Русский супермен (СИ)

8

ШАНЬ-ТЯНЬ. 28 МАРТА 2138 ГОДА

Мы опоздали на полминуты. Дорнст попался…

Я выбрался из пещеры на площадку первым, Площадка была небольшой и со всех сторон ограничивалась крутым обрывом. Отсюда открывался чудесный вид на зеленые луга, перечеркнутые красными и желтыми скалами, на заснеженные горные пики. Совсем низко, оглашая окрестность пронзительными криками и сужая круги, летали "грифы". Обычно стервятники чувствуют, где их ждет добыча, и загодя слетаются туда.

Метрах в пятидесяти от пещеры стоял боевой глайдер рагнитов, похожий на старинный отполированный до зеркального блеска утюг. Тяжелый бронированный люк был распахнут, открывая вход в кабину. Недалеко от глайдера возвышалась серебряная "пирамида". Здесь было полно рагнитов. Надо же, чтобы именно сейчас черт принес их сюда! Скорее всего, это была бригада по установке и вводу в эксплуатацию "пирамиды".

Я впервые воочию увидел рагнитов. Ростом они были не меньше двух метров, с длинными руками и ногами, ступни слегка вывернуты внутрь, что создавало ложное впечатление неуклюжести и неповоротливости. Лица вполне человеческие, с раскосыми глазами, которые в сочетании с коричневой кожей делали их похожими на помесь китайцев с неграми. Одеты они были в облегающие комбинезоны из светопоглощающего материала, на котором не было видно складок, — просто движется кусок тьмы, напоминающий человеческий силуэт. На груди, как раз против сердца (оно у них тоже с левой стороны), сияло объемное голубое изображение синего шара, перечеркнутого сиреневой молнией. В этот шар хорошо целиться.

Итак, восемь рагнитов. Один маячил в проходе глайдера, трое у "пирамиды", двое чуть в стороне, а еще двое держали за руки Дорнста. Разрядники враги держали наготове — видно, ждали еще гостей и решили оказать им горячий прием.

Секунды растянулись, будто густая смола. Я прекрасно знал, что такое угодить под удар разрядника, От человека остается груда обугленного мяса. И мне меньше всего хотелось, чтобы в эту груду превратился я.

Действовали мы слаженно. Все возможные ситуации десятки раз прорабатывались на учениях, теперь настала пора применить навыки на практике. До Асгарда я бывал в десятках переделок, умел воевать и знал толк в этом деле, но бой команды суперов — это нечто совсем иное. Мы слились в единое целое. Каждый знал, что делает его товарищ и что должен делать он сам.

Герт, шедший за мной, отпрыгнул в сторону, перекатился и сразу умудрился сбить антенну и цилиндр фиксатора, совершавшего круговые движения и посылавшего на базу информацию об окружающей обстановке. Наше счастье, что, когда мы появились, фиксатор был направлен не на нас.

Я рванулся следом за Тертом, поднырнул под "клинок Тюхэ", и скала в том месте, где я должен был находиться, брызнула белыми искрами. Еще прыжок — мне удалось пройти между двумя "клинками". Герт срезал одного из рагнитов, державшего цитианина, а я одновременно разделался со вторым. Освобожденный Дорнст проворно шмыгнул в сторону и спрятался за обломком скалы, что с его стороны было весьма предусмотрительно — он сберег себе жизнь и расчистил нам сектор обстрела.

Я врезал из разрядника еще по одному врагу, пытавшемуся сделать из меня пережаренный бифштекс, и нырнул за камни вслед за с Дорнстом. По ним-то и пришелся удар, но недостаточно мощный, чтобы испарить преграду. Рагнит в проходе глайдера вскинул разрядник, пытаясь разделаться с Антоном, выскользнувшим из пещеры, но выстрел Герта положил конец этим надеждам. Антон с ходу расстрелял противника, пытавшегося спрятаться за "пирамидой".

Выстрелы посыпались один за другим, "клинки Тюхэ" сжимались теснее. Чтобы действовать эффективно, нужно постоянно находиться в движении и лавировать между "клинками". Постепенно их становилось меньше, поскольку рагниты один за другим выбывали из строя. Последний, укрывшийся за скалой, высунул нос лишь на долю секунды, но ее хватило, чтобы я, не медля, отправил бедолагу на тот свет. Весь бой занял считанные секунды, и теперь можно было расслабиться.

Радость, впрочем, оказалась преждевременной. К своему ужасу, я увидел, что люк глайдера задвигается, еще несколько мгновений — и машина приподнялась над поверхностью. Один или несколько рагнитов находились в кабине, в которую мы в горячке боя не успели проникнуть, и теперь они обрушатся на нас всей мощью своей боевой машины. Мы еще можем успеть уйти в пещеру, но информация все равно попадет в форт Скоулстонт.

Видя, как умеют воевать их новые противники, рагниты постараются так построить оборону, что нам вовек не пробить в ней бреши. Выстрелы разрядника для светопреломляющей брони глайдера представляют не большую угрозу, чем укус комара для слоновьей кожи.

Время почти остановилось. Глайдер завис в трех метрах над землей и начал неторопливо разворачиваться. Шарик на носу машины начал наливаться зеленым огнем. Все, теперь мы даже не успеем нырнуть в пещеру. Хорошо, что нас здесь всего трое. Толстую скальную породу глайдер вряд ли пробьет. Маклин, Ковальский и Одзуки смогут попытаться довести дело до конца.

Антон находился к глайдеру ближе всех. Он бросился вперед. Под брюхом машины подпрыгнул вверх, будто пытаясь уцепиться за гладкую броню. И неожиданно исчез.

Потекли томительные секунды. А может, доли секунды. Мы с Гертом, воспользовавшись неразберихой, которая наверняка сейчас царила на борту глайдера, кинулись в пещеру. Обернувшись в проходе, я увидел, как боевая машина резко крутанулась вокруг своей оси, а затем опустилась и ее люк медленно отворился.

Я прыгнул назад и тут же проник в открывшийся проход. Изнутри пол, потолок и стены глайдера представляли собой сплошной СТ-экран, создававший иллюзию, что неудобные широкие сиденья висят в воздухе. Впереди располагались пульт пилота и большое кресло, в котором сидел отрешившийся от всего Антон. Пилот валялся рядом с креслом, шея его была неестественно вывернута, и в открытых мертвых глазах не отражалось никаких чувств — умер он совершенно спокойным, даже, похоже, ничему не удивившись.

— Антон! — крикнул я. — Надо сматывать отсюда удочки.

— Подожди, я должен понять, как эта дурында работает.

— Послушай, после обрыва связи другие глайдеры прибудут сюда через несколько минут. Даже если мы успеем смыться, они визуально зафиксируют нас.

— Я держу это на контроле. Мы успеем, если ты не будешь мне мешать. Антон погрузился в размышления. Прошла минута. Другая. Я начинал всерьез нервничать.

— Ну пошли наконец! — крикнул от прохода Герт.

— Подожди, дьявол тебя раздери!

Антон набрал какую-то комбинацию на пульте.

Я почувствовал, что он пытается влиять на поле бортового компьютера и одновременно запустить туда какую-то программу.

— Вот теперь, правда, надо спешить, — кивнул он.

Мы выбежали из глайдера. Поле битвы выглядело отвратительно. Запах горелого мяса, дымящиеся останки. Все враги мертвы, кроме одного, в котором еще теплилась жизнь.

Герт на бегу подхватил его и взвалил на плечо. Я на миг задержался у входа в пещеру, глядя в голубое небо, в котором появились четыре белые точки. Антон за рукав втащил меня в черный зев пещеры.

— С ума сошел? — крикнул он. — Еще секунда — и их оптика засекла бы тебя. Определить, что ты не цитианин, большого труда не составит. Теперь нужно быстрее двигать отсюда. Вниз, в глубь пещер.

— Рагниты не погонятся за нами? — крикнул на ходу Герт Сарну.

— Это не их мир… — заверещал цитианин. — Они здесь слепы… Они боятся пещер и ничего здесь не могут…

— Мы же можем здесь все… — поддакнул Хальмс.

— И они знают это… — закончил тираду Фахел. Мы забрались достаточно далеко и очутились в просторной пещере.

— Все, оторвались, — устало произнес Герт. По стенам и по полу прошла дрожь.

— Что это такое? — удивился я. Антон посмотрел на часы и удовлетворенно хмыкнул:

— Все верно. Пять минут.

Он прислонился к стене, на миг отключился от внешних раздражителей, а потом произнес:

— Еще два глайдера рагнитов выведены из строя.

— С чего это? — осведомился Одзуки.

— Я сумел запрограммировать компьютер на пиковый разгон энергосистем вплоть до самоуничтожения. Рвануло как раз тогда, когда прибыли спасатели. Один глайдер вдребезги, другой сильно поврежден. Взрыв, конечно, послабее ядерного, но вполне достаточный. ТЭФ-установки рагнитов немножко иные, чем земные. Они гораздо эффективнее и легче, но зато опасны при эксплуатации. Сейчас там воронка метров семи глубиной.

— Неплохо, — улыбнулся Герт. — Ты герой дня, Антон. Если бы не твоя расторопность, рагнитам пришлось бы потрудиться, прежде чем им удалось бы соскрести нас с земли.

— Что будем делать с пленным? — спросил Ковальский, указывая на рагнита, в плече которого зияла обугленная рана.

Он неподвижно лежал на полу.

Герт нагнулся над пленным. Командир сразу собрался, сосредоточился. Он провел руками над лицом раненого, присел, начал осмотр. По тому, как держался Герт, было заметно, что он экзотерапевт класса "экстра".

Я видел, что коричневая аура рагнита была слабой и неустойчивой, она переливалась лиловыми и синими оттенками и старалась уплыть куда-то в сторону от его тела.

