Рыжие крылья

– Провожающие в вагоне есть? Если не хотите с нами дальше ехать, то выходите! – люди в купейном вагоне, словно подстегнутые громким голосом проводницы, зашевелились быстрее. За окном бубнил вокзальный громкоговоритель, рассказывая, что «скорый поезд Москва-Владивосток через пять минут...» За шумом летнего дождя часть слов потерялась, превратилась в размытое бормотание.

Пассажиры занимались привычными для поезда делами. Кто-то помогал соседке закинуть на багажную полку тяжеленный чемодан («Ой, спасибо, я бы одна не... – Да не за что, обращайтесь...»). Кто-то раскладывал на столике непременную еду – традиционная «курнога» завёрнута в фольгу, рядом нарезанный хлеб и вареные яйца – еда всех, кто пересекает страну по рельсам. Кто-то суетился в поисках пропавшего билета: вот же он, только что тут был, куда только глаза смотрят, скоро же проверка! Нашелся в кармане, окаянный. Облегченный вздох.

А кто-то, самый везучий, просто спал, завернувшись в простыню с казенными поездными штампами. Эти ехали уже давно, суетиться им было незачем.

Дверь второго по счету купе громыхнула, откатившись, и оттуда раздался отчаянный детский рёв.

– А-а-а! Мама, он дерется! Он у меня раскраску отобрал! А-а-а!

Проводница, как раз проходившая мимо, остановилась, как вкопанная и заглянула в купе.

– Это кто тут у нас буянит? – строго спросила она, глядя на двух малышей – мальчика и девочку, лет пяти, которые как раз вцепились в несчастную книжку. В этот миг побежденная детская литература жалобно хрустнула обложкой, и распалась на листы. Брат и сестра (похожие, к слову сказать, как две капли воды) с размаху уселись на коврик, и теперь уже оба дружно заревели, наконец-то выпустив из рук измятые останки раскраски.

– Ну-у, это мои, больше некому, – сокрушённо сказали за спиной проводницы. Обернувшись, она увидела совсем молодую светловолосую женщину, тоненькую и высокую. – На минутку вышла за чаем – и все, уже успели устроить тут...

– Вы же у меня от самой Москвы едете? – улыбнувшись, спросила проводница.

– У вас, это точно, – снова вздохнула молодая мама, и осторожно поставила на стол стакан с кипятком. – Вы извините... вас, кажется, Марина зовут, да? Просто... мои всю дорогу спали как убитые, а теперь, как вечер наступил, проснулись. Ума не приложу теперь, как с ними справлюсь.

– Да уж, такие архаровцы кого хочешь замучают, – посочувствовала проводница Марина, собирая с пола разлетевшиеся листы раскраски. Рев в купе тем временем почти прекратился – только хныкала девочка, которую мама подняла с коврика, и посадила на нижнюю полку. Ее брат уже поднялся на ноги сам, и теперь хмуро глядел на изувеченную книжку.

– Олька – дура! – убеждённо сказал он, сурово глядя на сестру. Та хлюпнула носом, и отозвалась нежнейшим голоском:

– Ты сам дурак, Сашка! Такая хорошая была книжка...

– Ну-ка, не ругайтесь, – добродушно погрозила им пальцем проводница, аккуратной стопкой складывая книжные листы на столике. – Сейчас поезд отправляется уже. Смотрите лучше в окно.

– Спасибо, – смущённо сказала мама близняшек. – Меня Натальей зовут. Едем к папе... к мужу, то есть, в Новосибирск. Он у нас геофизик.

– Очень приятно, Наташа. А то едем, уже чуть не до Казани доехали, а я знать не знаю, кто тут у меня в вагоне самый главный источник шума, – рассмеялась Марина. Она хотела сказать что-то еще, но тут в коридоре раздался стариковский кашель, и бодрый дребезжащий голос произнес:

– Я не помешаю? Кажется, чуть-чуть опоздал.

Марина отступила в сторону, и с интересом оглядела сухонького седобородого старика с огромным сложенным зонтиком под мышкой и потрепанным чемоданчиком в руке. При этом старик был мокрым с ног до головы. Близнецы во все глаза уставились сначала на него, потом на зонтик, а потом – на то, что он нес в другой руке.

Это была большая кошачья переноска, внутри которой кто-то недовольно ворочался.

– Там киса? – спросила Оля, показав пальчиком на переноску.

– Именно! – с большим энтузиазмом отозвался старичок, протирая клетчатым носовым платком огромные очки, которые, как и он сам, были залиты дождем. – Именно! Ты, дружок, не ошибаешься, там киса! Которая, как и я, очень-очень промокла...

– Билет, пожалуйста, – попросила проводница, и старик протянул ей картонный прямоугольник. – Не опоздали, а «чуть-чуть», как говорится, не считается. Да, вот ваше место – третье, нижняя полка.

– Вы не волнуйтесь, я сейчас ее пересажу! – спохватилась мама Наташа и взяла Олю на руки. Старичок пожал плечами, повесил зонтик на крючок у двери, а потом аккуратно поставил переноску на вторую полку. Внутри не то фыркнули, не то хрюкнули, снова завозились и затихли.

