Сад Персефоны

Глава 5

В этот вечер я больше не видела Пола. Когда я вышла на террасу после того, как поговорила с Майком, его не было и следа. Я присела на одно из обитых ситцем кресел. Петрос зажег лампы, и мошкара закружилась, падая, вокруг них в немом танце. Я сделала вид, что читаю книжку, но все время прислушивалась, ожидая услышать шаги Пола и надеясь, что он вернется, чтобы поговорить со мной.

В конце концов появился мистер Панаидис, протирая очки, и, близоруко щурясь, сел рядом со мной, спросив, что я читаю. Я ответила ему, что собираюсь посетить храм Гермеса на следующий день и хочу что-нибудь узнать о нем заранее. Он коротко рассказал мне историю храма. Мы поговорили некоторое время, а потом настала пора отправляться спать.

Майк собирался забрать меня на следующее утро в десять часов, чтобы мы могли проехаться по острову до того, как усилится дневная жара. Наступало лето, становилось все жарче; с каждым днем солнце светило ярче, свет мерцал все ослепительнее, только чудесный ветерок сохранял влажность у залива, рассеивая дымку жары и делая все вокруг ясным и чистым.

Я увидела Пола, когда уже собиралась уезжать. Он вышел из своего кабинета и застал меня беседующей с Дидо.

— Доброе утро! — Его темные глаза скользнули по корзинке, приготовленной для пикника Сиреной, по купальному костюму и полотенцу в пляжной сумке, которая стояла рядом.

— Вы собираетесь сегодня проехаться с Майком?

Я кивнула:

— Да. К храму Гермеса.

— Ники едет с вами?

— Нет. Майк сказал, что это довольно далекая поездка — до самого Тенаки. Я подумала, что для него может быть слишком утомительно и неинтересно бродить среди развалин. И кроме того, сестра Сирены, которая приедет сегодня с материка на остров, чтобы повидать ее, возможно, привезет с собой Йоргоса, своего сына, сверстника Ники. Они виделись вчера и играли вместе.

Я сама не знаю, почему так долго болтала с ним. Что-то в темных глазах Пола вызывало мою тревогу.

— Как удобно. Ты и Майк сможете наслаждаться без помех обществом друг друга.

Он говорил, казалось, без сарказма, просто холодно и равнодушно. Но я почувствовала в его голосе недовольство и подумала: «Он, как Василис. У него манеры хозяина и деспота. Ему не нравится, когда люди договариваются о чем-то без его разрешения».

Он был одет неофициально — в кремовой хлопчатобумажной рубашке и таких же брюках. Он явно не собирался сегодня уезжать. Рубашка была расстегнута, и виднелась загорелая мускулистая шея. Я вновь подумала, со ставшей уже привычной внезапной острой болью, о том, как он похож на Алексиса. Такие же черные как смоль волосы, карие глаза, казавшиеся особенно ясными и яркими из-за светлых белков. Твердый подбородок, полная нижняя губа и прямой, типично греческий нос, без впадины на переносице. Все это создавало некий чарующий, мужественный и притягательный облик.

— Ты не едешь сегодня в Афины?

— Нет, у меня небольшие каникулы.

— Жаль, что я не знала. Я хочу сказать, что довольно невежливо уезжать в такой день. Я надеюсь, ты не возражаешь?

— Почему я должен возражать? Дорогая Стейси, ты вольна поступать так, как хочешь, пока ты здесь. Сейчас это твой дом, если не навсегда.

Что-то произошло между нами. Ощущение дружеских отношений, которые померещились мне накануне, исчезло. Я с удивлением подумала: «Как я могла почувствовать к нему доверие?»

Он взглянул искоса на Дидо, которая маячила где-то на заднем плане:

— Пошли ко мне Ангелоса!

Он снова посмотрел на меня и произнес со странной, новой, вежливой интонацией:

— Надеюсь, что вы проведете приятный день. Извините меня, пожалуйста! — И, повернувшись, направился назад в свой кабинет.

Может быть, он услышал звук открывающейся двери и голоса, потому что едва закрыл за собой дверь кабинета, как появился Стратос, ведя за собой Майка.

