Рыжий и полосатый

Михаил Кривич, Ольгерд Ольгин

Рыжий и полосатый

Пятак упал, звеня и подпрыгивая. Юрий Васильевич помянул некстати черта, встал на четвереньки и принялся шарить по полу возле кресла. "Всякое выпущенное из рук тело,-- подумал он,-- норовит закатиться под тахту".

Звеня и подпрыгивая... Из каких глубин памяти выплыл школьный пример на деепричастный оборот? Об этом и размышлял Юрий Васильевич, пытаясь пронзить взором пыльный мрак. Придется лечь на живот и прощупать пространство вслепую. Надо же такому произойти! Еще минуту назад он наслаждался воскресным покоем и продумывал тонкую меновую комбинацию, блистательную пирамиду, в основании которой лежал этот злосчастный пятак, а на сияющей вершине мерцал белым светом редчайший пятиалтынный, которого так не хватало в коллекции Юрия Васильевича.

Да, наш герой был нумизматом. Далекие от этого почтенного занятия люди полагают, будто все нумизматы заняты поисками грошей времен Галицкого княжества или дидрахм из собственного кошеля Фемистокла. Есть и такие собиратели, не станем спорить. Но для Юрия Васильевича Каченовского гораздо увлекательнее было отыскивать в океане медной мелочи запрошлого года пятак, на реверсе которого, а в просторечии -- на решке, чуть-чуть разошлись отштампованные буквы. А если судьба широко тебе улыбнулась и ты стал обладателем сразу двух таких редкостей, то как не выменять одну из них на пятнадцатикопеечную монету конца сороковых, в гербе которой колоски слегка сбились на сторону?

Однако прямые обмены, надо вам сказать, большая редкость. Невелик шанс, что владельцу сбитых колосков надобен именно пятак с раскосыми буквами. Но что-то ему, в конце концов, нужно, а это что-то есть у того, кому нужно еще что-то... Разумеется, для обдумывания комбинации совсем не надо было Юрию Васильевичу вертеть между большим в указательным пальцами редкостный пятак. Однако приятно! Вот в гроссмейстер -- он может сыграть партию вслепую от начала до конца, однако сколько ж удовольствия в том, чтобы передвигать по доске фигуры!

За удовольствия, впрочем, надо расплачиваться. Человек давным-давно перешел на прямохождение, и поза, которую мы принимаем, заглядывая под тахту, уже не доставляет нам радости. Неловко, даже если никто не наблюдает со стороны. Юрий Васильевич шарил наугад под тахтой, чувствуя, что краснеет от досады; и тут за его спиною раздался вкрадчивый голос, несколько высоковатый для мужчины:

-- Юрий Васильевич Каченовский? Простите великодушно за вторжение...

Каченовский от неожиданности стукнулся о деревянный край тахты, сел, почесывая ушибленное место.

У ног Юрия Васильевича сидел кот. Небольшой, рыжий, с округлой мордой и легкими пушистыми бакенбардами, он глядел прямо на Каченовского зелеными, очень смышлеными глазами. Он был так умен с виду, что с ним хотелось поздороваться.

Юрий Васильевич здороваться с котом не стал. Он поднялся с пола, глянул на пришельца сверху вниз и отряхнул пыль с домашних брюк. Кроме кота, в комнате никого не было.

"Померещилось, должно быть,-- решил Юрий Васильевич.-- Кровь к голове и все такое". Он вознамерился сказать несвойственное ему, но вполне приличествующее случаю слово "брысь!", но в это мгновенье Рыжий открыл маленькую розовую пасть, смачно облизнулся и быстро заговорил не по-русски.

"Азиатский язык,-- отметил про себя Юрий Васильевич.-- Ватакуси ва, аната о... Японский, что ли?" Кот и впрямь хитро прищурил глаза, всем видом изображая из себя японца, от чего Каченовскому сделалось неловко, и он, осознавая бредовость происходящего, замахал рукой неуверенно -- мол, не понимаю... вака-ранай...

Рыжий выждал паузу, понимающе кивнул головой, округлил глаза и заговорил по-немецки. И немецкого Юрий Васильевич не знал, но знал, что не знает, и потому узнал сразу, а кот, увидев в его глазах это осознание незнания, понял, что опять ошибся, смущенно заморгал и предложил неуверенно:

-- Суахили? Эсперанто? Инглиш?

-- Инглиш,-- ответил Юрий Васильевич помимо своей воли. Ему по-прежнему хотелось сказать "брысь".

-- 0'кей,-- откликнулся кот.-- Ай'м сорри, ай симд ту микс лэнгвиджиз... Консернинг зе ситуэйшн.ай хэв ту эдмит...

-- Плиз,-- взмолился Юрий Васильевич, окончательно теряя нить беседы -С кем? С котом! -- Плиз, слишком быстро, ай спик, бат вери литтл, нельзя ли помедленнее...-- и замолчал, осознав ужасающий факт, что вступил в беседу по-английски не с англичанином или австралийцем, а с рыжим котом, который к тому же говорил на иностранном языке гораздо бодрее Юрия Васильевича.

-- Вот именно что помедленнее! -- раздался от балконной двери другой голос, погрубее и пониже.-- И по-русски, по-русски. Устраиваешь тут фокусы, нет, чтобы по-простому, по-нашенски себя назвать, у человека имя выспросить...

Юрий Васильевич обернулся к балкону, пытаясь стряхнуть с себя наваждение, но не увидел никого на уровне своих глаз. Тогда, предчувствуя уже нехорошее, он опустил глаза и обнаружил на балконном порожке еще одного кота. Тот стоял, прижавшись к двери, в позе вежливого ожидания, будто не решался ступить в комнату без приглашения. Был он крупнее Рыжего, с тощей и узкой мордой, серый в полоску и вообще вида крайне простецкого, под стать своей речи.

"Бред какой-то,-- подумал Юрий Васильевич, окончательно теряясь.-- Надо почаще бывать на свежем воздухе. Вот опять бегать начну, все и пройдет".

Коты выжидательно молчали, глядя на него немигающими зрачками. "Померещилось,-- обрадовался Каченовский.-- Гнать их надо. Вот возьму веник и выгоню".

-- Брысь, подлые! -- заорал он и замахнулся домашней туфлей, наспех сорванной с ноги.-- Брысь, кому говорят!

Рыжий и Полосатый устремились к балконной двери. Разве что, показалось Юрию Васильевичу, бежали они без особой спешки и не прыжками, что свойственно котам, на которых замахиваются туфлей, а неторопливой рысью. Кроме того, Полосатый вроде бы пожал на ходу плечами, но поручиться в том Юрий Васильевич не мог. Он стряхнул с себя наваждение, для чего энергично потряс головой и сделал глубокий вдох, а затем приступил и прерванному занятию: полез под тахту.

-- А я говорю тебе -- мало ли что прогнал! Человек, вишь, в затруднении.

-- Нет, нет и еще раз нет. Он вел себя не по-джентльменски.

-- Вот те нате! Брось дуться.

Юрий Васильевич разогнулся и застонал. Кошмар продолжался: на балконе Полосатый уговаривал Рыжего вернуться в квартиру и помочь в чем-то хозяину, а Рыжий наотрез отказывался. Каченовский обреченно уставился в дверной проем, откуда не замедлили показаться две усатые морды -- вытянутая и пошире. Рыжий широкомордый боком приблизился к Юрию Васильевичу и, не глядя на него, спросил:

-- Что вы там обронили? Я поищу, извольте.

-- Знай наших! -- радостно завопил Полосатый, тоже заходя в квартиру.

Каченовский не успел глазом моргнуть, как Рыжий исчез под тахтой. Секунду спустя он появился, весь серый от пыли. Перед собой он толкал лапой, словно хоккейную шайбу, медный кружок. Изысканное воспитание не помешало Рыжему погнать пятак по комнате, задирая хвост и издавая торжествующие вопли.

-- Кончай баловать,-- строго сказал Полосатый.-- Отдай человеку вещь. Ишь разыгрался.

Рыжий подогнал пятак к Юрию Васильевичу, все еще сидевшему на полу, и сказал без особой приязни:

-- Извольте получить.-- И подумав, добавил:--Пожалуйста.

-- Спасибо,-- машинально ответил Каченовский, взял пятак и поднялся с пола. Благодарность повисла в воздухе; тогда, понимая странность своего предложения, Юрий Васильевич через силу сказал:-- Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Коты уселись рядышком на ковре. -- Мы рискуем показаться назойливыми,-вкрадчиво начал Рыжий,-- однако обстоятельства таковы, что... Словом, нет ли у вас немного молочного концентрата?