– Я совершенно не волнуюсь, Наташа, – бодро отозвался старичок. – В моем возрасте злодеи-доктора и вовсе не рекомендуют волноваться, хотя я им не верю. А вот Тимофей, пожалуй, может слегка нервничать... Тимоша, ты как?

Он заглянул в переноску, вздохнул и развел руками.

– Что поделать, почтенный возраст...

– Ой! – спохватилась проводница. – Мне же за отправлением следить надо! Но я еще вернусь!

И умчалась в тамбур. Старик вежливо кивнул ей вслед, потом вышел в вагонный коридор и принялся встряхивать мокрый плащ.

– Вот так... – приговаривал он. – Вот и славно...

Разместив плащ на "плечиках", он вдруг спохватился и досадливо хмыкнул:

– Ай-ай-ай... Что сегодня со мной такое? Позвольте представиться – Михаил Платонович Немчинов. Профессор... впрочем, это совершенно неважно. Можно просто – Михаил Платонович.

Наташа кивнула в ответ и улыбнулась.

– Ну, раз вы меня по имени уже назвали, то вот мои двое, – сказала она, – Оля и Саша.

– Ну конечно, – подняв седые брови, покивал старичок, – конечно же, это Оля. И, несомненно, рядом с ней сидит Саша!

Молчащие и таращившие глаза близнецы вдруг оживились. Первым осмелел Саша.

– Дедушка, а кто там? – храбро спросил он, показывая обеими руками на переноску, таинственно возвышавшуюся на верхней полке.

– Там? – переспросиЛ Михаил Платонович. – О, дружок, это великий Тимофей!

– Великий... Тимо-фей? – переспросила Оля, запнувшись.

– Великий Тимофей, – подтвердил старик профессор. Он уселся на свое место и водрузил на нос очки. – Но не просто Великий, а Великий Кот Тимофей.

– У вас там все-таки кот? – рассмеялась Наташа, помешивая ложечкой в стакане, где уже был утоплен чайный пакетик.

– Но я же сразу ответил Оле, что там киса. И потом, это же кошачья переноска, – чуть удивлённо отозвался профессор Немчинов. – Значит, там, скорее всего, окажется кот.

Вагон чуть дернулся, за окном медленно поплыл перрон и замелькали столбы.

– Поехали! – радостно сказал Саша, потом вскарабкался с ногами на полку, облокотился о столик и стал смотреть в окно. Оля в это время, сосредоточенно наморщив лоб, глядела на переноску и о чем-то думала.

В дверь коротко постучали, и в купе снова зашла Марина.

– Ну вот, теперь долго без остановок ехать, – сказала она, потом поглядела на Михаила Платоновича. – Вы извините, пожалуйста. Мне справка на вашего... там же кот, да? – на вашего кота нужна. Такие правила.

– Конечно-конечно. Вот... – старик достал из потёртого бумажника справку. – У меня все в порядке, все документы при себе.

– Да я и не сомневалась, – отозвалась Марина, но справку все-таки изучила внимательно, потом отдала Немчинову и вздохнула.

– Ну, кажется, сейчас точно все. Я чуть попозже зайду, если вы чаю захотите...

Она вышла, и в купе некоторое время стояла тишина, если не считать приглушенного стука колес.

Профессор достал из кармана пиджака большой клетчатый платок, вытер последние капельки дождя с лица. Потом, крякнув, поднялся и снял переноску с верхней полки. Поставил рядом, повозился с защелкой и осторожно постучал по дверце.

– Выходите, уважаемый Тимофей. Здесь только свои.

Из переноски высунулась толстая рыжая мохнатая лапа и недоверчиво потрогала сиденье перед собой. Лапа выпустила острые когти, царапнула ткань, но тут же втянула когти обратно и растопырилась окончательно – теперь уже успокоенно. Вслед за лапой из переноски показалась голова. Это была удивительно большая кошачья голова, на которой обнаружились янтарно-жёлтые глаза, острые уши и чуткий, нервно подергивающийся нос в обрамлении длиннющих усов. Общее выражение кошачьей морды было мрачным.

– Выходи, Тимоша, ты и так всех уже застращал, – укорил кота профессор. В ответ рыжая морда издала очередное мощное «мяу!», в котором явственно слышалась обида на то, что его, уважаемого кота, так долго заставили томиться в тесном ящике, куда по доброй воле даже мышь не пойдет.

Когда Тимофей выбрался из переноски полностью, Наталья удивленно подняла брови. Было совершенно непонятно, как такой большой кот смог поместиться там целиком.

– Ух ты-ы-ы... – прошептал Саша. Тимофей повернул лобастую голову и мрачно посмотрел на него.

– А он не кусается? – спросила Оля, на всякий случай ухватившись одновременно за брата и маму. Кот мяукнул презрительно, и, перебравшись через колени хозяина, начал принюхиваться к дверному проему.

– Нет, Тимофей не кусается. Можешь не бояться, – успокоил девочку старый профессор. – Он, может быть, немного мрачноват сегодня, но это от долгого путешествия в запертой переноске. А вообще-то, он благовоспитанный и вполне добродушный кот.

«Добродушный кот» в это время взъерошился и недобро мяукнул на проходившего по коридору толстяка в спортивном костюме. От неожиданности тот едва не расплескал кипяток, с которым возвращался.