Вскоре мы отправились в путь, и я решила про себя, что изменившиеся манеры Пола не должны испортить мне день. Я с удовольствием болтала с Майком, пока мы пробирались по неровной дороге, которая то поднималась в гору, то опускалась вниз. Мы ехали по открытой, выжженной местности, на которой было мало деревьев, но отовсюду, куда ни посмотри, виднелось море, как широкая голубая шелковая лента. Кайки — турецкие шлюпки — скользили по его поверхности и казались яркими точками. По мере того как мы забирались все выше и выше, отдаленные острова начинали казаться сверкающими драгоценными камнями, плавающими на ажурной поверхности воды.

Мы миновали небольшую кучку людей. Пожилая женщина в длинной черной юбке с кувшином на голове, с замотанным платком морщинистым лицом, остановилась, чтобы посмотреть нам вслед. Она проводила нас печальным, глубоким взглядом, свойственным многим греческим крестьянам. Мы улыбнулись ей, но она не улыбнулась в ответ, только приветственно помахала рукой. Мальчик гнал стадо овец, и их колокольчики звенели в такт стуку копытцев по пыльной дороге.

Когда мы достигли перевала, Майк остановил автомобиль и сказал:

— Конец дороги. Отсюда нужно идти пешком. Тропа слишком узкая и неровная, чтобы по ней можно было ехать дальше.

Я вышла из машины и остановилась, оглядываясь. Горы вокруг были голыми, без единого дерева, но густо поросшие начинающими засыхать травами. Воздух благоухал шалфеем и майораном. Вокруг расстилались цветущие розовые кусты тимьяна и вереска. Маленькие золотые мушки, или, может быть, это были бабочки, вились повсюду. Царили благословенные покой и тишина.

Мы простояли там долго. Затем Майк взял меня за локоть и ласково сказал:

— Сюда, — и повел меня дальше, вверх по узкой козьей тропе.

Некоторое время мы шли по извилистой, но утоптанной тропке, а затем она оборвалась, и дорога углубилась в лес. Кругом стеной стояли деревья, главным образом сосны — одни высокие и прямые, а другие — искривленные и кустистые. Под ногами расстилался ковер из сосновых иголок, мягкий и упругий, приглушающий все звуки. Было прохладно и спокойно — ни шума ветра, ни криков птиц. Внезапно лес закончился, и мы оказались на открытой площадке над морем.

Это место было явно когда-то вымощено камнем, но теперь трава и сорняки пробивались в расщелинах между растрескавшимися плитами. Перед нами предстали расколотые временем белые колонны, расположенные треугольником. В центре возвышалась статуя обнаженного юноши.

— Это Гермес?

Майк отрицательно покачал головой:

— Нет, это коурос. Они всегда так выглядят. Это церемониальные статуи, вырезанные в VI веке до нашей эры и посвященные богам. Иногда они устанавливались как памятники атлетам, завоевавшим победу на каких-либо играх, а иногда просто как надгробные памятники.

Я подошла поближе, глядя на фигуру почти в рост человека. Юноша стоял, опустив руки вдоль тела и выставив вперед ногу. Черты лица были так разрушены временем и непогодой, что их почти нельзя было различить. На одной руке отсутствовали пальцы, другая была сломана в кисти, и все же в статуе было что-то поразительно живое и привлекательное.

— Он очень красив. Интересно, а что случилось со статуей Гермеса?

— Во-первых, возможно, его здесь никогда не было. Название, быть может, возникло из-за какой-нибудь легенды.

Я подошла к краю утеса и увидела далеко внизу нагромождение скал и валунов в море.

— Какое странное место для строительства храма! На расстоянии многих миль отовсюду!

Майк подошел ко мне и взял меня за руку.

— Смотри, чтобы не упасть в пучину! Да, все это довольно фантастично. Но на всем побережье Эгейского моря полно таких мест.

— Нет, нельзя сказать, что это место выбрано неправильно. Я думаю, что все здесь великолепно. Куда ни пойди, всюду такая красота и величие! Это настолько иная страна, чем Англия! — Я вздохнула. — Когда я уеду отсюда, думаю, что уже не вернусь никогда. Но мне будет этого недоставать, и каждый раз, когда я буду вспоминать об этом месте, мне захочется вернуться.

— А почему бы тебе и не вернуться? — сказал Майк. Он ухмылялся. — Думаю, Василис пригласил тебя провести здесь целый год.

