Русский смысл

И восприятие Холмогоровым советского проекта, как одного из равноценных русских проектов, является фактически отрицанием всего того, что он говорил о Святой Руси. И его слова о том, что «сделанное Сталиным» заслуживает «благодарной памяти потомков» звучат, прошу прощения, кощунственно. Нет сомнений в том, что Сталин был великим и даже гениальным правителем (Так же как, например, император Диоклетиан) Любой гениальный правитель не может делать одно только плохое, что-то же он делает и хорошее. Но в истории церкви Сталин навсегда останется, как один из самых лютых её гонителей (Так же, как Диоклетиан) Не надо говорить, что Сталин прекратил гонения на Церковь. Если он из-за войны не успел уничтожить всех священнослужителей, потом решил оставшихся не убивать, а использовать в качестве рабов на государственных галерах, так это не замирение с Церковью, а изменение тактики её уничтожения.

Мне самому претит примитивное понимание Сталина, как какого-то опереточного злодея. Егор Холмогоров сумел подняться над такой примитивностью, его понимание Сталина тонко и сложно. Но если выше примитивности сложность, то выше сложности – простота. Если мы поднимемся выше сложности, то попадем в мир простых, коротких и понятных оценок. Надо просто решить, что для нас дороже – тяжелая промышленность или Царство Небесное. Если мы определимся с приоритетами, то станет понятно, что невозможно в одной книге прославлять и преподобного Сергия и генералиссимуса Сталина. Потому что проект Святой Руси и проект уничтожения Святой Руси не могут быть признаны равноценными. Один из них – хороший, а другой – плохой. Не надо топить очевидность в море слов. «Зачем делать сложным, то что проще простого?»

Тем не менее Егор Холмогоров считает: «Каждый из национальных проектов создавал важные исторические конструкции для будущего Русского мира… Каждое из создававшихся исторических зданий от Киевского до Советского пошло на фундамент современной России, но ни одно не было достроено. Задача подлинно национального проекта в том, чтобы эти недостроенные здания достроить, соединив их в единое целое… От восстановления СССР, «каким он мог бы стать» до воссоздания Святой Руси в координатах XXI – XXII веков».

Это собственно и есть основная мысль Егора Холмогорова. Мысль безусловно интересная, довольно красивая, бесспорно самобытная, но принципиально порочная. Уж не говорю о том, что здесь нет ни какого образа будущего, обрисованного хотя бы в самых общих чертах. Как должны выглядеть эти четыре здания, если их достроить и подвести под общий купол? Какие ценности будет исповедовать это свято-купеческо-имперско-советское общество? К сожалению, это совершенно абстрактная логическая схема, начисто лишенная реального содержания. Но беда даже не в этом.

Беда в том, что ни каких «четырех проектов» не было. Холмогоров противопоставляет понятия из разных смысловых рядов. Почему купеческо-предпринимательскому надо противопоставлять святорусский проект? Как будто купец не может иметь своим идеалом святость. Факты это опровергают. Почему, когда Россия осознала свою всемирную роль, это стало отрицанием святорусского идеала? Это был новый этап в развитии государства, но идеал остался прежним. Идеал святости един для тысячелетней Руси. В разные периоды ему была свойственна разная степень зрелости, были периоды упадка этого идеала, но ни каких новых идеалов не появилось. Ни размеры государства, всё растущие, ни пароходы с паровозами ни какой новой идеи с собой не принесли. Появились новые формулировки, в той или иной степени совершенные или кособокие, но идея оставалась прежней. Истина может по-разному преломляться или по-разному искажаться в сознании людей разных эпох, но это всё та же самая Истина. Тысячу лет Церковь питала русский народ одними и теми же ценностями. Потом пришли большевики и перечеркнули эти ценности. Вот и всё.

Предложение наряду с другими «достроить» так же и советский проект, равно предложению добиться синтеза православия и атеизма. Это объявление равноправия добра и зла. Если вы смешаете говно и толокно, даже если возьмете три четверти толокна и только одну говна, то конечным продуктом будет говно.

