— Джесси, я в жизни не забуду твое «родео». Я никогда так не веселилась, — улыбнулась Анджела кузине со ступенек автобуса.
— Не уезжай, — попросила Джесси. — Останься еще хотя бы на одну неделю.
Анджела засмеялась:
— Ты ведь уговорила меня остаться еще на неделю. Я и так пробыла здесь уже три недели. Ты какая-то беспокойная, леди.
Джесси вряд ли удалось бы удержать Анджелу, если та твердо решила уехать. Она посмотрела на кузину с немой просьбой в глазах.
— Я скучаю по Берту, — тихо сказала Анджела. — И Берт скучает по мне… не говоря уже о сыне.
Эти тихие слова вызвали странную боль где-то глубоко в душе Джесси. Интересно, как это — любить кого-то так же, как Анджела любит Берта? И на что это похоже — быть любимой так же, как Анджела любима Бертом?
— Ну, тогда поезжай, — вздохнула Джесси. — Хотя просто отвратительно видеть, как женщина твоего возраста и роста томится, как щенок, от любви к своему хозяину.
— Прошлым летом ты так не считала, — напомнила ей Анджела добродушно.
— Я повзрослела, — заявила Джесси. Анджела недоверчиво фыркнула, а затем сказала серьезным голосом:
— Разве ты не помнишь, о чем говорила прошлым летом, Джесси?
— Нет. Я сказала что-то незабываемое?
— Ты сказала мне, что когда-нибудь я буду приглашена на прекрасный танец любви и, возможно, напугаюсь до смерти, но убежать все равно не смогу. Ты сказала мне, что иногда человек получает только одно приглашение на этот особенный танец, и ему не следует упускать свой шанс.
— Неужели я так сказала? — Топ Джесси был печально-насмешливым.
— Ты рассказала мне о Гасе и о том, что упустила свой шанс. Но может быть, Джесси, иногда мы получаем второе приглашение?
— Честное слово, Анджела, я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь. «Грыжевая кутерьма» — единственный танец, который я буду танцевать этим летом.
Анджела внимательно взглянула на кузину, затем с грустью легонько пожала ей руку.
— До свидания, Джесси. Я буду скучать по тебе. Остерегайся Эда. Ты уверена, что его следует оставить здесь?
— Это самое разумное решение, — заверила ее Джесси.
— Сидни сказал, что мальчик действительно нужен ему, пока дядя Роб поправляется, а Эду так нужно быть кому-то полезным, особенно сейчас. Сидни все-таки оказался прав насчет тяжелой работы и твердой руки.
Джесси постаралась не разозлиться. Сидни, который, казалось, всегда был прав. Сидни, который так упорно работал, что никогда не приходил поиграть в бейсбол, потанцевать, посидеть у вечернего костра или поучаствовать в родео.
Родео, кстати, имело сокрушительный успех и понравилось как гостям, так и ковбоям.
Сидни был строг, хотя и невероятно терпелив с Эдом, так что мальчик просто каким-то чудом работал уже несколько недель, но у него никогда не находилось времени для нее.
«Вы самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел». Ха. Конечно, приятель, а еще можно сказать, что я самая непокорная женщина из всех, кого ты видел.
А это предложение Сидни поговорить с Джеком… Она не знала, что значит «поговорить», но результат был налицо уже на следующее утро. С тех пор Джек избегает ее, как чумную.
И все благодаря Сидни.
Из дома начали выходить другие гости, и Джесси закружил вихрь прощаний, объятий и обещаний поддерживать связь, которые, как она знала из своего опыта, никогда не выполнялись. Но дело было не в этом, а в том, как счастливы эти люди. Хоть на сей раз Сидни ошибся. Гостевое ранчо будет иметь успех.
— Не найдется ли в вашей жизни места для меня, Джесси?
— Мы с удовольствием приехали бы сюда еще раз.
— Я собираюсь приехать в следующем году в качестве самой выгодной гостьи.
Джесси нахмурилась, но затем заставила себя улыбнуться и быть любезной:
— Миссис Бингли, а разве вы не были самой выгодной гостьей в этом году?
