С любовью, сволочь (СИ)

Часть 2

Глава 20

Глава 20

Маша

июнь 2015 года

— А что Севка? — спросила Марго, насыпая кофе в джезву.

— А что Севка? — я пожала плечами. — Севка живет в каком-то своем странном мире. Виртуальном. В наш иногда выглядывает и удивляется, что тут все как-то не так. Не так, как ему хочется. А еще играет.

— В комп?

— И в компе тоже. В покер. Типа деньги зарабатывает. Сессию зимнюю с двумя тройками сдал, остался без степухи. С родителями разругался в хлам, у них брать не хочет. В итоге живем на мою и на деньги от сдачи его квартиры. Еле-еле на еду и коммуналку хватает. И на проезд. Деньги отца не трогаю, это уж совсем на крайняк. Только начни брать — сразу все вылетят.

— Ты говорила, что на работу устроилась?

Над джезвой поднялась пышная шапка пены, но Марго успела снять кофе с плиты. Разлила по чашкам, поставила одну передо мной, достала коробку конфет.

— Да это еще осенью было, — я отпила глоток, обожгла язык, задышала, как собака. — В Джаник санитаркой, на ночные смены. Только надолго меня не хватило. На лекциях спала, а потом в обморок в метро грохнулась. Севка заставил уйти оттуда. И настоял, чтобы мы вместе жили. Чтобы одну квартиру сдавать. Я-то не хотела.

— Дай попробую угадать, что он тебе сказал. Что вдвоем прожить легче, а заодно проверите, как вам будет житься вместе. А если норм, то потом можно и пожениться.

Я только щекой дернула. Все так и было. И согласилась я далеко не сразу. Не потому, что так прямо мечтала замуж официально или не хотела жить с ним. Хотела, но… не так быстро. У нас все с самого начала шло с какой-то космической скоростью. Мои однокурсницы между зубрежкой, анатомичкой, практикой в больнице и сном урывками еще успевали бегать в клубы и на свидания, а я тащилась домой и думала, что приготовить на ужин. Как тетка.

— Помню, ты тогда вообще как зомби выглядела. Я даже подумала…

— Не беременна ли я? Севка тоже испугался, когда меня скорая увезла из метро. Тогда как раз его друг женился. По залету.

— На Вале Плотниковой, да? Мне что-то такое говорила Фаина Павловна, — кивнула Марго. — И как они?

— Да как? — вздохнула я. — Кисло. Живут с ее родителями. Должна вот-вот родить. Ладно, я побегу, у меня латынь завтра. Спасибо за книги.

— Биология последняя?

— Да. И свобода. На два месяца.

— Хоть немного отдохнешь, — Марго погладила меня по плечу.

— Угу. Недельку. Уже договорилась, что снова туда пойду. В Джаник. На лето.

— Маш, ну нельзя так. Загонишься совсем.

— Ой, Маргарита Ивановна, я же знала, куда иду. Как у нас говорят, живые позавидуют мертвым. Первые два курса пережить — дальше легче будет. Но это не точно. А если не работать — жить на что? Ну потрачу со счета деньги, а если что-то непредвиденное случится? Или на Севкин покер надеяться? Так он сегодня выиграл, а завтра проиграл.

— Не нравится мне это, Маша, — она покачала головой.

— Думаете, мне нравится? Но ему хоть слово скажи об этом, сразу орать начинает. «Это моя тема, ты не понимаешь». Набирал очки на какой-то турнир международный, но срезался. Психу было!

— Машунь, ну ты не пропадай совсем, — попросила Марго, когда я завязывала в прихожей кроссовки. — Давай договоримся, сдашь экзамены и зайдешь. Посидим, поболтаем спокойно. А то прилетела, книги схватила, даже кофе не допила. Сколько мы за год виделись, два раза?

— Да… кажется. Хорошо, обязательно приду.

Выйдя из дома, я поплелась к трамвайной остановке. Вообще-то старалась больше ходить пешком, из экономии, но сумка с толстенными томами «Медицинской биологии» оттягивала руку. И устала страшно. В летнюю сессию мы сдавали одиннадцать зачетов и три экзамена. Осталось два, последних. Хотелось просто лечь и спать, спать…

Ровно год назад мы окончили школу. Выпускной, «Алые паруса»… Как будто все это было в какой-то другой жизни. Очень и очень давно. Казалось, что мне не девятнадцать, а как минимум двадцать девять. Тогда будущее виделось сияющим, как фейерверк.

Я подала документы в четыре медицинских вуза: Первый, педиатричку, Мечникова и на медфак университета. И везде прошла, в первую волну. После долгих колебаний выбрала Первый, все-таки он котировался выше других. А вот Севка, несмотря на высокие баллы по ЕГЭ и олимпиады, неожиданно пролетел мимо бюджета Политеха. Пошел в ЛЭТИ на информационные системы и технологии.

Это были безумно счастливые два месяца. Позади экзамены, поступление. Свобода! Лето! Мы гуляли по городу, ездили на озера, на залив, ходили в клубы. А по ночам занимались любовью — у него дома или у меня. Мне не сразу удалось справиться со своими страхами, да и подстроиться друг под друга тоже удалось не сразу, но нежность и страсть искупали всё. Мы узнавали друг друга, с каждым днем все больше и больше. Вспоминали, как еще недавно друг друга ненавидели. Ну, тогда нам казалось, что ненавидим.

«Наверно, ты мне сразу понравилась, — говорил Севка, целуя меня. — Только я боялся себе в этом признаться».

«И ты мне», — отвечала я.

Нам казалось, что лето и безоблачное счастье будут вечными. Но пришла осень с холодными дождями, началась учеба — тяжелые, изматывающие будни.

Бесконечная зубрежка, огромные объемы, письменные работы, тесты. Анатомичка, где под залог студбилета выдавали черепа и кости, и оказывалось, что ямки и бугорки у них не совсем там, где должны быть согласно атласу. Бочки с формалином, откуда надо было выловить фрагменты конечностей и описать их. Потом целые трупы. И запах, запах… Как и многие другие, я начала курить, чтобы избавиться от него. По крайней мере, меня больше не раздражал запах табака от Севки.

Мы виделись реже, хорошо если раза два или три в неделю, урывками. А когда виделись, я засыпала с открытыми глазами. Какой там секс! Нет, мы не ссорились, однако недовольство друг другом все же проскакивало. Но когда решили жить вместе… точнее, когда Севка уговорил меня, все стало еще сложнее…

Когда я добралась до дома, Севка лежал на кровати и барабанил по клавиатуре ноутбука.

— Это ты? — спросил рассеянно.

— А ты ждал кого-то другого?

Заглянула на кухню — в раковине немытая с завтрака посуда.

— Сев, ну посуду-то мог помыть?

— А? Извини, забыл. После ужина помою.

— После ужина! Ну ты дома же. Неужели так трудно налить в кастрюлю воды и макароны бросить?

— Маша, у меня экзамены вообще-то.

— А у меня нет? — сагрило не на шутку. — Я хером груши околачиваю? У меня завтра экзамен, на минуточку.

— Да успокойся! — Севка повысил голос. — Давай пиццу закажем.

— Пиццу? Ты выиграл в покер?

— Маш, ты поругаться хочешь?

— Нет! — рявкнула я и ушла на кухню, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Налила в кастрюлю воды, поставила на плиту.

Я спокойна. Я совершенно спокойна…

Сева

Блядь!!!

Пока мы выясняли, почему я не помыл долбаную посуду и не сварил сраные макароны, ноут ушел в перезагруз, не сохранив последние строки кода, над которым я бился полдня.

Спасибо, Маша. Спасибо, ноут. Я бы давно тебя сменил, если бы не попер на принцип. Ноут, конечно, не Машу. Насчет Маши таких мыслей не появлялось ни разу, даже когда она включала стерву. Достаточно было подумать, что и Сева, по определению, сволочь.

А ведь начиналось все так радужно и безоблачно. Безумно счастливое лето. Поступил, правда, не туда, куда хотел, но ЛЭТИ все равно был в списке резервных вариантов. Главное — что на бюджет. Квартира своя, сам себе хозяин. Деньги есть. Но прежде всего — Машка! С каждым днем я влюблялся в нее все сильнее. Просыпался утром счастливым от одной мысли, что увижу ее. А если ночью она была со мной, то еще счастливее оттого, что она рядом.

А потом началась осень…

Я как-то не сразу вошел в новый ритм, а вот Машку закрутило с первых же дней. Да так, что мы почти перестали видеться. Если летом каждый день, то теперь хорошо если пару раз в неделю. То у нее по вечерам были занятия в анатомичке, то ей надо было зубрить-зубрить-зубрить. Я слышал, что медики на первых курсах зубрят как проклятые, но не думал, что до такой степени. Или это был ее личный перфекционизм? Хотя у меня от одного взгляда на ее толстенные учебники с картинками сводило челюсти. Сколько же всего напихано в человека — и все это надо знать, причем еще и на латыни.

Мы перестали куда-то ходить. Если выпадало немного свободного времени, ехали домой — ко мне или к ней. Впрочем, особо оторваться все равно не получалось: Машка засыпала лежа, сидя и даже стоя. Пожалуй, лишь воскресные утра и остались для долгого вдумчивого секса. Вот из-за этого все и произошло.

Мы только-только вылезли из постели и сидели за завтраком, когда принесло маменьку. Она снималась в Питере и поэтому надолго зависла дома. Приезжала ко мне всегда без предупреждения. Я подозревал, специально. Проболтался как-то, что встречаюсь с девушкой, вот и хотела нас накрыть. И наконец поймала.

Конечно, мы могли притвориться мертвыми, но я решил, что нет смысла скрываться, пусть познакомятся. Постель заправлена, мы одеты — почему нет?

Но все получилось через задницу.

«Познакомься, мам, — сказал я. — Это моя девушка, Маша. Мы вместе в школе учились».

«Маша, — повторила она, вскинув брови. — Вместе учились в школе. Понятно… Ладно, не буду мешать».

И вышла с таким видом, словно застукала меня на проститутке.

«Что это было?» — обалдело спросила Машка.

«Забей!» — процедил я сквозь зубы.

Мне стоило промолчать. Сделать вид, что ничего не было. Но я сорвался в штопор. Когда мать позвонила на следующий день, меня понесло. Ее тоже. Мы разругались в хлам.

«Может, ты еще и женишься?» — с крайней степенью яда поинтересовалась она.

«Может быть», — в том же тоне ответил я.

На самом деле разговоров на эту тему у нас с Машкой не было. По умолчанию подразумевалось, что если это и случится, то не раньше, чем закончим учиться. Но мать приняла все за чистую монету и позвала на помощь отца. Он попытался выступить миротворцем и только подлил маслица, заявив, что до тех пор, пока я живу на их деньги, у них есть право голоса. Может, даже решающего.

«В таком случае обойдусь без ваших денег!» — заорал я. Наверно, в тот момент мне и правда так казалось.

«Взрослый, да? — завелся отец. — Самостоятельный? Ну хорошо. Погуляй на вольном выпасе. Проголодаешься — скажешь».

Деньги кончились быстро. Снабжали меня щедро, экономить я не привык. Пресловутый блудный сын в подобной ситуации сначала отбирал еду у свиней, а потом вернулся домой, но я уперся.

Работать на очном было проблематично. Либо за копейки, либо… Ну да, мне предлагали пойти в бригаду закладчиков, но это выходило за мою красную линию. Оставалось только то, что я и так всегда делал — по фану и ради приварка на карман. Играл в покер. Теперь это стало моим основным доходом. Если не считать крохотной стипендии.

Машка догадалась быстро. Вернее, услышала мой разговор на эту тему с Виктюхом. Пришлось сознаться.

«Это из-за меня?» — расстроилась она.

Я попытался соврать и как-то выкрутиться, но не получилось.

«Маш, ты для меня важнее всего, — сказал твердо. — Если выбирать между тобою и денежным потоком, то выбираю тебя».

Тут я, правда, слукавил. На самом деле никто от меня такого выбора не требовал. Я просто попер на принцип и уже не мог с него соскочить. Но в этом ей точно не признался бы.

Сама Машка тоже устроилась на работу в институт скорой помощи. Санитаркой на три ночи в неделю. Говорила, что это для практики, но я-то знал: она не хочет тратить деньги отца. Это был какой-то ее персональный бзик — иметь подушку безопасности на черный день. Да и не так уж их было и много, денег этих, если посчитать. Нагрузки у нее и без того были адовы, а с ночными дежурствами сил вообще не осталось. Когда через месяц она упала в обморок в метро, я заставил ее с работы уйти. И предложил то, чего точно не планировал.

Сдать одну квартиру и жить вместе. Решить более-менее денежный вопрос для нас обоих. А еще видеться чаще, чем несколько часов в неделю. Мне ее очень не хватало.

Машка упиралась и говорила, что репетировать семейную жизнь в восемнадцать лет слишком рано. Что быт — это слишком серьезное испытание для чувств, особенно когда учеба отнимает столько времени.

Я доказывал, что вдвоем нам будет легче.

Маш, вместе мы справимся со всем!

Она сдалась. Но скоро выяснилось, что в ее словах была доля истины. Очень даже большая доля. Б ó льшая.

С одной стороны, вместе действительно было здорово. Приходить домой, зная, что тебя там ждут. Или ждать самому, прислушиваясь к шуму лифта. Рядом засыпать и просыпаться. Утром вдвоем завтракать, вечером ужинать. Валяться на диване и смотреть киношку. Ну да, и трахаться в любой момент, когда захочется.

С другой… Оказалось, что провести вместе время и разойтись по своим квартирам совсем не то же, что жить вместе. Внезапно полезло то, чего раньше друг в друге не видели. Не было этого? Или просто не обращали внимания? А еще куча противных мелочей, похожих на мохнатых сороконожек.

Кому выбрасывать мусор и мыть посуду?

Кто не донес носки до стиралки и набрызгал пастой на зеркало?

Кто посрал и забыл про ершик?

И так до бесконечности.

Я понимал, что без этого не обходится никто. Но когда живешь один, ничего такого просто не замечаешь. Вдвоем — превращается в проблему. Не самую серьезную, конечно, но фоновую. Когда меня в детстве лизнула кошка, я страшно удивился, обнаружив, что у нее шершавый, как терка, язык. Вот сейчас было что-то похожее. Наша совместная жизнь напоминала эту самую мягкую кису с наждачным языком.

— Иди есть! — крикнула Маша из кухни так, словно хотела надеть мне макароны на уши.

— Иду, — вздохнул я, отложив ноут.

Глава 21

Глава 21

Маша

— Девушка, вы там не уснули?

Я вздрогнула и подняла голову. Доцент смотрел на меня с насмешливой улыбкой. Молодой мужик, симпатичный, девки наши с первых дней по нему с ума сходили, а я даже толком не запомнила, как его зовут. То ли Эдуард Константинович, то ли Константин Эдуардович.

Ну да, я готовилась уже больше часа. Вроде бы и билет несложный, но впала вдруг в какое-то странное оцепенение. Как будто силы кончились в метре до финишной ленточки.

Сейчас посижу еще минутку и пойду следующей.

И так несколько раз подряд.

— Готовы? Идите отвечать.

Медицинская биология отличалась от школьной, как небо и земля. Конечно, с анатомией по сложности не сравнить, но зубрить тоже приходилось капитально. Хорошо, что у меня была плотная база, гораздо шире школьной программы.

Я не ответила еще и на первый вопрос, когда поняла, что препод меня откровенно валит. Я весь год впахивала за баллы, как лошадь, и за все текущие работы с запасом перекрыла минималку. Те, кто не набрали, сдавали облегченный вариант экзамена, но получали не выше тройки. А тут попалась тема, которую хорошо знала, но он умудрялся задавать вопросы так, что я тупо зависала с открытым ртом, не зная, как ответить.

— Прискорбно, Мария, — доцент посмотрел на мои оценки в зачетке. — Ставить «посредственно»? Жаль оставлять вас без пенсии. Будете пересдавать?

Я молча кивнула.

— Тогда идите прямо сейчас в деканат, поплачьте и запишитесь на резервный день, в следующий понедельник. Оставите до осени — стипендию не получите.

— Ну как, Машка? — спросила одногруппница Ленка, с которой мы подружились. — Сдала? Ты чего-то долго.

— На пересдачу пойду, — я вытерла со лба пот. — Валил вот вообще наповал.

— Костик? — вытаращилась Ленка. — Он же няша. Мне так, наоборот, подсказывал даже. Может, глаз на тебя положил? Вообще-то про него таких слухов не ходит, но мало ли.

— Вот только этого мне еще не хватало, — захныкала я. — Думала, что все, отдохну наконец хоть немного.

— Ты когда на пересдачу пойдешь, телефон поставь на запись. Ну мало ли начнет там подкаты какие делать. Сразу тогда в деканат отнесешь. Херасмент — это не фиг собачий.

— Харассмент, — машинально поправила я.

— Один хер! — Ленка махнула рукой. — Ладно, Маш, не переживай. Я в зимнюю тоже пересдавала, чтобы без степухи не остаться.

В деканате даже плакать не пришлось, на пересдачу записали без вопросов. Выйдя на улицу, я позвонила Севке.

— Вот черт, — расстроился он. — Ничего, забей, сдашь. Сходим сегодня куда-нибудь?

— Давай, — вяло согласилась я.

Блин, Мирский, как у тебя все легко! Сам опять трояк привез, опять без стипендии. И заявил, что у них тройки не пересдают. Ну да, конечно. Раз в зачетку нарисовали, то только перед дипломом могут разрешить, если на красный идешь. А сказать: ой, не ставьте, я еще раз приду — это ж религия не позволяет!

Клубняк с билетами мы тоже позволить себе не могли, пошли в какой-то унылый бар, где медленно и экономно тянули пиво. Севка сначала пытался меня развеселить, а когда понял, что не получается, психанул.

— Маш, ну почему ты вечно из всего делаешь драму? Просто мисс Панихида какая-то. Ну не сдала, что теперь, мир рухнул? Пойдешь пересдашь. Или тебе так нравится мне настроение портить?

Лучше бы он ко мне не цеплялся. Переживала-то я не только потому, что завалилась. Еще и потому, что завалили. И завелась в одну секунду.

— Драму, да? Зато у тебя, Сева, не жизнь, а сплошная комедия. Тебе всю жизнь все с неба само падало, ты вообще не представляешь, откуда деньги берутся. Тебе их либо дают, либо ты их в карты выигрываешь. А я, блядь, с пятнадцати лет работаю! Поэтому да, остаться без стипендии — для меня это драма. Даже если это всего лишь сраные полторы тысячи. Ну да, я забыла, для тебя это не деньги. Всего лишь два наших проездных.

Я знала, ему жутко не нравится, когда я матерюсь, хотя себе он это вполне так позволял. Обычно старалась подвязывать язык, но сейчас даже и не пыталась.

Севка хотел что-то вставить, но я уже не могла остановиться. И плевать, что на нас все смотрели.

— Ты правда думаешь, что на пятнадцать тысяч с аренды и полторашку стипендии можно жить вдвоем? Я тебе не говорила, но мне постоянно приходится таскать со счета, иначе нам и на макароны не хватало бы.

Я и правда брала оттуда понемногу, хотя даже Марго сказала, что эти деньги не трогаю. Справедливости ради, Севка вкладывал в наш бюджет намного больше, чем я, но идея жить вместе была его, а не моя. Одна я как-нибудь протянула бы, потому что умела экономить. А он — нет. Теория, будто вдвоем жить дешевле, чем одному, потерпела сокрушительный крах. Ну а то, что он якобы выигрывал в карты… Не знаю, я этих денег в руках не держала и даже не видела. На хозяйство они точно не шли.

— Знаешь, Сева, я не предлагаю тебе мириться с родителями, это ваши дела. Но, может, ты на каникулах все-таки поработаешь немного для разнообразия, а не только в покер поиграешь? А то нам не то что на еду, но и на резинки скоро хватать не будет.

Это было жирно. Очень жирно. И прилетело в ответку тут же:

— О-о-о, ну да, конечно. Началось обычное бабское: давай бабло, иначе я тебе не дам.

Резко отодвинув стул, я встала и пошла к выходу. Уже на улице в сумке зажужжал телефон.

Что, вернись, я все прощу?

Но это оказалась Марго.

— Маша, ну как, сдала?

— Нет, Маргарита Ивановна, — вздохнула я. — От тройки отказалась, пойду в понедельник на пересдачу.

— Вот же ж! Обидно. Ну ничего, кто с хвостами не ходил. Я что звоню? Послезавтра в отпуск уезжаю. Не хочешь завтра заскочить?

— А сейчас нельзя? — набравшись наглости, спросила я.

Ну вот совсем не хотелось идти домой. Потому что продолжим ругаться и разругаемся вдрызг.

— Почему нет? — она даже не удивилась. — Приезжай.

Сева

— Пиздец!

Парочка за соседним столом, с интересом наблюдавшая за нашим с Машкой диалогом, переглянулась. Девчонка презрительно выпятила губу и что-то шепнула своему парню на ухо.

Да срать я хотел. Смотрите, слушайте. Бесплатный цирк. Весь вечер на арене клоун Сволочь.

Закрыл глаза, откинулся на спинку стула.

Все закопалось в такую задницу, что хрен выберешься. Все было плохо? Нет, все было хорошо. По сравнению с тем, как херово стало вчера вечером, когда я просадил Мосе тридцать штук. Столько не проигрывал еще ни разу. Не такие уж по нашим меркам большие деньги, но у меня их тупо не было. На карточке осталось рублей пятьсот и налички около тысячи. Первого числа съемщик должен был перевести пятнашку — плату за июль, но эти деньги полностью шли в наш с Машкой бюджет.

Я с утра думал, как бы попросить у нее из заначки — с возвратом, конечно. Но после этого разговора это означало подписать себе смертный приговор. Если бы проиграл хотя бы Илюхе, можно было бы договориться об отсрочке и рассрочке, но Мося…

«Сева, жду до понедельника».

И это означало, что он ждет до понедельника — ни днем позже. Проверять, что будет, если не отдам… Сева, конечно, идиот, но не до такой степени.

Был, правда, один вариант… Еще утром я о нем не думал. Как Машка сказала: «я не предлагаю тебе мириться с родителями, но, может, ты поработаешь для разнообразия?» Я и не собирался. В смысле, мириться не собирался. А работу нашел, в техподдержке интернет-провайдера, с первого июля. И как раз Машке собирался сказать, но тут-то ее и размотало. Да так, что слово не вставишь. Хотя какой смысл вставлять, если работать придется фактически бесплатно — чтобы отдать долг.

Я вытащил телефон, открыл воцап и перечитал сообщение отца:

«Сева, мне кажется, ты уже достаточно показал характер. Я сегодня и завтра в Питере. Есть серьезный разговор. Надумаешь — набери».

Это он написал мне вчера утром. Фраза о том, что я уже достаточно показал характер, выбесила, поэтому отвечать не стал.

Русские не сдаются, так-то!

Но с тех пор кое-что изменилось. Блудный сын тоже сначала считал себя крутым, а потом сдулся. Жиза — она, сцуко, подлая и непредсказуемая. Так и норовит сломать об колено.

Может, он уже уехал, время девять вечера.

И вообще… я просто узнаю, чего он хочет. Всегда можно отползти в окоп.

— Па, это я. Привет…

— Ну привет, — голос звучал ровно. Не поймешь, рад или нет. — Я уж думал, не позвонишь. У меня самолет в шесть утра. Свободен сейчас? Можем пересечься.

— Давай, — это далось непросто. С усилием. — Где?

— Я в «Москве». На Александра Невского. Подъедешь — маякни. Жду.

Допил пиво, вышел на улицу. Раньше бы вызвал такси, не раздумывая. А теперь трамвайчик и метро с пересадкой. К десяти добрался. Чего только не передумал по пути. Знал четко лишь одно: Машку не променяю ни на что. Какой бы вредной и злобной она ни была, как бы мы ни ссорились.

Отец ждал у входа. Обнял, похлопал по спине. Меня эта его привычка всегда раздражала, но притворился, что все норм.

— Пойдем по пивку?

Я неопределенно дернул плечом.

Мне бы сейчас покрепче чего. И пожрать. Ну да ладно, по пивку так по пивку.

