ЧАСТЬ III. Высокие деревья леса Аррой

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лес назывался Аррой, и то же имя носил замок, высившийся на краю леса, над петляющей по равнине реке. Близилась осень, и, когда двое путников вошли в лес под сень высоких деревьев, зарядил холодный назойливый дождь. Это было очень некстати: старший из двоих еле держался на ногах, того и гляди свалится. А валиться, покуда не нашли, где провести зиму, было бы непозволительной роскошью.

Ветки размокли, бересты они не нашли, и, несмотря на все старания и очевидную сноровку, развести огонь так и не удалось. Кое-как устроились под еловыми, низко нависающими лапами, выкопали вокруг дерева мелкий желобок для стока воды и заснули, прижавшись друг к другу под плащом с меховой опушкой.

Хелот был болен и хорошо знал, что силы его на исходе. Утешало одно: не оспа. Святой Сульпиций растолковал невежественному отроку еще год назад, что хворь сия дважды не постигает. И то ладно. Его в глазах беспрестанно стояла чернота, в голове гудело, и Хелот почти не соображал, куда идет и, соответственно, к какой доле тащит за собой своего спутника.

Спутник. Одиннадцатилетнее чахлое существо с бесцветными, как болотный мох, клочковатыми волосами и бледненькими веснушками на остром носу. Еще одна головная боль. Не раз и не два Хелот успел проклясть свою мягкотелость, которая заставила его поддаться на уговоры Тэма и взять его с собой, вместо того чтобы оставить в Ноттингаме под опекой такого мудрого наставника, как Греттир Датчанин. Сейчас мальчишка превратился для Хелота в чудовищную обузу. Приходилось постоянно принимать в расчет мальчика – это когда и за одного-то думать казалось трудом непосильным. Как можно принимать толковые решения, когда в памяти постоянно звякает: в случае ошибки расплачиваться придется не только ему, Хелоту, но и ни в чем не повинному ребенку.

Дважды Хелот пытался избавиться от него. В первый – пристроил в зажиточный дом. И хозяева были люди добросердечные, и жизнь Тэму предстояла сытая и необремененная заботами о хлебе насущном и еще более насущном ночлеге. Однако Тэм, проснувшись однажды утром в «своей» комнате и обнаружив отсутствие Хелота, показал себя сущим волчонком. Он визжал, метался по дому, отказывался от еды, и в конце концов затею сделать из него домашнего мальчика оставили.

Второй раз Хелот поступил более сурово: прочитал Тэму нотацию, внушил идею беспрекословного послушания и продал паренька странствующему лекарю, человеку мудрому и воздержанному. Поначалу все шло хорошо. Хелот пустился в свои странствия с легкой душой и успел о Тэме позабыть. Но через неделю, оборванный и сияющий, Тэм нагнал своего прежнего господина. Подавив стон отчаяния, Хелот выдрал его за уши, каковое наказание было принято едва ли не с восторгом. После чего Хелот вынужден был вернуться, разыскать лекаря и возвратить ему деньги.

Больше устраивать судьбу Тэма Хелот не решался. Только и сказал с тихой покорностью судьбе: «Со мной ты пропадешь». Стояло лето, по молодости лет Тэм полон был добрых предчувствий и потому лишь застенчиво улыбнулся и поведал, что лучше уж пропасть в обществе обожаемого господина, чем процветать вдали от оного.

Теперь же, застигнутый холодным осенним дождем в лесу Аррой, где высокие деревья, Тэм смотрел, как беспокойно мечется во сне Хелот, и все яснее понимал: получается так, что прав был тогда рыцарь из Лангедока. Пропадут они оба. Похоже, сегодня Хелот уже не встанет.

Однако устыдившись недостойных мыслей, мальчишка покачал головой. Хелот – самый отважный и самый добрый человек на свете, и пусть все божьи кары, какие только возможно, обрушатся на Тэма, если он не сумеет помочь тому, кого почитал как отца. (Тэму и в голову не приходило, что Хелот никак не годится ему в отцы: разница в возрасте между мальчиком и его хозяином была не больше десяти лет.) Занималось утро. Тусклый свет едва просачивался сквозь толщу дождевых туч. Тэм ощутил страшный голод, пошарил в мешке, изрядно подмокшем за ночь, и вытащил кусок хлеба, завернутый в кусок дубленой шкуры. Предусмотрительно спрятав то, что счел нужным оставить Хелоту (чуть ли не вдвое больше, чем отломил себе), Тэм жадно проглотил свою долю. Сейчас бы поискать орехов или обтрясти дикую яблоню. Но он боялся оставить Хелота одного.

Неожиданно Тэм замер с недожеванным куском во рту. Ему почудилось, что кто-то следит за ним исподтишка. Очень осторожно, стараясь двигаться по возможности бесшумно, он поднялся на ноги и вытянул шею. Выглянул из-за елки, осмотрелся. Никого.

Но теперь незримый наблюдатель переместился и сверлил взглядом затылок. Тэм похолодел. Так явственно ощущал он на себе чьи-то недобрые глаза, что мурашки побежали у него по спине. Справа в кустах что-то прошуршало, и Тэм вздрогнул и задел плечом тяжелую еловую лапу. Тотчас на него пролилась холодная вода, скопившаяся за долгий дождь. Тэм невольно охнул.

И тут вокруг него зашелестело, залопотало, засуетилось. Справа и слева, спереди и сзади – повсюду насмешничали и издевались невидимые голоса. Слов не разобрать, но ошибки быть не могло: над ним откровенно потешались.

Откуда-то сверху прилетел орешек и больно ударил по голове. Тэм вскрикнул и схватился за лоб. И снова взорвалось недоброе веселье.

Туча тучей, мальчик вынул из ножен меч и уселся возле спящего, положив оружие на колени. Всем видом он выражал решимость защищать Хелота до последнего своего вздоха.

А вокруг продолжалось суетливое, хотя и скрытное движение. Хлюпали по лужам шажки, несколько раз доносилось характерное пение тетивы. Этот звук и разбудил Хелота. Не пытаясь даже подняться на ноги, он пошевелил пересохшими губами и с трудом прошептал:

– Тэм... уходи отсюда, пока не началось.

Тэм показал себя достойным учеником знаменитого упрямством лангедокца. Он тоже не двинулся с места и с деланным равнодушием ответствовал:

– Поздно уходить. Началось уже.

Словно желая подтвердить его слова, над головой у Тэма в еловый ствол ударила стрела. От пчелиного ее звона у Тэма заныли зубы. Он встал, удерживая слишком тяжелый для себя меч обеими руками. Вокруг по-прежнему шелестели кусты, однако никого не было видно. Напрягая голос, Тэм выкрикнул:

– Кто вы?

– А вы кто? – отозвался сердитый тонкий голос.

– Мое имя Тэм Гили, – сказал мальчик.

– Почему вы хотите убить нас?

– Грязные дакини, – с отвращением сказал голос. – Как вы посмели ходить по нашему лесу? Мы еще не убиваем вас, о нет! Когда мы начнем убивать вас, вы это почувствуете...

– Покажитесь! – крикнул Тэм с вызовом. – Я не хочу говорить с невидимками!

Кусты пошевелились, словно бы в раздумье, но потом опять сомкнулись. Донеслось ожесточенное перешептывание. Тэм разобрал несколько отрывистых фраз: «Безмозглые дакини...» – «Пристрелить, покуда не очухались...» – «Мальчик-то вроде из Народа... Не наделать бы ошибок...»

Наконец кусты раздвинулись, и на поляне показались два низкорослых человечка. Ростом они были чуть повыше Тэма, а годами – немногим старше Хелота. Бесцветные волосы и очень светлые, почти белые глаза странно роднили их с жителями деревушки Тэма. Из-под башлыков выглядывали бледные лица с мелкими острыми чертами. Оба лесных жителя были одеты в теплую, удобную в лесу одежду, сшитую из беличьего и кроличьего меха. Один, вооруженный длинным луком, выступил вперед и вскинул голову.

– Теперь ты можешь видеть нас, – произнес он.

Тэм заметил, что шебуршание в окрестных кустах стихло, но ни на мгновение не обманывался: соплеменники этих странных существ, настроенных явно враждебно, оставались поблизости, готовые напасть в любую секунду.

– Тэм Гили – всего лишь имя, – сказал человек с длинным луком. – А я спрашивал, кто вы такие и что делаете в нашем лесу.

– Мы не сделали ничего плохого, – сказал Тэм.

– Ничего ХОРОШЕГО от таких, как вы, ждать не приходится, – отрезал человек с луком. – А этот дакини, который даже не изволил встать, – он кто такой?

– Он мой господин, – ответил мальчик. – Пожалуйста, не трогайте его. Он болен.

– Клянусь ликом Хорса, вот это речи! – фыркнул человек с длинным луком и еще более суровым тоном спросил: – Как случилось, что ты стал слугой дакини, предатель?

– Я не понимаю, – сказал Тэм. – Почему я предатель? И что значит «дакини»?

– "Верзила", – презрительно сказал человек. – Вот что это значит. Твой хозяин – дакини. Сами они называют себя, кажется, «людьми».

– Да... – Тэм совсем растерялся. – А вы кто?

– Мы – Народ, – произнес человек с луком и выпрямился.

– Если я не обманываюсь, мальчик, если глаза не сыграли со мной злой шутки, то ты тоже принадлежишь к Народу. Даже если ты и вырос на чужбине, среди долговязых, ничто не помешает теперь тебе вернуться к своим. Оставь этого грязного дакини и ступай с нами. Солнечная женщина решит, как с тобой быть. Она добра. Свет мудрости озаряет ее речи и деяния. Тэм покачал головой.

– Я ничего не понял, – признался он. – Там, откуда мы пришли, мы оба принадлежали к одному народу. Почему же сейчас ты хочешь, чтобы я бросил его?

– Если ты не оставишь своего дакини по доброй воле, мы освободим тебя от него силой, – сказал человек с луком. – Ибо никто из Народа не служит долговязым.

Краем глаза Тэм уловил движение наверху, на одной из веток огромной ели. Молнией пролетел в памяти тот орешек, что ударил его по лбу, упав откуда-то сверху. Не раздумывая, Тэм бросился к Хелоту и обхватил его руками. Спрыгнувший с ветки белобрысый человечек в зеленой бархатной куртке и зеленой охотничьей шляпе с утиным пером (все это Тэм разглядел в один миг) замахнулся было ножом, но нанести Хелоту смертельный удар не посмел.

– Отойди! – с досадой закричал он на Тэма и схватил мальчика за плечо. – Оставь его!

Оскалив мелкие зубы, как крысенок, Тэм взвизгнул и бросился в атаку. Тяжелый рыцарский меч был плохим оружием в неумелых детских руках, но яростный бросок Тэма заставил человечка отступить. Из кустов вылетело еще несколько стрел.

– Беги же, болван, – прошептал Хелот, глядя на мальчишку в бессильной злобе.

Беловолосые низкорослые воины высыпали из леса с горохом и окружили двух путников плотным кольцом. Куда ни падал взор, повсюду были хмурые бледные лица с плотно сжатыми бесцветными губами и неподвижными глазами – светло-зелеными, светло-голубыми, светло-серыми. Вооруженные луками и короткими мечами, лесные люди безмолвно ждали, готовые в любую секунду убить.

Тэм попятился и, споткнувшись, с размаху сел на землю возле Хелота. Бывший рыцарь нашел руку своего слуги и сжал ее.

– Прощайте, сэр, – сказал Тэм еле слышно и, всхлипнув, закрыл глаза. Но и с закрытыми глазами он продолжал видеть эти злые, полные недоброй насмешки лица, глазеющие на него со всех сторон.

– Хо! Хо! – донесся чей-то сочный бас, который не мог принадлежать никому из этих злых карликов. Тэм почувствовал, как Хелот рядом с ним вздрогнул. А бас между тем приближался. По лужам чавкали копыта, разбрызгивая грязь. С треском раздались кусты, и вот уже мохноногая рыжая лошадка с белой гривой выносит на поляну могучего всадника.

Одного взгляда на его внушительную фигуру было достаточно, чтобы определить: кем бы он ни был, к Народу он, во всяком случае, никакого отношения не имеет. Он был высок, широкоплеч и наделен обширным брюхом. Кожаные штаны едва не лопались на толстых ляжках. Румянец щек пробивался даже сквозь огненную бороду, а всклокоченные красные волосы торчали из-под туго натянутого по самые брови кожаного шлема. Из-за тяжелого плеча торчала рукоять гигантского меча. Упираясь в бедро кулаком, он откинулся в седле и захохотал еще громче и жизнерадостнее.

– Кого вы изловили на этот раз, Отон? – обратился он к низкорослому воину с луком, – видно, предводителю.

– Это наш лес, – гневно сказал Отон, и на его бледных щеках выступила едва заметная краска.

– Хо! Хо! – загрохотал великан. – Опять Народ развоевался! Опять Народ собрал большее войско, чтобы извести одного-единственного дакини! Узнаю своих доблестных соседей! Храбрость их не знает пределов, предусмотрительность их вождей повергает в завистливую дрожь!,.

– Это наш лес, – повторил Отон упрямо, не позволяя себе поддаться соблазну и разозлиться по-настоящему. ~ Уходи, Теленн Гвад. Дай нам совершить то, что зелит сердце.

– А злое у вас сердце-то, – сказал Теленн Гвад. – Потому я и примчался, едва госпожа Имлах заметила, что вы там, внизу, опять засуетились.

– Госпожа Имлах любит смотреть в телескоп не на звезды... Грех это, – назидательно проговорил другой человек, стоявший за спиной Отона.

Великан даже не заметил этих слов. Он соскочил с седла на землю и, пригнувшись, нырнул под ель. Почти сразу же в его круглую, багровую от натуги физиономию уставился перепуганный Тэм Гили. Хелот продолжал лежать неподвижно, полуприкрыв глаза.

– Ой! Кто здесь? – дурашливо удивился великан и, подцепив Тэма пальцем за ворот, выволок мальчишку из-под укрытия на свет божий. – Что это ты тут прячешься?

Отон сделал шаг вперед.

– Он предатель, – сказал маленький лесной житель так спокойно, что у Тэма от страха онемели руки. – Он из Народа, разве ты не видишь? Он один из нас, а служит какому-то дакини.

– Да-а? – протянул великан и с новым интересом воззрился на Тэма. – Если он из Народа, это меняет дело...

– Я сам дакини! – закричал Тэм, извиваясь в попытке вырваться на волю из великаньих лап.

– Дакини – презренная раса, – отрезал Отон.

– Ну и пусть! – вопил Тэм. – Пусть презренная! Я не хочу принадлежать к вашему Народу! Я хочу остаться с ним...

Великан хрюкнул носом и неожиданно толкнул Тэма в руки Отона.

– Подержи-ка этого звереныша, Отон, – сказал он. – А я покамест погляжу, кого это он так яростно защищает.

Тэм содрогнулся, когда маленькие крепкие руки взяли его за плечи. Затем одна ладонь сжала, запястья мальчика, да так сильно, что он, как ни старался, выдраться так и не сумел. Вторая ухватила за волосы. Тихий голос проговорил над самым ухом:

– Лучше не дергайся, ты... раб дакини. Великан выпрямился, придерживая Хелота, чтобы тот не рухнул. Глаза у лангедокца были мутные и ничего не выражали. При виде своего хозяина Тэм скрипнул зубами, однако, помня наказ, дергаться не посмел.

– Этого дакини я забираю с собой, – объявил Теленн Гвад.

– Он, кажется, умирает. Госпожа Им-лах будет в восторге. Она обожает хворых. Хо, хо!

– Что ж, честный дележ, – заметил Отон. – Дитя Народа пусть останется с Народом. Ты ведь не станешь препятствовать этому?

– Когда это я чинил препятствия Народу? – сказал великан и затрясся от хохота.

– Господин! – закричал Тэм и бросился вперед, увидев, как великан усаживает Хелота в седло. Бессильно мотнув головой, Хелот опрокинулся на шею лошади и обхватил ее руками. Великан весело махнул Отону и затопал по кустам, ведя терпеливую мохноногую лошадку в поводу. Глотая слезы, Тэм смотрел им вслед, покуда Отон не дернул его за волосы и не потащил за собой в противоположном направлении.

Гулкий бас прокатился по замку Аррой, отзываясь в самых дальних его уголках:

– Имлах! Имлах! Имлах!

По каменной лестнице дробно застучали деревянные башмаки. Задрав бороду, великан смотрел, как навстречу несется Имлах: полосатые юбки вздымают тучи пыли, соломенные косицы прыгают по плечам, большой детский рот растянут в счастливой улыбке. Спрыгнув с последней ступеньки и едва не своротив огромный ушат, наполовину заполненный водой, госпожа Имлах бросилась ему на грудь. Росточка она была для великанши небольшого – и двух метров не наберется.

– Хо, Имлах! – прогрохотал рыжебородый, хватая ее за талию и поднимая в воздух. С одной ноги Имлах слетел деревянный башмак, когда она задергалась, хохоча и пытаясь высвободиться.

– Пусти! – пискнула она наконец, чувствуя, что ребра ее трещат. И едва очутившись на полу, поинтересовалась: – Что там затеял Отон? Опять с тобой воевать надумал?

– Нет, не угадала. – Великан покачал головой. – Отон нашел в лесу одного несчастного заблудившегося дакини и собрал целую армию, чтобы извести его. – И увидев, как дрогнули губы жены, быстро добавил: – Хорошо, что ты вовремя углядела. Я поспел раньше, чем они перерезали ему горло. – Так он здесь?

– Да, у порога валяется. Опробуешь на нем свое новое заклинание, а? Ведьмочка ты моя...

Подскочив к нему, Имлах от души чмокнула своего могучего супруга и, прихрамывая, как была, в одном башмаке, выскочила во двор.

Хелоту подумалось, что его разбудил запах. Непривычный медвяный аромат, сладостный и томный, как будто он вдруг очнулся в гареме среди одалисок, благоухающих мускусом. Или в раю среди гурий. Ему как-то рассказывал об этом Алькасар. Но не успел он сообразить, что католика вряд ли пустили бы в мусульманский рай, как рядом, почти над самым его ухом, кто-то оглушительно чихнул и запыхтел. Хелот предположил, что райская дева, во всяком случае, подобных звуков издавать не может, и рискнул приоткрыть глаза.

Он обнаружил себя в большой полутемной комнате с низкими сводами. Колонны и потолок были украшены резьбой: как будто виноградные лозы вползали наверх по стенам и свисали с низкого потолка спелые грозди. Сам Хелот лежал в углу, зарывшись в вороха медвежьих шкур. Ему было тепло. Сам не зная почему, он вдруг разом воспрял духом.

Приподнявшись, он увидел большой дубовый стол, заваленный книгами в кожаных переплетах in-folio и in-quarto, свитками и восковыми и глиняными табличками. По всему столу были расставлены пять или шесть оплывших разномастных свечей, которые горели – одни чистым пламенем, другие нещадно чадя. А над столом, как разобрал Хелот, когда привстал, маячило в полумраке чье-то лицо. Белокожее и круглое, с большим ртом, широко расставленными светлыми глазами, обрамленное двумя лохматыми косами. Существо казалось гигантской девочкой. Но чувствовалось в этой девочке нечто нечеловеческое, Не то, чтобы это отталкивало, – просто Хелот сразу и очень ясно осознал: она не человек.

Склонив голову к плечу и время от времени покусывая зеленое яблоко, она деловито царапала острой палочкой по восковой дощечке.

Возле Хелота опять чихнули. Он отвел глаза от странной девушки и увидел наконец, что из-под медвежьей шкуры высовывается острый нос какого-то маленького зверька, не больше кошки. Черные усы зверюшки воинственно топорщились.

Затем зверек потянулся и медленно выволок из-под шкуры свое длинное узкое тело. Он показался Хелоту диковинным и в то же время смутно знакомым, как будто ему доводилось видеть нечто подобное, только очень давно. Шерстка у забавного существа была желтоватая, как старинный, когда-то белый шелк прабабкиного подвенечного платья. Очень короткие лапки, более темные, чем бока, заставляли горбить спину. Пригибая к полу острую мордочку, зверек обежал вокруг Хелота и неожиданно, взбив носом одеяло, нырнул обратно в постель.

Этот зверек и источал странный медвяный аромат. Засмеявшись, Хелот сунул руку под шкуры и вытащил маленького проказника. Шевеля усами и глядя на человека черными немигающими глазками, зверь задвигал носом: принялся изучать новые для себя запахи.

Два или три таких же зверя, среди них один был почти коричневым, а другой белоснежным, промчались по залу и сгинули, топоча коготками, где-то в недрах замка. Еще одна усатая мордочка неожиданно высунулась из-за плеча женщины, – видно, зверек сидел, пристроившись у нее за спиной на спинке кресла.

Хелот вспомнил наконец, где он видел таких зверьков, – на гербе Греттира. Королевский горностай. В роду Датчанина были когда-то короли.

Горностай увлеченно жевал руку Хелота. Он проделывал это с изрядной долей спешки, опасаясь, видимо, что человек передумает и отберет руку. Так и произошло, когда горностай тяпнул слишком сильно.

Женщина отложила в сторону дощечку, согнала с плеча горностая, и ее светлые глаза встретились с темными глазами Хелота. Она спокойно улыбнулась:

– Добро пожаловать в замок Аррой.

– Благодарю, госпожа.

– Мое имя Имлах, Не называй меня «госпожа». Ты – дакини, и я тебе не госпожа.

Хелот призадумался. Он уже не в первый раз слышал это слово, и оно сбивало его с толку.

– Ведь ты дакини, мы не ошиблись? – настойчиво продолжала женщина.

– Если бы я знал, что это такое, Имлах, в мой ответ не вкралась бы ошибка.

Она прищурилась, с откровенным интересом разглядывая своего гостя.

– Коли не правишь своим незнанием, объясню. Скажи, ведь ты и я – мы с тобой разных корней?

Хелот кивнул и торопливо добавил:

– Если вас это не обидит, госпожа Имлах, мне почему-то сразу так и подумалось.

– Верно, – согласилась она. – Вот смотри. Этот мир называется Аррой. Это старый мир, очень старый. И время здесь медленное, тягучее. Мы живем долго, века, даже больше. У нас медленная жизнь. Как мед, капающий с ветки... В мире Аррой много народов. – Она подняла руку и растопырила пальцы, загибая один за другим. – Лесной Народец, они называют себя попросту Народ. Хозяева леса Аррой. У них белые волосы и гордый нрав. Коварны они, но и благородны, если уж на то пошло.

Хелот имел свое мнение по поводу благородства Лесного Народа, но решил пока попридержать его про себя. Имлах загнула второй палец:

– Далеко от нас живут гномы, Горный Народ. Да воссияет ярче свет Истарь за то, что их нет в лесу Аррой! Я говорю тебе о них лишь для того, чтобы ты не перепутал Народ с гномами. Отомстят так, что костей потом не найдут, да и искать некому будет. У гномов – свои пути, своя мудрость, свое вероломство. Забудь о них.

– А вы, госпожа Имлах? – спросил Хелот. – Как называется ваш род, чтобы мне впредь не допустить невежливости?

– Не «госпожа» Имлах, а просто Имлах, – поправила она.

– И не во мне дело, дело в бароне, хозяине замка, ибо он из рода великанов. Нет племени у них, одиноко селятся великаны, ибо так велики, что незачем им сбиваться в кучу. Теленн Гвад – его имя.

Неожиданно для себя Хелот понял, что из этого объяснения, отнюдь не блиставшего четкостью характеристик, ему стало все предельно ясно. Он действительно был ДАКИНИ, существом для здешних обитателей чужим и, возможно, опасным.

– Как твое имя, дакини? – спросила Имлах. В ее устах это прозвище не звучало оскорблением, хотя Хелот подозревал, что такое здесь встретишь нечасто.

– Хелот из Лангедока, так меня зовут, – ответил он.

Имлах призадумалась.

– Из Лангедока... – повторила она. Обеими руками притянула к себе свиток, бережно развернула его, уставилась в написанное, потом подняла к Хелоту глаза.

– Ты можешь встать и подойти ко мне? – спросила она. – Если еще слаб, то лежи.

– Я постараюсь, – ответил Хелот. Он начал было выкарабкиваться из своего мягкого ложа, когда Имлах предостерегла его:

– Только будь осторожен. Я лечила тебя своим новым заклинанием и не вполне уверена в том, как оно подействовало. То есть ты, конечно, жив и, кажется, сохранил здравый рассудок, но я не могу сказать наверняка, какими могут оказаться побочные действия.

Хелот, заметно побледнев, поднялся на ноги. Имлах снова уткнулась в свиток. Когда он сделал несколько . шагов, она пробормотала себе под нос:

– Да нет, вроде бы с тобой все в порядке Хелот приблизился к столу и ухватился за край дубовой столешницы.

– Вот, смотри, – сказала Имлах, поворачивая к нему свиток. – Самая подробная карта нашего мира. – Ее длинный палец с розовым ногтем в «счастливых» пятнышках уперся в извилистую синюю ленту, пересекавшую почти всю карту. – Это Великая Река Адунн. Вот Аррой. Где Лангедок, покажи?

Хелот склонился над картой. Странная женщина – великанша, раз она так уж настаивает, – называла ему на те места, где, по мнению Хелота, должны были быть расположены болото Дальшинская Чисть и город Ноттингам. Он вгляделся в витиевато выписанные латинские названия, силясь отыскать Ноттингам, но тщетно. Такого наименования на карте попросту не было.

Имлах с любопытством покосилась на него:

– Так где твой Лангедок?

– Здесь не обозначено... Наверное, слишком далеко отсюда. Где-то на юге. Я другого не понимаю; где Ноттингам? Я был в нескольких часах езды от этого города, когда сбился с дороги.

– Как ты сказал? Ноттингам? Ты что-то путаешь, Хелот-дакини. Города с таким названием нет.

У Хелота вдруг потемнело в глазах, и, чтобы не упасть, он вцепился в подлокотник кресла. Имлах тотчас встала, поддержала его под руку.

– Садись-ка, – сказала она. – Прости, я совсем забыла, что ты еще не окреп.

Хелот рухнул в предложенное ему кресло. Из-под стола в тишине донесся яростный хруст – там явно что-то грызли. Имлах пошарила на полу и выволокла еще одного горностая. Прижимая к голове круглые белые ушки, зверек крепко держал в зубах полу– обглоданную птичью кость.

– Лаймерик! – крикнула Имлах, заполнив своим звучным голосом весь огромный свод.

На противоположной стороне большого зала немедленно раскрылась дверца, до сих пор не замеченная Хелотом. Оттуда, прихрамывая, важно выступил маленький человечек. Судя по всему, он принадлежал к Народу. Длинные белые волосы человечка были тщательно заплетены в множество тонких косиц, и одет он был весьма щегольски и вычурно. Приблизившись к Имлах, он замер, скрестив на груди руки.

– Забери вот это, – велела Имлах. – Совсем распустил паршивцев. Я недовольна, Лаймерик. Они пакостят уже в моем кабинете.

– Слушаюсь, ясная Имлах из Серебряного Леса, повинуюсь, мудрая Имлах из Серебряного Леса, – торжественно произнес Лаймерик, с достоинством повернулся и вышел все в ту же дверцу.

Приоткрыв от удивления рот, Хелот наблюдал за этой сценой. Имлах ждала, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Зверек, тряпочкой свисавший из ее рук, все так же цепко держал свою драгоценную кость и только время от времени шевелил носом, и тогда его усы воинственно топорщились.

3атем снова показался важный человечек. Он шел размеренным шагом и на вытянутых руках нес клетку с тонкими частыми прутьями. Туда и был водворен горностай, который, ничуть не смущаясь лишением свободы, тотчас улегся и снова взялся за птичью ногу. Ступая медленно, как на церемонии, Лаймерик удалился и унее с собой горностая.

Хелот слегка улыбнулся, встретившись с Имлах глазами, однако великанша и не думала разделить с ним веселье. Похоже, такие сцены разыгрывались в замке по несколько раз на дню.

– Ты голоден? – спросила Имлах.

– Не знаю. Вроде бы, нет. Я хотел задать вам один вопрос.

Имлах склонила голову к плечу:

– Конечно, дакини. Ты можешь спрашивать все, что угодно, и получишь честные ответы или не получишь никаких.

– Спасибо, Со мной был мальчик, когда Народ напал на нас...

– Не напал, дакини. Народ осуществил свое суверенное право.

– Мне неважно, как это называется. Со мной был мальчик по имени Тэм, и я хотел бы знать, где он и что с ним стало. – Он жив. Народ взял его к себе.

Хелот подскочил.

– Святой Бернард! – вырвалось у него. – Вы хотите сказать, что малыша захватили в плен эти низкорослые варвары?

Имлах смотрела на него во все глаза. Дакини был по-настоящему огорчен. Похоже, он близок к тому, чтобы взорваться: кусает губы, хмурится, отворачивается, шарит руками по поясу. Наконец заговорил:

– Где мой меч? Я могу попросить вернуть мне оружие? – Зачем тебе оружие?

– Госпожа, – произнес Хелот, мрачно глядя ей прямо в лицо, – в таком случае, могу я хотя бы узнать, свободен ли я?

– Я тебе не госпожа, дакини, – снова поправила его Имлах.

– Простите. – Но глаз не опустил. – Я отвечу тебе по мере моего разумения, – медленно проговорила Имлах.

– Многое зависит от того, что именно ты называешь «быть свободным». Свободен ли ты взять свое оружие, пойти ночью к Народу и устроить кровавую бойню? Тебя, конечно, убьют, но сколько погибнет тех, кого ты считаешь варварами! Нет, не свободен ты сделать это. Ты ведь об этом спрашивал?

– Если я свободен, – упрямо повторил Хелот, – то никому не должно быть дела до того, чем я собираюсь заниматься и как воспользуюсь своей свободой.

– Ошибаешься, дакини. – В тоне Имлах прозвучали металлические нотки. – Если мое предположение – правда, то лучше тебе сидеть в цепях, Хелот из Лангедока.

– Простите, но мне показалось, что лесные жители – враги замка. Разве вы не говорили, будто господин барон время от времени воюет с Народом?

– Это так, – не стала отрицать Имлах. – Но отсюда вовсе не следует, что Народ можно истреблять, особенно в мирное время.

– Но я не собирался никого истреблять, гос... Имлах. Однако когда я вышел в путь, со мной был...

– ...один из Народа, – заключила Имлах. – С ним не случится ничего плохого, поверь мне.

Хелот опустил голову на сплетенные пальцы рук и задумался. Он видел, что великанша уверена в своей правоте... И на краткий миг ему показалось, что он, Хелот, заблуждается. Нет никакого Ноттингама, нет на белом свете ни Лангедока, ни Иерусалима, ни деревни под названием Локсли... Остался в мире лишь бесконечный лес Аррой, где живут странные белобрысые дикари и где сам он, Хелот, – всего лишь презренный дакини.

– Имлах, – проговорил он глухо, цепляясь за последнюю надежду, – но ведь там, откуда мы пришли, мы с этим мальчиком принадлежали к одному племени...

– Странные, должно быть, это земли, – сказала Имлах.

Когда низкая дверь бревенчатого дома, где был заперт Тэм, приотворилась, мальчишка забился подальше в угол и съежился. Его приволокли сюда силой, по дороге несколько раз вразумляли добрым ударом кулака, после чего бросили одного в доме и заложили прочные засовы на дверях и ставнях. Ничего хорошего он от этих нелюдей и не ждал. Хоть они продолжали упорно навязывать ему родство, Тэм скорее дал бы себя удавить, чем отрекся бы от своего господина. В его темном варварском уме жило только одно светлое воспоминание, и оно носило имя Хелота.

Поэтому он заранее набычился и сердито уставился на дверь, ожидая увидеть Отона или кого-нибудь из его подручных. Однако вошла женщина, и вместе с ней, казалось, в тесное маленькое жилище ступила неземная тишина. Тэм вытаращил глаза. Он не мог даже понять, красива ли она, потому что был ослеплен. Ощущение свежести и покоя, исходившее от нее, было таким сильным, что Тэм начал задыхаться. Сквозь пелену он видел светлые косы, большие зеленые, как крыжовник, глаза. На голове она носила узкую кожаную повязку, украшенную бахромой, бисером и кусочками пестрого меха. Необыкновенно чистое лицо смотрело на Тэма участливо и в то же время отстраненно.

Затем, видимо уловив, как в мальчике бьется неосознанный ужас, она передумала подходить ближе и села у самого порога. Тэм с облегчением перевел дыхание и украдкой сотворил крестное знамение. Однако, против всех ожиданий, женщина не рассыпалась прахом, не заверещала, не обернулась куницей или рысью. Она попросту ничего не заметила.

– Мое имя Фейдельм, – сказала она очень тихо, чтобы не испугать ребенка еще больше.

– Кто вы? – прошептал Тэм. Он хотел назвать ее по имени, но подавился. Эти звуки как будто обжигали ему губы, застревали в горле.

– Я разговариваю с богами и духами от имени Народа. Я голос леса Аррой, знакомый Силам.

– Так вы ведьма? – хрипло спросил Тэм.

Она не обиделась, – скорее всего, просто не поняла.

– Мне многое ведомо, – был простой ответ. – А многое и ке ведомо. Не знаю, кто я. Много лет я живу, но до старости еще вдвое больше осталось, чем прожито. Я была всегда. Но пребуду ли всегда? Вот тайна.

– Помогите мне, – сказал Тэм и снова поперхнулся на ее имени.

– Для того и призвали меня, чтобы я помогла. Твое имя Тэм Гили – так мне сказали. Но это всего лишь имя. Мне надо узнать, кто ты. Нетрудно сделать. Ты недавно живешь, я быстро найду исток твоего ручья, покуда он не влился в Великую Реку.

– Госпожа... хозяйка, – сказал Тэм. – Мне нужно только одно. Отпустите меня. Там, в лесу, в руках великана остался один человек. Я должен быть вместе с ним. Он болен, он умирает.

Ее лицо вдруг дрогнуло, и перед глазами Тэма все поплыло, как будто он смотрел в воду и отражение нарушилось всплеском.

– Каждый должен быть со своим народом, – тихо прозвучало в ответ. – Всякая потеря ослабляет Народ. Если мы рассеемся, мы утратим Силу и боги не услышат нас. Забудь своего дакини. У него другая дорога.

– Но ведь я не из вашего народа, госпожа. Если вы действительно добры, то помогите мне.

Фейдельм задумчиво проговорила:

– Добра ли я? Вот тайна. Трудно сказать. Я не добрее, чем Лее. Я не жестче, чем Гроза. Я не милосерднее, чем Солнце. Я не суровее, чем Ветер. Я – голос, слышимый богами. Ты боишься меня?

Ее образ снова стал четким. Тэм смотрел на Фейдельм, не отрывая глаз. Внезапно он разглядел ее всю: платье без рукавов и украшений, прямое и длинное, загорелые руки с двумя берестяными браслетами па запястьях – и нестерпимо прекрасное юное лицо с глазами, глядящими из древней древности...

– Встань, Тэм Гили, – сказала она властно. – Подойди ко мне, Тэм Гили.

Он поднялся на ноги и осторожно шагнул к ней навстречу. Ему казалось, что он идет против течения, – что-то мешало, и он с трудом преодолевал сопротивление. Лицо ведуньи приближалось, как будто придвигалось к нему толчками. Наконец Тэм остановился, тяжело дыша. Зеленые глаза смотрели, не мигая, и в них не было больше ни сострадання ни интереса.

– Коснись моей руки, – велела она, и Тэм повиновался. В тот же миг словно молния взорвалась между ними. Тэма опалило огнем, отшвырнуло к стене. Он закричал так, будто хотел выплеснуть всю душу в этом предсмертном вопле, и ему почудилось, что в легкие вошел раскаленный воздух. Задыхаясь, кашляя, заливаясь кровью, хлынувшей изо рта и ушей, он рухнул на пол, и сознание оставило его.

Хелот налил себе вина и откинулся на спинку кресла. Мебель в замке Аррой была под стать хозяевам – такая же прочная, массивная. Спинка возвышалась над головой человека на добрых полтора локтя, а резные остроконечные башенки по углам – и того выше.

Барон восседал справа от него, баронесса – слева. Имлах задумчиво ковыряла в ухе обглоданной утиной косточкой и, казалось, была погружена в свои думы. Десятка два горностаев с кудахтаньем носились по полу под ногами пирующих, гоняя огромный мосол. В воздухе стоял крепкий мускусный дух.

– Как самочувствие, друг мой? – благосклонно обратился к своему гостю барон.

– Превосходно, – ответил Хелот. Он и впрямь чувствовал себя бодрым и крепким, как никогда.

– Это хорошо, – одобрил барон. – А то ведь никогда наперед не знаешь, как обернется новое волшебство моей Имлах. Она у меня умница, шалунья, все ковыряется да возится с чарами, снадобьями, книжками. Много всякого изобрела, да вот на ком попробовать? Мы потому так обрадовались тебе, дакини, что ты чужой. Если помрешь – не очень-то и жалко. Имлах поперхнулась. Барон повернулся к ней: – А что, разве не так. Кукушкин Лен? Кто бы дал тебе испытывать непроверенные чары на ком-нибудь из Народа?

– Не только же в этом дело... – начала Имлах, покраснев.

Барон отмахнулся. В этот момент один из горностаев, разыгравшись, ухватил хозяина за палец и больно укусил. Показалась кровь. Рассвирепев, барон отшвырнул зверька и наподдал ему вдобавок ногой. Раздался отвратительный скрежет, как будто кто-то нарочно шаркал ножом по фаянсовой тарелке. Даже не верилось, что подобные звуки мог испускать такой нежный зверек. Он сжался в пушистый меховой шарик и орал, орал, орал... До Хелота донесся самый отвратительный смрад на свете – святой Сульпиций сказал бы ему, что так пахнет нашатырный спирт.

– Он еще и развонялся! – возмущенно завопил барон, вскакивая из-за стола и едва не опрокинув при этом гигантское блюдо, где в великом множестве плавали по озеру соуса кости четырех уток. Пылая гневом, Теленн Гвад бросился было на зверька, как вдруг, словно из-под земли, перед ним вырос все тот же маленький высокомерный человечек в причудливой одежде – Лаймерик.

– Остановись, Теленн Гвад! – вскричал он, простирая руки. – Не прикасайся более к несчастному созданию!

С этими словами он наклонился над зверьком. Барон постоял, покачал в воздухе ногой как бы в размышлении, не пнуть ли заодно и этого наглеца Лаймерика, но затем передумал и аккуратно поставил ногу на пол.

Лаймерик взял зверька на руки. Тот злобно зашипел и испустил вторую струю омерзительной вони.

– Бедная зверюшка, – пробормотал Лаймерик, исчезая вместе с горностаем.

Покряхтев, Теленн Гвад уселся на свое место за столом и залпом осушил еще кубок.

– А ты знаешь ли, дакини, – обратился он к Хелоту, – кто принимает тебя в гостях?

– Щедрый, великодушный и могучий великан, – предположил Хелот. Он решил быть вежливым, насколько у него это получится. Гури Длинноволосый изрядно подпортил ему манеры, и Хелот не раз поминал валлийскую знаменитость незлым тихим словом.

– Не только великан! – вскричал барон. – Я спою тебе мою боевую песнь, юноша из рода дакини, дабы ты оценил... – Он поперхнулся и долго кашлял, пока не стал совершенно багровым.

– Я спою ее тебе на древнем языке моего народа! Внимай!

И он заревел, напрягая шею и колыхаясь брюхом. Хелот не понимал ни слова, но этого было и не нужно. Песнь была воинственна, архаична и, без всякого сомнения, сочетала в себе похвальбы и угрозы. Кроме того, барон явно не попадал в такт и был не в ладах мелодией. Но пел он от всей своей великаньей души, и это тоже было весьма ощутимо. Наконец он замолчал и с торжеством уставился на Хелота:

– Ну, понял что-нибудь?

– Да, – сказал Хелот и привел свою версию перевода:

"Я – Теленн Гвад из замка Аррой, Я убил много-много врагов.

Я убью еще больше врагов..."

– Верно, – озадачился Теленн Гвад. – А ты умнее, чем я думал, дакини. Тебе ведом язык великанов? Ты знаешь древние наречья?

– Нет, что вы, сэр. Мне ведомы нравы воинов, – скромно отозвался Хелот. – Я и сам воин...

– Да, это было сразу заметно, – сказал Теленн Гвад. – Поэтому я и пришел тебе на помощь. Да, я сразу понял, кто ты такой. А знаешь ли ты, кто я такой?

– Вы, сэр, – Теленн Гвад, который убил много врагов, – сказал Хелот и поднял свой кубок. – И я хотел бы выпить за процветание вашего рода.

– Благодарю. – Теленн Гвад вылил в себя еще полпинты эля и заговорил снова: – Даже боги с уважением относятся к нам, великанам. Знаешь ли ты, кем была моя мать? Могучая великанша Скади – так ее звали. Когда она потеряла отца, то, не помня себя от горя, надела лыжи, подбитые мехом куницы, и помчалась по снежным холмам, все выше и выше, покуда не добралась до крепости, за стенами которой отсиживались боги. Ибо струсили они, прослышав о том, что Скади идет. Мстить за отца бежала она на лыжах, и все трепетали. И вот Скади предстала перед богами, пылая гневом, ужасная в своей печали по отцу. И тогда боги сказали: «Сейчас ты рыдаешь, Скади, но ведь настанет время, когда вновь будешь ты смеяться». Но безутешная дочь отвечала: «Нет, никогда не перестану я убиваться по отцу». Так она сказала, гордая, непреклонная Скади, и приготовилась уничтожать богов своим могучим копьем.

Барон вытащил из тарелки горностая, подержал его за шкирку и выронил на пол. Пискнув, зверек умчался. – И тогда боги сказали: «Хорошо, убей нас, Скади. Но ответь сперва: если нам удастся развеселить тебя, откажешься ты от своей мести?» И она дала слово оставить злые думы на богов, если им удастся насмешить ее в час великой скорби по убитому отцу.

– И что? – спросил Хелот. – Удалось им заставить смеяться безутешную сироту?

– А как же! На то они и боги, – ответил барон и звучно рыгнул. Один из горностаев, сидевших возле его ноги, приподнялся на задние лапки и встал столбиком, прислушиваясь и принюхиваясь. – Один из них, лиса лисой, самый хитроумный из всех, сделал это. Славной была его шутка! Он привязал к причинному месту бороду козла... И, увидев это, рассмеялась Скади и утерла слезы. Радость жизни вернулась к ней. Такова целительная сила веселья. Много лет жила она и родила много детей, в том числе и меня.

Заключив этими словами рассказ о семейном предании, Теленн Гвад повозил пальцем в соусе, облизал руку и встал.

– Беседа с вами была весьма поучительна, – сказал он своему гостю. – Мы рады гостям. Ты интересный собеседник, дакини. Завтра мы снова встретимся за пиршественным столом.

И, сопровождаемый пятью или шестью зверьками, норовящими ухватить его за ноги, Теленн Гвад размеренной поступью удалился.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Было так: много сотен лет назад мира Аррой не было, а река Адунн не носила имени и была просто безымянным потоком. Но потом Морган Мэган бежал со свинцовых рудников и открыл свои первые ворота. Вот так и случилось, что Демиургом этого мира стал беглый каторжник, и сотворил он свой мир так, как это любо было человеку, доселе запертому между четырех стен, одна из которых была голод, другая – страх, третья – каторжный труд и четвертая – неусыпный надзор. А что мог сотворить такой человек?

Сначала он создал одиночество. Благое одиночество, исполненное покоя и неторопливости. И время в мире Аррой стало тягучим и неспешным.

Потом он сотворил деревья. Высокие хвойные деревья, пахнущие смолой. А потом и веселые лиственные рощи зашумели среди молчаливых елей. Под ноги легла трава. И теперь можно было лежать на траве в тиши и одиночестве и смотреть, как в вышине раскачиваются макушки деревьев.

Хорошо! Чего еще желать человеку, бежавшему со свинцового рудника? Он жевал хвою, ел ягоды и орехи, спал под еловыми лапами, пил из реки.

Но потом ему захотелось немного поговорить с кем-нибудь. А никого не было. И никто не восхищался тем, как замечательно устроил свой мир Морган Мэган. И никто не давал ему бестолковых советов. Никто не задавал дурацких вопросов. Мэгану стало скучно. И он сотворил Народ.

Почему Народ так высокомерен? Потому что он первым появился в мире Аррой, когда здесь не было еще ни одной разумной души. Потому Народ и стал хозяином леса, что Морган Мэган вызвал его из небытия, желая отвести душу в разговорах.

И они появились. Низкорослые, дружные между собой, враждебные всем остальным, воинственные, обуянные гордыней. Ох, как славно было ругаться с ними! Демиург упоенно бранился со своим творением день и ночь. Он мог переорать все племя, но предпочитал схватки один на один. И так продолжалось много дней, покуда весь Народ не сорвал себе глотку, пытаясь переспорить творца. Порой кое-кому это стало удаваться. И вдруг Морган Мэган понял, что его это раздражает.

– Как вы смеете побеждать меня в спорах? Я вас сотворил, обормоты! – закричал он как-то раз.

Но племя, лишенное чувства благодарности, в ответ лишь заулюлюкало и начало потрясать дротиками.

И проклял Морган Мэган свою глупость, благодаря которой создал Народ высокомерным, хитроумным и неуступчивым.

Долго бродил он по лесу, слушал, как шумят ветви деревьев, но все никак не мог успокоиться. Понял он тогда, что не на шутку разобиделся на собственное творение. И решил Демиург отомстить. Но не просто так отомстить, а по-настоящему. Месть его была воистину местью демиурговой: он создал второе племя – гномов.

Эти оказались настолько зловредными и коварными, что на короткое время Морган Мэган примирился с Народом и помог ему вытеснить гномов в горы. Недолго, однако, продолжался союз Демиурга и Народа; они снова разругались. И тогда Демиург сотворил третье племя: великанов. Эти были огромны, добродушны и на свой, довольно грубый и варварский лад, миролюбивы.

И столкнул Морган Мэган свой Народ с великанами, а сам сел в сторонке и начал смотреть: что будет.

Народ собирался большим войском, вооружался, исполнял ритуальные пляски, дабы обеспечить себе победу. Это нравилось Моргану. Это его забавляло. Он даже пришел в селение, чтобы увидеть все как можно лучше.

И увидел, на свою голову. Посреди селения воздвигли идолище и вовсю поклонялись. Этого Морган Мэган уже вынести не мог. Он выскочил в разгар идолопоклонства и заорал:

– Эй вы, мерзавцы! Что творите, паскудники? Зачем озоруете? Кому это вы тут поклоняетесь?

– Отойди, Морган Мэган, и не богохульствуй, – строго сказали ему. – Мы поклоняемся нашему богу.

– Я ваш бог! – гаркнул Мэган. – Вы что, с ума сошли? Забыли, кто вас сотворил? О неблагодарные! И он горько зарыдал.

Но без всякого сострадания взирал Народ на слезы своего Демиурга.

– Сотворил – спасибо, – сказали ему еще строже. – Низкий тебе поклон за то, что сотворил. А теперь не мешайся не в свое дело. Мы сами знаем, кому молиться.

– И кому же вы молитесь?

– Великому Хорсу, солнечному диску, – был ответ. – Не тебе же, озорнику и шалопаю, молиться? К тому же хоть ты и Демиург, а прошел слух, будто с каторги ты бежал. Что сие значит, мы не очень понимаем, но, говорят, каторга – это наказание за дурные поступки.

– Самый дурной мой поступок – это то, что я вас сотворил, – сказал Морган Мэган, утер слезы и плюнул. – Разбирайтесь, как хотите. Будете меня поносить, сотворю драконов.

И ушел он в слезах и расстройстве. Потому что Народ распустился и стал богов творить, а это было уже паскудство.

Ну вот, Народ долго сшибался с великанами. Накатит волной, ушибется о великаньи колени (а кто повыше – и о бедра) – и откатит, откатит... Морган Мэган потешался, наблюдая, и злобные словеса говорил, обижал Народ свой. А потом и вовсе из мира Аррой ушел.

И не вспоминал о своей первой неудаче много-много лет, пока не возникла нужда в богине. Попросили его по-хорошему пристроить молодую девушку так, чтобы сочли ее богиней, на худой конец полубогиней, и обид не чинили, а, напротив, всячески почитали. Тут-то и пришел на память Моргану его первый мир – Аррой. Старым стал уже тогда Аррой, но не забылся: первая Вселенная для Демиурга все равно что первая любовь для потаскухи.

Лаймерик возился со щенками горностая. Они недавно появились на свет и копошились в ящике, норовя забраться друг другу на голову. Малыши были похожи на крысят – с тонкими хвостиками, круглыми головами, длинными телами. Но когда они пригибались к земле, распластываясь и растопыривая пальцы на широких черных лапах, становилось заметно: это детеныши хищника. Беспомощные сейчас, они бу дут опасны потом.

– Хорошо, что они размером не с дога, – задумчиво сказал Хелот, наблюдая за парой горностаев, рвущих острыми зубами кусок сырого мяса. – Иначе страшнее зверя не придумать.

Лаймерик выпрямился и посмотрел на рыцаря с неудовольствием.

– Ходят всякие, бездельничают, с разговорами дурацкими пристают, – проворчал он. – Извини. Я просто хотел посмотреть на щенков. Лаймерик вытащил одного из них за шиворот и бережно положил на ладонь.

– Смотри, только не сильно трогай. Они очень хрупкие.

Хелот осторожно провел пальцем по выгнувшейся спинке щенка.

– Скажи, Лаймерик, зачем барону столько горностаев?

– Господин барон любит их, – отрезал Лаймерик. – А когда господин барон что-то любит, ему нужно, чтобы этого было как можно больше. Неужели ты думаешь, что такому великому барону, как Теленн Гвад, требуются еще какие-то причины? Хелот пожал плечами.

– Имлах разрешила мне задавать любые вопросы, – сказал он. – Вот я и спросил.

Выражение лица Лаймерика мгновенно изменилось. Только что маленький человечек поглядывал на Хелота с нескрываемым раздражением, норовил нагрубить и наговорить гадостей – и вдруг расплылся в улыбке.

– Ах, это госпожа Имлах позволила... Тогда конечно. Спрашивать – твое право, и ты можешь им пользоваться. Что еще тебе хотелось бы узнать?

– Прости, мой вопрос может показаться тебе бестактным. Я хотел узнать, ведь ты принадлежишь к Народу, Лаймерик?

– Во всяком случае, по праву рождения – да. – Лаймерик гордо выпрямился. – И знай, дакини, что это большая честь – принадлежать к Народу. – Могу я также узнать почему? – Можешь, иначе будешь все время попадать впросак. Когда Демиург творил наш мир, первым он создал наш Народ, а потом все остальные племена, в том числе и народ великанов. – Лаймерик невольно понизил голос и огляделся по сторонам – не слышат ли хозяева замка.

– Ваш Демиург? Вы что, лично знаете того, кто сотворил мир?

– Еще бы не знать! Время от времени он навещает нас... И каждый раз выходит какая-нибудь неприятность. То драконов к нам подселит, то поругается с кем-нибудь... Постой-ка, дакини, а ваш Демиург разве' не возвращается к вам поглядеть, как вы без него живете-можете?

– Один раз он приходил, – сказал Хелот. – Вернее, он присылал к нам своего сына. Хороший был человек, этот его сын, умница, философ. Людей исцелял, бесов изгонял, самого Сатану в лужу посадил во время философского диспута...

– Сатана?.. А, понимаю. Это ваше название для Деструктора?

– Вероятно. – Хелот улыбнулся. Интересно, что сказал бы отец Тук, если бы увидел, как Хелот из Лангедока бодро ведет разговоры на богословские темы? «Еще немного, – подумал он, – и я начну посрамлять дьявола...»

– И что было дальше с ним, с этим сыном? – поинтересовался Лаймерик. – Много начудил?

– Не так чтобы очень, но люди оказались очень злы к нему и по ложному обвинению в поджоге распяли.

– Поясни, – потребовал Лаймерик. Хелот замялся. Ему вдруг стало неудобно за людей перед этим маленьким, забавным существом. Но волей-неволей приходилось отвечать, и он нехотя сказал:

– Гвоздями к большому кресту прибили и держали, пока не умер.

Лаймерик отшатнулся и прижал ладони ко рту. В его глазах показался неподдельный ужас.

– Великий Хоре, какие злодеи! А ты еще обижаешься, когда говорят, что дакини – низшая раса! Много непотребств чинил Народ, часто ругался со своим Демиургом, но такого зверства мы никогда не допускали. Мы бы даже Деструктора, наверное, пожалели, не говоря уж о Демиурге, хоть он и безответственный тип. Ну а теперь ваш творец небось к вам и дорогу позабыл?

– Верно. – Хелот вздохнул. – И носу не кажет. А мы злодействуем себе каждый на свой лад, и всякий верит, что уж его-то возмездие не постигнет.

Лаймерик почесал кончик носа.

– Наш Демиург возвращался к нам неоднократно. И как появится, так неприятностей не оберешься. Такой уж нам творец достался. Я, кстати, всегда говорил, что Демиурга не выбирают. Что поделаешь, если нам выпал в творцы беглый каторжник?

– Что? – Хелот чуть не выронил щенка, и Лаймерик сердито отобрал у него детеныша.