-- Простите, чего?

-- Сливок, вот чего,-- пояснил Полосатый.-- Сметана тоже сойдет.

-- Да, да,-- поддержал Рыжий.-- Сквашивание молочнокислыми бактериями создает благоприятные условия для деятельности пищеварительных ферментов...

Юрий Васильевич молча вышел на кухню. Он нарочно долго шарил в холодильнике, будто разыскивал сметану, которая стояла у него под носом, потому что боялся нечаянным звуком прервать монолог Полосатого.

-- Я буду вынужден,-- говорил Полосатый -- доложить о твоем поведении. В конце концов, я глава экспедиции. Как можно сбивать с толку человека? А вдруг он не знает биохимию? Ведешь себя как сноб! Не понимаешь, что такое сноб? А еще прошел усиленный пятидневный курс языковой подготовки! Сноб, к твоему сведению, это человек, который мнит себя лучше и умнее других, не имея к тому никаких оснований. Но, даже будь у тебя основания, ты не должен забывать, что сейчас ты тот, кто ты есть на самом деле. Юрий Васильевич уронил банку со сметаной. Обычные коты, наверное, слизали бы сметану с пола, но котам, которые рассуждают о снобизме, Каченовский не посмел этого предложить. Он собрал осколки, затер сметану тряпкой и миролюбиво сказал котам, что сбегает в магазин за чем-нибудь молочным. Рыжий вежливо улыбнулся, а Полосатый ответил:

-- Сразу видать хорошего человека.

Натягивая пиджак, Юрий Васильевич косился на котов, все так же сидящих на ковре, и, наконец, предложил им перебраться в кресла и вообще чувствовать себя как дома. Коты возражать не стали и улеглись рядышком, но от сигарет, предложенных Каченовский, отказались наотрез, сославшись на вред табака для здоровья.

-- Я мигом,-- сказал хозяин и захлопнул за собой дверь. Когда он вернулся, коты дремали в кресле.

-- Однако вы быстро,-- заметил Рыжий, широко зевая.

-- Магазин совсем рядом,-- ответил Юрий Васильевич, будто оправдываясь.-- И сметана есть, сказали -- свежая. Да, вот я еще рыбки купил, не знаю, впрочем, по вкусу ли будет.

Он говорил так, словно совсем освоился с гостями. На самом деле нелепость положения по-прежнему мучила его, но хлопоты по хозяйству отвлекали от несуразных мыслей.

-- Стерлядки взяли? -- поинтересовался Полосатый. -- Или, может, сига? Тоже, как я понимаю, порядочная рыба.

-- Не знаю,-- ответил Юрий Васильевич.-- Не помню. Я хека купил.

-- Кого, простите? -- переспросил Рыжий.--По буквам, если можно.

-- Хе-ка. Ха-е-ка.

-- В моем словаре такого слова не было. А в твоем?

-- Тоже не было. Чуяло мое сердце, что с этими ускоренными курсами не все ладно. Вот и рыбку забыли. А на вид ничего себе. Дорогая небось? -- И Полосатый оценивающе посмотрел на пакет с хеком.

Юрий Васильевич хотел прихвастнуть, но спохватился и сказал правду.

-- Мы не гордые,-- успокоил его Полосатый.--Суньте их только в кипяток, чтоб оттаяли, а варить не надо.

-- В процессе варки,-- пояснил Рыжий,-- разрушается часть водорастворимых витаминов...

-- Сноб...-- зашипел Полосатый, и Рыжий смолк.

-- Да что вы, право,-- ответил Юрий Васильевич,-- знаю я, что такое витамины, за кого вы меня принимаете? -- И, не дожидаясь ответа, быстро вышел на кухню.

В комнату он вернулся с большим расписным подносом, уставленным тарелками и блюдцами. Поначалу он хотел положить хека в какие-нибудь плошки, но в холостяцком хозяйстве плошек не оказалось, а попытки пристроить рыбок на перевернутые кастрюльные крышки ни к чему не привели: крышки все время качались, и хек сползал с них на расписные цветы. В конце концов Юрий Васильевич переложил рыбу на тарелки, из которых ел сам, сметану разлил по блюдцам и вдобавок поставил на поднос еду для себя -- чашку кофе и два бутерброда с сыром.

Оставался главный вопрос: где сервировать котам стол. Поколебавшись, Юрий Васильевич сделал самое простое -- поставил тарелки и блюдца на пол перед креслом. Коты мигом спрыгнули и принялись за еду. Ели они столь обыкновенно, что Каченовскому опять почудилось, будто наваждению пришел конец. "Коты как коты,-- думал он, отхлебывая кофе.-- Вон как на хека навалились. А у этого вся морда в сметане".

Размышления его были прерваны высоким и приятным голосом Рыжего:

-- Весьма признательны вам за угощение, Юрий Васильевич. Я впервые пробую эту разновидность хордовых... Рыбу то есть,-- испуганно поправился он, бросая взгляд на Полосатого.-- Так вот, обязан отметить ее вкусовые достоинства и своеобразный аромат, о чем я непременно оповещу своих соотечественников.

-- Духовитая рыбка,-- вставил Полосатый.-- Теперь бы... вы уж не обессудьте, хорошо бы кофейку хлебнуть. Бодрит с дороги.

-- И впрямь,-- добавил Рыжий,-- благодаря наличию алкалоидов...

Полосатый стиснул зубы и сдержался.

Юрий Васильевич вышел на кухню за кофейными чашками, а когда вернулся, оба гостя сидели за журнальным столиком в креслах.

-- Позвольте уж и нам к столу, - загудел Полосатый. -- На полу есть-пить несподручно.

-- Я думал, так вам привычнее...

-- Отнюдь нет,-- запротестовал Рыжий.-- Вы находитесь в плену антропоцентрических представлений...

-- Я знаю, что такое "антропоцентрический",-- на всякий случай сказал Каченовский, чтобы избежать очередных пререканий.-- Это когда человек считает себя самым главным.

-- Вот-вот,-- поддержал его Полосатый.-- Пуп земли. Такое бывает не только у человека. У нас тоже случается.

-- Как вы, вероятно, догадываетесь,-- ввернул Рыжий,-- мы не вполне заурядные коты, более того...

-- Помолчи минуту! -- осадил его Полосатый.-- Что ты лезешь в пекло поперек батьки! Я бы, Юрий Васильевич, сказал вам как на духу, что мы и не коты вовсе. А кто же? -- спросите вы. А мы, то есть я и мой приятель, прибыли к вам, значит...

Не успел Полосатый договорить, как Рыжий выпалил серию цифр, перемежая их латинскими и греческими буквами.

-- Как раз оттуда,-- подтвердил Полосатый.-- Это наш точный адрес, так сказать, с почтовым индексом. Ежели у вас найдется звездный атлас, я вам покажу, где это -- метагалактика, галактика, звездная система и тэ дэ.

Атласа у Юрия Васильевича не нашлось.

-- И не надо,-- успокоил его Рыжий.-- Это, знаете, за пределами радиовидимости. Очень далеко, и для вас, смею полагать, лет двести еще недоступно.

-- Но планетка у нас что надо,-- доверительно сообщил Полосатый.-Воздух -- не надышишься: пропан-бутановая смесь с ацетиленом. Вдохнешь этак полной грудью...

-- Жаль, что не можем вас пригласить, Юрий Васильевич,-- сокрушался Рыжий.-- Рады бы, но, увы, не имеем полномочий. Так сказать, не входит в наше полетное задание. Извините великодушно.

Юрий Васильевич слушал всю эту белиберду, и скованность его постепенно исчезала. Он уже примирился с котами, пьющими кофе за непринужденной беседой, и склонен был приписать все происходящее гипнозу пли галлюцинации, временному помешательству рассудка. А с продуктом воображения незачем особо любезничать. Однако к грубости Юрий Васильевич не был приучен, и поэтому перешел на насмешливый тон, впрочем тоже ему не свойственный.

-- Выходит,-- сказал он,-- что вы пожаловали ко мне прямо с пропан-бутановой планетки. Не захватили ли вы с собой образцы атмосферы, а то у меня в зажигалке газ кончается? Как добирались? В дороге не скучали?

-- Так мы вдвоем, вдвоем не скучно,-- ответил, словно не замечая насмешки. Полосатый.-- За разговорчиком время и скоротали.

