Русская армия между Троцким и Сталиным

Генерал сдал генштаб без боя

Когда Владимир Владимирович Маяковский описывал в знаменитой поэме «Хорошо!» события 25 октября 1917 года, то упомянул и Николая Ильича Подвойского:

На самом деле власть досталась большевикам сравнительно легко — не только в Петрограде, где они фактически вообще не встретили вооруженного сопротивления, но и в Москве, где юнкера не захотели сдаваться без боя.

Ночью 25 октября был образован Комитет по военным и морским делам в составе Крыленко, Антонова-Овсеенко и Дыбенко. Подвойский обиделся: почему его забыли? Ведь он столько работал с большевистскими организациями в армии, состоял в Петроградском военно-революционном комитете, готовившем вооруженное восстание в столице, и входил в оперативную тройку, которая 25 октября руководила взятием Зимнего дворца.

Ошибку быстро исправили. Комитет преобразовали в народный комиссариат по военным и морским делам и расширили его состав, включив Подвойского, Мехоношина, Склянского и еще нескольких человек. Николай Ильич, как наиболее склонный к аппаратной работе, оказался среди них как бы старшим.

Задача народных комиссаров состояла прежде всего в том, чтобы заставить военное ведомство, вооруженные силы в целом принять новую власть и подчиниться большевикам. Вот тут и оказался очень полезен старый друг и родственник Подвойского Михаил Сергеевич Кедров, у которого в военном министерстве оказался свой человек — генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов.

Потапов, сын вольноотпущенного крепостного крестьянина, окончил 1-й Московский кадетский корпус, артиллерийское училище и Академию генерального штаба. Он служил помощником военного атташе в Австро-Венгрии, двенадцать лет помогал создавать армию Черногории. В разгар войны, в 1915 году, вернулся в Россию и был назначен генерал-квартирмейстером генерального штаба. Во время Февральской революции получил повышение и стал заместителем начальника генштаба.

С Михаилом Сергеевичем Кедровым они подружились задолго до революции и были на «ты». Генерал Потапов и большевик Кедров встречались и сохраняли добрые, товарищеские отношения даже в те времена, когда Михаила Сергеевича разыскивала царская полиция.

Потапов вспоминал потом, как в конце августа 1917 года, провожая кого-то в Москву, случайно встретился с Кедровым на вокзале («Военно-исторический журнал», 1968, № 1). Михаил Сергеевич ошарашил давнего приятеля злой фразой, которая, конечно, не носила личного характера, но сильно встревожила генерала.

— Вскоре мы, большевики, выступим против Керенского, — предупредил его Кедров, — и первое, что мы сделаем, — это вдребезги разобьем ваш генеральный штаб.

— За что же это? — удивился Потапов.

— За то, что ваша контрразведка занимается политическим сыском и после июльского выступления арестовала целый ряд наших товарищей.

— Категорически заявляю, — ответил Потапов, — что наша контрразведка, которая наряду с другими отделами подчинена мне, политическим сыском не занимается и никакого участия в аресте ваших товарищей не принимала.

Вообще она ни в какую политику не вмешивается, а борется исключительно с военным шпионажем.

— Однако же во всех газетах сообщалось, что аресты были произведены именно контрразведкой, — возразил Кедров.

— Совершенно верно. Но в газетах шла речь не о нашей военной контрразведке, а об органе, который под тем же названием создало у себя министерство юстиции. Тот орган действительно занимается политическим сыском.

Главное управление генерального штаба, рассказал раздосадованный Потапов, уже не один раз протестовало против такого злоупотребления названием военного органа. По инициативе генерального штаба было даже направлено специальное письмо за подписью военного министра на имя председателя Совета министров с просьбой отменить неуместно присвоенное сыскному органу военное название.

— Если нужны для подтверждения моих слов документальные доказательства, — предложил генерал, — то я с полной готовностью предоставлю их: приходи ко мне на службу с кем-либо из твоих влиятельных товарищей, и я ознакомлю вас обоих со всей перепиской по этому поводу.

Через день Кедров привел к Потапову Николая Ильича Подвойского. Беседа продолжалась более двух часов. Этот разговор решил судьбу генерала Потапова.

В результате генеральный штаб и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Временное правительство и помешать большевикам взять власть. 25 октября 1917 года генеральный штаб и военное министерство вели себя так, словно политические баталии их вовсе не касаются, соблюдали удивительный для военных людей нейтралитет.

После Октябрьской революции сотрудники многих министерств разбежались или саботировали новую власть. «Ярким исключением из этого, — с гордостью писал Потапов, — явилось царское Военное министерство, где работа после Октябрьской революции не прерывалась ни на минуту…»

Военное министерство не руководило боевыми действиями — это была задача Ставки верховного главнокомандования. Министерство занималось обучением и отправкой на фронт подкреплений, обеспечением действующей армии вооружением, боеприпасами, продовольствием, лошадьми и фуражом.

«Гладким переходом к работе с большевиками, — писал Потапов, — царское Военное министерство было в большой степени обязано тому такту, который был проявлен тогдашним председателем Петроградского военно-революционного комитета, ставшим потом народным комиссаром по военным делам, Николаем Ильичом Подвойским».

27 октября Николай Крыленко приехал в здание военного министерства на Мойку, 67. Отдал свой первый приказ:

«Военно-революционный комитет предписывает всем чинам военного и морского министерства, штаба Петроградского военного округа немедленно приступить к исполнению своих обязанностей».

Военные, уверенные, что большевики не продержатся и нескольких дней, приказ прапорщика Крыленко игнорировали.

В первые дни после революции большевики не пытались непосредственно руководить военным министерством. Народные комиссары, находившиеся в Смольном, хотели наладить сотрудничество с исполняющим обязанности военного министра генералом Маниковским и начальником генерального штаба генералом Марушевским.

Алексей Алексеевич Маниковский во время Первой мировой войны был начальником Главного артиллерийского управления. В марте 1917 года его назначили помощником военного министра. При Керенском, который был военным министром по совместительству, Маниковский фактически управлял министерством.

Причем ни Маниковский, ни Марушевский не желали иметь дело непосредственно с Подвойским, а поддерживали с наркомом отношения через порученца начальника генштаба полковника Одинцова. Они считали, что их задача — руководить армией, а большевиков все равно скоро выгонят из Петрограда.

Маниковский, вспоминает генерал Потапов, разослал во все военные округа циркулярную телеграмму, в которой категорически заявил, что никто не может быть отстранен от должности без его согласия. То есть начальник военного ведомства выступил против принципа выборности командиров. Это был уже прямой вызов правительству большевиков, которые обещали солдатам дать им право самим назначать себе командиров.

Телеграмма Маниковского конечно же не понравилась Подвойскому. Через несколько дней Николай Ильич позвонил Потапову домой (дело было в воскресенье) и выразил желание немедленно переговорить. Генерал предложил побеседовать в его служебном кабинете в генеральном штабе. Уже через десять минут они встретились.

Подвойский без предисловий предложил Потапову вступить в управление военным министерством.

Генерал тактично ответил, что, насколько ему известно, Алексей Алексеевич Маниковский уходить не собирается.

— Нет, — категорически возразил Николай Ильич, — он не останется на этой должности.

Подвойский перешел на другие темы, и Потапов считал, что вопрос остался открытым. Но через несколько дней в пять часов утра ему позвонили домой и сообщили, что Маниковский и Марушевский ночью арестованы и отвезены в Смольный. Накануне их обоих приглашали на беседу, они отказались поехать. Тогда их доставили под конвоем.

Потапов позвонил Подвойскому. Тот, не входя в объяснения, обещал вечером заглянуть к Потапову. Однако Николай Ильич приехал лишь на следующий день около восьми часов вечера в сопровождении Кедрова, Мехоношина и Бориса Васильевича Леграна, будущего полпреда в Армении.

Сообщив, что Следственная комиссия решила задержать Маниковского и Марушевского в Смольном до созыва Учредительного собрания (которое должно было собраться 28 ноября 1917 года, а позднее было перенесено на 5 января 1918-го), Подвойский решительным тоном обратился к Потапову:

— Марушевский и Маниковский больше к своим должностям не вернутся. В управление военным ведомством вступает коллегия под моим председательством. Я предлагаю вам принять на себя управление делами военного министерства на правах помощника руководителя коллегии (по-старому заместителя министра) и быть при коллегии военным консультантом. На тот случай, если вы откажетесь от этого предложения, я заготовил и завтра опубликую приказ о том, чтобы впредь все начальники центральных военных управлений являлись с докладами непосредственно ко мне.

И Николай Ильич вынул из бокового кармана пиджака сложенный лист бумаги.

Потапов попросил сутки — подумать и посоветоваться с сотрудниками военного министерства. Двенадцать управлений высказались за, пять выступили против, пять воздержались. Потапов сообщил Подвойскому, что принимает предложение.

23 ноября 1917 года Совнарком образовал коллегию по управлению военным министерством. В тот же день приказом Подвойского и Кедрова Потапов был назначен начальником генерального штаба вместо арестованного Владимира Владимировича Марушевского.

В газетах за подписью народного комиссара по военным делам Подвойского был напечатан приказ по военному ведомству № 17.

В параграфе первом говорилось, что арестованный по постановлению Совнаркома Маниковский отчисляется от занимаемой должности; второй параграф сообщал, что управление военным ведомством переходит к Подвойскому и к товарищам народного комиссара Мехоношину, Склянскому, Леграну; наконец, третий параграф объявлял, что «при назначенной коллегии на правах помощника управляющего Военным министерством состоит начальник генерального штаба генерал Потапов».

24 ноября генерал Потапов оповестил о своем назначении центральный военный аппарат, а также находившихся за границей военных атташе и представителей, призывая всех к дружной совместной работе.

После этого течение дел в военном министерстве, вспоминал Потапов, приобрело вполне нормальный характер.