– Очень просто, – сказал мастер горностаев. – Пойми меня правильно, дакини, это одни только слухи. Может быть, необоснованные. А может, и нет. Ведь дыма без огня не бывает, а про Моргана рассказывают, будто он горбатил на свинцовом руднике, куда угодил за свои прежние прегрешения... Кстати, он этого не отрицает. Может, он и сейчас в тюрьме сидит, потому что не верю я, что Морган Мэган может исправиться. Не такой он Демиург, чтобы не сотворить какую-нибудь пакость.

Хелот молча уставился на своего собеседника. Река Адунн. Мир Аррой. Морган Мэган. Все сходилось одно к одному.

Он так глубоко задумался, что вздрогнул, когда Лаймерик тихонько подергал его за рукав: – Эй, дакини, тебе плохо?

– Нет. Скажи, Лаймерик, если Народ так горд, что никому не служит, почему же ты служишь Теленну Гваду?

Лаймерик помялся, подумал немного, поводил подбородком по мягкой шерстке щенка, мирно спящего у него в ладонях. Потом спросил:

– Когда госпожа Имлах разрешила тебе задавать любые вопросы, что она говорила насчет ответов?

– "Ты получишь правдивый ответ или не получишь никакого", – процитировал Хелот.

– А... – Лицо Лаймерика выразило огромное облегчение. – Если она сказала именно так, тогда другое дело. Тогда хорошо.

– Ну так что?

– Ты не получишь никакого ответа, Хелот из Лангедока.

А было так. В лесу, неподалеку от частокола, за которым хоронились дома Народа, был выставлен дозор. Поговаривали о том, что на лесной дороге видели нескольких гномов. Может, и неправда это, может, померещилось кому-то, но только гномы – такой вредный народец, что даже слухами пренебрегать не следовало. Потому и отправили двух молодых воинов следить за дорогой.

Так они стояли час и другой. И тогда один дозорный сказал другому:

– Кто-то идет.

Они прислушались. По дороге действительно кто-то шел – не таясь, с хрустом наступая на сучья и опавшие ветки. Потом остановился и крикнул:

– Не стреляйте!

– Смотри-ка, заметил, – удивился первый дозорный.

Тем временем на открытое место вышел путник. Был он худ и высок ростом, хотя для великана недостаточно. Плащ на нем был в потеках грязи, но еще прочный. За спиной у него болтался холщовый мешочек с нехитрым скарбом, из-за плеча торчала рукоять меча. Несмотря на грозный меч, путник не производил впечатление человека, который чуть что – хватается за оружие и доказывает свою правоту клинком, а не словом. Казалось, он сам слегка потешается над своим воинственным видом. Он не понравился ни одному дозорному, ни другому – Народ всегда очень серьезно относился к таким вещам, как война и оружие, тем более благородное.

Между тем незнакомец остановился, огляделся по сторонам с веселым любопытством, заложил пальцы рук за пояс и крикнул:

– Ну, где вы там прячетесь? Я же знаю, что Народ не мог не выставить стражи перед своим селением!

– Ты неплохо осведомлен о привычках и обыкновениях Народа, дакини, – сказал старший из дозорных, показываясь из-за кустов.

– Еще бы! – согласился незнакомец и смешливо фыркнул.

– Кто ты такой? – спросил дозорный. – Как доложить военному вождю?

– Ого! У вас уже появился военный вождь? – Незнакомец выглядел искренне удивленным. – Все воюете? Позвольте узнать с кем?

Дозорный положил на тетиву своего длинного лука стрелу с черным оперением:

– Отвечай, дакини!

– Ты сам ответил на свой вопрос, – сказал незнакомец. Его улыбка вдруг стала нехорошей. – Я дакини. Могу я теперь узнать, с кем идет война?

– Нет. Иди за нами и не вздумай шутить. Народ шуток не любит и не понимает.

– Да, это мой просчет, – вздохнул незнакомец, завернулся в плащ и зашагал между двух маленьких лесных воинов.

В поселке он снова остановился и начал вертеть головой, осматриваясь. Казалось, ему нет никакого дела до того, что он идет под стражей и что военный вождь сейчас будет решать его судьбу. Это настораживало, и в толпе зевак уже начались перешептывания.

Однако стражи сохраняли полное спокойствие. Не так-то просто сбить с толку воина из Народа, если тому что-то пришло в голову и он решил выполнить свой долг до конца.

Оказавшись на площади перед идолом Хорса, незнакомец остановился и выпрямился, повернувшись лицом к толпе. Народу все прибывало и прибывало. Наконец вся площадь была заполонена маленькими людьми. И тогда незнакомец глубоко вздохнул и заговорил звенящим голосом:

– Я ваш создатель. Я вернулся, дети мои.

Толпа ахнула. Одинокий юношеский голос закричал, прорезая тишину:

– Это Морган Мэган! Морган Мэган широко улыбнулся.

– Ну конечно, – сказал он просто. – Я пришел к вам посмотреть, как вы живете без меня.

Вперед протолкался Лаймерик Окраина.

– Здравствуй, Морган, – сказал он своему создателю. – Какая нелегкая занесла тебя в наши края?

Морган Мэган схватил его за руку и крепко обнял:

– Как я рад видеть тебя, дружище! Хоть вы все впали тут в мерзость идолопоклонства, а меня, вашего истинного бога, и за бога-то не почитаете, я все равно люблю вас!

Лаймерик осторожно высвободился из объятий Демиурга.

– Мы рады приветствовать тебя, Морган, – сказал он. – Отвечу искренне: твой приход – новая тревога для нас. – Почему? Я пришел вас навестить... – Ты хорошо создал этот мир. Не надо здесь ничего переделывать.

– Но я только...

– В прошлый раз тебе взбрело в голову сотворить драконов.

– А чем плохи драконы? – Морган Мэган воздел руки к небу. – Великий Хоре, что за народец вышел из-под моих рук! Непочтительны к своему Демиургу, чуть ли не на дверь ему указывают, едва пришел... Идола своего поганого небось и кровью обмазываете, и медом поите. А меня? Горе мне! Неблагодарное племя!

– Мы можем обмазать тебя кровью, Морган, но только думается, что тебе это не доставит удовольствия.

Морган Мэган обвел глазами толпу и всюду встречал хмурые, настороженные взгляды.

– Вы что, – медленно спросил он, – действительно мне не рады?

– Чему уж тут радоваться, – вздохнул в толпе женский голос. – Одни неприятности от тебя, создатель.

– Хорошо. – Морган Мэган немного подпал, потом сказал:

– Я уйду от вас, как вы просите. Но не могу же я оставить свой народ без богов, с одним только кумиром несуществующего Хорса, которого вы сами себе выдумали.

– Не богохульствуй, Морган! – строго заметил Лаймерик.

Творец изумленно посмотрел на свое создание. Но военного вождя было трудно смутить. Лаймерик задрал голову и ответил на взгляд Демиурга прямым и твердым взглядом.

– Лаймерик Окраина, ты сильно рискуешь, разговаривая с Демиургом в подобном тоне. Я сотворил тебя своей Силой и своим Словом; я могу смять тебя, как комок глины.

– Знаю, – сказал Лаймерик, – И все же воздержись от поношения нашего божества.

– Может, еще прикажешь исполнять вокруг него ритуальные пляски? – язвительно поинтересовался Морган Мэган.

– Это не обязательно, – невозмутимо ответил Лаймерик, – хотя и желательно.

Морган Мэган перевел дыхание и покачал головой:

– Наглость твоя не знает пределов, Лаймерик.

– Что поделаешь, ведь меня, как и всех нас, сотворил беглый каторжник, – дерзко отвечал военный вождь. – Творение подобно творцу, не так ли?

– Так, – согласился Морган Мэган, – но творец всегда предпочтительнее, ибо совершеннее и больше в себе содержит.

– Содержать в себе много – еще не значит быть совершенством. Совершенство требует цельности.

– Отойди от меня! – закричал Морган Мэган. – Народ, не слушай его! Он лжепророчествует! Я – ваш истинный бог! Я настолько милосерден, что не призываю даже к свержению кумира! Я видел в мирах столько богов, что вам и не снилось, и все они были хуже меня, поверьте! Ни один бог не разговаривает так со своим народом, ни один не был ему так близок! А сколько я вам прощал! Сколько добра принес в ваш мир! Неужели вы изгоните меня после этого?

Народ безмолвствовал. И в этом безмолвии отчетливо слышался утвердительный ответ. Морган Мэган перевел взгляд на Лаймерика.

– Это я, – тихо сказал военный вождь, – настроил их против тебя. Это я сказал им: «Не нужно бояться Моргана, ибо только в Лесу, где высокие деревья, он строит из себя Демиурга, а в иных мирах он простой дакини, бродяга, поставленный вне закона. И если он придет к нам вновь, изгоним его, ибо одни только неприятности он приносит в мир Аррой».

– Ты посмел сказать такое? – Морган Мэган не верил своим ушам. – Ты... ты предал меня!

– Нет, Морган. Это ты предал свой Народ. Мы не игрушка для тебя. Мы хотим жить спокойно и счастливо. В последний раз ты сотворил драконов, и теперь наши девушки живут в вечном страхе, что их отдадут на съедение чудовищам. Ведь таковы обычаи драконов, не правда ли? Зачем ты сотворил этих монстров?

– Чтобы посмотреть, что получится, – хмуро сказал Морган. – Но на этот раз я пришел к вам совсем с другим. Я хотел, чтобы в вашем мире была богиня. Истинная богиня, не ложная.

– Нет! – резко сказал Лаймерик. – Я запрещаю тебе это делать.

И тут Морган Мэган не выдержал. Он выпрямился во весь рост, и даже упрямец военный вождь поневоле втянул голову в плечи. Серебряное сияние окутало высокую фигуру Моргана. Свет заструился с его волос, по плечам, по ногам, он стекал с кончиков пальцев, с полы плаща. Морган Мэган сильно вздрогнул веем телом и поднял руку.

– Будь ты проклят, Лаймерик, – сказал он совсем тихо, но таким низким голосом, что его услышали почти все из собравшихся на площади. – Я, создавший мир Аррой, я, сотворивший Лес, где высокие деревья, я, Демиург и единственный истинный бог этого мира, говорю тебе: будь ты проклят, Лаймерик, за то, что не признаешь меня. Ты оскорбил меня не дважды и не трижды – неверием, подозрительностью, непочтительностью. Ты посмел отрицать, что твой бог – совершенство.

– Ты мне не бог, – сказал Лаймерик еле слышно.

– Слушай же, на что я обрекаю тебя! – повысил голос Морган Мэган.

– Пусть отныне удача отвернется от тебя. Ты совершишь ошибку, командуя воинами, которых доверит тебе Народ. Ты попадешь в плен, и Народ не станет заботиться о твоем освобождении. Ты навеки превратишься в слугу долговязых дакини, которых так презираешь.

Лаймерик побледнел и упал на колени, закрыв лицо руками. Его трясло. Когда он поднял голову, все увидели, что лицо его залито слезами.

Белый свет медленно угас. Морган Мэган, точно очнувшись от сновидения, встряхнулся и посмотрел на военного вождя.

– Что, плачешь? – сказал он с ноткой презрительного сочувствия в голосе. – Раньше думать надо было. Кому ты дерзил? Я – Демиург, Лаймерик Окраина. Я могу смять тебя, как комок глины.

– Ты уже сделал это, – прошептал Лаймерик. – Но я и смятый скажу: плохой из тебя творец.

– Молчать! – побагровев, закричал Морган Мэган. Он поискал глазами в толпе воинов и указал пальцем на широкоплечего коренастого человека, вооруженного длинным мечом.

– Тебя, Отон Осенняя Мгла, изберут вместо Лаймерика военным вождем. И ты дашь согласие.

Отон выступил вперед и склонил перед Демиургом голову.

– Я дам согласие и буду подчиняться твоим приказам, Демиург, но только при одном условии.

Морган Мэган вытаращил глаза:

– Ты смеешь ставить мне условия? Что за неслыханная дерзость? Разве я недостаточно устрашил вас, непокорное вы племя? – Он ткнул носком сапога в Лаймерика. – Разве этого примера для вас мало?

– Любого примера будет для нас мало, – сказал Отон. – Мы подобны своему творцу, Морган Мэган. И я прошу тебя: пощади Лаймерика.

– Ни за что, – мрачно сказал Морган Мэган. – Его постиг гнев творца и нет ему спасения.

– Пусть он останется в плену, пусть утратит власть. Но только не делай его слугой презренных дакини.

Морган Мэган задумался. И поскольку он вовсе не был злым колдуном, как его многие пытались представить, то согласился.

– Хорошо. Встань, Лаймерик. Я снимаю часть своего проклятия. Дакини не наложат на тебя руку. Ты будешь слугой великана. Самого великодушного и беспечного из всех великанов Арроя.

И Демиург поднял военного вождя на ноги и помог ему выпрямиться. И все увидели, как лицо проклятого вождя озарила улыбка.

Вечером, на пиру в честь Демиурга, Морган Мэган напился до белых чертиков в глазах. Ему все подливали и подливали доброго меда, а он все пил да пил и заплетающимся языком рассказывал о том мире, где побывал.

– Хорошо вам сидеть тут, в тишине и довольстве, – разглагольствовал пьяный создатель, – А вот тачку с рудой покатать – это каково? Это кому под силу? Да никому из вас не под силу, да! Я почему гномов создал? Они вредные, пусть руду добывают. Вредных не жалко. А вас – жалко, потому что я добрый и жалостливый, я свой Народ люблю...

Он упал головой на стол и полежал немного в неподвижности. Потом, приоткрыв глаз, заметил рядом со щекой кусок жареной свинины и впился в нее зубами. Пожевав немного, выплюнул на пол и заговорил снова:

– Теперь о деле. Я теперь мудрый и великодушный, я теперь кровавых врат не открываю. Я нашел вам богиню, дети мои. Пусть за вами настоящая богиня присматривает, коль скоро меня вы не признаете, а от ваших идолищ, прямо скажу, толку мало. Скоро Река принесет ее вам. Она кристально чиста, ибо я не сотворял ее. На всех вас, своих творениях, я оставил, хотя и не нарочно, пятна своих пороков. К ней же я не прикасался... И она станет для Народа Солнечной Женщиной. Она будет слышать голоса богов... Хоре милосердный, как я напился...

Две молодые девушки приподняли Демиурга. Третья вылила ему за шиворот ковшик холодной воды. Морган Мэган дико заорал, вытаращив глаза.

– Прокляну! – вопил он. – Ведьмы! Чертовки! Так отвратительно обращаться с творцом! Ничего святого! А-а...

– Тебе лучше, Морган? – безукоризненно вежливым тоном осведомился Лаймерик. Он вновь обрел самообладание и возглавлял пиршественный стол, установленный прямо под деревьями. – Сии нарочито деликатные девицы получили приказание освежить тебя. Освежен ли ты?

– Несомненно, – буркнул Морган Мэган. – Известие об этом наполняет наши сердца отрадой, – с невыразимым ядом в голосе провозгласил Лаймерик и поднял чашу. – Здоровье Демиурга!

– Виват! – гаркнул хор голосов, и чаши были осушены.

– Так вот, эта богиня будет... Боги, как мне плохо... – Морган Мэган мутно посмотрел на Лаймерика.

– Эй ты, носящий демиургово проклятье! Есть у вас сказители или предсказатели?

– Разумеется, о Демиург.

– Пусть сочинят легенду. Не мне вас учить, о погрязшие в суевериях варвары. Богиня вам будет. Дайте ей какое-нибудь красивое имя. Если узнаю, что обижаете ее, я вернусь. Я... ах, боги, как я напился...

Они нашли ее на берегу Реки, спящей. Долго стояли, разглядывали: ростом она была немного повыше, чем любая женщина в Народе, волосом потемнее, порыжее. Она улыбалась во сне, а над ней тихо мерцала Радуга, время от времени заволакивая пеленой образ женщины. Семицветные блики пробегали по ее лицу, волосам, загорелым рукам.

Потом она проснулась. У нее были зеленые, как крыжовник, глаза.

Вперед выступил один из беловолосых воинов, вооруженный длинным мечом, и склонил голову.

– Кто ты? – спросила женщина. – Что это за место? Я не помню такой реки...

– Я Отон по прозванию Осенняя Мгла, – сказал воин. – Я – военный вождь Народа, что первым пришел в мир Аррой.

– Аррой? – Женщина казалась удивленной. Она провела рукой по лбу и вдруг испугалась. – А я? – спросила она. – Кто я такая? Боже, я ничего не помню...

– Ты дар Реки, – сказал Осенняя Мгла. – Адунн принесла тебя на своих волнах. Мы будем называть тебя Фейдельм, если тебе нравится это имя.

– Мне нравится, – сказала она. – Но почему я ничего не помню?

– Ты чистый лист, – сказал Осенняя Мгла. – Ты богиня. Нам предсказано, что некогда Река принесет на своих водах Солнечную Женщину по имени Фейдельм, которая будет знать музыку сна, музыку смеха и музыку плача; сможет читать на камне, дереве и бычьей коже; сумеет вызвать Силы, остановить великана или гнома, предсказать завтрашний день и изменить по своей воле будущее. Это ты?

– Не знаю... – повторила она. – Здесь все так странно... Я молода?

– Ты была всегда и будешь очень долго, – торжественно провозгласил Отон Осенняя Мгла.

Глядя, как Дианора встает и медленно идет следом за беловолосыми лесными жителями, озаренная сиянием Радуги, Морган Мэган хмурился. Пожалуй, перестарался он. Пьян он был тогда. Поручил придумывать легенду варварским сказителям. Ну они и напридумывали, суеверы и мракобесы! Не навредило ' бы все это Дианоре... Но потом махнул рукой: что сделано, то сделано. Даже забавно будет посмотреть, 1 что из всего этого получится.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Повозка грохотала по дороге, подскакивая на каждом ухабе. Мохноногая лошадка тянула ее все дальше и дальше от селения, по лесу, к баронскому замку. На повозке, на груде соломы, под плащом, лежал Тэм Гили, и голова его моталась по соломе. Белобрысый воин по имени Танор вез его к колдунье Имлах в надежде, что та сумеет спасти Тэма.

Ничего этого Тэм не знал. Не знал он, как в дом, привлеченный шумом и криком, ворвался Отон, как Фейдельм сказала ему:

– Мальчик чужой в этом мире, Отон. Ты должен отпустить его.

Он не мог видеть, как Сила, точно разрядами тока, сотрясала тело Фейдельм, как она медленно прошла сквозь стену и исчезла, растворившись в раскаленном добела воздухе.

И никто не знал, что нарушение баланса Силы могло означать только одно: безответственный Демиург Морган Мэган снова открыл врата и сейчас находится где-то неподалеку.

А повозка скрипела, тряслась и катилась, и в бреду Тэму казалось, что это будет длиться вечно. Однако вдруг все замерло. Повозка остановилась.

Танор подобрал на дороге камешек и запустил им в стражника, уныло ковырявшего мох на стене своей алебардой.

Со стен замка донесся крик:

– Ты что, сдурел?

– Открой мне ворота! – закричал Танор совсем близко от Тэма.

Стражник свесился со стены, вглядываясь пристальнее в просителя:

– Что нужно воину Народа от Теленна Гвада?

– Помощи и милосердия! – был ответ.

– И как не покривятся уста, произносящие эти слова! – насмешничал голос со стены. – Неужто Народу ведомо, что такое милосердие?

– Не время шутить! – снова над ухом Тэма завопил Танор.

– Со мной детеныш дакини, он умирает. Я прошу помощи у госпожи Имлах из Серебряного Леса, если она меня слышит.

– Только и дел госпоже Имлах, что слушать всякий вздор, – рявкнул стражник. – Какой еще детеныш дакини?

– Здесь, на повозке! – надрывался Танор. – Открой мне, иначе он умрет, а от Фейдельм мне не будет прощения. «Несправедливо, – сказала она, – умертвить живое существо только потому, что оно презренной расы».

– А кто мне поручится, что на повозке не оружие? – Стражник недоверчиво вытянул шею.

Вместо ответа Танор снял плащ и показал ему Тэма.

– Не знаю, – пробурчал стражник, – я спрошу у хозяйки... И исчез.

Время шло, а никто не появлялся. Тэм завозился на соломе, несколько раз начинал хватать воздух ртом, как будто задыхался, потом затих, покрывшись испариной. Танор терпеливо ждал. Наконец кто-то начал возить ключом по замочной скважине, ругаясь и призывая на помощь всех богов. Ворота медленно раскрылись. Стражник махнул рукой: «Заводи свою повозку!» Танор взял поводья и повел лошадку за собой. Колеса снова загрохотали.

У ворот стояла Имлах – на щеке пятно от чернил, на плече белый горностай, которого она рассеянно гладила.

– Здравствуйте, госпожа баронесса, – произнес Танор, останавливаясь в пяти шагах от нее. – Благодарю за то, что снизошли к моей просьбе.

– Мы с вами сейчас не воюем, – ответила баронесса. – Помогать же соседям – наш долг.

– Взгляните на этого маленького дакини, – сказал Танор.

– Ради него я посмел нарушить ваше уединение. Мы считаем, что он умирает. Имлах склонилась над повозкой.

– Но я не вижу никакого дакини, – растерянно произнесла она. – По-моему, он из Народа...

– Мы тоже так считали, но Фейдельм разговаривала с ним, и Фейдельм нашла, что он чужой в нашем мире. Она велела Отону отпустить его. Мальчик был вместе с тем, кто сейчас гостит в вашем замке.

Имлах выпрямилась, поковыряла пальцем в ухе, потом обтерла руку о подол юбки и задумалась не на шутку. Не смея вторгаться в ее молчание, Танор стоял неподвижно и безмолвствовал. Наконец Имлах спросила:

– Разве Фейдельм, наделенная Силой, не может исцелить его?

– Сила Фейдельм оказалась для него губительной. – Странно... – пробормотала Имлах. – Ты уверен, что никакие целительные чары еще не касались его?

– Откуда мне знать, госпожа? Отон велел просить помощи у вас. Он, наверное, знает.

– Отону-то как раз и неоткуда знать такие вещи. Он просто военный вождь, к тому же не слишком опытный.

– Есть и более опытный воин, – совсем тихо проговорил Танор. – В Народе болтают, будто Лаймерик – произнося запретное имя, он понизил голос еще больше, – еще жив и полон сил, а из своей мудрости не утратил ничего, напротив, еще и прибавил. Если это так, то он неоценимый помощник.

– Это так, – сказала Имлах. -Но я не стану спрашивать у него совета. Нет смысла беспокоить его по пустякам. Я перенесу детеныша на кровать и подумаю, что можно сделать для него. Ты можешь отправляться домой. Скажи Отону, что выполнил свое поручение.

Танор еще раз поклонился и вывел лошадь из замка.

Морган Мэган шел по Лесу, среди высоких деревьев, которые сам сотворил, и душа его была полна печали. Только деревья не обманули его надежд и ожиданий; только они одни и остались верны своему создателю. Все так же шумели их кроны, все тем же покоем веяло от их вековечных стволов. Зачем он только создал этот Народ? Неблагодарные, заносчивые, упрямые существа! Они похожи на самого Моргана в дни его отрочества. И не надо было пытаться исправить ошибку и создавать гномов, чтобы потом загонять их в горы. И совершенно напрасно он создавал великанов. А зачем ему вздумалось добавить ко всему этому сброду еще и драконов – уму непостижимо. Просто взял в одно прекрасное утро и создал. И поселил их за рекой, которую назвал по имени своей матери – богини Боанн. Зачем он, спрашивается, дал ни в чем не повинному потоку такое имя? Когда опомнился, было поздно: название уже закрепилось. Морган вздохнул. Так хорошо все начиналось. Такие славные пещеры он придумал, такие чудесные логова для драконов – черных, стремительных, гордых созданий, наделенных разумом и даром речи.

И вот все опять недовольны. Великаны благодушествуют и, по сути дела, предаются обыкновенному ничегонеделанию; гномы вредничают, скаредничают и накапливают богатства; драконы проявляют кровожадность и требуют себе ежегодно молодую девицу для поругания с последующим пожиранием; Народ же, естественно, ропщет и негодует на своего создателя...

Морган Мэган вздохнул и остановился. За валуном между корней огромной сосны он увидел источник, показавшийся ему странно знакомым. Мэган нахмурился. Кажется, он создавал этот участок леса с какой-то определенной целью, но не мог уже сообразить – с какой именно. Сосновая кора светилась здесь призрачным серебряным светом. Деревья казались колоннами огромного храма из полупрозрачного стекла. Серебряный Лес, вспомнил Морган Мэган. Источник Силы, вспомнил Морган Мэган. Но зачем? Этого он вспомнить не мог.

Он огляделся по сторонам. Печально и светло было У него на душе, должно быть, в тот день, когда он – еще молодой, еще не битый разочарованиями творец, – сказал себе: «А создам-ка я Серебряный Лес и помещу-ка я посреди него Источник Силы!» И создал. И вернулся сюда спустя много лет, уже потрепанный жизненным опытом, перед которым тюремное прошлое кажется всего лишь репетицией генерального сражения с Жизнью.

Тяжело вздохнул Демиург и опустился на мягкий мох у самого источника. Послушал журчание воды, наклонился, вгляделся в серебристые глубины. И вздрогнул.

Вода била ключом из земли, ледяная и синяя, унося под валун опавшую хвою и крошечные веточки. А на дне источника лежал и неподвижно смотрел на создателя нечеловеческий глаз. В том, что глаз был живой, сомневаться не приходилось. Он был круглый, большой, желтый, с расширенным зрачком.

Когда Морган склонился над глазом, глаз моргнул и зрачок сузился.

– Привет, – сказал Морган Мэган. – я Демиург.

Тут до него дошло, что глаз при всем желании не может ему ответить, и поэтому он лишь улыбнулся и по-собачьи прильнул к воде. Глаз наполнился светом. Прохлада пробежала по всему телу создателя, и вдруг он ощутил себя могущественным и великодушным – таким, каким и положено быть Демиургу. И ему снова захотелось улучшить свой мир, и только усилием воли он удержал себя от немедленного акта творения.

Растянувшись под сосной, Морган заложил руки за голову и, улыбаясь, уставился в высокое небо. Вот так он пролежал несколько месяцев еще до сотворения Народа, сразу же после побега с каторги. Только сейчас Мэган осознал, что это были лучшие дни его жизни. И он своими руками положил им предел, когда занялся усовершенствованием совершенного.

В воздухе настойчиво потянуло дымком. Морган насторожился. Где-то неподалеку жгли костер. И это было странно. В Серебряном Лесу никто не жил, это было место уединения и медитации Демиурга. Сейчас он вспомнил об этом. Морган поднялся и медленно пошел на запах.

Вскоре он вышел в черную сырую низину, где изредка мелькали среди обнаженной земли ядовито-зеленые кочки болотной травы. На самом краю низины горел костерок, бледный в дневном свете, а возле него сидел какой-то человек. Он был очень высок – выше двух метров. Крупный, но не толстый, он не поражал и обилием мускулатуры. Однако же великаном его тоже не назовешь. Морган Мэган покачал головой. Он не помнил, чтобы творил подобную породу существ. Похоже, космогонический процесс совершенно вышел из-под контроля Демиурга.

Великан-невеликан помахал Моргану рукой и что-то крикнул громким веселым голосом, показывая на свой костер. Создатель осторожно прошел по краю низинки, ломая сухие ветки.

– Привет, – сказал незнакомец. – Мое имя Иллуги.

У него было круглое лицо и круглые светлые глаза, и казался он существом спокойным и добрым.

– Я Демиург, – мрачно отозвался Морган Мэган. – Откуда ты взялся, Иллуги? Я тебя не творил. Иллуги улыбнулся:

– Я слышал о тебе, Морган Мэган. Добро пожаловать.

– Если ты слышал обо мне, то какого черта ты поселился в моем Серебряном Лесу? Тебе разве не говорили, что здесь заповедная зона?

– Что значит «заповедная зона»? Я поселился здесь потому, что в Серебряном Лесу никто не живет.

– Потому и не живет, что я запретил. Здесь я предаюсь размышлениям без помех, в тишине и уединении.

– Я не шумный сосед, – сказал Иллуги. – И тоже люблю уединение. Лес большой, Морган, вряд ли мы помешаем друг другу.

– Да как ты разговариваешь с создателем, ничтожное насекомое! – загремел Морган Мэган, который головы на две был меньше Иллуги ростом. Иллуги ухмыльнулся.

– Я вежливо с тобой разговариваю, – заметил он. – Если прогневал тебя, извини. Я так редко вижу живую душу, что уже отвык от манер. Говорю то, что думаю. Сейчас так не принято?

– Откуда я знаю? – буркнул Демиург. – Я тоже редко общаюсь с людьми. Впрочем, ты же не человек... А кто ты, собственно, такой?

– Я тролль, – сказал Иллуги и покраснел. – Ты, должно быть, знаком с моей дочерью, Имлах. Той, которую взял в жены Теленн Гвад.

– Имлах – тролльша? В первый раз слышу! – Морган Мэган уставился на Иллуги, полуоткрыв рот. – А откуда вы взялись, тролли? Хоре милосердный, я же вас не создавал!

– Мы сами создались, – пояснил Иллуги, – от союза великанов и гномов. Не смейся, – добавил он, видя, как Демиург побагровел и начал давиться, – такой союз оказался возможным и породил уродов и чудовищ, которых и Народ, и великаны, и гномы одинаково презирают. Мы презреннее, чем дакини.

– Но ты же не урод, Иллуги, – машинально пробормотал Морган Мэган, не удержавшись от того, чтобы скользнуть вороватым взглядом по лицу и фигуре своего собеседника. – По крайней мере, я ничего в тебе не замечаю.

– У меня был третий глаз, – сказал Иллуги.

– Ну и где же он? Почему на лице не носишь?

– Берегу, – пояснил Иллуги. – Это глаз провидческий. Мало ли что может случиться. Подерусь с кем-нибудь или зверь вышибет, а то и на ветку напорешься. Жалко... Я храню его в источнике, который бьет между корней большой сосны... Этим глазом я видел, как ты вошел в лес, как пил воду, как отдыхал возле ключа...

– Поселился в моем лесу, – горестно произнес Морган Мэган, – захламил мой источник своим барахлом...

– Скажи, создатель, правду ли говорят, будто бы ты раскаиваешься в том, что создал драконов?

По серьезности тона, которым Иллуги задал вопрос, Морган догадался, что речь зашла о том, что волнует всех обитателей мира Аррой. Поскольку Морган еще не успел посмотреть, как поживают драконы (он сотворил их в прошлое свое посещение и пока что не удосужился навестить), то ответа на этот вопрос у него не имелось. Тем не менее он сказал:

– В общем... Наверное, да. Главное – благо Народа. Если Народ недоволен драконами, Демиург обязан выяснить, в чем причины недовольства и принять меры.

– Разве ты уже не принял мер, создатель? – Иллуги казался удивленным.

Теперь Морган насторожился. Он привык, чтобы ему приписывали различные намерения, как правило греховные, но в данном случае ему пытались навязать чье-то безответственное деяние.

– Какие меры я принял? – очень осторожно спросил Морган.

– Разве ты не призвал в мир Аррой свою мать, царственную Боанн, речную богиню, которая взялась навести порядок и извести супостатов, сиречь драконов?

– ЧТО? – Морган Мэган подскочил, побледнев. Сердце у него упало. – КОГО я призвал?

– Боанн, речную богиню. Ты же создал реку и дал ей имя своей царственной матери!

– Да, я сделал это – сдуру или по пьяни, сейчас уже не помню. Кажется. – Морган призадумался, силясь извлечь из глубин памяти этот свой необдуманный поступок (а сколько их еще было! Ой-ой...) – Ну да, я посетил гномов в их подземных пещерах, полюбовался, как они катают тачки, обогащают руду... Охота пуще неволи – вкалывают так, что мои надсмотрщики на каторге рыдали бы от восторга, хоть они и бесчувственные монстры, лишенные человеческих чувств,,. Даже их бы проняло! Какое трудолюбие! Какая изумительная алчность! Потом гномы пригласили своего творца на пир. Они всегда меня кормят и поят до отвала, заискивают. И как я напьюсь до бесчувствия, так пристают – то им золотоносную жилу сотвори, то алмазоносные кимберлитовые трубки. Я из-за них прочитал все геологические пособия, какие только откопал в Александрийской библиотеке. В тот раз они здорово перестарались, накачивая меня вересковым медом. Я впал в слезливую сентиментальность и с тоски по материнской ласке создал реку Боанн... Протрезвел, ужаснулся, но было уже поздно. А теперь, говоришь, эта стерва прослышала и пробралась в мой мир?

Лицо Иллуги выражало ужас. – Не говори так о правительнице! Она услышит, она придет, страшен будет гнев ее!

– Да прекрати ты! Не мракобесничай. Я – Демиург, так что ж ты боишься какой-то правительницы? Кто она предо мной? Да знаешь ли ты, что твоя любимая Боанн как только выродила меня, так сразу выбросила на берег и больше своим сыночком не интересовалась? Я рос как сорная трава. Беспризорно. И когда меня осудили на эти проклятые рудники, она и пальцем не шевельнула, чтобы меня вызволить.

– И все же Боанн – великая правительница. Она пришла в Аррой, встав из вод потока. Прекрасной была она, как утренняя заря. Одетая во все алое, с волосами цвета зимнего заката...

– Розовыми, что ли? – перебил Морган Мэган. Иллуги укоризненно взглянул на него.

– Золотыми, – поправил он Демиурга. – Она стояла на спине белой лошади и, подняв руки с обращенными вперед ладонями, так заговорила: «Ведомо мне, что создатель земель ваших, о тролли, гномы и великаны, Морган Мэган, называющий себя магом, необдуманно, в порыве гнева или же под влиянием горячительных напитков сотворил злобное племя драконов и поселил их за рекой...»

– Перед кем это она так распиналась? – снова встрял Морган Мэган.

– Перед народом холмов, – пояснил Иллуги. – Так рассказывают. Мне продолжать, или я вызвал твой гнев, и мне лучше не искушать судьбу?

– Продолжай, – мрачно разрешил Морган. – Ты же не виноват в том, что моя мамаша – набитая дура.

Иллуги покосился на Моргана с нескрываемым ужасом и пробормотал:

– Не говори так. Ты Демиург, тебе ничего не будет, а меня она покарает страшными карами за то, что я слушаю подобные речи.

– Ладно, не буду. Что она еще сказала? – Она сказала, что всякий, кому дорог мир Аррой и Лес, где высокие деревья, не должен ни есть, ни пить спокойно, покуда жив хотя бы один дракон. И многие отправились в поход на супостатов, но мало кто вернулся – драконы уничтожили много гномов и троллей бессчетно. Тогда гномы объявили, что не могут больше рисковать, ибо малым числом не смогут добывать драгоценные камни в потребных количествах, и ушли в свои горы. Но все же немало гномов осталось. А тролли никак не могли угомониться, но и второй поход не принес удачи... 'Тогда и пошла молва о девушках, отдаваемых драконам на растерзание. Я, правда, не видел ни одной такой девушки, но дыма без огня не бывает. Потому и отдал свою дочь Имлах за великана, лишь бы она ушла из этих краев.

– Так, так. Продолжай. – Морган был мрачнее тучи.

– Словом, ныне у Городищенской Лавы на реке Боанн стоит кордон. Следят, чтобы никто за реку не ходил под страхом смерти.

– Это еще чье дурацкое распоряжение? Тоже матушкино?

– Разумеется. И оно не дурацкое, а очень предусмотрительное. «Одно дело доблесть, другое – удача» – так сказала царственная Боанн, когда призвала отказаться от священной войны, жалея свой народ.

– ЧЕЙ народ? – поразился Морган. – Это МОЙ народ! Ай да маменька! Всплыла из пучины водной спустя столько лет! Конечно, кому не охота прийти на все готовенькое и начать наводить свои порядки! Лучше попробовала бы сотворить что-нибудь свое! Трудиться-то никто не любит, всем дай попользоваться! Я ей покажу!

Он встал. Иллуги тоже поднялся на ноги. Непостижимым образом тролль вдруг стал ниже ростом, чем Демиург. Морган Мэган грозно заявил:

– Здорово ты ее, Робин. свободен делать все, что ему вздумается. Хочет воевать – пусть воюет. Хочет лгать, красть, прелюбодействовать – пусть лжет, крадет и прелюбодействует, хоть это и не похвально. Это ЕГО дело, и незачем всяким земноводным дурищам вмешиваться со своими указаниями!

– Создатель! – отчаянно вскричал Иллуги. – Мне не следует слушать твои речи!

Но Морган уже рассвирепел, и его было не остановить.

– Молчи, презренный! – загремел он. – Не смей называть меня «создатель»! Я создавал несовершенных, но свободных и бесстрашных людей. Я не создавал трусов и лизоблюдов!

И оттолкнув от себя Иллуги, Морган Мэган бросился бежать в чащу Серебряного Леса.

Лаймерик сунулся в комнату, где Хелот был занят делом: изучал карту мира Аррой, взятую у баронессы.

– Хелот из Лангедока, – торжественно провозгласил маленький человечек, останавливаясь на пороге. – Имлах по прозванию Кукушкин Лен из Серебряного Леса приглашает тебя на приватную беседу в круглой гостиной замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

Эту тираду он выпалил единым духом, ни разу не споткнувшись.

Хелот улыбнулся и отнял карту у горностая, который вцепился в угол зубами и норовил утащить ее. – Хорошо, Лаймерик, я иду. – Я передам госпоже Имлах из Серебряного Леса, что Хелот из Лангедока оповещен о приглашении и направляется в круглую гостиную замка Аррой...

– Да, конечно, – перебил его Хелот, но Лаймерик лишь удостоил его взгляда исподлобья и непоколебимо завершил:

– ... замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

И, повернувшись к Хелоту спиной, величаво удалился.

Хелот свернул карту трубкой и последовал за забавным глашатаем баронессы. Имлах уже ждала его. Быстро кивнув Хелоту, она обернулась к Лаймерику, который застыл в торжественной позе, не обращая внимания на двух горностаев, атакующих кисточки с его парчовых туфель. Распушив хвосты и прижав круглые ушки, звери с кудахтающим звуком предпринимали атаку за атакой, пока Лаймерик не схватил одного из них (второй тут же умчался прочь).

– Благодарю тебя, Лаймерик Окраина. Твои услуги замку Аррой неоценимы.

– Я рад, если это так, госпожа Имлах. Я могу идти?

– Разумеется.

Поклонившись, Лаймерик с достоинством отбыл, унося на руках притихшего горностая.

Хелот проводил его удивленно-смешливым взором, но Имлах опять не поддержала веселости своего гостя. Она подняла брови и сжала рот, всем своим видом давая Хелоту понять: любая, самая невинная насмешка над Лаймериком не вызовет у нее одобрения.

– Скажи, Хелот, что ты намерен делать дальше? – заговорила Имлах.

– Не знаю. Я хотел бы отправиться в селение к Народу и потребовать, чтобы мне отдали назад моего оруженосца, но ты запретила мне это делать.

– Идти в селение не требуется. Сегодня прибыл посыльный и привез твоего мальчика. Его признали за дакини и возвращают тебе.

Выражение лица Имлах насторожило Хелота.

– С ним что-то случилось? – спросил Хелот, чувствуя, что сердце у него падает.

– Они убили его?

– Нет. Они не хотели его убивать. С какой стати? Он не причинил им зла. Напротив, они думали принять его в свою семью. Ведь это великая честь – 1 принадлежать к Народу.

Ответ Имлах понравился Хелоту еще меньше, чем тон, которым она говорила.

– Твои слова уклончивы, Имлах, – сказал он. – Что с ним? Он жив?

– Пока жив. Идем, я хочу показать тебе его. Она поднялась и повела Хелота вверх по узенькой винтовой лесенке на верхний этаж башни, где возле узкого окна на большой кровати лежал очень маленький Тэм Гили.

Хелот осторожно подсел к нему. Он заметил, что на ушной раковине мальчика запеклась кровь, и прикусил губу.

– Тэм, – позвал Хелот. – Это я, Хелот.

Мальчик открыл глаза и очень тихо сказал:

– Я рад, что это вы, сэр. Она больше не вернется?

– Кто?

– Фейдельм.

– Кто это?

– Она красивая и страшная, – прошептал Тэм. – Она как в тумане, как из-под воды... Я думаю, она ведьма, сэр.

– Это она тебя покалечила?

– Я не знаю. Она коснулась меня, и ударила молния. Мне показалось, что она не хотела этого. Я боюсь.

– Чего ты боишься, Тэм?

– Здесь была еще одна женщина. Кто она?

– Это госпожа Имлах, хозяйка замка Аррой. Она тебе поможет. Ты будешь слушаться ее, хорошо?

– Конечно, – сказал Тэм, – раз вы так приказываете. Я могу попросить одну вещь, сэр?

– Попробуй.

Тэм закрыл глаза.

– Я очень голоден, – сказал он. – Не могли бы вы принести мне немного хлеба?

Имлах, внимательно слушавшая этот диалог, подпрыгнула и захлопала в ладоши.

– Получилось! – крикнула она. – «Голод – первый признак жизнеспособности умирающего» – так говорит отец медицины Шумукан. Ай да Имлах! Ай да Кукушкин Лен! Получилось!

– И, повернувшись к Хелоту, зачастила: – Это было совсем новое заклинание, довольно рискованное. Я призывала Силы Радуги оставить его. Ведь Сила Фейдельм – в той Радуге, которая окружает ее, понимаешь, Хелот-дакини? Ах, как я рада! Сам Морган Мэган признал бы, что я права, если бы мог видеть мою работу. И вдруг зевнула.

– Устала. Работа кропотливая. Да и кроме того, нервная: был страшный риск напороться на чужое заклинание, которое по какой-либо причине не сработало и застряло в... – Она щелкнула пальцами. – Не могу объяснить. В том поле, которое есть у каждого существа. Это было опасно. Но теперь все позади и...

Хелот прервал ее восторженные излияния:

– Я вынужден напомнить тебе, Имлах, что мальчик попросил хлеба. Нельзя ли позвать кого-нибудь из слуг,..

Через несколько секунд в сопровождении пяти прыгающих горностаев в комнату церемониальным шагом вступил Лаймерик. На вытянутых руках он нес большую краюху хлеба с углублением в середине. Углубление было заполнено сметаной.

Склонившись, он поставил каравай на одеяло и отступил на два шага.

– Вкушай, отпрыск дакини, – проговорил Лаймерик.

Тэм принялся за еду, поблагодарив величавого слугу светлым взглядом. Хелот с удивлением заметил, что надменный мастер горностаев слегка улыбнулся.

По случаю очередного блистательного успеха баронессы Имлах в области магии и чародейства барон Теленн Гвад устроил грандиозное пиршество. Были приглашены также и соседи: военный вождь Народа Отон Осенняя Мгла, великий друид Народа Агафирс Медвежья Шкура, младшие вожди Онха и Харьян с женами и подругами.

Из Серебряного Леса прибыл Иллуги с четырьмя Друзьями. Появление Иллуги вызвало всеобщий восторг. Имлах прыгала и целовала отца, барон от души жал ему руку и представлял по очереди всех своих гостей, путая имена жен и подруг приглашенных вождей. Когда они заносчиво поправляли его, Теленн Гвад пропускал их замечания мимо ушей.

– Добро пожаловать, Иллуги, – гудел барон. – Я благословляю день и час, когда ты предложил мне в жены свою дочь. Кукушкин Лен – умница. А теперь вдобавок из нее получилась настоящая колдунья. Мало кто из великанов может похвалиться такой супругой.

Имлах стояла рядом, пунцовая от радости, и теребила белый фартук, накрахмаленный по случаю празднества. Фартук она надела не потому, что своими искусными реками готовила огромного кабана, запеченного целиком и нашпигованного пряностями и яблоками. Вовсе нет! С тушей-то она как раз возилась без всяких фартуков. Но барон настаивал на том, чтобы во время торжества супруга владельца замка Аррой была облачена в национальный костюм. Имлах повязала белый кружевной фартучек поверх заляпанной жирными пятнами полосатой юбки, и туалет баронессы сочли вполне законченным.

– А это наши гости, – продолжал барон, выталкивая вперед Хелота. Лангедокский рыцарь чувствовал себя немного не в своей тарелке среди этого сборища великанов. По случаю праздника Иллуги надел свой третий глаз, и это также смущало Хелота, к подобным вещам мало привычного. – Познакомься, Иллуги: Хелот из... Как там он называется, твой город?

– Лангедок, – ответил Хелот. – Это не город, это целая страна.

– Словом, оттуда. Хелот его имя. Он дакини. И с ним мальчонка... Как тебя зовут, ребенок?

– Тэм Гили, сэр. – Тэм таращился на диковинных гостей баронского замка с нескрываемым любопытством. Хелот заметил с долей зависти, что мальчик совершенно не испытывает страха перед этими существами, которые были, мягко говоря, не вполне похожи на людей. После болезни Тэм еще был довольно слаб однако это не могло умерить его восторгов: ему нравились великаны.

– Хо! – рявкнул барон. – Тэм Гили, что ж, неплохое имя. Я встречал имена куда менее благозвучные. Например, Онха...

И он оглушительно захохотал, заметив, как побагровел от гнеза младший вождь и как вытянулась стрункой его надменная супруга.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления, Теленн Гвад, – начал было Онха, но барон добродушно отмахнулся.

– Прости, Онха, сорвалось с языка. Я ведь немного выпил перед приходом дорогих гостей.

Иллуги с интересом разглядывал Хелота и мальчика.

– Вы тоже великан, Иллуги? – спросил Хелот.

– Нет, – ответил житель Серебряного Леса.

– Я тролль. А вы...

– А я дакини, – улыбнулся Хелот. – Мне объяснили, что это презренная раса. – И вас это не смущает?

– Ничуть. Ведь у меня на родине нет ни великанов, ни Народа...

Но поговорить им помешал неугомонный барон, который снова вмешался:

– Что ж ты, Иллуги, не представишь нам своих друзей? Явился не один, так познакомь почтенное собрание с гостями.

Иллуги поклонился и указал на маленького человечка с неприятной носатой физиономией, на которой сердито сверкали ярко-синие глазки. Он был облачен в кожаную курточку и кожаные штаны, заправленные в мягкие сапожки. Серые волосы человечка топорщились во все стороны.

– Гном Лоэгайрэ, мой ближайший сосед, – провозгласил Иллуги. – Почтеннейший из рода гномов...

– В роду гномов не бывает почтеннейших, – заметил как бы между прочим великий друид Народа.

Гном яростно повернулся к нему и шевельнул кончиком длинного носа. Однако Теленн Гвад вмешался и предотвратил схватку:

– Иллуги, несомненно, хотел сказать, что для рода гномов Лоэгайрэ является почтеннейшим. Что же касается Народа, то господин Лоэгайрэ не имеет к нему никакого отношения...

– Что верно, то верно, – пробурчал Лоэгайрэ. Они с друидом обменялись неприязненными взглядами, однако до открытой вражды дело не дошло.

– Другой мой ближайший сосед – Форайрэ из рода троллей, – продолжал Иллуги, положив руку на плечо коренастого рослого тролля с тремя глазами, приплюснутым носом и копной соломенных волос. Он был одет в кожаную юбку в складочку и кожаные сандалии с ременным переплетом до колена. Тролль растянул свою пасть в приятнейшей улыбке и молча протянул барону когтистую волосатую лапу.

Барон с чувством пожал ее.

– Приятно встретить поистине могучую персону, – сказал он одобрительно.

Тролль польщено заржал.

Имлах хихикнула и прикрыла рот ладошкой.

– Хорошо, хорошо, – продолжал барон и окинул взглядом прочих своих гостей. – Господа, вы запомнили имена этих господ? Я спрашиваю так на всякий случай – вдруг вам вздумается выпить на брудершафт или еще что...

Он обернулся и посмотрел на двух троллей, которых также привел Иллуги. Те и вовсе не были человекоподобны: один напоминал трухлявый пень, другой был схож с валуном, поросшим мхом и лишайником и утратившим даже черты лица. Оба тролля застыли у дверей и никак не проявляли признаков жизни. Только глазки поблескивали из-под мха.

– Кто? Эти-то? А Деструктор их знает, Теленн Гвад. Увязались по дороге и никак не удалось избавиться... Думаю, они смирные. Я их гнал, гнал, ругал, ругал, бил даже. Сломал вон об того две дубины. А им хоть бы что. Только мычать начали, когда очень разлютовался. Я и бросил эту затею. Вреда от них все равно никакого...

– Ладно, пусть останутся. Для интерьера. – Теленн Гвад махнул рукой. – Прошу за стол, друзья мои! Кабан!

Имлах, румяная от удовольствия, внесла в зал огромного жареного кабана. Гости заметно оживились. Уже булькал эль, разливаемый по бокалам, уже суетились под ногами юркие горностаи, которые время от времени поднимались на задние лапки и стояли столбиком по несколько секунд, умильно заглядывая в лица едокам. Полетели под стол первые объедки, и зал наполнился пиршественными шумами: повсюду были слышны чавканье и бульканье, звуки поцелуев и невнятные угрозы, возня и деловитое кудахтанье зверьков, шарканье ног...

Тэм Гили уплетал за обе щеки. Он был счастлив. Хелот почти не пил, с интересом поглядывал по сторонам, помалкивал. Тролли жевали, помаргивая третьим глазом. Лоэгайрэ, единственный гном за пиршественным столом, держался особняком и в чванливости мог поспорить с женами младших вождей. Впрочем, и Отон не спешил расслабляться и всем своим видом показывал готовность в любую минуту защитить честь великого Народа. Один только барон веселился от души. Барон и Тэм Гили.

Беседа стала общей, когда заговорили о драконах.

– Супостаты! – верещал Лоэгайрэ, брызгая соусом на себя и своих соседей. – Правильно говорила правительница Боанн: покуда живы драконы, ужасное порожденье извращенного ума нашего Демиурга, не будет покоя на землях Аррой! Верно я говорю, Форайрэ?

– Угу, – мычал гигантский тролль.

– А вы никак ортодоксальный боаннит, уважаемый Лоэгайрэ? – поинтересовался великий друид Агафирс.

Лоэгайрэ уставился на Агафирса Медвежью Шкуру: – Разумеется. Ведь я не принадлежу к Народу, чтобы мне можно было дурить голову вашим поклонением древесине, почтеннейший Медвежья Шкура. Агафирс побагровел:

– Я согласен с вами в том, что Демиург наш – личность увлекающаяся и безответственная, но все же поостерегся бы так открыто становиться на сторону властительной Боанн.

– Говорят, она – мать нашего Демиурга. А кто, по-вашему, был раньше: курица или яйцо?

– Это философский вопрос! – завопил друид. – Философский!

– Покуда вы бегаете от философских вопросов, – не унимался Лоэгайрэ, – дракон пожрет всех девиц и благородных дам в округе! Долой супостатов! Долой!

Он опрокинул в рот кубок с элем, поперхнулся и начал кашлять и давиться. Форайрэ услужливо похлопал его по спине, от чего Лоэгайрэ утратил равновесие и упал лицом на стол. Гигантский тролль заботливо потянул своего приятеля за волосы и заглянул ему в глаза. Обнаружив, что ясные очи друга помутнели, Форайрэ глубоко задумался, ковыряя пальцем в зубе.

– Драконы – это серьезно, – вмешался в разговор Отон.

– Я даже думаю о новом походе на это племя. Нельзя же жить в вечном страхе перед ними.

– Говорят, они опять потребовали себе жертву. Раньше это не касалось нашего поселения, но кто знает, кого ныне затронет беда, – добавил младший вождь Онха.

Хелот наклонился к уху Имлах, которая увлеченно грызла кусок бараньей ляжки и успела до самых глаз забрызгаться жиром. Время от времени госпожа баронесса сгоняла с колен настырного горностая, который упорно забирался обратно и норовил вскочить на стол.

– Имлах, – шепнул Хелот, – а где Лаймерик? Почему его нигде не видно? Разве он в чем-то провинился и его лишили права участвовать в пиршестве?

– Тише, – ответила Имлах с набитым ртом. – Молчи, дакини. Ты говоришь о вещах, в которых ничего не смыслишь. Лаймерик не может быть лишен права участвовать в пиршестве. Он слишком почтенная личность для того, чтобы кто-то, будь то даже сам Теленн Гвад, посмел лишить его прав на участие в пиршестве. О нет, Хелот из Лангедока. Лаймерик сам определяет, в чем ему участвовать, а в чем нет. И я думаю, что сейчас он предпочитает скрываться.

– Но почему?

– Не хочет встречаться с Отоном и остальными. Ему тяжело быть среди Народа. Ему тяжело показываться вождям.

– Я боюсь совершить какую-нибудь ошибку, – сказал Хелот.

– Может быть, мне лучше задать вопрос и получить на него ответ, Имлах?

– Может быть, – неопределенно ответила она и залпом осушила огромный кубок. – Может быть.

Хелот перевел дыхание и решился:

– Лаймерик – предатель?

– Избави Хорс от такого! – отозвалась она. – Как ты мог подумать! Нет, разумеется. Он проклят Демиургом за свою дерзость и непреклонность, только и всего.

– ЧТО?

– Ах, милость небесная, чему тут ужасаться? Морган Мэган, сотворивший наш мир, – известный самодур. Нет ничего удивительного в том, что он кого-то проклял. Меня удивляет другое: почему он не проклял еще с десяток? Ведь не только Лаймерик посмел ему перечить.

– Иисусе... – прошептал Хелот. – Значит, этот маленький слуга имел мужество спорить с богом, а я считал его всего лишь...