— О нет, дорогая. Я никогда не думала, что мне так понравится отдых на ранчо. Чарльз — близкий друг нашей семьи. Это он настоял, чтобы я приехала, и я очень рада, что так и поступила.
— Я тоже, — искренне сказала Джесси, обнимая полную женщину, которая совершенно невероятным образом получила награду «Самой обещающей ковбойши этой недели».
Тем не менее Джесси чувствовала странную неудовлетворенность. Сколько же людей, которые отдыхали здесь в прошедшие несколько недель, на самом деле были выгодными гостями?
— Пока, Джесси!
— Я люблю тебя, Джесси, — произнес «Самый юный ковбой этой недели» — трехлетний Барни Битон.
А затем она осталась одна в пыли отъезжающего автобуса. У нее в распоряжении было полтора дня до прибытия следующей группы гостей.
Целых полтора дня бездействия. Как длительный тюремный срок.
Джесси почувствовала движение за спиной и повернулась, чтобы взглянуть на Сидни, стоявшего в тени большой террасы дома. Ее сердце екнуло.
— Что это происходит между вами и мужчинами?
— Простите?
— Молодые, старые, пьяные, трезвые — все у ваших ног.
— Ну, положим, не все. И вообще, я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Я только что слышал, как Барни признавался вам в любви.
Сидни спустился по ступенькам и остановился напротив нее под палящими лучами солнца Альберты.
Джесси засмеялась.
— Барни признается в любви постоянно. Он чувствует любовь ко мне, к своему пони, к облезлому коту и к супермороженому Германа со вкусом родео.
— Мороженое со вкусом родео? Звучит довольно жутко.
— Ну, вы-то можете не беспокоиться об этом. Его получают в награду только победители родео.
— Насколько я понимаю, каждый хотя бы раз выигрывает ваше родео?
— Верно. Выигрывает каждый. И все вместе прекрасно проводят время. Некоторые, конечно, питают отвращение к хорошему времяпрепровождению, но с этим уже ничего не поделаешь.
— Вот именно, — важно подтвердил он. — Некоторым просто необходимо идти своим собственным путем. И самое лучшее для других — оставить их в покое.
— Почему вы воспринимаете все мои слова как давление на вас, Сидни Эджертон?
— Вы говорите обо мне? — спросил он с наигранной наивностью.
Джесси заскрежетала зубами. Еще пять недель рядом с этим человеком, и она останется без зубов.
— Итак, чем вы награждали победителей родео на этой неделе? — спросил Сидни. — Самыми красными волосами? Веснушками? Самыми маленькими бикини?
— Ваши предположения нелепы, — надменно заявила ему Джесси.
— Самыми причудливыми носками? — выдохнул он.
— Вам кто-то сказал!
— Джесси, с тех пор как вы здесь, я буквально затерроризирован. Я слышу «Джесси тут» или «Джесси там» минимум дюжину раз в день.
Эти слова ей ужасно понравились.
— Может быть, иногда вам следует немного встряхнуться, — предложила ему девушка.
— Да, — сказал он сухо, — я где-то слышал, что землетрясение благотворно влияет на людей.
Теперь он сравнил ее с землетрясением! Она не в состоянии выносить этого мужчину. Он просто возмутителен.
Так почему же она, лежа без сна каждую ночь, постоянно думала о нем? Вспоминала, как его усы покалывали ее кожу, вспоминала прикосновения его языка к ее губам.
— Вы же не захотите остаться занудой на всю оставшуюся жизнь? — елейно произнесла Джесси.
— Занудой? — поперхнулся Сидни. — Занудой?
В яблочко, подумала она с удовлетворением.
— Именно занудой. Унылым, предсказуемым, осторожным. В вашей жизни нет никакой новизны, никакого разнообразия. Таким людям, как вы, я обычно ставлю диагноз — начальная стадия занудства.
Усилием воли он вернул былое хладнокровие.
— А что вы порекомендуете в качестве лекарства от этой ужасной болезни? — Он скользнул взглядом по ее щиколоткам. — Розовые носки в фиолетовый горошек?
— Это не причинило вреда… участникам состязаний.
