Русская история. Полный курс лекций

ЛЕКЦИЯ LXXXII

ОБЗОР ЯВЛЕНИЙ С КОНЦА ХVIII В. ДО ПОЛОВИНЫ XIX В. (1796 – 1855). ГЛАВНЫЕ ФАКТЫ. ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА I. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В XIX В. РАСШИРЕНИЕ ТЕРРИТОРИИ. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС. РОССИЯ И ЮЖНЫЕ СЛАВЯНЕ. ИТОГИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ.

ОБЗОР ЯВЛЕНИЙ С КОНЦА XVIII В. ДО ПОЛОВИНЫ XIX В. (1796 – 1855). ГЛАВНЫЕ ФАКТЫ. Теперь я перехожу к обзору последнего отдела изучаемого периода нашей истории. Эта последняя эпоха простирается от начала царствования императора Павла до конца царствования Николая (1796 – 1855). Она отличается некоторыми особенностями от предшествующей. В ней мы не встречаем коренных перемен: государственный и общественный порядок остается на прежних основаниях, действуют прежние отношения, но из-под этих старых основ и отношений начинают пробиваться новые стремления или по крайней мере новые потребности, которые подготовляют переход государственного порядка на новые основания. Эти новые идеи, или стремления, обнаруживаются как во внешней политике государства, так и в его внутренней жизни. Во внешней политике в продолжение первой половины истекшего века продолжается и завершается старое дело территориального и национального объединения русской земли.

Русская государственная территория в Европе достигает своих естественных географических границ – обнимает всю восточноевропейскую равнину и далее в некоторых местах переходит за ее пределы; точно так же русский народ в это время достигает политического объединения, лишь за одним исключением: одна частица русской земли, одна ветка русского народа продолжает оставаться за пределами Русского государства. Но, в то время как европейская территория государства достигает своих естественных границ, во внешней политике России ставится новая задача: географически округленная и национально объединенная Россия начинает призывать к политическому бытию различные мелкие народности Балканского полуострова, имеющие с ней сродство племенное, либо религиозное, либо религиозно-племенное. Это призвание родственных народностей к политическому существованию и есть особенность внешней политики России, обнаруживающаяся в изучаемую эпоху.

И внутри политической жизни сказываются новые стремления, которые кладут основание для новых преобразований. С Петра I [обнаруживается] двойной факт – законодательству предстояло: 1) уравнять сословия общими правами [и] обязанностями; 2) призвать их к совместной дружной деятельности. Попытки правительств XVIII в. установить равенство и восстановить совместную деятельность сословий были или робки, или непоследовательны. Появление сословных заседателей в некоторых губернских учреждениях Екатерины, например в приказах общественного призрения, в совестных судах и прочих, было первой попыткой в этом направлении, слабой и непоследовательной: 1) Екатерина поддержала разобщение неравенством прав, как прежде – неравенством повинностей, 2) преобладающее значение дворянства парализовало и эти робкие уравнительные начинания.

С конца XVIII в. правительство с большой энергией, но не с большой последовательностью продолжает эту двойную перестройку; во-первых, ослабляя исключительное, привилегированное положение одного сословия – дворянства, оно начинает сближать между собою разные классы общества, уравнивая их перед законом, стесняя привилегии одних, точнее, определяя и расширяя права других; во-вторых, сближая между собою сословия, правительство продолжает подготовлять их к совокупной деятельности; эта подготовка завершается уже за пределами изучаемого периода земскими учреждениями императора Александра II.

Таковы главные явления, которые я изложу в своем коротком очерке.

Согласно с изменившимся направлением государственной жизни в изучаемую эпоху является и новое орудие правительства. До тех пор главным органом управления служило дворянство; теперь, по мере того как ослаблялось привилегированное положение этого сословия, главным, непосредственным орудием правительства является чиновничество, а при Николае I и местное дворянское управление вводится в общую систему чиновной иерархии (Положение 6 декабря 1831 г.) и дворянство [превращается] в простой канцелярский запас, из которого правительство преимущественно перед другими классами призывает делопроизводителей в свои непомерно размножающиеся учреждения. Время с 1796 по 1855 г. можно назвать эпохой господства, или усиленного развития бюрократии в нашей истории.

