Садовник

Проходили годы, я женился, родилась Юля, но когда я приезжал в отцовский дом и утром мать мне подавала кружку парного молока, мне казалось, что я отсюда никуда и никогда не уезжал. Потом была первая двухкомнатная квартира в рижском микрорайоне Кенгарагс, потом четырехкомнатная в центре Риги, впоследствии денационализированная и возвращенная внучатому племяннику бывшего хозяина. Но нигде я не чувствовал себя так надежно, как в отцовском доме. Наш американский дом многим хорош, особенно тем, что соединил нас под одной крышей, но здесь я прекрасно помню все, что было до сих пор...

Жилье в Америке, да и во всем мире, за исключением пока России и ряда других стран бывшего СССР, обходится очень дорого. Раньше мы арендовали один этаж на две семьи у хозяина, которого здесь называют лендлордом. Наш лендлорд - обыкновенный средний трудящийся, который наскреб денег на покупку в кредит двухсемейного дома. Одну часть сдавал нам и таким образом в значительной степени покрывал свои банковские расходы. Платили мы ему 1200 долларов в месяц за аренду и сами оплачивали довольно крупные счета за газ, масло, электро- и водоснабжение. Мы с Наташей при своем уровне доходов такое жилье себе позволить не могли бы. Банковский кредит за весь дом оплачивают Брюс с Юлей, мы же платим лишь за коммунальные услуги на своем этаже. И то с большим трудом. Сейчас я зарабатываю невероятные для России деньги- девять с половиной долларов в час. К сожалению, по разным причинам работать сорок часов в неделю практически не удается. То дождь помешает, то с детьми надо посидеть. В месяц выходит долларов 800-850 плюс 300 долларов латвийская пенсия. Из заработка вычитается соцналог... Иначе говоря, моих доходов не хватило бы даже на выплату ежемесячных процентов за банковский кредит. А ведь еще надо и есть иногда, а продукты тут стоят раза в четыре дороже, чем в России, - Наташа на свои доходы нас двоих вряд ли прокормила бы.

Отдельная песня - медицина. Я живу здесь без всякой страховки и уповаю лишь на свое железное здоровье, которое еще в Америке меня не подводило. Иначе... обычный визит к врачу - 80-100 долларов! При мелких недомоганиях звоню Марине Нестеровской, своему прекрасному доктору в Риге. Выходит дешевле, тем более что на предполагаемые медслучаи запасся лекарствами, опять-таки еще в Риге. Очень боялся, выдержат ли зубы. Правда, врач в Риге перед отъездом в Америку дал гарантию на полгода... Наташе, как человеку с низким уровнем дохода, удалось получить бесплатную медицинскую страховку в одном из госпиталей. Но она не распространяется на стоматологические услуги. А ей с зубами повезло куда меньше, чем мне: сегодня она с Юлей сходила к врачу медицинской школы при Гарвардском университете; все подсчитав, он вынес приговор: двадцать тысяч долларов! И это при том, что свою работу по лечению зубов и десен тридцатилетний симпатичный доктор пообещал сделать бесплатно. Наташа не выдержала и разрыдалась. И есть отчего. Если зубы лечить и делать в Риге - обойдется во много раз дешевле, но жить там надо около двух лет. На работу в Риге не устроиться, деньги на жизнь надо будет высылать отсюда, так что еще неизвестно, где выйдет дешевле. К тому же здешние специалисты не жалуют работу рижских протезистов. Выхода мы пока не видим, а вот вывод есть. Поскольку статус беженца, а с ним и разного рода пособия, дешевую квартиру и медстраховки, Америка дает лишь в исключительных случаях, приезжать сюда надо молодым и здоровым, с хорошей специальностью и английским языком. Тогда жить можно. Ну, еще можно приезжать на заработки, да и то лишь в том случае, если можешь пользоваться гостеприимством родственников или друзей. Уборкой жилья у состоятельных американцев можно заработать 70 долларов в день. А если повезет и найдешь семь состоятельных семей, которым раз в неделю нужен уборщик, это 350 долларов в неделю, да притом и наличными. Ну, на худой случай можно устроиться няней в богатый дом с полным пансионом да еще долларов триста-четыреста в месяц получать. И не расходовать. На родине накопленные здесь таким образом доллары покажутся целым состоянием.

Живем мы одним общим домом. Работа, конечно же, занимает важное место в жизни каждого, но на первом месте все же малыши - Андрей и Анечка. Юля сразу сказала, что семью она предпочитает карьере, а потому старается работать не больше трех дней в неделю. Зарабатывает она за час 45 долларов, я иногда и за день столько не наковыряю, Наташа тоже. Но основной добытчик - Брюс, в июне ему повысили зарплату до 120 тысяч долларов в год. Между прочим, радио Бостонского университета, на котором он работает уже одиннадцать лет, обеспечивает хорошими медицинскими страховками не только его самого, но и жену и детей. Проработает еще шесть лет - дети получат право на бесплатное обучение в университете. Это около 25 тысяч в год на каждого.

Да, ребята получают зарплату выше, чем средний американец. Но пятьдесят процентов уходит на налоги, которые каждый подсчитывает сам и платит раз в три месяца. Неукоснительно. За просрочку - штрафуют. За ошибки в подсчете наказывают еще строже, проверки делают выборочно, и никто не знает, когда компьютер для проверки выберет именно тебя. Из дохода опять же надо вычесть ежемесячные взносы по кредиту и, естественно, коммунальные платежи, а также расходы на Андрюшину школу- больше семи тысяч в год, да на всякого рода дополнительные занятия, в частности, русский язык и рисование. Регулярно Брюс помогает своим родителям.

Оказывается, далеко не каждый американец, проработав всю жизнь, может рассчитывать на обеспеченную старость.

Ясно, что на рабочее время Брюса мы не посягаем, детьми не загружаем. Правда, он и сам с ними любит возиться, особенно с Андрюшей. А вот сами состоим при них по строгому графику. Я тут в полной мере освоил профессию няни, с Анечкой смело остаюсь дома с самого ее рождения. Могу и накормить, и спать уложить, и памперсы сменить, и переодеть. Чем и горжусь, потому что мои знакомые и друзья в один голос заявляют, что вряд ли бы взялись за такое... Андрюша тоже с удовольствием проводит время со мной, очень любит, когда я ему читаю русские сказки, а недавно очень заинтересовался баснями Крылова, историями в зверином царстве.

А теперь - непосредственно про быт. Раз в неделю мы с Наташей или Юля с Брюсом едем в супермаркет и закупаем продукты на неделю для всех. Холодильники с морозильниками здесь очень вместительные, и такой порядок экономит много времени. Все расходы потом делим пополам и готовим по очереди, чтобы вся семья собиралась за одним столом, что само по себе удовольствие. Брюс у нас не ест свинину и говядину, поэтому для него специально покупается рыба, курица. Наташа готовит по наитию, кухня у нее русская, Юля же пользуется американской поваренной книгой, и довольно успешно. В выходные вечера устраиваем маленькие праздники с мясом, поджаренным на гриле, с вином или пивом. Американские продукты мне не очень - какие-то они пресноватые на вкус, а хлеб вообще никакой, если только не куплен в русском магазине, где свои пекарни. Один мой приятель пожаловался, что у него не получается шашлык, хотя использует он свою обычную технологию. Позже мы выяснили, что мясо здесь обезжиренное (американцы боятся жира в любом продукте) и поэтому на гриле получается слишком сухим. А выяснили это, закупив однажды более дешевую свинину и баранину в Нью-Йорке. Теперь я иногда балую друзей своими фирменными шашлыками по-рижски. Гости у нас бывают часто, не в пример нашим американским соседям. Приходят и наши земляки, и друзья Брюса и Юли. Последние предупреждают: ничего не готовьте, все принесем с собой. За нами остаются лишь напитки. При этом, что не съедено (а приносится обычно в два раз больше, чем нужно), Юля отдает назад. И никто не отнекивается. Вот такая простота мне по душе.

Есть у нас и абонемент в семейный спортивный клуб. К сожалению, воспользоваться этой возможностью мне удается не часто. Но по утрам два-три раза в неделю бегаю на расположенном рядом стадионе, присоединившись к большому количеству убегающих или уходящих от разнообразных болезней. Бег или ходьба здесь в непреходящей моде, непонятно, почему Америка на первом месте по числу людей с избыточным весом.

Стараемся избежать обычного рутинного распорядка: работа - дом. А потому еще выбираемся в музей и на выставки, и тоже - с детьми. По очереди раз в месяц ходим на спектакли (мы с Наташей, а иногда и Юля с матерью - на российские гастрольные), симфонические или сольные концерты и в балет. Бостонский балет высоко ценится знатоками, здесь танцуют и артисты из Москвы и Санкт-Петербурга. Тем не менее очень тянет в Ригу, Белоруссию и Москву. Причем не только меня. Сегодня утром и Юля призналась, что ей очень хочется в Москву.

...В пятницу мы посадили с Алей тысячу тюльпанов в поместье компьютерного богатея Стива Валски. Она пригласила меня на кофе по случаю закрытия сезона и объявила, что премирует меня полсотней долларов. Призналась, что такого хорошего помощника у нее еще не было и рассчитывает на дальнейшее сотрудничество. Если бы мы были помоложе и более сентиментальны, то обязательно бы расплакались от такого проявления чувств. Впрочем, в Америке это не принято.

Из Москвы

Ты спрашиваешь, как моя нога и ее лечение. И не впадаю ли я в депрессию оттого, что мое движение ограничено. Впадаю. Особенно переживаю, что не могу присоединиться к тем, кто прощается с друзьями, уходящими из жизни. Много стало таких прощаний. Моя приятельница долго рассматривала групповой снимок и растерянно мне сказала: "Вы знаете, все умерли..." Да, наше поколение на божьих качелях то падало вниз - война, то взлетало вверх, опьяненное "оттепелью", и снова - вниз, подрезанное как колос. И нас уверяют, что это пустой колос, ибо наша жизнь была советской, и потому она - миф, и ей не положены приличная зрелость и старость. Хороших людей, умных и полезных, ушло из жизни много. Ты думаешь, их отравили ваучерами и приватизацией? Нет - оскорблением и унижением. Оставшиеся ходят на панихиды - последний светский раут в одежде с рынка или оставшейся от советских времен.

Сегодня ждала сына - ехать в поликлинику - в любимом садике у знаменитого особняка в стиле модерн миллионера Рябушинского, построенного когда-то архитектором Шехтелем. Сейчас здесь музей Максима Горького. Как сказал бы старый русский барин Василий Боткин - в этом саду присутствует что-то умягченное, приятное, чувственное, которое не дает думать ни о чем на свете, кроме vivere memento. Я бы и не думала, но обнаружила железную будку, из которой вышел молодой человек в камуфляжной форме и подсел ко мне на скамеечку. Он вернулся из армии, решил устроиться на автомобильный завод, где работает его мать уже много лет. Мать терпит жалкую плату, а он оскорбился и пошел охранником в немецкую фирму, расположившуюся на территории музея. Целые сутки сидит в будке, потом отсыпается. Говорит, что раньше у него была девушка, друзья, ездил в Серебряный бор на пляж. Сейчас все и всех растерял. Жизнь разделилась на сидение в будке и на сон. Пока мы говорили, к музею подошла группа немцев, увидела вывеску на родном языке и расхохоталась. Возможно, немцы всего лишь обрадовались знакомому названию. Но... мы стали обидчивы.

Парень ушел в будку. А я сидела и думала об истории с НТВ. Мне не хочется тебе цитировать газеты. Я могу сказать лишь то, что перечувствовала сама, как множественный обыватель. Таких в России большинство. И истину мы не знаем. Мы можем только делиться на красных, белых, зеленых. В НТВ пришел американец, бизнесмен Борис Иордан. Это сын Алексея Иордана, бывшего кадета Первого русского великого князя Константина Константиновича кадетского корпуса, редактора журнала "Кадетская перекличка", созданного для кадет зарубежных русских корпусов. Отец и сын (названный Борисом в честь деда, офицера русской гвардии, закончившего пажеский корпус) дали деньги на восстановление усыпальницы Великого князя Константина Константиновича в Петропавловской крепости, выделили средства на ремонт шпиля Нахимовского училища, на реставрацию Суворовского комплекса в Александро-Невской лавре, дали 50 тысяч долларов кадетским корпусам России... Алексей Борисович Иордан передал деньги издательству "Искусство" на издание моей книги, посвященной "отцу всех русских кадет" великому князю Константину Романову (поэт К. Р.). А мой сын отказался работать на НТВ с его сыном. И ушел с Киселевым.

Не комментирую, ибо зигзаги жизни не поддаются этому. Но казалось бы, мне, уходящей "советской натуре", следовало отказаться от американских денег, а сыну в духе нынешнего времени приветствовать деньги американских бизнесменов. Но все наоборот! Не говорит ли это о слабости таких, как я, и о силе молодых? И о том, что молодая Россия уже "не сердится, она сосредоточивается"?

Подъехал сын, и вспомнилось, как твоя Наташа с дочерью посещала в Бостоне зубного врача и рыдала, когда назвали стоимость лечения. Наше небольшое счастье состоит в том, что мы еще не достигли ваших высот.

Пару лет назад мне предстояло сделать две полостные операции. Откладывать не позволяла диагностика. Дочь собрала деньги для коммерческой больницы. Возраст, букет болезней проблему делали сложной. Мне обещали инсульты, инфаркты и говорили об очередности операций, хотя понимали, что наркоз дважды я не перенесу. Почти две недели ходили ко мне два хирурга, и каждый уговаривал его операцию сделать первой. Деньги, которые они ждали за операцию, делали их напористыми, жестокими. Они довели меня до полного нервного истощения. Дочь забрала меня домой. В результате я оказалась в обычной районной больнице в Кузьминках. Хирург Юрий Спиридонович Пилипенко сказал: "Гуляйте как можно больше в нашем парке, через неделю все будет позади". Он пошел на риск и сделал две операции сразу. Более того, не отправил меня в реанимацию, а вернул в палату. "Ей важно проснуться в своей палате", - сказал этот замечательный хирург-психолог. Он не отходил от меня и спасал от боли. Меня показывали студентам. Я бы показывала всюду, всем, везде этого врача.

