Садок для рептилий Часть II

БЫТЬ ЦАРЕМ

Однажды вечером в Нью-Йорке середины двадцатого века Эверард, переодевшись в старенький халат, смешивал себе коктейль. Его прервал звонок в дверь. Он выругался. За последние несколько дней он очень устал и сейчас не желал иной компании, кроме доктора Ватсона и его рассказов.

Может быть, ему быстро удастся избавиться от незваного гостя? В домашних туфлях он прошлепал через квартиру и открыл дверь, придав своему лицу как можно более недружелюбное выражение.

— Привет, — холодно сказал он. И тут же в одно мгновение ему показалось, что он на допотопном космическом корабле, который только что освободился от земного притяжения: наступила невесомость, и он беспомощно барахтается в воздухе среди сияния звезд.

— Ох, — сказал Эверард. — Я и не думал… Заходи.

Цинтия Денисон задержалась на секунду в дверях, глядя на бар поверх его головы. Над баром висели два скрещенных копья и шлем с плюмажем из Эгеиды бронзового века. Предметы были темные, блестящие и изумительно красивые. Она попыталась говорить спокойно, но из этого ничего не вышло.

— Налей мне чего-нибудь, Мэнс. Только поскорей.

— Ну, конечно.

Он крепко стиснул зубы и помог ей снять плащ. Она закрыла за собой дверь и присела на модную шведскую кушетку, такую же красивую и необходимую, как оружие над баром. Дрожащими руками она достала из сумочки сигареты. Некоторое время они избегали смотреть друг на друга.

— Все еще пьешь ирландское? — спросил он.

Ему показалось, что слова эти донеслись откуда-то издалека, а его тело, неуклюже ворочавшееся среди бокалов и бутылок, забыло все, чему его обучили в Патруле.

— Да, — сказала она. — Значит, ты еще помнишь.

Неожиданно громко щелкнула ее зажигалка.

— Прошло всего несколько месяцев, — сказал он, не зная, что говорить дальше.

Энтропия. Обычное время, ничем не изменяемые сутки по двадцать четыре часа в каждых.

Она выпустила клуб дыма и посмотрела, как он расплывается в воздухе.

— Я почти все время пробыла в нашей эпохе со дня моего замужества. Ровно восемь с половиной месяцев моего личного, биологического времени жизни, с тех пор как Кейт и я… А ты, Мэнс? Сколько времени и в скольких эпохах ты прожил с тех пор, как был шафером на нашей свадьбе?

У нее всегда был довольно высокий и тонкий голос, единственный недостаток, который он мог в ней найти, если не считать ее маленького роста — всего пять футов. Поэтому речь ее всегда звучала невыразительно. Но сейчас он понял, что она едва сдерживается, чтобы не заплакать.

Он подал ей бокал.

— До дна, — сказал он. — Пей.

Она повиновалась и перевела дыхание. Он дал ей второй бокал и налил себе шотландского виски с содовой. Затем придвинул кресло и достал из своего старого, изъеденного молью халата трубку и табак. Руки у него слегка дрожали, но он надеялся, что она не заметит этого. Она повела себя умно, не выпалив сразу же, зачем пришла: им обоим нужно было время, чтобы прийти в себя.

Сейчас он даже нашел в себе силы прямо взглянуть на нее. Несмотря на маленький рост, фигура у нее была почти безупречная, и черное платье подчеркивало изящество линий. Золотистые волосы падали до плеч, глаза — огромные голубые глаза — сияли из-под крутых дуг бровей, на лице, чуть запрокинутом вверх, губы были, как всегда, полуоткрыты.

Эверард медленно набивал трубку.

— Ну ладно, Цин, — сказал он. — В чем дело?

Она вздрогнула и с трудом проговорила:

— Кейт. Он исчез.

— Что? — Эверард выпрямился в кресле. — Выполнять задание?

— Да. Как же иначе? Отправился в Древний Иран. И не вернулся. Это было неделю назад.

Она поставила бокал рядом с собой на кушетку и переплела пальцы.

— Патруль, конечно, провел самое тщательное расследование. Я узнала результаты только сегодня. Они не смогли найти его. Даже не сумели выяснить, что с ним случилось.

— Вот гады, — прошептал Эверард.

— Кейт всегда… всегда считал тебя своим лучшим другом. Ты даже не знаешь, как часто он говорил о тебе. Честно, Мэнс. Я знаю, мы мало общались с тобой, но тебя ведь никогда не было на месте…

— Конечно, — сказал он. — Ты что, думаешь, я малое дитя? Я был занят. И потом, в конце концов, вы же — молодожены.

ПОСЛЕ ТОГО КАК Я ПОЗНАКОМИЛ ВАС НА ГАВАЙЯХ В ЛУННУЮ НОЧЬ У ВУЛКАНА МОУНА ЛОА. ПАТРУЛЮ НАПЛЕВАТЬ НА УСЛОВНОСТИ, И ТАКОЙ НОВИЧОК, КАК МОЛОДЕНЬКАЯ ЦИНТИЯ КУННИНГЭМ, ТОЛЬКО ЧТО ВЫПУЩЕННАЯ ИЗ АКАДЕМИИ, РАБОТАЮЩАЯ ПРОСТЫМ КЛЕРКОМ В СВОЕМ СОБСТВЕННОМ ВЕКЕ, ИМЕЕТ ПОЛНОЕ ПРАВО ВСТРЕЧАТЬСЯ С ЗАСЛУЖЕННЫМ ВЕТЕРАНОМ… СО МНОЙ, НАПРИМЕР, ВСТРЕЧАТЬСЯ СКОЛЬКО УГОДНО, КОГДА МЫ ОБА СВОБОДНЫ ОТ РАБОТЫ. И ПОЧЕМУ БЫ НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СВОЙ ОПЫТ И В СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ОДЕЖДЕ НЕ ПЕРЕНОСИТЬ ЕЕ НА ТАНЦЫ В ВЕНУ ШТРАУСА ИЛИ В ЛОНДОН В ШЕКСПИРОВСКИЙ ТЕАТР, В МАЛЕНЬКИЕ БАРЫ СТАРИННОГО НЬЮ-ЙОРКА ИЛИ НА СОЛНЕЧНЫЕ ПЛЯЖИ НА ГАВАЙЯХ, ГДЕ ЧЕЛОВЕК СО СВОИМ КАНОЭ ПОЯВИТСЯ ЕЩЕ ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ? А ЕГО ТОВАРИЩ ИЗ ПАТРУЛЯ, ПОЧЕМУ БЫ ЕМУ ТОЖЕ НЕ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ИХ МАЛЕНЬКИХ РАЗВЛЕЧЕНИЯХ? А ПОТОМ И НЕ ЖЕНИТЬСЯ НА НЕЙ? ВОТ ТАК-ТО!

Эверард раскурил трубку. Когда его лицо заволокло клубами дыма, он сказал:

— Начни-ка с самого начала. Я не видел тебя два-три года своей биологической жизни и не знаю точно, над чем работал Кейт.

— Так долго? — с удивлением спросила она. — Ты даже не проводил отпуска в нашем десятилетии? Мы очень хотели видеть тебя.

— Перестань извиняться, — отрезал он. — Если бы я захотел, я бы сам вас навестил.

Ее нежное личико перекосилось, как от удара.

Он тоже вздрогнул и забил отбой.

— Извини. Конечно, я хотел повидаться. Но ведь ты знаешь, мы, агенты с правом свободных действий, слишком заняты — все эти прыжки в пространстве-времени, чувствуешь себя, как блоха на сковородке. Ох, черт! — он попытался улыбнуться. — Ты же помнишь, Цин, — что я — невежа, но ведь это только на словах. Знаешь, я лично породил легенду о Химере в Древней Греции. Был там известен под именем «дилайопод», странное чудище с двумя левыми ногами, торчащими изо рта.

Она послушно улыбнулась и взяла из пепельницы свою сигарету.

— А я все еще — простой клерк в Компании технологических исследований, — сказала она. — Но зато у меня тесная связь со всеми секциями и отделениями нашего ареала, включая и главное управление. Поэтому я точно знаю, какие меры были приняты для поисков Кейта, и считаю их недостаточными! Они просто бросили его! Мэнс, если и ты не поможешь, Кейт погибнет.

Она замолчала, вся дрожа.

Чтобы дать себе самому и ей время успокоиться, Эверард промолчал и стал вспоминать карьеру Кейта Денисона.

Родился в Кембридже, штат Массачусетс, в мае 1927 года, в довольно богатой семье. Докторскую степень за выдающуюся работу по археологии получил в двадцать три года. Неоднократно выигрывал чемпионаты по боксу в колледже, пересек Атлантический океан на маленькой яхте. Ушел в армию в 1950-м, служил в Корее и отличался храбростью, которая принесла бы ему славу в более популярной войне.

С Кейтом надо было достаточно сблизиться, чтобы узнать все это. Когда он был не на работе, он судил о разных вещах с тонкой иронией. Когда же наступало время действовать, просто делал свое дело без лишних слов.

«Конечно, — подумал Эверард, — девушка достается самому достойному. Кейт легко мог бы получить статус свободного агента, если бы захотел. Но у него здесь есть корни, которых нет у меня. Наверное, он более постоянен».

Выйдя в отставку в 1952 году, Денисон завербовался по тому же объявлению, что и Эверард. Возможность путешествий во времени он осознал и принял более легко и естественно, чем большинство других: он обладал гибким умом и был, в конце концов, археологом. После окончания Академии он с радостью обнаружил, что его собственные интересы совпадают с нуждами Патруля: он стал Специалистом по древней истории индоевропейцев Востока и во многих отношениях был более ценным работником, чем Эверард.

Потому что свободный агент мог путешествовать во всех направлениях по трассам времени, спасая попавших в беду, арестовывая правонарушителей, охраняя неприкосновенность ткани человеческих судеб. Но что бы он делал без знания истории? За много веков до появления иероглифов существовали войны, путешествия, совершались открытия, последствия которых сказались на всем протяжении временного континуума. Патруль должен был знать о них. Изучать ход событий — в этом и состояла работа Специалиста.

КРОМЕ ТОГО, КЕЙТ БЫЛ МОИМ ДРУГОМ.

Эверард вынул трубку изо рта.

— Ну ладно, Цинтия, — сказал он. — Расскажи мне, что же случилось.

Высокий голос почти не дрожал — она взяла себя в руки.

— Он прослеживал миграцию разных индоевропейских племен. Об этом мало сведений. Приходится начинать с точно известного в истории момента, а оттуда уже идти назад. Поэтому Кейт и собрался в Иран 558 года до нашей эры. Он говорил, что это близко к концу мидийского периода. Ему приходилось расспрашивать жителей, перенимать их обычаи и нравы, затем отправляться в еще более ранний период, и так далее. Но ты же все это должен знать, Мэнс, ты ведь однажды помогал ему, до того как мы встретились. Он часто говорил мне об этом.

— О, я просто помог ему в одном хлопотном деле. — Эверард пожал плечами. — Он тогда изучал древнейший путь одного племени от Дона до Гиндукуша. Мы представились их вождю как охотники, воспользовались его гостеприимством и пропутешествовали с племенем несколько недель. Это было забавно.

Он вспомнил степи и огромный простор небес над головой, бешеную скачку за антилопой, пиршество у костра и девушку, чьи волосы горьковато пахли дымом. На секунду у него возникло желание прожить свою жизнь и умереть, как самый обычный человек из этого племени.

— В последний раз Кейт ушел один, — продолжала Цинтия. — У них там в отделении, да и во всем Патруле вечно не хватает специалистов. Сколько тысячелетий приходится изучать, и так мало коротких человеческих жизней, чтобы делать это. Он и раньше уходил один. Я всегда боялась его отпускать, но он говорил, что в одежде бродячего пастуха, у которого и украсть-то нечего… он будет в меньшей опасности в горах Ирана, чем переходя Бродвей. Но только не в этот раз!

— Ты хочешь сказать, — быстро спросил Эверард, — что он оставил Нью-Йорк неделю назад, чтобы собрать всю нужную информацию, доложить по своему отделению и вернуться к тебе в тот же день?

ПОТОМУ ЧТО ТОЛЬКО СЛЕПОЙ КРЕТИН МОЖЕТ ОСТАВИТЬ ТЕБЯ ОДНУ НАДОЛГО.

— И он не вернулся?

— Нет.

Она прикурила вторую сигарету от окурка.

— Я сразу начала волноваться и попросила своего начальника выяснить, в чем дело. Он оказал мне любезность, послал запрос на неделю вперед в будущее, то есть в сегодняшний день, и получил ответ, что Кейт еще не вернулся. Информационный пропускной центр сообщал, что Кейт к ним не являлся. Его отделение ничего о нем не знает. Мы сверились с данными главного управления. Они ответили, что… что… Кейт так никогда и не возвращался и что не было найдено даже его следов.

Эверард осторожно кивнул головой.

— Тогда, конечно, и начался поиск, о котором имеются данные в главном управлении.

Изменчивое время допускает множество парадоксов, в тысячный раз подумал он. Если вдруг пропадал человек, из этого вовсе не следовало, что требовалось организовать его поиски, даже если где-то и было отмечено, что это произошло. Но какая еще есть возможность найти человека? Конечно, можно вернуться в прошлое и изменить историю так, чтобы в конце концов обнаружить его. В таком случае окажется: в истории «всегда» значилось, что дело было успешно завершено. И только ты один будешь знать «прежнюю» правду.

