Клайв Каслер Сахара

С глубокой признательностью доктору Хэлу Стаберу, специалисту по химии окружающей среды («Джеймс П. Уолш&Ко», Боулдер, штат Колорадо), не пожалевшему времени, чтобы разобраться во всем, что здесь написано, и тем удержавшему меня в рамках правдоподобия.

Пролог

Сквозь блокаду

2 апреля 1865 года

Ричмонд, штат Виргиния

Казалось, он парил над призрачным вечерним туманом, подобно древнему чудовищу, восставшему из первобытной топи. Его приземистый силуэт темнел уродливым горбом на фоне растущих вдоль берега деревьев. В жутковато отливающих желтым отсветах фонарей по его палубам передвигались неясные человеческие фигурки, похожие на тени. По серым скошенным бокам в неторопливые воды реки Джемс, словно нехотя, стекала влага.

Пришвартованный правым бортом к пирсу «Техас» в нетерпении натягивал причальные канаты, будто гончая, которую охотник вот-вот спустит со сворки. Толстые стальные ставни, закрывающие его орудийные порты, и шестидюймовая броня каземата не имели никакой маркировки. Только по красно-белому флагу, слабо колышущемуся позади дымовой трубы, можно было определить, что это корабль военно-морских сил Конфедерации.

Сухопутному человеку «Техас», с виду сильно смахивающий на плавучий гроб с уже забитой крышкой, мог показаться грузным и неприглядным, в глазах же моряков он, несомненно, представлял собой воплощение мощи и эффективности. Продуманный до малейшей детали в своей конструкции, корабль был быстр, опасен и смертоносен, что отнюдь не сулило ему спокойной старости, а должно было скорее привести к неизбежной гибели в яркой и ведущей к бессмертию вспышке славы.

Стоящий на носовой палубе капитан Мейсон Томбс достал из кармана пестрый носовой платок и вытер пот, стекающий за воротник мундира. Погрузка шла медленно, слишком медленно. Каждая минута спасительной темноты была жизненно необходима «Техасу», чтобы успеть выйти в открытое море. Томбс озабоченно наблюдал за тем, как члены экипажа с натугой, бранясь и спотыкаясь, таскают на руках по сходням громоздкие деревянные ящики, а затем опускают их в грузовой люк на палубе. Ящики оказались необычайно тяжелыми, хотя в них содержались всего лишь правительственные архивы за четыре года существования Конфедерации Южных Штатов. Они прибыли в фургонах, запряженных мулами, и были сгружены рядом с причалом под охраной утомленных боями остатков роты пехотинцев из Джорджии.

Томбс с беспокойством взглянул в сторону Ричмонда, расположенного всего лишь в двух милях севернее. Грант взломал упорную оборону Ли вокруг Питерсберга, и теперь потрепанная армия Юга отступала к Аппоматтоксу, оставив столицу Конфедерации приближающимся войскам северян. Эвакуация была в полном разгаре, и в городе царили беспорядок, насилие и мародерство. Склады и арсеналы подожгли, от чего почву время от времени сотрясали взрывы, а тьму ночи разгоняло пламя.

Томбс, один из лучших военно-морских офицеров Конфедерации, слыл человеком честолюбивым и энергичным. Внешне это был невысокий мужчина с красивым лицом, рыжими волосами и бровями и густой рыжей бородой, с твердым взглядом миндалевидных черных глаз.

Командир небольших канонерок в битвах у Нью-Орлеана и Мемфиса, артиллерийский офицер на борту воинственного броненосца «Арканзас» и старший помощник на пользующемся дурной славой морском рейдере «Флорида», Томбс заслужил репутацию человека решительного и бесстрашного. Он получил назначение на пост командира «Техаса» всего лишь неделю назад, после того как на военно-морской верфи в Ричмонде по его требованию и под его надзором на корабле был произведен ряд инженерных и некоторых других работ для подготовки к кажущемуся невозможным прорыву вниз по реке под дулами сотен орудий армии Североамериканских Соединенных Штатов.

Капитан вновь переключил внимание на погрузку – с причала как раз выехал и исчез в ночи последний опустевший фургон. Он извлек из кармана часы, открыл крышку и развернул циферблат на свет фонаря, подвешенного к причальной свае. Они показывали восемь часов двадцать минут. До рассвета оставалось менее восьми часов. Этого времени вряд ли достаточно, чтобы пройти по реке двадцать миль сквозь блокаду под прикрытием тьмы.

К причалу подкатил открытый экипаж, впряженный в пару серых в яблоках лошадей. Возница сидел неподвижно. Двое его пассажиров некоторое время молча наблюдали за тем, как последние грузовые контейнеры опускаются в трюм. Старший из новоприбывших, грузный мужчина в гражданском костюме, устало сутулился, в то время как второй, в военно-морском офицерском мундире, узнав Томбса, помахал ему рукой.

Капитан перешагнул через ограждение причала, приблизился к экипажу и энергично отсалютовал.

– Честь имею, адмирал, честь имею, господин министр. Не думаю, чтобы кто-нибудь из вас располагал временем для долгого прощания.

Адмирал Рафаэль Семмз, старый морской волк, прославившийся в бытность свою командиром знаменитого корабля конфедератов «Алабама», а ныне командующий флотилией бронированных канонерок на реке Джемс, улыбнулся сквозь густые нафабренные усы:

– Даже целый полк янки не смог бы мне помешать попрощаться с вами.