— Ну, теперь у меня одна забота — как бы поучаствовать в ваших состязаниях. Что будет следующим этапом? Прыжки из чердачного окна? А что я получу в награду?
— Не исключено, что пару ярких носков. — Джесси не сразу нашлась что ответить.
Он громко расхохотался. Его зубы были поразительно белыми и ровными.
— Интересно, — сказал Сидни, снова становясь серьезным, — те красивые носки, которые на вас, тоже лекарство по вашим меркам?
— Да, — сказала Джесси. — Лекарство.
— Что? Вы больны? Не может быть, чтобы вы скучали, — только не вы!
— Да, я скучаю. По Анджеле, — сказала она — Разве вы не надеваете счастливые носки, когда вам грустно? — Она произнесла это шутливо, но в ее юморе слышался легкий оттенок печали.
— Ваша кузина — прекрасная женщина, — согласился он.
Глупо, конечно, но ее задело то, что Сидни понял, как прекрасна Анджела, но, казалось, не обнаружил ни одной положительной черты в ней самой.
— Ау, Джесси, не уходите, а лучше поплачьте на моей груди.
— Я не буду плакать, тем более на вашей груди, — заявила Джесси. Непослушная слеза скатилась по ее щеке. Она хотела прошмыгнуть мимо Сидни, но сильная рука удержала ее.
Джесси упрямо смотрела вниз, на носки его сапог. Он приподнял ее подбородок, и она увидела зеленые глаза, изучающие ее лицо.
— Что случилось?
— Я уже сказала вам. Моя самая лучшая в мире подруга только что уехала, — огрызнулась Джесси, ударяя его по руке, — Отправляйтесь к своим коровам.
— Вот это уже серьезно, — тихо проговорил он. — Заставляя людей смеяться, делая их счастливее, вы отдавали им частичку себя. А теперь вы одна. И не можете поговорить даже со своей кузиной, потому что она уехала.
Джесси могла только надеяться, что он не догадается, о чем ей надо поговорить с Анджелой.
— Когда гости уехали, вы, должно быть, почувствовали разочарование, — продолжал он, — и одиночество?
— Вовсе нет, — свирепо отрезала она, — и ваша жалость мне не нужна.
— Жалость? — Он, казалось, нашел ее слова ужасно забавными. — Жалость — это не совсем то чувство, которое вы вызываете у меня, Джесси Хуберт.
— Тогда какие же чувства я у вас вызываю? — набросилась на него девушка.
— Раздражение.
Однако отнюдь не раздражение читалось в его глазах той ночью, когда он распахнул ее халат. Очевидно, он собирался позволить себе то, чего никогда раньше не случилось бы.
Умом она понимала, что он поступил разумно, не позволив себе большего в тот вечер. Но ее чувства оказались неподвластны разуму, и Джесси поддалась зову своего сердца — зову души и тела. С тех пор она постоянно надеялась встретить его, боясь и волнуясь одновременно. С возбуждением думала об их следующей встрече наедине. И вот момент настал.
Его глаза прояснились.
— Я собирался посмотреть, как там поживает Эд. Я дал ему задание — объездить молодую кобылку. Хотите присоединиться?
Этот долгожданный момент наконец-то наступил. Но она не могла позволить ему не то чтобы узнать, а даже догадаться, что она думала о нем бессонными ночами, как она сомневалась, как ждала.
Держи себя в руках, приказала себе Джесси. Рано или поздно каждый подвергается старой «химической» реакции. И только зрелые, рассудительные люди не позволяют биологии управлять собой, своим телом и рассудком. Забудь слова Анджелы о возможном втором приглашении и приведи в порядок свои мысли и чувства.
— Нет, спасибо, — у меня куча дел до приезда гостей.
— Ладно.
Ее задело то, что он не настаивал. Кроме того, разве она хоть когда-нибудь вела себя как зрелый, рассудительный человек? Подумай, ведь никто никогда не считал тебя такой.
— Может быть, я приду попозже.
— Нам может понадобиться ваша помощь. — Его верхняя губа насмешливо изогнулась, и она засомневалась, что его оригинальное приглашение было сделано от души.
В молчании они пошли вниз к загонам. Однако это не было молчаливым общением, о котором так часто пишут в книгах.