С моей ногой возился тоже хороший врач. Держит дистанцию, очень точен в формулировках, ничего из просьб не забывает, старается расширить представления больного о его болезни, ссылается на новые методы. Короче, врач-интеллектуал. Он назначил мне консультацию в своей районной поликлинике. Ехать пришлось далеко - на край Москвы. Но зато я увидела любопытный уголок столицы. Это Марьинский парк - микрорайон Марьино, юго-восток Москвы. Я тебе писала о Марьино под Курском, теперь - о его столичном тезке. По всей России звучит женское имя "Мария"...

Когда-то это были не очень славные места - сплошняком городские отстойники. Стояли дома, где жили рабочие. Метро не было, на маршрутах "дикие" автобусы, мусор прямо у домов. Было здесь две базы и 14 точек торговли. Рядом - столь же убогое Бирюлево. Народ у нас приметливый, сразу сочинили: "Коли хочешь жить фигово, поезжай ты в Бирюлево". Лужков обратил внимание на этот просторный кусок земли. Два года чистили пустырь, чистили берег Москвы-реки. Все вычерпали, свежую землю привезли из Поволжья. Здесь не пользовались, как когда-то в "битве за урожай" или в "битве за благоустройство", главным оружием советской власти - планом. Просто строили. Говорят, под попечительством самого мэра. Но слава у района долгое время была худой, и народ ехать сюда не хотел. Сегодня жители Марьинского парка - фанаты своего района.

Ну что тебе перечислить? Метро? 248 блестящих современных магазинов? Школы, где в классах по двадцать человек и зимние сады? Прогулочный парк над рекой, Ледовый дворец - один из шести в Москве? Описать Братиславскую улицу - она лучше многих в центре? Я, приехав домой, рассказала все внуку и упрямо проворчала: "Но люди-то все равно мало получают..." Алеша "поставил" свои глаза-копейки: "По-твоему, если они мало получают, то им положено жить в скотских условиях!" Сегодня здесь уже селятся и богатые - вокруг монолитных домов стоят их коттеджи. Глава управы Николай Николаевич Лобанов сумел из их богатства извлечь реальную пользу для Марьино: богатенькие помогли все газоны, поляны сделать английскими лужайками (преувеличиваю сто лет не прошло), создали детский приют - молоко там дети пьют самое лучшее, достроили брошенные старые дома и открыли магазин, помогли создать первый в Москве "бомжатник"...

Бомжи - это жуткая для Москвы проблема. На улицах городов, на вокзалах, в электричках вдруг явилась "нищая, копеечная, медяковая жизнь" с детьми-попрошайками, детьми-продавцами, живой рекламой, беспризорниками с их жалостливыми песнями. Бомжи живут в трубах, железных сараях, они оккупировали все скверы и бульвары столичного центра, в троллейбусах они спят, грязные, вонючие, возможно, инфицированные. Так что этот отдаленный московский район первый откликнулся на эту новую для нас сторону жизни.

Я не живу в этом районе. Мне трудно поверить всему, что рассказывают. Но я сама увидела красивый уголок Москвы. И еще почувствовала надежность увиденного: здесь начали строить храм. Сначала сделали небольшую часовенку - бревна заказывали на Урале. Теперь отец Леонид будет открывать храм в честь иконы Божией Матери "Утоли мои печали".

И еще. Мне понравилось, что на весь район говорит, играет, поет радио. Утро начинается со слов "Дорогие марьинцы...". По-моему, это объединяет людей, помогает ощутить себя не потерянными в мире. А быть может, это ностальгия по светлым временам из советских фильмов, где всегда действующим лицом было радио на столбе...

Марьино строилось в 90-е годы. Значит, продираясь через ошибки, делали мы и хорошее. Заметь, я не произношу слово "капитализм". Оно не нравится мне. Оно не для русского уха, которое всегда чутко воспринимало имена и названия. Думаешь, улица Ленивка появилась просто так? Я бы предпочла слово "социализм" или "общество порядочных и достойно живущих людей". Но внук говорит мне: "Ишь чего захотела, это надо заработать".

Я, наверное, поеду в деревню Левенду - доктор позволил. Зову и мужа, отдираю его от столицы. Говорят, даже консулы и диктаторы доживали свой век в скромном уединении. Иногда даже брались за плуг. Вот и надо искать свой плуг... на оставшееся нам время.

Кокосовый орех

Дни летят как часы. Парадокс в том, что при этом они очень похожи, какое-то разнообразие вносят дети с их неожиданными достижениями и наблюдениями. Хотя речь о детях, но размышление мое в связи с моей новой профессией - садоводческое. На улице у нас спиливали отжившие свое деревья, на первый взгляд еще зеленые. Приехала бригада из трех человек с подъемником и машиной для переработки древесины в мелкие опилки и стружки. Подается в жерло полено с сучьями, машина его заглатывает и тут же выплевывает пережеванное в самосвал. Из этих стружек и опилок получается так называемая мульча, которой покрывают клумбы, через это покрытие сорнякам не пробиться. Без всякой прополки на клумбах растет лишь то, что посажено.

Пилят деревья сверху, начиная с верхних сучьев, которые осторожно на веревке спускают на землю. И так доходят до ствола, который тоже спиливают сверху. Никаких тебе несанкционированных древопадений, ни сожалений типа "плакала Саша, как лес вырубали". Интересно, что целое лето на некоторых деревьях висели объявления примерно такого содержания: "Это дерево предполагается к уничтожению. Слушания на эту тему назначены на такое-то число в соответствующем отделе муниципалитета. Если кого-то волнует его судьба, просим заявить об этом, сообщив по телефону, или присутствовать на слушаниях". Ни у кого любимого дерева не оказалось - все в конце концов спилили. Запротестовал лишь Андрюша, чуть ли не до слез. Никаких объяснений он не принимал, дескать, дерево-то еще зеленое. И только когда увидел выгнивший изнутри пень, успокоился. И сказал, что будет лесопильщиком, чтобы уничтожать старые деревья. Напротив нашего дома как бы по мановению волшебной палочки в середине лета появились зеленеющие клен и гинкго. К посадке их готовили в специальном питомнике почти три года, заранее выкопав и обвязав корни с солидным запасом земли, мешковиной. Так они росли, а затем вместе с мешковиной их привезли и, бережно сняв ее, посадили. Не удивительно, что дерево даже не почувствовало пересадки. Таких питомников только в штате Массачусетс несколько тысяч. Вот почему улицы двухэтажной Америки все в зелени.

На днях нам Брюс объявил, что мы отдыхаем на острове Тортола в Карибском море. Оказалось, они с Юлей обнаружили Тортолу еще пару месяцев назад. Долго обсуждали все "за" и "против", не без споров и конфликтов. Решающим фактором стало то, что Брюс по Интернету нашел подходящий домик на острове для всей семьи, и за умеренную цену, а также авиакомпанию, которая в это время года предлагала солидные скидки. За дорогу туда-обратно я заплатил только 400 долларов, хотя меня эта сумма в России привела бы в ужас. (Кстати, мы с Наташей здесь исповедуем такой принцип: быть материально независимыми от ребят, что им не всегда и нравится. "Отрабатываем", возясь с детьми, арендную плату за наш первый этаж, а кормимся сами и все счета свои принципиально оплачиваем сами.)

Это уже не первый наш опыт отдыха с помощью Интернета. Два года назад Брюс снял опять-таки за умеренную цену благоустроенную квартиру с двумя спальнями в Париже, чуть ли не во дворце Пале-Рояль, в двухстах метрах от Лувра. Две недели мы жили как истинные парижане, покупали вино и продукты, в том числе невероятно вкусные французские сыры и пирожные в местных магазинах, сами готовили, гуляли по городу, ходили по музеям. Впечатленийна всю жизнь!

Немного об отдыхе на британском острове, отдаленном от метрополии на семь тысяч километров. Английского на Тортоле - лишь левостороннее движение. Остальное - американское или латиноамериканское. Валюта- доллар. Население - негры, которые выглядят куда спокойнее и добродушнее, чем в Америке. Оно и понятно - без расовых комплексов, на острове они хозяева. Большинство проживают на этом маленьком островке жизнь, никуда не выезжая. Таксист Стив в свои тридцать с небольшим побывал лишь на соседнем Барбадосе, и то жалеет - ничего, мол, примечательного.

Самое интересное, что аборигены не умеют плавать, инструкторами по плаванию с маской работают белые. Одна из них, девушка-ирландка, объяснила нам, что у местных иное строение костей, кости как бы потяжелее - тянут вниз, и люди боятся воды.

...С острова Тортола в Карибском море, где мы провели двенадцать жарких дней, в Сан-Хуан мы летели на птичке-самолете, как метко охарактеризовал маленькую девятиместную Cestnu Андрей. При посадке в самолет он глаз не сводил со своего желтого чемоданчика с игрушками. Для этого у него была достаточно серьезная причина. На Тортоле он впервые увидел кокосовую пальму. А на соседнем острове Jost van Dyke, куда мы сплавали на резвом паромчике, хозяйка небольшого пляжного бунгало даже позволила нам с Андрюшей сбить шестом один орех и взять с собой. До отъезда кокос занял почетное место в арендованном нами доме, а потом Андрей, не доверяя никому, собственноручно уложил это сокровище в свой чемодан. Очень уж ему хотелось довезти кокос до Бостона, чтобы показать своему другу Нейсону, который наверняка не знал, где и как произрастают такие чудеса.

Через час волнующего и рискованного полета над океаном приземлились мы в аэропорту Сан-Хуана. Это столица Пуэрто-Рико, страны, которая добровольно превратилась в один из штатов Америки. Поэтому и таможенный досмотр нам предстоял именно здесь. Андрей собственноручно снял свой желтый саквояж с тележки и водрузил его на транспортер, потащивший наши вещи через "телевизор". Можно представить весь наш ужас, когда мы увидели, что именно Андрюшино сокровище таможенный инспектор выбрал на досмотр из всех наших девяти чемоданов и сумок. Мы уже догадались, в чем дело: у бывалого воздушного путешественника (впервые Андрей прилетел в Ригу, когда ему исполнилось три месяца, а потом еще дважды пересекал океан) назревал первый конфликт с госчиновником. Как он из него выйдет?

Андрей начал с того, что не разрешил открывать свой чемодан ни отцу, ни матери, стоявшим рядом, а расстегнул молнию сам.

- Что это? - спросил таможенник, вынув злополучный орех.

- Это кокос, - ответил Андрюша. - Мне подарили на Тортоле, и я везу его в Бостон, показать Нейсону.

Далее Андрюша, сжав губы и еле сдерживая рыдания, вынужден был наблюдать, как дядя в форме молча достал бумажный пакет, вложил туда контрабанду и небрежно сунул под полку: нельзя! Может быть, Андрей и не заплакал бы, но вмешалась Наташа и попыталась объяснить чиновнику, какую травму он наносит ребенку. Тот был непреклонен.

- Но почему, бабушка, почему? - сквозь слезы спрашивал Андрюша по-русски. - Это мой кокос, Нейсон никогда не видел такого...

Странно: как садовник, я должен был проявить бдительность и отговорить взрослых и детей от "кокосового предприятия". Но как дед, я пал жертвой своей любви к внуку. Вот цепь, которой я буду прикован к чужой стране...

Из Москвы

А я однажды месяц прожила в Ясной Поляне. Жить в усадьбе - это совсем иное, чем посетить ее мимолетно. Жила я в доме князя Волконского. В узкой, холодной комнате с окнами на конюшню. К вечеру появлялась милиция с собаками, по периметру обходила усадьбу. Милицейский начальник мне говорил: "У Толстого был в охранниках один чеченец - и никогда ничего не пропадало". Ночью я оставалась одна, прощаясь со сторожем, который открывал дверь своего домика, нюхал морозный воздух и говорил: "Опять Щекино нас травит". Лежала в темноте, представляла ледяное, темное пространство с опустевшим толстовским домом, сырым, серым, холодным, умиравшим со всеми своими экспонатами от разлуки с хозяевами. Одинокую могилу в лесу - зачем это ему посмертное отшельничество, даже если именно здесь искалась "зеленая палочка счастья"? Пушкин лежит на уютном погосте с родными. А он один... в лесу. Засыпала со страхом под шорохи, скрипы старого дома, в котором, по преданию, кто-то повесился. Но наутро - яркий зимний свет, розовый мороз, фырканье купающихся в снегу лошадей, веселый конюх, проехавший пол-России, чтобы служить только в Ясной Поляне, стая желто-зеленых, похожих на толстых летних капустниц, синиц, скоро и деликатно клюющих шматок сала, повешенный на куст. Таинственные "Клины" с высоченной и тонкой сломанной липой. Среди розовых от солнца и мороза, цветущих инеем яблонь идет Пузин, последний, кто видел живым Толстого, "поэт яснополянских экскурсий", племянник поэта А.А. Фета. Голос, осанка, барственные жесты - уходящая натура.

- Как спали? - целует руку. И говорит. И завораживает.

А я думаю о молодых музейных сотрудниках, их неладах, злости, ревности, претензиях друг к другу. И это в доме, где живший в нем человек терзался в поисках себя лучшего: "все ломаюсь, мучаюсь, тружусь, исправляюсь, учусь..." (1879 год).

