Русская рулетка

Глава 8 ЭЛИТЫ

Настоящая, неидеологизированная дискуссия, т. е. не проводимая в целях подтверждения того или иного тезиса, вокруг проблемы новых элит России — элит, появившихся после смерти так называемого советского коммунизма, жизненно необходима, чтобы понять, что случилось с Россией на том этапе. который был определен как «посткоммунистичсскпй и преддемократический». Поэтому первое, что бросается в глаза, — то, что такая дискуссия в России только начинает разворачиваться и еще далека от того, чтобы дать удовлетворительные результаты. Это обидно, если принять во внимание масштаб произошедшего. Но это и понятно — ведь углубленного анализа элит не хотят сами элиты. И поскольку одна из важнейших вещей, которую поняли, не без помощи Запада, представители посткоммунистичсских элит, — значение средств массовой информации, — каналы, по которым разворачивалась дискуссия, оказались малочисленными и весьма узкими.

Нерасположенность нынешних элит к превращению себя в объект анализа (очень похожее на понятное стремление к уединению схватившего свою добычу вора) не удивляла бы, если бы вся российская интеллигенция — ученые, журналисты, социологи и др. — тоже не отказалась от анализа, изучения и критики данного феномена. Хотя такой отказ и понятен из-за испытанного интеллигенцией в последние годы шока. Однако такая неспособность и отсутствие научной ясности непростительны с моральной точки зрения. Нынешние аналитики не смогли или не захотели заниматься этим из-за страха, попустительства, незнания и лени.

Думаю, что будущим историкам нелегко будет разобраться в том массовом предательстве национальных интересов со стороны правящих классов и российской интеллигенции после того, как они утвердились у власти путем развала Советского Союза. В истории нет ни одного подобного случая самоликвидации страны и культуры. Есть примеры поражения того или иного государства в результате войны или силового давления. Или в результате поглощения — без войны — со стороны более сильных, более динамичных, более организованных и развитых культур и наций. Но никогда не было так, чтобы мировая держава, в каком-то смысле империя, имевшая величайшую культуру и науку мирового уровня в числе двух-трех первых держав мира, сдалась без боя и дошла за несколько лет до беспрецедентного самоуничтожения. Никогда, на мой взгляд, не было такого побежденного, который возносил бы (причем искренно) хвалу победителю.

Как такое могло случиться? Ответ неоднозначен. Прежде всего надо понять, кто эти ликвидаторы, из которых состоит сегодняшний российский правящий класс. На Западе, особенно среди экс-советологов, в последние годы активно муссировался тезис об «оставшейся у руля советской номенклатуре». Эта теория, на мой взгляд, не получила обоснования, да и не может быть обоснована. Особенно забавно то, что один из ее генераторов — российская же интеллигенция. Самый известный ее проповедник, пожалуй, даже лидер — Гавриил Попов, профессор экономики, один из отцов-основателей Межрегиональной депутатской группы, которая сражалась на первом Съезде народных депутатов СССР против советской номенклатуры, бывший мэр Москвы, человек. за которым выстроилась целая когорта подражателей.

Теория эта — классический пример удобной концепции, созданной в определенных политических интересах или для того, чтобы объяснить, необъяснимые иначе причины поражения. В данном случае Гавриил Попов, вероятно, намеревался сам оправдаться перед будущими поколениями и оправдать российскую интеллигенцию, которая разделяла его идеи и потерпела поражение, потеряв власть или превратившись в шутов новой власти. Нет ничего проще, чем обвинять коммунистов («аппаратчиков») в новой узурпации власти после короткого периода энтузиазма перестроечных лет и романтического периода под лозунгом «вся власть творческой интеллигенции». Сейчас эта теория, похоже, обретает второе дыхание, так как Россия откатывается назад и терпит неудачи в реформах. Кто же ответит за эти трудности и провалы, как не «коммунистическая номенклатура»?