Зашли в бар, официант принес две высокие запотевшие кружки, тарелку с ржаными гренками, посыпанными сыром.

— Ну расскажи, как живешь, — спросил отец, когда мы отпили по глотку. — Женя немножко доносила, но ты и с ней теперь особо не общаешься.

— Ну почему не общаюсь? Перезваниваемся.

С Женькой мы действительно виделись редко. То она была занята, то я, не получалось состыковаться. Но все равно оставались на связи. Про Машу она, разумеется, знала. Может, и не одобряла, но вслух не высказывала.

— Нормально живу. С девушкой вместе. Она в медицинском учится. Мою квартиру сдаем. Сессию вот скинул вчера.

— И что, всерьез собираешься жениться?

— Пап, я и не собирался. Пока. Может быть, потом, но точно не сейчас. Мать тогда просто погнала, я и ляпнул сдуру. Ну и понеслось.

— Понеслось, да, — усмехнулся он. — Ну и как? Самостоятельность?

— Па, не начинай опять, ладно? — я начал пениться. — Ты написал, что есть серьезный разговор.

— Есть. Мы переехали в Барселону, и я кое-что читаю в Политехническом университете. У них там междисциплинарный центр высшего образования со всякими дополнительными программами. Вот меня и позвали курс видеорежиссуры провести.

Когда-то отец закончил ВГИК и вернулся в Питер. Снял несколько средненьких полнометражных фильмов, поработал на сериалах, а потом, уже после развода с матерью, открыл свою студию и начал снимать клипы. Как он говорил, измельчал до мышей. Стал очень даже модным клипмейкером, но скоро ему это надоело. Студия работала, уже без него, а сам он жил с семьей на доход. Неплохо жил, судя по всему.

— И что? — осторожно подпихнул я.

— Осенью на айтишке открывается международная программа. Двухгодичная. Не интересует?

— Эм-м-м… — замешательство вылилось в мычание. — Ну я как бы… учусь.

— Подожди, послушай сначала. Я все узнал. У университета есть студенческие связи с ЛЭТИ, можно оформить как перевод. Платно, конечно, но это не вопрос. Потом вернешься и пойдешь на четвертый курс. Расхождение в программах есть, что-то придется досдать. А можно там доучиться до бакалавра еще год, получить диплом. Но это классный старт, Сев. Реальный класс. Даже не старт, а лифт.

— Неожиданно, — я хлебнул пива и поперхнулся.

— Понимаю, — он постучал меня по спине. — Я тебе скину программу, посмотришь, подумаешь. Время есть. Пока даже анонса на сайте не было, откроют набор первого августа. Начало занятий в октябре. Единственное, если надумаешь, надо к заявке приложить международный сертификат по английскому. Но, думаю, на минималку ты сдашь. У тебя ведь пятерка была?

— Угу. Па, засада в том, что я… не один.

— И это понимаю. Поэтому и спросил, не собираешься ли жениться. Подумайте вместе, обсудите.

Мы посидели еще немного, поговорили о всяких нейтральных вещах, и я собрался уходить.

— Похудел как, — неодобрительно покачал головой отец. — Штаны вон сваливаются. Вы что, на одну аренду живете?

— Ну… Машины родители еще подбрасывают, — соврал я, глядя в сторону.

— Ясно. Ладно, на связи.

Я уже ехал в метро, когда пискнул телефон. На карточку упало двести тысяч. С припиской: «Купи себе новые джинсы».

Глава 22

Глава 22

Маша

У Марго везде были разбросаны вещи, в гостиной стоял распахнутый чемодан, рядом дорожная сумка.

— Ну вот, напросилась, помешала вам собираться, — вздохнула я, зайдя на кухню.

— Ой, да брось. Завтра соберусь. Я всегда так — начинаю за неделю, а заканчиваю перед выходом из дома, когда такси уже у парадной. А тут тем более все спонтанно получилось. Когда ты за книгами приходила, я еще не знала, что куда-то поеду.

— Ой, а книги-то! — спохватилась я. — Забыла совсем. Я не дома была.

— Да ладно, потом отдашь. Тем более тебе на пересдачу, что-то полистаешь еще. А что случилось-то? — она повернулась от плиты, где на огне уже стояла джезва. — Плохой билет попался?

— Да нет, — я пожала плечами. — Походу, препод меня специально валил. Или мне так показалось?

— Кто принимал?

— Хомченко.

— Сейчас, подожди, — Марго разлила кофе по чашкам и взяла телефон. — У меня подруга в Первом в аспирантуре. Она такая… из тех, кто всегда все знает. Ольчик, привет. Слушай, ты Хомченко знаешь? Биологию читает у вас.

— Хому-то? — Марго включила громкую связь, и мне было хорошо слышно. — Хому знаю. А что?

— Да девочка-первокурсница ему сдавала сегодня. Говорит, что завалил ее спецом, на пересдачу отправил. Он как вообще? Что о нем слышно было?

— В смысле, щупает ли девок? Не-е-е, Рит, он точно нет.

— Педик, что ли?

— Да ну тебя, какой педик. Нормальный мужик, но жутко въедливый. Если чует слабину какую, вцепится намертво. Сначала у вас оценки липовые, говорит, а потом люди умирают. И неважно, что биология, а не хирургия какая-нибудь. Так что девочка, наверно, косякнула где, он и начал ее трепать. А ты как, Рит? Помирились с Мишкой?

— Да, — Марго поморщилась и покосилась на меня. — В отпуск летим послезавтра. В Грецию.

— Ну не знаю, Ритуль. А хорошо ли это?

— Я тоже не знаю, Оль. Ладно, извини, я не одна. Прилечу — встретимся, поговорим.

— Ага, давай, удачи.

— Короче, Маш, ну ты слышала, — Марго отложила телефон. — Может, правда где-то накосячила?

— Готовилась долго. Вроде и знала, а ступор какой-то напал. Он даже спросил, не уснула ли.

— Ну вот. Подумал, что не знаешь. Или что шпоры ищешь в трусах. Когда ты говоришь, в понедельник на пересдачу? Ну посиди, почитай еще. Уж на четверку-то точно должна вытянуть. Ты прямо такая… встрепанная, Маша. Так из-за экзамена расстроилась?

— Расстроилась, конечно. Стипендия же. Вроде бы полторы тысячи вообще не деньги. Но это два проездных на месяц. Без них даже до института не доберешься. Из продуктовых брать — нам и так еле-еле хватает. Так что каждая копейка на счету. Совсем прижмет — возьму, конечно, из отцовских, но все равно…

— Мать так больше и не объявлялась?

— Нет. И слава богу. Не хочу ее видеть.

— Маш, извини, что я лезу без мыла, но вы с Севой-то это обсуждаете? Почему бы ему не поработать? Он все-таки не так загружен, как ты. Хоть бы на лето устроился.

— Пытаемся обсуждать, — слезы снова защипали глаза. — Только плохо получается. Что он взрывной, что я. Заводимся, психуем, ссоримся. Вот и сегодня тоже. Наскреб где-то на пару кружек пива, зашли в бар. Он все меня утешить пытался. Знаете, как Карлсон: а, пустяки, дело житейское, подумаешь, не сдала, пересдашь. Ну меня и сорвало. И понеслось. И про деньги, и про работу, и про все такое. Разругались в хлам, я ушла. А тут вы позвонили.

— Во как! Знаешь что? — Марго посмотрела на часы. — Оставайся-ка ты у меня ночевать, Маша. Остынете оба. Утро вечера мудренее. Только предупреди, а то мужики — они такие, сразу начинают всякую хрень придумывать.

— Спасибо большое, Маргарита Ивановна! — мне снова захотелось плакать. Ну вот как она такая классная, а?

— А еще давай ты не будешь звать меня Маргаритой Ивановной. Ты теперь не моя ученица, а разница у нас не такая уж и большая.

— Хорошо, Маргарита… Рита?

— Да, норм.

Боже, это вообще было что-то невообразимое. Была бы я лесбиянкой, точно в нее влюбилась бы. Иметь такую подругу? С ума спрыгнуть! Я об этом даже не мечтала.

Мы допили кофе, я написала Севке, что переночую у Марго, но галочки остались серыми. Ну и ладно!

— Не хочу показаться брюзгой, Маш, но все-таки рано вы сошлись, — сказала Марго, вытаскивая из шкафа постельное белье для меня. — Мне двадцать пять, и то кажется, что рано.

— А вы… ты замуж собираешься? — я вспомнила, что ее подруга упомянула какого-то Михаила.

— Ну если не передумаю до сентября.

— Здорово! — я показала большой палец и добавила, не удержавшись: — Кешка расстроится.

— О господи! — рассмеялась Марго, запихивая подушку в наволочку. — У него это еще не прошло?

— Кажется, нет.

С Кешим мы постоянно общались в сети, но виделись за год раза три. Он тоже был зверски занят. Учился, как и хотел, в университете гражданской авиации на пилота, хотя медкомиссию прошел со скрипом — по зрению. Насколько я знала, сразу после летней сессии собирался делать лазерную коррекцию, чтобы восстановиться до начала занятий.

— Хороший мальчишка, — Марго улыбнулась со вздохом. — Просто чудесный. Повезет кому-то. Был бы он постарше… Или я помоложе. Я ему так и сказала тогда, на выпускном. А он мне: с годами эта разница нивелируется. Так и сказал: нивелируется. Может быть. Только вряд ли мы об этом узнаем. Надеюсь, найдет себе девушку. Ладно, Маш, давай ложиться. Завтра рано вставать, мне с утра в школу надо забежать.

Я наскоро сполоснулась, забралась под одеяло. Марго постелила мне на диване в гостиной, сама ушла в спальню. Уже выключив свет, я заглянула в телефон.

«Маша, извини, пожалуйста. Я дебил. Марго привет. Спокойной ночи. Я тебя люблю! Твоя сволочь».

Улыбнувшись, я шмыгнула носом и ответила с кучей сердечек:

«Я тебя тоже люблю. Спокойной».

Сева

Время шло, а я так и не сказал Машке о предложении отца. Может, потому, что сам еще ничего не решил. А может, просто боялся ее реакции. Уж больно все стало хорошо. Так хорошо, что даже страшно.

Она пересдала свой экзамен на четверку и успокоилась. Разумеется, я не стал говорить ей о проигрыше. Отдал Мосе долг из тех денег, которые перевел отец. Семьдесят оставил себе, сотку перекинул на карту Машке. Рассказал, что встретился с отцом и что мы помирились. А еще — что устроился на работу. До выхода у нас обоих оставалось несколько дней, решили немного отдохнуть.

Машка нашла в интернете глэмпинг — что-то вроде палаточного лагеря, но с комфортом. Сняли на два дня домик: каркас с непромокаемым тентом и деревянной терраской. Добирались сначала на электричке, потом на автобусе, потом шли пешком.

— Какая красота! — ахнула Машка, когда вышли на берег озера. — Как здорово, что мы сюда приехали.

Домик, конечно, был неказистым, но внутри оказалось уютно: большая кровать, шкаф, стол. А еще электричество и даже вай-фай. Без удобств, но душ и туалет в общем домике, там же столовая, где кормили завтраком. Обеды и ужины готовили сами на электроплитке из того, что взяли с собой.

Развлечений там, разумеется, никаких не было. Гуляли, купались, загорали. В пункте проката нам дали лодку, но поскольку грести толком не умели, понравилось не особо. Зато Машка поймала на удочку щуку и радовалась, как маленькая.

Но главное — не надо было никуда торопиться, ни о чем беспокоиться. Тишина… только шум ветра в деревьях, плеск волн и пение птиц. И запах цветущего клевера на лугу. И мы вдвоем. Люди из других домиков не мешали. Если сталкивались с кем-то в столовой или у озера, здоровались, но на общение никто не набивался.

Два дня пролетели мгновенно, и так не хотелось возвращаться. Началась работа, нудная и нервная, но оставались долгие вечера и выходные. Теперь мы уже не тряслись за каждую копейку, могли позволить себе куда-то выйти. Или просто погулять, не думая о том, что надо зубрить. А потом возвращались, ложились в постель, и это было самое лучшее, что только можно придумать — тоже без спешки, не засыпая в процессе от усталости.

Все было так же хорошо, как и прошлым летом. Почти так же, потому что одна вещь не давала покоя. Уже перевалил за середину июль, с первого августа открывался прием заявок на программу в Барселоне, а я никак не мог принять решения. Хотя экзамен по английскому сдал и сертификат получил. Ничего не сказав Машке.

С одной стороны, отец был прав. Упустить такой шанс — сделать большую глупость. Разумеется, при наличии денег можно учиться где угодно, хоть у нас, хоть за границей. И да, я изначально шел на бюджет, чтобы не зависеть от родителей. Но этот курс был нацелен именно на то, чем я хотел заниматься: на разработку игровых приложений. Может быть, сам университет, сравнительно молодой, котировался и не слишком высоко, но его программы по IT стабильно занимали места в первой десятке рейтингов. Получить сертификат, а может, и диплом — резко повысить карьерные возможности в будущем.

С другой… с другой стороны была Маша. Два года без нее — это же вечность. Я скучал по ней, даже если она просто выходила в ночную смену.

Обсудите вместе, сказал отец. Но я вел себя как законченный трус, потому что боялся этого разговора. Боялся любой Машкиной реакции. Не верилось, что она скажет: «Да, Сева, конечно, поезжай. Буду ждать». Почему? Наверно, потому, что сам на ее месте точно не обрадовался бы. Может, возражать или отговаривать и не стал бы, но вряд ли смог бы притвориться, что рад за нее.

Да потому что не верил в отношения на расстоянии. Ну ладно еще несколько месяцев, ну год. Но два?

По сути, отец поставил меня перед выбором: учеба или Маша. Как раз сейчас поставил раком, а не год назад, когда вопрос только возник.

Но змей-искуситель шептал в ухо, что это не так. Не зря, шипел он, говорят: твое от тебя не уйдет, а за то, что не твое, не стоит цепляться.

— Ты дурак? — вытаращил глаза Виктюх. — Мне бы такое предложили — ни секунды не раздумывал бы.

— И бросил бы Вальку с ребенком одних на два года?

— Не одних, — он с досадой покосился в сторону комнаты, откуда доносился истошный рев. — У них тут миллион нянек, а я вообще не пришей пизде рукав. Досадное недоразумение.

Я мог бы кое-что сказать по этому поводу, но счел за лучшее промолчать. У каждого свои черти.

Сын у них родился две недели назад, и они все-таки назвали его по фану Иваном. Иван Ивантюх… Бедный парень. А в целом Виктюху можно было только посочувствовать. Вляпался капитально.

— Может, вам комнату снять? — спросил осторожно.

— Я хотел. Думал, сожрут заживо. Что Валька, что теща, что бабка.

В общем, Виктюх, конечно, был тем еще советчиком. А Женя от ответа увернулась: мол, решайте сами, а то потом виновата буду. Это ваше с Машей дело.

Я оттягивал разговор до последнего. Наконец двадцать восьмого вечером решился. За ужином. Рассказал, что отец, когда виделись с ним, предложил поехать на два года в Испанию.

— И что?

Она замерла с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. Наверняка ждала, что я скажу: «Да ну, херня, на кой ляд оно мне сдалось».

— Не знаю, Маш, — я отвел глаза и уставился в тарелку. — Правда, не знаю. Целый месяц думал, но так и не решил.

— И теперь хочешь, чтобы я решила вместо тебя?

Распахнутые глаза сощурились, губы подобрались в тонкую линию. Как будто сейф захлопнулся.

— Маш, я хочу, чтобы мы решили вместе.

— И поэтому ждал целый месяц?

Вот поэтому и ждал, Маша. Не хотел все испортить. Это был очень хороший месяц. Теплый, добрый, нежный. Хотя и с темной подкладкой — для меня.

— Маша, если ты скажешь «нет», я не поеду.

По правде, мне трусливо хотелось, чтобы она так и сделала. Прекрасно понимая, что это не слишком красиво.

— Как ты классно придумал, Мирский! — она швырнула вилку, и та улетела куда-то в угол. — Если я так скажу, то потом получится, что я лишила тебя карьеры, да? А если скажу «поезжай» и на этом наши отношения закончатся, всегда можно сказать: сама виновата, потому что не возражала.

— А вариант подождать меня два года ты не рассматриваешь? Совсем? — я тоже начал заводиться. — Для тебя это анрил?

— А ты сам-то веришь, что можно все поставить на паузу, уехать, а потом вернуться и отжать кнопочку? И что все будет по-прежнему?

— Маш, ну а как раньше в армии два года служили? Или вообще на войну люди уходили?

— Так это необходимость была, — она всхлипнула. — Без возможности выбора. А ты, я смотрю, свой выбор уже сделал. Но притворяешься чистеньким: мол, давай вместе решать. Какая же ты все-таки сволочь!

— Спасибо, Маша, — я отодвинул тарелку и встал. — Было очень вкусно.

Надев в прихожей кроссы, взял с вешалки ветровку, вышел и бахнул дверью.

Глава 23

Глава 23

Маша

— Ну и пусть катится! — я откинулась на спинку так, что стул завис на двух ножках и чуть не опрокинулся. — Он давно уже сам все решил, но тянул до последнего. А потом такой: Маша, если скажешь «нет», я не поеду. Ага, конечно! Прекрасно ведь знал, что не скажу. Просто хотел это на меня повесить: мол, ты сама сказала «ехай», какие предъявы. Рит, мужики вообще что, все такие?

— Не могу сказать, что у меня прямо такой богатый опыт в плане мужиков, но… — Марго задумалась. — Не все, но многие. Маш, ты, конечно, можешь со мной не соглашаться, но мне кажется, ты излишне драматизируешь.

— Да? Правда? — я аж подпрыгнула. — Ну да, конечно, это же все фигня такая. Любовь-морковь, а как дело дошло до учебы за папины денежки, так Маша побоку.

— Маша, ну ты же умная девка, включи уже голову! Причем здесь папины денежки?

— А при том, — меня снова несло так, что хоть какие якоря бросай, все равно сорвет. — Его родакам ну очень не нравится, что он со мной. Вот и нашли способ от меня подальше сплавить. А он, придурок, уши развесил. Учеба, карьера, говна пирога.

— Ну… — Марго наморщила нос. — Может, конечно, и так, но не думаю, что это основная причина. Давай попробуем ситуацию перевернуть на сто восемьдесят градусов. Тебе сейчас предлагают бесплатно поехать в самый крутой мединститут за границу на два года. Ты откажешься? Любовь-морковь будет важнее?

Я застыла с глупо открытым ртом. Почему-то такой расклад мне в голову не приходил. Я не могла представить себя на Севкином месте — поэтому и не представляла.

— Мне никто не предложит! — ответ был, конечно, глупым, но ничего другого я сказать не могла.

— А если бы предложили? Маш, вот честно, я почти уверена, что ты тоже не отказалась бы. Ты ведь с детства хотела стать врачом, так? И не просто каким-то участковым терапевтом, думаю, у тебя амбиции покруче. Судя по тому, как ты впахиваешь. И Севка такой же. Просто ты перфекционистка, а он пофигист и тянет только то, что ему реально нужно и интересно. Я понимаю, что для отношений два года, да еще в вашем возрасте, — очень серьезное испытание. Но для его будущей карьеры это действительно большой плюс. Или ты хочешь, чтобы он по объявлениям компы чинил? Вот скажи, Маша, только честно, ты сейчас пенишься потому, что он уедет, а ты останешься, или потому, что он не сказал сразу и принял решение сам?

А она умела формулировать вопросы! Это было как раз то, о чем я спрашивала себя. И не могла ответить.

— Не знаю, Рит, — я старательно размазывала по стенкам чашки кофейную гущу и разглядывала разводы, как будто искала в них ответ. — Если бы он сказал сразу… наверно, мы поссорились бы еще тогда. Я бы все равно завелась. Нашла бы к чему прицепиться. Потому что правда боюсь. Знаешь, я смеялась над Криськой, а сама, наверно, такая же. Боюсь, что разлюбит, боюсь, что забудет. С глаз долой — из сердца вон, так? Там другая жизнь, другие люди. Все другое.

Марго встала, обошла стол, положила руки мне на плечи.

— Маша, я не буду говорить всякие оптимистические благоглупости о том, что любовь преодолевает все. Любовь — да. Преодолевает. Если она любовь. А что у вас — никто не знает. Почему из первой влюбленности редко получается что-то путное? Потому что в этом возрасте никто толком не представляет, чего хочет. Люди взрослеют, меняются. Взгляды меняются, вкусы, интересы — все. Хорошо, если эти изменения синхронно идут, в одну сторону, в одном направлении. Тогда и чувства тоже меняются — становятся только крепче.

— Не знаю, — вздохнула я обреченно. — Мне казалось, что у нас… не так, как у других. Как-то иначе. По-особенному.

— Машенька, никто никогда не думает, что у него чувства, как у других. У всех любовь особенная, уникальная, единственная и неповторимая, достойная пера Шекспира. В чем-то это правда, потому что одинаковых людей нет, а если по большому счету, то все повторяется миллионы раз. Одни и те же сюжеты с незначительными нюансами.

— Ты говоришь прямо как взрослая тетя.

— Все относительно, Маша. Для моей мамы я еще глупый ребенок. А по сравнению с тобой… да, я взрослая тетя. Ну почти взрослая. У меня на шесть лет больше опыта. Это, знаешь, как самолет высоту набирает, а потом выходит на эшелон и идет в нем. Ты еще только начинаешь набирать, а я уже сравнительно высоко. Но эта разница скоро… — тут она усмехнулась, — как Кеша сказал, нивелируется. Я сейчас скажу одну вещь, которая тебе не понравится. Может, ты даже обидишься. Но, знаешь, хорошо, что Севка уедет.

— Спасибо, Рита! Ну просто очень хорошо! Замечательно!

Я не то чтобы обиделась, но слышать это было не слишком приятно.

— Банально, но разлука для любви действительно как ветер для огня. Сильный раздует, слабый погасит. Может быть, через год ты двадцать раз перекрестишься и порадуешься, что он уехал. Что вы не поженились, не родили ребенка. Порадуешься, что его больше нет в твоей жизни. А может, наоборот, поймешь, что он — именно тот, кто тебе нужен. Навсегда. Один-единственный.

— А что, если я пойму, что он единственный, а он — что я как раз наоборот, не единственная? — не выдержав, я все-таки расплакалась. — Мне от одной мысли об этом плохо делается. Я вообще не знаю, как без него жить. Злюсь на него, иногда кажется, что просто ненавижу, а все равно люблю. Вот сейчас он неделю уже у Жени живет, а я не знаю, чем заняться, чем отвлечься. Все из рук валится. Не выдержала, позвонила. Думала, помиримся, а разругались еще сильнее. Он заводится, я тоже…

— Маша, — она обняла меня и покачивала, как младенца, — он и рядом с тобой может понять, что вовсе не ты его единственная. Поверь, самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать — отпустить его. Попытаешься удержать — убьешь все на фиг. Если он решил — все равно уедет. И все будет зависеть от того, как вы расстанетесь. Захочет ли он вернуться к тебе или нет. Пообещай мне, что постараешься с ним помириться.

— Да, — судорожно всхлипывая, я уткнулась в ее плечо. — Хорошо. Постараюсь…

Сева

— Не обижайся, Сева, она девочка, конечно, хорошая, но… — Женя многозначительно замолчала, поставив передо мной тарелку борща.

— Что «но»? — я заранее начал заводиться. — Не для меня?

— Может, и для тебя. Но слишком рано.

— Жень, не начинай, — я закатил глаза так, что они ушли куда-то в череп. — У вас вечно: рано, нельзя, опасно. Вполне по закону пожениться можем. У Виктюха вон ребенок уже.

— Виктюх твой год назад с тараканами игрался, я помню. Чего хорошего-то? Вы еще маленькие и глупые.

— Ну да, ну да, — я попытался поставить в тарелке ложку торчком, но она упала, набрызгав на стол. — А все взрослые по определению умные.

— Нет, — налив себе, Женя села напротив. — Как сказал Эдгар По, большинство людей идиоты. И он был прав. Просто у взрослых идиотов больше жизненного опыта, и они умеют им пользоваться. Но это не точно. И не всегда. Если ты уедешь, ваши отношения закончатся. Если не уедешь, они закончатся еще быстрее, потому что ты будешь винить ее в крахе будущей карьеры. Как только поругаетесь из-за брошенных носков или непомытой посуды, так и будешь. Пока не разбежитесь.