Все это создавало большую путаницу. Неудивительно, что Патруль с неудовольствием относился к любому, пусть самому маленькому изменению, которое даже не затрагивало основного хода событий.

— Наше отделение послало ребят в ареал Древнего Ирана расследовать это дело, — продолжал за Цинтию Эверард. — Они только приблизительно знали, где и когда Кейт должен был появиться, верно? Я имею в виду, что он и сам не знал, где сумеет спрятать свой скуттер, так что не мог оставить точных координат.

Цинтия кивнула.

— Но я не понимаю одного: почему они не нашли сам скуттер? Что бы ни случилось с Кейтом, скуттер пропасть не мог, он должен был быть где-нибудь поблизости, в какой-нибудь пещере, например. В Патруле есть детекторы. Они должны были найти скуттер и уж отсюда вести поиски самого Кейта.

Она с такой силой затянулась сигаретой, что щеки ее запали.

— Они пытались найти скуттер, — сказала она. — Но мне объяснили, что это — дикая, холмистая страна, где очень трудно вести поиски. Ничего не вышло. Они даже не нашли следов. Конечно, если бы патрульные прочесывали час за часом, милю за милей, может быть, что-нибудь и получилось. Но они не осмелились. Видишь ли, этот ареал в критическом положении. Гордон показал мне выводы из анализа ситуации. Я не поняла всех этих обозначений и букв, но он объяснил мне, что это был очень опасный век, который лучше не ворошить.

Эверард прикрыл рукой огонек трубки. Ее тепло успокаивало. Эпохи критических ситуаций никогда не приводили его в особенный восторг.

— Понятно, — сказал он. — Они не сумели произвести тщательный поиск потому, что это могло привлечь внимание слишком большого числа местных жителей и в критический момент они повели бы себя совсем не так, как обусловлено историей. Понятно. А кто-нибудь пытался переодеться, походить среди людей и осторожно разведать, что к чему?

— Несколько экспертов из Патруля. Они жили там помногу недель, конечно, из расчета времени Древней Персии. И не услышали ни малейшего намека. Эти племена настолько дики и подозрительны… может, они боялись, что наши агенты — шпионы мидийского царя: насколько я поняла, они недовольны его правлением… Нет. Патруль не смог ничего обнаружить. И к тому же нет никаких данных, что исчезновение Кейта как-то повлияло на историю. Они считают, что Кейта убили, а его скуттер куда-то исчез. И какая разница…

Цинтия вскочила на ноги и почти закричала.

— И какая разница, если среди множества скелетов, затерявшихся в веках, в каком-нибудь овраге окажется еще один?

Эверард тоже поднялся, она прильнула к его груди, и он не стал мешать ей выплакаться. Он никогда не подозревал, что ему будет так плохо. Он уже совсем перестал вспоминать ее (разве что по десять раз на дню), но сейчас она пришла к нему сама, и ему придется забывать ее заново.

— Разве нельзя вернуться назад в пределах нашего времени? — взмолилась она. — Хотя бы на неделю назад, чтобы предупредить его, что он не должен туда отправляться? Разве я многого прошу? Что за чудовища придумали закон, запрещающий это?

— Его придумали самые обычные люди, — сказал Эверард. — Если мы хоть раз начнем играть с собственным прошлым, то в конце концов запутаемся так, что никого из нас просто не останется в этом мире.

— Но за миллионы лет, и даже больше… ведь были же исключения!

Эверард не ответил. Он знал, что исключения были. Он также знал, что в деле Кейта Денисона исключения сделано не будет. В Патруле работали не святые, но ни один патрульный не осмелился бы нарушить существующие законы в личных целях. Потери ты воспринимаешь, как на войне, и поднимаешь бокал в память погибшего, но не отправляешься назад в прошлое, Чтобы увидеть его живым.

Цинтия высвободилась из его объятий, вернулась на кушетку и выпила свой бокал до дна. Когда она запрокинула голову, золотые локоны упали ей на лицо.

— Прости, — сказала она, вынула платок и вытерла глаза. — Прости, что я разревелась.

— Глупости.

Она уставилась в пол.

— Ты можешь попытаться помочь Кейту. Обычные агенты бросили это дело, но ты можешь попробовать.

Это была мольба, и отступать Эверарду было некуда.

— Могу, — сказал он. — У меня может ничего не получиться. В истории значится, что если я попытаюсь разыскать его, у меня ничего не выйдет. Кроме того, на любое изменение пространства-времени посмотрят косо даже в таком простом и обычном деле.

— Для Кейта это дело совсем не обычное.

— Знаешь, Цин, — прошептал он, — немногие женщины на Земле сказали бы так. Большинство сказало бы, что это дело довольно непросто для меня.

Она попыталась поймать его взгляд и секунду стояла совершенно неподвижно. Потом пролепетала:

— Прости, Мэнс. Я не знала… Я думала, за столько времени ты уже…

— О чем это ты? — проговорил он, обороняясь.

— Неужели психологи Патруля ничего не могут сделать? — спросила она и снова опустила голову. — Уж если они смогли обработать нас до такой степени, что мы просто не в состоянии никому рассказать, что существуют путешествия во времени… я думала, вполне возможно внушить человеку, что он больше не…

— Замолчи, — грубо оборвал ее Эверард. Некоторое время он сосредоточенно грыз свою трубку. — Хорошо, — сказал он наконец. — Есть у меня кое-какие соображения по этому поводу. Если Кейта можно спасти, ты его увидишь завтра утром.

— Скажи, ты можешь перебросить меня сейчас в завтрашний день?

— Могу, — сказал он. — Только я этого не сделаю. Тебе нужно хорошенько отдохнуть за ночь. Я провожу тебя домой и позабочусь, чтобы ты приняла снотворное. Затем вернусь сюда и все хорошенько обдумаю.

Его губы дрогнули в каком-то подобии усмешки.

— Прекрати этот рев, слышишь? Я же сказал, что мне необходимо подумать.

— Мэнс…

Она вложила свои руки в его.

Он вдруг ощутил в ней внезапный прилив надежды и проклял себя за это.

Осенью 542 года до нашей эры в долину Кура въезжал какой-то одинокий всадник. Он ехал на гнедой кобыле, более крупной, чем даже местные кавалерийские лошади, которая в другом месте наверняка привлекла бы какого-нибудь разбойника. Но Великий царь установил во всех своих владениях такой строгий порядок, что, как говорили в народе, даже девственница с полным мешком золота за плечами могла пройти всю Персию вдоль и поперек безо всякого для себя ущерба. Это было одной из причин, по которой Мэнс Эверард выбрал именно эту дату: шестнадцать лет спустя после исчезновения Кейта Денисона. Другая причина заключалась в том, что он хотел оказаться в Персии тогда, когда улягутся волнение и суматоха, вызванные появлением в 558 году первого путешественника во времени.

Какова бы ни была судьба Кейта, о ней легче всего было узнать в более позднее время, по крайней мере, непосредственно после происшествия Патрулю ничего сделать не удалось.

И наконец, согласно данным Ахеменидского ареала, 542 год был первым относительно спокойным годом с момента исчезновения Кейта. Годы 558–553, когда персидский царь Аншана Куруш (известный истории под именем Кира) находился в натянутых отношениях со своим господином мидийским царем Астиагом, были очень напряженными. Затем следовали три года, во время которых Кир поднял мятеж, империю разрывала гражданская война, и персы в конце концов победили своих северных соседей. Но Кир не мог еще считать себя победителем. Ему предстояло подавить восстания побежденных и отразить набеги урало-алтайских племен; он потратил еще четыре года на то, чтобы справиться со всем этим и расширить свои владения к Востоку. Это встревожило его соседей-монархов. Вавилон, Египет, Лидия и Спарта составили коалицию во главе с лидийским царем Крезом и в 546 году напали на Кира. Лидийцы были разбиты наголову, их земли были захвачены, но они поднимали восстания, которые снова и снова приходилось подавлять. Надо было как-то договориться с греческими колониями: Ионией, Карией и Ликией, — и пока полководцы Кира разрешали эти проблемы на Западе, сам он воевал на Востоке, отбрасывая от границ государства дикие племена, грозящие захватить и сжечь его города.

Сейчас как раз наступила передышка от всех этих войн. Киликия сдалась без борьбы, видя, что на всех завоеванных землях Персия издает невиданно гуманные законы и проявляет терпимость к местным обычаям. Кир поручил восточные походы своим приближенным и занялся объединением империи, которую создал. Войны с Вавилоном теперь не будет до 539 года; только тогда империя присоединит к своим владениям и Месопотамию. А затем опять наступит долгое время мира, пока не наберут силы дикие племена за Аральским морем и царь Кир не отправится воевать с ними навстречу своей гибели.

Мэнс Эверард въезжал в Пасаргады, как в страну надежды, хотя, пожалуй, нет такой эры в истории, которая давала бы основания для столь пышной метафоры.

Эверард проезжал вдоль полей, где крестьяне серпами жали хлеб и грузили снопы на скрипучие некрашеные повозки, запряженные быками. Пыль, поднимавшаяся от стерни, слепила жнецам глаза.

Дети в лохмотьях, стоявшие у землянок без окон, провожали его глазами.

На дороге метался цыпленок, вспугнутый царским вестником. Всадник проскакал мимо, оставив мертвую птицу валяться в пыли…

Мимо проехал конный отряд. Воины были одеты весьма живописно: мешковатые штаны, латы, остроконечные шлемы, иногда украшенные перьями, и яркие полосатые плащи, правда, покрытые пылью и пропитанные потом. К тому же всадники отпускали грубые шутки.

За высокими каменными стенами виднелись большие дома знати, окруженные пышными садами, но при существовавшей в эту эпоху экономической системе немногие были в состоянии содержать подобные поместья. Пасаргады — город, в который въехал Эверард, — был на 90 процентов восточным городом с кривыми грязными улочками, вдоль которых тянулись безликие хибары, с людьми в грязных головных уборах и жалкой одежде, купцами на базаре, зазывающими покупателей, нищими, выставляющими напоказ свои язвы, торговцами, ведущими караваны облезлых верблюдов и тяжело нагруженных ослов; голодными собаками, копающимися в отбросах, музыкой, доносившейся из кабачков и напоминающей мяуканье кошки, попавшей в стиральную машину, воинами, размахивающими оружием и изрыгающими проклятья…

… Откуда взялась эта ходячая легенда о загадочном Востоке?

— Подайте милостыню, господин! Подайте, и да осветит вас улыбка Митры!..

— Взгляни, господин! Клянусь бородой своего отца, ни у кого еще не было такой чудесной уздечки! Тебе повезло, господин, возьми уздечку, всего за…

— Сюда, господин, сюда. Самый прекрасный караван-сарай во всей Персии, нет, во всем мире! Всего четыре дома отсюда! Мои подушки набиты лебяжьим пухом, мой отец сам подает божественное вино, моя мать готовит плов, слава о котором идет во все концы света, а три мои сестры — это дивные луны восторга, всего за… -

Эверард не обращал никакого внимания на бегущих рядом с его конем мальчишек. Один из них схватил его за лодыжку — он выругался и отпихнул мальчишку ногой. Тот не обиделся — только ухмыльнулся. Эверарду не хотелось останавливаться в караван-сарае: хотя персы и тщательнее следили за чистотой, чем другие народы этого века, насекомых хватало и у них.

Он попытался побороть в себе внезапно возникшее чувство беспомощности. Обычно патрульные всегда как-то страховали себя, брали в незнакомую эпоху станнер тридцатого века и крошечный радиоприемник, с помощью которого можно было вызвать в любой момент спрятанный скуттер. Но не сейчас, когда его могли подвергнуть обыску, да и спрятать всю эту технику было некуда. Эверард был в греческой одежде: туника, сандалии и шерстяной плащ, меч на боку, шлем и щит на луке седла — только вооружение было из нержавеющей стали. Он не мог обратиться в местное отделение, если бы попал в беду: никаких отделений здесь не было. Это относительно бедная и бурная переходная эпоха не способствовала межвременным торговым операциям. Ближайший патрульный пост находился в управлении ареала в Персеполе, на поколение позже.

Улицы расширялись, торговцев становилось меньше, а дома — роскошнее. Наконец он подъехал к площади, по углам которой стояли четыре больших дворца. За окружавшими их стенами виднелись сливовые деревья. Стражники — легко вооруженные юноши — сидели на корточках у стен: стойка «смирно» еще не была изобретена. Но когда Эверард приблизился, они натянули стрелы на тетиве. Он мог просто пересечь площадь, но остановился и обратился к человеку, выглядевшему старшим по команде.

— Пусть солнце всегда ярко светит тебе, уважаемый.

Персидский язык, который он выучил всего за один час под гипноизлучателем, легко слетал с его губ.

— Я ищу гостеприимство какого-нибудь великого человека, который склонил бы свой слух к удивительным рассказам о моих путешествиях.

— Пусть и твои дни будут долгими, — ответил стражник.

Эверард вспомнил, что он не должен предлагать денег: соплеменники Кира были гордыми людьми, храбрыми охотниками, пастухами и воинами. Все они говорили с той полной достоинства вежливостью, которая отличала этот народ на протяжении многих веков.

— Я служу Крезу Лидийскому, слуге великого царя. Он не откажет в крыше над головой…

— Меандру из Афин, — подхватил Эверард.

Греческое происхождение объясняло его крепкое сложение, светлую кожу и короткую стрижку. Ему все же пришлось прилепить вандейковскую бородку. Геродот не был первым греком, совершившим кругосветное путешествие, поэтому не следовало утрировать афинскую внешность.