Я покачала головой:

— Нет, это не так. Если я вернусь в Англию и заберу с собой Ники, он умоет руки. Он так сказал.

— Но почему, ради всего святого… — начал было Майк.

Я села на одну из больших опрокинутых колонн:

— Здесь есть определенная причина. Хочешь, я расскажу?

— Конечно. — Он распростер свое большое тело на куске мраморной колонны, лежащей на боку. — Расскажи.

Я рассказала ему кое-что о моей беседе с Василисом. Майк, нахмурясь, внимательно слушал. Когда я закончила, он тихонько присвистнул:

— Человек, который вообразил себя богом. Таков Василис. Он обладает силой. Конечно, только оставь Ники с ним! Бедный маленький чертенок — он не сможет считать своей собственную душу! Во всяком случае, его место точно рядом с тобой. — Он улыбнулся. Голубые глаза, скрытые за темными очками, смотрели прямо на меня, и я могла представить себе их выражение — особое тепло и симпатию, если это можно было так называть. — Ты ведь его Мама!

Я снова вздохнула:

— Тебе кажется все таким простым. Но, если отбросить «но» я «если», остается простой вопрос: уезжаю я или остаюсь? Проблема как я уже говорила, — Ники. Факт остается фактом. Здесь, на солнце, он стал другим ребенком. Если я снова увезу его в Англию… — Я замолчала, кусая губы.

— Я могу предложить тебе решение этой проблемы, — сказал Майк.

Он встал и протянул мне руки. Тихонько подняв меня на ноги, он сказал, не выпуская моих ладоней:

— Выходи за меня замуж, Стейси. Я влюблен в тебя. Влюблен с головы до ног, душой и телом! Не улыбайся. Тебе может показаться, что я шучу, потому что мне трудно произносить серьезные речи. Но то, что я говорю, говорю от всего сердца! Я буду так заботиться о тебе и о Ники! Я буду любить его, как собственного сына. Мы сможем жить здесь, на Меленусе, пока не кончится мой контракт. Или, если Василис выставит меня, как он, возможно, сделает за то, что расстраиваю его темные делишки, вернемся в Новую Зеландию и устроим нашу жизнь там. Тебе там понравится, дорогая, и там как раз подходящий климат для Ники.

Он выпустил мои ладони и обнял меня, сомкнув руки у меня за спиной. Потом, слегка отстранясь, сказал:

— Что ты думаешь об этом?

Я ответила несколько дрожащим голосом:

— О, Майк!

— Что это значит?

Я покачала головой:

— Я не знаю. Я переполнена чувствами и тронута. Ты такой хороший. И ты мне нравишься, но… — Я не знала, как выразиться.

— Но ты не влюблена в меня. Я знаю. Я не рассчитываю занять место Алексиса. Но кто-то ведь должен заботиться о тебе и о Ники, и думаю, что именно я этот человек. Я сделаю тебя счастливой, Стейси. Мы будем хорошо жить. Я не принадлежу к компании Карвеллиса, но у меня достаточно хорошо оплачиваемая работа. Мой отец — нотариус в Дандине. Мы не бедняки.

— О, пожалуйста, — сказала я, — деньги не играют роли!

Он сухо улыбнулся:

— Играют, и ты это знаешь. Я не должен вводить тебя в заблуждение. Я не могу предложить тебе и Ники таких блестящих возможностей, которые может предложить Василис. Все, что я могу сказать, это что мое предложение лучше, чем возвращение в Англию. И я люблю тебя.

Я прижалась щекой к его плечу и снова прошептала:

— О, Майк!

Он крепко обнимал меня, касаясь губами моих волос:

— Это значит «да»?

— Это значит — спасибо. Спасибо за то, что ты любишь меня, за то, что хочешь помочь. — Я подняла голову и взглянула на него: — Брак — это такое серьезное дело! Нужно нечто большее, чем взаимная доброта, больше, чем дружба. В брак нельзя бросаться, как в омут!

— Но ты бросилась в него с Алексисом, не так ли? Ты сделала это. Два ребенка девятнадцати лет, так ты говорила? Почему тогда ты была так уверена?