– Извините! – всполошился Михаил Платонович. – Тимофей, ну что ты делаешь? – Он задвинул дверь купе и кот, лишившийся возможности выглядывать в коридор, обиженно заворчал.

– Успеешь ещё, – старик погладил кота по голове. Тимофей, с видом «не очень-то и хотелось бы», отвернулся от двери и подошел к Наталье. Обнюхав ее ноги, рыжий зверь решительно потерся о них и тут же шумно рухнул прямо на чьи-то тапочки, демонстрируя всем видом, что это место испокон веков было его законным кошачьим лежбищем, и уступит он его только с боем.

– По-хозяйски! – восхитилась Наталья, глядя на невозмутимого кота. – У нас как-то жила кошка, так она была совсем не такая смелая, наоборот – как кто чужой так ее из-под дивана не достать, только глазами оттуда блестела...

– Белая. Муся, – добавил Саша. – Её Мусей звали. А потом она убежала на улицу... и не вернулась... – мальчик горестно вздохнул и как-то по-взрослому махнул рукой. – Мы ее искали-искали... Нам говорили, что ее видели, только никто не нашел.

– Хорошая была кошка, – его мама ласково положила ладонь на вихрастый затылок Саши. – Мы все её очень любили.

– Она умела мяукать под музыку! – в разговор вступила Оля, которая лежала на нижней полке и, болтая ногами, рассматривала кота Тимофея, совершенно не обращавшего внимания на все происходящие вокруг мелочи. Кот мурчал, как небольшой генератор, совершенно довольный собой.

– О-о! – профессор торжественно поднял вверх костлявый палец. – Под музыку – это редкостное умение. Вот мой Тимоша совершенно немузыкален... Не правда ли, Тимофей?

Кот дернул ухом и приоткрыл глаз, услышав свое имя. Убедившись, что кормить его не собираются, он беззвучно зевнул во всю розовую пасть и возобновил мурчание.

– Да-с, – продолжал Немчинов, водрузив на нос очки, – совершенно. Одно время я, было, решил, что ему нравится классическая музыка, потому что, когда я включал Рахманинова, он сидел и слушал очень внимательно. А потом оказалось, что некоторые ноты просто напоминают ему верещание соседского кота, его заклятого врага!

– Как это – «оказалось»? – недоверчиво спросила Наташа. – Вы, Михаил Платонович, нас разыгрываете, наверно. Это же кот, он же не мог вам рассказать, что такое ему послышалось...

– Не мог? – негодующе вскинулся старичок. – Ну, что вы... Еще как мог, милая Наташа, еще как мог!

Он собирался сказать что-то еще, но тут в дверь постучали. Тимофей, только что валявшийся на полу, как мохнатый коврик, одним плавным движением оказался стоящим на всех четырех лапах. Посмотрев на хозяина, он вопросительно мяукнул.

– Да-да! – хором отозвались на стук оба взрослых.

Дверь отъехала в сторону. Проводница Марина улыбнулась всем и спросила:

– Вам чаю принести? – и тут её взгляд упал на Тимофея.

– Ой... – от неожиданности она удивлённо хлопнула себя руками по бедрам. – Какой котище!

Рыжий Тимофей не спеша подошел к ее ногам, обнюхал их с прежней тщательностью, потом сел и стал сосредоточенно вылизывать переднюю лапу.

Повосхищавшись котом, Марина ушла и через несколько минут вернулась со стаканами, в которых дымился свежезаваренный чай.

– У нас не из пакетиков, – с гордостью сказала она. – Заварка цейлонская, я только что пачку открыла.

– Марина, вы просто наш ангел-хранитель, – Михаил Платонович осторожно отхлебнул горячий чай и принялся звенеть в стакане ложечкой. Саша и Оля сосредоточенно дули на кипяток.

Внезапно кот Тимофей пружинисто вскочил и негромко мяукнул. Потом одним прыжком перемахнул за порог купе и исчез в коридоре, мелькнув рыжим хвостом.

– Тимоша, куда... – растерянно воскликнул профессор Немчинов. Марина ойкнула и смешным движением по-детски шлепнула себя по лбу.

– Вот я дура! Дверь не закрыла...

Она дернулась было в сторону купе проводников, но тут в дверном проеме снова появился Тимофей. Кот был очень сосредоточен. В пасти он аккуратно нес маленького, абсолютно черного котенка, который жалобно попискивал, раскрывая рот с мелкими зубками.

– О-ой! – в один голос выдохнули дети. Чай был забыт, оба бухнулись на пол и на коленках подползли к Тимофею, который выпустил растрепанного котенка и теперь сидел с совершенно отсутствующим видом, глядя куда-то под стол.

– Барсик! – проводница присела и погладила отчаянно мяукающего котенка. – Ты как выбрался? Тебя же могли придавить нечаянно! Ох, вот я растяпа...

– Значит, у вас тоже есть кот, – хитро прищурился Немчинов, глядя на смущённую Марину.

– Вообще-то нам запрещено, – покраснела та и принялась оправдываться, – ну он же совсем маленький, мне его один пассажир подарил, он вышел уже... а я его у себя прячу, чтобы начальник поезда не увидел... если увидит, то ужас что начнется...

– Не беспокойтесь, Марина, – в голосе профессора прорезались авторитетные нотки старого преподавателя, – мы никому не скажем. Правда? – он посмотрел на детей и Наташу.

