Руина

II

– Помяни, Господи, родителей твоих милосердных, пошли тебе, Матерь Пресвятая, и счастья, и многолетия, и деточек, – низко кланяясь сотнику, заговорил нищий.

– Ну, за это добро не подякую, старче, – улыбнулся сотник, – не те теперь часы.

– Отчего же? Теперь как раз гетману Дорошенко казаки надобны, – заметил насмешливо богато одетый казак с левой стороны.

– Хватит с него казаков, чтобы всех закутных гетманишек в Крым позагонять, – бросил небрежно седой сотник и, повернувшись к нищему, продолжал расспрашивать: – А ты чего, старче, в Чигирин идешь?

– И сам не знаю… И собаке одной здыхать не хочется, на людях все как-то легче, руина кругом, народ бежит отовсюду… Ох, ох! – нищий жалобно заплакал.

– Так, так, стараются братья, – произнес как-то особенно значительно сотник, – наводят татар да руйнуют родную землю.

– Э-эх, вижу я, что у тебя порожняя шапка, диду! – заметил, оскаливши зубы, запорожец с рассеченной губой. – И чего тебе на руину нарекать? Теперь есть у вас такая оборона, что ну!

Нищий с изумлением взглянул на запорожца.

– Ха-ха! Смотрите, дывится, словно теля на новые ворота.

– Да разве ты не знаешь, что гетман вас всех турецкому султану отдал?

– Ох, Боже наш, ой, Господи! И не грех тебе, пане, смеяться над бедным стариком! Да ведь такого бы греха и Господь бы не потерпел! – воскликнул в ужасе нищий.

– Верно, верно, говорю тебе! Иди в Цареград, там теперь есть у вас родный батько, султан турецкий, он вас всех, как своих родных басурман, под крыло свое примет.

– Может, твой там батько, а то и матка остались, – огрызнулся седой сотник, – а наш батько всегда был и будет славный гетман Петр Дорошенко.

– Хе – хе, – продолжал запорожец, – да ведь он же и продал Украйну басурманам, поклонился султану всей отчизной нашей.

– Пусть бы там кто-нибудь твоей головой куцему дядьку поклонился, как гетман ударил Украйной султану.

– Как не ударил? А разве не прислал султан гетману и туй, и санджан?[1]

– Это еще были гостинцы за обрученье, то ли будет на свадьбе! – заметил насмешливо смуглый казак с левой стороны.

– Перепадет, думаю, боярам, – добавил другой.

– Что боярам, то еще посмотрим, а что уже пидбрехачи заробят, так это верно! – вспыхнул седой сотник.

– Напрасно стараешься, пане сотнику! Шила в мешке не утаишь, а турецкой булавы найпаче! – осклабился широкоплечий запорожец. – Думаешь, что никто не знает о том, что гетман отдал Украйну в подданство царю басурманскому?

– А я говорю, что это брехня! – крикнул седой сотник и стукнул по столу кулаком с такой силой, что стаканы зазвенели и попадали.

– Как? Разве не было у вас рады с султаном? Разве не посылали послов в Цареград? – раздались возгласы с разных сторон.

– Была рада, посылали послов в Цареград, а только не поддались мы султану, а дружеский мир с ним заключили, чтобы борониться от татар. Разумный хозяин всегда со своими соседями в доброй злагоде живет. Для блага отчизны, для блага Украйны и вошел гетман в згоду с султаном. Не задавал он нас в турецкую неволю и не задаст, он за волю своей отчизны всю жизнь стоит.

– А вечное гетманство себе у турок выправляет! – вставил язвительно смуглый казак с левой стороны.

– Пусть отсохнет язык у того навеки, кто говорит на гетмана такие слова! – вскрикнул запальчиво седой сотник. – Да если бы гетман только за свое гетманство, да за свои кешени дбал, так не сидел бы теперь Многогрешный на левой стороне. Да и теперь, невзирая на это, готов гетман свою булаву отдать, лишь бы Украйна под одной рукою была. «Вошел в згоду с султаном», – вот что им глаз ест; да ведь через вас же и должен был он это сделать. Вы же да разные закутные гетманишки и довели его до этого!

Все в корчме зашевелились, разговор начинал принимать острый характер; со стороны казаков, сидевших за другим столом, послышались весьма недружелюбные замечания. Нищий поспешно отступил в сторону и притаился возле дверей.