Действительно — почему? Я задумалась. Просто так случилось. Мы встретились, мы были одиноки, он как-то особенно посмотрел на меня; он поцеловал меня, и никаких сомнений не осталось. Что такое любовь с первого взгляда — непреодолимое физическое влечение? И внезапно я вспомнила вчерашний вечер и этот момент в саду, с Полом. Определенно, я испытала это с ним. Потому ли, что он мне напомнил Алексиса? В то же время Майк не вызывал у меня ничего подобного.

Казалось, он прочел мои мысли, потому что произнес как бы колеблясь:

— Ты сказала как-то раньше, что не можешь позволить мне поцеловать тебя. Ты все еще так думаешь?

Мне стало стыдно за то, что я так мало ценю человека, такого доброго и понимающего меня. Я быстро сказала:

— Нет, тебя это не касалось, Майк!

Его объятия сделались крепче, губы прижались к моим. Это было странно и непривычно. Борода царапала мою кожу. Думаю, в душе я боялась, что какой-то мужчина, целуя меня, вызовет ответную реакцию и желания, похороненные вместе с Алексисом. Я не хотела физической близости без любви и моего взаимного чувства. Поэтому была сдержанной, и мои застывшие желания еще больше застыли. Теперь, когда Майк поцеловал меня, я осталась совершенно бесчувственной, будто деревянной, такой же, какой была много лет.

Он резко отпустил меня:

— Боюсь, что ты ничего не чувствуешь!

— Прости. Я… просто не могу.

Он нахмурился и озадаченно взглянул на меня:

— Дело во мне? Я хочу сказать — я просто не твой тип?

Я быстро покачала головой:

— Конечно же нет. Это моя вина. — Я беспомощно указала жестом на разрушенные колонны, на статую. — Может быть, сейчас не время и это не подходящее место? Раннее утро и все прочее…

— Ты, хочешь сказать, что должен быть лунный свет? Должны играть скрипки и так далее? Не слишком ли далеко ты заходишь? Может быть, дело в том, что ты… — Он отпрянул, кусая губы.

Я закончила фразу за него:

— Все не так, как я любила раньше. Но от этого мне не легче. Я не могу приказать себе влюбиться снова.

Он уловил горечь в моем голосе и протянул мне руку:

— Стейси, дорогая, я не хотел так говорить. Я люблю тебя и все равно хочу тебя любить. Но только если и ты этого хочешь. Боюсь, что я снова совершаю ту же ошибку, что и раньше, — бросаюсь на тебя. Железный занавес, за которым ты прячешься, не сломаешь за один день. Я понимаю это. — Он улыбнулся. — К тебе нужно подойти нежно, прежде чем завоевать. Не так ли?

Я вздохнула, возможно, с облегчением:

— Ты все очень хорошо понимаешь!

Он стиснул мои пальцы и сказал:

— Я хочу, чтобы ты поняла: я тебя люблю Я хочу, чтобы ты помнила это. Я хочу на тебе жениться. Просто помни об этом, пока не свыкнешься с этой мыслью, хорошо?

Я кивнула, и он продолжал:

— Давай отбросим на время романтику и насладимся этим днем. Ты уже все здесь видела, давай вернемся к машине и поедем на берег, где можно поплавать, а потом устроить пикник. Подходит?

Я снова кивнула:

— Это звучит великолепно!

— Сегодня вечером мы поужинаем в Тивиттосе. Там можно потанцевать. Пошли! — И он двинулся вперед по разбитым камням к дороге.

Остаток дня Майк был ласковым, предупредительным и деликатным. Только один раз он вернулся к нашему предыдущему разговору. Это было после того, как мы поплавали. Ложбинка, которую он нашел, была маленьким, тихим местечком между двумя пригорками, покрытыми желтым ракитником и мелкими сосенками. Мы еле дождались, чтобы раздеться и ринуться в сапфировое море, потому что солнце стояло уже высоко, а мы разгоряченные и в пыли.

Майк был прекрасным пловцом. Он плавал кролем лучше, чем я, но я все же смогла его догнать, и мы поплыли бок о бок в ласкающей тело воде. На берегу блестящая белая поверхность горы Зигос выделялась на фоне сверкающего неба, возвышаясь над коричневыми горами и серебристыми оливковыми деревьями, росшими у ее подножия.

Сирена приготовила нам великолепный обед. Тут были ветчина, фаршированный рисом и мясом перец и маленькие треугольные пирожки из слоеного теста с сыром и шпинатом. Мы ели вишни, огромные, как сливы, и сочный, дымчатый виноград, пили привезенное Майком вино, не из обычного винограда, а из самосского мускателя, более мягкое и очень освежающее.