Хорошо, что Володя Толстой (теперь Владимир Ильич), с которым я когда-то работала, стал директором Ясной Поляны. Говорят, его долго допекали незнанием музейных тонкостей. а по мне, черточка в его лице, напоминающая портреты яснополянского бога, дороже всех экспозиций и этикетажей, она "гарантирует", что каждая горсточка земли здесь будет беречься. Как хорошо увидеть лицо человека, как ничто другое сказавшее тебе, что здесь действительно была вся та жизнь, которую пересказали тонны печатной продукции. Вспоминаю, как пронзила меня реальность Михайловского, Тригорского, всех Зизи, Нетти, Керн и даже самого Пушкина, когда я стояла на простом сельском кладбище у могилы Осиповой-Вульф.

Предвечерье. Я пошла на могилу Толстого. Ступила на круглую белую поляну, любимую Софьей Андреевной, где высоко и сильно обнялись два дерева. "Он" и "она" - говорили мне в усадьбе. В морозной недвижности и застылости вдруг шелест, и шлейф белого платья метнулся из-за дерева. Скользнул. Снежным буравчиком ушел в землю. И тишина. Я замерла и в смущении и страхе не пошла дальше.

Ходить много пока не могу - еще больно, и я роюсь в старых бумагах. Вкус к этому занятию помогает скрасить неприятности. Кое-что сейчас процитирую как первоисточник советской культуры, продрейфовавшей между царским и демократическим (?) временем.

Впервые и только у меня. На сохранение посылаю тебе.

Виктор Лихоносов

Критики считают его талантливее многих громких имен второй половины ушедшего века. Это строки из его писем:

"Я убежден, на чем еще держатся русские, так это на чувстве. С его помощью они находят родственное себе... Слава Богу, что он изобрел интимное общение с бумагой".

"В Тамани солнечно и ветрено. После трехлетнего перерыва чувствую некоторый зуд, думаю, что писать буду очень просто, но мудро ли? Сейчас в искусстве все "ищут", а искать ничего не надо. Надо быть простым и хорошим - людям этого хватит".

"Два часа назад купил в Темрюке "Литературную Россию" с отчетом о безобразном выезде писателей к народу. И там среди пошлости, глупости и совершенного бездумья литературной толпы лучом света бьют слова Ю.Казакова о высоте творчества. И опять он близок и понятен. И напиши он мало или напиши плохо - все равно будет выше этой картежной братии. Потому что всегда и везде он - художник честный и талантливый. Голос милого, пусть и больного человека хочется слышать. Скоро напишу статью "Почему молчит писатель?". Не потому, что сидит в камышах. Может быть, ему надо поехать в Ригу за эмигрантскими книгами? Может, он в чем-то усомнился? Я воспитывался в одиночестве, меня никто никогда не учил, и я до сих пор не ведаю, что я написал. Только чья-нибудь чужая душа посылает мне иногда приветливые сигналы..."

"Что в этом хорошего - казаться стальным, а таким не быть. Вспомните всех классиков, они были ужасно слезливы. Толстой постоянно плакал перед своей Соней, но кто был мужественнее его? Я отложил уже написанную "Осень в Тамани" только потому, что боюсь быть смешным среди этих помешанных интегралов и киберов, которые думают, что они нам заменят душу живую и слова: "Мой ангел, за грехи мои, быть может, я любви не стою". Я положил рукопись и жду, потом взгляну свежо и, наверное, пошлю всех умников к черту... Не слишком ли я залетел в яму древности? Но так естественно я туда летел, и с каких пор - с самой юности! Никоим русофилам и в голову тогда не приходило это, они начинали делать карьеру на официозной ниве, а потом пошли грабить для собственных квартир иконы с печальных церквей... И всегда я говорил об единственной ценности пера и бумаги. И в архивах потому уйма ценностей. Коснуться бы истории от начала века и почитать то, что писали люди вдали от своих берегов".

"Моя работа - это мука... Писать - это значит сознавать каждый день свое ничтожество".

Сергей Горшин

Профессор, доктор технических наук, знаменитый коллекционер живописи, подарил Третьяковке около ста картин и создал в Химках художественную галерею. Он писал мне перед смертью:

"Я защитил диплом, получил направление в Новосибирск на военный завод как специалист по древесине. Здесь собирались самолеты, а многие конструкции машины были деревянными - крыло, фюзеляж... В те тяжелые военные дни я очень сблизился с конструкторами Яковлевым и Антоновым. Но время для общения появилось лишь в сорок четвертом году, когда страна радовалась победам на фронтах. Однажды прихожу к Антонову, а он, не только выдающийся авиаконструктор, но и художник-любитель, показывает мне свой этюд и спрашивает совета.

- Я не понимаю.

- Нет, ты скажи как непонимающий!

Помню: у него на холсте голубое небо, еловый лес, желтоватое поле.

Спрашиваю:

- что за поле?

- Сурепка, - отвечает.

- Сурепка. Значит, не пахали. Залежь. Должна быть ярко-желтой, отвечаю как выпускник Лесного института.

- Ну и совет... - смеется Антонов. - Я ж не копирую, а философствую. Помолчал. - Я, сознаюсь вам, контраста боялся. М-да...

Через неделю сурепка желто горела на солнце. А меня Антонов позвал на Обь, на этюды..."

"Наши аукционы - издевательство над живописью. Сюда приходят люди, которые страшатся изменения денежного курса. Они вкладывают деньги в картины. Берут "консультантов" и соревнуются в финансовых возможностях. Такие "коллекционеры" повесят картину над батареей, вытрут мокрой тряпкой, отвезут на сырую дачу, отдадут плохому реставратору или ухитрятся продать за границу. Испытываю огорчение, что живопись уходит в круги нравственно и интеллектуально безграмотных в этой области.

Художник ищет в нас опору. Он хочет, чтобы мы его читали и почитали. Первые великие собиратели - музеи. Но и любители - великие люди. Они транспортируют произведения во времени, ибо собирание есть почитание".

Александр Твардовский

К дому Твардовского проехали мы по Старокалужской дороге, к Ватутинкам, потом по широкой аллее. Это была скромная дача. Шел дождь, мокрыми стояли деревца, посаженные поэтом в честь внука. Тут же играл сам внук, лет семи. Вышла Мария Илларионовна. Потом мы сидели с ней в затемненном листвой опустевшем кабинете Александра Трифоновича и перебирали его письма разных лет. Отобранные нами для публикации попросили привезти в ЦК, там порекомендовали, какие письма следует печатать и "привязать" к постановлению ЦК КПСС "О работе с творческой молодежью". Это письмо у меня отпечатано на машинке; было ли оно тогда "рекомендовано" - не помню.

"Дорогой А.Б.!

Письмо очень хорошее, разумное и светлое - при всей резкости отдельных оценок, суждений, соображений... Но немало неприятного... в Ваших литературных пристрастиях, вроде предпочтения Лескова Л.Толстому. Все это от переизбытка юношеской образованности. Ваши завышенные оценки эмигрантской русской литературы весьма простодушны и происходят, как Вы сами в другом случае справедливо говорите, более от запретного этого плода. Уж если Бунин очевидным образом увядал (молодой Бунин - это июньский луг в цветах, а поздний - сено из той же травы, да еще отчасти и подмоченное и вновь пересушенное), то думать, что эпигон Зайцев нечто подарил миру - нет, увольте. Но все это, думается, взбрыкивания молодости - пройдет.

Рассказы мне решительно не понравились: от них веет не "прохладой могил", а холодом литературщины и опять же переизбытком образованности. А жаль - способность писать налицо, чувство предметного мира есть, уверенность рассказчика, своеобразие изложения. Но жизни, той трудной, и грубой, и сложной, и единственно стоящей внимания художника, которой вы касаетесь в письме, - ни синь-пороха! То Н., то А. (не люблю!), то "темные аллеи", то что-то еще, но все слышанное, хоженое. Решимость писать и ради этого идти на все - хорошо, но пусть это не будет только "желанием быть испанцем", то есть влечением к столь красивой профессии!

Если потребность писать не является из необходимости, неотложности собственного изъяснения по серьезному или так или иначе заветному поводу, то это может привести лишь к ремесленности, пусть даже высокоразвитой, изящной, оснащенной "современными" средствами выражения, то только к ней, а не к художеству, как его понимали Л.Толстой, Гёте, даже Т.Манн, называя русскую литературу святой.

1963 г."

Вениамин Каверин

Школьный дешевый блокнот. В нем эти строки и характерная подпись Каверина. Он был стар, жил на даче, мало отапливаемой, все ходил вокруг стола, заваленного бумагами, волновался, что не успеет все сказать о достойных людях, которых знал и помнил. И принимал "каждый день жизни, как подарок Бога" - его слова.

"Двадцатый век России так богат открытиями, событиями, идеями, что трудно найти в мире другую подобную страну. Как говорится, у нас всего достало, но и нам досталось. Но во все времена нашей драматической истории всегда находились люди - титаны духа, что двигали время и прогресс вопреки всему. Среди них не только громкие имена, а и рядовые подвижники... Вспомним один из лучших офортов Гойи - фигуру отдыхающего колосса. Вокруг него пустыня. И мы не видим ношу, только что сброшенную с могучих плеч. Перед нами только отдыхающее человеческое тело. Вот так, мне думается, надо писать о нашем народе... писать о нем со всем вниманием к его обыденности, ежедневной повседневности. Только тогда можно убедить читателя в том, что произойдет, когда этот колосс встанет".

Раймонд Паулс

Раймонд Паулс, тогда редактор музыкальных передач Латвийского радио, депутат Верховного Совета Латвийской ССР, автор четырехсот песен, музыки к мюзиклам, спектаклям и пр. Рассказал он мне в июле 1986 года следующее:

"Латыши и в городах, и в селах сочиняли дайны. Это стихотворение из четырех строк, и оно поется. В дайнах много поэтической прелести и старинной мудрости. В одном из рижских музеев есть ценный экспонат. Это - шкаф, в нем два отделения по 35 ящичков в каждом, а каждый ящик разделен на 20 ячеек, в каждой ячейке 200 карточек с записанными на них дайнами. Посчитайте, сколько будет: 35 х 2, еще на 20, а потом на 200. Получится цифра 280 000. Такое количество дайн собрал сын бедного латышского крестьянина Кришьян Барон. Он не был ни лингвистом, ни филологом, ни поэтом. Изучал математику и астрономию. Жил в России, в Воронежской губернии, где служил домашним учителем у помещика И.Станкевича. Отсюда он и обратился к латышам с просьбой присылать ему дайны на пользу "наукам и латышскому племени". В Воронежскую губернию крестьянка Лавиза Кемеру прислала 232 дайны, а в волости Лиелварзе собрали 6 тысяч дайн. Кришьян Барон разделил их на шесть групп: песни о рождении ребенка, о семье, детстве и юности, о поре сватовства, о свадьбах, семейной жизни, а дальше - старость, смерть. Колоссальная работа! Без этого человека маленькие философские народные песни были бы утрачены, пропала бы национальная страница в книге общечеловеческих культурных ценностей. А как бы пострадала моя любимая музыка!"

Владимир Тендряков

Его рассказ "Урок". Пишу ему: "Владимир Федорович, посмотрите, пожалуйста, три подчеркнутых места: 1) "Нет во всех вооруженных силах такого старшины, который бы не обворовал солдат", 2) "Шли солдаты, и падающих помкомвзводы подымали сапогами", 3) "На повозке тыловик-старшина - хромовые сапожки, ряха как кусок сырого мяса - конечно, ворует, но не так, как я, чище, а потому и честней меня". Нельзя ли их смягчить - Лит снимает рассказ?

Тендряков мне отвечает:

"Нет, ребятки, лучше откажемся от публикации!"

Василий Аксенов

Эти строки никогда не были опубликованы. Василий Аксенов написал их в начале декабря 1978 года, но случилась история с альманахом "Метрополь". Сегодня это все уже не важно, но интересно было бы ему прочитать свои четвертьвековой давности предсказания:

"У меня часто спрашивают о молодых, вошедших в литературу в 70-е годы, и о том, почему, в отличие от моих сверстников, о современных молодых нельзя сказать, что они - поколение, почему само понятие "литературное поколение" сегодня как-то размыто?

О причинах, так сказать, "объективных" говорить сейчас не будем - тут надо трактаты писать. Можно лишь сделать несколько сравнений. Мы входили в литературу в атмосфере спешки, писали взахлеб, хотелось побыстрее выплеснуться. Следы торопливости видны в наших старых вещах - они далеки от совершенства, но то искупается искренностью и естественностью наших интонаций. Следует подумать, что же больше не хватает нынешним молодым мастерства или искренности?

У современной литературной молодежи есть по сравнению с нами огромное преимущество. Мы открывали для себя таких писателей, как А.Платонов, М.Булгаков, М.Зощенко, И.Бабель и других лет в 25-30, когда многие из нас уже написали свои первые книги. Нынешние молодые всасывают это наследие с молоком матери, некоторые уже в буквальном смысле.

Главное же наше преимущество состояло в том, что в пору наших дебютов не было такой, как сейчас, инерции журналов. Нам очень повезло, что тогда возник журнал "Юность", который объединил нас. Возник чудесный процесс взаиморождения, когда журнал создал нас, а мы творили журнал. Сейчас этот журнал, увы, ничем не отличается от всех прочих. Инерция нынешних журналов отрицательно сказывается на литературе молодых - при устоявшемся "стиле" журнал обычно предпочтение отдает писателям более похожим, чем отличающимся. Тогда молодые подделываются под уже устоявшиеся журнальные вкусы, и тут их начинают ругать за качество. И справедливо, между прочим. Когда талантливый человек ломает руку кому-то в угоду - ничего хорошего из этого не получается.

Жизнь год от года меняется, изменяя при этом психологию людей, а в литературе на годы, на десятилетия остается и действует один и тот же набор стилевых клише и социальных типов. И редакция, и молодые писатели должны понимать, что развитие того или иного поколения несет психологию и эстетику именно своего поколения. Появятся новые возможности - и тут же литературное поколение, а не несколько десятков талантливых людей. Талантливые люди уже есть в молодой прозе, с произведениями некоторых мне доводится знакомиться, так сказать, неофициально, в рукописях. Безусловно интересны работы таких рассказчиков, как В.Ерофеев и Е.Попов, Э.Русаков и Н.Коняев, О.Татаринова и Д.Дурасов, драматургов А.Антохина и Л.Петрушевской и других.