– Вот поэтому мы и говорим, что дакини – низшая раса. Вы не умеете смотреть дальше очевидного. – Имлах налила себе и Хелоту еще эля. – Давай выпьем, Хелот из Лангедока. Пусть твой мальчик научится видеть глубже, чем ты. Он похож на одного из Народа. Кто родил его тебе?

– Мне? – Хелот машинально отпил из кубка. Этот эль был крепче и гуще, чем тот, что любили в Шервудском лесу, но тоже очень вкусный.

– Ты что-то путаешь, Имлах. Я даже не был знаком с его матерью.

– Разве он не твой сын?

– Конечно нет.

– Тогда почему ты так беспокоился о нем? Хелот растерялся. А Имлах продолжала свои расспросы:

– Как получилось, что он оказался твоим спутником? Разве дакини умеют беречь своих слуг? Разве у дакини вообще могут быть слуга?

– Вероятно, могут. У меня же есть.

– Но как вообще кто-то мог согласиться по доброй воле идти в услужение к дакини?

– Никто и не спрашивал его согласия. Я... – Хелот прикусил губу. – Я заплатил за него деньги, Имлах. Только и всего.

Она уставилась на него в недоумении:

– Как это «заплатил»? Ты что, купил живого человека?

Побагровев, Хелот кивнул. Он жалел, что не ответил великанше правду.

– А еще пытаешься уверить меня в том, что вы не низшая раса, – сказала она с горечью. – Нет, пока вы не изменитесь, быть вашему миру пусту. Вот и Морган Мэган так говорит. Он до сих пор свинцовые рудники вспоминает. Ведь Морган... – Имлах понизила голос и покосилась на барона, однако тот был увлечен кабаньей ляжкой. – Морган тоже дакини. Говорят, он совершил преступление, а потом открыл кровавые врата и ушел в Аррой... Про него много что говорят. Но каким бы он ни был, нельзя было так с ним обращаться. Там, на руднике, ему выбили половину зубов, а один глаз у него с той поры почти не открывается... Жестокий мир. Нет, пока вы не изменитесь, ничего доброго от вас не жди.

И она налила себе еще эля.

Теленн Гвад поднялся и громким воплем потребовал внимания. Гости постепенно замолкали, уставясь на барона неподвижными глазами.

– Обетная чаша! – взревел барон. – Принесите обетную чашу!

Он обернулся, но слуг не обнаружил. Тогда в пьяной голове барона произошло просветление и он указал на большой медный таз, стоявший посреди стола. Таз был полон красной густой жидкости, которую вполне можно было бы принять за кровь, если бы не терпкий ягодный дух, исходивший от нее.

– Она здесь, господа! – провозгласил Теленн Гвад, ничуть не смущаясь. – И я хочу первым отпить из нее и дать обет. Итак... – Он взял таз обеими руками и поднес к своей огненной бороде. Хелоту показалось, что сейчас по жидкости побежит греческий огонь. – Клянусь, что найду настоящие барабант... брабан... как ты говорил, Хелот, какие кружева лучшие в мире?

– Брабантские, – улыбнулся Хелот.

– Во! – Барон обрадованно хлебнул вина. – Я найду для моей Имлах настоящие кружева! Ибо дама, сведущая и в чародействе, и в приготовлении кабанов, целиком зажаренных на вертеле, заслуживает самых драгоценных украшений.

И он передал чашу троллю Форайрэ. Тот заморгал всеми тремя своими глазами, но с места не двинулся, не вполне поняв, что от него требуется. Лоэгайрэ, сидевший рядом, сердито толкнул его локтем. Тогда Форайрэ встал и, смущаясь под множеством взглядов, произнес:

– Клянусь... починю крышу моему соседу Лоэгайрэ, ибо я ненамеренно сел на его дом нынче осенью и своротил трубу и десяток черепиц. Но я же не хотел! Я не нарочно.

И, показав в улыбке два торчащих клыка, тролль лакнул вина.

Лоэгайрэ отобрал у него чашу, но в руках не удержал и бухнул на стол. Затем вскочил и, вызывающе оглядывая сотрапезников, отбарабанил:

– Клянусь в будущем году отыскать алмаз, при виде которого Англай Алчное Сердце повесится на собственных кишках. И плюхнулся на свое место.

Один за другим клялись гости барона Теденна Гвада. Женщины обещали родить сыновей, мужчины – сокрушить много врагов и одолеть свои слабости, а великий друид дал обет постичь тайну березы и руны «Беркана», что и означает «береза». Поскольку это было очень редкое дерево в лесах Аррой, то все отнеслись к его обету с благоговейным трепетом.

Хелот лихорадочно соображал, что бы ему такого обещать. Давать невыполнимый обет он не хотел, а какие обеты выполнимы – ума не мог приложить. Но чаша неуклонно близилась к нему, и, когда Имлах, поклявшаяся изготовить зелье, способное исцелить малярийную лихорадку, сунула ему чашу, Хелот медленно встал. Все глаза обратились к чужеземцу. Он понимал, что выглядит довольно незначительным в толпе троллей и великанов. Даже младшие вожди Народа поглядывали на него с нескрываемым пренебрежением. Хелот обвел взглядом пиршественный стол, поднял обеими руками чашу и заговорил:

– Как есть я рыцарь из презираемой вами расы, то клянусь во всеуслышанье: я совершу то, на что вы не решаетесь. Много за этим столом говорилось о драконьем иге и о кровавых обычаях этого племени, наделенного разумом, но обделенного состраданием. Я даю обет избавить Народ от страха перед драконами. Я отправлюсь за реку Боанн и уничтожу дракона, ожидающего свою жертву. Я клянусь вам в этом.

И в гробовой тишине отпил из чаши вина.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Морган Мэган выбрался на берег реки. Он почти не помнил, как творил эту местность. То и дело замечал признаки своего глубокого алкогольного опьянения, в котором пребывал, когда создавал эти раскоряченные деревья, уродливые валуны, заводи, нелепые болота, полные ржавой грязи. Да и речка сама получилась не ахти какая. Немудрено: попробуй создай что-нибудь приличное, когда в голове сплошной туман и обида неизвестно на кого.

Морган остановился, осмотрелся. Кое-что уже окультурили. Тут осушено болотце, здесь насажены приличные деревца. На мгновение он умилился: хоть и уроды они, эти обитатели холмов, но толк с них все-таки есть.

И тут Демиург увидел нечто, от чего настроение сразу испортилось. У переправы, называемой Городищенская Лава, был выставлен кордон. Низкорослые, упрямые с виду человечки, вооруженные алебардами и пиками, с решительным видом расхаживали у лавы взад-вперед. Некоторые готовили на кострах еду, другие бдительно озирали окрестности. Судя по количеству пик и копий, поставленных в пирамиду, воинов на этом кордоне было довольно много, никак не меньше пятидесяти.

Морган Мэган направился прямо к ним.

– Стой! – гаркнул один из них, направляя копье Моргану в грудь.

Тот остановился, прищурил здоровый глаз. Больной мутно глядел из-под скошенного века куда-то в сторону.

– Кто таков? – требовательно спросил другой человечек, с золотыми пластинами на кожаной кирасе, – видимо, командир.

– Мое имя Морган Мэган. Трепещите, жители холмов, ибо я создал вас и вернулся посмотреть, как вы бережете мои заветы.

– Демиург, что ли? – недоверчиво прищурился командир кордона. – Морган Мэган, говоришь? А вот мы сейчас проверим, какой ты Морган. Руки за голову и ступай за нами.

Морган Мэган подчинился. Его забавлял серьезный тон, которым говорил человечек со своим божеством.

Демиурга привели в деревянную избушку и велели остановиться у порога. Когда он попробовал было опустить руки, острия пик в руках двух солдат угрожающе уставились ему в грудь.

– Что тебе нужно в этих краях, дакини, называющий себя Морган Мэган?

– Я пришел посмотреть, как живет мой народ. Направлялся сейчас в земли драконов.

В избушке все пришло в движение. Заерзал командир кордона, шевельнулись пики солдат, оконная рама и та хлопнула.

– Ты шел в земли драконов? С какой целью?

– Справиться об их житье-бытье. Слишком уж много плетут небылиц про этот молодой народ, Надо посмотреть своими глазами.

– Значит, к драконам податься решил. А тебе ведомо, что сие ведено расценивать как предательство?

– Меня не касаются ваши запреты. Я – Демиург.

– Думиург ты или нет, но предательство налицо. Твое вмешательство может спровоцировать новую грандиозную войну с драконами, в которой будет уничтожен цвет народа холмов. Из страха за свой народ правительница Боанн запретила нам переходить реку.

Морган Мэган опустил руки, отвел в стороны угрожавшие ему пики и заорал:

– Еще раз услышу об этой дуре, поотрываю головы вам всем! Мне нет никакого дела до Боанн и ее глупых запретов! Кто из вас хоть раз видел дракона?

– Все мы сражались с ними, – был ответ. – И если Боанн запрещает нам...

– МНЕ она ничего не может запретить, – зарычал Морган.

– Я Демиург! Боги преисподней! Демиург я или нет?

– Нет, – сказал командир кордона. – Нам ты больше не Демиург, Морган Мэган. Нам ты теперь военный преступник, Это было больше, чем Морган Мэган мог вынести. Ругаясь на древневаллийском языке, маг топнул ногой, и посыпались искры. Он взмахнул рукой – и из его пальцев вылетела молния. Белое сияние окутало его. Гнев Моргана разрастался, он был готов испепелить и избушку, и находившихся в ней людей. Он не видел, как они испугались, потому что внезапно с громким плеском из реки выскочила белая лошадь со стоящей на ее спине женщиной в алых одеяниях.

– Морган! – пронзительно закричала она.

Маг обернулся п дверях и увидел ее. Вода стекала с ее золотых волос, алый шелк облепил пышное тело. Темные глаза богини горели золотистым огнем. Про такие глаза можно было бы сказать «медовые». Она была похожа на Моргана – те же тонкие, нервные черты лица. Но если сын с первого взгляда казался чуть ли не уродом и лишь спустя какое-то время подчинял себе собеседника неотразимым обаянием личности, то мать поначалу поражала красотой, а затем начинала отталкивать, ибо за внешней прелестью черт не скрывалось ни ума, ни глубины.

– Остановись, Морган! – повторила Боанн. – Не смей причинять вреда моему народу! Они – мои, они служат мне, они верят мне! Я желаю им лишь добра, Морган, в то время как ты... ты...

– Мать! – прошипел Морган Мэган. – Ты вмешиваешься в мужскую игру. Это мой мир. Уходи отсюда, ведьма.

– Нут и Наукет! – воззвала Боанн. – О боги всемогущего космоса, видите ли вы этого неблагодарного сына? – Она яростно уставила в Моргана палец со сверкающим кольцом. – Как ты смеешь быть непочтительным с матерью?

– Смею! – орал Морган. – Еще как смею! Ни одна мать так не поступает со своим ребенком! Ты бросила меня на произвол судьбы, мамочка! От тебя одни только глупости и неприятности!

– Да, бросила! – зарыдала Боанн. – Я была вынуждена! Знал бы ты, сколько слез...

– Молчи! – рявкнул Морган. – Я не хочу тебя больше слушать. – ...Сколько страданий...

– Молчи, женщина! Ради кого мы сошлись с тобой в споре, скажи?

– Ради народа, который страдает, как и я... Сколько бессонных ночей...

– Ради народа? – оскалился Морган. – Раз так, то пусть народ и решает. Боанн мгновенно осушила слезы.

– Да, – провозгласила она, – пусть выбирает народ, С кем он останется – с Боанн, которая желает ему мира, добра и покоя, или с Морганом Мэганом, от которого одни только беспокойства, войны и неприятности?

– Да будет так, – согласился Морган. Он вдруг разом устал.

Библиотеку громили орды варваров. Книги летели на пол. Два монаха лежали, простершись на полу; лысый череп одного был раскроен чудовищным ударом моргенштерна. В луже крови плавало легкое костяное распятие, выпавшее из руки старца. Присев рядом с ним на корточки, широкоплечий громила с треском выдирал из серебряного оклада пергаментные страницы книги. Ему нужны были серебро и рубины, украшавшие оклад, а книга мало интересовала воина.

Кто-то потыкал в него ногой. Заворчав, как пес, у которого норовят отобрать вкусную мозговую кость, варвар поднял голову в простом шлеме. Рядом стоял человек, которого воин поначалу принял за недобитого монаха. Он был без доспехов, в потрепанной одежде. Меч в ножнах закинут за плечи, на поясе болтается узелок.

– Эй, – сказал человек, – мое имя Морган.

– Ну и что? – ответил варвар. – Я Бриаскис Сокрушитель Черепов.

– Сердце мое трепещет при звуке этого имени, – вежливо сказал Морган Мэган. – Скажи мне, славный Сокрушитель, не осталось ли в этой обители живого монаха?

– Почем мне знать, Морган Без Прозвания? Я занят.

Морган кивнул ему и неторопливо пошел в глубь обители. Повсюду были следы разрушений. Он видел лужи крови, осколки посуды, обломки мебели, обрывки тканей. То и дело Морган наклонялся к телам убитых, но ни в одном пока что не обнаружил признаков жизни. Он уже подумывал о том, чтобы поискать другую обитель, как вдруг заметил, что в одном из подвалов еле заметно шевельнулась дверь. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив поблизости ни одного варвара, Морган Мэган быстрым шагом направился к этой двери и распахнул ее.

Он оказался в темном помещении, где на первый взгляд никого не было. Морган поднял руку, и подвал озарился неверным светом. И тогда стало видно, что в углу съежился монах в черной одежде. Он был не молод, но и не слишком стар. Одеяния его были запятнаны кровью. Монах в ужасе смотрел на Моргана, из пальцев которого изливался свет.

– Не бойся, – сказал Морган. – Это твоя келья?

– Да, – еле слышно выдавил монах. – Здесь я переписывал книги.

– А, так ты переписчик? Какая удача!

Морган уселся на жесткое ложе и развалился поудобнее.

– Я не из тех варваров, что грабят и убивают вас, – сказал Морган Мэган. – Меня не следует бояться.

– Я вижу, что ты не из тех варваров, – проговорил монах.

– Но вот следует ли тебя бояться – другой вопрос. Быть может, предпочтительнее пасть от руки простодушного невежды, не ведающего, что творит. Мученический конец – это то, к чему надлежит стремиться.

Морган Мэган зевнул.

– Как мне называть тебя? Ибо разговор нам предстоит долгий.

– Можешь называть меня «отец Раок», – сказал монах.

– У вас принято такое обращение?

– Да. Я же монах. Только разговор у нас с тобой вряд ли получится долгим.

– Да? – Морган Мэган удивился. – А почему, отец Раок?

– Потому что я умираю, – сказал монах. Он отнял руку от живота, и Морган Мэган увидел зияющую рану. Его поразило самообладание, с которым держался этот человек.

– Ну уж нет, – заявил Морган Мэган. – Ты мне нужен, К тому же мне нравится, как ты себя ведешь. Стой где стоишь и не шевелись, отец Раок. Сейчас тебе будет очень больно. Постарайся не кричать.

Морган встал с жесткой койки монаха и поднял одну руку вверх, а другую направил на отца Раока. Яркая вспышка пронзила полутемное помещение. Луч света сорвался с пальцев Моргана и ударил монаха с такой силой, что тот пошатнулся и грянулся о стену. Боль исказила его лицо. Из глаз брызнули слезы, он застонал сквозь стиснутые зубы. Сила, вызванная Мэганом, избивала бренное земное тело. Мучению, казалось, не будет конца. И вдруг все кончилось.

Отец Раок с трудом перевел дыхание и посмотрел Мэгану в лицо усталыми глазами измученного старого пса. Морган Мэган опять уселся на койку, заложил ногу на ногу и усмехнулся.

– Как ты себя чувствуешь, отец Раок?

– Я очень устал...

– Посмотри, как там твоя рана.

Монах машинально подчинился и нащупал лишь дыру в одежде и рубец на коже. Теперь его лицо выражало неподдельный ужас.

– Что это?

– А... простое исцеление. Не стоит благодарности. Наоборот, это я должен сказать тебе спасибо за то, что не кричал. Ты мужественный человек. Проживешь еще лет пятьдесят, я думаю.

Отец Раок дрожал всем телом.

– Кто ты? – спросил он.

– Можешь называть меня Морган, это мое имя, – сказал Демиург. – Кто я? Это сложный вопрос. Многое зависит от того, во что вы здесь верите... Какая здесь религия, отец Раок?

– Христианская.

– Вы католики? – уточнил Морган Мэган. (Он явно гордился своими познаниями в этой сфере.) Отец Раок кивнул.

– Нечестивцы и язычники разграбили нашу обитель, – сказал он, – но ни один из братьев не отрекся от своей веры.

– Расскажи мне об этой вере, – попросил Морган Мэган.

– Разве ты не... ты не сатана? – прошептал отец Раок, осеняя себя крестом.

– Я даже не знаю, кто это такой, – простодушно сознался Морган Мэган.

– Докажи! – запальчиво произнес отец Раок. – Ибо сатана – враг рода человеческого. Быть может, ты искушаешь меня чудесным исцелением, чтобы спасти тело, но подбить душу?

– Твои речи темны для меня. Как я могу доказать тебе, что не имею к этому «шайтане» никакого отношения?

Отец Раок протянул к нему крест.

– Поцелуй его, – сказал он. – А потом осени себя крестным знамением. Вот так. – Он показал. – И произнеси какой-нибудь стих из библии.

Морган Мэган подчинился, но вынужден был признаться, что библии не читал.

– Я пришел в эту обитель, полагая найти здесь мудрость. Расскажи мне о вашем Боге, отец Раок.

– Бог необъятен и неохватен разумом. Возможен лишь рассказ о его деяниях. Но и они безмерны. Какие тебя интересуют?

– Расскажи о том, как был сотворен ваш мир и как он будет уничтожен. Ведь я всего лишь невежественный язычник. Я с радостью послушал бы вашу книгу. Как ты ее назвал?

– Библия, – напомнил монах.

Морган Мэган кивнул:

– Уверен, что там содержится немало полезных советов. Дурак я был, что не читал ее раньше. Нельзя браться за сотворение мира, если не соображаешь, что делаешь. Да и ошибки других богов – ценный опыт, на котором надо было учиться. Словом, я глубоко раскаиваюсь в своем невежестве и жажду узреть свет истины.

Эти слова как нельзя лучше растопили сердце сурового монаха. И покуда наверху, в верхних кельях, шла резня и варвары проливали кровь и грабили монастырские сокровища, в подземелье отец Раок вдохновенным голосом читал священную книгу христиан своему странному слушателю.

А Морган Мэган слушал, приоткрыв рот и затаив дыхание. Здоровый глаз его горел. От возбуждения он то и дело облизывал губы, грыз ногти, ерзал. Грандиозная картина конца света захватила его настолько, что он позабыл поддерживать в подземелье свет. Но монах знал «Откровение» наизусть и продолжал говорить в темноте, и мрак подземелья оглашался мрачными стихами пророчеств и видения конца света.

Прикрыв глаза, Морган представлял себе суровых ангелов с чашами, кошмарное чудовище с развратной валькирией на спине, четырех всадников с явно деструктивными наклонностями, грозного архангела с трубой... «Слишком много народу, – думал он, – это же их всех надо сотворить, чтобы они разыграли такой спектакль!» Он начал загибать пальцы: создать (сколько возни!), обучить, втолковать им, что от них требуется, заставить вовремя начать и, самое трудное, вовремя остановить, а под конец еще и успеть смести с лица земли...

Морган Мэган открыл глаза, и тотчас же в темной келье опять вспыхнул свет.

– Благодарю тебя за поучительную беседу, отец Раок, – сказал Морган. – Я узнал много полезного.

– Обращение язычников – моя задача, – смиренно отозвался монах.

– К вечеру ты выйдешь из обители и заберешь отсюда книги, – сказал Морган. – Я направлю к тебе крестьян с повозкой, они помогут. До ночи не высовывайся. Варвары тебя не найдут. Об этом я позабочусь. Попробуй уснуть. Ты хороший служитель своего Бога и честный человек, как мне показалось. Впрочем, я часто ошибаюсь.

Морган Мэган встал и направился к выходу.

– Погоди, – окликнул его монах. – Кого мне поминать в своих благодарственных молитвах?

– Я же назвал свое имя: Морган.

– Да, господин, но кто ты? Откуда ты снизошел в нашу обитель?

– На этот вопрос существует множество ответов, отец Раок. Я сын реки, я беглый каторжник, я творец и созидатель, а вот теперь хочу быть деструктором и эсхатологом... Ибо разочаровали меня народ мой и мир мой, и тоска вошла в мое сердце. – Он дружески улыбнулся монаху, который смотрел на него во все глаза, окончательно сбитый с толку. – Можешь называть меня просто: «архангел Михаил».

И, хихикнув, вышел из кельи.

Середина августа выдалась в лесу Аррой на удивление жаркой. Никто из местных жителей и припомнить не мог, чтобы так пекло в это время года. По привычке валили все на безответственность Демиурга, который был пьян, когда создавал здешний климат. Впрочем, ни Хелоту, ни Тэму это не помогало – они выступили в поход через день после памятного пира. Хелот пытался оставить Тэма в замке, но мальчишка наотрез отказался. Памятуя о прошлых выходках своего преданного оруженосца, Хелот сдался.

И вот замок остался позади, лес с высокими деревьями путники миновали за два дня и теперь вошли в долину старых гор, называемых Щит Балора, и копыта двух лошадей застучали, как по камню, по иссохшей глине. Земля здесь растрескалась от засухи – дожди, поливавшие в начале августа лес Аррой, прошли в этих краях стороной, и за весь июль и август почва Щита Балора не получила ни капли влаги. Издалека казалось, будто по всей долине расстелили клетчатое полотно. Там, где русло пересохшего ручья, бурлившего по долине ранней весной, хранило остатки влаги, яркими заплатками на клетчатом платке собирались бабочки. Тучи желтых и белых бабочек садились тесно друг к другу на квадраты, прочерченные в глине трещинами, и запускали хоботки в землю. Когда Тэм водил рукой по их шелестящим крыльям, они нехотя поднимались в воздух и кружили возле мальчика, а потом вновь садились на свои места.

Хелот замотал голову белым кисейным шарфом, подарком Имлах Кукушкин Лен, которую он избрал дамой сердца с громогласного одобрения барона. Теленн Гвад бы искренне обиделся, вздумай герой, выехавший на битву со свирепым драконом, избрать себе другую даму сердца. Имлах от души поцеловала героя и преподнесла ему дар. Теперь этот дар защищал лицо странствующего рыцаря от палящего солнца и поздних осенних мух. Хелот оставил только узкую щель для глаз.

Он обернулся к Тэму и увидел отупевшее от усталости и жажды лицо мальчика, сплошь покрытое веснушками. Нос мальчишки обгорел на солнце и облупился, белые волосы слиплись и повисли печальными сосульками. Заметив взгляд Хелота, Тэм слегка оживился:

– Можно я что-то скажу, сэр?

– Говори, – великодушно разрешил Хелот.

Тэм тихонько проговорил:

– Я хочу пить, сэр.

– Я тоже, – утешил его Хелот и вдруг остановился, заметив кое-что на склонах гор. Он слез с седла. Его спутник непонимающими глазами посмотрел на своего хозяина.

– Слезай, Тэм, – сказал Хелот. – Шевелись. Ты, кажется, хотел пить.

– Зачем? – тусклым голосом спросил Тэм. – Здесь нет воды, сэр. Здесь наша погибель, сэр.

– Смотри, дурачок, – сказал Хелот, указывая на склон горы.

Тэма шатало, когда он подошел поближе.

И тут он тоже увидел. На склоне росли кусты дикой красной смородины. На них еще оставалось много ягод. Добравшись до кустов, путники начали жадно обрывать горящие под солнцем грозди и, давя ягоды, в спешке заталкивать в рот горстями, не разбирая, где спелые, а где зеленые. Горячие, пыльные ягоды пачкали ладони и одежду, но люди не обращали на это внимания. Тэм задыхался от жадности. У него уже начали ныть обожженные кислой смородиной десны, но он продолжал глотать и глотать, не в силах остановиться.

Действие ягод оказалось волшебным. Исчезла усталость, прошла жажда. Из бессильной пустоты вдруг сами собой возникли новые силы. Хелот удачно убил овода, прихлопнув его на ухе, и повеселел. Тэм подергал его за рукав:

– Смотрите, там кто-то разложил костер. – Он показал на дым, поднимавшийся над деревьями с другого склона холма.

Хелот прищурился. Ему не понравился этот дым. Они были в долине как на ладони. Хелот не любил ощущать себя мишенью.

– Давай-ка уходить, – сказал он, снова забираясь в седло. – День только начался. Хорошо бы выбраться из этой долины к ночи и заночевать где-нибудь поближе к Серебряному Лесу.

– Это далеко отсюда?

– Порядком. И пока мы болтаем, ближе не станет.

Тэм подошел к своей лошадке и тоже залез в седло.

– Сэр, – нерешительно начал он, – не знаю, как и сказать... А если мы встретим ЕГО... что мы ЕМУ скажем?

– Кого? – Хелот с интересом смотрел на своего оруженосца. Тэм выглядел смущенным.

– ЕГО... Демиурга... Того, кто проклял Лаймерика. Он ведь может и нас проклясть, сэр, ведь драконы – его создания, как и все прочие, кроме троллей. Я думаю, что он вмешается, если узнает, что мы хотим убить одного из них.

– Тэм, – очень серьезно сказал Хелот. – Если это произойдет, ты уйдешь немедленно, Я не хочу видеть, как ты погибнешь.

– Вы думаете, что этот... – Тэм понизил голос, – ...Морган Мэган растерзает нас в клочья?

– Я не знаком с Морганом Мэганом, – ответил Хелот, – но ничего хорошего о нем здесь еще не , слышал. Впрочем, слухи есть слухи, а про демиургов много врут. Святой Сульпиций отзывался о нем сдержанно, но вполне положительно.

Тэм осенил себя крестным знамением и пробормотал молитву.

– Хороший был старик, – добавил мальчик, закончив молиться.

Они выбрались из долины к вечеру. На краю леса начиналась хорошо накатанная грунтовая дорога. Вокруг был чистый красивый сосновый лес, и кора у деревьев светилась в лучах заката прозрачным серебром. В нетронутом мху стояли золотистые муравейники. Это было место, особо расположенное к человеку, и путники мгновенно ощутили токи добра, исходившие от земли. Серебряный Лес словно принимал в свои объятия уставшего от жестокости человека, предоставляя ему все необходимое: умиротворение, покой и одиночество.

Хелот остановил коня, прислушался. В тишине где-то далеко журчала вода.

– Теперь я понимаю, – проговорил он вполголоса, – что эту землю сотворил беглый каторжник. Да, похоже...

Он вспомнил первые дни своего освобождения из баронского замка и вздохнул. Тогда ему не хватало вот такого Серебряного Леса, где можно было бы скрыться от всех и кануть в лоно благосклонной и безразличной природы. И сам того не желая, Хелот ощутил симпатию к этому Моргану. Пожалуй, теперь он хотел встретить беспутного Демиурга. Лангедокец не испытывал больше страха перед ним.

– Здесь живут тролли, – озираясь, сказал Тэм. – Мне говорил Иллуги. Морган их не сотворял, и, стало быть, по законам Народа и по законам великанов, их может убить любой и не понести за это наказания. Они вне творения – так мне рассказывал Иллуги.

– В мире Аррой свои законы, – отозвался Хелот. – У вас в Англии тоже есть нечто подобное, не находишь?

Тэм поежился:

– Так-то это так, но все же... Мне все время кажется, что за мной наблюдают.

– Наверное, это третий глаз Иллуги. Помнишь, он хвалился, что третий глаз у него провидческий. Наверняка он нас уже заметил.

Песчаная дорога раздвоилась, потом еще раз. Хелот всякий раз избирал направление, которое вывело бы их к реке Боанн, но каждый раз дорога неизменно выворачивала к перекрестку, откуда они начали свой путь. Наконец Хелот направил лошадь прямо по мхам, между серебряных стволов. Тэм следовал за ним шаг в шаг. Он озирался по сторонам и чувствовал себя крайне неуютно.

Хотя был уже вечер, в лесу становилось все светлее. Светились стволы сосен. Лучи заходящего солнца окрашивали серебро в золотистый, розоватый, фиолетовый цвета. Весь лес переливался и горел, и по лицам двух путников скользили разноцветные отблески. Лошади тихо ступали по мху. Птицы уже молчали, и в тишине все громче и громче слышно было, как где-то неподалеку бежит вода.

Они спустились в низинку и увидели наскоро слепленную избушку. Она стояла прямо на краю невысокого обрыва над рекой. Под обрывом бежала речка, которая через несколько миль превратится в поток, носящий имя богини Боанн. Здесь она была значительно шире, чем в верховьях.

Хелот соскочил с коня и, бросив поводья, подошел к покосившейся двери. Она была кое-как обита облезлой медвежьей шкурой, из которой клочками торчала свалявшаяся шерсть. Дверь была приоткрыта. Хелот толкнул ее и, пригнувшись, вошел. Тэм с тревогой следил за ним.

Это была обыкновенная охотничья избушка. Единственное ее окно было засижено мухами. Зимняя рама была вставлена – никто не потрудился высадить ее на лето. Одно из двух стекол было наполовину разбито. На очень узком и очень грязном подоконнике стояла покрытая пылью глиняная лампа. Имелся стол, сколоченный из грубо оструганных досок. К нему прилипли клочки истлевшей скатерти. В углу имелось ложе, сплошь заваленное тряпьем.

Тряпье шевельнулось. Хелот вдруг сообразил, что здесь кто-то спит. Он удвоил осторожность, нащупывая на поясе кинжал, но вдруг в темноте налетел на брошенный на полу чайник и, пытаясь сохранить равновесие, своротил стол.

Спящий завозился и сел. Хелот, выругавшись по-валлийски, замер, сжимая пальцами рукоятку кинжала. В открытую дверь ворвался Тэм и закричал: – Сэр! Вы меня бросили? Там страшно! Хелот ему не ответил.

– Кто здесь? – спросил он неизвестного. – Нас двое, учти, и мы вооружены.

– Я не могу ответить тебе, – прозвучал из темноты странно знакомый голос. – Я плохо помню. Скажи, кто ты такой?

– В этом мире меня называют дакини, – сказал Хелот. – Мое имя тебе ничего не скажет. Здесь я чужой.

– Давай выйдем отсюда, – предложил незнакомец. – Если у тебя нет враждебных намерений, то у меня их тоже нет.

– Хорошо.

Хелот взял Тэма за руку, и они вышли к светящимся соснам.

– Чего ты испугался? – спросил Тэма Хелот, пока они были наедине.

Мальчик поежился:

– Не знаю. Здесь все время как будто кто в спину смотрит. Может быть, это тролли?

– Это Иллуги. Его не следует бояться.

Дверь избушки скрипнула. Незнакомец выбрался на мягкий мох и, выпрямившись, прищурился. Он был смуглым до черноты, с черными глазами, очень худой. В первую секунду Хелоту показалось, что он видит перед собой Алькасара. Но в полумраке он мог и обмануться. Алькасар сразу узнал бы его. Алькасар узнал его даже под гримом, превратившим лангедокца в валлийского героя. А этот человек смотрел на него так, словно видел впервые. Но на всякий случай Хелот спросил:

– Ты Алькасар? Ответ удивил его.

– Не знаю. Я почти ничего не помню. У тебя есть имя, чтобы я мог обращаться к тебе?

– Хелот. А это Тэм Гили.

Смуглый человек кивнул:

– Вы оба нравитесь мне. Простите, если я говорю дерзости. Может быть, мне не положено иметь свое мнение. Мне не хотелось бы быть невежливым.

– Но ты очень вежлив, – сказал Хелот. – Может быть, разведем костер и поужинаем? У нас есть немного сушеного мяса.

– Спасибо, – сказал чужой человек и скрылся в избушке, где оставил свои сапоги. Хелот слышал, как он возится в темноте, обуваясь. Потом снова звякнул брошенный на полу избушки чайник, и незнакомец показался на пороге.

Костер, разведенный Хелотом, уже деликатно облизывал походный котелок, в котором варилось мясо. Тэм с пятнами сажи на скулах, сосредоточенно подкладывал в огонь веточки.

Незнакомец, странно похожий на Алькасара, сутулясь, остановился поодаль и нерешительно посмотрел на Хелота. Тот кивнул. Тогда незнакомец сел рядом.

– Тэм и я – мы чужие в этом мире, – сказал Хелот. – И ты, похоже, тоже. Может быть, нам держаться друг друга?

– Хорошо, – сказал незнакомец и поежился. – Мне все время не по себе, – признался он. – Хуже всего, что я не помню, как здесь оказался.

Хелот помешал в котелке палкой.

– Попробуй вспомнить хоть что-нибудь, – сказал он. – Может быть, тебе здесь смогут помочь.

Незнакомец нахмурился. Сейчас он так напоминал Алькасара, что Хелот готов был поклясться в том, что видит перед собой сарацина. – Я помню, что с кем-то сражаюсь... – Значит, ты воин. Но незнакомец покачал головой: – Нет. Почему-то я хорошо знаю, что я не воин. Я Другой касты. Не помню какой.

– Касты? – Хелот ухватился за это воспоминание. – Вспомни хотя бы, высокой или низкой.

– Низкой, – тут же ответил незнакомец.

– Почему же ты тогда сражался?

– Меня хотели убить. Я защищался. Я ударился о стену, и посыпались... – Его лицо исказила гримаса боли. – Они были яркие, как падающие звезды. Они вспыхивали: красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий... Они горели, обжигали, ослепляли, они выжгли память, они...

Хелот взял его за руку.

– Ты бредишь, – сказал он тихо. – Давай-ка лучше поужинаем. Не надо вспоминать.

– И каждая вспышка длилась мгновение и вечность. Время свернулось в капли огненного дождя. И мира не стало, – пробормотал он. Хелот потряс его за плечи, потом ударил по щеке.

– Очнись! – крикнул он. – Перестань! Забудь!

Незнакомец сильно вздрогнул всем телом и посмотрел Хелоту в глаза.

– Кто ты? – спросил он, еле шевеля губами.

– Мое имя Хелот. Со мной Тэм Гили. Давай ужинать.

Незнакомец замолчал и взял из рук Хелота мясо. Какое-то время он сидел неподвижно, забыв о куске, который держал в руке, потом начал жевать. Ни малейшей благодарности к гостеприимству Хелота он, похоже, не испытывал. Когда Хелот спросил его, по душе ли ему скромное угощение двух странников, незнакомец вздрогнул всем телом и перестал жевать, но головы не поднял. Хелот пожал плечами и оставил его в покое.

Тэм уютно устроился возле огня. Серебряные деревья постепенно темнели и угасали. Теперь единственным источником света был маленький костер.

– Вы верите, сэр, что можно победить кровожадного дракона? – спросил Тэм.

– В древности это многим удавалось, – задумчиво сказал Хелот. – Я сам читал об этом, когда был немногим старше тебя, Тэм. Были герои, которые убивали драконов налево и направо. Иллуги говорит, будто в одной старинной книге, называемой Гнилая Кожа, описан смертоносный прием, который был известен в этих краях как Прыжок Лосося или что-то в этом роде. Иллуги уверяет, что против драконов этот прием действовал безотказно.

– А в чем он заключается? – жадно спросил Тэм.

Хелот вздохнул:

– Если бы знать... Иллуги понятия не имеет. – А где книга? Ведь вы умеете читать, сэр, значит...

– Иллуги и Имлах в один голос уверяют, что Гнилая Кожа хранится у тролля Форайрэ. Он полный болван, как ты успел заметить на пиршестве у барона, но твердо усвоил, что книга Гнилая Кожа – великая ценность.

– Это точно, – согласился Тэм, временно впав в уныние.

– И как вы надеетесь уговорить его, сэр?

– Попробую. В конце концов, сам Форайрэ, наверное, ничего не имел бы против, если бы жуткое чудовище было наконец уничтожено. Ведь никому неохота жить в вечном страхе перед драконами.

– Не очень-то мне нравятся тролли, – проворчал Тэм. – Недоумки они какие-то, если не считать Иллуги.

– Я думал, что только Народ подвержен заразе национализма, – заметил Хелот.

Тэм покраснел, но в темноте Хелот не заметил этого. А Тэма вдруг осенила новая мысль, и он спросил, от волнения растягивая слова:

– А вдруг Форайрэ людоед, сэр? Я слышал, что среди троллей встречаются людоеды.

– Понятия не имею, – отозвался Хелот. – Ну людоед. Тебе-то что? Тебе с ним детей не крестить.

– Да мне-то ничего, – уныло согласился Тэм. – Съест, только и всего.

Они замолчали. Костер потрескивал, отважно соперничая с очагом родного дома, который пытался заменить собою. Надо признать, что отчасти ему это удавалось.

Хелот взял пустой котелок и направился к реке за водой. Тэм лениво покосился на своего хозяина, но услуг своих предлагать не стал. «Совсем разбаловался мальчишка», – подумал Хелот, усмехаясь.

Он шагнул в темноту, и сразу же в его разгоряченное лицо плеснула прохлада. Хелот осторожно спустился по глинистому обрыву к воде и, стоя на коряге, лежащей на зыбком песке, зачерпнул. Яркая луна, отраженная в реке, сверкнула на расходящихся по воде кругах. Хелот выбрался наверх, поставил котелок на траву и наклонился, вытирая испачканные в глине колени. Отсюда, в ярком лунном свете, хорошо были видны костер и две темные фигуры возле него. С одной стороны пристроился Тэм Гили. Он расположился поближе к огню, заботливо оберегая от искр свои сапоги – подарок Лаймерика. И с чего это мастер горностаев так заботился о мальчишке-дакини? К Хелоту небось он никаких добрых чувств не испытывал. С другой стороны костра, чуть подальше от пламени, сидел на земле незнакомец, сцепив на затылке руки и уткнувшись подбородком в колени.

Хелот подхватил котелок с водой и направился к костру. На седле, снятом с коня на ночь, были аккуратно разложены мешочки с сушеными травами – еще один дар баронессы Имлах. Поистине она была очень заботливой дамой сердца. Хелот повесил котелок над огнем и развязал мешочки. Щепотку одной травы – для бодрости духа, щепотку другой – для свежести и аромата. Так учила его дама Имлах.

– Интересно, – снова завел Тэм, – а как выглядит дракон?

Хелот задумчиво посмотрел в огонь, словно надеялся найти там ответ.

– Честно говоря, я плохо представляю себе драконов. Думаю, он похож на огромного змея, покрытого жестким панцирем. На спине острые шипы. На лапах когти, а из лопаток растут мощные перепончатые крылья.

– И он дышит пламенем, – добавил Тэм, – Возможно, – не стал спорить Хелот.

– А девушки ему зачем?

Хелот пожал плечами. Он полагал, что Тэм слишком юн для подобных вопросов.

– Думаю, у тебя будет возможность справиться об этом непосредственно у дракона, – сказал он и с удовольствием заметил, что Тэма передернуло.

Вода в котелке забулькала. Хелот забубнил заклинание, затверженное со слов госпожи Имлах:

– "Жар огня, землицы влага, холод ветра, воды прохлада..." – Он не закончил заговора, и не потому, что забыл. В какой-то миг он вдруг понял, что молчаливые и суровые силы мира Аррой и Серебряного Леса и без этих слов знают, что им делать с этой травой и с этой водой. И с костром, и с беззвучно текущей под обрывом рекой. И со звездным небом над клочком Серебряного Леса. И с мальчиком по имени Тэм Гили.

И с ним, Хелотом из Лангедока, который на свою голову надавал невыполнимых обетов и сейчас едет убивать ужасного дракона. Во всяком случае, Хелот очень надеялся на это.

Морган Мэган стоял на скалистой равнине, кое-где прорезанной глубокими расщелинами. Открытая всем ветрам, она была лишена какой-либо растительности. В выемках осталась дождевая вода. Ветер рвал волосы Мэгана, трепал его плащ. У бродячего мага был усталый вид. Одежда его износилась, и видно было, что много дней уже ему не случалось преклонять голову под крышей. Впрочем, Моргана это не беспокоило. Любая участь казалась ему предпочтительнее той, от которой он ушел много веков назад.

Мир, где он оказался, был пустынным и мрачным. Серые тучи низко нависали над головой, грозя пролиться холодным дождем. Морган Мэган прошел по скалистой равнине, не склоняя головы перед порывами ледяного ветра. Больной его глаз начал слезиться, от холода заныли зубы.

Он спустился в низину и начал исследовать пещеры, которыми был прорезан обрывистый склон. Почти все были завалены ветками, хвоей, всевозможным мусором. Наконец ему почудилось, что он улавливает звук дыхания. Морган прислушался, склонив голову набок. Да, за завалами разнообразнейшего полуистлевшего хлама кто-то дышал. Вооружившись палкой, Морган извлек несколько разложившихся тушек животных, зарытых здесь хищниками на черный день, и отшвырнул их подальше. Разбросал сапогами хвою и ветки, разгреб руками песок, наметенный ветром. Из прохода донесся храп.

– Вельва, – позвал Морган. Храп не прекращался. Морган осторожно проник в пещеру и стал осматриваться. Здесь стояла ужасающая вонь. В углу на гнилых шкурах спала, разметавшись во сне, старая женщина. Она была дряхлой, как мир. Щеки ее были как печеное яблоко, веки сморщились, ресницы выпали. Седые волосы отросли так, что окутывали ее до пояса. И хвала богам за это: почтенная старуха была обнажена, ибо одежда на ней истлела за века, частично была съедена насекомыми, частично разложилась и превратилась в прах. Волосы милосердно скрывали от Моргана хотя бы верхнюю часть ее тела.

– Вельва, – повторил Морган. Старуха никак не отреагировала. Она была погружена в свой вековечный сон и не собиралась прерывать это занятие. Перекрестившись, как научил его отец Раок, Морган склонился над ней и взял ее на руки. Вельва оказалась на удивление тяжелой. Моргану показалось, что внутри у него что-то обрывается. К тому же вельва источала невыносимый смрад. Задыхаясь, Морган потащил ее к выходу из пещеры и уложил на мягкий мох.

Здесь он смог перевести дыхание и глотнуть свежего воздуха. Затем принялся трясти вельву и хлопать ее по щекам, превозмогая отвращение.

Храп прекратился. Вельва зашевелилась, помотала головой по мху, открыла глаза. Моргану показалось, что перед ним разверзлись две пропасти, такими глубокими и мудрыми были эти глаза, такие чудовищные видения затаились на дне этих старческих зрачков.

– Один? – позвала она. – Ты Один? Ты Вотан Водитель Воинов? Ты Альферд Всеотец? Ты Хар Высокий Рост? Ты Хрофт Воитель? Ты Харбард Седая Борода? Ты Хникар Сеятель Раздоров? Ты отец Вали? Ты супруг Фригг?

– Что? – Морган растерялся. – О ком ты говоришь? Ты вельва?

– Я вельва. Я волуспа. Я вижу будущее. Я знаю все о побели богов. Я знаю все о гибели людей. Я прозреваю гибель мира.

– Тебя-то мне и надо, – обрадовался Морган. – Помоги мне, мудрая вельва. Видишь ли, меня зовут Морган Мэган, и я Демиург. Я сотворил мир. Я был молод и глуп, когда взялся за это дело. И вот теперь, когда я стал старше и мудрее, я понял, что совершил множество ошибок. Я жажду исправить их. Я хочу смять, как комок глины, то, что сотворил по незрелости разума, и вылепить новый мир – гармоничный и совершенный. Научи меня, как сделать это.

– Я вельва, – повторила старая женщина. – Кто ты?

– Я создатель, – ответил Морган. – Я Демиург.

– Демиург. Я не понимаю.

– Я вопрошающий. Я хочу знать, как погибают миры. Я хочу сам погубить мир. Научи меня, мудрая вельва, которая видит гибель богов.

– Я вижу. Я знаю. Наступит зима и продлится она три года. Великанской зимой назовут ее. И на исходе этой зимы не наступит весна. Вечная ночь спустится на землю, ибо волк проглотит солнце. Но и месяц не осветит ночные равнины, ибо другой волк съест луну, и не станет в мире света... Звезды упадут с небес и канут в вечном снегу...

– Замечательно, – пробормотал Морган. – Значит, звезды упадут. Волков творить не надо, уже сотворены. Отличная эсхатология. Экономная.

Вельва, не замечая, продолжала замогильным голосом:

– И тогда затрясется и загудит ось земная. И начнется содрогание почвы, и скалы будут раскалываться...

– А это уже похоже на то, что читал мне отец Раок, – заметил Морган. – Стало быть, без землетрясения не обойтись. Много энергии забирают эти землетрясения. Ладно, постараюсь ради такого дела. Продолжай, вельва. Ты говоришь замечательные вещи.

– И погрузится в море земля. Вырвутся на свободу ужасные подземные демоны, и придет из-за горизонта корабль мертвецов,.. Загремит труба...

– Опять труба, – задумчиво проговорил Морган Мэган. – Придется брать уроки музыки. Я же не знаю даже, с какого конца в нее дуть. Да, уничтожить мир еще труднее, чем создать его.

Вельва внезапно очнулась от своих видений и устремила на вопрошающего вполне осмысленный взгляд. И тут же в ее глазах появился ужас.

– Кто ты? – вскричала она.

– Я? – Морган удивился. – Мы же только что познакомились с тобой, вельва. Я уже говорил, мое имя Морган Мэган, я создатель мира Аррой, который ныне хочу уничтожить.

– Ты обманул меня! – завизжала вельва. – Ты вырвал из меня тайное знание, предназначенное для ушей одного лишь Одина! Ты лжец! О, горе мне! О, горе тебе! Тайное знание уничтожит тебя, святотатец! Будь проклят! О, горе! Горе!

Она пошарила руками вокруг себя и обнаружила мох.

– Где я? Куда ты заманил меня, обманщик?

– Ты возле своей пещеры, вельва. Почему ты проклинаешь меня?

– Мне больно... – Неожиданно вельва захныкала, растянув беззубый рот. – Мне холодно... Мне стыдно,.. Я голая, здесь так холодно, там было так тепло. Там так приятно пахло. Там прели века. Я видела сны. Мне было хорошо. Отнеси меня обратно, Морган, и я сниму с тебя свои проклятия...

Морган наклонился над вельвой и снова поднял ее на руки. Пыхтя, он потащил ее обратно в пещеру и завалил перепревшей листвой.

– Ложись, вельва, на бочок, – пробубнил он нечто вроде колыбельной, – пусть приснится Рагнарек...

Вельва блаженно улыбнулась, испугав его этой улыбкой еще больше, чем гримасой ярости, и почти тут же захрапела.

Отряхиваясь, как кот, выбравшийся из воды, Морган Мэган выскочил из пещеры.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Наутро в Серебряном Лесу вновь потянуло дымком. Хелоту это вконец перестало нравиться. Он не мог определить, откуда именно доносится запах. Когда он спросил об этом Тэма, мальчик кивнул с растерянным видом.

– Я тоже не понимаю, – сказал он. – Тянет дымом, как от костра, а вот с какой стороны – ума не приложу.

– Не нравится мне все это, – сказал Хелот. – Здесь слишком много троллей.

– Они не страшные, сэр, – возразил Тэм. – Напротив, довольно милые.

– Ты видел их только на пиру в замке Аррой, – возразил Хелот. – Там они, разумеется, вели себя тихо и пристойно. Все-таки Имлах из их племени, а барон Теленн Гвад, как мне объяснили, – самый добродушный и могущественный из всех великанов. Но я понятия не имею, что они могут вытворить у себя дома.

– Когда я с вами, сэр, мне ничто не страшно, – заявил Тэм, чем привел своего хозяина в мрачное расположение духа.

Они вышли на край болота. По весне здесь, вероятно, на много миль разливалась непроходимая топь. Но и сейчас, в пору засухи, бродить по этой жидкой черной грязи не рекомендовалось. Путники пошли краем, осторожно выбирая кочки понадежнее, чтобы не свалиться.

Запах дыма был здесь сильнее. К нему подмешивался приятный аромат какого-то кушанья или напитка, незнакомого Хелоту. Все эти загадки нравились лангедокцу все меньше и меньше. Он хотел уже было предложить повернуть назад и попытаться пройти другим путем, когда увидел впереди костер и возле костра – Иллуги. Тролль улыбался.

– Добро пожаловать! – крикнул он издалека. – Я посылал за вами дым костра.

– Мы так и поняли, досточтимый Иллуги, – вежливо ответил Хелот. – Добрый день.

– Рад вас видеть, друзья мои, – продолжал Иллуги. – Устал я от одиночества. Да и тролльские рожи хоть кого из себя выведут.

Он помахал рукой, словно показывал куда-то, но Хелот ничего не увидел, кроме нескольких валунов. Вдруг один из крупных камней шевельнулся, и сквозь зеленый мох глянули глаза. Они смотрели плаксиво и недовольно. Иллуги постучал кулаком по камню, и булыжник испустил жалобное мычание.

– Видал, какие у меня соседи? – Иллуги одновременно и забавлялся, и сердился. – И ведь как незаметно подкрались! Я избрал себе уделом одиночество, о великий герой и враг драконьего семени (Хелот не вдруг понял, что этим пышным титулом Иллуги именует его самого). Я мечтал об уединении среди серебряных стволов и потому не желал видеть рядом с собой ни одного тролля. С тех пор как Имлах оставила меня для лучшей доли, опостылели мне лица соплеменников. И стал я жить один, никем не тревожимый. И радовался я этому, о герой. И вот в один прекрасный день я заметил, что валуны как будто подобрались поближе к моему жилищу. Долго недоумевал я. Целый месяц длилось мое недоумение. И покуда я пытался понять причину этого, они подходили все ближе и ближе. Так продолжалось, пока мне не пришло в голову огреть одного из них дубиной. Он вскричал: «Ай!» – и тем самым выдал себя и остальных. С той поры и пытаюсь их извести, да только тщетно.

Тэм привязал тем временем лошадок и подошел к троллю. Иллуги взял его за подбородок. Для этого троллю пришлось согнуться чуть ли не пополам.

– А ты все бродишь со своим хозяином, маленький дакини?

– Иллуги усмехнулся. – Говорили, будто ты из Народа.

– Вовсе нет! – отрезал Тэм.

– Ну хорошо, хорошо. – Иллуги вздохнул. – Если бы Народ пытался усыновить меня, я не стал бы отказываться. Да только тролли никому не нужны. Даже такие, что почти лишены уродств, а если и имеют третий глаз, то съемный и к тому же провидческий.

Тем временем незнакомец, странно похожий на Аль-касара, оглядывался по сторонам. Его явно тревожили эти валуны с их неподвижными взорами.

– Не нападут? – спросил он тролля. – Они совсем ручные, – успокоил его Иллуги. – Я кормлю их с ладони. Ни разу не укусили.

– А чем ты их кормишь? – полюбопытствовал Хелот и еще раз посмотрел на живые камни.

– Сырым мясом, конечно, – ответил Иллуги. – Чем же еще? Первое время нагло требовали мясо дакини или на худой конец гнома, но я быстро приучил их к зайчатине.

Ближайший к нему валун неожиданно распахнул огромную пасть, полную острых, как иголки, зубов. Выделялись четыре гигантских клыка. Иллуги показал троллю кулак, и пасть с громким лязгом захлопнулась. Глазки, полускрытые мхом, блеснули желтоватыми огоньками.

– Ой! – взвизгнул Тэм, запоздало испугавшись (вся сцена разыгралась слишком быстро). – Вы уверены, что нас не сожрут в этом лесу, господин Иллуги?

– Пока я здесь, разумеется, не сожрут, – важно ответил Иллуги. – Ведь вы избрали дамой сердца мою дочь. Разве я могу допустить, чтобы Имлах была огорчена? Разве я смогу видеть ее расстроенное личико? Нет, я не могу этого допустить, я не смогу этого видеть. Я должен охранять вас.

– И на том спасибо, – проворчал Хелот.

Иллуги отогнал подальше любопытствугощих троллей и уселся опять к своему костру.

– Прошу, – пригласил он своих гостей и принялся колдовать с чайником, в котором варился какой-то темный напиток.

Гости не без опаски пристроились поближе к хозяину.

– Да, трудное дело вы затеяли, сэр Хелот, – снова заговорил Иллуги. – Трудное, но почетное и достойное воина. Я, правда, не видел ни одного дракона, но от гномьего племени доходили слухи об их свирепом нраве и ужасных обычаях. Да и богиня Боанн предостерегала от их коварства. Велика, мудра, исполнена доброты Боанн! И как у такой благонравной богини мог родиться столь беспутный отпрыск! – Иллуги покачал своей крупной головой.

– А богиню Боанн вы тоже не видели? – спросил Тэм, придвигаясь поближе.

– Видел. Выпало счастье видеть эту спасительницу нашего народа. Глаз не оторвать, такая красавица, хотя, конечно (да простится мне эта дерзость), краше моей Имлах не найти.

Иллуги на секунду задумался.

– Да, – выговорил он наконец. – Извести проклятого супостата непросто. Подготовиться надобно не спеша, основательно. Известно ли вам что-либо о драконьих повадках?

– Кое-что, – ответил Хелот. – В моем мире драконов, по-моему, давным-давно извели, если они вообще были. Но сохранились книги и письменные свидетельства, к которым, как к живительному источнику, я прикладывался в былые времена.