-- За разговорчиком да за чайком,-- подлаживаясь, подхватил Каченовский.-- Вы, конечно, ехали поездом?

-- Поездом? -- спросил Полосатый, обращаясь к Рыжему.

-- Пожалуй, поездом. Именно. Очень напоминает.

-- В сидячем вагоне? Или плацкарту брали?

-- Да как же без плацкарты? -- изумился Полосатый. -- Без плацкарты разве к вам доедешь? Предъяви гражданину плацкарту.

Рыжий спрыгнул с кресла, прошел к балконной двери и сделал неуловимое движение мохнатой лапой. Вслед за тем в комнату вплыли и зависли в углу над телевизором два серебристых прямоугольника размером с раскрытую школьную тетрадь; они подрагивали, будто от легкого ветерка, хотя тюлевая занавеска рядом с ними даже не шевелилась. Полосатый, не слезая с кресла, сосредоточенно смотрел на прямоугольники, потом он как-то весь напрягся, подобрался, его правый ус описал плавную дугу, и серебристые листы, слегка накренившись вправо, спланировали к столу. Они бесшумно приземлились на расписной поднос, улеглись рядышком, вздрогнули и затихли.

Юрий Васильевич протянул к ним руку и, еще не прикоснувшись, ощутил упругую силу, исходящую от неведомого серебристого материала, пронизанного в глубине пульсирующими жилками.

-- Хороши плацкартушки? -- ласково спросил Полосатый. Он шевельнул левым усом, отчего оба листа оторвались от стола и, сделав левый вираж, ушли под потолок. Рыжий повторил неуловимое движение лапой, и пластинки будто растворились в штукатурке.

-- Так сказать, проездные документы,-- сказал Рыжий, прыгнул на кресло и впал в задумчивость.

Только теперь Юрий Васильевич осознал всю значимость момента.

-- Вы,-- произнес Юрий Васильевич, и голос его дрожал,-- вы хотите сказать, что являетесь представителями внеземной цивилизации и намерены через меня установить первый контакт с людьми?

Рыжий взглянул на него с укором.

-- Помилуйте,-- протянул он.-- С чего вы взяли? В нашу компетенцию такое не входит.-- Не имеем полномочий.

-- Как старший...-- сказав это, Полосатый выразительно посмотрел на Рыжего.-- То есть как старшой,-- поправился он, глядя в глаза Юрию Васильевичу,-- я вам чистосердечно говорю, что ничего подобного у нас и в мыслях не было. Делишки тут у нас всякие. Туда-сюда сбегать, кое-чего достать и все такое.

-- Но почему вы обратились именно ко мне? -- взмолился Каченовский.

-- А потому, что вы на первом этаже, и балкон у вас есть, и дверь нараспашку. То, что надо.

-- А также по той причине,-- вставил Рыжий,-- что наши коллеги рекомендовали вас наилучшим образом с точки зрения выполнения нашей ответственной миссии.

-- И жены у вас нет,-- добавил Полосатый.-- С этими женщинами каши не сваришь.

Юрий Васильевич переводил взгляд с одного кота на другого и не мог придумать ничего путного, о чем следовало бы спросить странных пришельцев.

Когда читаешь очередную книжку о контактах о иными цивилизациями, просто поражаешься нерасторопности героев. Кажется, на их месте ты сразу сформулировал бы необходимые вопросы в сжато, но емко рассказал бы, о жителях Земли и их обычаях. Что за наивное представление! С инопланетянами гораздо труднее, чем может показаться, потому что не мы к ним, а они в нам в гости, и элементарная вежливость диктует нам, землянам, скромное поведение. Разве можно задавать гостю слишком много вопросов?

Вот так примерно размышлял Каченовский и все отыскивал в голове какую-нибудь подходящую фразу, которая позволила бы продолжить разговор. Но фразы все не находилось, а коты, наевшись, начинали уже мирно задремывать в креслах. Полосатый положил морду на вытянутые лапы и откровенно замурлыкал, а Рыжий свернулся калачиком и предпринимал титанические усилия, чтобы окончательно не впасть в сон; время от времени он вскидывал свою широкую морду и тряс ею, стараясь сбросить с себя оцепенение.

Дремотное состояние, как зевота, легко передается от человека к человеку. Наверное, от кота к человеку тоже, хотя и в меньшей степени; но, согласитесь, это были коты не вполне коты, хотя и не совсем чтобы люди, несмотря на правильную человеческую речь, не всегда, впрочем... Нет, тут недолго и запутаться, поэтому поставим лучше точку и вернемся к задремывающему Юрию Васильевичу.

А Юрий Васильевич действительно засыпал вслед за котами. Уже темнело, и день был нелегким. Пополнение коллекции требует усилий, а потом еще это странное приключение... Каченовский почувствовал внезапную тяжелую усталость. Он поднялся со стула, сдернул покрывало с тахты, разделся в лег. Перед тем как потушить свет, он взглянул на Рыжего в Полосатого и, боясь потревожить их сон, сказал шепотом:

-- Спокойной ночи!

-- Приятных сновидений,-- шепотом откликнулся Рыжий. А Полосатый буркнул, не раскрывая глаз;

--Угу. Юрий Васильевич уснул мгновенно.

Когда он проснулся, котов в квартире не было. Об их вчерашнем визите напоминала только немытая посуда в кухонной раковине. Как они перенесли ее туда, осталось для Юрия Васильевича загадкой. На ее разгадывание времени уже не оставалось, потому что часы показывали четверть девятого и нужно было спешить на работу.

В привычной суете проектного института, в котором Каченовский возглавлял важный, но не самый важный отдел, говорящие коты с их таинственными плацкартами отступили сначала на второй, а потом и на третий план и к концу рабочего дня почти забылись. Юрий Васильевич изучал чертежи, согласовывал документы, ходил с докладом к начальству, давал указания своим немногочисленным подчиненным -- словом, делал то, что всегда. У него нашлась даже минута, чтобы вынуть из особого отделения портмоне заветный пятак, разглядеть его у окна со всех сторон и еще раз прикинуть в голове многоходовую меновую комбинацию.

Возвращаясь домой, Юрий Васильевич сошел с автобуса на одну остановку раньше, чтобы зайти в большой гастроном на углу и купить чего-нибудь на ужин. Так он делал едва ли не каждый вечер; прогулка от магазина до дома нисколько не обременяла его, тем более что покупал он немного: хлеб, молоко, разную мелочь к чаю. На сей раз, едва войдя в магазин, Юрий Васильевич вспомнил свой вчерашний поход за хеком, стал соображать, много ли хека осталось и не надо ли купить еще, и вечерняя беседа с котами, о которой он никому не посмел рассказать, вновь стала его тревожить.

Юрий Васильевич давно уже замечал, что с нервами у него не все в порядке. Так, разглядывая свою коллекцию, он время от времени разговаривал сам с собой, а ночью ему снились иногда странные сны, в которых его отдел превращался в пиратскую шайку, плывущую в южные моря на поиски цехинов и дукатов, необходимых для пополнения коллекции воинственного капитана.

Раньше все это не особенно тревожило Каченовского, но теперь он решил посоветоваться о странных видениях минувшего вечера с врачом. Все же, прежде чем покинуть магазин, Юрий Васильевич купил вдвое больше обычного молочных продуктов, а также небольшой кусок филе какой-то рыбы с экзотическим названием -- должно быть, из тех самых южных морей. С этим необременительным грузом в пластиковой сумке Каченовский направился в районную поликлинику, где служил невропатологом его старинный приятель и одноклассник.

Зима давно кончилась, а вместе с нею кончилась эпидемия гриппа, однако весна как-то запаздывала, и все ждали прихода еще какого-то, совсем нового и еще более злобного, вируса. В регистратуре была толчея, в коридорах сидели и стояли граждане с носовыми платками в руках, а одноклассник встретил Юрия Васильевича в марлевой повязке, потому что невропатологов тоже бросили на грипп.

Одноклассник поначалу обрадовался Юрию Васильевичу, попросил сестру извиниться перед пациентами и стянул повязку с лица. Но после приветствий, когда Каченовский стал жаловаться на странные симптомы, приятель заметно поскучнел. Юрий Васильевич заметил это и стал прощаться, испытывая острую неловкость от того, что оторвал от важного дела занятого человека, а приятель просил его не торопиться, но в то же время как-то незаметно подталкивал к двери. Каченовский так и не успел сказать ему толком о беседе с котами.