Главное, что я бы пожелал молодым, - не потерять этого счастья писать. Несмотря на неудачи, разочарования, это чувство нужно сохранить. Для меня, например, нет дела чудеснее, наше дело очень хорошее, замечательное дело. Надо относиться к нему не просто как к профессии, но как к образу, стилю и смыслу жизни. Хотя литература - это, конечно, также и нормальная профессия. Философски же литература - это борьба живой человеческой души с безжалостным временем. Борьба, конечно, титанически неравная, но все-таки борьба. И в этом смысле каждому писателю очень важно воспринимать свою "нормальную" профессию как необыкновенную.

...Я рекомендую читателям молодого прозаика Виктора Ерофеева, который пока известен более как критик, чем как прозаик, но его проза представляется мне именно прозой его поколения, а герои ее - новыми и неожиданными (для литературы, не для жизни). Виктор Ерофеев потому и мало известен до сих пор как прозаик, потому что он стойко держится за свою прозу и не ломает руки".

К. Р. и Котомкин

Письмо пришло из Франции, Saint-Briac. Написал его мне Александр Николаевич Закатов, личный секретарь Императорской семьи за рубежом. Работая в Архиве Российского Императорского дома в Сен-Бриаке и попутно просматривая собрания эмигрантских периодических изданий, он обнаружил интересную вещь. Она касается великого князя Константина Константиновича, поэта К.Р., президента Императорской Академии наук, командира Преображенского полка, основателя Пушкинского Дома, "отца всех российских кадет". В журнале "Возрождение" опубликованы письма великого князя к некоему Александру Ефимовичу Котомкину, который родился в октябре 1885 года в крестьянской семье в заштатных Чебоксарах Казанской губернии. А умер Котомкин в Гамбурге. Жизнь его выглядела так. Учился Котомкин в казанском реальном училище. В 1904 году поступил в военное училище в Москве. Здесь проявились поэтические и музыкальные способности Котомкина, на которые обратил внимание К. Р. В 1906 году Котомкин оставляет военную службу. Некоторое время он служит в немецких колониях вблизи Самары. В годы революции вступает в ряды Добровольческой армии, сражается в Сибири, на Дальнем Востоке. Потом попадает в Египет, на Балканы, в страны Западной Европы. Осев в Париже, Котомкин начинает выступать в качестве певца-гусляра, бывает с концертами в Бельгии, Голландии и в других странах. И везде - шумный успех. Свой последний концерт он дал в Копенгагене. В эмиграции он познакомился с княгиней Мариной Петровной Голицыной, и она помогала ему построить концертные гусли, которые были заказаны у итальянского музыкального мастера! Последние годы жизни Котомкин провел в Западной Германии. В 1960 году в Гамбурге отмечалось его 75-летие. 23 ноября 1964 года Котомкин умер. Его богатейший архив подвергся печальной участи. Уцелели лишь крохи, да и то случайно. При загадочных обстоятельствах исчезли письма многих выдающихся людей, рукописи самого Котомкина... Но в то время, когда у Котомкина не было ни музыкальной славы, ни "большого круга друзей и знакомых", к нему в маленький городок Царевококшайск и в такие же малоизвестные места приходили письма из конторы дворца его императорского высочества великого князя Константина Константиновича.

"Милый Котомкин, поправляюсь после болезни... пишу карандашом, да и надо еще лежать в кровати. Весьма любопытно было мне прочитать твое письмо с подробностями о твоем житье-бытье и о твоей деятельности. Напиши, сколько стоили бы тебе лошади, корова и писчая машинка..."

Следующее письмо объясняет, почему корова, лошади и пишущая машинка стоят в одном ряду.

"Павловск, 10 ноября 1911.

Милый Котомкин, наконец нахожу время взяться за перо и при его помощи побеседовать с тобою. Одновременно посылаю несколько своих брошюр и стихи одного начинающего поэта, которого смею назвать своим учеником. Последнее твое письмо застало меня в Ташкенте. Описание невзгод от неурожая в твоем участке побуждает меня послать тебе 100 [рублей] на пострадавших от этого бедствия, быть может, эта малая лепта окажет кое-какую помощь нуждающимся.

Не нужно ли тебе самому пособия? Напиши. Проездом через Самару говорил я о тебе вице-губернатору фон Витте. В случае чего, можешь к нему обратиться... Думаю, что он поддержит тебя в добрых и полезных твоих начинаниях. Полагаю, что если справедливость того требует, не следует останавливаться перед представлением сообщения в сенат о незаконных действиях волостн[ого] писаря. Впрочем, тебе на месте виднее.

Прости, милый мой, при недосуге оч[ень] мне трудно найти время на подробное изучение твоего "Князя Вячко"... Думаю, что прошла уже пора длинных поэм. Они мыслимы разве при наличии совершенно выдающегося дарования и безукоризненной художественности, что в наши дни едва ли сыщется...

Прости, что так коротко это письмо. Все мало времени".

На первой странице этого письма под царским гербом стоит: "Константин". А адресовано оно Котомкину в Цюрих, но не в знаменитый германский, а в село Цюрих Самарской губернии Николаевского уезда.

Да, забыла, великий князь написал предисловие к книжке стихов Котомкина, которая вышла в издательстве "Нива" в 1910 году.

Юрий Нагибин

Записочка:

"Примите Вигоря, молодой, способный. Посмотрите рукопись. Пожалуй, предисловия не напишу: в шести журналах идут мои предисловия к стихам и прозе молодых. Надо как Трифонов: "У меня нет для вас времени". Да и странные сейчас молодые: под 40 лет. Я их жизни не знаю: нет у меня детей и внуков".

Опять записка:

"Был в Арзамасе. Пушкин, Болдино, Февронья, Арзамасский ужас Толстого. Я тоже его пережил: зашел в местный ресторан. А вас прошу помочь устроиться на работу Варжепетяну. Он в "Лит. учебе" на партсобрании дал в морду ответственному секретарю".

Еще записочка:

"Я рекомендую талантливого вам прозаика Нину Соротокину. Она инженер и преподаватель сантехники. Нет у нее времени ходить по редакциям. Написала роман "Трое из навигацкой школы", об учениках ее, проявивших себя в науке, мореходстве и политике. Роман захватывающий о времени и людях послепетровских реформ, которые разбудили русское общество, а оно спросонья много ненужного наделало, но поднялось все же к большой государственной жизни. Присмотритесь, отнеситесь доброжелательно. У Соротокиной судьба решается".

Помню, что судьба решалась сложно. Потом был фильм "Гардемарины" и записочка:

"Очень рад, что опубликовали Н.Соротокину. Надо помогать талантливым людям".

Это письмо Нагибин прислал за два с половиной месяца до смерти:

"Я написал по договору с "Ленфильмом" сценарий об Александре I под конкретного знаменитого режиссера, фильм не поставлен. Сценарий принят, оплачен, опубликован целиком в газете "Литературные новости" в шести номерах, и это все. Я написал вместе с Соротокиной для того же "Ленфильма" четырехсерийный телесценарий о заговоре Мировича (не по Данилевскому, а куда живее), получили свои гроши, и на этом дело кончилось. Нет средств. "Гардемарины" успели проскочить, когда у студии еще были деньги. На фундаменте телеуспеха удалось сделать еще два фильма, но сейчас и эта кормушка захлопнулась. Я для советского кино больше не пишу. Ведь даже лучшие не идут в прокат... И тут дело не в качестве, а в том, что прокат захвачен проходимцами. Мне грустно писать вам это, но ничего другого сказать не могу..."

Это был март 1994 года.

Умер Нагибин 17 июня.

Я читаю старые бумаги, правда, не собираясь быть "специалистом по исправлению прошлого" - так в кроссвордах называют историков. Сижу, как обозначил это мой внук, в пуховом прикиде из Оренбурга, окружив себя прикольными канцеляристками - кнопками, скрепками, дыроколом, - и думаю, что наши с тобой письма скоро будут ископаемой редкостью. Мало кто теперь пишет письма. Само слово "письмо" становится анахронизмом. Не будет последних заманчивых томов в собраниях сочинений, из которых мы узнавали милые подробности человеческой жизни: что Чехов любит крыжовник, как Толстой "стоит разинув рот, любуется и боится двинуться, чтобы не пропустить чего в прекрасной весне мира Божьего", а Тургенев хочет возобновить переписку с Фетом, потому что они "имеют пропасть вещей сообщить друг другу и просто потому, что не следует двум приятелям жить в одно и то же время на земном шаре и не подавать друг другу хоть изредка весть". И он, Тургенев, рисует вот такой рисунок:

вечность - а - вечность

и объясняет, что точка "а" - кратчайшее мгновение, в котором мы живем, и потому "я должен рассказать в письме, что делал, делаю и буду делать. и жду от вас, что вы так же поступите с мною".

Но сегодня в огромной России идут пустые поезда и ходят почтальоны с пустыми сумками. Странное разъединение, родственная, дружеская забывчивость может поселиться на наших пространствах, где к тетке в Саратов или в Магадан на субботу не съездишь.

Интересно, в связи с подорожанием почтовых расходов возрастут ли в цене такие вот Ивана Алексеевича Бунина слова: "Разве не понятен мой порыв написать Вам, что-то высказать, что-то разделить с Вами, на что-то пожаловаться. Разве Ваши произведения не то же самое, что мои письма Вам. Потому что жалоба, мольба о сочувствии наиболее неразлучна с человеком: сколько ее в песнях, молитвах, стихах, любовных посланиях?"

Добавим: в обычных житейских письмах.

Грандиозная игра двухсотлетней давности

Наблюдаю впервые в жизни, как американцы готовятся к президентским выборам. Если очень коротко, то - никак. Но попытаюсь расшифровать: по моим наблюдениям, подавляющее большинство жителей страны довольно безразличны к выборному процессу, да и к тому, кого в конце концов изберут. До голосования осталось две недели с небольшим, а ничто в городе этого не предвещает. Разве что увидишь пять-шесть машин с наклейками "Гор" или "Буш" да на некоторых домах аналогичные плакаты.

Однажды, правда, к моему изумлению, встретил на улице... агитатора. Возле трамвайной остановки на пересечении Гарвард- и Бикон-стрит стоял длинноволосый парень с плакатом на спине: "За реальные президентские дебаты с участием Надера". Агитатор по-свойски объяснял каждому желающему, кто такой Ральф Надер и почему так важно привлечь его к дебатам. Разделявших его точку зрения просил подписаться. И жители Бруклайна, одного из богатых и влиятельных районов Бостона, довольно активно ставили свои подписи.

С тех пор я не видел в Бостоне ничего подобного. На улицах течет вполне обычная жизнь. Предвыборные страсти здесь подогреваются сверху в виде разного рода рейтингов или посредством масс-медиа, но мало кого трогают. В общем, в Бостоне, а это традиционная вотчина демократов, американцы куда более внимания и осторожности уделяют выбору продуктов в супермаркете и гаражным распродажам, чем выбору президента.

Брюс утверждает, что добрая половина тех, кто придет нынче к машинам для голосования, не только не знают, за кого будут голосовать, но им даже невдомек, кто из претендентов и какую партию представляет. Подобное отношение американцев к выборам главы государства отражает и статистика. После Второй мировой войны число голосующих постоянно сокращается. В 1996 году - лишь 40 процентов имеющих на это право. "А что удивительного, сказал мне Дейв, компьютерный менеджер,- президент далек от реальной жизни каждого из нас. Что, он найдет тебе работу, если ты ее потеряешь? Он накормит твоих детей, если ты сам не сможешь этого сделать? Он заплатит за частную школу, если публичная в твоем городе - полное дерьмо? Он научит тебя любить жену и дорожить семьей?"

Большинство американцев давно и прилично научились все это делать сами. Или учатся. Но давно осознали, что от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Тем более что слагаемых-то в конечном итоге всегда пара.

В 1992 году я болел за Джорджа Буша, отца нынешнего кандидата. Тогда мне казалось, что старый, добрый Буш будет более благосклонен к России. С тех пор я пришел к выводу, что кто бы ни был президентом Америки, на Россию, как и на любую другую страну, ему наплевать. Всегда и везде он будет блюсти только интересы США. Если, конечно, Россия или другая страна не заставят с собой считаться. А вообще-то президентские выборы в Соединенных Штатах это грандиозная игра на грандиозном поле, в которую играют по установленным двумя столетиями назад правилам. И в эту игру обе команды раз в четыре года пытаются вовлечь максимум из числа взрослого населения страны. В качестве судей. В каждой из команд задействовано сонмище аналитиков по разным проблемам, спичрайтеров, имиджмейкеров, специалистов по public relation (связям с общественностью), социологов, психологов и психотерапевтов, секретарш и охранников, а также их помощников. Государство, которое организует игрище, тратит на него огромное количество средств, сравнимое с годовым бюджетом иного государства. Команды стараются вовсю, и к концу игры даже простоватый и косноязычный Джордж Буш-младший, путающийся поначалу в элементарных политических терминах, с трудом запоминающий несколько цифр, стал выглядеть вполне респектабельным претендентом на Белый дом. Как и в любой игре, здесь довольно часты нарушения правил, злоупотребления доверием судей, подножки, удары ниже пояса, обманные движения и просто обманы. Важным элементом игры стали дебаты кандидатов в президенты, которые к финишу гонки предстают на экранах телевизоров перед всей страной. Но элемент импровизации практически сведен на нет.

Первые теледебаты состоялись сорок лет назад - между Ричардом Никсоном и Джоном Кеннеди. Никсон поначалу отказался от грима, но ко второму раунду изменил свое решение: на экране он явно проигрывал Кеннеди: на лице проступили капли пота, к тому же он казался плохо выбритым.