— Лошадка достаточно норовиста, — сообщил ей Сидни, — поэтому двигайтесь медленно и говорите тихо, если можете.
— О господи, я вообще не скажу ни слова, — прошипела Джесси.
— Я верю. Кто-то уже говорил, что не будет плакать. Не очень-то вам помогли ваши «счастливые» носки. И веселая болтовня тоже.
— Весело болтают бурундуки, — пробурчала она под нос.
Его глаза скользнули по ней.
— Бурундук. Хм-м. Это мне больше нравится. Пожалуй, похоже.
Она свирепо посмотрела на него. «Вы — самая красивая женщина, которую я когда-либо видел» или «Вы напоминаете мне бурундука?» Давай, Сидни Эджертон, выбирай.
Они подошли к загону, где Эд гонял лошадь по кругу, удерживая ее на длинной веревке — корде.
— Он пойдет дальше, чем я думал, — с удовлетворением сказал Сидни.
— А что он делает? — тихо спросила Джесси.
— Он пытается приручить лошадку, чтобы она не была такой пугливой. Вот почему на корде подвешены те небольшие пластиковые контейнеры. Они наполнены камнями, которые гремят, заставляя лошадку привыкать к необычным звукам и ситуациям.
Джесси наблюдала молча, с возрастающим интересом. Эд загорел, похудел, дикое выражение страха и вызова почти исчезло с его лица.
Мальчик увидел их и робко, но с гордостью улыбнулся.
Чуть позже он подошел к молодой лошадке, поглаживая ее и разговаривая с ней низким тихим голосом.
— Сидни, он так любит эту лошадь, — тихо сказала Джесси, когда они отошли от загона.
— Да.
— Но мальчику будет больно, когда ему придется уехать домой. Это может оказаться выше его сил: потерять то, чему он отдал свое сердце.
— Вы никогда не потеряете того, что храните в своем сердце.
— Вы что — эксперт по сердцам?
— А что в этом смешного? — спросил он с притворной грубостью.
— Это как раз не смешно. Скорее… неожиданно. Ведь вы прожили всю жизнь в довольно безлюдной местности.
— Я думаю, мне завещано любить эту одинокую землю так же, как и себя самого, — сухо проговорил Сидни.
Он утверждал, что самый спокойный образ жизни для человека — это чувство полного удовлетворения самим собой. Основа самоуважения — самолюбие, а самолюбия у него предостаточно.
— Но что произойдет, когда Эду придется покинуть лошадей? — спросила Джесси.
— Ему будет больно.
— Так ваша идея состоит в том, чтобы он пережил еще одну боль?
— Нет, моя идея состоит в том, чтобы дать мальчику понять, что иногда жизнь причиняет нам боль, но так или иначе мы продолжаем жить. Моя идея состоит в том, чтобы дать ему узнать, что любовь, даже если она приносит боль, должна делать нас лучше.
— Откуда вы это знаете? — спросила она.
— Я потерял отца, когда мне было около двенадцати. Я был немногим старше Эда, но не думаю, что пережил эту трагедию лучше, — сказал Сидни, его голос внезапно стал тише и серьезнее. — Я любил одну девушку, но позволил ей уйти.
— Почему?
— Мы были молоды. Она хотела выйти замуж. А мне все еще больно, я все так же убежден, что любовь означает боль и страдание. Время от времени я заставляю себя думать, что она не выходила замуж. — Он цинично улыбнулся. — Для меня это своеобразное утешение.
— Однако вы не предоставили Эда самому себе.
— Миру совсем не нужен еще один злой человек.
— Вы не производите на меня впечатления злого человека.
— Даже когда ворчу? — спросил он, скользнув по ней насмешливым взглядом.
— Даже тогда. Это и есть ваша романтическая история?
— Увы, — сухо ответил он. — Я думал, вы уже поняли, что я не очень-то умею развлекать других.
— Я не это имела в виду, — поспешно сказала Джесси. — Я просто удивлена. Вы очень привлекательный мужчина. — Самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, если быть честной, призналась себе девушка.
