Рыцарь нашей страны

I

На железнодорожной станции Н. под вечер собрался народ и ждал поезда. Был конец марта. Долго шли дожди, ясная погода стояла только всего два дня и потому вечерами бывало прохладно. Ожидающие поезда постепенно уходил» с платформы в привокзальный зал, чтобы укрыться от вечерней сырости. Вскоре в зале сделалось так тесно, что двигаться в нем было не легко. Это, однако, не смущало молодых людей, пришедших сюда поглядеть на женщин. Они неутомимо сновали из угла в угол. Два подвыпивших молодых человека; без всякого стеснения разглядывали понравившихся им дам и старались обратить на себя внимание. Один из них выделялся своей мужественной красотой. Он был высок ростом, плотен и широк в плечах, с широкими костями в запястьях. Черная бородка на красивом, мягко очерченном, матовом лице делала его похожим на средневекового рыцаря. И конечно женщины не обошли его вниманием: многие из них шопотом расспрашивали о нем. У одной из девушек с красивым бюстом от умиления увлажнялись глаза, когда она взглядывала на статного молодца. — Кто этот юноша?— обратилась одна княгиня к. стоявшему рядом с ней местному купцу. — Дворянин из нагорной местности, княгиня! Его зовут Тариэл Мклавадзе. Он большой кутила и часто спускается к нам на станцию покутить,— ответил купец. — Благодарение богу, что не перевелись в нашей «стране такие красавцы!—произнесла княгиня, взглядом провожая молодого человека, который в это время разглядывал какую-то женщину. — И храбрец!— подтвердил купец.— Только любит покутить, а народ, известное дело, этого не прощает. — Что ж из того, что он любит пожить весело! Это к нему идет! И княгиня стала упорно разглядывать молодого человека, но так, чтобы никто не мог этого заметить. Подходили все новые любители погулять на станции перед приходом поезда, озабоченно спрашивали, не опоздали ли и узнав, что до прихода поезда еще много времени, спокойно вступали в беседу с первым попавшимся знакомым, или разглядывали толпу и развлекались кто чем мог. К станции подъехали на лошадях мужчина и женщина. Узнав, когда прибывает поезд и отпустив лошадей вместе с конюхом, они внесли в зал свой легкий багаж — чемодан и ковровую переметную суму,— сложили его в углу и остановились у стены, так как свободных скамеек не оказалось. Мужчине было, вероятно, лет двадцать пять — двадцать восемь, он был хрупок и худощав, чуть сутуловат, с бледным, болезненным лицом. На нем была старая шляпа и вылинявший от времени плащ. Разумеется, таким человеком никто не стал бы интересоваться, если бы не обратили внимания на сопровождавшую его молодую женщину, лет девятнадцати, овеянную таким мягким очарованием, что трудно было оторвать от нее взор. Стройная, довольно высокая, с правильными чертами чуть бледного лица, на которой! лучились большие черные глаза, украшенная тяжелыми косами каштановых волос, спускавшимися ниже талии, она смотрела вокруг себя непринужденно выразительным взглядом умных глаз. Одета она была бедно — в выцветшую тальму и в пуховый пожелтевший башлык. Заметив красивую женщину, Мклавадзе и его друг стали обхаживать ее, разглядывая со всех сторон, будто это была вовсе не женщина, а продажная лошадь, которую нельзя упустить из рук. В зале было душно. Молодая женщина сняла с себя тальму и осталась в легком ситцевом платье, мягко облегавшем ее стройную фигуру. Тариэл жадно разглядывал ее шею и грудь. А мужчина и женщина, между тем, были заняты беседой и вовсе не обращали внимания на бесстыдные взгляды Тариэла и его товарища. — Жизнь можно отдать за то, чтобы один только раз прижаться к ее груди! Что ты скажешь на это, Тариэл?— обратился к Тариэлу его друг. Лицо Тариэла нетерпеливо передернулось. — Хоть бы познакомиться с нею!— сказал он.— Интересно знать, кто этот ее защитник? Вот уж нашла себе кавалера! Целая армия не устоит против него! Друг Тариэла от души расхохотался. — Родственник, вероятно. Сам, наверно, напросился защищать ее от назойливых ухажоров,— сказал он. — Как же! Так его и испугаются ухажоры! Я бы не отступил и перед целым войском таких людишек. Будь я в одной нижней сорочке, а он вооружен пушкой, все равно с меня волос не спадет. Да я и рук марать не стану,— щелкну и выбью из неге! дух, как из мухи. Будь я на ее месте, не стал бы ходить рядом с таким, даже если он родственник. — Нет, вот будет смех, если он даже и не родственник, а просто ухаживает в надежде на взаимность. И друзья расхохотались, довольные своей шуткой. — А что ты думаешь? Такие хвосты иванычи прилипнут, и не отстанут, пока не добьются своего, — заметил Тариэл, переводя дух от смеха. — Завести бы мне ее в ту рощу, где мы однажды... И та была не хуже этой. — Ну, та была еще зелень, а эта зрелая. Здорово я тогда отделался! Чуть под суд не попал, да добрые люди помогли! -— сказал Тариэл. — Эх, к чему вспоминать. Теперь эта женщина волнует меня. — Грешник ты ненасытный! Не унимаешься,— любовно пошутил друг. — Почему грешник? Подбирают же для коровы здорового быка. А человек чем хуже? Не лучше ли раз ножать таких, как я, чем таких ничтожеств, как ее кавалер! — заметил Тариэл. — И не говори! Такие у вас с ней были бы дети... — Давай, пока позаботимся о матери, а уж потом о детях, — сказал Тариэл. — Кто же она такая, откуда и куда едет? Как бы не улетела так, что мы и не узнаем ничего о ней. — Давай, я ей представлюсь,—сказал друг Тариэлу. — Валяй. Тебе это всегда удается, — улыбнулся Тариэл. — А то как же? Тебе господь дал силу, мне ловкость! — Будет хвастаться. Ступай, знакомься, если можешь. — И пойду. А ты подожди меня здесь, не попадайся на глаза ее несчастному кавалеру, а то он увидит твои буйволиные плечи и обомрет от страха. И друг направился прямо к намеченной даме, без стеснения поздоровался с ней и спросил: — Вы откуда изволили приехать? — Из деревни, — ответила та спокойно. — Из какой? Как ваше имя? — А к чему вам знать? Если у вас есть дело ко? мне, говорите! — Нет, я так. — А так вам незачем знать! — строго ответила она. — Почему? Отчего нам не познакомиться? — Если вам больше сказать нечего, прошу оставить меня в покое! И лицо ее запылало таким гневом, что молодой человек вынужден был быстро ее оставить. — Что с тобой, Деспинэ, почему ты так строго обошлась с этим молодым человеком? Он только хотел познакомиться с нами, и больше ничего! — ласково обратился спутник к своей даме. — А потому, что я заметила, как непристойно он; себя вел. Разговаривал со мной и в то же время как-то многозначительно поглядывал,— сказала женщина. — Всегда лучше вежливо говорить с людьми, — заметил мужчина. — Такой не отстанет, если с ним говорить ласково. Стал бы ломаться, как обезьяна. От таких лучше сразу отделаться. — Пусть ломался бы, тебе ведь ничего от этого не сделается. — Не люблю, когда человек ломается. И они заговорили о другом. — Ну, как, не вышло? —- насмешкой встретил друга Тариэл. — Недотрога какая-то. Так нахмурилась, что я испугался, как бы скандал не устроила. Двух слов не дала мне сказать,—обиженно сказал Датико (так звали друга Тариэла). — Выходит, что у тебя ни ловкости, ни уменья пет,--засмеялся опять Тариэл. — Упорхнула, значит, пташка. Скоро поезд придет и прощай красотка! — добавил он. — Ты, видно, хочешь, чтобы все приглянувшиеся тебе женщины прошли через твои руки. Сколько красивых женщин проезжает на поезде, не всеми же тебе обладать! — пошутил Датико. — Ишь ты, нравоучение мне читаешь. Я не говорю о всех, но обидно, если драгоценный камень дается тебе в руки, а ты не можешь его взять. Едет красивая женщина из деревни в сопровождении заморыша, которого одним дыханием можно согнать с пути, как комара! Вот когда мне обидно! Если бы ее сопровождал какой-нибудь вооруженный витязь, я не стал бы о ней и думать, — говорил Тариэл, поглядывая на женщину, как волк на ягненка. Женщина заметила этот упорный взгляд и отвернулась от них. Ее спутник в это время разговаривал с кем-то из знакомых и не заметил, что два разгуливающих молодых человека подтрунивают над ним. В это время к красавице и ее спутнику подошел знакомый купец и поздоровался. Этого купца хорошо знали Тариэл и его друг. — Кто она такая? — схватил Тариэл купца за руку, как только тот отошел от них. — Жена учителя! — ответил купец. — А кто ее спутник? — Муж ее, сельский учитель. — Муж? Этот заморыш — муж такой женщины! — воскликнули Тариэл с другом в один голос. — Да, муж, — подтвердил купец. — Что я слышу! Слепая она, что ли, что за него замуж пошла? Допустим, она могла ошибаться, но о чем думали ее родные? — восклицал Тариэл. — Возможно, что родители насильно отдали ее за него. Мало ли таких случаев у нас, — предположил Да-тико. — На деньги соблазнились. — Как же! Сразу видно; что у него много денег! — рассмеялся Тариэл. — Теперь он беден, но тогда у него, может быть, и были деньги и он! все спустил на нее, отдал ее родителям, чтоб подкупить их, и разорился, — рассуждал Тариэл. — Нет, она вышла за него по любви, — сообщил купец, — А-а, теперь я понимаю, как все это могло произойти. Вероятно, девушку кто-то соблазнил, — такая красивая женщина не смогла бы соблюсти себя в чистоте, — и дотом соблазнитель ее оставил. Возможно, сам был женат, и вот, чтобы избежать скандала, пока она не родила незаконного ребенка, отдали ее этому человеку. Ей-то что? Имя она будет носить его, а жить будет с другим в свое удовольствие, — пояснил Датико. — Возможно! Но те, кто их знает поближе, утверждают, что они женились по любви. А детей у нее нет, это я знаю наверное, — заметил купец. — Без сомнения, он как-то схитрил, иначе не мог такой ангел выйти замуж за такую замухрышку, — заключил Тариэл. —А куда они едут?—спросил он. — В его деревню, — ответил купец. — Там живет его мать, и они каждый праздник навещают ее. Они направляются теперь, вероятно, на пасхальные каникулы. — А далеко их деревня? — Далеко. — Из крестьян он, должно быть. Ничего благородного в его облике нет. — Да, из крестьян. Мциришвили его фамилия. — Для чего ты расспрашиваешь обо всем, как следователь? — смеясь, спросил Тариэла Датико.— Придет поезд и упорхнет твоя жертва. Тариэл глядел на женщину. — Такая красавица и должна быть его женой!.. Купец отошел от них. Молодые люди продолжали расхаживать вокруг женщины, Тариэл смотрел на нее такими глазами, будто вот-вот схватит и уволочит ее в берлогу. Поезд ждали с минуты на минуту. Пассажиры приготовились к посадке, чтобы войти в вагон первыми и занять места. Красавица и ее муле тоже взяли свои вещи. Еще минута, и поезд должен был подойти к перрону. — На линии завал! Поезд опаздывает! — возвестил неожиданно начальник станции. — На сколько опаздывает? — Трудно сказать. Сутки, во всяком случае, понадобятся, чтобы расчистить линию, — объяснил началь-ник станции. Людей, ехавших издалека, это известие расстроило. — Всегда завалы и аварии на этом проклятом участке. Инженеры набьют себе карманы деньгами и больше знать ничего не хотят,—раздавались недовольные голоса в толпе. Стали расходиться. Одни направились к постоялым дворам искать ночлег, других увели к себе знакомые. Жители ближайших деревень вернулись домой.