В то же время за полстолетия до Марафона европейцы все еще были здесь в достаточной мере в диковинку, чтобы вызвать интерес.

Позвали раба, который пошел к управляющему, тот послал другого раба, который провел чужеземца через ворота. Сад за стенами утопал в зелени, и от него веяло прохладой, как Эверард и предполагал; нечего было и думать, что здесь у него что-нибудь могут украсть; вино и еда должны были быть великолепными, а сам Крез, несомненно, заинтересуется гостем. «Все будет хорошо, вот увидишь», — сказал Эверард сам себе, принял горячую ванну, умастил себя благовониями и надел чистое белье. Блюда с пищей и вино были принесены в его спартански убранную комнату, где стоял низкий широкий диван и из окон открывался красивый вид. Ему не хватало только сигары. Разумеется, из вещей, вообще для него доступных…

Конечно, если бы Кейт оказался погибшим…

— Черти в аду и грешники на сковородке! — прошептал Эверард. — Не смей об этом даже думать, слышишь?

После захода солнца стало прохладно. С большими церемониями были зажжены светильники, раздуты жаровни — огонь считался священным. Раб распростерся перед ним и провозгласил, что обед подан. Эверард последовал за рабом через длинный зал, стены которого были украшены фресками с изображениями Солнца и великого Митры. Мимо двух склонившихся стражников он прошел в небольшую комнату, ярко освещенную, окутанную ароматом благовоний и устланную коврами. У стола, согласно греческим обычаям, было два ложа; вопреки этим обычаям блюда подавались только на золоте и серебре, рабы неслышно сновали взад и вперед, разнося пищу, и откуда-то доносилась далекая, похожая на китайскую музыка.

Крез Лидийский благожелательно кивнул головой. Его лицо с правильными чертами было когда-то красиво, но он сильно состарился по сравнению с тем временем, когда его слава, богатство и могущество вошли в поговорку. Он носил кудрявую бороду, длинные волосы и был одет в греческую хламиду.

— Будь гостем. Меандр из Афин, — сказал он по-гречески, глядя на Эверарда.

Согласно обычаю, хозяин подставил Эверарду щеку для поцелуя. Было очень любезно со стороны Креза приветствовать его так, тем самым ставя почти на одну доску с собой; неважно, что от него пахло чесноком.

— Приветствую тебя, господин мой. Благодарю за твою доброту.

— Да не унизит тебя, что за трапезой мы только вдвоем, — произнес бывший царь. — Я решил… — Он заколебался. — Я всегда считал себя близким к роду греков, и мы сможем поговорить серьезно…

— Я не достоин столь высокого уважения господина моего.

Исполнив положенный ритуал обмена любезностями, они принялись за еду. Эверард рассказал заранее выдуманную историю своих приключений; иногда Крез задавал неожиданные вопросы, на которые непросто было ответить, но Эверард скоро научился избегать их.

— Да, времена меняются, и счастлив ты, что пришел к нам на заре новой эры, — сказал Крез. — Никогда еще мир не знал более великого царя, чем… — И так далее, и тому подобное, безусловно, для тех слуг, которые были попутно и царскими шпионами. Впрочем, на сей раз царь был действительно велик…

— Сами боги отметили нашего царя, — продолжал Крез. — Знай я раньше, что они на его стороне, взаправду, а не согласно легенде, как думал я, никогда бы не решился я восстать против него. Потому что он, несомненно, избранник богов.

Эверард, продолжая изображать из себя грека, разбавил вино водой и внутренне пожалел, что не избрал для себя народ, менее приверженный к трезвенности.

— Какова же история царя, господин мой? — спросил он. — Я слышал только, что Великий царь — сын Камбиса, который стоял во главе этой провинции как подданный царя мидийского Астиага. Больше ничего.

Крез наклонился вперед. В колеблющемся свете глаза его приобрели странное выражение: страх и энтузиазм отражались в них одновременно — люди эпохи Эверарда просто разучились так смотреть.

— Слушай же и расскажи своему народу, — сказал он. — Астиаг выдал дочь свою Мандану замуж за Камбиса, так как знал, что персы ненадежны под его тяжелым игом, а он хотел привязать их вождей к своему дому. Но Камбис был болен и слаб. Если бы он умер и его малолетний сын Кир сел на трон в Аншане, персидские вельможи устроили бы регентство, неподвластное Астиагу. Толкователи снов предупредили мидийского царя, что Кир положит конец его власти. Тогда Астиаг приказал своему придворному Ауравагашу (Крез произнес это имя на греческий манер — Гарпаг — как, впрочем, он произносил все местные имена) убить Кира. Несмотря на сопротивление царицы Манданы, Гарпаг забрал ребенка. Камбис был слишком болен, чтобы помешать этому, а Персия не могла поднять восстания без подготовки. Но Гарпаг не нашел в себе сил убить мальчика. Он обменял его на другого, мертворожденного сына пастуха, который поклялся молчать. Мертвого ребенка завернули в царские одежды и оставили на склоне холма. Придворные мидийского царя подтвердили, что это — Кир, и его похоронили. Наш повелитель вырос пастухом. Камбис жил еще двадцать лет, но у него не было больше сыновей. Он был слишком слаб, чтобы отомстить за убийство своего первенца. У него не осталось наследника, власти которого персы считали бы себя обязанными подчиниться. Страна снова оказалась под угрозой восстания. В это время и появился Кир, которого узнали по многим знамениям и знакам. Астиаг, сожалея о своем поступке, приветствовал его и объявил наследником Камбиса. Кир оставался подданным Астиага целых пять лет, но в конце концов не смог больше терпеть тирании мидян. Гарпагу в Акбатанах тоже было за что мстить: ведь он ослушался своего царя и не убил Кира. Астиаг за это подверг его чудовищному наказанию: заставил умертвить и съесть собственного сына. Гарпаг договорился кое с кем из мидийской знати. Они выбрали Кира своим вождем, Персия восстала, и после трехлетней войны Кир стал царем двух народов. С тех пор, конечно, он прибавил к своим владениям много новых земель. Когда еще боги яснее выражали свою волю?

Эверард некоторое время молчал. За окном в саду осенний ветер шелестел сухими листьями.

— Все это правда или просто слухи? — спросил он.

— Я слышал подтверждения этой истории достаточно часто, с тех пор как живу при персидском дворе. Ее рассказывал мне сам царь, а также Гарпаг и другие, кто участвовал в этом деле.

Лидиец не мог лгать, раз он ссылался на слова своего царя. Высокородные персы были фанатиками в отношении правды. И все же Эверард не слышал ничего более невероятного за все время своей работы в Патруле. Потому что это было точное изложение рассказа, записанного Геродотом, засвидетельствованное с некоторыми изменениями и в персидской Шах-Наме, и всем было абсолютно ясно, что это — самый обычный миф.

Примерно такие же легенды создавались о Моисее, Ромуле, Сигурде и множестве других великих людей. Не было никаких оснований верить в то, что все это правда и что Кир не вырос обыкновенным образом в доме своего отца, не получил трон по праву рождения и не поднял восстание по самым обычным причинам.

Но все дело в том, что у этой легенды были очевидцы, готовые присягнуть, что она правдива. Здесь была какая-то загадка, и она напомнила Эверарду о цели его пребывания в Персии.

После соответствующих случаю выражений удивления он спросил:

— До меня дошли слухи, что шестнадцать лет назад в Пасаргады пришел человек в простой пастушьей одежде, который на самом деле был волшебником и умел творить чудеса. Может быть, он и умер здесь. Слышал ли мой достопочтимый хозяин что-нибудь об этом?

Весь напрягшись, он ожидал ответа. У него было предчувствие, что Кейта Денисона не могли просто убить какие-нибудь проходимцы, он не мог свалиться со скалы и сломать себе шею или вообще попасть в какую-нибудь переделку, иначе патрульные обязательно нашли бы его скуттер. Возможно, они недостаточно прочесали местность, но как они могли не запеленговать машину времени своими чувствительными детекторами?

«Значит, — подумал Эверард, — здесь что-то другое. И если Кейт еще жив, он должен находиться где-то среди людей?»

— Шестнадцать лет назад?

Крез запустил руку в бороду.

— Меня тогда здесь не было. Но действительно в этот год случилось много чудесных знамений, так как именно тогда Кир спустился с гор и законно возложил на себя корону Аншана. Нет, Меандр, я ничего об этом не знаю.

— Я хотел отыскать этого человека, — сказал Эверард, — потому что оракул повелел мне… — И так далее, и тому подобное.

— Ты сможешь расспросить слуг и горожан, — продолжил Крез. — Я представлю тебя царскому двору. Ты ведь поживешь здесь немного? Возможно, сам царь пожелает увидеть тебя, ему всегда интересны чужеземцы.

Вскоре их беседа прервалась. Крез объяснил с довольно кислой улыбкой, что персы придерживаются правила «рано ложиться и рано вставать» и что он должен быть в царском дворце с наступлением зари. Раб проводил Эверарда обратно в его комнату, где его ждала хорошенькая девушка с обещающей улыбкой на губах. Он заколебался, припомнив ту, которая живет через две тысячи четыреста лет. Но… к черту! Человеку надо пользоваться всеми благами, которые дают ему боги, а боги не так уж щедры.

Вскоре после восхода солнца на площадь вылетела кавалькада вооруженных всадников, громко выкрикивая имя Меандра из Афин.

Эверард поспешно оставил свой завтрак и вышел из дома. Ему пришлось задрать голову, чтобы разглядеть всадника на высоком сером жеребце. Это был человек с ястребиным носом и заросшим волосами лицом, начальник стражников, которых здесь называли бессмертными. Стражники поднимали на дыбы разгоряченных коней, перья и плащи развевались, оружие бряцало, скрипели кожаные седла.

— Тебя призывает хилиарх, — выкрикнул начальник отряда.

В действительности он назвал чисто персидский титул, обозначавший главу бессмертных и великого визиря империи.

Эверард стоял неподвижно, оценивая положение. Его мускулы напряглись. Это было не очень любезное приглашение, но вряд ли он мог не пойти, сославшись на неотложное дело.

— Слушаю и повинуюсь, — сказал он. — Разреши мне только вернуться и взять скромный подарок, чтобы быть достойным той чести, которая мне оказана.

— Хилиарх повелел, чтобы ты пришел немедленно. Вот лошадь.

Лучник подвел к нему коня и подставил руки лодочкой, на манер стремени, но Эверард вскочил в седло без посторонней помощи: способ, полезный в те века, когда еще не были изобретены стремена. Начальник отряда одобрительно кивнул головой, повернул коня, и они начали бешеную скачку по широкой аллее, украшенной статуями сфинксов и виллами знатных горожан. Здесь не было такой толкотни, как на улицах, примыкавших к базару, но разъезжало много всадников и колесниц, попадались и прохожие, которые шарахались в сторону: бессмертные не останавливались, чтобы пропустить пешеходов. Вскоре кавалькада уже прогрохотала через широко распахнувшиеся перед ними ворота дворца, гравий летел из-под копыт. Обогнув лужайку с несколькими фонтанами, всадники остановились у западного крыла здания.

Сам дворец из безвкусно раскрашенного кирпича стоял на небольшом возвышении, окруженный несколькими зданиями поменьше. Начальник стражи соскочил с коня, жестом приказал Эверарду следовать за ним и направился вверх по мраморным ступеням. Эверард шел, окруженный воинами, которые держали наготове блестящие боевые секиры. Они прошли мимо рабов в чалмах, лежавших лицом вниз на полу, по желто-красному колонному залу, затем через зал, выложенный мозаикой, красоту которого Эверард в тот момент был не в состоянии оценить, потом мимо отряда других стражников в зал, купол которого, украшенный мозаикой цветов павлиньего хвоста, поддерживали стройные и легкие колонны. Аромат отцветающих роз наполнял комнату сквозь сводчатые окна.

Бессмертные совершили ритуал повиновения. «Что могут они, можешь и ты, сынок», — подумал Эверард, пал ниц и поцеловал персидский ковер. Человек, возлежавший на низком диване, кивнул.

— Поднимись и слушай! — сказал он. — Подайте греку подушку.

Солдаты окружили его. Нубиец поспешно принес подушку, которую положил у ног своего господина. Эверард сел, поджав ноги. Во рту у него пересохло. Хилиарх, которого Крез, как он помнил, назвал Гарпагом, наклонился вперед. На фоне тигровой шкуры, покрывавшей диван, и роскошной красной мантии, окутавшей его худое тело, мидянин выглядел старым: его длинные до плеч волосы отливали сероватым блеском железа, темное горбоносое лицо было изрыто морщинами. Но пронзительные умные глаза внимательно смотрели на чужеземца.

— Ну, — сказал он по-персидски с сильным североиранским акцентом, — значит, это ты — человек из Афин. Благородный Крез рассказал нам о твоем прибытии сегодня утром и о том, какие ты задавал вопросы. Поскольку речь может идти о безопасности государства, мне следует знать, кого же ты ищешь.

Он погладил бороду рукой, на которой блеснули драгоценные камни, и улыбнулся ледяной улыбкой.

— Может случиться, что если твои поиски не принесут вреда, я даже помогу тебе.

Он намеренно опустил обычные формы приветствия, не предложил угощения и вообще не принимал Меандра, как полагается по обычаю принимать гостя. Это был допрос.

— Что ты хочешь знать, господин? — спросил Эверард.