— Не жилец, — заключил Герт. — Долго не протянет. От силы минут пять.

— Нужно привести его в чувство, — сказал Ковальский. — Хотя бы на пару минут. Можно успеть выудить у него кое-какие сведения.

— Он вряд ли поможет нам, — возразил Маклин.

— Хоть что-нибудь, но узнаем. Даже если удастся хотя бы немножко разговорить его, — отмахнулся Ковальский.

— Попытаюсь, — кивнул Герт и принялся за пленника, работая с его энергетикой, активизируя биоактивные точки. Я не верил, что рагнита, находящегося в таком состоянии, удастся привести в чувство. К моему удивлению, его аура стала ровнее. Смерть отступала. Но лишь на время. Скоро она вернется, и тогда уже рагниту ничто не поможет.

Пленник глубоко вздохнул и приоткрыл щелки глаз. В них не было ни ненависти, ни злости. Ощущалась лишь беспросветная вязкая тьма, не привязанная ни к каким чувствам, и в этом было что-то жуткое. Так смотрит ядовитая змея. Или крокодил.

Пещеру освещал прилепленный к стене световой шарик. Было хорошо видно, что кожа рагнита потемнела, на губах выступила алая кровь. Он попробовал приподняться. Мы помогли ему и прислонили спиной к стене. Герт присел рядом с ним и начал допрос.

Язык рагнитов по выговору чем-то напоминал французский. Но он гораздо сложнее любого земного языка, имеет головоломные правила и умопомрачительные склонения со спряжениями. В нем имеется несколько десятков конструкций, которые используются для отражения в каждой фразе отношения говорящего к собеседнику. Одна и та же фраза может быть сказана в нескольких десятках вариантов, и в ней ты обязан выразить свои чувства — злость, подобострастие, презрение или куда более сложные эмоции.

— Ты можешь говорить? — спросил Герт, выражая власть и вместе с тем уважение.

— Я могу говорить, белолицый. Но не хочу говорить. — Рагнит избрал конструкцию пренебрежения, которую применяют к представителям самых низших рас и сословий.

Ха, белолицый… Так (или похоже) называли американские индейцы европейцев, пришедших завоевывать их земли. Рагнит будто почувствовал страсть Герта ко всяким индейским историям и историческим аналогиям и решил подыграть ему.

— Если ты поможешь нам, то мы сможем помочь тебе. Ты ранен, а мы многое умеем.

— Мне уже ничто не поможет, — прозвучала конструкция стойкости к жизненным передрягам. — Я уже мертв. Но это не имеет значения, ибо вскоре я, погибший ради торжества Великой Силы, войду в благодатный Синий Поток, стану его частицей, сольюсь с его несокрушимой мощью, и это будет достойная награда за мое честное служение.

— Не знаю, что такое Синий Поток, но вряд ли ты заслужил награду в иных мирах, — произнес Герт, применив конструкцию насмешки. — За пролитую тобой и твоими братьями кровь ты скорее заслужил не награду, но кару, и, упорствуя, делаешь ее еще страшней.

— Ты можешь говорить сколько угодно, ибо слова, далекие от истины, пусты и не имеют смысла. — Он воспользовался конструкцией превосходства и снисходительности. — Ты не чувствуешь величия Истинной Силы, ты не знаешь, что нет ничего, способного противостоять ей и ее проводникам ни в этом мире, ни в иных мирах, скрытых от нас покровом смерти.

Нет ничего, что служило бы преградой Братьям Силы Синего Шара. Не жалей меня, белолицый. Это мне надо жалеть тебя, презренное и ничтожное насекомое, зазвенела конструкция торжества. Рагнит прикрыл глаза, показывая, что разговор окончен.

— Фанатик, — произнес я по-русски. — Просто безмозглый фанатик. Я немало таких видел за годы работы в МОБС.

— По-моему, ты не совсем прав, — задумчиво протянул Маклин. — Почему ты не допускаешь, что в его словах скрыта известная доля истины? У рагнитов достаточно высокоразвитая цивилизация, а вовсе не такая, чтобы безоговорочно доверять религиозным бредням.

— Ну конечно, — усмехнулся я. — Разумеется, этот тип прав. Тогда, если никто и ничего не может противопоставить Братьям Силы Синего Шара, что мы здесь делаем?

— Рагниты распространяются по Галактике, как чумные вирусы, — сказал Герт, вставая и отряхивая колени. — Пока они на самом деле не встретили достойной преграды на своем пути. Но, думаю, появится некий фактор, и они все-таки расквасят свои длинные носы о стену.

— Какой фактор?

— Это же очень просто. — Герт склонился над рагнитом и вновь сделал несколько движений над его головой. Пленник приоткрыл глаза.

— Что ты хочешь? — прозвучала конструкция усталости и злости.

— Если воины Силы так могучи и непобедимы, если вам нет преград, то скажи, почему твои собратья, а не мои лежат мертвыми? И почему я задаю вопросы тебе, а не наоборот?

— Такова воля Силы. — Конструкция смирения.

— Слова, враг мой, это всего лишь слова, которые, если не соответствуют истине, пусты и лишены смысла. — Конструкция презрения и иронии. — Сила вот в этих руках.

— Да, вы великие воины. Хоть и коварно, из засады, а не лицом к лицу, но вы справились с отборными воинами Братства. — Конструкция невольного уважения.

— Насчет засады ты врешь. Бились мы честно.

— Ладно, я готов признать это. — Силы рагнита убывали, аура его снова стала неустойчивой и текучей. Пленник использовал сложную замысловатую конструкцию, чтобы выразить гордость, ненависть, вынужденное согласие. — Но будь вы хоть самые сильные воины на планетах миллиарда солнц…

— Возможно, так оно и есть.

— Сумей вы даже выгнать нас с этой планеты, все равно это ничего не изменит. На вас уже опустились крылья смерти. Огневое оружие и защитные поля, техника, боевые порядки — все это не имеет никакого значения. Этот мир наш, и никто не сумеет оспорить это. Даже ваши временные успехи обратятся против вас. Я вижу вашу погибель. Я знаю, что так и будет.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, почувствовав, что рагнит проговорился и выложил нечто действительно важное, имеющее для нас огромное значение.

Пленник с трудом повернул голову и посмотрел на меня. Будто рентгеном просветил и увидел во мне нечто, скрытое от иных взоров.

— А вот и он. — Конструкция злорадства и победы. — Ему будет лучше, чем вам всем.

— Почему?

— Тебя выбрал Казагассс. Тебе не избежать встречи с ним, ибо ты отмечен. Неужели ты не чувствуешь, как шею твою все сильнее стискивают ласковые пальцы Казагассса? Неужели тебе не нравятся легкие объятия смерти? Смерть отдохновение. Смерть — благо. Приближается час Казагассса!

— Конструкция ликования, ненависти и жалости.

— Я ухожу, — прохрипел рагнит. — Придет время, и вы будете завидовать тому, что я ушел легко. Грядет час Казагассса.

Аура рагнита поблекла, затем последовала легкая вспышка — и некая серебристая субстанция устремилась в черный проход иного мира.

Как он сказал — чувствую ли я на шее ласковые пальцы Казагассса? Он совсем близко, и свидание с ним (интересно, с кем?) — дело нескольких часов…

ЛАБИРИНТ. 29 МАРТА 2138 ГОДА

Пещера, в которой лежал труп рагнита, давно осталась позади. Мы вновь петляли в лабиринте, становившемся все запутаннее. Часа через три мне показалось, что мы окончательно заблудились. Здесь просто невозможно ориентироваться. В принципе, используя возможности уникальной памяти суперов, можно найти обратную дорогу, припомнив каждый поворот и изгиб пути. Но как здесь ориентируются цитиане? А они не забывали бодро сообщать, что все хорошо и мы идем к цели.

Несколько раз мы натыкались на идеально круглые туннели, определенно являющиеся творением чьих-то рук (или щупалец — смотря кто их строил). Один раз увидели железяку, похожую на изъеденную временем и водой зубчатую передачу. Еще пару раз натыкались на наскальные рисунки.

— До форта недалеко. Скоро выйдем, — сообщили цитиане.

На привале цитиане вновь запалили костер и расселись вокруг него. На этот раз обошлось без напевов. Они методично жевали свои пищекубики, видать, без особого удовольствия. Впрочем, наш пищеэнерган тоже не отличался изысканным вкусом и крепко осточертел за последние дни.

— Можно попробовать? — попросил Маклин.

— Думаем, можно… — загалдели цитиане.

— У нас схожий метаболизм…

— Наша пища для вас не вредна…

Маклин взял кубик, провел по нему анализатором, внимательно рассмотрел, затем зажал в ладони, пытаясь уловить исходящие от него токи опасности, но вроде не уловил. Только после этого он бросил кубик в рот и стал меланхолически его пережевывать. Потом сделал вывод:

— Удивительная пакость. Смесь навоза и березовой коры. Но безвредно, и энергоемкость, похоже, будет побольше, чем у нашего пищеэнергана. Надо взять на радость нашим "головастикам" кусочек.

— Обязательно, — кивнул Ковальский. — При исследовании можно узнать что-то интересное.

В Асгарде полно всякого барахла, собранного со многих планет Галактики, где побывали наши разведгруппы. Наш исследовательский центр работает день и ночь, не успевая перерабатывать поступающую информацию и исследовать доставленные отовсюду образцы.

Меня, конечно, не особенно волновало, будут ли цитиане рассыпаться в изъявлениях благодарности за жизнь спасенного Дорнста и поблагодарит ли он сам за то, что находится сейчас в так любимом им лабиринте, а не на базе рагнитов. Но все же было интересно. Наконец цитиане решили заговорить на эту тему. И их отношение оказалось совершенно неожиданным. На очередном привале они затараторили:

— Вы отлично сражались с рагнитами…

— Мы никогда не видели ничего подобного…

— Но вы поступили неправильно…

— Вы поставили под угрозу все дело…

— Не понимаю, о чем вы? — удивленно произнес Герт.