Идею теледебатов выдвинула и проводила в жизнь Ассоциация женщин Америки. Впоследствии женщины отказались от нее, заявив, что не желают участвовать в обмане населения. С тех пор теледискуссии взял на себя специально созданный Комитет по дебатам, который состоит из ветеранов двух суперпартий.

Очень многие в Америке считают двухпартийную систему президентских выборов игрой антидемократической. Так вот, некий Ральф Надер впервые заявил об этом вслух еще восемь лет назад и предложил тактику борьбы за изменение этой системы.

Кто такой Надер? Авантюрист или возможное третье слагаемое? Он выпускник престижного Принстонского университета, 65-летний адвокат, руководит довольно авторитетной в США организацией - Обществом потребителей. Тридцать пять лет назад Ральф Надер написал книгу "Небезопасен при любой скорости", которая сразу же стала бестселлером. В ней шла речь об автомобиле марки "корвер" компании "Дженерал моторс", с двигателем в багажнике. Молодому адвокату удалось доказать, что в случае аварии машина становилась смертельной ловушкой и для водителя, и для пассажиров. Руководство компании провело полное расследование жизни Надера, решив во что бы то ни стало скомпрометировать автора книги. Но никакого компромата не нашли. В результате злополучный "корвер" не только был снят с производства, но "Дженерал моторс" была вынуждена выплатить адвокату свыше 400 тысяч долларов в качестве компенсации за моральный ущерб. Его неутомимая деятельность по охране прав потребителя и внедрению мер безопасности в промышленности привела к возникновению в 70-е годы Агентства по защите окружающей среды, Администрации по технике безопасности производства и Комиссии по защите прав потребителя. В 80-е годы он обратил внимание общественности на проблемы загрязнения воды и на завышенные цены автомобильных страховок.

На президентских выборах 1996 года "зеленые" выдвинули несгибаемого Ральфа Надера, сына эмигранта из Ливана, своим кандидатом. Без всякой предвыборной кампании кандидат "зеленых" набрал 700 тысяч голосов.

Верхи обеих доминирующих партий почувствовали реальную опасность в лице авторитетного юриста, снова решившего баллотироваться в президенты. Кандидат "зеленых" выступает за сокращение на треть расходов на армию и использование высвобождающихся таким образом средств на охрану окружающей среды, добивается более широкого использования возобновляемых энергоресурсов и здравоохранения, одинаково доступного всем. И если Надер наберет заветные пять процентов голосов, в будущем появится больше шансов на то, что доминированию двух главных партий придет конец...

Ну вот. Президента Соединенных Штатов, изображающих себя самой демократической страной в мире, более того, присвоивших себе право учить демократии весь мир, избрал... Верховный суд.

И спустя 36 дней после голосования. По мнению экс-президента Картера, президентские выборы в США выявили такие недостатки американской избирательной системы, которых нет и в ряде "не вполне демократических стран". Какая же это демократия, если президент США определен, по сути, Верховным судом, а не народом? Какая же это демократия, если проигнорировано волеизъявление полумиллиона американцев? Не потому ли на церемонию провозглашения нового президента Конгрессом не явилось больше двух третей членов Палаты представителей и более половины членов Сената США? При этом более десяти законодателей-негров покинули церемонию, заявив таким образом протест против препон, чинившихся чернокожим избирателям в той же Флориде. Впервые в истории США церемония инаугурации 20 января была омрачена демонстрацией протестующих против нового президента. На самом деле Америка со своей двухпартийной политической системой оказалась в политическом тупике.

Из Москвы

Почему в настоящем мы все делим на справедливое и несправедливое? А настоящему этих претензий не предъявляем?

Новый год - время воспоминаний. Я вспоминаю маму. Она похоронила моего отца и во время войны совсем молодой осталась без руки; она - врач: военные госпитали, воздушные налеты. Все научилась делать левой рукой. Я окончила школу и уехала. Поступила в университет. А мама осталась одна.

Меня послали в большую, хорошую газету, где гоняли, не жалея, в трудные командировки. Писала в каждый номер. Вечером, лежа на диване в редакторском кабинете, куда за неимением квартиры и общежития меня определили на время жить, перебирала события дня и вспыхивала от гордости и удовольствия.

Однажды позвонили из бухгалтерии: "Почему не приходишь за гонораром?"

Гонорар я не получала по единственной причине: не знала, где и как. Спросить - стеснялась. Деньги ведь тогда были каким-то странно второстепенным, не приоритетным предметом. Хотя в них почти все нуждались. Представляю, как странно это слышать нынешним 18-летним, плененным баксами, бабками, зелеными. А было именно так.

Мне выдали тысячу рублей и какую-то еще мелочь. Сумма казалась диковинной. Я вышла на улицу и через минуту была на почте. Деньги отправила маме. "Купи себе пальто или шубу", - написала я на обороте желтенького почтового перевода. Получила пятьдесят копеек сдачи, заплатив за пересылку. Впереди была неделя жизни, в кармане пятьдесят копеек, зато мама с удивлением увидит ровную огромную цифру с крупными нулями.

У мамы никогда не было хорошего пальто. То есть оно было, но в давние довоенные времена, которые не приходились на мою сознательную жизнь. От лет послевоенных осталась фотография: у мамы изможденное лицо, из одних скул, на ней странное бесформенное пальто без воротника, с короткими рукавами, но длинное, видимо для тепла. Потом мама носила что-то другое. Я не могу назвать это "другое" добротным, тем более красивым и модным. Помню, что по воскресеньям мама сидела на низенькой скамейке с иголкой в левой руке и что-то зашивала в пальто. Кажется, это тоже было всегда.

Как все одинокие дети, скорее гордые и самолюбивые, чем ласковые, я обещала ей:

- Я тебе куплю шубу. Когда вырасту.

Она не поцеловала в ответ, но в лице ее промелькнуло то редкое выражение, которое я больше всего любила. Ему нет названия. Возможно, это затаенное счастье в секундном изображении.

На мои гонорары она не купила пальто, а выбрала материал мне на костюм. Я сшила его, когда у меня родилось уже двое детей. Потом мы жили гораздо лучше. Но всегда находились причины, по которым покупка ей хорошего пальто откладывалась. Она носила что-то перелицованное, иногда донашивала мое. И я легко принимала ее успокаивающее: "обойдусь"...

Вещи не умирают как люди, но тоже стареют, устав от шкафов и сундуков, куда их отправляют из-за негодности, немодности. Потом они исчезают: на тряпки, на перешивку, на дачу... Это же пальто висит давным-давно и страшно тем, что совсем новое. Его не продают, не дарят, не носят.

Носить некому, мама умерла. Я опоздала со своим детским обещанием. Что за печать кладет на нас жизнь, жестоко стирая детскую отзывчивую душу?!

Я получила множество писем от давно молчавших друзей и родных. Видимо, вспомнили обо мне в связи с наступлением нового года, века, тысячелетия все же дожили!

Почти все на свой манер написали о нашем родном городе, а значит, о детстве.

Город, где я родилась, быть может, существовал бы тихо и незаметно на географической карте, если бы не ряд обстоятельств. Во-первых, Днепр- река особенная и воспетая. Ну, например:

Реве та й стогне Днiпр широкий,

Сердитий вiтер завива,

До долу верби гне високi

Горами хвилi пiдiйма.

Во-вторых, рядом роскошный Екатеринослав, мраморная мечта князя Потемкина, его подарок Екатерине II. В-третьих, близкие уголь и руды для вереницы приднепровских заводов, щитом ставших над Днепром. А еще - в степи курганы, а ниже, за Хортицей, пороги - Ненасытный, Дед, Будило, Лишний, Вольный, Явленный и легенды о них. Сам город с польским "акцентом" и знаменитым, единственным в мире памятником Прометею. Он создан Алексеем Соколом, архитектором и скульптором, аристократом духа, изучавшим зодчество, живопись и ваяние в Петербургской Академии художеств, в Италии, Греции, Германии. А посвящен рабочему, имеющему дело с огнем, - металлургу. На круглой 20-метровой колонне - раскованный Прометей, у ног поверженный орел, в руке пылающий факел. Внизу, у Днепра, металлургический завод-гигант, построенный в 1887 году поляками и бельгийцами. В советское время реконструированный, да как! Герман Шмунд из фирмы "Хюттенверке" писал из оккупированного города в 1942 году: "Следует отдать должное этим русским, они разумно, со знанием дела реконструировали предприятие. Одна за другой выстроились доменные печи, вытянулись корпуса сталеплавильных и прокатных цехов, продуманно и экономно пролегли подъездные пути. Вот он, как на ладони, металлургический гигант, с огромными корпусами цехов, трубами, словно подпирающими облака".

Я привозила из Москвы посмотреть на этот завод своих детей - сына и дочь, а потом внука. И видела, как они потрясенно замирали. Ни одного грамма металла не отлил наш завод в войну для гитлеровской Германии. А после освобождения город на двадцать шестой день дал первую плавку в мартеновской печи № 3. Я это запомнила с детства и помню сейчас... Ну и последнее в ряду обстоятельств. Мой город - родина Л.И. Брежнева, долгосрочного главы сверхдержавы, "столица застоя", как шутили в начале перестройки.

Ты понял, что речь идет о Днепродзержинске, бывшем Каменском Запорожье, днепровские пороги дали старое название. Бунин в этих местах переплавлялся на плотах и писал о Каменском-Запорожье. В мою пору что-то таинственное было в этом городе. Тихо, жарко, пыль на белых акациях, мальвах, георгинах. Цветов очень много, на улицах чисто. Но людей нет. Казалось, все покинули город, ушли по Заводскому спуску к Днепру. Там завод. Остальное замерло навсегда. Замерли старинные особняки в бывшей аристократической части города - Верхней колонии, нет воды в голубых, витиеватых фонтанах, изготовленных в Варшаве, никогда не играет музыка в раковине парка, нет труппы в красивейшем здании городского театра, стоят пустые и холодные стрельчатые красные костелы, непонятно, есть ли еще знаменитый яхт-клуб. О нем говорят, но никто не знает, где он. Город живет по заводскому гудку: просыпается и замирает. Кажется, что завод забрал, вобрал, выпил всю городскую жизнь, оформил ее жестко, лапидарно, одномерно и грубовато. Но параллельно с этой подчиненной заводу жизнью в белых одноэтажных домах, в школах - украинских и русских, бывших гимназиях, где моя мама и ее сестры изучали такие науки, как Закон Божий, русский язык с церковнославянским, словесность, естественную историю, математическую географию, французский, немецкий, польский языки, математику, педагогику, эсперанто, гигиену, рукоделие и пр.; в мое советское время читали Лидию Чарскую, "Повесть о рыжей девочке", Голсуорси, Леонида Андреева, роскошные, в иллюстрациях фолианты Шекспира и Майн Рида, рассматривали подшивки "Нивы", заказывали картины местным художникам, выпускали домашние литературные журналы. Квартиры были в основном бедны - прошла война. Но всегда объявлялось у кого-то старинное зеркало, красным бархатом обитые кресла, серебряный кувшин времен первого директора завода пана Макомацкого, бронзовые подсвечники, инкрустированный комод, не исчезала манера шить, крахмалить, туго натягивать на мебель чехлы, белить высокие потолки к праздникам. Храмы пустовали, но моления устраивали в обычных квартирах власти к этому относились спокойно. Наша квартирная хозяйка пани Стефанкевич, в 1901 году построившая два дома (советская власть их ей оставила), отдала одну из квартир под костел. Обилие шипящих звуков, поцелуев, приветствий, обращенных к пану Казимиру, к пани Зосе, Стасе, Феликсе, молодым паненкам, наполняли наш двор. Я, пионерка, тоже бегала в костел, то есть в соседнюю квартиру, макала палец в чашу с вазой, крестилась и просила у Бога всегда одно и то же: "Пусть мама придет с работы здоровой". Как я крестилась, какому Богу молилась - не имело значения. Вообще, наш город был добросердечно-интернациональным. В определенный день лета в высокое окно нашей квартиры стучали соседи Ленецкие. На моей памяти три поколения этой семьи дарили нам розы из своего сада.

Я долго не знала тайны этого постоянства. Пока мне не сказала старшая сестра, что наша бабушка спрятала Ленецких в подполе во время еврейского погрома. Бабушка была столбовой дворянкой, барыней - и никакие подозрения не могли на нее упасть.

Но эту жизнь выдавливала та, что нарождалась вокруг металлургического гиганта, техникумов, индустриального и металлургического, технических училищ. Уходили из жизни старики с благородными, породистыми, интеллигентными лицами. Нишу заполняло молодое село. Для него строили новые заводы, все становилось одномерно промышленным, со страшной экологией. Нет места на Днепре и сегодня более загрязненного, чем Днепродзержинск. Город начал перебираться на левый берег. Директор металлургического техникума Станислав Лясота мечтал построить блок тяжелых лабораторий со сложнейшим оборудованием в новом студенческом комплексе. Говорил он это мне в старом здании техникума, где когда-то сидел в этом же маленьком кабинете другой директор - Леонид Брежнев. Кстати, без разрешения нарастивший два этажа на тесное здание техникума, за что схлопотал партийный выговор.

Что я помню из разговоров о Брежневе?

Помню, что мамина сестра Антонина ездила с ним на грузовике в область на комсомольские конференции. Говорили, что он красавец, очень добросердечный и веселый, чаще других употреблялось слово "правильный". "Правильный сын у вас", - говорили Наталье Денисовне Брежневой не без зависти соседки.

Он действительно был таким, как, впрочем, многие молодые в советской стране. Заботился о будущем, не только собственном, а всего мира. План жизни как бы был перед глазами: учеба, труд во имя Родины.

Надо было воспитывать в себе личность, принципиальную, честную. Брежнев был "в тон" времени и городу, который энергично омолаживался и строился. Я помню лист многотиражки "Знамя Дзержинки", кажется, за 1935 год. Там о слесаре Брежневе писали: "Он учится в нашем институте. Он же лучший группарторг... И он же лучше всех на курсе защитил дипломный проект".

