Было это 240 лет назад. В Санкт-Петербурге в роскошном и пышном дворце пел хор. Пылали свечи. Изредка на вытертый до блеска паркет с шипеньем капал воск. Дамы в белых кружевных платьях, кавалеры в расшитых камзолах благоговейно молчали. Время от времени вступали солисты. Вслед им гремел хор. Прекрасная и возвышенная музыка переполняла залу.
И вдруг все смолкло. Капельмейстер в страхе так и застыл с поднятой правой рукой. Придворные нахмурились: в чем дело? Что за глупая пауза?
И в тишине этой стало слышно: кто-то тонко, с присвистом, на всю залу посапывает. Ну а затем уж все — и хор, и капельмейстер, и придворные увидели: опустившись в глубокое, стоящее чуть поодаль от поющих кресло, спит мальчик-солист. И хор не может двинуться вперед, пока этот самый маленький хорист не пропоет свою партию.
Однако молчание длилось недолго. Зашушукались нервно дамы, грозно прокашлял кто-то из кавалеров. А капельмейстер Галуппи сделал два шага в сторону, готовясь своей толстенькой, красной рукой дать оглушительную затрещину уснувшему хористу…
Но ничего этого мальчик, спавший в кресле, конечно, не видел и не слышал. Белокурый, с круглым личиком, чуть вздернутым носом, одетый в пажеский, с кружевами костюмчик, он крепко спал. За целый день репетиций и музыкальных занятий мальчик сильно устал. И не видел, какие тучи собрались над ним. Итальянец Галуппи даже зашипел от гнева и привстал на носки, чтобы ловчей ухватить за ухо белокурого «смутьяна».
Вдруг в зале произошло какое-то движение. Сама императрица Елизавета Петровна поднялась с кресла!
— Оставьте его, — громко приказала императрица.
— Какой прелестный маленький казак! — обратилась она к фрейлине Нарышкиной. — Не будить его! — уже чуть капризней и тише вымолвила Елизавета Петровна. Она подошла к маленькому хористу. Слегка взвихрила ему волосы. И умилившись видом отрока, заснувшего посреди концерта, сняла с шеи платок, повязала его мальчику на шею.
Ей вдруг стало жаль маленького хориста. Может, потому, что императрица знала: тяжко заниматься пением мальчикам. Нещадно их треплют за уши. Бьют смычками. Разучивать партии целый день заставляют! А может, потому пожалела императрица мальчика, что личико у него было круглое, а нос коротенький, вздернутый. Точь-в-точь такой же, как у нее самой. И почти такой же, как у отца ее — великого Петра.
— Ко мне в опочивальню снесите его. Мигом, — тихо приказала Елизавета Петровна. И тут же в своем белом пышном платье величаво выплыла из залы.
Двое рослых лакеев подхватили мальчика и понесли его в опочивальню императрицы. Лакеи ступали бережно и меж собою не говорили. Но даже кричи они криком, все равно маленький хорист их не услышал бы.
Ему снился сон. Ах какой сладкий сон ему снился!
Снилась ему Украйна, и снился родной город Глухов. Белые низенькие мазанки. Яблоневые и вишневые садочки шумели, желтые мальвы качались, вился зеленый барвинок. Снились ему золотые, круглые, как дыни, купола степенных соборов.
Вот бежит какой-то малец, дразнится. «Бурсацкая морда!» — кричит. Но семилетнему Дмитрию до бурсы так же далеко, как до Луны. Поэтому он спокойно показывает дразнящемуся мальцу кулак и идет себе дальше. Идет в школу для малолетних певчих. Однако что за страшная история? Школу, которая ютится в такой же белой, ну может, чуть побольше, чем остальные, мазанке, вдруг грузят на воз. И она становится маленькой-маленькой. А возница, в котором Дмитрий вдруг узнает со страхом самого гетмана Разумовского, кричит: «В Петербург забираю! Всю школу! Вместе с хатой! Там будете петь для меня! Десять лет! День и ночь! Без перерыва!»