– Это хорошо, – одобрил Иллуги. – Вряд ли наш Демиург придумал что-то такое, к чему и оружия не подберешь. Но говорят еще вот что. Будто бы дракона может убить не всякий меч, а только тот, что закален в источнике мудрости. Ибо в тот момент, когда герой отрубает дракону голову, из перерубленной шеи начинает фонтаном бить ядовитая кровь. Одной капли, попавшей на кожу, достаточно, чтобы умереть в страшных мучениях. И только меч из источника мудрости остужает драконью кровь, и она не выходит из жил убитого чудовища. Имя же этому мечу – Секач.

– Предположим, – сказал Хелот. – В таком случае, мне необходим такой меч. А как здесь с источником мудрости?

– Есть. Бьет между корней одной высокой сосны. Я храню там свой глаз. Вполне возможно, что в незапамятные времена в этих водах и был закален меч по имени Секач. Мне об этом ничего не известно. Скорее всего, волшебное оружие прячут под землей гномы.

Хелот задумался:

– Подождите-ка... Вроде бы, один из гномов был среди гостей барона.

– Верно. Почтеннейший Лоэгайрэ. Да только у него снегу зимой не допросишься. Первейший жадина во всей округе. Его даже сами гномы называют Лоэгайрэ Скупой, а уж если такие скареды, как гномы, придумали ему такое прозвище, значит, нам с вами у него ничего не отломится.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Хелот. – Может быть, мне удастся его уговорить.

Иллуги покосился на смуглого черноволосого спутника лангедокца.

– А это кто с вами? – спросил он, как показалось Хелоту, ревниво. – Не тролль?

– Кто его знает, – ответил Хелот задумчиво и тоже посмотрел на незнакомца. – Он и сам толком не знает...

– Значит, тролль, – с облегчением констатировал Иллуги.

– Да и рожей уродлив. Наверняка из нашего брата. Ох, зло потешился над нашим троллевым горем проклятый Демиуржище. Но ничего, выйдем и мы на свою войну, уничтожим драконов – злобные его творения, а его самого предадим вечному проклятию.

– Он повернулся к незнакомцу и похлопал его по плечу, действуя с осторожностью, дабы не навредить.

– Оставайся со мной, бедняга. Вместе мы выступим, когда настанет черед. Нам, троллям, нужно держаться друг друга.

Но незнакомец покачал головой:

– Не думаю, чтобы я был троллем. Мне кажется, мы с Хелотом одного рода.

– Вы? – Иллуги забегал глазами, сравнивая их. – Может быть. – нехотя признал он наконец. – Но маловероятно. Кхх. Давайте пить кофе.

Хелот честно признался, что пьет подобную вещь впервые. Тэм – тот закашлялся, начал плеваться и в конце концов заявил, что Иллуги поит их живой горечью и что он, Тэм, отказывается вливать в себя подобную гадость. Что же касается незнакомца, то он вдруг глубоко задумался и сидел в неподвижности, глядя на свою кружку, пока Хелот не подтолкнул его в бок:

– Что с тобой? Заснул?

– Нет... – Он медленно перевел глаза на Хело-та. – Мне кажется, я узнаю запах... Откуда здесь этот напиток?

Иллуги пожал плечами:

– Говорят, Демиург откуда-то притащил. Не знаю. Растет, вроде, на кустах или деревьях, гномы выращивают, а потом продают втридорога. И такие хитрованы, не передать: ведь эта штука вроде наркотика, то есть если привык, то жить без него уже не сможешь. Они сперва приучили всю округу пить кофе по утрам, а потом стали требовать за него меха, костяные украшения и наконечники, ягоды, – словом, троллям пришлось изрядно побегать, чтобы заполучить желаемое. Я по утрам варю целое ведро, чтобы напоить свое стадо. Они у меня такие. Свое не получат, мычат – недовольство выражают. Но и троллюшки мои вовсю стараются. Весь сбор ягод и орехов – их трудами.

– А может, я и вправду этот... тролль, – все так же тихо сказал незнакомец. – Но мне кажется, я помню кофейный запах с самого детства.

– Ты молодой тролль, – сказал Иллуги, присматриваясь к нему повнимательнее. – Я рад, что тролльши начали рожать нормальных детей. Надоело жить среди пней да валунов...

– Послушай, Иллуги, – заговорил Хелот, отставляя свою пустую кружку и укладываясь на мягкий мох, – Тэм уверяет, будто видел у Народа ужасную колдунью.

– Это их богиня, – нехотя пояснил Иллуги. – Лично я никогда не встречался с ней. Солнечная Женщина – так они ее называют, а имя ей подобрали сами и кличут Фейдельм. Говорят еще, будто ее не творил Демиург и, стало быть, она чиста.

– Что она может? – продолжал Хелот.

– Да все может. Что тебе нужно?

– Чтобы этот человек мог вспомнить свое прошлое. Сказал, кто он и откуда.

Иллуги покосился на мрачноватого спутника Хелота:

– Так ведь мы уже решили, что он тролль? Что еще узнавать-то?

– Я не хочу, чтобы произошла ошибка, – спокойно сказал Хелот. – Потому что у меня есть совсем другие предположения на его счет.

– Лучше отдайте его мне, – повторил Иллуги. – Ему здесь будет хорошо.

– Это уж не мне решать, – усмехнулся Хелот. – Я с одним мальчишкой справиться не могу, а вы предлагаете мне распоряжаться судьбой взрослого человека.

– Вы уверены, что он свободный человек? – Во всяком случае, здесь он волен идти, куда ему вздумается.

– Спасибо, – проговорил незнакомец. – Кто ниже: тролль или дакини? – начал рассуждать Иллуги. – Раньше за троллей никто не вступался. Таков был закон. Но теперь появилась Боанн. А у вас, дакини, имеются ли заступники?

– Только меч, рука и друг, – сказал Хелот и встал. – Благодарю за угощение и приятную беседу, Иллуги. Нам пора идти.

Морган Мэган провел пятерней по воздуху над головой, и нарисовалась маленькая Радуга, в которой недоставало двух цветов: желтого и фиолетового. И ворота открылись совсем крошечные – такие, что Моргану пришлось пригнуть голову, чтобы пройти. Неугомонного мага давно уже интересовало: что будет, если войти в мир не полностью, а лишь частично. Он предполагал, что такие неполноценные ворота как раз и помогут разрешить ему это сомнение.

Он оказался в густом тумане. Потом с трудом различил, что стоит на берегу огромной реки. Река была настолько полноводна, что противоположный берег терялся за горизонтом, сливаясь с испарениями влаги. Посреди озера на огромном листе какого-то водного растения возлежало существо и наигрывало на дудочке.

Это заинтересовало Моргана. Он подошел поближе, стараясь не поскользнуться на водорослях, выброшенных на берег, и прислушался. Мелодия была простая и в то же время неуловимая.

– Здравствуй, приятель! – крикнул Морган Мэган.

Голос его утонул в густом тумане. Однако возлежавший на листе человек отложил в сторону дудочку и прислушался.

– Прости, если я помешал тебе создавать музыку, – продолжал Морган Мэган, – но я нуждаюсь в помощи.

– Никто не нуждается в помощи, – прозвучал спокойный ответ. – Если тебя гложет неутоленное желание, откажись от желания, и ты снова обретешь покой.

– Не так-то просто мне отказаться от желания, уважаемый отшельник, – сознался Морган Мэган. – Прости еще раз, если я обратился к тебе не с тем словом, с каким здесь принято.

– Неважно, что принято, странник. Ни одно слово не будет ложным и ни одно слово не может считаться истинным. Называй меня, как тебе угодно. Отбрось сомнения. Истина – только в тебе. То, что кажется тебе истиной, является ею на самом деле.

– Собственно, я насчет дудочки... Ты замечательно играл, отшельник. – Морган Мэган помахал ему рукой. – Плыви сюда, поговорим. Дело в том, что мне необходимо научиться играть на трубе, вот я и подумал: лучшего учителя мне не сыскать. Помоги мне!

– Я охотно помогу тебе. Обучение займет совсем немного времени. – Божество, возлежавшее на листе посреди водного потока, не сделало ни малейшего движения, чтобы двинуться с места, но тем не менее оно немного приблизилось. Может быть, причиной тому был расступившийся туман. – Несколько десятков лет уйдет на созерцание объекта. Потом, когда форма его войдет в твое сознание, научись брать его в руки. Дунь и вслушайся в звук. Вот он вышел из твоих легких и оказался во рту, вот он изо рта переходит в деревянное чрево, а оттуда медленно вылетает в воздух и заполняет собой пространство... Научись улавливать каждый шаг каждого звука...

– Иисусе, – пробормотал Морган Мэган, – это слишком долго. Я должен научиться играть на трубе, и как можно быстрее, пока моя матушка, речная богиня Боанн, не натворила бед в моем мире...

– Твои речи сбивчивы, а аура красна и мерцает, – изрекло божество. – Ты охвачен нетерпением, злобой, тебя гложут недобрые замыслы. Откажись от них. Предайся созерцанию прекрасного в тебе. Пусть уйдет все то злое, что мешает тебе жить.

– Чтобы это злое куда-то ушло, я должен принять меры, – сердито объяснил Демиург. – Видишь ли, я сотворил мир. Сотворил я его по образу и подобию своему, то есть крайне несовершенным. И затем, поскольку сам становился все совершеннее и мудрее, мне захотелось улучшить свое создание.

– И ты ухудшил его, – заключило божество. – Я так и думал.

– Наконец-то ты меня понимаешь. Поговорим как демиург с демиургом. Что ты делаешь, когда замечаешь в своем творении несовершенство?

– Я уничтожаю его, – спокойно произнесло божество.

– Слава Богу! Наконец-то я встречаю разумного бога. Надеюсь, ты подскажешь мне, как это делается?

Натворить-то я натворил, а вот как это ликвидировать! Мне советуют для этого сначала научиться играть на трубе. Это необходимый элемент эсхатологии. Все так говорят. И вельва, и отец Раок.

– На трубе? Воистину странные советы давали тебе эти советчики.

– Да, без трубы никуда. Конец света надлежит провозгласить публично, сопровождая свое объявление, во-первых, громогласными звуками духового инструмента, а во-вторых, землетрясением. Я узнал это достоверно из первых уст.

– Странные, странные советчики, – задумчиво повторил бог. – Я играю на флейте вовсе не для того, чтобы провозгласить уничтожение своего мира. Да и уничтожать мир смысла большого нет... Морган Мэган в волнении забегал по берегу. – Есть смысл, равви! – завопил он, не зная, как умаслить безразличного к земным делам бога. – О, как я не мудр! Как я нуждаюсь в поучениях мудреца! Научи меня!

– Послушай притчу, о нетерпеливый путник, у которого нет в запасе даже сотни лет для созерцания, – заговорил бог неспешно. – Был некогда мир, и были в этом мире тучные пашни, полноводные реки, густые леса, непроходимые болота. И жили в этом мире многохитрые купцы, изощренные умом ученые, сладкоречивые певцы, пышнобедрые женщины, трудолюбивые крестьяне, кровожадные воины.

Морган Мэган уселся на берегу, обхватив руками колени, и уставился на бога, как ребенок, которому рассказывают сказку. А бог спокойно блуждал глазами по невидимой дали, и речь его текла как бы сама собой.

– И стало так, что пашни перестали родить, реки обмелели, леса поредели, болота пересохли. И случилось так, что купцы стали глупы и жадны, ученые ленивы и бездельны, певцы безголосы и лишены ума, женщины отощали и перестали носить сыновей, крестьяне забросили плуг, а воины озверели и резали всех подряд. Проснулся я от своего сна и посмотрел на это гнусное дело. И не смог я вынести созерцания этого нарушения мировой гармонии. Я ниспослал на них потоп. Много веков лили непрерывные дожди. И скрылись под водами пашни и реки, леса и болота, и смыло потоком купцов и ученых, певцов и женщин, крестьян и воинов. Не стало никого, кроме одного человека из крестьянского сословия. Спасся он, ибо умел плавать. Ухватился он за бревно, и понесло его по бескрайним водам. Плыл он, плыл и встретил меня. Я еще не спал, но уже был готов погрузиться в созерцание. «Спаси меня!» – закричал он. Я открыл рот, и он на своем бревне заплыл прямо в мое божественное чрево. И подумал он, что будет жить в своем боге.

– И что? – Морган Мэган с отвращением подумал о том, как во время потопа (такой вариант конца света понравился ему еще больше, чем землетрясение) к нему в живот заберется, к примеру, гном Лоэгайрэ со своим извечным недругом и соперником Англаем Алчное Сердце.

Но его собеседник был невозмутимо спокоен.

– Ничего. Оказавшись во чреве бога своего, этот человек открыл наконец глаза и увидел тучные пашни, полноводные реки, густые леса и непроходимые болота. И людей он увидел. И то были многохитрые купцы, изощренные умом ученые, пышнобедрые женщины со сладкоголосыми певцами, трудолюбивые крестьяне и свирепые воины.

Морган Мэган заморгал глазами. Все эти премудрости были выше его разумения. Кроме того, несмотря на свои весьма слабые познания в анатомии, Морган был уверен: в его животе ничего, кроме кишок, желудка и еще кое-каких потрохов, названия коих были ему неизвестны, не обретается.

– Нет смысла творить миры, – спокойно заключил бог, снова взяв в руки дудочку. – Нет смысла их уничтожать. Ничто не имеет смысла. Содеяв что-либо, забудь об этом.

И он снова заиграл.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Будет гроза! – крикнул Тэм Гили в спину Хе. лоту.

Они неторопливо ехали по гребню высокой поймы реки Боанн. Впереди Хелот, изнемогающий от духоты, в своем черном плаще, с лицом, обмотанным белой кисеей. За ним Тэм Гили, отгоняющий насекомых мотанием головы.

Позади обоих всадников плелся высокий человек. Они с Хелотом ехали на лошади по очереди. Хелот старался пореже смотреть на него и не разговаривать с ним, поскольку он вздрагивал всякий раз, когда к нему обращались.

По темнеющему небу прокатился первый громовой удар, и неожиданно путников хлестнул холодный ветер. Хелот с наслаждением сорвал с лица белый шарф и откинул капюшон плаща. Гроза шла с запада. Дождь обрушился мгновенно, и все трое тут же вымокли до нитки. Гром гремел без перерыва, как будто в гигантской картонной коробке каталась горошина. Вода текла по лицу, заливала глаза. Дождь был холодный – где-то неподалеку стояла и ждала своего часа осень с синим цикорием в волосах.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, но духоты больше не было. Поднялся ветер. Плащи хлопали за спиной, рукава трепетали, словно пытались сорваться с рук и улететь прочь. Мокрая одежда стремительно высыхала. Сквозь шум кустов и деревьев, которыми заросла пойма, был уже слышен рев воды, падавшей вниз с запруды.

– Что это за река? – спросил Тэм, перекрикивая гул водопада.

– Думаю, Боанн, – ответил Хелот. – А ты считаешь, мы уже добрались до Адунн?

Огромный валун, мимо которого они как раз проезжали, неожиданно раскрыл рот и хрипло проскрежетал:

– Боанн.

Тэм вздрогнул, а лошадь Хелота испуганно шарахнулась в сторону, и странствующий рыцарь с трудом удержался в седле.

– Черт знает что такое, – пробормотал Хелот. – Похоже, в этом лесу каждый булыжник имеет свое мнение.

– Лаймерик говорит, что Аррой – древний мир, – заметил Тэм. – Он рассказывал, будто в былые времена здесь все имело душу. А потом постепенно сошло на нет.

– Что сошло на нет? – Хелот еле сдерживал улыбку.

– Душа, – объяснил Тэм. – Душа этого мира обленилась и как бы усохла.

– Странный, должно быть, человек – создатель этого мира, – проговорил Хелот задумчиво. – Мне, пожалуй, даже хотелось бы повстречаться с ним.

– Опасно, – проскрежетал другой валун. – Морган – опасно. Морган – гнев.

– Морган – добрый, – возразил третий, поросший ярко-зеленым мхом. – Морган гладить Наррахх, Морган говорить: «Наррахх зеленый, Наррахх мягкий, Наррахх славный...»

– Кто это – Наррахх? – спросил Хелот, поворачиваясь к булыжнику.

– Я, – сказал валун. – Морган отдыхать, Морган прислоняться к Наррахх, Морган благодарить Наррахх. – Много-много лет назад... Наррахх помнить, Наррахх приятно, Наррахх ждать – Морган возвращаться, Морган гладить, Морган хвалить...

– Если хочешь, Наррахх, я могу сказать тебе то же самое, – заявил Хелот. – Ты очень красивый валун. Я издалека заметил тебя.

– Нет, – прогундосил Наррахх. – Только Морган. Наррахх однолюб.

– Как хочешь, – сказал Хелот и неожиданно понял, что обиделся.

Когда они отъехали от влюбленного валуна на порядочное расстояние, Тэм вернулся к прежнему разговору:

– Лаймерик говорит, что Морган очень опасен. Никогда не знаешь, что придет ему в голову. Он то веселый и озорной, как мальчишка, то нежный, как женщина, то злобный, как старая сука во время течки...

– Когда это ты успел набраться подобных сведений? – поинтересовался Хелот.

Тэм виновато моргнул.

– Пока болел, сэр, – сознался он. – Лаймерик считает, что я из Народа, хотя Фейдельм рассудила иначе. «Боги тоже ошибаются, сказал Лаймерик, не говоря уж о богине». Лаймерик храбрый, сэр, и очень мудрый. Он никого не боится. Его интересно слушать.

Хелот вспомнил суждение Имлах о дакини. «Вы не умеете видеть того, что скрывается за невзрачной внешностью», – сказала ему великанша. Да, похоже, дама Имлах права. Хелоту стало стыдно за свои постоянные смешки в адрес напыщенного слуги Теленна Гвада.

Тэм Гили прервал горестные размышления своего хозяина громким криком:

– Смотрите, сэр! – Он указал рукой на старое дерево со сломанной верхушкой.

Хелот остановил коня. Остановился и третий их спутник – похожий на Алькасара незнакомец, который забыл свое имя. Разглядывая открывшуюся их глазам картину, Хелот поднял бровь в насмешливом удивлении. Между могучих ветвей дерева стоял домик-пряник, выстроенный из бревен. Примечательной же показалась Хелоту окраска стен: они были размалеваны под булыжник, так что издалека избушку вполне можно было принять за рыцарский замок в миниатюре. Крыша из сосновой коры была выкрашена в красный цвет – если не очень пристально вглядываться, то не отличить от черепичной.

Уразумев все эти простодушные хитрости, Тэм Гили захихикал.

– Что смеетесь? Дураки... – произнес хриплый голос из высокой душной травы, Вместо ответа Хелот неторопливо снял с плеча арбалет и полез в колчан за стрелой. Арбалет вместе с кисейным шарфом поднесла герою дама Имлах – заботливая дама, понимающая толк в рыцарских подвигах. Сделанный из многослойного дерева и кости, без единого украшения, он был отполирован прикосновением многочисленных ладоней. Его создали гномы по просьбе одной воинственной тролльши малого роста, и с тех пор это оружие передавалось от матери к дочери, покуда не попало к Имлах. Теперь же старинный арбалет горбатил плащ на спине лангедокского рыцаря, и он мог только радоваться тому, что его не видит Робин из Локсли. Сам же называл арбалет «оружием трусов» – и вот на тебе!

– Без глупостей, ты! – сорвался хриплый голос, и на тропинку из густой травы выскочил гном Лоэгайрэ. Ростом он доходил невысокому Хелоту до пояса.

Лоэгайрэ был облачен в атласный халат, подпоясанный витым шелковым шнуром с кистями, и домашние тапочки на босу ногу. Серые космы падали на узкие плечики гнома из-под полосатого ночного колпака.

– Почтенный Лоэгайрэ! – изумленно сказал Хелот, опуская арбалет. – Какая изумительно приятная встреча! Я воистину рад вас видеть.

– Убери эту пакость, – потребовал гном, указывая на арбалет корявым пальцем.

Хелот спрятал болт в колчан и закинул арбалет за спину.

– Это ваш дом, досточтимый Лоэгайрэ? – спросил он, кивая на «рыцарский замок».

– Мой, – отрезал Лоэгайрэ. – Почему интересуетесь? Хотите купить? Учтите, обойдется недешево. Один булыжник сколько стоил, не говоря уж о затратах на то, чтобы затащить его на дерево. Зато прочно, красиво и безопасно.

– Да нет, зачем мне ваш дом, – сказал Хелот. – В него разве что одна нога поместится. А как быть с остальным?

– Нога – не лучшая часть твоего тела, – заметил Лоэгайрэ, -но и не худшая, если подумать о голове...

– Я тебя убью! – крикнул Хелот, краснея. Ему очень не нравилось, что маленькое существо так бесцеремонно насмехается над ним на глазах у Тэма Гили.

– Не советую! – хихикнул гном. – Ой, не советую!

– Я пожалуюсь на тебя моей даме, баронессе Имлах, – уже более спокойно пригрозил Хелот.

– Да? – совсем другим тоном переспросил Лоэгайрэ. – Ну тогда ладно. Тогда черт с тобой и добро пожаловать.

– А мы вовсе не к тебе, – злорадно сообщил Хелот. – И зря ты перед нами выделывался. Мы хотели навестить украшенного многими доблестями тролля Форайрэ.

– Книга Гнилая Кожа небось понадобилась? – ехидно спросил Лоэгайрэ. – Вряд ли вам здесь что-нибудь светит. Думаете, вам удастся обвести Форайрэ вокруг пальца? Обдурить бедного тролля замыслили? А на что бедному глупому троллю умные советчики? Он давно уже знает, что владеет бесценным сокровищем. Ах, дакини, до чего же вы высокомерны и тупы...

Чужой человек с угрюмым любопытством слушал этот диалог. Он хмурился, как будто пытался припомнить что-то и не мог. Хелот искоса поглядел на него. В какой-то миг странствующий рыцарь был уверен, что видит Алькасара, но вот человек этот склонил голову, и снова жест был чужим, незнакомым.

– Дражайший Лоэгайрэ, я не слыхал, чтобы кто-нибудь задал тебе вопрос или поинтересовался твоим бесценным мнением, – сказал Хелот. – Дозволь нам пройти по этой тропинке, иначе мы будем вынуждены растоптать тебя копытами наших лошадей. Мне бы не хотелось этого делать. У лошадей ведь тоже есть нервы. Лоэгайрэ отскочил в сторону как ужаленный.

– Между прочим, доблестный Форайрэ – мой друг и сосед, – сердито сказал гном, высовываясь из высокой травы. – Нынче я приглашен к нему на ужин. Могу и вас с собой взять, если попросите вежливо.

Хелот переглянулся с Тэмом:

– Ну что, Тэм, попросим уважаемого Лоэгайрэ? Тэм помотал головой так энергично, что у Хелота возникли серьезные опасения насчет того, удержится ли упомянутая голова на шее. Однако несмотря на откровенный протест своего оруженосца и друга, Хелот ответил гному утвердительно.

Ворча себе под нос, Лоэгайрэ побрел по заливному лугу вверх, к лесу. Высокая трава скрывала его почти с головой, и Хелот видел только полосатый ночной колпак гнома, мелькающий среди цветов.

Тролль Форайрэ обитал действительно неподалеку, в огромном бревенчатом доме. Между черных, гладко обтесанных каменным топором сосновых стволов неопрятными клочьями торчал белый болотный мох. Изба тролля топорщилась углами и выглядела рассерженной.

Лоэгайрэ вскарабкался на высокое крыльцо, попутно прибрав в карман халата пару сосновых шишек. Хелот последовал за ним. Тэм Гили задержался внизу, привязывая лошадей. Мальчик хмурился, сверлил глазами своего беспечного господина, который полез прямо в пасть троллю, – словом, изо всех сил демонстрировал недовольство.

Чужой человек молча остался стоять возле крыльца, пока Хелот не обернулся и жестом не подозвал его.

– Форайрэ, не ешь нас! – крикнул гном, проворно уворачиваясь от когтистой лапы, которая просунулась в щель между дверью и косяком и норовила цапнуть его. – Это я, твой сосед Лоэгайрэ! Да отцепись ты, болван трехглазый!

– Лоэгайрэ? Это ты? – пробасил тролль и разжал когти.

Лоэгайрэ суетливо пригладил волосы и поправил халат, особое внимание уделив кисточкам на поясе.

– Разумеется, это я, – произнес он, отдуваясь. – Кто еще сунется в твое логово, не ведая страха и сомнений?

– Мало ли кто... – Голос тролля звучал теперь озадаченно. – Всегда есть надежда, что это чужой. Давно, давно, давно не ел я сочного живого мяса...

При этих словах Тэм опять умоляюще посмотрел на Хелота. Но упрямец из Лангедока сделал вид, что не замечает этого.

Зато от бдительного ока Лоэгайрэ этот краткий обмен взглядами не ускользнул.

– Это только с маленьким Лоэгайрэ все такие храбрые, – скрипуче произнес гном. – Лошадьми норовят растоптать, смотри ты... А как столкнутся с его другом и защитником, могучим и кровожадным Форайрэ, так сразу в кусты...

– С кем это ты беседуешь? – снова загудел тролль. – Неужели ты привел еду, Лоэгайрэ?

Хелот многозначительно потрогал свой меч. Он сомневался, что ему будет под силу одолеть могучего тролля, но попугать никогда не мешает. По собственному опыту Хелот знал: многие из тех, кто выглядит грозно и непобедимо, невероятно трусливы. Взять хотя бы сэра Гарсерана из Наварры.

– Да нет, Форайрэ, какая это еда, – поспешно сказал Лоэгайрэ. – Так, пара худосочных странников, один из которых полудурок, а второй – полный дурак. И с ними мальчонка, на вид вообще несъедобный.

– А... – разочарованно пробасил тролль. – Тогда ладно. Входите.

Лоэгайрэ не без помощи Хелота раскрыл тяжелую дверь, и они оказались в просторной темной комнате, где угадывались стол и широкая лавка вдоль стены. Судя по всему, на этой лавке тролль и спал – в углу наблюдалось наваленное на нее кучей тряпье, имеющее отдаленное сходство с постелью.

– Садитесь, – сказал тролль. Лоэгайрэ тут же забрался на лавку и принялся болтать ногами. Хелот пристроился рядом. Чужой человек настороженно озирался по сторонам. Ему здесь не нравилось, но он не был уверен, что может уйти без дозволения.

Тролль, пыхтя, водрузил на стол большой чан, закрытый крышкой. На медных стенках сосуда виднелись многочисленные вмятины, видимо от небрежного обращения.

– Добрый эль, – сообщил Лоэгайрэ, потирая ручки от предвкушаемого удовольствия. – Многочтимый Форайрэ – известный среди народа холмов мастер. Знаешь, как мы ценим его эль! Знаешь ли ты, путник, как мы ценим его самого!

– Я счастлив посетить столь замечательную персону, – вежливо сказал Хелот. Он украдкой поглядывал по сторонам, пытаясь угадать, где тролль прячет свое сокровище – книгу Гнилая Кожа. Лоэгайрэ был так увлечен предстоящей выпивкой, что совершенно позабыл о коварстве дакини и утратил бдительность.

Пыхтя, Форайрэ разливал по кружкам эль. Незнакомый человек с сомнением посмотрел на пенный напиток, понюхал, сморщился, но все же начал пить. Хелот с удовольствием отведал троллева эля – на вкус он оказался даже лучше, чем тот, которым баловались шервудские разбойники. Беседа потекла сама собой.

– На пиру у Теленна Гвада вы довольно резко высказывались против Демиурга, почтенный Лоэгайрэ, – заметил Хелот.

– Высказывался и буду высказываться, – отрубил гном. – Во-первых, потому, что Демиурга здесь нет, а во-вторых, если бы и был, он всегда смотрел сквозь пальцы на любые высказывания. Даже любил, чтобы с ним ругались. Нас, гномов, для того и создал, чтобы мы поносили всех и вся. А что мы начали сокровища добывать – это уж наше непомерное трудолюбие...

– И жадность, – добавил Форайрэ.

Лоэгайрэ бросил на него свирепый взгляд.

– Молчи о том, что тебе неведомо, о порождение трехглазой матери, – рявкнул он, и тролль испуганно втянул голову в плечи. – Не жадность, а любознательность и бережливость – вот что заставляет гномов копить свои сокровища.

– Насколько я понял, Морган Мэган не мешал вам заниматься вашим делом, – сказал Хелот.

– Да, но он вечно создает всякие косвенные препятствия. А его последняя выходка – я имею в виду создание драконов – превосходит всякое вероятие и выходит за все и всяческие рамки. Да, выходит! – взвизгнул он в волнении и задергал ногой. – Ибо жизнь в вечном страхе под перепончатыми крыльями этих мерзких тварей лишает нас сна и покоя! А это их чудовищное требование выдавать им раз в год по молодой девушке? Это каково, сэр?

– Ужасно, – согласился Хелот. – А сколько девушек погибло?

– Бессчетно, – заявил Лоэгайрэ, не моргнув глазом.

– Ужасно, – повторил Хелот. – Потому я и взялся за этот подвиг. И все, кто могут оказать мне помощь, должны это сделать, ибо освобождение прекрасных земель мира Аррой от ига кровожадных тварей должно стать...

– Форайрэ, этот человек, хоть он и дакини, хочет заглянуть в Гнилую Кожу, – перебил Хелота Лоэгайрэ. – Думаю, ты ему поможешь.

– Да? – Тролль засомневался. Он принялся сопеть, шарить взглядом по низкому закопченному потолку своей избы – словом, откровенно жадничал. – А что мне за это будет? Я же должен извлечь хоть какую-то выгоду с того, что владею таким сокровищем.

– Форайрэ, не дури, – разозлился гном. – Речь идет об избавлении от драконов. Тебя не просят отдавать ему книгу. Открой ее на нужной странице, я прочитаю нашему уважаемому гостю, герою и освободителю отрывок касательно волшебных уловок, применяемых в битвах с драконами. И увидишь, Форайрэ, что твое имя прославится на века! Ибо благодаря твоим знаниям и твоему великодушию будет сражен ужасный супостат.

– Ну... – протянул тролль. – Тогда... Он снял со стола чан, кружки, обтер рукавом крышку стола. Затем его вновь одолело недоверие. Третий глаз тролля заморгал.

– А что я еще получу взамен? – снова спросил он.

– Славу, идиот, вечную славу! – раздраженно сказал Лоэгайрэ.

– А если он не убьет дракона? – поинтересовался Форайрэ.

– Тогда ни славы, ни подвига. Никто даже не узнает, что я пытался помочь. Нет, мне нужно что-то такое, что осталось бы в доме.

– Ладно, – согласился Хелот. – Что-нибудь отдам. Читай скорее, нам некогда.

Пыхтя, тролль потрогал крышку стола, и неожиданно Хелот увидел, что это обложка огромной книги в кожаном переплете. Когда Форайрэ с трудом раскрыл ее, Хелот увидел, что вся она была покрыта плесенью. Запахло бочкой с огурцами. Когтистые лапы тролля стали осторожно перелистывать страницы, сделанные из бычьей кожи и сплошь прогнившие. Черные узкие буквы сплетались в таинственный текст, полный хитрых сокращений. Чтение затруднялось также отсутствием пробелов между словами.

– Кажется, здесь, – сказал Лоэгайрэ, заглядывавший троллю под руку. – Дай-ка я попробую прочитать.

Водя пальчиком по строчкам, гном с величайшим трудом разобрал следующее:

– "...ибо враги его были многочисленны. И тогда, изогнувшись, как радуга, над потоком Боани, прыгнул Ку-Хулайн со скалы в реку. Семь зрачков в каждом из прекрасных глаз его следили за врагами. И неотразим был удар ноги его, метавшей копье из-под воды, и назвали это дакини ёПрыжком Лосося". Ибо прыгнул он, как лосось в Красном Водопаде, источнике мудрости и силы. И семь пальцев на йоге его крепко сжимали Рогатое Копье".

Торжествуя, Лоэгайрэ поднял глаза и уставился на своих ошеломленных слушателей.

– И это все? – спросил Хелот, все еще не веря.

– Ага, – радостно подтвердил тролль. – А что еще надо?

– Да так... полезный совет, быть может.

– Чем богаты, тем и рады, – скороговоркой отозвался Лозгайрэ. – Не настаивай, дакини. Мы помогли тебе от чистого сердца, и теперь ты должен заплатить за это великодушному Форайрэ, который и так сильно потратился на тебя. Элем поил, книгу давал посмотреть... Я считаю, что это неоценимые услуги.

Хелот понял, что спорить бесполезно, и со вздохом начал перечислять свои богатства.

– У меня почти ничего нет, – признался он. – Пояс, кисейный шарф – это вряд ли заинтересует почтеннейшего тролля. Мой старый меч или арбалет дамы Имлах? Мне жаль с ними расставаться, но, если ты выберешь их, я сдержу слово. А может, тебя соблазнят наши кони?

Тролль с сомнением поглядывал то на незнакомца, который все еще тянул в углу свой эль, то на Хелота, то на своего друга Лоэгайрэ, как бы не зная, на что решиться. Наконец он сказал, ткнув пальцем в угол:

– Вот этот дакини. Отдай мне его. Лапа тролля вцепилась в костлявое плечо чужого человека. Тот посмотрел на Хелота – скорее вопросительно, чем с просьбой о помощи. Вздумай Хелот оставить своего спутника во власти тролля, чужой человек не стал бы сопротивляться.

– Поделись своим добром, – басом сказал тролль и облизнулся. – Зачем тебе двое? С тебя хватит и одного мальчика.

– С чего ты взял, тролль, что этот человек мой? – возразил Хелот. – Он свободен идти, куда ему хочется, и я ему не указ.

– У нас с почтенным Форайрэ сложилось совершенно иное мнение, – вставил гном. – Мы наблюдали за вами. Вернее, я наблюдал.

– Каким это образом? – удивился Хелот.

– Через глаз Иллуги, – пояснил гном. – Я провел у источника немало забавных минут. Видел, как ты повстречал этого дакини. Кстати, не слишком ли много дакини развелось в лесу Аррой?

– Не больше, чем троллей, – огрызнулся Хелот.

– Напрасно кипятишься, Хелот, – укоризненно проговорил Лоэгайрэ. – Напрасно сердишься. Лично я, имеющий колоссальный жизненный опыт, не думаю, что тебе следует портить отношения со мной и Форайрэ из-за какого-то жалкого дакини низшей касты, с которым ты даже не знаком.

– Не знаком, так познакомлюсь, – сказал Хелот.

– Каким это образом? – осведомился Лоэгайрэ. – Ведь этот страдающий умственным расстройством раб не помнит даже своего имени.

– Заслужит другое, – упрямо сказал Хелот. – Он пришел со мной, и я его не отдам.

В этот момент дверь скрипнула. На пороге показался Тэм. Он уставился на Хелота угрюмым взглядом и начал делать отчаянные знаки, суть которых сводилась к призыву уносить ноги из этого проклятого места.

Но Хелот не обратил на него ни малейшего внимания.

– Убери лапы, тролль, – сказал он Форайрэ и оттолкнул чудовище в сторону, заслонив собой чужого человека.

Тролль заскрипел зубами.

– Столько шума из-за одного безмозглого дакини, – выговорил он. – Берегись, Хелот из Лангедока! Тебе не следовало вызывать гнев Форайрэ!

Тут Тэм Гили покраснел как вареный рак и забубнил под нос, не сводя с Форайрэ внимательных глаз:

– Ивовый прут – опутай ноги; лед вершины Игга – заморозь тело; мох зеленой Имлах – залепи губы...

– Не надо! – пискнул Лоэгайрэ. – Отрок, ты не ведаешь, что творишь! Это же заклинание самого...

Он не договорил и махнул рукой, видя, что ужасное уже свершилось. Тэм же, окончательно смутившись, пролепетал что-то насчет «безмолвия могилы», «тьмы безлунной ночи», «нитей судьбы плачевной» – и затих. Тролль окаменел и онемел. Тэм закрыл лицо руками. Потом пальцы раздвинулись, и сквозь них проглянул веселый глаз. Рот мальчика расплылся в улыбке, когда он увидел, что заклинание подействовало.

– Да этому ребенку цены нет, – пробормотал Хелот и, крепко держа за локоть своего растерявшегося спутника из чужих миров, вышел из избы. Тэм бросился бежать за ними следом по высоким ступеням крыльца.

Лоэгайрэ, суетившийся вокруг заговоренного тролля и дергавший его за юбку, вдруг плюнул на пол и выскочил следом за людьми. Они уже садились на коней.

– Подождите! – пропищал гном. Он торопливо заковылял к ним, роняя на ходу тапочки.

– Что тебе? – спросил Хелот, наклоняясь с седла.

– О Хелот из Лангедока, гном Лоэгайрэ – твой друг, а вот тролль Форайрэ, между нами говоря, глуп как пуп, – ответствовал гном. – Одна его юбочка чего стоит! Это он так изображает из себя истинного кельта. Вот дубина-то...

– Да ты никак предатель, а, Лоэгайрэ?

– Нет, я просто трезво смотрю на вещи. – Что тебе нужно от меня? – поинтересовался Хелот.

– Хочу заключить с тобой честную сделку. Арбалет дамы Имлах в обмен на нечто очень ценное для тебя, воитель.

– ЧЕСТНУЮ? – Хелот выразил откровенное сомнение, и гном заторопился:

– Да, поверь мне. Честную. У меня есть кое-что, что может вам пригодиться в беспощадной и кровавой схватке с драконами.

– Еще один Прыжок Лосося? – съязвил Хелот. – Или, быть может, Прыжок Уклейки?

– Нет, – ответил Лоэгайрэ чрезвычайно серьезно. – Это колдовской меч, древнее сокровище гномов. Я отдам его тебе, Хелот из Лангедока.

– Как ты посмел отдать ему Секач? – кричала богиня Боанн на маленького Лоэгайрэ, который беспокойно переминался с ноги на ногу, время от времени бросая на свою повелительницу сердитые взгляды.

Разумеется, как только арбалет дамы Имлах оказался в руках гнома, а волшебный меч, извлеченный из наинадежнейшего тайника и заботливо очищенный и заточенный, – в руках героя, Лоэгайрэ помчался к потоку Боанн и начал выкликать богиню. Она появилась через полчаса после начала зова и сделала вид, будто рассержена и удивлена.

– Кто звал меня? – провозгласила она из глубины вод замогильным голосом. – Кто вызывал по имени Боанн-От-Реки? Кто нарушил мой покой? Кто вторгся в мои размышления? Кто ты, дерзкий?

На самом деле Боанн все эти полчаса сидела, притаившись у поверхности воды и с удовольствием слушала, как Лоэгайрэ завывает на все лады, произнося ее имя с различными хвалебными и льстивыми эпитетами. Маленький гном был мастером на такие вещи и всякий раз проделывал обряд вызывания с замечательным искусством и разнообразием. Наконец она решила, что пора бы узнать, зачем, собственно, Лоэгайрэ примчался за пять миль, взъерошенный, полуодетый, в одном атласном халате, и вот уже полчаса горланит, простирая руки к потоку.

С громким плеском богиня вышла из воды.

– О, счастье! – завопил Лоэгайрэ. – О, великая честь! О, благословен час моего рождения!

Так причитая, гном поведал богине о том, что в лесу Аррой появился некий дакини.

– Дакини? – Боанн нахмурилась. – Это презренная раса. Я слышала о них... – Она кашлянула, решив не рассказывать о том, что Морган Мэган был рожден ею от колдуна из этой самой презренной расы. Она причисляла этот поступок к ошибкам своей молодости и не любила вспоминать о нем. – И каков же этот дакини? Должно быть, безобразен, грязен и туп.

– Могуч он, о Боанн, – возразил гном. – Отнюдь не безобразен, хотя чья красота не померкнет в лучах твоего ослепительного сияния, великая богиня?

Боанн задумчиво отбросила с лица длинную прядь волос.

– Возможно, в твоих словах и есть доля истины, – заметила она как бы между прочим.

– Не доля, о величайшая! Каждое мое слово – истина! Жалкое подобие истины, ибо нет слов, достойных охарактеризовать твою красоту! – Лоэгайрэ откашлялся и снова перешел к делу. – Этот дакини, как уже было упомянуто, не вполне безобразен, довольно-таки тщательно умыт, а что до тупости, то по остроте ума он далеко обошел не только тролля Форайрэ, но и некоторых других, и если будет продолжать обучение, то вскоре сможет догнать даже твоего покорнейшего слуту, гнома Лоэгайрэ.

С этими словами маленький человечек поклонился. Богиня задумалась над услышанным.

– Стало быть, не глуп, – заключила она. – Дальше. Я внимательно слушаю тебя, Лоэгайрэ.

– Могуч, – продолжал гном. – Бесстрашен, хотя и не лишен слабостей. С претензией на благородство, о богиня, и это его слабое место. Мы с Форайрэ пытались отобрать у него одного из спутников – куда там, стоит горой. Защищал, словно родного брата.

– Стало быть, твой дакини появился в лесу Аррой не один?

– Нет, величайшая из богинь и полноводнейшая из рек. С ним еще двое. Один вряд ли заслуживает упоминания. Среди дакини он принадлежит к низшей касте – ниже падать уже некуда. Лицом смугл и ряб, как будто плохо умылся, глазом черен и дик, носом схож с дикой птицей... Имени и то не имеет. Говорит, что забыл. Забыл, как же! Такие вещи не забывают. Я так полагаю: самое лучшее применение для него – еда для Форайрэ. А что? Форайрэ – преданный Твоему Величеству тролль, и его надо бы подкормить.

– Возможно, – задумчиво согласилась богиня. – Хотя окончательное решение, разумеется, остается за мной.

– Разумеется, – подтвердил гном. – Без твоего окончательного решения, мудрейшее из водных русел, мы не решимся ни на какие действия.

– Хорошо, – важно кивнула Боанн. – Да будет грязный дакини съеден.

– Увы, о Боанн... Тут-то и начинаются наши беды. Второй спутник дакини, странный ребенок с дикарским именем Тэмгили, заколдовал несчастного Форайрэ и увез с собой ключ и замок от заклятия. Тогда-то я и задумался. Так ли уж ничтожны эти дакини, если им служит дитя Народа!

– Что? Это строптивое племя...

– Увы, величайшая. Есть основания полагать, что Тэмгили, слуга преступного дакини, – отпрыск Народа.

– Народ не служит никому, – сказала Боанн.

– Это и странно! – вскричал гном. – Это и непонятно! Одно из двух: либо наш дакини – великий и опасный маг, сумевший подчинить себе творения Моргана Мэгана, либо же он сам принадлежит к Народу! И то и другое одинаково опасно, согласись, величайшая.

– Да, ты прав, Лоэгайрэ. Как это я раньше не ценила твою мудрость?

– За недостатком времени задуматься о ней, мудрейшая. Я счастлив, что ты нашла час на это занятие.

Медовые глаза богини сияли от удовольствия. Правительница и гном сидели на берегу неторопливого потока, созданного Мэганом в грустный час, и природа вокруг них казалась печальной и задумчивой.

– Говори дальше, Лоэгайрэ. Твоя богиня довольна тобой.

– Боюсь, что на сем довольство моей богини завершится, – сказал Лоэгайрэ. – Такова цель этого презренного дакини, вторгшегося в лес Аррой: он хочет переправиться по Городищенской Лаве и извести злобного и сладострастного дракона, который сидит в своей пещере на озере Лох Бел Драгон, что означает «Озеро Драконьей Пасти», и ждет, когда к нему приведут на, гм... съедение молодую и невинную девицу.

– Что?! – Боанн резко повернулась к своему осведомителю.

– Этот безумец, этот кощунственный преступник решил нарушить мой запрет?

– Более того, величайшая, он его нарушит, ибо публично поклялся при распитии обетной чаши на пиру в замке Теленна Гвада, что уничтожит злобное чудовище.

– Дал обет? Да как он посмел!.. – Боанн задыхалась от злости. – Я запретила! ЗАПРЕТИЛА! Это было мое повеление, известное всем!

– Да, но для этих дакини божеские законы не писаны, – сокрушенно сказал Лоэгайрэ и покосился на Боанн: лицо богини пылало, она сжимала кулаки и раздувала ноздри.

– Он поплатится за свою наглость! – твердо сказала Боанн.

– Несомненно, несомненно, – сказал Лоэгайрэ. – Ведь дракон сожрет его без всякого сожаления.

Боанн метнула на гнома гневный взгляд:

– Дракон? Да этот безумец, твой дакини, даже не попадет за реку! Неужели ты думаешь, что мои верные слуги допустят, чтобы какой-то грязный бродяга со своими приспешниками нарушал мои запреты? Неужели ты полагаешь, что Боанн позволит развязать новую войну с племенем драконов? О мой бедный народ! Сколько слез я пролила во время последних битв с драконами, когда в кровавых боях полег цвет народа троллей!

Она воздела к нему свои прекрасные руки. Лоэгайрэ залюбовался безукоризненной позой, в которой застыла богиня. Постояв так несколько секунд, Боанн вдруг успокоилась и деловито спросила:

– Как на твой взгляд, Лоэгайрэ, у него есть шансы перебраться за Городищенскую Лаву?

– Очень небольшие, – сказал Лоэгайрэ. – Об этом я и хотел поговорить с тобой, о богиня. Может быть, отменишь запрет? Пусть они попытаются прикончить злодея-дракона. Кто знает, вдруг им удастся нагнать страху на народ драконов? Ты же знаешь, о Боанн, что поедание девиц весьма непохвально, а с нашего берега еще не поступало никаких акций протеста.

– Поедание девиц непохвально, – согласилась Боанн, – но куда менее похвально развязывание войн. Нет, лучше обойтись компромиссом. Лучше одна девица в год, чем тысяча мужей в один день. Так рассудил мой великий ум. Ты возражаешь ему, Лоэгайрэ?

– Помилуй меня от подобной глупости! Конечно, я не возражаю. Просто... – Лоэгайрэ замялся. – Не знаю, как и доложить тебе, мудрейшая. Я... словом, я заключил сделку с этим дакини. У него есть шанс на успех.

Боанн грозно нахмурилась:

– Шанс на успех? Что ты имеешь в виду? На какую предательскую сделку толкнула тебя твоя гномья алчность, Лоэгайрэ?

– Я... видишь ли, премудрая и украшенная множеством иных добродетелей повелительница... я обменял на один очень ценный и старинный арбалет, произведение древних гномов, одну старую и ржавую железку... словом, один меч... Тот, легендарный. Который называют Секач. Он хранился у меня многие годы, пока– Вот тут-то Боанн и утратила всю свою величавость. Ее лицо пошло красными пятнами от гнева, она вскочила на ноги и завизжала, топая ногами:

– Как ты посмел отдать Секач какому-то грязному дакини? Как у тебя поднялась рука передать священное оружие гнусному чужестранцу? Я сотру тебя в порошок! Я уничтожу тебя и твое племя! Как у тебя повернулся язык признаться мне в подобном клятвопреступлении?

Посмотрев на бушующую богиню исподлобья, гном дождался паузы в потоке ее угроз и вставил:

– Я хочу обратить внимание светлейшей Боанн на то, что меч дает дакини право называться героем, а не безрассудным самоубийцей. Любой скажет тебе, что Лоэгайрэ – один из вернейших твоих слуг. Поверь мне, досточтимая, я действовал в интересах нашего дела. Драконов надо припугнуть.

– Я не хочу больше жертв! – скорбно произнесла Боанн. – Я хочу уничтожить драконье племя так, чтобы с нашей стороны не было потерь.

– Их не будет, – заверил Лоэгайрэ. – Все сделает за нас этот чокнутый дакини с его гордостью и глупой жаждой подвигов. Нам нужно только беспрепятственно пропустить его за реку.

– Этого не будет, – твердо сказала Боанн. – Мои люди остановят его. Я не собираюсь отменять своих приказов.

– Как тебе угодно, – вздохнул гном.

– А тебя, – величаво добавила богиня, – я, пожалуй, закую в кандалы.

– Нет! – завопил Лоэгайрэ и подскочил. – За что?! Я вернейший из твоих верноподданных!

– Ты посмел отдать священный меч в руки неверного.

– Да, но кто знает, какой смысл вложили в руны Секача древние гномы? Меня давно терзало желание проверить это. Не мог же я сам взять в руки такое тяжелое оружие и, рискуя собственной жизнью, раскрыть сию тайну на практике?

– Почему бы и нет? – высокомерно поинтересовалась Боанн.

– Зачем, когда так кстати подвернулся герой? Он для того и странствующий рыцарь, чтобы ставить подобные опыты на себе. И ему приятно, и окружающим несомненная польза.

– Я не вполне понимаю тебя. О каких тайнах меча ты говоришь? Меч назван Секачом потому, что обладает свойством останавливать ядовитую кровь дракона после того, как отрублена одна из голов чудовища.

– Я не хочу ни в коей мере умалять достоинств и познаний великой Боанн в том, что касается древней истории мира Аррой, – осторожно заметил гном, – но легенда говорит немного иначе. На мече написано рунами: «Рассекаю то, что подлежит рассечению». Там не указано, ЧТО ИМЕННО «подлежит рассечению». Вполне возможно, что драконьи головы здесь ни при чем...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Много миль сближались два потока, река Боанн и великая река Адунн, не спеша соединиться, так что, разделенные узкой косой всего в полмили шириной, на протяжении четырех или пяти дней пути они текли совсем близко друг от друга. По этой косе и двигались путники, приближаясь к своей цели – переправе у Городищенской Лавы. Хелот знал уже, что лава строго охранялась и пробраться к месту слияния рек будет нелегко.

На последней ночевке, перед тем как начать переправу, Хелот завел об этом речь со своими спутниками. Он заранее знал, что от Тэма Гили ему будет не отделаться, и сейчас лихорадочно соображал, как бы сделать так, чтобы мальчишка не слишком путался под ногами, когда дойдет до сражения. Сейчас он жалел, что отдал гному арбалет.

Незнакомец вывалил на землю охапку хвороста, сложил костер и начал стучать кресалом.

– А ты не можешь вызвать огонь, щелкая пальцами? – спросил Хелот у Тэма. Мальчик покраснел.

– Я же говорил вам уже, сэр, что это Лаймерик научил меня заклинанию. Сам не понимаю, почему у меня получилось.

– И я не понимаю, – сказал Хелот. – У меня-то не получается. А у тебя почему-то получилось. Может быть, ты и впрямь из Народа?

– Сэр, – со слезами взмолился Тэм, – ну уж вы-то меня не терзайте! Не знаю я, как это вышло. Я не хочу ни к какому Народу. Я того же народа, что и вы.

Хелот вздохнул. Он вдруг почувствовал, что начинает тосковать по простому и ясному миру Шервудского леса. Что-то поделывают сейчас его разлюбезные стрелки? Чем занят отец Тук? Пьянствует, поди. А Робин из Локсли? Тревога кольнула Хелота. Живы ли они все? Или рыцарская конница уже растоптала Дерзких лесных бродяг?..

Он перевел взгляд на второго своего спутника. Еще одна головная боль. По ночам этот человек кричал от страха, и Хелот по нескольку раз за ночь поднимался, чтобы дать ему воды и успокоить. Наутро незнакомец ничего не помнил из тех кошмаров, что терзали его во сне, и погружался в дремотное, тоскливое состояние, из которого его никак не удавалось вывести. Что-то в прошлом этого человека оставило страшный след в его душе и никак не желало выйти наружу и заявить о себе при дневном свете. Если бы удалось хотя бы вспомнить, что это было! Но память упорно не желала выдавать таившийся в ее глубинах ужас.

Сейчас он сидел у костра и задумчиво смотрел в огонь. Хелот осторожно тронул его за плечо.

– Послушай, друг, мне пришла в голову одна мысль, – заговорил Хелот. – Может быть, это нам немного поможет.

– Я сделаю все, что ты скажешь, – ответил он. – Ты и так слишком терпелив со мной.

– Завтра мне понадобится твоя помощь, – сказал Хелот. – Я предпочел бы, чтобы рядом со мной бился человек с ясным рассудком. Если ты будешь погружен в свою вечную тоску, то тролли одолеют нас и мы ляжем костьми на переправе и не попадем за реку.

– Я благодарен тебе, – без улыбки сказал незнакомец. – Я буду биться рядом с тобой, пока меня не убьют. Ты попадешь за реку.

– Мне не нужно, чтобы тебя убили, – возразил Хелот. – Я предпочел бы видеть тебя живым и веселым. Ты слишком похож на моего друга, которого я потерял в этих бесконечных мирах. Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить.

Смуглое лицо его собеседника мучительно исказилось.

– Пожалуйста, не надо, – шепнул он. – После таких разговоров мне бывает страшно. Как будто что-то держит и не выпускает... когти или прутья...

Глаза его помутнели, и Хелот поспешно сказал:

– Нет, на этот раз мы не станем спрашивать твой разум. Я хочу обратиться к другому свидетелю. К твоему телу. Видишь ли, у моего друга, насколько я помню, был один значок на спине. Ему выжгли его... гм... давно, еще в детстве. Своего рода отметина. Может быть, и у тебя есть такой.

– И что тогда? – Впервые за весь разговор на лице незнакомца появилось оживленное выражение.

– Тогда... – Хелот на мгновение растерялся. Слишком уж НЕ ПОХОЖ был этот раздавленный страхом человек на его друга, смешливого, гордого, вспыльчивого сарацина. – Тогда одно из двух. Либо ты – мой старый друг, попавший в беду, либо его двойник. Во втором случае мы оба постараемся забыть о том, что ты – не настоящий.