Маниковский принял предложение продолжить военную службу и был освобожден из-под ареста. Он служил в Красной армии начальником Главного архивного управления, потом занимался армейским снабжением. Во время служебной командировки в 1920 году его сбросили с поезда, и он погиб.

Марушевского тоже освободили. Он попросил Потапова выхлопотать у Подвойского разрешение для него провести два месяца в санатории в Финляндии, чтобы «оправиться от того сильного нервного потрясения», которое он испытал в связи со своим арестом. Подвойский разрешил. Марушевский не вернулся.

В военном министерстве сократили почти тысячу должностей. Оставшиеся на службе, видимо, стали лояльнее к новой власти, хотя им было крайне трудно привыкнуть к советской системе.

Старший юрисконсульт военного министерства в апреле 1918 года принес Потапову на подпись запрос во ВЦИК с просьбой сообщить, на каком, собственно, основании существует эта организация? Старому юристу трудно было понять, что ВЦИК сам себя назначил высшим органом государственной власти Советской России.

Один из пограничников пожаловался заместителю наркома Склянскому опять же на то, что «какой-то ВЦИК» отменил распоряжение Петроградского окружного штаба о назначении пограничного командира на другую должность.

«Такая грубая невежественность, — пишет Потапов, — привела товарища Склянского в понятное бешенство, и Эфраим Маркович резко разъяснил заявителю, чем является для РСФСР «какой-то» ВЦИК»…

Генерал-лейтенант Потапов возглавлял генштаб с ноября 1917-го по май 1918-го.

После Гражданской войны бывшего генерала Потапова активно использовали в знаменитой операции «Трест», которую проводила советская контрразведка.

В 1924 году Потапова командировали за границу — в Берлин, Варшаву, Париж. Как говорилось в приказе члена Реввоенсовета (и недавнего заместителя председателя ВЧК) Иосифа Станиславовича Уншлихта, «для подбора вышедших после войны французских, немецких, английских, итальянских и польских военных изданий для библиотеки наркома».

В реальности Потапов, выполняя задание чекистов, выдавал себя за активного участника подпольной монархической организации, которая будто бы готовила в стране военный переворот и нуждалась в помощи белой эмиграции и иностранных разведок.

Из всех, кто участвовал в этих играх, генерал Потапов чуть ли не единственный, кто умер своей смертью, — он скончался в феврале 1946 года. Остальных уничтожили. Руководителя операции «Трест» Артура Христиановича Артузова (Фраучи) расстреляли в 1937-м. Его дядю, Михаила Сергеевича Кедрова, старого друга Потапова, — в 1941-м…

Семинарист славно играл на барабане

Николай Ильич Подвойский родился 2 февраля 1880 года в селе Чаусы Стародубского уезда Черниговской губернии. Мать — Ольга Акимовна Павловская — происходила из семьи священнослужителя. Отец, Илья Михайлович, был сельским учителем, потом предпочел перейти в священнослужители.

Биограф Подвойского, автор книги о нем в серии «Жизнь замечательных людей» и более поздних публикаций, Николай Степанов считает, что Ильей Михайловичем руководили чисто житейские соображения: большую семью (четверо сыновей и трое дочерей) прокормить на учительскую зарплату трудновато. Священнослужители все же жили лучше.

В частности, юный Николай Подвойский, как сын священника, бесплатно учился в духовном училище Нежина и в Черниговской духовной семинарии.

Одаренный от рождения, с хорошим слухом и голосом, Николай Ильич играл на скрипке, неплохо пел. В семинарском оркестре играл на барабане. Подрабатывал репетиторством, потом устроился помощником регента архиерейского хора мальчиков Троицкого монастыря.

Из семинарии его исключили за связь с социал-демократами и участие в недозволенной деятельности. Более того, его вообще попросили уехать из Чернигова. Подвойский выяснил, что недоучившихся семинаристов принимают в Демидовский юридический лицей в Ярославле, куда и отправился.

Потом мать все-таки добилась разрешения, и он съездил в Чернигов, чтобы сдать семинарские экзамены. Так что, в отличие от недоучившегося семинариста Сталина, Николай Ильич в конце концов прошел полный курс богословия. Но посвятить себя служению Богу он все равно не захотел.

В Ярославле в 1901 году Николай Ильич вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и стал, как раньше говорили, профессиональным революционером.

Подвойский и здесь тоже организовал «Хор малороссийских студентов» — сначала чтобы заработать, потом, когда начались публичные выступления, часть заработанных денег шла в партийную кассу.

В Ярославле Подвойский познакомился с социал-демократом Михаилом Сергеевичем Кедровым, который со временем возглавит Военный, а затем и Особый отдел ВЧК. Они вместе поселились в пансионе, а их соседом оказался агроном губернского земства Александр Августович Дидрикиль. Он был старше молодых людей, проникся к ним дружескими чувствами, предложил Подвойскому место статистика в земстве, чтобы Николай Ильич мог подработать.

Александр Августович познакомил молодых людей со своими многочисленными и весьма привлекательными сестрами.

Одна из них вышла замуж за швейцарца Фраучи; их сын Артур Фраучи после революции сменит имя и фамилию и превратится в Артура Христиановича Артузова и станет известным чекистом — благодаря своему дяде Михаилу Кедрову, которой женился на Ольге Дидрикиль.

А Николай Ильич влюбился в младшую из сестер Нину, блондинку с голубыми глазами. Они пройдут вместе через всю жизнь. Николая и Нину объединила не только взаимная симпатия, но и политические взгляды и революционные идеи.

Из этой пары Нину Августовну арестовали первой, в 1903 году, и выслали в Нижний Новгород. Но заботливый брат исхлопотал разрешение взять ее на поруки, и она вернулась в Ярославль, где находилась под надзором полиции, что не помешало ей заниматься революционной деятельностью. В полицейских документах Нина Дидрикиль проходила под кличкой Резвая.

В 1904-м и Подвойского и Нину ввели в состав Ярославского комитета РСДРП.

Начальник Ярославского охранного отделения ротмистр В.М. Немчинов, пытаясь избавиться от самых активных бунтовщиков, в разгар первой революции, летом 1905 года, попросил Нину уехать из города. Она осталась и перешла на нелегальное положение, жила у своей сестры Ольги Августовны.

В охранном отделении ярославской полиции сохранилась и характеристика самого Подвойского, написанная осенью 1905 года:

«Подвойский принадлежал к числу членов «Северного комитета РСДРП» и, являясь одним из выдающихся руководителей ярославской организации той же партии, принимал активное участие во всех революционных выступлениях, имевших место в Ярославле в октябре 1905 года.

На устроенном 13 октября 1905 года митинге у Московского вокзала, на коем присутствовало более 1500 забастовавших рабочих, Подвойский произнес речь, в коей призывал рабочих к вооруженному восстанию. Того же числа Подвойский был арестован, но на следующий день освобожден вследствие предъявленного депутацией от митинга, имевшего место 14 октября в здании лицея (на митинге было свыше 3000 человек), требования о немедленном освобождении студента Подвойского.

16 октября в помещении лицея состоялся более многочисленный митинг (свыше 5000 человек)… На этом митинге в числе ораторов выступал также и Николай Подвойский, произнесший революционную речь…»

14 октября 1905 года Подвойского задержала полиция. Социал-демократы провели митинг в его защиту. Трогательно пел его хор. Власти чувствовали себя настолько неуверенно, что через день Николая Ильича выпустили. Но впереди его ждали более серьезные испытания.

19 октября во время демонстрации он был избит участниками контрдемонстрации из числа черносотенцев. Подвойский получил серьезные травмы и нуждался в медицинской помощи. Его пытались укрыть у знакомых, но безуспешно. Арестовали и Николая Ильича и Нину Августовну. Нину приговорили к пятилетней ссылке в Тобольскую губернию. Подвойского — к пятилетней ссылке в Якутию.

Но времена были не худшие. Протесты общественности, возмущенной арестом тяжело раненного человека, привели к желанному результату. В марте 1906 года Подвойскому из гуманных соображений разрешили в сопровождении сестры милосердия выехать за границу на лечение. Причем в роли медсестры его сопровождала Нина, которой сделали паспорт на чужое имя.

Он лечился в Германии, потом они перебрались в Швейцарию, где в Берне зарегистрировали брак. Подвойский изучал немецкий и слушал лекции в местном университете.

В конце 1907 года они вернулись в Россию. Подвойский работал в петербургской организации большевиков, занимался изданием партийной литературы. В апреле 1908 года он вновь был арестован, как и его старый друг Михаил Кедров.

Они оба получили по три года тюрьмы. Отбывая срок, Подвойский читал военную литературу, что ему очень пригодится в будущем, и пытался симулировать нервную болезнь. Это у него не очень получалось, но все равно по состоянию здоровья в июле 1910 года он был выпущен из тюрьмы.

В январе 1911 года Николай Ильич уехал в Баку, но вскоре получил возможность вернуться в столицу. Он участвовал в выпуске большевистских газет, помогал фракции социал- демократов в Государственной Думе. А официально его устроили секретарем больничной кассы Путиловского завода.

В ноябре 1916-го он вновь был арестован. В феврале 1917-го его приговорили к ссылке в Сибирь. Причем перед дальней дорогой его любезно отпустили на три дня домой — собрать вещи. Но поездка за казенный счет в Сибирь отменилась по причине Февральской революции.

Теперь уже Подвойский мог полностью отдаться партийной работе.

31 марта 1917 года была образована Военная комиссия при Петербургском комитете РСДРП, «Военка», — с задачей вести пропагандистскую работу в войсках. Председателем избрали Подвойского. В военной организации большевиков состояли будущий главком Крыленко, будущие члены Реввоенсовета Республики Владимир Иванович Невский (настоящее имя Феодосий Иванович Кривобокое), химик по профессии, и Константин Алексеевич Мехоношин, служивший в армии рядовым.