Стивен Мэллори, военно-морской министр Конфедерации, протянул Томбсу руку:

– Вам предстоит слишком важное плавание, чтобы мы не выкроили времени пожелать вам удачи.

– У меня надежный корабль и отважный экипаж, – уверенно ответил Томбс. – Мы прорвемся.

Улыбка Семмза угасла, а глаза стали печальными.

– Если вы обнаружите, что это невозможно, то подожгите и потопите корабль в самом глубоком месте реки, чтобы северяне никогда не смогли воспользоваться нашими архивами.

– Заряды установлены на своих местах и снабжены запалами, – заверил Томбс адмирала. – Днище корпуса будет снесено и под тяжестью груза углубится в речной ил, в то время как сам корабль, прежде чем он затонет, силой течения отнесет на значительное расстояние.

Мэллори кивнул:

– Прекрасный план.

Мужчины в экипаже обменялись понимающими взглядами. Возникла неловкая пауза. Затем Семмз сказал:

– Мне ужасно не хочется в самый последний момент взваливать на ваши плечи еще одну ношу, но другого выхода я не вижу. Помимо груза, вам придется позаботиться еще и об одном пассажире.

– Пассажире?! – с удивлением переспросил Томбс. – Неужели ему жизнь не дорога?

– Просто у него нет выбора, – сухо сказал Мэллори.

– Ну и где же он? – требовательно спросил Томбс, оглядывая причал. – Мы уже готовы отдать концы.

– Он вот-вот прибудет, – откликнулся Семмз.

– Могу я поинтересоваться, кто это?

– Вам эта личность хорошо знакома, – мрачно усмехнулся Мэллори. – И молите Господа, чтобы враги тоже его опознали – в том случае, если у вас возникнет потребность его продемонстрировать.

– Не понял, сэр?

– Поймете, мой мальчик, скоро поймете, – снова усмехнулся министр.

– Кстати, вот информация, которая может оказаться полезной для вас, капитан, – ловко вклинился в диалог Семмз, меняя тему разговора. – Мои шпионы доносят, что наш бывший таранный броненосец «Атланта», сдавшийся в прошлом году мониторам янки и мобилизованный в военно-морские силы северян, патрулирует реку выше Ньюпорт-Ньюс.

– Кажется, я понимаю вас, адмирал! – обрадовано воскликнул Томбс. – Поскольку у «Техаса» сходные очертания и приблизительно те же размеры, в темноте его по ошибке могут принять за «Атланту».

Семмз кивнул и протянул ему свернутый флаг:

– Звезды и полосы. Пригодится для маскарада.

Томбс взял флаг Североамериканских Соединенных Штатов и сунул его под мышку.

– Я подниму его сразу же, как только мы подойдем к огневым позициям янки у Трентс Рич.

– Ну, тогда удачи вам, – тепло пожелал Семмз. – Извините, что не остаемся до вашей отшвартовки, но министр опаздывает на поезд, а я должен вернуться к флотилии и лично проследить за ее уничтожением, пока не подоспел Грант.

Военно-морской министр Конфедерации еще раз пожал руку Томбсу:

– Прорвавшийся сквозь блокаду «Фокс» стоит у Бермуд, чтобы пополнить ваши бункеры углем для следующего этапа вояжа. Успеха вам, капитан. Спасение Конфедерации в ваших руках.

Прежде чем Томбс успел что-либо ответить, Мэллори приказал вознице трогать. Командир «Техаса» машинально вскинул руку в прощальном приветствии, да так и остался стоять, словно оглушенный. В голове его эхом звучали последние слова министра. Спасение Конфедерации? Он не улавливал смысла этой фразы. Война проиграна окончательно и бесповоротно. Надвигающаяся из Северной Каролины армия Шермана и Грант, наступающий с юга, через Виргинию, окружили войска генерала Ли с двух сторон, охватив последнюю боеспособную группировку конфедератов в клещи. Ее разгром и капитуляция – дело нескольких дней. Джефферсон Дэвис, низложенный с поста президента Конфедерации Южных Штатов, будет вынужден спасаться бегством. И всего лишь через несколько часов «Техас» может остаться последним кораблем военно-морских сил Конфедерации, которому, скорее всего, также предстоит погибнуть.

Предположим, «Техасу» удастся благополучно сбежать. Но при чем тут спасение? Томбс не мог ответить на этот вопрос. Ему было приказано вывезти правительственные архивы в какой-нибудь нейтральный порт, по его выбору, и не давать о себе знать, пока с ним не свяжется курьер. Но каким образом эта бюрократическая писанина, даже если она будет успешно доставлена в безопасное место, сможет предотвратить уже предрешенное поражение Юга?

Его размышления были прерваны старшим офицером корабля, лейтенантом Эзрой Кревеном.

– Погрузка закончена, и груз размещен, сэр, – объявил Кревен. – Прикажете отдать концы?

Томбс обернулся:

– Пока нет. Мы должны еще принять на борт пассажира.

Кревен, здоровенный шотландец, со свойственной ему бесцеремонностью выругался, не стесняясь присутствия капитана:

– Черт побери, тогда ему следует поторопиться!

– Старший механик О'Хара готов к походу?

– Его машины под всеми парами, сэр.

– А орудийные расчеты?

– Стоят по местам.