– Нет! Не скажем! – закивали головами Оля и Саша. Их мать тоже кивнула.

– Вот видите? Никому ни-ни. Это наша кошачья тайна. А во-вторых, уважаемая Марина, мой Тимофей приглядит за вашим Барсиком гораздо лучше, чем вы или я. Тимоша на этом деле, что называется, собаку съел.

– Мрмя! – обиженно высказался рыжий кот из-под стола. В этом мяуканье отчётливо слышалось, что никаких собак он не ел, и даже мысль об этом ему, солидному коту, глубоко отвратительна.

– Простите, Тимофей, – сокрушённо сказал старичок, – никак не могу избавиться от этого оборота речи.

– Мя, – снисходительно согласился кот, внимательно наблюдая за черным Барсиком, который уже освоился и обнюхивал обувь.

– Ваш Тимофей – он что, правда понимает, о чем мы говорим? – недоуменно спросила Наташа. Обе они, вместе с Мариной, уставились на профессора, который пожал плечами.

– Я же говорил... Тимофей не просто кот. Впрочем, знаете, что? Присаживайтесь с нами, и я расскажу вам одну историю.

– Я сейчас, – засуетилась проводница и подняла с пола котенка. – Только отнесу Барсика...

– Зачем? – удивился Михаил Платонович. – Вы его положите в переноску Тимофея. Ему там будет спокойно, он уснет и никого не побеспокоит.

– Да? – Марина с сомнением посмотрела на него. Профессор протянул руку, забрал у нее Барсика и аккуратно положил его в переноску. Изнутри некоторое время слышалась возня, потом котенок мяукнул один раз и затих. Марина осторожно посмотрела внутрь.

– Спит... – удивлённо сказала она, и с круглыми глазами повернулась к профессору. – Это как так? Обычно и не угомонить, пока не напрыгается!

– Все дело в Тимофее, – туманно пояснил Немчинов. Он отхлебнул из стакана, потом повторил:

– Присаживайтесь, Марина, и я расскажу.

* * *

Жил некогда в Старой Праге один алхимик. Вся жизнь его, как водится, проходила в закопчённой лаборатории, где света было ровно столько, сколько давал фонарь на столе, огонь в горне и пламя под очередной ретортой, в которой булькал неведомый состав. Алхимик искал Философский камень. Все алхимики испокон веков, с того самого момента, как первый из них поднёс к воспалённым глазам флакон с результатом эксперимента, мечтают найти Философский камень. Многим он нужен для того, чтобы превращать свинец в золото – ведь алхимические опыты совсем недешёвы, а расплачиваться с королями и герцогами чем-то нужно. Но есть и другие... Те мечтают отыскать секрет бессмертия или управления неживой материей. Конечно, только ради того, чтобы облагодетельствовать человечество, влачащее свои жалкие дни во тьме невежества.

Вот и наш алхимик тоже мечтал о бессмертии. Не для себя, нет – он был уже стар и достаточно мудр, чтобы лишь усмехаться, читая в потрёпанных инкунабулах строки о вечной жизни и молодости.

– В молодости я был дураком, – пожимая плечами, алхимик перелистывал очередную прожжённую кислотой страницу, – кто же гарантирует мне, что, вновь обретя юность, я не натворю таких же ошибок?

Ни жены, ни детей у алхимика не было, он жил одиноко в своём каменном доме на одной из узких, запутанных улочек старого города. Ну, почти одиноко. Дело в том, что у алхимика был кот. Этого огромного, рыжего и мохнатого зверя неведомой породы звали Тимотеус Симплицимус. Даже будучи в подпитии (много ли радостей у одинокого старика, который умеет возгонять и дистиллировать, используя древние арабские трактаты?) алхимик решительно отказывался как-нибудь сократить это прозвище.

– Ть... мотеус Си-импле... Симупль... Ик! Симпльсимиссус! – заплетающимся языком звал он, постукивая жестяной миской с куриными потрошками по каменному полу. – Тимотеус! Где ты, фараонова напасть, ок – ик! – каянный мышелов?

Симплицимус гордо появлялся из-за какого-нибудь шкафа, где обычно спал, уютно развалясь на пыльных фолиантах с мудреными названиями вроде "Artis auriferae, quam chemiam vocant" или "Summa Perfectiones Magesterii".

– Явился, дитя погибели! – ласково встречал его алхимик. Кот подходил к миске, некоторое время ворошил лапой содержимое, потом снисходил до низменного и начинал есть. Вылизав миску дочиста, Симплицимус одним прыжком взбирался на стол, благоразумно держась подальше от огня и кислот, и замирал неподвижно, глядя жёлтыми круглыми глазами на то, как его хозяин и друг возится с колбами.

Но время летело, и вот алхимик с грустью стал примечать, что Тимотеус Симплицимус уже не так бодро, как раньше, появляется на зов, и часто предпочитает миске с едой возможность поспать. Морда у кота заметно поседела, и рыжий перестал запрыгивать на стол – лапы были уже не те, ушла крепость мышц, да и усы, раньше торчащие, как у ландскнехта, нынче печально обвисли. Помрачневший алхимик зарывался с головой в рассыпающиеся, источенные книжными червями тома запретных авторов. Но, хотя частенько он забывал про свой скудный обед, стынущий в плошке на краю стола, кот всегда получал еду точно в срок.