-- Не пей лишнего,-- сказал ему приятель у самых дверей.-- Зарядка по утрам -- обязательно, минимум два часа в день на свежем воздухе, и все будет в порядке. Хочешь, я таблетки выпишу?

От таблеток Юрий Васильевич отказался и вышел в коридор.

-- Так гуляй побольше! -- крикнул вдогонку приятель.-- А лучше всего возьми отпуск и махни на юг. Следующий!

Когда Юрий Васильевич вернулся домой, Рыжий и Полосатый были в квартире. Они сидели за его письменным столом и внимательно изучали какие-то бумаги. Там, где вчера был сервирован скромный ужин, стоял расписной поднос, но без чашек и тарелок. На нем аккуратно были выложены какие-то темно-серые овальные предметы с мягкой замшевой поверхностью. Юрий Васильевич не сразу понял, что это, а как только понял, то выпустил из рук сумку с продуктами.

На любимом жостовском подносе, разрисованном красными и голубыми цветами, аккуратными рядками, как конфеты в коробке, лежали обычные серые мыши.

Из груди Юрия Васильевича вырвался крик. Он с детства не боялся мышеи. Он и сейчас их не боялся. Это был крик возмущения.

Оба кота подошли к нему.

-- Кажется, мы злоупотребляем вашим гостеприимством,-- начал Рыжий.

-- Прощения просим,-- подхватил Полосатый.-- Вы не волнуйтесь, наши клиенты все живые, мы их только слегка приструнили, чтоб они в панику не вдарились.

-- Они иммобилизованные,-- пояснил Рыжий.

-- Ага, не двигаются,-- подтвердил Полосатый.-- Если они бегать будут, то как же мы их в подпространство зафутболим?

-- Тонко подмечено!--восхитился Рыжий.--В условиях дискретного массопереноса...

Контакты с собратьями по разуму -- дело непростое, особенно с непривычки. Но нахальство надо пресекать, от кого бы оно ни исходило. Поэтому Юрий Васильевич позволил себе перебить собеседника.

-- Мне нет дела до массопереноса,-- зашипел он, невольно впадая в кошачью тональность.-- Мне нет дела до ваших занятий. Но я не допущу, чтобы из моей квартиры устраивали живой уголок!

-- Прекрасное выражение! -- вскричал Рыжий. -- Надо запомнить; живой уголок. Не угол, а именно утолок. Как это тонко!

-- Что-то я не пойму,-- засомневался Полосатый,-- о чем вы тут шумите. Если бы мы этих мышей в угол таскали, тогда одно дело, а мы их туточки, посередке...

-- Не морочьте мне голову! -- взвизгнул Каченовский.-- Чтоб мигом этой дряни здесь не было!

-- И не будет,-- успокоил его Рыжий,-- сейчас мы этих млекопитающих из отряда грызунов отправим далеко-далеко со всей доступной нам скоростью. Командир, транспорт уже готов,-- обратился он к Полосатому.

-- Плацкарты, что ли? -- переспросил тот.-- Ну а повезло нам с хозяином. Какое слово ни скажет -- прямо в точку. Вот они, плацкарты, держи.

И вновь, как давеча, он крутанул усом, и серебристые пластинки, возникнув неведомо откуда, плавно опустились на стол рядом с подносом. Взобравшись на кресло, пришельцы принялись в четыре лапы перекладывать мышей.

-- По пять, по пять клади,-- поучал Полосатый Рыжего.-- Что ты их напихиваешь, как сельдей в бочку? Чтобы головки у всех в одну сторону. А хвост подгибай, чего ему болтаться? Вот теперь порядок.

Потом он опять шевельнул усом, плацкарты со спящими пассажирами приподнялись над столом, повисели секунду, двинулись к потолку и исчезли в нем, точно растворились. И почему-то сразу после этого Юрий Васильевич обрел спокойствие и повеселел.

-- А я подумал, что вы ими... того... закусывать будете,-- признался он с виноватой улыбкой.

-- Нам и думать об этом противно,-- заверил Рыжий.-- Неужто кто-то может есть эти прелестные создания?

-- Будет прикидываться! -- прикрикнул на него Полосатый.-- Лучше поднос вымой.

-- Я сам,-- сказал Юрий Васильевич, не представляя себе, как кот при его росте ухитрится вымыть в раковине поднос. Рыжий между тем сделал пасс лапой, и к нему под ноги спустилась очередная пластинка с какой-то ампулой. Кот сжал ее в мягкой подушечке передней лапы, и из ампулы вырвалось белое плотное облачко. Оно окутало поднос, и в воздухе запахло мокрым сосновым лесом.

-- Дезинфицирует и стерилизует,-- несколько напыщенно объяснил Рыжий.

-- Чисто, хоть языком вылизывай,-- добавил Полосатый.

Юрий Васильевич взял поднос и отправился с ним на кухню, а коты вновь уселись за его письменный сюл. Потом они втроем поужинали и попили кофе, разговаривая о всяких пустяках; и котам, и Юрию Васильевичу не хотелось проявлять назойливость. Однако паузы становились все более длинными и неловкими, и когда Юрий Васильевич набрался храбрости спросить о цели столь необычного и далекого визита. Рыжий сходил к письменному столу, сдвинул в сторону бумаги и достал из-под них потертый штурманский планшет. Из него он извлек пачку чрезвычайно тонких и гибких листов, очень белых, испещренных непонятными знаками, и протянул их Юрию Васильевичу. Тот взял листы, не совсем понимая, как сможет понять написанное, но знаки под его взглядом как-то незаметно, плавно деформировались и превратились в обычные русские буквы. "Полетное задание" -- было написано сверху на первом листе.

Юрий Васильевич углубился в чтение.

Пока Юрий Васильевич читал, коты, деликатно понизив голос, о чем-то переговаривались -- кажется, по-русски, но поручиться за это Юрий Васильевич не мог. Он пытался разобраться, в чем же, собственно, состоит полетное задание, вчитывался, терял нить, возвращался к началу, но так толком и не уяснил себе суть предмета, хотя задание написано было с очевидностью хорошим русским языком.

-- Простите,-- спросил Каченовский, прерывая беседу котов,-- а если бы я оказался японцем?

-- У нас есть дубликат и на японском,-- учтиво произнес Рыжий.

-- Куда хватили, Юрий Васильевич! -- Полосатый от изумления всплеснул передними лапами. -- Вы -- и вдруг японец!

Юрий Васильевич досадливо махнул рукой и вернулся к чтению. Его инженерное образование не позволяло ему признаться честно, что вся эта мешанина технических, астрономических и биологических терминов ему совершенно непонятна; но привычка к строгим проектным документам, не терпящим лишних слов и уводящей в сторону лирики, подсказывала ему, что полетное задание составлено, утверждено и согласовано по всей форме. Единственное, что он уяснил определенно, так это цель прилета на Землю. Она сформулирована была в последней строке почти понятной фразой: "Отлов и доставка на планету (набор букв и цифр) с планеты Земля в целости и сохранности, с соблюдением техники безопасности, карантинных мер и правил межгалактических перевозок, группы млекопитающих из отряда грызунов, называемых на Земле Mus musculus, или мышь домовая на языке документа".

-- Однако...-- пробормотал Юрий Васильевич.-- В такую даль -- и за мышами. Ближе не нашлось?

-- Ни единой! -- словно радуясь чему-то, подтвердил Рыжий. -- Ни одного мало-мальски приличного экземпляра!

-- Чего другого хватает,-- поддакнул Полосатый,-- всякого у нас вдоволь, а этих серых -- хоть плачь!

-- Увы, увы,-- согласился Рыжий,-- эволюционно вид не сформировался.

-- Так я ж и говорю -- хоть плачь!

Эти реплики гостей несколько отвлекли внимание Юрия Васильевича от главного вопроса, который давно уже вертелся у него на языке, и поэтому он начал излагать свою мысль довольно коряво.

-- Если вы,-- сказал он, подбирая слова,-- если вы из такой дали... и так быстро... цивилизация у вас, следовательно, ушла далеко, то есть продвинулась... и могущество... то есть сила, интеллект и все прочее..,

Коты слушали и не перебивали.

-- ...И все прочее достигло таких высот, то, словом, зачем вам мыши?

-- Если можно, я отвечу,-- сказал Рыжий, обращаясь к Полосатому.

-- Валяй,-- разрешил Полосатый.-- Только, чур, по-простому, без загибов.