— Фигась ты Ванга!

— Я взрослая идиотка с жизненным опытом. Мой парень когда-то уехал учиться в Москву. Даже не за границу. Через полгода женился, а я узнала из третьих рук. А така любовь была, така любовь.

— И что, значит, у всех так? Я тоже женюсь через полгода?

— Или она выйдет замуж. Или никто никуда не выйдет, но все равно все грохнется. А даже если чудом нет, это будет то самое исключение, подтверждающее правило. Тогда вообще говорить не о чем — любовь все победила, все преодолела, все счастливы, ура-ура.

Логика была железная, не поспоришь. То самое «твое от тебя не уйдет». И про носки с посудой — в этом тоже была логика. Если бы Машка сказала: останься, не хочу, чтобы ты уезжал, — я бы остался. Но с осадком, что она продавила меня под себя.

Чего я хотел на самом деле? Чтобы она сказала спокойно: хорошо, Сева, я понимаю, тебе это надо. Мне будет очень плохо без тебя, но я подожду. А ее, как обычно, растащило на вопли. И вот на «сволочь» меня реально сагрило. Я и сам так себя частенько называл, признавая, что бываю редкостным засранцем. Но от нее слышать это было… больно. С самого первого раза.

Я не знал, куда идти. Виктюх однозначно отпадал. Он и сам жил у Вальки на птичьих правах, их там было шестеро в трех комнатах. У матери поселился Чубрин, ушедший к ней от жены, но не торопившийся разводиться. Просидел до закрытия в «Гаше», просадил от злости косарь, накурился непонятно чего и позвонил Женьке.

— Начинается, — проворчала она. — Что, совсем некуда?

— Ну могу, конечно, в хостеле где-нибудь кости бросить. Ладно, извини, что разбудил.

— Подожди, не кипешись. Приезжай.

Уже потом, когда добрался, дошло, что она была не одна, а я помешал. Стало совсем неловко. Надеялся, что на день, может, два, а прилип надолго. Машка молчала, я тоже никак не мог себя заставить позвонить или написать. Потом она все-таки позвонила, но с первых слов стало ясно: извиняться должен я. Желательно на коленях и с поцелуями в пятую точку. В результате разосрались еще сильнее.

Это было первого августа утром. Отложив телефон, я открыл ноут, зашел на сайт Каталонского политехнического университета и заполнил заявку в программу. И спросил Женьку:

— Жень, скажи честно, я тебя не слишком напрягаю?

— Я послезавтра уезжаю. В Сочи. На три недели. Живи спокойно. Только цветы поливай.

Я посмотрел на нее внимательнее и отметил то, на что до этого не обратил внимания. Новую прическу, какие-то хитрые серьги и незнакомое выражение на лице.

— Жень… У тебя это… личная жизнь?

— Ну я еще не совсем старая, — усмехнулась она.

— Серьезно?

— Что серьезно? Что не совсем старая?

— Нет, серьезно, что личная жизнь? — я подошел и обнял ее. — Серьезная личная жизнь?

— Ну ты еще скажи, как у больших. Да, достаточно серьезная.

— Ну так это же здорово! Я правда за тебя рад.

Она уехала, а я получил подтверждение, что меня приняли. Оформил в институте перевод, подал документы на студенческую визу. Отец оплатил учебу. И появилось ощущение, что я уже где-то далеко. В другой жизни. И по Машке тосковал так, как будто между нами тысячи километров. А ведь можно было просто сесть на трамвай и проехать несколько остановок.

Однажды вечером я не выдержал и написал:

«Маша, приезжай, пожалуйста. Женя уехала, я один».

Почему не поехал сам? Наверно, чтобы не долбить лбом закрытую дверь, если не захочет открыть.

Голубые галочки долго висели без ответа, потом прилетело:

«Хорошо».

Маша приехала через час, и за это время я едва не рехнулся. Чего только не приходило в голову, но когда открыл дверь, там стало так пусто, как в квартире, откуда выехали жильцы.

Я целовал ее в прихожей, прижав к стене, и она отвечала, задыхаясь, стягивая с меня футболку. Подхватил ее на руки, отнес в комнату, раздел, путаясь дрожащими пальцами в пуговицах. Это был самый невероятный, самый улетный секс за все время, с самого первого раза. Первый… нет, он просто был первым, это было другое. А сейчас…

Наверно, после такого не страшно и умереть.

— Маш, выходи за меня замуж, пожалуйста, — попросил, едва отдышавшись. — Я уеду только в середине сентября. Если завтра подадим заявление…

— Нет… — ответила она, отвернувшись.

Мне показалось, что ослышался. Как будто ведро холодной воды на голову вылили. Наверно, зашипело даже.

— Нет? Почему?

— Не хочу, чтобы кто-то из нас об этом пожалел.

— Но почему ты думаешь, что пожалеем? — хотелось кричать, но из горла вырывался только какой-то задушенный сип.

Она не ответила. Повисла тяжелая тишина, которая с каждой секундой давила все сильнее.

— Извини, — Маша встала. — Я пойду.

Она оделась и ушла. А я уткнулся носом в подушку и разревелся — как в детстве, когда уезжала мама.

Глава 24

Глава 24

Маша

— Фотку скинешь?

— Зачем, Кеш? — удивилась я.

Мы встретились в «Севере» на Невском. Кеший взял нам кофе, пирожные, и мы сели за столик. В курсантской форме он выглядел так, словно уже был командиром корабля. Я заметила, с каким интересом посматривают на него девушки, да и женщины постарше.

Мне нужно было сказать ему, что Марго выходит замуж. Не по телефону, не в воцапе. Я знала еще с лета, но все тянула. Надеялась, что этого не случится? Может быть. Мне казалось, что и сама Марго не до конца уверена. Она показала фотографию жениха, того самого Михаила, с которым ездила в Грецию, и он мне здорово не понравился. Но говорить об этом я, разумеется, не стала.

Рассказывала о нем Марго не слишком охотно. Я знала только то, что он на девять лет ее старше, разведен и что у него своя компания, сдающая в аренду строительную технику. А познакомились они в автошколе, где получали права на мотоцикл.

— На мотоцикл⁈ — у меня аж челюсть отвисла. — Ты и на мотоцикле умеешь?

— Ага, и на машинке швейной тоже, — рассмеялась Марго. — И на обычной машинке, с восемнадцати лет. Кешка, походу, на меня и запал, когда я на мотике к школе подкатила. Три года назад, когда на работу устраивалась. Он на крыльце топтался, я спросила, где канцелярия. Пялился так же, как ты сейчас.

Выслушав меня, Кеший усмехнулся, закусив губу.

— Передай, что я желаю ей счастья, — сказал, глядя в сторону. — Пусть у нее все будет хорошо. Ты на свадьбу пойдешь?

— Да, конечно.

Вот тогда-то он и попросил скинуть ему фотографию.

— Зачем? Не знаю. Просто пусть будет. Только не с женихом, ладно?

Повисла пауза. Раньше нам всегда было о чем поговорить, а сейчас я не знала, какую выбрать тему.

— Ну а ты? — прервал молчание Кеший. — Ты как?

— Я?..

О том, что Севка собирался в Испанию, я никому не говорила. Не хотелось, чтобы жалели или, наоборот, злорадничали.

— Мирский уже улетел?

— Ты знаешь? — промямлила жалко. — Позавчера должен был. Кажется.

— Катька сказала. Она же со всеми учителями в контакте. Наверно, от Евгеши узнала.

— А ты в контакте с Катькой? — я попробовала уйти от ответа.

— Так, общаемся иногда в сети. Чисто по-приятельски. Она хорошая девка, только какая-то… не знаю, неприкаянная. Очень хочет быть правильной, идеальной, но получается не особо, поэтому вечно из-за всего парится.

— Ты говорил, она тебе нравилась… до Марго. Ой, извини, — я смутилась, сообразив, что зацепила свежую рану.

— Да что «извини», Маш? — Кеший похлопал меня по руке. — Все норм, забей. Я же не думал, что она реально будет ждать, когда я вырасту. А Катька… ну да, нравилась когда-то. И что? Ты мне тоже нравилась.

— И ты мечтал купить мне мороженое.

— А кстати, хочешь мороженого?

— Хочу, — вымученно улыбнулась я.

Он сходил к стойке и заказал мороженое. Вернулся и спросил:

— Ну так и что? Маш, не держи в себе. Я же вижу, что тебе плохо.

— Плохо, Кеш, — сдалась я. — Очень плохо. Не знаю, как я вообще продержалась этот месяц. Сейчас хоть учеба началась, с первых дней пашня. Анатомия, гистология — это ад. Как все только в голову помещается? Биохимия, физиология, микробиология — тоже капец полный. Нет времени страдать.

— Маш, два года быстро пройдут. Он вернется.

— Нет, — я покачала головой. — То есть вернется, наверно, не знаю. Но мы… походу, мы расстались.

— Что значит, походу? — Кеший сдвинул брови. — Ты не знаешь, расстались или нет?

— Мы очень сильно поссорились, когда он сказал, что уезжает. Вернее, он тогда еще не решил. Хотя… мне кажется, что решил сразу, просто не говорил мне. Тянул до последнего. Я психанула, он психанул. Ушел к Евгеше. Потом Марго мне клизму вставила. Что я не должна на нем гирей висеть. И что надо помириться. Кеш, я ведь понимаю, это его шанс. И я на его месте тоже, наверно, уехала бы, но…

— Боишься, что он тебя бросит?

— Да, мудрый змей… змий. Боюсь. Боялась. А потом он написал, попросил приехать. Я приехала, и… Черт, он предложил мне выйти за него замуж. Вот прямо сразу. Пойти и подать заявление, чтобы расписали до его отъезда.

— И что? — официант принес мороженое, и Кеший подвинул вазочку мне. — Ты отказалась?

— Да.

— Почему? Если ты так боялась, что он тебя бросит?

— Кеш, ты правда не понимаешь? — чтобы не расплакаться, я запихнула в рот огромный кус мороженого. Аж зубы заломило. — Я хотела за него замуж. Ну не прямо сейчас, конечно, попозже. Но не вот так. Не гарантийным талоном, что я никуда от него не денусь. Или он от меня. Ой, вы знаете, я, вообще-то, замужем, но муж мой хрен знает где и хрен когда вернется — если вообще вернется. А потом Мирский мне пишет: прости, Маша, но это была ошибка, я встретил другую, давай разведемся. Или я вдруг в кого-то влюбилась.

— Да нет, это как раз понятно. Но ведь можно было какие-то слова найти, объяснить?

— Можно было, Кеш. И я их нашла. Потом. Когда домой приехала. А в тот момент смогла сказать только одно. Не хочу, чтобы кто-то из нас об этом пожалел. И это была правда. Была — и есть.

— Ну все равно, — не сдавался Кеший. — Это ведь не накануне его отъезда было. Ты сказала, что вы успели бы расписаться, значит, как минимум месяц назад. Так? Значит, могла ему все слова сказать — которые потом нашла?

— Не могла. Он просто не захотел слушать. Ничего, Кеш, я справлюсь.

Как я вообще не рехнулась за этот месяц? На следующий день позвонила — Севка сбросил. И еще раз. И еще. Писала — он не открывал. А потом перестала. Ждала, что позвонит или напишет сам. Не дождалась.

А позавчера утром поехала в аэропорт. Наобум. Знала только, что он летит в этот день в Барселону. Посмотрела расписание и поехала к первому прямому рейсу. Хотя он вполне мог лететь и с пересадкой. Снова набрала номер — абонент недоступен. Стояла у табло, крутила головой во все стороны — боялась пропустить.

И не пропустила!

Севка шел с девушкой — блондинкой в ультракоротком мини и сандалиях-гладиаторах. Я спряталась за табло и смотрела на них, пока они не сдали чемоданы в багаж и не отправились на контроль.

Но об этом Кешему я рассказывать не стала.

Сева

— Севка, а у тебя девушка есть?

Эля вытянула длинные ноги, откровенно любуясь своими сандалиями с ремнями вокруг икр. Места нам достались у аварийного выхода. С одной стороны, хорошо, свободно, а с другой, даже сумку с собой взять нельзя, только телефон и бутылку воды. И поднос с обедом пришлось держать на коленях.

— Есть, — я уперся в экран, чтобы не смотреть на нее: микроюбка задралась так высоко, что видны были голубые трусы.

— А чего она тебя проводить не пришла?

— Мы вчера попрощались, — соврал я. — Не люблю проводы. Когда родаки еще не развелись, мы без конца мать куда-то провожали. То на съемки, то на гастроли. С тех пор и не люблю.

— Сев, а чего ты смурной такой?

Хотелось рявкнуть: «Отстань уже, коза!», но сдержался. Спросил только:

— Эля, тебе скучно?

— Скучно! — хныкнула она. — Еще лететь и лететь. Ну поговори со мной, туалетный работник!

— Чего? — я как раз отпил воды из бутылки, поперхнулся и забрызгал футболку.

— А, это из фильма какого-то старого. Зацепила краем глаза по телеку, по какому-то ретро-каналу. Там король сидит, ему скучно, и он просит уборщика поговорить с ним.

Вот ведь свалилась на мою голову! Четыре с лишним часа полет. Пришлось притвориться, что сплю.

Скинув мне на почту электронный билет, отец приписал:

«Сева, с тобой полетит Эля, Галина племянница. Встретитесь в аэропорту».

Я вообще понятия не имел, что у мачехи есть какая-то племянница, и даже подумал, что мне навязали ребенка, но на входе ко мне подскочила вульгарного вида девица и смачно поцеловала в щеку.

— Привет. Я Эля. Наконец-то мы познакомились.

Уже через пять минут я знал, что она моя ровесница, учится — якобы — на заочке в универе и нигде не работает. Что у нее был парень, но они расстались, и она решила прокатиться к тетке в Испанию — развеяться.

— Удачно как совпало, что мы вместе летим. Будет с кем зажечь.

— В смысле? — обалдел я. — Ты отдыхать, а я-то учиться.

— Ой, да ладно тебе, — Эля наморщила нос. — Тетька говорила, у тебя только с октября учеба, успеем потусить.

И вот тут я понял, что влип. Жить мне предстояло у отца, у них с мачехой был дом где-то в пляжном районе. Значит, вместе с этой… зажигалкой. И донести, что тусить с ней не собираюсь, будет очень проблематично. Таких хоть матом пошли, они все принимают за флирт.

Игнорируя мои закрытые глаза, Эля еще несколько раз пыталась заговорить, но я упорно притворялся трупом, и она отстала. Надолго ли?

Как бы мне хотелось, чтобы рядом со мной сейчас сидела не эта трещотка, а Машка. Чтобы мы с ней гуляли, обнявшись, по улицам Барселоны, пили вино в маленьких ресторанчиках, купались ночью в море, а потом занимались любовью прямо на пляже, под огромными южными звездами…

Ничего этого не будет. Потому что она не захотела.

Ее «нет» было как пощечина. И то, как она сказала, что кто-то из нас пожалеет, если мы поженимся… Я бы не пожалел. Несмотря ни на что. А вот она… И когда я спросил почему, не ответила. Встала и ушла.

Страшнее ночи в моей жизни не было. Где-то ближе к утру, когда небо посветлело, я стоял у окна и думал, что все можно решить очень просто. Один шаг — и все проблемы закончатся. Как был я никому не нужен, так и не буду. Никому и никогда… И какой во всем смысл?

Остановило только одно. Я слишком любил ее, чтобы заставить жить с чувством вины.

Потом она звонила, но я не отвечал. Писала — смахивал, не читая.

Зачем? Все и так ясно. Она все сказала. Не надо оправдываться, выкручиваться, пытаться что-то объяснить.

Да, я был сам виноват, когда решил уехать. Она приехала попрощаться, а я не понял. Полез со своим дурацким предложением и только подтолкнул ее поставить точку.

Ну что ж… Я пережил ту ночь, переживу и все остальное.

Занятия начинались в середине октября, но отец предложил приехать на месяц раньше — освоиться, походить на экспресс-курс испанского. А может, и для того, чтобы познакомить с племянницей Галины. Наверняка ведь Женька написала ему, что мы с Машей расстались. Но об этом я подумал уже сейчас, когда Эля возилась рядом, задевая меня то бедром, то коленом. Вряд ли это совпало случайно — моя учеба и ее поездка «развеяться».

Меня такие девчонки — типа Лидочки — никогда не интересовали. Ну, может, и вставало непроизвольно на сиськи-коленки, но сознательно не польстился бы. И сейчас эта якобы родственница только раздражала.

Отец встречал нас вместе с Андрюхой. Началось перекрестное целование-обнимание, ахи-охи, потом наконец загрузились в машину и поехали. Из осени прилетели в лето. Цветы, пальмы и солнце — такое яркое, что без темных очков никак.

Отец жил с семьей в Барселонете — старом районе у моря. Дом у них был небольшой, но уютный. Элю поселили в гостевой комнате, мне до ее отъезда отвели крохотный закуток на чердаке, куда влезали только кровать, комод и маленький стол со стулом.

Ближе к вечеру Эля начала кружить вокруг меня, как акула, и ныть:

— Севочка, пойдем на море! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Сходите, конечно, — поддержала Галина. — Пока вода теплая. В октябре мы уже не купаемся. И Андрюшку возьмите.

На последней фразе Эля поморщилась, но деваться было некуда. Да и я без Андрюхи, с ней вдвоем, не пошел бы. Пляж оказался в десяти минутах ходьбы. На пальмах сидели и орали попугаи. Эля тоже балаболила, как попугай. Я устал раньше, чем мы дошли до моря, и хотел только одного: поскорее вернуться и забиться на свой чердак.

Накупавшись и отогревшись на вечернем солнце, Эля с Андрюхой потащили меня в пляжную кафешку.

— Нас же, наверно, к ужину ждут? — сопротивлялся я, но Андрюха умоляюще сложил руки у подбородка:

— Мы только джелат. Ну мороженое.

Спорить было лень. Зашли в кафе, я взял им мороженое и сок, себе кофе. И провалился, глядя на море, в дремучую тоску. Даже не заметил, как Андрюха убежал в туалет. И вздрогнул, когда услышал:

— Как же мне хреново, Сева.

Она сидела и смотрела на свое полурастаявшее мороженое и так отличалась от той глупой и вульгарной девчонки, с которой я познакомился утром, которая весь день действовала мне на нервы. Словно постарела лет на десять и собрала всю печаль мира. И неожиданно для себя я ответил:

— И мне тоже, Эль.

Глава 25

Глава 25

сентябрь 2019 года

Маша

— Нет, Костя, завтра не получится. У нас пять лет выпуска, собираемся классом.

— А почему осенью? — удивился он.

— Хотели в мае, но классная наша в больнице была. Ну а летом каникулы, отпуска. Решили сейчас. Я позвоню.

Мы встречались уже год. Получилось все очень странно. После того экзамена на первом курсе, когда он отправил меня на пересдачу, я и думать о нем забыла. Встретились мы прошлой осенью на дне рождения Марго, куда он пришел с ее подругой — той самой Олей, которая уже окончила аспирантуру и осталась у нас преподавать. Удивительно, но Костя — тогда еще, разумеется, Константин Эдуардович — меня вспомнил. Мы о чем-то таком незначительном поговорили, а еще через пару дней столкнулись на выходе. Шел дождь, у меня не было зонта, он предложил подвезти до метро, а в результате подвез до дома. И пригласил сходить в «Эрарту» на выставку по истории медицины. А потом в театр. И в ресторан.

С Ольгой у них все было проблемно, и они расстались, как только мы начали встречаться. С Костей оказалось неожиданно интересно, хотя разговоры у нас первое время были в основном медицинско-биологические. Смущала и приличная разница в возрасте — десять лет. Но скоро я перестала ее ощущать. Да и выглядел он моложе, на вид больше двадцати восьми не дала бы. Высокий худощавый брюнет с карими глазами и теплой улыбкой — мог показаться мягким, даже застенчивым, если бы я не знала, каким въедливым и жестким он может быть, когда читает лекции и принимает экзамены.

Отношения наши развивались неспешно. В постели мы оказались месяца через три. После Севки у меня никого не было. Со мной пытались знакомиться, куда-то приглашали, но я не могла себя переломить. Хотя плакать и перестала. Просто запаковалась в броню, закрылась на все замки. А с Костей получилось как-то… спокойно, что ли? Без бурной страсти, но хорошо.

В будущее я не заглядывала. Учеба для меня была на первом месте. Учеба и работа. Да, я умудрялась подрабатывать. Делала уколы, ставила капельницы всему нашему дому и двум соседним. За месяц набегало столько, что можно было почти не трогать деньги отца. На еду, коммуналку и самое необходимое хватало без них. Когда отменили интернатуру, а поступление в ординатуру резко осложнилось, я очень сильно похвалила себя за это решение. Акушерство и гинекология пользовались популярностью, баллы туда требовались конские, но я знала, что, если не наберу их, смогу поступить платно.

Из одноклассников я общалась только с Кешим, но иногда заглядывала в группу класса, которую он продолжал вести, как мне казалось, по инерции: сообщения там появлялись не чаще пары раз в месяц. Это были либо какие-то новости, либо старые фотографии. Там же весной промелькнуло обсуждение встречи на пять лет, но из-за болезни Фанечки не сложилось. А две недели назад я получила сообщение от Алиски, которая занималась организацией. Сначала даже думала отказаться, но все-таки решила сходить. Наверно, больше из любопытства, чем из желания встретиться.

Собрались в недорогом ресторанчике в нашем районе — хоть ехать куда-то не надо было. Пригласили и учителей, не всех, конечно, самых адекватных, но пришли только Фаня, Евгеша и Чижик. Марго лежала на сохранении.

После трех выкидышей на ранних сроках ей удалось доносить ребенка до пяти месяцев, но с постоянной угрозой прерывания. В больницу ее клали уже третий раз, причем в этот ей предстояло лежать до самых родов — если удастся сохранить. Я навещала ее несколько дней назад. Выглядела она ужасно, чувствовала себя тоже, и настроение у нее было соответствующее.

— Знаешь, Маш, — сказала она с тяжелым вздохом, — боюсь, если и в этот раз не получится, Мишка от меня просто уйдет. Он очень хочет ребенка.

— Рита, я почему-то думала, что ребенка хотят от любимой женщины.

— Ну вот он и пойдет искать себе любимую женщину. Другую. У которой не будет таких проблем.

Я не знала, что на это сказать, поэтому промолчала.

Кеший с Катькой пришли в ресторан, сверкая новенькими обручалками. Месяц назад я была на их свадьбе, довольно скромной. Сильно счастливыми они не выглядели, и я заподозрила, что Катька беременна, но Кеший эту версию опроверг. Спрашивать его о Марго было бы слишком бестактно.

А вот Валька пришла уже без кольца: с Витькой, Севкиным другом, она недавно развелась. Еще одним заметным явлением стала Криська с огромным пузом и мужем откровенно бандитского вида. Хотя и было сказано: никаких «плюс один», но она заявила, что в любой момент может родить, поэтому ей требуется страховка в виде супруга. Но я подумала, что она просто решила показать всем, и мне в первую очередь, насколько у нее все прекрасно.

Пришли почти все. Не было только Ленчика, погибшего год назад в горах, учившейся в Москве Светки Житеневой и Севки. От Марго, которой рассказывала новости Евгеша, я знала, что он получил в Испании диплом бакалавра и уехал в Штаты — его пригласили работать где-то в Кремниевой долине. Именно поэтому я и пришла: встречаться с ним не хотелось. Вроде, все отболело и улеглось, но… нет. Увидеть его я до сих пор была не готова.

Сидели, ели, пили, рассказывали о себе, вспоминали школьные годы. И все было ничего, пока Лидку не дернуло за язык спросить Евгешу о Севке.

— У него все хорошо, — та покосилась в мою сторону. — Живет в Редвуд-сити в Калифорнии, работает в «Электроник Артс», занимается компьютерными играми.

— Не женился случайно? — влезла Криська.

— Пока нет, но… собирается.

— На американке?

— Нет, — похоже, Евгеша не была расположена распространяться на эту тему.

