Рыцарский роман в Лощине Мадроньо

Задвижка у калитки ранчо Фолинсби щелкнула два раза. В эту прекрасную ночь калитка была погружена в такую глубокую тень, что старик Фолинсби, сидевший на веранде, не мог разглядеть под соснами у входа в сад ничего, кроме высокой белой шляпы и развевающихся рядом лент. По этой ли причине, или же Фолинсби просто счел, что давно настала пора для более существенных разоблачений, — не знаю, но только, помешкав еще немного, он отложил в сторону трубку и медленно пошел по извилистой дорожке к калитке. Возле живой изгороди он остановился и прислушался.

Однако ничего интересного он не услышал. Шляпа говорила лентам, что ночь прекрасна, упомянув о том, как отчетливо вырисовываются очертания Сьерры на фоне темно-синего неба. Ленты, оказывается, любовались этой картиной всю дорогу домой; они спросили у шляпы, случалось ли ей видеть что-либо восхитительнее озаренных лунным сиянием горных вершин. Нет, не случалось, отвечала шляпа. Вспомнив чудесные ночи на юге Алабамы, она добавила, что этой ночи придают особое очарование еще и некоторые другие обстоятельства. Ленты никак не могли взять в толк, на что именно шляпа намекает. Затем наступила пауза, которой и воспользовался мистер Фолинсби, чтобы, сердито хрустя сапогами по гравию, подойти к калитке. Шляпа приподнялась и исчезла во мраке, и мистера Фолинсби встретило только отчасти простодушное, отчасти лукавое, но вполне очаровательное лицо дочери.

Позже в Лощине Мадроньо стало известно, что мисс Джо и старик Фолинсби обменялись резкими словами, что последний сопроводил имена некоего Кульпеппера Старботтла и его дяди полковника Старботтла весьма нелестными эпитетами и что ответ мисс Джо также не отличался сдержанностью. «Перед лицом отца отцова кровь бурлила и о родстве их душ глубоком говорила», — процитировал кузнец величавые стихи Байрона. «Она видит, что старик блефует, и тоже ставки повышает» — таков был комментарий обучавшегося в колледже Билла Мастерса.

Между тем предмет этих дебатов медленно шел по дороге к тому месту, откуда открывался вид на особняк Фолинсби — длинное узкое белое строение, без особых претензий, но все же выгодно отличавшееся от соседних домов и обнаруживавшее некоторый вкус и изысканность, доказательством чему служили обвивавшие веранду виноградные лозы, стеклянные двери и белые кисейные занавески, которые днем защищали от свирепого калифорнийского солнца, а теперь серебрились в ласковом свете луны. Прислонившись к невысокой изгороди, Кульпеппер долго и задумчиво смотрел на дом. Вскоре в одном из окон призрачное лунное сияние сменилось вполне материальным светом, и девичья фигура со свечою в руке задернула белые занавески. Кульпеппер видел в ней весталку, стоящую пред священным алтарем, но боюсь, что для более прозаически настроенного наблюдателя это была всего лишь темноволосая девица, чьи лукавые черные глаза еще горели досадой на родителя. Как бы то ни было, когда фигура исчезла, он решительно вышел на залитую лунным светом большую дорогу. Здесь он снял свою оригинальную шляпу, чтобы стереть со лба пот, и луна ярко осветила его лицо.

Оно не было лишено привлекательности, хотя чрезмерная худоба, сухость и желтизна кожи не позволяли назвать его совсем уж приятным. Скулы выдавались вперед, а черные глаза глубоко ввалились. Зачесанные на косой пробор прямые черные волосы обрамляли высокий, но узкий лоб, касаясь впалых щек. Длинные черные усы подчеркивали резкие прямые линии рта. В общем, это было суровое, почти донкихотское лицо, которое, однако, по временам смягчалось такою ласковой и даже трогательной улыбкой, что говорят, будто мисс Джо заявила, что, не задумываясь, вышла бы за ее обладателя, если бы только эта улыбка продержалась на его лице хотя бы до конца венчания.

— Я как-то сказала ему об этом, — добавила эта бессовестная молодая особа, — но он тотчас впал в мрачную меланхолию и с тех пор больше никогда не улыбался.

