающее платье из шелкового крепа, которое облегало ее пышные формы. – Но ты и сейчас прелестнейшая из девушек, когда-либо живших в Бродмуре.

С напряженной, дразнящей улыбкой он поднял свой бокал в знак безмолвного уважения.

– А ты был самым диким мальчишкой в Бродмуре. – Ее пальцы дрожали, она распустила одну-единственную ленту на шее, и ее отделанное кружевом платье соскользнуло на плечи. – Ты все еще остался диким, Дев? Ты помнишь тот первый раз, в сарае у реки, и дождь, барабанящий по крыше? – Голос звучал хрипло от сдерживаемой страсти. – Я помню. Боже, я помню каждую деталь.

Чувственные губы Деверила изогнулись в непроизвольной улыбке. Она смягчила его лицо, которое в последнее время так часто искривлялось злой насмешкой. Смягчились и суровые глаза, в которых, казалось, не было ни дна, ни души.

– Я помню, – мрачно пробормотал Пэйджен, переводя глаза с влекущего темно-красного рта на нежную ложбинку, явно видимую в низком вырезе платья. – Лучше, чем ты, может быть.

Внезапно он отвернулся, со стуком поставил свой бокал на каминную полку и снова перевел взгляд на огонь.

Он был не прав. Элен отчетливо помнила, что случилось тогда – и позже, когда его отец обнаружил их на сеновале, задыхающихся от восторга. Старый грубиян неосмотрительно приказал высечь сына и отправил его в Индию, запретив возвращаться, пока тот не станет настоящим мужчиной.

Хелен отослали к тетке, старой деве, жившей тогда в глуши Йоркшира. Ей тогда было девятнадцать, а Деву еще не исполнилось шестнадцати. Они не виделись в течение шести лет. К тому времени она стала Элен – преуспевающей в бизнесе женщиной.

И Дев больше не был мальчиком, шрамы на его спине затянулись. Но не те, которые были в сердце, подозревала Элен. Герцог потерял единственного сына в тот день; если не его тело, то душу – наверняка, и это принесло много горя им обоим, горько подумала Элен. Деверил был слишком хорош для воспитания, которое он получал в доме отца. Слишком хорош для стольких лет разлуки и преднамеренной холодности. Слишком хорош для строгих правил, которые установил старый герцог, возвратясь из Индии, обремененный болезненной меланхоличной женой и тихим сыном, который был намного старше своих лет.

И если Элен также изменилась начиная с того дня в сарае, она отказывалась думать об этом. Нет, прошлое не имело значения. Все, что имело значение, было то, что Деверил вернулся и эта ночь принадлежала им.

Рыжеволосая красавица расстегнула шелковое платье цвета персика и пересекла комнату, сверкая янтарными глазами. С уверенной улыбкой на губах она легко коснулась шелком платья обнаженной кожи Пэйджена.

– Забудь обо всем. Забудь обо всем, кроме этого, cheri[7]. Хотя Хелен Лоуренс никогда не бывала дальше побережья, специфика бизнеса накладывала на ее облик некоторую экзотичность. Человек у камина не оборачивался.

– Я не могу.

– Позволь мне помочь тебе.

Ее полураскрытые губы скользнули вверх-вниз по его твердой спине.

– Вот так. – Ее язык промчался молнией по его плечам. – И так. – Ее длинные накрашенные ногти царапнули его бедра. Нежно. Потом не так нежно.

Дыхание Пэйджена участилось. Огонь в глазах Элен разгорелся ярче. Виконт отвел руку назад, обхватывая мягкие податливые бедра. Его мозолистые пальцы напряглись, прижимая ее ближе. Элен не сопротивлялась его грубому объятию, его страстному жару.

Да, черт побери, Деверил Пэйджен был здесь всегда желанным гостем, независимо от того, имелись у него в карманах гинеи или нет. С довольным мурлыканьем она захватила зубами теплую кожу на спине Пэйджена.

– Ты не забыл, Пэйджен... я знаю, ты не забыл.

С негромким смехом она прижалась лоном к его спине. Ее ловкие пальцы окружили его мускулистое копье.

– Ты уже великолепен. – Ее пальцы дразняще прошлись по его плоти и сжали ее. – М-м-м, замечательно. И что-то подсказывает мне, что ты стал очень искусным в этой игре. Это то, чего тебе не хватало тогда?

Пэйджен оставался абсолютно спокойным.

– Я был молодым дураком в мои пятнадцать лет, Хелен. Черт побери, это твое настоящее имя! Почему ты скрываешь его?