– До встречи с федеральным флотом порты держать задраенными. Мы не можем позволить себе потерять ни одного орудия или расчета из-за попадания шального снаряда.

– Ну, в случае чего наши парни не настолько благовоспитанны, чтобы подставлять другую щеку, – хищно осклабился лейтенант.

– Скажите им, пусть постараются...

Оба, как по команде, внезапно обернулись и уставились на берег, заслышав приближающийся цокот копыт. Несколько секунд спустя из темноты на причал вынырнул конный офицер-конфедерат.

– Кто из вас капитан Томбс, джентльмены? – спросил он усталым голосом.

– Я Томбс, – ответил тот, делая шаг вперед.

Всадник слез с лошади и отсалютовал. Он был покрыт дорожной пылью и выглядел утомленным.

– Мое почтение, сэр. Капитан Невилл Браун. Командую конвоем, эскортирующим вашего заключенного.

– Заключенного? – недоуменно повторил Томбс. – Но мне сказали, что это пассажир.

– Называйте его как вам угодно, – равнодушно пожал плечами Браун.

– Но где же он? – второй раз за эту ночь спросил Томбс.

– Прибудет сразу вслед за мной. Я немного опередил конвой, чтобы предупредить вас.

Как бы подтверждая его слова, закрытый экипаж загромыхал по причалу в окружении отряда всадников в синих мундирах кавалерии северян.

Томбс отпрянул назад, выхватил пистолет и открыл рот, чтобы поднять тревогу, но Браун поспешил успокоить его:

– Расслабьтесь, капитан. Они такие же южане, как и мы с вами. Просто единственная возможность просочиться через позиции янки – это переодеться в их форму.

Двое из отряда спешились и, открыв дверь экипажа, помогли выйти пассажиру. Высокий сухопарый мужчина с характерной и знакомой всему миру по многочисленным портретам аккуратно подстриженной бородой тяжело сошел на деревянное покрытие причала. Руки и ноги его сковывали кандалы, цепями прикрепленные к его запястьям и лодыжкам. Мельком оглядев броненосец, он повернулся и кивнул Томбсу и Кревену.

– Добрый вечер, джентльмены, – произнес он высоким голосом. – Могу я рассчитывать на гостеприимство военно-морских сил Конфедерации?

Томбс не ответил, потому что не мог произнести ни слова. Он застыл на месте рядом с Кревеном, словно в столбняке. По выражению лиц обоих офицеров нетрудно было догадаться, что они считают себя жертвами чудовищной мистификации.

– Боже правый! – обрел наконец дар речи Кревен. – Если вы, сэр, подделка, могу вас поздравить: от оригинала нипочем не отличишь!

– Уверяю вас, лейтенант, я самый что ни на есть подлинник, – хмуро усмехнулся пленник.

– Но как же это может быть? – жалобно спросил совершенно растерявшийся Томбс.

Браун вставил ногу в стремя и одним движением взлетел в седло:

– Нет времени на объяснения, капитан. Мне еще надо успеть провести моих людей через реку по ричмондскому мосту, пока его не захватили. А за него теперь отвечаете вы.

– И что же мне с ним делать?

– Держать в заточении на борту вашего корабля, пока не получите приказ о его освобождении. Это все, что мне велено вам передать.

– Это безумие!

– Это война, капитан, – бросил Браун через плечо, пришпоривая лошадь и отъезжая в сопровождении своего маленького отряда, замаскированного под кавалерийский разъезд северян.

Время неумолимо истекало, но больше уже ничто не могло помешать «Техасу» отправиться в свое путешествие прямиком в пасть к дьяволу. Томбс обратился к Кревену:

– Лейтенант, проводите нашего пассажира в мою каюту и попросите мистера О'Хара прислать кого-нибудь из механиков, чтобы снять кандалы. Я не испытываю ни малейшего желания умереть капитаном невольничьего судна.

Бородатый пленник облегченно улыбнулся:

– Благодарю вас, капитан. Весьма признателен за вашу любезность.

– Не стоит благодарности, сэр, – мрачно возразил Томбс. – Не исключено, что еще до рассвета мы все предстанем перед Господом.

* * *

Сначала неторопливо, а затем все быстрее и быстрее «Техас» двинулся вниз по течению с крейсерской скоростью в двенадцать узлов. Ни звука, ни легчайшего дуновения ветерка – лишь размеренное постукивание машин нарушало тишину над рекой. В бледном свете тоненького серпа луны корабль скользил по речной глади, как бесплотное видение. Его присутствие выдавало лишь плавное перемещение призрачного силуэта на фоне неподвижного берега. Модернизированный и оборудованный исключительно для этой единственной миссии, для одного этого путешествия, он был великолепным образцом мастерства корабелов, "самым лучшим броненосцем, спущенным на воду со стапелей Конфедерации за все четыре года войны.

«Техас» обладал двумя гребными винтами, двумя машинами; имел сто девяносто футов в длину, сорок футов в ширину и осадку всего лишь в одиннадцать футов. Наклонные двенадцатифутовые стены его каземата были скошены под углом в тридцать градусов и покрыты шестидюймовыми стальными пластинами, проложенными поверх двенадцатидюймового слоя хлопка, спрессованного еще двадцатью дюймами дуба и сосны. Закругленные обводы бронированного корпуса имели максимальное расширение вдоль ватерлинии. Основное вооружение составляли всего лишь четыре пушки главного калибра, но они могли здорово огрызаться в случае необходимости. Установленные на носу и корме две стофунтовые нарезные пушки «Блейкли», посаженные на вращающиеся платформы, позволяли вести огонь в разных направлениях; еще два девятидюймовых шестидесятичетырехфунтовых орудия прикрывали левый и правый борта.

