С сердцем не в ладу

Глава 11

На рассвете он ушел, точно воришка. Вернулся домой и метался по комнате, пока усталость не свалила его. Но он не желал ложиться спать, пока не найдет решения. И вообще, было ли оно? Даже Фожер — а уж он-то был посильнее его — искал его напрасно. Он не излечился от Евы. Она все усложняла своей манией обо всем судить и решать, что хорошо, а что плохо. Лепра встал, взглянул на календарь. Четверг. Еще четыре дня, если права Ева. Ну что ж, тем хуже. Она сказала бы: «Жан — никчемный человек». В конце концов, может быть, лучше жить свободным, даже если ты выглядишь никчемным в глазах… Никчемный? Ради бога! Впрочем, не такой уж и никчемный! Он наиграл мелодию, чтобы еще раз убедиться в этом, успокоиться. Потрясающая получилась песенка! И не последняя.

Лепра вынул из кладовки чемодан. Вещей у него было не больше, чем у солдата. Уложить багаж — пара пустяков. Внезапно он заторопился, чтобы быстрее покончить с этим и не думать, не поддаваться мрачным мыслям, сомнениям. Будильник, щетку… Черкнуть два слова Блешу, предупредить его, что заболел… Он одним махом набросал письмо и подписался. Вот и все. Концерта не будет. Страница перевернута. Вот что значит разрыв. Так же легко, как стряхнуть с себя хлебные крошки. В последний раз оглядел комнату. Никаких сожалений? Никаких.

Он схватил чемодан и спустился вниз. В последний раз он ехал в этой маленькой машине. Жаль. В банке он снял со счета все деньги, сложил банкноты. С такой скромной суммой особенно не развернешься, но ведь и раньше в конце месяца он еле сводил концы с концами. Теперь на вокзал. Поезд на Брюссель отходит через сорок пять минут. Он поставил машину, позвонил в гараж, сказал, что машина припаркована во дворе Северного вокзала. Он чуть было не набрал номер Евы, но понял, что все будет потеряно, если снова пуститься в дискуссии. Он выбрал скромный букет и послал ей — так будет лучше. Не стоит подчеркивать момент отъезда. Теперь последнее: он взял билет в один конец и почувствовал себя таким же человеком, как и все остальные. Увидел солнце, пассажиров. Его пронизали флюиды, наполнявшие атмосферу отъезда. Он дрожал всем телом. Места для Евы в нем уже не оставалось. Любовь медленно уходила из него, словно болезнь. Ощущение было настолько новым и необычным, что он даже остановился, прямо посредине холла, и поставил чемодан на пол. Если бы у него хватило духу, он бы ощупал себя. Как человек, упав, поднимается и с удивлением констатирует, что остался цел и невредим… «Ева, — прошептал он ее имя, затем еще раз: — Ева…» Оно уже ничего не пробуждало в нем. Ева. С тем же успехом он мог бы сказать «Жанна» или «Фернанда»… Толпа обтекала его, разделяясь на два потока. Люди обращали на него внимание, видя, как он беззвучно шевелит губами: он рассмеялся, потом смешался с другими пассажирами, направлявшимися к контролю.

Какое счастье — беспечно идти по вагону, выбирая себе купе, попутчиков! Опустить окно, вдохнуть запах металла, пара, дыма. Там, наверху, стрелка легко перепрыгивает с одного деления на другое. Скоро поезд тронется. Вот и все, поехали. Мир пленников остался позади. Свежий ветер дул ему прямо в лицо. Прощай, Ева!

На границе у него дрогнуло сердце. Нет, Борель еще не успел напасть на след. Теперь поезд мчит уже по чужой земле. В легкие проникает новый воздух. Что, интересно, она делает в эту минуту? Поглаживает лепестки цветов, которые он ей послал? Пожимает плечами: «Как же он меня любит!»? Будет ждать звонка. Завтра начнет беспокоиться: неужели раб взбунтовался? В субботу позвонит ему сама. В воскресенье настанет ее черед искать его по всему Парижу. А в понедельник, когда придет почта, Борель вызовет двух инспекторов… И тут ей ничего не стоит сказать: преступник тот, кто сбежал…

Лепра, чувствуя себя не в своей тарелке, пытался вновь обрести утраченную радость, рассматривая пейзаж за окном, прислушиваясь к мелодии, возникавшей в нем под стук колес. Но против воли он мысленно возвращался к этим четырем дням, которые выстроились перед ним в ряд, как препятствия на скаковом поле. Ему придется прыгать четыре раза, каждый раз все дальше и дальше, выше и выше. Видения! Видения! Уже долгие месяцы он не может от них избавиться. А ведь правда проста. Если его любовь действительно умерла, стоит ли обращать внимание на презрение Евы? Он не мог избавиться от этой мысли до самого Брюсселя, но так ничего и не решил. Снял номер в скромном отеле. О работе пока нечего и думать. Во всяком случае, до понедельника искать ее бессмысленно. Пока что лучше просто погулять по городу.