С проклятием Сент-Сир отвел ее руки; его глаза остались темными и непроницаемыми.

– Во мне много интересного, Дев. Почему бы тебе самому не выяснить, что именно?

Розовый язычок Элен прошелся по ее ярким губам, руки опустились на его стройные ягодицы.

– Ты бы показала мне все уловки, не так ли?

Голос Пэйджена прозвучал грубо, почти с сожалением. Его прищуренные глаза пробежались по изгибам ее тела и затененному треугольнику, так очаровательно просвечивающему через воздушное платье.

– Интересно, есть ли что-нибудь, что потрясло бы тебя, что-нибудь, что ты отказалась бы сделать для мужчины?

Его пальцы скользили по ее животу, пока не нашли пушистый луг в треугольнике между ее бедрами. Она была горячей и влажной; Пэйджен мог ощущать ее желание через тонкий шелк. И все же он не снимал с нее платье. Он видел, что ей нравилось ожидание и предвкушение наслаждения.

К черту воспоминания, подумал он. К черту красивое бледное лицо, которое уже никогда не сможет забыть.

Сегодняшняя ночь посвящена наслаждению, и он получит его, прежде чем возвратится в джунгли.

– Для тебя я готова на все, о чем бы ты ни попросил. – Ее ноготки вонзились в его упругие ягодицы. – О, Пэйджен, п-пожалуйста.

Его мозолистые большие пальцы медленно пошевелились. Они не спеша прошлись по прозрачному шелку, потом отступили с дразнящей медлительностью.

– Пэйджен!

Одним резким движением он сорвал шелковую ткань, обнажая чувственное тело.

Элен застонала, протянув к нему руки, но Пэйджен стоял неподвижно, изучая ее из-под полуприкрытых тяжелых век. Да, Элен была великолепна, с этим нельзя не согласиться. Ее тело могло довести даже мраморную статую до состояния экстаза. И он чувствовал этот жар страсти, льющийся в его члены.

Его дыхание внезапно оборвалось, когда Пэйджен увидел, что осталось на теле Элен. Вокруг ее талии обвивалась золотая цепочка, поблескивающая в свете камина. И в центре – висело массивное украшение, которое опускалось ниже пупка. Кроваво-красный и безукоризненно ограненный камень сверкал всеми пожарами древней Индии. Рубин, сияющий ревнивой гордостью тысяч раджей. Со всей силой жизни множества жертв, умерших ради обладания им с момента его обнаружения сотни лет назад. С тех пор, как его выкопали из-под земли где-то на просторах Виндхэвена, после чего точное место этой находки было забыто в потоке безумия и жадности, сопровождавших его повсюду.

– Как ты получила его?

Янтарные глаза Элен блестели.

– Собственность имеет свои привилегии, мой дорогой. Сэр Джон слишком крепко спит, чтобы заметить что-нибудь, я ручаюсь. – Ее глаза опустились в соблазнительном приглашении. – Не волнуйся, я верну его до того, как он проснется. Он никогда ничего не узнает.

– Но я буду знать.

– Пожалуйста, Дев. Только один раз. Я мечтала об этом так долго. – Ее тело обвилось вокруг него, подобно телу большой кошки. – Я грезила об этом в своих снах. И во всех снах ты был обнаженным рядом со мной, как сейчас, и так же готов к близости.

Пальцы Пэйджена судорожно сжимались и разжимались.

– Даже ты, Хелен? Неужели проклятый камень околдовал и тебя тоже?

Ей послышалось отвращение в его словах? Но это было невозможно, подумала женщина. Никто не мог бы отказаться от такого сокровища. Элен смотрела вниз, наслаждаясь видом драгоценного камня, укрытого в углублении ее живота. Да, она отдала бы все, что имела, чтобы обладать таким драгоценным камнем, но Хелен Лоуренс, дочь мясника из деревушки Бродмур и любовница сына герцога, была реалисткой. Если она не могла иметь его, тогда она должна была украсть его по крайней мере на некоторое время. На время, проведенное в крепких объятиях Деверила Пэйджена.

Потому что она хотела узнать, были ли правдивы слухи о Деве, о том, что он знал тайны, с которыми даже она никогда не сталкивалась в своем деле, и методы, древние, как сам Восток. Говорили, что он был мужчиной, чей контроль был неограничен, и такой же неограниченной была его изобретательность в любовных играх.

– Убери эту проклятую вещь! Теперь это собственность сэра Хамфри.

Но его партнерша просто улыбнулась. Она чувствовала необычный жар в крови и во всем теле. Такого она не ощущала уже много лет.