Он хорошо представлял себе, чего хочет Гарпаг, и в ожидании ответа испытывал острое чувство тревоги.

— Ты ищешь волшебника, который пришел в Пасаргады шестнадцать лет назад в одежде пастуха и творил чудеса.

Напряжение исказило голос хилиарха: он стал хриплым.

— Зачем тебе знать это, и что ты еще слышал о человеке, одетом пастухом? Говори быстро и не вздумай лгать!

— Великий господин, — заговорил Эверард, — оракул из Дельф сказал мне, что я разбогатею, если узнаю судьбу пастуха, который вошел в столицу Персии в… э-э-э… третий год первой тирании Писистрата. Больше ничего не ведаю. Господин хорошо знает, как темны предсказания оракулов.

— Так, так…

На худом лице Гарпага промелькнула тень страха. Он начертил в воздухе знак креста — символическое изображение солнца в культе Митры. Потом хрипло спросил:

— И что же ты узнал?

— Ничего, господин. Никто не мог сказать мне…

— Ты лжешь! — вскричал Гарпаг. Все греки — лжецы. Берегись, ты впутался в нехорошее дело. С кем еще ты говорил?

Эверард увидел, что губы хилиарха дергаются в нервном тике. Он сам чувствовал холод и пустоту в желудке. Он приоткрыл завесу над какой-то тайной, которая, как считал Гарпаг, была надежно скрыта, тайной настолько великой, что хилиарх решился даже не считаться с возможностью оскорбить Креза, под чьей защитой Меандр как гость находился согласно обычаям. А сам он мог полагаться только на кинжал. В эту эпоху ничего более надежного еще не изобрели. И после того как дыба и клещи извлекут из чужеземца все, что ему известно… но что же, черт побери, ему известно?

— Ни с кем, господин, — сказал он. — Ни с кем, кроме оракула и Бога Солнца, говорившего устами оракула, который прислал меня сюда. Впервые я рассказал об этом почтенному Крезу вчера вечером.

Гарпаг отпрянул, несколько обескураженный упоминанием божества, но буквально в ту же секунду овладел собой.

— Мы слышали только от тебя, от грека, что ты послан оракулом. А может, ты пришел выпытать наши тайны? Или даже если ты действительно послан Богом, то, значит, для того, чтобы тебя здесь казнили за твои грехи. Но мы это быстро выясним.

Он кивнул начальнику стражи.

— Отведите его вниз. Именем царя.

Царь!

Догадка ослепительно, как молния, блеснула в мозгу Эверарда.

— Да, царь! — закричал он. — Бог сказал мне… что будет знак… и что я должен донести его слова до царя персов!

— Взять его! — взревел Гарпаг.

Стража бросилась выполнять приказание. Эверард отскочил, крича, что отдается на милость царя Кира. Он кричал изо всех сил. Пускай его даже арестуют, его слова дойдут до трона и… Два воина с поднятыми секирами прижали его к стене. Через их головы он видел, как Гарпаг вскочил с дивана.

— Схватить и отрубить ему голову, — приказал мидянин.

— Господин, — возразил начальник стражи, — он отдался на милость царя.

— Это колдовство. Я теперь знаю, он — колдун, слуга Аримана! Убить его!

— Нет, подождите! — вскричал Эверард. — Подождите, он сам предатель, который не дает мне сказать царю, что… Отпусти меня сейчас же, мерзавец.

Кто-то схватил его за правую руку.

Эверард был готов отсидеть несколько часов в тюрьме, пока этот царь не услышит о нем и не вытащит его оттуда, но дело начало принимать совсем иной оборот. Боковым ударом Эверард расквасил стражнику нос. Тот попятился. Американец вырвал у него секиру, отпрыгнул и парировал удар воина, нападавшего слева.

Бессмертные атаковали. Эверард взмахнул секирой, она ударилась о другую, и один из стражников поплатился пальцами руки. Искусством владеть оружием патрульный превосходил большинство нападавших, но долго, конечно, он бы не продержался. Уклонившись от очередного удара, направленного в голову, он нырнул за колонну. Немного свободного пространства. Еще один удар, и рука атакующего воина безжизненно повисла. Перепрыгнув через падающее тело в латах, Эверард выбежал на середину комнаты. Гарпаг поднялся с дивана, выхватывая из-под мантии меч: чертов старик отнюдь не был трусом. Эверард развернулся, так что хилиарх оказался между ним и стражей. Меч и секира скрестились. Патрульный старался подойти к Гарпагу вплотную, по крайней мере, тогда стража не сможет бросать в него оружие. Но воины стали окружать его сзади. Вот ведь черт! Может быть, сейчас погибнет еще один патрульный!

— Стойте! Все — ниц! Царь идет!

Три раза прокричал глашатай, огромный мужчина в алом плаще. Стража застыла на месте, не сводя с него глаз, а затем попадала ниц. Гарпаг уронил меч. Эверард чуть не рассек ему череп, но вовремя сдержал руку и, слыша торопливую поступь воинов через зал, тоже бросил свою секиру. Секунду они с хилиархом, задыхаясь, глядели прямо в глаза друг другу.

— Он услышал… и пришел… сразу же… — с трудом выговорил Эверард.

Мидянин подобрался, как кот, и зашипел:

— Берегись! Я буду наблюдать за тобой. Если ты отравишь его мозг своими лживыми речами, для тебя тоже найдется яд или кинжал!

— Царь! Царь! — кричал глашатай.

Эверард вместе с Гарпагом бросились на пол.

Сначала в комнату вошли бессмертные и выстроились в две шеренги, образуя широкий проход к дивану. Затем вошел сам Кир, в длинной мантии, развевавшейся при каждом его широком шаге. За ним следовало несколько приближенных, одетых в кожу; они пользовались привилегией носить оружие в присутствии царя. Раб-церемониймейстер ломал руки им вслед: он не успел расстелить ковер и позвать музыкантов.

Голос царя разорвал абсолютную тишину.

— В чем дело? Где чужеземец, который сдался мне на милость?

Эверард рискнул приподнять голову. Кир был высок, широкоплеч, но худощав; он выглядел старше, чем можно было предположить из рассказа Креза. С дрожью в сердце Эверард подумал, что ему сорок семь, но шестнадцать лет войн, которые пришлось вести царю, и охота сохранили его тело гибким. У Кира было узкое темное лицо со шрамом на левой скуле, карие глаза, прямой нос и полные губы. Его слегка вьющиеся черные волосы были зачесаны назад, а борода подстрижена немного короче, чем полагалось по персидскому обычаю. Он был одет просто, насколько позволял его сан.

— Где же тот чужеземец, о котором сообщил раб?

— Я здесь, великий царь, — сказал Эверард.

— Встань. Назови свое имя.

Эверард поднялся на ноги и прошептал:

— Привет, Кейт.

По стенам мраморной беседки густо вились виноградные лозы. Они почти скрывали окруживших ее лучников. Кейт Денисон тяжело опустился на скамейку. Глядя на причудливые тени от листьев на полу, он сказал с отвращением:

— По крайней мере, мы можем поговорить без чужих ушей. Английский язык еще не изобретен.

Он помолчал и продолжал говорить по-английски с некоторым напряжением: сказывалось отсутствие практики.

— Иногда мне казалось, что самое трудное в здешней жизни — ни минуты не быть предоставленным самому себе. Максимум, что я могу сделать, это выгнать всех из своей комнаты, где нахожусь, но они тут же начнут подслушивать у дверей, подглядывать в окна, всячески охранять меня. Пусть их преданные души сгорят в адском пламени!

— Представление о том, что такое право на уединение, пока еще не существует в этом веке, — напомнил Эверард. — Впрочем, такие важные персоны, как ты, не очень-то располагали собой во все исторические эпохи.

Денисон поднял на него усталый взгляд.

— Я все хочу спросить тебя, как Цинтия, — сказал он, — но ведь, конечно, для нее прошло… пройдет не так много времени, может быть, всего неделя. Кстати, у тебя не найдется сигарет?

— В скуттере, — сказал Эверард. — Я подумал, что мне и так придется достаточно многое объяснять. Вот уж никак не ожидал, что ты будешь здесь заправлять всем этим государством.

— Я и сам этого не ожидал. — Денисон пожал плечами. — Самое фантастическое, что только могло произойти. Парадоксы времени…

— Как же это случилось?

Денисон потер лоб и вздохнул.

— Меня затянуло в машину здешней государственной политики. Знаешь, иногда все прошлое кажется мне странным сном. Существовало ли когда-нибудь христианство? Хартия вольностей? Контрапунктическая музыка? Не говоря уже о тех людях, которых я знал. Все еще никак не верится, что ты здесь, Мэнс. Наверное, я сейчас проснусь. Ладно, дай вспомнить. Знаешь, как все произошло? Мидяне и персы в расовом и культурном отношении находятся в близком родстве, но мидяне в те времена держали власть в своих руках; они многое переняли от ассирийцев, о которых персы не столь хорошего мнения. Мы в основном свободные земледельцы и скотоводы, и, конечно, несправедливо, что мы оставались подданными…

Денисон поперхнулся.

— Черт! Ну вот видишь, опять. Почему я говорю «мы»? Ну, в общем, в Персии было неспокойно. За двадцать лет до того мидийский царь Астиаг приказал убить Кира, но теперь он пожалел об этом, так как отец Кира умирал, и отсутствие законного наследника могло вызвать гражданскую войну. Я высадился в горах. Для того чтобы спрятать скуттер, мне пришлось поискать место и во времени, и в пространстве: день туда, несколько миль сюда… Потому-то Патруль и не смог потом засечь его своими детекторами… Это одна из причин. В конце концов, я оставил его в пещере и отправился дальше пешком, но почти сразу же попал в беду. Через этот район на усмирение персов, среди которых начались волнения, как раз проходила мидийская армия. Один из воинов заметил, как я выходил из пещеры, вернулся, и не успел я оглянуться, как меня схватили и стали допрашивать, выпытывать, что это я прячу. Они приняли меня за волшебника и сильно испугались, но еще больше они боялись показать себя трусами.

Со скоростью лесного пожара весть обо мне разнеслась по армии и по все стране. Все знали, что я появился при удивительных обстоятельствах.

Их начальником был сам Гарпаг, злой и умный, как черт. Он решил, что меня можно использовать. Он приказал мне привести в движение мою бронзовую лошадь, но не разрешил сесть на нее. Мне все же удалось настроить программатор скуттера и отправить его путешествовать во времени. Это вторая причина, по которой Патруль не нашел его. Машина находилась в этом веке всего несколько часов, а потом, вероятно, отправилась к началу начал.

— Здорово! — одобрительно сказал Эверард.

— Я ведь знал приказ, запрещающий такую степень анахронизма.

Денисон скривил рот.

— Но я все же ожидал, что Патруль меня выручит. Знай я, как все получится, я совсем не уверен, что повел бы себя столь законопослушно. Я мог бы взять скуттер с собой, сделать вид, что подчиняюсь во всем Гарпагу, и удрать, как только представится такая возможность.

Эверард целую минуту мрачно смотрел на него.

«Кейт изменился, — подумал он, — не просто постарел; годы, проведенные среди чужестранцев, изменили его так, что он сам не замечает в себе этих перемен».

— Если бы ты рискнул изменить будущее, — сказал он, — ты поставил бы под угрозу и существование Цинтии.

— Да, да, правда. Я помню, что подумал об этом… тогда… Как давно все это было!

Денисон наклонился вперед, положив руки на колени и глядя сквозь переплет беседки. Он продолжал говорить ровным, безжизненным голосом.

— Гарпаг, конечно, рвал и метал. Я думал, он собирается убить меня. Меня все время держали связанным, как скотину, которую ведут на убой. Но, как я уже говорил, слухи обо мне разнеслись по всей стране, и чем дальше, тем больше, и у Гарпага возник план. Он представил мне выбор: повиноваться ему или умереть. Что я мог поделать? И к тому же здесь речь шла не об изменении прошлого; я скоро понял, что играю роль, уже записанную в истории. Гарпаг подкупил пастуха, чтобы тот подтвердил его версию и представил меня как Кира, сына Камбиса.

Эверард, ничуть не удивленный, кивнул.

— Зачем ему это было надо? — спросил он.

— В то время он еще просто хотел поддержать мидийского царя. Царь Аншана, всецело от него зависящий, будет теперь предан Астиагу и станет держать персов в узде. Я был так ошеломлен, что ничего не мог поделать и подчинился ему во всем, с минуты на минуту ожидая, что мне на выручку придет Патруль. Фанатическая преданность иранских аристократов идее правды здорово помогла нам — только немногие заподозрили, что я самозванец, а не Кир, хотя мне кажется, что сам Астиаг нарочно игнорировал некоторые неточности. Он поставил Гарпага на место, сурово наказав его за то, что тот не убил Кира, хотя Кир был сейчас Астиагу нужен. Ирония судьбы особенно очевидна, если иметь в виду, что в действительности Гарпаг в точности выполнил его приказание за двадцать лет до того.

На протяжении первых пяти лет Астиаг вызывал все большую ненависть у меня лично. Сейчас, глядя в прошлое, я вижу, что он был не таким уж исчадием ада, просто типичный восточный монарх древнего мира, — но тогда, глядя каждый день на пытки и мучения людей, мне трудно было мыслить столь рационально. Гарпаг, мечтавший отомстить за несправедливость и обиду, подготовил восстание и предложил мне встать во главе его.

Денисон усмехнулся.