– А как ты отличишь, двойник я или настоящий? Хелот почесал бровь.

– Черт его знает. Постараюсь об этом не думать. Снимай-ка рубаху.

Алькасар или его двойник так поспешно подчинился, что Хелот прикусил губу. Он видел, что сарацин тоже измучился неопределенностью и был рад всякой возможности узнать о себе хотя бы что-нибудь.

При свете костра Хелот ясно увидел синюю звездочку, выжженную на спине сарацина, между острых лопаток. «Клеймо для строптивых. Дерзкое поведение и попытка к бегству», – вспомнил Хелот и горько усмехнулся. От этого нового Алькасара никакого «дерзкого поведения» ожидать не приходилось. Хелот коснулся рукой значка, опасаясь, что видит перед собою иллюзию. Но значок никуда не исчез. Он так и оставался, уродуя смуглую кожу.

– Одевай рубаху, – сказал Хелот своему спутнику.

– Ты нашел то, что искал? – с надеждой спросил сарацин.

– Да. – Хелот кивнул несколько раз, лихорадочно соображая, что бы рассказать Алькасару о его прошлом. Одно лангедокский рыцарь знал точно: рассказывать о Гарсеране из Наварры он не станет. Сарацин ждал.

Наконец Хелот заговорил:

– Твое имя Алькасар, и ты действительно мой старинный друг, попавший в большую беду.

– Ты помнишь обо мне что-нибудь?

– Конечно.

– Этот значок, он говорит о принадлежности к какой-то касте, не так ли?

– Да, это знак отличия для воина. Ты был отважным воином и тебе многие завидовали.

Алькасар покачал головой:

– Странно, что я ничего не помню. – Скажи, что ты подумал, когда увидел меня в Серебряном Лесу?

– Я не испытывал перед тобой страха. Но все остальное... люди, демоны, деревья... Пойми, здесь нет ничего, что не пугало бы меня. Расскажи еще о своем друге. Каким он был?

– Он был наглый. Дерзил сильным, насмехался над вспыльчивыми, влюблялся во всех девушек, каких встречал на своем пути, но ни одной не оскорбил. И еще он презирал золото, а из всех вещей на свете ценил одну: свою свободу.

– Мне никогда не сравниться с ним, – сказал Алькасар.

– Ты вспомнишь, каким ты был, – заверил его Хелот. – И однажды снова станешь самим собой.

«Я тебе буду внушать это каждый день», – подумал он про себя.

– Где мы с тобой встретились? – жадно спросил Алькасар. Хелот отметил, что в черных глазах его собеседника появился блеск.

– В лагере одного разбойника по имени Локсли. Потом ты попал в плен, и нам с трудом удалось освободить тебя.

Алькасар вздрогнул всем телом, и ужас снова показался на его лице.

– Белые стены... – пробормотал он. – Да, я помню. Они снятся мне каждую ночь. Мне снится большая белая чаша, и я на самом ее дне, в грязной луже, и никак не могу выбраться, как бы ни старался. Я карабкаюсь по отвесной стене, ломаю ногти, но всякий раз соскальзываю вниз. И там, где царапали мои пальцы, остаются кровавые полосы – Он сощурил глаза и прикусил нижнюю губу. – Что это было, Хелот? Ты ведь знаешь?

– Да, – помолчав, ответил Хелот. – Знаю. Ведь я сам приезжал за тобой, когда ты был в плену. Не бойся этого сна, он в прошлом. То, что тебя пугает, – это всего-навсего соль.

– Соль?

– Да. Когда ты попал в плен, они отправили тебя на соляные копи. Тебе снится карьер, Алькасар. Забудь об этом. Все это никогда не вернется.

– Никогда не вернется? – Он покачал головой. – Это возвращается каждую ночь. И еще Радуга...

Хелот вздрогнул:

– Что ты сказал?

Алькасар повернулся к нему и повторил:

– Радуга. Это самый страшный из всех снов. От него я всегда просыпаюсь...

– Как же Радуга может быть страшным сном?

– Не знаю. Люди говорят, что это добрый знак. Но я боюсь. Знаешь, Хелот из Лангедока, сейчас я вспоминаю: темнота, запах дыма и крови, и кто-то идет на меня, чтобы убить. Но это не страшно. Страшно другое... Вдруг из темноты нарастает звон. И вспыхивает жгучий свет. Сначала желтый, лимонный, он ослепляет меня. Потом оранжевый, от которого ломит глаза. Потом красный, и я начинаю пылать. Все семь полос Радуги, скрученных в сгустки, и каждый пронзает ужасом и болью, и у каждой боли свой цвет... Они вонзаются в меня иглами, ледяными и раскаленными, острыми и тупыми, гладкими и ребристыми... И у каждого цвета своя игла...

– Хватит, замолчи! – Хелот сжал его руку и почувствовал, что ладони у Алькасара вспотели. – Перестань. Все это прошло. Ничто из этого не вернется. Он покачал головой.

– Ты назвал по имени сон о белой чаше, и я перестал его бояться, – сказал Алькасар. – Но у Радуги нет названия.

– Есть! – вскрикнул Хелот, которого осенила неожиданная догадка, мгновенно превратившаяся в уверенность. – У Радуги есть имя, и я знаю его. – Он погрозил кулаком темноте. – Он заплатит за все, что сделал с нами! Только бы мне встретиться с ним...

– Имя, – сказал Алькасар, хватая Хелота за руку. – Скажи мне имя. Скоро ночь, и мне опять страшно.

Хелот посмотрел ему в глаза и увидел в них тоску и старый страх.

– Морган Мэган, – выговорил Хелот. – Вот кто сделал это с тобой. Вот кто превратил тебя в тень прежнего Алькасара. Его колдовством тебя забросило в этот мир. Он разбросал семена своих чар в том мире, где жили мы с тобой... и Дианора.

– Дианора... – Алькасар произнес это имя так же бережно, как в первый раз, когда услышал его, и Хелоту на миг показалось, что они оба по-прежнему в Шервуде, на болотах.

– Кто она? Хелот улыбнулся.

– Она – светлый ангел, – сказал он.

– Я знал ее?

– Да, – ответил Хелот и вздохнул. Было бы отвратительным воспользоваться беспомощностью друга, и потому он ответил: – Ты любил ее, и она отвечала тебе любовью.

Алькасар шевельнулся у костра и незаметным движением выпрямился. Теперь он был почти прежним.

– Я найду ее, – сказал он просто.

У Моргана Мэгана отчаянно звенело в ухе. Он предполагал, что где-то на берегах Адунн кто-то посылает проклятия в его адрес, но это ничуть не трогало озлобленного Демиурга. Он уже привык к неблагодарности своих творений. Ему было безразлично, что о нем говорят. Он принял бесповоротное решение уничтожить мир Аррой и воссоздать его заново, уже без одушевленных предметов. Это в первые годы после освобождения с рудника он был сентиментальным идиотом, вложившим душу в каждое дерево, каждый камень. Теперь же он – умудренный горьким жизненным опытом циник. Никаких разумных существ! Никакой души, кроме его собственной! Он будет владеть своим миром в одиночестве и покое, и никакая сволочь, никакая – включая и эту дурищу, его мамашу Боанн, – не посмеет тревожить уединение великого мага! И тогда у него появится время на самосозерцание, и он, быть может, тоже будет возлежать посреди озера на большом листе кувшинки и играть на дудочке, подобно тому странному философствующему божеству.

Армию Морган набрал неподалеку от границ своего мира. Бравому полковнику, исполосованному шрамами, он объяснил, что хочет стереть с лица земли несколько поселков, население которых... м-м... как бы это сказать... мутировало. Словом, выглядит не вполне обычно.

– Монстры? – деловито осведомился полковник, бравый бородач с длинными пшеничного цвета усами и высоким, лысеющим лбом. – Гоблины? Тролли?

– Да, что-то в этом роде, – признался Морган.

– Понятно. В таком случае плату придется несколько повысить. Шесть гульденов на рыло, пойдет?

– Пойдет, – сказал Морган Мэган, опустошивший недавно одну из золотых жил, самолично им созданных к северу от реки Адунн. Он вынул из своего походного мешка большой кошелек, туго набитый золотыми самородками, и передал его полковнику.

– Это на первое время. Сколько солдат для меня вы собрали?

– Четыреста. Головорезы и горлопаны что надо, останетесь довольны, ваша милость, – заверил полковник. – Значит, сражений не будет? Только перебить мирное население, состоящее из монстров, – и все?

– Собственно... – Морган замялся. – Население, конечно, мирное... Но все же монстр ... Нет, я не хочу сказать, что задача легкая. Задача, может быть, и нелегкая. Я даже не уверен, что все они дадут себя перебить за здорово живешь. Наверняка многие окажут сопротивление. То есть я уверен, что многие окажут.

– Ясно, ясно. – бормотал полковник. – Ничего, и не таких бивали.

– А это что такое? – удивился Морган, показывая на большую пеструю толпу женщин, которые бродили вокруг, льнули к солдатам и с готовностью задирали юбки, открывая аппетитные ляжки взорам ценителей.

– Это, извините, шлюхи, – ответствовал полковник. – Без этого никак, ваша милость. Это, извините, необходимая принадлежность.

– Им я тоже должен платить? – резковато спросил Морган.

– Нет. – Полковник ухмыльнулся. – Платить им будут ваши солдаты тем золотом, что получат за свою службу.

– В конце концов, это их дело, – смирился Морган. – Ладно, показывайте ваших молодцов.

Полковник сделал знак барабанщику – толстому парню, обремененному чудовищным барабаном, на котором красовался пылкий девиз: «Несу гром». Тот начал отбивать замысловатую дробь, почти мгновенно подхваченную флейтистом, – этот последний был, напротив, тощим и длинным, с глазами навыкате.

Шум постепенно смолкал, солдаты подходили ближе. Это было поистине пестрое сборище лиц, одежд и судеб. Полковник, найденный Морганом в одной из придорожных таверн, где люди сами не знают, в каком мире находятся и куда несут их ноги, набрал разношерстную компанию бродяг, крестьян, которым надоел неблагодарный сельский труд, студентов, вдохновленных приключениями и славой, бездельников, полагающих, что самый простой способ обогатиться – это кого-нибудь убить, а также младших сынков знатных фамилий, намеревающихся поддержать семейную честь. Все они стояли перед Морганом и полковником, готовые выступить в поход, затеянный озлобившимся Демиургом.

Морган самолично придирчиво осматривал каждого. Его интересовало лишь одно: чтобы новобранец находился в здравом рассудке и был здоров. Вся процедура заняла около часа, после чего полковник хищно зашевелил усами и, взобравшись на барабан, начал речь к воинам. Подробно перечислив кары, ожидающие нарушителя, замеченного в открытом грабеже, пьянстве перед сражением, мятеже или приваживании более чем одной шлюхи в обоз, и без того перегруженный дармоедами, полковник перешел к рекомендациям по скорейшему уничтожению противника.

– Солдаты! – гремел он. – Чтобы выигрывать, нужны не только храбрость, но хитрость и умение. А самое главное – необходима информация. Поэтому . перед битвой надлежит взять пленников и под пыткой вырвать у них сведения о численности и расположении противника. Поэтому мы назначим несколько разведчиков. Пытка входит в обязанности палача.

Вперед выступил детина в красном плаще, берете с красным пером и мотком веревки на поясе. Он неуклюже поклонился полковнику и окинул толпу новобранцев нехорошим взглядом. Моргану, как, впрочем, и его солдатам, палач не понравился, но, памятуя слова полковника о том, что комплектованием армии лучше заниматься профессионалу, промолчал.

– Помните, – продолжал полковник, – все вокруг служит для того, чтобы помогать вам одержать победу над коварным врагом. Сама природа на вашей стороне, доблестные воины! Противник коварен? Хорошо! Будьте еще коварнее. Замечайте любую тонкость. Ветер дует в сторону вражеского расположения – кидайте песок в глаза своим врагам. Он ослепнет, не сможет обороняться, и таким образом вы легко его зарубите. Ха!

Несколько человек поддержали веселость своего командира. Морган слушал, мрачнее тучи. Полковник продолжал:

– При стычке один на один рубите, колите, режьте, втыкайте, проворачивайте в теле – словом, делайте все, чтобы злодей упал мертвым. Либо вы, либо они, а третьего не дано. Полезно также время от времени применять сети, дабы противник в них запутывался. И последнее. За дезертирство буду убиватк Причем не только бегущих, но и тех, кто видит бегство и не пытается остановить труса. Это все.

Он обвел глазами слушателей и убедился в том, что его поняли правильно.

– Есть ли вопросы? – громко поинтересовался Морган Мэган.

– Кто наш враг? – выкрикнул чей-то низкий голос. – Хороший вопрос, – кивнул Морган. – Я отвечу на него правдиво. Враг у нас с вами не совсем обычный, но этого не следует бояться.

– Что значит – «не совсем обычный»?

– Монстры, – успокаивающим тоном пояснил полковник.

– А откуда им взяться, монстрам-то? – не унимался голос.

Морган Мэган выступил вперед и поднял руку:

– Я скажу вам все как есть, доблестные воины. Монстров создал я сам в годы неразумной юности. Я – Демиург.

– Чего? – протянул другой голос. Было слышно, как новобранец из числа студентов торопливо объясняет остальным:

– Демиург, сиречь создатель, в изводе с греческого означает, что человек сей почитает себя за бога, сотворившего некий мир. Возможно, аллегория.

– Или умом тронулся, – высказал предположение другой солдат.

– Да тише вы! – с досадой оборвал их третий, судя по всему, ветеран множества кампаний. – Он платит золотом, а остальное нас не касается.

– Я Демиург, – повторил Морган, дождавшись тишины. – Пока что не имеет значения, верите ли вы моим словам. Когда придет время, все встанет на свои места. Я сотворил мир, называемый Аррой, и населил его разнообразными существами. Но потом мои создания принялись чинить всяческие мерзости и непотребства, и ныне замыслил я этот мир уничтожить. Можно было сделать это при помощи потопа, или при помощи землетрясения, или посредством игры на дудочке. Все три эсхатологических метода, подсказанные мне другими богами, представляются трудоемкими и малоэффективными. Кроме того, они требуют очень много времени и затрат. Я решил найти оригинальный способ и набрал армию. То есть... – Морган Мэган патетически взмахнул рукой. – Вас! Вы – солдаты конца света. Вы – передовой эсхатологический легион. Ваша задача – сокрушить мир Аррой, стереть его с лица земли. Я все сказал.

– Виват, Морган! – завопил ветеран. – Ты платишь золотом! Веди нас! Мы пойдем с тобой хоть за всадниками Апокалипсиса!

Толпа заорала, потрясая пиками и копьями. Морган Мэган с отвращением смотрел на искаженные криками бородатые лица. Он начинал сомневаться в правильности своей затеи.

Военный вождь Народа Отон Осенняя Мгла и могущественный барон Теленн Гвад не всегда ладили между собой. Случались у них стычки, бывало и так, что один шел войной на другого. Имелись потери. Но в тяжелую годину, когда над миром Аррой нависла угроза уничтожения, старые враги позабыли свои распри. Ибо, как говорил Теленн Гвад, одно дело – свой, родной враг, с которым всегда можно договориться, и совсем другое – чужой, злобный вражина, не понимающий ни уговоров, ни увещеваний. Такого надлежит уничтожать без всякой пощады.

О том и толковали два предводителя, сидя в баронском замке. Барон расположился в огромном кресле у окна, посетитель – на кованом сундуке. Имлах принесла господам эль. Дабы ее не отрывали от ученых занятий требованиями подать новую порцию, великанша прикатила баррелевый бочонок и выдала два кубка внушительных размеров, после чего сделала реверанс гостю, поцеловала супруга в лоб и удалилась, шаркая деревянными башмаками по винтовой лестнице.

Горностаи шныряли по полу. Два из них жадно лакали эль, капавший из крана. Под бочонком время от времени собиралась лужица, и все новые и новые зверьки прибывали в зал, привлеченные запахом дрожжей. Барон наблюдал за ними с умиленным выражением лица. Наконец он схватил пробегающего мимо горностая и прижал к щеке.

– Зверюга, – сказал барон, в то время как горностай пыхтел ему в ухо. – Тоже эль любит, животное. Мы с вами, почтенный Отон, будем держать совет в окружении пьяных горностаев...

С этими словами он уложил на коленях разомлевшего зверька и принялся рассеянно гладить его против шерсти.

– Беды обрушились на наши берега, – заговорил Отон, сгоняя с сундука белого горностая. – Вам, конечно, известно, что богиня Боанн выражает крайнее недовольство поведением героя. – Какого героя? Барон казался искренне удивленным. – Господин барон, я вынужден вам напомнить, что один из ваших гостей – несомненно, почтенный человек, – из рода дакини, объявил себя героем и на пиру во время выпивания обетной чаши поклялся убить дракона.

Теленн Гвад нахмурился. Затем лицо его прояснилось.

– Разумеется, я помню! Это был странствующий рыцарь по имени Хелот из.., словом, из страны, которой нет на картах баронессы Имлах. Но он ничего не говорил об убийствах. По-моему, он обещал избавить нас от страха перед драконами.

– Единственный способ избавить нас от страха – это убить драконов, – твердо заявил Отон.

– Вероятно, вы правы, – не стал спорить Теленн Гвад. – И даже скорее всего. Но какое отношение все это имеет к Боанн? По-моему, ее основная задача – сидеть в реке и поменьше высовываться из воды. Ха-ха-ха!

– И тем не менее Боанн рвет и мечет и призывает кары на голову этого Хелота, – настойчиво продолжал Отон. – Ей донесли о том, что безрассудный рыцарь отправился в запретные земли и своими поступками может вызвать новое столкновение народа холмов с народом драконов. Это опасно. Боанн обеспокоена. Она тревожится. Гнев охватил ее душу.

Теленн Гвад задумался, поскреб огненно-рыжую бороду, потом почесал ухо. Поскольку это не помогло, он тяжело поднялся с кресла и, охая, налил себе еще эля.

– Откуда ей это известно? – спросил он наконец.

– Из того же источника, что и мне, – сказал Отон. – От гнома Лоэгайрэ, разумеется.

– Наш пострел везде поспел, – с отвращением произнес барон, по ошибке окуная в кружку свою бороду и отжимая ее пальцами. – До чего же верткий, пронырливый и нахальный гном! Их племя – самая большая гнусность, на какую только оказался способным наш Демиург. Да уж, начудил Морган Мэган, что и говорить!

– Не самая большая, ваше баронство, – проговорил Отон.

– Собственно, весь ужас впереди. Я не сказал вам самого главного.

– Да? – Барон прищурился и пристально взглянул на своего собеседника. – Это интересно.

Теленн Гвад вновь уселся в кресло и закинул ногу на ногу.

– Морган вернулся, – обреченным голосом уронил Отон. – Это и есть самая ужасная из всех новостей.

– Морган возвращается не в первый раз, – заметил барон.

– Конечно, это неприятно, это сулит всякие неожиданности, но я не стал бы отчаиваться. В конце концов, Морган всегда уходит.

– На этот раз, похоже, Морган действительно замыслил нечто чудовищное.

– Объясните мне, уважаемый военный вождь, на чем основаны ваши предположения, и я соглашусь с вами или же приведу веские возражения, которые рассеют ваши мрачные предположения.

– Хорошо. – Отон выглядел уставшим и постаревшим. – По данным Лоэгайрэ, дело приняло нешуточный оборот. Морган Мэган повздорил со своей матерью, богиней Боанн, которая известна в мире Аррой своей ненавистью к драконам.

– Этого следовало ожидать, – пробурчал барон.

– И народ холмов встал на сторону богини Боанн, а Демиурга отверг.

– И это не является для меня неожиданностью. – И тогда Демиург решил стать Деструктором и уничтожить созданный им мир.

– Ха! – Теленн Гвад с силой опустил свой кубок на колено. – А вот это еще нужно доказать, почтенный Отон. Я не верю, чтобы Морган Мэган решился на такое. Он, конечно, создатель вздорный, сперва творит, а потом подводит научную базу и все такое... впрочем, о научной базе вам лучше потолковать с баронессой. Я не знаток. Не знаток. Но одно я знаю точно: Морган Мэган – не подлец. Я вам не верю.

– Напрасно, – зловещим тоном произнес Отон. – Говорю вам, сведения достоверные.

– Высокочтимый Осенняя Мгла! – горячо сказал барон. – Прошу простить мне кощунственное утверждение, но смею заметить: о замыслах Моргана Мэгана достоверных сведений быть не может. Сам Морган чаще всего не знает, что завтра взбредет ему в голову. Так что пока я не получу наглядных доказательств...

– Доказательства более чем наглядные, – перебил его Отон Осенняя Мгла. – Вчера Морган вторгся в Аррой во главе армии головорезов.

– ЧТО?– Теленн Гвад подскочил в своем кресле. Его ироничной веселости как не бывало. – ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?

– Увы, это так, – подтвердил Отон. – Его видели у реки Адунн. Он набрал армию наемников, около четырех сотен кровожадных дакини, для которых нет ничего святого. Они облачены в богопротивные пестрые одеяния, украшенные бантиками на похабных местах, что придает им поистине устрашающий вид. Они вооружены пиками, алебардами, топорами и мечами чудовищной длины. Они творят непотребства, пьют беспробудно, громят и насилуют. По слухам, Морган дал им приказ уничтожить весь мир. И судя по всему, они справятся с этой задачей, если мы их не остановим.

– Не верю, – произнес барон с болью. – Не верю. Морган не мог...

– И тем не менее Морган сделал это. Он сам пьет их поганое пойло и валяется на соломе с их отвратительными девками. Его видели. – Это его двойник. – Говорю вам, упрямец, это Морган! Наступило тяжелое молчание. Барон сидел неподвижно и смотрел в пространство пустыми глазами. Отон наблюдал за ним поверх края своей кружки. Он уже свыкся с чудовищной вестью и теперь ждал, пока с нею свыкнется Теленн Гвад, чтобы можно было продолжать разговор.

– Уничтожить Аррой, – повторил барон. – Уничтожить. – Что, они и деревья рубят? И камни разбивают?

– Возможно. Они вторглись только вчера, – повторил Отон.

– Но Лоэгайрэ слышал речь их военачальника. Перед началом битвы они собираются брать пленных и пытать их, дабы выведать все о противнике. После чего вступят в сражение, где не станут брезговать никакими средствами. – И это сделал Морган!

– Да прекратите вы причитать, ваше баронство! – рявкнул Отон. – Я пришел к вам не для того, чтобы распускать сопли!

Этот тон подействовал на Теленна Гвада как ушат холодной воды.

– Кто распускает сопли? – заревел он. – Я распускаю сопли? Сейчас я размажу вас по стене моего фамильного замка, и мы посмотрим, от кого останутся одни сопли!

Отон поглядел ему в глаза, и барон слегка покраснел.

– Я прошу извинить меня, – произнес Теленн Гвад. – Погорячился. Тяжело перенести разочарование в своем боге, знаете ли. Ведь я всегда в него верил. Да, верил.

– Я знаю, что ваше баронство всегда было предано Демиургу, – сказал Отон. – Поверьте, мне не легче. Я – вождь Народа, приближенный к творцу. Меня он облекал своим доверием, а я... – Голос Отона неожиданно дрогнул. – Я любил его, сэр! Да, любил!

Он влил в себя остатки эля и нагнулся к бочонку за новой порцией.

– Значит, перед нами – бесчинствующая орда, которую привел предатель-создатель." – задумчиво подвел итог сказанному Теленн Гвад. – Имеется также бесноватая богиня Боанн и народ холмов, который влюблен в нее по уши". Есть ли третья сила?

– Третью силу должны создать мы с вами, – твердо сказал Отон. – Я уже размышлял об этом. Присоединиться к Боанн и ее сторонникам – это с самого начала обречь дело на неудачу. Невзирая на все свои добродетели, Боанн, к сожалению, лишена талантов полководца. Не говоря уж о других...

– Народ и великаны, объединенные одним знаменем, – пробормотал барон. – Да, это может спасти дело.

– Не только Народ и не только великаны, – добавил Отон.

– К нам присоединятся наиболее разумные из троллей, а также несколько гномов, если удастся выманить их из-под земли.

– Иллуги, – сказал барон. – Я поговорю с Имлах. Иллуги и его каменные болваны – отличная подмога. – Он ударил кулаком по колену. – Остается еще одно. И Морган, и его мамаша – в той или иной степени боги и чудотворцы. Если нас не поддержит мистическая Сила, всех наших полководческих талантов и воинских добродетелей не хватит, чтобы одолеть двух таких могущественных противников.

– Фейдельм, – воскликнул Отон. – У нас есть маленькая Фейдельм, наделенная Силой Радуги. Не забывайте об этом.

Барон с сомнением пожевал губами.

– Вопрос представляется спорным, – сказал он. – Фейдельм не принадлежит миру Аррой.

– Как и Морган, как и его мать, – горячо произнес Отон.

– Боги должны приходить извне. Они должны быть чисты от пятен этого мира.

– В чем состоят Силы Радуги? – продолжал барон. – Кто знает, какая власть заключена в Силах Фейдельм? Не может ли быть так, чтобы ею кто-то управлял?

– Это не известно, – признал Отон. – Но она могущественна, скромна, она наделена мудростью древних и сострадательностью юных. Если Фейдельм будет нашим знаменем, за нами пойдут многие. Кроме того, – Отон улыбнулся, – Она красива.

Громкое сердитое стрекотание и резкий запах нашатыря привлекли внимание собеседников, и они разом повернулись в ту сторону, где подрались два горностая. Теленн Гвад швырнул в них туфлей, и зверьки разбежались.

– Остается последний вопрос, – сказал Теленн Гвад. – Кто возглавит нашу армию? Вы или я?

– Да, вопрос принципиальный, – кивнул Отон. – С одной стороны, было бы целесообразно поставить во главе нашей армии военного вождя Народа. Во-первых, Народ – первый, кто появился в мире Аррой после Демиурга.

– Об этом могли бы и не напоминать, – заметил барон.

– Во-вторых, – не смущаясь продолжал Отон, – у меня имеется определенный опыт, поскольку я не раз выигрывал сражения против вас, сэр.

Он поклонился своему старому противнику. Теленн Гвад кисло улыбнулся – слова вождя отнюдь не были пустым хвастовством.

– И наконец, третье обстоятельство. Я приведу довольно большое воинство, в то время как вклад господина барона будет скорее символическим, ибо племя великанов весьма немногочисленно.

– Хм, – произнес барон.

– Но с другой стороны, – как ни в чем не бывало продолжал Отон, – не следует забывать о том, что вы сами, господин барон, стоите целой армии.

– Да, это справедливо, – подтвердил барон, разом воспряв духом. – Каждый великан – это целая армия.

– Стало быть, мы с вами оказались перед неразрешимым противоречием, – заключил Отон. – Но я подумал и об этом.

– Неужели нашли выход? – Барон казался одновременно и заинтересованным, и разочарованным. Он уже понял, что армией ему не командовать, и в душе успел смириться с этим.

– Да. Эта кандидатура идеальна во всех отношениях. – Отон посмотрел барону прямо в глаза. – Лаймерик.

По тому, как бестрепетно военный вождь выговорил имя изгоя, барон понял, что решение зрело в душе Отона несколько дней и стало прочным как камень. Между тем Отон продолжал:

– Да, Лаймерик. Не думайте, что это решение далось мне легко. Но лучшего предводителя нам не найти. Подумайте сами, ваше баронство: с одной стороны, Лаймерик принадлежит по праву рождения к Народу. Такого права у него никто не отнимал, и все злобствования Моргана будут бессильны перед этим. С другой стороны, Лаймерик как бы связан и с великанами, ибо с давних пор обитает в вашем замке. И наконец, его огромный опыт военного вождя. Не забывайте также о том, что Лаймерик – личный враг Моргана. Думаю, он идеально отвечает всем требованиям.

– Осталось выяснить последнее: как отнесется к вашей идее сам Лаймерик, – сказал Теленн Гвад. – Он ведь на долгие годы, м-м, отошел от дел. Не знаю, насколько положительно воспримет ваше предложение мой, м-м, гость, друг и мастер горностаев. Сейчас я его позову, чтобы вы могли повторить все это ему.

– Может быть, господин барон, вы передадите ему мои слова? – вкрадчиво предложил Отон. Ему смертельно не хотелось встречаться с проклятым вождем Народа лицом к лицу.

Барон улыбнулся – обезоруживающе простодушно.

– Я бы с радостью, друг мой, но вся беда в том, что не смогу. Я и половины ваших рассуждений не запомнил, хотя согласен решительно по всем пунктам. Так что лучше скажите ему все сами.

Отон заметно заволновался. Он не видел Лаймерика много лет, хотя никогда не забывал о своем прежнем вожде. Встреча со стариком пугала его. Отон не знал, чего он боялся больше – увидеть некогда гордого Лаймерика Окраину в униженном состоянии прислуги или встретиться лицом к лицу с тем Лаймериком, который остался в его памяти, – язвительным и бесстрашным. И как еще воспримет его предложение бывший вождь? Не станет ли высмеивать? Не окажется ли, что Лаймерик за эти годы превратился в развалину с трясущейся головой и вечно влажными глазами? Словом, Отона одолевали сомнения, и ему стоило больших трудов совладать со своим волнением.

Барон приподнялся в кресле и гаркнул так, что зазвенело эхо:

– Имлах!

Примчалась баронесса – с чернильным пятном на нижней губе, испуганная, недовольная.

– Что случилось?

– Позови Лаймерика, – распорядился барон.

– Великий Хорс! – закричала баронесса. – Почему я должна исполнять роль прислуги? Вы оторвали меня от научной работы своими дурацкими воплями.

– Всего на пять минут, – примирительно заметил барон.

– Пять минут! – Имлах покраснела от гнева. – Это тебе так кажется, Теленн Гвад, потому что ты не знаешь, что такое умственный труд. Пять минут я буду искать Лаймерика, а потом еще полчаса уйдет на то, чтобы сосредоточиться.

– Чем препираться, шла бы лучше и делала что ведено, – сказал Отон. Он недолюбливал Имлах. Тем более, она была тролльшей.

Имлах резко повернулась и вышла.

Спустя несколько минут в зале появился мастер горностаев. Он был встревожен и удивлен. Он знал, что к барону явился вождь Народа, однако полагал, что Отон уже ушел, в очередной раз оставив повелителя замка Аррой в недоумении. И, как это уже нередко бывало, барон призвал своего старого советника для того, чтобы обсудить с ним последние новости. Лаймерик никак не ожидал встретиться с Отоном лицом к лицу.

Старый вождь побелел как стена. Нарочно избегая смотреть в сторону соплеменника, он обратился к Теленну Гваду:

– Вы звали меня, господин барон? Барон растерянным жестом указал на Отона. Военный вождь Народа встал:

– Здравствуй, Окраина.

Тогда и Лаймерик повернулся к нему и без улыбки ответил:

– Здравствуй, Осенняя Мгла.

– Я рад видеть тебя в добром здравии, – осторожно начал Отон.

Лаймерик молчал. Он не собирался облегчать своему старому сопернику его задачу. И потому Отон вынужден был заговорить прямо.

– Сейчас настало время забыть прежние распри, Лаймерик. Морган Мэган задумал страшное дело, и богине Боанн не остановить его.

– Знаю, – холодно уронил Лаймерик. – Я предложил господину барону объединить все силы, какие у нас имеются, чтобы остановить Деструктора и его ораву головорезов.

– Правильно, – сказал Лаймерик. Отон слегка улыбнулся:

– Я хотел бы, чтобы нашу армию возглавил ты, Лаймерик.

Мастер горностаев вздрогнул и бросил на Теленна Гвада быстрый взгляд.

– Кто это придумал?

– Я, – сказал Отон. – Я считаю, что лучше тебя нам предводителя не найти.

– Почему ты сам не возьмешь на себя эту задачу? Я уже стар и к тому же давно не держал в руках оружия.

– Я не собираюсь перечислять тебе твои достоинства, Лаймерик Окраина. У меня нет на это времени, да и охоты, честно говоря, маловато. Отвечай прямо, и если да, то прими командование. Армия ждет. Если нет, отправляйся к себе в лакейскую.

Лаймерик Окраина захохотал.

– Да! – сказал он. – Я говорю «да» и к черту Мэгана!

Барон поднялся с кресла и, наклонившись, обнял своего старого слугу.

– Твоя служба окончена, – сказал он басом, – и будь я проклят, если замок без тебя не опустел! Пусть военная удача сопутствует тебе, Лаймерик. Что подарить тебе на прощание?

Лаймерик улыбался – от уха до уха, как не улыбался уже много лет.

– Подари мне горностая, Теленн Гвад, – сказал он. – Этот зверек принесет нам счастье.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Городищенская Лава! – сказал Хелот. Все трое путников остановились на берегу, разглядывая лаву – связанные пеньковой веревкой бревна, перекинутые через брод. На другом берегу стояли часовые. Их было десять или одиннадцать, рослых волосатых троллей, вооруженных гигантскими пиками. Многие привязали к основанию пики волчий хвост или связку перьев, полагая, что это украшение принесет их оружию удачу. Завидев святотатцев, городищенцы замахали пиками и принялись орать на разные голоса.

Наконец вперед выступил один, заросший черным волосом, и прокричал что-то хриплым голосом.

– Они что, всегда тут торчат? – недоверчиво спросил Тэм, разглядывая остроконечные шлемы и блестящие на солнце кирасы троллей. Хелот пожал плечами:

– Если верить рассказам, то всегда. Они выполняют повеление Боанн, которой верят крепче, чем самим себе. Видимо, у богини мозгов все-таки побольше, чем у народа холмов, мне так кажется.

Он еще раз оглядел сборище троллей и поежился. Меч Секач висел у него за спиной, и Хелот вынул его из ножен. Несколько древних рун смотрели на него с клинка, мерцая ясным темно-красным светом. Хелот провел по ним пальцами, ощутив едва заметное дуновение тепла.

– Лоэгайрэ сказал, что здесь написано «рассекаю подлежащее рассечению» или что-то в этом роде, – сказал Тэм, сунувшись Хелоту под локоть. Хелот ловко щелкнул по белой макушке мальчика: – Когда ты научишься вести себя подобающим образом, Тэм?

Мальчик застенчиво улыбнулся. Хелот знал, что это лицемерие: едва оттаяв после пережитого на болотах и в Дровяном переулке, Тэм обнаружил свой истинный характер – нахальный и любопытный. Такие чувства, как смущение, были ему неведомы. К тому же сам Хелот разбаловал его добрым отношением и теперь без устали проклинал себя за это.

– Я думаю, сэр, что, когда я научусь, в этом отпадет надобность.

– Почему? – Хелот не выдержал и улыбнулся в ответ.

– Потому что к тому времени, сэр, я уже буду древним старцем.

Хелот покачал головой и сунул меч в ножны. – «Рассекаю подлежащее рассечению», – пробормотал он. – Двусмысленное обещание.

Сейчас он уже жалел о том, что променял арбалет, оружие дальнего боя, на сомнительный колдовской меч, свойств которого толком никто не знал. Быть может, это обычное оружие. А если нет? Полагаться на добрую волю чьих-то чар Хелоту не слишком улыбалось.

Как будто угадав его мысли, Алькасар тихонько сказал:

– Хочешь, я отдам тебе твой старый меч?

Хелот обернулся к нему и покачал головой:

– Нет, оставь себе. Если эта железка вздумает предать в бою, то пусть лучше предаст меня.

Алькасар не стал спорить. Он ступил на бревна первым. Тролли на другом берегу заметно взволновались и огласили низкие берега разноголосыми, но одинаково неблагозвучными воплями.

За Алькасаром осторожно пошел Хелот, а замыкал шествие Тэм с двумя лошадьми. Тролли приседали, подскакивали, демонстрировали топоры и пики, делали угрожающие жесты и махали руками, приказывая путникам поворачивать обратно.

– Кричите, кричите, – пробормотал Хелот, который решил не тратить времени на пустые переговоры с охранниками.

Он видел, что сарацин уже на берегу, и все десять стражей набросились на него, спеша разделаться с первым противником до того, как остальные святотатцы успеют прийти к нему на помощь.

Алькасар ловко уворачивался от их неуклюжих выпадов, а они метались, натыкались друг на друга, и один тролль в суете едва не распорол другому живот. Ловчее остальных был предводитель троллей, заросший густым черным волосом с головы до ног и потому не нуждавшийся в одежде, в позолоченной кирасе на голое тело.

Зарычав на своих бестолковых подчиненных, черный тролль набросился на Алькасара. Старый меч сломался у рукояти, когда гигантский топор хрястнул по клинку. Алькасар отбросил бесполезное оружие и метнулся в сторону. Если бы они бились один на один, он мог бы загонять тролля до бесчувствия. Но за спиной сарацина наготове уже топтался другой враг, вооруженный алебардой. Несколько раз Алькасар ощущал прикосновение бунчука из перьев селезня, который болтался у основания алебарды, но всякий раз ему удавалось уклониться. Однако Алькасар знал, что долго эта игра продолжаться не может.

Хелот верхом на лошади крутился в самой гуще схватки, пытаясь выхватить оттуда Алькасара. Тэм, снабженный приказом немедленно удирать и не создавать своему господину лишних проблем, уже несся вдоль берега на второй лошади.

Однако троллей было слишком много. Откуда-то набежало еще пятнадцать или около того, и каждый норовил ухватить Хелота за ноту и вытащить его из седла. Хелот отчаянно дернул ногой, стряхивая с себя какого-то особенно настырного монстра с зеленой кучерявой шерстью на лице и желтыми раскосыми глазами. Толпа на мгновение расступилась, и Хелот увидел, что Алькасар упал навзничь на траву. На шее у него зияла огромная рана, и кровь била фонтаном.

Закричав, как будто ранили его самого, Хелот взмахнул колдовским мечом и нанес рубящий удар с седла прямо в середину зеленой физиономии. Ответом был отчаянный вой. Хелот ожидал увидеть, как расколется череп существа, однако ничего подобного не произошло. С тем же успехом удар мог быть нанесен обыкновенной палкой. Еще вчера Хелот срезал этим лезвием прядь волос, чтобы не падали на глаза, а сегодня Секач неожиданно оказался не просто не заточенным – он повел себя дубина дубиной. «Рассекаю подлежащее рассечению». Ох, до чего же двусмысленное обещание!

Хелот ударил лошадь пятками и вырвался из гущи сражения. Мимо него просвистела тяжелая пика и воткнулась в дерево. Лошадь шарахнулась, но Хелот твердой рукой направил ее к дороге, ведущей через все Городище и дальше, прочь от поселения троллей. Они перемахнули через какой-то покосившийся плетень и понеслись. Встречные разбегались. Испуганная лошадь едва не растоптала малыша, стоявшего посреди дороги и моргавшего тремя глазами в изумлении. В последнюю секунду Хелоту удалось обойти его, но проклятия матушки беспечного младенца еще долго неслись ему в спину.

Хелот знал, что городищенцы не сунутся в драконьи земли – не столько из страха перед драконами, сколько из почтения к заветам своей богини. Поэтому он несся не разбирая дороги, лишь бы поскорее оказаться на границе между владениями народа холмов и народа драконов. Впереди пылил Тэм Гили. Неожиданно лошадь пошла тише и тяжелее. Хелот увидел, что ступил на распаханную землю. Это и была граница.

Он придержал лошадь и пошел шагом. Мыс между двух рек – Боанн и Великой Рекой Адунн – стремительно сужался и поднимался, превращаясь в невысокий утес. Хелот поднялся на его вершину и замер, устало сутулясь в седле.

Был вечер. Долгий и светлый вечер северного лета. Нездешний тихий свет струился сквозь облака, и в этом свете справа и слева от странствующего рыцаря медленно катили свои воды широкие ленивые темные реки. Они не спешили соединиться и долго шли бок о бок, пока наконец не слились у этого мыса. Вдаль, к низким облакам, мимо заросших непролазной ольхой берегов, уходил величавый поток – безмолвный, отрешенный. Лилии, приткнувшиеся к берегам, казались бледными посланцами царства мертвых. Еще немного – и Хелот поверил бы в то, что видит перед собой Стикс.

Он медленно слез с седла, не торопясь, снял с себя одежду и по мокрой глине забрался в реку. Вода была теплая и мутная. Он стоял на вязком дне, по шею в воде, вытянув по течению руки. Вода уносила пот и пыль, усталость и отчаяние. Он нашел Алькасара и снова потерял. И больше никогда не найдет, потому что тролли убили его. Река мертвых уходила к горизонту, пронося свои воды мимо низких берегов. Вот плеснула вода, и стало невыносимо тихо.

«Интересно, стану ли я после этого неуязвимым, как Ахиллес?» – подумал Хелот, и в тот же миг очарование было нарушено громким воплем Тэма Гили. Срывая на ходу обувь и штаны, мальчишка мчался к воде. Испустив воинственный клич, он обрушился в воду, подняв фонтан брызг, начал бить руками и ногами, нырять и в конце концов едва не утонул. Вытащив его на берег, Хелот оставил мальчишку лежать, глотая воздух, а сам стал одеваться.

Тэм перевернулся на живот и потянулся за своими сапогами.

– Дошли! – сказал он, сияя. – А где ваш сарацин, сэр?

– Убит, – хмуро ответил Хелот. Тэм застыл с раскрытым ртом.

– Как это?

– Мне казалось, ты уже знаешь, как это бывает, – заметил Хелот.

– Но вы уверены, сэр, что он убит, а не в плену? Тэм сел и начал обуваться. Хелот искоса посмотрел на него.

– Сначала штаны одень, – сказал он. Тэм бросил рассеянный взгляд на свои ноги.

– Ой! – сказал он. – Про штаны-то я и забыл... И начал снимать сапоги.

Хелот молча поднял меч Секач, снова вынул его из ножен, посмотрел на руны, покачал головой. Сейчас руны не светились, и меч казался совершенно обычным. Хелот застегнул пояс, провел ладонями по лицу, пошел к мысу, чтобы еще раз взглянуть на поток. Длинный меч в ножнах бил его по ногам.

– Вы уверены, что он умер, сэр? – спросил за его спиной Тэм Гили.

– Да, – не оборачиваясь, ответил Хелот. – Я видел рану.

– А сами-то вы целы, сэр?

Хелот еле заметно усмехнулся.

– Сам я цел, – сказал он.

– Спасибо, Тэм. Ты меня очень выручил.

– Чем?

Хелот не мог видеть лица своего слуги, но отлично представлял себе, как Тэм удивленно хлопает белыми ресницами.

– Тем, что не путался под ногами.

Хелот вздохнул еще раз, и оба они медленно пошли назад по мысу ко второй переправе – через реку Адунн. Эта переправа принадлежала драконам, и ее никто не охранял. Говорили, что она проходит по древней плотине.

На другом берегу реки стояла брошенная деревня. Когда-то здесь жило могущественное племя троллей, но после битвы у Белого Ручья, где был уничтожен цвет их народа, деревню бросили и вся эта территория отошла к владениям драконов.

Пустые дома, числом девять, стояли по самые окна уходя в лебеду и крапиву. Их толстые черные стены зияли выбитыми стеклами. Деревня казалась могучим бастионом одиночества среди буйной некошеной травы. Здесь царила тишина. Все строения были обращены фасадами к центру круга, подчеркнутому коническим каменным зданием. Видимо, некогда это сооружение служило местом почитания какого-то божества. Хелот подозревал, что объектом поклонения мог быть кто угодно, но только не Морган Мэган. Вершина конуса обвалилась и рухнула внутрь храма, а стены поросли травой и молодыми деревцами.

Хелот, а за ним и Тэм осторожно вошли в оставленный храм и остановились перед треснувшим жертвенным камнем, на котором было высечено изображение бога, пригвожденного к дереву копьем.

– Как вы думаете, сэр, – прошептал Тэм, – не будет грехом, если я здесь помолюсь?

– Тебе обязательно молиться в языческом капище? – спросил Хелот немного резковато. – Может быть, лучше сделать это на свежем воздухе, подальше от языческих святынь?

Тэм замялся.

– Я не знаю, сэр, – сказал он наконец. – Я привык молиться в храме. Мне кажется, в любом алтаре обитает божественных дух. В конце концов, создатель – в каждом из своих творений.

– Ты забываешь о том, КТО создатель этого мира, Тэм.

Хелот неожиданно поймал себя на том, что время от времени воспитание, полученное в детстве, дает о себе знать, и он, Хелот, периодически превращается в такого же ортодоксального и твердолобого католика, каким был воспитавший его капеллан.

Но Тэм, как выяснилось, мыслил шире своего господина.

– Я не забываю об этом, сэр. А КТО создал самого Мэгана?

На это у Хелота возражений не нашлось, и мальчишка вознес к престолу христианского Бога горячую молитву за упокой души сарацина, погибшего без покаяния. Тэма ничуть не смущало то обстоятельство, что он преклонил колени перед языческим жертвенником, на котором еще остались бурые пятна крови от прежних жертвоприношений.

Хелот поднял глаза к потолку капища и увидел, как в дыре, зиявшей на месте рухнувшего купола, спокойно проплывают облака. Неожиданно ему подумалось о том, что Тэм, пожалуй, прав. Хелоту захотелось встать на колени рядом со своим слугой и присоединиться к его молитвам. Но вместо этого лангедокский рыцарь осенил себя крестом, пробормотал «Отче наш», радуясь, что еще не забыл хотя бы этого, и вышел из храма.

Снаружи было теплее, чем внутри. Воздух был напоен душным запахом белых цветов. И снова Хелота поразила несокрушимость оставленных домов. Он стоял в центре их грозного мертвого круга, под взглядами пустых провалов окон, по пояс в сорной траве, и чувствовал себя виноватым.

Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он оставил Тэма молиться. Ему показалось – много. Бесконечный северный закат все еще горел на небе, когда оруженосец с просветленным ликом выбрался из храма и уселся рядом с Хелотом на ступенях пустого дома.

– Есть хочешь? – спросил Хелот, вытаскивая из кармана ломоть белого хлеба. Он не стал ждать, пока Тэм ответит, и разломил ломоть пополам. Они прижались друг к другу, чтобы удобнее было сидеть, и принялись жевать. Потом Хелот вынул флягу с остатками зля, и они пили, передавая ее из рук в руки. Лошади спокойно паслись на лугу.

– Надо бы привязать их, – сказал Хелот, но не двинулся с места. Тэм покосился на него, словно желая узнать, не приказывают ли ему встать и заняться делом. Однако Хелот не стал донимать Тэма распоряжениями, решив, что лошадьми займется сам, когда соберется с силами.

– Если Господь пошлет нам удачу, завтра мы будем жарпть драконье мясо, – увлеченно сказал Тэм, желая перевести разговор на другую тему. Хелот не поддержал фальшивого оживления Тэма.

– Мы бросили его, – сказал Хелот машинально и понял, что все это время думал об Алькасаре.

– Вы же говорите, что он убит, сэр, – осторожно проговорил Тэм.

– Да. – Хелот вздохнул. – Не имело никакого смысла сражаться за мертвое тело. И все-таки мы его оставили. – Он встал и слизнул с ладони крошки. – Это моя вина. Ладно, Тэм, идем спать.

Тролли собрались возле тела умирающего врага и загалдели. Двое или трое бросились было в погоню за всадниками, но вскоре вернулись, запыхавшиеся и раздраженные, и присоединились к своим товарищам, которые как раз выясняли, по чьей вине двоим негодяям удалось-таки нарушить заветы мудрой Боанн и переправиться на другой берег, в драконьи земли.

– А вы куда смотрели? – орал предводитель, сверкая глазами сквозь черную шерсть, вставшую дыбом на его физиономии.

– Враг дал понять, на что он способен! Вы поняли хоть, кто это был?

– Откуда нам было понять? Он не представился!

– Он не назвал своего имени!

– Он ударил меня по лицу мечом, и только милости Боанн спасли мой череп от рассекания! – вопил громче всех зеленый тролль.

– Отомстим за наш позор! – ревел другой тролль, еще более лохматый.

Несколько троллей воодушевленно гаркнули «ура!», но быстро смутились под взглядами более сообразительных собратьев.

– Что мы скажем нашей богине? – горестно вопрошал вождь. Неожиданно удачная идея осенила его, и он просиял. – Мы дознаемся обо всем у нашего пленника! – Мы будем его допрашивать, и он нам все расскажет!

– Кажется, он уже умер, – высказал предположение зеленый тролль.

– Молчать! – рассвирепел вождь. – Если умер, оживим. Кто умеет оживлять убитых дакини?

Он обвел глазами свое воинство, но каждый норовил спрятаться за спину другого. Молчание становилось накаленным, и вождь начинал уже двигать нижней челюстью, обдумывая, кого из нерадивых подчиненных сожрать заживо для публичного устрашения остальных. И неожиданно один из них закричал:

– Смотрите, смотрите! Приближаются новые враги!

По лаве неторопливо шел рослый человек. Он был без шлема, и ветер трепал его неровно подрезанные светлые волосы. За последний месяц Морган Мэган так устал и отощал, что его вполне можно было принять за захудалого тролля. Ввалившиеся глаза бродячего мага мрачно горели на костлявом лице. Моргана терзало отвращение к самому себе.

На берегу лязгнули пики и алебарды. Предводитель троллей зловеще-радостно отдавал последние распоряжения. Тролли выстроились в каре и ощетинились колющим оружием.

Морган остановился, отбросил с лица волосы и хмуро уставился на воинственных троллей здоровым глазом. Больной ушел под веко и слепо глядел закатившимся белком.

– Это еще что такое? – властно спросил Демиург.

– Это застава, – объявил предводитель троллей. – Ты находишься в Городище, приятель, и дальше тебе ходу нет.

– С какой стати? – Демиург нахмурился. Его раздражал этот разговор.

– Властительница Боанн запретила гномам, троллям, Народу и дакини ходить за реку Адунн и нарушать границы драконьих владений, дабы не вызвать новой кровопролитной войны, – напыщенно произнес предводитель.

– Плевал я на вашу властительницу, – сказал Морган Мэган.

Тролли возмущенно загалдели, а их предводитель заговорил угрожающим тоном:

– Можешь полюбоваться, ничтожный, что ожидает тех, кто нарушает заветы великой Боанн. Расступитесь, болваны, дайте ему взглянуть.

Тролли подались в разные стороны, и Моргая Мэган увидел на земле человека, истекшего кровью. Вне всяких сомнений, он был уже мертв.

– Кто это? – спросил Морган таким пронзительным голосом, что у всех мурашки побежали по коже.

– Черт его знает... – неопределенно отозвался предводитель троллей и на всякий случай отступил подальше. Безоружный и щуплый на вид, бродячий маг вызывал у чудовища смешанные чувства, в том числе самый настоящий страх.

Морган присел на корточки возле убитого, взглянул в смуглое лицо с еле заметными рябинами оспы, коснулся черных волос, слипшихся от крови. Рука, к которой он осторожно притронулся, еще не окоченела. Моргану еще не случалось оживлять умерших, но он не думал, что подобная задача была бы ему не по плечу.

Бродячий маг вскинул голову и бросил яростный взгляд на обступивших его городищенцев. Плотно заросшие густым волосом физиономии гримасничали, корчили рожи, скалили белые зубы, сверкали желтыми глазами – словом, вели себя как в дурном сне.

– Приведите мне коня! – негромко распорядился Морган.

Несколько наиболее расторопных бросились бежать за конем. Конь в Городище был один – шестиногий, с трехпалыми копытами. Изредка предводитель седлал его и проводил военные парады, которые заключались в том, что он гарцевал на скакуне по деревенской улице, а остальные тролли стояли вдоль дороги и шумно восхищались его умением не падать с лошади.

– Остановись, Морган! – прозвучал певучий женский голос.

– Что бы ты ни задумал, – остановись! Удержи свою руку!

В толпе показалась богиня Боанн. Мокрый алый шелк, с которого стекала вода, к великому восхищению троллей, плотно облепил ее стройное тело. При виде своей богини предводитель упал на колени и тайком облизнулся.

– Уйди с моей дороги, мать! – сказал Морган Мэган, выпрямляясь.

– Святотатственный предатель! – произнесла Боанн и медленным, обвиняющим жестом подняла на Моргана палец. – Ты предал свою мать! Ты предал свое творение! Ты привел сюда омерзительных чужеземцев, которые крушат и уничтожают все на своем пути!

– Да, – подтвердил Морган безжизненным голосом. – Я привел их сюда. Я уничтожу этот мир. Я ненавижу вас всех, ибо во всяком из этих уродов вижу свое лицо. Каждая растоптанная травинка на этом берегу, каждое кривое дерево, каждое безобразное тело – все это куски моей души, которую я столь щедро разбрасывал по лесу Аррой. Я ненавижу себя, мать.

– Остановись! – повторила Боанн. – Откажись от своего замысла, Морган!

– Поздно, – сказал Морган. Краем глаза он видел, что тролли уже ведут к нему уродливого коня, черного, с черной гривой и красными глазами. Конь спотыкался, время от времени путаясь в своих шести ногах, одна из которых была короче, чем остальные пять.

Отстранив Боанн, Морган Мэган вскочил на коня и окинул троллей высокомерным взглядом, а потом снял свой заплатанный плащ и кивнул подбородком предводителю.

– Подойди сюда, – приказал он.

– Я? – в ужасе, которого больше не скрывал, переспросил тот и на ватных ногах заковылял к Демиургу.

Неожиданно наклонившись к нему. Демиург спросил:

– Предатель я или нет? Ты как думаешь, болван?