В отличие от машин других броненосцев, снятых с коммерческих судов, двигатели «Техаса» были больше, мощнее и совсем новенькие, с не успевшим еще потускнеть фабричным клеймом. Его тяжелые паровые котлы лежали ниже ватерлинии, а девятифутовые винты позволяли двигаться в спокойной воде со скоростью в четырнадцать узлов, что соответствовало шестнадцати сухопутным милям в час, – огромная скорость, которую не мог развить ни один из бронированных кораблей обеих воюющих сторон.

Томбс гордился своим кораблем, но к этому чувству примешивалась щемящая грусть. Капитан прекрасно понимал, что жизнь «Техаса» может оказаться ужасно скоротечной. И он мысленно поклялся, что приложит все усилия, чтобы совместно с кораблем и экипажем вписать достойную страницу в летопись угасающей славы Конфедерации Южных Штатов.

Он поднялся с орудийной палубы по трапу в ходовую рубку, представляющую собой небольшую бронированную кабину в передней секции конусообразного каземата с плоской вершиной, вгляделся сквозь смотровую щель во тьму, а затем повернулся к странно притихшему старшему штурману Ли Ханту:

– Весь путь до моря мы проделаем под полными парами, мистер Хант. Вам придется поднапрячь зрение, чтобы мы не угодили на мель.

Хант, бывший лоцман на реке Джемс, знавший все ее повороты и отмели, как морщины на своем лице, покосился на Томбса и проворчал:

– Мне вполне достаточно света месяца и звезд, чтобы не заблудиться на этой реке.

– Артиллеристам янки этот свет тоже помогает.

– Верно, но наши серые борта сливаются с береговой тенью. Нас не так-то легко обнаружить.

– Будем надеяться, – вздохнул Томбс.

Он выбрался через задний люк на крышу каземата как раз в тот момент, когда «Техас» достиг Друриз Блафф и двигался мимо стоящих на якоре канонерок флотилии адмирала Семмза. Экипажи броненосцев-близнецов «Виргиния-2», «Фредериксберг» и «Ричмонд», до глубины души переживавшие подготовку ко взрыву своих кораблей, разразились нестройными приветственными воплями, завидев проходящий «Техас». Из его трубы, заслоняя звезды, извергались клубы черного дыма. С гордо реющим на ветру флагом Конфедерации броненосец являл собой незабываемое зрелище.

Томбс сорвал свою шляпу и подбросил ее высоко вверх. Для него это был сладостный миг наивысшего торжества, которое, он почти не сомневался, вскоре может обернуться горечью поражения. Но пока он от души наслаждался минутами триумфа, смакуя каждое мгновение. «Техас» уходил, чтобы стать легендой.

А минуту спустя броненосец исчез так же внезапно, как появился, и лишь затухающая кильватерная струя свидетельствовала о том, что он действительно проходил мимо.

За полмили до Трентс Рич, где северяне, оборудовав несколько огневых позиций, установили контроль над рекой, Томбс приказал поднять над мачтой флаг Североамериканских Соединенных Штатов.

Внутри каземата орудийная палуба была готова к действию. Большинство матросов, обнаженные по пояс, стояли у своих орудий, обвязав лбы носовыми платками. Офицеры скинули мундиры и не спеша прогуливались по палубе в рубахах и подтяжках. Корабельный врач раздавал жгуты и объяснял, как ими пользоваться.

По всем углам стояли пожарные ведра, а саму палубу обильно посыпали песком, хорошо впитывающим кровь. Для отражения абордажных атак на стеллажах разложили тесаки, револьверы и карабины с примкнутыми штыками. Ведущие в погреба с боеприпасами люки были открыты, а тали и вороты подготовлены, чтобы поднимать заряды и порох.

Подталкиваемый течением, «Техас» шел со скоростью шестнадцать узлов, когда его нос врезался в брус плавучего заграждения. На свободную воду он выбрался с глубокой зазубриной на таране, расположенном в носовой части.

Какой-то чересчур впечатлительный часовой, увидев, как из темноты надвигается корпус «Техаса», в панике выпалил из своего карабина.

– Прекратите огонь! Ради Бога, прекратите огонь! – заорал в рупор Томбс с крыши каземата.

– Что за корабль? – прокричали с берега.

– "Атланта", идиот! Своих не узнаете?

– Когда ж это вы успели подняться так высоко по реке?

– Час назад. У нас приказ патрулировать участок между бонами заграждения и Сити-Пойнт[1].

Блеф прошел. Бдительные часовые северян удовлетворились ответом. «Техас» двинулся дальше. Томбс с облегчением перевел дух. Он был готов к тому, что в следующее мгновение на его корабль обрушится град ядер и снарядов. Теперь, когда опасность временно миновала, оставалось беспокоиться только о том, чтобы какой-нибудь излишне подозрительный вражеский офицер не передал вниз по реке телеграфное предупреждение.