Подвойский никогда военной формы не носил, но удивляться его назначению не приходится — военных среди большевиков вообще было немного.

С 16-го по 23 июня 1917 года проходила Всероссийская конференция фронтовых и тыловых военных организаций большевиков. Конференция избрала Всероссийское бюро военных организаций при ЦК, в которое вошли и Подвойский, и его друг Кедров. Михаил Сергеевич окончил медицинский факультет Бернского университета, но успел повоевать в царской армии.

Подвойский принял активное участие в июльских событиях 1917 года в Петрограде, которые Временное правительство расценило как попытку мятежа, и вынужден был скрываться. Военная организация большевиков под страхом уголовного преследования со стороны Временного правительства прекратила свое существование…

Рабоче-крестьянская Красная армия

27 ноября 1917 года Подвойский был назначен председателем коллегии Народного комиссариата по военным делам. Крыленко и Антонов-Овсеенко назначались народными комиссарами по военным делам. Заместителями наркомов были назначены Кедров, Мехоношин, Склянский, Легран.

Какие были главные проблемы? Отпустить солдат домой — Кедрова утвердили комиссаром по демобилизации старой армии, а также прекратить выпуск вооружений и боеприпасов.

26 декабря 1917 года Подвойский на заседании Военной организации при ЦК представил план создания трехсоттысячной добровольческой армии, в которую будут принимать не только рабочих, но и крестьян.

15 января Совнарком принял декрет о создании Рабоче- Крестьянской Красной армии на добровольных началах и учредил Всероссийскую коллегию по организации и формированию РККА:

«На указанную коллегию возлагается направление и согласование деятельности местных областных и краевых организаций по формированию, учету вновь формируемых боевых единиц, руководство формированием и обеспечением новой армии вооружением и снабжением, санитарно-медицинская помощь, финансовое заведование, разработка новых уставов, инструкций и т. д.»

В коллегию вошли Подвойский (председатель), Крыленко, Мехоношин, Валентин Андреевич Трифонов, член Главного штаба Красной гвардии Петрограда (и отец общеизвестного писателя Юрия Трифонова), и Константин Константинович Юренев, которому поручили вести политическую работу в армии.

Подвойский представил на заседании Совнаркома проект декрета о создании новой армии, который после доработки был одобрен:

«Совет Народных Комиссаров постановляет организовать новую армию под названием «Рабоче-Крестьянская Красная армия» на следующих основаниях:

1. Рабоче-Крестьянская Красная армия создается из наиболее сознательных и организованных элементов трудящихся классов.

2. Доступ в ее ряды открыт для всех граждан Российской Республики не моложе 18 лет… Для вступления в ряды Красной армии необходима рекомендация: войсковых комитетов или общественных демократических организаций, стоящих на платформе Советской власти, партийных или профессиональных организаций или, по крайней мере, двух членов этой организации. При вступлении целыми частями требуется круговая порука всех и поименное голосование».

Первоначально предполагалось, что каждый вступающий в Красную армию берет на себя обязательство прослужить не меньше полугода. Никто еще не знал, что предстоит долгая и кровавая Гражданская война.

Вместо прежней военной присяги составили текст торжественного обещания, которое давали красноармейцы:

— Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской армии. Перед лицом трудящихся классов России и всего мира я обязуюсь носить это звание с честью, добросовестно изучать военное дело и как зеницу ока охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения…

Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона.

В декрете оговаривалась и материальная сторона военной службы:

«1. Воины Рабоче-Крестьянской Красной армии состоят на полном государственном довольствии и, сверх всего, получают 50 рублей в месяц.

2. Нетрудоспособные члены семей солдат Красной армии, находившиеся ранее на их иждивении, обеспечиваются всем необходимым по местным потребительным нормам, согласно постановлений местных органов Советской власти…»

Летом 1918 года одиноким красноармейцам стали платить сто пятьдесят рублей, семейным — на сто рублей больше.

Вопрос о деньгах был важным. Инфляция съедала любую прибавку. Командующий войсками Московского военного округа Николай Иванович Муралов вспоминал, как в начале 1918 года приехал в Петроград просить у наркомвоен Подвойского денег для выплаты жалованья солдатам округа.

Тогда еще бойцам платили пять рублей в месяц. Московский Совет постановил увеличить жалованье до пятидесяти.

Вопрос обсуждался на Совнаркоме. Подвойский поддержал просьбу москвичей, объяснял, что солдатам надо хорошо платить. Наркомат финансов возражал, ссылаясь на недостаток средств в казне. И Совнарком поддержал финансистов, а не военное ведомство. Деньги пока что добывались одним путем.

13 декабря 1917 года народный комиссар по военным делам Подвойский подписал приказ красногвардейскому отряду о занятии одного из банков:

«14 декабря с. г. в 10 час. 15 мин. с отрядом в 125 чел. занять Петроградский местный коммерческий банк, находящийся на Невском проспекте, д. 58.

1. Занять все входы и выходы.

2. Обезоружить охрану в вестибюле, при кассе.

3. Поставить караул у касс, кладовых, в главном операционном зале и обеспечить безопасность ящиков.

4. Расположить караул во всех местах.

5. Вывесить объявление о закрытии банка до завтра, то есть на один день.

6. Вызвать всех директоров, главного кассира и главного артельщика.

7. Потребовать сдачи ключей комиссару по его указанию.

8. Устроить общее собрание служащих с комиссаром.

9. В случае отказа сдать ключи и дела принять меры для отобрания их и не выпускать никого из здания впредь до распоряжения комиссара.

10. Подготовить все необходимое для функционирования банка на другой день.

11. Оставить сильную охрану, внутреннюю и внешнюю; об исполнении донести в штаб — Мойка, 67».

Что мы празднуем 23 февраля?

Декрет о создании Рабоче-Крестьянской Красной армии Ленин подписал 28 января 1918 года. Подвойский и предлагал считать этот день праздником Вооруженных сил Советской России. Но днем рождения Красной армии сделали 23 февраля.

В сталинские времена считалось, что в этот день в 1918 году красноармейцы одержали первую победу над наступавшими немецкими войсками под Нарвой и Псковом.

В «Кратком курсе истории ВКП(б)», который редактировал лично Сталин, написано: «Немецким оккупантам был дан решительный отпор. Их продвижение было приостановлено. День отпора войскам германского империализма — 23 февраля — стал днем рождения молодой Красной армии».

Но «Краткий курс» весьма ненадежный с точки зрения познания исторической истины документ. Даже сам нарком обороны Климент Ворошилов еще в 1933 году в «Правде» выражал сомнение: «Кстати сказать, приурочивание празднества годовщины РККА к 23 февраля носит довольно случайный и трудно объяснимый характер и не совпадает с историческими датами».

Разрозненные отряды красногвардейцев, моряков-балтийцев и остатки старой армии действительно сопротивлялись наступавшим немцам под Псковом и Нарвой, но отстоять оба города не сумели.

23 февраля 1918 года начались бои в нескольких километрах от Пскова. 1-й и 2-й красноармейские полки отступали, мужественно сопротивляясь. Город немцы взяли только 28 февраля. Бои под Нарвой начались 3 марта, на следующий день немцы вошли в город.

А праздником этот день стал потому, что 23 февраля 1919 года был проведен сбор подарков для Красной армии. Вернее, первоначально собирались провести это мероприятие в первую годовщину ленинского декрета о создании РККА, то есть 28 января. Но газета «Правда» оповестила:

«Устройство Дня Красного подарка по всей России перенесено на 23 февраля. В этот день по городам и на фронте будет организовано празднование годовщины создания Красной Армии, исполнившейся 28 января».

Широко проведенное и описанное во всех газетах мероприятие запомнилось надолго. В дальнейшем этот день и превратился в праздник Рабоче-Крестьянской Красной армии.

После появления декрета о создании Красной армии Подвойский со свойственной ему энергией взялся за организацию добровольческих отрядов, но это было, пожалуй, последнее, что он успел сделать на посту наркома по военным делам.

Положение Советской Республики сильно ухудшилось. Враги советской власти множились на глазах, и все они брались за оружие. В ситуации начинающейся войны Ленин принял решение сменить военное руководство и поручить это дело Троцкому.

Николай Ильич Подвойский, как и Крыленко, лишился своей должности. Впрочем, его отставку оформили как уход по собственной инициативе.

13 марта 1918 года появилось постановление Совнаркома:

«Товарища Подвойского согласно его ходатайству от должности народного комиссара по военным делам освободить».

Он потерял и пост председателя Военной организации при ЦК партии, которая была ликвидирована. 16 марта 1918 года члены «военки» провели прощальное заседание. Военного отдела в партии не было. Все военные полномочия отходили к наркомвоенмору Троцкому, который руководил и политической работой в армии.

Еще 20 октября 1917 года Военно-революционный комитет при Петроградском Совете создал институт военных комиссаров, которые должны были представлять в воинских частях советскую власть, контролировать действия военных специалистов и следить за тем, чтобы они не перебегали к врагу.

Троцкий так и писал в 1918 году: «Комиссары ставятся у нас в первую голову для наблюдения за командным составом. Если командир перебежал, виноват комиссар, и в боевой обстановке он за это отвечает головой».

Но многие военкомы не доверяли бывшим офицерам и стали вмешиваться в чисто военные дела.