— Романтических историй с коровами, хотя вы намекаете на это, у меня не было. Теперь ваша очередь поделиться случаем из любовной жизни, которая, возможно, более занимательна. Ревнивый дружок, богатый любовник или…
Она должна быть предельно осторожной. Подкинув интригующую приманку, она должна убедить этого молчаливого ковбоя поверить ей. Но разве когда-нибудь Хуберты, за исключением Анджелы — белой вороны в их семье, были осторожны? Анджи изменилась к лучшему, когда прошлым летом, к всеобщему изумлению, у них с Бертом завязался весьма бурный роман.
— Моя жизнь вовсе не напоминает романтические кинофильмы.
— Да ну? А как насчет Гарри?
Не обратив внимания на его небрежный тон, Джесси почувствовала, что ее следующие слова будут очень важными, хотя что-то все еще мешало ей произнести их.
— Он плюшевый медведь, — пробормотала она.
— Что?
— Гарольд — это плюшевый медведь, — сказала Джесси. — Понимаете, такая игрушка из искусственного меха со стеклянными глазами.
Их взгляды встретились, и на какой-то ослепительный миг ей показалось, что он собирается схватить ее и поцеловать.
Вместо этого он запрокинул голову и расхохотался.
— Вы самая возмутительная личность, которую я когда-либо встречал.
«Вы самая красивая женщина, которую я когда-либо видел…» Когда он прекратит эту игру?
— Он был прикрытием, — сказала она Сидни. Смех замер в его глазах.
— А как насчет моего босса?
— Чарльз и я — только друзья, — неуверенно сказала Джесси.
— Даже сейчас? — переспросил Сидни, уловив неуверенность в ее голосе.
Джесси взглянула на него: на правильные черты лица, четко очерченную линию рта и зеленые глаза.
Она хотела сказать: «Предложи мне что-нибудь получше», но не смогла.
— Знаете, я тоже однажды была влюблена, — услышала Джесси свой голос.
— Неужели? Что же случилось потом?
— Он умер. — Она резко повернулась к нему, надеясь на его сочувствие.
— Мне очень жаль, — тихо сказал от, и его глаза потеплели. — Это, должно быть, очень больно.
— Да, больнее, чем можно себе представить. Я полагаю, мне лучше вернуться в дом, — сказала она, внезапно почувствовав себя уязвимой и незащищенной.
— Я тоже так думаю, — сказал Сидни.
— Ну, тогда пока.
— До свидания.
Она повернулась и зашагала прочь.
— Джесси!
Она обернулась, пожалуй, слишком быстро.
— Да?
— Хотите завтра покататься со мной верхом?
— Да! — О, как ей захотелось взять обратно это импульсивное «да» и сказать более сдержанное: «Я подумаю».
— В двух часах езды отсюда есть Ущелье Бизонов. Можно организовать туда экскурсию для ваших гостей на следующей неделе.
Джесси попыталась понять его взгляд. Но не смогла. Конечно, он пригласил ее не только потому, что она как организатор развлечений на ранчо должна быть в курсе такой интересной прогулки. Нет, тут что-то другое. Ведь Сидни не было никакого дела до гостей.
Из жалости? Потому что она одинока и так неосмотрительно позволила ему узнать кое-что о ее прошлом, то, о чем знали лишь очень близкие люди.
Нет. Не жалость, словно солнечным светом, осветила это красивое мужественное лицо.
Ее сердце радостно подпрыгивало, и она сосредоточила всю свою волю, чтобы не позволить ногам сделать то же самое. Джесси быстро взбежала на крыльцо большого дома. Затем остановилась.
— А в котором часу? — окликнула она его.
— В восемь, — ухмыльнулся Сидни. Его усмешка говорила о том, что ее нетерпение было не очень-то хорошо замаскировано. И зачем она сказала ему, что он привлекательный? В руках такого мужчины это было ужасным оружием.
Джесси засомневалась: а вдруг она только что совершила большую ошибку. Странно, но ее это нисколько не обеспокоило.
Ночью Джесси замучила бессонница. Около полуночи она приготовила себе одежду на завтра: лифчик цвета слоновой кости под черную рубашку в стиле вестерн, которую она почти не застегивала, и те соблазнительно обтягивающие бедра джинсы, которые он просил ее никогда больше не надевать.