Однажды старый Симплицимус проснулся и насторожил седое ухо, услышав громкий вопль:

– Получилось! Это оно! Я открыл это!

С грохотом посыпались на пол инструменты, каменные ступки и оловянные стаканы – алхимик отплясывал посредине лаборатории какой-то дикий танец. Кот от удивления даже забыл про дневной сон и теперь таращился во все глаза.

– Я превзойду самого Джабира! – тяжело дыша, сообщил алхимик Симплицимусу. Тот согласно мяукнул – а как же иначе? Потом хозяин кота полез в огромный, окованный железными полосами сундук, стоящий в тёмном углу, и принялся там копаться, зверски чихая и ругаясь на латыни.

– Нашёл, – через некоторое время прохрипел он, отплёвываясь и кашляя. Весь покрытый густой пылью, алхимик выпрямился, хрустнув поясницей. На его ладони лежали два невзрачных каменных осколка. Тимотеус Симплицимус презрительно отвернулся, не почуяв ничего съестного.

– Много ты понимаешь, старый валяный сапог, – беззлобно фыркнул алхимик. Охлопав свой чёрный балахон от пыли, он бережно положил осколки на стол и направил на них свет жестяного фонаря, для верности покрутив зеркало за свечой.

– Знай же, о шерстяное исчадие, что эти осколки суть не что иное, как остатки изначального материала, из которого был изготовлен Сфинкс, он же Шепсес Анх, ныне занесённый песками у подножия Великих пирамид Египта. Профаны в своей бесконечной глупости видят в Сфинксе лишь каменное изваяние, созданное руками безвестных строителей. Мне же известен тайный трактат «Captivum Ad Pharaones», в котором раскрывается тайна этого существа. Некогда Сфинкс, он же Feles Magna – Великая Кошка, был телохранителем забытого ныне властителя. И не было ни зверя, ни человека, способного одолеть Сфинкса, поскольку он был плоть от плоти сразу двух миров – земного и небесного, ведя свой род от первозверей Эдема. Умирая, фараон попросил своего верного хранителя оберегать его покой и после смерти. Так Сфинкс остался ждать у подножия пирамид, стряхнув свою земную оболочку. Кстати, Тимотеус Симплицимус, ты знал, что изначально у Сфинкса были два крыла?

Симплицимус этого не знал, и ему было все равно. Кот тщательно вылизывал лапу, не глядя на хозяина. Алхимик усмехнулся и продолжил:

– Однако же, мне ещё в молодости удалось завладеть двумя частицами окаменевшего тела Сфинкса. Даже не спрашивай, что мне пришлось для этого сделать. Кстати, я помню, что осколки были завёрнуты в магрибский молитвенный коврик, у которого была своя ужасная история... мне вот интересно, что с ним стало? Рассыпался в пыль от ветхости, должно быть.

Бормоча и ероша свалявшуюся сивую бороду, алхимик одновременно разжигал огонь в горне и умелыми, привычными движениями смешивал какие-то жидкости в реторте, отмеряя их на глаз.

– Эти осколки, мой хвостатый друг, представляют собой не что иное, как первозданную Материю, способную возродить к жизни любую угасающую искру. Вот мы сейчас тебя и возродим...

– Мя? – настороженно отозвался Симплицимус, прекратив вылизываться.

– Тебя, тебя.

Эликсир был готов через сутки. Все это время алхимик не отходил от своего стола и горна, мечась между ними без устали. Он весь почернел от копоти, щеки ввалились, опалённая борода топорщилась в разные стороны.

Кот спал, закрыв нос лапой. Тимотеусу Симплицимусу было не привыкать к резким запахам, треску огня или звону лопающегося стекла. Кот алхимика видел и не такое.

Жидкость заискрилась в колбе, взбурлила ещё раз и успокоилась, наполняя сосуд мягким опаловым свечением. Алхимик, кряхтя, опустился на деревянный табурет и обессиленно ссутулился.

– Вот оно, Великое Делание, – прошептал он. Посмотрел на кота и поправился. – Впрочем, в твоём случае, Симплицимус, это, скорее, Великое Ничегонеделание. Шёл бы ты, что ли, поймал мышь.

"Вот ещё", – безмолвно говорил обращённый на хозяина взгляд жёлтых глаз.

– И верно, какая мышь, когда впереди у тебя такое...

«Это какое?» – жёлтые глаза подозрительно сощурились. Алхимик тяжело вздохнул, потёр лицо ладонями и пробормотал:

– Надо решаться. Скорее. Жизнь эликсира коротка.

Он исчез в кладовой и через несколько минут вернулся оттуда с помятой жестяной миской, полной куриных сердец.

– М-мя-мя-мя! – оживлённо высказался Симплицимус, которого не так часто баловали чем-то, кроме потрохов. Старый кот встряхнулся, роняя шерстинки, и неожиданно резво спрыгнул со своей лежанки. Но тут коварный хозяин, незаметно подкравшийся сзади, обрушился на рыжего, моментально замотав того в старый драный балахон, немилосердно воняющий алхимическими препаратами. Кот взвился. Он бился, как лев рыкающий, сражался, подобно Иуде Маккавею. Но тщетно. Вскоре крепко спелёнатый кот мог лишь яростно вертеть круглой головой.