Повеселел он только к вечеру, после долгих часов воспоминаний. Радость возникла в нем внезапно, как будто он, пробираясь сквозь туман, наконец-то вышел на чистое пространство. Перед ним шла молодая женщина. У него не было ни малейшего желания идти за ней, но смотрел он на нее с удовольствием. Его глаза отдыхали от Евы. Постепенно обновится и тело. На этой земле будет жить другой Лепра. Он уже живет.

Лепра пытался подладиться под ритм улицы, и она посылала ему множество легких бодрящих зарядов. Вспышки реклам, встречные лица, огни витрин — все отдавалось в нем какой-то истомой. Ужин стал для него праздником. Он был наедине с собой, и все тревоги куда-то испарились. Его одиночество было ему крайне приятно; о чем бы он ни думал, в голове его звучала музыка, искавшая выхода. Таинственная ночь щедро расточала улыбки, и Лепра долго гулял в одиночестве. Впервые он спал без сновидений, плавая в блаженной нирване.

Наступила пятница. Свободная, беззаботная пятница. Несмотря на то что подсознательно он с мрачной точностью отсчитывал часы и минуты, он отдался свободному течению дня, бесцельно фланируя по городу. Он даже подарил себе билет на концерт и с удовольствием, не омраченным завистью, послушал неизвестного пианиста. Рояль также вычеркнут из его жизни. Он скоротал этот вечер в кафе, где оркестр играл попурри из шлягеров Фожера. Фожер! Как это было давно! В допотопные времена. Лепра пил пиво, грыз орешки. Никаких желаний. Ева унесла с собой все, вплоть до малейшей потребности любви. Он дружески смотрел на проходящих женщин. Не более того. Он был благодарен им за их красоту. Ночные мотыльки, шелковистые, мягкие. Главное — не дотрагиваться.

Возвращаясь в отель, он заблудился, и это тоже доставило ему удовольствие. Такие районы попадаются в маленьких французских городишках: пустынные, гулкие, словно отгороженные лунным светом, со свесившейся через решетку листвой, видневшейся то здесь, то там. Надо устроиться где-нибудь здесь, привыкнуть. Почему бы не давать уроки? Лепра представил себе крохотную, по-фламандски вылизанную квартирку. Он назовет себя г-н Жан, будет одеваться в черное, сойдет за вдовца. Он лег в два часа ночи. Наступила суббота, и Лепра понял, что грядущий день потребует от него новых усилий.

Проснувшись, он тотчас кинулся за газетами. Это было сильнее его. Пресса ни словом не упоминала о Мелио. Все внимание прессы было приковано к самолету, побившему мировой рекорд. Лепра тщательно оделся и остановился в раздумье: куда идти? Друзей нет, только дальние знакомые. Даже бармена нет, чтобы словом перекинуться. А Ева? Она поняла, что он сбежал, и для нее теперь он просто мертв… стерт с лица земли. В ее глазах он заслуживает только жалости. Она скажет очередному Патрику: «Лепра? В сущности, вульгарный мальчишка. Я так заблуждалась на его счет». Пусть так! Она никогда не узнает правды. Вот за эту мысль и надо уцепиться.

Лепра с трудом протянул время до обеда. Потом забрел в кинотеатр. Фильм кончился. Посидел в пивной, где вчера так приятно провел время. Съел солянку. Отяжелев от пива, пресытившись музыкой, он задремал прямо на стуле. Посетители вокруг него сменяли друг друга, Одни пришли на аперитив, другие — перекусить перед поездом, потом их сменили те, кому просто нечего было делать в этот вечер, и наконец, ближе к ночи, — театралы после окончания спектакля. Лепра ушел последним, придумывая себе сложный маршрут, чтобы вернуться в отель как можно позже. Ничего, он выдержит! Он поклялся себе, что выдержит! Слишком дорого он заплатил за свою свободу.