Я тяжело сглотнула и сказала себе, что мне все равно.

Тогда, четыре года назад, я вот так же убеждала себя, что в аэропорту с ним могла быть какая-то случайная попутчица. Может, девушка тоже летела на учебу. А потом, умирая от тоски, залезла на Севкину страницу в Контакте и увидела среди аватарок его друзей показавшееся знакомым лицо. Перешла по ссылке и узнала эту блондинку: именно она была в Пулково. Прокрутила вниз и наткнулась на фотографию. Севка обнимал ее за плечи, а она делала селфи на фоне моря. Больше я к нему не заглядывала.

Не на ней ли он собрался жениться?

А впрочем, не все ли равно?

Сева

— Эля, а можно я поработаю?

Надулась и замолчала. Первые три дня после ее приезда все было хорошо, а потом в моей маленькой квартирке вдруг стало как-то тесно. Она была везде, на каждом квадратном сантиметре. Она сама, ее вещи, ее голос с вечными капризными интонациями.

Обычно я работал в офисе, потом приходил домой и продолжал делать то, что не требовало постоянной координации с командой. Мы лепили бродилку-шутер по мотивам Дракулы. Получалось атмосферно — жутенько. А еще я уже второй год писал потихоньку покерное приложение под айфон. Без заказа, просто так. В надежде потом куда-то пристроить. Втянулся в этот ритм настолько, что восемнадцать часов за компом в сутки казались чем-то обыденным, нормальным. Глаза, правда, возражали, но я успокаивал их каплями и витаминками.

А потом приехала Эля, и все мои рабочие процессы пошли по звезде. Она не умела находиться на периферии. Хотя я и предупреждал, что много времени и внимания уделить ей не смогу. Но некоторые люди слышат только то, что хотят услышать, пропуская мимо ушей все, что им не нравится. А потом удивляются: ну как так-то?

Отношения у нас были, мягко сказать, странными. С самого начала. Тот месяц, который Эля провела в Барселоне, мы драконили друг друга, словно соревновались, кто больше скажет всяких гадостей. Чем-то это напоминало начало того, что у нас было с Машкой, но все же отличалось. Машка бесила, однако под этим прятался жгучий интерес — хотя понял я это уже потом. Эля просто раздражала, как зудящая муха.

Но параллельно мы сливали друг другу все свои горести. Ничего приятного в этом не было и никакого облегчения не приносило. Как будто вытаскивали из себя, наматывая на локоть, разбухшего от слез паразита, а он все не кончался и не кончался. Причем я не слушал ее, а она — меня. Мы просто говорили, говорили, говорили, используя друг друга в качестве губки, равнодушно впитывающей все, что на нее льют. Собрали воду, отжали — и все, снова сухая. Из Элькиных страдалищ у меня в голове задержалось только то, что ее парень порвал с ней самым некрасивым образом, выложив в соцсетях фото с другой девушкой.

Она уехала, я начал учиться, мы стали переписываться, и в таком формате раздражение потихоньку улеглось. И так уж вышло, что это общение оказалось наиболее адекватным из всех. Отец был слишком занят, да и контакт наш за столько лет врозь почти сошел на нет. С мачехой отношения сложились ровно-нейтральные. Андрюха меня обожал, но все-таки ребенок в близкие друзья не годился. Одногруппники, все как на подбор, были ребятами сильно гикнутыми. Чересчур даже для меня — кого в школе считали конченым гиком. Случались у нас всякие тусовки, вечеринки, но близко я ни с кем не сошелся. Да, был еще Виктюх в сети. Виктюх — и его хронические жалобы на семейную жизнь, которая, не успев начаться, стремительно разваливалась. Легче было сыграть с ним партейку в Холдем, чем читать все это.

Сначала я заглядывал в Контакте на страницу к Маше, но там не появлялось ничего нового. Последний пост — наше общее селфи в глэмпинге, на берегу озера. Машку тогда еще укусил овод, всю пятку раздуло. Иногда тянуло написать ей, но… вспоминал тот последний вечер. И то, как она молча ушла.

Нет, что кончено — то кончено. Не сложилось, значит, надо идти дальше.

Так я говорил себе, а внутри все равно ныло и ныло.

Вот и получилось в результате, что болтовня с Элькой стала моей единственной отдушиной. И когда через год она снова прилетела в Барселону, я с удивлением понял, что рад ей. И не только это. Раньше она не вызывала у меня никаких эротических чувств. Даже когда крутилась под носом в микрокупальнике, выставляющем на всеобщее обозрение почти всю анатомию. Нет, какие-то непроизвольные шевеления вызывало, конечно, но думал я при этом вовсе не о ней. И все же год в стерильном воздержании, с подростковым перебором под одеялом, сыграл свою роль.

Все получилось как-то слишком обыденно, без волнения. Как будто оба знали, что рано или поздно это произойдет. Отец с мачехой и Андрюхой куда-то уехали, мы остались одни, сидели в гостиной и смотрели телик.

«Духота какая», — сказала Элька и сняла майку.

И хотя под ней был тот же лифчик от купальника, который я час назад видел на пляже, почему-то выбило предохранители.

Я трахнул ее тут же, на диване. Просто расстегнув шорты и задрав ей юбку. Хорошо хоть в последний момент вспомнил, что надо вытащить.

«А ты ничего так, — удивленно сказала она, вытирая с дивана улики влажной салфеткой. — Может, повторим в более комфортной обстановке? Только резинки купи, не стоит так рисковать».

Резинки я купил, и повторили мы это не раз и не два. Точнее, повторяли при каждой возможности. И было все это очень даже неплохо. Хотя крышу, как с Машкой, не сносило. Я больше не улетал куда-то на край вселенной. Ни разу. А когда Элька уехала, накрыло недоумением: черт, а что это вообще было-то?

Мы снова переписывались, в прежнем стебно-приятельском ключе, никак не касаясь того, что происходило между нами полтора месяца подряд. Потом у меня появилась девушка, испанка по имени Карла, горячая настолько, что я чувствовал себя с ней невинным мальчиком, которого совращает опытная женщина. Любовью никакой там и не пахло, но отношения эти захватили крепко.

Окончив двухгодичную программу, я решил не возвращаться в Питер. Там меня никто не ждал. Мать все так же жила со своим женатым Чубриным. Женька вышла замуж, и они с мужем усыновили трехлетнего мальчика. Маша? Ну она точно не ждала. Поэтому мы с Карлой поехали путешествовать по Европе.

Все было хорошо, пока в Румынии ее не склеил в баре какой-то цыган. Ему хватило пяти минут, когда я ходил в туалет. Она ушла с ним, а я поехал дальше — один. Было обидно, но не более того.

Элька в это лето не приезжала, и встретились мы только через год, когда я получил диплом бакалавра.

Глава 26

Глава 26

Маша

— Он женится, — я положила на тумбочку пакет с яблоками и виноградом.

— Кто? — не поняла Марго.

— Мирский. Евгеша сказала. Она была в ресторане на встрече. Лидка спросила о нем.

— И тебя это расстроило?

Она повернулась неуклюже, пытаясь лечь поудобнее. Живот был еще небольшим, но Марго жаловалась, что ей очень тяжело. Как будто мешок с кирпичами носит.

— Рит, что тебе вообще говорят? — я ушла от ответа. — Есть же какая-то причина, почему вот так все?

Акушерство и гинекологию мы изучали на четвертом курсе. Я была настроена на то, чтобы просто перешагнуть их, потому что даже проктологию и дерматологию представляла в качестве будущей специальности более для себя возможными. Почему-то все связанное с женской сферой и детьми пугало меня до тошноты. А на четвертом курсе была еще и педиатрия! Однако это изменилось в один момент.

Гинекологию нам читал профессор Чумак. Было ему уже хорошо за семьдесят, хотя выглядел он лет на десять моложе — стройный, подтянутый и даже в этом почтенном возрасте по-мужски интересный. О нем говорили, что в шестьдесят пять он женился на тридцатилетней администраторше из принадлежащей ему клиники, но очень скоро ее выгнал. Двое его детей тоже стали врачами: сын гастроэнтерологом, а дочь венерологом. Сам Чумак давно был на пенсии, но внештатно преподавал у нас и в университете.

Я и глазом не успела моргнуть, как влюбилась и в него, разумеется, чисто академически, и в предмет. Ну а где гинекология, там и акушерство. А потом и дети подтянулись. После практики я как-то незаметно перестала их бояться. В педиатры не пошла бы, конечно, но ужаса перед ними больше не испытывала.

К концу пятого курса я окончательно определилась со специализацией и даже записалась в студенческое научное общество, но на него катастрофически не хватало времени. Так что происходящее с Марго интересовало меня еще и с чисто медицинской стороны.

— Ничего нового, Маша, — тяжело вздохнула Марго. — Меня уже с ног до головы изучили, разве что не под микроскопом. Все тот же гормональный дисбаланс. Подтягивают одно, тут же летит другое.

Я не уставала поражаться несправедливости жизни. Ну почему так — у мерзавцев все в шоколаде, а хорошим людям не везет? Впрочем, философия мне не давалась. Еле-еле сдала, запихав шпоры во все возможные и невозможные места. Может, какой-то глубинный смысл в этом и был, но для меня он оставался непостижимым.

— И все-таки, Маш, — Марго не сдавалась. — Ты ведь не просто так о Мирском заговорила?

Я уже двадцать раз пожалела об этом. Как будто само с языка слетело. Может, потому, что всю неделю о нем думала? И на страницу в Контакте залезла, чего четыре года не делала — с того самого раза, когда увидела его фотографию с той блондинкой. И что? Нашла еще десяток таких. Не у него, у нее. Последняя свеженькая — недельной давности. Севка размыто, но узнаваемо, а она во всей красе. Снова на фоне моря и каких-то цветущих кустов. И песня подцеплена — «Hotel California». И капсом: «HERE I AM!»

— А девку его Эльвирой зовут, — я подошла к окну и остановилась, глядя, как через двор крадется пестрая кошка. — Ужас. Не знаю, Рит. Не драма, но… смурно.

Череп изнутри ковыряла настырная мысль о том, что если бы я сразу нашла нужные слова, если бы объяснила, почему не хочу вот прямо утром бежать в загс, все сложилось бы по-другому.

Надо был сказать так: Сева, я выйду за тебя замуж, когда ты вернешься. А пока буду ждать.

Если бы, если бы… А теперь поздно.

Вечером мы с Костей пошли в ресторан. Жадным или прижимистым он вовсе не был, но деньги просто так направо и налево не швырял. А тут вдруг «Percorso» в пятизвездочном «Four Seasons Lion Palace», огромный букет роз, едва поместившийся в принесенную официантом вазу, дорогущее шампанское.

Под ложечкой тоскливо засосало. И не зря.

— Маша… — он достал из кармана пиджака синюю бархатную коробочку. — Будь моей женой.

Маш, выходи за меня замуж, пожалуйста…

— Костя, тебе не кажется, что в твоем предложении чего-то не хватает? — я попыталась улыбнуться. И даже, вроде, получилось.

— Ты права. Я тебя люблю. Так лучше?

— Да, — я протянула руку, и он надел кольцо мне на палец. — Только не сейчас, хорошо?

— Как скажешь, Маша, — Костя поцеловал меня. — Можем наметить на следующую осень. Ты уже получишь диплом, а я добью диссер.

— Хорошо, — кивнула я с видом послушной отличницы.

Этой ночью он остался у меня. Мне не спалось, я вышла на кухню, выпила воды из-под крана, села на диванчик, подумав машинально, что давно пора сменить обивку.

Что я вообще делаю? Зачем? Он хороший, умный, добрый, меня любит. Но я-то его не люблю. Мне просто с ним… спокойно?

Чур меня, я в домике.

А может, как раз и ничего? К чему все эти страсти-мордасти, только одни переживания от них. А за ним как за каменной стеной. И нам всегда будет о чем поговорить. А еще…

Я усмехнулась с горечью, пристроив голову на сложенные руки.

А еще так приятно чувствовать себя маленькой девочкой, о которой заботятся, которую балуют. У меня никогда этого не было. Если только в раннем детстве, но я все равно не помнила. Может, поэтому и разница в возрасте не пугала. Да и не такая уж она и большая, если подумать. Это сейчас десять лет много, а в старости будет почти незаметно.

В старости?

Я потрясла головой, отгоняя эту мысль. Потому что ну никак не могла представить себя старушкой рядом со старичком Костей. Не могла представить, что у нас будут дети, внуки. Я вообще не хотела детей. Но если получится… что делать, попытаюсь полюбить своего ребенка. Чтобы не быть такой матерью, как моя.

Я поморщилась, вспомнив, как она звонила мне полгода назад. Говорила, что была не права. Ну да, Виталик-то от нее ушел. К молодой девке. Я просто нажала на отбой и закинула ее номер в черный список.

Ну уж нет, такой я точно не буду. Никогда.

Выключив свет, я вернулась в комнату и забралась в постель.

Пусть все идет так, как идет.

Сева

— Сев, у меня к тебе серьезный разговор, — сказала Элька, когда вечером мы лежали в постели.

— Уже страшно, — проворчал я. — Может, не надо?

— Сева, ну я серьезно, — она села и посмотрела исподлобья. — А у тебя все хиханьки.

— Надеюсь, ты не беременна? Если да, то это не я. Ты всего-то три дня как приехала.

— Дебил!

Ну спасибо хоть не сволочь. Уже приятно.

— Ладно, извини. Просто ты и «серьезно» как-то не очень монтируется.

— Только не отказывайся сразу, хорошо? Давай поженимся?

— Хрм… — хрюкнул я подушку. — И это ты называешь «серьезно»?

— Да подожди ты! — она шлепнула меня ладонью по спине. — У тебя рабочая виза. А мне туристическую еле-еле дали. Если поженимся, я смогу получить долгосрочную, как член семьи. Ну а потом можно и на гринку замахнуться при благоприятном стечении обстоятельств.

— То есть ты мне предлагаешь фиктивный брак, Эля? — я повернулся к ней. — А ты знаешь, какой пизды за это можно схлопотать, если поймают?

— Да почему поймают-то? Ну да, там, конечно, проверки всякие. На фиктивность. Но мы все-таки не чужие люди. В постели вон одной спим. И не только спим. Снимем квартиру побольше, чтобы друг другу не мешать.

— То есть тебе прямо так хочется в Штатах жить?

— А ты, можно подумать, сейчас в Магадане живешь?

— Эля, я здесь живу, потому что предложили хорошую работу. И не факт, что останусь навсегда.

— Ну так развестись не проблема, если что. Ты уедешь, я останусь.

— Слушай, давай завтра об этом поговорим? Я спать хочу. Вставать рано.

На работу я добирался больше часа. Выйти из дома хотя бы на пятнадцать минуть позже — встать в пробках. А за опоздания нещадно штрафовали.

— Хорошо, — покладисто согласилась Элька, сообразив, что давить в этом вопросе не стоит. — Спокойной ночи.

Она отвернулась, утащила на себя две трети одеяла и засопела. Пристроившись под оставшимся клочком, я пытался уснуть, но не получалось.

Ее предложение для меня особой неожиданностью не стало. Точнее, не стало в той части, что она захотела перебраться в Штаты на ПМЖ. Это сквозило в нашей переписке с самого моего переезда. Легким таким фоном: ох, как я тебе завидую, я бы тоже хотела. Неожиданностью было то, что она выбрала меня средством передвижения. Потому что о каких-то там чувствах между нами вопрос не стоял. Это был тот самый пресловутый onlysex. Вполне годный. Но не более. Весь этот год я не скучал по ней. Отношений после Карлы больше не заводил, встречался с девушками — так, пара-тройка свиданий, легкий перепих. Американки мне вообще не особо нравились. Наверняка и у Эльки кто-то был, вряд ли скучала в одиночестве.

На последнем курсе я сблизился с одногруппником Диего из Мексики. Мы вместе учились по программе и оба остались заканчивать бакалавриат. Как и я, он хотел заниматься играми, а еще — о чудо! — играл в покер. Слабенько, но играл. Мы даже начали вместе писать то самое приложение под айфон, но Диего катастрофически не хватало времени, которое отжирали многочисленные подружки. Он слился, и я понемножку ковырялся сам, если выпадала свободная минутка.

— Сэв, хочешь работать в ЕА? — спросил Диего, когда мы готовились к выпускным экзаменам.

— Пойа, какой дурак хочет работать в ЕА? — рассмеялся я.

— Без стеба. Мой американский дед там не последний человек. Меня место уже ждет. Могу и за тебя замолвить словечко.

— Буду признателен, — сообразив, что он не шутит, я сразу посерьезнел.

— Нужны все твои работы по программе университета, копия диплома, когда получишь, и вообще все, что имеет отношение к IT, вплоть до школьных оценок.

— У меня несколько призовых мест на школьных олимпиадах.

— Все годится.

После выпуска я отправил свое приданое на почтовый адрес, который дал Диего, и через неделю со мной провели виртуальное собеседование. Четверо солидных мужиков в костюмах целый час пытали меня по скайпу, после чего прислали приглашение для американской рабочей визы. К счастью, моя испанская студенческая еще не закончилась, поэтому особых проблем не возникло. В сентябре меня ждали в Калифорнии. Диего, уехавший туда сразу после получения диплома, пообещал подыскать в Редвуд-сити недорогое жилье.

Не успел я расслабленно выдохнуть, как на голову неожиданно свалилась Элька. То есть отец с мачехой, конечно, были в курсе предстоящего визита, но мне сообщить не сочли нужным. Узнал я об этом в формате «а кстати, послезавтра прилетает Эля, придется тебе, Сева, на чердак перебраться».

За два года она повзрослела, похорошела и обзавелась новым эротическим гардеробом. И шепнула мне после ужина:

— Я приду ночью.

Подразумевалось, что мы продолжим с того самого места, на котором закончили. Будто просто встали на паузу. Бурного желания с голодухи, как раньше, я не испытывал, но и особых возражений этот анонс тоже не вызвал. Элька действительно пришла, и мы неплохо покувыркались, а потом, как и в первый раз, продолжали это дело целый месяц при любой возможности.

Уезжая, она сказала, вроде как в шутку:

— Устроишься там, пришли мне приглашение.

— Давай сначала устроюсь, — отмахнулся я.

Забыл сразу же, но она напомнила. Раз, другой. Я плюнул и оформил. И вот пожалуйста… Сева, давай поженимся.

Внутри словно комар зудел, напоминая о том, как я сделал предложение Машке. Бывают такие воспоминания, которые хочется вытряхнуть из головы. Зажмуриться покрепче — и трясти башкой, трясти, пока не высыпется через уши.

Не думать об этом. Не вспоминать…

Я вообще не хотел больше думать о ней. Потому что боль никуда не ушла. Она просто спряталась глубоко — но высовывала морду с острыми зубами всякий раз, когда я о ней вспоминал. Или слышал имя Маша. Мария. Мэри…

Глава 27

Глава 27

Маша

Когда я думала, что у меня все плохо — а такие мысли иногда пробегали, — я напоминала себе, что у Марго все намного хуже, но она держится. Хотя я не представляла как.

Ребенка она потеряла на шестом месяце. Фактически это были уже настоящие роды. Терпеть все эти муки, зная, что рожаешь мертвого младенца… Врагу такого не пожелаешь.

После этого Марго еще почти месяц лежала в больнице с какими-то осложнениями. Муж навещал ее, но она сказала мне, глядя в потолок:

— Маша, я ведь вижу, как он на меня смотрит. Иногда так и хочется помочь: «Иди, Миш, не мучайся». Врачи говорят, что вряд ли я смогу родить сама. Предлагают суррогатное. Или усыновить. Но он не хочет.

Я не знала, как ее утешить. Могла только выслушать и посочувствовать.

Что касается меня… я словно впала в какое-то оцепенение. Как лягушка в анабиозе. Прозрачная, холодная. Ледяная. Такое со мной уже бывало — когда Севка уехал в Испанию. И только, казалось бы, начала приходить в себя, как узнала, что он женится.

Ну и пусть, говорила я себе. Какое мне дело? У него давно своя жизнь, у меня своя. Скоро выйду замуж… — тут я косилась на палец с кольцом, как будто оно одно и подтверждало факт наличия жениха. Косилась и с удвоенной энергией убеждала себя, что мне абсолютно наплевать.

С Костей у нас все шло ровно и гладко. Спокойно. Без страсти, да. Зато без ссор. Встречались, разговаривали, ложились в постель. Планировали какое-то общее будущее. Но в целом учеба для меня стояла на первом месте. В нее я привычно пряталась от всего.

Осень и зима пролетели мгновенно. Диплом как таковой на лечебных факультетах не писали, а вот госы неумолимо надвигались — и тесты, и практика. Их я не слишком боялась. Красный диплом мне не светил, а накосячить так, чтобы запороть синий — надо было очень и очень постараться. Но вот дальше…

Условия приема в ординатуру опубликовали еще в марте. Бюджетных мест на акушерство и гинекологию в Питере открыли так мало, что рассчитывать на что-то не имело смысла. На платную денег впритык хватало, но и таких мест было немного. Оставалось только подать заявку на целевой набор. При этом я прекрасно понимала, что даже при ее одобрении и удачной сдаче аккредитации выбора не будет. Без персонального запроса отправят в какую-нибудь захудалую больницу или роддом — там и зависну на пять лет. Однако помощь пришла оттуда, откуда я и не ждала.

Чтобы подать заявку в комитет по здравоохранению, нужна была бумажка от кафедры. Там оказался Чумак, который меня вспомнил. Расспросил, подумал и предложил ординатуру в клинике своей дочери.

— У нас там гинеколог на два дома работает, нужен второй. Вырастим бабу-ягу в своем коллективе.

— А разве частные клиники могут брать ординаторов? — удивилась я, пытаясь вспомнить, что это за мем про бабу-ягу.

— В принципе, нет, — усмехнулся он. — Но если нельзя, но очень хочется, то можно. И учти, что зарплата будет небольшая, а уволиться до конца срока не получится. Только если полностью вернешь оплату. Главное — аккредитацию хорошо сдай, иначе не пропустят.

Косте этот вариант не очень понравился. Почему-то он думал, что я пойду двигать науку.

— Залипнешь практиком — и все. Будешь кандидатскую сто лет на соискательстве писать.

— Кость, я вообще не уверена, что буду что-то там писать, — отбивалась я. — Не хочу преподавать. Хочу врачом быть. Людей лечить.

— Попадешь на поток — живо желание пропадет.

— Но надо же кому-то и это делать. И потом это не районка, а вполне приличная клиника. Ее владелец нам гинекологию читал. То есть он уже не владелец, там его дочь хозяйка. Я, конечно, подам еще и на бюджет, в институт Отта. Но это безнадега. Даже если идеально сдам, все равно баллов не хватит.

— А потому что надо было научной работой заниматься, Маша. Получила бы дополнительные.

— Да, Костя, мне надо было порваться на много маленьких медвежат. И все равно не хватило бы. Сейчас с дополнительными проходят те, кто не поступили раньше и отсидели в поликлиниках участковыми терапевтами. Им за стаж начисляют.

— Ой, да делай как знаешь, — отмахнулся он и уткнулся в телефон.

Пожалуй, это была наша первая ссора. Даже не ссора, а так, мелкая терка. По сравнению с тем, как мы ругались с Севкой, вообще ничто. Но почему-то осадок остался неприятный.

Для подачи заявки на конкретное место нужен был запрос от потенциального работодателя, и я поехала в клинику «Норд-вест-Центр» на беседу с дочерью Чумака Тамарой Григорьевной. Учитывая его возраст, ее я представляла дамой в годах, но в кабинете сидела красивая цветущая женщина немного за тридцать. Можно было только посочувствовать ее пациентам, приносящим на прием свои письки с венеричкой.

Ох, как она меня потрепала! Задала миллион вопросов, изучила вдоль и поперек мою зачетку, зацепила взглядом кольцо на пальце и поинтересовалась, не собираюсь ли я замуж. Услышав утвердительный ответ, усмехнулась:

— Надеюсь, Мария Васильевна, вы понимаете, что подписываетесь на крепостную зависимость? И если уйдете в декрет, она продлится ровно на такое время, сколько будете отсутствовать. Если не пугает, сразу после аккредитации можете подавать заявку. Придете, я оформлю запрос.