8 апреля 1918 года при Высшем военном совете было образовано Всероссийское бюро военных комиссаров. Председателем бюро назначили Константина Константиновича Юренева. Бюро должно было руководить всей политической работой на фронте и в тылу. Профессиональный революционер Юренев после очередного ареста в 1916 году был мобилизован в армию и отправлен в 26-й запасной пехотный батальон. Но служить будущий член Реввоенсовета Республики не захотел и через полторы недели бежал из казармы. Однако и этот скромный военный опыт сочли полезным, когда в сентябре 1917 года поручили Юреневу формировать в Петрограде отряды Красной гвардии и даже сделали начальником главного штаба. После Гражданской войны Юренева перевели на дипломатическую работу: полпред в Бухаре, Латвии, Чехословакии, Италии, Персии, Австрии, Японии, Германии. В 1937-м Сталин приказал его расстрелять…

Николая Подвойского оставили членом коллегии наркомата по военным и морским делам и в порядке компенсации 19 марта включили в состав Высшего военного совета, который возглавил Троцкий. Высший военный совет существовал до 2 сентября, когда образовали Революционный военный совет Республики, в котором Подвойский состоял до лета 1919 года.

Главный военный инспектор

Без работы Подвойского не оставили. Специально ради него 24 апреля 1918 года Троцкий подписал приказ об образовании Высшей военной инспекции. Это было достаточно самостоятельное учреждение, чья задача состояла в том, чтобы следить за созданием военных комиссариатов по всей стране и контролировать призыв в армию. Инспекции поручили заниматься формированием новых частей и обучением новобранцев.

Председателем инспекции назначили Подвойского, его заместителем — Константина Алексеевича Мехоношина.

Мехоношина в декабре 1915 года призвали в царскую армию рядовым. После Февральской революции он был членом Всероссийского бюро военных организаций и членом президиума солдатской секции Петроградского Совета.

В ноябре 1917-го его утвердили заместителем «народного комиссара по военным делам по общему управлению Военным министерством». Но в наркомате его скоро заменил Склянский. А Мехоношин работал в Высшей военной инспекции, воевал на Южном, Каспийско-Кавказском и Западном фронтах. Его жена, Вера Леонидовна Павлова, начальник политотдела 11-й армии, весной 1919-го умерла в Астрахани от тифа.

В инспекции у Подвойского работали царский офицер Борис Михайлович Шапошников, будущий маршал и начальник генштаба, и Генрих Григорьевич Ягода, будущий генеральный комиссар государственной безопасности и нарком внутренних дел.

Подвойский сразу двинулся по стране. В приказе наркомата о его первой командировке значилось:

«Член коллегии Народного комиссариата по военным делам и член Высшего военного совета тов. Н.И. Подвойский командируется для производства инспектирования во всех местностях Российской Советской Федеративной Республики всех воинских частей и органов управления Рабоче-Крестьянской Красной Армии — для выяснения постановки дела организации, формирования, всеобщего обучения, боевой подготовки, всех видов снабжения, а также степени соответствия руководящих органов управления и должностных лиц армии в выполнении ими возложенных на них задач.

Тов. Н.И. Подвойскому предоставляется право самостоятельного разрешения всех вопросов, связанных с инспектированием армии, и издания относящихся сюда приказов и постановлений за своею личною подписью».

Если это было необходимо, Подвойский без колебаний пользовался данными ему широкими правами.

Первую остановку главный военный инспектор совершил в Курске, где власть была в руках анархистов, разогнавших местный Совет. Познакомившись с обстановкой, Николай Ильич издал суровый приказ:

«За неподчинение Советской власти, за антисемитизм, пьянство, ночные налеты приказываю у отряда военных моряков отобрать оружие и военное имущество, принадлежащее РСФСР, и предать всех суду революционного трибунала».

Объезжая Россию, Подвойский распространял воззвания. Одно из них, написанное 29 июля 1918 года в городе Борисоглебске, сохранилось, Подвойский подписывался так: «Народный комиссар по военным делам, член Высшего военного совета». Вот текст воззвания:

«Руководимые наймитами немцев, генералами Красновым и Дудаковым, банды казаков восстали против русских рабочих, крестьян и трудовых казаков.

Цель Краснова — посадить царя и вернуть помещикам землю. В местностях, куда приходят эти банды, царят произвол, насилие, грабежи и убийства. Никому, особенно иногороднему населению, не дается казаками пощады. Сжигаются дома и села, отнимается хлеб, все мужское население мобилизуется и сгоняется на фронт, на верную гибель.

Население тех мест, куда приближаются банды разбойников, бежит в панике. Волна беженцев расстраивает железные дороги и уничтожает запасы продовольствия. Все это, безусловно, отразится на вас, граждане Борисоглебска и Борисоглебского уезда, и принесет вам непоправимый ущерб.

Крестьяне! Казаки отнимут у вас тот урожай, который вы сейчас собираете.

Все должны стать, как один, на защиту Республики!

Все под ружье!

Не отдавайте бандам Краснова урожая!

Не теряя ни минуты, обучайтесь военному делу с утра до ночи!

Напряжение всех сил даст нам победу.

Товарищи саперы, кавалеристы, пулеметчики, артиллеристы, все бывшие унтер-офицерские чины, идите охотниками и помогите Республике создать и обучить полки.

Вы сейчас особенно нужны для обороны.

Придите со своими познаниями на помощь власти рабочих и крестьян.

Да здравствует Социалистическая Республика!»

Подвойский, находившийся на Южном фронте, оказался вовлеченным в царицынский конфликт, который положил начало вражде между Троцким и Сталиным. Первоначально Николай Ильич уверял, что это он рекомендовал бывшего генерала Павла Павловича Сытина на должность командующего фронтом, и очень хвалил его за распорядительность. Но после общения с находившимся в Царицыне Сталиным, который убирал бывших офицеров со всех постов и не хотел подчиняться Троцкому и Реввоенсовету Республики, изменил свою точку зрения и, вернувшись в Москву, написал на имя Троцкого свои соображения по поводу конфликта.

Подвойский рекомендовал Троцкому:

«1) должно отозвать от командования Сытина, 2) в отступление от принятой Реввоенсоветом Республики инструкции потребовать выставления реввоенсоветом Южфронта кандидата на должность командующего на условиях подчинения первого всем решениям коллегии, предоставив, таким образом, командование армиями Южного фронта самому Реввоенсовету в лице тт. Сталина, Минина и Ворошилова и возложив на весь Реввоенсовет всю тяжесть ответственности за операции на этом фронте».

Подвойский перешел в лагерь Сталина, что впоследствии спасло ему жизнь, но окончательно поссорился с Троцким.

Председатель Реввоенсовета и без того недолюбливал своего предшественника, считая его неумелым организатором, склонным к гигантомании.

Троцкий писал о Подвойском:

«Лицом к лицу с любой практической задачей он органически стремится вырваться за рамки ее, расширить план, вовлечь всех и все, дать максимум там, где достаточно и минимума. На гиперболичности плана можно без труда найти отпечаток его духа».

Подвойский постоянно пытался увеличить подведомственный ему аппарат в центре и на местах, что раздражало Троцкого — в условиях войны люди нужны были на фронте, а не в тыловых комиссариатах и комиссиях.

Троцкий не доверял и информации о ходе призыва, поступавшей от Подвойского, который отвечал за мобилизацию. В его докладах Красная армия росла не по дням, а по часам, в то время как штабные работники располагали куда меньшими цифрами.

Подвойский постоянно жаловался на Троцкого:

«За последнее время к Высшей военной инспекции обнаружилось самое непозволительное отношение со стороны председателя Реввоенсовета, его заместителя и Реввоенсовета в целом, а вслед за сим такое же отношение позволяют себе выражать и руководители некоторых центральных учреждений».

Пытаясь выйти из подчинения Троцкого и мечтая о полной самостоятельности, Подвойский задумал вывести Высшую военную инспекцию из состава Реввоенсовета и превратить ее в общегосударственный контрольный орган, который подчинялся бы только ВЦИК. Это поставило бы Подвойского на один уровень с Троцким.

Для начала Николай Ильич провел инспекцию наркомата путей сообщения и наркомата продовольствия по вопросам снабжения Красной армии, что весьма не понравилось другим наркомам и удивило Троцкого со Свердловым.

Подвойский направил Ленину «Записку о превращении ВВИ в Верховную Инспекцию при Совете Рабоче-Крестьянской Обороны».

Но Ленина эта идея не вдохновила, да и Подвойского он не видел в столь ответственной роли. Наркомат государственного контроля будет создан, но во главе встанет не Подвойский, а сам Сталин.

Видя маневры излишне активного Подвойского, Троцкий решил командировать его подальше от Москвы.

2 января 1919 года председатель Реввоенсовета, который на своем поезде постоянно перемещался по фронтам, прислал Ленину и Свердлову телеграмму:

«Ввиду необходимости обеспечить единство военной организации члены украинского правительства ходатайствуют о назначении тов. Подвойского украинским комиссаром по военным делам. Прошу в этом смысле решения ЦК партии…»

Ленин и Свердлов согласились. Причем самого Николая Ильича никто заранее не поставил в известность.

30 января на заседании Совнаркома удивленный и обиженный Подвойский написал записку Ленину:

«Владимир Ильич!

Я сегодня прочитал в «Правде», «всем, всем, всем…» объявляется, что некий Подвойский вместе с неким Межлауком назначены наркомвоен Украины. По нескромности предполагаю, что радио имеет в виду меня. Может быть, Вы удовлетворите мое естественное любопытство?»

Ленин ответил крайне холодно:

«Видимо, Вас, я знаю только, что Вас просили. Справьтесь у Свердлова».

Неудовлетворенный ответом Подвойский написал новую записку:

«Я знаю тоже, что просили меня — и Пятаков, и Раковский. Но я сказал обоим, что я член Коммунистической партии и мною распоряжается ЦК. Но мне неизвестно постановление ЦК о командировании меня на Украину. Вы полагаете, что я должен ехать на Украину? Если да, то на короткое время или для длительной работы? Может быть, Вы разрешите переговорить мне не только с т. Свердловым, но и с Вами, и в положительном случае, — когда могу с Вами переговорить?»

Ленин встречаться с Подвойским не пожелал и ответил демонстративно коротко:

«Со мной бесполезно, ибо я не знаю.