— В конце концов, я был Киром Великим, который должен был выполнить свое предназначение. Сначала нам пришлось тяжело — мидяне били нас вновь и вновь, но знаешь, Мэнс, я чувствовал, что все это начинает мне нравиться. Это тебе не сидеть в окопе двадцатого века и гадать, скоро ли прекратится вражеский обстрел. О, война и здесь достаточно ужасна, в особенности когда ты рядовой и когда начинаются болезни, а они всегда начинаются. Но если ты сражаешься, боже правый, ты сражаешься собственными руками! И я даже обнаружил в себе талант: оказывается, я умею драться! А какие замечательные сражения у нас были!

Эверард видел, как светлеет лицо Кейта: царь Кир выпрямился и сказал со смехом:

— Вот, например, лидийская конница многим числом превосходила нас. Обозных верблюдов мы поставили в авангард, пехоту позади них, а в самом конце — кавалерию. Лошади Креза почуяли запах верблюдов и обратились в бегство. По-моему, они бегут до сих пор. Мы стерли кавалерию Креза с лица земли!

Он внезапно замолчал, прикусил губу и посмотрел на Эверарда.

— Прости, я все время забываю. Иногда после боя, глядя на убитых и особенно на раненых, я вспоминаю, что там, дома, я не был убийцей. Но я ничего не мог поделать, Мэнс! Я должен был воевать! Сначала было восстание. Если бы я не подчинился Гарпагу, как ты думаешь, остался бы я в живых? А затем речь пошла о судьбе государства. Я не просил ни лидийцев, ни варваров нападать на нас. Ты когда-нибудь видел город, захваченный варварами? Вопрос стоит так: или мы, или они, и когда побеждаем мы, то, по крайней мере, не превращаем побежденных в рабов: у них остаются их земли, и обычаи, и… Во имя Митры, Мэнс, мог ли я поступить иначе?

Эверард сидел, вслушиваясь в шуршание листьев под легким ветерком. Наконец он сказал:

— Нет. Я понимаю. Надеюсь, тебе было не слишком одиноко.

— Я привык, — осторожно сказал Денисон. — Гарпаг — выходец из низов, но он интересен. Крез оказался очень порядочным человеком, у волшебника Кобада оригинальный ум, и он единственный осмеливается обыгрывать меня в шахматы. Здесь есть праздники, охота, женщины…

Он с вызовом посмотрел на Эверарда.

— Да. Ты ожидал от меня другого?

— Нет, — сказал Эверард. — Шестнадцать лет — долгий срок.

— Кассандана — моя старшая жена — стоит всего того, что я выстрадал за эти годы. Хотя Цинтия… Боже мой, Мэнс!

Денисон встал и положил руки на плечи Эверарда, сжав их до боли сильными пальцами, которые за шестнадцать лет привыкли держать топор, лук и уздечку. Царь Персии громко спросил:

— Как ты собираешься вытащить меня отсюда?

Эверард тоже поднялся, подошел к краю беседки и стал смотреть сквозь плетение каменных кружев, опустив голову и засунув руки за пояс.

— Не знаю, — ответил он.

Денисон изо всех сил стукнул себя кулаком по ладони.

— Этого я и боялся. С каждым годом я все больше боялся, что если Патруль меня и обнаружит… Ты должен помочь мне, Мэнс.

— Говорю тебе, что не могу!

Голос Эверарда прервался. Он не обернулся.

— Пойми меня. Ты наверняка уже сам думал об этом. Ведь ты не какой-нибудь там мелкий предводитель варваров, судьба которого не будет иметь особого значения уже лет через сто. Ты — Кир, основатель Персидской империи, ключевая фигура всей этой эпохи! Если исчезнет Кир, исчезнет и будущее! Не будет вообще никакого двадцатого века, и, конечно, исчезнет Цинтия.

— Ты уверен? — взмолился человек за его спиной.

— Я просчитал все, прежде чем направиться сюда, — сказал Эверард сквозь зубы. — Не обманывай себя. Мы предубеждены против персов, потому что одно время они враждовали с Грецией, а в нашей собственной культуре слишком много от греческой. Но персы имеют по меньшей мере столь же важное значение в истории. Ты и сам видел, как все здесь было. Конечно, по твоим представлениям все они грубы, но такова эпоха, и греки ничуть не лучше персов. Да, у них нет демократии, но нельзя же упрекать людей за то, что они не дошли до этого европейского открытия, столь далекого от их умственных горизонтов. Важно другое: Персия была первой державой-победительницей, сделавшей попытку уважать побежденные народы и умиротворять их; державой, соблюдавшей собственные законы, добившейся мира на огромной территории, что позволило наладить тесный контакт с Дальним Востоком и привело к появлению жизнеспособной религии, зороастризма, распространившейся среди многих рас и на большом пространстве. Может быть, ты не знаешь, сколько христианство переняло от культа Митры, но, поверь мне, — очень многое. Не говоря уже об иудаизме, религии, которую ты, Кир Великий, спасешь собственными руками. Помнишь? Ты завоюешь Вавилон и дашь возможность всем евреям, еще не принявшим другой веры, возвратиться к себе на родину; без тебя они будут поглощены другими народами: так, как это случилось с десятками племен.

Даже в своем упадке Персидская империя останется как бы матрицей будущей цивилизации. Какими победами знаменит Александр Великий, как не завоеваниями персидских территорий? А это распространило эллинскую культуру по всему миру! И затем появятся преемники персидского государства: Понт, Парфия, Персия времен Фирдоуси, Омара Хайяма и Хафиза, Иран, который мы знаем, и Иран будущего, после двадцатого века…

Эверард круто повернулся.

— Если ты сейчас исчезнешь, — сказал он, — то я могу ясно представить себе, как через три тысячи лет человечество все еще будет гадать о своих судьбах на внутренностях животных и скитаться по лесам Европы. Америка не будет открыта вовсе…

Денисон обмяк.

— Да, — ответил он. — Я думал об этом.

Он прошелся взад и вперед, заложив руки за спину. Его темное лицо старело с каждой минутой.

— Еще тринадцать лет, — прошептал он, как бы про себя. — Еще тринадцать лет, и я погибну в битве с кочевниками. Я не знаю точно, как это произойдет. Но так или иначе обстоятельства приведут меня к гибели. Почему бы и нет? Волей-неволей обстоятельства заставили меня проделывать все, что от меня требовалось… И как бы я ни воспитывал своего сына Камбиса, я знаю, что он окажется недоумком и садистом, и что только Дарий сможет спасти империю. Боже мой!

Он прикрыл лицо широким рукавом.

— Прости, я ненавижу жаловаться, но не могу справиться с собой.

Эверард сел, избегая смотреть на Денисона. Он слышал тяжелое его дыхание.

В конце концов царь налил вино в две чаши, сел рядом с Эверардом и сухо произнес:

— Еще раз прости. Все прошло. И я еще не сдался.

— Я не могу поставить вопрос перед главным управлением, — с некоторой долей сарказма сказал Эверард.

Денисон с той же иронией ответил:

— Спасибо, старина. Я помню их правила достаточно хорошо. Без нас можно обойтись. Они просто запретят путешествия сюда на весь период жизни Кира, чтобы не вводить меня в соблазн, и пошлют мне любезное письмо. В нем будет говориться, что я — абсолютный монарх цивилизованного народа, с дворцами, рабами, виноградниками, шутами, поварами, наложницами, охотничьими угодьями, — и все это в неограниченных количествах. Чем же я недоволен? Нет, Мэнс, этот вопрос нам придется решать только с тобой вдвоем.

Эверард сжал руки в кулаки с такой силой, что почувствовал, как ногти впиваются в ладони.

— Ты хочешь от меня чертовски многого, Кейт, — медленно сказал он.

— Я просто прошу тебя обдумать все возможности, и, Ариман тебя побери, ты это сделаешь!

Его пальцы опять впились в плечи Эверарда: это завоеватель Востока отдавал приказ. Прежний Кейт никогда бы не разговаривал таким тоном, отметил про себя Эверард, начиная злиться, и подумал:

ЕСЛИ ТЫ НЕ ВЕРНЕШЬСЯ, И ЦИНТИЯ УЗНАЕТ, ЧТО ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ… ОНА ЯВИТСЯ СЮДА К ТЕБЕ, А ЕЩЕ ОДНА ЧУЖЕСТРАНКА В ГАРЕМЕ ЦАРЯ НИКАК НЕ СМОЖЕТ ПОВЛИЯТЬ НА ИСТОРИЮ. НО ЕСЛИ Я ПРЕДСТАВЛЮ ДОКЛАД В ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ДО ТОГО, КАК УВИЖУ ЕЕ, ДОЛОЖУ, ЧТО ПРОБЛЕМА НЕРАЗРЕШИМА, А ЭТО НЕ ПОДЛЕЖИТ СОМНЕНИЮ… ЧТО Ж, ТОГДА ПОСЕЩЕНИЕ ЭПОХИ КИРА БУДЕТ ПОД ЗАПРЕТОМ, И ЦИНТИЯ НИКОГДА НЕ СМОЖЕТ ПОПАСТЬ К ТЕБЕ.

— Я не раз сам думал об этом, — более спокойно продолжал Денисон. — И я не хуже тебя понимаю все сложности. Но послушай, я могу показать тебе пещеру, в которой мой скуттер находился несколько часов, пока меня не схватили. Ты сможешь вернуться туда к моменту, когда я появлюсь, и предупредить меня.

— Нет, — сказал Эверард. — Это отпадает. По двум причинам. Во-первых, закон, причем очень мудрый закон, запрещает делать это. В некоторых случаях бывали исключения, но тут вступает в силу вторая причина: ты — Кир. Они не пойдут на то, чтобы уничтожить будущее ради спасения одного человека.

СДЕЛАЛ БЫ Я ЭТО РАДИ СПАСЕНИЯ ОДНОЙ ЖЕНЩИНЫ? НЕ УВЕРЕН… НАДЕЮСЬ, НЕТ. ЦИНТИИ ВОВСЕ НИ К ЧЕМУ ЗНАТЬ ВСЕ ФАКТЫ. БУДЕТ КУДА ЛУЧШЕ, ЕСЛИ ОНА ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ УЗНАЕТ. Я МОГУ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СВОЙ АВТОРИТЕТ АГЕНТА С ПРАВОМ СВОБОДНЫХ ДЕЙСТВИЙ, ЧТОБЫ ЭТИ СВЕДЕНИЯ НЕ ПОШЛИ ДАЛЬШЕ ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ, И НЕ ГОВОРИТЬ ЕЙ НИЧЕГО, РАЗВЕ ТОЛЬКО, ЧТО КЕЙТ УМЕР ПРИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, КОТОРЫЕ ВЫНУДИЛИ НАС ЗАПРЕТИТЬ ПУТЕШЕСТВИЯ ВО ВРЕМЕНИ В ЭТУ ЭПОХУ. ОНА, КОНЕЧНО, ПОГОРЮЕТ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, НО ОНА СЛИШКОМ МОЛОДА И ЗДОРОВА, ЧТОБЫ СКОРБЕТЬ ВСЮ ЖИЗНЬ… ПРАВДА, ЭТО НЕПОРЯДОЧНО. НО РАЗВЕ ЛУЧШЕ БУДЕТ ПОЗВОЛИТЬ ЕЙ ЖИТЬ ЗДЕСЬ, В КАЧЕСТВЕ РАБЫНИ, И ДЕЛИТЬ СВОЕГО ЛЮБИМОГО ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ С ДЮЖИНОЙ ЦАРЕВЕН, НА КОТОРЫХ ОН БЫЛ ВЫНУЖДЕН ЖЕНИТЬСЯ ИЗ ПОЛИТИЧЕСКИХ СООБРАЖЕНИЙ? НЕ ЛУЧШЕ ЛИ ДЛЯ НЕЕ БУДЕТ ВСЕ ПОЗАБЫТЬ И НАЧАТЬ ЖИЗНЬ СНАЧАЛА, СРЕДИ СВОИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ?

— Ясно, — сказал Денисон. — Я просто хотел до конца быть уверен, что это отпадает. Но должен же быть какой-нибудь другой выход. Слушай, Мэнс, шестнадцать лет назад создалась ситуация, являющаяся причиной всего того, что произошло впоследствии, но ведь это случилось не из-за человеческого каприза, а по самой логике событий. Допустим, я бы не появился. Разве Гарпаг не нашел бы другого псевдо-Кира? Кто именно стал великим царем — не имеет абсолютно никакого значения. Другой Кир вел бы себя совершенно не так, как я, во множестве повседневных деталей. Естественно. Но если только он не был бы безнадежным болваном или маньяком, а достаточно разумным и порядочным человеком — надеюсь, ты не будешь отрицать этих моих качеств, — его поведение во всех важных событиях не отличалось бы от моего. Я имею в виду поступки и события, отраженные в истории. Ты знаешь это не хуже меня. За исключением нескольких критических моментов, время всегда стремится вернуться на круги своя. Небольшие различия с годами исчезают и забываются — это и есть негативная обратная связь. Только в ключевые моменты может возникнуть позитивная обратная связь, и прошлые события с годами возрастают в своем значении и последствиях вместо того, чтобы исчезнуть. Ты ведь знаешь все это.

— Конечно, — сказал Эверард. — Но по твоим же словам, твое появление в пещере и было таким критическим ключевым моментом. Именно твое появление навело Гарпага на мысль о Кире. Без этого… я хорошо представляю себе, как разваливается мидийская империя. Либо ее завоевывает Лидия, либо варвары, потому что персы не получат царя, имеющего божественное право властвовать ими по рождению… Нет, я не появлюсь в пещере в тот момент, если не получу разрешения по меньшей мере самого данеллианина.