II

А теперь, читатель, не лишнее будет вам узнать поближе жизнь Тариэла Мклавадзе. — Вы счастливец! Какой чудесный мальчуган родился у вас! — такими возгласами известила бабка Сусанна дворянина Ираклия Мклавадзе, когда его жена родила сына. — А ну-ка, несите поскорее ружья! — крикнул своим батракам Ираклий с балкона и сам побежал за своим в серебряной оправе пистолетом и открыл такую приветственную пальбу по поводу рождения сына, что каза лось, враг напал на деревню и идет жаркий бой. Взгля нув на новорожденного, он радостно воскликнул: — Благодарю господа! Тариэл, настоящий Тариэл? родился у меня. В нашу семью пошел. Богатырь, да и только! Ираклий говорил правду. В роду Мклавадзе часто родились могучие мужчины. Рассказывали, что не одну услугу оказывали молодые Мклавадзе родине, что они жестоко расправлялись с врагами. Возможно, в этом была доля истины. Однако на нашей памяти они занимались только притеснением и ограблением слабых и; беззащитных. А в настоящее время, когда в Грузии прекратились нападения дворянских родов на деревни друг друга и жизнь страны вошла в определенное русло, насилию и своеволию Мклавадзе был положен предел и поле деятельности рыцарей из этого рода сильно сузилось. Некоторые из них почувствовали перемену и сменили-профессию «рыцарей» на более выгодное занятие — вроде торговли или ведения хозяйства. Теперь многих Мклавадзе можно встретить и в городах на должности лакеев или поваров. Двое—трое попали в высшее учебное заведение, и из них вышли ленивые чиновники. Но все же остались и такие, в глазах которых рыцарство, т. е. насильничание, сохранило ореол славы и которые мечтали о нем по-старинке. К таким как раз и принадлежал Ираклий Мклавадзе. Сам он не мог похвастаться. силой и был, скорее, даже слабым человеком, но неизменно приходил в восторг, когда какой-нибудь представитель их рода избивал кого-нибудь из другого рода. Правда, самому Ираклию не раз доставалось от подобных рыцарей, принадлежавших к другим родам. Кто всыпал ему за неверный дележ общей пахотной земли, кто за что-нибудь другое. В таких случаях сердце Ираклия преисполнялось злостью и он готов был собственноручно зарезать такого рыцаря ножом. Но при всем том, грубое насилие само по себе не вызывало его возмущения. Наоборот, он сожалел, что сам не обладает такой силой, чтобы на всех нагонять страх и трепет. Не удивительно поэтому, что его ликованию не было границ, когда он увидел своего новорожденного сына, такого могучего еще в люльке. Он плакал могучим голосом и по одному этому голосу было ясно, что он вырастет силачом. Когда его крестили, священник дал ему имя Тимо-фей в честь святого того дня, когда он появился на свет, но родители тут же переименовали его в Тариэла. — Не в священники я готовлю его,— сказал отец.— Тимофей не имя героя! И все стали звать его Тариэлом. Ему было всего шесть лет, когда родители научили его носить кинжал. Это оружие шло к его черкесскому наряду. Широкоплечий, здоровый, стройный и красивый Тариэл с кинжалом на поясе с этих пор стал похож на древнего рыцаря. Родные и знакомые с самого начала относились к нему внимательно. Кроме могучей внешности, он отличался и большой храбростью. Казалось, останься он ночью один в лесной чаще, он и бровью бы не повел. Однажды на него напали соседские псы. Псов этих боялись и взрослые. А маленький Тариэл так храбро отразил их палками, что долгое время для соседей это событие служило предметом удивления. Еще одно хорошее свойство было у Тариэла в детстве: он не был ни злым, ни капризным ребенком. Редко ссорился он со сверстниками, хотя и сознавал, что сильнее их. Но если его сердил кто-нибудь слишком уж дерзко, он колотил провинившегося своими медвежьими лапищами даже если тот был старше его на несколько лет. — Настоящий Тариэл! — восторгались родители, обнимая его. Наряду со многими достоинствами, был у юного Тариэла один недостаток. Он не любил учиться. Родители вынуждены были взять его из школы, куда с большими надеждами отдали его несколько лет назад. За время пребывания в школе он не мог выучиться даже бегло читать. Однако родные и знакомые не лишили его за это своего преклонения. — Мой сын будет настоящим мужчиной, а для настоящего мужчины учение не нужно! — говорил отец. В этом мнении утвердились родители Тариэла осо бенно с той поры, когда однажды в доме одного уважаемого в той местности князя о Тариэле сказали: — Самой природой он рожден рыцарем. Жаль портить такой здоровый организм науками. Умственные занятия изнуряют человека! Тариэла восхваляли на каждом тагу, однако в детстве это его не испортило. Но, когда он подрос, он не мог не заметить постоянных похвал. «Вероятно, во мне; есть что-то такое, за что все меня хвалят и ласкают!»— подумал он и стал гордым и заносчивым. В его глазах: потеряли всякую цену те, кто не был одарен природой таким же здоровьем и такой же красотой, как он. Ведь за это все так любили и уважали его! Даже один уважаемый патриот, получивший высшее образование и считавшийся кладезем разума, говаривал при виде Тариэла: — Я верю, что страна, в которой родятся такие сыны, имеет великое будущее! В знакомых княжеских домах уж вовсе боготворили Тариэла. — Без тебя нет красоты у нас на пирах, без тебя всегда бывает скучно! — говорили женщины из этих домов, хотя, между нами говоря, Тариэл не отличался ни веселым нравом, ни остроумием. Петь он не умел, тан-цовал плохо. Статность и красота восполняли эти недостатки. Когда он, гордо закидывая голову, готовился вступить в хор, следуя обычно за другой басовой партией (самостоятельно он не умел вторить), то казалось, что он один только и ведет всю песню. Тариэл хорошо запомнил как однажды знакома», княгиня сказала ему по-русски: — Так бывает всегда: прекраснейшая принадлежит храбрейшему. И потом перевела эту фразу на грузинский язык, чтобы он мог понять ее. Таким образом, со временем Тариэл привык к мыс ли, что он, как совершенное творение природы, имеет право наслаждаться жизнью в полную меру, хотя бы. даже другие жизни и чужое счастье приносились в. жертву его наслаждению. Его стремление к наслажде ниго было двояким: женщины и вино. Женщины и вино стели смыслом и целью всей жизни Тариэла. Было . у Тариэла и третье стремление: он жаждал совершить геройский поступок. С детства внедряли в его сознание мысль, что только физическая сила дает человеку превосходство над окружающими, и он искал такого случая, чтобы проявить себя в полную меру. Однажды Тариэл пировал с товарищами. Началась драка. Тариэл схватил одного человека небольшого роста и швырнул им в противника покрупнее. Маленький человек вывихнул шею. На Тариэла была подана жалоба в суд и если бы не вмешательство сильных мира сего, не миновать бы ему долгого сидения в тюрьме. Другой раз какой-то молодой человек рассердил Тариэла, когда тот сидел верхом на лошади. Недолго думая, Тариэл так хлестнул его своей нагайкой по голове, что содрал, с нее кожу. И тут опять пошли жалобы в суд, но знакомство с большими людьми опять спасло его от заслуженного наказания. Тариэл знал, что из таких дел он всегда выйдет сухим, но тем не менее жалобы и хождение в суд злили его: — Несовместимы понятия рыцарь и жалобы! Хорошо же устроен мир, что и говорить! От разнузданности Тариэла страдало все село, особенно страдали крестьяне. На крестьянок он смотрел,, как на женщин своего гарема. — Хорошие дети родятся у них от меня! — говорил он самодовольно. Он насиловал женщин, оказывающих ему сопротивление. Однажды за такой поступок он был отдан под суд, но после больших хлопот и затрат со стороны отца, он избавился от наказания. Не прошло и недели после этого, как он снова совершил насилие над одной крестьянкой, подкараулив ее, когда та несла обед мужу в поле. Надо заметить, что по своей природе Тариэл не был кровожаден, он редко прибегал к оружию, но избивать своей собственной рукой кого-нибудь он любил. В этом у него была какая-то потребность, и когда такой: случай не представлялся долгое время, он начинал тосковать.Кулаки его сжимались и разжимались, как лапы у льва. И побои его не были так безвредны, как он того хотел. Один крестьянин скончался на третий день после того, как Тариэл избил его. Родители и в атом случае замяли дело по-домашнему, а семья убитого Тариэлом мужика осталась без кормильца. Выведенные из терпения крестьяне однажды постановили на своем сходе выселить его из своей общины и протокол послали по назначению. Но вскоре его получили обратно с надписью, что сельский сход, состоящий исключительно из крестьян, неправомочен выселять дворянина», Однажды крестьянин, считавший себя оскорбленным Тариэлом, стрелял в него из ружья, но промахнулся. Его за это судили и сослали в Сибирь на каторжные работы. Понемногу и родители стали испытывать неудобства от похождений сына, но делать было нечего! Не могли же они разлюбить своего сына, да еще такого, чей один вид стоил целого мира и которого так боготворили в знатных домах. Часто ездил Тариэл кутить в город, где познакомился с целой ватагой прожигателей жизни. Но главное поле деятельности сто была деревня, где его без труда кормили состоятельные родители и где его своеволию никто не мог противостоять.