– Ты меня ещё поблагодаришь, Тимотеус! – раздражённо рявкнул алхимик, тряся поцарапанной ладонью. В ответном утробном завывании Симплицимуса было все, что угодно – но только не благодарность. Впрочем, впереди кота ждала новая неприятность. Ему предательски разжали пасть и влили туда несколько капель опаловой жидкости. Повалил густой дым, который в мгновение ока затянул всю лабораторию.

– МР-И-И-И-И-А-А-У! – кошачьему реву мог бы позавидовать даже тигр. Кашляя и призывая всех святых пополам с чертями, алхимик неловко разогнулся, и тут же кошачья лапа, ставшая удивительно сильной, выбила из его рук драгоценную колбу. В клубах дыма с треском разорвалась ветхая ткань, и взмах могучих крыльев разом смахнул со стола все, что там стояло и лежало, перемешанное в беспорядке. Пытаясь поймать кувыркающийся сосуд, алхимик замахал руками, споткнулся и рухнул на безжалостно твёрдый камень пола. Сверху фосфоресцирующим дождём пролился остаток эликсира. «Горький до невозможности, чистая мандрагора...» – успел подумать учёный затворник, прежде чем окованный железом переплёт алхимической инкунабулы вошёл в соприкосновение с его лбом и разом вышиб из головы сознание.

– О-ох.

Человек в дымящемся балахоне с трудом приподнялся и сел, очумело глядя по сторонам и держась руками за голову. Под черным от сажи и времени потолком лаборатории плавали нити дыма, переливавшегося всеми оттенками перламутра. Облизав горькие губы, человек покривился и сплюнул.

– Пресвятая Бригитта, Ян Непомуцкий или кто там ещё... Что вообще здесь творится?

– Мяу! – произнёс кто-то неподалёку. Прозвучало это очень-очень злобно.

– Тимотеус... Симплицимус? – прохрипел человек. – Где ты?

– Мяу!

На этот раз мяуканье было одновременно злобным и испуганным. Покрутив головой, алхимик уставился на кота. Кот выглядел сильно потрёпанным, но вполне живым. Седина с его морды исчезла, усы воинственно топорщились в стороны. Впрочем, в этот самый момент седина, пожалуй, была последним, что поразило алхимика. Кот сидел под самым потолком на каменном выступе, до которого не смог бы дотянуться даже самый высокий человек, стоя на табурете. Растерянный Тимотеус Симплицимус нервно подёргивал крыльями, пытаясь уложить их на мохнатой спине. Потом, видимо до чего-то додумавшись, кот взъерошился, раздулся как шар и начал неуверенно, рывками, втягивать крылья внутрь.

– Невероятно... – прошептал алхимик, молитвенно сложив перед собой ладони. Окончательно разобравшись с мешающими непонятными крыльями, кот завозился на выступе и вдруг отважно сиганул вниз, растопырив лапы. Приземлившись точно на стол, Симплицимус испепелил хозяина взглядом

– Ты снова молод, друг мой! – торжественно возгласил алхимик. На морде у кота отразилось сильнейшее удивление. Он потянулся всем телом, потом поочерёдно вытянул вперёд передние лапы, выпустил острые когти и поскрёб деревянную столешницу. Фыркнул и одним упругим, сильным скачком оказался возле жестяной миски, чудом оставшейся неперевёрнутой. По лаборатории разнеслось громкое чавканье.

– Аппетит в порядке... Но почему я тоже голоден, как сто чертей? Боже мой! – взгляд алхимика упал на осколки колбы. – Эликсир!

Но последние капли состава уже испарились. Дрожащими руками старик взял отполированную бронзовую пластину, окунул в ведро с водой и всмотрелся в своё отражение. Борода была совершенно чёрной – и не от копоти. Алхимик провёл ладонью по лицу, на котором не осталось и следа от морщин, подмигнул сам себе. И задумался.

– Вот незадача... Завтра меня должен посетить старшина гильдии булочников, ведь я обещал ему сделать тот самый аравийский бальзам для кожи, который так хотела жена старшины. Как же быть? Похоже, мне придётся обмотать лицо холстиной и притвориться пострадавшим от небрежения при очередном эксперименте. Да, Тимотеус Симплицимус, не вовремя же ты решил проявить свой буйный нрав!

Кот, опустошивший миску со скоростью опытного землекопа, хмуро покосился на хозяина и даже открыл было пасть, но решил ограничиться выразительным мяуканьем. Звучало это так, что было понятным и без слов.

– Да, да, – рассеянно покачал головой алхимик. – Действительно, спасибо уж и на том, что ты пожалел мои седины и не стал воевать в полную силу. Но что же нам делать, Симплицимус? Ведь этот эликсир, помимо всех его чудесных свойств, имеет главное...

«Ну-ка, ну-ка, удиви», – читалось во взгляде рыжего кота.

– Теперь, о мой четверолапый коллега, нам, а более всего – тебе, суждено прожить невероятно долгую жизнь. И было бы ужасной глупостью потратить эти столетия, а то и больше, на корпение над очередными рассыпающимися в руках томами. Не лучше ли поступить, подобно странствующим рыцарям прошлого? Ведь Сфинкс был создан для того, чтобы защищать от зла. Чем же хуже ты, Тимотеус Симплицимус?