К несчастью для авторов подобных теорий, если даже не вникать в суть вопроса, нетрудно доказать их внутренние противоречия. Если к власти вернулась советская номенклатура, скажем в 1991–1992 годах, то кто же провел чудесный переход к капитализму, которому так рукоплескал Запад, связав реформы с именем Бориса Ельцина? Очевидно, советская номенклатура таким образом получает звание реформаторской силы России. Но тогда, развивая эту гипотезу, как объяснить расстрел Белого дома в октябре 1993 года? Его объяснили — под рукоплескания Запада — необходимостью подавить коммунистический переворот против новой демократической власти, но она, но вышеизложенной гипотезе, была властью советской и коммунистической номенклатуры. Или здесь противоречие в терминологии, или речь идет о столкновении советской номенклатуры и коммунистов, т. е. между коммунистами и коммунистами. Семейная ссора. Забавно, не правда ли?

Но есть и другой тезис. Российские демократы, наследники Гавриила Попова, вроде Егора Гайдара, Бориса Немцова, Анатолия Чубайса, Бориса Федорова. Сергея Кириенко, часто говорят — сейчас, когда они на периферии власти (но не вне ее) — что в те годы не было никаких рыночных реформ. Они утверждают, что годы посткоммунизма были периодом консервации сложившейся ранее ситуации как на экономическом фронте, так и в том, что касается правящих классов, то есть реформ не было, так как у власти осталась коммунистическая номенклатура. Таким образом, обе теории сходятся в том, что номенклатура осталась у власти, но если в первом варианте номенклатура проводила реформу, то во втором — не проводила никаких реформ. Здесь встает ряд вопросов. Поскольку все эти господа занимали важные правительственные посты (некоторые по нескольку раз), можно сделать вывод, что они причисляют себя к коммунистической номенклатуре. Однако на это не похоже. Тогда спросим у них: а чем они занимались, находясь у власти вместе с коммунистической номенклатурой? И как объяснить тот факт, что, будучи у власти, они только и вещали об успехах реформ и продвижении к рынку? И почему эти реформаторы во главе с Гайдаром раздавали автоматы Калашникова защитникам реформ памятной ночью 2 октября 1993 года? Как объяснить тот факт, что один из их друзей, известный экономист Андерс Аслунд (который поддерживал все их реформаторские шаги), приехал в Москву сразу после переизбрания Бориса Ельцина, перенесшего множественные инфаркты, для того чтобы заявить в 1996 году, что «в России наконец совершился переход к рынку»?[9]

Eще вопрос: как объяснить, что после переговоров с МВФ. которые вели в 1992–1999 годах те же молодые люди, Запад отпустил десятки и десятки миллиардов долларов на реформу, которую так никто и не думал проводить? Отсюда можно сделать ряд нелестных для «молодых реформаторов» выводов, например такой: именно они водили за нос МВФ. Или тот, что МВФ знал об этом надувательстве и не предотвратил его, а напротив всеми средствами покрывал его. Этот вопрос приводит к ряду других еще более серьезных вопросов. Почему «молодые реформаторы», назначенные Борисом Ельциным, пошли на такой обман? Почему МВФ сделал то же самое? Какие интересы подталкивали их к тому, чтобы внушить миру, что «нереформа» должна финансироваться международным сообществом?

Или кто-то возьмет на себя труд ответить на такие вопросы, или мы будем вынуждены сделать вывод о том, что «молодые реформаторы» лгут, потому что не хотят признавать своих ошибок. Или что они молчали, потому что хотели скрыть некие личные интересы. Они лгали тогда и лгуг сейчас, потому что до сих пор не покинули структуры власти. Ельцин только отодвинул их на периферию власти, исходя из личных соображений, но он всегда держал их наготове и использовал, как, например, накануне выборов 1999 года. Отсюда следует неизбежный вывод о том, что эти люди — органичные союзники власти, не проводившей реформу. Тогда почему их продолжают называть «молодыми реформаторами»?