Затем девушка подошла к кровати, слишком измученная и возбужденная, чтобы хотя бы прибраться.
К двум часам она все еще не заснула.
Конечно, думала она в сотый раз, он собирается поцеловать меня. Они будут наедине впервые с той ночи на кухне. И она знала, что дело будет восхитительно опасным.
Он тоже так думал. Разве нет?
Разве не поэтому он избегал ее все это время? Конечно, из-за испепеляющей, подобно летней жаре, опасности, которая витала в воздухе между ними.
Почему же теперь он сдался?
Да и она тоже? Несмотря на не слишком тонкий намек Анджелы, Джесси уже знала, куда может привести это приглашение Сидни. Определенно никуда. Они слишком разные — она и этот молчаливый непонятный ковбой. Он чересчур строг и серьезен. Их образы жизни и характеры не смогут примириться даже через миллионы лет.
Тогда почему она приняла это неожиданное приглашение, если поездка сулила одни только неприятности?
Джесси вздохнула. Она слишком легко возбуждается, предположила девушка, — это ее слабость. А он действительно возбуждающий мужчина.
Даже несмотря на то, что он никогда не искал нового в течение всей своей жизни, Сидни все равно был самым возбуждающим мужчиной на свете. Это было заложено в нем. В уверенной твердой походке, в низком спокойном голосе, который, казалось, обжигал ее нервы, в дымке его темно-зеленых глаз, которые влекли Джесси со страшной силой.
Даже Анджела, более консервативная, чем большинство ее подруг, посоветовала не пытаться бежать от чувств, которые вызывал в ней этот мужчина. Чисто физических чувств.
А почему бы и нет? Разве в ее жизни не может быть одно лето, одно испепеляющее лето, когда она, не задумываясь, будет следовать зову своего сердца.
Джесси надеялась, что Сидни когда-нибудь поцелует ее за ушком.
Восемь часов. Восемь тридцать. Сидни понял, что эта девчонка не придет.
Конечно, это была не самая лучшая идея. И как он до этого додумался? Ему следовало попридержать язык. Целых три недели он избегал Джесси, стараясь не поддаваться ее чарам.
Но ее кузина оказалась права.
Джесси Хуберт околдовала его. Он постоянно думал о ее зеленых глазах. И о красном бикини. И особенно о том, как она выглядела в черном кружевном белье.
Он вспоминал ее смех, плавные движения бедер во время того нелепого танца.
Когда Сидни думал о ней объективно, он, черт побери, прекрасно понимал, что своим появлением она только прибавила хлопот. Поэтому он сделал то, что сделал бы любой серьезный мужчина, — свернул с ее дороги. Но вчера алмазные слезы, сверкнувшие в глазах Джесси, заставили его потерять бдительность. Полностью.
Не это ли помогло раскрыть, что у нее не было любовника по имени Гарольд?
Не это ли помогло узнать, что она ничем не была связана с Чарльзом Уэксфордом?
Не это ли помогло выяснить, что под маской бешеной кипучей энергии скрывалась женщина, отдавшая любимого смерти и державшая такое большое горе в своем сердце?
Нет, узнав все эти вещи, он поступил неблагоразумно. Он сам фактически разрушил стену, воздвигнутую им вокруг своего сердца. Он знал, что их прогулка верхом наедине друг с другом не приведет ни к чему хорошему. Сидни прекрасно понимал это, а также то, что ему следует только радоваться ее отсутствию.
Сидни взглянул на двух оседланных лошадей. Теперь он просто снимет седло с Дикси и поедет верхом один. Он сделает это прямо сейчас.
— Черта с два, — прорычал он шепотом и направился прямо к большому дому.
— Пошли вон, — пробормотала Джесси.
Громкие удары в дверь отпечатывались в ее спящем сознании. Стук в дверь становился все настойчивее. Девушка натянула подушку на голову. Дверь с грохотом распахнулась. Испуг вывел Джесси из полусонного состояния.
Она приподнялась на локте — сердце ее колотилось — и попыталась сосредоточиться.