III

— Другого выхода нет, придется провести ночь на постоялом дворе! — сказал учитель Спиридон Мцири-швнли своей супруге. — Как мы оплошали, что отправили лошадей обратно. Были бы теперь у нас лошади, мы поехали бы домой, Как не хочется ночевать на постоялом дворе!—сказала раздосадованная женщина. — Все равно не поспели бы! Темно уже. Одну ночь можно провести и на постоялом дворе, — сказал Спиридон. Они взяли в руки свои вещи и двинулись к знакомому трактирщику. Тариэл и его друг, следившие за ними и слышавшие их разговор, проводили их взглядом. — Все хорошо устраивается! — радостно сказал Тариэл другу. — Бог, видно, за нас! — подтвердил друг. Вскоре они появились перед тем постоялым двором, где остановился Мциришвили с женой. Учитель и его жена сидели на балконе и пили чай. Учителю понравился облик Тариэла. — Кто этот витязь? — обратился он к хозяину постоялого двора. — Дворянин Мклавадзе, — ответил хозяин. — И фамилия подходит к его облику, — заметил Спиридон.— Посмотри, Деспинэ, на него. Только наша отчизна может породить такого сына. Нигде больше такого не встретишь. Ты присмотрись к нему. Неправда ли, он похож на героя поэмы «Витязь в тигровой шкуре» — на Тариэла? А говорят еще, что такой только в легендах возможен! Если в наше время может появиться такой молодец, то в те времена, когда физическое развитие было на первом месте, когда народ всегда находился в состоянии войны и побеждал тот, у кого был кулак посильнее, разве не могли появиться герои, изображенные в поэме «Витязь в тигровой шкуре»? Такие, как Тариэл и Автандил? В старину существование подобных молодцов было исторически осмысленно. Но в наше время, какое может иметь значение для культуры и прогресса этакий силач? — возразила мужу Деспинэ. — Что ты говоришь, Деспинэ! Разве не должна гордиться страна, вырастившая подобного сына? Грузия вызывает зависть, потому что только её природа может породить и вырастить таких здоровых сыновей, как хотя бы этот Мклавадзе. — Иной раз ты меня упрекаешь за увлечение странными мыслями, однако и ты от них не свободен. Ты только подумай, мы всегда утверждали, что уважения достоин лишь тот человек, который посвятил свою деятельность улучшению жизни народа. А теперь ты считаешь лучшим сыном страны человека, о которой знаешь только то, что он отрастил на себе много мяса и развил свои мышцы, в восторгаешься им,— ласково заметила Деспинэ. — Я согласен с тобой, но должен заметить, что физическое развитие человека — залог его умственного развития. — Однако бывает часто, что внешне здоровый ребенок оказывается малоспособным и умственно недоразвитым. — Ты права, бывают такие случаи, но их нельзя обобщать. А в это время Тариэл и его друг несколько раз прошлись мимо их балкона. Стемнело. Стало холодно. Спиридон с женой прошли в комнату, специально отведенную для них хозяином. Спиридон, стараясь отвлечь внимание супруги от неудобств ночлега на постоялом дворе, предложил рассказать ей о жизни тех, кто мужественно принес всю свою жизнь в жертву борьбе за благо народа. Деспинэ попросила мужа ничего не пропускать, рассказывать ей подробнее. Спиридон с увлечением приступил к рассказу. Он вообще ни к чему не мог относиться равнодушно и поэтому своими рассказами увлекал впечатлительную Деспинэ. Однажды, увлеченная одной такой историей; Деспинэ порывисто обняла мужа и, восторженно заглядывая ему в глаза, воскликнула: — Спиридон, будем и мы такими, принесем свел жизни целиком служению народу! И на, этот раз она с увлечением слушала один из таких рассказов мужа. — Хорошо это ты надумал начать рассказывать. Ты увлек меня в другой мир. А то как неприятно ночевать на этом постоялом дворе! — сказала она, когда муж закончил свой рассказ. — Как же ты собираешься отдать жизнь за народ,, умереть в борьбе с несправедливостью, а сама не можешь одну ночь провести на постоялом дворе, да еще в отдельной комнате, да еще рядом с мужем, — пошутил Спиридон. — Тех, чья судьба так тебя увлекает, не пугает ни голод, ни холод, ни тюрьма, ни одиночество, ни потери близких, ни виселица, — с благоговейной грустью в голосе добавил он. — Когда человек в полном вооружения выходит на поле брани, он не страшится ничего. Другое дело, когда он сидит у своего очага. Ничтожный пустяк может смутить покой его души,—сказала Деспинэ. — Для той деятельности, которую мы избрали, всюду поле брани, — заметил Спиридон. Пока Деспинэ и Спиридон беседуют, я расскажу тебе, читатель, как они поженились.