Тролль пролепетал:

– Я не знаю, сэр. Я согласен с моей богиней, сэр. Откуда мне знать? Я бедный тролль. Ты был пьян, когда создавал эти земли, так за что же тебе ненавидеть нас? Таков ты во хмелю. Не сердись на нас за это, Морган Мэган.

Мэган вздрогнул всем телом и выпрямился.

– Подай мне убитого.

Предводитель троллей сквозь зубы шикнул на своих подчиненных. Мохнатые лапы потянулись к Моргану, подавая ему тяжелого мертвеца. Морган Мэган закутал его в свой плащ и ударил коня пятками. Шестиногий не двинулся с места.

Боанн стояла на дороге у Моргана и смотрела на него широко расставленными медовыми глазами.

– Прочь с дороги, женщина! – сказал Морган. – Пропусти меня.

– Ты безумен, сын, – произнесла Боанн и отступила в сторону. Тролли сбились в кучу возле богини, как беспомощные цыплята возле наседки. Она развела руки в стороны в охранительном жесте. С ее плаща стекала вода, но никто из троллей не обращал на это внимания. Они смотрели вслед одинокому всаднику на шестиногом черном коне и тряслись от страха.

Морган остановился на мысу, где сливались два потока. На сырой глине он видел отпечатки конских копыт. Совсем недавно здесь проехали два всадника. Значит, слухи о том, что кто-то затеял вылазку в драконьи земли, не были пустыми. Однако сейчас думать об этом Моргану было некогда. Он положил на землю завернутое в плащ тело и задумался. Давно ему не приходилось открывать кровавых ворот.

Морган вздохнул, протянул руки. Справа и слева, от реки Боанн и от реки Адунн, возникли мечи – по пять с каждой стороны. Радужный перелив светился на их закаленных клинках. «Хорошие мечи», – подумал Морган.

Он обтер пять клинков о волосы убитого, оставляя на каждом капли его крови, и сказал, вонзив их в землю ближе к реке Боанн:

– Это будут ворота смерти.

Потом прикусил губу и полоснул кинжалом себя по руке. И когда потекла живая кровь, Морган взял ее горстью и вытер окровавленные пальцы о пять других клинков. Эти он воткнул в сырую глину по правую руку от себя, ближе к реке Адунн, и сказал: – Это будут ворота жизни.

Он посмотрел на небо. Солнце еще не село. У него было много времени. Спешить некуда. Морган Мэган отрезал полоску от плаща и перетянул свою порезанную руку, после чего уселся рядом с убитым и стал ждать.

Морган Мэган понятия не имел о том, что должно произойти. Временами ему казалось, что две реки сливаются в кровавый поток, уходящий за край земли, туда, где пустота и забвение. Но потом ему виделось сверкание звезд, отраженных в текущей воде, и он улыбался. Иногда его терзали сомнения: можно ли считать Адунн рекой жизни.

Но вот река Адунн незаметно подступила совсем близко. Текучие воды ее вот-вот коснутся пяти окровавленных мечей.

Тем временем и другая река оказалась рядом. По ее волнам поплыли пять расплывающихся темных пятен – вода смыла кровь.

И почти сразу же перестала кровоточить рана на руке Моргана, а у мертвеца исчезло зияющее отверстие на шее пониже уха. Морган хотел пошевелить пальцами, но не смог. Рука онемела.

Мертвенная тишина захлестнула его, и ему захотелось остаться навеки на этом безмолвном берегу, где нет ни единого звука, где никто и ничто не тревожит покой ушедших за горизонт. Смерть перестала казаться Моргану страшной. Кто сказал, что погружение в небытие – ужасный исход? Не к тому ли следует стремиться?

В помраченном сознании Моргана мелькнул образ божества с флейтой, и вдруг он разглядел, что впереди, там, где две реки слились в один поток, сгустился туман и в этом тумане можно разобрать большой лист водного растения и возлежащего на нем бога с флейтой. И странный бог, которого Морган Мэган встречал как-то раз в своих странствиях между мирами, сказал из тумана:

– Не существует различий между жизнью и смертью, Морган Мэган. Жизнь вливается в смерть. Смерть вливается в жизнь. Смерти нет, ибо все сущее – жизнь и круговорот жизни. И жизни нет, ибо все сущее – смерть и круговорот смерти. Нет смысла жить. Нет смысла умирать.

Морган блаженно улыбнулся, но тут воды Адунн подступили совсем близко и плеснули ему на колени. И почти мгновенно резкая боль пронзила его, и он услышал чей-то крик, полный муки. Морган так и не понял, кто кричал: он сам или человек, возвращенный им к жизни.

Бродячий маг бросил взгляд на реку, но божество с флейтой уже исчезло. Осталась лишь могущественная река и дробящиеся на ее поверхности летучие отражения звезд и луны.

– Благословенна боль, – сказал Морган сипло, – ибо ею жизнь возвещает о своем возвращении...

Он шевельнулся и неожиданно понял, что замерз. На нем не было сухой нитки. Морган склонился над сарацином. Тот тяжело дышал и дрожал с головы до ног.

– А, тебе тоже холодно, – обрадовался Морган. – Значит, ты жив.

Он встал, выдернул из глины мечи и побросал их в воду. Они канули беззвучно, словно растворились в темных глубинах, и Морган тут же забыл о них. У него были другие, более неотложные дела: он хотел вернуться в лагерь, согреться, поужинать и толком расспросить человека, которому вздумалось посетить драконьи земли.

Жизнь в лагере наемников била ключом, несмотря на глубокую ночь. За укреплениями, наспех сделанными из повозок, в которых наемники возили свои нехитрые пожитки, а также женщин, в беспорядке были разбросаны палатки. Впрочем, палатками эти сооружения можно было назвать только с большой натяжкой: это были навесы из веток, каркасом для которых служили поставленные в пирамиду две или три алебарды.

Естественным центром лагеря служил гигантский бочонок эля, возле него и группировалась большая часть воинства. Остальные наемники, не занятые распиванием горячительных напитков и прочими доступными развлечениями в лице податливых девиц, к великому ужасу Моргана играли в карты. Он хотел было поговорить об этом с полковником, но все не успевал. По мнению Моргана Мэгана, прикасаться к колоде карт можно было лишь в строго определенные дни и со строго определенной целью. При виде того, как безмозглые мошенники мусолят и слюнявят колоду, сквернословят, бросают листы в грязь и проигрывают последние штаны, у странствующего волшебника мороз бежал по коже.

Пока они с Алькасаром пробирались к палатке военачальника, над которой развевался штандарт с замысловатым гербом, придуманным на ходу находчивым полковником (Морган проявлял преступное равнодушие к воинской символике), кругом сквернословили, пили, щупали девиц и предавались порокам.

Алькасар краем глаза разглядывал живописные фигуры головорезов, облаченных по большей части в шаровары чудовищных размеров и такого непристойного покроя, что зеленоватая бледность смуглого сарацина сменилась едва заметным румянцем. Наиболее выдающаяся часть тела мужественных героев была помещена в специально пришитый к штанам мешочек, украшенный у кого бантиком, у кого пряжкой, у кого искусственным цветочком.

К счастью, они вскоре были уже в палатке. Алькасар тяжело опустился на пол у самого входа. Морган порылся в простом походном сундучке и вытащил оттуда сыр, несколько лепешек и флягу с вином. Принимая еду из рук хозяина палатки, Алькасар поблагодарил его и осторожно спросил:

– Куда ты привел меня? Морган Мэган вздохнул:

– Это солдатский лагерь, как ты уже видел. Я потом расскажу тебе подробнее, а пока что ешь спокойно. Ты помнишь, что с тобой случилось?

Алькасар вздрогнул.

– Слишком много, – сказал он еле слышно. – Так много... Боюсь вспомнить. Со мной был друг. Где он?

– Не знаю. Но думаю, с ним ничего плохого не стряслось. Я видел следы его коня на мысу, там, где река Боанн впадает в Великую Реку Адунн.

Алькасар начал жевать, не чувствуя вкуса. Он смертельно устал. В голове у него мутилось, и он даже не пытался понять, как оказался здесь.

– Я Морган Мэган, которого здесь ненавидят и проклинают, – сказал Демиург. – Тебе лучше узнать, что я подобрал тебя мертвого и провел через кровавые ворота. Я побывал вместе с тобой там, где нет ничего, кроме Смерти, и вернулся. По ту сторону Реки нет боли, нет голода и страха. Там ничего нет. Я чуть было не остался там вместе с тобой. Слишком много тревог здесь, на берегах Адунн. Но потом пришла вода и вынесла нас с тобой к берегам жизни.

– Я не понял, – проговорил Алькасар. – Ты Морган Мэган? Ты злой бог этого мира?

– Да.

– И ты спас мне жизнь?

– Назови это так.

– Зачем ты это сделал?

Морган Мэган задумался, уставившись в потолок своей палатки. Наконец он вполголоса спросил:

– Ответить правду?

Алькасар кивнул, и Морган тут же сообщил, усмехаясь:

– Из любопытства. Мне хотелось посмотреть, сумею ли я вернуть тебя на эти берега.

– Спасибо, – сказал Алькасар.

Морган протянул ему флягу:

– Попробуй, это хорошее вино. Я берег его для себя, потому что моим головорезам, похоже, безразлично, какое пойло в них льется, лишь бы с ног валило. Алькасар с сомнением поглядел на флягу.

– Спасибо, – повторил он.

– Яне пью вина.

– Да? – Морган выглядел удивленным. – А скажи-ка мне, друг мой, кто ты такой? Откуда ты взялся в лесу Аррой?

– Хелот говорит, всему виной твое колдовство, если ты действительно Морган Мэган. – Я не помню, чтобы мне случалось встречать тебя. – И все же это так. Был мир, где у меня был друг по имени Хелот и девушка по имени Дианора... Я ничего не помню. Хелот говорит, что так было. Там побывал колдун, Морган Мэган. Ты. Там остались семена твоего колдовства. В неурочный час они дали ростки.

– Дианора... – пробормотал Морган Мэган. – Да, я ее помню.

– А я не помню, – сказал Алькасар. – Хелот говорит, что она светлый ангел.

– Да, да, так и есть... – Морган в волнении забегал по палатке, время от времени прикладываясь к фляге с вином. – Дианора... Я действительно открыл для нее ворота. Ей грозила опасность, и один великий чудотворец, исцеливший мою старую рану, попросил перенести ее в другой мир, где она обрела бы покой. И я сделал это. Я открыл ворота Радуги, и Дианора... Что с тобой?

Алькасар побледнел. Глаза его помутнели, губы зашевелились, пытаясь выговорить какое-то слово.

Морган подскочил к нему, схватил за плечи:

– Что случилось?

– Радуга... – вымолвил он с трудом. – Ты... что ты сделал?

– Открыл ворота Радуги, – повторил Морган. – В этом нет ничего страшного. Я изготовил десять чаш и раскрасил их в семь цветов...

– Ты оставил чаши у отшельника, – прошептал Алькасар. – Они упали с полки в тот миг, когда меня убивали... Нет, не помню.

Морган сел рядом с ним, задумался.

– Мое волшебство искалечило тебя, – сказал он наконец.

– Оно выжгло в твоей памяти боль и страх. Оно отняло у тебя воспоминания. Пожалуй, я здорово виноват перед тобой. Как твое имя?

– Хелот говорит, меня звали Алькасар.

– Хорошо, пусть будет так. Останься со мной. Я попытаюсь исправить причиненное тебе зло.

– Ты злой бог, Морган Мэган.

– Во-первых, я не бог. Я Демиург, что вовсе не означает божественности. Во-вторых, я не злой... – Морган призадумался на миг и нехотя сознался: – Я любопытный.

– Зачем ты привел сюда всех этих людей?

Морган поежился под пристальным взглядом черных глаз сарацина. Ему совсем не хотелось признаваться в своем чудовищном замысле. Но тем не менее он вынужден был ответить:

– Это эсхатологический легион. Иными словами, я задумал устроить здесь небольшой конец света.

Алькасар вздохнул и растянулся на полу, заложив руки под голову.

– А говоришь, что ты не бог и не злой. – Не твое дело! – вскрикнул Морган, неожиданно потеряв контроль над собой. – Это мои личные войны с моим личным миром! Я его создал! И тебя не касается, что я сделаю с ним!

– Ты бандит и убийца, – сказал Алькасар спокойно. – Я так и думал. Ты спас меня от смерти. Я буду служить тебе.

– И на том спасибо, – проворчал Морган Мэган. – Может быть, потом ты поймешь, как заблуждался на мой счет, как был несправедлив ко мне.

– Нет, – все тем же равнодушным тоном отозвался Алькасар. – Я не заблуждаюсь. Спокойной ночи, Морган Мэган.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Ваша милость! – Полковник всунул голову в палатку и пробудил Моргана от беспокойного сна. – Ваша милость! Я отправил в разведку двух молодцев. Морган приподнялся и мутно посмотрел на своего военачальника:

– А? В какую разведку?

– Необходимо захватить пленников, – доложил полковник.

– Если ваша милость помнит, я говорил об этом на общем сборе всех наемников. При помощи пытки мы вырвем у них данные о расположении вражеских войск и о планах враждебного нам командования.

Морган с трудом сел и протер глаза.

– Болван! – взорвался он. – Зачем она здесь нужна, ваша дурацкая разведка? Этот мир создал я! Я! Чем отправлять несколько человек на верную смерть, спросили бы меня. Без всяких пленных я рассказал бы вам о расположении их боеспособных единиц.

– Порядок есть порядок, – невозмутимо отозвался полковник. – Положено допрашивать пленных – допрашиваем, Положено допрашивать под пыткой – пытаем. Для чего, спрашивается, существует палач?

– Чтобы даром жрать мой хлеб, – огрызнулся Морган. – Я высказал свое мнение. Если вы, твердолобый упрямец, желаете делать все по-своему, то ради Бога. Только потом не жалуйтесь и не говорите, что вас не предупреждали.

– Военными действиями должны распоряжаться профессионалы, – обиделся полковник. – И я делаю для вас все так, как сделал бы для родного отца. И даже лучше. С этими словами он скрылся.

Солдаты, отправленные на поиски пленников, углубились в лес. Операция, затеянная полоумным Морганом, выглядела детской прогулкой. За два дня они не встретили ни одного поселка, а обещанные монстры казались им всего лишь бредом их военачальника. Впрочем, жаловаться не на что: платил-то Морган чистым золотом!

Лес казался чистым и пустым. Никого здесь не было. Солдаты беспечно бродили среди высоких деревьев и больших валунов. Мягкий мох ложился под ноги. Птицы щебетали на ветвях. Время от времени им попадался орешник, и они рвали орехи, запивали его виноы из фляжек и болтали о женщинах и оружии.

– Хорошо бы встретить симпатичную аборигеночку, – сказал один, укладываясь передохнуть возле большого камня. Поросший мхом валун казался идеальной спинкой для кресла.

– И сговорчивую, – хихикнул второй. – А потом убить, раз у нас такое задание.

– Этот Моррганн свихнулся, – заметил третий. – Я не понимаю, с кем он не поделил эти земли, но его фантазия «выжечь здесь жизнь огнем и мечом», как он выражается, яснее ясного говорит о том, что у него не все дома.

– Моррганн... – пронеслось по лесу. Первый солдат подскочил от удивления и огляделся по сторонам.

– Кто это сказал? – испуганно спросил он.

– Что сказал? Тебе померещилось с перепою. Отдай флягу!

Солдат был так растерян, что безропотно позволил отобрать у себя фляжку, где еще оставалось порядочно вина.

– Сейчас кто-то произнес утробным голосом «Морган», – сказал он.

И почти мгновенно лес отозвался на разные голоса:

– Морган. Морган... Морган...

– Это эхо, – с облегчением предположил второй солдат.

Но лес не унимался:

– Моррганн...

Совсем близко кто-то забормотал, с трудом выговаривая слова:

– Морган добрый, Морган умный, Морган не свихнулся. Дакини злые, дакини глупые, дакини свихнуться. Уничтожить бедных дакини. Не мучить. Избавить. Уничтожить.

– Господь милосердный, кто это говорит? – Солдаты в ужасе вскочили на ноги, позабыв и фляги, и орехи, и сбились в кучу.

А лес насмехался:

– Дакини глупые, дакини свихнуться.

– Братцы, они к нам сползаются! – завопил в ужасе самый младший из всех, указывая дрожащей рукой на валуны.

Действительно, камни за это время придвинулись к группе разведчиков почти вплотную. Они двигались незаметно, но довольно быстро, и теперь со всех сторон смотрели сквозь мох маленькие горящие глазки. Потом ближайший к солдатам камень распахнул огромную пасть и ухватил одного наемника за штаны сзади. Тот заверещал не своим голосом и начал извиваться, размахивая руками. Тролль медленно сжевал штаны. Солдат откатился в сторону, кутаясь в необъятную рубаху.

– Мясо, – задумчиво прошамкала гигантская пасть над ухом у другого наемника. – Мясо. Свежее. Бегает. Вкусное.

К ужасу людей, из камня высунулся длинный клейкий язык, который обвил за талию еще одного солдата и подтащил его прямо к разверстой пасти. – Нет! – крикнул тот, пытаясь высвободиться. Язык с наслаждением облизал его, царапая лицо шершавой поверхностью.

– Соленый, – сказал тролль и причмокнул. От этого звука с солдатом приключилась неприятность, и он, к своему стыду, ощутил сырость в шароварах. Язык неожиданно отпустил его.

– Вонять. Испускать влагу. Неприятный. Фу. Третий, грамматикус из Ирландии, который проделал долгий путь вместе с солдатами в поисках новых знаний, уселся, подтянув колени к подбородку, и распахнутыми глазами уставился на троллей. Один из булыжников подтолкнул его в спину.

– Ты, – сказал тролль. – Дакини. Встать. Умирать стоя.

– Я умирать сидя, – огрызнулся грамматикус. – Кто вы такие?

– Тролли. Камни. Не знаем. Мэган создавать, Мэган быть пьян. Мэган не вязать лыков. Мэган сам не помнить. Он сам не знать.

– Ка... кой Мэган? – растерялся грамматикус.

– Морган Мэган. Демиург. Морган Мэган. Он создавать. Быть пьян. Забыть. Наррахх помнить. Наррахх ждать.

– И Варрахх помнить, – ревниво встрял другой булыжник, выплевывая розочку из накрахмаленного шелка, которая украшала съеденные чудовищем штаны наемника. – И Варрахх ждать.

– И Харрыы ждать, – промычал полурассыпавшийся валун, из которого росла тонкая молодая березка. – Харрыы тоже ждать, тоже ждать...

– Вы убираться отсюда, убираться, – продолжал Наррахх.

– Иначе смерть. Иначе съесть. Тяжело не съесть. Хочется съесть. Свежее мясо – давно не есть. Вкусное мясо – не удержаться.

– Братцы, бежим! – завопил грамматикус, подскакивая. Он быстрее других уловил смысл сбивчивых речей окаменевших троллей. – Иначе они нас сожрут!

Все трое бросились наутек. Тролли стояли дружком и хрипло хохотали им в спину.

Полковник бушевал. Он рвал и метал, он бил перчатками по лицу то грамматикуса, то одного из его товарищей, он топал ногами и призывал на головы неудачников-разведчиков самые страшные кары.

– Я говорил, кажется, что трусов буду убивать беспощадно! – вопил он, брызгая слюной.

Грамматикус утерся, и этого движения было достаточно для того, чтобы яростный взор полковника остановился на нем.

– Тебя я повешу в назидание остальным, – зарычал он. – А двое других будут наказаны иначе, но не менее сурово.

– Да куда уж суровей, – хмыкнул грамматикус.

Однако полковник не шутил. Вытянув шею и напрягшись так, что вздулись жилы, он заревел:

– Пала-ач!

Палач, который увлеченно играл в карты с квартирмейстером на пригожую молодую девицу, прихорашивавшуюся тут же в ожидании проигрыша, вдруг обеспокоился и заворочал головой на толстой шее.

– Зовут, кажется. – Он отложил карты вверх рубашками и потянулся за мечом. – Вот и работа поспела. Сейчас быстро срублю голову кому следует и вернусь. Не доигрывайте без меня.

С этими словами он встал и, кряхтя, побежал в сторону полковничьей палатки. Он так спешил, что с размаху налетел на Моргана, который, мрачнее грозовой тучи, бродил по лагерю. С ним был какой-то незнакомец, но его разглядывать у палача не было времени.

– Ты куда? – спросил придурочный Морган.

– Да господин полковник звали, – пояснил палач. – Видать, разведчики-то труса спраздновали. Теперь точно головы полетят.

– За что головы полетят? – не понял Морган Мэган.

– Да за то, что пленных не взяли, – сказал палач и досадливо прищурился. Вот ведь недогадливый! А время идет. Ему не терпелось вернуться к игре.

Морган Мэган пошел вместе с палачом в палатку полковника. Там действительно стояли трое с горящими щеками, – видно, им уже досталось от полководца. Один держался как бы в стороне, и на него-то и указал полковник.

– Этого я приговорил к смерти за трусость и малодушное поведение, а также за препирательства с начальством, – объявил полковник. Он был раздосадован появлением Моргана. – Сегодня же вывесим его голову на моей палатке, для потения остальных. В следующий раз пусть думают, прежде чем возвращаться из разведки с пустыми руками!

– Подожди, – сказал Морган, отстраняя палача, который уже вцепился в плечо несчастного грамматикуса. – За что ты приговорил его к смерти?

– За трусость! – рявкнул полковник. Морган Мэган, ей-богу, начинал его раздражать. – Вы опять вмешиваетесь не в свое дело, ваша милость. Я должен выиграть для вас эту войну, и я это сделаю, если мне не будут мешать.

– Ты пропадешь и твои солдаты вместе с тобой, пустая башка, – холодно отозвался Морган Мэган, – если вы не будете слушаться меня. – Он обратил на грамматикуса властный взор. – Говори, почему вернулись без пленных. Кого вы встретили?

– Мы... – Грамматикус растерялся. Морган Мэган казался ему ненормальным, но рассказывать о говорящих валунах он не решался даже такому, как Морган.

Стоявший рядом с бродячим магом смуглый черноволосый человек смотрел на грамматикуса неподвижными узкими глазами, и ирландцу вдруг стало страшно.

– Ты боишься, – спокойно заметил Морган. – Говори, что с тобой случилось. Говори прямо. Не бойся. Только не лги.

– Мы шли по лесу, ваша милость, – начал грамматикус. – Там никого не было. И вдруг, простите, ваша милость, камни заговорили. Они начали выкликать, простите, ваша милость, они выкликали ваше имя.

Противу ожиданий, Морган Мэган не стал смеяться. На его лице не показалось и тени улыбки.

– Как они говорили? Вот так... – Морган произнес низким, утробным голосом:

– "Моррганн..." Да?

От этого голоса у всех троих мурашки побежали по коже, и даже полковник перестал злобно улыбаться.

Ирландец кивнул:

– Откуда вам это известно, ваша милость?

– Продолжай. Они говорили обо мне?

– Да, ваша милость. Они сказали, что вы были пьяны, когда создавали их, но они вас ждут. И помнят.

– Они называли свои имена?

– Да. Наррахх, Варрахх и еще один... Шаррыы или Харрыы...

Морган кивнул:

– Они причинили вам какой-нибудь вред? Грамматикус растерянно оглянулся на своего товарища, стоявшего в одной рубахе:

– Нет. Только вот у Люкаа штаны съели. Да, еще они часто повторяли слово «мясо».

– Они людоеды. Я удивляюсь тому, что они отпустили вас живыми. Может быть, за долгие годы они научились ценить жизнь в любом ее проявлении... – Морган посмотрел на солдат с нескрываемым отвращением. – Даже в таком, как вы. Считайте, что легко отделались.

– Так я могу идти? – уныло пробасил палач. Морган махнул рукой, отпуская его, и палач заторопился к выходу, пока начальство не передумало.

Полковник кипел от негодования.

– Зачем вы помиловали этих идиотов? – прошипел он Моргану в ухо. – Теперь они решат, что дисциплиной можно пренебрегать!

– Тролли оставили им жизнь не для того, чтобы свои же военачальники отрубили им головы, – сказал Морган. – Если уж на то пошло, куда полезнее было бы скормить их моим бравым людоедам, чем переводить мясо впустую... – Он тряхнул волосами и вздохнул. – Вы трое – убирайтесь! – сказал он солдатам. – На будущее знайте, что в этом лесу одушевлены не только камни, но и деревья. Никаких разговоров за пределами укрепленного лагеря! И бабам вашим скажите то же самое. За нами наблюдают, постоянно и неустанно. Я уверен, что наши враги уже собирают большую армию. Мы ее, конечно, разобьем, но вопрос – какой ценой.

– Думаю, вы преувеличиваете, ваша милость, – с легким оттенком превосходства в голосе заметил полковник. – Откуда им знать подробности о нас и нашем вооружении? На то, чтобы добраться до замка, как вы говорили, нам потребуется неделя пути.

– Да, но здесь имеются свои каналы связи, о которых вы даже не подозреваете. Им уже все известно. Поэтому чем попусту гробить людей, подумайте лучше об обороне, о секретности и осторожности.

И ушел, сопровождаемый своим молчаливым спутником.

Морган Мэган и Алькасар стояли в Серебряном Лесу. Светлые стволы окружали их со всех сторон, как легкие колонны в храме доброго божества. И снова Морган ощутил невнятное беспокойство. Ему НЕ ХОТЕЛОСЬ уничтожать этот мир. Его мутило при одной мысли о том, что творение его души – пусть несовершенное творение несовершенной души беглого каторжника – будет отдано на поругание чужим людям, наемникам из чужого мира.

Но в Серебряном Лесу, как всегда, на него постепенно начал снисходить покой. Мысли его обратились к более простым и ясным вещам.

– Где-то здесь поблизости есть источник мудрости, где Иллуги хранит провидческий глаз, – сказал Морган Алькасару. – Может быть, мы сумеем увидеть в нем, что нынче делается в замке Аррой. Я уверен, что именно там центр сопротивления.

– Источник силы... – повторил Алькасар. – Здесь мы были с Хелотом.

– Может быть, вы и Иллуги встретили?

– Тролль, совсем похожий на человека? Он разговаривал с нами. Говорил о драконах, о книге Гнилая Кожа, о мече по имени Секач...

Морган Мэган живо обернулся к своему собеседнику:

– Секач существует на самом деле?

– Да.

– И ты его видел?

– Он хранился у гнома Лоэгайрэ. Хелот выменял его на старинный арбалет, подарок дамы Имлах.

– Лоэгайрэ! Маленький скупердяй и скрытник, – пробормотал Мэган. – Я так и знал, что разговоры о Секаче – не пустые слухи. Правда, что на клинке горит надпись, сделанная рунами? Алькасар кивнул:

– Лоэгайрэ сказал: меч говорит – «Рассекаю то, что должно быть рассечено». Странное обещание.

Морган Мэган пожал плечами:

– У гномов, которые его делали, были свои соображения на этот счет. Видишь ли, Алькасар, гномы – самое непонятное племя из всех, что я создал. Никогда не знаешь, что им взбредет на ум. Бывает так, что я сам не понимаю, что натворил. И чаще всего такие мысли приходят мне в голову, когда я слушаю всякие истории и легенды о гномах. Вредносный народец, лукавый и скрытный.

– Скоро ты уничтожишь и их, – ровным голосом заметил Алькасар. – Тогда тебе не придется ломать голову над их фантазиями.

Морган Мэган вздрогнул, как от боли, но тут же снова взял себя в руки.

– От своего я не отступлюсь, – заявил он. – Аррой должен быть уничтожен, и он погибнет, ибо так решил Демиург... А, вот и источник мудрости.

Они наклонились над прозрачным ключом, который бил между корней старого дерева, однако никакого глаза в глубинах вод не было видно. Морган Мэган умыл лицо и выпрямился.

– Я так и знал, – пробормотал он. – Старый хитрец Иллуги наверняка уже сидит в баронском замке, под крылышком у Теленна Гвада и своей дочери, а третий глаз торчит у него во лбу. Ох, какое хитрое племя я создал! Неужели они оказались хитрее меня?

Алькасар пожал плечами.

– Почему бы и нет? – сказал он.

Морган Мэган резко повернулся к нему. Он заметно разозлился.

– Потому, что я – творец. Я совершеннее любого из моих созданий, ибо я – цельная душа, а каждый из них – всего лишь часть меня.

– Это так, – кивнул Алькасар, – но тебе не приходило в голову, что ты один, а их много?

Хелот и Тэм Гили вышли к цели своего путешествия только вечером следующего дня. Весь этот день они шли пешком, впереди Хелот, за ним Тэм, шаг в шаг, безмолвно и терпеливо. Солнце беспощадно жарило над их головами, и казалось, что в землях драконов гораздо теплее, чем в нескольких милях к северу от реки Адунн.

– Это здесь, – сказал Хелот и остановился. Тэм подбежал поближе и замер в нескольких шагах от странствующего рыцаря. Холм круто обрывался к озеру. Внизу раскинулся знаменитый Лох Бел Драгон, Озеро Драконьей Пасти. Вода в нем была яркого сине-зеленого цвета. За лето озеро сильно обмелело, и на сыром песке были видны отчетливые отпечатки гигантских лап с когтями и глубокие борозды, оставленные волочащимися хвостами рептилий. Хелот коснулся рукой рукояти Секача. – Остается только возносить молитвы Всемогущему за то, чтобы ты был предназначен для битв с великими драконами, – прошептал он. – Не предай меня снова, рунный меч.

Ему показалось, что он чувствует тепло, исходящее от клинка, но заблаговременно вынимать меч из ножен не стал – побоялся.

Тэм улегея животом на камни и свесил вниз лохматую голову, разглядывая следы.

– А человеческих-то следов пока что нет! – сказал он. – Но все равно очень страшно, сэр. Представляете, что должна чувствовать бедная девушка, когда ее в цепях поведут в это адское логово, на съедение ужасному зверю!

– Нет, – отозвался Хелот, – не представляю. Во всяком случае, раньше не представлял. А сейчас и подавно.

Он уже собрался добавить, чтобы Тэм сидел смирно на утесе и ждал, пока он, Хелот, разделается со страшным чудовищем и поднимется наверх, унося с собой в качестве трофея голову монстра (а возможно, и три), как вдруг заметил, к своему ужасу, что мальчишка быстро полез вниз по опасному склону.

– Тэм, назад! – рявкнул Хелот, но было уже поздно: мальчик стремительно спускался и проделал уже треть пути, самую легкую.

Смирившись с неизбежным, Хелот начал спуск.

– Под ноги смотри, не торопись, – буркнул он Тэму.

Неожиданно Тэм остановился. Осторожно повернувшись, он увидел, что до ближайшего выступа ему не дотянуться. Нужно выпустить из рук камень, вбитый в трещину скалы, чтобы поставить ногу на этот единственный уступ. Тэма охватил страх. Пальцы свела судорога. Он НЕ МОГ выпустить этот спасительный камень. Он бросил на уступ еще один взгляд. Слишком далеко. А сине-зеленая вода ждала его внизу, на дне пропасти. И там же были страшные отпечатки когтистых лап.

– Я не могу! – крикнул он вверх Хелоту. – Мне страшно, сэр!

– Мне что, распустить сопли с тобой за компанию? – осведомился Хелот. – Полез, так терпи.

– Хорошо, сэр, – испуганно отозвался Тэм. Он разжал пальцы и благополучно скользнул вниз, на спасительный уступ. Дальше спуск стал более пологим. Тэм шел по наваленным в кучу валунам и обломкам скалы все быстрее и увереннее. Последний прыжок – и вот уже Тэм стоит на песке.

Он поднял голову и огляделся. Хелот застрял на середине спуска. Он не спешил.

Из расселины на одной из стен глубокого карьера текла вода, и зеленая полоса, намытая водой, окрасила серо-коричневую скалу.

У Тэма ломило все тело, и он улегся прямо на камни. «Надо же, – подумал он, – я никогда даже не подозревал, что камни могут быть такими мягкими». На краткий миг в душу Тэма снизошел благословенный покой. Длилось это блаженное состояние ровно до того мгновения, как рядом оказался обожаемый господин Хелот из Лангедока, который пнул мальчишку в бок сапогом.

– Разлегся! – возмущенно прошипел Хелот. – Ты сюда зачем забрался? На камнях разлеживаться? Ждешь, пока наползут ящеры и начнут рвать тебя когтями? Навязался на мою шею... Тэм вскочил как ужаленный.

Они двинулись вдоль озера, осматривая скалы, и вскоре нашли то, что искали. Здесь следов было куда больше, чем в других местах, и можно было предположить, что драконы подолгу и в больших количествах посещали эту пещеру.

Ужасная пещера зияла в отвесной скале, внутри сплошь усеянная мелкими ржавыми кристалликами. Из глубины медленно вытекала зеленоватая вода. Хлюпая по ручью сапогами, Хелот заглянул внутрь.

Тэм сунулся ему под локоть и скорбно предался размышлениям о несчастных жертвах, которых приводят к этому зловещему зеву, к этой распахнутой пасти ада. Он машинально забормотал молитву. Хелот слушал краем уха. Тэм замечательно импровизировал разнообразные молитвы, не зная толком ни одного канонического текста. Сейчас он самозабвенно молился за упокой поруганных и съеденных девиц.

Неожиданно Тэм прервал молитву на самом патетическом месте и испустил отчаянный вопль ужаса. Из темноты на него глянули три пары огромных красноватых глаз. Тэм взвизгнул еще громче, хотя это, казалось, было уже невозможно, и выскочил из пещеры. Хелот отшвырнул его в сторону. Тэм рухнул на песок и застыл с полуоткрытым ртом.

Хелот сразу же забыл о нем. Сосредоточенный, серьезный, с горящим мечом в руке, он сделал несколько шагов навстречу темноте и крикнул:

– Дракон!

Эхо многократно повторило его голос, усилило, разнесло по невидимым подземным сводам.

Затем послышалось слабое позвякиванье металла, словно кто-то тащил по кристаллам кварца тяжелый железный предмет. Хелот насторожился. Звук был такой, что он приготовился увидеть рептилию с железными шипами на длинном хвосте. Горящие глаза приблизились.

Хелот отступил назад, и из пещеры, спотыкаясь, выбралось белое пушистое существо с тремя головами, Размером оно было с годовалого теленка, чисто-белое, без единого пятнышка.

Четыре коротких толстых лапы разъезжались на мокром камне, царапая его когтями. Карие, с легким красноватым отливом глаза существа были полны тоски. Вокруг каждой из трех шей были застегнуты железные ошейники с шипами, обращенными внутрь.

Тяжелая цепь свисала со спины, скрываясь во мраке пещеры.

По нежности пушистой шерсти, толстым неуклюжим лапам и глуповато-жалобному взгляду Хелот безошибочно распознал в существе детеныша. Он сунул меч в ножны и присел перед существом на корточки. Оно смотрело ему в глаза и моргало.

– Ты кто? – спросил Хелот машинально, не слишком надеясь на ответ.

Но существо откликнулось хрипловатым ломким голосом:

– Я дракон. А ты?

– Мое имя Хелот из Лагедока. Я дакини.

– Делай то, зачем пришел, Хелот из Лангедока, дакини, – сказал дракон, пригибая вниз все три шеи.

– Что делать? – Хелот растерялся.

– Ты пришел убить дракона. Я дракон, – упорно повторило существо. – Делай. Мне страшно. Делай быстрее.

– Но не могу же я убить тебя, – пробормотал Хелот, окончательно сбитый с толку. – Я думал, меня ждет битва с огнедышащим кровожадным чудовищем... О боже... – Он помотал головой и коснулся железных ошейников. – Кто сделал это с тобой, малыш?

Чувствуя себя полным идиотом, Хелот принялся осторожно снимать с детеныша ошейники с шипами. Точно так же год назад Гури Длинноволосый возился с насмерть запуганным мальчиком по имени Тэм. Оруженосец Хелота, видимо, тоже вспомнил об этом, потому что метнул в сторону своего хозяина лукавый взгляд и усмехнулся.

Дракон задрожал, когда человек коснулся его шерсти, нащупывая застежки, и Хелот ласково погладил его по спине.

– Разве не знаете? – сказал дракон, высунув одну из голов из-под локтя лангедокца. – По соседству с нами живут свирепые тролли! Народ холмов – так они себя называют. Они ходили в наши земли походами, они оставили после себя дымящиеся пещеры, множество убитых драконов, множество калек с переломанными крыльями... Чтобы они не опустошали больше наши пещеры, племя драконов каждый год приводит сюда, к озеру Лох Бел Драгон, одного драконьего детеныша, чтобы его растерзали и пожрали кровожадные тролли и тем насытили свою неутолимую злобу...

Хелот освободил последнюю шею.

– Как тебя зовут, малыш?

– Лохмор, – сообщил дракон. – Это значит – «Светлый».

– А где у тебя крылья? – спросил осмелевший Тэм.

Дракон повернул в его сторону одну из голов.

– Еще не выросли, – объяснил он.

– Хорошо, – сказал Хелот поспешно. – Ты свободен, Лохмор. Иди домой. Думаю, тролли никогда больше не будут убивать драконов.

Лохмор замотал сразу тремя головами.

– Не, – сказал он, – домой не пойду. Дома мне делать нечего.

– Почему? – спросил Хелот, с тоской предчувствуя, что сейчас еще одно преданное сердце объявит о решении связать свою судьбу с судьбой Хелота из Лангедока, который является самым лучшим, самым добрым, самым отважным... С него вполне хватало Тэма с его неуемной энергией.

В своих дурных предчувствиях Хелот не ошибся.

Дракон моргнул карими глазами и непонятно сказал:

– Я существо иного вида.

Он покосился на Хелота – не станет ли презирать за такое признание. Поскольку Хелот понятия не имел, что такое «существо иного вида», то ни один мускул не дрогнул на его лице. Успокоенный выражением его глаз, дракон продолжал:

– Значит: тот, кто не похож на остальных членов племени. Мое племя черное. Я белый.

– Ну и что с того? – недоуменно спросил Хелот.

– Значит: отмечен духами. Духи заранее метят жертву, наделяют странной внешностью, чтобы все видели, все знали. Таких другие обходят стороной. Мы не знаем, какой дух – добрый или злой, мы не знаем, ради чего он нас отметил. Мы не живем, только ждем дня, когда за нами придут. Настал день, и пришли за мной. Племя не примет меня обратно. – Дракон помолчал и застенчиво добавил: – Я белый.

Хелот и Тэм обменялись быстрыми взглядами.

– Нет уж, Лохмор, – решительно сказал Хелот. – Ты останешься в драконьих землях. Мне совершенно не нужен дракон. Я хотел бы странствовать налегке... – Он покосился па Тэма и безжалостно заключил: – ОДИН.

– Мы можем подарить его баронессе Имлах, – сказал Тэм, пропустив последнее замечание Хелота мимо ушей.

– Вот уж нет! – отрезал Хелот. – Я никогда больше не стану распоряжаться судьбой свободного существа. Слишком тяжелое бремя. – Пусть он сам выбирает, – предложил Тэм. Хелот пожал плечами. В конце концов, он выполнил свой обет: освободил Народ от страха перед драконами.

Он огляделся по сторонам и заметил пологую обходную дорогу, которая выводила от Озера Драконьей Пасти к вершине холма медленно, но верно. Они с Тэмом так торопились дать бой чудищу, что бросились напрямик, не заметив безопасного пути.

Хелот пошел в сторону дороги. Тэм – за ним, а следом за Тэмом припустил и дракон.

– Не обращай на него внимания, – сказал Хелот Тэму. – Он скоро устанет.

Но миля за милей оставались позади, а за людьми, вскидывая толстенький кругленький задик и разбрасывая короткие лапы все бежал и бежал маленький дракон. Три его шеи были вытянуты параллельно земле, лохматые кисточки над ушами болтались.

Хелот остановился. Лохмор подбежал ближе и уселся по-собачьи, выпрямив спину. Карие глаза горели в темноте, как шесть красных свечек.

– Эх ты, – сказал ему Хелот, – малыш... Иди сюда. Ты будешь есть пшеничные лепешки?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Армия Моргана вошла в Серебряный Лес на закате, когда стволы деревьев мерцали розовато-золотистым светом в лучах заходящего солнца. И, как всегда, в этом благословенном месте царили тишина и возвышенный покой. Будь Морган трезв, ему отвратительно было бы видеть, с какой хозяйской бесцеремонностью трое солдат принялись рубить дерево, чтобы развести костер и устроить походную кухню. Его замутило бы при виде того, как эти чужие люди разрывают чистые мхи и устилают себе постель. Но Морган был пьян, и Алькасар усадил его на большой полковой барабан.

Полковник, с которым у бродячего мага в последние дни возникли серьезные трения, был занят, распоряжаясь сооружением лагерных укреплений из обозных ПОБОЗОК. ОСТАльными солдатами командовал пьяный Морган.

– Ребята! – заплетающимся языком выкрикнул он. – Слушайте, здесь каждый камень – наш враг. Исконный враг людей. Кое-кто из вас об этом уже знает... Поэтому разбивайте, бейте, крушите их без пощады! – Отдав этот приказ, Морган Мэган помрачнел еще больше, отыскал глазами сарацина и велел ему принести еще вина. Алькасар повиновался. Бесстрастный вид этого человека выводил Моргана из себя.

– Сам почему не пьешь, басурман? – вопросил Морган, принимая из его рук флягу и едва не расплескав ее содержимое.

– Трезвым хочешь быть? Козни строишь? Интриги плетешь? Думаешь, сумеешь провести Моргана, пока Морган пьян?

По лесу гулким, отдаленным рокотом пронеслось:

– Моррганн...

Морган Мэган взмахнул рукой, брызнув себе на колени вином из фляги.

– Видал? Ждали меня, окаянные. Небось трепещут теперь. Правильно трепещут, потому что я – он вытянул шею и прокричал с пьяной старательностью: – ... под корень вырублю неблагодарных! В труху их искрошу!

Алькасар слушал с неподвижным лицом. Морган поймал себя на желании отдать приказ выколоть эти черные непроницаемые глаза.

– Ваша милость... – пробубнил кто-то у него за спиной. Морган резко дернулся, поворачиваясь на голос, и чуть было не упал с барабана. Алькасар вовремя подхватил его.

Там стоял дюжий солдат с большим тяжелым шаром на цепи, прикрепленной к рукояти.

– Велено было явиться, – сказал солдат, – для разбивания злокозненных булыжников, простите, моргенштерном.

– Верно! – вскричал Морган, умилившись при виде поддержки. – Молодец! Полон боевого духа! А?

Он засмеялся. Солдат переступил с ноги на ногу и отважился ухмыльнуться в квадратную бороду.

Несколько человек, выполняя дурацкий, как им казалось, приказ, прикатили крупный валун пред светлые очи Моргана и остановились, тяжело дыша и отдуваясь. Морган допил вино, отбросил флягу и выпрямился на барабане.

– Разбивай! – велел он солдату с моргештерном.

– Камень, что ли? – Солдат поплевал на ладони, размахнулся и обрушил оружие на камень. Несколько ударов – и от валуна осталась лишь груда обломков и куча песка. Наемники, наблюдавшие за этой сценой, разочарованно загалдели.

– А говорили-то, говорили! Трепали-то сколько про здешние леса! – с презрительным плевком произнес один. – И будто камни здесь живые, и будто говорить они умеют...

– Будто они ругаются и норовят откусить зазевавшимся причинное место, – добавил второй, и все засмеялись.

Ирландский грамматикус, над которым после его живописных рассказов об ужасах Серебряного Леса все потешались, побледнел и прикусил губу.

Тем временем прикатили еще один валун и по знаку Моргана разнесли Моргенштерном и его. Снова безмолвие, осколки, труха сухого лишайника – и больше ничего. Смешки становились все громче.

Полковник оставил работы по укреплению лагеря идти своим чередом и тоже явился посмотреть – что это так развеселило его чудо-богатырей. Он недолюбливал Моргана. Вспышки раздражительности, чудаческие выходки, бессмысленные, с точки зрения профессионала, приказы – все это мешало полковнику.

– Я ей объясню, что это МОЙ народ и что МОЙ народ считал лживой от начала до конца и до сих пор не мог простить Моргану заступничество за трусов. Еще один валун.

Полковник не выдержал:

– Ваша милость, чем терять время на бессмысленные баталии с камнями, не лучше ли подумать о том, как обезопасить себя от нападения троллей? Где их логово? Как лучше застать их врасплох? Ведь вы понимаете, о чем я говорю?

Морган посмотрел мимо этого ненавистного ему лица, покрытого шрамами, и снова наткнулся на тяжелый взгляд черных глаз Алькасара.

– Принеси еще выпить, – распорядился Морган, и сарацин ушел. Морган Мэган вздохнул с облегчением. «Лучше было оставить этого человека на берегу Адунн, – подумал он. – А то этот спасенный, похоже, вздумал обзавестись собственным мнением о происходящих событиях».

Третий валун ничем не отличался от двух предыдущих – он был таким же корявым, серым, древним. Но когда моргенштерн обрушился на него с высоты и раздробил выступ на верхней части камня, среди лишайника вдруг открылись два покрасневших маленьких глаза и по лесу пронесся тихий, полный боли стон. Бородатый солдат выронил моргенштерн и закрыл ладонями уши. Еле слышный, этот звук тем не менее пробирал до костей. Морган пнул солдата сапогом в бок.

– Ты что, никак бездельничать вздумал? – взревел бродячий маг. – А ну, бери моргенштерн и бей! За что я тебе плачу чистым золотом? За то, чтобы ты трусил?

Последнее слово подействовало на солдата отрезвляюще. Он покосился на полковника, который, по мнению наемников, только и выискивал, на ком отыграться после позорной истории с ирландским грамма-тикусом, наклонился за орудием уничтожения и снова обрушился на булыжник.

На этот раз отбилась большая часть камня. Тролль открыл свою огромную пасть, показывая старые, наполовину рассыпавшиеся зубы, и заревел, Морган обнаружил, что кто-то вкладывает ему в ладонь новую флягу с вином, и машинально приложился к горлышку. Солдат, оскалив зубы, с остервенением крушил и крушил живой булыжник, а над лагерем наемников стоял теперь беспрерывный рев боли, не прекращающийся ни на мгновение, ибо троллю не требовалось переводить дыхания. Когда, устав, солдат выпрямился и отер со лба пот, полуразвалившаяся каменная глыба у его ног с усилием пошевелилась и хрипло простонала:

– Харрыы...

– Добивай же его! – закричал Морган, срывая голос, и закашлялся, поперхнувшись вином.

Солдат размахнулся и нанес умирающему троллю последний удар.

Шатаясь, Морган встал на барабане и погрозил Серебряному Лесу флягой:

– Я до всех вас доберусь! До всех! Он покачнулся, и Алькасар протянул ему руку,' на которую Морган машинально оперся. Мгновение он смотрел в лицо сарацину, потом вдруг задергал ртом и отвернулся.

– Ваша милость! – завопил совсем рядом какой-то солдат, и Морган, снова усевшись, повернулся в его сторону. Сейчас странствующий маг был похож на короля, восседающего на троне.

– Ваша милость! Мы поймали их лазутчика! – кричал солдат, проталкиваясь к Моргану. Он тащил за собой существо, которое достигало ему до пояса.

Морган приосанился. Существо швырнули ему в ноги, не слишком беспокоясь о том, чтобы не повредить пленника: знали, что всякая тварь в Серебряном Лесу обречена на уничтожение. Это был, вероятно, тролль, но очень странный: покрытый крупной зеленой чешуей, с круглыми желтыми глазами и кругленькими ушками, плотно прилегающими к голове, он, однако, имел ярко выраженные человеческие черты – нос с широкими ноздрями, выпяченные губы. Руки и ноги у него были трехпалыми.

– Ты кто, урод? – высокомерно спросил Морган. – Я тебя не помню.

– Я Болотный Морок, – сообщило существо, стоя на коленях. – Почему ты должен помнить меня, дакини? Я редко выхожу из своего болота.

– Я помню всех, ибо я Морган Мэган, создатель этого мира.

Болотный Морок подскочил, воздел к небу руки и бросился к Моргану. Двое солдат накинулись на существо и повалили его на землю, заподозрив в террористических намерениях, однако маленький тролль не сопротивлялся. Лежа лицом вниз, прижатый угловатым коленом наемника к земле, он придушенно кричал:

– Создатель! Создатель! Верую в тебя! Творец! Благодетель! Отец! Ура!

– Отпустите его, – брезгливо произнес Морган. – Я хочу его допросить.

Солдаты выпустили Морока, и тот поднялся, не пытаясь даже отряхнуть колени.

– Так кто ты, говоришь? – спросил Морган Мэган, и существо с готовностью повторило:

– Я Болотный Морок, о создатель, но мое настоящее имя – Хроальмунд Зеленый.

– Почему ты упорно именуешь меня создателем, Урод?

– Не урод, о господин, а Хроальмунд. Ты меня создал, я твое творение и преклоняюсь перед совершенством твоей мысли!

– Не создавал я тебя! – сказал Морган и закашлялся. Алькасар услужливо похлопал его по спине.

– Нет, о господин, именно ты и никто иной создал меня. Я вышел, да будет позволено сказать, из твоего похмелья. Ибо лежал ты как-то раз посреди болота, страдая от последствий этого неблагодарного и гнусного напитка, и чудилось тебе неизвестно что. И вдруг в великой милости и возвышенной мудрости своей восстал ты из болотной жижи и произнес слово творения. И сказал ты, – вещало маленькое существо, покрытое зеленой чешуей, – «Да будут все те твари, что мнятся мне, реальностью!» И стали мы реальностью, создатель. Так было, – заключил Хроальмунд Зеленый.

– Иисусе, – простонал Морган, – это же надо было так напиться... до зеленых чертиков...

– Воистину это так, – напыщенно произнес Хроальмунд. – Потому и взял я, ничтожный, на себя смелость именовать тебя создателем и лобызать землю, которую ты, о господин, попираешь своими ногами...

Морган Мэган недобро хмыкнул:

– Создатель, говоришь? Лобызаешь землю, значит?

Хроальмунд с готовностью кивнул:

– И счастлив выполнить любое твое повеление.

– Хорошо. Тогда встань-ка здесь, – Морган показал рукой, – и не шевелись.

Болотный Морок повиновался. Он вытянулся в струнку, поднял голову и застыл, с восторгом созерцая лик своего создателя. Морган хмыкнул и повернулся к солдату с Моргенштерном:

– А ну-ка врежь по этой нелюди. Солдат нерешительно покосился на Хроальмунда.

– Не бойся, – засмеялся Морган, – это не опасно. Если я создал его с похмелья, то никакой силы в нем нет. Сам знаешь, что бывает, когда накануне перебрал.

Солдат крякнул и взметнул в воздух страшное оружие. Но ударить по Болотному Мороку не успел – Хроальмунд, испустив сдавленный вопль ужаса, отскочил в сторону.

– Создатель! – закричал он. – Я твой верный слуга! За что же ты убиваешь меня?

– За что? – заревел Морган. – Я уничтожу вас всех! Я вас ненавижу! И тебя, мое похмелье, ненавижу! – Он перевел бешеный взгляд на стоящих рядом солдат. – Что вы уставились? Бейте его! Убейте же эту тварь!

Несколько солдат поспешно ринулись выполнять приказание. Хроальмунд заверещал и бросился бежать. Почти сразу же его схватили и потащили назад, упирающегося и визжащего. Неожиданно Алькасар оттолкнул наемника, который держал Морока, и крепко сжал трехпалую влажную руку.

– Перестаньте, – сказал он негромко, но так внушительно, что его низкий голос услышали почти все. – Вы решили его убить. Зачем лишние страдания? Морган, зачем издеваешься?

Перекосив мокрый рот, Морган в упор смотрел на сарацина несколько секунд, потом сделал еще несколько глотков из фляги и выговорил по слогам, старательно, как это делают очень пьяные люди:

– Я и тебя убью, басурманская морда.

Алькасар пожал плечами.

И тут Морок укусил его за руку. От боли Алькасар вскрикнул и разжал пальцы, Воспользовавшись заминкой, зеленое существо упало на четвереньки и бросилось бежать со всех ног. Несколько наемников пустились было в погоню, но полковник остановил их.

– В лесу вроде и впрямь полно тварей, о которых мы ничего не знаем, – сказал он. – Подождите рассвета.

Два человека возвращались к замку Аррой тем же путем, каким прошли здесь несколько недель назад. С ними бежал маленький белый дракон Лохмор, который оказался довольно приятным спутником, хотя имел два существенных, с точки зрения Хелота, недостатка: он был очень обидчив и ужасно любил сладкое. И то и другое, полагал лангедокский рыцарь, было непростительной роскошью.

По ночам они с Тэмом спали, прижавшись к лохматым драконьим бокам. Лохмор щедро делился с ними теплом.

В долине прошли дожди, и низины наполнились влагой, а пересохшие речки снова забурлили, создавая на пути неожиданные препятствия.

К вечеру девятого дня они подошли к очередной речушке и остановились. Хелот подумывал было о том, чтобы устроиться на ночлег, а речку оставить на завтрашнее утро (не хотелось спать с мокрыми ногами), но Лохмор уже вошел в воду и с тихим плеском переходил речку вброд. Тэм Гили, по пояс в воде, шлепал за ним.

В липкой глине на низинном берегу серебрились под луной многочисленные лужицы, собравшиеся в ямках следов. Высокий берег порос травой и манил, как хорошая добрая перина.

Отряхиваясь на траве, Лохмор повернул одну голову к Хелоту и небрежно сказал:

– Не трусь, дакини. Здесь мелко.

