Рядом с молниями

1

На Военный совет пока не вызывали. Но на душе у Смирнова по-прежнему было неспокойно. А тут еще дома возникли осложнения. В их отношениях с женой что-то натянулось.

Сегодня, в последний день недели вернулся домой пораньше. В квартире было тихо. Из записки на столе узнал, что Галина Павловна на заседании женского совета, а сын, как всегда по субботам, занимается в литературном кружке.

Михаил Иванович переоделся, умылся, поставил чайник на плиту и устало опустился на стул. Задумался. Что-то в доме изменилось за последнее время, чего-то не хватает.

«Может, мне кажется, что она немного стала не та, а может, я что-то делаю не совсем приятное для нее?.. Работа, работа и работа. Утром ушел, ночью пришел. Сына вообще не вижу...»

В таком раздумье и застала его Галина Павловна.

Она сняла пальто, вошла на кухню, возбужденно заговорила:

— О пионерлагерях говорили. Представляешь? Сколько вопросов было к нашему хозяйственнику, а он так и не пришел. Ты на него, Миша, повлияй. Лето на носу, надо свой пионерский лагерь создавать, ребята бегают, кто где.

— Галя, — укоризненно проговорил Михаил Иванович, — а почему к нам не обратились? Вместе бы подумали.

Он смотрел на жену и видел, как меняется ее лицо.

— Знаете что, товарищ начальник политотдела, мы думаем о деле не меньше вас. Вы с Василевским постоянно на службе, где-то там, в лесу. Вы совсем забыли, что есть семья, жена, дети! Послушай, что говорят женщины. Мужья по неделям не появляются дома. Когда это кончится? На все один ответ: «Когда выполним задачу!» А когда вы ее выполните?.. И ты забыл о нас с Костей.

Всхлипнув, она вышла из кухни. Михаил Иванович пошел следом за женой.

— Галя, успокойся! Я понимаю, что мало уделяю времени семье, но какое время сейчас? Ты ведь жена политработника и обязана понимать лучше других обстановку, вести среди семей разъяснительную работу.

Галина Павловна горько усмехнулась:

— Вот ты бы собрал женщин и разъяснил им все.

— Хорошо, — согласился он. — На днях возвращается Климов, и мы вместе с ним...

В это время зазвонил телефон.

— Подполковник Смирнов у телефона.

— Что так официально? — спросил Василевский. — Позвонили из штаба. Нам с тобой в понедельник к девяти ноль-ноль на Военный совет. Доклад я уже подготовил. Подумай и ты, Михаил Иванович, что сказать, а в дороге еще потолкуем. Извини за беспокойство.

— Галя, — сказал Михаил Иванович, — утром я уезжаю. Приготовь мой чемоданчик. — Он виновато посмотрел на жену.

Галина Павловна всплеснула руками:

— Вот так всегда...

Ночью Смирнова поднял еще один звонок с междугородней.

— Здравствуйте, Михаил Иванович, — приветствовал его Климов, — прошу простить за позднее вторжение.

— Здравствуйте, Владимир Александрович. Очень рад, что вы позвонили. Утром вылетаем в штаб на Военный совет.

— На какой час назначено совещание?

— На девять ноль-ноль.

— Хорошо. А сейчас я звоню тебе по поводу пионерского лагеря. Здесь я встретил одного товарища. Разговорились. Они строят на берегу Черного моря пионерлагерь. Уточни, сколько у нас желающих, и передай список в верха. Только не опоздай.

— Все сделаю. Отдыхайте, Владимир Александрович. Счастливо вам. — Он положил трубку. Помолчав, сказал: — Смотри, Галя, какой удивительный человек этот Климов. До всего ему дело, и то, что он договорился о пионерском лагере, — это прекрасно. Так что все у нас будет хорошо...

2

В назначенное время Василевский и Смирнов входили в здание, где размещался Военный совет Ракетных войск стратегического назначения. Оба они немало удивились, встретив у входа в зал заседания Климова.