Когда мы закончили трапезу, то улеглись в тени скал, сонные и разморенные. Я закрыла глаза, но через мгновение снова открыла их, чувствуя, что Майк смотрит на меня.

Его волосы цвета дубленой кожи и борода были все еще влажными и в жемчужных каплях морской воды. Мускулистое тело обнажено по пояс, а глаза горели голубым огнем, ярко выделяясь на загорелом лице. Он больше, чем когда-либо, походил на викинга.

Прежде чем я успела подняться, он склонился надо мной и произнес низким, хриплым голосом:

— Знаешь, Стейси, ты рождена для любви!

Я непроизвольно протянула руку, чтобы оттолкнуть его.

— Майк, пожалуйста, ты ведь сказал…

Он поймал мои пальцы:

— Хорошо. Я не стану делать никаких попыток. Просто ты выглядишь так замечательно в этом своем белом купальнике. — Он взял мою руку и поднес к губам пальцы, а затем медленно опустил. Повернувшись на спину, сказал: — Расслабься, милая. Сейчас время сиесты.

Я искоса взглянула на него, но хитрые голубые глаза уже были закрыты. Через некоторое время я тоже смежила веки, и вскоре мы оба заснули.

А когда проснулись, то жара уже спала и мы снова поплавали. После этого прошлись вдоль бухточки, перелезая через валуны и наблюдая за тем, как стайки маленьких, незнакомых мне рыбок скользят в воде между камней. Знойное марево отступило, и вернулся этот свет, к блистательной прозрачности которого я, казалось, никогда не привыкну. «Он навсегда останется для меня чудом», — подумала я, оглядываясь. Вокруг раскинулся мир, которого я никогда не видела, но который полюбила всем сердцем.

— Если мы снова поедем сюда, то, может быть, сможем взять с собой Ники? — спросила я, когда мы медленно возвращались туда, где Майк оставил машину. — Ему очень понравится этот маленький залив и заводи с рыбками.

— Мы так и сделаем, — ответил Майк, ставя корзину и пустую бутыль из-под вина в багажник.

Было семь часов, когда мы приехали в Тивиттос, который Майк назвал «врадаки», что означает «маленький вечерок». Мы припарковали машину у берега и пошли вдоль стен гавани, чтобы посмотреть, как причаливают для разгрузки рыболовецкие лодки, а другие готовятся к отплытию. Было самое спокойное время дня, звуки, доносящиеся с возвращающихся «гри-гри» — турецких лодок, — создавали тихий фон для голосов, перекликающихся через причал.

Ресторан, куда Майк привел меня поужинать, был совершенно не похож на таверну, в которой мы обедали в прошлый раз. Он казался более чинным, хотя и не слишком. Веселый голубой навес тянулся над столиками, в глубине два молодых человека с тонкими лицами играли на бузуке и скрипке, а люди танцевали на маленькой площадке с полированным полом.

Вскоре после того, как мы поужинали долмой, на этот раз в капустных, а не в виноградных листьях, свет вдоль всего берега погас и на гладкой морской поверхности стали видны отражения ламп, висевших на мачтах лодок.

Мы уже приступили к кофе, когда Майка окликнул высокий красивый юноша, которого сопровождала хорошенькая темноволосая девушка. Оказалось, что это шотландский инженер, работающий вместе с Майком на аэродроме, а девушка была гречанкой, школьной учительницей по имени Исса Диври. Она прекрасно говорила по-английски. Мы объединили наши компании и оставшийся вечер провели вместе.

Время, казалось, мчалось. Мы беседовали, обменивались мнениями по поводу увиденного сегодня, танцевали, в перерывах пили вино и затем, почти в полночь, неохотно распрощались, пообещав друг другу снова встретиться.

Луна стояла уже высоко, когда мы возвращались обратно, и в ее свете ясно и серебристо вырисовывался окружающий ландшафт. Спускаясь вниз по длинной извилистой дороге к «Мармаре», мы все время видели простирающееся перед нами море. Оно было неправдоподобно прекрасным, тихим и спокойным, его гладкая поверхность светилась тут и там, отражая цветные огни на рыбачьих лодках, разбросанных, как светлячки, на воде.

