Рано утром следующего дня я прочитал написанные мною послания всей компании, включая семью пана Мешко: наши версии происшествия должны совпадать.
Владимиру показалось, что мне следует добавить несколько строк о его подвигах, и я приписал пару абзацев на полях, где восхвалял до небес его искусство владения копьем. Пусть забирает себе хоть всю славу. Он заслужил, мне же это ничего не стоило. Меня заботило только благополучие детей.
Ламберт не умел читать, но пан Мешко пообещал прочитать мое письмо ему до того, как изложит другую сторону истории.
— Я раздумывал над создавшимся положением и теперь по-другому смотрю на этих детей, — признался пан Мешко. — Если бы кто-то так обращался с моим ребенком, им бы пришлось сначала убить меня… Хотя их отцы на самом деле мертвы, не так ли? Конрад, знай, что я поддержу тебя в каше, которую ты заварил.
Он повернулся к своей лошади, но потом снова быстро посмотрел на нас.
— Но не ожидай слишком многого! Мне еще и о своей семье подумать надо!
Итак, пан Мешко отбыл в Окойтц, детей отослали с доверенным человеком в Три Стены, а моя прежняя компания продолжила путь в Сац.
В полдень мы подъехали к границе владении родителей Владимира.
— Я знаю, что пригласил всех вас в имение моего отца, но не думаю, что теперь мудро нам появляться в замке, — сказал Владимир. — Через час мы приедем в Освенцим, а если не остановимся до заката — доберемся до монастыря в Тынеце. Думаю, монастырь подойдет больше.
— Почему монастырь? — удивился я. — Они уложат нас спать отдельно с остальными мужчинами, а девушки останутся одни.
— Правда. Но монастырь даст нам защиту от Церкви, в чем мы, возможно, нуждаемся. Мы до сих пор не знаем, как воспримет ситуацию граф Ламберт, или как отреагируют крестоносцы. В Тынеце мы будем вне досягаемости Ламберта, а крестоносцы никогда не станут нападать на собственность Церкви.
— Никогда?
— Конечно, никогда. Они все-таки религиозный орден.
— Религиозный орден?.. Ты называешь кучку убийц, которые сжигают деревни, отдают в рабство детей и торгуют с мусульманами, религиозным орденом?
— Звучит странно, правда? Но им покровительствует Папа, они придерживаются правил Ордена святого Бенедикта, исключая битвы и торговлю, естественно.
— Если волка обрядить в овечью шкуру, овцой он все равно не станет. Они — проклятые убийцы, несмотря на то, что носят кресты на плащах. Я все еще не понимаю, почему ты не хочешь заехать к родителям. Мы все ожидали этого с нетерпением, особенно Анастасия. Там мы точно будем в безопасности, я уверен:
— В безопасности, да, но время неподходящее. Могу я говорить откровенно? Вы знаете, что я хотел убедить родителей благословить мой брак с Анастасией. Пусть лучше они будут в хорошем настроении, когда я подниму вопрос. А сейчас, боюсь, надо мной нависла туча.
— Не понимаю.
— Ну, знаете, мой отец тоже мой сеньор. Он поклялся охранять дорогу, чтобы сделать ее безопасной для купцов. Помогая вам вчера, я нарушил его клятву. Обесчестил отца. Он вполне вправе повесить меня! То есть мать, конечно, никогда не позволит ему такое сотворить, но он наверняка будет не в том настроении, чтобы раздавать подарки. На самом деле, думаю, лучше мне избегать его, пока все не утрясется, и нас либо оправдают, либо убьют.
— Если ты не хочешь к родственникам, ладно, но о монастыре не может быть и речи.
— Только не о таком чистом.
Я уже много месяцев жил без блох. Полагаю, монастырь станет интересным опытом для девушек.