Удивительная тенденция: почти все православно-патриотические мыслители XXI века озабочены конструированием такой концепции, в которую органически монтируется советский период. «Розу белую с черною жабою я хотел на земле повенчать». Смысл этой тенденции вполне понятен: хочется «быть с народом», хочется соответствовать «духу времени». А «дух» этот во многом просоветский. И вот начинается изобретение велосипеда, хотя бы на одном колесе которого было бы написано «сделано в СССР». Но такого велосипеда не может быть, или он будет настолько уродлив, что вы ужаснетесь. «СССР, каким он мог бы стать», исходя из целей, которые ставило перед собой это государство, а так же исходя из анализа тенденций, это страна, в которой ни один человек не верит в Бога. Это главное, всё остальное – детали, и если вам эти детали нравятся, то неужели вы готовы заплатить за развитую социальную сферу всеобщим атеизмом?

Если кто-то хочет быть для всех хорошим, то это, во-первых, не самое достойное желание, а, во-вторых, всё равно ни чего не получится. Были люди, которые убивали за веру в Бога. А были люди, которые умирали за веру в Бога. Невозможно быть сторонником и тех, и других одновременно.

Холмогоров сам объясняет, откуда у него такие синтетические мысли: «…Нация вряд ли когда-нибудь будет готова сконцентрировать энергию прежде всего на … созидании внутреннего человека. Святая Русь … остается уделом духовной элиты. Однако, пафос заселения Небесного Иерусалима не может быть забыт …»

Это недопустимое смешение идеологии и политики. Идеология – это об идеалах, а политика – искусство возможного. Идеология обозначает цели, к которым необходимо стремиться, а политика формулирует ближайшие достижимые задачи. Идеология – о том, что идеально, политика – о том, что реально. Мы не можем коверкать и калечить свои идеалы, только потому что считаем их недостижимыми. Мы не можем укреплять Истину при помощи лжи только потому, что сочли Истину недостаточно воодушевляющей. С точки зрения идеологии не имеет значения то, что Святая Русь не может быть всеобщим идеалом в Российской Федерации. Вечные ценности не перестают быть ценностями от того, что их теперь мало кто разделяет. Идеология не может быть служанкой политики, это политика должна быть служанкой идеологии. Правильно должно быть так: мы определяем свой идеал вне зависимости от того, насколько он достижим, а потом думаем о том, каким должен быть первый шаг, который мы можем сделать в теперь уже известном нам направлении. Не важно, дойдем мы или не дойдем, важно идти туда, куда надо. Если мы договоримся о том, что наш идеал – Святая Русь, то первое, что мы должны сделать – всеми мерами содействовать дальнейшему воцерковлению русского народа. И вот это уже вполне реально. И не надо бояться либеральных и коммунистических протестов и противодействий, потому что боязливые вообще ни куда не идут. И не надо заигрывать с советским прошлым, потому что этим мы разрушаем наш идеал.

Егор Холмогоров напрасно пишет: «Нельзя вернуть Россию к идеалу Святой Руси в том понимании, которое было характерно для XIV века». Даю честное слово, что я не сбежал из XIV века, но мой идеал ровно тот, который был воплощен преподобным Сергием Радонежским. Если я духовно слабже современников прп Сергия, то это означает только то, что я не дойду до той отметки, до которой дошли они, но я всеми силами буду стараться идти в том же направлении. Время не властно над вечными ценностями, потому что Бог неизменен, и во все века Он зовет нас к Себе, и мы должны идти к Нему. А что сверх того – то от лукавого.

В иерархии ценностей православие не может быть ни на каком месте, кроме первого, и все остальные ценности должны определяться, исходя из православия. Если для нас хоть что-то дороже Бога, значит мир внутри нас обрушился.