Наперед укажу и последовательность, с какой развивались указанные явления нашей внутренней жизни в изучаемую эпоху. Можно различить несколько моментов, так сказать, приступов к разрешению указанной мною двойной задачи внутренней политики. В каждый из этих моментов сходные явления шли почти в одинаковом порядке. В известное царствование раздавались робкие или громкие голоса против существующего порядка, заявляя новые потребности, новые стремления общества; следующее царствование усвояло себе заявленные стремления и начинало робко или решительно проводить их во внутренней преобразовательной деятельности. Но каждый раз случалось так, что какое-нибудь препятствие, внешнее или внутреннее, либо война, либо особенности личного характера верховного правителя, останавливали правительство на полдороге в его преобразовательной работе. Тогда начавшееся движение проникало в глубь общества и принимало различные формы, смотря по обстоятельствам времени и по характеру той общественной среды которая усвояла себе покинутое наверху движение. Уже в конце царствования Екатерины раздавались одинокие голоса против существующего порядка, особенно против тех отношений, какие установились между основными классами общества – дворянством и крепостным крестьянством. Правительства Павла и Александра I прислушались к этим заявлениям и как будто собирались пойти им навстречу, хотя с неодинаковой охотой и сознательностью, но начавшаяся война остановила Александра I на его пути, на который он вступил было так решительно. Тогда начавшееся движение ушло внутрь общества, усвоено было одной его частью, и это повело к известной катастрофе 14 декабря 1825 г. Император Николай, подавивши это движение, однако, запомнил некоторые стремления, заявленные людьми 14 декабря, и попытался по-своему поставить и решить вопросы внутренней жизни, стоявшие на очереди. Неудача этой попытки усилила с конца 40-х годов брожение в обществе, вызвала глухой ропот, а исход Крымской войны превратил его в целое общественное настроение; стремления, заявленные в это время, легли в основу преобразовательной программы следующего царствования, но это царствование уже лежит за пределами изучаемой нами эпохи.

ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА I. Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования; напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему: нет, это царствование органически связано как протест – с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников – с будущим. Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этою императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел начал создание этих законов.

Главный пробел, какой оставался в основном законодательстве XVIII в., заключался в отсутствии закона о престолонаследии, достаточно обеспечивающего государственный порядок. 5 апреля 1797 г. Павел издал закон о престолонаследии и учреждение об императорской фамилии – акты, определившие порядок престолонаследия и взаимное отношение членов императорской фамилии. Это первый положительный основной закон в нашем законодательстве, ибо закон Петра 1722 г. имел отрицательный характер.

Далее, преобладающее значение дворянства в местном управлении держалось на тех привилегиях, какие утверждены были за этим сословием в губернских учреждениях 1775 г. и в жалованной грамоте 1785 г. Павел отменил эту грамоту, как и одновременно изданную грамоту городам, в их самых существенных частях и принялся теснить дворянское и городское самоуправление. Он пытался заменить дворянское выборное управление коронным чиновничеством, ограничив право дворян замещать выборами известные губернские должности. Этим обозначился основной мотив и в дальнейшем движении управления – торжество бюрократии, канцелярии. Местное значение дворянства держалось также на его корпоративном устройстве; Павел предпринял разрушение и дворянских корпораций: он отменил губернские дворянские собрания и выборы; на выборные должности (1799 г.), и даже губернских своих предводителей (1800 г.), дворянство выбирало в уездных собраниях. Отменено было и право непосредственного ходатайства (закон 4 мая 1797 г.). Наконец, Павел отменил важнейшее личное преимущество, которым пользовались привилегированные сословия по жалованным грамотам, – свободу от телесных наказаний: как дворяне, так и высшие слои городского населения – именитые граждане и купцы I и II гильдий, зауряд с белым духовенством по резолюции 3 января 1797 г. и указу Сената того же года подвергались за уголовные преступления телесным наказаниям наравне с людьми податных состояний.

Уравнение – превращение привилегий некоторых классов в общие права всех. Павел [превращал] равенство прав [в] общее бесправие. Учреждения без идей – чистый произвол. Планы [Павла возникали] из недобрых источников, либо из превратного политического понимания, либо из личного мотива.