IV

Когда Спиридон Мциришвили кончил обучение в ремесленной семинарии, его назначили учителем одной из отдаленных сельских школ. В селении, куда приехал Спиридон, он увидел по одну сторону большака, проходившего через село, просторное, построенное из чистого. теса здание сельского управления, а по другую — небрежно возведенное, маленькое, старое здание сельской. школы. Половицы в школе гнулись и местами провалились, стекла в окнах были почти все выбиты, а уцелевшие были давно не мыты и потускнели от грязи, потолок, почернел от дождевых подтеков. Школьная мебель состояла из двадцати расшатанных парт, старого столика и колченогого стула для учителя и некрашенной деревянной доски. Ни наглядных пособий, ни учительской при школе не было. Население к делам школы относилось равнодушно. Иные даже находили, что школа им вовсе не нужна. Учителя считали за «лишний рот». Этим и объяснялось, что больше одного учебного года редко какой учитель сидел на этом месте, и школа часто оставалась без учителя. — Где мне сегодня переночевать? — спросил Спиридон у старшины, когда обнаружил, что при школе нет комнаты для учителя. Старшина, по обыкновению почесав у себя в затылке, обратился к собравшимся тут же крестьянам: — Кто из вас предоставит учителю ночлег? Не даром, конечно, а за плату. — Нет у нас подходящего помещения! — недружелюбно глядя на учителя сказал кое-кто из собравшихся, словно говоря про себя: «Небось, пришел, чтобы обирать нас! Ничего хорошего не будет от тебя». — Придется вам устраиваться в школе, пока не найдем квартиру, — сказал старшина Спиридоиу. Другого выхода не было, и Спиридон устроился в школе. Ночью он спал на искареженном полу, на утро скатывал постель и складывал ее в угол, чтобы ребята не топтали. Так прожил он сентябрь и октябрь, но в ноябре начались холода и невозможно стало дальше жить в истопленной комнате с дырявыми стенами и иолом. Спиридон обратился к местному священнику с просьбой сдать ему одну комнату. Тот жил в хорошем пятикомнатном доме и охотно согласился. Кстати, пришла пора готовить его младшего сына для поступления в духовное . училище. Учителю отвели маленькую комнату, куда никто не входил, кроме священника и мальчика, с которым Спиридон занимался. Остальные члены семьи избегали его, а старшая дочь священника тринадцатилетняя Деспинэ, даже не излюбила Спиридона за его болезненную внешность и молчаливость. Если мы с вами, читатель, окинем взглядом воспитание Спиридона, мы не найдем ничего удивительного в том, что печать преждевременной старости лежала на всем его облике, и поймем, почему красивая и как птичка шустрая Деспинэ сначала не взлюбила жильца. Спиридон, сын простого крестьянина, с детства не отличался здоровьем и силой. И, кто знает, быть может, если бы он был здоровым, отец и не решился бы отдать его в школу, а велел бы ему работать на кукурузном поле — «самой лучшей школе», как говорит большинство крестьян. Но отец видел, что Спиридон не может облегчить ярмо, одетое ему на шею, своей работой. Он был сравнительно зажиточным мужиком и решился отдать сына в школу с тем, чтобы, когда он выучится грамоте и счету, определить его приказчиком в лавку. Однако Спиридон оказался способным, и учитель сельской школы, в которой он учился, уговорил отца послать его в город. «Выйдет из него писарь. Он и тебе пригодится и сам не пропадет», — говорил ему учитель. И отец, утверждая, что его «соблазнили», отвез сына в город и потом каждое воскресенье на своей спине таскал за двадцать верст кукурузную муку, фасоль и сыр на пропитание сыну и на оплату хозяину... Жил Спиридон в мазанке на окраине города, которую снимал он за восемьдесят копеек в месяц у одного недавно построившегося русского крестьянина. Каждый, вечер носил он валежник из ближайшего леска, разводил в камине огонь, занимался при свете его пламени и одновременно варил себе пищу. Одежды теплой у него никогда не было, и две зимы проходил он в парусиновой блузе и летних брюках. Окончив училище, Спиридон настоял, чтобы ему разрешили поступить в ремесленную семинарию. Там, как успевающий ученик, он обучался на казенный счет, но жизнь там была не настоль», ко хороша, чтобы поправить его расшатанное лишения ми. здоровье. Однако он без устали работал, не только учил уроки, но и читал, и, закончив семинарию в двадцать лет, казался человеком в тридцать —в тридцать пять лет. С таким же прилежанием работал он в школе, как учитель. Вернувшись домой после уроков, он, не отдыхая, приступал к занятиям с сыном квартирохозяина,. потом обедал, а после обеда запирался в своей комнатушке и до полуночи читал. Однажды он по обыкновению сидел за книгой о своей комнате. Деспинэ и брат ее расположились в тени дерева перед домом, и мальчик по «Родному слову» Ушинского обучал свою старшую сестру русской грамоте. Но он сам был еще слаб в ней. и с трудом объяснял сестре произношение слов. Спиридон все это слышал. Он вышел во двор и стал помогать им, Деспинэ рассердилась в душе: «Кто его просил вмешиваться»,— подумала она. Только из вежливости она продолжала слушать Спиридона. Когда Спиридон вернулся к себе в комнат, Деспинэ проводила его насмешливым взглядом. «Сметной, а как хорошо умеет обучать!» — подумала она, Деспинэ отлично запомнила все слова, которые объяснял ей Спиридон. Такие занятия повторялись и в следующие дни. Как-то мать отослала брата Деспинэ к соседям, и Деспинэ сама взяла в руки «Родное слово», села под деревом во дворе и стала заниматься. Она читала книгу очень тихим голосом, но дверь в комнату Спиридона была приоткрыта и он слышал все неправильности в ее произношении. А у него с детства было обыкновение: если он замечал, что человек ошибается, ему не терпелось поправить его. И на этот раз, услышав, как Деспинэ коверкает русские слова, он подошел к ней и поправил ее. Она смутилась. «Знала бы, что подойдет, не брала бы книгу в руки», — подумала она. Однако ей не хотелось, чтобы он подумал, что она неспособная ученица, и она внимательно выслушала его. Неправильно произнося какое-нибудь слово, она смущалась и краснела. Они занимались почти полчаса, и Деспинэ осталась очень довольна уроком. Она усвоила очень много русских слов, про себя составляла целые фразы по-русски и была этому рада. «Если бы каждый день заниматься с ним, как бы быстро я выучилась грамоте! — мелькнуло у нее в голове. — Я сама не могу сказать ему об этом. Попрошу маму, он добрый, не откажет». Она так и поступила. — А почему ты сама не скажешь ему? — спросила мать. — Я стесняюсь, мама. Он добрый, отказать не сможет, а мне стыдно. — Да никак ты влюбилась в этого учителя! — пошутила мать. —Что ты, мама, я просто сказала, что он добрый! Деспинэ вся зарделась. — Я пошутила, дочка, красавица моя! — сказала мать, прижимая ее к груди. Вечером отец Деспинэ зашел к Спиридону. — Моя дочь хочет учиться русскому языку. Не будете ли вы добры? — начал он. — С удовольствием, — сказал Спиридон. Он, действительно, испытывал удовольствие, обучая других. С того дня он занимался с Деспинэ по полтора часа в день. Прошло четыре года. Спиридон с воодушевлением работал в школе, занимался с ребятами и вкладывал огромные усилия в дело улучшения самой школы. Люди, по началу встретившие его так недружелюбно, полюбили его. Они увидели, что он не только обучает детей, но и бескорыстно защищает всюду интересы народа, не боясь даже уронить себя в глазах властей . Его деятельность настолько воодушевила крестьян, что они по собственному почину построили хорошее помещение для школы. Теперь Спиридон занялся устройством библиотеки при школе, собрал деньги и нужные книги, но правительство всячески задерживало утверждение проекта. Деспинэ продолжала быть его прилежной ученицей. На второй год Спиридон переехал в комнату при школе, но обедать продолжал ходить в семью Деспинэ. За эти годы девушка преуспела настолько, что в некоторых вопросах она уже не отставала от своего учителя. Она успела перечитать все книги Спиридона, у которого была своя довольно хорошая библиотека. — Для чего девушке столько знать? — стали поговаривать родители. — Теперь ты взрослая. Спиридон наш друг, порядочный человек и, конечно, не позволит себе оскорбить тебя чем-нибудь, но все же тебе надо уже подальше держаться от мужчин. Могут сплетни пойти о вас! Но четыре года занятий не прошли даром для Деспинэ. — Что вам надо от меня? Я верю, что учение человеку нужно, и учусь. Он честный человек и мне совсем не неловко, что я занимаюсь под его руководством, — отвечала Деспинэ родителям. Вначале, как мы говорили, она посмеивалась над Спиридонов. Но, позанимавшись с ним, она пожалела об этом. Позднее, узнав его поближе, она призналась себе: «Он не только хороший учитель, но и настоящий человек. Другого такого среди моих знакомых нет». И чем больше узнавала его девушка, тем сильнее ее сердце требовало близости с ним. На третий год знакомства она поняла, что без него ей становится трудно жить. Грусть овладевала ею, как только Спиридон уезжал куда-нибудь. Когда Спиридон переехал во вновь отстроенную школу, Деспинэ проплакала всю ночь и успокоилась лишь на другой день, убедившись, что он будет ходить к ним ежедневно. Его близость была ей необходима. По совершенно непредвиденным обстоятельствам Спиридон был вынужден оставить школу, на которую он положил столько сил и труда. Его перевели в другое село. Ему было обидно, так как еще многое ему хотелось сделать для этой школы. Какой будет новый учитель и продолжит ли он начатое) им с такой любовью дело? Но нельзя было не подчиниться распоряжению. Он пришел обедать к родителям Деспинэ и объявил им, что завтра уезжает. После обеда он хотел в последний раз позаниматься с Деспинэ, но ее не оказалось дома. «Почему она ушла, не простясь со мной», — оби -делся он в душе. Он все время даром занимался с нею, она стала образованной, у нее открылись глаза на мир и все благодаря ему. А она не захотела даже поблагодарить его. «Возможно ли, чтобы она была такой неблагодарной?» — грустно размышлял он, подходя к своему. дому. Уходя из дому, он обычно не запирал своей комнаты. Он открыл дверь и вошел. — Вы удивлены? — смущенная Деспинэ поднялась ему навстречу. — Я ушла из дому и пришла к вам, без вас вошла в вашу комнату... — продолжала она грустно. — Нет, я не удивлен, но не знаю, как понять... — Вы уезжаете навсегда? — Иначе мне нельзя! — И это все? — А что же еще? Мне тоже грустно, не хочется оставлять привычное место, знакомых... — И меня?.. Я не могу без вас!.. —тихо проговорила Деспинэ. — Вы должны были давно понять это... Она с трудом сдерживала слезы. Спиридон с грустным удивлением смотрел на нее. Давно он почувствовал, что Деспинэ полюбила его. Много бессонных ночей провел он, думая о ней, не смея признаться самому себе в своем чувстве и не будучи уверен в силе ее любви. «Я больной, некрасивый, бедный. Я не должен связывать свою судьбу с такой совершенной девушкой, как Деспинэ. Это было бы эгоизмом с моей стороны. Она найдет себе красивого и здорового мужа и будет счастлива», — рассуждал он. И вопрос, поставленный Деспинэ с такой решительностью, застал его врасплох. —Вы ничего не хотите сказать мне? — спросила Деспинэ после довольно долгого молчания. — Деспинэ, я должен признаться наконец, — начал Спиридон в раздумьи. — Давно я почувствовал твою любовь ко мне и давно мое сердце любит тебя. Многие бессонные ночи я провел в борьбе с самим собой. Я не хотел, не имел права приобщить тебя, юную и красивую, к моим страданиям, заставить тебя делить мою грустную долю. Я хотел, чтобы ты была счастлива в жизни. — Я не могу жить без тебя, — сказала Деспинэ. —А теперь решай, как хочешь! — Ты не боишься, что я человек больной, что тебя ждут постоянные лишения? Не обманывает ли тебя первое чувство? — Все, о чем ты говоришь сейчас, относится к расчету и не имеет никакого отношения к любви, — коротко отрезала Деспинэ. — Но человек не должен безотчетно подчиняться чувству. Любовь — чувство, а чувством при всех обстоятельствах должен руководить разум, — заметил Спиридон. — От любви или, как ты называешь, от чувства человек должен отказываться в том случае, если удовлетворение этого чувства грешит против человеческой нравственности. Другие мелкие расчеты не должны влиять на любовь,— произнесла Деспинэ. — Не преступно ли будет с моей стороны, что человеку, которого я люблю так сильно, я дам лишь нужду и страдания, обреку его на голод и холод? — А если этот человек, несмотря ни на что, предпочитает не расставаться с тобой никогда? Если другой жизни предпочитает он смерть рядом с тобой? — горячо воскликнула Деспинэ. — Подумай, Деспинэ, хорошенько! — Мне семнадцать лет, я хорошо разбираюсь в себе. — И ты решила? — Я давно приняла решение. Долго сидел Спиридон в задумчивости. Потом он поднял голову и устремил свои спокойные глаза на Деспинэ. — Если бы ты знала, как я счастлив, Деспинэ! Новый свет освещает отныне мою жизнь. Но я боюсь терний и шипов на моем пути, по которому придется следовать отныне и тебе. — С тобой меня не пугает даже ад. С тобой я выдержу все! — со слезами счастья на глазах сказала Деспинэ. — А родители? Они не будут возражать? — спросил Спиридон. — Они знают мой характер и не откажут мне. А если и откажут, я все равно уйду с тобой. Ты ведь не боишься их отказа? Спиридон засмеялся. Какой наивный вопрос! — Значит, мы отныне будем всегда вместе! Деспинэ обняла Спиридона, и они, поцеловались. Прошло с тех пор немного времени, а уж в селении X говорили о новом учителе и его жене: — Вот хорошие супруги! Они помогают друг другу во всем, как товарищи. Пекутся о школе, как о собственном детище. Спиридон и Деспинэ поселились в комнатушке для учителя, пристроенной к школе. Все свободное время они посвящали чтению книг. Они хорошо осознали истину, что человек, желающий внести хотя бы незначительную лепту в дело благоденствия народного, должен прежде всего уяснить себе, в чем же состоит это благоденствие, чтобы подкреплять свою работу соответствующими знаниями и находиться на уровне своего времени. Понимая, что у них большие пробелы в познаниях, они старались восполнить их по возможности работой над собой. Они занимались с прилежанием хороших учеников. После женитьбы на Деспинэ у Спиридона удвоились силы, он стал чувствовать себя значительно лучше. У Спиридона на родине жила мать, старуха, вдова, которой он ежемесячно отсылал небольшую часть своего жалованья и которую навещал по праздникам.