И Рыжий вполне доступными словами, ни разу ничего не загнув, поведал Юрию Васильевичу историю, которую, не будь Каченовский ревностным читателем фантастических рассказов, он принял бы за совершенную бессмыслицу. Нет, что ни говорите, только литература может подготовить каждого из нас к внезапному (хотя и давно ожидаемому) контакту с иной цивилизацией, и уж за это одно надо бы печатать побольше фантастики в разных журналах и сборниках. Вы тоже так думаете? Вот спасибо.

Рыжий доходчиво объяснил Юрию Васильевичу, что на его планете из-за особенностей ее орбиты, энерго-потоков и состава атмосферы все биологические циклы весьма и весьма замедленны. То, что на Земле длится час, там тянется -- по земным меркам -- целый год. Конечно, с легкой улыбкой отметил Рыжий, чем-чем, а биологическими циклами его соотечественники давно уже умеют управлять, но считают это абсолютно недопустимым. Более того -противоестественным. У них на планете есть закон, что каждый, независимо от его положения в обществе, возраста и заслуг, будучи уличенным в прямом воздействии на природу с необратимыми последствиями, подлежит насильственной транспортировке в самый дальний рукав Галактики на очень длительный срок.

-- Природа-- она ж природа,-- пояснил Полосатый. -- Чего в нее встревать?

-- Тонко подмечено,-- вежливо сказал Рыжий п вернулся к рассказу, из которого следовало, что по меньшей мере пять поколений прожили на планете благополучно, ни разу не применяя закона о воздействии на природу. Однако население постепенно растет, и это создает свои проблемы, вдаваться в которые было бы для Юрия Васильевича утомительно...

-- Вы хотите сказать, что я все равно не пойму,-- уточнил Каченовский.

-- Не совсем так,-- ответил Рыжий.-- Просто мы не уполномочены...

-- Я враз объясню,-- прервал его Полосатый.-- Народу у нас все больше, и что дальше из этого выйдет. науке не известно. Надо прикинуть, повертеть так и сяк...

-- Требуется имитационная модель,-- ввернул Рыжий.

-- Ну, а я что говорю?-- удивился Полосатый.-- То-то и оно что требуется, а наша всякая живность; зверье разное, так медленно, понимаешь, растет, что пока от него дождешься потомства, то устанешь ждать. Опыта у нас поставить не на ком, понимаешь. Вот мы, значит, и приехали к вам.

-- Неужто ближе ничего не нашлось?-- подивился Юрий Васильевич.-- Я думал, что Вселенная...

-- Вселенная не так богата жизнью, как вам кажется,-- наставительно заметил Рыжий.-- Мы изучили все ближние окрестности, но не нашли ничего, что могло бы сравниться по скорости размножения с мышью домовой...

-- Плодятся они, сердечные, жуть как быстро,-- подтвердил Полосатый.-И главное, тут у вас их пруд пруди. Если мы их маленько заберем, так вам никакого урона. Вы еще нам спасибо скажете. Скажут они нам спасибо или нет?-- спросил он, поворачивая морду к Рыжему.

-- Это дискуссионный вопрос,-- ответил тот.-- Во всяком случае, я полагаю, что человеческая цивилизация не потерпит значительного ущерба, потеряв несколько десятков особей, соседствующих с нею.

-- Вам все едино, а нам польза. Мы на них будем ставить... этот, как его...

-- Биолого-экологический эксперимент с прогностической целью.

Юрий Васильевич слушал все эти объяснения с большой серьезностью. Он понимал, что коты на сей раз говорят ему чистую правду, как бы ни различалась их манера излагать свои мысли. Он переводил глаза с одного кота на другого, вглядывался в их честные мохнатые морды и чувствовал себя соучастником небывалого, первого в истории Земли межпланетного эксперимента, о котором он -- только он, и никто другой -- сможет поведать изумленному миру.

-- Но я прошу вас,-- сказал Рыжий,-- я настоятельно вас прошу, чтобы вы, Юрий Васильевич, до поры до времени держали раскрытые вам сведения в тайне, поскольку это, так сказать, между нами, антр ну, сугубо конфиденциально.

---- И я, Юрий Васильевич, вас прошу: ни гугу. А то начнется заварушка, прибегут глазеть на вас, а у нас работы невпроворот.

-- Информированность общественности,-- пояснил Рыжий,-- в данном случае кажется нам совершенно излишней, поскольку она способна повлиять на естественный ход событий, а такое вмешательство может нарушить стабильность...

-- Прошу покорно: молчок-стручок,-- завершил Полосатый.

И Юрий Васильевич, прижимая руку к сердцу, дал торжественное обещание не говорить ни слова, впредь до особого уведомления, о неслыханном и невиданном космическом эксперименте на планете Земля. И все, казалось бы, прояснилось, хотя, если вдуматься, крайне непонятным образом, то есть получилась этакая туманная ясность, когда все очевидно, но хочется задавать вопросы. Эти вопросы волновали Юрия Васильевича, но он не мог выразить их отчетливо, и только один, самый главный, вертелся у него на языке. Что ни говорите, человек остается человеком, и ему естественнее разговаривать с людьми, нежели с тюленями или слонами, даже если эти животные -- его собратья по разуму.

Наконец Каченовский набрался храбрости.

-- А на вашей планете,-- спросил он и облизнул губы,-- все такие... вот как вы... коты... ну и, понятно, кошки...

Ответ на этот вопрос он получил не скоро. Рыжий и Полосатый первым делом повалились на пол, задыхаясь от смеха. Тонкое пронзительное хихиканье Рыжего прерывалось раскатистыми басовыми всхлипами Полосатого. Потом они стали валяться по ковру, носиться по комнате и вытворять несусветное. Наконец Рыжий запрыгнул на телевизор и растянулся на нем, вздрагивая от смеха, а Полосатый быстро, но аккуратно, не оставляя царапин, взобрался на платяной шкаф и оттуда смотрел сияющими глазами на Каченовского.

-- Могу себе представить,-- говорил Рыжий, закатываясь смехом.-- Могу вообразить в облике кота этого... нашего...-- и он перевернулся на спину, задрав все четыре лапы.

-- А ее представь! -- в тон ему ответил Полосатый.-- Кошка... с котятками...-- Полосатый затрясся от хохота и, повторяя "с котятками... она с котятками...", свалился со шкафа.

Юрий Васильевич обиделся, и Полосатый заметил это. Он сразу перестал смеяться, уселся в кресло и, глядя прямо на Юрия Васильевича, сказал:

-- Простите великодушно. Вы уж на нас не обижайтесь.

-- Именно,-- добавил Рыжий, принимая серьезный вид.-- Ваша гипотеза прозвучала для нас очень странно. Как если бы мы предположили, что все люди на Земле что-то проектируют и зовутся Юриями Васильевичами.

И Рыжий с Полосатым, по обыкновению перебивая друг друга, поведали Каченовскому историю о том, как извилистый путь эволюции привел на их планете к живым существам, не имеющим подобия во Вселенной. Они, эти существа, умеют принимать любую форму без каких-либо энергетических, этических и юридических ограничений. Хочешь, грубо говоря,-- стал верблюдом, хочешь -- пылинкой. Но есть твердое правило: каждый образ должен вписываться в обстановку, не нарушая природного равновесия.

-- На полюсе, уважаемый Юрий Васильевич,-- пояснил Рыжий,-- внутренний запрет, воспитываемый в нас с детства, не позволил бы нам стать верблюдами.

-- А в медицинском учреждении, к примеру, или в прибранной комнате,-сказал Полосатый,-- я бы лично не стал пылинкой ни за какие коврижки.

--- Так вы коты на время,-- задумчиво произнес Юрий Васильевич.-- Пока на Земле...

-- Вот именно,-- согласился Полосатый.-- Пока то да св.

-- На время выполнения полетного задания,-- сформулировал Рыжий.

-- Странно,-- сказал Юрий Васильевич.-- Проще всего было бы явиться к нам в облике людей. Тогда бы вы не вызвали ни у кого подозрений. Люди они и есть люди, не то что говорящие коты.

-- Но позвольте! -- воскликнул Рыжий.-- А полетное задание?

-- Верно,-- подхватил Полосатый,-- что ж это, мышей голыми руками ловить, что ли?