Всех более страдали неопределенностью и произволом отношения землевладельцев к крепостным крестьянам. По первоначальному своему значению крепостной крестьянин был тяглый хлебопашец, обязанный тянуть государственное тягло, и как государственный тяглец должен был иметь от своего владельца поземельный надел, с которого мог бы тянуть государственное тягло. Но небрежное и неразумное законодательство после Уложения, особенно при Петре Великом, не умело оградить крепостного крестьянского труда от барского произвола, и во второй половине XVIII в. стали нередки случаи, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину и выдавал им месячину, месячное пропитание, как бесхозяйным дворовым холопам, платя за них подати. Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома.

Павел был первый из государей изучаемой эпохи, который попытался определить эти отношения точным законом. По указу 5 апреля 1797 г. определена была нормальная мера крестьянского труда в пользу землевладельца; этой мерой назначены были три дня в неделю, больше чего помещик не мог требовать работы от крестьянина. Этим воспрещалось обезземеление крестьян. Но эта деятельность в уравнительном и устроительном направлении лишена была достаточной твердости и последовательности; причиной тому было воспитание, полученное императором, его отношения к предшественнице – матери, а больше всего природа, с какой он появился на свет. Науки плохо давались ему, и книги дивили его своей безустанной размножаемостью. Под руководством Никиты Панина Павел получил не особенно выдержанное воспитание, а натянутые отношения к матери неблагоприятно подействовали на его характер Павел был не только удален от правительственных дел, но и от собственных детей, принужден был заключиться в Гатчине, создавши здесь себе тесный мирок, в котором он и вращался до конца царствования материи. Незримый, но постоянно чувствуемый обидный надзор, недоверие и даже пренебрежение со стороны матери, грубость со стороны временщиков – устранение от правительственных дел – все это развило в великом князе озлобленность, а нетерпеливое ожидание власти, мысль о престоле, не дававшая покоя великому князю, усиливали это озлобление. Отношения, таким образом сложившиеся и продолжавшиеся более десятка лет, гибельно подействовали на характер Павла, держали его слишком долго в том настроении, которое можно назвать нравственной лихорадкой. Благодаря этому настроению на престол принес он не столько обдуманных мыслей, сколько накипевших при крайней неразвитости, если не при полном притуплении политического сознания и гражданского чувства, и при безобразно исковерканном характере горьких чувств. Мысль, что власть досталась слишком поздно, когда уже не успеешь уничтожить всего зла, наделанного предшествующим царствованием, заставляла Павла торопиться во всем, недостаточно обдумывая предпринимаемые меры. Таким образом, благодаря отношениям, в каких готовился Павел к власти, его преобразовательные позывы получили оппозиционный отпечаток, реакционную подкладку борьбы с предшествующим либеральным царствованием. Самые лучшие по идее предприятия испорчены были положенной на них печатью личной вражды. Всего явственнее такое направление деятельности выступает в истории самого важного закона, изданного в это царствование, – о престолонаследии. Этот закон был вызван более личными, чем политическими, побуждениями. В конце царствования Екатерины носились слухи о намерении императрицы лишить престола нелюбимого и признанного неспособным сына, заменив его старшим внуком. Эти слухи, имевшие некоторое основание, усилили тревогу, в какой жил великий князь. Французский посол Сегюр, уезжая из Петербурга в начале революции, в 1789 г., заехал в Гатчину проститься с великим князем. Павел разговорился с ним и по обыкновению начал жестко порицать образ действий матери; посланник возражал ему; Павел, прервавши его, продолжал: «Объясните мне, наконец, отчего это в других европейских монархиях государи спокойно вступают на престол один за другим, а у нас иначе?» Сегюр сказал, что причина этого – недостаток закона о престолонаследии, право царствующего государя назначать себе преемника по своей воле, что служит источником замыслов честолюбия, интриг и заговоров. «Это так, – отвечал великий князь, – но таков обычай страны, который переменить небезопасно». Сегюр сказал, что для перемены можно было бы воспользоваться каким-нибудь торжественным случаем, когда общество настроено к доверию, например коронацией. «Да, надобно об этом подумать!» – отвечал Павел. Следствие этой думы, вызванной личными отношениями, и был закон о престолонаследии, изданный 5 апреля 1797 г., в день коронации.