V

А теперь, читатель, я расскажу тебе, как провели ночь на постоялом дворе Спиридон и Деспинэ. Было за полночь, когда Спиридон закончил свой рассказ о борцах за народное дело. — Надо ложиться спать, а то как бы завтра не проспать утренний поезд, — сказал Спиридон жене. Деспинэ достала из чемодана чистые простыни, плед и устроила постель на жесткой тахте. В комнате было холодно и они долго не могли уснуть. Деспинэ, увлеченная рассказом мужа о жизни Софии Перовской, думала: «Вот какой надо быть!» Наконец, они оба крепко заснули. А в духане рядом в это время кутил Тариэл с товарищами. — Пора,—сказал один из них, посмотрев на часы.— Только осторожнее! Трое молодцов поднялись и вышли. Тариэл хотел последовать за ними, но его удержали. — Нет. уж если ты пойдешь с нами, непременно угодим в тюрьму. Ты пустишь в ход свои ручищи, а тут нужна осторожность, народ кругом. И трое растаяли во мгле. Они бесшумно подошли к постоялому двору, в котором остановились на ночлег Спиридон с женой. Кошачьими шагами поднялись они на балкон. Среди них находился и Датико, лучший друг Тариэла. Он просунул в дверь кончик кинжала и стал осторожно крутить им, чтобы поддеть крючок. Двое других внимательно следили за ним. Крючок подался и Датико ловко приоткрыл дверь, не скрипнув, хотя обычно эта дверь громко скрипела при открывании. Они прислушались. В постоялом дворе царила полная тишина. Посовещавшись топотом, они условились, что Датико проникнет в комнату, где спят супруги Мциришвили; ошеломив внезапностью появления, он выволочет Деспинэ на балкон и тут при помощи ожидающих его друзей заткнет ей рот платком, чтобы она не успела крикнуть; таким образом, они доставят жертву другу, который, презирая опасность, в свою очередь не раз лез в огонь ради них. В то время, как друзья совещались у входа в постоялый двор, Деспинэ крепко спала. Ей снилось, будто она лежит у порога; темной, страшной пещеры; из пещеры медленно высовывается морда медведя, который собирается втянуть ее в эту пещеру, Она хочет закричать, позвать на помощь, но не может издать ни звука. От страха у нее захватывает дыхание. И как раз в! это мгновение в комнату бесшумно проскользнул Датико. Он прислушался и убедился, что супруги крепко спят. Пошарил рукой по постели, нащупал, где спит Деспинэ. Ловким движением он подвел руки ей под шею и спину, чтобы подхватить ее, как ребенка, и вынести во двор. Вдруг страшный крик Деспинэ нарушил тишину.. Спиридон вскочил. — Что с тобой,— испуганно спросил он. В темноте перед ним мелькнула тень мужчины, который нес на руках его жену. Он бросился к нему. Рука его ухватилась за кинжал на, поясе незнакомца. Он с силой рванул его и швырнул в сторону, не допуская мысли, что может воспользоваться им против напавшего на них человека,. Тот выпустил женщину из рук и схватил Спиридона за горло, чтобы отвязаться от. него и убежать. На шум ворвались в комнату друзья Датико. Они прикончили бы Спиридона, если бы не боялись поранить друг друга в полной темноте, царившей в комнате. Тем временем вбежали половые со свечей. Нападавшие выскользнули за дверь и исчезли во мраке ночи. На полу в обмороке лежала Деспинэ. Теперь Спиридон кинулся к ней, стал брызгать на нее водой из графина. На полу валялся кинжал, сорванный с пояса нападавшего. Спиридон поднял его и протянул духанщику. — Мне он не нужен,— сказал Спиридон, передавая кинжал. Духанщик узнал, кому принадлежал кинжал и очень обрадовался, что завладел им, так как он, как огня, боялся владельца кинжала. Он решил отдать кинжал обратно после отъезда Спиридона и его жены. Деспинэ пришла в себя. Она не могла понять, что произошло с ней. Помнила только, как во сие медведь тащил ее. в свою берлогу. — Что случилось? — спросила она тихим голосом мужа, сидевшего рядом с ней в комнате, освещенной свечами. — Какие-то пьяные ворвались в постоялый двор, ты испугалась и проснулась. И больше ничего,— успокоил он ее. Сам он был крайне взволнован и удивлен этим налетом. — Кто же могут быть эти пьяные? — спросила Деспинэ, и ей почему-то представился тот самый Тариэл, который целый день глядел на нее. Она вздрогнула от страха. А я и забыл предупредить вас, что надо наложить на дверь вот этот засов, — сказал духанщик. Спиридон накинул засов на дверь и лег спать. Но сон не шел ни к ней, ни к нему. Маленькая керосиновая лампа слабо освещала комнату. Тариэл возмутился, что его товарищи вернулись с пустыми руками. Да еще один из них оставил в комнате свой кинжал. — Какой-то клоп отнял у вас кинжал и обратил в бегство,— стыдил он друзей. — Как вы будете смотреть после этого в глаза людям! — Нам надо сегодня же получить обратно этот кинжал, а то люди такой породы, как Мциришвили, большие охотники до кляуз и тяжб,— заметил один. — Не извольте беспокоиться. И кинжал обратно получим, и наше намерение в исполнение приведем,— сказал другой.— Вы только послушайте меня. Пойдем в тот постоялый двор, заставим открыть нам двери, потребуем вина и пригласим самого хозяина и Спиридона к столу. Напоим обоих хорошенько, много ли им нужно? Ох трех стаканов он свалится и заснет, а мы и кинжал заберем и Нестан-Дареджан потешит нашего Тариэлэ до утра. Почему мы этого не придумали раньше? Все одобрили его план. — Да, но он напуган теперь и так легко не дастся!— высказал сомнение один из присутствующих. — Что значит, не дастся! — взревел Тариэл. — Прямо к нему в комнату внесем вино и пусть попробует не выпить! Тариэл и его сообщники направились к дому, где находился Спиридон с женой. Тариэлу не терпелось привести в исполнение свою прихоть и когда они поднялись на балкон, он подбежал к комнате, где спали супруги, и неистово заколотил в дверь. Товарищи удерживали его, но в нем бушевал хмель и он никого не хотел слушаться. — Кто там? — откликнулся Спиридон на стук. — В гости к вам пришли, отворяйте! — Какие гости? — Тариэл Мклавадзе и его друзья. — Вы меня, простите, но я с вами не знаком. К тому же время позднее и я не могу вас принять! — вежливо ответил Спиридон. — Вы оскорбляете нас! Мы ваши гости, вы должны принять нас, — раздался настойчивый голос. — Что значит, позднее время?.. Нельзя нас оскорблять!.. Вы должны принять нас. Отказ равносилен пощечине!..— поддержали его другие. — Если я в полночь, лежа в постели, не могу принять вас, в этом вы не должны видеть ничего оскорбительного,— ответил Спиридон. — Откройте, а то силой выломаем дверь! — с угрозой сказал кто-то за дверью. — Давай-ка, я оденусь и открою дверь. Что они могут сделать с нами? — обратился Спиридон к Деспинэ, — Нет, нет! Не открывай!—Деспинэ кинулась к мужу. — Не открывай ни за что, а то мы пропали. Не к добру явились они к нам среди ночи! — умоляла мужа бледная и дрожащая от страха Деспинэ. Спиридон взглянул на бледное лицо жены. «Как она напугана! А верно с темной целью явились они ночью в гости к незнакомым людям», — подумал он. — Я сказал вам, что не могу принять вас. Если вы непременно желаете познакомиться с нами, попрошу вас пожаловать к нам завтра днем, и я с удовольствием вас приму,— решительно сказал Спиридон незваным гостям. — Открой! — упрямо говорил кто-то. — Выбьем дверь. — Разве так поступают? Это будет бессовестно с вашей стороны. — Как! Это я — бессовестный! Это вы меня называете бессовестным! Тариэл умрет, но даст вам почувствовать, каков он! И Тариэл с такой силой ударил в дверь, что комнатушка вся содрогнулась. Удары повторились. Но дверь не поддавалась. Железный засов крепко придерживал ее. Спиридон понял, что ночные посетители не шутят. Он лихорадочно оделся, взял револьвер в руки и приготовился к встрече. Он попробовал еще раз возобновить переговоры с Тариэлом, но напрасно. Тот и слушать его не хотел. А между тем на шум собрался народ, появился хозяин. Тариэла схватили за руки, уговаривали его, друзья его тоже пришли в себя, поняли, что добром это для них не кончится. Тариэл долго еще бушевал, не поддавался уговорам, орал во всю глотку: «Пустите меня, разнесу, уничтожу», бранился такими скверными словами, что окружающие пальцами затыкали уши, но под конец унялся и его увели Деспинэ и Спиридон, разумеется, не спали остаток ночи. Они ясно поняли теперь, что за герои ломились к ним, чтобы похитить Деспинэ.