Тут настала пора Юрию Васильевичу держать назидательную речь. Дивясь технической неграмотности пришельцев, он с оттенком мягкого превосходства поведал им, что для отлова мелких животных человеческая мысль создала ряд механических приспособлений, называемых, вне зависимости от конструкции, мышеловками, образцы которых можно увидеть в ближайшей магазине "Тысяча мелочей". Если надо, Юрий Васильевич готов из своих скромных средств купить дюжину таких приспособлений, расставить их в соответствующих местах и за неделю наловить требуемое число экземпляров. Впрочем, добавил Юрий Васильевич, подобное занятие ему лично противно, но он готов потерпеть ради развития добрососедских отношений с дружественной цивилизацией.

Коты выслушали эту речь с каменными мордами.

После некоторой паузы Рыжий, обращаясь не к Юрию Васильевичу, а к Полосатому, заметил:

-- Мы не должны судить слишком строго, потому что в целом их цивилизация производит благоприятное впечатление.

-- Оно конечно,-- согласился тот.-- Только странная у них манера. Все норовят левой рукой правое ухо... Вот, к примеру, вы, Юрий Васильевич,-сказал он, поворачиваясь к Каченовскому,-- когда вы спать захотите, вы что -- в кровать ляжете или по комнате станете бродить, пока не упадете от усталости?

Юрий Васильевич, не колеблясь, выбрал первое.

-- Я прав! -- обрадовался Рыжий.-- Значительная часть процессов идет у них естественным порядком. Позвольте и мне вопрос, Юрий Васильевич. Когда вам надо вовремя сдать проект, вы работу ускоряете или время замедляете?

-- Если б я умел замедлять время...

-- Значит, и тут вы не перечите природе. Так как же вам могла прийти в голову мысль о мышеловке?

-- Это не мне,-- стал защищаться Каченовский.-- Ее уже тысячу лет как изобрели!

-- Оно-то и плохо,-- пробурчал Полосатый.-- Странные вы какие-то. Нет чтобы от мышей пользу получать, к делу их, скажем, приставить или на худой конец отправить их куда подальше, а вы на них ополчились, вон мышеловок понаделали...

-- К тому же, Юрий Васильевич,-- сказал Рыжий,-- если б мы решили добывать мышей механическими приспособлениями, то уровень травматизма был бы слишком высок. Нет, право слово, это невозможно. Признайте, наш способ рациональнее. Если они мыши, то кем же нам быть, как не котами?

-- Тут и думать нечего,-- вставил Полосатый.-- Лучше не придумаешь. Вот если бы мы кур ловили, тогда хорошо бы хорьком обернуться. А может, лисой, как по-вашему?

Юрий Васильевич молчал: он переваривал информацию.

-- А если никого ловить не надо? -- наконец спросил он.

-- И в этом случае,-- сказал Рыжий,-- надлежит поступать сообразно естественному ходу событий. А не пытаться решать проблему чуждыми ей способами.

-- Верно говорит.-- Полосатый подошел к Каченовскому, встал на задние лапы и заглянул Юрию Васильевичу в глаза; взгляд у него был серьезный, и слова на этот раз тоже были серьезные.-- Для каждого дела наилучший способ тот, который лежит в рамках этого дела. Если вопрос экономический, то и способ его решения должен быть экономическим, а если, скажем, природный, то не надо грубой силы, природа этого не любит.

-- Ой, не любит! -- заключил Рыжий, подражая обычной интонации Полосатого, и все рассмеялись.

Чувство приятности, полного понимания, спокойной благожелательности заполнило Юрия Васильевича будто он был в компании давнишних друзей, близких ему по духу и мыслям, друзей, с которыми он из-за стечения обстоятельств долго не виделся, и наконец случай свел их вместе, в можно всласть поговорить о вещах обыденных и невероятных совершенно откровенно, без оглядки на звания и должности, просто по старой дружбе. Может быть, и гости испытывали подобное чувство; Юрий Васильевич точно этого не знал, но ему казалось, что так оно и есть. Он сварил кофе, расставил чашки, жестом пригласил котов. Втроем они сидели у окна, наслаждаясь тихим вечером и крепким кофе.

-- Может быть, мы,-- неуверенно начал Рыжий, глядя на Полосатого,-продемонстрируем нашему другу... если, конечно, обстоятельства позволяют...

-- Думаю, можно,-- благодушно отозвался Полосатый.-- Валяй. Пусть разок посмотрит.

-- Не откажитесь сообщить, Юрий Васильевич,-- сказал тогда Рыжий,-каким образом включается ваш телевизионный приемник, чтобы не тратить время на чтение инструкции.

-- Сверху красная клавиша,-- ответил Каченовский, недоумевая, зачем нужно включать телевизор и нарушать очарование минуты. Кот тем временем потрусил к телевизору, лениво подпрыгнул, хлопнул лапой по выключателю и вернулся в кресло. Телевизор тихо заурчал, нагреваясь.

"О спортивных событиях дня вам расскажет Светлана Константинова",-прорезался голос из недр полированного ящика. Экран засветился, появилась славная, с застенчивой улыбкой Светлана Константинова; щеки ее казались карминными из-за плохой цветопередачи. Заглядывая в бумажку, она сообщила об очередном туре чемпионата страны по футболу, центральным событием которого была, безусловно, встреча "Арарата" с "Торпедо". На экране засветилась новая картинка с зеленым полем и крошечными фигурками игроков, а потом и крупный план -- фигурки в полосатых футболках подымали вверх руки, ликуя и приветствуя публику. "В первом тайме этого матча,-- сказала за кадром Светлана Константинова,-- отличились братья Армен и Артур Минасяны, забившие два безответных гола в ворота "Торпедо". Второй тайм вы можете посмотреть в видеозаписи сразу после окончания программы "Время"".

Юрий Васильевич привычно вслушивался -- он любил футбол. Однако узнать окончательный счет так и не смог - было не до того. Экран внезапно померк, словно на серую чашу стадиона "Раздан" опустилась грозовая туча, пробежали пестрые полосы и зигзаги, а потом экран опять вспыхнул, сияя такими яркими красками, каких Юрий Васильевич ни в одной телевизоре прежде не видел.

-- Внимание! -- криняул Рыжий и поднял левую лапу, призывая собеседников к тишине.-- Прямая трансляция!

-- Родные края,-- пояснил Полосатый.- Красотища! Страсть как по дому соскучился,-- добавил он печально и глубоко вздохнул.

Юрий Васильевич впился взглядом в экран. Маленький разноцветный шарик плыл в черно-фиолетовом пространстве. Он приближался и приближался становился все больше, он занимал уже весь экран, огромный шар в, красных и голубых пятнах, а на нем -- чуть изогнутая поверхность, вроде гигантской седловины, потом плоскость, изрезанная линиями, которые колыхались и слегка мерцали, меняя оттенки. План становился все крупнее, появилось что-то, напоминающее водоросли; они медленно колыхались, испуская сияние, а между ними плыли, сталкивались и расходились переливающиеся капельки, шарики, шары, облачка, облака...

Юрий Васильевич не знал, как долго продолжалась эта передача. Его будто пробудил от сна голос Полосатого:

-- Будя. Надо экономить электроэнергию. А Рыжий сказал:

-- Трансляция окончена, благодарим за внимание,-- и, подпрыгнув, стукнул лапой по красной клавише.

Странно все-таки устроен человек. Еще три дня назад Юрий Васильевич и не задумывался над тем, есть внеземные цивилизации или нет. А если популярные журналы и воскресные выпуски газет наталкивали его иногда на такие размышления, то вывод его был примерно таким: меня это не касается. Сейчас это его коснулось, причем столь чувствительно, что Юрий Васильевич совершенно изменил свою прежнюю точку зрения. Он никому не мог признаться в этом, поскольку считал свой договор с котами нерушимым, однако ему казалось вполне естественным и несомненным, что далеко-далеко, куда и за тысячу лет не долетят космические корабли на самом лучшем топливе, есть жизнь, непохожая на нашу, странная, чужая, но жизнь, и она вызывала у Юрия Васильевича необъяснимую симпатию, то ли потому, что представители ее явились к нему в таком приятном образе, то ли по той причине, что он видел эту жизнь по собственному телевизору, который уже третий год работает исправно и никогда не обманывает. Если сказано, что фразу по окончании программы "Время" будет показан матч, значит, он и будет показан...

Юрий Васильевич ворочался в постели. Мысли переполняли его, спать не хотелось и он, вспомнив мягкое наставление котов насчет целесообразности и естественности всякого действия, решил не принимать таблетку снотворного, а встать и погулять, коль скоро все равно не спится.