Пятнадцатью милями ниже заграждения удача начала изменять Томбсу. Прямо по ходу угрожающе замаячила в темноте какая-то бесформенная приземистая масса. Это был стоящий на якоре и развернутый кормой вниз по течению двухбашенный монитор флота САСШ «Онондага», имеющий одиннадцать дюймов башенной брони и пять с половиной дюймов корпусной, несущий две мощные гладкоствольные пятнадцатидюймовые пушки «Дальгрен» и два стопятидесятифунтовых нарезных орудия «Паррот». Он забирал уголь с баржи, пришвартованной у его правого борта[2].

«Техас» уже почти поравнялся с ним, когда вахтенный мичман на крыше передней башни, разглядев броненосец Конфедерации, поднял тревогу.

Матросы оторвались от погрузки, в изумлении пялясь на вылетевший из темноты вражеский корабль. Капитан «Онондаги» коммандер Джон Остин на несколько мгновений заколебался, отказываясь верить, что броненосец южан так далеко прошел по реке Джемс, не будучи опознанным. И эти несколько мгновений обошлись ему очень дорого. К тому моменту, когда он отдал наконец приказ канонирам занять места у оставленных орудий, «Техас» уже ушел с траверза на расстояние броска камнем.

– Немедленно лечь в дрейф, – угрожающе закричал в рупор Остин, – или мы разнесем вас в клочья!

– Да мы же «Атланта»! – проорал в ответ Томбс, продолжая блефовать до последнего.

Остин не поверил, несмотря на звездно-полосатый флаг на мачте самозванца. Он отдал приказ открыть огонь.

Передняя башня вступила в дело слишком поздно. «Техас» уже вышел из зоны досягаемости ее орудий. Но два пятнадцатидюймовых «Дальгрена» в кормовой башне «Онондаги» изрыгнули пламя и дым.

В стрельбе прямой наводкой артиллеристы северян не имели себе равных. Они не могли промахнуться, и они не промахнулись. Снаряды врезались в броню «Техаса», подобно ударам кузнечной кувалды, вдребезги разнеся верхний кормовой венец каземата. Осколками железа и обломками дерева поразило сразу семь человек экипажа и орудийной прислуги.

Почти в ту же секунду Томбс передал через открытый люк аналогичный приказ. Ставни орудийных портов с лязгом распахнулись, и «Техас» произвел бортовой залп по башне «Онондаги». Один из стофунтовых снарядов «Блейкли» влетел в открытый порт и взорвался у казенника «Дальгрена», взметнув столб дыма и огня и устроив жуткую кровавую бойню на орудийной палубе. Девять человек были убиты наповал, еще одиннадцать серьезно ранены.

Прежде чем на обоих кораблях успели перезарядить орудия, броненосец южан растаял в ночи. Кормовая башня «Онондаги» еще раз выстрелила наугад вслед сместившемуся ближе к противоположному берегу вражескому кораблю, но снаряды прошли высоко над кормой удирающего «Техаса».

Взбешенный неудачей, капитан Остин распорядился спешно поднять якорь и развернуться на сто восемьдесят градусов. Но то был не более чем жест отчаяния: предельная скорость монитора составляла чуть выше семи узлов, и не было никакой надежды догнать и захватить корабль конфедератов.

Томбс спокойно окликнул лейтенанта Кревена:

– Мистер Кревен, нет больше необходимости скрываться под вражеским флагом. Пожалуйста, прикажите поднять цвета Конфедерации и задраить орудийные порты.

Юный мичман стремительно взобрался на мачту, отвязал фал и сдернул вражеский стяг, нацепив взамен полотнище с диагональными полосами и звездами на красно-белом фоне.

Кревен присоединился к Томбсу на крыше каземата.

– Ну что ж, полдела сделано, сэр, – заметил он. – Путь к морю свободен. Хотя нас ждет отнюдь не увеселительная прогулка, а целая куча береговых батарей. С другой стороны, вся их полевая артиллерия способна наделать лишь вмятин в нашей броне.

Томбс некоторое время молчал, задумчиво вглядываясь в маслянисто-черные воды неторопливо текущей реки.

– Вы правы, лейтенант, – кивнул он наконец, – самая главная опасность – это крупнокалиберные пушки федерального флота, поджидающего нас в устье.

Он едва успел договорить, как весь правый берег озарился вспышками заградительного огня.

– Вот и началось, – философски констатировал Кревен, торопливо спускаясь к своему месту на орудийной палубе. Томбс остался, выглядывая из-за рулевой рубки и на глаз определяя курс «Техаса» между федеральными судами, блокирующими реку.

Снаряды от невидимых батарей и стрельба снайперов подняли такие брызги, словно «Техас» угодил в бурю с градом. Несмотря на недовольство матросов и канониров, сыплющих проклятиями и угрозами, Томбс так и не разрешил открыть орудийные порты. Он не видел резона подвергать опасности экипаж и тратить драгоценные боеприпасы на невидимого врага, неспособного к тому же нанести броненосцу сколько-нибудь заметный ущерб.

Более двух часов «Техас» выносил этот яростный обстрел. Его машины работали бесперебойно и несли его вперед со скоростью даже на узел или два больше максимально возможной, предусмотренной конструкторами. На пути то и дело попадались деревянные канонерки; произведя бортовой залп, они затем пытались преследовать «Техас», в то время как он, игнорируя их, будто стайку докучливой мошкары, стремительно уносился вперед, с каждым мгновением увеличивая отрыв.