С этим прояснилось, и теперь мне нужно было только сдать госы, получить диплом и пройти эту чертову аккредитацию. Я снова засела за учебники по акушерству и гинекологии — помимо всего прочего. Апрель канул в никуда.

— Маша, поздравляю, дорогая, — Костя позвонил мне первого мая утром, и я даже не сразу сообразила, что у меня день рождения. — Я на семь часов столик в «Виктории» заказал.

— Спасибо, — зевнула во весь рот. — Хорошо, встретимся там.

Нажав на отбой, я заметила значок нового сообщения в воцапе. Оно оказалось с незнакомого номера. Открыла — и внутри все оборвалось.

Под стандартной картинкой с безликими цветочками и банальным поздравком было написано:

«С днем рождения, Маша. С любовью, сволочь».

Сева

— Диего, когда эта пиявка высосет тебя досуха и ты придешь ко мне плакаться в жилет, я тебе напомню. А я, скажу, говорил, но ты меня не слушал.

— Куда приду? — удивился он, не поняв дословно переведенную на английский идиому.

— Жаловаться. Ты правда думаешь, что это великая любовь?

— Сэв, ты идиот, — расхохотался Диего и опрокинул в глотку половину пивной кружки разом. — Кто говорит о любви? Она хочет гринкарту, а я хочу трахать красивую бабу, которая будет заниматься хозяйством и не станет лезть в мою жизнь. При разводе она уйдет в тех же трусах, в которых пришла. Я слышал, у вас брачный контракт пустая формальность, а здесь это закон.

— А если дети?

— Какие еще дети? Я умею надевать chubasquero. Детей я захочу не раньше, чем смогу обеспечить им достойное будущее. А это будет еще не скоро. С Элли у нас договор: как только она получает грин, мы разводимся. Если, конечно, не передумаем. Мало ли что может случиться. Вдруг нам понравится быть женатыми.

Мы сидели в баре вдвоем — импровизированный псевдомальчишник. Утром Диего должен был зарегистрировать брак с Элькой. Никакой свадьбы он не планировал и даже, кажется, не поставил в известность свою родню, которая вряд ли одобрила бы женитьбу на какой-то там русской. Я так и не понял, на хера ему это понадобилось. По всему выходило, что как раз именно на хер и понадобилось.

Тогда, пять месяцев назад, я так и не ответил на ее соблазнительное предложение. Вроде бы по-человечески Элькино желание зацепиться в Пиндостане было понятно, рыба ищет где глубже. Но зная ее натуру, я понимал, что отделаться от нее потом будет сложно. Одно дело трахаться в охотку, совсем другое — семья. Как бывает, когда муж и жена живут каждый своей жизнью и изредка пересекаются в постели, я насмотрелся в детстве. Себе такого не хотел. Когда на следующий день Элька попыталась вернуться к ночному разговору, я потребовал тайм-аут на подумать.

Признаться, тогда я все же колебался. Промелькнуло такое: почему бы и нет? Она веселая, забавная, с ней легко. И в постели нам тоже неплохо. Любви нет? Да кому она нужна, это любовь? Одни драмы от нее. Я был близок к тому, чтобы согласиться, но тут позвонил отец и осторожно поинтересовался, правда ли я решил жениться на Эльке.

Я так же осторожно попытался выяснить, откуда дровишки. Оказалось, что Элька поделилась планами со своей мамашей, та написала Галине, а Галина доложила отцу.

«Не знаю, па, — сказал я дипломатично. — Может, да, а может, и нет. Посмотрим».

На самом деле смотреть я никуда не собирался и для себя решил твердо: ни за какие коврижки. Все колебания как ножом отрезало. Элька терпеливо ждала, но стала нетипично нежной и ласковой. Готовила, убирала и не мешала работать. А уж как выкладывалась в постели! По туристической визе она могла пробыть в Штатах полгода. Намекнуть, что пора бы и до дому, было неловко — не находилось повода.

Где-то через месяц Диего праздновал день рождения и пригласил меня в бар. Работали мы хоть и в одной компании, но в разных зданиях и виделись не так уж часто. Я спросил, можно ли прийти с девушкой, он не возражал.

Кончилось все тем, что с вечеринки Диего ушел с Элькой. Это неприятно напомнило бы эпизод с Карлой в Румынии, если бы он не подошел и не спросил, насколько у нас все серьезно.

Бро, сказал я, если тебя не смущает, что мы трахались последний раз сегодня утром, забирай. Считай, это подарок. Только передай ей, что обратно она уже не вернется.

Мы стукнули кулаки, и они ушли. А я поехал домой и собрал Элькины вещи. Никакой обиды, злости, ревности. Это как раз был повод, которого мне не хватало. Я бы даже билет купил ей в Питер или в Барселону, когда они наиграются.

Но получилось все совсем не так, как я ожидал. Элька пришла только через два дня — за вещами, чтобы перебраться к Диего. С виноватой улыбкой попросила прощения.

«Эль, — сказал я спокойно, — если у него хер слаще, соси на здоровье, я не против. Но учти, что обратно ты сюда уже не придешь. Мне пофиг, с кем ты валяешься дома, но разматывать тебя на двоих с другом я не собираюсь. Слишком олдскул для таких высоких отношений».

Она поцеловала меня, забрала вещи и уехала. Я вздохнул с облегчением, два вечера после работы ходил по квартире голым и заказывал пиццу, а на третий для разнообразия вызвал шлюху. Эта черномазая тварь стащила у меня из кошелька двадцать баксов и оставила на шее засос, над которым стебался весь отдел. На этом тему продажной любви я для себя закрыл. Негативный опыт — тоже опыт.

Прошло четыре месяца. Я вкалывал как проклятый, но все же однажды выкроил время сходить на свидание с девчонкой из соседнего отдела. Мы поужинали в мексиканском ресторанчике, перепихнулись, потом встретились еще раз, но дальше не пошло — стало скучно. Элька, к моему удивлению, так и жила у Диего. Но еще сильнее я поразился, когда он сказал, что собирается на ней жениться.

Меня пригласили свидетелем, чтобы я подписал публичный сертификат о браке. После короткой церемонии Эльке, разумеется, приперло сфотографироваться — с сертификатом в руках и с нами по бокам. Она была в белом платье, мы с Диего в костюмах.

— Будешь выкладывать в сеть, не забудь подписать, где жених, — подколол я. — А то хер разберешь.

Они сели в машину и укатили отрываться в Вегас, а я пошел в ближайший бар и набрался в дуплину. Почему? Да потому что внезапно и резко, как мордой в салат, накрыло воспоминанием, вырвавшимся из темного чулана. Я думал, что запер его надежно, а оно все равно выбралось.

Последняя ночь с Машей и мое предложение…

Если бы она согласилась… Пусть даже не прямо сразу. Сказала бы: да, но не сейчас, через два года. Я бы вернулся — к ней. Если бы…

Я пытался загнать эти мысли обратно, запереть снова. Нырял с головой в работу, пил, трахал каких-то случайных девок. Ничего не помогало. Ничего!

Я заходил на ее страницу, давно заброшенную, листал, смотрел фотографии, особенно те, где мы были вдвоем. Вспоминал, вспоминал, вспоминал…

А потом как-то внезапно подошел май. Ее день рождения. И мы тогда еще поспорили, что она хорошо сдаст… или не сдаст математику.

Я не выдержал. Нашел какую-то дурацкую открытку, загрузил в воцап и приписал к ней:

«С днем рождения, Маша. С любовью, сволочь».

Вдохнул поглубже — и отправил.

Зачем?

Да кто бы знал…

Глава 28

Глава 28

Маша

— Боюсь, это наш последний выход в свет, — Костя аккуратно нарезал стейк на маленькие кусочки.

— Почему? — я даже вздрогнула, так меня засосало в невеселые мысли, от которых не могла отделаться весь день.

— Маша, ты на луне живешь? — поморщился он. — Оглянись вокруг.

А вокруг было пустынно. Я могла бы предположить, что дело в конском ценнике ресторана, но в праздничный день народу точно должно было быть побольше. И официанты в медицинских масках…

Коронавирус, чтоб ему.

Когда зимой все только начиналось, казалось, что это такая же туфта, как атипичная пневмония или Эбола. Высер фармацевтических корпораций. Однако события явно вышли из-под контроля. Эпидемия реально набирала обороты. В марте мы частично перешли на дистанционку, а в конце апреля объявили, что уже пройденную больничную практику нам зачтут как часть госов. Тесты и аудиторные кейсы мы должны были сдавать индивидуально, по расписанию. Насчет аккредитации пока ничего не говорили, но до июля, когда начнут принимать документы, еще надо было дожить. И это выражение вдруг приобрело пугающе буквальный смысл.

— Половина общепита уже перешла на самовывоз и доставку. Наверно, не стоило рисковать, но кто знает, как там дальше пойдет. Может, из дома будем по пропускам выходить.

— Кость, а ты не боишься? Заболеть, умереть? — меня вдруг стало раздражать его непрошибаемое спокойствие.

— Я фаталист, Маша, — он отпил глоток вина и посмотрел сквозь бокал. — Чему быть, того не миновать.

— А я вот верю, что люди сами строят свою судьбу. И копают себе могилы.

— Если тебе так проще жить, почему нет?

Господи, почему мне так душно с ним? Хороший же человек. Во всех смыслах хороший. Может, потому, что я сама не такая? Злая, дерганая, психованная. Севка — тот такой же. Нам было трудно вместе, заводились, срывались друг на друга. Да, трудно — но и легко тоже.

Я запретила себе думать о нем. Надеялась, что перешагнула через эти чувства. Четыре года прошло. Жила дальше. Училась, работала. С Костей встречалась. У всех бывает первая любовь. Но мало у кого она переходит во что-то серьезное. Кеший вон клялся, что будет любить Марго вечно, а сам женился на Катьке. Да и Севка тоже собрался. Может, и женился уже. Больше никаких новостей с той стороны не поступало. Марго теперь работала в другой школе, с Евгешей не общалась.

Да, я думала, что у меня все закончилось. Тогда почему так подбила эта новость? И снова пришлось собирать себя по кусочками. Буквально склеивать. Убеждать, что мне все равно. Наверно, и за Костю цеплялась, как за спасательный круг. Кажется, получилось. К весне стало спокойнее. И почти такое, по-Костиному: ну, значит, судьба. И вот пожалуйста — это поздравление. Как подлая насмешка.

На колу мочало — начинай сначала.

Я не ответила. Долго смотрела на эти тупые цветы, читала тупую приписку.

«С любовью, сволочь»…

Интересно, а сволочь в данном контексте — это что? Обращение или подпись? Как это понимать? «Поздравляю тебя с любовью, сволочь Маша»? Или сволочь Сева поздравляет меня с любовью?

Странное дело, но от частого употребления слово «сволочь» как-то стерлось. Когда я называла так Севку в школе, вкладывала всю свою злость. То, как он бесил меня тогда. А сейчас… Я не знала, что сейчас. Просто хотелось плакать.

Я думала о нем весь день. Гнала эти мысли, но они возвращались. Неотвязные, как боль от занозы, которую не вытащить. И думаешь: ну и черт с ней. Будет нарыв — выйдет сама, с гноем.

Я не ответила. Просто закрыла воцап и убрала телефон подальше. Вылизала квартиру, погладила платье на вечер, достала учебник по акушерству. Но смысл прочитанного ускользал. Время тянулось, тянулось, и я обрадовалась, когда наконец уже можно было вызвать такси и поехать в ресторан.

«Никакого метро», — сказал Костя по телефону и скинул денег на карту.

Весь день я ждала вечера, а в ресторане стало так муторно, что не могла дождаться, когда же наконец поедем домой. Ночью проснулась и не могла уснуть. Осторожно встала, чтобы не разбудить Костю, взяла телефон и ушла на кухню. Открыла воцап, снова долго смотрела на поздравление…

«Спасибо, Сева».

Черт, зачем⁈

Еще можно было удалить, но… нет, галочки уже поголубели.

И что тебе не спалось-то, Сева?

Хотя у них там, кажется, еще вечер.

«Как ты, Маша?»

Когда-то он написал так же: «Привет, как ты?» Только в Контакте. Когда я болела.

«В порядке».

На секунду зажмурилась, вдохнула поглубже и… отправила следом:

«А ты?»

Зачем???

«И я. Пожалуйста, береги себя, ладно?»

«Постараюсь. И ты тоже. Спокойной ночи».

«Спокойной!»

Экран погас, а я все смотрела и смотрела на него, как будто ждала, не появится ли что-то еще.

— Маш, ты чего тут?

Вспыхнул свет, ударил по глазам. Я прикрыла их рукой и почувствовала под пальцами влагу. Даже не заметила, что текли слезы. Вытерла быстро, пока не увидел Костя.

— Проснулась, не могла уснуть. Пошла водички попить. Сижу вот, думаю. Как все будет дальше. Страшно, Кость.

— Конечно, страшно. Страшно, что никак не можешь на это повлиять. Ну да, маску носить, руки мыть, скопления людей избегать. Но, по большому счету, это не поможет. Думаю, переболеют все. И не по одному разу. Вопрос в том, кто как это перенесет. Сейчас летальность короны в три раза выше, чем у гриппа. Нет ни лекарств, ни вакцины. У него очень высокая способность к мутированию, и мы пока не знаем, по какому пути он пойдет. Может, каждый новый штамм будет опаснее предыдущего. А может, наоборот, и тогда пандемия плавно сойдет на нет. Я склоняюсь к второму варианту, с биологической точки зрения он более вероятен. Совсем вирус, конечно, не уйдет, но превратится в банальную сезонную инфекцию. Но когда это случится и сколько миллионов жизней он унесет…

Я уткнулась носом ему в грудь и дала волю слезам. Чувствуя себя при этом… да, последней сволочью. Потому что боялась не столько ковида, сколько себя самой — такой дуры. Непредсказуемой и опасной, как этот долбаный вирус.

Сева

Говорят, что проблемы надо решать через рот. Просто разговаривать. Обсуждать. Не придумывать и не додумывать за других.

Интересно, они сами это умеют — те, кто так говорят? Вряд ли. Потому что это умение — как суперспособности. Но советовать другим, как им надо поступить, всегда проще и интереснее.

Я мог бы ответить на ее коротенькое «А ты?» совсем по-другому. Написать, что она нужна мне. Что люблю ее — даже сейчас, когда с нашей последней встречи прошло уже почти пять лет. Что скучаю и беспокоюсь за нее.

Мог бы… Но не смог. Я был не нужен ей тогда. Было бы глупо думать, будто за это время что-то изменилось. Если только в сторону еще большей ненужности. Ответила? Ну и что? Почти сутки прошли после того, как она открыла мое поздравление. Хотела бы — ответила бы сразу. А так… обычная вежливость.

И все же я не удержался. Попросил беречь себя. Хотя это была какая-то банальная бессмысленность. Но то, что происходило, было страшно. Сначала никто не принимал всерьез. Даже месяц назад, хотя люди умирали уже тогда. Ну и что, говорили, от гриппа тоже умирают. И вдруг все стало слишком серьезно. В середине апреля мы перешли на удаленку. Я выходил из дома только по вечерам — на пробежку в парк. Продукты заказывал на дом, под дверь. Кое-где студентов-медиков отправляли работать в коронавирусные больницы. Может, и в России тоже? Я волновался за Машу.

В конце мая заболел Диего. Элька позвонила мне в дикой истерике. Первой мыслью было то, что она беспокоится о своем положении. Умрет он — семейную визу, может, и не аннулируют сразу, но уж точно не продлят. Однако, похоже, ее волнение было искренним. Диего долго лежал в реанимации в очень тяжелом состоянии и все-таки выкарабкался. Элька позвонила, рыдая уже от счастья, и я все же не удержался — задал тот самый гадкий вопрос о первопричине подобных эмоций.

— Можешь не верить, Сев, — всхлипнула она. — Но я его люблю. Правда. А все остальное — это уже вторично.

— Ну и слава богу, — у меня отлегло от сердца.

Может, действительно у них получится что-то настоящее. Я был бы только рад.

А пандемия тем временем набирала обороты. Отец, Галина и Андрюха переболели хором. Андрюха легко, отец с мачехой тяжелее, но выкарабкались. Мать писала, что они с Чубриным на самоизоляции, живут на даче. Ни съемок, ни спектаклей — ничего. Я мог только представить, как они от безделья полируют друг другу нервы. Женя с мужем тоже пока держались.

Виктюх после развода с Валькой с радаров пропал. Я даже позвонил Илюхе, и тот сказал, что Вик уехал в Москву, а потом в Германию — к дальней родне. Дал телефон, я пробовал звонить, писать, но как в глухую стену. Сначала было обидно, потом стало тревожно — не случилось ли чего. Родные тоже волновались, связь Виктюх обрубил и с ними.

Но гораздо сильнее я переживал за Машу. И однажды вечером, таким же тупым и одиноким, как череда других, до него, не выдержал и снова написал ей.

«Привет, Маша. Как у тебя дела?»

Она ответила почти сразу:

«Нормально. Готовлюсь к экзаменам. Госы скоро».

«У вас студенты-медики не работают в больницах?»

«Только волонтеры. И те, кто на практике больничной, но они не в красной зоне».

«Красная зона — это что?»

«Где ковидные. А ты как?»

«На удаленке работаю. Дома сижу. Почти не выхожу. У нас тут лучше не болеть».

«Ты все с играми?»

«Да. Первый контракт был на полгода, потом на год. Сейчас вот на три подписал. Но хочется уже домой. Так и не прижился здесь».

«Сколько ты дома не был? Пять лет? Тут многое изменилось. Наверно, тяжело будет снова привыкать».

Мы переписывались почти час — на самые нейтральные темы. На следующий день я опять написал ей. И еще на следующий. Теперь мы обменивались сообщениями каждый день. Немного, буквально по несколько фраз.

«Как ты?» — «Нормально. А ты?» — «И я».

Ну и кратенькая какая-то информация. Я о работе, Маша об экзаменах. Писала, что благополучно все сдала, получила диплом и готовится к поступлению в ординатуру. Специальность, которую она выбрала, меня удивила. Акушерство и гинекология! А когда-то заявляла, что все связанное с этим ее пугает. Лучше, говорила, патологоанатомом, чем гинекологом.

Да уж, и правда многое изменилось за эти годы.

Но не мои чувства к ней. Как ни пытался я избавиться от них, так и не смог. Прятал далеко, глубоко, от себя в первую очередь, но они снова выбрались наружу. И однажды я набрался смелости.

«Маш, я очень скучаю. Пытался тебя забыть, но понял, что не могу».

«Я тоже скучаю, Сева», — ответила она, далеко не сразу.

Потихонечку, потихонечку, по крохотному шажочку…

Я боялся написать что-то не то, свернуть куда-то не туда. Думал над каждым словом. И боялся загадывать вперед. Тем более сейчас, когда каждый день мог стать последним. Хотелось спросить, почему она тогда ушла, ничего не сказав, но останавливал себя.

Не сейчас, позже. Не надо торопиться.

Но однажды она не ответила на мое сообщение. И на следующий день тоже. Галочки оставались серыми. Я сходил с ума от беспокойства, писал снова и снова, потом решил позвонить.

Она ответила, и ее голос словно швырнул меня туда — в нашу последнюю ночь почти пять лет назад.

— Маш, ты не отвечала, я не знал, что и думать. Все в порядке?

— Сева… — она замолчала, и мне стало так же страшно, как и тогда. — Скажи… у тебя сейчас есть кто-то?

— Нет. Никого.

Я не ожидал подобного вопроса и с ужасом понял, что прозвучало это как-то… суетливо? Визгливо? Как будто соврал. И тут же испортил все еще сильнее, вернув вопрос:

— А у тебя?

Она молчала. Таймер разговора отсчитывал секунды мертвой тишины.

— Маша?

— Сева… Я осенью выхожу замуж. Пожалуйста, не звони мне больше. И не пиши.

Короткий писк — и снова тишина. И картинка на экране.

Я набрал. И еще раз. И еще. Длинные гудки. Зашел в воцап и написал:

«Маша!!!»

Одна галочка!

Одна долбаная серая галочка…

Глава 29

Глава 29

Маша

Когда Костя вышел на крыльцо, у меня все внутри оборвалось — настолько ужасно он выглядел. Похудел, наверно, наполовину, ссутулился. Белая медицинская маска казалась серой на мертвенно бледной коже. Спустился по ступенькам тяжело, как старик. Остановился, закашлялся и никак не мог отдышаться.

— Да все в порядке, Маша, — сказал сипло. — Это еще долго будет, меня предупредили. Фиброз. Подожди минутку, голова кружится.

Я изо всех сил пыталась сдержать слезы и улыбнуться. Получилось криво. Да и что толку — под маской-то. Глаза все равно выдавали. К счастью, подъехало такси.

Мы с ним заболели одновременно, на следующий день после того, как я сдала аккредитацию. Мы были у меня, проснулись оба с высокой температурой, головной болью и ломотой во всем теле. Я вызвала врача, у нас взяли мазки. Результатов ждали неделю. За это время я почти поправилась, а вот Косте с каждым днем становилось только хуже. Когда нам подтвердили ковид, я позвонила Ленке, переболевшей еще в мае. Она отвезла нас на машине на платную томографию, и оказалось, что у Кости поражение семидесяти процентов легких.

— Блин, Маликова, вызывай скорую, срочно, — приказала Ленка. — Как он вообще еще дышит?

Приехала скорая, забрала его в «двойку». Реанимация, ИВЛ… Каждый день я звонила в справочное и слышала одно и то же: «состояние стабильно тяжелое, без динамики».

Я сходила с ума от страха и чувства вины. Понимала: это глупо, нет никакой связи, но все равно казалось, что виновата. Потому что переписывалась тайком с Севкой, думала о нем и даже позволила себе на что-то надеяться, когда он написал, что скучает.

Идиотка, твою мать!!!

Я неуклюже молилась, хотя никогда не была религиозной.

Господи, пожалуйста, пожалуйста! Пусть он поправится. Я выкину из головы все эти глупости, обо всем забуду. Выйду за него замуж и буду ему хорошей женой.

Тем временем пришли результаты тестов для ординатуры. Я набрала восемьдесят пять баллов из ста — само по себе неплохо, но на бюджет недостаточно. В Отто пролетела даже на платное. К счастью, меня ждали в «Норд-весте».

— А что, Варвара Степановна уже не вывозит? — обиженно хмыкнула пожилая полная гинекологиня, моя наставница, когда первого сентября я вышла на работу и Тамара познакомила нас.

— ВарьСтепанна, не усложняй, — поморщилась Тамара. — Все мы через это прошли. Я, если помнишь, у тебя половинкой медсестры работала, еще в институте. Мы тебе пошли навстречу, когда ты решила попу на два стула разложить. Будет хотя бы кому цитологию взять, когда ты на Приморском. Учи девочку как следует, и все будут счастливы.

— Ну пойдем, девочка Маша, — вздохнула Варвара и повела в кабинет. — Только учти, я тетка злая, пациентки меня боятся. И тебя буду гонять нещадно.

И правда, гонять начала с первых дней, драконя за малейшую оплошность. Но объясняла и показывала все так, что само впечатывалось в мозг. Уже на второй день я дрожащими руками брала обычные мазки у тетки, сжавшейся в кресле от страха. А на третий осваивала уже более сложную манипуляцию — биопсию на цитологию. В те дни, когда Варвара принимала в другой клинике, все это предстояло делать мне. И еще всякие лечебные процедуры.

— Будешь подтверждать квалификацию через пять лет, возьмешь дополнительно ультразвук, — заявила она. — Гинеколог без узи — это хрен собачий.

В общем, днем времени, чтобы грызть себя, не хватало. Зато по вечерам… Мысли о Севке я снова убрала в самый дальний ящик — это было слишком больно. Думала о Косте. Жалость? Ну что ж… говорят, и из этого может вырасти любовь. «Она его за муки полюбила» — и все такое.

В реанимации он провел больше месяца. Бывали дни, когда все становилось так плохо, что я теряла надежду. Но потом вдруг произошел перелом. В конце сентября его перевели из реанимации в отделение, а в середине октября выписали. И вот сейчас я забирала его домой, выпросив в клинике один день за свой счет.