Денисон бросил на него взгляд поверх края чаши, потом поставил ее на стол, но продолжал глядеть на Эверарда.

— Ты не хочешь, чтобы я вернулся, верно?

Эверард вскочил со скамьи. Он уронил свою чашу, и она со звоном упала на пол. Вино растеклось, как кровь.

— Замолчи! — крикнул он.

Денисон кивнул головой.

— Я — царь. Стоит мне пальцем шевельнуть, и стража разорвет тебя на куски.

— Прекрасный способ заручиться моей поддержкой. — Эверард все еще никак не мог успокоиться.

Денисон вздрогнул. Секунду он сидел неподвижно, затем сказал:

— Извини. Ты не можешь себе представить, что я испытал… Да, да, жизнь моя здесь была не так уж плоха. Даже более интересна, чем у большинства, а когда тебя почитают божеством, со временем это начинает нравиться. Наверное, поэтому я через тринадцать лет ввяжусь в бой за Яксартом; ведь у меня не будет иного выхода; все мои храбрецы будут смотреть на своего повелителя. Черт возьми, может, оно и стоит того. — Он растянул губы в улыбке. — Некоторые мои наложницы сногсшибательны. И у меня есть Кассандана. Я сделал ее своей старшей женой, наверное, потому, что она чем-то напоминает мне Цинтию. Трудно сказать, ведь прошло столько времени. Двадцатый век нереален для меня. И, знаешь, мчаться на горячей лошади — гораздо большее удовольствие, чем гнать спортивный автомобиль… И я знаю, что делаю здесь полезное дело, — не каждому дано знать это о себе… Да, извини, что я накричал. Я верю, ты бы помог, если бы только смел. Но ты не смеешь, и я не упрекаю тебя, и тебе незачем меня жалеть.

— Прекрати это! — простонал Эверард.

Он почувствовал, будто мозг его разрывается на части в абсолютной пустоте. Сквозь решетки беседки он видел статую на крыше: юноша убивает быка — это был символ человека и солнца. За колоннами и виноградными лозами стояли стражники в кожаных доспехах с луками наготове. Лица их казались вырезанными из дерева. Видно было и то крыло здания, где находился гарем и где сотня, а может быть, и тысяча молодых женщин считали за счастье проводить время в ожидании случайной прихоти своего царя. За городскими стенами лежали возделанные поля, где крестьяне готовили жертву земле-матери. Люди поклонялись ей еще в те времена, когда пришли индоевропейцы, а это произошло в далеком туманном прошлом. Далеко за городом будто парили в небе горы, где водились волки, львы, кабаны и скрывались демоны. Этот мир был совсем чужим.

Эверард считал, что годы службы в Патруле дали ему достаточную закалку и готовность воспринимать чужое, но сейчас он почувствовал острое желание сбежать в свой собственный век, к своему народу, скрыться там и все позабыть. Он осторожно сказал:

— Дай мне посоветоваться кое с кем. Придется детально проверить весь период. Мы можем обнаружить какую-нибудь зацепку… Я недостаточно компетентен, чтобы справиться с этим в одиночку, Кейт. Надо мне вернуться обратно к себе и все обговорить. Если мы что-нибудь придумаем, я вернусь… в эту же ночь.

— Где твой скуттер? — спросил Денисон.

Эверард махнул рукой.

— Там, в холмах.

Денисон погладил бороду.

— Точнее ты мне не скажешь, а? Что ж, это разумно. Я не уверен, что доверил бы себе самому, если бы знал, где машина времени.

— Я имел в виду вовсе не это! — вскричал Эверард.

— А, неважно. Не будем ссориться еще и по этому поводу.

Денисон вздохнул.

— Конечно, отправляйся домой и посмотри, что можно сделать. Тебе нужна охрана?

— Лучше не надо. Это ведь не обязательно?

— Нет. У нас здесь безопаснее, чем в Центральном парке в Нью-Йорке.

— Ну, это еще ни о чем не говорит.

Эверард протянул руку.

— Только верни мне патрульную лошадь. Она специально обучена, и мне бы не хотелось ее потерять.

Их взгляды встретились.

— Я вернусь. Сам. Каково бы ни было решение.

— Ладно, Мэнс, — сказал Денисон.

Они вместе покинули беседку, чтобы беспрепятственно пройти мимо застывших при появлении царя стражников и часовых у ворот. Денисон указал на дворцовую спальню и сказал, что будет ждать Эверарда там всю неделю каждый вечер.

Затем Эверард облобызал ногу Кира, и когда Великий царь удалился, сел на лошадь и медленно выехал из ворот дворца.

Он чувствовал себя усталым и совершенно опустошенным. Сделать было ничего нельзя, а он обещал вернуться самолично и сообщить царю его приговор.

День близился к концу, и он ехал среди холмов, где над бурными холодными ручьями хмурились кедры, и боковая дорога, на которую он свернул, вела вверх и была хорошо наезжена. В засушливом Иране в те времена были еще такие леса. Его лошадь явно устала и ступала тяжело. Надо найти какую-нибудь хижину пастуха и попросить пристанища, чтобы дать животному отдохнуть. Но нет, тогда уже будет поздно! Нет! Сейчас полнолуние, и если потребуется, он лучше пойдет пешком, лишь бы добраться до скуттера к восходу солнца. Ему было не до сна.

Лужайка, покрытая высокой, уже пожелтевшей травой и спелыми ягодами, так и манила отдохнуть. Последний раз он ел рано утром, но в седельных сумках у него была еда и мех с вином. Он понукнул лошадь и свернул с дороги.

Что-то привлекло его внимание. Вдалеке, на дороге, низкое солнце осветило облако пыли. Оно становилось все больше, росло прямо на глазах. Несколько всадников, решил он, чертовски гнавших коней. Царские вестники? Но почему они спешат в этом направлении? Ему стало не по себе. Он надел подшлемник, затем пристегнул шлем, повесил на руку щит и высвободил из ножен короткий меч. Всадники просто проскачут мимо, он почти не сомневался в этом, и все же…

Сейчас он ясно видел, что их было восемь. Кони были хорошие, а последний всадник вел на поводу еще свежих лошадей. Коней успели загнать: видно, скакали они давно — пот стекал струйками по их запыленным бокам, гривы прилипли к шеям. Одеты всадники были хорошо: широкие белые штаны, рубахи, сапоги, плащи и высокие шляпы без полей — не придворные, не профессиональные воины, но и не бандиты. Они были вооружены мечами, луками и арканами.

Внезапно Эверард узнал седобородого человека, скачущего впереди. Его как обухом по голове ударило: Гарпаг!

Сквозь летучее облако пыли он ясно видел всадников: даже для древних иранцев вид у них был устрашающий.

— Ого, — сказал Эверард вслух. — Все ясно.

У него не хватило времени испугаться, надо было быстро думать и принимать решение. У Гарпага не могло быть иной причины для этого бешеного галопа в горы, кроме поимки грека Меандра. Естественно, во дворце, полном доносчиков и болтунов, Гарпаг не позднее чем через час узнал, что царь говорил с чужеземцем как с равным, на незнакомом языке, а потом отпустил его обратно на север. Немного больше времени хилиарху понадобилось, чтобы придумать причину, позволяющую ему покинуть дворец, собрать воинов из своей личной охраны и броситься в погоню. Почему? Потому что «Кир» когда-то появился среди этих же холмов на какой-то неизвестной штуке, которую Гарпаг мечтал захватить. Мидянин был отнюдь не дурак и явно не поверил истории, которую тогда сплел для него Кейт. Он вполне допускал, что рано или поздно из страны царя явится другой волшебник, и уж на сей раз он, Гарпаг, не допустит, чтобы чудесная повозка так легко выскользнула из его рук.

Эверард более не медлил. Всадники были всего в сотне ярдов от него. Он видел глаза Гарпага, сверкающие из-под кустистых бровей. Пришпорив лошадь, Эверард свернул с дороги и поскакал прямо через луг.

— Стой! — закричал позади него знакомый голос. — Остановись, грек!

Эверард погнал свою усталую лошадь рысью. Кедры бросали на него длинные тени.

— Стой или будем стрелять!.. Стой!.. Стреляйте! Только не убивать. Стреляйте по коню.

На опушке леса Эверард соскочил с седла. Сзади послышались злое жужжание стрелы и тяжелый топот. Лошадь заржала. Эверард оглянулся — бедное животное упало на колени. Черт побери, они заплатят за это! Но он был один, а их — восемь. Он поспешил под защиту деревьев. Стрела вонзилась в ствол, просвистев мимо его левого плеча.

Он побежал, пригибаясь, петляя из стороны в сторону в холодных сгущающихся сумерках, напоенных запахом трав, радуясь, что мягкая, покрытая хвоей земля не издавала ни звука под его деревянными сандалиями. Ветки деревьев хлестали его по лицу. Жаль, что кустарник рос очень редко, можно было бы воспользоваться каким-нибудь индейским приемом и укрыться в кустах. Персов видно не было. Почти наугад они пытались проехать за ним верхом. Треск ломающихся кустов и громкие ругательства за его спиной говорили о том, что это им дается нелегко.

Скоро они спешились. Он прислушался. Где-то далеко журчала вода… Он двинулся в направлении этого журчания, вверх по крутому склону холма, покрытому большими валунами. Его преследовали не беспомощные новички-горожане, подумал он. По крайней мере, некоторые из них были горцами, умеющими прочитать малейший его знак на земле. Ему нужно сбить их со следа — тогда можно будет спрятаться и переждать, пока Гарпаг не вынужден будет вернуться к своим дворцовым обязанностям. Эверард тяжело дышал. Резкие голоса слышались за его спиной, было принято какое-то решение, но они находились слишком далеко, и он не мог расслышать, какое именно. К тому же кровь слишком громко стучала у него в висках.

Если Гарпаг посмел напасть на гостя самого царя, он, естественно, не предполагал, что тому удастся когда-нибудь пожаловаться на это царю. Плен и пытки — пока он не откроет им, где находится скуттер и как он действует, а в конце программы — в порядке милосердия — нож в сердце.

ЧЕРТ ПОБЕРИ, подумал Эверард, слыша бешеный стук своего сердца, Я ИЗГАДИЛ ЭТУ ОПЕРАЦИЮ ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ, ЧТО ТЕПЕРЬ ЕЕ МОЖНО ВКЛЮЧИТЬ В УЧЕБНИК В КАЧЕСТВЕ ПРИМЕРА, КАК НЕ ДОЛЖЕН ПОСТУПАТЬ ПАТРУЛЬНЫЙ. И ВСЕ ПОТОМУ, ЧТО НЕ НАДО СТОЛЬКО ДУМАТЬ О НЕКОЕЙ ЖЕНЩИНЕ, ЧУЖОЙ ЖЕНЩИНЕ, ЧТОБЫ ЭТИ МЫСЛИ НЕ ЗАСТАВИЛИ ТЕБЯ ЗАБЫТЬ ОБ ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЯХ.

Он вышел на высокий берег. Внизу, под его ногами по направлению к долине тек ручеек. Они, конечно, увидят, что он здесь был, но им придется гадать, вверх или вниз по течению он пошел… Кстати, куда же лучше?.. Сначала он пошел вниз по ручью; тина и скользкая грязь холодили ноги. Нет, лучше все-таки идти вверх по течению. Во-первых, так будет ближе к скуттеру, а во-вторых, Гарпаг, вернее всего, подумает, что он отправился вниз по течению, чтобы вернуться назад, к царю.

Камни речушки ранили его ноги, и вода леденила их. Деревья стеной поднимались вдоль обоих берегов, наверху виднелась только быстро темнеющая узкая полоска неба. В вышине парил орел. Становилось все холоднее. Но ему повезло: ручек петлял, как змея в бреду, и Эверард почти сразу же, скользя и спотыкаясь, исчез за поворотом.

Я ПРОЙДУ МИЛЮ ИЛИ ДВЕ, ПОДУМАЛ ОН, И, МОЖЕТ БЫТЬ, ТАМ ОКАЖЕТСЯ СВИСАЮЩАЯ НИЗКО ВЕТКА, УХВАЧУСЬ ЗА НЕЕ, ВЫЛЕЗУ И ОКОНЧАТЕЛЬНО ЗАПУТАЮ СЛЕДЫ

Минуты текли медленно.

Я ДОБЕРУСЬ ДО СКУТТЕРА, ОБРАЩУСЬ В ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ И ПОПРОШУ ПОМОЩИ. Я 3НАЮ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, Ч ТО НИКАКОЙ ПОМОЩИ ОТ НИХ НЕ БУДЕТ. ПОЧЕМУ БЫ НЕ ПОЖЕРТВОВАТЬ ОДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧТОБЫ ОБЕСПЕЧИТЬ СОБСТВЕННОЕ СПОКОЙНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ И БЛАГОДЕНСТВИЕ? ТАК ЧТО КЕЙТ ЗАСТРЯНЕТ ЗДЕСЬ ЕЩЕ НА ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ, ПОКА ЕГО НЕ УБЬЮТ ВАРВАРЫ. НО ЧЕРЕЗ ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ ЦИНТИЯ ВСЕ ЕЩЕ БУДЕТ МОЛОДА И, ПЕРЕЖИВ ВЕСЬ КОШМАР ИЗГНАНИЯ, ТОЧНО ЗНАЯ ДАТУ СМЕРТИ МУЖА, ОСТАНЕТСЯ СОВСЕМ ОДНА В ЗАПРЕЩЕННОЙ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВИЯ ВО ВРЕМЕНИ ЭПОХЕ, ПРИ ЗАПУГАННОМ ДВОРЕ БЕЗУМНОГО КАМБИСА II… НЕТ, Я ДОЛЖЕН СКРЫТЬ ОТ НЕЕ ПРАВДУ, УДЕРЖАТЬ ЕЕ ДОМА; СКАЗАТЬ, ЧТО КЕЙТ МЕРТВ. ОН И САМ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ТАК ПОСТУПИЛ. А ЧЕРЕЗ ГОД ИЛИ ДВА ОНА ОПЯТЬ БУДЕТ СЧАСТЛИВА, Я СУМЕЮ НАУЧИТЬ ЕЕ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ.