Прогуливаясь по тихому ночному двору, Каченовский размышлял о своем чисто человеческом упорстве, если не сказать упрямстве, с которым он поначалу не хотел принимать котов и поверить в их странную, по человеческим меркам, миссию. Он поймал себя на мысли как заманчиво было бы дать интервью в газету или выступить по радио, лучше даже по телевизору, рассказать о контакте, ответить на вопросы, а совсем хорошо -- вместе с Рыжим и Полосатым прийти в студию и на пресс-конференции, которую, конечно, будет транслировать весь мир, отвечать на каверзные вопросы... О, тщеславие!

Юрий Васильевич расхаживал взад и вперед вдоль дома, изредка задирая голову и разглядывая блеклые в фонарном свете звезды. Все они в равной степени были для него загадкой, и он не пытался отыскать ту, из окрестностей которой он совсем недавно смотрел прямую передачу. К тому же, вспомнил он, кто-то из котов, кажется Рыжий, говорил ему, что эта звезда не только за пределами видимости, но и за пределами радиовидимости, в общем, так далеко, что не объять разумом. Хорошо же он будет выглядеть, если станет трезвонить на весь мир о случившемся! Его одноклассник-невропатолог первым скажет, что вот, мол, предупреждал же -- отдыхать надо, не перерабатывать. И коты улетят на своих плацкартах, не оставив никаких следов: двумя котами больше, двумя котами меньше. Разве что хек, которого он прежде не покупал, потому что всегда недолюбливал рыбу, может послужить косвенным свидетельством. До чего же глупо!

Юрий Васильевич вернулся домой, разделся и лег. Уже светало. Дремота обволокла его, перед глазами поплыли плацкарты с рядками серых мышей, они протиснулись сквозь стену и взмыли в воздух, разрезая атмосферу с воем сверхзвуковых самолетов... Каченовский сел в постели и прислушался. Через открытую форточку доносилось кошачье разноголосье. "Конечно, весна на дворе,-- подумал Каченовский.-- В эту пору они всегда так орут, не надо обращать внимания". Он закутался с головой в одеяло, но, похоже, коты устроили концерт прямо под его окнами, и одеялом не спастись. Юрий Васильевич собрался встать и пугнуть котов, но тут в нестройном хоре ему ясно послышались два хорошо знакомых голоса -- тонкий и басовитый. "Неужто они?" -- удивился Юрий Васильевич. Ему следовало бы разобраться, зачем представители столь могущественной культуры шастают под окнами в кошачьей компании, но до этой мысли он так и не добрался, потому что уснул.

В каком часу Рыжий и Полосатый вернулись домой, Каченовский в точности не знал, но, когда он проснулся, оба тихо спали на ковре посреди комнаты. Стараясь их не потревожить, Юрий Васильевич проскользнул на кухню, поджег огонь под чайником и перешел к обычным утренним занятиям. Когда он, стоя у балконной двери, делал приседания, Рыжий окликнул его шепотом.

-- В чем дело? -- шепотом же переспросил Юрий Васильевич.

-- Мы вас ночью не очень тревожили?

-- Пустяки, не стоит беспокоиться. Только я не возьму в толк, зачем вам это нужно.

-- С этнографическими целями,-- ответил Рыжий.-- Для уяснения некоторых спорных вопросов. Полосатый раскрыл глаза, широко зевнул и сказал;

-- Надо с народом бывать! -- И уснул опять. Днем Юрий Васильевич исправно выполнял привычные служебные обязанности, давал задания и проверял, подписывал чертежи и сопроводительные документы, ездил куда-то что-то согласовывать и принимал кого-то, кто должен был что-то согласовывать с ним,-- словом, шла давно знакомая круговерть, которая приносила Юрию Васильевичу некоторое удовольствие или, может быть, удовлетворение, ибо в конце ее, еще невидимом, были сооружения, в которые он, Каченовский, кое-что вложил, а это всегда радует, как радует сколоченная тобою табуретка, починенный своими руками утюг или написанный рассказ.

Что делали в это время коты, Юрий Васильевич доподлинно не знал, но предполагал, что они отлавливают очередные партии Mus musculus и отправляют их на серебристых плацкартах в далекий космос. По вечерам же все трое собирались за столом, Юрий Васильевич подавал оттаявшего хека и крепкий кофе, они ужинали и неспешно беседовали о разном. О своем житье-бытье коты особенно не распространялись, а Юрий Васильевич и не выпытывал: если молчат, значит, так надо. Может быть, просто нельзя забегать слишком далеко вперед и узнавать сейчас то, что людям предстоит узнать много-много лет спустя. А может, есть и другая причина.

Во всяком случае, когда Юрий Васильевич как-то раз попросил устроить для него еще одну прямую телепередачу, ему в этом было мягко отказано -необходимо, дескать, экономить энергию. Не вдаваясь в детали, Каченовский этот аргумент принял: и в самом деле, сколько ж это надо энергии для одной передачи на такое расстояние -- и подумать страшно.

А так как о далеких мирах почти не говорили, то говорили о ближних. Котов интересовало все, и расспрашивали они с дотошностью, так что Юрий Васильевич, рассказывая им о самых простых и обычных делах, попадал постоянно в тупик. Он почти всегда мог определенно ответить на вопрос "что?" и довольно редко на вопрос "зачем?". Что делают бульдозеры по соседству с домом? Готовят площадку, чтобы построить еще один дом. Почему они ломают при этом деревья, вместо того чтобы объехать их? Что отличает мужчин от женщин? Для чего женщины, в отличие от мужчин, наносят себе на лица красящие вещества? Что за очередь стояла с утра в универмаге? Зачем людям обувь вообще и сапоги в частности?

И так далее изо дня в день. А как-то, кажется в среду, Полосатый приволок домой полуживого Рыжего: тому вздумалось провести полный анализ автомобильного выхлопа, и он провел четверть часа под задним бампером старенького горбатого "Запорожца", принадлежавшего соседу Юрия Васильевича, интеллигентному человеку и, кстати, тоже нумизмату. Объяснение не удовлетворило Рыжего -- он не поверил, что интеллигентные люди могут ради собственного удобства так отравлять органы дыхания своих ближних.

-- Это порочное транспортное средство,-- откашлявшись, говорил он.-Экологически безумное.

-- На помойке ему место,-- добавлял Полосатый, изображая тщетную попытку сделать Рыжему искусственное дыхание.-- Ишь чего выдумали -- дым из трубы!

-- Значительная часть энергии уходит в дым -- слабым голосом уточнял Рыжий.-- Экономически неэффективно.

-- Бензин зря жгут! -- восклицал Полосатый.-- Деньги на ветер бросают, бесстыдники!

Впрочем, не подумайте, будто вечерние беседы проходили сплошь в таком роде. Напротив, напротив. О некоторых вещах гости отзывались с большим одобрением и подумывали, не перенять ли им кое-что у людей. Им, например, чрезвычайно понравилась идея двух выходных в неделю, до каковой они у себя при всей своей учености почему-то не додумались. Привела их также в восторг совершенная пустяковина: детский воздушный шарик, надутый легким газом. "Этак можно, практически не прикладывая энергии, разумеется, располагая достаточно плотной пленкой..." -- рассуждал Рыжий. "Да где ж ее возьмешь, плотную? -- возражал Полосатый.-- Плотная нынче в дефиците". Очень одобрительно отзывались они о кошачьих ассамблеях, на которые ходили после той ночи еще раз или два, и о разных других вещах и событиях, перечислять которые было бы утомительно.

Юрий Васильевич свыкся с гостями, нисколько их не стеснялся, стал приносить вечерами кое-какую работу и после ужина занимался ею -- предстояла отпускная пора, и не худо было бы немного подзаработать. Он писал что-то в толстой тетрадке, время от времени включал калькулятор и перемножал довольно длинные числа, заполнял клеточки таблицы, снова перемножал и складывал. Рыжий заглянул ему через плечо, мурлыкнул себе под нос и выпалил целую строчку готовых чисел с точностью до третьего знака после запятой. Юрий Васильевич записал, потом не торопясь проверил и перепроверил -- все сходилось. Рыжий доброжелательно усмехнулся, ткнул лапой в самую нижнюю, итоговую строчку, мурлыкнул, как и прежде, и стал диктовать цифры.

Юрий Васильевич ничего более проверять не стал, Он аккуратно записал все цифры и захлопнул тетрадку. Если б не Рыжий, считать бы ему до конца седели...