Еще издалека было видно, что в окнах виллы горит свет. Я надеялась, что Ники уже крепко спит, что он не просыпался, чтобы спросить, где мама. Я выскользнула из машины, торопясь к сыну.

— Доброй ночи, Майк. Большое спасибо за чудесный день. Мне понравилась каждая его минута.

Он тихо закрыл дверцу машины и взял меня за руку:

— Вряд ли тебе понравилось так, как мне. Все было изумительно. Как только ты вернешься из поездки с Василисом, мы все это повторим. — Он нахмурил брови, глядя на меня в свете двух больших ламп на железных подставках, установленных по обе стороны дверей виллы. — Без тебя мне время покажется вечностью. Сколько ты думаешь отсутствовать?

— Я не знаю. Думаю, что недели две.

— Обещай, что будешь думать обо мне. — Он застенчиво улыбнулся. — Запомни, что я — твой путь к избавлению!

— Я буду помнить. Теперь мне нужно идти, Майк.

— Да. — Он притянул меня к себе, наклонился и приник к моим губам долгим и крепким поцелуем. Я ответила ему, но мой поцелуй был только теплым.

Отпустив меня, он сказал взволнованно:

— Не слишком успешно, но все же некоторое смягчение. Спокойной ночи, дорогая девочка. Не забывай, что я тебя люблю.

Он одним резким движением закинул длинные ноги в машину и помахал мне, когда я повернулась к двери. Я взмахнула рукой в ответ, но молча, чтобы не вызывать переполоха среди обитателей виллы.

Мне не стоило беспокоиться. Когда я попыталась открыть дверь, в коридоре будто ниоткуда материализовался Ангелос. Он кивнул мне и улыбнулся:

— Добрый вечер!

Взяв из моих рук корзину из-под продуктов, он указал на салон, откуда лился свет. Потом прошел через большой холл, забежал вперед меня и открыл двойную тяжелую дверь, чтобы я могла войти.

К моему удивлению, посредине салона стоял Пол. Глубоко засунув руки в карманы белого хлопчатобумажного пиджака и сдвинув в прямую линию свои черные брови над нахмуренным лицом, он сказал резко:

— Ты вернулась очень поздно!

Я была так поражена, что не смогла произнести ничего, кроме «Разве? Извини». Но затем, обратив внимание на его менторскую манеру, добавила легкомысленно:

— Я не знала, что ты поднимешь шум!

Он, казалось, стиснул зубы. Нижняя челюсть выдвинулась вперед.

— Ты была все время с Хардингом?

— Ну конечно. Где же еще я могла быть?

— Ты сказала, что едешь на пикник. Я думал, что это будет днем, а ты устроила себе ночное приключение при лунном свете!

Голос его звучал насмешливо.

— Мы отправились в Тивиттос. Но мои приходы и уходы вряд ли тебя касаются!

Он приблизился ко мне на шаг, и глаза его сузились.

— Ты собираешься выйти замуж за Майка Хардинга? — выпалил он.

Мгновение я смотрела ему прямо в глаза. Затем пожала плечами с безразличием, которого далеко не испытывала.

— Не знаю. Я еще не решила.

— Но он сделал тебе предложение?

Я медленно ответила:

— Не понимаю, какое отношение это имеет к тебе? Но если ты хочешь знать, то да. И я обдумываю этот вопрос очень серьезно. А теперь извини, я хотела бы пойти наверх, к Ники. — Я попыталась протиснуться мимо него, но он схватил меня за руку:

— Ты оставила его на целый день, и еще несколько минут не имеют значения!

Его карие глаза впились в мои. Его дыхание чувствовалось на моей щеке. Инстинктивно я отпрянула, отодвигаясь от него. А он задумчиво произнес:

— Надеешься, что, выйдя замуж за Хардинга, ты сможешь не возвращаться в Англию, не так ли? Из этого ничего не выйдет, если только ты в него не влюблена.

— Откуда ты знаешь, влюблена я или нет? — Я запнулась. Моя слабая попытка проявить воинственность и независимость начала таять. Меня снова охватила неуверенность, которую заставлял испытывать только Пол. Это было как-то связано с его близостью, ощущением его пальцев, крепко державших мои. Я подумала о долгих месяцах, которые провела, оторванная от людей, совершенно безмятежно. А здесь, на Меленусе, казалось, каждый день приносил мне какие-то запутанные дела или конфликты. Я одновременно чувствовала потрясение и боль, как ощущает себя замерзший человек, когда начинают отогреваться его члены.