После обеда Костя прилег — мы приехали к нему. Накануне я привезла кое-какие свои вещи, чтобы побыть с ним, пока не пойдет на поправку, убрала квартиру, наготовила еды.

Костя позвал меня, когда я мыла посуду. Он лежал в спальне на кровати под пледом и смотрел в потолок. Я вошла, села рядом.

— Скажи… — он снова закашлялся. — Скажи, Маш… Ты ведь меня не любишь, правда?

— Костя… — внутри все оборвалось.

— Не надо, Маша. Просто скажи.

Я молчала. Сказать «не люблю» не поворачивался язык. Соврать — тем более.

— Ладно, не мучайся, — усмехнулся он с горечью. — Я и так знаю, что нет. Обычная ошибка — думать, будто твоей любви хватит на двоих. Вот только когда одной ногой уже там, на все начинаешь смотреть по-другому. Прости, Маш, но я этого больше не хочу. Не хочу чего-то ждать, надеяться на какие-то перемены. Давай… расстанемся.

Проглотив комок в горле, я взяла его за руку. Было одновременно тяжело — и… легко. Странная такая легкость. Как будто к ногам привязаны гири, а тело рвется в небо. Только что ему там делать — в небе? Смотреть с высоты птичьего полета на руины былой любви?

— Прости меня, Костя. Я думала, что… смогу. Смогу полюбить тебя. Но…

— Дело во мне?

— Нет, — я покачала головой. — Во мне. Не знаю, смогу ли я вообще кого-то полюбить.

— Почему? — повернувшись, он посмотрел на меня. — Ты еще совсем молоденькая девочка. Все впереди. Найдешь кого-нибудь. Сможешь.

— Не знаю… Я любила одного парня, очень сильно. Но мы расстались. Он уехал учиться. За границу.

— И что?

— Ничего. Он женился. Но это уже неважно. Хорошо, Костя, если ты хочешь, давай расстанемся. Но сейчас я побуду с тобой. Пока тебе не станет лучше. Просто как… медсестра.

— Нет, Маша, — он сжал мою руку и отпустил. — Спасибо, но нет. Так мне будет тяжелее. Лучше сразу.

Я поцеловала его и встала.

— Только обещай, что позвонишь, если вдруг станет хуже. Или что-то понадобится.

— Хорошо, — кивнул он, и я поняла, что не позвонит. Даже если будет умирать.

Приехав домой, я легла на диван и долго плакала в подушку. Ощущение одновременной тяжести и легкости не уходило, наоборот, стало только сильнее. Они не смешивались, не вытесняли друг друга, а существовали рядом.

— Ну вот и все, Маша, вот и все, — сказала я вслух и испугалась своего голоса. — Надо просто перешагнуть и идти дальше. Не в первый раз. Но хорошо бы в последний.

Дотянувшись до телефона, я открыла Контакт и удалила свою страницу. Но перед этим — твою мать, да что за мазохизм⁈ — зашла на Севкину, которая не обновлялась уже больше года. А оттуда на страницу его Эльвиры. И долго смотрела на свадебную фотографию с подписью: «I’m really Mrs now!»

Сева

июль 2021 года

Еще один год провалился в никуда.

Я дважды переболел ковидом, к счастью, сравнительно легко. Однако заметил, что стал быстрее уставать, а глазам, не выдержавшим издевательств, потребовались очки. Иногда случались какие-то интеллектуальные провалы: сидел и тупо пялился в монитор, пытаясь сообразить, что делать, хотя раньше писал коды так же легко, как список покупок. А еще неожиданно потемнели волосы. Я сменил прическу, отпустил какое-то нелепое подобие бороды, и знакомые перестали меня узнавать.

Мы по-прежнему работали на удаленке — даже когда ограничения начали потихоньку снимать. Руководство решило, что так мы не отвлекаемся на болтовню и походы к кофемашине. Меня это устраивало: за последние годы моя социофобия перешла на качественно новый уровень, а пандемия служила отличным оправданием для подобной замкнутости. По вечерам все так же выбирался на пробежку, а по ночам стал ходить в тренажерку в подвале соседнего дома: обычно в это время там никого не было.

Общался я в основном с Диего и Элькой, да и то больше виртуально. Не только из-за ковида. У них родилась двойня: мальчик и девочка, и дом превратился в сумасшедший дом.

«Бро, ты стал много зарабатывать? — не удержался я от зубоскальства. — Или разучился надевать chubasquero?»

«Нет, я просто вдруг захотел детей, — спокойно ответил Диего. — От Элли».

Впрочем, материально он от этого только выиграл. Его дед, узнав о предстоящем прибавлении в семействе, обезумел от счастья, и Диего как-то внезапно стал начальником отдела. Можно было позавидовать, но я порадовался.

Ко мне под дверь приблудился серый котенок, похожий на плюшевую игрушку. Я написал в домовой чат, но никто не откликнулся, пришлось забрать к себе. Квартирная хозяйка сначала устроила истерику, но потом сменила гнев на милость и разрешила оставить. С условием, что сделаю ремонт, если кот будет драть стены. Да, в отмытом виде он оказался котом, да еще и породистым — британцем. Я назвал его Баксом — уж больно у него была буржуйская морда. И повадки тоже буржуйские. Жрал он только премиальный корм, а спал у меня в ногах. Точнее, вечером устраивался в ногах, а утром оказывался уже на подушке.

«О, теперь ты парень с котиком, Севка, — подколола Элька. — Девки от таких млеют».

Девки, может, и млели бы, но я не давал им шанса обомлеть. За целый год не было ни одной. Может, ковид пригасил либидо, а может, и Машкино замужество махнуло серпом по яйцам. Виртуальный секс меня никогда не привлекал, а реальный свелся к соло в компании призрака. Призрака я сначала гнал метлой и пытался представлять всяких медийных красоток, но… он оказался упорным. И я сдался.

Я просто как-то жил. Главным было не разрешать себе рефлексий. Они сводились к тому, что Сева Мирский жалок, а его жизнь не имеет смысла. Возможно, какой-то смысл в ней и был, но я его в упор не видел.

А еще я решил добить этот контракт, подписать следующий, если предложат, и вернуться домой. Какая разница, откуда работать на удаленке. Америка мне категорически не нравилась. И если сначала я надеялся привыкнуть и прижиться, то со временем понял, что этого не случится никогда. Даже если проживу здесь еще десять лет.

Маша? Маша в этом не играла никакой роли. Она свой выбор сделала — так тому и быть. Что ж, кто-то выигрывает, а кто-то… сосет.

Тогда я поверил не сразу. Много раз перечитал вдоль и поперек всю нашу переписку: может, ляпнул что-то не то? Снова и снова вспоминал последний разговор, по буквам. Почему она спросила, есть ли у меня кто-то? Зачем она хотела это знать? Может, если бы я был несвободен, ей было бы легче прекратить наше общение?

Я написал Женьке и спросил в лоб:

«Жень, можешь узнать, правда ли Маша выходит замуж?»

«И как, интересно, я узнаю?» — раздраженно ответила она.

«Маша дружит с Марго».

«Зато я не дружу с Марго. Она ушла в другую школу работать».

«Женечка, миленькая, ну пожалуйста! Это очень важно!»

Видимо, Женька поняла, что это не случайная блажь. Как-то извернулась, но через несколько дней написала, что да, так и есть. Выходит. Осенью. Это было как подтвержденный диагноз смертельной болезни.

«Тебе надо приехать, — заявила она безапелляционно. — Сейчас уже можно, только тест нужен на ковид».

«Зачем, Жень? Завернуть ее в ковер и увезти? Это ее решение, ее выбор. Почему, блядь, всегда все знают, что кому надо делать⁈»

Тогда меня бесило все, и я плохо держал себя в руках. Кажется, это был первый раз, когда не удержался от мата в общении с ней. Она обиделась и не ответила. И молчала месяца два, пока я сам не пошел на мировую. Только потому, что не хотел рвать последние ниточки, связывающие с домом.

В июне мне исполнилось двадцать пять. Но иногда казалось, что уже все сорок. Что живу на свете очень долго. И так же долго люблю Машу. Только любовь эта стала какой-то другой. Я не сразу понял это. Наверно, в тот день, когда искренне пожелал ей счастья. До этого не мог. Злился по-детски за то, что не захотела быть со мной, за то, что выбрала другого. Надеялся, что брак этот у нее не сложится и она поймет, какую ошибку сделала.

А потом проснулся однажды утром и подумал, что, может, так и лучше? Не для меня — для нее. Может, тот, другой, даст ей то, чего не мог дать я? Если бы мы тогда остались вместе, вряд ли у нас что-то получилось бы. Мы были слишком молодыми и глупыми. И любили, наверно, не друг друга, а себя друг в друге. Сейчас, возможно, все было бы иначе, но…

Я словно писал ей письмо. Последнее. Прощальное.

Пусть у тебя все будет хорошо, Маша. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

С любовью — сволочь…

Глава 30

Глава 30

Маша

январь 2023 года

— Короче, Маш, это была последняя попытка, — Марго обреченно махнула рукой. — Шесть выкидышей за восемь лет. Хватит, я устала. Устала лечиться, устала надеяться. Пора смириться. Вот Лорка мой ребенок, — она погладила смирно сидящую у нее на коленях карликовую таксу.

Накануне ее выписали из больницы, и я забежала навестить. На этот раз ее беременность не протянула даже трех месяцев.

— Рит, почему Мишка так упирается против суррогатного? — Я обмакнула в кофе миндальный сухарь. — Ну ладно усыновление, со скрипом могу понять, не все готовы принять чужого ребенка. Но тут же твоя яйцеклетка, его сперма. Ваш ребенок. Просто выносит тетка-инкубатор. Денег жалко? Извини, сколько стоит его машина — не на одного хватило бы.

— Маша, не начинай, пожалуйста, — попросила она. — Он просто не хочет. Вот и все. Проехали. Кстати… не знаю, как ты это воспримешь, но должна тебе сказать. Костя женился.

— Да ты что? — изумилась я. — Давно? На ком?

— Месяц назад. На Ольге.

— Подожди, на той самой, своей бывшей? Твоей подруге?

— Да. Мы с ней, правда, как-то разошлись в последнее время, давно не общались. А тут она позвонила, извинилась, что на свадьбу не пригласила. Да свадьбы-то и не было. Расписались и уехали в Эмираты. Они начали снова встречаться, когда вы расстались, где-то через полгода. Я просто не хотела тебе говорить, боялась, что неприятно будет.

Я пыталась понять, что чувствую. Выходило, только сожаление из-за того, что все сложилось вот так глупо. И облегчение — больше не было чувства вины.

— Знаешь, я очень за него рада, Рит. И очень хочу, чтобы все у них получилось. Он отличный мужик, но…

— Но не Мирский, да. Не знаешь, как у него?

— Нет, не знаю. Да, собственно, и не хочу.

— А с Ильей как?

Я второй год встречалась с дерматологом Ильей — коллегой по клинике, но эти отношения мало чем отличались от того, что было у меня с Костей. Илья тоже был почти на десять лет старше, с ним было легко, спокойно и неплохо в постели, но абсолютно без страсти. Зато всегда находилось о чем поговорить. К тому же Илья был убежденным холостяком, чего не скрывал. Меня это устраивало.

— А что с Ильей? — я пожала плечами. — Типовой секс без обязательств. Плюс медицинский пиздеж. Оптимальный вариант.

Тут пришел с работы Мишка, и я поспешила распрощаться. Но разговор оставил тягостное ощущение. Нет, не из-за Костиной женитьбы. Из-за ее проблемы.

— О чем задумалась, детина? — спросила на следующий день Тамара, когда мы пили кофе в ординаторской.

Меня всегда умиляло, что так называется комната для врачей. Моя ординатура благополучно закончилась летом, других ординаторов в клинике не было. Мне предстояло отработать там обязательные три года, но пока все устраивало. Варвара заявила, что теперь я самостоятельный специалист, и отпустила в свободное плавание. Пересекались мы только на каких-то общих собраниях, хотя я всегда могла позвонить ей, если требовалась помощь.

С Тамарой отношения у меня сложились ровные и дружелюбные, но не слишком близкие. Появлялась она в клинике не так уж и часто: сначала один декрет, потом на него наложился второй. Полгода назад она родила еще одну дочку. Приема не вела, приезжала по всяким административным делам, как сейчас.

— У подруги проблемы. Шестой выкидыш за восемь лет. Тридцать три года. Усыновление и суррогатку муж не хочет. Она уже рукой махнула на все. Собаку завела.

— А что врачи говорят? Тридцать три — это еще не старость. Помню, у отца пациентка была, в сорок родила, после десятка выкидышей. Правда, лежала все девять месяцев с ногами к потолку.

— Гормональная дисфункция.

— Маша, — Тамара сердито сдвинула густые брови, — у тебя по эндокринологии что было?

— «Хорошо».

— А жаль. Потому что совсем не хорошо. «Гормональная дисфункция» — это сферический конь в вакууме. Бывает гормональный дисбаланс, бывает дисфункция какого-либо органа или системы, в том числе и гормонального происхождения. Если врач ставит такой диагноз, в топку такого врача. Могу отца попросить ее посмотреть, он же как раз по невынашиванию спец. Хотя бы скажет, насколько все безнадежно.

— Ой, спасибо, Тамара, — я прижала руки к груди.

— Спасибо пока не за что, — она взяла телефон и набрала номер. — Па, привет. Не мешаю? Слушай, ты можешь одну женщину посмотреть? Подруга нашей Маши. Какая-то зверская гормональная невынашиваемость… Да, хорошо, спасибо. Ну вот, — Тамара повернулась ко мне. — Я тебе дам его телефон. Пусть позвонит и договорится. У него, конечно, прием стоит как крыло «Боинга», но обычно оно того стоит.

— Чумак? — удивилась Марго, когда я позвонила и рассказала ей. — Который в Первом меде? Мне его рекомендовали после прошлого раза. Но я тогда уже рукой махнула и не пошла. Думаешь, стоит?

— Думаю, да. Тем более ты ведь не просто так с улицы придешь.

— Хорошо, — она тяжело вздохнула. — Схожу. Хуже точно не будет.

Странно, но меня словно что-то оцарапало. И стало не по себе.

Через три дня Марго перезвонила — доложить о визите.

— Приятный такой дядька, — сказала она. — Внимательный.

— Рит, не зли меня. Приятный, я сама знаю. Что говорил?

— Долго изучал — и меня, и все мои бумажки. Расспрашивал. Сказал, что дисбаланс гормональный налицо, а вот явной причины он не видит. Значит, есть неявная, просто так ничего не бывает. Отправил МРТ головы делать, с каким-то особым контрастом. Без контраста пару лет назад делали, опухоли всякие искали. И знаешь, мне показалось, что-то ему там не глянулось, когда снимки смотрел.

Сева

— Мы будем скучать, Севка!

Элька ловко растащила Хосе-Рикардо и Лусию, сцепившихся из-за игрушки, и обняла меня, едва не задавив огромным животом: до родов ей оставалось чуть больше недели.

— На этот раз случайно не тройня? — подколол я.

— Я бы сразу повесилась, — она закатила глаза. — Нет, всего одна девочка. Но большая.

— Давай, Сэв, — Диего тоже обнял меня. — Будем на связи. Если захочешь приехать, только напиши, сделаем приглашение.

Такси ждало за воротами. Свою машину я уже продал. Вещи, которые не брал с собой, раздал или выбросил. В квартире предстояло провести последнюю ночь. Утром — в аэропорт. Автобусом до Сан-Франциско, потом в Питер через Стамбул — почти двадцать часов. Больше всего беспокоился, как перенесет полет Бакс. За два года он превратился в огромного мордатого котяру, который вместе с переноской весил больше разрешенного для «живой» ручной клади. Пришлось оформить его в багаж.

Контракт мой закончился, продлить не предложили, и я прекрасно понимал почему. Впрочем, за работу поблагодарили и даже выплатили большую прощальную премию. Денег на счету скопилось прилично: все эти годы я зарабатывал намного больше, чем тратил. Пришлось попыхтеть, чтобы легально переправить их в Россию Женьке, немало потеряв на комиссиях и конвертациях. Но еще и от аренды квартиры за восемь лет набежало. До тех пор пока не найду работу, должно хватить.

Я возвращался от Диего и Эльки домой, хотя дома у меня фактически не было. Ни в Америке — уже, ни в России — еще. Сейчас, даже не сев в самолет, я болтался между небом и землей. Как и восемь с лишним лет назад, целый пласт жизни стремительно обваливался в прошлое. Как будто я стоял на краю обрыва, а влажная глина уже ехала под ногами, увлекая меня за собой.

Бакс вышел в прихожую, косясь настороженно на стоящие там сумки и чемоданы. И особенно на переноску, которую ненавидел по визитам к ветеринару. Эх, это он еще не подозревал, что его ждет в ближайшие сутки. А может, как раз и подозревал?

Забавное совпадение, мне снова пришлось сидеть у аварийного выхода. Только вместо Эльки рядом сидел благообразный старичок, с которым мы за весь путь до Стамбула не перекинулись и парой слов. Он читал, смотрел кино, спал, а я…

Я думал о будущем. Пытался представить его — и не мог.

Когда мои коллеги узнали, что я возвращаюсь домой, они были дико удивлены.

Как, Сэв, ты летишь туда⁈ Сейчас? Ты с ума сошел? Ты проработал почти пять лет, а уже через три года мог подать ходатайство на грин. Почему ты этого не сделал? Неужели не знал?

Да, я летел туда — и именно сейчас. Может быть, год назад, когда все началось, еще было непонимание, но потом оно развеялось, и я выбрал свою сторону. Именно поэтому и возвращался. Ну а гринка… Конечно, я знал, конечно, мог, и, думаю, мне не отказали бы. Просто не хотел там оставаться. Чтобы узнать, чего именно ты хочешь, чтобы понять это, надо попробовать. Я попробовал и понял: это не мое.

В Пулково меня встречали мать и Чубрин. Резануло воспоминанием — как я сам встречал ее в тот самый Машкин день рождения и он вдруг появился, словно из ниоткуда. Они по-прежнему жили вместе. Он наконец развелся, но на ней так и не женился. Я знал от Женьки, что Чубрин еще снимается, играет всяких боссов и миллионеров. Мать за последние три года снялась всего в одной маленькой роли — матери главной героини. В театре у нее тоже почти не было спектаклей.

— Ко-о-от? — она картинно всплеснула руками. — Ты с ума сошел, Севка? Тащить из Америки кота? Это все твои вещи? Негусто.

Могла бы хоть для приличия спросить, как я добрался, как вообще мои дела. Но нет — кот, вещи…

Да, за эти годы здесь наверняка изменилось многое — только не она. Если не считать внешности, конечно. Они оба постарели, но если Чубрин выглядел элегантным пожилым джентльменом, мать как будто совсем махнула на себя рукой.

Они предлагали поехать к ним, но я отказался, попросил отвезти в мою квартиру. Жильцы освободили ее месяц назад, и Женька постаралась навести там порядок. Так странно было вернуться туда — окунуться в прошлое.

Ночью я лежал на кровати с Баксом в ногах, смотрел в потолок и вспоминал другую ночь — восемь с половиной лет назад. Нашу первую ночь с Машей. Ночь «Алых парусов». Ночь исполнившейся мечты. Почему же всего через год она развеялась, рассыпалась — как сухой песок, текущий сквозь пальцы?

Какими же глупыми и самонадеянными мы были тогда. Молодыми и глупыми…

Машка, Машка… Где ты сейчас, с кем?

На следующий день вечером я собирался поехать к Женьке, а днем захотелось пройтись по старым местам. Хотя и знал, конечно, это:

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищешь,

Ни тебе, ни мне.

Наш старый дом — квартиру в нем мать сдавала, жила у Чубрина. Гимназия, в которой проучился десять лет, и другая школа. Дом, где раньше жила Маша…

На месте «Гаши» теперь был магазин сантехники. Я знал, что Мося погиб в автокатастрофе, а Илюха прошлой весной улетел к Виктюху, осевшему в Германии. Илюха изредка писал мне строчку-другую, Виктюх за все время — ни разу. Было обидно, но и его я постарался отпустить.

Наверно, все люди даются нам в нужное время и для чего-то. И Виктюх, и Маша.

Я думал о ней без горечи. С грустью, но… светло.

Думал — а ноги сами вели туда. По Просвету к Гражданке. Туда, где мы жили с ней вместе. Зачем? Я не знал. Просто постоять рядом с домом, посмотреть на ее окна. Вспомнить, как все было. Может быть, она там давно уже не живет.

Неважно…

Я даже не заметил, как короткий зимний день перетек в свинцовые сумерки, как зажглись фонари. Вот и ее дом. Двор, где я собирал собачье дерьмо. Скамейка у парадной, на которой она тогда сидела. Два окна на третьем этаже — темных.

Ну и прекрасно. Я бы все равно не стал подниматься, звонить. Все это уже не имеет смысла. У нее давно своя жизнь. Муж, может, даже и дети есть.

Я повернулся, чтобы уйти, и замер — не веря своим глазам.

Она стояла на дорожке и смотрела на меня.

Маша…

Машка!

Глава 31

Глава 31

Маша

На МРТ мы с Марго поехали вместе — на край света, аж на проспект Солидарности. Направление по ОМС удалось раздобыть только туда. Я проводила ее до кабинета, а сама пошла в роддом по соседству. Там меня со скрипом согласились взять на курс дополнительной подготовки по УЗИ. Со скрипом — потому что еще не отработала пять лет после ординатуры.

Девочка, ты сначала свою основную специальность освой, куда ты торопишься?

А я действительно торопилась, потому что моя целевая ординатура в частной клинике имела серьезную побочку. В больнице я училась бы всему, в том числе и хирургическим манипуляциям, а так осталась на уровне участкового гинеколога в женской консультации. На переподготовку решила пойти сразу на две дополнительные специализации: хирургическую гинекологию и эндоскопию. Третью мне никто не разрешил бы. Да и чисто физически это было бы нереально. Поэтому и искала курс прямо сейчас. Стоил он, конечно, неслабо, но с жабой удалось договориться.

Встретившись со своим будущим куратором и подписав договор, я вернулась за Марго — и застыла на месте от удивления.

Она сидела на лавочке у входа и оживленно о чем-то болтала с… Кешим.

— Э-э-э… — выжала я из себя. — Привет. А ты как здесь?

Сколько же мы не виделись? Последний раз еще до ковида. Значит, года три. В сети общались понемногу. Теперь вместе группы в Контакте он вел телеграм-канал нашего и параллельного классов, где в основном поздравляли с днем рождения и выкладывали всякие картинки. Я знала, что после академии он летал вторым пилотом в небольшой частной авиакомпании, но надеялся набрать часы и перейти в государственную. Катька окончила филфак университета и аспирантуру, осталась преподавать английский. Детей у них не было.

Кеший изменился — повзрослел, поменял прическу, отрастил стильную щетину, которая ему очень шла. С Марго они теперь выглядели почти ровесниками.

— Привет, Маша! — он обнял меня так, что я запищала. — Да вот МРТ тоже делал. У нас недавно посадка жесткая была, приложился башкой крепко. Отправили для медкомиссии. Девочки, а может, зайдем куда-нибудь, посидим? Столько не виделись.

«Девочка» Марго как-то засмущалась, но отказываться не стала. С общепитом в этом унылом районе обстояло печально, нашли какую-то пекарню, посидели полчасика с кофе и пирожными, поболтали и разошлись.

— Надо же, какой он стал, — усмехнулась Марго, заводя двигатель машины.

— Все, Рит, — фыркнула я. — Надо было хватать раньше, когда он с тебя глаз не сводил. А теперь поезд ушел.

— Ну и ладно, — она пожала плечами. — Ушел так ушел. Меня сейчас другое волнует.

— Когда результаты?

— Обещали через три дня.

Через три дня у меня был очень мутный прием. Одна за другой тянулись первичные тетки в возрасте, со сложными проблемами, и не все были мне по зубам. Всех сложных отправляла на анализы, чтобы потом они пришли на УЗИ к Варваре. Марго позвонила, когда я закончила с последней.

— Маш, ты можешь ко мне приехать? Сегодня?

От ее голоса все внутри у меня оборвалось.