На полмили ниже ранчо Фолинсби освещенная луною дорога спускалась под гору и пересекала тропинку, проходившую через Лощину Мадроньо. То ли желая сократить путь к поселку, то ли по другой, менее практической причине, но Кульпеппер пошел по этой тропинке и через несколько минут очутился среди необыкновенно красивых деревьев, от которых долина получила свое название^[*]. Даже в неверном ночном освещении сказочная красота этих фантастических растений поражала глаз. Их красные стволы — яркий румянец в лунном свете, темное кровавое пятно в глубокой тени — резко выделялись на фоне серебристо-зеленой листвы. Казалось, будто природа в минуту щедрости уловила и облекла в материальную форму причудливые воспоминания испанского переселенца, чтобы утешить его в горестном изгнании вдали от родной земли.

_{[Madrono (исп.) — земляничное дерево — дикое плодовое дерево с красной корой и блестящими листьями.]}

Войдя в рощу, Кульпеппер услышал громкие голоса. Обернувшись, он увидел, как из тени выступила фигура до такой степени причудливая и своеобразная, что ее можно было принять за нимфу здешних мест. Малиновое шелковое платье, отделанное кружевами, обнажало смуглые руки и плечи, а на голове красовался венок из жимолости. Вслед за нею показался мужчина. Кульпеппер вздрогнул. Дело в том, что он узнал в мужчине своего почтенного дядюшку полковника Старботтла, а в женщине даму, которая, выражаясь кратко, никак не может претендовать на знакомство с благовоспитанным читателем. Не задерживаясь на других, столь же удручающих подробностях, скажем только, что и тот и другая, очевидно, находились под влиянием винных паров.

Из их бурного объяснения Кульпеппер понял, что кто-то оскорбил даму на публичном балу, который она в тот вечер посетила, и что бывший ее кавалером полковник, к ее досаде, не потребовал тут же на месте кровавого удовлетворения. Я весьма сожалею, что даже в наш либеральный век не могу воспроизвести тех метких и даже живописных выражений, в которых все это было изложено. Достаточно сказать, что в конце своей пламенной речи она с характерной женской непоследовательностью бросилась на бравого полковника и обрушила бы свое запоздалое мщение на его злополучную голову, если бы не проворное вмешательство Кульпеппера. Не встретив сочувствия и здесь, она бросилась на землю и закатила весьма неживописную истерику. Картина эта заключала в себе превосходный моральный урок — он содержался не только в нелепом поведении представительницы прекрасного пола, для которого нелепое поведение убийственно, но и в смехотворной озабоченности обоих мужчин. Кульпеппер, для которого каждая женщина была более или менее ангелом, испытывал огорчение и сострадание; полковник, который видел в женщине нечто более или менее непристойное, был чрезвычайно напуган и смущен. Впрочем, буря вскоре миновала, и сеньора Долорес, засунув свой маленький кинжал обратно в ножны, то есть за подвязку чулка, преспокойно покинула навсегда Лощину Мадроньо и, к счастью, также и страницы этой книги. Двое мужчин, оставшись одни, начали вполголоса о чем-то разговаривать. Утренняя заря застала их на прежнем месте. Полковник успел совершенно протрезвиться и стал таким же беспечным и самоуверенным, как всегда; впалые щеки Кульпеппера окрасил зловещий румянец, а темные глаза его загорелись недобрым огнем.

Наутро Лощина Мадроньо была полна слухов о неприятном приключении полковника. Рассказывали, будто его попросили увести свою даму с публичного бала в «Индепенденс-Отеле» и что после его отказа из залы вывели обоих. К сожалению, в 1854 году общественное мнение было далеко не единодушно в вопросе об уместности подобной меры, и возникли некоторые разногласия относительно добродетели других оставшихся в зале дам, однако же все признали, что истинный casus belli^[*] был свойства политического.

_{[Повод к войне (лат.).]}

— Что здесь, молебствие проклятых пуритан, что ли? — в ярости спросил полковник.

— Да уж, во всяком случае, не миссурийская танцулька, — весело отвечал распорядитель.

— Вы янки! — вскричал полковник, сопроводив это слово бранным эпитетом.

— А вы пограничный головорез. Ступайте вон! — последовал ответ.

Таков был, по крайней мере в общих чертах, рассказ очевидцев. Однако, поскольку в те простодушные времена за выражениями подобного рода следовали тотчас решительные действия, все ожидали шумной развязки.

Между тем ничего подобного не произошло. Полковник на следующий же день появился на улицах, и его обычная надменность несколько умерялась лишь присутствием сопровождавшего его племянника, всеобщего любимца; которое также умеряло дерзкое любопытство обывателей. Но Кульпеппер был заметно встревожен, что совсем не вязалось с его обычным невозмутимым спокойствием.