Внезапно прямо по ходу материализовался знакомый силуэт «Атланты», стоящей на якоре поперек русла реки. Как только ее впередсмотрящие разглядели надвигающегося на них монстра южан, орудия правого борта произвели залп.

– Дьявол! Они знали, что мы на подходе, и ждали нас! – огорченно воскликнул Томбс.

– Попробуем проскочить мимо, капитан? – спросил старший штурман, демонстрируя поразительное спокойствие.

– Нет, мистер Хант, – ответил Томбс. – Мы сделаем кое-что получше. Сможете протаранить ее в оконечность кормы?

– Иначе говоря, спихнем старушку с дороги, – понимающе ухмыльнулся штурман. – Прекрасная идея, сэр!

Хант отвернул штурвал на несколько румбов влево и нацелил нос «Техаса» прямо в корму «Атланты». Две молнии вылетели из восьмидюймовых орудий бывшей собственности Конфедерации и ударили в правый борт броненосца. Первый снаряд срикошетил и ушел в воду, а вот второй пробил в броне и деревянной прокладке брешь диаметром около фута и взорвался внутри каземата, нанеся осколочные ранения трем членам экипажа.

Расстояние между противниками быстро сокращалось. Еще мгновение, и массивный десятифутовый стальной таран «Техаса» глубоко вонзился в корпус «Атланты», проломив ее палубу, оборвав якорную цепь и развернув неприятельский корабль на девяносто градусов. Толчок оказался настолько силен, что корма монитора полностью погрузилась. Тонны забортной воды хлынули в орудийные порты трофейного броненосца, и тот в считанные секунды скрылся с поверхности, в то время как «Техас» буквально переехал его.

Киль «Атланты» погрузился в речной ил, она сильно накренилась на правый борт, а бешено крутящиеся винты «Техаса», проскрежетав по броне ее корпуса, снова замолотили в свободной воде. Большая часть экипажа «Атланты» успела спастись через орудийные порты и люки, но по меньшей мере двадцать человек ушли на дно вместе со своим монитором.

Томбс и его корабль снова выиграли в своей отчаянной попытке вырваться на свободу. Но сражение на ходу продолжалось, поскольку «Техас» по-прежнему подвергался непрерывному обстрелу береговых батарей и преследованию канонерок. Телеграфная линия, протянутая вдоль реки федеральными силами, гудела от сообщений о приближающемся броненосце, порождающих в каждом артиллерийском и морском офицере северян честолюбивое желание первым перехватить и потопить дерзкого безумца.

Ядра и разрывные снаряды непрерывно бились о броню «Техаса», заставляя его содрогаться от носа до кормы. Стофунтовый снаряд, выпущенный из «Дальгрена», установленного высоко над валом Форт-Гудзона, угодил в рулевую рубку. Старшего штурмана Ханта контузило взрывной волной, а залетевшие в смотровую щель осколки нанесли ему множество кровоточащих ран. Он мужественно остался у штурвала, продолжая твердой рукой удерживать корабль на заданном курсе.

Небо на востоке начало светлеть, когда «Техас», миновав Ньюпорт-Ньюс и достигнув Хамптона, вышел в широкое устье реки Джемс, три года назад ставшее ареной исторической битвы между «Монитором» и «Мерримаком»[3].

Казалось, весь флот Североамериканских Соединенных Штатов выстроился здесь, ожидая их. Все, что мог видеть Томбс со своей позиции на крыше каземата, – это лес мачт и дымовых труб. Паровые деревянные фрегаты и малые корветы слева, мониторы и канонерки – справа. А дальше узкий рукав между ощетинившимися пушками громадами крепостей Монро и Форт-Вул, да и тот блокированный развернутым поперек русла «Новым броненосцем», грозным кораблем, на орудийных палубах которого располагалось восемнадцать тяжелых пушек главного калибра.

Теперь уже сам Томбс приказал незамедлительно раздраить орудийные порты и открыть огонь. «Техас» ни за что не завершит своего путешествия, не оказав врагу достойного сопротивления. Федеральным военно-морским силам придется сполна отведать «гостинцев» из его пушек. С громадным воодушевлением команда «Техаса» заняла места у орудий; комендоры замерли, готовые в любой момент выдернуть запальные шнуры.

Кревен спокойно расхаживал по палубе, улыбаясь и перекидываясь шутками с матросами, давая полезные советы новичкам и подбадривая приунывших. Томбс тоже спустился вниз и произнес краткую речь, исполненную оптимизма по поводу исхода битвы, в которой преданные и мужественные южане непременно зададут хорошую трепку трусливым янки. Затем с подзорной трубой под мышкой он вернулся на свой пост за рулевой рубкой.

У артиллеристов северян имелось достаточно времени для подготовки и пристрелки. Когда «Техас» появился в пределах досягаемости их орудий, на мачте флагмана взметнулся сигнал открыть огонь на поражение. Томбсу, наблюдавшему за вражескими кораблями в подзорную трубу, на миг показалось, что за их строем даже горизонта не видно. Все вокруг замерло в жуткой тишине и ожидании, схожем с тем, когда волки, загнав и окружив жертву, ждут лишь сигнала вожака, чтобы разом наброситься и покончить с ней.