Уже достаточно очевидно, что «коммунистическая номенклатура» — скорее всего удобный козел отпущения для того, чтобы с самого начала воспрепятствовать объективному анализу фактов. Или ссылки на нее — это бесхитростный перенос реальности, которую не захотели рассматривать тогда, когда КПСС развалилась и покинула политическую сцену, т. е. что не номенклатура, а сотни тысяч членов КПСС, единственно существовавший «политический класс», остались на руководящих постах и управляли «переходом от общества, руководимого партией, к обществу, стремившемуся к плюрализму». Не стоит удивляться тому, что переход не осуществился; десятки тысяч кадров среднего и низшего звена имели абсолютно примитивное, поверхностное и часто ошибочное понятие о «гражданском обществе» и о «демократии». Это следовало предвидеть и учесть тем демократам, которые толкали Горбачева к ускорению реформ (что и привело к полному развалу). Именно демократы полагали, что переход должен осуществляться быстрее. Они были неспособны понять, что демократия — процесс, что ее нельзя ввести декретом. Вероятно, они полагали, что сами могут осуществить переход к демократии, но ошиблись, причем дважды: они не отдавали себе отчета в том, что должны будут воспользоваться услугами «политических кадров», выросших в условиях монополии партии-государства, и сами не знали, что такое демократия и правовое государство. Так что в короткий период пребывания у власти с 1989 по 1992 год они не только не смогли продолжить процесс демократизации, начатый «коммунистом» Михаилом Горбачевым, но остановили и задушили его, дойдя до поддержки расстрела Белого дома и коллективного редактирования ельцинской конституции.

Если, закрывая эту тему, утверждать, что экс-коммунистический политический класс оказал большое влияние на характер перехода от «советского социализма к советскому капитализму», то более чем очевидно, что практически все творцы так называемой реформы были частью экс-коммунистического класса, а это был разваливавшийся политический класс, без идей, без проектов на будущее, без идеологии, без идеи государства, без связи с собственным народом. Единственное серьезное дело, которым все «демократы» должны заниматься. — серьезная самокритика. Если же они говорят, что коммунистическая номенклатура осталась у власти, то просто лгут: как социальный слой она сошла со сцены 21 августа 1991 года. Оставим в стороне противоречивые и лживые заявления главных действующих лиц и обратимся к сути вопроса. Рассмотрим его с точки зрения структуры власти. В России существует так называемая «исполнительная власть», но на деле она сосредоточивает в своих руках и важнейшие законодательные функции государства, — это президентская власть. Существует законодательная власть, формально и по существу действительно независимая, но ее реальные полномочия носят второстепенный характер, — это Дума. Существует центр власти, который сводит воедино (хотя и не может выступать в роли посредника) на общероссийском уровне интересы региональных и республиканских элит, т. е. все функции власти вне Москвы, — это Совет Федерации.

В этих трех властных структурах сосредоточена часть российской элиты. Уточним, что под термином «элита» не подразумевается какая-либо качественная характеристика. Речь не идет о «лучших, умнейших, наиболее образованных». Имеются в виду центры, люди, группы, которые прямо или косвенно могут влиять на государственные решения, которые вырабатывают политику и имеют средства для ее реализации, полностью или частично. Это те «меньшинства, которые принимают решения». В российском случае речь идет о крайне малочисленных, даже микроскопических меньшинствах, обладающих властью, угрожающе большой по масштабу и неподконтрольности. В этом смысле слово «элита» не обязательно соотносится с какой-либо особой формой демократической легитимности. Напротив, большая часть этих элит такой легитимности не имеет.

Другая часть российской элиты находится вне институтов власти, хотя, как увидим ниже, нельзя провести четкой границы между экономико-финансово-торговыми элитами и центрами государственной власти. Следовательно, можно ли говорить о российской элите (в единственном числе) в момент написания этих строк? Ответ отрицательный. Этот ответ очень важен для определения той стадии развития политических институтов, на которой находится Россия. Единой элиты, единого господствующего центра нет, но идет ожесточенная борьба за передел политической власти и установление (или отрицание) четких правил игры. В то же время в основном завершился (и возобновится только TO^a, когда будет решаться вопрос о купле-продаже земли) передел госсобственности между олигархами — как на национальном, так и на региональном и республиканском уровнях.