Благодаря несчастному отношению Павла к предшествующему царствованию его преобразовательная деятельность лишена была последовательности и твердости. Начав борьбу с установившимися порядками, Павел начал преследовать лица; желая исправить неправильные отношения, он стал гнать идеи, на которых эти отношения были основаны. В короткое время деятельность Павла вся перешла в уничтожение того, что сделано было предшественницей; даже те полезные нововведения, которые были сделаны Екатериной, уничтожены были в царствование Павла. В этой борьбе с предшествующим царствованием и с революцией постепенно забылись первоначальные преобразовательные помыслы. Павел вступил на престол с мыслью придать более единства и энергии государственному порядку и установить на более справедливых основаниях сословные отношения; между тем из вражды к матери он отменил губернские учреждения в присоединенных к России остзейских и польских провинциях, чем затруднил слияние завоеванных инородцев с коренным населением империи. Вступивши на престол с мыслью определить законом нормальные отношения землевладельцев к крестьянам и улучшить положение последних, Павел потом не только не ослабил крепостного права, но и много содействовал его расширению. Он также, как и предшественники, щедро раздавал дворцовых и казенных крестьян в частное владение за услуги и выслуги; вступление его на престол стоило России 100 тыс. крестьян с миллионом десятин казенной земли, розданной приверженцам и любимцам в частное владение.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В XIX в. Царствование императора Павла было первым и неудачным приступом к решению задач, ставших на очередь с конца XVIII столетия. Преемник его гораздо обдуманнее и последовательнее проводил новые начала как во внешней, так и во внутренней политике.

РАСШИРЕНИЕ ТЕРРИТОРИИ. Явления внешней политики чрезвычайно последовательно развиваются из международного положения России, какое сложилось в продолжение XVIII столетия со времени Петра Великого. Явления эти так тесно связаны друг с другом, что я сделаю их обзор до последней турецкой войны, 1877 – 1878 гг., не различая царствований. В продолжение XVIII в. Россия почти завершает давнее свое стремление стать в естественные этнографические и географические границы. Это стремление было завершено в начале XIX в. приобретением всего восточного берега Балтийского моря, по присоединении Финляндии с Аландскими островами по договору со Швецией 1809 г., продвижением западной границы, по присоединении Царства Польского, по акту Венского конгресса, и границы юго-западной, по присоединении Бессарабии по Бухарестскому договору 1812 г. Но, как скоро государство стало в свои естественные границы, внешняя политика России раздвоилась: различные стремления преследует она на азиатском, восточном и на европейском юго-западе.

Различие этих задач объясняется главным образом неодинаковостью тех географических условий и той исторической среды, какие встретила Россия, достигнув своих естественных границ, на востоке и на юго-западе. Русские границы на востоке не отличались резкой определенностью или замкнутостью: во многих местах они были открыты; притом за этими границами не лежали плотные политические общества, которые бы своей плотностью сдержали дальнейшее распространение русской территории. Вот почему скоро Россия здесь должна была перешагнуть за естественные границы и углубиться в степи Азии. Этот шаг сделан был ею частью против ее собственной воли. По Белградскому договору 1739 г. владения России на юго-востоке дошли до Кубани; на Тереке издавна существовали русские казацкие поселения. Таким образом, ставши на Кубани и на Тереке, Россия очутилась перед Кавказским хребтом. В конце XVIII столетия русское правительство совсем не думало переходить этот хребет, не имея ни средств к тому, ни охоты; но за Кавказом, среди магометанского населения, прозябало несколько христианских княжеств, [которые], почуяв близость русских, начали обращаться к ним за покровительством. Еще в 1783 г. грузинский царь Ираклий, теснимый Персией, отдался под покровительство России; Екатерина принуждена была послать за Кавказский хребет, в Тифлис, русский полк. Со смертью ее русские ушли из Грузии, куда вторгнулись персиане, все опустошая, но император Павел принужден был поддержать грузин и в 1799 г. признал царем Грузии преемника Ираклия Георгия XII. Этот Георгий, умирая, завещал Грузию русскому императору, и в 1801 г. волей-неволей пришлось принять завещание. Грузины усиленно хлопотали о том, чтобы русский император принял их под свою власть. Русские полки, воротившись в Тифлис, очутились в чрезвычайно затруднительном положении: сообщение с Россией возможно было только чрез Кавказский хребет, населенный дикими горными племенами; от Каспийского и Черного морей русские отряды были отрезаны туземными владениями, из которых одни магометанские ханства, на востоке, состояли под покровительством Персии, другие, маленькие княжества на западе, – под протекторатом Турции. Нужно было для безопасности пробиться и на восток и на запад. Западные княжества были все христианские, то были: Имеретия, Мингрелия и Гурия по течению Риона. Следуя примеру Грузии, и они одно за другим признали, подобно ей, верховную власть России – Имеретия (Кутаис) при Соломоне [в] 1802 г.; Мингрелия (при Дадиане) в 1804 г.; Гурия (Озургеты) в 1810 г. Эти присоединения привели Россию в столкновение с Персией, от которой пришлось отвоевывать многочисленные зависимые от нее ханства – Шемахинское, Нухинское, Бакинское, Эриван, Нахичеванское и другие. Это столкновение вызвало две войны с Персией, кончившиеся Гюлистанским договором 1813 г. и Туркманчайским 1828 г. Но, как скоро русские стали на каспийском и черноморском берегах Закавказья, они должны были, естественно, обеспечить свой тыл завоеванием горских племен. С момента присвоения Грузии и начинается это продолжительное завоевание Кавказа, кончившееся на нашей памяти. Кавказский хребет по составу населения делится на две половины – западную и восточную. Западная, обращенная к Черному морю, населена черкесами; восточная, обращенная к Каспийскому морю, – чеченцами и лезгинами. С 1801 г. и начинается борьба с теми и другими. Раньше был покорен Восточный Кавказ завоеванием Дагестана в 1859 г.; в следующие годы докончено было завоевание Западного Кавказа. Концом этой борьбы можно признать 1864 год, когда покорились последние независимые черкесские аулы.