Пол крепче сжал мое запястье одной рукой, другой обнял меня так, что оба моих локтя оказались прижатыми к телу. Я не могла пошевелиться, а он нагнулся еще ближе и тихо спросил:

— Так ты влюблена или нет?

Я не могла выносить этот пронизывающий взгляд и посмотрела через его плечо:

— Я… я не уверена.

Случилось ли это потому, что перед этим меня целовал Майк? Он назвал это процессом смягчения. Может, это Майк помог растопить лед вокруг моего сердца? Кровь побежала бурно и горячо, и все во мне откликнулось, когда губы Пола прижались к моим.

— Может быть, я могу помочь тебе принять решение?

Мне показалось, что я ожила. Это был трепет и то самое чудесное ощущение, которого я ждала с первого мгновения, когда встретила Пола, а он взглянул на меня глазами Алексиса. Неужели я увидела в нем моего молодого мужа, которого так любила? Я не знаю. Я ничего не сознавала, ощущая только смятение, когда Пол отпустил мои руки и притянул меня ближе к себе. Казалось, помимо моей воли, руки обхватили его плечи и коснулись кудрявых черных волос на шее. Неожиданно были забыты время и место, и я оказалась потерянной, утонувшей в приливе чувства, которое не ждала и не хотела никогда больше испытать.

Я не помню, сколько времени мы так стояли, как долго длился этот поцелуй, который перешел в другой, еще более глубокий и страстный, а потом еще в один и еще. Мы как будто слились в одно целое — тесно прижавшись друг к другу телами, с переплетенными руками. Но внезапно я пришла в себя и высвободилась из его рук. Объятия ослабли, я отодвинулась и отбросила с лица растрепанные волосы.

Он стоял так близко. Я могла видеть, как вздымается и опускается его широкая грудь — как у человека, только что остановившегося после бега.

Он сказал взволнованно:

— Что такое? Что случилось, Стейси?

Я сама не знала. Просто какое-то внезапное чувство тревоги охватило меня, и я поняла, что это не Пол, которого я хотела и который был мне отчаянно нужен. Это был Алексис. Я страстно желала, чтобы меня любил призрак.

— Прости. Это было безумие. Я не хотела… — Слова замерли у меня на губах, и я отвернулась.

Пол схватил меня за руку:

— Не убегай от меня, как испуганная школьница. Я люблю тебя. Ты должна это знать. Я влюбился в тебя с того самого вечера в «саду Персефоны». Разве ты не помнишь? Мы говорили об Алексисе и о моем отце. Мне было жалко тебя, но неожиданно я почувствовал нечто другое, большее, чем жалость, гораздо большее. Я начал влюбляться в тебя. Сегодня я ревновал к Майку Хардингу. Я представил себе, что он занимается с тобой любовью, и понял, что хочу, чтобы ты принадлежала мне.

Вся дрожа, я освободила свою руку.

— Пожалуйста, не говори так! Это бесполезно. Ты слишком похож на Алексиса. Это… это смущает меня. Я в тебя не влюблена. То, что я чувствую к тебе, это чисто физическое влечение, своего рода рефлекс. Как будто Алексис занимается со мной любовью, и это его я все еще желаю, не тебя! — в отчаянии воскликнула я.

Его глаза сузились. Не сдвинувшись места, он, казалось, отдалился от меня.

— Понятно. Ты чувствуешь, что его призрак стоит между нами?

— Что-то в этом роде. О, я знаю, что это звучит глупо, истерично, но если бы ты не был так на него похож! Я не могу отделить тебя от Алексиса в своем сознании. Когда ты сейчас поцеловал меня, все вернулось, вернулось то, что я чувствовала. Я хотела, чтобы все было по-прежнему. — Я прижала руку к своему пылающему лбу. — Все кажется таким призрачным!

Он медленно произнес:

— Я понимаю это, как ты говоришь, смущение. Это не имеет отношения к предложению Майка, которое ты, как ты сказала, серьезно обдумываешь. Главное для тебя в том, можешь ли ты выйти за него замуж, потому что с ним сможешь начать все с чистого листа. Это так?