— Вам нужно было оставить меня рагнитам… — произнес Дорнст.

— Логический и математический анализ показывает, что шансы победить рагнитов и сбить их боевой глайдер были почти равны нулю.

— Это был очень сильный риск…

— И он не стоил жизни Дорнста…

— Им надо было пожертвовать…

— В следующий раз вы должны сделать именно так…

— А не идти на поводу у непродуктивных эмоций…

— Вы что, утверждаете, что мы должны были оставить Дорнста на съедение рагнитам? — криво усмехнулся Герт.

— Рагниты не едят людей…

— Я имел в виду — отдать им Дорнста.

— Это было бы разумно…

— Но мы должны защищать друг друга! — вспылил Маклин. — Разве для вас ничего не значит жизнь вашего товарища?

— Жизнь товарища значит для нас много…

— Это была бы большая потеря…

— Но успех всех важнее жизни одного из нас…

— И я согласен с этим… — завершил тираду Дорнст.

— Мы так не привыкли, — устало произнес Герт.

— Если друг попал в пекло, сделай все, а вытащи его, не занимаясь подсчетами шансов на успех. Это долг! А кроме того, тогда ты будешь знать, что, когда сам попадешь в пекло, друзья сделают все, чтобы вытащить тебя.

— Нерационально совмещать дело и чувства…

— Это еще как посмотреть, — возразил Герт. — Ну а если речь зашла о рациональности, представьте — рагниты захватывают Дорнста и выбивают из него все, что ему известно о наших замыслах.

— Нет, никто никогда не заставит цитианина сказать то, что он не должен сказать…

— Мы можем поставить в своем сознании заслон для боли, психотропных веществ и энергоинформационных воздействий…

— В крайнем случае мы можем усилием воли уйти в новое воплощение…

— Мы уже говорили об этом…

— И вы должны были запомнить…

— Мы запомнили, — усмехнулся Маклин. — Но мало ли кто что говорит.

— Цитиане говорят мало, и только то, что есть на самом деле… торжественно произнес Сарн. Он запустил руку в костер, и в его ладони запылал красный уголек. Привычка по делу и без дела хватать из костра угли — у цитиан это нечто вроде клятвы, подтверждения благих намерений.

— Мы верим вам. — Маклин запустил руку в костер и сжал в руке другой уголек.

Наши опасения, что теперь рагниты долго не успокоятся и будут тщательно патрулировать окрестности, не оправдались. Видимо, они решили, что цитиане, раздолбав три глайдера и перебив кучу солдат, надолго убрались назад в пещеры, а выкурить их оттуда не поможет никакая техника. Поэтому просто нет смысла тратить силы и энергию на бесполезное патрулирование. Это было очень кстати, поскольку нам надо было опять выбираться на поверхность.

Звезды на черном небе сегодня светили как никогда ярко. Погода испортилась, дул холодный ветер, но он не был неприятен, даже бодрил. Во мне оживало какое-то атавистическое чувство радости, когда ветер бьет в лицо. Может, среди моих предков были флибустьеры, которые вели сквозь штормы пиратские бриги, пронизывающий ветер продирал их до костей, а на губах ощущался вкус соленых брызг… Белые пики гор напоминали сказочные дворцы титанов. Над этим миром царили тишина и спокойствие.

Я поднял голову. Стая стервятников опять кружилась над нами.

— Эти перепелки-переростки прямо-таки прилипли к нам, — усмехнулся я. Что, надеются поживиться? Вряд ли им сейчас это удастся Я не чувствую опасности.

— Я тоже, — произнес Герт, напряженно озираясь.

— Стервятников притягивает запах смерти. Они ощущают ее приближение, пожалуй, даже лучше, чем мы, — заметил Одзуки.

При всей моей нелюбви к подземельям я был рад, когда мы преодолели, наконец, трехкилометровый переход и опять нырнули в пещеру.

В течение часа мы углубились так, как никогда. В почти идеально круглом зале было прохладно, откуда-то сверху падала вода. В этом месте мы и устроились на привал.

Цитианам нужно было одиннадцать часов для сна, но сейчас мы просто не могли позволить им такой роскоши.

Ковальский, тщетно пытавшийся поуютнее устроиться на земле, недовольно пробурчал:

— Разве уснешь рядом с этой Ниагарой?

— Нельзя другое место… — запричитали цитиане.

— Здесь безопасно…

— Как говорил погибший рагнит, приближается Казагассс…

— И вы верите в его россказни? — иронично приподнял брови Ковальский.

— Верим…

— Потому что он говорил правду…

— Казагассс — это тот, кто взял ваших и наших Друзей…

— И теперь стремится взять нас…

— Мне тоже кажется, что они выбрали лучшее место, — подтвердил я.

Цитиане действительно выбрали лучшее место. Щупальца "осьминога" почти достали нас, и привал в этом месте — шанс немного отсрочить свидание с ним. Сейчас главным вопросом был вопрос времени — успеем ли мы уничтожить форт Скоулстонт до того, как эта дрянь настигнет нас, или нет. Если мы не успеем, то через несколько лет на Землю всей тяжестью обрушится инопланетная интервенция, плазменные ковровые удары будут выжигать города и села, погибнут миллионы и миллионы людей, а потом какой-нибудь поганый рагнит скажет: "Этот мир наш, вся сила здесь на нашей стороне, и никто здесь не справится с нами". Интересно, кто же такой этот Казагассс и какая у него связь с рагнитами?

Я не мог заснуть. Вспоминались стервятники, кружившие над нами. Скорее всего, Одзуки прав — они чувствовали запах смерти, который мы источаем.

— О чем думаешь, самурай? — спросил сидящий рядом Одзуки.

— О том, как вернусь в Асгард, стукну кулаком по столу Чаева и потребую немедленный отпуск. А там укачу на Фиджи, предамся разврату и оргиям, время от времени вспоминая эту поганую дыру, — сказал я.

— Моя душа преисполнилась радости, если бы я получил отпуск. Первый за десятки лет. Я бы поехал домой, в Киото. Я дал зарок, что никогда не вернусь туда. Зачем пытаться вернуть то, что по силам вернуть только одному Богу? Зачем возвращаться в места, которые тебе дороги и в которых ты не был сорок восемь лет?

— Да, давно ты там не был. Мне всего-то сорок.

— Однажды ты понимаешь, что этот зарок был глуп. И что все-таки можно попытаться вернуть что-то. Хотя бы в своей душе.

Одзуки задумался, потом заговорил вновь:

— Мне тогда было сорок два. Почти полсотни лет прошло, и я с той поры нисколько не изменился. Даже помолодел. Я обманул всех. И обманул время… Представляешь, я вернусь однажды в яркий солнечный день, охваченный ликованием и грустью, войду в двери школы, где до сих пор висит мой СТ-портрет в два роста. Никто не поверит, что это вернулся я. Не осталось никого, кто работал там вместе со мной. Мои ученики — уже солидные люди пожилого возраста.

— Ты же был учителем, я помню.

— Я был директором школы. Школы для несовершеннолетних преступников. Ко мне поступали самые отъявленные негодяи со всей Японии и Китая в возрасте от восьми до шестнадцати. Сегодня многие из них, спасибо геронтологии, еще активны — кто директор корпорации или научного центра, кто писатель, кто художник. Одно время к званию выпускника школы Одзуки Есихиро относились чуть ли не как к диплому Кембриджа. И знаешь, среди моих учеников почти нет подонков. Было несколько человек, с которыми я ничего не мог сделать, но на них лежала несмываемая печать тьмы, зло было их предназначением в жизни. Большинство же моих подопечных я вытащил из трясины, сделал из них людей.

— Как это у тебя получалось?

— Это истинный дар, ниспосланный свыше тем, кто решает, кому и кем быть и какой камень толкать человеку в гору в своей жизни. В один бронзовый осенний день, когда серебряный ветер срывает красные листья, падающие неторопливо на душу легкой грустью, когда впереди забрезжут зимние холода, я встретил Чаева. Он знал обо мне все. Я о нем не знал ничего. Но я сразу поверил ему. Я впервые встретил человека с аурой цвета расплавленного золота. Передо мной открылся новый мир. Я вошел в него, отбросив все, что осталось за спиной. Но мне до сих пор кажется, что я совершил предательство, что моя сторожевая башня в этой жизни была там, в школе в Киото, которая теперь названа моим именем.

— Брось. Не мне тебе объяснять, что место супера в Асгарде, именно там ему предначертано что-то сделать в этой жизни и предопределен час, когда перейти в жизнь следующую.

— Я чувствую приближение своего часа. Уже скоро.

— Да ладно. Это Лика всем нам испортила настроение. Не нужно вообще было устраивать этот поход по "тонкому льду". А если честно, мне сейчас глубоко наплевать на ее пророчество. Вы смотрите на меня как на покойника — с состраданием и неким уважением. Что я, не вижу, что ли? А зря. Я обойду это пророчество. — В этот миг я был уверен в своих словах.

— Не слишком ли ты самонадеян?

— Я обойду пророчество!

— Знаешь, а может, у тебя получится.

— Обязательно получится.

… Я стоял на обрыве. Под ногами кипела, уходила к горизонту изумрудная поверхность океана, по ней бежали белые барашки волн. Свежий ветер трепал мои длинные волосы и непонятно откуда взявшуюся бороду. Я стоял здесь давно. Может быть, тысячу лет. А может, и секунду, растянувшуюся в тысячелетие. И все это время я ждал ЕГО. Я ненавидел ЕГО, меня коробила даже мысль о том, что я дождусь Его. И все равно я должен был дождаться, должен был встретиться с НИМ с глазу на глаз. Этот миг приближался. Вскоре я увижу ЕГО, развеются сомнения и фантазии, одним ударом будет перерублен клубок предчувствий и страхов, внутри которого и скрывается ЕГО лицо.