Что представляют собой экономико-финансовые элиты, которые получили название олигархических? Когда начался процесс их формирования? Источники власти после распада советского государства совпали с источниками поступлений в казну, а те в свою очередь — с источниками экспорта сырья. Единственными каналами доступа к твердым западным валютам были организации, которые занимались экспортом. После распада государства и партии с их системами контроля те, кто оказался около источников ресурсов и капитала (в валюте), смогли быстро присвоить их, не отчитываясь за это ни перед кем, поскольку никто не был наделен контрольными функциями и не мог их осуществлять. Как блестяще сказал И.Е. Дискин. «система была однопартийной, но у нее было множество входов» (Свободное слово. Интеллектуальная хроника 1995–1997. 1997. С. 87). Тот. кто находился поблизости от этих «входов», получил свой шанс. He вce его использовали, но могли использовать лишь те, кто находился в нужном месте в нужный момент.

Однако это уже говорит о том, что такого рода люди не могли принадлежать к той группе, которая в научно-социологических терминах называется «номенклатурой». Советская номенклатура была в действительности настоящим «социальным институтом», который реально имел функции кооптации но власть — как на центральном (центральная номенклатура), так и на периферийном (республиканские и областные номенклатуры) уровнях. Членами номенклатуры были лица. занимавшие определенные ступени служебной лестницы, назначенные определенными партийными органами. Как известно, центральная номенклатура находилась в исключительном ведении Политбюро ЦК КПСС. К ней относились все должности в правительстве, вплоть до заместителей министров, все главные редакторы центральных газет и журналов, все главные посты в Вооруженных силах, МВД и т. д. К ней принадлежали также такие особо важные должности на периферии, как руководство ведущими университетами, научными центрами, предприятиями (связанными, как правило, с военным производством) и, конечно, первые и вторые секретари республиканских и областных партийных органов. К периферийной номенклатуре принадлежали соответствующие должности уровнем ниже. Как видно из этих уточнений, численность советской номенклатуры не превышала полумиллиона человек. Вместе с членами семей ее численность поднималась до 3 млн.: примерно 1 % населения страны.

Стоит только взглянуть на биографии представителей нынешних элит, в первую очередь на их возраст, чтобы понять, что советская номенклатура, за редким исключением, наиболее яркий пример которого — Борис Ельцин, исчезла к началу 1992 года. Термин «номенклатура», так часто используемый в банальных социологических исследованиях, неправилен не только потому, что порождает двусмысленность и недоразумения. Мы видим, что те, кто «не упустил свой шанс», не могли быть членами центральной номенклатуры, а очень часто — даже периферийной, просто потому, что занимали не номенклатурные должности, находясь на низших ступенях коммунистической иерархии, но очень близкиe к финансовым источникам. Тот, кто знаком со структурой советского общества, хорошо знает, что критерием власти тогда были не деньги, а в первую очередь социальное положение, место в партийной иерархии и те привилегии, которые это место гарантировало. Привилегии, в свою очередь, были почти всегда параллельны и несовместимы с деньгами, что, в частности, лишало номенклатурных работников умения ими распоряжаться. Они могли быть жадны до подарков, предметов роскоши, дач, но стать капиталистами не могли. И среди последних их и не видно, кроме отдельные подтверждающих правило исключений.