Когда мы въезжали в Краков следующим утром, стражники у ворот подтянулись и отсалютовали нам. В последний раз, когда я здесь был, они торговались со мной и вытрясли немалую сумму за право войти в город. Очевидно, богатство и титул имеют свои преимущества.
Девушки трепетали от восторга. Наконец-то большой город! Какие яркие впечатления! Громадные соборы, массивные каменные замки на Вавельском холме, больше магазинов и лавочек, чем можно себе представить!
А я видел примерно следующее: пара дюжин интересных с исторической точки зрения зданий, расположенных на холме с прекрасным видом, несколько сотен вычурно одетых шляхтичей — вот и все, что могло привлечь здесь внимание.
Представьте себе такое великолепие, а потом окружите все убогими домишками, населенными десятью тысячами необразованных, голодающих людей, и покройте получившееся слоем дерьма в пол-ярда, тогда получится реальная картинка. Если добавить водопровод, канализацию и дворников на улицах, появится шанс превратить город в приманку для туристов.
Но я предпочитал леса.
Однако девушки заслуживали передышку — особенно после всего, что им пришлось пережить за время путешествия. Они проделали много работы в Трех Стенах, они видели первый в жизни бой, который потряс их гораздо больше, чем они решались признать. И еще Кристина с Анастасией в отличие от меня очень беспокоились из-за предстоящего суда, так что мне оставалось всеми силами пытаться их развеселить.
Девушки намеревались пойти за покупками и осмотреть город, а Владимир считал необходимым доложить о нашем приезде в Вавельский замок, и как можно быстрее. Я хотел увидеться с отцом Игнацием из францисканского монастыря Он — мой единственный друг в этом веке, который знает, что я из будущего. Он был моим исповедником, и сейчас я нуждался в его услугах. К тому же шло церковное расследование, долженствующее установить, чьим орудием я являюсь — Бога или Дьявола.
Мы пришли к компромиссу. Я дал каждой из девушек по горсти серебра (их зарплату, на самом деле, но они не восприняли деньги в таком свете. Они умирали от радости). Потом я попросил Владимира сводить их за покупками и договорился встретиться с ними у монастыря в полдень, чтобы потом отправиться в замок.
Монах, который считал меня голодранцем, когда я работал здесь, рассыпался в приветствиях, как будто увидел знатного господина и давно потерянного друга одновременно. Опять все дело во внешнем виде. Отец Игнаций принял меня в своей келье.
По крайней мере, хоть он не изменился.
— Добро пожаловать, Конрад.
— Спасибо, святой отец. Вы говорили, что составите отчет обо мне. Как продвигается дело?
— Прекрасно, сын мой. Я написал свой отчет еще в прошлом декабре и отправил моему аббату. Он почти не задержал рукопись, но в течение месяца предоставил ее краковскому епископу. Его преосвященство действовал с удивительной скоростью и тактом и через два месяца отослал письмо обратно к моему аббату, предположив, что лучше пусть оно будет выставлено на духовный суд, а не на светский. То есть он решил, что дело не в его компетенции, и лучше отослать рукопись во францисканский монастырь в Италии. Мы нашли купца, который следовал в Италию, за гораздо меньшее время, чем ты наверняка подумал, и к июню письмо уже направлялось по назначению.
Итак, прошло девять месяцев, а отчет так и не был доставлен. А я-то думал, в средневековой Польше нет бюрократии.
— Спасибо, святой отец. Со мной много всего произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.
— Ты желаешь исповедоваться? Сколько времени прошло с твоей последней исповеди?
— Всего неделя, отец. Но… думаю, я не прав, говоря так. Все мои исповеди, случившиеся после нашей последней встречи, были какие-то ненастоящие. Как будто я и не исповедовался вовсе.
— Это произошло, должно быть, из-за обета молчания, который я на тебя наложил. Ты не мог сказать всей правды.
— Наверное, так, святой отец.
— Ну, основания для обета все еще существуют, поэтому придется тебе с ним смириться. А теперь исповедуйся за все время с нашей последней встречи.