— О! — Она плюхнулась на подушку, закрыла глаза и положила руку на грудь, ощущая, как бьется сердце. — Это всего лишь вы.
Хлопая ресницами, Джесси снова открыла глаза и бессознательно изо всех сил дернула простыню, чтобы прикрыть кружевную пижаму, в которой она спала.
— Вы?! Что вы делаете в моей комнате?
— Мы договорились на восемь. Я, может быть, только ковбой, но все-таки думаю, что заслужил хотя бы вежливый отказ, если вы решили изменить свои планы.
И тогда она вспомнила. Ее глаза устремились к маленькому будильнику, стоявшему на прикроватной тумбочке. Было около девяти часов.
Забыв о скромности, она приподнялась на одном локте и сильно хлопнула по будильнику. Тот немедленно зазвонил.
— Проклятье, — пробормотала она, — он не работает. — Джесси стукнула по нему еще несколько раз для полного удовлетворения, а затем повернулась к Сидни.
— А когда же вы обычно встаете? — спросил он со сдержанным интересом.
— Простите.
Гнев испарился с его лица, и он посмотрел на нее, неохотно улыбаясь.
— Пожалуйста, не извиняйтесь, Джесси. Это всегда заставляет меня интересоваться, за что. — Его глаза блуждали по комнате. — Да, уборка не помешает.
— Я не ждала гостей, — возмущенно сказала она. В конце концов, это его вина, что ее комната так выглядела. Отчасти его вина. — Я буду готова через десять минут.
Он взглянул на часы.
— Десять минут, — согласился он, но не двинулся с места.
— Ну, может быть, вы выйдете?
— О, черт!
Джесси подняла что-то с пола и бросила ему.
Он поймал на лету высоко в воздухе и рассмеялся.
— Гарольд, я полагаю.
— Где мои хорошие манеры? Гарольд, это Сидни, Сидни, Гарольд. Теперь вон.
Он все еще не двигался. Затем шагнул прямо к ней, пристально разглядывая ее в течение бесконечно долгой секунды, наклонился и поцеловал в щеку.
На его застывшем, как маска, лице ничего нельзя было прочесть. Сидни выпрямился.
— Вы сегодня прекрасно выглядите, — хрипло произнес он.
«ОПАСНОСТЬ!» Это написанное большими буквами слово как бы повисло в воздухе между ними.
— Я думаю, мне лучше поехать без вас, — тихо сказал он.
— Я думаю, мне лучше еще поспать, — ответила Джесси еще тише.
— Увидимся через десять минут.
— Через пять.
Прогулка верхом не представляет собой ничего романтического, решила Джесси, несмотря на то что пейзаж, окружавший их, был просто потрясающим: холмистые пастбища волнообразно переходили в остроконечные неприступные вершины Скалистых гор, возвышающихся на западе.
Джесси была неумелой наездницей, поэтому все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы удержаться в седле.
Пока ей это удавалось. Но нечего и говорить, что могло бы произойти, если бы она отвлеклась.
Джесси держала поводья в одной руке, а другой крепко уцепилась за выступы седла, хотя Сидни сказал, что в этом нет необходимости. Сам он выглядел так, будто родился в седле. Откуда он может знать, что необходимо, а что нет неопытному наезднику?
Ездить верхом ее обучал Стив, ведя лошадь под уздцы, поэтому к самостоятельной езде она была совершенно не готова.
А Сидни, пустивший лошадей скакать разламывающей кости рысью, видимо, обожал мучить людей. У его лошади ноги были длиннее, поэтому она шла быстрее, чем лошадь Джесси, и Сидни намного опередил ее, что мешало им даже поболтать.
Они ехали уже довольно долго. Джесси стало жарко. Румянец, так украшавший ее в это утро, быстро исчез со щек.
— Черный — не очень подходящий цвет, — заметил Сидни, сдерживая свою нетерпеливую лошадь, которая взвилась на дыбы перед Джесси.
— Вы имеете в виду свою лошадь? — спросила девушка.
— Нет, я имел в виду вашу рубашку. Черный цвет притягивает тепло.
— Ах, мою рубашку. Вы ничего не понимаете. Черный великолепно сочетается с цветом моих волос.