Заседает партийная ячейка - третий слева Л. Брежнев, заседает педагогический совет рабфака - в первом ряду Л. Брежнев, заседает "треугольник" рабфака - в центре Л. Брежнев. Поступает в бронетанковую школу, становится политруком лучшей роты в полку. И совершенно серьезно, как человек "правильный", пишет своим рабфаковцам: "Я обещал вам добиться права считаться лучшим танкистом подразделения. Я выполнил свое обещание, стал лучшим бойцом-танкистом. И хочу знать успеваемость четвертых курсов: они должны поступать в вузы и втузы". Я привожу эти цитаты, потому что, как мне написала работник фирмы по реализации металлов Нонна Павловна Касперович, в днепродзержинском архиве нет больше документов, связанных с Брежневым. То ли выброшены, то ли кем-то изъяты. А может, припрятаны во время антибрежневской вакханалии.

Когда я смотрела архивные бумаги, имена мне говорили о знакомом и понятном: я ходила в школу с детьми этих людей. Помню, днепродзержинскому музею семья Брежнева передала памятные подарки ко дню рождения генсека. Приняли - не отказались. Показали выставку, ненормально мажорную, "Пламенный борец за мир, за идеалы коммунизма". А потом услышали, что в столицах ославили Брежнева и его семью, отбирают ордена генсека, даже орден Победы, коллекцию оружия, машины, квартиру опечатали. Как говорила Галина Брежнева, "забирали все, что блестит". К сожалению, не нашли счетов в зарубежных банках и вилл в Испании или в горах Германии. (Не было у генсека размаха.) Так вот, услышав такое, организовали другую выставку - из тех же брежневских подарков. И объясняли ее интересным образом. Во-первых, показать подарки позволила, мол, только перестройка и гласность. (Непонятно только, каким образом без перестройки и гласности в 1949 году в Музее изобразительных искусств представили народу подарки Сталину?!) Дальше утверждали, что, глядя на брежневские подарки, каждый обязан ощутить, что "застой воплотил в себе брежневские черты: примитивные, невзрачные времена, на два десятилетия затопившие серой краской страну". Музейщики были так изобретательны, что нашли хитроумные аналоги обычным подарочным вещам. Приветственный адрес в шкатулке с замочком оказывается неким элементом из сказки о Кащее Бессмертном. Этот же элемент - одно в другом - якобы положен в основу социальной структуры нашего общества, его партийной "структуры". А вот высокие вазы, хрустальные, керамические, стеклянные, оказывается, означают пирамиду власти, на вершине которой есть место только для "самого-самого". В данном случае - Брежнева. Значит, талантливый мастер из Гусь-Хрустального, создавая вазу, думал о "пирамиде власти", а не о своих художнических тайнах. (А мастера ремесленного училища им. цесаревича Николая, смастерившие настенный дубовый шкаф с барельефом писателя Гончарова в 1887 году, надо полагать, вообще думали о Монблане монархической власти.) Заметим, что и вазы, и шкаф - обычные, приуроченные к празднику заказы. И мы смешны в своих "демократических прозрениях".

Ну никак мы не хотим быть гражданами Целостной России - Святой Руси, Имперской, советской и нынешней. Почему-то стремимся к кусочкам, частичкам, к раздробленности, хаем то одно, то другое. У моей бабушки было семь дочерей. Назвала она их: Елизавета, Мария, Зинаида, Вера, Анна, Антонина, Надежда. Они родили тоже семь дочерей, их назвали: Элла, Алла, Ася, Нонна, Юля, Жанна, Эмма. "Не имена, а какие-то кусочки", - ворчала бабушка. Вот и мы за кусочки. А не за полное имя своего Отечества...

Я рискую высказать не украшенное политическими терминами соображение о семье Брежнева. К власти на двадцать лет пришла семья не реформаторов, не революционеров, не переустроителей. К власти пришли "старосветские помещики". Весь стиль их существования говорит об этом: просто, обычно, провинциально, по пути, заведенному и одобренному жизнью и людьми. Все обращено к вековечным истинам и ценностям. Молодость самого Брежнева, его энергия ушли на добросовестную работу в регионах - Днепропетровск, Молдавия, Казахстан. В зрелости проявился природный характер - миролюбие, сентиментальность, доброжелательная размягченность и правильность. Жена Виктория Петровна Денисова, которую в Днепродзержинске на заводе, где она работала, с симпатией звали Витькой, учила кремлевских поваров готовить сама это делала виртуозно. Мать Брежнева долго не хотела покидать родной город и квартиру в доме, построенном в 1926 году, а когда решилась, ей прислали контейнер, обитый бархатной тканью, чтобы не поцарапать мебель. Но погрузили в контейнер швейную машинку, старый стол и несколько стульев. И никто о матери генсека не снимал фильмов, как это делалось позднее о семье Горбачева и любящего котлеты Ельцина. Дочь куролесила, но получала подзатыльники от отца, и это все-таки приводило ее, красивую и влюбчивую, в чувство. Она боялась при нем появиться в вычурном платье, сама, без домработниц убирала, готовила, обходилась со стиркой и чисткой. Это отмечали с удивлением все, кто ее знал. Она, как и все в семье, хотела, чтобы старый отец ушел на пенсию, да и он сам просился. Но... Про это "но" мы все знаем.

Уже находясь в больнице и услышав о передрягах с перезахоронением Ленина, дочь Брежнева, как всякий правильный православный человек, испугалась, "что с останками папы могут поступить недостойно". Ее тоскливое: "Нас ославили на всю страну, а доброго имени ведь не вернешь" - кажется, не сбывается... И вот почему.

Брежнев как бы снял жесткий корсет с советского человека. Другое дело, что наш человек готов всегда раздеться донага, услаждая взор западных цивилизаций. Или служить своему Отечеству... но лежа на боку. Многие пытаются репрессивность брежневских времен сравнить со сталинским периодом. Но как это в "удушающей атмосфере застоя" работал Юрий Любимов, его "Театр на Таганке"? Нынешние "Куклы" не годятся по смелости в подметки песням Высоцкого. Писатели в "застой" намекали, критиковали, а самиздат имел свои "тиражи". Даже дело Сахарова имело сначала скорее моральный аспект, а не политический. Политические дрожжи усиленно добавляла жена Сахарова, как это было и в случае отношений с властью Михаила Булгакова.

Брежнев вернул бывшим воинам достоинство ратного ордена. И это были награды не только для звона, они были заслуженно отмечены льготами. Говорят, на Украине льготы отменили...

Смеются, что детски-старый человек любил награды. А дочь его говорила: "Это безобидная причуда. Он же не квартиры и дачи присваивал. Ордена были самым дешевым способом отблагодарить человека, который так много сделал для страны. После смерти папы их все забрали".

Иван Миколаевич Глущенко, потомственный металлург и доморощенный днепродзержинский философ, сидя под акацией, говорил мне: "Подустали в стране повсеместно к приходу на власть нашего Брежнева. Сталин, лагеря, война, разруха, смерть Сталина, картежные игры его замов, наконец, Хрущев... в зад его... При Брежневе спокойствие все нашли, все отдохнули. Как бы в отпуск пошел государственный организм и весь народ как бы сил набирался. Оттого и всколыхнулись весело на перестройку. Так нет же, скопцы эти, Горбачев с Гарантом, которому власть что сласть, схлестнулись и бабу-Россию потеряли".

Мне жаль мой город. Брежнев, выбившись в люди, к благополучию, как человек "правильный", следуя народному пониманию, заботился о родном городе. Был его "благодетелем", как когда-то в Муроме или в Переяславле-Залесском их "почетные граждане". Холил его, снабжал хорошо - да ведь сам знал, что такое стоять у доменной печи... Сегодня город позабыт, позаброшен. Пишут мне, что к приезду Кучмы с Назарбаевым (Назарбаев учился в Днепродзержинском училище, где преподавал мой дядя Николай Меринов) город почистили, дороги подремонтировали, училище привели в порядок, даже старого "Прометея" на новый сменили. В остальном - безработица, стоят одни бензоколонки без бензина, люди утюгами на газовых плитах обогревают дома, плата за квартиры не по карману. Возникли и национальные проблемы.

Русская женская школа № 1, бывшая гимназия, где училось все поколение моих теток, мама, я, выселена и превращена в банк. Говорят, это повод избавиться от "номера один" на русской школе. В новых учебниках по истории слова "Россия" не встретишь, есть "Московия". Мазепа - герой, а не изменник, борец за независимость Украины. Об экологии страшно говорить. Школьная моя подруга пишет: "Люся Дударева недавно похоронила мужа, Женя Рябцева осталась одна с детьми и внуками, муж умер, у Милы Щипакиной та же история - похоронила мужа. Муж Иры Вебер вернулся с Урала, ездил искать работу, пережил сейчас инсульт - плохо говорит".

А ведь этим мужчинам шестьдесят два- шестьдесят три года...

Ты просил меня написать о Путине. А я пишу о Брежневе, не потому, что к его бюсту сегодня кладут цветы новобрачные, а потому что город, где я родилась, по глупости оказался за рубежом и я не могу в субботу съездить на родные могилы.

Боюсь, что мое письмо ты получишь в разгар антирусских настроений на Украине. Паны западной ориентации готовы предать и "Вкраiну милу, и лани широкополi, i Днiпро, i кручi" за торцовую плитку где-нибудь в Ницце.

Чиновники и тележки

В Америке, как нигде, чувствуешь правоту Ильфа и Петрова: автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Сейчас я около трех часов в день трачу на поездку с работы и на работу. Нужны колеса. Тем более что я с первой попытки сдал тест по правилам дорожного движения, а 1сентября сдал и экзамен по вождению. Для сведения россиян, мечтающих стать автомобилистами: ровно семь минут я провел за рулем рядом с очень доброжелательным американским полицейским. Его команды переводила на русский Юля, сидевшая сзади. В этот же день мне вручили американское водительское удостоверение.

Это очень важный документ, заменяющий собой паспорт. Не проверял, но слышал, что около семидесяти процентов американцев паспортов не имеют и не нуждаются в них, так как за пределы своего государства не выезжают....

В процессе обретения водительских прав, а чуть позже и в Иммиграционной службе, мне впервые пришлось столкнуться лицом к лицу с американскими чиновниками, вернее, чиновницами. И убедиться в том, что и в Америке рядовой чиновник испытывает ни с чем не сравнимое блаженство, почувствовав, что посетитель полностью и целиком в его власти.

Итак, мы с Наташей (она в качестве переводчика) пошли записываться на экзамен по правилам дорожного движения. Узнали предварительно по телефону, какие документы нужно взять с собой: мой латвийский паспорт, право на работу и письмо с личным номером Social security (службы социального страхования). Дама лет сорока (по виду испанского происхождения) разглядела в паспорте гостевую визу. И безапелляционно заявила: по закону штата Массачусетс пройти тест могут лишь граждане США и обладатели грин-карт. Наташа ей попыталась объяснить (она достаточно хорошо может изъясняться по-английски на бытовые темы), что я - в процессе смены статуса. Куда там! Узнав в ней иностранку, дама и вовсе закусила удила: отойдите, мол, не могу с вами терять время! Даже логика подсказывала: чиновница не права. Мне дали право на работу, значит, я должен иметь возможность до нее добираться! Но логика для чиновника не аргумент! Мы оба были в стрессовом состоянии, так как до этого с подобной грубостью не сталкивались. Все, едем домой, сказала Наташа, тут без дочери не обойтись! Юля, надо сказать, человечек довольно обстоятельный и очень ответственный гражданин Америки. Она не позволит себе обратиться куда бы то ни было, не выяснив все от и до, не узнав свои права. И если сталкивается с подобными чиновничьими заскоками, то воспринимает их чуть ли не как личное оскорбление.

Минут через сорок мы вернулись с Юлей, прихватив еще и справку о предстоящем мне интервью в Иммиграционной службе по поводу изменения статуса. Наша испанка и ей пыталась сказать о законе штата Массачусетс, но уже совершенно другим тоном. Дескать, справка из Иммиграционной службы действительно может помочь, но надо обратиться к старшему менеджеру.

- Непременно, притом с жалобой на вашу грубость и некомпетентность! отрезала дочь. - Вы ведь даже не удосужились выяснить, есть ли такая справка, да еще разговаривали с моими родителями по-хамски!

Старший менеджер, очень представительный черный американец лет сорока, ознакомившись со всеми документами, извинился за свою коллегу, пообещав, что наказания ей не избежать.

Между прочим, по моему наблюдению (Юля и Брюс, кстати, его разделяют), в США лучше иметь дело с чиновниками-мужчинами. А женщины, боясь потерять работу, въедливы и придирчивы. Перестраховываются.

И подтверждение этому - мой опыт общения с INS (Службой иммиграции и натурализации). Через месяц после моего прилета в США я отправился туда подавать документы на смену статуса: приехал-то я по гостевой визе, а надо было получать грин-карту, пользуясь правом на воссоединение с семьей. У меня осталось самое благоприятное впечатление о чиновниках INS. Огромный зал, своей очереди к иммиграционному чиновнику ждут человек пятьсот. Каждый ждет, когда на табло высветится номер, который ему присвоили при регистрации. У нас на ожидание этого момента ушло около часа - прием ведут около двадцати служащих. В зале я познакомился с земляком, бывшим директором автосервиса из Гомеля, и легкомысленно отправился с ним во двор "покурить". А в это время нас позвали к окошку. Юля в панике принялась искать - обидно, столько прождали и придется занимать очередь еще раз или приходить в другой день. Однако офицер, который с нами работал, был столь любезен, что попросил ее не нервничать: у него все равно минут пять уйдет на ознакомление с нашими документами. Еще пятнадцать минут - и мне назначили интервью по поводу грин-карты на 21 сентября, через полгода. Эти полгода я должен прожить, не выезжая из страны.