Так я и сделал. Я рассказал обо всем, что построил, обо всех женщинах, которых познал, о мужчинах, которых убил. Исповедь отцу Игнацию никогда не превращается в рутинное дело, как это бывает с некоторыми священниками. Он докапывается до причин событий часами, если надо, но всегда получает правильное представление о ситуации.
Когда мы закончили, отец Игнаций опустил глаза и покачал головой.
Поругав меня за Кристину и других «ожидающих девушек», он вымолвил:
— Все эти сражения!.. Надеюсь, ты понимаешь, я никогда не думал, что ты попадешь в такую передрягу, когда нашел тебе место у этого купца, у Новацека.
— Я никогда не сомневался в вас, святой отец…
— Ты великодушен, сын мой. Ты добился богатства, получил земли, власть в таких количествах, о которых простой человек может только мечтать, и, кажется, два дня назад бросил все псу под хвост. Что у тебя за вечные проблемы с крестоносцами? В первый же день пребывания в нашем веке ты оскорбил одного рыцаря, и тебе проломили голову. Теперь ты напал на их караван и способствовал смерти пяти или шести рыцарей ордена. Ты должен знать, что совершенно неисправимо падших людей очень мало, а уж целый орден из них существовать просто не может. Крестоносцы несут службу в нашей стране, охраняют мазовецкие границы от вторжения.
— Они это делают, убивая целые деревни!
— Но мы оба знаем, что их, возможно, провоцируют злоба и жестокость язычников.
— Отец, я ничего такого не знаю.
— Ты думаешь, что северные варвары — невинные мирные обитатели леса? Они — язычники и молятся жестоким богам.
— Должны существовать другие пути обратить их в нашу веру.
— Многие думают так. Сколько миссионеров пытали счастья, но ни один не преуспел. Большинство погибло, став мучениками. Дело не в простом изменении икон в их церквях. Язычники практикуют человеческие жертвоприношения! «Невинные дети», которых ты «спас», все без исключения пробовали человеческую плоть!
— Вот так новость, отец! Но я все равно сделаю из них христиан. И не важно, что там творят язычники, это совершенно не извиняет крестоносцев. Вы не знаете всей истории.
— Может, ты мне расскажешь?
— Как вы, наверное, слышали, их орден появился сорок лет назад в Иерусалиме, став как бы немецким вариантом организации рыцарей Храма. Однако рыцари Тевтонского ордена вскоре потеряли интерес к священным землям — очевидно, потому, что не получали из них никакой прибыли. Они попытались закрепиться в Венгрии, но король Анджей вовремя понял, кто это такие, и вышвырнул негодяев из своей страны. Князь Конрад Мазовецкий не был настолько умен. Он пригласил их — когда это было?.. семь лет назад?.. — охранять его северные границы. Они свой долг выполняли следующим образом — убивали каждого нехристианина в пределах досягаемости и захватывали столько же польских земель, сколько и прусских. В будущем орден будет только расти, и множество самых кровавых битв средневековья…
— Чего?
— О, извините, святой отец. Но именно так позднее назовут ваш период истории. Средний между древним миром римлян и Ренессансом, временем расцвета, после которого мир приобрел современный вид.
— Вот так так!.. Я-то всегда думал, что живу именно в современном мире!
— Гм. Опять же я не знаю, как назовут мою цивилизацию будущие поколения. Возможно, тоже не слишком вежливо.
— Когда-нибудь расскажи мне побольше о вашей истории. Но сейчас давай вернемся к крестоносцам.
— Да, святой отец. Со временем их поведение стало настолько вызывающим, что Папа подверг их критике. Рыцарей данное обстоятельство нисколько не взволновало, они просто перестроились и стали называться светским орденом, продолжая убивать. Во множестве долгих войн и кровопролитных битв против них дрались польские рыцари…
— Значит, в Польше снова появится король?