На ее кремовой коже рубин, казалось, мерцал и пылал огнем. И Элен не могла сопротивляться необычному обещанию. Она опустила голову. Вытянув губы, она дотронулась до налитой кровью мужественности Пэйджена. Он не двигался. Тогда она прижалась к нему, потирая своим мягким бедром бархатный кончик его копья.

– Это действительно правда? – мурлыкала она, беря его твердую мужественность в свои пальцы. – Правда, что рубин...

Выругавшись, виконт закрыл ее рот поцелуем. Пэйджен уже чувствовал нарастающий жар в паху, где рубин потирался о его кожу.

– Ты хочешь убедиться, Элен? Мысль о кроваво-красном рубине возбуждает тебя?

Он не улыбался, когда наклонил голову и дотронулся до упругого алого соска губами, лаская его языком, потом зубами. Голова Элен откинулась назад.

– Пэйджен... пожалуйста...

Остальная часть ее фразы утонула в потоке горячего дыхания, как только его пальцы достигли темного волшебного треугольника.

Он все еще безжалостно удерживал ее во власти жестокого желания, которое заставляло его испытывать чувственное удовольствие, в полной мере наслаждаясь таинственным ощущением власти. Познавать и давать знание. Желать и быть желанным. От чего отказалась та, другая женщина...

Он крепко сжал Элен; блики огня мерцали на их сплетенных телах. Когда она начала стонать и извиваться в его объятиях, Пэйджен развел ее бедра и глубоко вошел в нее. Он чувствовал рубин, горячий и твердый, между их опаленными страстью телами.

Пэйджен едва ли заметил, когда Элен закричала, вонзив острые ноготки в его спину и изгибаясь рядом с ним. Даже ее резкие возгласы восторга показались ему далекими и нереальными. Потому что теперь он был погружен в другую мечту, огненную, ослепляющую и жестокую, способную уничтожить его прошлое и очистить его. При этой мысли он почти рассмеялся. Нет, не очистить. Ничто не могло бы сделать его чистым снова. Только свободным – свободным от мучительных воспоминаний, свободным от тысяч сожалений и ужасного одиночества, которое мучило его в течение последних семи лет, с тех пор как...

Чувствуя зов крови, он погрузился еще глубже, так глубоко, как только мужчина мог проникнуть в женщину. Но этого было недостаточно. Даже когда его захлестнули горячие волны оргазма, Пэйджен сознавал, что он действительно хотел совсем другого – оказаться среди высоких зеленых холмов и открытых всем ветрам просторов, насыщенных запахами жасмина и чая. Ему был необходим холодный прозрачный воздух, беспрепятственно поступающий с Бенгальского залива и покрытых снегами Гималаев.

Когда Элен снова застонала и задрожала, Пэйджен напрягся и добился своего извержения, мрачно улыбаясь, когда она задыхалась и извивалась под ним еще некоторое время. Но улыбка скоро исчезла.

Он не должен был смотреть вниз, зная, что рубин снова подмигивает ему. Насмехаясь над тщетной попыткой когда-нибудь избавиться от него.

Ветер сотрясал окна, бросая снежные вихри в матовые стекла. В комнате краснощекая экономка, глядя с тревогой на седовласого мужчину, спящего на кровати, заговорила первой:

– Как чувствует себя старый джентльмен?

Ее коренастый компаньон не отвечал, его губы вздрагивали от волнения.

– Ну, мистер Гудфеллоу? Что сказал доктор?

Слуга вздохнул:

– Очень плохо, миссис Каррис. Он получил серьезный удар по голове и потерял много крови. И у него слабое сердце.

Пухлая женщина побледнела.

– Бедный старик, – прошептала она, глядя на лежащего на кровати.

В своем беспокойном забытьи он ворочался и бормотал. Даже теперь повязка на голове окрасилась свежей кровью. Скрюченные пальцы сжимали пустоту. Внезапно он закричал:

– Гудфеллоу! Принеси мне карболовую кислоту! Нет, закись азота будет лучше. Поторопись! Мы должны найти ее, прежде...

Он вздрогнул и погрузился в беспокойное тревожное молчание. Слуга покачал головой.

– Если бы мы могли отыскать мисс Баррет.

Она бы успокоила его.

– А где молодая мисс?

Лоб Гудфеллоу покрылся морщинами.

– Тот молодой констебль не сумел ей помочь.

Он проследил мерзавцев до борделя к югу отсюда, а потом потерял их.

– К югу? – Экономка широко открыла глаза.

– Да. Вероятно, они направлялись к Лондону. Констебль сказал, что он приведет с собой напарника, но...