VI

Наступил серый, туманный рассвет. И все же дневной свет придал бодрости Деспинэ. — Скорее бы поезд пришел, уехать бы из этой проклятой дыры! — сказала она. — Что ты так струсила, дорогая? Вчера они спьяна вели себя безобразно! — успокаивал ее Спиридон. — Спьяна или не спьяна, а наша жизнь висела на волоске! — ответила Деспинэ. — Какая ты трусливая, в самом деле! А сама рвешься в борьбу, восхищаешься судьбой революционерок. Ведь им приходилось пострашнее, — ласково заметил Спиридон. — Го совсем другое дело! Ради общественного блага можно принести себя в жертву, особенно, когда знаешь, что твоя жертва не пропадет и даст добрые всходы. В таком самопожертвовании есть чувство гордости, и страх не смеет подступить к сердцу. Но когда видишь, что ты должен погибнуть из-за какой-то простой случайности, грязной и нелепой, тогда делается жаль себя, А вчера мы погибли бы, непременно погибли, если бы не люди, собравшиеся на шум,— убежденно закончила Деспинэ. — Ничего не поделаешь, наша жизнь полна таких случайностей. Надо держать себя в руках. Но я пойду, узнаю скоро ли поезд. И Спиридон накинул плед. В это время вошел хозяин. — Не ходите, сударь Тариэл очень разгневан. Уверяет, что вы бранили его вчера. Надо придумать что-нибудь, а так выходить нельзя. Ужасная бледность покрыла лицо Деспинэ, когда она услышала слова хозяина. — Однако я не могу сидеть за семью замками, ведь когда-нибудь должен же я выйти из комнаты! — нахмурился Спиридон. — А вы полиции сообщите! — посоветовал хозяин. — Что полиция? Не будет же она ходить за мной по пятам! Нет, я лучше напишу письмо Тариэлу Мклавадзе. Делать нечего, извинюсь перед ним, хотя никакой вины за собой не чувствую. После долгих обсуждений Деспинэ тоже согласилась с таким решением. И Спиридон написал следующее письмо: «Ваше благородие, Тариэл Ираклиевич! (Он от хозяина узнал имя и отчество Тариэла). Приношу свои извинения, что не мог принять вас вчера ночью. Прежде всего, мы не знакомы друг с другом, к тому же вы и ваши друзья, извините за выражение, были не вполне трезвы. И время было позднее, мы с супругой уже лежали в постели. Надеюсь, такую вину (если это можно считать моей виной), вы простите нам. Что касается того, что будто бы я бранил вас, как вы изволили говорить, то тому порукой моя честь, что я не помню, чтобы говорил что-нибудь оскорбительное для .вас или для ваших друзей. Должен доложить вам, что не в моей привычке бранить кого-либо скверными словами. Если спросонья у меня и вырвалось что-либо обидное для вас, прошу вас еще раз принять мои покорнейшие извинения и простить меня. Надеюсь, после этого извинения вы, как человек чести, не захотите мстить мне. В случае, если вас не удовлетворит такая форма извинения, прошу поставить меня 8 известность об этом, чтобы я мог соответственно подготовиться к встрече. Я совершенно убежден, что вы, как храбрый человек, не пожелаете напасть на меня из-за угла. Правда, я не, могу равнять себя с вами, вы меня сильнее, но от борьбы при одинаковом оружии не уклоняюсь. С. Мциришвили». — Видали, мужеством кичится, на дуэль меня вызывает! — смеясь, сказал Тариэл, прочитав письмо.— Передайте ему, что с такими драться на дуэли не в моих правилах, — обратился он к хозяину. — Значит, отказываетесь? — От чего отказываюсь? От дуэли? Да ты в своем уме? Ступай, присмотри за постоялым двором, — гордо ответил ему Таризл и наклонился над умывальным тазом. Мальчик лил ему на руки воду из кувшина. — Я, со своей стороны, благодарю вас! — пробормотал духанщик и, поклонившись, направился к выходу. — Ну, конечно, я был в этом уверен. Ничего плохого я не сделал этому человеку. За что ему угрожать мне?— сказал успокоенный Спиридон, когда хозяин уверил его, что Тариэл не хочет ему зла. — Утром он еще был сердит, хмель, видимо, бродил в нем, а теперь и слышать не хочет о дуэли,— еще раз заверил духанщик. — А я все же боюсь его, Спиридон,— не успокаивалась Деспинэ. — Знаешь, Деспинэ, страх без основания — та же болезнь. За что мы должны его бояться? Ну, сама подумай, чем мы перед ним провинились? — У нас и вчера никакой вины перед ним не было, однако они два раза устраивали налет на нас. — Что же, по-твоему, мы все время должны пребывать в страхе? — Нет, я говорю только об осторожности, Спиридон! — Будет тебе, это тот же страх. И Спиридон решительно вышел из комнаты. По пути к станции Спиридон должен был пройти мимо ряда духанов, вздымавших свои, грязные стены вдоль заплеванной и грязной тропинки. Он шел, ежась от холода. Издали он увидел Тариэла, который прислонился к столбу одного из духанов и широким движением руки расчесывал свою бороду. Ворот рубахи у него был расстегнут, и его могучая грудь была похожа на мраморную стену. — Послушайте, у меня к вам есть дело! — крикнул Тариэл, когда Спиридон поравнялся с ним. «Хочет извиниться, должно быть», — решил Спиридон и остановился. Тариэл неторопливыми шагами направился к нему, не переставая расчесывать бороду. — Почему вы вчера ночью оскорбили нас, молодой человек? — обратился он к Спиридону, останавливаясь перед ним. После ответа на письмо, переданного ему хозяином, такое обращение оказалось неожиданным для Спиридона. — Я ведь все объяснил вам в письме. Если угодно, я могу повторить вам, что никаких оскорблений не помню. Если что и сорвалось с уст невольно, прошу простить! — заговорил Спиридон. — Не помните? За запертой дверью вы были храбрее, когда кричали мне «бессовестный», а теперь и не помните? — строго спросил Тариэл. — Не помню, и все же приношу вам свои извинения, А теперь, что вам угодно еще? — Что угодно? — злобно переспросил Тариэл и глаза его сверкнули по-иному. — Не помните? — повторил он и с такой быстротой выкинул ногу и пнул ею в-бок Спиридона, что тот свалился ничком в грязь, не понимая, откуда последовал удар, причинивший ему такую-сильную боль в боку. — Вот что мне угодно! — добавил Тариэл, все еще не двигаясь с места, чтобы, когда Спиридон поднимется,, еще раз пихнуть его ногой и свалить опять в грязь. Пусть бы его красивая жена могла в полную меру насладиться позором своего мужа. План им был заранее выработан: избить Спиридона. так, чтобы не пользоваться ни рукой и ни оружием. «Одной только ногой! Так смешнее и унизительнее», — рассуждал он. Спиридон поднялся и, увидев стоящего все на том же месте Тариэла, понял, что тот собирается повторить удар. Он потянулся за своим револьвером, который носил с собой в голенище сапога, когда ездил куда-нибудь. Но при падении револьвер, видимо, спустился слишком-низко, и он не сразу мог выхватить его. Тариэл сообразил, что Спиридон ищет револьвер и рассвирепел. Он забыл о своем решении не марать рук и тигром кинулся на Спиридона. Тот не успел даже поднять головы, как-сильный удар тариэловых ручищ снова опрокинул его в грязь. — За револьвер еще хватаешься!—ревел Тариэл, нанося беспощадные удары своей жертве. Сообщники Тариэла издали глядели на забавное для. них зрелище. Из лавок выбежали люди. — Этот сумасшедший убьет его! — закричал кто-то и бросился к Тариэлу как раз в то время, когда Тариэл схватил рукой несчастного Спиридона за одну ногу, а другую придерживал своей ногой, намереваясь разорвать его пополам. Не знаю, возможно ли таким образом разорвать, человека надвое, но он наверняка переломал бы ему обе ноги. Особенно бесился Тариэл от того, что Спиридон ни разу не попросил у него пощады. Несчастную жертву вырвали, наконец, из лап Тариэла. Спиридон был в грязи, одежда на нем была изорвана и тоже вываляна в грязи. Он вытащил револьвер, но было поздно: Тариэл стоял в окружении людей, уговаривающих его успокоиться и, выстрелив в него, он мог лопасть в невинного человека. Спиридон снова опустил револьвер за голенище и побрел дальше. А Деспинэ в это время стояла у порога своей комнаты и отсюда видела все. Она вздрогнула и насторожилась, когда Тариэл направился к ее мужу. И когда Спиридон свалился в грязь от пинка Тариэла, она пронзительно вскрикнула и, не помня себя, бросилась на помощь мужу. Но один из сообщников Тариэла внезапно преградил ей путь. — Куда вы? Такой ангел не должен вмешиваться в драку! — сказал он ей. Деспинэ хотела увернуться от него, но он схватил нее в раскрытые объятия и крепко стиснул, будто защищал ее. Женщина стала вырываться из объятий. В бессильной злобе она больно впилась зубами в его руку. И только тогда молодой человек разжал объятия. Но за это время Тариэла успели оттащить от Спиридона. Избитый и несчастный, он шел теперь ей навстречу. Что ей было делать? Как живой мертвец побрела она за мужем, таким же мертвецом. Долго волновались люди, обсуждая происшедшее. Одни винили Спиридона, он-де русскими словами бранил Тариэла, а разве Тариэл спустит такому! Другие шли еще дальше: жена учителя, говорят, обещала Тариэлу выйти к нему в сумерках на свидание, а муж узнал об этом, и все произошло из-за этого. И не перечислить, сколько еще сплетен развели вокруг! Только некоторые (и таких было немного) мрачно хмурились, узнав про эту историю, и говорили, что это не храбрость, а просто-напросто зверство. Между тем, настал час отъезда. Спиридон убедился, что оставаться и искать справедливого наказания Тариэла за насилие и незаслуженное оскорбление бесполезно, он только поставит себя в еще более оскорбительное положение. Поэтому он с женой заранее вошли в вагон., чтобы поскорее отгородиться от этих проклятых мест. — Послушайте, вы про дуэль забыли! — издевательски крикнул Тариэл в окно вагона, в котором сидел Спиридон. Но Спиридон только безразлично посмотрел в сторону окна. Как только поезд отошел, Тариэл со своими друзьями по своему обычаю зашел в духан и продолжал кутить с таким беспечным видом, словно в этот день и букашки не обидел. Правда, не удалось ему на этот раз удовлетворить свой каприз, но зато он утешился избиением мужа женщины, над которой ему хотелось потешиться.