— Конечно, отец. Мы всего в столетии от времени правления короля Казимира Великого!
— Слава Господу! Но продолжай свою историю.
— В конце концов крестоносцы потерпели поражение в Грюнвальдской битве, или сражении при Танненберге, как ее иногда называют. Это было — точнее, будет — самое кровавое сражение в христианском мире в средние века. Выжившие крестоносцы стали вассалами польской короны — в качестве прусского герцогства. К тому времени они совершенно истребили славянские племена Пруссии, а название этой земли присвоили себе точно так же, как варвар присваивает кожу побежденного. Но, несмотря на их вассалитет, они никогда так и не стали поляками. Через шестьсот лет от сего дня крестоносцы превратились в инструмент объединения и подавления всех германских государств. Они похожи по духу на другую немецкую организацию, так называемых нацистов, которые завоевали Польшу, как, впрочем, и большую часть Европы. Их преступления ужасны. Недалеко от места, где мы сейчас находимся, нацисты построили лагерь смерти, Аушвиц, где простились с жизнью четыре с половиной миллиона человек. Это половина всего населения Польши сегодня. Не то чтобы они в горячке стерли с лица земли один город, нет. Каждый день в течение четырех лет немцы шли сюда, как на работу, и убивали мужчин, женщин и детей. И польский лагерь — не единственный: более того, людей истребляли не только в лагерях. В конце концов, около пятидесяти миллионов людей погибло за шесть лет. Вдвое больше, чем все население Римской империи в период ее расцвета.
Отец Игнаций какое-то время сидел молча.
— Я не могу понять, как можно убить столько людей, но ты никогда не лгал мне. Значит, получается, крестоносцы — великое зло, и с ним надо бороться!
— Да, думаю так, отец.
— Я полагаю, ты не собираешься бежать, как поступил бы любой на твоем месте.
— Не вижу смысла. Если я убегу, они, возможно, заберут детей обратно и продадут мусульманам. Я не могу взять такой грех на душу.
— Я тоже так думаю. Но ты — один, а их тысячи.
— Я знаю, что не смогу победить их один, — ответил я: глаза мои жгли злые слезы. — Но я собираюсь сделать все, что в моих силах. Умру так умру. Святой отец, вы однажды сказали, что я могу быть орудием Бога, а я не поверил. Так вот, сейчас я знаю, что Господь на моей стороне!
Кажется, я даже заплакал.
— Очень хорошо, сын мой. Как бы там ни вышло, знай, что я тоже на твоей стороне. Да пребудет с тобой Господь. Я не накладываю на тебя епитимьи за грехи, потому что вскоре ты будешь наказан, даже более, чем того заслуживаешь, и больше, чем сможешь вынести.
Мне пришлось немного задержаться, чтобы хоть как-то успокоиться, прежде чем присоединиться к остальным. Не дело появляться с залитым слезами лицом перед друзьями, которые за тебя беспокоятся.
Однако я нашел свою компанию в благодушном настроении: девушки болтали о чудесах, поразивших их в городе. Я сел в седло и впитал в себя их радость. Я действительно нуждался в этом.
Владимир поведал нам, что обед в Вавельском замке, должно быть, уже закончился, а мы не ели с самого утра. Я предложил отправиться в корчму, где останавливался прошлой осенью.
Дородная, пышущая здоровьем молодая женщина приняла наш заказ, потом присмотрелась ко мне повнимательнее.
— О Боже! Вы — пан Конрад!..
— Угадала. Тогда ты, наверное, Маленка.
— О Господи! Жигмунт, Жигмунт! Быстрее! Ты только посмотри, кто к нам приехал!..
Она выбежала из комнаты с твердым намерением привести мужа.
— В чем, собственно, дело? — спросила Анастасия.
— О, однажды мне довелось побыть сводником, — ответил я.