Потом Полосатый с Рыжим, как обычно, пререкаясь, пытались объяснить ему принципы вычислений, который у них на планете знает каждый младенец уже на пятом дне занятий математикой. Юрий Васильевич ничего не понял, но не расстроился из-за этого; в конце концов, его калькулятор всегда при нем.

-- О люди! -- с пафосом произнес Рыжий.-- Вместо того чтобы научиться считать, они изобретают счетную машинку!

-- Головой думать надо,-- поддакнул Полосатый.-- Для тою голова и дадена.

Забегал как-то мальчик Стасик, сын владельца горбатого "Запорожца", принес свежие монетные новости -- насчет уникальной копейки не то пятьдесят восьмого, не то шестьдесят восьмого года. Коты вежливо прислушивались к разговору, но голоса не подавали. И только когда Стасик попытался погладить Полосатого и протянул к нему руку, тот отодвинулся, задергал хвостом и буркнул: "Ишь чего!" Но Стасик спешил домой смотреть передачу "В мире животных" и реплику Полосатого пропустил мимо ушей.

Время от времени позванивали Юрию Васильевичу его собратья по благородной нумизматической страсти. Они подолгу обсуждали по телефону достоинства тех или иных монетных редкостей, никто из них не позволял себе сказать "орел" или "решка", только "аверс" и "реверс", а ребро монеты они называли исключительно "гуртом", и каждый зубец на этом гурте был у них сосчитан и измерен -- короче, это были серьезные разговоры уважающих себя людей. И хотя коты подчеркнуто не вмешивались в беседы, которые их напрямую не касались, все же они стали задавать наводящие вопросы.

-- В общих чертах мы уже знакомы с вашей системой товарно-денежных отношений,-- заметил однажды Рыжий,-- но тщетно пытаемся уяснить подструктуру, которая вас занимает и с которой, если вы помните, началось наше приятное знакомство.

-- Ну, с той монеты, что под тахту укатилась,-- пояснил Полосатый.-Чего ради вы собираете эти кругляши, если все равно ничего на них не покупаете?

Тут только Юрий Васильевич сообразил, о какой подструктуре идет речь. Он вспомнил пятак, который Звенел и подпрыгивал, тот самый, с чуть покосившимися буквами, который он все собирался поменять на пятнадцатикопеечную монету с неправильными колосками, да так и не собрался за недостатком времени. Тема была достойна мужского разговора, и Юрий Васильевич, отложив все прочее, подробно и со вкусом поведал котам суть и смысл нумизматики, ее ближние и дальние цели, а также текущие задачи городской секции нумизматов и бонистов, то есть собирателей бумажных денег, в правлении которой он, Юрий Васильевич, состоял не первый год.

Полосатый и Рыжий слушали Каченовского со вниманием, они понимающе переглядывались и иногда одобрительно покачивали головами, но было видно, что некоторые детали ускользают от них. Особенно в те минуты, когда Юрий Васильевич, все более увлекаясь, говорил о возможных вариантах обмена и о тех выгодах, которые сулит ему хорошо составленная комбинация. Юрий Васильевич решил еще раз вкратце повторить ее принцип, чтобы гости убедились в прелести замысла, но Рыжий перебил его:

-- Не трудитесь повторять, Юрий Васильевич. Схема, которую вы нам изложили, вполне понятна. Неясно другое...

-- Сколько у вас пятаков-то? -- спросил Полосатый, прерывая товарища.

-- Два, я же говорил.

--А у того, который пятиалтынными меняется, сколько их у него?

-- Не знаю. Два, по меньшей мере. А может, три или четыре. Не знаю.

-- Тогда, дорогой Юрий Васильевич,-- вмешался Рыжий,-- отчего бы вам не провести, как вы выражаетесь, меновую комбинацию в самом элементарном виде: вы своему коллеге пятак, он вам пятиалтынный?

-- Так не нужен ему этот пятак, у него свой есть. Но я точно знаю, что он ищет двугривенный с косой насечкой, который...

-- Ищет -- ну и пусть ищет,-- опять вмешался Полосатый,-- а вам-то какое дело? У вас же косой насечки нет.

-- Не понимаю, чего вы от меня хотите,-- сказал Каченовский.-- Как же мне поступить, по-вашему?

-- А вы, Юрий Васильевич, совершите требуемую акцию в одностороннем порядке. Действуйте прямо.

-- Да отдайте вы свой лишний пятак тому, кто в нем нуждается! -- не выдержал Полосатый.-- У Стасика и его папы нет пятака? Им и отдайте.

-- Да! -- закричал Юрий Васильевич.-- Хороши советчики! А мне что останется?

-- Второй пятак.

-- А откуда я возьму пятиалтынный?

-- Оттуда, где он есть.

-- Вы этого, у которого он есть, не знаете. Он просто так не расстанется. Допросишься у него...

-- А вы пробовали? -- полюбопытствовал Рыжий,

-- Нет,-- озадаченно ответил Юрий Васильевич.-- И в голову не приходило.

-- Так попробуйте. Все, что идет естественным путем,-- самое надежное. Мышей должны ловить коты, а не мышеловки, человеческий мозг совершеннее любого калькулятора, и пешком ходить полезнее, нежели ездить в четырехколесной коробке, которая отравляет воздух продуктами неполного сгорания...

-- Я об этом как-то не думал,-- растерянно ответил Юрий Васильевич.

Полосатый повернулся к Рыжему, приложил лапу к губам, делая знак помолчать, перехватил взгляд Каченовского и притворился, будто трет лапой внезапно зачесавшуюся вытянутую серую морду. Рыжий послушно наклонил голову и смолк, оборвав затянувшуюся тираду на половине; ему много еще хотелось сказать, но он был моложе Полосатого по возрасту и по званию и знал, что уступает тому в опыте и в умении общаться с разумными существами, которых Полосатый -- точнее, тот, кто сейчас назывался Полосатым,-- много перевидал на своем веку.

-- Значит, -- сказал Юрий Васильевич, -- вы советуете решать проблему, так сказать, прямыми способами. В согласии с естественным ходом событий.

-- Голова! -- радостно завопил Полосатый.-- Ну, люди, во головастые!

Через два дня Полосатый и Рыжий улетели. Сначала они отправили на плацкарте последнюю партию иммобилизованных мышей, потом, по земным меркам часа через полтора, плацкарты вернулись.

На прощанье говорили мало. Коты молча потерлись спинами о колени Юрия Васильевича, уселись на серебристые пластинки и словно по команде взмахнули лапами. И хотя они были совсем рядом, Юрий Васильевич вдруг почувствовал, что оба далеко-далеко от него. Он тоже стал махать им рукой, будто они улетали от него в самолете и глядели в иллюминатор, а трап уже отъехал и моторы взревели...

Пластинки приподнялись над полом, поплыли и растворились в проеме балконной двери.

Юрий Васильевич послонялся по квартире, полистал газеты, снес на кухню и составил в раковину посуду со стола. Потом, подумав, достал из холодильника остатки хека и выбросил в мусоропровод. Делать было решительно нечего. Работа, которую Юрий Васильевич брал на дом, уже сосчитана с помощью Рыжего, а новую можно будет взять только завтра...

Юрий Васильевич достал портмоне и открыл заветное отделение. Он вынул пятак и, крепко держа его большим и указательным пальцами, чтоб ненароком не выронить, стал рассматривать такой знакомый неправильный рельеф. Потом защелкнул портмоне, зажал пятак в кулаке и накинул на плечи пиджак. Не зажигая света в передней, он нащупал свободной рукой замок, взял его на защелку, чтоб нечаянно не захлопнуть за собой дверь, и поднялся по лестнице на один этаж. У двери, обитой черной клеенкой, он нажал кнопку звонка. Послышались шаги, дверь приоткрылась, и Юрий Васильевич увидел Стасика.

-- Вот,-- сказал он, нащупал руку Стасика и быстро сунул в нее пятак. Потом повернулся и побежал по лестнице вниз не оборачиваясь.

Дома он сел в кресло и перевел дух, постучал пальцами по крышке стола, решил сварить себе кофе и тут же передумал. Что делать дальше, что делать? Быть того не может, чтобы тот тип, себе на уме, у которого пятиалтынных не то два, не то три, просто так, без выгоды для себя, расстался хоть с одним из них. Быть того не может!

Ну а если?

Юрий Васильевич снял телефонную трубку и набрал номер.