VII

Спиридон и его жена, проехали несколько станций,, не перемолвившись ни словом. Сидели на своих местах молчаливые, ушедшие в свои печальные думы. Когда они подъезжали к узловой станции, где поезд стоял долго и можно было наспех перекусить, Спиридон обратился к жене: — Ты не проголодалась? Здесь хороший буфет. — Нет, есть не хочется,— сказала Деспинэ грустно. — Может, чаю выпьешь, или кофе? Ехать нам еще; долго. — Не хочется. Может, ты проголодался? — Не очень. Но если ты поешь, и я съел бы что-нибудь. Спиридон сказал это, чтобы вывести Деспинэ из тяжелых дум, хотя и сам вовсе не хотел есть. — Животное в образе человека нам нанесло оскорбление. Нельзя же надрывать себя из-за этого! — заметил Спиридон. — Если человек сам не надорвется после такого случая, надрываться нарочно не следует. Но если ты не можешь не надрываться, то делать нечего, от себя никуда не уйдешь! — с грустной лаской в голосе ответила Деспинэ. Спиридон смолчал. «Нельзя утешить другого, когда у самого в душе ад. Нельзя убеждать другого в том, чему сам сопротивляешься», —подумал он. Матери Спиридона они не рассказали о том, что произошло с ними. Однако она сама заметила, что сын и его жена очень мрачны. — Сынок, на тебе лица нет. Вы оба бледны, как покойники!— сказала она сыну.— Что-нибудь случилось с вами нехорошее? — Ничего, мама. Мы устали в дороге, — успокоил он мать. «Может быть, они поссорились», — подумала она, но скоро убедилась, что муж и жена любят друг друга по прежнему, даже, пожалуй, еще больше взаимной нежной предупредительности в их отношениях. Так и осталась для матери тайной навеки печаль, точившая ее сына и невестку. В тот же вечер Спиридон слег в постель. Сначала его знобило, потом сделался сильный жар. Ни мать, ни Деспинэ не смыкали глаз всю ночь. На другой день Деспинэ пригласила к больному местного фельдшера. Тот выписал какие-то жаропонижающие лекарства. Через несколько дней Спиридон поправился. Ликованию Деспинэ и матери не было границ. Они обе рано легли спать в этот вечер, так как устали за время болезни Спиридона, и крепко уснули. В полночь Спиридон проснулся от того, что сильно вспотел. «Как бы не свалиться мне надолго в постель!» — с тоской подумал он. Вдруг резкий крик Деспинэ прорезал ночную тишину. — Что с тобой? Спиридон бросился к ней в одном белье, забыв о том, что он в поту. — Ничего. Опять огромный медведь хотел утащить меня в свою берлогу! — вся дрожа, лепетала Деспинэ. Он с трудом успокоил ее, и они уснули только на рассвете. На другой день у Спиридона поднялась температура и он опять слег. На этот раз болезнь приковала его к постели на два месяца. С той поры он часто хворал. Стало очевидно, что прежнего здоровья ему не вернуть. Здоровье Деспинэ тоже внушало большие опасения. Ей почти каждую ночь снился медведь и она все больше теряла душевный покой. Страх ее возрастал и даже днем ей иногда делалось дурно при виде животного или предмета, напоминавшего медведя. Постепенно она стала впадать в мрачную меланхолию. Спустя некоторое время у нее появился глухой грудной кашель. Она похудела и изменилась до неузнаваемости. Врачи, к которым с тревожной надеждой обращался Спиридон, оказались бессильными помочь ей. Спиридон повез ее в Абастуман на климатическое лечение. Это было дорого, но он не жалел ничего для спасения своей обожаемой жены. Деспинэ проболела все лето, осень и зиму. Она таяла, как восковая свеча. Весною болезнь ее обострилась, горлом пошла кровь, и в конце марта она слегла. Она умерла в чудесный майский день. После смерти Деспинэ жизнь ее супруга пошла на убыль. Большую часть времени он проводил в постели. Он не в состоянии был заниматься своим любимым делом, которое одно могло бы снова вовлечь его в русло жизни. Сознание своей никчемности, бесполезности своей жизни все больше угнетало его. Иногда он доходил до отчаяния и решал покончить с собой, не рука с револьвером бессильно опускалась: «Нет, надо до дна испить горькую чашу,. Пусть меня отравит уготованный мне самой жизнью яд». И в самом деле, жизнь систематически отравляла существование Спиридона. Во-первых, гибель Деспинэ люди приписывали его трусости и слабости. «Влюбил в себя красивую девушку, соблазнил ее и женился на ней! Разве он мог уберечь такую?»—говорили в народе.— «С порядочным человеком не может произойти того, что с ним произошло. Он не умел вести себя, был несдержан на слова, оскорбил Тариэла, а потом еще вызвал его на дуэль. А Тариэл попросту разгуливал со своими товарищами перед духаном, они были немного навеселе и громко распевали песни. Спиридон пригрозил, что расправится с ними, если они не замолчат. Вот какой Спиридон забияка! Ну, а Тариэл тоже не выдержал и расправился с ним по-своему, воздал ему по заслугам». Вот какие небылицы измышляли досужие люди о Спиридоне. Эти сплетни доходили до него и отравляли его скорбную жизнь. Родители Деспинэ тоже день и ночь проклинали его за то, что он будто бы похитил у них дочь, заворожил ее своими еретическими рассказами и довел до могилы. Шли годы. Болезни и горе совсем одолели. Спиридона. Он слабел день ото дня. Плечо его так и не переставало болеть после побоев Тариэла, и со временем рука целиком отказалась служить. Он лежал месяцами одиноко в старом, разваливающемся отцовском доме (мать его умерла вскоре после смерти Деспииз), и дожидался смерти. Изредка, когда здоровье позволяло, он, устав от одиночества, уезжал на неделю-другую к старым знакомым в город, надеясь немного рассеяться от гнетущей тоски.