Судя по теням, яркое солнце находилось в зените. Я мог бы легко увидеть светило, если бы поднял голову. Да и вообще, не мешало бы осмотреться, попытаться понять, где я нахожусь — на Земле или на какой-нибудь из бесчисленных планет, затерявшихся в тумане Млечного Пути. Но я не имел права глазеть по сторонам. Это не очень огорчало меня. Ведь то, где я нахожусь, не имеет никакого значения. А имело значение то, что я поставлен здесь, чтобы с недрогнувшим сердцем, полным отваги и стойкости, встретить ЕГО.

Неожиданно тени стали быстро удлиняться, дохнул горячий ветер, на море и небо легли красные штрихи заката. Наступала ночь.

Все замерло. Тени больше не удлинялись, небо не темнело. Замерли буруны волн. Замер, будто в испуге, ветер. И даже одинокая звезда перестала мигать и замерла шляпкой серебряного гвоздя, вбитого в небосвод. ОН приближался.

Не было слышно тяжелой поступи. Никаких внешних эффектов, если не считать остановившегося времени. Он был невидим, не ощутим обычными человеческими чувствами. Он струился эфирными волнами, которые мягко овевали меня.

Эфирные потоки вокруг начали сгущаться и костенеть, хотя это звучит как бессмыслица. Я чувствовал, что ОН нашел меня и теперь пробивался из сковывающей ЕГО жесткой реальности. Внезапно время включилось. Снова шуршали волны, наползали на закатное небо сиреневые облака. Но все было каким-то скользким, неустойчивым. Я понял, что окружающий меня мир рушится. Или я выпадаю из него. Черным крылом меня на миг накрыла тьма. Мы столкнулись наконец. Реальность ломалась на куски, рассыпалась в пыль, но меня это уже не интересовало. Я хотел увидеть ЕГО, ибо ничего не было хуже той неизвестности, в которой я пребывал.

Миг безумного знания наступил. Мы стояли друг перед другом. Усилием воли я сорвал пелену тьмы, проник за завесу. Передо мной должно было предстать ЕГО лицо. Но я не увидел ничего. И это было самое худшее…

Вскрикнув, я очнулся. Никакого моря, скалистого берега, конечно же, не было и в помине. И быть не могло. Это всего лишь сон. Яркий, наполненный ощущениями, слишком похожий на явь. Да, это всего лишь сон. Хотя… Я вдруг подумал, что это не совсем сон. Но… Обман, я сам себя хочу обмануть. Это было что-то иное. Я действительно только что стоял на берегу и ждал кого-то, чье лицо у меня так и не хватило сил рассмотреть.

Больше я заснуть не смог. Боялся вернуться туда, где только что был.

Все спали, кроме Маклина, который бодрствовал на страже. Слабо сиял световой шарик. Я поднялся и подсел к негру.

— Почему не отдыхаешь? — спросил Маклин.

— На том свете отдохнем.

— Хандришь?

— Не очень.

Помолчали. Каждый думал о своем. Впереди последний переход. Через несколько часов начнется жаркая работа. Шуршание послышалось сзади и чуть сбоку. Мы резко обернулись, моя рука легла на рукоятку разрядника, кобуру с которым я не снимал даже ночью. Никакой опасности не было. Это был всего лишь заспанный Фахел.

— Еще одна сова, — усмехнулся Маклин, затем спросил Фахела: — Чего не спишь?

— Я должен… Пламя…

Двигался Фахел угловато и неуклюже. Цитиане сильно измотались за время нашего совместного путешествия.

— Пламя, говорит, — скривился Маклин.

— Что-то странный он какой-то, — откликнулся я. Мне что-то не понравилось в движениях Фахела — какая-то нарочитая искусственность.

— Да они вообще странные. И не сейчас, а в принципе.

— С другой стороны, мы тоже для них странные. Наверное, полная стыковка психологии у жителей разных культур — большая редкость.

— Не скажи. Взять Звездное Содружество Сорок процентов планет и их обитатели чуть ли не повторяют Землю и человечество. Негуманоидные цивилизации в исследованной Содружеством части Галактики составляют меньше полпроцента. Вот с негуманоидами найти общий язык действительно нелегко.

— Интересно. В принципе, нет никаких ограничений для возникновения самых удивительных биоструктур, в том числе на небелковой основе. Откуда же такая общность? Если, конечно, отвлечься от идеи Чаева о Великом Конструкторе — ею можно объяснить что угодно.

— Это с Ковальским лучше обсуди. — Маклин зевнул. — Есть множество версий. Знаешь, что такое панспермия? Это перенос частичек жизни с одной планеты на другую. Эта теория не выдерживает никакой критики. Идея переселения гуманоидных существ из одной системы в другую какой-то развитой цивилизацией ближе к истине. Ученые Содружества каждую пятую популяцию разумных существ объясняют именно так. Ну а как насчет общности флоры и фауны? Да и вообще, откуда берется жизнь и почему приобретает именно такие формы? Как ни крути, но без идеи Конструктора нелегко объяснить все это.

— Но он должен действовать посредством каких-то физических, химических явлений.

— Если посмотреть на Галактику со стороны, то увидишь океан с воронками, течениями тонких энергий, формирующих грубую материю, в том числе и живую. Нужно ли объяснять, что одно течение формирует примерно схожие структуры, другое — иные. Галактика наша сформирована преимущественно одним гигантским водоворотом. Что творится в других галактиках — не знаю. Туда нам пока хода нет.

— Рекс, с ним все-таки что-то не то. — Я обеспокоенно кивнул в сторону Факела.

Тот стоял, обеими руками касаясь стены, и завороженно смотрел в одну точку.

— Фахел, что с тобой? — забеспокоился я.

— Не мешай… Я должен… Огонь…

— Да оставь его в покое, Саша. Должен — значит, должен, — махнул рукой Маклин. — Так вот, существует еще теория, которая описывает тенденции…

Неожиданно Фахел оттолкнулся от стены и проворно скользнул в темный проход.

— Подожди, Рекс! — воскликнул я. — Давай за ним.

В этот миг я понял суть моих тревог. Опасность была близко как никогда. Я не думал, что успею, что смогу помочь. Я ни на что не надеялся, но правильно сказал Герт: когда ближнему угрожает опасность, не в наших правилах подсчитывать шансы на успех.

От прохода меня отделяло метров десять. Я устремился вперед и преодолел больше половины расстояния, когда обжигающая волна ударила меня в грудь. Я упал. Дыхание перехватило, меня вжало в пол, к горлу подкатила тошнота. В это же мгновение оборвалась еще одна серебряная нить. Фахел погиб…

От Фахела не осталось и следа так же, как и от всех прочих несчастных. И опять мы не могли даже предположить, какая нечистая сила его взяла.

Я очухался быстро. "Осьминог" отпустил меня и убрался восвояси удовлетворившись одной-единственной жертвой. Надолго ли?

— Здесь его энергоинформслед обрывается, — сказал Ковальский, указывая на точку в трех метрах в глубине туннеля.

Мы тщательно осмотрели это место, но не нашли ничего интересного.

— Что его выманило сюда? — произнес Герт.

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Он шел, как робот, и это показалось мне странным.

— Вы должны были сразу действовать.

— Должны, — кивнул Маклин. — Но мы не сообразили, что происходит. Мы не так хорошо знаем цитиан, чтобы сказать определенно, что в их поведении нормально, а что нет.

— Я слишком поздно понял, что он попал в сеть, — признался я. — Хотя должен был понять это раньше.

— Что за сеть?

— Его, как рыбу, кто-то поймал в сети и потащил к берегу.

— Рыба на берегу не может дышать, — поддакнул Ковальский.

— Вы что-нибудь почувствовали необычное? — обратился Герт к цитианам.

— Мы спали и ничего не чувствовали…

— Так же было, когда исчез Курбагаз…

— И почти так же исчез Марконс…

— Казагассс настигает нас…

— Мы не успеваем. Он вернется. И скоро…

— Вы говорили, что выбрали безопасное место. Почему же это произошло? холодно осведомился Ковальский.

— В другом месте он пришел бы раньше и забрал бы не одного, а может, всех…

— Дело ясное, — вздохнул Герт. — Что делать дальше?

— Идти к форту, — сказал я. — Вся надежда на то, что я или цитиане почувствуем приближение "осьминога",

— Да-а, большая на вас надежда, — прищелкнул языком Герт. — Вон Фахел исчез, как не было…

— И все-таки мы чувствуем его. Лучшего же ничего нет.

— Мы гордимся Фахелом… — затараторили цитиане.

— Он погиб как воин, и его имя будет выбито на стене Скорби…

— Мы должны отдать ему почести…

Сарн выплеснул горючую жидкость на место, где погиб Фахел, бросил туда кубики. Взметнулось вверх оранжевое пламя. Каждый из цитиан коснулся рукой груди, лба и провел над огнем ладонью, шепча под нос какие-то слова на своем птичьем диалекте.

— Мы готовы… — произнес Сарн.

— Пора идти…

Это была странная "прогулка". Еще более странная, чем мой первый визит в ТЭФ-зону, когда я словно пробирался по минному полю и каждый мой шаг мог стать последним. Сейчас я смотрел на себя со стороны и препарировал свои чувства, боясь упустить хоть малейшее изменение. Время от времени я ощущал, что смерть дышит в спину или в ухо, и тогда приходилось корректировать маршрут. Не сколько раз об опасности предупреждали цитиане. Слава Богу, ходов и пещер становилось все больше, поэтому имелись большие возможности для маневра. Не знаю, кто шел по нашим следам, но пока нам удавалось обходить его, избегать встречи. Иногда казалось, что нас вот-вот настигнут, но мы все-таки уходили.