Итак. возвращаясь к происхождению элитных групп, можно заметить, два разных, идущих навстречу друг другу процесса: один — «снизу», другой —»сверху». На том, что шел «снизу», мы уже останавливались: это кадры, оказавшиеся у «входов» в однопартийную систему, например директора крупных магазинов и колхозных рынков, госчиновники разных уровней, ответственные за продуктовое и товарное обеспечение, снабженцы, пробивавшиe сырье и полуфабрикаты для социалистических предприятий, управляющие системой здравниц и домов отдыха, руководители профсоюзов и комсомола, занимавшиеся организацией досуга трудящихся, руководители сферой обеспечения привилегий для номенклатуры и интеллигенции и пр., т. е. все те, кто имел доступ к денежным средствам государства и почти всегда пользовался ими в личных целях. Назовем их для упрощения «социалистическими администраторами». В силу своего положения они часто соприкасались с подпольной и теневой экономикой, в которой на частном уровне происходило активное перемещение капиталов и товаров в больших масштабах, что еще раз подтверждало абсолютную неспособность социалистической экономики гарантировать распределение товаpoв. Важно добавить, что знаменитый автогол в собственные ворот в виде «сухого закона», объявленного инициаторами перестройки, сразу же направил огромные денежные потоки в карман промышленников-«самогонщиков», которые занялись нелегальным производством водки. Это был первый настоящий пример «первоначального накопления капитала» в СССР во время поиска путей перехода к «социалистическому рынку». Первые кооперативы горбачевской эпохи появились на базе этих капиталов. Развал КПСС и СССР способствовал быстрому альянсу между «социалистическими администраторами» и теневой экономикой. Первые принесли в качестве приданого этому «совместному предприятию» необходимые организационные навыки, «now-how» государственных управленческих структур, милицейское прикрытие, вторые — силы криминальных структур, которые держали в своих руках нити советского черного рынка и сеть межреспубликанских контактов. Первые смогли быстро трансформировать доверенные им общественные материальные ценности в частный капитал, у вторых такой капитал, и немалый, уже имелся, и в течение 1991–1992 годов он был незамедлительно введен в оборот.

Таким, в общих чертах, был процесс «снизу». Но он не дает исчерпывающего представления о том, что произошло. В состав новых элит входят также группы и слои другого происхождения. Это те. кто были «назначены» капиталистами. Ельцинская власть, если рассматривать ее с точки зрения тех структурных сдвигов, которые она обеспечила, использовала для раздела госсобственности корпоративную структуру советского государства. Кланы (часть посткоммунистической олигархии) берут свое начало «по указу» о разделе госсобственности, означавшем распределение административным путем льгот, привилегий, автономных и неподконтрольных потоков экспортируемого сырья. Таким путем горстка бывших высокопоставленных государственных чиновников, руководителей государственных банков, близких к ним предприимчивых молодых людей, сыновей или родственников, а также выходцев из «низов», которые балансировали между социалистическим менеджментом и криминалом, смогла сосредоточить в частных руках огромные состояния в иностранной валюте. Другими словами, эта элита сформировалась «сверху» —»административным путем» на основе дележа госсобственности внутри узкого круга лиц, где соотношение сил определяла верность политической власти президента.

Начальная стадия формирования элит периода 1992–1993 годов с покушениями, бомбами, заказными убийствами определила круг банков, в которых были открыты счета бывших государственных внешнеторговых объединений, и круг частных банков для обслуживания счетов и вкладов в деньгах и ценных бумагах государственных структур (правительства, крупных городов, пенсионного фонда и др.). Таким образом пересеклись два потока, формировавшие новые элиты «снизу» и «сверху». Сейчас они уже переплелись так тесно, что невозможно различить кланы, образовавшийся при политической поддержке, и кланы с криминально-мафиозным происхождением.

На основании анализа процесса образования обеих ветвей элиты сегодня можно сделать предварительные выводы. Первое: для обеих групп «нормальная» предпринимательская деятельность, т. е. производство товаров и услуг, не представляет ни малейшего интереса. Когда получаемые от спекулятивных операций доходы на три порядка выше доходов от любого предпринимательства, связанного с производством, не стоит даже думать о том. чтобы вложить в него инвестиции. Ясно также, почему был ликвидирован промышленный капитал социализма, а «красных директоров» оттеснили в сторону без всякого стеснения. Они представляли идею эволюционного, постепенного перехода к капитализму, связанного со структурной перестройкой производства. Новые элиты обратили свой взор исключительно на финансовый капитал, в особенности на международные финансовые рынки, где и осела большая часть капиталов, выкачанных с внутреннего рынка между 1992 и 1997 годами. Поэтому только часть руководящих кадров бывшиx советских предприятий вошла в состав новых элит: та, что перешла на службу к спекулятивному капиталу. Следовательно, в психологии новых элит (преимущественно финансово-спекулятивных) сильны криминальные черты. Вывести гипотезу о развитии страны на основании идущего от них клубка импульсов вряд ли возможно. Тем более, если принять во внимание, что кланы не достигли равновесия во взаимоотношениях друг с другом. Они заключают временные союзы перед лицом общей опасности, которые после исчезновения угрозы вновь распадаются. И поскольку четких правил игры, кроме диктата с позиции силы, нет, то противоречия часто перерастают в ожесточенную борьбу, в том числе противозаконного характера, в котс^й активное участие принимает государство, вступая в союз то с одной, то с другой противоборствующей группой. Государство, приватизированное кланами, олигархией обслуживает их интересы. По так как оно слабо и раздроблено, единая и сплоченная власть отсутствует, любой конфликт внутри олигархических группировок поднимает вопрос о том, «кто здесь главный».