Корчмарь вернулся вместе с женой, вытирая руки о передник и улыбаясь. Когда мы покончили с процедурой знакомства, он объявил, что этот обед мы получим за счет заведения, так же как и пять следующих, если вернемся на следующий день.
Вскоре обязанности заставили хозяев покинуть нас, и мы смогли спокойно заняться угощением.
— Они явно наслаждались твоим обществом, — заметила Кристина. — Как случилось так, что ты свел их?
— Ну, я нанял ее.
— Нанял ее?
— Нанял ее.
— Ты чего-то не договариваешь.
— Твоя правда. Но больше вы ничего от меня не услышите. У каждого есть свои секреты.
Они начали ныть, чтобы я не терзал их любопытство, но я не собирался продолжать рассказ. В действительности Маленка была проституткой, а я нанял ее, чтобы она не досталась моему юному другу: ему бы не пошли на пользу подобные забавы в то время.
Она была молоденькой и голодной на вид, а у меня не оказалось времени на возню с ней. Поэтому я сказал девушке, что все три дня, на которые я ее нанял, она будет честно трудиться в корчме. История закончилась тем, что бывшая проститутка вышла замуж за корчмаря, мой друг стал монахом, и все трое зажили счастливо. Три удачных судьбы всего за три серебряных гривны.
Но моя исповедь только бы вогнала в краску Маленку, поэтому я хранил молчание.
— Им, наверное, приходится содержать кучу рыцарей для охраны стены, — предположила Анастасия, когда мы вновь ехали через весь город.
— На самом деле не так уж много, любимая, — ответил Владимир. — В самом городе рыцарей вообще нет. Замок и Вавельский холм охраняет шляхта, но внешние стены, ворота и башни в случае нападения защищают простолюдины.
— Что?..
Кристину новость повергла в шок.
— Да, именно так. Вон ту башню будет защищать гильдия галантерейщиков, а ворота, через которые мы только что проехали, попадают под ответственность гильдии мясников.
— Ты хочешь сказать, что стражник, отсалютовавший нам на въезде, — мясник? — удивилась Анастасия.
— Да нет же. Я сказал «в случае нападения». Этого парня нанял городской магистрат для охраны ворот. Он и дюжина ему подобных зарабатывают этим на жизнь. Но он и рыцарем тоже не является. Во всяком случае, я так думаю. Просто человек с оружием.
— Мне казалось, что только рыцари имеют право носить оружие и кольчугу, — вставила Кристина.
— Вовсе нет, — возразил Владимир. — Всякий, кто может себе это позволить, вправе купить оружие, по крайней мере в Польше. Я слышал, в Германии и Франции дела обстоят по-другому, но у нас разные традиции. То, что охрану должна нести только знать, — всего лишь одно из правил графа Ламберта, и оно применяется только в Окойтце. Он утверждает, что это не дает его рыцарям разлениться, и поддерживает их право на все особые привилегии.
— Какие особые привилегии? — поинтересовалась Кристина.
— Например, не заниматься черной работой, — поспешно сказал я.
Нет смысла рассказывать Кристине, что она и является, собственно, особой привилегией.
— А что насчет вот той башни? — спросила Анастасия.
— Прерогатива гильдии пивоваров, думаю. Каждой гильдии принадлежит по башне или части стены, исключая лекарей и оружейников. У них и так будет по горло работы, если на город нападут, — объяснил Владимир.
— Но кому придет в голову напасть на такой огромный город? — поразилась Кристина.
— Ну, целыми столетиями никто на это не отваживался. Но только потому, что горожане готовы к войне, — ответил пан Владимир.
— Не так уж и готовы, — заметил я. — Через восемь с половиной лет придут монголы и сожгут город дотла…
Они все пораженно уставились на меня.
— Пан Конрад! Как вы можете такое говорить! — воскликнула Кристина.
— Да, пан Конрад. О таких вещах не шутят! — поддержал ее Владимир.