— Рит, что случилось? Что-то… нашли?

— Маша, просто приезжай. Пожалуйста.

Обычно после приема я занималась статистикой, заполняла карты, но тут все бросила, вызвала такси и помчалась к ней. Мысли в голову лезли самые нехорошие. МРТ головы — какие еще мысли могут лезть? Да и Чумаку, по ее словам, там что-то не понравилось.

Запах сигаретного дыма я учуяла еще в прихожей, когда Марго открыла дверь. Она курила редко, я бросила на третьем курсе, как только закончилась анатомичка. Мишка тоже не курил, но сейчас в квартире было, что называется, хоть топор вешай. На кухонном столе стояла бутылка коньяка и рюмка. Тут же лежал файл. Мне стало совсем жутко.

Сев за стол, я взяла заключение, пробежала глазами.

Не рак. Уже хорошо. Но конкретная жопа. Настолько конкретная, что…

— И что ты мне на это скажешь? — спросила Марго с кривой пьяной усмешкой.

— Мишка где?

— В Москву уехал. По делам. Вот будет ему сюрприз, да?

— Рит… Я все-таки не специалист. Я вообще толком не врач еще. Так, полуфабрикат гинеколога. Иди с этим к Чумаку. Он тебя отправит к хорошему неврологу. Я могу только в общих чертах.

— В общих чертах мне уже сказал интернет. Девяностопроцентная вероятность инвалидизации к шестидесяти годам.

— До шестидесяти лет надо еще дожить, — ляпнула я и тут же покрыла себя самым черным матом.

— Не уверена, Маша, что надо, — рассмеялась она, положила голову на сложенные руки и разрыдалась.

Я сидела рядом, гладила ее по волосам и молчала. Потому что сказать тут было нечего. Никакие утешения сейчас не сработали бы. Да, это был, конечно, не окончательный диагноз, но даже в первом приближении все обстояло очень скверно. МРТ показало признаки аутоиммунного заболевания, при котором разрушаются оболочки нейронов. Разновидностей у него было множество, но объединяли их неизлечимость и неизбежная инвалидность.

— Ну вот и причина моих проблем, о которой Чумак говорил, — сказала Марго, немного успокоившись. — Которая неочевидная.

— Не прямая причина, — возразила я. — Гормоны не связаны с взбесившимся иммунитетом. Но когда идет хроническое воспаление, страдает все.

— Ладно, Маша, — Марго встала, вытряхнула пепельницу с окурками в мусорное ведро, убрала в шкаф бутылку. — Спасибо, что приехала. Но теперь мне нужно побыть одной. Не обижайся.

— Рит… — напряглась я.

— Перестань, — она обняла меня. — Никаких глупостей не будет. Ты мне уже помогла. Но дальше я должна принять это сама. Одна. Потому что жить с этим мне. И я сильно подозреваю, что тоже одной.

— Если что, звони, поняла? — потребовала я, одевшись, и Марго молча кивнула.

Автобус подошел почти сразу, я ехала домой и думала о том, что будет с ней дальше.

Да ничего хорошего не будет, ежу ясно.

Хотелось выть и материться.

Ну почему, почему все так срано? За что все это ей?

Я подходила к дому, когда вдруг показалось, что на дорожке у парадной стоит Севка.

Да ну, откуда ему тут взяться? Мне и раньше мерещилось. Застывала на месте, поперхнувшись забившимся в горле сердцем, но человек оборачивался, и, разумеется, это был не он. Иногда даже не очень похожий.

— Маша… — сказал он и сделал шаг навстречу.

Слезы кипели на подступе к глазам, воздух застрял в горле. Я взяла его за руку и повела за собой.

Сева

Я не знал, чего ждать. Поэтому, собственно, ничего и не ждал. Пусть будет как будет.

Руку мою Маша отпустила у двери парадной. Всего-то несколько метров прошли, но я вспомнил его — ощущение переплетенных пальцев. Да, наверно, и не забывал. Спало со всем прочим где-то в глубине. Она достала ключи, открыла кодовой замок.

Интересно, а где мои ключи от ее квартиры? Я ведь их так и не вернул. Наверно, где-то у Женьки, вместе с теми вещами, которые остались у нее.

В голове царил вакуум, поэтому и лезли туда всякие совершенно ненужные мысли. А нужных просто не было. Где-то заблудились. Я понятия не имел, какие мысли сейчас нужны.

В лифте мы друг на друга не смотрели. Интересно, зачем она вообще повела меня домой? Познакомить с мужем?

Это, дорогой, мой бывший одноклассник. Случайно встретились. Восемь лет не виделись.

Хотя нет. Оба окна темные — и комната, и кухня.

Может, он потом придет. Тогда и познакомит.

Кольца нет? Так она же врач, врачи редко носят украшения.

— Проходи, — пригласила Маша, открыв дверь квартиры.

Ага, а мужа-то, оказывается, и нет. Ни одной мужской куртки или пальто на вешалке. Ни одной пары ботинок или кроссовок. Все только женское.

С меня словно валун гранитный свалился. Тот самый, на котором Медный всадник стоит. Гром-камень.

И тут же я увидел мужские тапки в уголке. Явно не гостевые — потому что гостевые Маша достала из тумбочки. Почти новые.

Ну что ж, логично. Было бы странно, если б нет. Наверняка и зубная щетка в ванной стоит. Как моя когда-то.

— Ужинать будешь?

Есть не хотелось, но согласился. Сейчас, наверно, на все согласился бы. Даже унитаз почистить. Просто чтобы было какое-то основание находиться здесь.

Помыл руки, заодно полюбовался на вторую зубную щетку в стаканчике. Кто-то приходит, остается ночевать, чистит зубы. Смирись с этим, Сева.

Пришел на кухню, сел за стол. На то же место, где сидел раньше. Даже диванчик прежний, с протертой в сетку обивкой. Маша доставала что-то из холодильника, разогревала в микроволновке, накрывала на стол. И мне казалось, что она делает это слишком медленно. Чтобы оттянуть тот момент, когда мы окажемся лицом к лицу и надо будет о чем-то разговаривать.

Я тоже не знал, с чего начать. Она выглядела не просто напряженной, но и чем-то очень сильно расстроенной. Вряд ли тем, что увидела меня. Или не только этим. Так и лезло автоматическое «any trouble?» Когда-то я с трудом приучил себя думать по-английски. Теперь надо было отвыкать обратно. И от подобных словечек тоже.

— Ты надолго? — спросила Маша, поставив передо мной тарелку с гречей и тефтелями.

— Совсем.

— А что так?

— Контракт закончился. Новый не предложили.

— И что? Не мог другую работу найти? Я думала, айтишники там нужны.

— Мог, — я отковырнул вилкой кусочек, положил в рот. — Не стал. Надоело.

— Работа?

— Пиндостан.

— Надо же, — Маша старательно размешивала в тарелке подливку. — А раньше ты так туда стремился.

В ее голосе сквозила не то чтобы враждебность, но… я даже не мог точно определить, что это. Она была как натянутая струна — вот-вот сорвется. То ли в слезы, то ли в яд. Зачем тогда вообще привела меня к себе?

— Туда? Нет, — я старался говорить спокойно, хотя внутри медно звенело. — Просто рассчитывал получить диплом, который хорошо котируется. Вернулся бы через два года… — прямо рвалось с языка: «если бы ты меня ждала». — Но так сложилось. Потом предложили работу. Не было причины отказываться. Думал, приживусь. Не прижился. А сейчас тем более это понял. Бывают такие моменты, когда очень остро понимаешь, где твое место. Сейчас — как раз такой.

— Ясно…

— А ты как?

— Нормально, — она раскрошила тефтелину, но есть не торопилась. — Окончила ординатуру, работаю в частной клинике. Мне нравится.

— Гинекологом?

— Да.

— Раньше тебя это пугало.

— Раньше… Да. С тех пор многое изменилось.

Мы буквально вымучивали эти фразы, выжимали их из себя. Напряжение нарастало — как тучи перед грозой. Наверно, она уже тысячу раз пожалела, что не прошло мимо, не притворилась, будто не узнала, не заметила. Наверно, стоило поблагодарить за ужин, сказать, что рад был ее увидеть, и уйти.

Ох, как же прав был Геннадий Федорович насчет прежних мест. Я стихи не очень любил, читал их мало, но некоторые буквально вгрызались в память. Как будто их там выжгло лазером.

— Чай, кофе? — Маша встала, отнесла тарелки в раковину.

Спасибо, Маша, мне пора. Рад был повидаться.

— Спасибо, кофе.

Маша насыпала кофе в джезву, налила воды, поставила на плиту. И спросила, стоя ко мне спиной:

— Сев… а жена тоже приехала?

— Какая жена? — не понял я.

— Твоя.

— С чего ты взяла вообще?

Она что, думала, будто я женат? С какого хера? Кто ей сказал?

Маша повернулась и посмотрела на меня с таким же недоумением. И словно растерянно.

— А что, нет?

— Маша, блин!..

Вообще-то, я хотел сказать не «блин», а совсем другое слово. Очень много других слов. Хотелось орать, лупить по столу кулаком, грохнуть об пол что-нибудь из посуды, чтобы осколки полетели во все стороны. А потом уйти, бахнув дверью. Так бахнув, чтобы со стен осыпалось все до последней мелочи. И чтобы окна вылетели от взрывной волны. И не возвращаться уже никогда.

На этот раз — действительно никогда.

Какого хуя, Маша? Какого, блядь⁈

— Кто тебе сказал?

Внутри одна за другой рвались ядерные бомбы, а голос звучал спокойно. Даже почти равнодушно. Вот как так получалось, а?

— Женя твоя сказала.

— Женя сказала… — повторил я. — Пойти, что ли, убить ее нахер? Она и мне сказала, что ты замуж выходишь. Хотя нет. Это ты сказала. Но она подтвердила, что да, действительно выходишь. А ей сказала твоя Марго.

— Я… собиралась.

— Да? И чего же не вышла?

— Неважно.

— Неважно? — я встал, глядя на нее в упор. — Да, рил неважно. Вот вообще насрать.

Я двинул стул так, что он врезался в стол. Ложка сорвалась на пол, заскакала со звоном по плитке.

— Счастливо, Маша! Рад был повидаться.

Вышел в прихожую, надел ботинки, взял с вешалки куртку…

Мирский, мудак гребаный, если ты сейчас уйдешь, больше и правда никогда уже не вернешься.

И никогда себе этого не простишь.

Повесив куртку, я пошел обратно. Прямо в ботинках. Маша сидела за столом, уткнувшись лбом в сложенные руки.

Подошел, погладил по волосам. Подтащил стул, сел рядом.

— Маш… а теперь давай еще раз и спокойно. Хорошо?

Глава 32

Глава 32

Маша

Зачем я вообще его привела?

Наверно, для того, чтобы не оставаться сейчас в одиночестве, подольше оттянуть тот момент, когда мысли о Марго нахлынут лавиной.

Насыпала кофе в джезву, налила воды, поставила на плиту и поняла, что больше не могу. Не могу выжимать из себя какие-то неловкие фразы, не могу смотреть мимо него, чтобы не сталкиваться взглядом. Не нужна была эта встреча, совсем не нужна. Только добавила боли к той, которая и так уже переполняла меня.

Поэтому и спросила про жену. В качестве финального аккорда. И неважно, что он сейчас скажет. Приехала она с ним или осталась в Штатах — неважно.

— Какая жена?

И столько недоумения было в его голосе, что мне стало жутко. Как будто фатальный диагноз на этот раз поставили мне. Да, собственно, так и было.

Севка вышел, резко задвинув стул. Улетела со звоном ложка. Я подняла ее машинально, бросила в раковину и села за стол, положив на него голову.

Вот так… Сама придумала, сама поверила. Ты, Маша, идиотка. И живи теперь с этим.

Я даже не услышала, как он вернулся, и вздрогнула, когда его рука коснулась волос. Сев рядом, Севка сказал:

— Маш… а теперь давай еще раз и спокойно. Ты думала, что я женат? Поэтому и сказала тогда, чтобы я больше не писал?

Я молча кивнула. А потом как прорвало, взахлеб:

— Я тогда поехала в аэропорт. Когда ты улетал. И увидела тебя с девушкой.

— А надо было просто подойти, Маша. И узнала бы, что это племянница моей мачехи. Отец купил билеты, чтобы мы вместе летели. Хотя… на твоем месте я бы, наверно, тоже не подошел. Если бы увидел тебя с парнем.

— Потом я зашла на твою страницу в Контакте. Узнала ее на аватарке у тебя в друзьях.

— Дай угадаю, — Севка усмехнулся. — Полезла на ее страницу, увидела какие-то фотки со мной и сделала выводы. Хотя тогда ничего между нами не было. Гуляли просто, на море ходили. С моим братом обычно.

— Тогда не было?

— Да, тогда не было. Знаешь, Маш, я ведь очень сильно был на тебя обижен. Как ты ушла в ту ночь… Если бы просто сказала: Сева, не стоит сейчас, я буду тебя ждать, а там посмотрим. Но все равно пытался как-то тебя оправдать. Надеялся, что позвонишь или напишешь. Пока не стало ясно, что ждать нет смысла. А с Элькой уже потом что-то началось. Через год где-то. Не пойми что. И жениться на ней я точно не планировал.

— Тогда почему Женя?..

— Испорченный телефон. Один сказал другому, другой сказал третьему… Это был, если не ошибаюсь, конец девятнадцатого, я уже в Редвуде работал. Элька попросила сделать ей приглашение, прилетела и говорит: Сев, а давай поженимся, я хочу в Штатах жить. Как получу гринку, так и разведемся. Я взял время на подумать, и тут мне отец из Барсы звонит: Сев, ты что, жениться надумал? Я сильно удивился и выяснил, что Элька поделилась планами со своей мамашей, та сказала сестре — моей мачехе. Мачеха отцу, отец Женьке.

— А Женька сказала на встрече нашего класса. Мол, Сева, кажется, жениться собрался. Ну собрался и собрался. У меня тоже тогда были… отношения. А потом ты меня с днем рождения поздравил, писать начал. Ну я снова зачем-то на твою страницу полезла. И к ней тоже. А там фотография. Свадебная.

— Вот же сучка! — вздохнул Севка. — Да не ты. Она. Я же просил отметить, где жених. А больше ты там ничего не видела?

— Нет. И страницу свою удалила.

Он достал телефон, открыл Контакт, поискал что-то и протянул мне.

— На, смотри.

Я листала ленту этой самой Эльвиры и… Я даже не знала, кого хотелось убить больше. Наверно, себя. Там был миллион фотографий — с красивым мужчиной латинского типа, тем самым, со свадебной. С огромным животом, с близнецами — мальчиком и девочкой. Снова с животом.

— Я ее познакомил с Диего. Мы в Барсе вместе учились, потом он мне эту работу в Калифорнии подогнал. И у них буквально с первого взгляда заискрило. Когда женились, позвали меня свидетелем. Поэтому мы на фотке втроем. Потом она долго ничего не выкладывала. Сначала они в Вегас поехали в свадебное путешествие, потом Диего ковид подцепил и чуть не умер. А вообще у них на редкость удачная семья получилась. Не надышатся друг на друга. Кто бы мог подумать…

Севка замолчал, глядя куда-то в угол. Устало и безнадежно. Потом дотронулся до моего плеча и встал.

— Ладно, Маша, пойду я. Хорошо, что мы это прояснили. Больше никаких непоняток не осталось. Счастливо.

Мне казалось, что я уже успела выплакать все свои слезы на двадцать лет вперед. Но нет. Ошиблась. Потому что выплакала я их на самом деле только этой ночью. О своей безнадежной глупости. О Марго. И снова о себе — о том, что все сложилась так тупо. Утром встала с распухшей физиономией и красными, как у кролика, глазами. Приема в клинике в этот день не было, но в роддоме куратор поинтересовался, не больна ли я. Пришлось сослаться на мифическую аллергию. Позвонил Илья, предложил встретиться — отказалась.

Марго на мои звонки не отвечала, и это беспокоило. Вечером, вернувшись домой, я написала ей, но сообщение долго оставалось непрочитанным. И только ночью прилетел ответ:

«Машенька, милая моя, спасибо огромное за то, что беспокоишься, и за поддержку. Не обижайся, сейчас мне надо побыть одной. Совсем одной. Я уеду на несколько дней. Напишу, когда вернусь. Обнимаю».

Не сказать чтобы это меня успокоило. Скорее, наоборот. Но понимала, что принятие горя может быть тяжелым и длительным. И это как раз тот случай, когда нельзя вмешиваться и лезть причинять добро, если об этом не просят. Оставалось только ждать. И быть рядом — даже если на расстоянии.

Прошла неделя. Марго по-прежнему молчала. Я каждый день заглядывала к ней в воцап и смотрела, когда она заходила в последний раз. Видела «сегодня» и вздыхала с капелькой облегчения. Она обещала, что не будет никаких глупостей, но… я все равно беспокоилась.

О Севке старалась не думать. Не тревожить вновь вскрывшуюся рану, которую считала зажившей.

Мы все выяснили. И это хорошо. Надо жить дальше.

Но почему-то я никак не могла заставить себя встретиться с Ильей. Надо было бы поговорить и расстаться. Никто никому ничего не обещал, никаких особых чувств друг к другу не испытывали. Должно было обойтись без драм и обид. Но даже на это я не могла решиться. Забилась в норку. Работа — учеба, учеба — работа.

А потом неожиданно позвонил Кеший.

Сева

Все оказалось так глупо…

И ведь я даже не мог винить Эльку. Ну захотелось ей похвастаться, что она стала миссис, выложила фотку. Почему бы и нет, ее право. И даже, как выяснилось, нас обоих отметила на ней. Не пояснив, правда, кто из двоих красивых перцев в костюмах ее муж. Кто мог подумать, что Машка туда залезет и поймет все… вот так вот?

И Машку тоже не мог винить. Она все-таки решила помириться на прощание, иначе не поехала бы в аэропорт. Увидела там меня с Элькой и не подошла. А потом еще и фотки наши нарыла в Контакте. Что она должна была сделать? Написать и спросить в лоб: «Сева, ты трахаешь эту девку?»

Может, кто-то и смог бы. Но не Машка. Точно не она. Может, ждала, что я все-таки напишу ей. А я ждал, что напишет она. Ждали, ждали — пока ждалка не кончилась. Я через год замутил с Элькой, у нее тоже кто-то появился, сама сказала. Ну а дальше был длинный Женькин язык и эта дурацкая фотография.

Злости не было. Больше — не было. Вся кончилась в тот момент, когда чуть не ушел, но все же решил вернуться. Осталось только сожаление, едкое, как щелочь.

Все стало ясно, и на тот момент говорить больше было не о чем. По правде, уходя во второй раз, я думал о том, что вообще больше не о чем. Все выяснилось, встало на свои места. Надо жить дальше.

К Женьке я в тот вечер так и не поехал. Позвонил и сказал, что нарисовались срочные дела. Понимал, что и она не виновата, но… видеть ее не хотелось. Встретились потом, когда немного улеглось.

А в тот вечер я приехал домой ближе к утру. Нашел какой-то убогий бар и набрался там в стельку. Даже не помнил, как вызвал такси. А Бакс, обиженный тем, что я бросил его одного в незнакомом месте, обоссал все углы и ободрал обои.

Постепенно пыль начала оседать. Я приводил в порядок квартиру, занимался всякими бытовыми делами, закидывал удочки по поводу работы. В офис не хотелось — привык к удаленке. Перспектива по восемь часов в день находиться в одном помещении с малознакомыми людьми вызывала нервную дрожь. С незнакомыми было проще, они, наоборот, создавали иллюзию неодиночества. В толпе мне всегда было комфортнее, чем одному. В метро. Или на Невском. Или в ночном клубе. Там, где не надо разговаривать.

Айтишные связи у меня были в основном америкосовые, но релоканты все же дали несколько наводок в России.

«Парень, а ты только игрульки можешь?» — спросили в одном достаточно серьезном месте.

«Я могу все», -заявил я нахально.

«Ну хорошо, — ответили мне, — подумаем».

Оставалось только повздыхать над иронией судьбы. Я хотел учиться за границей, потому что это котировалось. А теперь испанский диплом и американская работа словно бросали на меня тень. Раньше за меня дрались бы, а теперь говорили «подумаем».

Подозрительный потому что хрен Сева Мирский. Айтишка дружно потянулась туда, а он почему-то оттуда.

Я занимался своими делами, а думал о Маше. Все время думал о ней. В фоновом режиме. Потому что ничего не прошло. Она, конечно, изменилась за столько лет. Повзрослела. Из девчонки превратилась в женщину. Но взгляд из-под ресниц остался прежним. Наверно, и улыбка тоже. Просто она ни разу не улыбнулась.

А еще родинка на шее, которая мне так нравилась. И запах, от которого сносило крышу. И, наверно, много чего еще.

А самым главным было то, что это была Маша. Все остальное уже не имело значения. Для меня. Как для нее — вопрос оставался открытым. Про тапки и зубную щетку я не забыл.

И все же понимал, что следующий ход за мной. Потому что на этот раз ушел я. Понимал — но встал на паузу. Это было нужно и мне, и — возможно! — ей. А может, ей вообще было не нужно. Но и этому тоже требовалось созреть. Чтобы никаких сомнений уже не осталось.

Как там в Евангелии? Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх того, то от лукавого.

Какого момента я ждал? Наверно, того, когда пойму: или сейчас, или никогда. Как у нее в прихожей, держа в руках куртку и собираясь хлопнуть дверью. Другого шанса уже не будет.

А еще понимал, что даже если… все равно будет трудно. Очень трудно. Столько лет прошло, столько возможностей упущено. И мы уже совсем другие. Но как раз в этом-то и заключался шанс. Останься мы прежними — его точно не было бы.

Маша заблочила мой американский номер. Российская симка стояла в телефоне второй, я ею не пользовался. Пополнил баланс — заработала. Интересно, этот номер тоже в бане? Проверять раньше времени не хотел. Зато восстановил вход в Контакт, зашел в группу класса, давно заброшенную. Последний пост приглашал в телегу, но канал оказался закрытым. Подумал, что без Кешего тут вряд ли обошлось, написал ему, и ворота распахнулись.

Канал на самом деле оказался чатом, впрочем, не очень густонаселенным — тридцать человек из двух классов. И не очень активным: писали редко, одни и те же. Маша среди участников значилась, и это было хорошо. На тот случай, если и старый мой номер заблочен в воцапе, я мог написать ей в личку телеги.

Оно действительно пришло само — как некое знание свыше.

Сегодня… или никогда.

Позвонить? Или все-таки лучше написать?

Пожалуй, сообщения оставляли больше поля для маневра. Для обеих сторон.

Я открыл воцап и выбрал из контактов Машин номер. Наша старая переписка не сохранилась. Возможно, и к лучшему. Я не хотелось возвращаться назад, читать сообщения восьмилетней давности. Особенно самое последнее, в котором просил ее приехать.

Ну… стартуй, Мирский!

«Привет, Маша».

Одна галочка… и вторая. Серые. Нет, уже голубые.

«Маша пишет…»

«Привет, Сева»…

Глава 33

Глава 33

Маша

— А что с Марго? — я растерялась, и прозвучало так фальшиво, что свело зубы.

— Маш, ну ты за идиота-то меня не держи, — рассердился Кеший. — На МРТ просто так от балды не ходят, да еще по ОМС. Это не чекап. И не говори, что ты ничего не знаешь.

— Знаю. Но есть такое понятие «врачебная этика».

— Маликова, я прекрасно знаю, на какое место распространяется твоя врачебная этика, оно гораздо ниже.

— Неважно. Ее диагноз — это ее личная территория.

— Значит, диагноз… Все так плохо?

Он загнал меня в угол, и я не знала, как выкручиваться. И надо ли выкручиваться.

— Плохо, Кеш. И это все, что я могу тебе сказать.

— Онкология? Маш, мне надо это знать, понимаешь? Это очень для меня важно.

— Нет, не онкология, — я уже чуть не плакала. И вдруг решилась: — Вот что, я дам тебе ее телефон. Спрашивай сам. Только не вздумай меня спалить. Сочиняй что хочешь, откуда взял. Она моя единственная подруга, и…

— Спасибо, Маша. Я что-нибудь придумаю. Диктуй.