Мы шли по длинному коридору с гладкими и черными стенами, за поворотом метрах в ста мы увидели выход. В проеме алело слабое сияние.

— Там что-то есть, — сказал Ковальский.

— Точно, — согласился я. — Но опасности незаметно.

— Неважно. Лучше обойти это место. — У Герта вошло в привычку при обсуждении общих проблем говорить на спейслинге.

— Обратного пути нет… — затараторили цитиане.

— Казагассс толкает нас в спину…

Герт прикусил губу. Я видел, что он готов взорваться. В глубине души он не верил ни в какого Казагассса, а равно и в пользу наших судорожных перемещений, бега незнамо от кого. Он воспринимал это как театральное представление, в котором вынуждают участвовать и его. Но он прекрасно понимал, что нельзя не считаться с исчезновением Уолтера и Фахела и что смерть, похоже, действительно где-то рядом.

— Хорошо, тогда вперед, — недовольно произнес Герт. — Я пойду первым.

Когда до конца коридора оставалось метров тридцать, Герт жестом приказал всем остановиться, вытащил из кобуры разрядник и пошел вперед один. Его черный силуэт мелькнул в алом проеме и исчез. Вскоре он появился снова и махнул нам рукой, приглашая следовать за ним.

Круглый со сводчатым потолком зал подпирали шестнадцать колонн, похожих на бутылки, — они шли ровными рядами и отражались в гладком полу В середине зала возвышался трехметровый куб, от которого и исходило свечение.

— Ничего себе, — прошептал Маклин. Он подошел к кубу и провел ладонью по его поверхности. — Камень покрыт необычайно устойчивой люминокраской. С того дня, когда его поставили сюда, много времени утекло. Тогда на Земле еще не было Египта, Шумерского царства…

— Вроде внутри что-то есть. Горит какая-то искра, — вгляделся в куб Ковальский.

— Точно, — согласился Маклин.

— Я тоже чувствую, — подтвердил я. — Если собрать Круг, можно проникнуть в глубь камня.

— Этот булыжник имеет какое-нибудь отношение к твоему "осьминогу"? спросил меня Герт.

— Не знаю. — Я сосредоточился, но ничего не ощутил.

— По-моему, не имеет.

— Интересно, могла ли цивилизация, оставившая здесь камень, оставить заодно и этого чертова Казагассса?

— Могла и оставить, — неопределенно развел я руками. — А могла и не оставить.

— Если камень не относится ни к рагнитам, ни к этому Казагасссу, зачем нам тратить время и энергию на его исследование? — осведомился Герт. — Нам вскоре потребуются все наши силы.

Я с сожалением уходил из зала. Загадка исчезнувшей цивилизации начинала всерьез занимать меня.

— Осторожно… — подали голос цитиане.

— Казагассс снова близко…

Опять пошла изнурительная гонка, замысловатое петляние по коридорам. Кто же все-таки гонится за нами, что представляет собой этот "осьминог" Казагассс? Мне подумалось, что если бы во время схватки на утесе я увидел лицо некоего таинственного противника, то получил бы ответ на этот вопрос. Мне казалось, что он — нечто неперсонифицированное. Сокрушительная мощь вроде землетрясения, которой все равно кого давить. От нее не скрыться, но, не исключено, можно научиться предсказывать эту стихию.

— Опаздываем… — тараторили цитиане.

— Он настигает…

— Нам не дойти до форта Скоулстонт…

Мы проскочили широкий прямой километровый коридор. Я двигался, с трудом поспевая за товарищами, потому что со мной творилось что-то неладное, я слабел. Петля на моей шее стягивалась все туже, и вот щупальца "осьминога" коснулись моей ноги.

— Он почти взял нас, — сдавленно прохрипел я, прислонившись к стене. — Он здесь. Не могу.

— Нечего распускать нюни! — Герт схватил меня за рукав. — Вперед!

— Не вперед! — крикнул я. — Назад!

Из коридора впереди кто-то надвигался на нас. Не дул ветер, не было слышно ни шума, ни шуршания — ничего такого, за что можно зацепиться чувствам. На нас шла тишина. В лабиринте почти не было звуков — лишь стук сердец да плеск маленького водопада в пещере, что осталась позади. На поверхности редко встретишь такую тишину. Но даже она казалась просто канонадой по сравнению с надвигающейся абсолютной, зловещей тишиной, которую можно было пощупать, она внушала не спокойствие и стремление к отдыху после долгого пути, а реликтовый, поднимающийся из самых отдаленных закоулков мозга ужас.

На этот раз приближение "осьминога" почувствовали все. И теперь никому не нужно было объяснять, что настало время бежать со всех ног. Мы неслись через какие-то слабо светящиеся коридоры, скатывались по скользким ступеням, брели по колено в воде, боясь сорваться в чернильную пучину. Наши тени метались по полу и по стенам. Дыхание у цитиан сбивалось — для них темп был слишком высокий, а мы не могли их оставить. Наконец мы очутились в большой пещере с покато идущим вниз полом, заканчивающимся площадкой, за которой зловеще чернел обрыв. В свете фонарика переливались обломки пород и темнели какие-то здоровенные булыжники, неизвестно как оказавшиеся здесь.

— Стоп, он вокруг… — встревоженно заголосили цитиане.

— Дальше хода нет…

— Мы можем попытаться переждать здесь…

— Это верно, — подтвердил я. — Настырный. И не надоело ему гоняться за нами.

— Золотой дракон, учуявший добычу, никогда не остановится, пока не настигнет ее или сам не сложит крылья, — горько усмехнулся Одзуки.

— Сколько мы еще будем от него бегать? — раздраженно воскликнул Ковальский.

— Не знаю, — ответил я.

— Через три часа "Изумрудный странник" приземлится в форте Скоулстонт. Успеем? — спросил Герт, оборачиваясь к цитианам.

— Идти недалеко…

— Успеем…

— Если Казагассс не успеет раньше…

— И тогда нам никуда не надо будет успевать…

Это, наверно, была первая, хоть и не совсем удачная, попытка пошутить со стороны цитиан.

Я присел около камня. Я устал. Очень сильно устал. Устал так, как не уставал никогда. И мое физическое состояние было ни при чем — причина совсем иная. Еще немного — и я сломаюсь, а ведь, чтобы сломать супера, надо немало потрудиться, Вспомнился мой поход в ТЭФ-зону, как я бился с псами — "убийцами" и начал овладевать Силой. Тогда мне было очень тяжело, но сейчас неизмеримо тяжелее. Псы теперь казались мне милыми шавками со слегка стервозным нравом, а их потуги взять меня совокупной психоэнергией выглядели понятными и несерьезными. Здесь же мы столкнулись с чем-то настолько невероятным и мощным, что все наши изумительные суперспособности вряд ли могли помочь.

— Наш недруг не слишком сноровист, — сказал Маклин. — Если бы я устраивал схожую облаву, то давно настиг бы кого угодно. По-моему, слухи о его величии сильно преувеличены.

— Это ты зря, — возразил я. — Почему ты думаешь, что боевому слону хочется охотиться за муравьем? Он просто наступает на него. Если же муравей чудом ускользает, то преисполняется гордостью и на всех вечеринках взахлеб рассказывает, как победил слона. И все это длится до той поры, пока муравей не попадает под другого слона и… — Я запнулся, будто получив удар в живот.

— Чувствуешь что-то? — обеспокоенно спросил Герт.

— Чувствую, — хрипло выдавил я.

— Где он? — спросил Ковальский.

— Здесь.

— Да, здесь… — поддакнули цитиане.

— Да вы что? — воскликнул Ковальский. — Ничего не вижу!

— Я же говорю — он здесь.

Странно, но опять чувствовали "осьминога" только я и цитиане.

— Деваться некуда, — произнес я через силу, будто повторяя чужие слова, приходящие со стороны. — Мы в загоне. Теперь нужно драться.

— Как драться? — спросил Герт, сжимая разрядник.

Остальные тоже изготовились к бою. Ерунда! Никакая техника, ни разрядники, ни силовые поля не могли нам помочь. И мои друзья еще не ощущали того, что уже ощущал я. И не видели того, что видел я. А видел я синее марево, похожее на дрожащий горячий воздух над разогретым асфальтовым шоссе. Не было путей отступления. Не было спасения. Не было надежды.

Все пошло кувырком. На нас с грохотом обрушилась та подбиравшаяся к нам тишина — если только такое сравнение можно применить, хотя оно единственное, которое описывает весь комплекс наших ощущений. На миг сошлись чувства, которые не могут сойтись, противоположности слились воедино. Затем ткань вещества и пространства начала как бы обламываться кусками, осыпаться, подобно штукатурке со стен старинного дома. Мир разваливался, как там, на утесе. Но в то же время пещера сохраняла свой прежний вид, ровно сияли светошарики, прикрепленные к нашим комбинезонам.

Длилось все это какую-то секунду. Затем началась расправа. Округлый булыжник метра два в диаметре вдруг превратился в шар ртути и перекатился вперед необычайно стремительно, смертельно. В этом перетекании виделись движения хищника. Герт, обладающий потрясающей реакцией, переместился на метр и упал на колени.

Затем внезапно потек и превратился в смертельную машину серебряный сталагмит. Он устремился к Хальмсу. Стоявший рядом с цитианином Одзуки сбил его с ног, отбросив в сторону, а сам мгновенно совершил перемещение. Тут рядом с ним расплылся кусок базальта и хищно потек к японцу. Герт рубанул по нему из разрядника, но таинственная субстанция поглотила заряд без видимых последствий. Я подумал, что эта дрянь безболезненно поглотит и ядерный взрыв.