И вот Егор Холмогоров пишет то, что полностью перечеркивает всё сказанное им о Святой Руси: «Наш ум видит лишь одну идею, которая может сегодня стать возрождающей, оборонительной, реакционной и реваншистской идеей России – это идея нации. Идея нации предполагает, что смысл и оправдание существования страны, народа, государства заключается в них самих и ни в каких внешних оправданиях не нуждается…» «Ни язык, ни религия, ни те или иные культурные особенности … не составляют того отличия, без которого Россия невозможна. Чтобы Россия существовала, достаточно чтобы территорию России населял русский народ, объединенный в русское государство».

Итак, в иерархии ценностей Егора Холмогорова на первом месте стоит идея нации. Религия для него не составляет того отличия, без которого Россия невозможна. Отсюда понятны и его просоветские симпатии, и уверенность в том, что «Святая Русь» – это идеология XIV века, а не русская судьба.

Тот, кто поставил нацию на первое место, то есть на место Бога, согрешил идолопоклонством. Бог не может стоять в душе человека ни каком месте, кроме первого. Бог – не подпорка под нацию, без которой в крайнем случае можно и обойтись. Мы одинаково говорим и об укреплении веры, и об укреплении государства, но для одних вера – это способ укрепления государства, а для других государство – это способ укрепления веры. При почти совпадающей фразеологии это два диаметрально противоположных мировоззрения. Христианин не может быть националистом, во-первых, потому, что по сравнению с христианином национализм – это очень мелко, тот, кто со Христом, уже не может нуждаться в столь примитивном мировоззрении, а во-вторых, потому что национализм – это один из плодов атеизма. Впрочем, об этом придется говорить отдельно и подробно.

Кроме прочего, национализм очень трудно отделить от чувства национального превосходства, которое несовместимо с христианством. Холмогоров пишет: «…Христианин должен быть гражданином великого, обладающего абсолютным превосходством и без пяти минут мировым господством государства, которое может себе позволить «не замечать» копошащиеся вокруг народы и народцы». «В основе, в сердце русской идеологии «Третьего Рима» – мысль о превосходстве русской государственности над всеми другими государствами, русских людей над всеми прочими народами, которым не выпало счастья «в империи родиться»».

Это удивительно напоминает неоязыческую «Книгу Велеса»: «Мы получили большую силу, а враги не очень большую, потому что мы – русские, а враги – нет». Такие нелепые мысли органично вытекают из языческого мировосприятия, а когда человек, считающий себя христианином, говорит примерно то же самое, что и язычники, возникает ощущение, что тут какая-то ошибка в терминах.

Холмогоров рассматривает «национализм, как надежное целительное средство против яда самоненависти». Есть такая болезнь, и она действительно поганая, и с этим надо что-то делать. Когда Европа непрерывно внушает русским, что мы какие-то недоделанные, и когда западным русофобам подпевает дружный хор русскоязычной либерасни, это отвратительно. Но не менее отвратительно в ответ впадать в другую крайность и заниматься безудержным самовосхвалением. Национальная мания величия, как правило, является следствием комплекса национальной неполноценности. Народу, не страдающему комплексом неполноценности, национализм совершенно не нужен.

Высокомерное отношение к «копошащимся народцам» это не лекарство, это болезнь. Стремиться стоило бы не к чувству «абсолютного превосходства», а к устойчивой самооценке, которая вообще ни как не зависит ни от русофобской истерии, ни от истерии националистической. Мы, русские, ни один народ не считаем лучше себя. И ни один народ не считаем хуже себя. Такой взгдяд соответствует чувству национального достоинства.

Холмогоров говорит порою просто потрясающие вещи: «Русская идея состоит в том, чтобы все идеи были русскими». То есть всё равно какая идея, лишь бы мы сделали её своей? Вот марксизм, к примеру. Он и правда здорово обрусел на нашей почве. Радоваться теперь? Марксизм опирался на то темное, что свойственно русскому народу, последовательно уничтожая всё святое, что было в русской душе. А получилось очень национальненько.