— Хотел бы я, чтобы это оказалось просто шуткой… Но мы ничего не можем сейчас сделать. Я уверен, пан Владимир знает сказку, но слышали ли вы панны историю о короле Краке, убившем дракона и основавшем город?
— Я слышал, это было чудовище, но не обязательно дракон, — заметил Владимир.
— Тогда расскажи по-своему.
— Хорошо.
Он начал длинный, запутанный рассказ, который почти довел нас до ворот замка.
— И все это правда? — не поверила Кристина. — Действительно жил такой король — Крак?
— Я могу показать тебе его могилу. Город назвали в его честь. Какие еще доказательства нужны? — сказал пан Владимир, хитро блестя глазами.
Потом подмигнул мне.
Действительно, существуют три огромных доисторических кургана в данной местности, но под ними так и не нашли никаких захоронений. По мнению историков, они использовались как защитные сооружения. На территории Польши и остальной части Северной Европы люди проживали около ста восьмидесяти тысяч лет. За столько времени много чего могло произойти.
— А принцесса Ванда действительно утопилась в реке, вместо того, чтобы выйти замуж за немецкого принца? — спросила Анастасия.
— Я могу показать тебе и ее могилу.
— А пещера чудовища до сих пор находится под Вавельским холмом? — не унималась Кристина.
— Да. Но вход в нее завалило сотни лет назад, и никто точно не помнит, где он.
— А вы верите в это предание, пан Конрад? — спросила Анастасия.
— Насколько я слышал, Ванда отвергла предложение принца Рютигера. Он сошел с ума и напал на ее страну. Ее армия победила в войне, и в качестве благодарности, она принесла себя в жертву богам. Но у меня нет никакого желания противоречить пану Владимиру.
— Никакой бог не захочет такой жертвы! — возмутилась Анастасия.
— Это случилось сотни лет назад. Мы тогда были язычниками, а языческие боги требуют многого.
— Слава Господи, мы — христиане, — вздохнула с облегчением Кристина.
В последний раз, когда я приезжал в Краков, меня и не подумали пускать на Вавельский холм. На этот раз стражи отсалютовали нам на входе. Внешность постоянно обманывает людей.
Как только мы слезли с лошадей, ко мне подбежал мальчишка.
— Пан Конрад? Князь ожидает вас. Пожалуйста, пойдемте со мной.
Меня его слова поразили, но я последовал за проводником.
Замок мало чем напоминал то строение, которое я помнил с двадцатого века. Многое исчезнет отсюда за следующие семь сотен лет и столько же появится нового. Однако время от времени у меня все же появлялось чувство дежа-вю: я просто смотрел на знакомые помещения под другим углом.
Палаты князя Хенрика как будто вышли прямо из исторического фильма, а его борода и манера держаться не претерпели никаких изменений. Я низко поклонился.
— О, встань, мальчик мой. Я слишком стар, чтобы тратить время на подобные глупости. Во всяком случае, не на публике. Они все еще заставляют меня придерживаться церемоний на людях. Однако лучше присаживайся. Итак, что там за новости с караваном крестоносцев?
— Они издевались более чем над сотней детей, ваша светлость!
— Они перевозили партию прусских рабов в Грецию, чтобы греки потом продали их маврам. Продолжай.
Я постарался не вспотеть.
— Да, ваша милость… Я попытался освободить детей, и крестоносцы напали на меня. Пан Владимир пришел ко мне на помощь, и мы победили.
— Вы вдвоем вышибли дух из семерых. Мне это нравится! Как справился пан Владимир?
— Он убил троих и смертельно ранил еще одного, ваша светлость.
— Ха! Я знал, что в жилах парнишки течет кровь отца! Четыре человека в честной битве!
— Более чем честной, ваша светлость. Под конец его атаковали разом два рыцаря, а он сумел убить одного из них.
