Рыцари маленькой Доры

II

Несколько дней спустя на ипподроме в Дерби состоялись скачки, и лошадь, которую звали Гунга-Дин, пришла к финишу третьей. Конечно, это событие не представляет большого интереса для большинства интеллигентных людей, но для меня оно было необыкновенно важно. Я играл на скачках и поставил на эту лошадь. Это было счастливейшее событие всей моей жизни! На радостях я решил угостить моих ближайших друзей обедом. В список приглашенных был включен и Акридж, но он куда-то запропастился, и я никак не мог его найти. Признаюсь, втайне я радовался — по крайней мере хоть один раз Акридж не пообедает за мой счет.

Люди, взявшие на скачках даже третий приз, самые счастливые люди на свете. Я был так возбужден в этот вечер, что, когда пробило одиннадцать часов, мне не хотелось ни оставаться в ресторане, ни идти спать. Я предложил своим друзьям перенести нашу пирушку в ночной бар. Там музыка и танцы до трех часов ночи. Для этого нужно было только переодеться. На шести извозчиках мы разъехались по домам, чтобы встретиться снова.

Увы, нам так редко дано предчувствовать грядущие бедствия! Входя к себе в квартиру, я насвистывал веселую арию. Даже уничтожающий взгляд Баулса, моего квартирохозяина, не поколебал моей радости. Обычно Баулс нагонял на меня трепет своим видом, но в этот вечер он не произвел на меня ни малейшего впечатления.

— Эй, Баулс, — закричал я и чуть не прибавил «голубчик», но вовремя удержался. — Эй, Баулс, я выиграл на скачках!

— Правда, сэр?

— Правда. Гунга-Дин пришла третьей.

— Я читал об этом в вечерней газете, сэр. Поздравляю

— Спасибо, Баулс, спасибо.

— Недавно к вам заходил мистер Акридж, — сказал Баулс.

— Жаль, что он меня не застал. Я искал его по всему городу. Что ему было нужно?

— Он заходил за вашим фраком, сэр.

— За моим фраком? — весело захохотал я. — Удивительный человек! Никогда нельзя предвидеть, что понадобится ему…

И вдруг страшная мысль поразила меня, как удар кулака. Мне стало холодно, как будто в комнату ворвался ветер с улицы.

— И что же… он получил мой фрак? — выговорил я, весь дрожа.

— Конечно, сэр.

— Он взял мой фрак?!?

Я схватился за вешалку, чтобы не упасть.

— Он говорил, что это доставит вам удовольствие сэр, — продолжал Баулс.

Баулс всегда относился к Акриджу с какой-то непонятной снисходительностью. Всю свою жизнь я никак не мог уразуметь — почему мой квартирохозяин так благосклонен к Акриджу. Он постоянно угождал ему и заискивал перед ним. Такой прекрасный человек, как я, должен был всю жизнь дрожать перед Баулсом, в то время как Акридж мог безбоязненно на него покрикивать. И ведь есть еще чудаки, которые уверяют, что все люди равны между собой.

— Он… взял… мой фрак? — пробормотал я.

— Мистер Акридж уверил меня, что вы будете счастливы отдать ему свой фрак на один вечер. Ведь он вам сегодня ненадобен.

— Надобен! Надобен, черт побери! — закричал я, теряя самообладание. Никогда до сих пор я еще не чертыхался в присутствии Баулса. — Через полчаса в баре — ужин, на который я пригласил шестерых!

Баулс сочувственно прищелкнул языком.

— Что мне теперь делать?

— Может быть, вы разрешите мне одолжить вам свой фрак, сэр?

— Ваш фрак!

— У меня очень хороший фрак. Подарен мне его сиятельством, покойным графом Окстедом, у которого я служил много лет. Он вполне подойдет вам, сэр. Его сиятельство был такого же роста, как вы, только немного тоньше. Разрешите, я покажу его вам, сэр. Он лежит у меня в сундуке.

Законы гостеприимства священны. Через пятнадцать минут шесть человек соберутся в баре. Что они будут делать, если не явится хозяин обеда?

Я слабо кивнул головой.

— Вы очень любезны, — пробормотал я.

— Нисколько, сэр. Это доставит мне удовольствие. Пожалуйста.

Если он говорил правду, я рад за него. Приятно думать, что твое несчастье доставляет удовольствие хоть одному человеку.

Покойный граф Окстед был действительно тоньше, чем я. Я заметил это, едва только начал натягивать графские брюки. Мне всегда нравились гибкие и тонкие аристократы, но теперь мне хотелось, чтобы Баулс служил у какого-нибудь человека, более приверженного к мучнистым блюдам. Да и бархатные отвороты на фраках давно уже вышли из моды. В комнате моей было довольно темно и все же, взглянув в зеркало, я невольно содрогнулся. Кроме того, меня поразил какой-то странный запах.

— Моя комната, верно, давно не проветривалась, Баулс?

— Нет, сэр, я проветривал ее совсем недавно.

— А чем это так пахнет?