— Сеньору, как видно, не по душе, что старик потерпел афронт, — заметил участливый кузнец.

— А может, он сам неравнодушен к Долорес, — предположил скептически настроенный почтальон.

Через неделю после этого происшествия в одно ясное, солнечное утро мисс Джо Фолинсби вышла из своего сада на дорогу. Задвижка на этот раз не щелкнула, ибо она осторожно притворила за собой калитку. После минутного колебания, которое могло бы показаться неловким, если бы она, по обыкновению своего пола, не употребила это время на то, чтобы кокетливо завязать ленты от шляпы под своим украшенным ямочкой, но довольно выдающимся подбородком и натянуть на руку узкую перчатку, мисс Джо быстро пошла к поселку. Не удивительно, что проезжавший мимо возница загнал шестерку своих мулов в придорожную канаву, чуть не вывернув всю поклажу, лишь бы не запылить ее безукоризненно чистое платье; не удивительно, что курьерский дилижанс «Молния» замедлил свой ход, чтобы дать ей дорогу, а сам курьер, всю жизнь объяснявшийся с ближними одними только междометиями, восхищенно затаив дыхание, уставился ей вслед. Ибо она и в самом деле была хороша собой. В краю, где прекрасный пол, следуя примеру юной Природы, склонен к чересчур пестрым и нарядным туалетам, простое и изящное платье мисс Джо немало способствовало если не нравственному, то, во всяком случае, физическому обаянию ее облика. Говорят, будто Бубновый Билли, работавший на своей заявке близ перекрестка, всякий раз, когда мимо него проходила мисс Фолинсби, извиняющимся тоном уверял своего компаньона, что «непременно должен написать письмо домой». Даже Билл Мастерс, который видел ее в Париже, где она удостоилась благосклонного внимания величайшего знатока женской красоты — покойного императора, сказал, что там она была восхитительна, но несравненно хуже, чем в Лощине Мадроньо.

Было еще очень рано, но солнце с калифорнийской расточительностью уже так сильно припекало соломенную шляпку и голубые ленты, что мисс Джо пришлось свернуть на тенистую боковую тропинку. Здесь она милостиво приняла робкие авансы бездомного желтого пса, но когда тот, ободренный успехом, решил навязать ей свое общество, угрожая безукоризненному подолу ее платья своей слюнявой мордой и пыльными лапами, мисс Джо отогнала его сначала несколькими сердитыми окриками, а потом камнем, который, к счастью, упал в пятидесяти футах от предназначенной ему цели. Доказав таким образом свою способность к самозащите, она с характерной женской непоследовательностью немного испугалась и, подобрав одной рукой свои юбки, а другою надвинув на глаза шляпу, обратилась в бегство. Пробежав ярдов сто, она остановилась и начала собирать листья папоротника и остатки полевых цветов, еще уцелевшие на сожженной солнцем земле, как вдруг, охваченная новой тревогой, принялась тщательно осматривать свои маленькие ножки в поисках колючек, жуков и змей, которые, как известно, вечно подкарауливают беспомощных женщин. Потом она сорвала несколько золотистых колосьев дикого овса и, повинуясь внезапному порыву вдохновения, воткнула их в свои черные волосы и, наконец, сама того не замечая, вышла на тропинку, ведущую к Лощине Мадроньо.

Здесь она в нерешительности остановилась. Перед нею извивалась узкая тропинка, терявшаяся в густых зарослях внизу под откосом. Солнце пекло очень сильно. Она, наверное, очень далеко от дома. Почему бы ей не отдохнуть в тени? В ответ на этот свой вопрос мисс Джо тотчас направилась к зарослям. Тщательно осмотрев рощу и убедившись, что в ней нет ни единого человеческого существа, она облегченно вздохнула и присела под одним из самых больших деревьев. Мисс Джо любила мадроньо. Это — опрятное дерево, на его глянцевитые листья никогда не садится пыль, в его безупречной тени никогда не прячутся гусеницы или другие насекомые.

Она посмотрела вверх на переплетавшиеся в виде свода розовые ветви. Посмотрела вниз на изящные папоротники у своих ног. Возле самого корня дерева что-то блеснуло. Она подняла блестящую вещь и увидела, что это браслет. Мисс Джо внимательно оглядела его со всех сторон в поисках какой-нибудь надписи или вензеля, но ничего такого не нашла. Не в силах устоять против вполне естественного соблазна, она надела браслет на руку и принялась любоваться им на столь выигрышном фоне. Все это заняло ее внимание на несколько минут, и когда она снова подняла глаза, она увидела невдалеке Кульпеппера Старботтла.