Приземистый и бородатый, в плотно сидящей плоской фуражке, контр-адмирал Дэвид Портер взобрался на оружейный ящик, откуда ему была видна орудийная палуба его флагманского корабля – деревянного фрегата «Бруклин», – и теперь посматривал на дымок из трубы озаренного первыми лучами восходящего солнца приближающегося броненосца южан.

– А вот и он, – довольно ухмыльнулся капитан Джеймс Олден, командующий флагманом Портера. – Прет прямо на нас, как будто ему сам дьявол не страшен.

– Мужественный и благородный корабль идет к своей могиле, – тихо проговорил Портер, ловя «Техас» в окуляр подзорной трубы. – Такого зрелища мы больше никогда не увидим.

– Он уже почти в пределах досягаемости наших пушек, – возбужденно объявил капитан.

– Не вижу необходимости устраивать грандиозную пальбу, мистер Олден, – сухо сказал адмирал. – Передайте орудийным расчетам, чтобы не торопились, наводили поточнее и дорожили каждым выстрелом.

На борту «Техаса» Томбс инструктировал старшего штурмана, оставшегося у штурвала, невзирая на многочисленные ранения и сочащуюся из левого виска кровь.

– Хант, прижмитесь как можно ближе к строю деревянных фрегатов, чтобы на броненосцах задумались, стоит ли им открывать огонь, рискуя поразить собственные корабли.

Правофланговым кораблем в двух шеренгах строя был «Бруклин». Томбс выждал, пока тот окажется в пределах досягаемости, и только после этого приказал стрелять. Первым вступил в бой стофунтовый «Блейкли» на носу «Техаса». Осколочный снаряд, выпущенный прямой наводкой, пронесся над водой и угодил в полубак, снеся носовой леер и разорвавшись на платформе огромного нарезного орудия «Паррот». В радиусе десяти футов в живых не осталось ни одного человека.

Однобашенный монитор «Согус» открыл огонь из двух пятнадцатидюймовых «Дальгренов», когда «Техас» был еще недосягаем. Оба снаряда угодили в воду и благополучно затонули, взметнув каскады брызг. Затем к нему присоединились другие мониторы: «Манхэттен», «Нейхент» и «Чиксоу», недавно вернувшийся из залива Мобил, где его огневая поддержка помогла усмирить могучий броненосец конфедератов «Теннеси». Развернув свои башни и открыв ставни орудийных портов, они начали стрельбу, сокрушительной волной огня накрывшую каземат «Техаса». Вслед за ними подключился весь остальной флот, и вода вокруг продолжающего нестись на предельной скорости броненосца превратилась в кипящий котел.

Склонившись над люком, Томбс крикнул Кревену:

– Нам все равно не удастся поразить мониторы! Отвечай на их огонь только одним орудием правого борта. А носовое и кормовое прикажи развернуть на фрегаты!

Кревен передал с вестовым приказ капитана, и через несколько секунд оба «Блейкли» «Техаса» выплюнули парочку снарядов, с легкостью пронзивших многодюймовую дубовую обшивку корпуса «Бруклина». Один снаряд разорвался в машинном отделении, убив восемь человек и ранив оставшихся двенадцать. Другой смел расчет, лихорадочно опускавший ствол тридцатидвухфунтового гладкоствольного орудия. Третий – шестидесятичетырехфунтовый из орудия левого борта – угодил в самую середину орудийной палубы, сея смерть и разрушения.

Каждое орудие «Техаса» работало без устали. Артиллеристы южанина заряжали и стреляли с убийственной скоростью и точностью; на прицел у них уходили считанные секунды. Они не давали промаха.

Атмосфера над заливом Хемптон-Роудз содрогалась от грохота ядер, разрывов снарядов и зловещего посвиста крупной и мелкой картечи и пуль, которые в упор посылали федеральные моряки, буквально облепившие реи. Плотный дым быстро окутал «Техас», мешая целиться артиллеристам противника, которые стреляли на вспышки выстрелов, но чаще всего слышали в ответ только звон и громкий всплеск, когда снаряды и ядра, попадая в броню конфедерата, рикошетом отлетали от нее и плюхались в воду. Томбсу казалось, что он плывет по морю лавы в жерле извергающегося вулкана.

«Техас» уже прошел мимо «Бруклина», послав ему на прощание снаряд из кормового орудия, пролетевший так близко от адмирала Портера, что у того перехватило дыхание в возникшем при этом на несколько мгновений вакууме. Отдышавшись, адмирал пришел в ярость. Больше всего его взбесила та легкость, с которой «Техас» уклонился от бортового залпа, произведенного «Бруклином».

– Подать сигнал всем кораблям окружить и уничтожить противника! – приказал он капитану Олдену.

Тот понимал, насколько это рискованное предприятие. Как и все остальные офицеры флагмана, он был поражен невероятной скоростью броненосца.

– Он слишком быстр для любого из наших кораблей, сэр, – попытался возразить Олден. – Сомневаюсь, что его удастся окружить.

– А я требую, чтобы этого чертова южанина потопили любой ценой! – прорычал Портер.

– А стоит ли беспокоиться, сэр? – возразил капитан. – Даже если они каким-то чудом и уйдут от нас, им все равно не миновать тяжелых орудий фортов и «Нового броненосца».

Словно в ответ на его слова мониторы открыли огонь, как только «Техас» отошел невредимым от «Бруклина» и направился к следующему в строю фрегату «Колорадо».