В отеле он наглотался лекарств. Он не собирался выходить из игры, но только таким образом ему удастся свести на нет предстоящее воскресенье. Лепра забылся тяжелым сном, но, плохо рассчитав дозу, около полудня уже очнулся. Открыл ставни, оглядел безлюдную площадь перед отелем, и безысходная тоска этого пустого дня захлестнула его. Даже в Париже воскресенья становились для него испытанием, а уж тут… Что она делает? Кто утешает ее в эти часы? Она вполне способна на… Лепра сел в кровати. Нет, не такая она идиотка, чтобы открыть газ или проглотить пачку веронала. Разве только, чтобы наказать его? От нее вполне можно ожидать такой высокомерной мести. А он считал, что достаточно вскочить в поезд, чтобы ускользнуть от ее ненависти… Да нет. Она удовольствуется тем, что обвинит его, и у Бельгии потребуют выдачи преступника. Долго ли будут продолжаться эти игры? Он наполнил раковину холодной водой и окунул в нее голову. Я останусь… останусь… останусь… Наконец он произнес это слово совсем громко, посмотрев на себя в зеркало: «Ну точно утопленник. Я остаюсь! Клянусь Господом! Свободен я или нет?»

Перед ним простирался город, безлюдный, покинутый, словно перед вторжением невидимого врага. Лепра почему-то казалось, что он должен идти быстро, но куда? Никто не гнал его. «Надо было мне уехать куда-нибудь подальше, — подумал он. — Может, в Антверпен. Там было бы больше возможностей… Ну конечно, в Антверпен! Спасение в Антверпене». Он пошел на вокзал, купил путеводитель и, присев на скамейку в сквере, изучал историю этого города, его сложный план. Порт пробуждал его воображение. Ну что может быть лучше для композитора! За одну только ночь в Гавре он узнал столько интересного, и о себе самом в том числе! Поездов было много, в десять вечера отправлялся скорый. Сейчас четыре. Ждать осталось совсем недолго…

Лепра вернулся в отель, сложил чемодан и расплатился. Готов к новым свершениям. Но радости при этой мысли он не ощутил. Он отнес чемодан в камеру хранения. Если дела повернутся плохо, он сбежит в Англию, а там сядет на пароход, идущий в какие-нибудь дальние страны. Не будет же Ева такой беспощадной! Надо было ей объяснить… до отъезда. И снова в мыслях он оправдывал себя. Теперь он совершенно точно знал, какие слова надо было тогда произнести. Может, еще не поздно? Сидя в кафе, он взял лист скверной бумаги и нырнул в омут с головой. Но фразы получались какие-то мертвые, искусственные, в них сквозила неискренность. Неужели он и впрямь кривил душой? Где же истина, та самая, ради которой Ева готова все принести в жертву? Он разорвал письмо на крохотные кусочки и разбросал вокруг. Ладно, время не ждет. Он съел сэндвич прямо на вокзале и забрал чемодан. Гигантское табло высвечивало красным часы отправления. Берлин… Париж… Женева… У кассы толпились люди.

Лепра поставил чемодан, вынул бумажник. Опустив голову, встал в очередь. Он больше ни о чем не думал. В его голове, как в раковине, раздавался только глухой шум, шум моря и ветра, утраченной свободы. Он наклонился к окошечку:

— Один до Парижа, второй класс.

Пятнистая рука сгребла в кучу банкноты и мелочь. Стоящий за ним человек вежливо кашлянул. Лепра отошел. Он покинул свою телесную оболочку и смотрел на себя как бы со стороны. И эта отстраненность доставляла ему наивысшую радость. Подземный переход… туннель… два поезда, разделенные широкой платформой… Налево — Антверпен, направо — Париж. Ему было не по себе.

Лепра сел в парижский поезд, зашел в первое попавшееся купе и, закрыв глаза, сразу заснул. Он почти не замечал, что едет. Таможенник хлопнул его по плечу. Лепра порылся в карманах, что-то пробормотал, сонно ворочая языком, и снова уснул. Он сознавал, что спит, и никогда еще не чувствовал себя так спокойно, вдали от всех тревог. Иногда толчок поезда приводил его в чувство, он успевал заметить лампочку в вагоне, огни, проносившиеся за окном, и снова погружался в блаженный покой. Когда поезд замедлил ход, Лепра вздохнул, устроился поудобнее, но вокруг началась суета, по коридору взад-вперед бесконечно сновали пассажиры. Он выпрямился, посмотрел в окно, хотя было еще темно, узнал пригород, по которому они ехали. Рывком вскочил на ноги… Какой сегодня день? Понедельник. Его стал бить озноб. Чудовищная усталость давила ему на плечи.