Он стоял там, где при виде мисс Джо с инстинктивной деликатностью остановился. Он даже подумал, не следует ли ему уйти, чтобы ее не побеспокоить. Но какое-то очарование приковало его к месту. Поразительное свойство человеческой природы! Далеко на горизонте высились огромные, массивные и безмолвные уступы Сьерры. В каких-нибудь ста футах зияла широкая пропасть, гранитные откосы которой уходили на тысячу футов в глубину. По обеим ее сторонам стояли сосны, в чьих тесно сомкнутых рядах столетия переворотов и бурь не могли пробить ни единой бреши. И все это, казалось Кульпепперу, было создано премудрым провидением лишь для того, чтобы послужить достойной рамкой для хорошенькой девушки в желтом платье.

Хотя мисс Джо была совершенно уверена, что во время своей прогулки непременно встретит где-нибудь Кульпеппера, теперь, когда он так неожиданно появился перед нею, она была смущена и раздосадована. Надо сказать, что вид у него был мрачнее и серьезнее обыкновенного и гораздо более обыкновенного не вязался со свойственной этой легкомысленной девице дерзкой повадкой, которая служила ей надежной защитой в обществе, где любое проявление чувства уже само по себе достаточно опасно.

Когда он подошел, она встала, но прежде чем она успела опомниться, он взял ее за руку и усадил рядом с собой. Мисс Джо совсем не этого ожидала, но разве можно предвидеть, с чего именно начнется объяснение в любви?

Что же сказал Кульпеппер? Боюсь, что ничего такого, чего не знал бы мудрый читатель и чего мисс Джо в общих чертах не слыхала из других уст уже и раньше. Но в его тоне звучала пламенная убежденность и неистовый пыл, которые для молодой девушки обладали восхитительной прелестью новизны. В самом деле, ведь что-нибудь да значит, если в девятнадцатом столетии за нею ухаживали со всею страстью и безумством шестнадцатого века; что-нибудь да значит, если слух ее, привыкший к грубому жаргону пограничных областей, ласкали речи этого худощавого и смуглого потомка странствующих рыцарей и кавалеров.

Я не знаю, было ли между ними что-нибудь еще. Достоверно известно только, что когда в один прекрасный момент мисс Джо уронила перчатку, Кульпеппер, обнаружив это и подняв ее, завладел сначала ее рукою, а потом и устами. Когда они поднялись, чтобы уходить, Кульпеппер обвил рукою ее талию, а ее черная головка, украшенная золотистыми колосьями, склонилась к грудному карману его сюртука. Но мне кажется, что даже и тогда ее воображение не было всецело занято им. Она извлекла некоторое удовлетворение из этого доказательства великолепного роста Кульпеппера и мысленно сравнила его с одним из своих прежних поклонников, неким лейтенантом Мак-Мерком, бравым, но низкорослым Гектором, который впоследствии пал жертвой небрежно составленных напитков, постоянно употребляемых в пограничном гарнизоне. Но даже отвечая на страстные взгляды Кульпеппера, ее быстрые глаза сумели разглядеть еще издали фигуру приближавшегося к ним человека. Мисс Джо мгновенно выскользнула из объятий Кульпеппера и, сложив за спиною руки, сказала:

— Вот идет этот ужасный человек!

Кульпеппер поднял глаза и увидел своего почтенного дядюшку, который, пыхтя и отдуваясь, карабкался на холм. Помрачнев, он обратился к мисс Джо:

— Вы не любите моего дядю?

— Я его ненавижу! — Мисс Джо вновь обрела свой острый язык.

Кульпеппер покраснел. Он охотно пустился бы в подробности родословной и подвигов полковника, но для этого уже не было времени. Он только грустно улыбнулся. От этой улыбки мисс Джо тотчас растаяла. Быстро протянув ему руку, она даже еще более дерзко, чем обычно, сказала:

— Не позволяйте этому человеку вовлечь вас в беду. Берегите себя, милый, смотрите, как бы с вами чего-нибудь не случилось.

Мисс Джо постаралась, чтобы ее речь прозвучала патетически. Судьба ее поклонников до сих пор была чревата всевозможными опасностями. Кульпеппер обернулся было к ней, но она уже исчезла в зарослях.