— Отправлю сообщением. Кеш… значит, снова полыхнуло? Когда ее увидел?

— А ничего и не проходило, — в этих его словах было столько горечи и безнадеги, что слезы, которые всю эту неделю стояли у самых глаз, снова полились ручьем.

Чтобы не хлюпать носом в трубку, я поспешила распрощаться. Сидела за кухонным столом, глядя, как падают одна за другой крупные капли. Потом спохватилась, отправила Кешему номер телефона.

Ничего и не проходило, сказал он…

У меня тоже ничего не прошло. Хотя я убеждала себя в обратном. Закапывалась по уши в учебу, в работу, заводила какие-то ненужные отношения. Доказывала себе, что без любви даже лучше, все равно от нее одни только страдания. А потом увидела Севку и поняла, что все это было напрасно.

Я не знала, что получится у Кешки. Скорее всего, ничего. Она замужем, он женат. И ее диагноз — он не знает, что это такое. Лучше бы ему и не знать. Но беспокойство в его голосе было настолько острым и искренним…

Словно оплеуха: дура, а ведь между вами с Севкой не стоит ничего, кроме вашей глупости. Твоей в первую очередь, Маша. Или надо дождаться, когда появится что-то еще — чтобы еще больше жалеть? Уж ты-то прекрасно знаешь, какой хрупкой бывает человеческая жизнь. В любую минуту может случиться то, чего уже не исправишь.

Ты этого ждешь, Маша?

Я взяла телефон, зашла в воцап. Севкин американский номер был заблокирован, но сейчас у него наверняка другой. Новый? Или, может, старый? Я нашла его в контактах, открыла чат. Что написать?

Так, если буду долго думать, то вообще ничего не напишу.

«Привет, Сева».

«Привет, Маша».

— Это как? — обалдело спросила я вслух, потому что свое сообщение отправить еще не успела. И сообразила, что это не ответ. Это он сам написал мне. Буквально в ту же секунду, когда я собиралась нажать на стрелочку.

И я ее нажала.

«Как ты?» — тут же пришло от него.

Хотела уже ответить таким же банальным «нормально, а ты?», но стерла.

«Честно? Хреново, Сев».

«И мне. Не хочешь встретиться?»

Я посмотрела в окно. Снег падал крупными пушистыми хлопьями — мягко, неторопливо.

«Давай погуляем немного?»

«Давай. В садике?»

Садиком мы звали маленький сквер с прудом. Когда-то, сразу после переезда, я готовилась там к экзаменам, расстелив покрывало на траве. А потом мы часто гуляли вдвоем по дорожкам, вот так же, по вечерам. Говорили: «пойдем вокруг болота».

«Да», — ответила я.

«Через полчаса — норм?»

«Да. У ресторана».

Там был маленький симпатичный ресторанчик. Мы еще говорили, что надо бы туда как-нибудь зайти. Но тогда у нас категорически не было денег.

Как будто возвращались по своим следам назад. Не получится, конечно, вернуться, но это и хорошо. Пусть все будет по-другому. Я вообще не знала, что у нас может получиться. Знала только одно: не хочу потерять его снова, на этот раз окончательно.

Мы наматывали круги вокруг пруда. Не в обнимку, как раньше, не держась за руки. Больше молчали, чем говорили, а если говорили, то о чем-то отвлеченном. Не о прошлом и не о будущем. Вообще не о нас. Просто вспоминали, как это — быть рядом.

— Не замерзла? — спросил Севка.

— Есть маленько, — созналась я.

— Пойдем кофе выпьем?

В будний день народу в ресторане было немного. Нас привели в маленький зал на первом этаже, оформленный в стиле ретро.

— Помнишь, мы хотели еще тогда сюда зайти? — я с любопытством оглядывалась по сторонам.

— Как ты думаешь, мы сейчас закрываем старый гештальт? — чуть прищурившись, спросил Севка. — Или начинаем что-то новое?

— Не знаю, — честно ответила я. — Мне кажется, и то и другое. Ну… хочется так думать. Мы уже другие люди. Начинать придется с нуля.

— Не совсем с нуля, Маша, — возразил он. — Кое-что никуда не делось.

Я снова вспомнила слова Кешего.

А ничего и не проходило…

Вспомнила — и рассказала Севке о Марго. Без подробностей, конечно, в общих чертах. И о том, что дала Кешему ее телефон.

— Ты правильно сделала, Маша, — он коснулся моей руки. — Бедная Марго. Как жаль…

— Знаешь, я вдруг подумала, что беда может случиться с любым. В любой момент. Вот казалось бы, я врач, должна это понимать лучше других. Сейчас-то ладно, а в больницах, пока училась, чего только не навидалась, особенно в скорой. Но все равно это было такое… абстрактное, что ли. С другими людьми. Не со мной. А сегодня… Даже не когда узнала, что с Марго, а именно сегодня, когда Кешка позвонил. Подумала вдруг, что мы теряем время, а его ведь так мало у нас. И захотелось тебе написать. Даже телефон взяла. А ты написал сам.

Мы сидели почти до закрытия, пока я не спохватилась, что утром прием, вставать рано. Севка предложил вызвать такси, но я отказалась. Хотелось еще немного пройтись. Снег кончился, только иногда срывались, поблескивая в свете фонарей, редкие пушинки. Город тихо засыпал. Почему-то было грустно, но все равно хотелось улыбаться.

— Спокойной ночи, Маша…

Остановившись у двери парадной, Севка легко и нежно коснулся губами моих губ. Как будто на них опустилась снежинка…

Сева

А я ведь тоже думал об этом — о том, что время уходит. Что его слишком мало и с каждым годом становится все меньше. Наверно, каждый человек понимает это в какой-то момент, остро и болезненно. И то, насколько бездарно оно, время это, было потрачено.

Ну да, это были интересные годы. Жирные в финансовом плане, продуктивные в плане карьеры,. Но были ли они счастливыми? Нет. Однозначно — нет.

Когда мы с Машкой считали копейки, чтобы купить продукты, когда учились как проклятые, когда ругались так, что небо горело — вот тогда я был счастливым. Несмотря ни на что. Правда понял уже потом. Когда всего этого лишился.

Вот уж точно: узнаешь, что такое счастье, но будет поздно. А еще в любой момент с любым из нас может случиться беда. Как с Марго, за которую Маша очень переживала.

Да, я отдавал себе отчет, что у нас может ничего и не получиться. Может быть, мы попробуем, и окажется, что слишком далеко ушли друг от друга. Так далеко, что вернуться обратно уже невозможно. Но если не попробуем, будем жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Мы ни о чем не договаривались, не строили каких-то планов. Не торопились. Просто встречались, даже не каждый день. У Машки была работа, еще какая-то учеба — и не надоело же ей учиться? Меня взяли в одну серьезную разработку, совсем не игрушечную. Самым рядовым прогером с маленьким кусочком задания и оплатой, за которую я раньше и за комп не сел бы. Сказали: посмотрим, что ты можешь. Я старался показать себя, поскольку это была перспектива. Знакомая херня: двадцать часов в сутки за компом, глазные капли и гимнастика от шейного остеохондроза. А, да, и новые прогрессивные очки пришлось заказать за хреналион денег. Бакс нашел себе постоянное место лежки — на письменном столе, справа от меня. Как будто контролировал процесс, свешивая хвост на клавиатуру.

Встречались мы с Машей вполне так платонически. Ходили в кино, в рестораны, просто гуляли. Как будто привыкали друг к другу снова. Разумеется, мне хотелось большего, чем поцелуи на прощание у парадной. Не подростки же, взрослые люди, которые когда-то жили вместе и трахались, как кролики, всеми возможными и невозможными способами. Но я, как и тогда, не хотел давить. Ждал отмашки. Отмашки от Машки.

Вопрос тапок и зубной щетки решился просто. Когда мы встретились во второй раз. Помня, чем однажды обернулись туманные намеки, я спросил в лоб.

«Да, у меня были отношения, — сказала Маша. — Уже нет».

Этого оказалось достаточно. Все, что было до меня… между мною и мною — так точнее… Все это осталось в прошлом. Как и моя жизнь без нее.

Я думал о том, как получается, что один-единственный человек становится твоей частью. Входит в тебя, в твою плоть и кровь, в мысли и чувства. Проходит время, ты меняешься, старые клетки отмирают, заменяются новыми. Через десять лет ты уже совсем другой человек. А тот, кто вошел в тебя, остается. Можно разойтись, можно убедить себя, что больше не любишь, но он все равно останется жить в тебе. Даже если через год, через пять лет или через десять мы поймем, что у нас не вышло, это уже ничего не изменит. Но я хотел, чтобы вышло. Чтобы мы были вместе.

День влюбленных пролетел мимо: Маша заболела и лежала с высокой температурой. Мои попытки приехать и поухаживать отмела категорически. Таким же тазиком накрылось и Восьмое марта. Пришлось лететь в Москву — пригласили в центральный офис разработчика для беседы с руководством. Мою работу оценили высоко и пригласили на постоянку. Переезжать в Москву я отказался, разрешили удаленно. Были серьезные сомнения из-за отца, живущего за границей, но поскольку гражданство он не менял, этот вопрос как-то утрясли. Как и то, что я сам почти пять лет проработал во вражьем стане. Впрочем, теперь заграница была для меня закрыта. Да я и не стремился — наелся.

— Маш, давай сегодня посидим где-нибудь, — предложил я, вернувшись в Питер. — Есть что отметить.

— Давай, — согласилась она. — У меня тоже есть. Учеба моя закончилась, теперь я официально могу делать узи на приеме. И даже повесить на стенку красивый сертификат.

Что мне всегда нравилось в ней — это ее увлеченность тем, чем она занималась, будь то подготовка к ЕГЭ в школе, учеба или работа. Это был классический человек-дайвер, который не разбрасывается по мелочам, не мечется между многими интересами, а вгрызается в одно методом глубокого бурения. Я сам был таким, в этом мы сходились.

Выбор ресторана я предоставил Маше. Какой хочешь, сказал ей по телефону, любые пять звезд.

— Сев, а давай в «Баден», — подумав, ответила она. — Это не экономия, я понимаю, что ты теперь денежное дерево. Просто это такое…

— Символичное? — помог я, проглотив мятную конфету предчувствия.

— Да.

— Хорошо.

Мы снова сидели в том же маленьком зале, рядом с дисковым телефоном под плакатом советских времен. Я рассказывал о своей поездке, она об учебе.

— Как Марго? — спросил я.

— Трудно сказать, — вздохнула Маша. — Держит дистанцию.

— Почему? Я думал, ей нужна будет твоя поддержка.

— Нужна, но пока на расстоянии. Я тоже не сразу поняла. Люди по-разному принимают то, что на них свалилось. Кому-то надо, чтобы держали за руку и утешали. Кто-то, наоборот, должен остаться наедине с собою. Она уезжала на месяц в Калининград. Одна. Вернулась и подала на развод. Сейчас проходит обследование. От этого будет зависеть терапия. Ее болезнь не лечится, но можно увеличить длительность ремиссий и отсрочить инвалидность. Сейчас-то она практически здорова, но обострение может начаться в любой момент, от любой ерунды. Зрение, слух, чувствительность рук, ног. И много других неприятных вещей.

— А что Кеший?

— Не знаю, Сев. Мы с ним с тех пор не общались. Это последняя тема, в которую я хотела бы совать нос. Не потому, что не хочу знать. Слишком это тонко.

— Понимаю.

— Пойдем? — Маша посмотрела на часы.

— Завтра рано вставать?

— Нет, завтра выходной.

Она улыбалась, глядя на меня, едва заметно, мягко и тепло. И я вдруг понял, что все получится. Должно получиться.

Не может не получиться…

Глава 34

Глава 34

Маша

«Народ, — написал Кеший в личку телеги, — двадцать четвертого июня у Фанечки юбилей — полтос. Двадцать пятого будет поляна у нее на даче. Мы ее последний класс, потом она уже не брала руководство. Поэтому нас и приглашает. Кто хочет — записываемся и скидываемся на подарок».

— Поедем? — спросила я Севку, показав сообщение. — Это воскресенье.

— Давай, — кивнул он. — Любопытно посмотреть на всех.

— Не думаю, что будет много народу. На пять лет собралось всего-ничего из двух классов, а сейчас тем более не наскребется.

— Неважно.

На следующий день после моего дня рождения, который мы отметили в маленьком пансионате в Зеленогорске, Севка собрал вещи, взял кота и переехал ко мне.

«Жизнь идет по спирали, — сказал он, выпустив мордатого британца из переноски. — Я снова у тебя приймаком, но на этот раз плюс один».

Кот относился ко мне настороженно, но без враждебности, и я надеялась, что со временем мы подружимся.

«Кстати, мое предложение по-прежнему в силе», — это прозвучало словно между прочим, когда тем же вечером мы собирались ложиться спать.

«Какое предложение?» — я притворилась, что не поняла, а сама отвернулась, скрывая улыбку.

«Замуж, Маша, замуж. Последняя попытка сделать из тебя честную женщину».

«Вот же сволочь! — я огрела его подушкой по спине. — А сейчас я что, блядь подзаборная?»

«Фу, как грубо! — отобрав подушку, он ловкой подсечкой опрокинул меня на кровать и прижал коленом. — Сдавайся, Маликова. Я теперь не просто сволочь, а очень настырная сволочь. Все равно не отстану».

«Ладно, — вздохнула я. — Сдаюсь. Только с условием. Сначала съездим в отпуск. Если не сожрем друг друга, значит, можно и пожениться».

К моему удивлению, на юбилей вместе с нами вписалось пятнадцать человек — больше половины класса, учитывая, что некоторых уже не было в Питере, в России, а то и на этом свете. Встретились на Финбане.

— И-и-и, Мирский! — завизжала Лидка, повиснув у него на шее.

— Э, — я подергала ее за рукав, — смотреть смотри, а руками не трогай.

— Вы что, опять вместе? — она разочарованно выпятила губу. — Ну вот что ты за хрень такая, Маликова, вечно как кость в жопе.

Впрочем, она тут же переключилась на Кешего:

— Кеш, а где Катька?

— Не знаю, Лида, — он спрятался куда-то в бороду. — Мы разводимся. Видимо, не захотела со мной лишний раз сталкиваться.

— А чего вдруг? — подключилась Алиска.

— Неважно, — отмахнулся Кеший и покосился на меня.

Так, а вот это было уже очень интересно.

За пять месяцев, которые прошли с того момента, как я дала ему телефон Марго, мы общались с ним только в тележной группе и ни разу лично. С ней мы встречались, разговаривали, но о Кешке она не упоминала. Мне, конечно, было страшно любопытно, но в эту тему я поклялась не соваться даже кончиком носа.

Марго позвонила мне сама в начале марта, предложила увидеться. Я приехала к ней, и первое, что бросилось в глаза, — отсутствие мужской одежды и обуви в прихожей. Михаил был тем еще тряпичником, его барахла там всегда висело намного больше.

«Рит, а Миша?..» — осторожно начала я, но она резко махнула рукой.

«Миша кончился. Пойдем!»

Мы устроились на кухне, Марго сварила кофе и рассказала, как вернулась из Калининграда и нашла в ванной чужую сережку.

«Я не думаю, Маш, что он приводил сюда бабу. Скорее, подкинул сам. Так, чтобы я увидела. Не представляешь, как он испугался, когда узнал о моем диагнозе. Наверно, даже сильнее, чем я сама. Аж смотреть было неловко. Бледный, руки дрожат, губами шлепает. „Рит, а может, это еще не точно? Может, ошиблись? А может, это все-таки лечится? Но ты же не обязательно станешь инвалидом, правда?“ Вот тогда я окончательно поняла, что надо уехать. И себе дать время, чтобы все обдумать, и ему».

Она изменилась. Стала жесткой, словно прошитой железной арматурой. Пропала та искрящаяся радость жизни, которая делала ее моложе.

«Даже если и не сам, если действительно баба была — неважно, — Марго рассмеялась с горечью. — Это в любом случае диагноз. Его диагноз. А мне хватит своего. Я много обо всем думала. Читала о болезни, о прогнозах и перспективах. На форумы заходила, где больные общаются. И поняла, что не надо ничего придумывать. Надо просто жить. Здесь и сейчас. Да, лечиться по возможности. А так… все под богом ходим. Сегодня живы и здоровы, а завтра уже нет. Просто у меня чуть больше определенности, чем у большинства. Я точно знаю, что меня ждет. А когда — это уже второй вопрос».

Праздновали шумно и весело. С друзьями и родными Фанечка отмечала юбилей накануне, а сегодня были только мы — ее последний класс. Вспоминали, рассказывали о себе. Договорились обязательно собраться через год — на десятилетие выпуска. Потом, когда наелись, напились и пошли погулять к озеру, я отловила Кешего. И пообещала с кулаком под ребра:

— Я тебе всю бороду по волоску повыдергаю, как Хоттабычу, если не расскажешь.

— Маша… — он закатил глаза к небу. — Ну что я тебе должен рассказать? Про развод?

— Это ведь из-за Марго? Скажешь, нет?

— Из-за Марго, — похоже, отпираться не имело смысла. — Я ей все рассказал. Катьке. Она ушла и подала заявление.

— Что все, Кеший?

— Маш, отстань, а? — он поморщился с досадой. — Ты хочешь знать, вместе мы или нет? Нет, не вместе. Почему? Потому что она не хочет. Почему не хочет? Потому что вбила себе в голову, что не должна быть кому-то обузой. Будет жить одна, пока сможет. А когда не сможет, сдаст квартиру и переедет в платный пансионат для хроников. И учти, если ты сейчас попытаешься сказать, что мне надо делать, я скажу, куда тебе надо пойти, поняла?

Вечером, когда мы с Севкой вернулись домой, я пересказала ему этот разговор.

— Ставлю на Кешего, — сказал он. — Вот увидишь, он ее дожмет.

Прода от 30.07

Прода от 30.07

Сева

— И чего бежали? — с хохотом спросила Маша, стягивая через голову сарафан. — Все равно вымокли.

— Подожди, — я остановил ее и одернул подол. Мокрая ткань облепила тело, обрисовав каждый изгиб, каждую складочку. — Обалдеть как красиво. И просто… хот.

— Севка, холодно, — она рассмеялась по-русалочьи, отжимая волосы.

— А я тебя согрею.

Мы попали под ливень, когда возвращались с пляжа. Уже начало погромыхивать, но казалось, что лиловые тучи еще далеко, поэтому особо и не торопились. Однако они нагнали нас, словно сделали рывок. И добежать-то оставалось метров сто, но ливень обрушился стеной. Влетели в дом, поднялись к себе на второй этаж, преступно оставляя мокрые следы, захлопнули и закрыли на ключ дверь.

С отпуском у нас до последнего момента все было неясно. Другой гинеколог в ее клинике угодила в больницу, и Машу попросили отдых перенести.

«Сев, ну понимаешь, мне там всегда навстречу идут, с самого начала, я не могу отказаться, — оправдывалась она. — Съездим. Тебе-то ведь проще, ты вообще сам себе господин».

Ага, господин! Господин в том смысле, что работать могу в любом месте, была бы розетка ноут воткнуть. Отпуск для таких господ вообще не предусмотрен. А на Машке, как я считал, просто катались все кому не лень. Но лучше этого было не озвучивать, чтобы не обострять. Характер у нее за восемь лет не изменился. Скорее, наоборот, стал еще более взрывоопасным. Просто я принял это как данность и учился обращению с горючими материалами.

В итоге поехали в конце августа в Геленджик, в пожарном режиме выискивая по отзывам какой-нибудь гостевой дом, чтобы не шлепать до моря полчаса. К гостиницам вообще было не подступиться. Я, в принципе, мог это для нас позволить, но Машка уперлась рогом. Мол, лучше не тратить сейчас, оставить на свадебное путешествие. Если мы в него поедем, конечно.

Каким-то чудом нам удалось оторвать большую комнату с балконом, выходящим в сторону моря. На третьем этаже она была единственной — никаких соседей, что нас более чем устраивало. Хотя до пляжа все-таки полчаса. Но мы нашли путь покороче — партизанскими тропами, на десять минут быстрее, да еще мимо симпатичного ресторанчика, куда ходили завтракать.

Маша боялась, что в отпуске мы сожрем друг друга без хлеба. Так-то нам было особо некогда. Случались, конечно, терки, и нешуточные, но, выплеснув раздражение, мы быстро расходились по углам. Я писать свои коды, а Машка читать очередные учебники. Ложились спать, повернувшись друг к другу задницами, но долго не выдерживали. Кто меньше злился, тот и запускал руку… к стратегическим объектам. Запрещенные методы ведения войны стабильно срабатывали.

Тогда, в марте, все было… как разведка. И вовсе даже не боем. Мы словно вспоминали друг друга. Мягко, нежно, осторожно. Как в самый-самый первый раз. Да я и видел ее — прежнюю Машу, которая доверилась мне. Ловил каждый ее вздох, каждый стон, снова, как и раньше, сходил с ума от ее запаха и вкуса. Ничего не забылось, ни одна ее впадинка и складочка, словно они жили все это время, записанные на кожу пальцев, на губы и язык. Я помнил все, что ей нравилось, что доставляло самое большое удовольствие. Помнил ее прикосновения, ее слова. Помнил, как растворялся в ней, когда мы становились единым целым, существом с общей кровью и одним дыханием на двоих.

Ну а потом вернулся тот пожар и та жажда, которую мы когда-то никак не могли утолить. То самое первое наше лето, когда мы еще не жили вместе, но если оставались у кого-то на выходные, то даже не одевались, чтобы не тратить время на раздевание.

— Помнишь, как раньше? — спрашивал я, забирая у нее нож, которым она резала помидоры, усаживая на стол и задирая юбку.

— Раньше мы ходили голыми, — она тянулась к шнурку на моих штанах. — А сейчас носим слишком много всего лишнего.

— Это чтобы не смущать кота. Иначе что он о нас подумает?

— Он и так думает, что мы бесстыжие развратники. Брысь отсюда!

Сверкнув желтым глазом, Бакс уходил. Весь его вид кричал: почему я вынужден терпеть этот бардак⁈

Ну а в отпуске мы отрывались по полной. Пару раз поругались, не без того, но не до такой степени, чтобы сожрать друг друга. Кажется, мы действительно повзрослели и чему-то научились.

— Давай, грей уже скорее, — потребовала Маша, стягивая с меня мокрую футболку.

— Идем в душ. Выльем всю горячую воду, и весь дом нас проклянет.

— Ну и пусть, — она направилась в ванную, раздеваясь на ходу. — К вечеру еще нагреется.

Мы целовались под горячими струями воды, которые стекали по коже, дразня и распаляя. Ну как тут было удержаться? Я трахал ее, прижав к стене, а где-то рядом назойливой мухой летала мысль, что надо поосторожнее, надо успеть. Мы не практиковали этого ни раньше, ни, тем более, теперь. Опыта не было. Но едва я хотел выйти, Маша не позволила, подавшись навстречу.

— С ума сошла? — спросил я уже потом, когда мы лежали на кровати и слушали шум дождя за окном.

— Да ничего не должно быть, — она потянулась всем телом и закинула ногу мне на живот.

— А если будет?

— Ну, значит, будет. Ты против?

— Нет.

Я совсем не был против. Наоборот. И эти ее слова мне очень многое сказали. Но уже потом, когда мы вернулись в Питер и то, что ничего не будет, подтвердились, я не удержался, чтобы не подушнить.

— Маш, а ты вообще хочешь детей? Раньше тебя это пугало до усрачки.

— Хочу, — ответила она. — А пугало… И сейчас пугает, Сев. Только другое. То, что я вдруг стану такой же ужасной матерью, как моя. Или твоя.

— Глупости, — я посадил ее к себе на колени и обнял. — Такой ты точно никогда не станешь. Потому что знаешь, как нельзя. А если даже и попытаешься, то я тебя приторможу.

— Хорошо, — Маша потерлась носом об мою щеку и дотянулась до телефона. — Ну так что, будем заявление подавать?

— Будем, — я отобрал его у нее и положил на стол. — Только по-олдскульному. Пойдем в загс и заполним всем бумажки.

— Хорошо, — рассмеялась она. — Как скажешь. Бумажки так бумажки.