Хелот переступил с ноги на ногу, и глина чавкнула у него под сапогом. Он еще раз пожалел о том, что у них украли лошадей в ту ночь, когда они с Тэмом заночевали в брошенной деревне за рекой Адунн. Но делать было нечего. Хелот снял сапоги и штаны, стараясь не вывозить их в сырой глине, и взял их в одну руку (в другой он держал меч Секач). На другом берегу Хелот обтер глину с ног о траву и обулся. Мальчишки – человечий и драконий – уже устроились поудобнее и с интересом наблюдали за ним. Хелот заметно разозлился.

– А кто будет собирать костер? – спросил он. Дракон развалился на траве, как большая собака. Две его головы лежали между лап, третья лениво-следила за Хелотом. Услышав приказание, эта голова повернулась к Тэму. Кисточки на ушах дракона шевельнулись.

– Слыхал? – обратился Лохмор к мальчику. – Собирай хворост.

К удивлению Хелота, Тэм не стал препираться. Он вскочил и деловито направился к зарослям сорной ольхи. Некоторое время оттуда доносился треск ломаемых сучьев, сопенье и тихие проклятия Тэма, а затем показался мальчишка, нагруженный хворостом выше головы. Заодно он притащил совсем уж издалека высохшую елочку, которую выкорчевал из почвы. Долго и неумело Тэм складывал все это в кучу под насмешливым взглядом Хелота. Но рыцарь не собирался облегчать ребенку его задачу. Пусть учится.

Наконец Тэм устремил на него просительный взгляд.

– Мне бы огниво, сэр, – сказал он.

– Ха! – проговорил дракон, заглядывая в лицо Тэму сразу слева и справа, изогнув две шеи. – Лучше не мешай мне, дакини, своим огнивом. Смотри.

Лохмор набрал в грудь побольше воздуха и дунул. Из двух его пастей вырвались легкие струйки пламени. Они лизнули ночной воздух... и погасли. Дракон подсунул огнедышащие головы под сложенные Тэмом ветки и снова дунул. Ветки занялись. Выдергивая головы из молодого пламени, Лохмор зацепил за сук, резко мотнул головой, и елочка, пристроенная сверху, задавила костер.

– Вот недотепа, – сказал дракон Тэму, не скрывая своей досады, – кто же так складывает костер?

– Как умею, – обиделся Тэм Гили. Он подозревал, что Хелот в темноте уже давится от смеха, и не ошибся в своих предположениях.

– Надо бы получше уметь, – язвительно заметил дракон. – Я из-за тебя чуть шкуру не подпалил.

– Ты сам не умеешь как следует огнедышать, – огрызнулся Тэм. – Дохнул бы издалека, как делают приличные драконы.

Дракон заморгал пушистыми ресницами. Видно было, что он лихорадочно сочиняет ответную гадость. Хелот наконец не выдержал и захохотал. Теперь разобиделись оба – и Тэм, и Лохмор. Вытирая слезы, Хелот прижался к тяжелому драконьему боку.

– Извини, Лохмор, – сказал Хелот. – У тебя отлично получается с огнем. Я даже не подозревал, что ты у нас такой огнедышащий.

– У третьей головы еще не прорезалось, – сказал Лохмор извиняющим тоном.

Дракон посопел немного, свернулся клубком, и вскоре все трое уже спали у маленького костра. Люди с благодарностью зарылись в мягкую белую шерсть юного чудовища.

Утром они вышли к большому дереву, между ветвей которого красовался «рыцарский замок» гнома Лоэгайрэ. Хелот был уверен, что сварливый гном уже поджидает их – в надежде поживиться новостями, а заодно и обругать.

И точно – маленькая фигурка в атласном халате и ночном колпаке маячила на тропинке над рекой. Шлепая тапочками по голым пяткам и путаясь в длинных полах халата, Лоэгайрэ в волнении разгуливал взад-вперед, время от времени останавливался, вытягивал шею и всматривался вдаль, как будто ждал кого-то. Хелот заметил, что гном осунулся и глазки у него ввалились, хотя по-прежнему сверкали ядовитой синью.

– Явились! – пронзительно заверещал Лоэгайрэ, когда все трое показались на тропинке. – Идут, герои! Тут у нас конец света, а они прогуливаются! И дракона с собой привели! Как будто нам других бед мало! Лучше бы вы сгинули...

– Здравствуй, Лоэгайрэ, – сказал Хелот и остановился, наклонившись над гномом. – Что случилось? Чем тебе не угодили дакини на этот раз?

Лоэгайрэ зашипел, как раскаленная сковорода:

– Не угодили?! Наглые, самоуверенные шарлатаны! Что вы сделали с Форайрэ?

– С Форайрэ? – Хелот ничего не понимал. – Разве мы причинили какой-то вред многоуважаемому троллю?

– Ну, если ты не считаешь это вредом... – Лоэгайрэ раздраженно передернул плечами. – Твой мальчишка заколдовал его. Лаймерик (еще один преступник!) научил его заклинанию. Не думая, научил! Ох уж мне это высокомерие Народа!

Хелот повернулся к своему оруженосцу и строго посмотрел на него.

– Я... – Тэм растерялся. – Я не думал, что он не расколдуется.

– А ключ и замок? – взвизгнул Лоэгайрэ, окончательно выходя из себя. – Ключ и замок кто увез?

– Какой замок?

– От заклинания! Вот какой! Прежде чем что-то делать, подумал бы! У дакини в голове дырка, а сердца и вовсе нет! Как можно было заколдовывать несчастного тролля на такой долгий срок? Таких как ты... погромщиков от чародейства... надо изолировать от нормальных... э... существ!

Сообразив, в чем дело, Тэм хихикнул.

Лоэгайрэ показал ему жилистый кулак.

– И нечего смеяться! Дурак! Тебя бы так! Ой-ой-ой! Он уже почти целый месяц стоит неподвижно, и никто, кроме тебя, глупый дакини, не может его расколдовать. Я уже советовался. Никто не может. Только тот, у кого ключ. А ты все не едешь и не едешь... Он так похудел... – Тут Лоэгайрэ всхлипнул. – Вчера с него юбка упала...

Хелот нахмурился. Ему не хотелось ссориться с троллями. К тому же он подозревал, что Лоэгайрэ – первейший сплетник в лесу Аррой.

– Тэм, ты помнишь, как расколдовать его?

Тэм мгновенно насупился и уставился на своего хозяина несчастным взглядом. Хелот дернул уголком рта и противным, визгливым голосом Гури Длинноволосого добавил:

– А то я тебя самого, в натуре, заколдую.

– Сэр! – завопил Тэм Гили. – Я же не думал, что это так серьезно.

– Иди, попробуй, – велел Хелот. – Мы подождем.

Тэм кивнул и бросился бежать вверх по холму. Гном, ругаясь, заковылял следом. Он споткнулся, упал и, вставая, крикнул мальчику в спину:

– Только осторожнее! Он может тебя сожрать! Он же людоед! Помни об этом, маленький дакини! К тому же он очень голоден...

Хелот уселся на берегу, снял ножны с мечом, расстелил на земле плащ. Он подозревал, что ждать Тэма придется очень долго. Но спешить было некуда. День неторопливо приближался к своей высшей точке – полудню, солнце, по-осеннему нежаркое, ласково лизало землю. На небе не было ни облачка. Хелот лениво развалился на берегу, поглядывая, как Лохмор стоит на перекате, широко расставив лапы, и увлеченно плюет в воду огоньками.

Прошло никак не меньше часа, прежде чем показался удрученный Тэм Гили. Хелоту не понадобилось даже спрашивать его – рыцарь видел, что мальчишке не удалось исправить содеянное. Лохмор поднял головы и выбрался из реки. – Слышь, Хелот, – заговорил дракон хриплым шепотом, – а этот, сердитый... ну, гном... как ты думаешь, если попросить у него чего-нибудь вкусненького – даст?

– Нет, – убежденно сказал Хелот. – Ни за что.

– А если запугать? – Видно было, что дракон долго обдумывал свой план и теперь был уверен в успехе. – Если я пригрожу, что спалю его хижину своим ужасным пламенем?

Он дохнул, и в воздухе пробежала струйка жара. – Ты, конечно, огнедышащее чудовище, – сказал Хелот, отстраняясь, – но я не думаю, что Лоэгайрэ можно пронять таким образом.

Дракон насупился.

Лоэгайрэ следом за Тэмом выбрался из густой травы. Он размахивал руками и злобствовал.

– Ничегошеньки у него не получилось! – завопил гном еще издалека. – Твой мальчишка, дакини-Хелот, – настоящий болван! Я бы на твоем месте его давно уже съел!

– Не в обычаях народа дакини поедание мальчишек, – ответил Хелот. – Иначе я последовал бы твоему совету. Что будем делать с высокочтимым Форайрэ? Не оставлять же его на произвол судьбы!

К удивлению лангедокца, Лоэгайрэ повалился на землю, несколько раз ударил по ней кулачками и зарыдал.

– Бедный Форайрэ! – голосил гном. – Несчастный, беззащитный Форайрэ! Всякий норовит обидеть тролля! Никто, никто, кроме меня, не любит бедного глупого Форайрэ! А-а...

– Думаю, мы все же сумеем ему помочь, – осторожно заметил Хелот. – Вы нс пробовали обратиться к даме Имлах? Она вонстину великая чародейка. Мне кажется, леди Аррой возьмется за незнакомые чары с большим воодушевлением.

Гном поднял голову. Его синие глазки были залиты самыми настоящими слезами, но в них уже мелькнул интерес.

– Это, конечно, верно, – протянул Лоэгайрэ, – дама Имлах из замка Аррой – великая чародейка... Но как доставить к ней Форайрэ? Ведомо ли тебе, дакини, сколько весит уважаемый тролль? Больше, чем мое дерево вместе с моим замком!

– Значит, не так уж много, – басом вставил Лохмор. – Для огнедышащего дракона это пара пустяков.

Лоэгайрэ воззрился на дракона: – И ты смог бы это совершить, о порождение пьяной фантазии Демиурга?

Лохмор подобрался, и белая шерсть на его загривке встала дыбом.

– Смог бы... за небольшую плату.

– Говори! – потребовал Лоэгайрэ. Слезы на его глазах мгновенно высохли, и он приготовился к долгому, изнурительному торгу.

– Скажем, пара банок чего-нибудь вкусненького... – начал Лохмор.

– Гм. За такую услугу? Я не нахожу ее достаточно большой, чтобы расплачиваться за нее вареньем. Продукт дорогой. Во-первых, требует сахара. А свеклу, да будет тебе известно, возделывает только одно племя горных троллей. И дерут они за свой сахар бешеные деньги. Во-вторых, ягода. Ее ведь надо собрать, за каждой наклониться. И наконец, работа...

– Я мог бы доплатить, – деловито предложил Лохмор.

Лоэгайрэ смерил его критическим взглядом, пощупал мех на боках дракона, потрогал бугорки на месте еще не выросших крыльев.

– Чем доплачивать будешь? – спросил он.

По части гномьих нравов дракон оказался куда более осведомленным, чем мог предположить Хелот.

– Лестью, – сказал он, и глазки Лоэгайрэ мечтательно затуманились.

– Идет, – кивнул гном и засеменил к своему домику.

В ожидании лакомства Лохмор улегся, вытянув шеи и прикрыв глаза ресницами.

Тэм покосился на Хелота и с облегчением увидел, что хозяин всецело поглощен сделкой между гномом и драконом. Мальчику очень не хотелось объясняться с рыцарем по поводу неумело наложенного заклинания. Тем более, что Хелот не раз говорил ему: «не размахивай попусту рукой, в которой держишь меч». Правда, Хелот никогда его не бил, но зато умел бросить какое-нибудь одно, невероятно обидное слово, после чего Тэм надолго терял сон и покой, обдумывая, как бы разубедить Хелота и доказать ему, что он неправ.

Вскоре появился Лоэгайрэ с тремя микроскопическими баночками варенья. Сняв тряпочки, которыми были обмотаны их горлышки, Лоэгайрэ критически понюхал все три, потом принял величественную позу в ожидании лести. Каким-то хитрым образом гном задрал острый подбородок так, что складывалось впечатление, будто он смотрит на дракона сверху вниз, а не снизу вверх.

– Приступим, – провозгласил Лоэгайрэ.

– Скажи: «Лоэгайрэ – герой двух великих рек».

– "Лоэгайрэ – герой двух великих рек", – с готовностью отозвался дракон, словно заурядное пресмыкающееся.

– "Сын Солнца и Луны", – продолжал гном.

– "Сын Солнца и Луны", – признал дракон.

– "Могучий кентавр цивилизации".

Хелот издал сдавленный звук, который можно было принять за неуместный хохот, и зажал рот ладонями.

Дракон же на полном серьезе подтвердил:

– "Могучий кентавр цивилизации".

– Ну ладно, хватит, – снисходительно произнес Лоэгайрэ и поставил на землю три баночки.

Урча и роняя слюну, дракон припал к ним и опустошил в одно мгновение. Тэм сообразил, что все происходит на полном серьезе и что сейчас варенье исчезнет без следа. Испустив воинственный клич, мальчишка набросился на дракона и выхватил у него из-под носа одну из банок.

Карий глаз дракона жалобно заморгал, когда мальчик сунул в банку палец и облизал его. Не решаясь причинить ребенку вред, дракон лишь ревниво смотрел на него и наконец не выдержал:

– Хватит с тебя.

– Дай хоть стеночку облизать, – заныл Тэм Гили.

– Лоэгайрэ-э, – взвыл Лохмор.

Гном сердито отобрал у Тэма баночку:

– Хватит с вас. Идем, Лохмор, я помогу тебе погрузить почтеннейшего Форайрэ. По правде говоря, он так отощал, что ты без труда довезешь его до замка Аррой.

Далеко в глубине Серебряного Леса, в самых гибельных топях самого гибельного и гнилого болота, похмельные тролли выстроили маленький храм, именуемый Обителью Дорог Раскаяния. Туда и направлялся Хроальмунд Зеленый после пережитого ужаса и разочарования. Он хотел вознести молитвы десяти мудрым, что странствуют по дорогам раскаяния, а заодно и провести там ночь медитации: вдруг ему откроется свет мудрости, и он поймет, что происходит и что надлежит делать.

Храм был тайным – настолько тайным, что о его существовании знали только похмельные тролли, собратья Хроальмунда по творению. Все они привиделись Моргану в кошмарном сне после чудовищной дозы хмельных напитков, все были сотворены страдающим мозгом, были чувствительны и готовы в любую минуту впасть в самоуничижение и покаяние. Другие тролли и за троллей-то их не считали, а несотворенные тролли, вроде Иллуги, вообще не снисходили до разговоров с этими маленькими существами.

Хромая, Болотный Морок вошел в маленькое круглое здание, сооруженное на островке посреди огромного болота. Кругом булькала коричневая жижа, на поверхности которой то и дело вздувались радужные пузыри. Деревьев здесь не росло на много миль, и только Болотные Мороки могли проникнуть в храм по им одним известным потайным тропкам.

Храм представлял собой глинобитную хижину, где вдоль стен стояли глиняные статуи десяти мудрецов. Каждый из них держал свой посох. Лица мудрецов, плоские, с едва процарапанными чертами – узкие глаза, широкие ноздри, тонкогубые прямые рты, – слепо таращились на Хроальмунда со всех сторон. И вот как звали этих мудрых. На севере стоял владыка большой дороги раскаяния. В руке он держал дубовый посох, и имя ему было «Добрые Намерения», ибо этим он мостил дорогу в ад. На юге, глаза в глаза, смотрел его двойник, называемый «Игольное Ушко», – покровитель тех, кто кается в скопидомстве. Болотные Мороки имели много богословских баталий с гномами, пытаясь склонить последних в свою веру и заставить приносить подношения этому мудрецу. Гномы в ответ изгнали похмельных троллей из своих земель и строго-настрого запретили этим «зеленым, покрытым чешуей» появляться в пределах своих владений.

Восток был отдан кающимся в ложной мудрости и именовался «Не нам, о Морган, но имени твоему». На западе стояло божество, названное коротко: «Пьянь». Оно символизировало человека, отдающего слишком большую дань горячительным напиткам. У похмельных троллей Пьянь был главным мудрецом, ибо раскаяние, охватившее Моргана в то историческое утро, стало для их маленького народца поистине судьбоносным и вызвало их к жизни.

Кроме этих главных божеств, стояли здесь также «Не буду трогать женщин» с рябиновым посохом, «Не стану бить детей» с ивовым прутом, «Не отдавлю ноги ближнему своему», «Не съем лишних пирогов», «Не убью в себе добра и тяги к свету» и «Не оскверню родного болота недостойными Болотного Морока речами».

Усевшись в центре круга, Хроальмунд Зеленый обхватил голову трехпалыми руками и принялся раскачиваться и причитать вполголоса, вознося молитву каждому из десяти мудрецов. Никогда за всю его долгую жизнь не был Болотный Морок так растерян и так несчастен. Всегда он оставался верным и благодарным почитателем Моргана Мэгана, полагая, что тот сотворил его в великой мудрости. Предательство Демиурга больно ранило маленького тролля, уничтожило все, чем он жил. А мудрецы смотрели на него безразлнчными слепыми глазами и молчали. И под утро Болотный Морок понял, что они ничем не могут ему помочь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Замок Аррой превратился в штаб огромной армии, готовой выступить против Моргана и его эсхатологического легиона. По слухам, солдаты конца света громили все подряд, сжигали деревья, захламляли источники, оставляли после себя пепелища и горы мусора. Барон день ото дня становился все мрачнее. Лаймерик целыми днями проводил учения, а по ночам изучал подробные карты местности, в великом множестве хранившиеся в рабочем столе дамы Имлах. Большая карта леса Аррой внесла на стене в кабинете, и на ней были обозначены флажками расположения вражеских войск.

Лаймернк намеревался дать бой в непосредственной близости от реки Аррой, чтобы в случае поражения можно было укрыться за могучими стенами. Заманить врага в ловушку, утопить его в болоте или обрушить на его голову какую-либо неожиданную сеть было невозможно – их возглавлял Демиург, который знал этот мир куда лучше, чем любой из полководцев Народа. Поэтому Лаймерик полагался только на отвагу и отчаянное мужество своих воинов.

Известие о прибытии такого важного союзника, как замиренный огнедышащий дракон, вызвало в замке ликование. О Форайрэ вспомнили только наутро – всю ночь заколдованный тролль пролежал в углу, там, где оставил его беспечный Лохмор, – жалобно моргая и мыча, но не в силах даже двинуться с места. Лохмор важно разгуливал по замку, время от времени выпуская пробные струйки пламени, снисходительно позволял гладить себя по бокам, после чего смертельно перепугал с десяток горностаев и уснул в штабе под картой военных действий.

На рассвете следующего дня Теленн Гвад пригласил Хелота для небольшого совещания. Хелот явился почти мгновенно, хотя позавтракать не успел: он был уверен, что Теленн Гвад не проводит совещания натощак. И не ошибся – барон восседал за огромным столом, на котором была разложена карта, а карта, в свою очередь, вся была уставлена блюдами, плошками, тарелками и пивными кружками.

– Садись, дакини, – махнул барон. Хелот осторожно сел, взял двумя пальцами большой кусок холодного жесткого мяса с ближайшего блюда и принялся жевать. Барон проглотил кусок, который оставался у него во рту, и вытер пальцы о карту, оставив па том месте, где была обозначена деревня Городище, большое жирное пятно.

– Мы побывали в драконьих землях, – начал Хелот, – и обнаружили там великий страх перед троллями и их кровожадностью, но никакой злобы против Народа и леса Аррой. Думаю, слухи о плотоядности драконов несколько преувеличены.

– Этот Лохмор, которого вы привели с собой, представляет изрядную боевую единицу, – заметил барон и приложился к своей кружке.

– Полагаю, будет целесообразно привлечь на свою сторону взрослых драконов, – добавил Хелот. – Дело в том, что Лохмор не достиг еще зрелости. К тому же он – существо иного вида. Настоящие драконы его племени – черные. Кроме того, сии ящеры крылаты.

Дверь раскрылась, и вошел Лаймерик. Хелот не сразу узнал его. Полководец Народа был облачен в блестящую кирасу и шлем, в иных мирах именуемый «бургундским». У него был властный и вместе с тем усталый вид. Длинный меч с рукоятью в виде двух переплетенных букв 8 бил его по бедру. Барон приподнялся, приветствуя полководца, и Хелот машинально сделал то же самое. Лаймерик махнул им рукой и рухнул в кресло. Несмотря на то что маленький человечек должен был утонуть в гигантском кресле великаньего замка, этого не произошло. Военный вождь был действительно внушительной персоной, каким бы маленьким он ни выглядел.

– Хелот из Лангедока, мне доложили о твоем благополучном прибытии, – начал он, не став тратить время на приветствия. – Рад, что выполнил обет и избавил нас от страха перед драконами. Как полагаешь, насколько будет нам полезен Лохмор?

– Я только что говорил господину барону, что Лохмор еще дитя, ровесник моему Тэму Гили, – ответил Хелот. – Я не уверен, что стоит втягивать ребенка в кровопролитие.

– Идет война на уничтожение, Хелот, – сказал Лаймерик.

– Если каждый из нас не возьмет в руки оружие, следующему поколению уже не родиться. Мы будем сметены с лица земли. И это не шутки.

В этот момент в комнату ворвался гонец – несомненно, один из троллей. Желтые всклокоченные волосы торчали из-под сбитого набок тарелкообразного шлема, красные глаза слезились.

– Говори! – произнес Лаймерик.

– Морган вошел в Серебряный Лес! – выпалил гонец.

– Где Иллуги?

– Наблюдает.

– А дама Имлах?

– Снимает заклятие с могучего Форайрэ. Говорит, что успешно. Мы не решаемся ее тревожить вопросами...

– Хорошие новости есть?

– Да. Через день здесь будет делегация гномов с новым оружием.

– Это все? – отрывисто спросил Лаймерик.

– Да.

– Можешь идти.

Тролль поклонился и выскочил из зала. Лаймерик обратил на Хелота усталые, покрасневшие от бессонницы глаза:

– Теперь ты видишь, дакини, что мы ведем войну не на жизнь, а на смерть. Ни один меч не будет лишним, когда дойдет до великой схватки. Ты с нами?

– Да, – сказал Хелот, мрачнея. – Я с вами, Лаймерик. Кроме того, у меня свои счеты с Морганом, И он заплатит за все!

Маленький полководец снова удивил человека.

– Ты опять видишь только внешнюю сторону дела, дакини. Наша задача состоит вовсе не в том, чтобы уничтожить Моргана, – сказал он. – Нам нужно спасти наш мир.

– Разве это не одно и то же?

– Нет, – сказал Лаймерик. – Боюсь, что это прямо противоположные вещи.

– Говорят, у них дракон появился, – сказал грамматикус, отдавая дань завтраку – творению красных лапищ толстухи Хильдегард, любимицы полкового палача.

– Ты опять сеешь панику в наших стройных рядах, – заметил солдат, который вчера так ловко орудовал Моргенштерном.

– Мэган, хоть и придурочный, а все же молодец. Он неплохо проводит операции по уничтожению этих нелюдей. И хорошо информирован, а это самое главное.

– Мэган слишком много пьет, – возразил ирландец. – По-моему, он полон сомнений. А нет ничего хуже полководца, которого терзают сомнения.

– Опять умствуешь, – махнул рукой солдат. – Тебя не доведут до добра твои рассуждения. Зачем ты вообще нанялся в отряд?

– Любопытствую... – неопределенно отозвался грамматикус.

– Вот, например, этот человек, который постоянно трется возле Мэгана...

– Рябая морда? Сарацин? Грамматикус кивнул.

– Откуда он взялся? Его с нами не было. И людей в этом мире, как объяснял Мэган, тоже не водится.

– Ха! – пренебрежительно хмыкнул солдат. – Так не бывает, чтобы людей не было. Что нечисти здесь полно – это ясно. Редко, да случается. А вот чтобы людей не водилось – не-ет, такого нигде не встретишь.

– Мэган знает, что говорит, – возразил грамматикус. – Пока что все его слова оказывались чистой правдой. Да и зачем ему лгать? И все-таки он где-то откопал этого человека, да еще сарацина. Куда он ходил? Где побывал?

– Слишком много думаешь, вот что я тебе скажу, – отмахнулся солдат. – Слишком много не бывает. Мэган действительно Демиург.

– Полегче, приятель. Не все изучали твою латынь.

– Это по-гречески. Означает «творец». Сиречь создатель. Наемник отодвинулся от грамматикуса с таким видом, словно боялся запачкаться.

– Да ты еретик, – прошептал он. – Не хочешь же ты сказать, что этот бесноватый мешок с деньгами – сам Господь Бог?

– Для своего мира он, несомненно, бог, – отозвался грамматикус. – Я не собираюсь возносить к нему молитвы... но я боюсь. Он слишком хорошо знает, чего хочет. И похоже, что нам он навязывает роль всадников Апокалипсиса. – Заметив, как скривился наемник, ирландец поспешно добавил: – Евангелие-то ты хоть немного знаешь?

– На проповедях всегда спал, – сказал наемник. – Мое дело – меч да моргенштерн, а молюсь я своей сабельке, когда иду в бой, и еще кое-чему, когда собираюсь завалить красотку на сеновале.

– Ты сам еретик, – сказал грамматикус.

– Вот уж нет! – горячо возразил наемник. – Еретик – тот, кто излишне умствует. А тот, кто не умствует вовсе, – тот и есть добрый католик. Так что ты говорил про дракона?

– Так, слухи... – проговорил грамматикус. – Огнедышащий, белый, трехглавый или даже семиглавый, а отрубить эти головы весьма непросто. Нужен колдовской меч, чтобы прижигал ядовитую драконью кровь...

– Ты, приятель, закончишь свои дни среди блаженных, – предсказал солдат, но тут до собеседников донесся сочный бас их полковника:

– Внимание! Требуется отряд из четырех добровольцев на ловлю дракона! Отставить смешки и неуместные улыбки! Дело серьезное. Разведчики видели трехглавое чудовище на берегу реки Адунн. Необходимо застать его врасплох и обезвредить, пока оно не нанесло непоправимого ущерба нашим доблестным рядам. Я еще раз повторяю: только добровольцы! Трусы и новички не нужны. Испытанные воины!

Грамматикус пожал плечами.

– Что ж ты не вызываешься идти с ними, охотник за новыми знаниями? – язвительно поинтересовался солдат.

– Меня не возьмут, – спокойно ответил грамматикус. – Уличен в трусости. К тому же новичок. Возьмут, наверное, Лухту и его дружков, Амруна, Греллаха и этого...

Оба попытались вспомнить, как зовут четвертого смельчака из отчаянной компании Лухты, известного сорвиголовы, но так и не вспомнили и, оставив это безнадежное дело, снова взялись за стряпню толстухи Хильдегард.

Трехглавый дракон сидел на берегу реки Адунн и с чувством пел хором. Он был белый, с жесткой кучерявой шерстью, с кисточками над ушами. Одна из голов попыталась взять партию второго голоса, но сорвалась и закашлялась, плюнув на траву вспышкой пламени.

Хелот из Лангедока сидел рядом, бросая нож в одну и ту же ямку. Они с Лохмором отправились на разведку – Лаймерик хотел знать, как далеко продвинулся Морган со своими головорезами. Генеральное сражение он планировал дать на подходах к замку, чтобы можно было в случае поражения укрыться за прочными стенами. В принципе, разведка была не так уж важна, поскольку Иллуги не отрывался от своего третьего глаза, для которого дама Имлах создала специальный хрустальный шар и, рискуя жизнью, добыла родниковой воды из лесного ключа. И на это обстоятельство указывал Лаймерику Теленн Гвад, успевший привязаться к белому чудовищу. Однако маленький полководец был прав – всегда лучше посмотреть на местности. К тому же глаз Иллуги хоть и был провидческим, но тоже не свободен от ошибок, предвзятости и обыкновенных неточностей. Кроме того, надлежало помочь Отону разгрузить оружие – последний дар гномов.

Поэтому Хелот, получив в качестве солидной боевой единицы огнедышащего дракона, был отправлен в Серебряный Лес.

Они продвинулись довольно далеко и находились сейчас вблизи от расположения противника. Хелот сам предложил сделать передышку и не спеша поразмыслить над тем, как им действовать дальше. Лохмор не мешал человеку думать. На самом деле Хелот просто наслаждался ясным предосенним утром, довольно прохладным и свежим, и слушал краем уха, как старается дракон, выводя простенькую народную песенку. Она напоминала Хелоту «Милого Августина», от чего у него сладко защемило на сердце: ее, случалось, певал незабвенный стражник в замке Греттира Датчанина.

Наконец Хелот поднялся и позвал дракона.

– Ну что, – сказал он, – ошибка природы... пойдем?

Неожиданно шерсть на трех загривках дракона встала дыбом, и в темных глазах засветился потаенный красноватый огонь. Хелот слегка попятился.

– Что с тобой? – спросил он куда менее беспечным голосом.

Из двух раскрытых ртов Лохмора вырвалось шипение. Похоже, дракон по-настоящему рассердился.

– Лохмор, не надо, – сказал Хелот и отбросил кинжал в кусты. – Пожалуйста, не обижайся. Я сказал не подумав.

Дракон топтался перед ним, вытягивая шеи. Красные огоньки медленно гасли под пушистыми светлыми ресницами.

– Можно не говорить, – сказал Лохмор со слезами в голосе. – Я существо иного вида. Я ошибка. Надо было убить, там, в пещере. Зачем теперь смеяться?

– Бог ты мой, я не смеюсь, – сказал Хелот, заглядывая драконьему детенышу в глаза. – Прости меня, Лохмор. Ты самое любимое существо в лесу Аррой. И Теленн Гвад тебя обожает. И дама Имлах.

Дракон ревниво моргнул.

– Ну да,– засомневался он снова. – Откуда ты можешь знать? Просто не видел настоящих драконов. Дакини не знают. – Лохмор мечтательно прищурился. – Черные, стремительные – вот какие они, драконы моего племени. Расправляют сверкающие крылья, и поднимается ветер... – Лохмор немного помолчал и заключил: – Я белый лохматый уродец.

Хелот обхватил его за шею.

– Ты лучше всех, – сказал он убежденно.

Дракон немного подумал.

– Ты уверен, дакини?

Хелот кивнул несколько раз. Дракон шумно выдохнул – его снова начали обуревать сомнения.

– Нет. Для дакини дороже всего дакини. Тэм Гили. Для воина Народа – воин Народа. Для великана – великан. Это правильно.

– Но можно ведь любить и чужих. Теленн Гвад же любит даму Имлах, а она тролльша.

Странствующий рыцарь из Лангедока мог бы поклясться, что дракон еле слышно замурлыкал.

– Если это так, – вкрадчиво проговорило чудовище, – сделай одну вещь. – Конечно, Лохмор.

– Пусть твой дакини, Тэм Гили, больше не ест мое варенье, – сказал дракон. – Это просьба. Хелот, усмехнувшись, провел рукой по пушистому боку дракона.

– Эх ты... – сказал он. – Чудо. Он встал на ноги и отправился искать свой нож.

Теленн Гвад действительно очень привязался к белому дракону. Когда Хелот сказал Лохмору, что его хочет видеть хозяин замка, дракон долго мялся, моргал, упрямо мотал всеми тремя головами и даже несколько раз всплакнул. С большим трудом Хелоту удалось убедить чудовище, чтобы оно не стеснялось.

– Пойми, – уговаривал его Хелот, – здесь никто никогда не видел драконов. Откуда им знать, каким должен быть дракон?

– Это всем известно. – Лохмор был безутешен. – Будут смеяться. Барон настоящий великан, из древних. Лаймерик из первого Народа. Лоэгайрэ истинный гном. Только Лохмор – существо иного вида.

Но Теленн Гвад не дал дракону попереживать вволю. Устав ждать, он ворвался в комнату, отведенную Хелоту, где плакался на судьбу Лохмор.

– Это ты – ужасное огнедышащее чудовище? – загремел он с порога.

Лохмор взмахнул мокрыми от слез ресницами и осторожно выпустил стручку пламени, которая тут же погасла.

– Позвольте представить, господин барон, – сказал Хелот, поднимаясь на ноги и отвешивая поклон. – Лохмор, белый дракон. Но он еще очень юн, почти дитя. Со временем многие из его талантов разовьются.

– Вижу, вижу, – гудел барон, приближаясь к дракону. – Если он еще дитя, то страшно даже вообразить, каков будет, когда подрастет. Но уже сейчас грозен, а? Огнем-то как пышет! Красота! Красота!

Рыжая борода барона воинственно топорщилась, румянец заливал щеки, глаза блестели.

Дракон опустил две головы, а третьей украдкой принялся коситься на великана.

– Ну, что молчишь? – вопросил барон, останавливаясь перед Лохмором. – Мне уже доносили, что ты весьма разумен и речист. Так ли это?

– Не мне судить, – пролепетала одна из голов Лохмора, а другая добавила: – Пусть дакини скажет.

– Дакини все уши прожужжал даме Имлах, – сказал барон.

– А я пришел убедиться.

Дракон шумно всхлипнул и с неожиданной горячностью проговорил:

– Я за замок Аррой... за даму Имлах... за всех вас... хоть полсвета спалю! Лишь бы крылья выросли, да огонь у третьей головы прорезался...

Барон откинул голову назад и расхохотался.

– Да ты молодец! – рявкнул он. – Храбрец!

И тут Лохмор удивил Хелота. Куда-то исчезла вся его застенчивость, пропала – как не было – нерешительность. Он сел, выпрямив спину, и вытянул вверх все три шеи. С королевским величием Лохмор ответил барону:

– Пусть кровь Лохмора вольется в жилы твоих владений, Теленн Гвад.

Барон серьезно кивнул:

– Принимаю, Лохмор из рода драконов.

Вот уже больше часа, как за драконом наблюдали четверо солдат из наемной армии Моргана. Они уже усвоили, что их странный предводитель пребывал в здравом рассудке, когда говорил о чудовищах и нелюдях. За эти дни им довелось встретить немало чудищ, и лишь немногие ушли от их алебард и стрел. В конце концов, наемнику безразлично, кого убивать, лишь бы за это хорошо платили.

– Смотри-ка, ящер, – протянул один из них шепотом. Другой шикнул на него, и солдат замолчал.

Неподалеку от них хрустнула ветка. Крупное тяжелое существо беспечно продиралось сквозь бурелом. Солдаты переглянулись и, как по команде, потянулись за оружием.

Лохмор шумно выбрался на поляну. Он отряхнулся, помотал головами, чтобы избавиться от застрявшей в густой шерсти хвои, и, широко расставив лапы, огляделся большими карими глазами.

– Вперед, – прошипел старший из четверых разведчиков, закаленный в битвах ветеран по имени Лухта.

Все четверо выскочили из укрытия, нацелив на дракона пики.

– Сегодня у нас будет отличное жаркое! – закричал Лухта.

– Вперед, ребята!

От неожидакности Лохмор присел. Серьезные, мрачные солдаты шаг за шагом приближались, собираясь взять его в кольцо. Со всех сторон на Лохмора смотрели острые пики. Пригнув головы, дракон медленно попятился. Ему стало страшно и одиноко.

Где-то неподалеку был Хелот. Но Хелот был даки-ни, такой же, как эти четверо. Дракон считал, что странствующий рыцарь не захочет ради чужака проливать кровь соплеменников. И потому Лохмор не стал даже звать на помощь. Он еще раз обвел глазами лица убийц – обветренные, мужественные. Да неужели один дракон, пусть даже маленький, не справится с четырьмя дакини?

Они напали на него сразу, вчетвером. Он еле успел увернуться и отскочить в сторону, сбив с ног одного из нападающих. Шипя, как рассерженный кот, Лохмор выдохнул пламя в лицо Лухте и тут же отдернул лапу, в которую попытались вонзить пику. После нескольких отчаянных попыток вырваться из кольца врагов Лохмор начал задыхаться. Он не мог уже выплескивать на них пламя, как подобало бы порядочному дракону, сражающемуся за свою жизнь. Дакини тоже поняли это.

– Не давайте ему отдышаться! – крикнул Лухта. Лохмор отчаянно взревел.

– Ха, я еще напьюсь твоей крови! – отрывисто произнес другой солдат, помоложе, которого звали Эрик Волчья Лапа. Он подскочил к дракону с мечом в руке. Лохмор присел, задрав голову, и с силой выдохнул. Огня не получилось – только теплая струя воздуха шевельнула волосы человека, взлетевшие надо лбом. Лицо у Эрнка было светлое и безжалостное. Он засмеялся и поднял меч.

Лохмор не понял, что произошло. Глаза Эрика остановились, и спустя миг изо рта у него вытекла кровь. Лохмор едва успал отскочить, когда наемник безмолвно повалился на бок. И только тогда Лохмор увидел Хелота.

Он стоял, растрепанный, похожий на галку. Четыре кинжала он держал в левой руке за лезвия. Пятый торчал из спины Эрика.

Наемники бросились к нему. Хелот метнул еще два ножа, поразив Лухту в бедро и левую руку. Остальные навалились на лангедокца. Дракон беспокойно заметался.

– Лохмор, беги! – закричал Хелот. Зарычав, дракон гигантскими прыжками набросился на солдат. Один из них закричал от боли, когда когти чудовища полоснули его по спине. Второй, тяжелый и сильный, ухватил Хелота за горло и принялся тискать его шею пальцами. От врага исходил сильный дух пива и чеснока. Хелот задыхался. Его руки бессильно шарили по спине наемника, но сил ударить в эту спину кинжалом у Хелота уже не было. Одним ударом лапы Лохмор отшвырнул наемника и придавил его всей своей массой.

Хелот, задыхаясь, кашляя, сел. Несколько секупд он хватал ртом воздух, потом перевел дыхание и посмотрел на Лохмора слезящимися глазами, – Спасибо, малыш, – сказал он. Лохмор ухмыльнулся.

– А с этим что будем делать? – поинтересовался он, опуская одну голову, чтобы заглянуть в лицо плененному солдату.

– Доставим его Лаймерику, пусть допросит. А потом скормим Форайрэ.

– Отлично! – сказали две головы Лохмора одновременно, а третья расплылась в мечтательной улыбке.

Хелот собрал оружие врагов, после чего сделал Лохмору знак выпустить пленника.

– Вставай, – сказал он наемнику. – И без глупостей, иначе я перережу тебе горло.

Пленник встал, злобно посмотрел на дракона, потом перевел взгляд на Хелота.

– Ты не тролль, – сказал он, – и не гном, и не из жителей Леса... Ты похож на человека.

– Я и есть человек, – ответил Хелот. – Учти, мы здесь – самое презренное племя из всех. Пленный махнул рукой:

– Мне это безразлично. Если ты человек, добей Лухту. Он не выживет после тех ран, которые ты ему нанес. Лучше ему погибнуть от твоей руки, чем быть сожранным.

Хелот посмотрел на валуны. Часть из них была просто мертвыми камнями, но двое или трое уже плотоядно посверкивали сквозь мох красноватыми глазками.

– После того что вы сотворили в Серебряном Лесу, мне не хочется марать об вас руки, – сказал Хелот. – Твоего Лухту все равно съедят. Я не стану тратить время и копать ему могилу.

Иллуги сидел в самой высокой башне замка Аррой. Вокруг него неустанно шастали горностаи, но тролль не обращал на них внимания. Иногда он по рассеянности наступал на хвост какому-нибудь из зверьков, но не замечал и этого, покуда сердитое стрекотание и отвратительный запах нашатыря, испускаемые обиженным горностаем, не выводили его из задумчивости. На трехногом столике, выточенном из березового ствола, в хрустальной чаше, полной родниковой воды, лежал третий глаз Иллуги. День за днем Иллуги наблюдал за тем, как Морган и его головорезы чинят разбой и насилие в Серебряном Лесу.

Когда дверь тихонько скрипнула и вошел Хелот из Лангедока, Иллуги даже не поднял головы. Хелот осторожно сел рядом, заглянул в чашу. Иллуги кивнул ему и подвинулся, чтобы Хелот тоже мог видеть. И Хелот увидел.

Морган Мэган в своем стареньком потертом плаще сидел на барабане на опушке Серебряного Леса. Несколько солдат, голых по пояс, катили большой замшелый валун. Затем они остановились, и Морган кивнул им. Один из наемников схватил огромный железный шар на цепи, именуемый в иных мирах «утренней звездой», и, ухнув, ударил по валуну. Камень раскрыл огромную пасть и испустил отчаянный вопль. Его глазки начали вращаться, сверкая то зеленым, то желтым, то красным. Солдат в нерешительности отступил, но Морган, сжав зубы, снова махнул рукой, и Моргенштерн вновь обрушился на камень. Показалась трещина. Там, где оружие задело валун, мох был содран, точно кожа с живого существа. Из красных глаз чудовища потекли слезы, и оно промычало:

– Моррганн...

Морган отвернулся и закричал:

– Да добивай же его, скотина! Третий удар Моргенштерна разнес камень в песок. Глазки погасли, пасть лязгнула в последний раз и развалилась.

Морган обхватил себя руками, как будто ему было холодно.

– Он уничтожает троллей Серебряного Леса, – изумленно сказал Хелот. – Господи, что он задумал?

– Он хочет снести с лица земли мир Аррой, – тусклым голосом отозвался Иллуги. – Посмотри, что он сделал с деревьями.

Стволы серебряных сосен были изрезаны ножами. Светлая смола стекала по коре, заливая корни. Некоторые были уже срублены и лежали вповалку. Некоторые служили опорами для палаток, большинство предназначались для костров. Чистый мягкий мох был изрыт сапогами и колесами повозок. Повсюду бродили солдаты.

Морган Мэган закрыл лицо руками, несколько раз порывисто вздохнул, потом поднял голову и крикнул:

– Где эти черти? Я же велел доставить ко мне все живые валуны! Пошевеливайтесь!

– Его нужно остановить! – сказал Иллуги. – Я не могу больше смотреть на это уничтожение! Может быть, отправить к ним дракона?

– Лохмор не умеет летать, – отозвался Хелот. – Да и дышать огнем он толком еще не научился. Сегодня его чуть не убили.

– Так это вы с Лохмором захватили пленника? – осведомился Иллуги, и Хелот с некоторой гордостью за себя и своего друга-дракона кивнул.

– Лаймерик допросил его чин по чину, – сказал Иллуги. – Где он теперь?

– Заперт в подвале. Дама Имлах хочет испытать на нем новое заклинание и посмотреть, можно ли из дакини сделать хотя бы тролля.

Хелот поднял левую бровь, но от комментария воздержался.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

С сумкой через плечо, с двумя короткими мечами на поясе, вождь Лаймерик шел по Оленьему Лесу, где росли деревья без ветвей и листьев и осока в человеческий рост. Золотистые стволы, похожие на оленьи рога, вырастали из плотного белого мха, который хрустел под ногами и долго еще хранил следы, так что и ступать по нему казалось свлтотатством.

В сумке зашевелился горностай. Лаймерпк дернул завязки, и сразу же наружу высунулся острый нос. Два блестящих черных глаза с любопытством уставилнсь на хозяина. Горностай задвигал носом ,встопорщилщил усы, насторожил круглые белые ушки. Лаймерик погладил его по гладкой шерсти. – Скоро придем, – сказал он. Между стволов показалась чья-то фигура. Лаймерик остановился, слегка пригнув голову. Медленно шла она среди деревьев – высокая по сравнению с женщинами Народа, облаченная в золотые одежды, закутанная в белые меха. Три косы носила она – одна, рассыпавшись по спине, золотила мех ее плаща, две, закрученные бараньими рогами, обрамляли лицо. И когда она остановилась, Лаймерик увидел на ее прекрасном лице слезы.

– Здравствуй, Фейдельм-Из-Радуги, – тихо сказал вождь Народа.

– Назови мне свое имя, – откликнулась она. – Не помню тебя. Ты был раньше. Меня еще не было, когда ты уже был.

– Лаймерик Окраина – так меня называли, – ответил он.

– Я тот, кто был до тебя. – Где ты скрывался эти годы?

– Я был проклят Морганом, – сказал Лаймерик.

– Кто освободил тебя от проклятия, Лаймерик Окраина?

– Я сам освободился от него, Фейдельм. С тех пор как Морган Мэган предал мир Аррой, стал я свободным от клятв и обязательств.

– Да, – согласилась Фейдельм. – Многое с тех пор изменилось.

– Скажи, Фейдельм, кто ты?

– Не открыто мне.

– Вспомни, – настойчиво повторил Лаймерик. – Какая сила создала тебя? Кто привел тебя в леса Аррой?

– Спрятано знание, – сказала Фейдельм. – Мучение думать.

В лесу стояла чуткая тишина, и только очень далеко бежала вода. Горностай выбрался из сумки Лаймерика и принялся исследовать окрестности, взрывая носом мох и время от времени испуская забавные стрекочущие звуки.

– Если ты богиня, если в тебе действительно свет солнца и его сила, то скажи, какими жертвами склонить тебя к милости, – совсем тихо проговорил Лаймерик и опустился на колени.

Светлые, прозрачные глаза Фейдельм смотрели на него с отрешенной печалью.

– Встань, Лаймерик Окраина, – сказала она.

– Чем прельстить тебя? – повторил он.

– Я не богиня. Когда-то была женщиной. Давно. Потом умерла и родилась из Радуги. Не мучай меня, Лаймерик-Который-Был-До-Меня. Встань.

Лаймерик поднялся на ноги.

– Но это правда, Фейдельм, что Морган Мэган не сотворил тебя?

– Я рождена до Моргана. В другом мире. – Почему же ты оказалась здесь, Фейдельм?

Она вдруг задрожала:

– Там было опасно. Там страшно...

Лаймерик ухватился за ее страх как за спасительную соломинку.

– Если Моргана не остановить, Фейдельм, он разрушит Аррой. Он уничтожит твое убежище, спалит огнем Олений Лес, – сказал вождь Народа. – И тебе придется вернуться назад, к своим врагам. Помоги нам!

– Не враги. – Она медленно покачала головой. – Нет, не враги. Брат. Но он опаснее врага. О Лаймерик, зачем ты заставляешь вспоминать! Мне больно.

– Это важно для всех нас, Фейдельм! Быть может, ты одна в состоянии остановить Моргана. Он сжигает деревья, разбивает камни, лишает жизни всякую живую тварь, что встречается на его пути.

– Я вижу. – Лицо Фейдельм застыло и стало похожим на маску. – Смерть со мной каждую минуту. Никуда не уходит.

– Ты грезишь наяву? Ты ясновидящая? – Я умираю с каждым убитым деревом. – Голос ее звучал бесстрастно. – Я мертва тысячи раз. Я исполнена страха. Я смятая трава. Я камень, ждущий своего часа. Я огонь свечи, на который сейчас дунут, чтобы погасить. Смерть вошла в Аррой.

Горностай подобрался к Фейдельм и поднялся, вытянувшись столбиком. Потом передние лапки зверька уцепились растопыренными коготками в подол ее одежд. Застывшие глаза Фейдельм ожили, она наклонилась и взяла зверька на руки. Он засопел и завозился, устраиваясь уютнее.

– Фейдельм! – в отчаянии крикнул Лаймерик. – Помоги нам! Никто, кроме тебя, не сможет остановить его. В каждом из нас есть частица Моргана. Одна ты свободна от него. – Я не богиня.

– Ты дочь реки Адунн. Так говорят.

Она покачала головой, и золотистый свет блеснул на бараньих рогах ее кос.

– Нет, Лаймерик. Я всего лишь душа в оболочке бессмертного тела.

– Ты бессмертна? – Он жадно уцепился за это слово.

– Быть может. Я была некогда. Я буду долго. Где смерть? Я тысячу раз умирала, но вот я жива и говорю тебе это.

Она отпустила зверька на землю. Лаймерик сразу поник, и плечи его опустились.

– Прощай, Фейдельм, – сказал он. – Грустное это дело – конец света.

Старый вождь медленно пошел прочь по белому мху, и вскоре золотые стволы скрыли его из виду.

Фейдельм, дрожа всем телом, смотрела ему вслед, и еле заметное мерцание Радуги начало клубиться вокруг нее.

Хелот спал , уткнувшись в теплый бок Лохмора. Полностью положившись на мудрость и бдительность опытного воина-человека, дракон безмятежно храпел. Его не тревожило то обстоятельство, что они устроились совсем неподалеку от расположения врагов. Хелот сказал, что, по данным Иллуги, наемни-не покндают укрепленного лагеря.

Под утро Хелот замерз и начал ворочаться. Но разбудил его не холод. В ушах у него звенела медь, как будто кто-то тихонько ударял рукоятью меча в большой гонг. Хелот мотнул в полусне головой, но звон не смолкал. Медь пела и пела красивым женским голосом, настойчиво, с одной и той же интонацией, раз за разом повторяя что-то, пока он не понял наконец, что это имя. Медь словно обрадовалась тому, что он догадался, и металлический голос отчетливо произнес, чтобы не оставалось сомнений: «Фейдельм...» Имя встрепенулось в последний раз и ушло, растворяясь в тишине.

И он проснулся.

Солнце только что поднялось, протискивая сильные лучи между деревьев, и странствующий рыцарь подставил им лицо. Странный сон не отпускал его. Медное певучее имя продолжало звучать у него в ушах.

Хелот поднялся на ноги. Дракон, это беспечное дитя, уже увлеченно шлепал по реке и разглядывал камешки на перекате. – Лохмор! – крикнул Хелот. Дракон одарил его веселым взглядом одной из голов, в то время как две другие шепотом обсуждали очередную находку – красноватый прозрачный камешек размером с ноготь мизинца на руке очень маленькой женщины.

– Что у нас на завтрак, Хелот-дакини? Вопрос застал лангедокца врасплох, и, чтобы скрыть свое смущение, он огрызнулся:

– Лично я собираюсь перекусить жареной драконятиной.

Лохмор выпустил сильную струю пламени:

– А я как раз думал о вяленой дакинятине...

Дракон прыгнул вперед на перекате, но оступился и с головой погрузился в воду. Хелот хмыкнул. Головы Лохмора показались снова и сердито проворчали:

– Нет повода для веселья. Голодный дракон – не смешно. Упавший дракон – не смешно.

– А почему? – засмеялся Хелот. Лохмор сердито прошипел, выбираясь из воды: – Потому что упавший голодный дракон встанет на ноги и найдет еду.

– Ты могуч, Лохмор, – сказал Хелот так, что непонятно было, смеется он или говорит серьезно.

Лохмор решил удовольствоваться этими словами. Он вылез на берег и отряхнулся – нарочно так, чтобы забрызгать и Хелота.

– Идем, – сказал Хелот, вытирая лицо.

– Куда?

– Тебе знакомо имя Фейдельм?

Дракон сел, развалившись, как большая собака. – Фейдельм? Дочь реки Адунн. Дочь Великой Реки. Несотворенная Морганом. Владычица Оленьего Леса, та, что с бараньими рогами. Таинственная сила у нее – Сила Радуги.

– Она чуть было не уничтожила Тэма Гили. – Маленький дакини. Смешной. Нет, Фейдельм не злая. Она как душа в мире Аррой. Даже драконы слышали. Зачем ты говоришь о Фейдельм?

– Она ждет нас, Лохмор.

Дракон недоверчиво посмотрел на Хелота, заглядывая ему в лицо сразу с трех сторон: – Откуда тебе это знать, дакини?

– Я слышал зов.

– У тебя видения. Это от голода. У меня тоже скоро будут видения. Я тоже голоден, дакини.

– Нам нужно идти, Лохмор. Думаю, она хочет нам помочь. Где ее искать?

– Даже драконы знают. Обитель Фейдельм – Олений Лес. Нам по пути с солнцем. – Дракон показал на запад. – Через холмы, мимо народа холмов. Злой народ. Когда-то враги драконов.

– А теперь?

– Теперь?.. Не знаю.

– Лохмор, придется тебе идти со мной через холмы. Противу всех ожиданий дракон не стал возмущаться и протестовать.

– Я с тобой пойду, Хелот-дакини, – заявило лохматое чудовище. – Если захотят убить дракона, ты сумеешь меня защитить. Если захотят убить дакини, я убью твоих врагов. Ты мой друг. Ты надежный друг. Я буду тебе хорошим другом.

И большие карие глаза дракона увлажнились слезами.

– Договорились, – сказал Хелот, проводя рукой по пушистому загривку Лохмора.

Ободрав с куста орехи и отдав большую часть дракону, Хелот кое-как заглушил противное голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на затылке горячий солнечный луч. Лохмор бежал рядом.

Зеленые холмы, щедро поросшие травой и кустами, перекрывали один другой, и горизонт казался подвижным. Иногда среди холмов синими и розовыми пятнами мелькали незабудки – там, в низинках, собиралась вода. Над холмами горело солнце позднего лета. Трава до пояса вымочила Хелота росой. Низины одуряюще пахли белыми цветами. Нигде пока что они с драконом не замечали никаких признаков народа холмов, но Хелот полагал, что Лохмор не ошибается – тролли где-то близко.

Пробираясь следом за драконом через сплетающиеся травы, Хелот поднялся на очередной холм. И остановился, щуря темные глаза. Дракон прижался к его боку, чуть не опрокинув.

Их действительно ждали. На разбросанных каменных плитах древнего святилища, на корягах, прямо на траве располагались жители холмов. Хелот ощутил толчок крови – мягкий, но очень настойчивый и сильный. В глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело, словно по струне повели бесконечным смычком. Что они задумали? Зачем им понадобился человек? Зачем Фейдельм заманила его сюда?