Поезд медленно скользил вдоль нескончаемого перрона, по которому катились вереницы тележек. Теперь надо выходить, с этим нелепым чемоданом, и никто не встречает несостоявшегося беглеца. Еще не рассвело. Комнату не снять. Слишком поздно. Или слишком рано. Значит, снова гулять по городу, сдав чемодан в камеру хранения. По пустым улицам плыли клочья утреннего тумана. Евы, может, нет дома. Или она не одна. Но это уже не важно. Главное — капитулировать, не уронив достоинства. И снова нескончаемое путешествие среди теней осеннего утра. Лепра рассчитал, что приедет к семи часам, если где-нибудь по дороге выпьет кофе с рогаликом. Может, надо позвонить, объявиться? Но она наверняка откажется принять его. Лучше прийти. Помятый, грязный, зато наконец искренний. Туман стал таким густым, что Лепра с трудом ориентировался. Зашел в первый попавшийся бар и долго сидел там в духоте. Официант поливал посыпанный опилками пол. Тяжелая грусть охватила его и сдавила так, что ему стало больно дышать. Он не в силах был доесть свой завтрак и понял, что наступил последний этап.

В половине восьмого он прошел мимо консьержки, закрыл за собой дверцу лифта. Спящий дом оседал под его шагами. Он кашлянул, чтобы прочистить горло. Лифт остановился, плавно подпрыгнув. Лепра вышел, отодвинув решетку. Теперь он спешил. Быстрее. Пусть откроет, пусть узнает!

Он позвонил и тут же услышал постукивание домашних туфель в глубине квартиры. Последовала короткая пауза, затем Ева открыла.

— Это я, — сказал Лепра.

Она отступила в ожидании.

— Ну что ж, входи.

Он прошел мимо нее и машинально ощупал свои грязные, заросшие щетиной щеки.

— Разденься.

Он протянул ей плащ, и она повесила его на вешалку. Он посмотрел на нее. Ева была в ночной рубашке, волосы взлохмачены. Он развел руками и бессильно опустил их.

— Ева, — прошептал он, — я убил Мелио.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Он не выдержал ее взгляда, повернулся и пошел в спальню.

— Вот и все, — сказал он.

Она накинула халат.

— Я это знала, — сказала она. — С самого начала.

Она не сердилась — видимо, как и у него, ее душевные силы были на исходе.

— Ты ждала меня? — спросил он.

— Я надеялась, что ты придешь. Верила, несмотря ни на что.

— Извини. Я просто…

— Сядь, я сварю кофе.

Он сел на краешек разобранной постели. Он был так напряжен, скован, когда готовился произнести эти слова, что ноги его уже больше не держали и кружилась голова. Он снял туфли и растянулся, раскинув руки ладонями вверх, как мертвец. Позвякивание чашек не вывело его из небытия. Ева потушила верхний свет. В комнату из-за штор проникли первые лучи осеннего солнца. Наконец они вновь осмелились взглянуть друг на друга, но их лица казались нереальными в утренних сумерках. Она поднесла чашку ему ко рту.

— Зачем ты пошел к Мелио?

— Я был не прав, знаю. У тебя такая… агрессивная искренность, что… понимаешь… я предпочел сам выяснить с ним отношения, как мужчина с мужчиной.

— Ты всегда считал, что все можно устроить мило и спокойно.

— Ладно, — сказал Лепра. — Я снова не прав. С другой стороны, если бы он захотел меня выслушать… Он… он довел меня… Я потерял голову. Он так злобно на меня смотрел! Я начал ему угрожать. Он попытался позвать на помощь… Я сдавил ему шею… и заметил вдруг, что он не дышит. Конечно, я должен был тебе признаться… сразу же… Я не решился. И чем дальше, тем меньше я был на это способен.

— Почему?

— Я бы стал тебе отвратителен. Я и самому себе был противен.

— Еще кофе?

Она разливала кофе, при этом движения ее были такими плавными, что Лепра почудилось, будто вернулись их прежние отношения.