Такой сложный ряд явлений вызвало завещание Георгия XII грузинского. Ведя эту борьбу, русское правительство совершенно искренне и неоднократно признавалось, что не чувствует никакой потребности и никакой пользы от дальнейшего расширения своих юго-восточных границ. Совершенно так же расширялась территория и за Каспийским морем, в глубине Азии. Южные границы Западной Сибири издавна беспокоили кочевые киргизы, населявшие Северный Туркестан. В царствование Николая эти киргизы были усмирены, но усмирение это привело Россию в столкновение с различными ханствами Туркестана – Кокандом, Бухарой и Хивой. Поддерживаемое своими единоплеменниками, население этих ханств начало сильнее тревожить юго-восточные пределы Руси. Рядом походов 1864 – 1865 гг. под командой Черняева и Веревкина были почти завоеваны сначала ханство Кокандское, потом Бухарское. Из завоеванных владений в 1867 г. было образовано Туркестанское генерал-губернаторство на Сыр-Дарье. Тогда разбойничью роль, от которой должны были отказаться оба ханства, приняли на себя хивинцы, отделенные от новых границ России песчаными степями. Рядом походов, начатых в 1873 г. под начальством генерал-губернатора ташкентского Кауфмана и законченных текинской экспедицией Скобелева, 1880 – 1881 гг., завоевана была и Хива. Таким образом, юго-восточные границы России сами собою дошли либо до могущественных естественных преград, либо до преград политических. Такими преградами являются: хребты Гинду-Куш, Тянь-Шань, Афганистан, Английская Индия и Китай.

ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС. Итак, в продолжение XIX в. юго-восточные границы России постепенно отодвигаются за естественные пределы неизбежным сцеплением отношений и интересов. Совсем иным направлением отличается внешняя политика России на юго-западных европейских границах. Я сказал, что здесь с начала века усвоены были новые задачи. Кончив политическое объединение русского народа, территориальное собирание русской равнины, здесь Россия предпринимает политическое освобождение других национальностей, связанных с русским народом родством, либо племенным, либо религиозным, либо религиозно-племенным. Но эта задача не сразу далась России, выработалась и усвоилась ею постепенно, даже не без стороннего внушения. В XVIII в., в царствование Екатерины, еще не понимали религиозно-племенных задач внешней политики, не стремились обдуманно к политическому освобождению родственных народностей. Во внешней политике по отношению к Турции и к Польше господствовала одна простая цель, которую можно обозначить словами: «территориальное урезывание враждебного соседа с целью округления собственных границ». У врагов просто отнимали смежные земли, чтобы исправить собственные пределы; исправляя свои границы, наконец, дошли на юге до пределов, далее которых нельзя было вести прежнюю политику, именно нельзя было по двум причинам. Теперь русские войска остановились перед такими областями Турции, которые либо нельзя было присоединить к империи, не возбудив страшной тревоги на Западе, либо неудобно было присоединять по отсутствию прямых географических связей их с империей. Так, из политики территориального урезывания соседа развился другой план – политика раздробления соседа. Присмотревшись к Турции, увидели, что это не цельное тело, а куча разнохарактерных народностей. Тогда и решили постепенно обособлять эти составные части двояким способом: или деля их между сильными державами Европы, или восстановляя из них государства, некогда существовавшие в пределах нынешней Турции. Отсюда развивается двойная политика по отношению к Турции – политика ее международного раздела, подобного польским, и политика исторических реставраций. Оба эти стремления иногда причудливо смешивались в одних и тех же планах, но оба эти стремления были совершенно чужды религиозно-племенным принципам. Любопытный образец этого смешения представляет знаменитый греческий проект Екатерины. Готовясь ко второй войне с Турцией, в 1782 г. Россия заключила союз с Австрией на таких условиях: из Молдавии, Валахии и Бессарабии образуется независимое государство Дакийское (термин, вычитанный из средневековых летописцев); из коренных областей европейской и, если можно, азиатской Турции образуется восстановленная Византийская империя; Босния и Сербия отдаются Австрии вместе с владениями Венеции на материке, которая в возмездие за то получает Морею, Крит и Кипр. Нельзя себе представить большего хаоса в политических понятиях и большего дурачества в международных комбинациях: восстановляется несуществовавшее государство (Дакия какая-то), славянские земли отдаются немецкой Австрии, православно-греческие области присоединяются к католической Венеции. Подобным хаосом отличается и план, предложенный в 1800 г. Ростопчиным императору Павлу. Считая Турцию неспособной существовать, Ростопчин думал, что лучше всего разделить ее с Австрией и Францией; Россия берет себе Молдавию, Болгарию и Румынию, отдает Австрии Валахию, Сербию и Боснию, а Франции – Египет; Морея с архипелажскими островами становится независимой республикой. В этом плане есть все – и раздел Турции, и политическая реставрация с границами, не имевшими никакой опоры в истории, и пренебрежение к религиозно-племенным интересам и отношениям. Этот хаос заставил некоторых политиков идти против всякого раздела Турции; таков был наш посланник в Константинополе граф Кочубей. В 1802 г. он писал императору, что всего хуже раздел Турции, всего лучше – сохранение ее: «Турки – самые спокойные соседи, и потому для блага нашего лучше всего сохранить сих естественных наших неприятелей».

РОССИЯ И ЮЖНЫЕ СЛАВЯНЕ. Но с самого начала XIX в. различные условия, частью возникавшие в самой православно-славянской среде, частью навеянные со стороны, подсказали русской политике новые начала, которыми она должна была руководствоваться. Все эти условия выходили из одного источника, составляющего характерное явление международной европейской жизни истекшего века, – этим источником был национальный принцип. Принцип этот с особенной силой проявился в Европе не без участия французской революции. Французская революция и завоевательная политика, усвоенная ее преемницей – наполеоновской империей, чрезвычайно сильно подействовали на всю Европу, но подействовали не везде одинаково, смотря по положению различных народностей, подвергшихся их действию. В этом отношении европейские народы можно разделить на три разряда. Одни из них, составляя независимые и цельные политические тела, были лишены внутренней свободы, таковы были Испания, Португалия; другие пользовались внешней независимостью и также лишены были внутренней свободы, но при этом не имели еще политической цельности, были раздроблены на несколько самостоятельных государств, таковы были Германия, Италия. Наконец, третьи лишены были как внешней независимости, так и внутренней свободы, таковы были православно-славянские или славяно-католические племена Балканского полуострова и Австрии. В первых народностях французская революция и империя пробудили стремление к внутренней свободе, во вторых – к политическому объединению вместе с внутренней свободой, в третьих – стремление к национально-политическому освобождению от иноземного ига. Стремление этих-то последних народов и внушило России новое направление ее внешней политики. С первых лет века различные племена Балканского полуострова начали шевелиться; поднимая восстания, они обращались за помощью к России, напоминая ей свое религиозное или племенное с ней родство. Эти религиозные и племенные связи и указали русской политике начала, во имя которых она стала действовать против Турции. Первое выражение этих начал находим в сочинении одного славянского публициста, вызванном восстанием сербов. В конце 1803 г. поднялись сербы Восточной Сербии; митрополит австрийских сербов Стратимирович, чтобы помочь единоплеменникам, в 1804 г. переслал в Петербург записку, или «начертание о восстановлении нового, славяно-сербского государства». В этой записке он указывает на сходство религии, языка и образа жизни сербов с русскими и ставит русскому правительству вопрос: «Нельзя ли и не стоит ли труда добрых славянорусских родичей в политическое бытие привести, а со временем и в политическое содружество?» Он предлагает и форму освобождения: поднявшаяся часть сербов может оставаться под верховной властью Турции, получивши только независимость внутреннего управления и находясь под покровительством России. Эта программа волей-неволей была усвоена русской политикой и повела к удивительно однообразному процессу освобождения различных мелких национальностей Балканского полуострова.