— Я ничего не чувствую. У меня очень сильный насморк. Если вы готовы, сэр, я позову извозчика.

Нафталин! От фрака несло нафталином! Я догадался об этом, только когда сел на извозчика. Запах нафталина сопровождал меня всю дорогу до самого бара. Швейцар, снимая с меня пальто, чихнул. Люди, мимо которых я проходил, шарахались в сторону. Мои друзья с дружеской прямотой заявили мне, что я должен заплатить за ужин и немедленно удалиться, чтобы не портить им аппетита.

Я чувствовал себя, как прокаженный. Покинув шумный зал, я взобрался на хоры и закурил в одиночестве. Мои друзья весело плясали внизу. Но увы, для меня танцы были совершенно недоступны. Какой-то незнакомый грубиян громко острил о моих бархатных отворотах. Я очень чувствительный человек, и его слова больно уязвили меня. Закурив сигару я стоял на хорах и смотрел вниз на общее веселье.

Скоро мое внимание привлек какой-то господин, плясавший с изяществом трактора. С первого взгляда мне почудилось в нем что-то знакомое. Но он стоял ко мне спиной, и я долго не мог разглядеть его лица. Но вот внезапно музыка прекратилась, он повернулся, чтобы похлопать в ладоши, и я увидел его гнусное обличье.

Это был Акридж! Да, Акридж, облаченный в мой фрак, который великолепно сидел на нем. До этой минуты я никогда не понимал, что значит выражение «идеально сшитый фрак». С диким криком, распространяя вокруг себя едкий запах нафталина, я кинулся вниз. Мне хотелось тут же, при всех, изничтожить этого преступного злодея.

— Ну, ну! — сказал Акридж, когда я отвел его в угол. — Больше спокойствия. Не горячись.

Я высказал ему все, что было у меня на душе.

— Откуда я мог знать, что тебе сегодня понадобится твой фрак? Войди в мое положение. Я зашел к тебе, потому что знал, что ты — истинный друг и не откажешься дать своему приятелю фрак на один вечер. А так как тебя не было дома, то откуда же я мог узнать, что фрак понадобится тебе самому? Что поделаешь, такие недоразумения случаются сплошь да рядом, и к тому же у тебя есть второй фрак. Чего же ты в конце концов волнуешься?

— Неужели ты думаешь, что этот вонючий костюм — тоже мой?

— А разве он не твой? — в полном изумлении спросил Акридж.

— Нет, он принадлежит Баулсу. Баулс одолжил мне его на один вечер.

— Он придает тебе замечательный вид! — сказал Акридж. — Ты в нем похож на герцога или… уж не знаю на кого.

— Он пахнет лавчонкой старьевщика.

— Ерунда, дружище, ерунда! Он чуть-чуть пахнет нафталином, вот и все. Мне очень нравится этот запах. Он бодрит и поднимает дух. Ей-Богу, дружище, ты благоухаешь, как роза! Элегантный, изысканный, он невольно привлекает к тебе всеобщее внимание. Все дамы только и говорят, что о тебе. Когда ты подошел ко мне, я слышал громкий дамский шепот: «Кто это?» Видишь, как тобой интересуются!.. Прости меня, дружище, я должен вернуться к бедной маленькой Доре. Она, верно, беспокоится и ищет меня.

Он сказал это так трогательно, что я на мгновение позабыл свой гнев.

— Ты здесь с той самой девушкой, с которой ты тогда ходил в театр?

— Да. Я выиграл несколько шиллингов на скачках и решил пригласить ее сюда поплясать. У нее такая невеселая жизнь.

— Еще бы, ведь она встречается с тобою так часто.

— Как тебе не стыдно, старина, — с упреком сказал Акридж. — Зачем ты меня обижаешь? Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. У тебя золотое сердце. Я твержу об этом направо и налево. Если меня спрашивают о тебе, я отвечаю: «У него неотесанная, грубая, жалкая внешность, но сердце из чистого золота». Честное слово. Ну, прощай, старина! Я забегу к тебе завтра и принесу фрак. Мне очень жаль, что произошло такое недоразумение, но пойми, мне хотелось доставить немного радости этой бедной, замученной девушке, у которой так мало веселых минут.

— Постой, — сказал я, — еще одно слово.

— Что?

— Я буду сидеть вон там на хорах, — сказал я. — Говорю это тебе, чтобы ты был осторожен. Если ты будешь танцевать подо мной, я запущу в тебя тарелкой. И, право, мне не будет нисколько жаль, если эта тарелка размозжит тебе голову. Я тоже бедный, замученный молодой человек, и у меня тоже мало веселых минут.

Из-за какой-то глупой боязни скандала я так и не пустил в него тарелкой, в чем никогда не перестаю раскаиваться, ибо если бы я убил его на месте, я совершил бы поистине доброе дело. Правда, я швырнул в него булкой, но эта булка попала не в него, а в одного из моих друзей, того самого, который во время обеда слишком уж нахально обнюхивал мой благовонный фрак.