Он не замечал, как острые камни изранили его обутые в тонкие сандалии ноги, как неверен его шаг и как сильно шумит вода. Но тут он подошел к повороту речушки и увидел персов.

Их было двое. Они брели вниз по течению. Очевидно, его поимке придавали большое значение, раз уж решились пренебречь религиозным запретом относительно осквернения речных вод. Сверху по обоим берегам шли еще двое, прочесывая лес. Одним из них был Гарпаг. Они со свистом вытащили длинные мечи из ножен.

— Стой! — вскричал Гарпаг. — Стой, грек, сдавайся!

Эверард остановился как вкопанный. Вода журчала по его ногам. Те двое, что шли по реке навстречу ему в этом колодце темноты, казались нереальными: их темные лица были совсем не видны. Выделялась только белая одежда и мерцающие лезвия их мечей. Эверард вздрогнул: преследователи видели, как он вошел в ручей, и просто разделились — половина пошла вниз по ручью, остальные — вверх, передвигаясь по твердой земле быстрее, чем он по воде. Пробежав дальше, чем он мог дойти, они повернули назад и пошли медленнее, так как река петляла, но уже уверенные, что добыча от них не ускользнет.

— Взять живым, — напомнил Гарпаг. — Можете ранить его в ноги, если придется; но возьмите живым.

Эверард захрипел от ярости и повернулся лицом к берегу.

— Ну подожди же, негодяй! — по-английски сказал он. — Ты сам напросился.

Двое воинов, идущих по реке, с криком бросились вперед. Один поскользнулся и упал лицом в воду. Воин, двигавшийся вдоль берега, съехал вниз по склону, сидя на заду.

Береговой склон был покрыт скользкой грязью. Эверард вонзил в нее нижний конец щита, оперся на него и с трудом выбрался из воды. Гарпаг медленно и спокойно двинулся вперед, ожидая этого момента. Лезвие в руке мидянина сверкнуло, обрушиваясь на Эверарда сверху. Он наклонился, подставляя шлем, который погнулся, но выдержал удар. Меч соскользнул со шлема и задел правое плечо, но не очень сильно. Эверард почувствовал небольшое жжение, но уже через секунду ему стало некогда разбираться в своих ощущениях.

Он знал, что не сможет справиться со всеми нападающими. Но он заставит их убить его и дорого заплатить за эту честь.

Эверард упал на трапу и поднял щит, как раз вовремя, чтобы парировать удар в лицо. Гарпаг сделал выпад, пытаясь достать его ноги. Эверард и этот удар парировал своим коротким мечом. Сталь мидянина со свистом рассекла воздух. Но при близком бое у легко вооруженного азиата не было ни одного шанса против греческого вооружения, что истории предстояло доказать двумя поколениями позже.

БОГ ТЫ МОЙ, подумал Эверард, ЕСЛИ БЫ ТОЛЬКО У МЕНЯ БЫЛИ ПАНЦИРЬ И ПОНОЖИ, Я БЫ СПРАВИЛСЯ СО ВСЕМИ ЧЕТВЕРЫМИ.

Он искусно прикрывался щитом, отражая выпады и удары и стараясь как можно ближе подойти к Гарпагу, чтобы тот не мог действовать своим длинным мечом и сам оказался не защищенным от меча Эверарда. Хилиарх усмехнулся в седую бороду и отскочил назад. Тянет время, конечно. Так и есть. Еще трое солдат вскарабкались на берег и с криком бежали к ним. Атака была беспорядочной. Умелые воины каждый по отдельности, персы никогда не могли научиться организованной массовой дисциплине Европы, за что и поплатились при Марафоне и Гавгамелах. Но вчетвером против одного, да еще не одетого в латы, они имели все шансы на успех.

Эверард прислонился спиной к дереву. Первый воин подбежал к нему совершенно беспечно, его меч зазвенел о щит Эверарда. Клинок американца сверкнул из-за бронзового овала щита. Эверард почувствовал, как клинок с трудом вошел во что-то мягкое. По прежнему опыту он знал это ощущение. Он быстро вытащил клинок и отскочил в сторону. Воин медленно осел на землю, истекая кровью. Он знал, что умирает, и, застонав, обратил лицо к небу.

Остальные воины были уже рядом с Эверардом — по одному с каждой стороны. Нависающие кусты не давали персам возможности воспользоваться арканом. Придется им вступить в открытый бой. Патрульный отразил щитом нападение слева. Тем самым он приоткрыл правую сторону груди, но так как им было приказано взять его живым, он мог себе это позволить. Солдат справа пытался подсечь Эверарду ноги. Патрульный подпрыгнул, и меч просвистел под ним. Теперь воин слева ударил ниже, и внезапно Эверард ощутил боль и увидел лезвие, торчавшее в его ноге. Он отдернул ногу. Последний луч заходящего солнца проник сквозь густую хвою и тронул лужу крови, заставив ее блеснуть немыслимо алым цветом. Эверард почувствовал, как нога под ним начинает подгибаться.

— Так, так, — возбужденно выкрикивал Гарпаг, подпрыгивая футах в десяти от места сражения, — рубите его.

Уклоняясь от очередного удара, Эверард выкрикнул, немного опустив щит:

— Рубите! Сам-то он на это не решается, трусливый шакал. У вашего предводителя духу не хватает сразиться со мной самому. Ведь он уже раз бежал от меня, поджав хвост.

Расчет оказался правильным, атака персов немедленно прекратилась. Эверард снова заговорил, не давая им опомниться.

— Если уж вы, персы, должны быть собаками мидянина — неужели вы не могли найти такого, который хоть немного напоминал бы мужчину, а не этого шакала, который предал своего царя, а сейчас бежит от одного-единственного грека?

Даже так далеко к западу и в такое давнее время ни один человек с Востока просто не мог решиться «потерять лицо» при подобных обстоятельствах. Гарпаг был далеко не трус: Эверард знал, насколько несправедливы его упреки. Но хилиарх уже кинулся к нему, сыпя проклятиями. На секунду Эверард увидел дикие расширенные глаза на худом лице с ястребиным носом. Он повернулся боком и пошел вперед, подволакивая ногу. Двое из воинов на секунду заколебались; этой секунды было достаточно, чтобы Эверард и Гарпаг встретились. Меч мидянина взлетел и упал, отскочив от греческого щита и шлема Эверарда, и скользнул к его ноге. Перед глазами Эверарда мелькнула широкая белая рубаха мидянина. Чуть подняв плечи, американец сделал выпад своим коротким мечом и вонзил его в грудь Гарпага.

Он вытащил меч, слегка повернув его привычным профессиональным движением, обеспечивающим смертельную рану, затем развернулся на правой ступне и отразил щитом удар одного из воинов. Эверард и перс мгновение в ярости смотрели друг на друга. Потом Эверард краешком глаза увидел, что еще один воин пытается зайти ему за спину. «Что ж, — промелькнула у него смутная мысль, — по крайней мере, одним опасным человеком для Цинтии меньше…»

— Стой! Стойте!

Голос прозвучал в воздухе слабо, тише журчания ручейка, но воины отступили и опустили мечи. Даже умирающий перс отвел свой неподвижный взгляд от неба.

Гарпаг пытался подняться и сесть в луже собственной крови. Его лицо стало серым.

— Нет… постой… — прошептал он. — Подожди. В этом есть своя цель. Великий Митра не дал бы мне умереть, если…

Как ни был он слаб, Гарпаг сумел величественно подозвать Эверарда движением руки.

Эверард отбросил меч, хромая подошел к Гарпагу и опустился рядом с ним на колено. Мидянин откинулся ему на руки.

— Ты из страны царя, — прошептал Гарпаг в окровавленную бороду. — Не отрицай, я знаю. Но знай и ты, что Ауравагаш, сын Кшаяварша, не предатель.

Мускулы его лица напряглись, как бы величественнно отгоняя смерть, пока он не совершит задуманного.

— Я знаю, что есть силы и могущества — от Бога или от черта, до сих пор не понимаю, — но они есть в стране царя. И только они сделали возможным его появление здесь. Я использовал их, использовал его; не для себя, но потому, что я поклялся в верности своему царю Астиагу, а ему был нужен… Кир… чтобы государство не развалилось. Потом, из-за своей жестокости, Астиаг не имел больше права на мою верность. Но я все еще оставался мидянином. Я видел в Кире единственную надежду, надежду на лучшее будущее Мидии. Потому что он был хорошим царем и для нас тоже — вторыми после персов почитались мидяне в его государстве… Понимаешь ли ты это, человек из страны царя?

Мутнеющие глаза пытались поймать взгляд Эверарда, но тщетно.

— Я хотел взять тебя в плен, выпытать, где спрятана и как работает твоя повозка, а затем убить тебя… это правда… но не ради себя. Для блага государства. Я боялся, что ты заберешь царя в его страну, ведь я знал, что он этого хочет. И что тогда станет с нами? Будь милосерден, ведь и тебе когда-нибудь понадобится милосердие.

— Не бойся, — сказал Эверард. — Царь останется здесь.

— Хорошо, — выдохнул Гарпаг. — Я верю, что ты говоришь правду… я не смею думать иначе… Но тогда… значит, я искупил свою вину? — еле слышно спросил он с тревогой в голосе. — За то убийство по приказу моего повелителя, когда я положил беспомощного младенца на вершину холма и смотрел, как он умирает, — искупил ли я свою вину, человек из страны царя? Потому что из-за смерти царевича… наше государство чуть не погибло… но я нашел другого Кира! Я спас всех нас! Искупил ли я свою вину?

— Да, — сказал Эверард и подумал о том, имеет ли какую-нибудь силу данное им отпущение грехов. Гарпаг закрыл глаза.

— Тогда оставь меня, — сказал он, и это прозвучало как слабое эхо команды.

Эверард осторожно опустил его на землю и заковылял в сторону. Два перса склонились над своим господином, исполняя какой-то ритуал. Умирающий воин вернулся к своей молитве. Эверард сел под деревом, разорвал часть плаща на полосы и принялся перевязывать свои раны. Той, что на ноге, придется заняться. Ему надо как-то добраться до скуттера. Это будет нелегко, но он как-нибудь перебьется, а врач Патруля вылечит его за несколько часов с помощью медицины, которая появится в будущем, даже много позже, чем его собственная эпоха. Ему придется отправиться в какое-нибудь отделение в малоизвестном ареале, чтобы не отвечать на вопросы, которых будет слишком много в двадцатом веке. А он не может себе позволить подобные разговоры. Если только в главном управлении узнают, что он решил сделать, вероятно, запретят ему и думать об этом.

Ответ пришел к нему не как озарение, а как убеждение, которое подсознательно созревало уже давно. Он откинулся назад, переводя дыхание. К этому времени подошли еще четыре воина, им сказали, что произошло. Никто из них не обращал на Эверарда внимания, они лишь бросали на него взгляды, в которых страх боролся с гордостью, и незаметно делали знаки против злых сил. Затем воины подняли своего мертвого начальника и умирающего товарища и понесли их в лес. Сгущались сумерки. Где-то проухал филин.

Великий царь сел на постели. За занавесками раздался какой-то легкий шум.

Кассандана, царица, неслышно зашевелилась. Тонкая рука скользнула по его лицу.

— Что там такое, о солнце моего счастья? — спросила она.

— Не знаю.

Он пошарил под подушкой, где у него всегда лежал короткий меч.

— Ничего.

Ее ладонь скользнула по его груди.

— Нет, солнце моей души, — прошептала она, внезапно задрожав. — Что-то случилось. Твое сердце бьется, как барабан войны.

— Оставайся здесь. — Он встал с постели, откинув тяжелый полог.

Лунный свет лился с иссиня-голубого неба и падал на пол сквозь сводчатое окно. Он почти слепил, отражаясь от бронзового зеркала. Воздух холодил обнаженное тело.

Какой-то черный металлический предмет, на котором находился человек, осторожно дотрагивающийся до тумблеров на пульте управления, внезапно, как тень, возник в воздухе.

Предмет беззвучно опустился на ковер, и человек сошел с него. Он был в шлеме и греческой тунике, крепко сложен и высок ростом.

— Кейт, — прошептал он.

— Мэнс!

Денисон вышел из темноты в лунный свет.

— Ты вернулся!

— Да не может быть! — иронически усмехнулся Эверард. — Скажи, нас тут могут подслушать? Не думаю, чтобы меня видели. Материализовался прямо над крышей и спустился на антигравиаторе.

— За дверью стража, — сказал Денисон. — Но они не войдут, пока я не ударю в гонг или не крикну.

— Хорошо. Одевайся.

Денисон выронил меч. Секунду он стоял не двигаясь, затем у него вырвалось:

— Ты нашел выход?