Однако незадолго до назначенного срока получаю письменное извещение, что интервью отложили еще на полгода (до 1 марта). В объяснении INS не вдается, и требовать их не принято. Отложено, и баста, радуйся, что не отменено... Но приходится опять обращаться в Иммиграционную службу за специальным разрешением на выезд и въезд в США до 1 марта.

На этот раз нам не повезло - пожилая дама, не поднимая глаз и не без злорадства посоветовала нам... зайти через полтора месяца. В ответ на недоуменное "почему?" снизошла до разъяснения про особый порядок в Бостонском отделении: за разрешениями на въезд следует обращаться не раньше чем за пятнадцать дней до отъезда. Но тут у нее не вышло. Юля спокойно попросила показать, где это написано. Показывать было нечего. Документы в конце концов пришлось принять. А чтобы сохранить лицо, дама посоветовала "молодой леди следующий раз не слишком умничать в иммиграционной службе". Еще через час мы получили постоянное разрешение на выезд и въезд до 1 марта. Все удовольствие стоило 95 долларов. Исходя из своего латвийского опыта, подозреваю, что взятку надо было дать сразу, что именно из-за нее-то интервью и отложили. Юля уверяет, что это не так.

С чиновной и бюрократической Америкой приходится сталкиваться все время. Я давно занят поиском хотя бы временной (до начала садоводческого сезона) работы. Дело не только в том, что нужны деньги, но и просто тягостно сутками сидеть дома, действовать всем на нервы своей озабоченной физиономией. Обзвонил многие офисы и бизнесы, объявляющие о наборе людей в русских рекламных изданиях. И оказалось, что все вакансии так или иначе увязаны с наличием собственного автотранспорта. Деньги на покупку подержанного автомобиля у меня были (продалась дача под Ригой), но вся моя семья почему-то отговаривала меня от этой идеи. Выдвигались разные причины: по Бостону трудно ориентироваться, машина обойдется дороже, чем ты думаешь, - ремонт, бензин, страховка и т. д. Я настаивал на своем и просил сделать покупку в течение недели, ну месяца. Тут пошли разговоры, что за этот срок приличной машины не купишь, нужны по крайней мере два-три месяца. В конце концов я сам нашел подходящий автомобиль в одной автомастерской, пригласил в эксперты Брюса и, услышав его "да", но скорее больше положившись на удачу, оформил покупку. Так что теперь раскатываю по Америке не на велосипеде, а на "тойоте-королле" 1992 года выпуска. Конечно, пришлось потратиться еще и на ремонт, на замену шин. В результате приобрел немаловажный для начинающего автомобилиста опыт: ремонт в русских мастерских при том же качестве гораздо дешевле, чем в американских. Не знаю, как уж так сумели устроиться наши земляки, но запчасти они получают по ценам в два раза ниже, чем американские мастерские.

Постепенно осваиваю улицы Бостона, пользуясь подробнейшей картой, и получаю при этом громадное удовольствие. Кроме всего прочего, автомобиль в моем случае не только средство передвижения, но и другая степень свободы теперь мне не надо просить довезти меня в банк, в спортклуб или на работу.

Своевременность моего решительного шага подтвердил довольно печальный случай. Спустя неделю после того, как в нашем дворе появился мой автомобиль, Наташа попала в серьезную аварию. Мы с Юлей, сорвавшись полураздетыми по ее звонку, застали пострадавшую уже в госпитале, куда ее доставила "скорая помощь". Ее тщательно обследовали. Слава богу, все обошлось без переломов и серьезных травм, только ушибы. Но машина повреждена так, что страховая компания предложила ее списать. Полиция пришла к выводу, что в происшедшем нет никакой Наташиной вины, виновата владелица новенького "вольво". Все это дает нам надежду получить полное возмещение ущерба от ее страховой компании. Деньги это довольно солидные: например, только что пришел счет из госпиталя за трехчасовое обследование - 987 долларов! А еще - машина! Но чтобы добиться компенсации от страховой компании, понадобились часы телефонных переговоров с бюрократами, которые вели Юля с Брюсом и адвокатом. Спустя неделю Юля все же добилась, чтобы страховая компания оплатила аренду автомобиля для Наташи. Все-таки в Америке при желании и с помощью опытного юриста можно одолеть самого страшного чиновника, принадлежащего среднему звену бюрократического устройства.

Теперь нашел я и временную работу, в двух километрах от дома. Неужели, подумал я, в огромном супермаркете не найдется дела для дюжего мужика, пусть и без английского? Дело нашлось, правда, с шести часов до двадцати двух с хвостиком. Анкеты заполнял Брюс, потратив на это около сорока минут, при этом злился невероятно на американскую бюрократию: можно подумать, ты идешь туда генеральным менеджером! А меня брали всего лишь возвращать с автостоянки обратно в магазин тележки, на которых покупатель доставлял товар к своему автомобилю. Семь долларов и десять центов в час!

Менеджер по персоналу Линда Скотт попросила меня расписать свой недельный график. Я расписал, предупредив, что во вторник и четверг не могу работать вечером. Ждите, сказали мне, звонка на следующей неделе. На следующей неделе мне не позвонили. Оказывается, мою анкету затеряли. Но в понедельник я уже вышел на работу. Первым делом меня попросили набрать номер, присвоенный мне в социальной службе. Таким образом, я зарегистрировал себя и время, в которое появился на работе. Уходя, тоже должен был отметиться.

К концу недели у меня случился первый конфликт с начальством. Оказывается, в понедельник я должен был представить удобное для меня расписание работы на следующую неделю, с учетом которого составляется общий график по магазину. Когда же мне его показали, я увидел, что задействован и во вторник, и в четверг! Пошел к Линде Скотт: "Что же вы наделали, из-за вас придется переделывать весь график!" Я настаивал на своем, и в конце концов миссис Скотт жирно перечеркнула вторник, четверг, а заодно и воскресенье. Я, чего скрывать, расстроился: только приступил к работе - и уже успел нажить себе недоброжелателя. Но на следующий день Линда подошла ко мне на улице с улыбкой, поздоровалась и спросила, почему я не пользуюсь перчатками. Попросила передать мне по-русски, чтобы я не перенапрягался, возил за один раз не более шести тележек, через два часа минут пять отдыхал и обязательно использовал положенный мне раз в день пятнадцатиминутный "брейк" (перерыв). У меня отлегло от сердца.

Так и идет: приезжаю на машине, отмечаюсь, катаю тележки, перекусываю, используя свой пятнадцатиминутный брейк, в своей машине, опять катаю тележки, отмечаюсь, уезжаю. Как и все. И никому в голову не придет читать мораль о трудовой дисциплине, так как ее никто не нарушает. Главный моралист и организатор здесь чек, который ты получаешь раз в две недели....

Вот такие у меня дела с тележками. Но душе моей ближе занятия садовника, когда пахнет землей, и я жду начала сезона.

Из Москвы

У нас здесь свой сезон под названием "Пушкин - наше всё". Шла подготовка к 200-летнему юбилею Пушкина. Срочно ремонтировали к дате церковь Большое Вознесение, где Пушкин венчался, тут же срочно воздвигали фонтан: ротонда, в глубине ее стоят Наталья Гончарова и Пушкин. Работали так, как не работали в дни сталинских авралов. А рядом стоит дворец князей Бобринских XVIII века, где Пушкин не однажды бывал. Начальство дворца - в нем расположился Комитет по печати и телерадиовещанию - вывесило на фасаде портреты поэта, а во дворе дворца в день празднования пушкинского юбилея открыло круглосуточную коммерческую автостоянку.

Защитить дворец невозможно. Действует слепая сила, она называется "русский бюрократический заповедник".

В России всегда были отвратительные чиновники. И особенно непролазным было "среднее звено". Именно оно все заматывало, убивало на корню. Бедный царь Петр Великий как только не взывал к чиновному люду, напоминая, что человек воспитывается для общественной деятельности, а эта деятельность должна быть самостоятельной, самоуправительной и направляться соединенными силами чиновничества на охранение государственных и человеческих интересов. Он в свое время даже казнил сибирского губернатора князя Гагарина за взятки, казнокрадство и волокиту всяких дел. К. П. Победоносцев, будучи преподавателем Александра II, учил его: "Земля наша велика и обильна, народ наш молодой и свежий, подъем духовный нашей природы легок и могуч, но без управы, без хозяйства все это пропадет... Вся тайна русского порядка и преуспевания наверху, в лице Верховной власти. Не думайте, чтобы подчиненные Вам власти себя ограничили и поставили на дело, если Вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где Вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвигнет на дело. Ваше ослабление и роскошь зальют землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землею, в которой Вы родились..."

Я не представляю, чтобы чиновники высокого ранга времен царской России или в Советском Союзе могли проделывать дела современных главчинуш: на подставное лицо приобрести виллу в Германии, завести финансовые сомнительные связи за рубежом, вредя тем самым своей Родине. Не могу представить, чтобы что-то подобное сделали Сперанский, Горчаков, чиновники морского ведомства великого князя Константина Николаевича или такие советские чиновники, как М. Суслов, Е. Лигачев, А.Косыгин.

К началу перестройки советская бюрократия представляла собой большую силу. Она была занята в сфере управления; положение по отношению к средствам производства занимала номенклатурное (вынесут только вперед ногами); считала себя элитой и имела доступ к элитарным фондам потребления.

Но у этой "элиты" все же застряла в голове одна цитата: "самый худший у нас внутренний враг - бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном советском посту... он не научился бороться с волокитой, он не умеет бороться с ней, он ее прикрывает. От этого врага мы должны очиститься..." Это - Ленин. Тогда боялись проверок, комиссий, ревизий. В перестройку никто ничего не боится. Совершенно не обладая серединной устойчивостью и разумностью, мы смешны и нелепы.

Вспоминаю такую историю. Зовет меня секретарь: "Зайдите к шефу". Мне не хотелось: я была в этот день "не на что посмотреть". К тому же жизнь и внешний вид осложняла реставрация зубов.

Зашла в кабинет и остановилась у дверей - чтобы не демонстрировать себя под носом начальства.

- Пойдете на совещание в министерство.

- Я не могу говорить, - сказала я мрачно, но, как ни странно, с проснувшимся кокетством.

- И не надо. Будете слушать. Вам на пятый этаж. Начало в четыре.

Я вышла и подумала: "Надо быть дурой, чтобы вернуться после совещания на службу".

Но... Придется брать сумку с продуктами. А там фарш - потечет. Короче, как всегда в жизни деловой советской женщины, все исключало друг друга: служба исключала внука, очереди в магазине - дисциплину на работе, транспорт, забитый до отказа, приличную внешность, совещание у министра не сочеталось с фаршем.

Дежурный посмотрел удостоверение: "Вам на седьмой". Странно, подумала я, мой шеф не знает, где сидит его министр.

На этаже было тихо. Появился человек с листком бумаги. Посмотрел в листок, потом на удостоверение. Некое изумление мелькнуло на лице бывалого аппаратчика. Но в моде была демократия, и он широким жестом пригласил в зал коллегий.

В зале сидели мужчины. Костюмы - цвета благополучия: белый, кремовый, светло-серый, перстни, галстуки-бабочки. Кобзон, Стас Намин, директор цирка, филармонии. Все знали друг друга, оживленно говорили. Появился министр Николай Губенко. Он был прост, демократичен, мил.

Красиво разложил на столе красивый блокнот, красивую ручку, красивую зажигалку, узеньким язычком которой лизнул кончик сигареты "Мальборо".

- Выступать будем по очереди, - сказал мягко министр.

Первым встал Кобзон. Он говорил о позоре, который обрушился на голову нашего искусства. Цирк, или часть его артистов, приехал в США, а уехать за неимением денег не может, в Израиль одна за другой едут на ходу "сколотившиеся" группы артистов. Их больше, чем театров и зрителей в Израиле. Под маркой Большого театра или МХАТа выступают за рубежом третьеразрядные или случайные актеры. В ресторанчиках Чикаго или Бостона зарабатывают себе на шубу уважаемые деятели искусств СССР. Мы позорим себя и свое искусство, оно катастрофически падает в цене на мировом рынке. Скоро будет ниже китайского по востребованности.

Я слушала с изумлением, тут же мучительно думала о том, что и мне придется выступать, да и фарш волновал, который, возможно, растекся под стулом в целлофановом мешке. Информации для выступления у меня не было. Вспомнила историю с картиной Репина: он написал чудный женский портрет. Зрители этот портрет (портрет Кориво) увидели на десятой Передвижной выставке в 1901 году. Через три года Репин повез картину в Америку на международную выставку. На обратном пути шедевр был конфискован американцами за какие-то пошлины, по сути, отобран у великого труженика бесплатно и продан с молотка. "Я дал себе слово - пока живу... не входить с американцами в сношения во всем, что связано с искусством и художниками", писал позже Репин.

Но все это было в другом веке и не носило поучительный характер, хотя тоже случилось за рубежом.

Я ушла в перерыве. Было ясно, что никто не знал, что же делать с "обнаглевшим", бесплановым, скатившимся с советских рельс в романтическую демократию искусством.

На следующий день шеф меня вызвал и спросил:

- Что было на совещании?

Я рассказала. Он долго молчал. И наконец:

- А где это вы были?

- У министра.

- Я вас посылал на встречу с болгарами. - И засмеялся. - Ха! Случайный человек на коллегии у министра. Как вас пустили?! Впрочем, у нас теперь поголовная демократия - никаких преград.

И правда - "убогие вышли на авансцену, толпа шагнула во власть, писатели засели в парламенте, актеры вели философские диспуты, яйца учили курицу, вторые становились первыми, лейтенанты - генерал-лейтенантами, мнс - академиками, профаны - политологами". А уж сколько самозванцев в литературе, поименовавших себя "классиками ХХ века", взывающих к "дегуманизации" литературы , - так просто страсть! И все кричали, что мы наконец-то цивилизовались. Устраивал этот хаос тех, кто успел взять, снять, арендовать, вложить, приватизировать, украсть. А перед длинным хвостом не сумевших и не успевших было поставлено заграждение в виде новой бюрократии, служащей богатству и власти.