— Я поняла, что это ты, еще в кабинете у Мелио, — сказала она. — Кто, если не ты, подумай сам! Я спросила тебя на обратном пути… Вспомни.

— Ты хотела, чтобы я признался?

— Да. Чтобы ты сказал правду. Она была бы не очень приглядной, но тем более.

Лепра уткнулся в подушку.

— Пойми меня, — прошептал он. — Я хотел нас защитить.

— Не в этом дело. Ты должен был довериться мне… Я бы все решила.

— Ладно, не будем ссориться… Я был не прав, раз тебе так этого хочется… Ты могла бы, по крайней мере, избавить нас от этой ужасной недели.

— Я ждала.

— Ты меня подстерегала. Хотела, чтобы я пал перед тобой на колени. Я недостаточно страдал, по-твоему. Пойми наконец, что дело Мелио касается меня одного.

Ева встала и задернула занавески. Они посмотрели друг на друга: он — бледный, растрепанный, похудевший, она — без румян и без помады, с мешками под глазами. Это была первая минута их истинной близости.

— Нет, — сказала она, — потому что арестуют меня.

— Не говори глупостей! — пробормотал Лепра.

Он наклонился, надел туфли, взял расческу.

— Глупостей, потому что письма никакого не было. Теперь я в этом уверен… твой муж не мог этого сделать!

— Ты-то откуда знаешь!

— А что… у меня было несколько дней на размышления. И я вернулся для того, чтобы ты перестала бояться.

— Спасибо, — сухо сказала Ева. — Но я не боюсь. Я готова. Вещи сложены. Ты, вероятно, заметил чемодан в прихожей.

В их голосах звучала горечь. Им трудно было обращаться друг к другу на «ты», и поэтому они говорили подчеркнуто вежливо и церемонно. Ева пошла в ванную комнату. Лепра обратился к ней через открытую дверь:

— Повторяю тебе, никакого письма не было. Мы бы нашли его у Мелио.

— Так зачем ты прятался четыре дня?

— Послушай, — мрачно сказал Лепра. — Пойми меня. Постарайся… Я не прятался… Я был в Бельгии.

— Почему?

— Ты еще спрашиваешь! Ты знаешь, что такое ревность?

— Бедняжка!

— Не надо, прошу тебя.

Ева появилась на пороге ванной с щеткой в руке.

— Конечно, бедненький ты мой! Ты что, за идиотку меня принимаешь! Ты уехал, потому что я тебе надоела… А надоела я тебе с того момента, как мы побывали у Мелио. Все элементарно. — Она повернулась к зеркалу и продолжала, причесываясь: — Мы вечно возвращаемся к одному и тому же. Я тебя не обременяю. Ты просто сбрендил от страха. Ты слабак, Жан, признайся наконец. Но ты же не признаешься.

— И что?

— И не ради себя я принуждаю тебя, ради тебя же самого.

— Ну, я признался. Ты довольна?

— Довольна? Уходящая любовь не доставляет удовольствия.

Застигнутый врасплох этими словами, Лепра пытался найти какой-то утешительный ответ и ухватился за извинение, которое тут же придумал для себя:

— Я вернулся, значит, я тебя люблю. Ты теперь знаешь, что нам нечего опасаться.

В его тоне не было уверенности, и молчание становилось невыносимым.

— Как тут душно! — проговорил Лепра.

Он открыл окно и отшатнулся. У тротуара остановилась черная машина, и Борель с двумя инспекторами смотрел вверх на их дом.

— Полиция! — воскликнул он. — Внизу Борель.

Ева натянула через голову платье и аккуратно расправила его на бедрах.

— Полиция! — повторил Лепра. — Что это значит?

— Ты еще спрашиваешь! — сказала она с презрением. Она молча, уверенной рукой накрасила губы, потом проговорила: — Пока ты ждал меня в гостиной Мелио, помнишь… Я взяла письмо и пластинку.

Лепра не двигался, не в силах осознать услышанное.

— Пластинку я просто спрятала под плащом. Письмо отправила по почте в понедельник.

— Зачем? — простонал Лепра.

— Хотела посмотреть, что же ты за человек.

Она говорила нарочито медленно, с паузами, чтобы провести помадой как можно более четкую линию.

— И поняла. А жаль… Я еще колебалась, посылать ли письмо. Потом ты сбежал.

— Неправда.