Одзуки чудом уклонился от соприкосновения и упал на землю, все-таки коснувшись плечом булыжника. У меня оборвалось сердце, когда я увидел, что этот дьявольский булыжник вдруг начинает приобретать матово-белый цвет. И вдруг он неуловимо накрыл Одзуки… Японец исчез. Оборвалась серебряная нить. Одзуки предчувствовал свою смерть. Я вспомнил его слова. Слезы выступили у меня на глазах, но времени на переживания не было. Вокруг все встало на дыбы.

Мы были как куропатки, которых с близкого расстояния расстреливают охотники и которым некуда деться от зарядов дроби. Или как тараканы, которым некуда спрятаться — все щели законопачены, и остается только погибнуть под тяжелым каблуком. Мы не видели "клинков Тюхэ", не знали, куда будет нанесен следующий удар. Все зависело от реакции и быстроты движений.

Меня удивляло, что достало пока только одного Одзуки и что не пострадал никто из цитиан, которые в такой ситуации вообще были не бойцами. Впрочем, еще минута — и суперы выдохнутся, не выдержат и погибнут один за другим.

Вокруг расплывались камни на секунду-другую, а затем застывали на том же самом месте. Пока удавалось увертываться от них, но это всего лишь отсрочка. Никто ничего не может сделать.

"Никто и ничего? — задал я себе вопрос. — Да, никто и ничего не сделает, кроме… меня". Я чувствовал, что обладаю связью с этой разошедшейся безумной силой, что я могу попытаться что-то изменить. И решился на совершенно невероятный шаг.

Эх, где наша не пропадала! Когда рядом вскипел кусок стены, преобразовываясь в бледный струящийся шар, вместо того, чтобы отклониться, — а это можно было сделать, — я шагнул навстречу и обеими руками коснулся обжигающе холодной поверхности.

… Я снова стоял на знакомом берегу. Теперь там была ночь. Черное, даже более бездонное, чем в космосе, небо рассекалось молниями, внизу ревел разбушевавшийся океан, в ярости бьющийся о камни. Ветер наотмашь бил в лицо, в кожу впивались острые льдинки, я едва держался на ногах, из последних сил стараясь не упасть, не повернуться вокруг своей оси, подставляя ветру спину, не рухнуть на колени, не споткнуться и не полететь в бурлящую черную воду. Я был ничтожеством пред лицом разбушевавшейся стихии. Одинокий беспомощный человек, затерявшийся где-то на окраине звездной Ойкумены. Насколько же несоизмеримы мои масштабы с масштабами этого неуемного буйства природы, небывалой мощи, готовой разнести в пыль все преграды, которые только можно вообразить! И все-таки где-то в самой глубине сознания у меня зрело понимание, что я не так уж и ничтожен. Что от меня, именно от меня сейчас зависит очень многое. Я не знал, что должен делать, да и должен ли делать что-нибудь. Я просто стоял, борясь с натиском ветра. Стоял и ждал.

Ветер все усиливался. Это уже был не ветер, а ураган. Он с легкостью вырывал из земли камни и катил их по земле. Справа от меня, метрах в тридцати, в почву ударила молния, потом вторая — уже чуть ближе. Волны, долбящие утес, теперь били по нему с силой бронебойных снарядов, и непонятно было, как он еще не рухнул в океан и не рассыпался на мелкие кусочки. А я будто врастал в каменистую бесплодную землю, подобно русскому богатырю, бьющемуся со Змеем Горынычем, и понимал, что не должен сходить с места.

Буря все нарастала. И теперь она походила не на обычную бурю — это бушевала катастрофа уже космического размаха. Казалось, еще немного, и ветер сдернет мясо с моего скелета. Еще одна изогнутая в головоломном зигзаге молния — и опять на пару метров ближе предыдущей. Следующая — еще ближе. Потом обрушился шквал огня. Еще немного — и он ударит по мне, испепелит в прах, который дьявольский ветер в мгновение ока развеет по всей планете… Однако вскоре я заметил, что молнии лупят вокруг меня, не пересекая границу некоего круга радиусом метров десять, центром которого оказался я сам. Какая-то сила сопротивления поднималась из глубин моего существа, как в схватке с псами "убийцами". Я участвовал в поединке — теперь это стало ясно. И невероятным было то, что я еще держался, — этого просто не могло быть, я ведь всего-навсего муравей, стоящий на пути слона. Но все-таки я держался, хотя и знал, что близок к пределу, скоро я рухну — и вот тогда все. Тогда — смерть, тоскливый мрак перехода, загадочное путешествие в неизвестность. А может, душа не отделится от тела, не унесется ввысь, а на тысячелетия останется в этом Богом проклятом месте, во власти этого свирепого урагана, который являлся для меня сейчас средоточием всей мировой злобы и ненависти.

С невообразимым, пробравшим организм до последней клетки грохотом обрушилось небо, и восстали океанские пучины, и пространство скомкалось, как листок папиросной бумаги, срываясь прямо в ад… А потом все кончилось. Мелькнула тень, крыло птицы, рядом прошел НЕКТО, а я опять не смог рассмотреть его лицо…

Прояснилось. Я стоял все на том же месте, в небе светились незнакомые созвездия, мягко шелестели волны. Я не мог утверждать, что одолел противника. Скорее бился с ним только я, а он был всего лишь слоном, едва не раздавившим муравья и вряд ли заметившим его. И в нем нет злобы и ненависти, а есть лишь вселенское, холодное и недоступное, как у сияющих надо мной звезд, равнодушие.

Светлело с каждой секундой, на горизонте появился краешек оранжевого солнца, оно выбиралось из бескрайних вод океана, чтобы разогнать смуту и тьму, которые, как только что казалось, должны были безраздельно и навсегда овладеть этим миром. Минута-другая — и вот солнце уже в зените. Там оно и замерло, согревая промозглую, просоленную холодными океанскими брызгами землю, изгоняя мороз из моих костей, наполняя меня желанием жить. Я вырвался из плена, сбросил оковы.

Вдали мелькнул силуэт гигантской птицы. Она летела прочь, а я никак не мог уловить, какая она и действительно ли я вижу ее, или это лишь игра моего воображения…

Ни утеса, ни океана, ни солнца, застывшего в зените. Я стоял в пещере. Все пялились на меня, будто я вернулся с того света. Впрочем, похоже, так оно и было.

— Что со мной было? — спросил я.

— Мы это у тебя хотели узнать. — Маклин нервно усмехнулся.

— Не знаю. На миг все исчезло — и вот я тут.

В этот момент я нарушил одно из основных правил Асгарда — при выполнении сложного задания всем, что тебе известно, ты должен поделиться с Кругом, ибо даже малейшая деталь, кажущаяся второстепенной, в определенный момент может решить все. То, что не понял ты, могут понять другие Те проблемы, которые ты не можешь решить, решат другие. То, что ты не разглядел, увидят другие… Все это так, но не в данном случае. Все, что произошло со мной на том берегу, касалось меня одного. И никто, кроме меня, ничего не поймет… Правда, я и сам ничего не мог понять, но где-то вдали забрезжил свет, появилась надежда наконец ухватить истину за хвост и вытянуть ее на свет Божий.

— Ты исчез, — сказал Герт. — Эта пакость слопала тебя так быстро, что никто и глазом не моргнул. Видя, как ты бросился ей навстречу, мы решили, что ты рехнулся и решил голыми руками остановить лавину.

— Подумали, что тебе надоела эта кутерьма и ты решил добровольно уйти из жизни, — поддакнул Маклин

— Тебя не было пять секунд.

— Пять секунд… — усмехнулся я.

— Пять-семь секунд. Эта дрянь убралась вместе с тобой, — сказал Герт.

— Мы решили, что именно тебя она и искала, — кивнул Маклин. — Честно говоря, не надеялись снова увидеться с тобой.

— А Одзуки? — спросил я, зная, что он погиб, и все равно рассчитывая на чудо.

— Одзуки погиб, — вздохнул Маклин.

— Вот эта сволочь его слопала. — Антон пнул ногой кусок базальта.

Когда уходят друзья — это тяжело. Вдвойне тяжелей, когда уходит твой товарищ по Кругу.

— Мне показалось, что в этом булыжнике есть жизнь, — сказал Антон.

— Может, это и не булыжник, — негромко произнес Ковальский, у которого из щеки текла кровь и был выбит передний зуб — наткнулся на что-то во время "пляски смерти". — Кто знает, не форма ли это неизвестной нам жизни, от которой мы и скрывались все эти дни. Кремний, органические соединения.

— Каменный гость, — усмехнулся Герт, который любил русскую классику.

— Шаги Командора, — кивнул я.

— Это надо проверить, — сказал Маклин. — Я один ничего не чувствую. Круг?

— Круг, — согласился Герт. — Надо разузнать все.

Мы взялись за руки. Пять человек. Крут потерял уже двоих, но все еще продолжал оставаться достаточно сильным. Нас накрыл энергетический "плащ"…

Ничего. Никаких сведений. Все каналы закрыты наглухо. Будто какая-то невероятная сила поставила плотину на пути информации. Единственное, что мы сумели узнать, — перед нами самый заурядный кусок скалы без намека на сложность строения и многоярусные энергоинформационные обмены, характерные для живой материи. Что же сталось с телом Одзуки — на это не было и малейшего намека.

— Не знаю, — пожал плечами Антон — Ведь эта зараза только что двигалась. Она охотилась. Она сожрала Одзуки. Она была живая.

— Камень, падающий с горы, тоже может убить, но виноват в этом не он, а ньютоновский закон всемирного тяготения, — возразил я.

— Закон Ньютона. А еще тот, кто его столкнул. А еще линии судьбы, — кивнул Маклин.

— Да, и линии судьбы.