– Го-го! – осклабился запорожец, поворачиваясь к сотнику. – Любопытно послушать, панове! Кто кислицы поив, а на кого оскома напала!

– Так, так! Кислицы вы поели, а оскома то на нас да на наш бедный люд напала! – продолжал с воодушевлением седой сотник. – Припомните все, если вам горилка еще память не отшибла, когда погиб Бруховецкий и вся Украйна обрала единого гетмана на обе стороны Днепра – Петра Дорошенко, – не вы ли обрали своевольно нового гетмана Суховеенка и выступили с ним, да еще с исконными врагами нашими – татарами, чтобы разорять родную землю! А теперь, когда Дорошенко поборол Суховеенка, вы теперь за Ханенком идете, опять наводите татар, опять разоряете родной край!

– Да гетман твой сам ушел от войска!

– Поскакал в Чигирин жинку стеречь! – раздались насмешливые восклицания с противоположного конца.

– Бабий! Нам таких гетманов не надобно! – подхватили запорожцы.

– Вам не надобно! Так потому, что вам его не надобно, вы заводите смуты и свары, выводите нового гетмана! Да если каждая купа будет за своего гетмана стоять, так в руину повернете весь край!

– Так что же, мы должны по вашей дудке плясать? В послушании у вас ходить? Сколько Украйна стоит – всегда Запорожье гетмана обирало! – закричали запорожцы.

– Да ведь вы же вместе со всеми после смерти Бруховецкого гетманом Дорошенко обрали!

– Обрали, а теперь он нам не угоден.

– Да ведь за Дорошенко вся Украйна?

– А хоть бы и вся Польша с Турцией в придачу. Мы не хотим его, и никто нас не заставит ему поддаться. Мы идем, за свою волю стоим!

– Не за волю, а за сваволю. Эх, поплачетесь вы на нее, да еще и горько! Заведет она не только вас, а и весь край наш к полякам в неволю!

– Го-го! – запорожец отворотил рукав, обнажил мускулистую волосатую руку и произнес медленно, потрясая своим кулаком: – Не родился еще тот человек, чтобы накинул на нас узду!

– Никто над нами еще не был паном. Не будут ни у кого запорожцы в подданстве! – раздались гневные возгласы среди его товарищей.

– Тешьтесь, тешьтесь! – продолжал с горечью сотник. – А смерть уже не за горами, а за плечами! Оглянитесь-ка на пивночь. В такую минуту, когда Польша скалит опять на нас зубы, когда татаре огненными шляхами прорезывают всю грудь несчастной отчизны, вы еще заводите междоусобные войны. За Ханенком идете, наводите татар, проливаете христианскую, братскую кровь!

– Не мы наводим, а гетман твой. Зачем он призвал Белогородскую орду?

– Потому что надо было защищать свою землю!

– А нечего было и защищать! Надо было сдавать гетманство! – закричал смуглый казак с левого стола.

Седой сотник порывисто вскочил с места.

– Кому? Всякому собаке? Кто за Ханенка? За Ханенка басурмане стоят, татаре его гетманом выбрали! Да еще не было над нами до сих пор такого сорому, чтобы татаре своих гетманов на Украине ставили!

– Не татаре, а сами казаки его вольными голосами на Уманской раде обрали! – закричали с левой стороны.

– Знаем мы эти вольные рады: подпоил свавольную купу, зазвал татар, вот гетман и идет, и плюндрует родной край!

– Не плюндровать идет Ханенко, а рятувать! Он поклялся на раде за вольности казацкие стоять, заплаканной отчизне очи утереть.

– Ха – ха! Утрет он ей нос, не то что! Дорошенко – наш родной батько! Он за вольности всего народа стоит! – закричали с правой стороны.

– Богомильный на чужу кешеню! Продаст то, чего еще не купил! – отвечали им насмешливые возгласы слева.

– А ваш Ханенко только о вольностях старшины печется.

– Брехня, брехня!

– Кто за Ханенка! За Ханенка татаре, – продолжал седой сотник, – а за Дорошенко – вся Правобережная Украйна, а на левой стороне Лубенский, Полтавский, Миргородский полки, Черкасский, Каневский! Так должны мы, что ли, вашей татарской раде подчиняться?

– Не татарской – казацкой! – закричал в свою очередь смуглый казак, защитник Ханенка. – Хвалитесь своими левобережными полками. За Ханенко и Уманский, и Кольницкий, и Паволоцкий, и Корсунский полки.