Сегодня чиновник бюрократического аппарата России не боится ничего. Его служба - это смесь советского "бега на месте" с ненасытным желанием, где бы что урвать. Если ты не доходный клиент, а просто жалобщик, проситель, пострадавший - тебя не видят, не слышат, с тобой не говорят.

Я бы на месте нашего президента реформирование страны начала с усовершенствования бюрократического аппарата. Директор Института проблемы денег, фондового рынка и капитала Александр Потемкин пишет: "Я не раз задумывался, почему у наших министров по 10-15 заместителей и у начальников департаментов по 6-7. Что в основе этого явления? Думаю, не политика и не экономика. Это результат социально-психологических травм сознания, которые преследуют нас из глубины истории: 1) неистребимый принцип "разделяй и властвуй", 2) свитность и церемониальность, 3) боязнь принятия решений, желание переложить ответственность на того, кто ниже, 4) отсутствие экономической структуры мышления". Потемкин призывает к антибюрократической революции. Ибо контрольный пакет акций нравственного капитала, нажитого людьми, оказался в руках тех, кто не считается ни с какой моралью и потому свою службу посвятил одной, но пламенной страсти - обогащению.

У кого это не получается, тот сонно, "лежа на боку", не трепыхаясь, вертит колесо государственных дел вхолостую. Зарплата все равно идет. А мы, простые обыватели России, слушая этот скрип колеса, спрашиваем себя: "Что же это за новый строй? В старом была идея, стройная, целая, организаторская. Где же она в новом? Это какое-то абсолютное беспринципие: не монархия, не демократия, не царство личности, не социализм, не что-либо свое, не последовательное обезьянничанье чужого - не мышонок, не лягушка, а неведомый зверушка... Нечто с младенчества старческое..."

"С младенчества старческое..." Конечно, бюрократа трудно представить вдохновенным юношей с пылающим лицом. Но служащим, гордым своим званием стража закона и порядка он должен быть.

Взгляд из окна автобуса

Я еще не американец. Во всяком случае, душой.

Но меня расстраивают слухи, что в России нарастают антиамериканские настроения. Я понимаю, что американское правительство в значительной степени само подогрело их бомбардировкой Югославии, периодическими налетами на Ирак. Но очень не хотелось бы, чтобы американский Белый дом отождествляли с народом.

Недавно, например, узнал, что, по данным социологических опросов, до восьмидесяти процентов американцев не поддержали бомбардировки Югославии. Я уже давно понял, что американцы и их жизнь другие, чем мне, например, виделось из-за океана. Американцы в общем-то такие же люди, как и мы. Они, за некоторым может быть исключением, также хотят добра, любви, мира, покоя и счастья для себя и других. Разве что спектр их интересов более узок, они более целенаправленны, что ли. Может быть, именно поэтому они лучше организовали свой быт, свою жизнь, чем мы. Если за это их не любить, то уж больно эта нелюбовь смахивает на зависть. Впрочем, думаю, антиамериканские настроения, если они действительно превалируют в нашем народе, не с неба свалились: кому-то во власти они бывают необходимы и выгодны. Как мне хорошо известно, общественным мнением в России очень легко управлять.

Аккредитованные за океаном советские журналисты по-разному характеризовали американцев. До Хрущева это были агрессивные монстры, замкнутые и злые. Хрущев обнимался с Кеннеди, а Брежнев с Рейганом, и американцы оказывались очень схожими по своему характеру с русскими столь же открытыми, дружелюбными и приветливыми. Но даже в это время мне, воспитанному на карикатурном образе жадного и кровожадного "дяди Сэма", угнетателя черных из "хижины дяди Тома", трудно было представить, что на другом континенте живут такие же люди, как и мы, и что жизнь их и наша в главных своих проявлениях схожа - люди учатся, ходят на работу, строят дома и создают семьи. Что их так же, как и нас, заботит здоровье детей, кем они станут, когда вырастут...

Перед тем как объявить личную войну Америке, Эрнесто Че Гевара поехал изучать врага. И в конце концов пришел к выводу, что янки - взрослые дети. Веселые, довольные, сытые, оптимистичные, предприимчивые, верящие в Бога и в доллар. Выходит, в общем-то неплохими людьми были эти враги, но наша пропаганда очень постаралась, чтобы эту довольно верную характеристику знаменитого кубинца мы в свое время так не узнали! И еще: коренные американцы в большинстве своем - люди законопослушные. Нам трудно себе представить, но редко кто из них оставит машину на магазинной автостоянке, если, к примеру, он приехал в расположенную рядом химчистку, а там все места для парковки заняты. Американцы влюблены в свою страну и уверены в том, что именно она владеет рецептами благополучия для всех. И удивляются при этом, что не все эти рецепты приемлют.

Они, как и мы, люди разные. И каждое из вышеперечисленных свойств в каждом - в различной дозировке. Отличаются они от нас еще и тем, что не имеют привычки лезть в душу другому. Встречая тебя вполне доброжелательной улыбкой, всегда вовремя дадут понять, что это еще не повод для более близкого знакомства. Американца, твоего соседа, с которым ты здороваешься много лет, вроде бы совсем не интересует, как и чем ты живешь, откуда и легально ли ты приехал, на каком языке разговариваешь, где берешь деньги и как их тратишь. Кто бы ты ни был, но, если ты не нарушил закон и не попал из-за этого в поле зрения полиции, ты можешь спокойно и свободно жить в Америке. Думаю, что именно это чаще всего и притягивает сюда эмигрантов со всех концов света. Но стоит лишь тебе, предположим, спилить без разрешения дерево или совершить еще что-то преступное с точки зрения твоего соседа, полиция тут же об этом узнает. Американец не пройдет мимо человека, нуждающегося в помощи, но и не бросится на выручку. Помощь чаще всего выразится опять же в звонке в полицию или в службу экстренной помощи "911". Именно так сделал наш почтальон, услышав из соседнего дома крик "Помогите!". Через две минуты прибыли сразу четыре полицейских автомобиля! Оказалось, одинокая старушка заперлась в ванне и не может самостоятельно открыть двери и выйти.

В сквере каждого американского городка установлены мемориальные плиты в память о его жителях, погибших в Корее и во Вьетнаме. Однажды не поленился, вышел из автобуса у камня, на котором высечены имена восемнадцати американцев из района Альстон-Брайтон. Все они погибли в конце 1966 и в 1967 году. Вспоминаю тассовские сообщения того времени: вьетнамские патриоты окружили взвод американских солдат и полностью уничтожили его... Сбит американский вертолет, экипаж погиб... Мне было как маслом по сердцу: так, дескать, им и надо, "американам" этим, пусть не лезут в наш Вьетнам!

А может, среди этого полностью уничтоженного взвода были, например, мои ровесники Роберт М. Фолей или Раймонд М. Дериган? Интересно, на кого из моих знакомых был похож Кевин Б. Хардиман, убитый в день, когда моей дочери, благодаря которой я сейчас и стою у этого мемориала, исполнился ровно месяц?

...Салон идущего по улицам Бостона автобуса покомфортабельнее рижского, но его атмосфера мне все еще непривычна: по микрофону и с мест звучит нерусская речь. В автобус многие поднимаются допивая на ходу кофе. В салоне иная дама, не обращая ни на кого внимания, может завершить макияж. Кажется, нет американки, которая решится опоздать на работу ради того, чтобы с утра привести себя в полный порядок. Как-то мы подрядились реконструировать сад у журналистки из газеты "Бостон глоуб" и приехали на работу в девять утра, как договорились накануне. Прождали у дома добрых двадцать минут, пока хозяйка не соизволила выплыть к нам в... измятой пижаме и домашних тапочках, с невообразимым гнездом на голове. В этом же виде около часа расхаживала с нами по саду, объясняя, как нужно переделать клумбы.

Не сомневаюсь, если бы к ней заглянул босс, в таком наряде перед ним она вряд ли бы предстала. Перед нами - можно.

В этом смысле от типичных американок выгодно отличаются китаянки, их сейчас встречаешь в Бостоне на каждом шагу. Они даже на прогулки одеваются довольно прилично, а на работу - с предельной тщательностью и маникюра или выщипывания бровей в автобусе не затевают. Может быть, поэтому многие из них легко обзаводятся американскими мужьями или поклонниками.

Женщинам в Америке не принято подавать руки при выходе из автобуса, не принято уступать место, не принято подавать пальто в ресторане или театре, за кофе они тоже платят сами. И уж не дай бог предпринять попытку познакомиться на улице или в общественном транспорте! Между прочим, не анекдот: женщина, генерал американской армии, подала в суд на генерала-мужчину, обвинив его в сексуальном притязании, имевшем место пять лет назад. Да-да, именно пять лет назад босс пригласил генеральшу в свой кабинет и обнял, провожая к креслу!

Летом очень живописно выглядят подростки. Что только они на себя не напяливают, предпочитая одежду на два-три размера больше. Да еще и раскрашиваются с помощью ярких татуировок, популярны у них разного рода серьги, кольца и колечки. Иногда можно увидеть девушку, у которой по три-пять штук на запястьях, в ушах, в носу и на губах. Тем не менее на них никто не обращает особого внимания, будто это все в порядке вещей. В сентябре вольница эта заканчивается: хотя плюсы и минусы введения формы в общественных школах еще обсуждаются, но на занятия подростки в большинстве своем одеваются поскромнее. Некоторые же частные школы, не дожидаясь конца дискуссии, ввели форму...

Снова повторю: здесь не принято где бы то ни было обнаруживать свою заинтересованность незнакомым человеком. Поэтому-то каждый, как бы ни был одет или раскрашен, изувечен или искалечен, толст или тощ, высок или карлик, застрахован от назойливо-любопытных взглядов.

Но мне как-то не хватает "института по надзору" наших всевидящих, за все отвечающих в городских дворах и на сельских улицах бабушек и дедушек.

И поскольку я сам уже дед, меня так и тянет во что-нибудь вмешаться. Да, к счастью, толком языка не знаю.

Из Москвы

Мне кажется, ты напрасно волнуешься - такое понятие, как "антиамериканские настроения", не может иметь отношения к народу в целом. Я жила в Белоруссии, Латвии, Казахстане, Молдавии, на Украине и испытывала глубокую симпатию к людям этих национальностей (не говорю уже о культуре, традициях, природе, музыке). И до сих пор это для меня прекрасные цветы в огромном букете земной цивилизации. "Антинастроения"- это игры в политику и в бизнес...

Как славно, что американская земля приютила и дала возможность делать добро многим русским людям. Я думаю сейчас о Толстовском фонде, где в доме престарелых скончалась княжна Вера Константиновна Романова.

Она унаследовала прекрасные душевные качества своего отца, князя Константина Константиновича (К. Р.), она как бы продолжила его последнюю в жизни трудную работу - начальника военно-учебных заведений России. "Отцом всех кадет" называли ее отца. "Старшей сестрой кадет" называли княжну русские кадеты за рубежом, которым пришлось пережить эвакуацию из России, быть сиротами, взять оружие в руки в четырнадцать лет, потерять надежду на возвращение на родину, осваивать чужие нравы и обычаи. Молодежи нужно было вернуть нравственные ориентиры. Нужно было их закрепить в детях и внуках эмигрантов. Все, что могла, делала Вера Константиновна для военной молодежи. В 1996 году, узнав, что у нас возрождаются кадетские корпуса, ее высочество княжня Вера Константиновна написала: "Мне хочется, чтобы кадеты, суворовцы и нахимовцы прониклись идеями воспитания целого поколения молодых русских людей, посвятивших жизнь свою военному делу".

В США чествовали ее как символ завершения эпохи. Она - последняя из Романовых, родившихся в России, последней носила титул княжны Императорской крови. К ней последней могли с полным основанием обращаться "ваше высочество". Если строго следовать законам престолонаследия, именно Вера Константиновна могла претендовать на российский престол. Недаром во время ее отпевания было сказано, что с этого момента русский народ остается наедине с самим собой в своих монархических упованиях. В отпевании приняли участие все иерархи зарубежной Русской Православной Церкви. Похоронили Веру Константиновну на самом большом русском кладбище Америки, на территории женского Новодивеевского монастыря, что в часе езды от центра Нью-Йорка.

Я, в свое время опубликовав книгу об отце Веры Константиновны, хотела написать историю жизни и любви ее сестры Татьяны, тоже похороненной вдали от России. Но все как-то не получалось. И вдруг в день печального известия, пришедшего из США, о кончине княжны Веры происходит следующее. Моя знакомая, очень верующий человек, решила навестить на окраине Москвы знакомого священника. Маленькая церковь, находящаяся на кладбище, была пуста. Она помолилась своей святой - Елизавете - и села на лавочку ждать батюшку. Вдруг легкое движение, она оглянулась и увидела у иконы женщину, хотя в храм вроде бы никто не входил. "Вас зовут Елизавета?" - спросила она. "Нет, я Татьяна. Елизаветой звали мою мать", - был ответ.

...Телевизор сообщал, что со смертью княжны Веры закончилась ветвь Константиновичей из царского рода Романовых. Моя знакомая, прибежав в этот момент ко мне, нервно утверждала, что в храм никто не входил - откуда же появилась Татьяна, молившаяся Елизавете? Для меня же как знак, данный свыше, прозвучали вместе все три имени... И сложился не выдуманный, но не получавшийся раньше сюжет - Татьяна и Багратион*.

Подумать только: мы говорим с симпатией о женщинах царского рода Романовых. И не шепотом. А на огромном расстоянии, через океан. Эти русские женщины объединяют не только нас, русских, вдали друг от друга находящихся, но и земли по обе стороны океана.