"Этот поганый каменюка, конечно, ни при чем", — думал я. — "Осьминог", или этот, как его… Казагассс — это он вытворял такие штучки с неодушевленной материей. Была ли это разумная сила, или нет, имели ли мы здесь столкновение с законом природы, потоком животворного эфира — неважно. А важно… В этот миг в голове у меня сложилась ясная мысль.

— Где-то должен находиться источник этой силы, повелевающей булыжниками и еще черт знает чем, — произнес я негромко. — Должен быть точечный источник с определенными координатами. Я ощущаю это, но не могу пока определить, где он находится.

— Когда сможешь? — спросил Антон.

— Не знаю.

— Что будем делать дальше? — спросил Герт.

— Казагассс ушел… — затрещали, как цикады, цитиане.

— Мы не видим его…

— Он не вернется…

— Вернется, — вздохнул я. — В любую минуту. Поэтому надо спешить.

ШАНЬ-ТЯНЬ. 29 МАРТА 2138 ГОДА

То, что среди хаотичного исполинского нагромождения скал скрывается проход в лабиринт, рагниты прошляпили. Цитиане говорили правду — рагниты не любят горы и пещеры, они даже не пытались исследовать лабиринт и окрестности форта. Не знаю, какие у них мысли водятся в голове, но, по-моему, они просто не могли себе представить, что к ним можно подлезть таким образом.

В принципе, внешние оборонительные полосы форта рагнитам были ни к чему. Террористам все равно не пробраться через ТЭФ-барьер со скользящей частотой пока в Галактике неизвестна аппаратура, способная его нейтрализовать.

Круглый узкий проход со скользкими из стеклянистого материала стенами, испещренными какими-то знаками, резко уходил вверх. Антон с трудом пополз по нему, стараясь не соскользнуть, а мы ждали его в пятиугольном зале с низким потолком. Вернулся он через полчаса.

— Пришлось разгребать завал, — пояснил он.

— Выбросил "стрекозу"? — спросил Герт.

— Выбросил.

Герт вытащил из ранца пластинку СТ-проектора и нажал на едва заметную клавишу. В воздухе повисла яркая картинка. Создавалось ощущение, что в центре помещения прорублена дверь наружу. В нескольких десятках метров над землей парил сверхминиатюрный фиксатор, прозванный "стрекозой". Информация передавалась по сверхтонкой нити — это исключало возможность, что следящие системы форта засекут неопознанный источник радиоволн. Благодаря "стрекозе" мы могли видеть форт Скоулстонт сверху Зрелище, надо отдать должное, открылось величественное.

Сперва казалось, что перед тобой обычное горное озеро. Рыжие скалы окружали ровную плоскость диаметром не менее трех километров. По периметру шли остроконечные, похожие на крепостные башни, сооружения — они обеспечивали силовое поле и контроль за окружающей обстановкой. Ближе к центру были разбросаны постройки, напоминающие цирковые шатры, а также вздымались вверх два желтых цилиндра высотой метров в пятьдесят. Имелась и причудливо вывернутая ТЭФ — "улитка", обеспечивающая форт энергией. Кроме того, поверхность была испещрена прямоугольными траншеями, по ней были разбросаны приземистые постройки и разноцветные "заборы". Это хорошо — в случае перестрелки будет где укрыться. С той стороны, с которой мы будем выбираться из туннеля, стояли несколько боевых глайдеров. Тихо и пусто, ни одного рагнита в поле зрения.

— "Изумрудного странника" пока не видать, — заметил Антон.

— Верно, — согласился Ковальский. — Он будет через три часа.

— Не слишком ли мы трепетно относимся к пунктуальности рагнитов? — спросил я. — Путь в несколько десятков светолет — тут не грех ошибиться на пару суток, и тогда весь план летит к чертям. Может, "Изумрудный странник" давным-давно прилетел, заправился и отбыл в родные края.

— Ерунда! — возразил Герт. — Рагниты не просто пунктуальны. Они пунктуальны до сумасшествия Чтобы они опоздали куда-то — для этого по меньшей мере должна случиться катастрофа, притом нешуточная. А уж чтобы они прибыли раньше — такого быть не может. Если бы "Изумрудный странник" прибыл на неделю раньше, то все это время крутился бы в открытом космосе, и все равно посадочные опоры коснулись бы земли минута в минуту в назначенный срок.

— Это и их преимущество, и их недостаток, — пробурчал Маклин. — Боевые подразделения рагнитов действуют как отлично отлаженный часовой механизм. Но у них слабовато с самостоятельностью, с инициативой, с полетом фантазии.

— В общем, через два часа пятьдесят минут "Изумрудный странник" усядется на посадочной площадке. По нему можно будет сверить часы, — заключил Антон.

— Да, если только наши разведчики верно считали, а эксперты правильно оценили информацию, — проворчал Ковальский.

— Старая песня, — отмахнулся Герт. — Сколько уже говорено по этому поводу, и надо в очередной раз затеять дискуссию! За достоверность сведений и расчетов могу ручаться головой.

Итак, у нас оставалось два часа пятьдесят минут на отдых и наблюдения за фортом Скоулстонт. Сравнивая его с прежними СТ-изображениями, которые имелись в Асгарде, можно было понять, что внешне за те годы, что мы ведем наблюдения, он не изменился. Наверное, жизнь здесь довольно скучная, личный состав подразделений не меняется в среднем по восемь лет, понятия отпусков вообще не существует. Даже такие странные существа, как рагниты, должны на стену лезть от тоски. Впрочем, может быть, им тут очень нравится и лучшего места и более приятного времяпрепровождения они себе и представить не могут.

На территории форта ничего особенного не происходило. Единственное событие — неторопливо проползла и исчезла в разверзшейся пасти "цирка шапито" грузовая турбоплатформа, загруженная длинными ящиками. А через полчаса на горизонте возникла точка, постепенно увеличивавшаяся в размерах и наконец превратившаяся в глайдер. Машина заложила крутой вираж, и пилот мастерски посадил ее на площадке рядом с другими глайдерами. Похоже, рагнитам тоже не чуждо было желание блеснуть своим мастерством. От глайдера к "цирку" потянулась цепочка солдат. Наверное, они занимались установкой очередной "пирамиды".

Еще через некоторое время блеснула ослепительная вспышка — это гриф напоролся на ТЭФ-барьер и сгорел как свечка. Экран пропускает лишь своих. Для чужих, будь ты хоть гриф, хоть горный козел, хоть человек, путь заказан.

"Изумрудный странник" возник точно тогда, когда ему и положено было возникнуть. Он неторопливо парил над горами — огромный, величественный, безобразный. Он увеличивался в размерах и вскоре заслонил собою низкое бледное солнце. Чем-то он походил на свифтовскую Лапуту, только выглядел бестолковее. В нем мерещилось что-то мистическое, он выглядел порождением злого гения колдунов и магов средневековья. Меньше всего он напоминал техническое творение. В диком преломлении углов, штырей, штанг не было ничего узнаваемого — никаких знакомых узлов, механизмов, которые могли бы иметь понятное назначение. У "Изумрудного странника" не было ничего общего ни с обтекаемыми космолетами Земли, ни с дискообразными звездолетами Звездного Содружества. Такая штуковина, по идее, должна летать, повинуясь не законам физики, а законам волшебства.

"Изумрудный странник" завис в километре над фортом Скоулстонт. Оставалось четыре минуты до контрольного времени. Неторопливо и гордо он начал опускаться вниз, медленно вращаясь вокруг своей оси. На плоском гладком днище у него виднелся черный круг, по которому метались синие молнии.

Коснулся посадочной площадки "Изумрудный странник" секунда в секунду, как и положено. Скалы рядом с нами вздрогнули. Казалось, поверхность форта не выдержит гигантской тяжести корабля, и действительно, он провалился метров на пятнадцать, вдавив изумрудное стеклянистое вещество. Конечно, это только иллюзия, никакой поверхности он не проламывал, просто площадка вместе с кораблем ушла вниз. Нетрудно представить, как к корпусу гигантского скитальца сейчас подводятся шланги и кабели, как обессиленный после долгих странствий корабль наполняется энергией, как команда неспешно выбирается наружу, и космонавты идут по коридору, зная, что в форте они задержатся совсем ненадолго — через двое суток их ждет родная планета. Кто знает, хотят ли они домой, есть ли там хоть что-то милое их сердцу, или они уже грезят новыми походами.

— На все про все у нас восемь часов, — жестко напомнил Герт.

— Хватит и десяти минут, — недобро прищурился Маклин.

Я посмотрел на форт, на "Изумрудного странника", занявшего почти треть плоскости, и мне вдруг показалось несусветной чушью, что пять обессиленных тяжелым походом человек смогут поставить здесь все с ног на голову, все разнести в щепки. Уверен, что подобные мысли приходили в голову не только мне.

Мне захотелось совершить невероятный поступок — встать, вежливо улыбнуться и сказать, что мне осточертела вся эта затея и я выхожу из игры. Пропало всякое желание воевать с рагнитами, тем более что я знал — остаться в этой схватке живым мне вряд ли удастся… Желание это было жгучим и противоестественным: преодолеть весь путь и остановиться перед последним испытанием — что может быть глупее? Это все равно что переплывать бурную реку, преодолеть три четверти пути и, жалуясь на то, что не осталось сил, повернуть обратно. Впрочем, относиться серьезно ко всем вздорным мыслям, которые посещают тебя, само по себе несерьезно. Сейчас меньше всего нужно копаться в своих чувствах — это занятие вредное и бессмысленное. Надо думать о том, как лучше провести операцию.

— Ну что, начинаем? — спросил Герт. — Лагерь индейцев перед нами, друзья, их томагавки остры. Нужно засыпать в ружья сухой порох и готовиться к схватке.

— Тебе бы все трепаться, — проворчал Ковальский. — Надо начинать.