Тем временем любитель хорового пения гетман Разумовский весело щелкает кнутом. И маленький Дмитрий от страха жмурится и закрывает глаза и тут же оказывается в Петербурге. В певческих музыкальных классах. И сразу же тянет руку, чтобы задать вопрос по нотной грамоте. Но итальянец Галуппи, который не только руководит хором, но и сам учит маленьких певчих, лишь сердито фыркает:
— Пшш… Молтши! Выдеру! Мал эшчо што-либо спрашиват!
Глупый Галуппи! Он учит Дмитрия тому, что тот и так уже хорошо знает. А не знает — так быстро выучит. Он ведь очень способный! Так все говорят. А вот учить Дмитрия игре на скрипке, на которой сам Галуппи так чудесно и быстро играет, итальянец отчего-то не хочет.
Но и Галуппи вдруг исчезает. И является перед маленьким Митей какая-то госпожа в белом, усыпанном жемчугом платье. Она склоняется над ним низко, шепчет тихо: «Терпи, казак, атаманом будешь! Будешь сочинителем музыки — в империи первым! Будешь с большими людьми дружбу водить. Даже царей воспитывать будешь! Глядишь, и министром станешь!»
И маленький казак Дмитрий Бортнянский тут же просыпается.
Солнце поднялось уже высоко. Беда! Беда! Опоздал на занятия! То-то трепка будет! Однако, несмотря на испуг, маленький Митя не спеша и с любопытством огляделся. И тут же испугался еще больше, потому как увидел: лежит он, одетый, на сказочно богатой, незнакомой постели. В роскошных покоях лежит. С райскими расписными птицами на потолке, с мебелью золоченой. А на шее его бантом повязан воздушный с серебринками платок.
Внезапно дверь в покои отворилась. Зашуршали платья, послышались тихие женские голоса, и не успел Дмитрий вскочить, как увидел над собой улыбающееся лицо самой императрицы: — Ну?
Дмитрий втянул голову в плечи.
— Как почивал, казаче?
Смеющееся лицо императрицы еще чуть приблизилось к Дмитрию, и он в страхе поскорей закрыл глаза.
— Ну вставай, вставай! Ступай себе с богом в классы! Да слышь-ка! Скажи своему Галуппи, чтоб за уши тебя больше драть не смел! Да еще, слышь? Быть, я чаю, тебе богатым! А может, даже и счастливым…
Так — по слову Елизаветы Петровны — и сбылось.
1751 год. Митя родился в городке Глухове в казачьей семье. Вскоре в городке открылась специальная школа для малолетних певчих, где он стал учиться. Эта школа готовила певцов для Придворной певческой капеллы в Петербурге.
1758 год. Дмитрия отправили в Петербург, где он продолжил изучение пения и теории музыки в Придворной певческой капелле под руководством М. Ф. Полторацкого и итальянского композитора Бальдассаре Галуппи, работавшего в Петербурге в 1763-68 годах.
1769 год. После возвращения Галуппи в Италию, по его же приглашению, с высочайшего позволения императрицы Екатерины едет Дмитрий в Италию «пенсионером». Десять лет он учится в Италии, переезжает из Венеции в Болонью, а оттуда в Модену, Неаполь, Рим. Сочиняет три оперы на древнегреческие сюжеты: «Креонт», «Алкид», «Квинт Фабий». 1779 год. Бортнянский возвращается в Россию, становится капельмейстером и руководит придворным певческим хором. С этого года он начинает писать концерты для хора и пишет их на протяжении почти 35 лет. Сочиняет романсы, песни. В Петербурге книжные лавки с успехом продают его сочинения, изданные с особым изыском, напечатанные с «одобрения автора». Каждое издание его нот становилось явлением в культурной жизни того времени. Дмитрий Степанович стал модным и популярным композитором. Светские визиты, торжества у петербургских вельмож… Его приглашают для участия в оперных постановках в камерный «Вольный театр» К. Книппера, где он работает вместе с одаренным композитором Василием Пашкевичем.