— Так вот, — заключила Ева. — Я его послала… Запри дверь на ключ.

Лепра послушно запер входную дверь. Лифт поднимался, сейчас эти трое будут здесь. Ева была готова. Она выбрала сережки, аккуратно надела их, потом достала туфли на высоком каблуке. Задребезжал звонок.

— Не двигайся, — прошептала она.

Позвонили еще раз. За дверью зашептались.

— Они знают, что мы здесь, — проговорила Ева. — Консьержка сказала. Сейчас пошлют за плотником. У нас еще есть несколько минут.

— Ева, — спросил Лепра, — ты так меня ненавидишь?

— Я? Тебе еще надо объяснять? Теперь я тебе не нужна. Можешь начинать новую жизнь, по своему усмотрению. У тебя нет размаха моего мужа, хотя и в этом я не уверена… В тебе есть какая-то неистовость. Я была поражена в последнее время… Может, в пятьдесят лет ты будешь таким же, как он.

В скважину вставляли ключ.

— Они принесли целую связку, — произнесла Ева по-прежнему ровным голосом. — Борель, наверное, думает, что я покончила с собой. Дурак!

Из спальни им была видна прихожая, дверь и блестящий ключ в скважине замка. Лепра нащупал руку Евы и с силой сжал ее.

— Если бы ты мне сказала… — начал он.

— Замолчи… Наговоришь сейчас глупостей… Все, что сейчас происходит, тебя уже не касается. Это уже дело мое и моего мужа… Судить будут нас. Поймут, кто был чьей жертвой.

Ее голос задрожал, но она справилась с собой.

— Конечно, я с тобой говорю жестоко, — продолжала она. — Уверяю тебя, ты занимал немалое место в моей жизни… С тобой, как и с ним, я пыталась сыграть в игру без пощады, до конца. Теперь я осталась одна.

Лепра пожал плечами:

— Ты всегда этого добивалась.

Она резко обернулась к нему и сказала с гневом:

— А вчера я не была одна? А позавчера? Где ты был все это время? Не кажется ли тебе, что ты должен был находиться здесь, подле меня?

Ключ снова вынули. В скважину просунули какой-то металлический инструмент, пытаясь открыть дверь.

— Ты как все, — оказал Лепра. — Ты тоже придумываешь небылицы. Тебе необходимо нас унизить: меня, Фожера, всех… чтобы эта история стала еще увлекательнее!

— Ты лжешь! — закричала она.

Ключ, звякнув, упал на пол. Дверь тут же открылась. Первым вошел Борель. Он снял шляпу, прошел через гостиную. Инспекторы остались в прихожей.

— Мадам, — начал он издалека. — Вы знаете, почему я здесь.

Он был смущен, встревожен. Приготовленные фразы как-то не подходили к ситуации.

— Я получил одно письмо, — продолжал он. — Я прошу вас следовать за мной. Приношу свои извинения. Мне очень неприятно.

Он переводил взгляд с Евы на Лепра. Ева подошла к нему.

— Я во всем признаюсь, — сказала она. — Я убила своего мужа. Наша жизнь стала сущим адом… по его вине. В день своей смерти он напился. Вернулся домой… устроил мне страшный скандал. Чтобы он оставил меня в покое, я согласилась поехать с ним в Париж. По дороге я вынуждена была сесть за руль, потому что он уже не соображал, что делает. Я поняла, что настал момент с ним покончить. Он заснул. Я инсценировала несчастный случай… Потом я убила Мелио. Я докажу, что он был заодно с моим мужем и собирался чудовищно отомстить мне. — Затем она добавила гордо: — Господин Лепра ничего не знал. Он не имеет никакого отношения к этому делу.

Теперь она смотрела на него. Он опустил глаза. Она права. Он вздохнул с облегчением. Это было ужасно, это было замечательно. Как будто ему спасли жизнь.

— Я в вашем распоряжении, — сказала Ева.

Она прошла мимо Бореля, инспекторы отошли назад, уступая ей дорогу. Один из них хотел взять чемодан.

— Не надо! — живо сказала она. — Я понесу сама.

Она обернулась, посмотрела на Лепра. Сжав кулаки, опустив голову, он изо всех сил старался молчать. Она мягко улыбнулась. Он был заклеймен. Отныне он принадлежал ей навеки.

— Прощай, — прошептала она и вышла.

Она выиграла эту партию.