Герт вытащил из ранца резонанс-стимулятор — прибор, похожий на консервную банку, обнаруженную археологической экспедицией, раскопавшей войсковой склад двадцатого века.

То, что мы доберемся до форта Скоулстонт измочаленными и что нам потребуются силы, — все это было загодя предусмотрено, для этого и была прихвачена "банка". Этот прибор — нечто вроде таблеток бистимулятора, он открывает резервные возможности человека, позволяет сделать то, чего без него добиться невозможно. Плохо, что это последняя монета в кармане, отдав ее, ты остаешься без ничего. Исчерпав этот резерв, ты превращаешься в тряпку, и тебя можно будет брать голыми руками. У бистимулятора примерно такие же последствия, однако его эффект не так силен. Резонанс-стимулятор неизмеримо более эффективен, рассчитан как раз на суперов, на подстегивание их сверхвозможностей.

Мы расселись вокруг "банки", Герт повернул крышку на сорок градусов, вверх из нее ударил тонкий сиреневый луч, он стал расширяться, превратился в конус, захватывая все большее пространство. Свет бил в глаза, отзываясь дрожью где-то внутри, он попадал в резонанс с биоэнергетической оболочкой, пробивался в каждую клеточку организма. Теперь надо максимально расслабиться.

"Я превращаюсь в студень, растекаюсь по полу пещеры", — убеждал я себя и свое тело. Я действительно ощутил, что расплываюсь, затекаю во все щели и углубления. "Я — медуза. Нет, она слишком груба. Я — кисель, и на меня откуда-то льется поток тепла…"

Вскоре все закончилось. В объем своего тела я вернулся совершенно другим. Меня переполняла энергия, чувство невероятной приподнятости, легкости. Я прикрыл глаза, наслаждаясь тем, что ко мне возвращается вся полнота мироощущения, я вновь плыву в потоках эфира и информации. Вернулась уверенность в своих силах, вернулся азарт и интерес к жизни. Я снова был бойцом. Эх, раззудись плечо, мне все нипочем, море по колено! При всем этом я чувствовал, что состояние это неестественное, нездоровое и далее несколько зловещее. Как полет в пропасть — в целом штука приятная, если бы в финале тебя не ждало болезненное соприкосновение с твердью земною.

— Собираем Круг, — сказал Герт. Его аура светилась золотом. Лицо серьезное. Он был собран и целеустремлен, в нем ощущалась мощь и угроза, как в направленной на цель торпеде.

— Проводим рекогносцировку, — продолжил Герт. — Главное — нащупать нейроцентр и прозондировать "Изумрудный странник". Начинаем считку, Интересно, получится у нас прощупать все, что надо? После резонанс-стимулятора должно получиться. То, что не по силам считать одному, считает Круг, подпитанный экспресс-стимулятором.

Считка могла бы показаться колдовством, но на самом деле в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Это все равно что осматривать окрестности через бинокль, сканировать локатором, прослушивать акустическими фиксаторами. Инсайтсканирование — такой же корректный способ добывания разведывательных сведений, как и любой другой. Просто задействованы не приборы, не пять чувств, а сверхчувства. Ты улавливаешь потоки информации, которыми наполнен окружающий мир, можешь задавать любые вопросы, на которые получишь ответы, если, конечно, попадешь в такт и если твой уровень развития позволяет усвоить и оценить эти данные. Главная, довольно часто встречающаяся опасность — получить искаженную информацию, исходя из которой будут предприняты ошибочные действия.

В силу некоторых своих психологических особенностей рагниты стараются как можно больше централизовать управление. Поэтому в форте все системы безопасности и жизнеобеспечения выведены на единый нейроцентр. В нем наверняка и банк данных, что для нас имеет ключевое значение, ведь в него, скорее всего, уже перекочевала информация о частотной характеристике и координатах туннеля, установленного у Земли. Уничтожив нейроцентр, мы останемся лицом к лицу с солдатами и защитными системами, рассеянными по форту, наполненному мертвыми компьютерами. А тут уж пойдет равный счет — разрядник на разрядник, нож на нож, рука на руку. Все просто, если не считать, что нейроцентр спрятан где-то под землей и так охраняется, что добраться до него невозможно. Точнее, почти невозможно, но… можно. Для этого необходимо точно разузнать его местоположение. Прошлые разведгруппы этого сделать не смогли.

… Поток образов, слов, четкие картины. Иногда мы переговаривались, чертили схемы на листах бумаги, Предусмотрительно положенных под руки, записывали слова, после чего уходили в "большое погружение". Потом на нас снова обрушивались водопады слов и образов. Так мы провели около полутора часов. Дольше мы были просто не в состоянии удерживать вход в информканал. Но и этого времени хватило, чтобы составить представление почти обо всем, что нас интересовало. Данных вполне должно было хватить для проведения мероприятия.

Перед нами лежал листок, на котором была изображена сложная картинка. Это пространственная схема ходов и помещений форта Скоулстонт. Она, за исключением некоторых деталей, походила на ту, которую подготовили прошлые разведгруппы. Вот только жирным крестом на ней была отмечена точка, где расположен нейроцентр.

— Теперь нужно решать, — сказал Герт, — что брать первым — нейроцентр или "Изумрудный странник". Что предпочесть?

— На таком расстоянии мы можем выдюжить только один раз, — произнес, поглаживая бороду, Ковальский.

— Может, возьмем сначала звездолет? — предложил Маклин. — Завладев "Изумрудным странником", мы можем врезать бортовыми орудиями по форту и оставить от него одни головешки.

— Черта с два! — горячо возразил Антон. — Ничего не получится. Если не вырубить нейроцентр, он сможет нейтрализовать "Изумрудный странник", компьютерной системой которого сейчас владеет. Кроме того, практически невозможно за короткое время поставить под контроль такую махину. Это же не обычный глайдер, а сверхсложный электронно-механический монстр. Попытаться, конечно, можно, но успех маловероятен.

— Что ты можешь предложить? — спросил Герт. — Перво-наперво атаковать нейроцентр?

— Да. Его надо уничтожить. В "Изумрудном страннике" сейчас никого нет это инсайтсканированием установлено наверняка. Если мы уничтожим нейроцентр, то автоматически выключится вся аппаратура базы, которая сейчас обслуживает корабль, а заодно заблокируются все люки звездолета, находящиеся ниже уровня поверхности форта. Через подземные коммуникации в корабль тогда не проникнуть. Останутся три аварийных люка над поверхностью, но они все простреливаются с наших позиций, которые мы рассчитываем занять, так что через них никто в корабль не попадет.

— Ну а если рагниты все-таки проникнут в "Изумрудный странник"? — спросил Ковальский.

— Тогда мы еще успеем кое-что сделать, — ответил Антон.

— Что именно?

— Посетовать на горькую судьбинушку и на то, что приходится уходить из жизни в расцвете сил "Изумрудный странник" способен за минуту сделать на сорок миль вокруг такое гладкое поле, что по нему можно будет кататься на коньках.

— Все-таки скажи точно, — резко произнес Герт, — смогут ли рагниты, если мы уничтожим нейроцентр, проникнуть на корабль?

— Смогут, — кивнул Антон. — Если мы что-то упустили.

— Короче, о том, что мы неважные инсайтпоисковики, узнаем на том свете, махнул рукой Маклин, но тут же поправился: — Остроты у нас неважные. И заунывные.

— Не вижу веселой и беззаботной отваги. Гвардейцы императора должны лезть на вражеский бруствер, — хмыкнул Герт, — смеясь смерти в лицо и покручивая ус.

— У нас же нет усов, Герт, — возразил Антон. — Только у Ковальского борода. Он пойдет в бой, смеясь смерти в лицо и подергивая себя за бороду.

— Ладно, шутники. — Герт поднял ладонь. — Кому из нас быть иглой?

— Наверное, Антону, — сказал Маклин. — Он лучше всего разбирается в компьютерных системах и нейроцентрах.

— Нам не нужно разбираться в этом нейроцентре. Нам нужно раздолбать его на мелкие кусочки,

— Как же тогда? — развел руками Маклин. — Не жребий же тянуть или монету подбрасывать. Решай сам, командир.

— Решу. — Герт прикрыл глаза, сжал кулаки, расслабился, но через три минуты очнулся. — По-моему, я уловил линию случайностей, Идти должен Аргунов. Больше ни у кого не получится.

— Ну да, — кивнул я с деланным возмущением. — Как головой поработать — это для Антона, а как разломать — это работа для Аргунова.

— Что ж поделаешь, — ухмыльнулся Антон. — У тебя к этому призвание — бей да круши. Полицейский…

— Спасибо, я оправдаю ваше доверие. Раздолбаю все на мелкие кусочки. На атомы.

Я отшучивался по традиции Асгарда — когда тебя ждет серьезное испытание, никогда не показывай тревоги, а беззаботно мели языком. Но на самом деле ноги мои стали ватными, за комбинезон будто мокрую жабу кинули. Я вроде как заглянул в колодец, наполненный змеями. Ощущение было довольно странным. Дело не в опасностях предстоящей схватки, не в том, что меня бросают на прорыв. Моим товарищам, возможно, придется еще жарче. Предчувствие подсказывало, что за мной захлопывается дверца мышеловки. Я делаю последний шаг навстречу судьбе, которая, как говорила Лика, будет еще похуже лютой смерти. Что-то омерзительное ждало меня в форте. Именно меня. И именно поэтому я должен идти туда первым и первым сунуть голову в пасть льву. Герт сказал правду — больше никому не под силу сделать то, что могу сделать я.

— Когда вырубится нейроцентр, — сказал Герт, — сразу переходим на радиосвязь. К тому времени скрываться не будет никакого смысла.

— Понятно, — кивнул я.

— Все, начинаем. Круг…