Единственное дерево, дуб, вцепилось в склон, и треснувшая ветка, могучая, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на перекрученных канатах древесины. Хелот прижался спиной к теплой коре.

На холме собрались тролли – Длинная Ветка, с одной, зато огромной плоской ногой; Форайрэ в клетчатой юбке, долговязый белобрысый Алонд с красными глазами-щелками; толстяк Тифлон, рыжеволосый, с бородавкой на носу. Рядом примостился старый трухлявый пень, к которому тролли изредка обращались весьма почтительно, именуя его «Шамотт».

Гномы уже успели перессориться друг с другом и с целым светом. Они расположились довольно тесной компанией, но так, чтобы глаза их не видели друг друга. При этом Лоэгайрэ был очень занят – пытался пристроить у себя на голове рыцарский шлем под названием «жабья морда». Скорее всего, выменял недавно.

Фейдельм появилась словно ниоткуда. Тролли расступились, пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая худенькая девушка с прямыми плечами. Золотое платье падало до самой земли, скрывая ноги, но по ее походке сразу было видно, что она идет босиком. Покрытые золотистым загаром руки были одного цвета с берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя. Рыжие волосы перевязаны на лбу тонкой золотой ниткой.

Она подняла глаза, черные в тени ресниц, и взглянула на солнце, не щурясь. Хелот не смог бы сейчас описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял, красива ли она.

Фейдельм перевела взгляд на чужого человека, на дакини, и теперь грустно смотрела на него.

– Ты пришел, дакини, – произнесла она совсем тихо и слегка наклонила голову. Этот жест показался Хелоту невыносимо знакомым. Он сощурил глаза, пытаясь разглядеть ее получше, но радужное сияние, окутавшее девушку, почти полностью скрыло ее из виду, и только голос звучал мягко и приглушенно. – Ты – один из немногих в мире Аррой, кто не сотворен. Так сказали мне. Верно ли мне сказали, Хелот-дакини?

– Тебе сказали верно, владычица Фейдельм, – ответил Хелот, неожиданно для самого себя наделяя юного эльфа титулом.

Но она словно не заметила этого.

– Лаймернк Окраина приходил. Военный вождь Народа просил помощи. Не знала, что ответить. Послала зов к несотворенным. Ты пришел. Есть еще несотворенные, они не ответили.

– Скажи мне, что я должен делать, Фейдельм-Из-Радуги.

На мгновение свет, окружавший ее, расступился, и Хелот увидел прямо перед собой ее лицо – широко расставленные светлые глаза, большой детский рот, золотистую россыпь веснушек.

Хелот вздрогнул. Она слабо улыбнулась ему. На щеке показалась ямочка. Сомнений больше не оставалось.

– Дианора! – закричал Хелот. Радужный свет вспыхнул так, словно Фейдельм стояла посреди огромного костра. Тролли зашевелились, начали угрожающе галдеть. Длинная Ветка сердито захлопал по земле плоской стеной. Спустя несколько секунд ослепительный свет померк, и из кольца Радуги выступила девушка, живая и невредимая. Ее золотые волосы припорошило пеплом, одежда потускнела, глаза погасли. Медленно, отчетливо она произнесла:

– Ты назвал имя. Я не помню его. – Это твое имя, Дианора.

– Быть может. Не помню. Слушай. Я звала тебя, несотворенный, чтобы сказать: убей Моргана.

Теперь она уже не казалась Хелоту знакомой. Та Дианора, которую он помнил в доме святого Сульпиция, не была ни такой величественной, ни такой решительной. И такой горечи в ней тоже не было.

Глядя на него ясными, беспощадными глазами, Дианора повторила:

– Убей Моргана. Он сейчас силен, с ним много солдат. Убей исподтишка, пока он спит. Подлее подлых будь. Эту вину искупишь. Его солдаты разорвут тебя на части.

Стало тихо. Хелот смотрел на маленького эльфа и молчал. Алькасар говорил – казалось, с той поры прошла вечность: «Дианора из другого народа. В ней древняя кровь. Может быть, из тех, кто жил на этих холмах до людей. Ведь был же здесь первый народ?» Может быть, Алькасар был прав...

Тролль Шамотт вдруг ожил и зашамкал, переспрашивая:

– Чего она хочет-то?

– Чтоб убил, дядюшка Шамотт, – пояснил Алонд.

– Убил? Дело хорошее, дело хорошее, хе-хе...

– Ты кровавый пес, дядюшка Шамотт, – хмыкнул Тифлон.

Старичок остался очень доволен эпитетом.

– Да, – прогудел он в нос, – водились и за нами делишки... А кого убить-то надо? Может, пособить в добром деле?

Но, узнав, что Моргана, старый тролль всполошился:

– Нет, эдак и всех нас тут угробят! Кто он, герой-то? Дакини? Низшая раса! Что он понимает! Дакини все ненормальные, взять того же Моргана! Кому, кроме этих выродков, пришла бы в голову мысль сотворить Длинную Ветку, да и тебя, Тифлон, не к ночи будь сказано?

– Нынче утро, дядюшка, – поправил Тифлон. – Какое имеет значение, утро, вечер! Скоро ни утра, ни вечера! Кто их звал сюда, этих дакини? Гадкие, дрянные. – Стереть их, стереть с лица земли!

Старик энергично потряс головой, роняя труху, пробубнил себе под нос несколько воинственных призывов и снова погрузился в спячку.

Фейдельм спросила Хелота:

– Меч, который с тобой, – это Секач?

– Да.

– Убей Моргана, – повторила она.

Его смерть не уничтожит ли всех сотворен– осторожно спросил Хелот.

Я думала. Спрашивала богов. Только ту часть души, что была вложена Демиургом, – сказала Фейдельм. – Сотворенные не только от Моргана, они и сами по себе. Их свобода пребудет с ними. Чем больше в них свободы, тем больше останется после того, как убьешь Моргана.

– Хорошо тебе говорить, Фейдельм, – зачастил Лоэгайрэ.

– Тебе-то нечего бояться. Ты не сотворена. А нам каково?

– Тролли тоже не сотворены, – заметил Длинная Ветка, – а все же часть Демиурговой души и в нас.

– Мы отчасти порожденье Демиурга, – сказал Алонд, – а отчасти плод жизнедеятельности его безнравственных творений...

– Эк загнул! – снова ожил Шамотт. – Сдохнем мы все, вот и весь сказ. Эхх...

– Вся моя жизнь проходит в страхе, – заговорила Фейдельм. – Я слышу страх каждого из вас. Мне больно болью каждого из вас. Давно я не слышала радости.

– Так-то оно так, а все же вдруг этот сумасшедший Морган Мэган уничтожит нас всех в миг своей смерти? – не сдавался Лоэгайрэ. – Говорят, колдуны мертвые сильнее, чем живые. Да и вообще, не стал бы я доверяться дакини.

– Не стал бы доверять дакини? – подал голос вдруг Форайрэ. – Ха! А Секач им кто отдал?

– Это... я... так вышло. Выгодный же был обмен, как отказаться! Да кто же знал, что все так обернется?! – рассердился наконец Лоэгайрэ.

Хелот вынул из кожен Секач, взглянул на надпись, сделанную светящимися рунами.

– Я убью его, – сказал он. – Я убью его, Диано-ра-Из-Радуги.

На рассвете Морган, взяв с собой одного Алькасара, углубился в чащу леса. Во-первых, создателя мутило после вчерашних возлияний и ему хотелось побыть вдали от чужих физиономий. Во-вторых, он решил самолично произвести разведку и пометить те валуны, которые надлежит уничтожить в первую очередь, чтобы не тратить времени и сил на разбивание неодушевленных предметов.

Сарацин смотрел, как Моргана выворачивает наизнанку возле источника мудрости. Наконец, умывшись, Морган Мэган пробормотал:

– В таком-то состоянии я и сотворил этих Болотных Мороков, будь они неладны... – Ты говоришь о вчерашнем малыше? Морган поднял голову и посмотрел на сарацина, подчеркнутое безразличие которого начинало уже раздражать Демиурга.

– О нем. Но почему ты называешь его «малышом»? Он старше тебя лет на четыреста.

– Он маленький, – сказал Алькасар. – Он слабый.

– Зато зловредный. Зря ты за него заступился. Ты рисковал лишиться моей милости, Алькасар.

Сарацин пожал плечами.

– Это неважно, – отозвался он. – Зачем мне твои милости, Морган Мэган?

– О-ох, – простонал Морган, снова хватаясь за горло. – Зачем я столько пил?

– Это совесть бунтует, – сказал Алькасар. – Тебе не хочется убивать свой мир. Тебе хочется его спасти.

– Заткнись, – хрипел Морган. У него не хватило сил даже на то, чтобы сжать кулак, и он тихо захныкал от слабости. – Уйди с глаз, рябая морда. Ненавижу вас всех. Со всех сторон смотрят... глаза, глаза, глаза...

Он застонал и сжал голову ладонями. Алькасар покусал нижнюю губу, как будто обдумывал что-то. Он стоял над поверженным Демиургом и пытался понять, какое чувство зарождается сейчас у него в душе. Одно мгновение он был близок к тому, чтобы вонзить в беззащитно открытую спину нож и на том покончить с этой чудовищной историей. Но внезапно странное сияние между деревьев привлекло его внимание. Алькасар поднял голову, присмотрелся – и вдруг закричал от страха.

Морган подскочил:

– Что с тобой? Почему ты орешь?

Алькасар зажал рот ладонями, но и поверх ладоней смотрели насмерть испуганные черные глаза, в которых не осталось ни искры разума. Это был взгляд затравленного животного.

Морган огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Ни чудовищ, ни великанов. Говорили что-то про огнедышащего дракона, которого сманили на свою сторону мятежники, но и этого чудовища поблизости не наблюдалось. Морган пожал плечами и думал уже обругать сарацина, как вдруг и он заметил сияние среди серебряных стволов.

Там клубился свет. Пестрые нити, окрашенные в чистые, прозрачные цвета, сплетались и расплетались, как будто катился клубок, свитый из солнечных лучей. И этот клубок света приближался. Шаг за шагом, толчок за толчком рос он, становился все больше, все ярче, все светлее. Вот уже стала заметна фигура женщины, ступающей в центре этой сферы. Можно было разобрать, что свет окутывает ее, точно плащом, что от каждого се движения взлетают и опадают световые полосы. Она остановилась неподалеку и развела в стороны руки. И в тот же миг свет как будто собрался между ее рук, поднялся над головой, и нити, прежде запутанные, расправились, превращаясь в Радугу.

На эту-то Радугу и смотрел Алькасар глазами, полными ужаса.

Но женщина не замечала его. Неподвижный взгляд ее остановился на Мэгане.

– Морган, – тихо проговорила она, и волны грусти и покоя окутали бродячего мага. – Морган Мэган...

Искаженное злостью лицо Моргана дрогнуло и смягчилось.

– Кто ты? – спросил он шепотом, и ответила:

– Я не помню своего имени. Я голос, богам. Я любовь и справедливость.

– Здравствуй, Фейдельм Прекрасная, – громко произнес Морган. – Так, кажется, назвали тебя в этом мире дети великой реки Адунн?

– Ты Морган Мэган, – сказала девушка. – Ты умрешь. Так решил Народ великой реки Адунн.

– Вы что, все в сговоре с моей матерью? – возмутился Демиург. – Это она подослала тебя?

– Твоя мать не знает. Твоя мать не согласилась бы убить тебя, Морган Мэган. Это мое решение.

Морган отступил на несколько шагов. Он хорошо знал, что там, в Шервудшире, эта девушка была обыкновенным человеком – дакини, как здесь говорят. И когда он открыл для нее ворота Радуги и когда дал ей часть своей Силы – и тогда он знал, что она всего лишь человек. Но теперь он не был в этом уверен. Слишком хорошо сжилась она со своей ролью. Слишком уж послушна была ей Сила Радуги. Моргана бросило в холодный пот. Что, если каждое из его творений обрело самостоятельную жизнь? Полностью самостоятельную? От него не зависящую? «Слишком много нужно еще узнать о космогонии и эсхатологии», – подумал Морган и дал себе твердое слово: бросить пить и закончить университет в Гейдельберге.

– Убирайся, – выговорил Морган Мэган немеющими губами.

– Я знаю, кто ты. Ты не богиня.

– Я не богиня, – согласилась девушка. – Мое старое имя Дианора. Так мне сказали. Я не помню. Ты помнишь?

– Да, – кивнул Морган. – Я помню. Ты Дианора, и я спас тебе жизнь. Хорошо бы ты не забыла и об этом.

– Буду помнить. Но это неважно. Ты умрешь, Морган Мэган.

– Ведьма! – крикнул Морган, чувствуя, что его одолевает страх. Он подскочил к девушке, чтобы схватить ее за плечи, и отдернул руку – его обожгло.

Радуга засияла ярче, и вот уже языки разноцветного пламени лижут тонкую фигурку в золотистом одеянии. Белый мех на ее плечах раскалился и начал мерцать красным светом. Потом по нему побежали фиолетовые, желтые, синие волны.

Алькасар, который все это время пытался побороть страх, услышал из всего этого диалога только одно: имя Дианоры. Он с трудом поднялся на ноги. Имя прозвучало снова, на этот раз из уст самой девушки.

И когда пламя охватило ее, он закричал: «Дианора!» – и бросился к ней. В этот миг ему уже не было страшно. Он знал, что скоро ему предстоит умереть, если он не оставит Моргана. И если Алькасару суждено погибнуть в огне, то пусть будет так. Может быть, он успеет увидеть ту женщину, которую, как говорил Хелот, он любил в своей прошлой жизни.

Но он не погиб. В кольце пылающей Радуги царила приятная прохлада. И еще одно странное ощущение удивило его: безопасность. Пока между девушкой и остальным миром горело это кольцо, никто не мог причинить ей вреда. Более того, если смотреть на мир сквозь горящую Радугу, то ни одна из мирских забот не покажется существенной.

Дианора стояла, окруженная покоем, миром и любовью, и, когда Алькасар шагнул в этот мир, тишина окутала и его. И разом отпустила боль, забылся ужас, остались позади долгие ночи, полные чудовищных сновидений, бесконечные дни с их неутоленной тоской. Она смотрела на него и улыбалась, и детское ласковое лицо девушки казалось странно знакомым.

– Я Дианора, – сказала она. – Я Дианора, хоть и не помню об этом.

– И я не помню, – признался он. – Сказали, меня звали Алькасар.

– Пусть будут такие имена. – Дианора улыбнулась.

– Сказали, что я любил тебя, – продолжал он. Она покачала головой, рассыпав по плечам золотые волосы.

– Я не помню и этого. Но если мы останемся живы и мне придется выбирать, я выбрала бы тебя.

Он серьезно смотрел на нее, хмуря длинные брови. Потом спросил: – Могу я дотронуться до тебя? Вместо ответа она положила обе руки ему на плечи. Он сжался, ожидая боли, но снова ничего не произошло. Только тепло и нежность ее прикосновения. Тогда он провел ладонью по ее щеке. Опять ничего. Дианора привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. И тогда посыпались искры. Разноцветные искры, всех семи цветов. Дианора расхохоталась. Откуда-то издалека до них донесся пьяный рев. Оба разом повернулись и посмотрели на Моргана. Казалось, он находится не рядом, а за тысячи миль. Они смотрели на него сквозь Радугу и видели таким, каким он был – несчастным, одиноким человеком, который запутался в собственных преступлениях и ошибках.

– Бог ты мой, я же просила Хелота убить его, – сказала Дианора.

– Не надо было делать этого, – отозвался Алькасар. – Хелот рыцарь. Если он обещал, он сделает. Зря просила. Ты убила этим двоих. Знаешь как говорят: собрался мстить – копай сразу две могилы.

Сарацин еще раз взглянул на Моргана. Тот сидел, скорчившись на старой коряге, – бледный, со слипшимися светлыми волосами, один глаз смотрит прямо на них, и в нем застыло недоумение, второй, больной, бельмом таращится из-под скошенного века.

– Морган болен, – сказала Дианора. – Как я не подумала об этом раньше! Мне нет прощения, друг мой. Он нуждается в нашей помощи, а мы изыскиваем способ уничтожить его.

– Молчи. – Он сжал ее руку. – Не говори ничего. Ты правильно поступила. Я забыл. Морган убийца.

– Морган болен, – повторила она. – Быть может, я сумела бы его вылечить...

– Ты не видела, как он убивает. Они доверяют ему, ведь он их создал. Они безобразны, но он их такими создал. Они покорны ему, а он бьет по ним Моргенштерном...

– Он убивает сам себя, – сказала Дианора. – Он хотел помочь мне. Он говорит, что спас меня от смерти.

– Может быть, – пробормотал Алькасар. – Он и меня спас. Но Морган сделал слишком много зла. Владычица Оленьего Леса задумчиво ответила: – Не делает зла лишь тот, кто вообще ничего не делает. Не действия избегать следует, но лишь неподвижности и отвратительной лености. Слушай историю. Был святой Сульпиций, мой крестный отец. И вот что он однажды сказал. К нему пришел на исповедь один рыцарь. Крестоносец, который много убивал и часто обнажал свой меч ради наживы. Он совершил множество преступлений и покаялся во всех. И святой спросил его: «Будешь ли ты еще совершать подобные непотребства, дитя мое?» И «дитя», по локти обагренное кровью, сказало: «Да, но сейчас отпусти мне грехи». И святой отпустил ему грехи и сказал: «Ты таков, сын мой, каков ты есть. В тебе слишком много жизни. Стало быть, не в том спасение твоей души, чтобы сидеть на месте. Кради, убивай, прелюбодействуй, но только не стой на месте, ибо нет ничего более смрадного, чем гниющая душа». И с тем уехал тот рыцарь.

– Какова же душа у Моргана, Дианора? Дианора положила ладонь ему на губы, улыбнувшись, когда жесткая борода царапнула ей руку.

– У Моргана душа больна и истерзана. Но не гниет. Боль чиста. Боль, как огонь, – сжигает и оставляет чистый пепел.

Алькасар осторожно отвел ото рта ее руку и прикоснулся к ней губами.

– О чем ты говоришь, Дианора? Что может вырасти из пепла?

Дианора тряхнула головой, отбрасывая с лица золотую прядь.

– Из пепла может вырасти новый феникс, – сказала она.

Хроальмунд Зеленый встретил Хелота с Лохмором в нескольких милях от источника мудрости.

Первым заметил Болотного Морока дракон: внезапно Лохмор остановился, шерсть на его загривках поднялась, и он еле слышно зашипел.

– Что там, Лохмор? – спросил Хелот. – Что ты заметил?

Дракон ударом лапы разрыл мох и вытащил из-под коряги странное существо, покрытое чешуей. Оно имело жалкий вид. На чешую налипла грязь, кое-где к ней пристали клочья волос и пятна крови. Две чешуйки были сорваны, и ранка загноилась. Большие круглые глаза существа испуганно уставились на огнедышащего дракона.

– Ой! – сказал Лохмор, дурашливо цепляя его лапой и опрокидывая на спину. Существо пронзительно заверещало и принялось отчаянно размахивать ручками. Хелот заметил между трех растопыренных пальцев небольшие перепонки.

– Оставь его, Лохмор, – сказал он дракону и сел перед существом на корточки. Оно растянуло большой рот в плаксивой улыбке.

– Кругом дакини, – пробормотало оно, – только смерть, только убийство и жажда крови. Десять мудрецов отвернулись от нас.

И оно обречено закрыло глаза большими морщинистыми веками без ресниц.

– Кто ты? – спросил Хелот.

Не открывая глаз, существо ответило:

– Хроальмунд Зеленый, Болотный Морок, из рода похмельных троллей, созданных в дурной час Демиургом нашим Морганом Мэганом, да будет проклято его имя, да будут преданы забвению его дела.

От удивления Хелот с размаху сел на сырой мох.

– Прости, Хроальмунд, я не вполне понял. Что значит «похмельные тролли»?

– Ну что тут объяснять? – Существо сердито уставилось на Хелота. – Ты хочешь убить меня. Так убивай поскорее и не докучай мне своими вопросами.

– Я вовсе не хочу убить тебя, – возразил Хелот. – Я служу замку Аррой и сейчас... – Он замялся. – Словом, Хроальмунд, я не враг тебе, если ты проклинаешь Моргана Мэгана.

– Я проклинаю Демиурга потому, что прежде поклонялся ему. А кто ты такой, чтобы проклинать его? Ты – жалкий дакини. Ты не понимаешь величия божества. Тебе недоступно представление о растоптанной вере.

– Да, – сказал Хелот, чувствуя, что начинает сердиться на это, казалось бы, безобидное и жалкое существо. – Мой бог никогда еще не предавал меня, хотя я частенько забывал помянуть его в молитвах перед сном.

– Неважно, – отрезал Болотный Морок. – По-хмельные тролли – одно из почтеннейших сословий мира Аррой, хотя по ряду причин мы вынуждены скрываться и вести тайный образ жизни. Нам ведома та сторона жизни Демиурга, что сокрыта от остальных. Мы – его пьяные кошмары, его ночной бред, его алкогольные муки, его подавленные эмоции и неудовлетворенные желания.

– Господи, сколько же еще вас, уродов, было создано в этом несчастном мире! – воскликнул Хелот, не удержавшись. – Морган разбрасывал свою созидательную силу налево и направо, и я сомневаюсь, чтобы он соображал, что именно он творит. Прости ему, Иисусе...

– Иисусе – это что за идол? – тут же прицепился Болотный Морок. Как только он понял, что опасность быть убитым ему не грозит, он уселся поудобнее на сыром мху и уставился на человека горящими глазами.

– Иисус – не идол, Он Сын Божий, – серьезно ответил Хелот.

– Гм. Думаю, демиурги между собой разберутся, – заявил Болотный Морок. – Не наше дело мирить их или что-то объяснять. Я хочу убить Моргана. Он оскорбил меня, мое племя, мою веру. Всю ночь я медитировал под взором Десяти Божественных Старцев и принял решение.

Лохмор заворчал. Ему не нравилось это создание, от которого исходил сильный рыбный запах. К тому же рана на боку Морока выглядела не слишком красиво. Однако когда Хелот предложил Хроальмунду перевязать ее, маленький тролль отказался.

– Я иду на верную гибель, – объявил он. – Не понимаю, зачем тратить время на бессмысленные действия.

Лохмор дохнул в сторону огнем. – Сделать бы из тебя воблу, земноводное, – сказал он как бы между прочим.

Хроальмунд бросил на дракона косой взгляд.

– Сам ты земноводное, ящер, – парировал он.

Хелот расхохотался, хотя на самом деле ему было не до смеха.

– Страшная гвардия шла убивать великого чародея и мага Моргана Мэгана, – сказал он. – Два земноводных и один дакини из презренной расы. Наверняка наш враг уже дрожит от ужаса. Но Хроальмунд не поддержал его веселья.

– Кем бы мы ни были, – сказал он, отряхиваясь и счищая пятно грязи с одной из чешуек, – месть наша будет ужасной.

Хроальмунд оказался весьма полезным спутником. Он хорошо знал все тропинки в Серебряном Лесу, ибо неоднократно по ним хаживал, и теперь вел Хелота и помрачневшего Лохмора прямиком к источнику мудрости.

– Откуда ты можешь знать, что Морган там? – время от времени спрашивал дракон.

– Чую, – лаконично ответствовал Морок.

– Как ты чуешь, когда лично я ничего не чую? У меня нюх ой-ой, – ворчал дракон. – Да и никому не по силам уловить чей-либо запах на таком расстоянии.

– Я ловлю не запах, – сказал Болотный Морок. – Просто господин наш вчера опять изрядно принял и снова находится на грани сотворения десятка-другого похмельных кошмаров. Еле сдерживается. В такие минуты любой из нашего народа найдет его с легкостью хоть на другом краю земли.

Хелот был вынужден поверить этому объяснению. В конце концов, другого проводника у них не было.

Время от времени лангедокский рьщарь касался ладонью рукояти Секача. И поймал себя на том, что обращается к капризному мечу с одной-единственной молитвой: «Предай меня, Секач, – думал он, – откажись рубить». Но меч никак не отзывался, и Хелот не улавливал ни волн тепла, ни струи ледяного холода. И когда он вынул меч из ножен, руны на клинке не горели и казались обыкновенной мертвой надписью.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Вот он! – крикнул Хроальмунд Зеленый, выскакивая на холмик и показывая рукой на источник мудрости, откуда Иллуги забрал свой провидческий глаз. Хелот поднялся и встал рядом с маленьким троллем. За их спинами тяжело топтался дракон.

Они увидели яркое сияние, как будто Морган развел большой костер и побросал в него порошков, дающих разноцветное пламя. Хелот видел такое как-то раз на ярмарке, где давал представления фокусник откуда-то из восточных стран.

Дракон присел и глухо зарычал.

– Сила Радуги! – сказал он. – Здесь Фейдельм, которая заманила нас. Зачем она здесь?

– Ловушка, – быстро проговорил Хроальмунд. – А вон там Морган.

Морган сидел в стороне, неподалеку от источника. Одежда на нем была грязной и порванной во многих местах. Один рукав отсутствовал, и Морган зябко кутался в плащ. Хелота поразила мертвенная бледность его лица. Странствующий рыцарь ощутил приступ тоски. Он не мог убить своего врага, когда тот сидел перед ним больной и безоружный. И слово, данное Фейдельм в присутствии народа холмов, стало жечь Хелота, как огнем.

Хелот вынул меч из ножен. Он едва не выпустил рукоять – руны на клинке горели, разбрасывая искры, и серебряные стволы деревьев начали мерцать, отражая их теплый оранжевый свет. «Секач», – умоляюще прошептал Хелот. Но он уже не мог остановиться. В замке Аррой ждали. Фейдельм ждала. И даже если когда-то властительница была девушкой по имени Дианора, это уже не имело никакого значения.

Морган встал. Он заметил сияние и понял, что оно значит.

– Кто здесь? – крикнул маг, поднимая голову. Голос у него был все еще звучным и ясным.

– Мое имя Хелот из Лангедока, – был ответ.

– Я знаю тебя, – сказал Морган Мэган. – Зачем пришел?

– Ты знаешь и это, – ответил Хелот и сделал несколько шагов вперед.

– Да. – Морган кивнул. – Ты выбрал хороший час. Я один и со мной почти нет Силы. Я устал, и меня терзают сомнения.

– И еще вчера ты слишком много выпил, Морган Мэган.

Хелот подошел еще ближе. Морган был похож на мертвеца. Хелот попытался убедить себя в том, что виной всему чудовищное похмелье, но он знал, что это не так. «Черт побери, – подумал он, – не стану же я раскисать только потому, что у моего врага вчера был неудачный день и сегодня он выглядит таким несчастным?» И он снова вспомнил, как нашел в лесу Алькасара и как сарацин кричал по ночам от страшных воспоминаний. И подумал о Дианоре, которую чародей из чистого любопытства превратил в странное, почти лишенное человечности существо. И о тех камнях, что были разбиты по приказу создателя. И о ране на боку Хроальмунда. И о Лаймерике, который был проклят за свою гордость и независимый нрав...

– Ты хочешь убить меня? – Морган криво улыбнулся.

– Да.

– Назови причины.

Хелот остановился, опустил меч, очертил вокруг себя круг сияющим клинком.

– Ты боишься умереть, Морган Мэган?

– Куда меньше, чем ты боишься нанести удар, Хелот из Лангедока. Так назови мне причины для того, чтобы убить меня.

– Мир Аррой, – сказал Хелот, в упор глядя на своего врага. – Прекрасный Аррой, с которым ты так зверски обращался, покуда он тебе не надоел. Ты изуродовал его, а теперь хочешь уничтожить.

– Кто там с тобой? – спросил Морган, прищурив здоровый глаз. – Болотный Морок? Это он тебе нажаловался? Посмотри, за кого ты заступаешься! Как он безобразен, глуп, напыщен!

– Он твое творение, и я не понимаю, почему ты так высокомерен по отношению к самому себе!

Морган посмотрел Хелоту в глаза, и лангедокцу стало жутко – такая пустота глядела из карего глаза бродячего мага.

– Потому что моя душа еще уродливее, чем эти монстры, – тихо сказал Морган Мэган. – Потому что моя мать хозяйничает в моем мире и я ничего не могу с ней поделать. Потому что она нравится им больше, чем я...

– Это ревность? – Хелот не верил своим ушам. – Да! – крикнул Морган. – Я ни одну женщину так не ревновал, как ревную свой мир. Мой Аррой – и эта женщина...

– Она твоя мать.

– Она дура! – заорал Морган и закашлялся.

– Я думаю, – мягко заметил Хелот, – миру нужна не только мудрость. Живые создания нуждаются не только в беспокойном духе, но и в глупости, в консерватизме. Тебе не приходило в голову, Морган Мэган, что твоим бедным троллям нужна просто курица-наседка?

– Неважно. – Морган махнул рукой. – Убивай меня, Хелот из Лангедока, иначе, клянусь, я завершу то, что начал. Я разнесу по камешку замок Аррой, я убью своими руками каждую тварь, которая называет себя моим творением. Я сделаю это.

Морган обнажил меч и усмехнулся.

– Я вижу у тебя в руках Секач, – сказал он. – Ты не сможешь напасть на безоружного, так потешься мыслью о том, что против тебя стоит враг, вооруженный до зубов. Но знай, Хелот из Лангедока, когда в дело вступает Секач, ничто уже не спасает. Он разрубает то, что надлежит. И я думаю, что пришло время разрубить мою голову.

Хелот сжал зубы и поднял Секач. В этот момент радужное сияние взлетело у него над головой и окутало его и Моргана. Какое-то мгновение Хелот ничего не видел, кроме ослепительных вспышек света и обжигающего жара. Потом до него донесся голос Моргана. Бродячий маг кричал – от боли и страха, как кричат раненые животные. И, не вполне понимая, что делает, Хелот взял Секач обеими руками, размахнулся и изо всех сил нанес удар по радужному сиянию.

Что-то оглушительно загремело. Послышался звон – такой, словно разбили свадебный сервиз, а сверху побросали серебряные ножи и вилки. Со всех сторон сыпались осколки тончайшего стекла, и каждый осколок переливался и сверкал всеми цветами радуги. Некоторые больно резали руки и лицо. Этому дождю, казалось, не будет конца. Небо над головой исчезло, окутанное золотым светом. И, понимая, что некуда бежать от этого расколовшегося неба, от этого острого стекла, от безжалостного света, Хелот молча упал на землю и обхватил голову руками, стараясь уберечь ее от острых обломков. И его накрыла тьма.

Хелот открыл глаза и увидел, что все вокруг окутано белым туманом. Потом туман заколебался и сдвинулся. Чья-то рука отвела занавеску, и тогда он понял, что лежит на огромной кровати под балдахином. Рядом знакомо пахло мускусом. – Аррой, – сказал Хелот.

Следом за рукой показалось и лицо – детская физиономия Тэма Гили. Мальчик смотрел на него и молчал.

– Что случилось, Тэм? – спросил Хелот. – Что со мной было?

– Вы больны, сэр, – тихо ответил Тэм. Хелот заметил, что мальчик боится. Он поглядывал на своего хозяина исподтишка, с таким испуганным видом, какого не имел никогда – даже в ту пору, когда имел дело с жуткой образиной Гури Длинноволосого.

– Да что случилось? – нетерпеливо спросил Хелот. – Почему ты шарахаешься от меня?

– Я... не шарахаюсь, сэр.

– Подойди поближе, Тэм. Что я натворил? Мне казалось, что уж ты-то можешь мне сказать все как есть.

Тэм не двинулся с места.

– Если вам угодно воды или вот дама Имлах придумала кофе... Это Лоэгайрэ принес.

Хелот поднес руку к лицу, потрогал щеки, лоб.

– Меня изуродовало?

Тэм помотал головой:

– Нет, что вы, сэр! Гури был не в пример ужаснее. С вами все замечательно, сэр.

Хелот вздохнул. Ему пришлось задать вопрос, которого он так боялся, но другого выхода не оставалось.

– Тэм... скажи мне правду: я убил Моргана?

– Нет, что вы, сэр. Он жив, как и вы. Он в подземелье. Дама Имлах напоила его сонным зельем, сэр, чтобы он не мог колдовать.

– Они все-таки хотят убить его?

– Они... я не знаю, сэр. Без вас не станут решать.

Хелот уселся поудобнее. Он не понимал, почему мальчик его боится. И эти подобострастные взгляды, которых за Тэмом раньше не водилось.

– Где Дианора? – спросил Хелот. – Я позову ее, сэр.

Тэм убежал – только пятки сверкнули. «А ведь сидел у постели, ждал, пока хозяин придет в себя», – понял вдруг Хелот.

– Боялся, что не очнусь.

Его невеселые размышления прервало появление Диакоры. На ней было все то же длинное платье Фейдельм, но лангедокский рьщарь видел, что сама владычица Оленьего Леса, Фейдельм-Из-Радуги, исчезла. Перед ним снова стояла сводная сестра Гая Гисборна.

– Слава Богу! – с огромным облегчением произнес Хелот.

– Дианора.

Она присела в учтивом поклоне и склонила голову:

– К вашим услугам, сэр Хелот.

– Дианора! – Хелот попробовал встать, но оказалось, что за время болезни он очень ослаб и потому снова рухнул на постель. – Дианора, – простонал он, бессильно копошась среди подушек. – Хоть ты, ради Бога, скажи мне: что случилось? Почему Тэм трясется как осиновый лист? Что я натворил? Почему он боится?

– Боится не только Тэм, господин, – ответила Дианора. – Вас боится весь Аррой. То, что вы совершили, под силу лишь полубогу – так они считают. – А ты как считаешь, детка? – Я тоже думаю, что вы колдун, господин, – спокойно ответила она и склонилась перед ним.

– В таком случае, – сказал Хелот, которого вывели из себя эти намеки и поклоны, – я требую от тебя, девушка, чтобы ты сказала мне, что именно я натворил.

– Вы разрубили Радугу, сэр, – сказала Дианора и поцеловала его руку. – Вы уничтожили ворота, через которые Морган Мэган уходил из нашего мира и возвращался назад. Вы спасли наш мир от уничтожения, сэр, ибо в тот миг, когда захлопнулись ворота, наемники, которых привел Морган, оказались по другую их сторону. Погибли два тролля – их зарезало осколками. Но вы и Морган живы.

Хелот попытался подняться и снова упал.

– Помоги мне сесть, – сказал он. – Не бойся, я не куса,юсь.

Дианора поправила ему подушки и помогла принять вертикальное положение.

– Вам угодно завтрак, господин? – спросила она.

– Мне угодно не слышать больше этого дурацкого обращения, – рявкнул Хелот. – Разрубил радугу, говоришь?

– Да, гос... вам это удалось.

– Секач, – сказал Хелот. – Я тут ни при чем. Это все меч.

– Не всякой руке будет послушен меч, особенно такой, как Секач, – возразила Дианора.

Хелот посмотрел ей в глаза и увидел в них страх и желание угодить и сказал:

– Позови Алькасара. Я знаю, что он здесь. И пошевеливайся: это желание героя!

Дианора поклонилась и ушла. Хелот мрачно уставился в потолок. Сговорились они, что ли, сделать его жизнь невыносимой? Если сейчас явится Алькасар и согнется перед ним в поклоне, он, Хелот, просто перережет себе горло.

Алькасар явился. Мрачно посмотрел на него от порога. Потом спросил, не попытавшись даже изобразить подобие улыбки:

– Ты для всех теперь полубог? Или для кого-нибудь все-таки остался Хелотом?

– Черт побери, я бы для всех хотел быть Хелотом! – крикнул Хелот и кашлянул. – Это хорошо. – Сарацин неожиданно усмехнулся.

– Скажи хоть ты, Алькасар, – меня сильно изуродовало?

– Исполосовало, как барана на молодецких скачках, – сказал сарацин. – Так что на девушек можешь не засматриваться. Разве что какая-нибудь вдова средних лет польстится...

– На девушек, конечно, производит впечатление твоя черная рожа, – сказал Хелот с облегчением. «Хоть один друг не предал», – подумал он.

– Тебе виднее, – отозвался Алькасар, и сердце Хелота сжалось. В непроницаемых черных глазах, глубоко спрятанный, но не уничтоженный, стоял все тот же страх.

Судилище над Морганом устроили на двенадцатый день после того, как Секач в руке Хелота разрубил Радугу и уничтожил ворота, навсегда отрезав Аррой от других миров Великой Реки Адунн. Лишенный чародейской силы одурманивающкми напитками, связанный, Демиург был отведен на опушку Оленьего Леса. Там уже ждал большой помост. Моргай споткнулся, остановившись перед этим сооружением, и оглянулся на Теленна Гвада:

– Что это, Теленн Гвад?

– Полезай, – ответил вместо него Лаймерик. – Отомстить хочешь, Лаймерик? – спросил Морган.

Маленький вождь покачал головой:

– Это всего лишь помост, Морган Мэган. Для того чтобы тебя видели все, а не только великаны и рослые тролли. Полезай.

Морган пожал плечами и подчинился. Он позволил привязать себя к стволу старого дерева, возле которого и был сооружен помост, и откинул голову назад, прижимаясь макушкой к теплой коре. Солнце ласково коснулось закрытых век. Ему хотелось забыть обо всем. И о том, что сейчас на него смотрят со всех сторон ненавидящие, проклинающие, жаждущие его смерти, – тоже.

А собралось их немало. Вся поляна была полна лесного народа. Посмотреть на Демкурга пришли молчаливые воины Народа и вечно недовольные гномы, величественные сородичи Теленна Гвада со своими рослыми пышнотелыми супругами, разного рода тролли, гоблины и вовсе уж невразумительные существа вроде Болотного Морока пли старика Шамотта. Добрался, несмотря на большое расстояние, даже один из валунов Серебряного Леса.

Напротив помоста установили большое кресло и усадили в это кресло героя – Хелота из Лангедока.

Странствующий рыцарь был мрачнее тучи. Его выводила из себя роль спасителя, которую навязали ему в мире Аррой. Лучше уж быть одним из многих, лучше быть простым разбойником из Шервудского леса, чем героем, вызывающим лишь страх и преклонение. Несколько секунд Морган Мэган и Хелот смотрели друг другу в глаза – одинаково приневоленные, одинаково вознесенные над толпой. И в этот миг Хелот до конца понял, что он с Морганом одного племени, одного рода – дакини, чужие в мире Аррой. И никого ближе не было у Хелота в то мгновение. Словно они с Морганом вышли из лона одной матери. И ему захотелось встать, взять Моргана за руку и увести прочь – туда, где их накормят мясом браконьерски убитого оленя, дадут лук и стрелы. Но Хелот не двинулся с места, и Морган Мэган отвел глаза.

Вперед выступил Теленн Гвад и звучно произнес:

– Суд над Морганом Мэганом, военным, религиозным и прочих достоинств преступником! Состав обвинения: попытка эсхатологии (последнее слово далось барону не без труда, но он героически справился и с ним).

– Каждый может выступить здесь и сказать свое слово обвинения против преступного Демиурга, – продолжал барон, – как от себя, так и от имени своего народа. И когда выскажутся все и иссякнет поток речей, мы будем знать, как поступить нам с негодяем.

Стало тихо. Никто не решался заговорить первым, хотя на душе накипело почти у всех и каждый хотел бы видеть Моргана если не мертвым, то во всяком случае обезвреженным. Большинство при этом полагало, что эти два понятия суть одно и то же: живой Морган не может не быть вредоносным.

Лаймерик Окраина окинул взглядом мнущихся в нерешительности троллей, дернул плечом и громко сказал:

– Я хочу выступить с обвинением против Моргана Мэгана. – И когда все взоры обратились в сторону маленького вождя, он расправил плечи и стал как будто выше ростом. – Морган, ты унизил меня, ты сделал меня рабом, ты отнял у меня оружие и разлучил с моим народом. Ты ополчился на меня лишь потому, что я никогда не боялся тебя. И сейчас я говорю перед лицом мира Аррой, который слушает нас: да будешь ты уничтожен!

Он перевел дыхание и бестрепетно встретил мрачный взгляд Демиурга.

И тут словно прорвало плотину – потоком понеслись обвинения, и вздорные, и серьезные, и мелочные, и по существу. Каждый спешил высказаться, перекрикивая и перебивая другого.

– Он предал мою веру! – сказал Болотный Морок.

– Он осквернил воды Адунн! – кричал тролль, до самых желтых глаз-щелок заросший зеленой шерстью.

– Он создал нас уродливыми! – орали Алонд и Тифлон, племянники трухлявого Шамотта.

– Он забыл наделить моего друга Форайрэ умом! – верещал громче других Лоэгайрэ. – Каково жить бедному троллю дураком – об этом Морган не подумал! И еще: зачем он сотворил изумрудную копь возле самой пещеры Англая Алчное Сердце? Чтобы потешиться над горем Лоэгайрэ, уж конечно! У! – Гном погрозил Демиургу маленьким кулачком.

– Он истоптал мох!

– Убить Харрыы... Убить Варрахх...

– Он срубил деревья в Серебряном Лесу!

– Он наблевал в источник мудрости! Хорошо, что я успел забрать оттуда свой глаз!

– И вообще, как он посмел привести сюда этих убийц из чужого мира?

Морган прикрыл глаза и откинул назад голову. Он давно уже перестал слушать. Исход был предопределен, и Морган знал это еще задолго до начала судилища. И если у кого-то из собравшихся имелись сомнения по части бессмертия создателя, то сам Морган этих сомнений не разделял: если ему перережут горло, он умрет, как любой другой человек.

Сейчас бродячему магу хотелось одного: чтобы все закончилось как можно скорее. А они все кричали и кричали.

– Он заколдовал моего друга!

– Он уничтожил Силы Радуги и оставил Народ без ясновидящей!

– Он лишил меня памяти!

– Он отобрал у меня золото!

– Он не дал мне обещанного!

– Он убил моих родственников!

– Он наполнил Аррой ненавистью!

Нескоро еще выдохлись обвинители. Но все же настал момент, когда они замолчали. Надлежало провозгласить приговор, который был ясен любому. Но Хелот медлил. Постепенно все глаза обратились на Героя, ибо никому, кроме спасителя мира Аррой не хотели они доверить право решить судьбу их Демиурга. Ответственности ли они боялись, предвзятости ли своей не доверяли сотворенные Морганом – кто ведает. Хелот не думал об этом, когда поднялся со своего кресла, сутулясь, словно груз решения давил ему на плечи. Морган даже не шевельнулся, равнодушный к происходящему. Собственно, этого он и добивался, ибо уничтожение дела рук и души своей приравнивал к самоубийству.

Хелот, стоя на помосте, медленно обвел глазами толпу и внезапно поразился тому, как это пестрое сборище диковинных созданий – облик большинства лишь отдаленно носил черты человекообразности – похоже на ноттингамскую толпу.

В ожидании приговора Моргану они топтались, чесались, поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, скалили зубы, ковырялись в ухе, грызли ногти.

– Провозгласи же наше решение, Хелот из Лангедока! – не выдержал наконец кто-то, и толпа взревела:

– Смерть! Смерть Моргану!

Хелот поднял руку, и они стихли. Желтые и красные, зеленые и черные, круглые и узкие – все глаза впились в героя. Где-то в этой толпе замер Тэм Гили. Каким величественным кажется ему сейчас Хелот, какую гордость испытывает мальчишка – еще бы, служить такому господину!

– Прежде чем осудить Моргана на смерть, как вы того требуете, – громко проговорил Хелот, – я хочу знать, не будет ли произнесено хотя бы одно слово в его защиту?

– Не может быть такого слова! – горячо ответил Теленн Гвад. – Неисчислимы беды, которые принес нам Морган Мэган.

– И все же я спрашиваю: неужели никто не вступится за него?

– Морган – преступник, – возразил барон. – Он должен понести наказание.

– Уж не защищаешь ли ты его, Хелот? – выкрикнули из толпы пронзительным голосом.

Хелот поглядел в ту сторону, но обладатель пронзительного голоса уже скрылся за спинами других.

– Почему бы и нет? – ответил Хелот.

– Среди тех, кто жил бы в мире Аррой и считал его родным, не найдется ни одного защитника, – убежденно сказал барон.

– А если ты неправ, Теленн Гвад?

– Что ж, – барон пожал плечами, – Морган будет прощен, если я ошибаюсь.

Хелот сжался, как пружина.

– Слушайте все! – крикнул он. – Если хотя бы один голос прозвучит в оправдание Моргана, жизнь будет оставлена ему. Кто-нибудь желает выступить?

Ответом была гробовая тишина, которую затем прорезал вопль Лоэгайрэ:

– Да кто же захочет спасать его, супостата? Среди нас нет предателей!

И снова толпа взорвалась. Взметались кулаки, мелькали широко раскрытые пасти, брызгала слюна. Хелот взглянул на богиню Боанн, но она отвернулась, опираясь на руки преданных троллей. Алькасар ответил на взгляд Хелота угрюмым пожатием плеч, а Дианора покачала головой. Один за другим отрекались от бродячего мага Иллуги и Имлах, Отон и младшие вожди народа, Хроальмунд Зеленый и Длинная Ветка...

– Неужели никто? – совсем тихо спросил Хелот, зная, что его не слышат.

Толпа пришла в движение. Приглядевшись, Хелот разобрал, что вперед кто-то энергично проталкивается. Наконец он увидел белую лохматую спину и бугорки еще не выросших крыльев на лопатках. Лохмор оттолкнул Форайрэ и выбрался, отряхиваясь, на свободное пространство между двух помостов.

– Лохмор! – взвизгнул Лоэгайрэ. – Ты что, ума лишился?

Дракон не обратил на этот выкрик никакого внимания, равно как и на вопли Алонда с Тифлоном: – Он и тебя изуродовал, как нас!

Задрав головы к помосту, где стоял связанный Морган, дракон пристально посмотрел на Демиурга. И Морган, удивленный, открыл глаза.

– Ты хочешь сказать слово в мою защиту? – спросил он.

Вместо ответа дракон неуклюже вскарабкался на помост и сел у ног Моргана.

– Он меня создал, – сказал Лохмор и выпустил на толпу две струи веселого оранжевого пламени, которые лизнули воздух и погасли, никому не причинив вреда.

ЭПИЛОГ

Хелот проснулся от того, что его трясет за плечи Тэм Гили.

– Что тебе нужно, неугомонное дитя? – сердито спросил лангедокский рыцарь. – Неужели ты не можешь оставить меня в покое?

– Не могу, сэр, – прошептал Тэм. Хелот заметил, что к мальчишке вернулась добрая толика его прежней наглости, и неожиданно для себя улыбнулся. Охнув, он сел. Три дня беспрерывных празднеств, устроенных в честь примирения Демиурга со своим миром, тяжким молотом стучали в голове героя.

– Вот леший, – пробормотал Хелот, обнаружив, чтс спал на мокром мху под елкой – замок Аррой высился вдали в предрассветных сумерках темной громадой.

– Я здесь! – пискнуло неподалеку. Из кустов высунулось коренастое бородатое создание и преданно заморгало.

– Сгинь, – сказал Хелот.

– Ну вот, то зовут, то сгинь, – пробурчал обиженный лешак, исчезая в темноте.

– Куда ты меня тащишь? – спросил Хелот Тэма Гили, который переминался с ноги на ногу и всем своим видом демонстрировал нетерпение. – Что случилось?

– Морган что-то замышляет, – делая страшные глаза, поведал Тэм Гили. – Я думаю, самое время выследить его, сэр, пока он ни о чем не подозревает.

Следом за мальчиком Хелот отправился в глубь леса. Тэм неожиданно остановился, так что Хелот едва не налетел на него и не сбил с ног. На опушке кто-то возился, увязывая хворост в большую вязанку. Первый солнечный луч прорезал серую мглу и осветил лицо таинственного лесовика. Сомнений больше не оставалось: Морган!

– Что он делает? – прошептал Хелот.

Морган выглядел совершенно трезвым, серьезным и собранным. Ни следа вчерашнего веселья на худом лице. Только на скуле осталось красноватое пятно от помады после вчерашних лобызаний Боанн, которая приняла в свои объятия дорогого отпрыска под восторженный рев придворных троллей.

Морган завязал последний узел и, согнувшись, взвалил дрова на спину. Потом пошел – ровным шагом, так, словно собирался пройти со своей ношей не одну милю. Хелот двинулся следом. Но не прошел он и десяти шагов, как споткнулся и упал. Морган остановился, обернулся, подождал, пока лангедокский рыцарь поднимется на ноги.

– Тэм тоже здесь? – спросил Мэган, ничуть не удивляясь неожиданному появлению Хелота.

– Да, – сказал Тэм и насупился. – Это я первым заметил ваши козни, сэр.

– Что ты опять задумал, Морган? – Хелот подошел к бродячему колдуну. То, что в сумерках Хелот принял было за хворост, оказалось десятью хорошо отполированными и, несомненно, тяжелыми посохами.

– Праздник окончен, сэр герой. – Морган поклонился, едва не выронив при этом свою вязанку. – И прощенный жертвами злодей удаляется со сцены.

– Ты уходишь? – не поверил Хелот. Но каким образом?

– Как всегда, через ворота.

– Ворот больше нет, Морган. Секач разрубил Радугу. Зачем ты пытаешься обмануть меня?

Морган Мэган устало посмотрел на двух дакини, которые не доверяли ему и явно были встревожены.

– Я не обманываю, – сказал наконец колдун. – Я знаю и другие ворота. Ворота жизни и смерти, ворота любви. Все это в прошлом. Я хочу открыть ворота знания.

– В какой мир ты надеешься попасть? Морган хмыкнул:

– Понятия не имею. Не исключено, что это будет Гейдельберг. Или Лейпциг. Думаю, что Оксфорд меня не примет. Хелот покачал головой:

– Прости, Морган, я не могу тебе верить, Если ты не возражаешь, я хотел бы пойти с тобой. Я должен убедиться в том, что, спасая твою жизнь, мы с Лохмором не совершили ошибки.

На берегу великой реки Адунн, куда Морган Мэган со своими спутниками добрался на третий день, горел костер. Закончив завтрак, Морган встал, обтер руки об одежду и взялся за свою вязанку. Один за другим разложил на траве все десять посохов – дубовый и рябиновый, тонкий из ивовой древесины, короткий – из березовой, тисовый и кленовый,.. Почти все они были гладкими, отполированными, и только светлый буковый украшен замысловатой резьбой.

Хелот тронул теплое дерево.

– Откуда ты взял эту красоту, Морган? Волшебник одарил его одной из своих хитрых улыбок.

– Я обокрал одно святилище. Не смотри на меня с таким ужасом, Хелот. Ты знаком с Хроальмундом Зеленым?

Хелот кивнул и прибавил:

– Когда я встретил его, он был в ужасном состоянии. Ты чересчур жестоко обошелся с ним, Морган.

– Не я, а мои солдаты, – возразил Морган. – И нечего было какому-то троллю... – Он закашлялся и махнул рукой. – Словом, у этих Болотных Мороков есть тайное святилище посреди гибельной трясины. Я грешным делом полюбопытствовал, кому они там поклоняются.

– Неужели вам, сэр? – встрял Тэм Гили.

Морган посмотрел на мальчика и хмыкнул :

– Разумеется, нет, блудное дитя Народа. – Он с удовольствием полюбовался на то, как шипит Тэм. – Они поклоняются сонмищу кумиров, именуемых десятью мудрецами. Они порассказывали немало забавного.

– Болотные Мороки?

– Да нет же, мудрецы. Они хоть и глиняные, но кое-что соображают... – Морган рассмеялся, видя удивление своих собеседников. – Я их немножко оживил. Не настолько, правда, чтобы они могли погнаться за мной по болоту и отобрать свои посохи...

Морган встал, прищурился:

– Ну что, начнем?

Хелот и Тэм Гили смотрели, как бродячий маг один за другим вонзает в глинистую почву все десять посохов, пять с одной стороны и пять с другой, так что образовался небольшой коридор.

– Это и есть ворота? – недоверчиво спросил Тэм Гили.

Морган растрепал светлые волосы мальчика.

– Прощай, маленький дакини. Тэм хлопнул белыми ресницами и смущенно отозвался: – Прощайте, сэр.

Морган кивнул Хелоту и шагнул в коридор. Он сделал несколько шагов – и исчез. Там, где только что виднелась высокая фигура чародея, клубился лишь туман.

Хелот и Тэм переглянулись. Хелот встал, и Тэм моментально повис у него на рукаве.

– Что вы хотите делать, сэр?

– Еще не знаю, – медленно проговорил Хелот. Он вдруг подумал о том, что оставленный на берегу костер будет казаться брошенным, точно пес, которого не сняли с цепи уехавшие из дома хозяева.

Лангедокский рыцарь шагнул к десяти деревянным посохам и вгляделся в то, что было впереди. Туман. Только туман и мгла. Он осторожно миновал первую пару – дубовый и тисовый – и остановился. Глазами, полными отчаяния, Тэм следил за ним.

– Вы уходите, сэр? – крикнул он, заметив, что Хелот медлит.

– Да.

– Что там, впереди?

– Не знаю. Отсюда не разберешь. Тэм мялся на берегу, и Хелот видел, что мальчик не смеет просить о том, чтобы его взяли с собой. Вот удобный случай избавиться от него навсегда. Хелот вздохнул:

– Если ты не боишься, Тэм... Мальчик ворвался в коридор так стремительно, что едва не повалил ворота.

Загрузка...