— Здравствуйте!

— Ждали? — протягивая руку, сказал Климов. — Вы готовы к докладу, Георгий Николаевич?

— Да, готов, Владимир Александрович.

— Тогда идем, — и Климов решительно открыл дверь.

После обычных приветствий, маршал спросил Климова:

— А вы-то почему явились? Что, отпуск кончился?

— Да, оставалось два дня, товарищ маршал. Разрешите мне присутствовать, я считаю своим долгом быть на Военном совете.

— Митрофан Иванович, — сказал генерал-полковник Ефимов. — Полагаю, Климов поступил правильно.

— Согласен, — сказал маршал. — Тогда начнем.

— Товарищ Василевский, расскажите нам подробно о вашем эксперименте, о новом временном графике подготовки ракеты. Нас интересуют все детали.

Василевский, сначала волнуясь, а затем спокойней, доложил Военному совету существо нового в технологии подготовки ракеты к пуску.

— Молодцы, — проговорил маршал, выслушав доклад. — Но вы, товарищ Смирнов, не доложили о том, что в части ведется очень важная научная работа, имеющая значение не только для вашей части. Почему держали в тайне практические занятия с заправкой?

Смирнов встал, посмотрел прямо в глаза маршалу, ответил:

— Мы ничего не скрывали, работая над графиком. Привлекли к этому лучшие инженерные силы. Не доложили раньше потому, что считали: сначала надо сделать, а уж потом докладывать. А если практическая проработка показала, что это только теория, как тогда нас можно было бы назвать?

— Вы знаете, товарищ подполковник, — перебив его, сказал один из членов Военного совета, — что у нас существуют полигоны, где сосредоточены научные силы Ракетных войск? Можно было послать туда ваши предложения?

— У нас не предложения, а разработанный документ, проверенный на практике, — сухо ответил Смирнов. — Кроме того, мы хорошо понимаем, что совсем нет времени на различные пересылки и переговоры.

Задавший Смирнову вопрос молодой член Военного совета вскочил с места:

— А если бы погибли люди?! — Он посмотрел в блокнот. — Трое ранено, а могло быть и хуже. И ракету загубили. Вот о чем надо думать.

Встал генерал-полковник Ефимов.

— Мне кажется, что нам нельзя обвинять товарищей за смелость, у них все научно обосновано. Я был в части, видел, с каким энтузиазмом, творчески все работают. Много десятков лет я в армии, но такого не припомню. А ругать их надо за то, что не все предусмотрели. Действительно, могли быть жертвы. Но сейчас не война... Вы, командиры, должны это понять.

— Ракету жалко, — неожиданно и словно лишь самому себе произнес Василевский, но его услышали все.

— Он жалеет ракету... А людей вы не жалеете? — повысил голос ранее выступавший генерал.

— Успокойтесь, Кондрат Михайлович, — остановил его Ефимов. — Мы знаем, что вы болеете за людей. Но прав и полковник Василевский. А то, что они провели практические занятия с заправкой, не доложив нам, — это их ошибка, и за нее надо честно отвечать. Так кто же был инициатором? Кому держать ответ первому?

— Мне, — опережая всех, поднялся Климов.

— Но вас не было в это время! И мне известно, что вы советовали подождать с экспериментом, — сказал маршал.

— Все равно, мы провели бы эти практические комплексные занятия. Я хотел, чтобы они прошли при мне. Но мои заместители проделали все сами. Я их поддерживаю. Я командир и отвечаю за все, что происходит при мне или без меня.

Члены Военного совета переглянулись.

Маршал смотрел на Климова строго, но без гнева.

— Да, — произнес он, — такое не часто услышишь. А вы не боитесь, товарищ Климов, что мы можем ваше заявление истолковать как вызов, браваду и, наконец, высокомерие?

Снова в зале заседания наступила тишина, все ждали, что ответит Климов.

— Пока я командир части, я полностью отвечаю за ее состояние. — Климов спокойно смотрел на маршала.