Полковник, задыхаясь, приблизился.

— Я ищу вас по всему городу, сэр, черт вас побери! Кто это был с вами?

— Дама. (Кульпеппер никогда не лгал, но был настоящим скромным рыцарем.)

— Будь они все прокляты! Послушай, Кульп, я напал на след молодчика, который велел в тот вечер вывести меня из зала.

— Кто же это? — равнодушно спросил Кульпеппер.

— Джек Фолинсби.

— Кто?

— Сын этого проклятого заступника негров, псалмопевца, пуританина-янки. Ну, в чем дело? Послушай, Кульп, надеюсь, ты не намерен отступиться от своей родни? Или отказаться от своего слова? Надеюсь, ты не намерен ползать у ног этой сволочи, словно побитая собака?

Кульпеппер молчал. Он был очень бледен. Потом он поднял глаза и спокойно промолвил:

— Нет.

Кульпеппер Старботтл послал вызов Джеку Фолинсби, и вызов был принят. Формальным поводом послужило изгнание дяди Кульпеппера с публичного бала по приказу Фолинсби. Это, во всяком случае, было известно всем жителям Лощины Мадроньо, и в этом они могли поклясться, однако носились и другие весьма странные слухи, искусным толкователем которых был кузнец.

— Видите ли, джентльмены, — говорил он толпе, собравшейся вокруг его наковальни, — у меня нет никакой теории насчет этого дела, я только приведу вам некоторые факты. Кульпеппер и Джек встречаются совершенно случайно в салуне у Боба. Джек подходит к Кульпепперу и говорит: «На два слова». Кульпеппер кланяется и отходит в сторонку, вот так, а Джек стоит примерно тут. (Кузнец изображает положение сторон при помощи двух подков на своей наковальне.) Джек вытаскивает из кармана браслет и говорит: «Вам знаком этот браслет?» Кульпеппер отвечает: «Нет», — так это холодно и спокойно. «Вы подарили его моей сестре». Кульпеппер говорит, с вашего позволения, опять все так же холодно: «Нет, не дарил». Джек говорит: «Вы лжете, черт вас побери!» — и хватается за пистолет. Кульпеппер бросается вперед, примерно вот сюда (снова ссылка на схему), и Джек стреляет. Пуля летит мимо. Чертовски любопытная вещь, джентльмены, — продолжал кузнец, неожиданно переходя в область отвлеченных рассуждений и задумчиво облокачиваясь на свою наковальню, — чертовски любопытная вещь, джентльмены, что пули так часто летят мимо. Мы с вами играючи разряжаем друг в друга свои пистолеты, в комнате полно народу, а пули летят мимо. Не пойму я этого, да и только.

— Не беда, Томпсон, — вмешался Билл Мастере, — есть другой, лучший мир, где мы все поймем, а заодно и научимся лучше стрелять. Продолжайте свой рассказ.

— Ну так вот, один хватает Кульпеппера, другой хватает Джека, и их разнимают. Джек тогда и говорит, что видел у своей сестры браслет, который, как ему известно, полковник Старботтл подарил Долорес. Говорит, будто мисс Джо не хотела сказать, откуда он у нее, но призналась, что в тот день видела Кульпеппера. Но вот что самое удивительное. Что бы вы думали делает Кульпеппер? Он встает, берет все свои слова обратно и утверждает, что да, он подарил ей этот браслет. Так вот, если хотите знать мое мнение, джентльмены, то он соврал. Не такой он человек, чтобы подарить порядочной девушке какую-нибудь вещь, принадлежащую этой Долорес. Впрочем, теперь-то уж это все равно, дело сделано и остается один-единственный выход.

В чем именно заключался этот единственный выход, когда-нибудь поведают летописи Лощины Мадроньо. Утро было светлое и ясное, в воздухе веяло прохладой по причине поднимавшегося с реки тумана. В шесть часов утра заранее условленное место — небольшая прогалина в роще мадроньо — было занято Кульпеппером Старботтлом, его секундантом полковником Старботтлом и доктором. Полковник находился в весьма возбужденном состоянии, хотя держался важно и с достоинством. Он объяснял доктору преимущества выбранного места, которое в этот час было совершенно скрыто от солнца, чьи лучи более или менее досаждают дуэлянтам. Доктор растянулся на траве и закурил сигару. Кульпеппер спокойно прислонился к дереву и задумчиво смотрел на реку. Как ни странно, казалось, что они просто собрались сюда на пикник. Это сходство еще больше усилилось, когда полковник вытащил из кармана бутылку и, предварительно к ней приложившись, предложил выпить остальным.