Свердлов даст справку, было (решение) или еще нет».

Большой аппарат

Яков Михайлович Свердлов, который и председательствовал во ВЦИК, и руководил секретариатом ЦК партии, без проволочек оформил назначение.

30 января 1919 года Подвойский был назначен народным комиссаром по военным и морским делам Украинской Советской Социалистической Республики.

10 февраля Николай Ильич специальным поездом выехал на Украину. Причем он прихватил с собой двести (!) работников, чтобы сформировать аппарат республиканского наркомата. Появление такого количества варягов, разумеется, вызвало нескрываемое раздражение руководящего состава украинских коммунистов, справедливо полагавших, что в местных делах они разбираются не хуже москвичей.

Его заместителем в республиканском наркомате стал Валерий Иванович Межлаук.

Подвойский, охваченный административным пылом, сразу потребовал дополнительных полномочий. Но в украинской верхушке и так шла непрекращающаяся борьба за власть. Раздраженный Яков Свердлов ответил Подвойскому телеграммой:

«Полномочия Ваши заранее определены украинским правительством назначением Вас военком. Особых полномочий не требуется. Раковскому дана мною телеграмма о создании условий, благоприятствующих Вашей работе».

Христиан Георгиевич Раковский был в те годы председателем Совнаркома Украины.

Главная задача Подвойского состояла в том, чтобы провести мобилизацию и пополнить части Южного и Украинского фронтов. Южный фронт противостоял Деникину.

Подвойский формировал аппарат наркомата, создавал сеть военкоматов, занимался призывом. Он обещал сформировать армию за пять дней. Но мобилизация продвигалась плохо, люди не шли в армию, когда их сгоняли на мобилизационные пункты — сбегали.

Он сообщал в Москву, что формирование идет полным ходом, а готовых частей не было. Распоряжения помочь Южному фронту не выполнялись. Даже Антонов-Овсеенко жаловался, что нарком Подвойский создал «гигантский аппарат», но работа шла из рук вон плохо.

17 мая 1919 года Троцкий из Харькова телеграфировал в Москву о тяжелом положении на Украинском фронте и предложил ликвидировать фронт и отстранить Подвойского от руководящей деятельности. Ленин сразу согласился.

21 мая он телеграфировал Троцкому:

«По сообщению из Украины, многие безобразия там производятся деятельностью Подвойского. Рузер, Ломов и другие утверждают, что девять десятых безобразий происходит от его распоряжений, вмешательства во всякие дела, потворства захватам, незаконным конфискациям, распущенности и т. д.

Если сообщения эти хоть сколько-нибудь соответствуют действительности, в чем я почти не сомневаюсь, то настаивайте со всей энергией на немедленном удалении Подвойского и его сотрудников».

28 мая пленум ЦК партии большевиков принял постановление: «Каждую минуту промедления военной помощи Южфронту со стороны Украины считать преступлением, за которое несут полную ответственность Антонов-Овсеенко и Подвойский».

Существование отдельных вооруженных сил Советской Украины было данью политической необходимости: показать, что российские большевики признают самостоятельность Украины. Но в разгар Гражданской войны эта разобщенность была вредной.

Троцкий предложил ввести «единое командование над армиями как России, так и дружественных социалистических республик». ЦК его поддержал.

1 июня 1919 года ВЦИК принял постановление «Об объединении военных сил советских республик: России, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии».

Республиканские военные формирования были влиты в состав единой Красной армии, территория республик рассматривалась как обычные военные округа. Республиканские органы военного управления, в том числе украинский наркомат по военном и морским делам, подлежали расформированию.

Адольф Иоффе, назначенный членом Совета Обороны и наркомом госконтроля Украины, писал 30 июня 1919 года Троцкому и Ленину:

«ЦК постановил, что в военном (и других) отношении Украина подчиняется России. Это значит, что в дальнейшем положен предел прожектерству Подвойского и преступно легкомысленному устремлению Укрправительства на Галицию и Румынию и что впредь украинский наркомвоен делает только то, что ему предписывает Москва. Это я приветствую. Но если округа непосредственно подчиняются фронтам, а наркомвоен все же остается, то получается неразбериха. Кто проводит мобилизацию? Кто формирует тыловые части, которые пора, наконец, формировать? Кому, наконец, должны мы, политики, содействовать, ибо фронт от нас требует одного, а наркомвоен другого?

Нужно либо уничтожить наркомвоен, назвавши просто для декорума одного из окрвоенкомов наркомвоен, или же нужно, чтобы фронты и Реввоенсовет Республики давали свои приказы наркомвоен, который за проведение их ответственен и относительно которого мы знаем, что он получил такое-то задание…»

Ленин хотел вообще убрать Подвойского. Троцкий не был так кровожаден, тем более что за Николая Ильича вступился авторитетный член ЦК Адольф Иоффе.

Недовольный заступничеством Ленин телеграфировал Иоффе:

«Я считаю преступлением с вашей стороны, что вы уговорили Троцкого оставить Подвойского. Ни одно обещание не исполняется…»

Вопрос о судьбе Подвойского и о сохранении украинского наркомата по военным и морским делам рассматривался в августе 1919-го на заседании политбюро и оргбюро. Запросили и мнение Сталина.

Тот ответил, что. «считает присутствие тов. Подвойского ущербом для дела и находит необходимым его пребывание в Москве. Относительно украинского наркомвоена — ничего не имеет против его сохранения, но только с тем, чтобы роль его была сведена к роли окружвоенкома. Для успокоения тыла — принятие репрессивных жестоких мер».

Подвойского лишили всех высших должностей, в июле 1919-го вывели из состава Реввоенсовета Республики и в конце августа отозвали в Москву.

Кадровая армия или милиция?

В сентябре 1919 года Николаю Ильичу подыскали новую работу — назначили начальником Главного управления военными учебными заведениями. Но он не успел этим заняться, потому что в октябре его отправили в Петроград членом РВС спешно формируемой 7-й армии для борьбы с наступавшими войсками Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича.

Юденич прославился в Первую мировую умелым командованием Кавказским фронтом. С января 1919-го он пытался сформировать белые части на территории Финляндии. Адмирал Колчак назначил его главнокомандующим войсками на северо-западе России. Осенью 1919-го он пытался взять Петроград.

Но 7-я армия красных под командованием бывшего генерал-лейтенанта царской армии Дмитрия Николаевича Надежного 21 октября перешла в наступление и отбросила войска Юденича.

Генерал Надежный в 1918-м вступил в Красную армию, был начальником обороны Финляндского района, военным руководителем Уральского окружного комиссариата, в первой половине 1919-го командовал войсками Северного и Западного округов…

В начале января 1920 года Подвойского командировали на Кавказский фронт членом РВС 10-й армии, которая вела бои с войсками Деникина на Северном Кавказе.

В марте Николай Ильич вернулся в Москву. Ему подыскали новое дело.

Еще 22 апреля 1918 года появился декрет ВЦИК «Об обязательном обучении военному искусству», в соответствии с которым создавалась система военной подготовки боевых резервов Красной армии. В первую очередь военную подготовку должна была пройти молодежь допризывного возраста (пятнадцати — семнадцати лет). Так появился Всевобуч — Главное управление всеобщего военного обучения территориальных войск, оно входило в состав Всероглавштаба.

В ноябре 1919-го оргбюро ЦК приняло решение преобразовать Всевобуч в самостоятельное учреждение. Его и возглавил Подвойский.

Страну разбили на дивизионные, бригадные и полковые округа Всевобуча, а внутри территорию делили на батальонные, ротные и взводные участки. В каждом участке выделялись кадровые военные, которые не только занимались военным обучением населения, но и являлись костяком будущих частей, которые могли быть развернуты в случае мобилизации.

В состав Всевобуча включили и Части особого назначения (ЧОН) — это около ста тысяч человек. Части особого назначения формировали при партийных комитетах на основании постановления ЦК от 17 апреля 1919 года для борьбы с контрреволюцией и несения караульной службы на особо важных объектах. Они же использовались для подавления народных восстаний.

Подвойский был сторонником милиционной системы и на X съезде партии весной 1921 года обосновывал ее полезность.

Николай Ильич считал, что социалистической России нужно не регулярное профессиональное войско, а всенародная милиционная армия, которая в мирное время состоит только из кадрового командного состава. Рядовой состав проходит военную подготовку на краткосрочных учебных сборах и подлежит призыву только в случае военных действий. Главное преимущество системы — рабочий не отрывается от созидательного труда, существование большой армии не подрывает экономики страны.

Разрабатывать эту систему Подвойскому помогали герой Первой мировой войны бывший генерал Брусилов, а также старый знакомый бывший генерал Потапов, который руководил Военно-законодательным советом при Реввоенсовете, а потом перешел во Всевобуч.

Лозунг образования всенародной милиции полностью соответствовал марксистской теории. Но большинство военных, прошедших через Гражданскую войну, были категорически против. Они доказывали, что территориальная милиция не получит достаточной военной подготовки, отсутствие боеспособных частей не позволит надежно прикрыть границы, а в случае внезапной войны мобилизация окажется непозволительно долгой.

Профессиональные военные боялись остаться без дела — кем командовать, если солдаты появляются только во время коротких сборов?

Мнение военных возобладало над заветами Маркса и Энгельса. X съезд партии предложение Подвойского отверг.

В постановлении съезда по военному вопросу идея милиционной системы комплектования армии называлась «неправильной и практически опасной для настоящего момента». Красная армия в основе своей должна была остаться регулярной.

Тем не менее предусматривалась возможность формирования некоторых частей и на милиционной основе. Это не понравилось военным. Они нашли аргументы, способные произвести впечатление на руководителей партии и государства.