— А что вы скажете, товарищ Смирнов?

— За все, что случилось, в ответе я как начальник политотдела. Когда обсуждали вопрос о готовности, я настоял не тянуть с проведением эксперимента...

Поднялся из-за стола и Василевский, встал рядом со Смирновым.

— Мы с начальником политотдела все подготовили, нас и наказывайте. Больше всех — меня. Я технический руководитель. Начальник политотдела поверил нам, инженерам, поддержал.

— Вы что, сговорились? — возмутился маршал. — Что вы друг за друга стоите, как... — Неделин недоговорил. — Мы что здесь собрались суд над вами вершить? Нам надо разобраться в причинах. Вы шли на риск. Это оправданно или нет? А временной график, превышающий боевую готовность? Вопрос не праздный, имеющий практическое значение для наших войск. Я повторяю: надо было немедленно сообщить нам!

Маршал замолчал, затем обратился к генерал-полковнику Ефимову:

— Что это с ними, Павел Иванович? Или они действительно верят в свою правоту, или защищаются?

— Надо разрешить им довести дело до конца, — ответил Ефимов.

Заседание закончилось. Маршал задержал у себя Климова, Смирнова и Василевского и двух генералов, ответственных за вооружение и работу полигонов.

— Необходимо вам, — он кивнул генералам, — и вам, товарищ Василевский, немедленно вылететь на полигон к генералу Вознюку. Возьмите все расчеты по временному графику. Тщательно его проработайте. Когда будет ясно, что можно проводить практическую работу, вызывайте на полигон подразделение лейтенанта Федченко. Оно подготовлено и, кроме того, это его замысел, ему и доводить его до конца. — Маршал помолчал. — Я требую, чтобы вы, товарищи, поняли, что поездка на полигон — важнейшая боевая задача.

Все поднялись. Маршал подошел к Климову, взял его за руку:

— Владимир Александрович, я очень рад, что ты прибыл на Военный совет и вел себя достойно, не прятался за спины подчиненных. Будет все готово, вместе полетим на полигон. А теперь идите.

В вестибюле их остановил адъютант члена Военного совета.

— Товарищ полковник, — обратился он к Климову, — вам билеты в театр, для вас и подполковника Смирнова. Генерал-полковник просил, чтобы вы обязательно сходили.

— Ну что ж: приказ начальника не обсуждается, — рассмеялся Климов. — Надо ехать в гостиницу, времени мало.

— Да-а, остается позавидовать вам, — вздохнул Василевский. — Не помню, когда в последний раз был в театре.

— Не огорчайся, — улыбнулся Климов. — Следующий раз — твой.

Они крепко пожали друг другу руки. Василевский направился за документами: через два часа ему предстояло вылететь на полигон. А Климов и Смирнов поехали в гостиницу.

До начала спектакля оставалось полчаса. Они шли через сквер к театру, разглядывая гуляющую публику, ребятишек, толпившихся у лотка с мороженым.

— А знаете, кого вспомнил, увидев этих птенцов? — живо сказал Смирнов. — Того мальчишку, которого зимой спасли.

— Интересно! — Удивился Климов. — Тот, из детского дома?

— Он самый. Стоит и тоже мороженое ест и улыбается. «Здравствуйте, дядя Миша», — говорит. Я его спрашиваю: «Откуда ты меня знаешь?» — «Я ему сказала об этом, Михаил Иванович». Оборачиваюсь — и на тебе — Наталья Васильевна. «Гуляли мы с Гришей, — говорит, — видим — ваша машина, думаем, может, подвезете». А сама улыбается. Поговорили мы немного, сначала к детскому дому завернули, а потом Наталью Васильевну до обсерватории...

Климов молчал, лицо его приняло какое-то отрешенное выражение.

«Переживает... И как ему не хватает человеческих радостей в жизни!» — думал Михаил Иванович, всем сердцем желая счастья ставшему дорогим ему человеку.