– Но что, Эндрю?

В первый раз экономка в Циннамон-Хилле забылась настолько, что назвала слугу по имени.

Если бы не горестные обстоятельства, Гудфеллоу мог бы улыбнуться. Но сейчас он смог только беспокойно покачать головой:

– Я не знаю, Фелисити. Я ничего не знаю.

Глава 9

Свет камина уже почти угас, когда Пэйджен проснулся на толстом ковре на полу. Он скорчил гримасу. Вожделение и бренди оставили неприятный привкус во рту. Что он здесь делает? Почему он снова в этом городе, который ненавидит с такой страстью? Начиная с запаха лошадиного навоза и горящего угля до непрерывных криков уличных торговцев – он ненавидел все в Лондоне. Но больше всего он ненавидел самого себя. За то, каким он стал. Воспоминания делали его чужим на собственной земле.

Пожав плечами, он накинул шелковый халат и подошел к кровати, чтобы снять рубин со спящей Элен. В дверях он жестом подозвал Сингха и приказал ему возвратить драгоценный камень в комнату сэра Хамфри со всей осторожностью. Даже Элен было бы трудно избежать скандала, если бы ее проделка была обнаружена.

Покончив с этим, виконт подошел к окну. «Думай о деньгах, – приказал он себе. – Думай о полях, которые ты сможешь засадить чаем, обладая суммой в двести пятьдесят тысяч фунтов. Не думай о Канпуре. Не думай о тех двоих, умерших сегодня вечером во время аукциона.

Прежде всего не думай о женщине с ароматом весны и кожей, подобной шелку».

Не отрывая глаз от беспокойной реки, Пэйджен пытался справиться со своими мыслями. Ему уже почти удалось, но где-то внизу хлопнула дверь. Секундой позже босые ноги пробежали по толстым обюссонским коврам. Пронзительный крик нарушил ночную тишину. Кричала женщина.

– Рубин! – Это был голос молодой китаянки. – Святые небеса, сэр Хамфри! Кто-то убил сэра Хамфри! Мой Будда, защити меня! Кто-то украл «Глаз Шивы»!

Когда Пэйджен открыл дверь, он увидел в зале неподвижное тело в новых ботинках и порванной на рукаве льняной рубашке. В спине торчал серебряный кинжал со змеей на рукоятке, около безжизненных пальцев лежала сотня золотых гиней. А «Глаз Шивы» исчез.

Он поднял хрустальный графин и налил прекрасный выдержанный кларет в резной фужер. Понюхал темно-красный напиток, оценивая тонкий букет багряного вина. Только тогда он сделал маленький осторожный глоток. Превосходно. Как и все в его коллекции. Зорким взглядом окинул ряды застекленных витрин: египетские фигурки, китайские миниатюры из жадеита, японские позолоченные лакированные миниатюры. Да, кларет, как и все в этой комнате, был превосходен.

Он не отступал от своих привычек. Слегка покачав фужер с вином, он сделал еще один глоток, наслаждаясь медленным жаром, который проникал в грудь и распространялся к пояснице. Странная улыбка играла на его тонких губах. Неужели этот глупец действительно мог подумать, что способен обмануть Джеймса Ракели? Как смешно. С самого начала его алчные задумки были умилительно-примитивны.

Да, Томас Крейтон не оставил ему никакого выбора, кроме одного – позаботиться о его безвременной смерти в доме греха. Но все было впустую. Рубина не было и на теле сэра Хамфри.

Белые руки вздрогнули. Несколько капель пятидесятилетнего кларета пролилось на лакированную крышку стола. Все снова. Голод – ужасная потребность. Боже, как он презирал это чувство! Он откинулся на спинку кресла, как будто обжегся, глаза яростно блеснули.

Дважды ему помешали этой ночью: один раз – в зале аукциона и второй раз – у Элен. Это была полностью его ошибка, он недооценил проклятого язычника, получившего одновременно и выкуп, и драгоценный камень. Чертов раджа, вероятно, договорился о краже «Глаза Шивы», в то время как глупый сэр Хамфри занимался развратом.

Тонкие пальцы ласкали холодную хрустальную ножку фужера. Ну хорошо. Теперь он просто должен предпринять следующий шаг в этой игре. Это могло бы доставить удовольствие, если учесть, что у него были достойные противники.

Он на мгновение задумался о женщине, ожидающей его сейчас на берегу свинцовой Темзы. Она будет испугана, беспомощна, будет умолять его. Он улыбнулся.

Да, пока достаточно ее. Вполне достаточно. Пока он не получит рубин.