VIII

Однажды Спиридон ехал в Тифлис в поезде. Когда подъезжали к станции, где Тариэл нанес ему то ужасное оскорбление, которое навсегда разрушило его жизнь, он повернулся спиной к окну. Он не хотел глядеть на те места, которые могли вызвать в нем одни только ужасные воспоминания. Но к нему пристал едущий с ним в одном вагоне знакомый и попросил его пройтись к буфету, чтобы выпить лимонад. Спиридон не мог отделаться от него и решил дойти с ним до буфета и вернуться обратно. Но не тут-то было. Назойливый спутник взял его под руку и стал разгуливать с ним по перрону. Был прохладный майский вечер. Спиридон немного озяб и закашлялся. — Удивительно, — с горькой улыбкой обратился он к знакомому. — Сколько времени душит меня смерть и никак не удушит. Знакомый утешил его обычным «ничего, скоро пройдет, поправишься», заранее зная, что Спиридон так же может поправиться, как мертвый встать из гроба. Тем временем они дошли до конца платформы и повернули обратно. Навстречу им шел какой-то стройный молодой человек, весь увешанный нарядным оружием. Рядом с ним шла красивая девушка и еще какой-то юноша. — Кто этот молодой человек? — спросил Спиридон своего знакомого. — Ты не узнал его? Тариэл Мклавадзе! — ответил знакомый. Спиридон вздрогнул. Непреодолимая злоба овладела им. Сколько раз ему приходила мысль отыскать злодея, погубившего его жизнь, и призвать его к отвезу. Но он всегда умел обуздать себя, унять в себе чувство мести. А теперь это чувство не хотело подчиниться разуму. Он невольно посмотрел в ту сторону, где так безобразно оскорбил его Тариэл. Он увидел тот столб, у которого стоял тогда Тариэл, спокойно расчесывая бороду. И события того дня отчетливо встали перед ним, словно случились только что. Вспомнилось ему и то, с каким восторженным благоговением слушала Деспина его рассказ о людях, принесших свою жизнь в жертву на благо народа. И вся эта ночь, и весь следующий день ясно представились ему. Потом промелькнула в голове вся жизнь — и нищенское, голодное, холодное детство, и полные лишений годы учения в школе, и напряженные занятия в семинарии, и надежды вооружиться знаниями, чтобы достойно служить своей стране, к потом: тяжелые условия работы и жизни в школе, когда он, будучи уже учителем, спал на голом полу классной комнаты. И, наконец, любовь, счастье. Вот и сейчас он видит перед собой большие, полные счастья глаза Деспинэ, когда она говорила: — Мы принесем свою жизнь на алтарь служения народу, в этом счастье человеческой жизни! А теперь? Все теперь кончено. Вот этот самый человек оборвал, растоптал их жизнь. А сам продолжает жить и наслаждаться жизнью. И современное общество одобряет его и аплодирует ему! Злоба душила Спиридона. Он невольно сжал ручку револьвера в кармане. Совершенно случайно, будучи еще семинаристом, он купил этот револьвер. Купил потому, что и другие покупали револьверы и хвалились этим. Маленький карманный револьвер системы «Смита», Он редко носил его с собой.. Но один случай заставил его полюбить это оружие и с той поры он не расставался с ним. Произошло это однажды летом. Спиридон шел к товарищу. Он захватил с собой револьвер, так как с этим товарищем обычно упражнялся в стрельбе в цель. Вдруг крики «бешеная, бешеная» донеслись до него, и навстречу ему из-за плетня выскочила дворовая собака. Она бежала прямо на него. Он мог подпустить ее поближе и, выстрелив в упор, свалить на месте, но между ним и собакой у дороги играли ребятишки. Дети постарше испугались криков и разбежались кто куда. Самый маленький, которому, вероятно, было года полтора, тоже хотел бежать, но ножки подвернулись, он упал и стал кричать. Спиридон кинулся к нему и схватил. Как раз в это время добежала до них собака. Спиридон выстрелил из револьвера. Собака свалилась, но сразу же поднялась и снова рванулась к Спиридону. Вторым выстрелом Спиридон свалил ее окончательно. И с этой поры он не расставался с револьвером. Он досадовал на свое оружие за то, что не смог использовать его и против Тариэла в тот ужасный для него день и временно забросил его. Но потом опять стал носить револьвер в кармане. Спиридон и его спутник поравнялись с Тариэлом. Тариэл стал еще красивее за это время. Лицо его светилось, как солнце. Его широкие плачи и грудь облегла красивая черкесского покроя чоха из мягкой шерсти. — ...Я уважаю эту семью и, уверяю вас, не хотел им зла,— продолжал Тариэл начатый ранее разговор,— но меня вывели из терпения, я не мог сдержаться и так ударил его ногой, что отбросил чуть ли не на три сажени от себя! — Ах, какой вы безжалостный! — томно воскликнула прогуливавшаяся с Тариэлом девушка. Тариэл улыбнулся с достоинством и восторженно заглянул в глаза красивой девушке, которая в свою очередь глядела на Тариэла такими глазами, будто хотела вобрать в себя всего этого огромного человека. Спиридон ясно расслышал слова Тариэла, и снова пламя мести обожгло все его существо. «Он опять затоптал кого-то в грязь и разрушил чью-то жизнь! Как будто он создан для того, чтобы оскорблять и растаптывать людей! И еще гордится этим!» — мелькнуло в голове у Спиридона. — «Я потребую его к ответу. Загубленные им жизни достойны того, чтобы он ответил за них!» А Тариэл как раз в это время прошел мимо. — Тариэл Мклавадзе, на два слова! — сказал Спиридон и решительно шагнул навстречу Тариэлу. Сопровождавший его знакомый не успел даже опомниться, так все это быстро произошло. Тариэл спокойно обернулся и с удивлением поглядел на Спиридона. — Что вам угодно? — спросил он. — Не узнали меня? — в свою очередь спросил Спиридон, глядя упорно ему в глаза. — Нет. И с чуть заметной улыбкой Тариэл окинул взглядом тщедушную фигуру Спиридона. — Я Спиридон Мциришвили, на которого вы когда-то совершили безобразное нападение. Постарайтесь-ка вспомнить! Вон в том месте вы свалили меня в грязь! — он указал рукой на дорогу, ведущую к вокзалу. Тариэл, разумеется, не помнил всех избитых им в разное время людей, но избиение Спиридона было таким выдающимся событием, что он без труда вспомнил его -и узнал Спиридона. — Что же вам теперь нужно от меня? — надменно спросил он. — Хочу, чтобы вы дали мне ответ за то, что погубили жизнь, двух ни в чем перед вами не провинившихся людей. — Пошел вон! Видали, для чего меня позвал этот клоп! — прикрикнул на него Тариэл, и хотел уйти. — Нет, вы никуда не уйдете до тех пор, пока не дадите мне ответа! — с каким-то зловещим, упорным спокойствием произнес Спиридон. — Как? Это я-то не уйду! — с гневным удивлением переспросил его Тариэл. — Да, вы! И до тех пор, пока не ответите на мой вопрос, вы никуда не двинетесь отсюда! — Значит, ты позабыл силу моих рук! — с насмешкой в голосе сказал Тариэл, надвигаясь на Спиридона, чтобы одним взмахом руки отшвырнуть его, как щепку. Но он не успел захватить его в свои мощные ручищи, как Спиридон пустил ему пулю прямо в сердце. Тариэл качнулся, сделал неверный шаг вперед и свалился на месте. — От чьих рук уми-ра-ю... Он хотел сказать еще что-то, но судорожно потянулся и испустил дух. Собралась толпа. Кто-то расстегнул чоху и архалук на Тариэле. И на широкой груди под самым соском обнажилась маленькая ранка, из которой обильно текла почти черная кровь. — Какая маленькая пуля свалила этакого великана!— заметил кто-то из толпы. — Кто убил?—спросил по-русски подошедший станционный жандарм. — Я убил! — торопливо ответил Спиридон, не успевший еще выпустить револьвер из рук. Жандарм составил протокол и препроводил Спиридона по назначению. На суде Спиридон и не старался оправдываться. Он с самого начала рассказал перед судом все обстоятельства дела. Губернский суд приговорил его к каторжным работам с ссылкой в Сибирь. Но Спиридон не добрался до места ссылки — он по дороге умер.

Гор. Тбилиси 19 апреля 1893 г.