— Как будто вы собрались на бал к английской королеве, а не на верховую прогулку, — съязвил он, критически разглядывая свою спутницу.
Неужели он хочет отправить ее обратно?
— О нет, — сказала Джесси. — Не волнуйтесь, со мной все в порядке. — Господи, когда же мы будем на месте?
— Вы уверены? Ущелье Бизонов находится примерно в часе езды отсюда. Дайте мне знать, если езда слишком утомит вас.
— Обязательно.
— Вам, наверное, хотелось, чтобы этот здоровенный парень на время убрался отсюда. Он просто зануда, правда?
— Да, конечно. Как вам будет угодно.
К несчастью, когда его лошадь устремилась вперед, ее сделала то же самое. Джесси вцепилась в седло и героически терпела, пока лошадь подбрасывала ее всю дорогу.
Они проскакали, казалось, где-то около сотни миль, прежде чем Сидни решил замедлить темп.
— Разве это не великолепно? — спросил он. — Что может быть лучше ветра, треплющего ваши волосы?
Она могла только догадываться, что ветер сделал с ее волосами.
— Мы живем в двух совершенно различных мирах, — простонала Джесси. — На расстоянии не менее миллиарда миль.
— Что? — спросил он, резко натянув поводья. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что у меня болят колени. И бедра. И спина разламывается. Сидни, у меня, в конце концов, болит задница.
— Почему вы не сказали мне раньше? Джесси, я же спрашивал, все ли с вами в порядке.
— Я не хотела, чтобы вы подумали, будто я трусиха.
— Я уже знаю, что вы не трусиха.
— Я хотела, чтобы вы подумали, будто я — выносливый человек, знающий толк в лошадях.
— Зачем?
— Я хотела вам понравиться.
Он выглядел ошарашенным.
— Вы хотели мне понравиться? Зачем? Что еще вы запланировали для ранчо?
— Нет у меня никаких планов насчет вашего вонючего ранчо!
— А насчет меня? — подозрительно сказал он.
— Вот видите! Вы всегда думаете обо мне только самое плохое.
— Я?
— Только не понимаю, почему я вам не нравлюсь. Проклятье! Вы, упрямый старый ковбой, я же отличная девушка!
— Я никогда не говорил, что вы мне не нравитесь, — мягко сказал Сидни. Он направил лошадей к небольшой рощице, протянувшейся вдоль маленького ручейка, остановил там свою лошадь и медленно спешился.
Затем перешел на другую сторону и помог Джесси слезть с лошади. Колени девушки подогнулись, и она прислонилась к нему.
Его рука крепко обняла ее.
— Будьте вы прокляты, Джесси, с чего это вы взяли, что не нравитесь мне? Вы мне нравитесь, черт возьми, даже очень.
— Разве?
— А как вы думаете, зачем я попросил вас поехать сюда? Вы меня заинтриговали, и я хотел получить возможность узнать вас получше.
— Правда?
— Ну а вы что подумали?
— Я подумала, вам нравится… целовать меня.
— Ну, я не буду этого отрицать.
— Я подумала, что, может быть, вы завернете меня в шерстяное одеяло, увезете в никуда и осыплете поцелуями с ног до головы.
— Я привез одеяло, — хрипло сказал Сидни.
— Я надеялась на это.
— Правда? — нежно спросил он.
— Нет, Сидни, я не могу! Мы не можем.
— Мы не можем?
— Мне еще никогда не было так больно, — пожаловалась она, со стоном опускаясь под дерево. — Я думаю, что не смогу скакать верхом обратно.
— Вам придется это сделать, — сказал он.
— Но я не могу.
— Джесси, — Сидни присел рядом с ней и дернул одну из ее кудряшек, — это может показаться забавным, но симпатия и антипатия к вам одинаково изводят меня.
— Изви…
— Нет, — прошептал он, его рот приблизился к ее, — скажи, твои губы тоже болят?
— Нет, кажется, они — единственная часть моего бедного тела, которая избавлена от боли.
Он нежно поцеловал ее. Джесси почувствовала, что в ее легких не осталось ни капли воздуха.
— Сидни, — прошептала она, — мои уши тоже не болят, оба.