– Мя?

Глаза кота стали похожи на плошки. В них явно читалось: хозяин, ты спятил, а как же моя миска? как же наше тёплое, пусть и мрачное жилище? а куриные потрошки? как быть с потрошками-то?

– Миску мы, пожалуй, прихватим с собой, – успокоил его хозяин. – И потом, ведь я не собираюсь бросать лабораторию или отдавать какому-нибудь лавочнику, который сделает здесь кладовую для своих товаров. Нет, этому не бывать! Но подумай сам, Тимотеус – как будет славно красться темными ночами по крышам и переулкам, выслеживая зло, которое скрежещет своими...

«Хозяин, ты точно спятил», – кот повалился на бок и притворился мёртвым.

– Скрежещет своими... своими... – алхимик обречённо махнул рукой и вздохнул. – В общем, Тимотеус Симплицимус, нам с тобой не суждено отлёживать бока, ибо теперь ты перестал быть простым котом и стал, не побоюсь этого слова, истинным кошангелом!

Кот подёргал ухом и решил, что мёртвым быть скучно. Он сел, потом снова напыжился и выпустил крылья. Неуклюже взмахнул ими и поднялся под потолок, где и принялся носиться кругами, с каждой минутой все увереннее и увереннее набирая скорость.

– Вот так и рождаются ангелы, – пробормотал алхимик.

* * *

– Надо же, какая история, – сказала Наталья, когда профессор Немчинов замолчал и отхлебнул чая, аккуратно помешивая в стакане ложечкой. – Я сразу поверила.

– Вам бы сказки сочинять, – с уважением заметила проводница. Профессор Немчинов вздохнул и развёл руками.

– Ну почему сразу – сказки? Я, конечно, понимаю, что история моя в некоторых своих моментах может показаться немного странной. Однако это чистая правда. Вот и Тимофей может подтвердить.

– Нет, вы точно нас разыгрываете! Крылатый кот – где ж такое видано? – засмеялась Марина. Она посмотрела на часы и вскочила:

– Ёлки-палки, мне же нужно ведомость заполнить! Кстати, тут у нас сложный участок пути, вроде и полотно лежит новое, а все равно постоянно колотит. Так что приготовьтесь, и с кипятком аккуратнее, может потрясти немножко...

Женщина одёрнула юбку и взялась за ручку купейной двери. И в эту секунду кот Тимофей громко и резко зашипел, вздыбив шерсть. Из его боков вырвались длинные рыжие крылья, которые, казалось, заполнили все пространство небольшого купе.

– Что это? – вскрикнула Наташа. Дети заверещали от восторга.

– Тимофей! – не своим голосом крикнул Немчинов. – Я...

Бесконечная секунда растянулась, будто резиновая, когда вагон встал на дыбы. Люди, сумки и чемоданы полетели с полок, завизжало рвущееся железо. Стеклянное крошево из окон брызнуло, словно порыв метели. Проводницу Марину выкинуло в перекосившуюся дверь, за которой не было коридора – только лохмотья вагонной обшивки.

Рыжие крылья заслонили своими перьями день, и весь мир погас.

В серой уютной мгле не было ни верха, ни низа, никаких сторон и направлений. Только бесконечный, струящийся отовсюду полусвет, неяркий, без источника.

Алхимик Михал Немец открыл глаза. Точнее, хотел открыть, но понял, что никаких глаз у него нет, однако он видит все, будто распластан по поверхности какого-то прозрачного шара и смотрит сразу во все стороны.

– Опять, – сказал он. Рта у него тоже не было, и голос, а вернее, мысль, разносился повсюду безмолвно и одновременно – громогласно. «Опять», – согласился кто-то рядом.

– Тимотеус? – спросил Михал.

«Мяу», – ответил кто-то ему сразу со всех сторон.

– Что приключилось на сей раз?

Картина, вспыхнувшая на мгновение, поразила Немца своей мешаниной. Груда вагонов, нагромоздившихся друг на друга под откосом железнодорожного пути. Всполохи сиреневых мигалок и суетящиеся люди, словно муравьи облепившие разорванные вагоны. Неподвижные тела...

– Я вспомнил, – поспешно сказал профессор Немчинов. – Не надо деталей. Как тебе удалось, Тимоша?

«Ми-иу», – пропищал кто-то совсем тоненько. Бестелесный Немец-Немчинов удивлённо вскинул несуществующие брови.

– Барсик? Ну надо же. Это он тебе помог?

«Мы вместе справились, – строго поправил его кто-то. – Но без неё бы ничего не получилось».

Кто-то деликатно мяукнул и потёрся... Старый алхимик не мог сообразить, на что похоже это ощущение. Потереться об ногу этот «кто-то» решительно не мог, ведь никакой ноги не было и в помине. Но, как ни странно, об ногу Немца тёрлась белая кошка с голубыми глазами.

– А ты откуда... – тут профессор сообразил и рассмеялся в пустоте. – Погоди-ка... Муся? Муся, так вот ты какая. А дети, между прочим, по тебе очень скучают!

«Мяу», – расстроенно отозвалась белая кошка. Профессор вздохнул, глядя на картинки, которые промелькнули перед ним в серой мгле.