— Я думаю, что да. За исключением того, что у меня нет никакого чувства, никакой эмоциональной реакции. Я хочу сказать, не только к Майку, но и вообще ни к какому мужчине. С тобой все по-другому. Только что я была готова броситься очертя голову в твои объятия, отдаться течению событий просто потому, что ты каким-то образом занял место Алексиса в моем сознании и в моих чувствах.

Он сумрачно взглянул на меня:

— И это было бы плохо?

— Это было бы невозможно. Неужели ты не понимаешь? Это были бы фальшивые отношения — эмоциональная подмена. Я не знаю, как назвать это в терминах психологии, но знаю точно, что это была бы весьма слабая основа для чего-то большего, чем просто приключение. — Я подняла глаза и встретила его пристальный взгляд. — И я этого не хочу!

Он спросил тихо:

— Со мной или вообще?

Я снова отвернулась:

— Вообще. Потому что я люблю Алексиса и мы были с ним счастливы. Я хочу таких же гармоничных отношений. Иногда мне кажется, что я жду невозможного, что во второй раз такого быть не может.

Он пожал плечами:

— Ты определенно возложила на себя невыполнимую задачу. Человек, который сможет заменить Алексиса в твоем сердце, должен быть таким, как он, потому что для тебя он — идеал, и все же другим, чтобы ты могла провести различие. Он должен привлекать тебя физически, но одновременно его характер должен завоевать твое уважение. Ты не думаешь, что, выдвигая все эти условия, никогда не встретишь такое совершенство? Потому что ты боишься влюбиться снова.

— Боюсь? — медленно повторила я. — Боюсь чего?

— Боишься новой трагедии. Боишься, что новая беда отнимет у тебя твое хрупкое счастье. То, что я похож на Алексиса, привлекает тебя, но в то же время отпугивает, потому что ты думаешь — о, конечно, подсознательно, в глубине души, — что, если ты позволишь себе влюбиться, тебя снова будет ждать потеря! И вот ты создаешь себе трудности. Будь осторожна, Стейси! Ты играешь с динамитом.

Я посмотрела на него в недоумении:

— Каким образом?

— Ты закупориваешь свои природные инстинкты, но они вырвутся наружу рано или поздно. Ты только что сказала, что не испытываешь никаких чувств и не реагируешь ни на какого мужчину, если он не похож на Алексиса. Это неправда. Ты всячески стараешься сублимировать свои чувства в привязанность к своему сыну, но ты не можешь сделать это. Ты молода, горяча и полна жизни. Несколько минут назад в моих объятиях ты была готова любить и быть любимой. А потом запаниковала и сказала, что я слишком похож на Алексиса. Я не хочу быть грубым, но думаю, что, если бы ты дала мне шанс и дала шанс себе, я в достаточной мере мужчина, чтобы заставить тебя полюбить меня самого.

Я обернулась к нему:

— Ты думаешь, что можешь стереть память об Алексисе? Нет, не можешь, никто не сможет! И я не хочу, чтобы кто-нибудь пытался сделать это. — Мой голос начал дрожать из-за нахлынувших чувств. — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое!

Он отступил, качая головой:

— Хорошо. Спокойной ночи!

Я не ответила и бросилась через пустой холл к лестнице. Как спокойно произнес он последние слова! Как будто ему было все равно. Как будто я была ему безразлична! Чего я ожидала? Что он внезапно схватит меня в объятия против моей воли? Как абсурдно, как неразумно так себя вести!

Я отправилась в спальню, зажгла одну за другой лампы под розовыми абажурами. Ники был погружен в такой глубокий сон, что я могла не беспокоиться. Долго стояла, глядя на сына, пока мое колотящееся сердце постепенно не успокоилось и ко мне не вернулась почти прежняя безмятежность.

Я подумала: «Мы не сможем оставаться здесь. Даже ради Ники. Я скажу Василису, когда он вернется. Мы уедем с Меленуса, и я, может быть, смогу найти работу где-нибудь еще на солнце, где Ники оживет. Майк может мне помочь. Он даже может знать кого-нибудь в Новой Зеландии, кто даст мне работу. Но тогда я буду ему обязана и он будет ждать, что я выйду за него замуж. А я не могу сделать этого. Или, может быть, могу?»