10 марта 1921 года Михаил Николаевич Тухачевский, будущий маршал, а тогда командующий 7-й армией, брошенной на подавление кронштадтского мятежа, обратился к Ленину с личным и секретным письмом:

«Глубокоуважаемый Владимир Ильич!

Я не могу не беспокоить Вас кое-какими соображениями относительно нашей вооруженной силы, имея в виду разрешение этого вопроса на X съезде.

Вопрос о милиционной системе пугает меня не только теоретически, но главным образом практически со всеми его последствиями.

Я лично считаю, что только коммунистическое общество позволит впервые после социалистической революции провести милиционную систему, оставляя вовсе в стороне вопрос о том, будет или не будет существовать «коммунистическое общество в капиталистическом окружении».

И конечно, на фактическое проведение милиционной системы никто у нас, кроме тов. Подвойского, не согласился бы, и потому, казалось бы, и беспокоиться не о чем.

Но в том-то и вся беда, что приходится беспокоиться и волноваться.

Уступая милиционному параграфу программы, многие, например тов. Смилга, отрицая проведение милиции, допускают и предлагают проведение ее в некоторых рабочих районах наряду с существованием Красной Армии.

Оставляя в стороне всю организационную непоследовательность и ненастойчивость такого решения, мне особенно странно и смешно слушать такие предложения сейчас, при выполнении моей пренеприятной задачи в Петрограде.

Если бы дело сводилось к одному восстанию матросов, то оно было бы проще, но ведь осложняется оно хуже всего тем, что рабочие в Петрограде определенно не надежны. В Кронштадте рабочие присоединились к морякам. На Западном фронте я также видел неважное настроение рабочих… Выборы большого числа меньшевиков в Смольненский городской Совет, забастовка в Клинцах и проч.

С таким настроением рабочих придется считаться во все время непоборенной разрухи и тяжелых усилий по хозяйственному строительству.

И если провести милицию в рабочем районе, даже в таком, как Петроградский, то никто не может гарантировать, что в тяжелую минуту рабочая милиция не выступит против Советской власти. По крайней мере, сейчас я не могу взять из Петрограда бригады курсантов, так как иначе город с плохо настроенными рабочими было бы некому сдерживать.

Что касается подавления восстаний, то здесь, конечно, для нашей Красной Армии громадная разница, бить ли матросов и кулаков или же рабочих.

А если бы рабочая милиция где-нибудь восстала против Советской власти? Вот потому меня и беспокоят эти фантазерства об экспериментах милиционной системы. Эти опыты никому не нужны, и их предлагают лишь из раболепства перед «милиционным параграфом».

Мне лично смешно, когда «милиционщики» рассчитывают на соответствие своей системы с экономическим мирным строительством. Но такого строительства не будет. Мы все время будем строить в военной обстановке. Из этого положения мы должны исходить. И для того, чтобы обеспечить социалистическое строительство в столь военное время, надо задаться небольшой армией, наиболее боеспособной, и мне кажется, что нам никакого дела нет до того, какая армия выгоднее в мирное время, так как такого времени у нас не будет.

Я очень извиняюсь за длинное изложение, но слишком меня волнуют все эти прожекты и эксперименты. Лучше держаться от этого греха подальше.

Эти эксперименты могут при случае поставить нашу Красную Армию против рабочей милиции, и тогда возможны всякие неустойки Красной Армии и всяческие последствия.

Еще раз извиняюсь за беспокойство.

С коммунистическим приветом Тухачевский».

Ленин, весьма встревоженный восстанием матросов и рабочих Кронштадта, вполне понимал и принимал доводы Тухачевского насчет того, как опасно давать оружие в руки рабочих. Но в отличие от будущего маршала, который верил в собственную армию, Ленин понимал, что в определенной ситуации и кадровые воинские части могут оказаться ненадежными. Можно ли, скажем, посылать Красную армию, сформированную из крестьянских сыновей, на подавление крестьянских восстаний?

Поэтому Ленин хотел иметь в своем распоряжении разные и не зависящие друг от друга силы — регулярную армию, Части особого назначения, войска ВЧК.

Но, учитывая соображения Тухачевского и других военных, милиционные части договорились создавать лишь в крупных промышленных центрах на основе «испытанных в боях кадров полевых частей с очищением их от неустойчивых элементов».

На основе решения ЦК от 24 марта 1921 года в состав милиционных частей включили «здоровые элементы территориальных кадров Всевобуча» и Части особого назначения, также подчиненные Подвойскому. В 1924—1925-м ЧОН расформируют, но к тому времени Николая Ильича окончательно устранят из военной сферы.

Здоровое отношение к телу

В роли руководителя Всевобуча Николай Ильич занимался еще и физкультурно-спортивной подготовкой допризывной молодежи. По всей стране строились простейшие спортивные площадки, стали проводиться состязания в разных видах спорта.

По приказу Подвойского не только юноши, но и девушки разделись, чтобы заниматься спортом. Первоначально девушки приходили на занятия в юбках. Подвойский распорядился, чтобы летом на тренировки и состязания юноши приходили в трусах, девушки — в трусах и легких блузах.

«Мне вспоминается лето 1920 года, — писал Подвойский. — На улицах города в тот год появились большие массы загорелой на солнце молодежи, занимавшейся в трусиках на спортплощадках. Я сообщил об этом Владимиру Ильичу, он сказал: «В народе нарождается правильное, более естественное, здоровое отношение к человеческому телу».

В августе 1920 года при Главном управлении всеобщего военного обучения создали Высший совет физической культуры. Председателем совета стал Подвойский.

22 июня 1921 года был создан Красный спортивный интернационал — объединение рабоче-крестьянских организаций физического воспитания. Председателем тоже избрали Подвойского. Спортинтерн объединял революционные спортивные организации разных стран. Николай Ильич первоначально возражал против состязаний с «буржуазными» спортсменами, но все же решили, что спорт выше политики и состязаться надо со всеми.

Полевой штаб Всевобуча находился на Воробьевых горах в большой даче, которая до революции принадлежала яхт- клубу. Это у Подвойского возникла идея превратить Воробьевы горы в спортивный центр Москвы. Причем спорт для него ассоциировался не с изнурительными состязаниями профессионалов, а с массовыми физкультурными праздниками, носящими театрализованный характер.

Подвойский нашел единомышленника в лице выдающегося режиссера Всеволода Эмильевича Мейерхольда, который искал новые формы театрального искусства, созвучные революционной эпохе.

Весной 1923 года Всеволод Эмильевич Мейерхольд поставил спектакль «Земля дыбом». Спектакль был о Гражданской войне. Когда на экране зажглась надпись — «Спектакль посвящается народному военному комиссару Льву Давидовичу Троцкому», то зал встал и зааплодировал.

Троцкий тоже пришел в театр с группой высших командиров Красной армии. Мейерхольд пытался соединить искусство с жизнью, поэтому во время спектакля на сцене появлялись броневики, грузовики с красноармейцами. И в какой-то момент увлеченный действием Троцкий встал и прошел на сцену.

Артисты расступились, и председатель Реввоенсовета произнес короткую, но оказавшуюся вполне уместной речь по поводу пятилетия РККА, Потом Троцкий вернулся в свою ложу, а спектакль продолжился, вспоминал присутствовавший на представлении художник Юрий Анненков.

Спектакль, посвященный Троцкому, Мейерхольду припомнят, когда будут закрывать его театр…

Захваченный идеями революции, Мейерхольд принял на себя обязанности руководителя театрального отдела Главполитпросвета и увлекся идеей массовых действ, соединения массового театрального действа с физической культурой.

Подвойский организовывал на Воробьевых горах рабочие гулянья. Играли военные оркестры, устраивались танцы. Вечером жгли костры. Знаменитая танцовщица Айседора Дункан, в которую влюбился Сергей Есенин, помогала Подвойскому ставить массовые спортивные танцы.

«Невольно в памяти встают замечательные зрелища — «массовые действа», которыми отмечались на площадях и стадионах все великие праздники, — писала в своих заметках популярная некогда актриса Рина Зеленая. — Они родились и с огромным энтузиазмом проводились под талантливым руководством Николая Ильича Подвойского».

Он привлек энтузиастов: актеров, режиссеров, спортсменов, любителей и профессионалов, — и в течение нескольких лет эти своеобразные спектакли собирали на Воробьевы (Ленинские) горы, где они проводились обычно, тысячи людей…

«Массовые действа» чем-то были похожи на карнавальные шествия: участникам раздавали простейшие костюмы — бумажные значки, шапки, колпаки, палки, и разыгрывался несложный сюжет, включавший гимнастические и акробатические упражнения, построения и перестроения, фигурную маршировку, эстафеты. Использовались даже какие-то элементы борьбы, различных игр.

«Массовые действа» в дальнейшем оказали определенное влияние на театр. Александр Яковлевич Таиров даже пригласил Николая Ильича Подвойского в художественный совет Камерного театра и писал ему:

«Ваше привлечение в состав совета вызвано тем, что Вы являетесь давнишним и горячим поборником и проводником искусства физкультуры и широких массовых представлений на открытом воздухе».

Потом противники этого начинания куда-то писали, на что-то жаловались, подмечая неизбежные во всем новом промахи и ошибки, началось угасание «массовых действ»…

Сталин его помиловал

Крайне неуважительно писал о Подвойском Борис Бажанов в своих «Воспоминаниях бывшего секретаря Сталина»:

«В правительственной верхушке имя Подвойского обычно сопровождалось эпитетом «старый дурак». Во время октябрьского переворота он входил в Петроградский военно-революционный комитет, руководивший восстанием. Благодаря этому он считал себя исторической фигурой.

Между тем по его глупости и неспособности выполнять какую-либо полезную работу власти всегда испытывали затруднение — куда его деть. Наконец нашли для него нечто вроде синекуры — начальником Всевобуча. Это было учреждение, занимавшееся военной подготовкой гражданского населения. Подвойский был очень ущемлен и обижен — он претендовал на ответственный руководящий пост.