Уже в XVIII в. правительства Молдавии и Валахии были поставлены в несколько независимые отношения к Турции; рядом договоров в XIX в. с Турцией постепенно приобретена была этим областям полная независимость. По договору в Бухаресте 1812 г. Турция лишалась права держать свои войска в этих областях; по договору в Аккермане 1826 г. обе области управляются выборными господарями, избираемыми местными «боярами» на семь лет с утверждения России, и управляются независимо от Турции. По договору в Адрианополе 1829 г. семилетняя власть выборных господарей превращена была в пожизненную. В 1859 г. оба княжества вопреки обычаю выбрали одного господаря, князя Кузу; через три года Турция должна была признать это слияние. Лет через шесть, в 1866 г., румыны, как стало называться население соединенных княжеств, прогнали Кузу. Тогда европейские державы указали румынам в правители принца Карла Гогенцоллерна; он избран был князем соединенных дунайских княжеств. За участие в последней войне России с Турцией, 1877 – 1878 гг., по Сан-Стефанскому договору Румыния, прежде вассальное княжество, превратилась в самостоятельное королевство. Совершенно таким же порядком шло освобождение и других племен Балканского полуострова: племя восставало против Турции; турки направляли на него свои силы; в известный момент Россия кричала Турции: «Стой!»; тогда Турция начинала готовиться к войне с Россией, война проигрывалась, и договором восставшее племя получало внутреннюю независимость, оставаясь под верховной властью Турции. При новом столкновении России с Турцией вассальная зависимость уничтожалась. Так образовалось Сербское княжество по Адрианопольскому договору 1829 г., греческое королевство – по тому же договору и по Лондонскому протоколу 1830 г… Болгарское княжество – по Сан-Стефанскому договору 1878 г. Смотря на положение оттоманской Порты, надобно думать, что этот процесс, начавшийся в минувшем веке, еще не кончился (судьба Македонии, Боснии, Герцеговины, Албании).

ИТОГИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ. Итак, на юго-западных границах внешняя политика России разрешала совсем не такую задачу, какая разрешалась ею на окраине юго-восточных. Эту задачу можно выразить такими словами – призвание к политическому бытию славянских и православных племен Балканского полуострова по мере их политического пробуждения. Это стремление вносит новое начало в международную жизнь Европы. В XIX в., как я сказал, с особенной силой пробивается национальный принцип в международной жизни Европы. Принцип этот повел европейские народности к стремлению смыкаться в крупные национальные тела, к соединению в одно целое прежде раздробленных частей одного народа. Западная Европа постепенно стягивалась, кристаллизовалась, образуя большие национальные державы. Программа внешней русской политики является противовесом этой национально-политической кристаллизации Европы: Россия постепенно вводит в семью европейских государств мелкие племена, давая им политическое существование. Трудно сказать, есть ли это стремление действительно новое международное начало или только является первым моментом того же процесса, какой совершался на Западе. Едва ли эти мелкие православно-славянские государства положат начало политическому раздроблению Европы, или они сами со временем сольются в одну огромную православно-славянскую державу. Это вопрос, разрешение которого лежит за пределами нашего исторического кругозора.