– Так почему же ваш Ханенко, когда за ним столько полков стоит, не прибыл на раду в Чигирин, куда звал его Дорошенко и все казаки, чтобы без братского кровопролития вольными голосами постановить, кому быть на Украйне гетманом: Дорошенку или ему? Небось побоялся? Поджал хвост, как тхор, да и на Запорожье ушел.

– Как вьюн сквозь вершу проскользнул! Сидит себе там теперь, как черт в горах! Его и не достанешь! – закричали окружавшие сотника казаки.

– Постойте! Придет он опять, скорее, чем вы думаете!

– Ну, и пусть приходит, мы ему поднесем доброго гостинца!

– Не кажите гоп, пока не перескочете! – воскликнул смуглый казак. – Вот только Покажется Ханенко на Украйне, как все ваши полки поотпадают.

– Поломали мы Суховеенковы лук да стрелы, изломаем и Ханенковы!

– Вы лучше кресты на святых церквах ломайте да несите их вашему пану, турецкому султану!

– Крестов-то мы ломать не станем, а что не зарекаемся – и самому Ханенку, и всем его прыхильцам ребра поломаем, – это верно!

При этих словах казаки повскакивали с мест; лавки, столы, кубки и кухли с грохотом покатились на пол. Разогретые вином лица вспыхнули. Многие схватились за сабли. Перепуганные насмерть жид и жидовка забились в самый дальний угол.

– Да покуда ты ханенковцам поломаешь ребра, так мы вам языки поодтынаем! – закричал смуглый казак, вскакивая с места и потрясая саблей.

Лицо пана сотника побагровело, в одно мгновение он вырвал из ножен свою саблю.

– Го-го! А ну-ка! Вынимай саблю, посмотрю я, так ли она у тебя, как и голова, за ветром хилится!

– На погибель псам, зрадныкам! – закричали окружавшие его казаки.

– Смерть басурманщикам, турецким подданным! – отвечали им бурные возгласы с левой стороны.

Казаки вырвали сабли и ринулись друг на друга. Все полетело кругом; началась ужасная свалка.

При первых звуках сабельных ударов нищий выскользнул из двери и бросился к лесу. Добравшись до чащи, в которой скрывался его товарищ, он поспешно вскочил на коня и произнес отрывисто:

– Трогай, держи на дорогу… самый шлях к Чигирину.

Всадники повернули и выскочили из чащи, поскакали по прямой дороге.

– Ну, что? Чей верх? – спросил молодой, когда они уже значительно удалились от корчмы.

– Да, тут такое, что и сам черт ногу сломает! Одни за Дорошенко, другие за Ханенко, а то и за Суховеенко. Мутная вода, мутная… А в мутной воде не трудно рыбину поймать! Ну, трогай, трогай! Покуда они себе там кровь пустят, мы далеко ускачем вперед.

Всадники подобрали поводья и подняли лошадей в галоп.

Дождь перестал, сумерки сгущались, серый покров спускался над землей. Время от времени до слуха путников доносились унылые стоны ветра. Казалось, само небо вздыхало, глядя на эту опустошенную равнину. Все было тихо, безмолвно кругом. Как вдруг раздался протяжный звук пушечного выстрела. Всадники невольно осадили коней и прислушались. Звук донесся издалека и замер где-то, словно расплылся в этой серой сырой полутьме.

– Гармата? – прошептал мальчик, прислушиваясь к всколыхнувшему серый сумрак звуку.

– Гармата.

– Что же это, битва?

– Нет, это обывателям знак подают, чтобы спешили в города, в осаду… Видно, опять показалась орда, а может, Ханенко со своими полками. Ну и сторона! Здесь покуда чужие делишки обделаешь, так тебе всю шкуру так полатают, что и на ремень не останется! Сворачивай опять в лес. Так-то безпечнее будет.

Всадники поворотили коней и быстро поскакали к темной полосе обнаженного леса.

Через несколько минут на дороге не видно было уже ни одной человеческой фигуры. Серый сумрак спускался ниже и ниже на землю, он словно окутывал ее всю своей влажной, тяжелой пеленой. Ни один звук человеческого голоса не нарушал этой мертвой тишины.

Кругом было тихо, мрачно, безмолвно.

Только отдаленный протяжный рев пушки потрясал каким-то зловещим призывом безмолвный воздух и словно расплывался в этой серой полутьме.