– Какая жалость... Этот проклятый грузовик. Нужно было быть осторожнее, Муся... Веришь ли, я никогда не доверял таким экипажам, даже когда их ещё тянули лошади. Однако же, погоди-ка... – Михал Немец присмотрелся повнимательнее. – Удивительная штука, это ваше время. Иногда запутывается в такие узлы, что... А знаешь, что, Муся? Иди-ка сюда.

Он протянул невидимые руки, и белая кошка тут же запрыгнула на них, свернулась клубком и замурлыкала.

– Вот что, Тимотеус Симплицимус, – строго сказал профессор, чувствуя, как время вокруг превратилось в острейшую алмазную иглу, которая звенит, нанизывая на себя пространство, точно складки шёлковой ткани, – как ты считаешь, друг мой, не пора ли нам исправить то, что случилось?

«Мяу», – завибрировало все вокруг. Серая мгла расцвела ослепительной вспышкой и сжалась в ослепительно яркую точку.

* * *

– Ёлки-палки, мне же нужно ведомость заполнить! Кстати, тут у нас сложный участок пути, вроде и полотно лежит новое, а все равно постоянно колотит. Так что приготовьтесь, и с кипятком аккуратнее, может потрясти немножко...

Марина одёрнула юбку и взялась за ручку купейной двери.

– Погодите-ка секунду, – остановил её профессор Немчинов.

– Что такое, Михаил Платонович? – улыбнулась ему проводница. – Забыли что-то?

– Не отпускайте ручку, Марина, я вас очень прошу.

– Да что слу... – женщина не успела договорить, когда поезд, замедливший ход, внезапно затормозил так, что, не удержавшись на ногах, Саша с ойканьем полетел на пол. Переноска Тимофея стукнулась об стенку купе, и оттуда послышалось тоненькое сонное мяуканье Барсика.

– Так, я сейчас! – Марина рванула дверь и пулей вылетела в коридор, откуда уже доносились недоумевающие голоса других пассажиров.

– Наташа, прикройте дверь, пожалуйста, – очень мягко попросил Михаил Платонович. – А теперь присядьте и, пожалуйста, постарайтесь не удивляться.

– Вы меня прямо пугаете, Михаил Платонович. Саша, ты чего там ползаешь? Не ушибся? – встревоженная Наташа уселась, поставив поднявшегося с пола Сашу между своих коленей. Профессор не спеша открыл дверцу переноски и заглянул туда.

– Прошу вас, сударыня, – вежливо пригласил он. Из переноски высунулась белая кошачья мордочка с голубыми глазами.

– Мамочки, – прошептала Наташа.

– Муся! Мусенька! – закричала Оля. – Живая! Мама, она живая! Вот папа обрадуется!

Наташа зажмурилась и помотала головой. Кошка Муся тем временем выбралась из переноски и тут же попала в детские объятия. Следующие несколько минут в мешанине рук было видно только остроухую голову со смешно выпученными глазами. Муся изо всех сил старалась вдохнуть, что было не так-то просто сделать.

– Михаил Платонович, – тоненьким по-детски голосом сказала Наташа. – Это какой-то фокус?

– Обижаете, милая моя. Какие фокусы? Я, по-вашему, похож на циркача?

– Не похожи ни капельки, это точно...

– Правильно. Вот поэтому все по-настоящему и без обмана. Это Муся. Она вернулась. И не спрашивайте меня, как такое возможно. Наука, как говорили в старые времена, умеет много гитик.

– Умеет, – покорно согласилась Наташа. – Чувствую себя, как ушибленная пыльным мешком по голове. Но раз вы говорите, что все нормально, то я, пожалуй, не буду кричать «ааааа!» и метаться по купе.

– Вот и замечательно. Погодите, сейчас ещё Марина к нам вернётся.

Дверь купе отъехала в сторону, и внутрь заглянула озабоченная проводница.

– Повезло нам с вами, – сказала она. – Говорят, впереди вырвало целый кусок полотна, как будто ураган прошёл, ни рельс, ни шпал, все вперемешку. Летели бы на полной скорости, лежали бы все сейчас под откосом. Но машинисту что-то не то привиделось, не то послышалось, он сначала скорость снизил, а потом совсем затормозил состав.

Она запнулась и во все глаза уставилась на белую кошку.

– Та-ак... А это что за пассажирка?

– Это Муся! – хором сообщили дети.

– Муся? Очень приятно, Муся... Стоп, стоп. Муся? Так вы же говорили, что...

– Говорила, – вздохнула Наташа. – И вот теперь сама ничего не понимаю. Но это совершенно, несомненно, абсолютно точно наша Муся. Я за неё готова заплатить сколько надо, только не рассказывайте начальнику поезда, ладно?

– Да я что, совсем без понятия? – фыркнула Марина. – У меня сейчас и так мозги кипят, так что Мусей больше, Мусей меньше, ничего стра...

Она осеклась и медленно, очень медленно, придерживаясь рукой за дверь, села на диван.

Из-за спины профессора Немчинова вышел очень мрачный кот Тимофей. Выглядел он так, как будто его долго жевали, рыжая шерсть торчала во все стороны клочьями.

– Мя, – недовольно и хрипло сказал Тимофей, пытаясь втянуть крылья.

Получалось у него не очень.