— Коктейль, сэр, — с достоинством пояснил он. — Джентльмен, сэр, никогда не должен выходить из дому без коктейля. Предохраняет от утренней простуды. Помню, в пятьдесят третьем году вышли мы в поход с Хэнком Бумпайрегером. Вообразите, сэр, он вынужден был надеть пальто; в нем его и застрелили. Факт.

Стук колес заглушил воспоминания полковника, и к месту дуэли подкатила коляска, в которой сидели Джек Фолинсби, Кэлхун Бунгстартер и Билл Мастере. Джек весело спрыгнул на землю.

— Вот была потеха, когда я потихоньку улизнул из дому, чтоб старик не услышал, — начал он, словоохотливо адресуясь к присутствующим.

Кэлхун Бунгстартер тронул его за плечо, и юноша смутился. Это была его первая дуэль.

— Если вы готовы, джентльмены, — сказал мистер Бунгстартер, — то приступим к делу. Полагаю, что никаких извинений не ожидается. Желательно как можно скорее переговорить об условиях, иначе нам могут помешать. По городу разнесся слух, что Комитет бдительности разыскивает наших друзей Старботтлов, и я, как их земляк, по-видимому, также имею честь быть включенным в ордер на арест.

Узнав о возможности помехи, все сразу прониклись серьезностью, которой до этой минуты им недоставало. Предварительные переговоры были скоро окончены, и противников расставили по местам. Затем воцарилась тишина.

Случайный зритель, который мог бы наблюдать эту картину с холма, думая, что здесь происходит пикник, истолковал бы нарушивший безмолвие звук как хлопанье пробок из двух откупоренных бутылок шампанского.

Кульпеппер выстрелил в воздух. Полковник Старботтл сквозь зубы пробормотал какое-то проклятие. Джек Фолинсби с досадой потребовал второго выстрела.

Противники снова стали друг против друга. Снова раздалась команда, и вслед за тем послышался звук, который можно было принять за одновременный выстрел из двух пистолетов. Однако через несколько секунд все были очень удивлены, увидев, что Кульпеппер медленно поднял свое неразряженное оружие и мирно выстрелил вверх. Затем, бросив свой пистолет на землю, отошел в сторонку и молча прислонился к дереву.

Джек Фолинсби пришел в бешенство. Полковник Старботтл разразился яростными проклятиями. Мистер Бунгстартер был явно шокирован их поведением.

— Право, джентльмены, если мистер Кульпеппер Старботтл отказывается стрелять, я не вижу никакой возможности продолжать дуэль.

Но полковник кипел от негодования, и Джек Фолинсби был равным образом непримирим. Последовало быстрое совещание, которое кончилось тем, что полковник Старботтл занял место своего племянника в качестве дуэлянта, а Билл Мастерс принял на себя обязанности секунданта вместо мистера Бунгстартера, который отказался от дальнейшего участия в этом деле.

Два ясно различимых выстрела грянули в лощине. Джек Фолинсби выронил свой дымящийся пистолет, шагнул вперед и тяжело рухнул навзничь.

В тот же миг возле него очутился доктор. Смятение еще усилилось тем, что послышался топот копыт и раздался голос кузнеца, предупреждавший, чтобы они спасались от надвигавшейся опасности. Поляна мгновенно опустела, и доктор, подняв голову, увидел только бледное лицо склонившегося над ним Кульпеппера.

— Можете ли вы спасти его?

— Трудно сказать. Подержите ему голову, пока я сбегаю к коляске.

Кульпеппер с нежностью обнял за шею лежавшего без чувств юношу. Доктор скоро возвратился с подкрепляющим средством.

— Благодарю вас, мистер Старботтл, больше ничего не нужно. Мой вам совет: поскорее уйти отсюда. Я позабочусь о Фолинсби. Вы слышите, что я говорю?

Рука Кульпеппера все еще обвивала шею его недавнего врага, но голова его поникла и упала на плечо раненого. Доктор посмотрел ему в лицо, наклонился и осторожно приподнял его за плечи. Он расстегнул ему сюртук и жилет. На рубашке была кровь, а на груди след пули. Он был смертельно ранен первым выстрелом.