— Может быть, может быть…

Эверард отвел глаза и стал выстукивать дробь на панели управления.

— Послушай, Кейт, — сказал он в конце концов. — У меня есть одна мысль, но из нее может ничего не получиться. Мне нужна твоя помощь. Если у нас все выйдет как задумано, считай, что ты дома. Главное управление будет поставлено уже перед свершившимся фактом и закроет глаза на какое-то там нарушение правил. Если же ничего не выйдет, тебе придется вернуться сюда в эту самую ночь и жить жизнью Кира до самой смерти. Ты в состоянии пойти на это?

Дрожь била Денисона сильнее, чем при лихорадке. Очень тихо он сказал:

— Наверно.

— Я сильнее тебя, — грубо напомнил Эверард, — и у меня с собой современное оружие. Если будет необходимо, я доставлю тебя назад связанным. Пожалуйста, не заставляй меня делать это.

Денисон глубоко вздохнул.

— Не заставлю.

— Тогда остается надеяться, что боги будут на нашей стороне. Одевайся. Я объясню тебе все по дороге. Скажи этому году «прощай» и, будем надеяться, что не «до свиданья», потому что, если все получится, ты его никогда больше не увидишь, да и никто другой тоже.

Денисон, уже отправившийся в угол комнаты, где была свалена его одежда, которую до утра должен был прибрать раб, остановился на полдороге.

— Что? — спросил он.

— Мы попробуем переписать историю, — сказал Эверард. — Или, может быть, восстановить историю в таком виде, как она существовала на самом деле. Не знаю. Давай скорее!

— Но…

— Говорю тебе, одевайся! Понимаешь ли ты, что я появился здесь в тот же самый день, когда уехал отсюда, что в эту минуту я, раненый в ногу, карабкаюсь по холмам, только бы выкроить для тебя лишнее время? Давай, шевелись!

Денисон принял решение. Лицо его находилось в темноте, но голос прозвучал твердо, хоть и негромко.

— Мне надо проститься с одним человеком.

— Что?

— С Кассанданой, моей женой. Она была со мной… Боже, уже четырнадцать лет! Она родила мне троих детей и выхаживала меня, когда я два раза умирал от лихорадки и сотни раз от отчаяния, а однажды, когда мидяне были уже у ворот города, она повела за собой женщин, и они вдохновили нас на сражение и победу… Дай мне пять минут, Мэнс…

— Ну хорошо, хорошо. Правда, за пять минут до нее и евнух дойти не успеет…

— Она здесь.

Денисон скрылся за пологом ложа.

Эверард так и остался стоять, пораженный.

ТЫ ЖДАЛ МЕНЯ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ, подумал он, И ТЫ НАДЕЯЛСЯ, ЧТО Я СМОГУ ВЕРНУТЬ ТЕБЯ ЦИНТИИ, И ВСЕ ЖЕ ТЫ ПОСЛАЛ ЗА КАССАНДАНОЙ.

И потом, когда пальцы его онемели от того, что он все крепче сжимал рукоять меча, внутренний голос сказал ему:

ЗАТКНИСЬ, ЭВЕРАРД, ТЫ ПРОСТО ЛИЦЕМЕР И САМОДОВОЛЬНЫЙ ХАНЖА.

Денисон вернулся быстро. Он оделся в полном молчании и сел на заднее сиденье скуттера.

Эверард включил тумблер пространства, комната исчезла, и теперь перед ними уже лежали освещенные луной холмы. Холодный ветер продувал их насквозь.

— А сейчас — в Экбатаны.

Эверард включил освещение и принялся манипулировать с контрольными рукоятями, сверяясь с записями в блокноте.

— Эк… О, ты имеешь в виду Хагматан? Старую столицу Мидии?

Голос Денисона звучал удивленно.

— Но ведь сейчас это просто летняя резиденция царей.

— Я имею в виду Экбатаны тридцать шесть лет назад, — сказал Эверард.

— Что?

— Слушай. Все историки будущего категорически утверждают, что рассказ о детстве Кира в изложении Геродота и самих персов — чистая легенда. В конце концов, может быть, они и правы. Может быть, то, что произошло здесь с тобой, — просто одно из тех искривлений пространства-времени, которые Патруль так тщательно старается выправить.

— Понятно, — медленно произнес Денисон.

— Ты был в свите Астиага достаточно часто, пока еще оставался подданным. Ты будешь указывать мне путь. Старик нам нужен самолично, предпочтительно один, и ночью.

— Шестнадцать лет — долгий срок, — сказал Денисон.

— А?

— Если ты все равно хочешь изменить прошлое, зачем я нужен тебе именно сейчас? Ты можешь отправиться в то время, когда я правил всего год, достаточно для того, чтобы знать все относительно Экбатан, но…

— Нет. Прости. Я не смею. Мы и так чертовски рискуем. Один господь Бог знает, к чему может привести вторичный эффект, который возникает в мировых линиях при таком изменении событий. Даже если у нас все получится, Патруль вполне может сослать нас обоих на отдаленную планету только за то, что мы пошли на подобный риск.

— Да… я понимаю.

— К тому же, — сказал Эверард, — ведь ты не самоубийца! Ты что, действительно хочешь, чтобы тебя, такого, какой ты есть в эту минуту, никогда не существовало?

Он закончил программирование на панели управления. Человек позади него вздрогнул.

— Великий Митра! — произнес Денисон. — Ты прав. Давай не будем говорить об этом.

— Тогда поехали.

Эверард нажал кнопку главного переключателя.

Скуттер завис над незнакомым городом, окруженным стеной. Хотя эта ночь тоже была лунной, город терялся в темноте. Эверард начал открывать сумки, пристегнутые у седел.

— Возьми, — сказал он. — Надень этот костюм, я тоже переоденусь. Ребята из отделения в Мохенджодаро подогнали их под наши размеры. Там, во втором тысячелетии до нашей эры, им самим приходится часто так переоблачаться, ситуации возникают всякие…

Ветер свистел мимо, скуттер повернул к востоку. Денисон показал Эверарду рукой вниз.

— Вот дворец. Царская опочивальня в восточном крыле.

Это было массивное и менее изящное здание, чем новый дворец персидского царя в Пасаргадах. Эверард заметил среди осенней листвы белые скульптуры двух крылатых быков, оставшиеся от ассирийцев. Окна были слишком узки, в них не возможно было влететь. Эверард выругался и направил машину к ближайшему входу. Двое конных стражников взглянули вверх и, увидев, что приближается к ним, завопили от ужаса. Скуттер разнес в щепки дверь. Лошади встали на дыбы и сбросили всадников. Еще одно чудо никак не повлияет на историю, потому что в этих веках так же истово верили в чудеса, как в его собственную эпоху — в витамины, и, возможно, с куда большим основанием. Они проехали по длинному коридору, освещенному лампами, бросающими на стены тусклый свет, мимо перепуганной насмерть стражи к царской опочивальне. Здесь Эверард вытащил меч и постучал эфесом в дверь.

— Теперь давай ты, Кейт, — шепнул он. — Ты лучше знаешь мидийскую речь и как к ним обращаться.

— Открывай, Астиаг! — загремел Денисон. — Открывай посланцам великого Ахурамазда.

К некоторому удивлению Эверарда, человек за дверью немедленно исполнил приказание. Астиаг был не менее храбр, чем любой из его подданных, но когда царь, коренастый мужчина средних лет с грубым лицом, увидел двух существ в люминесцентной одежде, с сиянием вокруг головы и крыльями за спиной, излучающими свет, в воздухе на железном троне, он распростерся перед ними ниц.

Эверард услышал, как Кейт заговорил громовым голосом ярмарочного прорицателя на диалекте, который сам он не совсем понимал:

— О бесславный сосуд порока, проклятие небес пало на твою голову! Неужели ты думаешь, что самые сокровенные твои мысли, хоть и прячешь ты их во тьме, их породившей, могут сокрыться от Всевидящего Ока? Неужели ты возомнил, что великий Ахурамазда допустит, чтобы свершилось то подлое зло, которое ты замыслил?

Эверард перестал слушать, отдавшись собственным мыслям. Гарпаг был, вероятно, где-то в этом же городе, в цвете сил и еще не повинный в преступлении. Теперь ему никогда не придется нести всю жизнь этот тяжелый крест. Он никогда не оставит ребенка на вершине холма и, опершись на копье, не будет ждать, когда стихнут его крики и плач. Он, конечно, восстанет в будущем, но уже по другим причинам, и станет хилиархом Кира, но он не умрет от руки врага в дремучем лесу; и какой-то перс, чьего имени Эверард не знал, тоже не умрет от греческого короткого меча, пронзившего его насквозь.

НО ВОСПОМИНАНИЕ О ТЕХ ДВУХ ЛЮДЯХ, ЧТО Я УБИЛ, ОСТАНЕТСЯ В КЛЕТОЧКАХ МОЕГО МОЗГА, НА МОЕЙ НОГЕ ВСЮ ЖИЗНЬ БУДЕТ ВИДЕН ТОНКИЙ БЕЛЫЙ ШРАМ. КЕЙТУ ДЕНИСОНУ СОРОК СЕМЬ ЛЕТ, И ОН НАУЧИЛСЯ ДУМАТЬ И ПОВЕЛЕВАТЬ, КАК ЦАРЬ.

— … Знай же, Астиаг, что этот ребенок — Кир, избранник небес. Небеса милосердны. Ты получил знак. И если ты возьмешь на душу этот грех и прольешь кровь невинного младенца, тебе ее никогда не смыть! Оставь Кира в его родном Аншане, или ты будешь гореть в огне с Ариманом. Митра сказал свое слово!

Астиаг, простертый у их ног, бился головой о пол.

— Поехали, — сказал Денисон по-английски.

Эверард поставил программатор на тридцать шесть лет вперед. Лунный свет освещал ручей в горах Персии и кедры вдоль дороги. Было холодно. Где-то завывал волк.

Эверард посадил скуттер, спрыгнул с него и начал высвобождаться из одежды. На бородатом лице Денисона застыло непонятное выражение.

— Знаешь, — сказал он, — я опасаюсь…

Голос его будто растаял в окружающей его тишине.

— Я опасаюсь, Мэнс, не слишком ли мы его напугали? В истории записано, что Астиаг три года воевал с Киром, когда персы восстали.

— Мы всегда можем вернуться назад, скажем, к самому началу войны, и устроить ему видение, которое побудит его сопротивляться восставшим, — сказал Эверард, с трудом стараясь сохранить здравый смысл. — Но надеюсь, что этого не понадобится. Он не тронет царевича сейчас, но когда его подданные восстанут, он достаточно разъярится для того, чтобы забыть сегодняшний далекий сои. Да и его приближенные, мидийская знать, вряд ли разрешат ему сидеть сложа руки. Но ведь это можно проверить. Разве в день зимнего солнцестояния царь не устраивает пышного праздника?

— Да. Поехали. Быстро.

И внезапно в вышине над ними зажглось солнце. Они спрятали скуттер и пошли пешком в Пасаргады, влившись в толпу стремящихся на праздник Митры людей. По пути они спрашивали, что случилось, объясняя, что долгое время пробыли в чужих странах. Ответы удовлетворили их до мельчайших деталей, которые не были записаны в истории, но остались в памяти Денисона.

И, стоя в многотысячной толпе под холодным голубым небом, они приветствовали Кира, Великого царя, который проезжал со своими приближенными и помощниками — Кобадом, Крезом и Гарпагом. Вслед за ними ехали те, кто составлял гордость и славу Персии, — ее сановники и жрецы.

— Он моложе меня, — прошептал Денисон. — Так я и думал. И немного меньше ростом… лицо совсем не похоже, как ты думаешь? Но он годится.

— Хочешь остаться посмотреть? — спросил Эверард.

Денисон завернулся в плащ. Было холодно.

— Нет, — глухо сказал он. — Домой. Прошло так много времени. Даже если всего этого никогда и не было.

— Ну-ну.

Эверард тоже был угрюм и совсем не походил на счастливого спасителя.

— Да, этого никогда не было, — повторил он.

Кейт Денисон вышел из лифта своего дома в Нью-Йорке. Он был немного удивлен, что забыл, как выглядит этот дом. Он даже не мог вспомнить номера своей квартиры, так что пришлось обратиться к помощи справочника. Детали, детали. Он попытался остановить дрожь в руках.

Цинтия открыла дверь, как только он подошел к ней.

— Кейт, — сказала она почти удивленно.

Он не нашелся что сказать и только спросил:

— Мэнс предупредил тебя? Он обещал мне, что предупредит.

— Да. Неважно. Я не могла себе представить, что ты так изменился. Но это неважно. О, мой дорогой!

Она втащила его в квартиру, закрыла дверь и прижалась к нему.

Денисон оглядел комнату. Он совсем забыл, какая она тесная. И ему всегда не по душе был вкус Цинтии в выборе обстановки, но он не спорил с ней.

Уступать женщине, даже спрашивать ее совета — этому еще предстояло заново учиться. Будет нелегко.

Она подставила свое заплаканное лицо для поцелуя. Значит, вот как она выглядит! После стольких лет в его памяти остался только полустертый образ маленькой женщины со светлыми волосами. Он прожил с ней всего несколько месяцев… Кассандана называла его своей утренней звездой, дала жизнь троим его детям и все четырнадцать лет была готова исполнять любые его желания.

— Ох, Кейт, наконец-то ты дома, — сказал высокий, тонкий голос.

ДОМА! — подумал он, — БОЖЕ!