Когда был создан Спортинтерн, Подвойского поставили во главе и этим несколько удовлетворили его самолюбие».

Вероятно, у сталинского помощника Бориса Бажанова были какие-то причины столь уничижительно изображать Подвойского. В принципе бажановские мемуары не самый надежный источник информации. Впрочем, возможно, он невольно воспроизводил презрительную интонацию, которая звучала в сталинском секретариате. Сам Сталин — в своем кругу, когда ему не надо было притворяться — ни о ком хорошо не отзывался.

В его аппарате Подвойского не любили, как и вообще всех старых большевиков. В глазах Сталина они были виноваты уже хотя бы потому, что так поздно разглядели его таланты…

Что касается понятного желания Подвойского возвеличить свою роль в истории, то больше всего этому способствовали массовые репрессии и тотальное переписывание истории, которое началось после изгнания Троцкого.

Когда имя Льва Давидовича исчезло из истории Красной армии и Гражданской войны, на первый план выдвинулись его противники, оппоненты и просто обиженные им люди.

Подвойский терпеть не мог Троцкого, который давно хотел выставить его из армии, потому что считал неумелым руководителем. В январе 1922 года Николай Ильич написал письмо Сталину как секретарю ЦК:

«Целесообразно ли и в интересах ли партии и военного строительства, чтобы я ушел из военного дела, не участвовал в нашем военном деле, основы которого заложил и в котором специализировался на учебной работе, и притом в период, когда система Всевобуча и милиционной организации Вооруженных Сил становится в основу нашего военного дела, становится краеугольным камнем организации Вооруженных Сил РСФСР и когда дело физической культуры (связанный с нею Спортинтерн), заложенное Всевобучем и руководимое мною с его Высшим и местными Советами физической культуры, пока более всего связано с военным строительством?

Я не могу дать партии больше, чем могу, но я не хочу давать ей меньше, чем могу. Поэтому необходимо устранить все, что мешает мне дать партии столько, сколько я могу, и так, как я могу».

Но Троцкий не хотел оставлять Подвойского в военном ведомстве. В июне 1922 года решением оргбюро ЦК Подвойский получил полуторамесячный отпуск для лечения в Германии. Пока он отсутствовал, Реввоенсовет Республики принял решение включить Всевобуч в состав Штаба РККА.

Подвойский запротестовал, доказывая, что это приведет к разрушению всей системы допризывной подготовки молодежи. Он обратился к главкому Сергею Сергеевичу Каменеву и начальнику Штаба РККА Павлу Павловичу Лебедеву, которые склонны были согласиться с мнением Подвойского.

Но заместитель председателя Реввоенсовета Склянский считал, что передача всей допризывной подготовки молодежи Штабу РККА — разумное решение, позволяющее сконцентрировать всю работу в одних руках и сократить непомерно раздутый в годы Гражданской войны аппарат.

23 ноября 1922 года политбюро (в заседании участвовал и Ленин) поддержало идеи Реввоенсовета. Подвойский потерял работу. Он много раз пытался попасть к Троцкому на прием. Отчаявшись, написал Троцкому подробное письмо, упрекая председателя Реввоенсовета в том, что тот «провел в Политбюро ЦК постановление, которое нельзя не рассматривать как игнорирование всего трехлетнего опыта Всевобуча и тем самым игнорирование меня, руководившего этой работой».

Подвойский писал:

«Разве кем-либо может оспариваться моя компетенция в решении вопросов Всевобуча после совершенной Всевобучем работы?.. Вы, конечно, понимаете, что я добивался свидания с вами и пишу вам это письмо не с тем, чтобы разрешить персональные вопросы…

Как создатель оправдавшей себя системы Всевобуча и как ответственный участник военного строительства еще раз заявляю о своей исключительной заинтересованности в судьбе Всевобуча. Экстренное свидание необходимо не для меня, а для дела».

Но его хлопоты были напрасными. В феврале 1923 года председатель Реввоенсовета Республики назвал работу Всевобуча «неделовой» и заявил, что Подвойский занимается не своим делом.

Поскольку иной должности ему не предложили, Николай Ильич перешел в коллегию Комиссии для собирания и изучения материалов по истории РКП(б) и Октябрьской революции, сокращенно — Истпарт.

Подвойский руководил отделом истории Красной армии и собирал военные мемуары. По его просьбе многие участники Гражданской войны представили в Истпарт свои воспоминания.

Но издать практически ничего не удалось — основные авторы были вскоре уничтожены. И он сам, работая над воспоминаниями, не мог упомянуть людей, уже расстрелянных или сгинувших в лагерях, — даже друга юности, а потом еще и заместителя в наркомате, и родственника Михаила Сергеевича Кедрова, уничтоженного осенью 1941-го.

Одни имена нельзя было упоминать, другие не хотелось. Он считал себя несправедливо отстраненным от руководящей работы в армии. И, записывая воспоминания, конечно же пытался показать ту роль, которую, как он считал, первый военный министр Советской России Николай Ильич Подвойский сыграл в появлении Красной армии.

Его чуть ли не единственного из всего первого состава советской военной верхушки Сталин помиловал, и по мере уничтожения старых революционеров роль Подвойского в революции и Гражданской войне становилась все большей. Он совершил революцию, он создал армию, он под водительством Сталина сокрушал белых…

Подвойский когда-то поддержал Сталина в борьбе против Троцкого и долгое время был предан вождю. Николай Ильич в начале 1925 года принял участие в чистке ленинградской партийной организации, которая была оплотом Григория Евсеевича Зиновьева.

Смерть Ленина лишила Зиновьева поддержки, и Сталин 5 января 1925 года снял его с поста председателя Ленинградского Совета и разогнал весь ленинградский партийный аппарат.

Зиновьев верил в то, что рабочие Ленинграда преданы ему лично, и говорил:

— Нашу крепость не взять.

Он сильно ошибался. Сопротивляться партийной машине было невозможно.

В нарушение устава партии Сталин распустил губком и назначил новый состав во главе с Сергеем Мироновичем Кировым. В Ленинград отправили большую группу членов ЦК и ЦКК, чтобы сменить руководство всех райкомов, которые тоже поддерживали Зиновьева. В северную столицу прибыл и Подвойский, как член ЦКК. Он остановился в гостинице «Астория», куда приглашал ленинградцев, согласившихся выступить против Зиновьева, и их инструктировал.

Сторонники ЦК собирались в помещении кавалерийского училища на Лермонтовском проспекте и под руководством приехавших из Москвы инструкторов очищали райкомы партии и комсомола от зиновьевцев.

Киров писал Орджоникидзе 10 января 1926 года:

«Как и следовало ожидать, встретили здесь не особенно гостеприимно. Особенно потому, что мы сразу пошли по большим заводам и начали опрокидывать коллективы… Через неделю, я думаю, кончим все большие коллективы… Обстановка горячая, приходится очень много работать, а еще больше — драть глотку».

В официальной истории партии борьба с ленинградской партийной организацией изображалась как избавление от зиновьевских чиновников. В реальности это питерские рабочие поддержали своих лидеров. Дольше других не сдавался знаменитый Путиловский завод.

16 января Киров отправил другу новое письмо:

«Дорогой Серго!

Уже почти две недели, как я подвизаюсь в своей новой и очень трудной роли. Дело обстоит так: Выборгский район, Петроградский, Городской, Володарский — сплошь с нами. Осталось несколько маленьких заводов. Московско-Нарвский — в большинстве наши. Путилов — пока нет. Здесь все приходится брать с боя. И какие бои! Вчера были на Треугольнике, коллектив — 2200 человек. Драка была невероятная. Характер собрания такой, какого я с октябрьских дней не только не видел, но даже не представлял, что может быть такое собрание членов Партии.

Временами в отдельных частях собрания дело доходило до настоящего мордобоя! Говорю, не преувеличивая. Словом, попал я в обстановочку. В других районах перелом большой. На днях удастся в трех районах произвести перевыборы бюро райкомов и избрать наших организаторов.

Словом, кто любит скандалы, пожалуйте сюда. Собрания изводят. Две недели говорим, и все одно и то же…»

В 1928 году Подвойский возглавил комиссию, которая проверяла исполнение решение пленума ЦК «Об улучшении подготовки новых специалистов». Комиссия работала полгода, безотрадные итоги подвел Подвойский на заседании Совнаркома 2 октября 1929 года.

Николай Ильич Подвойский не был таким простым и одномерным человеком, каким его привыкли изображать.

В перестроечные годы был опубликован интереснейший дневник бывшего партийного работника профессора Александра Григорьевича Соловьева.

6 декабря 1930 года в Москве в Доме союзов открылся съезд рабочих-ударников. Открыл его секретарь ВЦСПС, который предложил избрать в почетный президиум членов политбюро во главе с товарищем Сталиным. Такого еще не было, замечает автор записок. На съезде Александр Соловьев встретил Подвойского и по свежим следам записал впечатления от беседы:

«Он работает членом Ревизионной комиссии ЦК. Работой не удовлетворен. Говорит, что нужна живая организационная деятельность, а приходится проверять канцелярию ЦК и бухгалтерские расчеты. Сильно недоволен отношением т. Сталина. Отрицательно высказался и против избрания политбюро в почетный президиум. Говорит, это отрыв политбюро от партии и подмена ее. Такого в партии никогда не бывало. Выходит, верхушка над партией».

25 декабря Соловьев разговаривал с Подвойским на сессии ЦИК СССР. В эти дни страна пышно отмечала пятидесятилетие Сталина:

«В перерыве встретился с Подвойским, возмущается слишком крикливым чествованием. Говорил, что у т. Сталина было такое множество ошибок, что следовало бы говорить скромнее, а не выпячивать себя наравне с Лениным и даже выше».