— Что? Двое на одного?.. Этот негодяй, крестоносец, ни словом не обмолвился об этом! Да, я говорил с ним. Он добрался до меня вчера, все еще напуганный до смерти. Ха! Он даже штаны намочил от ужаса! Сказал, что вы убили всех шестерых его товарищей. Что случилось с последним?
— Потерял правую руку, ваша светлость, но думаю, я подоспел к нему вовремя. Он скорее всего выживет. Сейчас я оставил раненого у пана Мешко.
— А, Мешко… Он служил у меня регистратором, пока я не посвятил его в рыцари. Ну, чертовски славное сражение, мальчик мой. Но оно все равно доведет тебя до смерти. Если бы пруссаки жили на моих границах, я бы быстро сделал из них своих крестьян, но этот тупица, Конрад Мазовецкий, не может управиться с ними, и поэтому проклятый идиот пригласил крестоносцев. Поставил волков охранять овец! Мне они не нравятся, но я не настолько силен, чтобы драться с орденом. А именно это мне пришлось бы сделать, чтобы вытащить тебя из передряги. Война. Я не могу себе ее позволить, как не могу и победить в ней. Так что мне придется отойти в тень и позволить им убить тебя. Слышишь, парень? Ты не получишь реальной помощи от меня! Самое лучшее, на что я способен, — отложить суд на несколько месяцев.
— Я ценю вашу помощь. Может, лошадь запоет…
— Что?
— Одна из басен Эзопа, ваша милость. Человек, приговоренный к смертной казни, попросил короля не убивать его, потому что он — единственный в мире человек, кто может научить лошадь петь. Король ему не поверил, но дал лошадь и год на учебу. Друзья осужденного спрашивали, почему он сболтнул такую глупость. Никто не научит лошадь петь при всем желании! А человек ответил: «Вы правы. Но за год может многое случиться. Король может умереть. Я могу умереть. И может, лошадь запоет».
— Хотелось бы мне быть образованным. Черт. К нам приходит человек из будущего, а мы собираемся убить его.
Я потерял дар речи от шока. Предполагалась, что никто об этом и не подозревает!
— Вы знаете, ваша светлость?
— Да. Я вытянул правду из твоего священника. Только не злись на него. Я умею быть очень убедительным.
— Охотно верю, ваша милость…
— Но все равно он потратил много времени, заверяя меня, что говорит правду… Меня окончательно убедили листы, которые ты дал ему, я понял, насколько богат твой народ.
— Листы, ваша светлость?.. Вы имеете в виду бумажные деньги, которые я подарил ему в качестве сувенира?
— Нет, не миниатюрные картины, хотя и они произвели немалое впечатление. Любой народ, использующий в качестве денег произведения искусства вместо серебра, действительно обладает высокой культурой. Но нет, я имею в виду листы для задницы, которые ты дал ему.
Однажды, когда мы шли на север от Закопане, отец Игнаций дал понять, что удаляется в кусты, явно чтобы облегчиться. Я дал ему пару клочков туалетной бумаги, и он принял их без комментариев. Оказалось, что вместо того, чтобы использовать их по назначению, он сохранил бумагу как сокровище из будущего.
— Туалетная бумага?..
— Именно так он ее и называл. Люди, что могут себе позволить вытирать задницу бумагой, — богаче, чем кто-либо в этом веке! Твой священник сказал, почему он наложил на тебя обет молчания, и мне пришлось согласиться с большинством его аргументов. Можешь рассчитывать на меня, я болтать не стану. Послушай, парень, тебе не так уж долго осталось жить, так что можешь развлекаться и наслаждаться последними деньками. Скажи страже, чтобы прислали каштеляна. Я прикажу ему поселить тебя со всей компанией в лучших комнатах.
Я поклонился, и князь жестом позволил мне уйти.
Фу!.. Вначале я решил, князь собственноручно собирается меня прикончить!
А туалетная бумага, оказывается, самое большое достижение современной цивилизации?..