Другое важнейшее следствие — такой процесс развития элит не позволил сформироваться среднему слою. В России нет класса малых или средних владельцев капитала — ни класса мелких предпринимателей, ни класса вкладчиков. В России нет места для такого рода деятельности. Она может иметь только второстепенный характер, что означает отсутствие достаточно широкого социального слоя, который был бы заинтересован в поддержании и развитии собственного дела и собственного благосостояния и, следовательно, в установлении хоть какой-то социальной справедливости. А это очень важно для определения будущего общественно-государственного устройства, особенно когда все более очевидно, что социальная структура претерпевает глубокую трансформацию. Страна на ощупь, хаотично ищет различные выходы из сложившегося олигархически-криминального порядка. Некий спонтанный капитализм потихоньку обретает очертания у основания пирамиды, но, учитывая отмеченные обстоятельства, он может формироваться только при отсутствии четких правил. Логично думать, что он будет и укрепляться так же. обретая подпольные, коррумпированные, клановые, семейственные, мафиозные формы. В результате еще в течение длительного времени нельзя будет рассчитывать ни на стабилизирующую роль среднего класса, ни на вклад, который этот класс (по примеру Запада) может внести в процесс формирования элит.

Все изложенные рассуждения еще в большей степени (и в худшем варианте) относятся к происходящему на периферии. В республиках и регионах РФ собственность была распределена (речь идет о раздаче сверху) между бывшими членами партийного и государственного аппарата, а процесс формирования элит снизу имел почти всегда еще более откровенный криминальный характер, чем в центре. В конечном счете бывшая госсобственность оказалась в руках десятка людей, в рамках двух-трех семей. Невозможно даже говорить о них как об элитах, более уместно прибегнуть к понятию криминального клана в буквальном смысле слова. Вдалеке от Москвы высшим партийным кланам (местной номенклатуре) во многих случаях удалось перейти в разряд избранных народом руководителей и проводников «реформы», что позволяет говорить о подтверждении при таком варианте властных позиций коммунистической номенклатуры.

Остается лишь сказать, что мы являемся свидетелями процесса формирования в России руководящего класса, который имеет много аналогий с Индонезией, где в течение десятилетий правления Сухарто процветала коррупция, авторитарность, граничившая с диктатурой, глубоким проникновением в государственные структуры криминальных элементов.

Принимая во внимание качественные характеристики элит, их чуждость национальным интересам и проблемам развития страны, их быстрая трансформация в «цивилизованный» правящий класс представляется весьма маловероятной в обозримой перспективе, Поверить этому тем более трудно, если учесть, что к процессу такой трансформации не применима никакая аналогия. в том числе и с Америкой. Ее буржуазия и средний класс формировались в идеальных и специфических условиях изоляции от остального мира. В конце XX века этого не дано никому. К тому же международная оргпреступность приобрела теперь такой размах, что начинает влиять на судьбы целых государств. У полукриминальных российских элит нет ни времени, ни возможностей трансформироваться естественным путем и прийти к государственно-правовым нормам. А когда открывается, что именно Bank оf New York занимался отмыванием российских денег, взятых в кредит у МВФ под поручительство правительства США, становится ясно, что международную преступность «укрепляют» ведущие страны «цивилизованного» мира: именно они определяют социальное и культурное развитие зависимых от них стран. И поскольку ослабление-распад центральной власти, похоже, идут более быстрыми темпами, чем пока незаметная «цивилизация» олигархии, вполне может быть, что разрушение российского государства опередит его оздоровление.