В октябре 1930-го Александр Соловьев увидел Подвойского на сессии Комакадемии. Подвойский жаловался, что у него нет настоящего дела.

Он постепенно лишился всех должностей. Его больше не избирали членом Центральной контрольной комиссии партии. Он писал письмо руководителям, просил дать ему работу.

Осенью 1930-го Николаю Ильичу предложили возглавить Центральное управление социального страхования. Он согласился, вспомнив, что до революции был на Путиловском заводе секретарем больничной кассы. Но поработать не успел — его перебросили во Всесоюзный комитет по высшему техническому образованию. Комитет возглавлял академик Глеб Максимилианович Кржижановский. Подвойского взяли членом коллегии и государственным инспектором. Эта работа ему не нравилась.

После заседания Подвойский и Соловьев вышли на улицу, к ним присоединился известный в партии человек — Сергей Иванович Сырцов, снятый с должности председателя Совнаркома РСФСР за несогласие со сталинской линией:

«Против здания Комакадемии рабочие ломают гигантское мраморное сооружение храма Христа Спасителя, — записал в дневнике Соловьев. — Мы подошли посмотреть. Вошли в собор. Там рабочие пытаются осторожно снять васнецовскую стенопись. Но ничего не получается. Сырцов и Подвойский возмущаются уничтожением собора как памятника Отечественной войне 1812 года. Сырцов говорит, что это инициатива т. Сталина и особенно Кагановича».

В феврале 1933 года, вспоминал Соловьев, в фойе Дома союзов, где проходил первый съезд колхозников, был выставлен «написанный художником Герасимовым огромный портрет т. Сталина во весь рост. Он в шинели, с отвернутым от ветра нижним краем полы, уверенно шагает вперед.

Около портрета — Подвойский, Крыленко, Мануильский. Присоединившись, я услышал порицание Подвойского — генсеку надо быть скромнее. Ленин не мог терпеть подобных самореклам. Но Мануильский с обычным юмором возразил: не стоит обращать внимания. С кем не случается подобная человеческая слабость. Величие партии от этого не уменьшится. Потом мы заняли в буфете столик и попросили чаю…».

В конце мая 1935 года было ликвидировано Общество старых большевиков. В Коммунистической академии Соловьев встретил Николая Подвойского, председателя Всеукраинско- го ВЦИК Григория Ивановича Петровского и Владимира Ивановича Невского, некогда члена Реввоенсовета Республики, а потом директора Библиотеки имени В.И. Ленина.

«Они возмущаются ликвидацией Общества старых большевиков, — писал в дневник Соловьев. — Петровский считает, что теперь совсем прекратят издание мемуарной литературы. В последнее время стали сильно подправлять и искажать… Подвойский добавил, что это инициатива т. Сталина. Ему надо подправить свою биографию, а старые большевики, хорошо знающие историю партии, мешают. Вот и результат…»

7 ноября 1935 года Соловьев встретил Подвойского на торжественном заседании в Большом театре:

«Над сценой большой транспарант: «Да здравствует великий Сталин — организатор наших побед». Выход за стол президиума членов политбюро, президиумов ЦИК, ВЦИК, Моссовета и бюро МК встречен аплодисментами. Едва показался т. Сталин, устроили бурную овацию стоя. Крики «Да здравствует великий Сталин!», «Да здравствует гений революции Сталин!», «Ура!» и т. д. После доклада еще более бурная овация.

В перерыве перед концертом Подвойский резко стал порицать чрезмерное возвеличивание. Но Николай Вознесенский (будущий член политбюро и первый заместитель главы правительства. — Авт.), мы сидели вместе, напустился на Подвойского с решительными возражениями. Назвал его консерватором, не видящим огромных заслуг Сталина в гениальном руководстве соцстроительством.

Неужели не видишь, говорил он, как т. Сталин умеет удивительно прозорливо и своевременно давать боевые партлозунги и мобилизовывать партмассы. Разве не гениально: «Кадры решают все», «Человек — самый ценный капитал»…

Сегодня был на Красной площади, на параде войск и демонстрации. Принимал парад Ворошилов на великолепном коне в новой маршальской форме. На мавзолее вместе с членами политбюро стояли первые пять маршалов: Ворошилов, Буденный, Блюхер, Егоров, Тухачевский.

Войска тоже в новой форме. У всех введены погоны, их не было восемнадцать лет. У низшего комсостава: ефрейторов, сержантов, старшин — опять введены лычки-нашивки, у офицеров золотые погоны: у лейтенантов, майоров, полковников. На первый взгляд как-то странно, отвыкли. Но говорят, пока это только на параде. Будут вводить постепенно, по мере изготовления. А пока без погонов, с металлическими знаками различия на воротниках: треугольники, кирпичики, кубики.

Подвойскому тоже не нравится возвращение старой царской формы. Говорит, революция ввела свою оригинальную форму в Красной Армии, одобренную Лениным, и свои звания. Это и надо было увековечить. Незачем занимать у царской армии.

Между прочим, он сообщил интересную новость. Тухачевский как заместитель наркома обороны и начальник генштаба упорно предупреждает об усиленном сколачивании Гитлером блока против нас…»

В мае 1936 года Соловьев побывал на открытии музея Ленина — Сталина, который разместился в здании бывшей городской думы на площади Революции:

«В обширном вестибюле обращает всеобщее внимание огромная групповая скульптура «Ленин и Сталин беседуют на скамейке в Горках». В залах очень много портретов, фотографий, зарисовок, скульптурных изображений Ленина и Сталина, подчеркивающих их великую дружбу и неразрывность во всех событиях с самых ранних лет и до конца…

Подвойский сказал, что нескромное рекламирование т. Сталина мешает правильному впечатлению. Подвойский добавил, что нам, старикам, отлично видно, где фальшь и искажение. А вот молодое поколение будет все принимать за чистую монету и будет неправильно ориентировано по истории партии…»

Даже по дневнику Соловьева видно, что настроение бывшего наркомвоенмора ухудшалось с каждым годом.

4 января 1935 года Подвойского свалил очередной инфаркт. Ему назначили годичный отпуск для лечения. Но медицина оказалась бессильной. В мае 1936-го у него произошел инсульт, отнялась правая рука. Отпуск продлили, потом врачи категорически запретили ему работать, а Николаю Ильичу было всего пятьдесят четыре года. Подвойскому оформили персональную пенсию.

Но пессимизм Николая Ильича определялся не только неприятными событиями его собственной жизни.

6 ноября 1936 года в Большом театре во время торжественного заседания Соловьев опять беседовал с Николаем Ильичом, теперь уже пенсионером.

«Подвойский очень удручен событиями, массовыми арестами, заостренными политическими статьями. Говорит, что много преувеличений, но приходится молчать.

После концерта, около полуночи, он пригласил меня посмотреть невиданную диковину. Мы прошли через площадь Революции на Никольскую улицу. Он провел в старый дом против ГУМа. В небольшой комнате люди толпились у какого-то крошечного аппаратика с экраном вроде спичечной коробки. Кто-то сказал, что показывает Москва. Экраник осветился, появились крошечные фигурки, видимые только по грудь, и стали представлять какие-то сцены. Но это было так крошечно и неясно, что понималось смутно. Говорят, что это какое-то новое, зачатное какое-то телевидение, которое должно показывать на любом расстоянии любую обстановку. Здесь в полночь производятся опыты. Я ничего из этого не понял…»

Подвойский не хотел бездельничать. Если позволяло состояние здоровья, выступал перед работницами ткацкой фабрики «Трехгорная мануфактура», где он состоял на партийном учете.

6 июля 1937 года на собрании пропагандистов в Московском комитете партии Соловьев встретил Подвойского. Только что были приговорены к смерти и расстреляны маршал Тухачевский и его соратники, обвиненные в шпионаже и попытке организовать заговор. В Красной армии полным ходом шла большая чистка. Все эти военачальники выдвинулись на глазах Подвойского. Николай Ильич негодовал:

«Он крайне возмущен расстрелом военачальников. Говорит, всех отлично знает как честных революционеров и не верит в их предательство».

И последняя запись в дневнике Соловьева о разговоре с Подвойским датирована 27 февраля 1939 года:

«Скончалась жена и друг великого Ленина — Н.К. Крупская. У гроба я встретил Подвойского. Пожаловался, поразительно быстро уходят старые ленинские кадры. Обвиняет т. Сталина — не бережет их, наоборот, ускоряет уход, либо причиняя неприятности, как Ульяновой и Крупской, либо путем насильственных массовых репрессий.

Я прервал его, неужели он разуверился в партии. Отвечает, нет, в партии твердо уверен. Она непреклонно идет по ленинскому пути. Но вот генеральный секретарь со своими ближайшими подручными слишком зарывается, действуя под флагом партии. Я прекратил этот опасный разговор».

До последнего времени Николай Ильич собирал в архивах документы, относящиеся к созданию Красной армии и писал воспоминания. Они были опубликованы уже после его смерти.

Несмотря на неважное самочувствие, в 1939 году Подвойский писал Сталину:

«Вследствие серьезной болезни (грудная жаба) значительное время я был оторван от государственной работы. Сейчас я в силах выполнить любые задачи, которые ЦК возложит на меня. Конечно, больше всего тянет меня к делу укрепления обороны, делу коммунистического воспитания кадров Красной Армии».

Ответа он не получил.

Наверное, в эти последние годы жизни он искал утешения в семье. У него было пятеро своих детей и двое приемных. Во время засухи 1921 года Подвойские усыновили двух эвакуированных из Поволжья мальчиков, которые прожили у них несколько лет.

Николай Ильич скончался 28 июля 1948 года. Похоронили его на Новодевичьем кладбище. Нина Августовна, которая работала в Институте Маркса-Энгельса-Ленина, пережила мужа на пять лет — она ушла из жизни в ноябре 1953 года, уже после смерти Сталина.