«Техас» был словно вовлечен в сумасшедшую пляску смерти. Канониры северян приноровились, и их выстрелы стали более точными. Несколько снарядов с оглушительным грохотом обрушились на кормовую часть рядом с орудием правого борта. Дымом от разрывов заволокло каземат, когда в тридцативосьмидюймовой толще стали, дерева и хлопка образовалась четырехфутовая пробоина. От прямого попадания тяжелого ядра в нижней части дымовой трубы появилась огромная вмятина, а вслед за ним в то же самое место угодил снаряд с монитора. Он проломил поврежденную броню и разорвался внутри каземата, убив шестерых человек, ранив одиннадцать и запалив обрывки хлопка и обломки дерева.

– Черт возьми! – взревел Кревен, обнаружив себя стоящим в одиночестве среди груды тел с опаленными волосами, в изорванном в клочья мундире и со сломанной левой рукой. – Эй, парни, если есть кто живой, тяните скорее брандспойт из кочегарки и залейте наконец этот чертов огонь!

Старший механик О'Хара высунул голову из люка машинного отделения. Его лицо почернело от угольной пыли; со лба обильно стекал пот, оставляя на щеках светлые полоски.

– Что, совсем хреново, лейтенант? – сочувственно спросил он.

– Тебе-то какое дело?! – огрызнулся Кревен. – Ты за своими машинами следи, да чтоб винты вращались, а мы тут сами как-нибудь разберемся.

– Это не так-то просто. Мои люди падают от перегрева. У нас здесь пожарче, чем в преисподней.

– Тогда можете считать, что неплохо подготовились к тому, чтобы вскоре там оказаться, – осклабился Кревен.

Следующий снаряд бронебойным кулаком ударил по каземату. Последовал ужасающий взрыв, потрясший «Техас» от киля до клотиков. На самом деле произошел не один взрыв, а сразу два, просто случилось это одновременно. Передний левый угол каземата срезало начисто, словно гигантским мясницким ножом. Зазубренные обломки железа и дерева разлетелись во все стороны, ранив и искалечив почти весь расчет носового орудия «Блейкли».

Другой снаряд, пронизав броню корпуса, разорвался в корабельном лазарете, сразив врача и половину раненых, ожидавших медицинской помощи. Орудийная палуба теперь походила на скотобойню. Некогда безукоризненно чистая, она потемнела от пороховой копоти и потеков запекшейся крови.

«Техасу» досталось крепко. Всего несколько удачных попаданий превратили его чуть ли не в груду металлолома. Шлюпки и мачты давно снесло, а дымовая труба превратилась в решето. Весь каземат, от носа до кормы, представлял собой гротескную геометрическую фигуру из перекрученного и рваного железа. Три паропровода перебило осколками, и скорость упала на треть.

Но отважный броненосец был еще далек от того, чтобы окончательно выйти из строя. Двигатели ритмично стучали, а три оставшихся орудия продолжали наносить тяжкий урон флоту Североамериканских Соединенных Штатов. Очередной бортовой залп прошил деревянную обшивку парового колесного фрегата «Поугатан». Один из котлов взорвался, разрушив машинное отделение, в результате чего экипаж фрегата понес самые большие потери в личном составе по сравнению с другими кораблями, участвовавшими в сражении в тот памятный день.

Томбс тоже не избежал серьезных ранений. Осколок шрапнельной гранаты угодил ему в бедро, а в левом плече застряла пуля. Тем не менее он по-прежнему оставался у всех на виду за рулевой рубкой, давая указания стоящему за штурвалом старшему штурману Ханту. Оба истекали кровью и были практически обречены, но в горячке боя даже не помышляли о том, чтобы покинуть свой пост.

Капитан рассматривал в подзорную трубу заряженные и готовые встретить «Техас» грозные бортовые орудия «Нового броненосца», перегородившего своим массивным корпусом узкий рукав. Затем перевел взгляд на ощетинившиеся тяжелыми пушками крепостные укрепления Монро и Форт-Вула и понял с упавшим сердцем, что дальше им ни за что не пробиться. «Техас» окончательно выдохся. Еще два-три губительных залпа, и его корабль превратится в беспомощную, неуклюжую развалину, неспособную противостоять преследующим его мониторам янки.

И тут капитан вспомнил об экипаже, о тех бесстрашных и ни в чем не повинных людях, доверивших ему свои жизни и не заботящихся о собственной безопасности, а занятых только стрельбой и поддержанием давления пара в котлах. Многие из них уже погибли, но остальные-то еще живы и выполняют свой долг, презирая смерть. Томбса мало волновала собственная участь, но ответственность за судьбу подчиненных лежала на его плечах, и он бьет обязан сделать все возможное, чтобы спасти их.

Внезапно канонада прекратилась, сменившись жуткой тишиной. Томбс снова навел подзорную трубу на надстройки «Нового броненосца». Ему удалось разглядеть, что командир вражеского корабля, облокотившись на стальной леер, тоже рассматривает его. А затем он заметил полосу тумана, накатывающую на берег со стороны Чесапикского залива за фортами. Если бы каким-то чудом им удалось прорваться и укрыться в этой седой пелене, то можно будет попробовать оторваться от волчьей стаи Портера. И еще Томбсу вдруг вспомнился совет Мэллори в случае опасности продемонстрировать северянам взятого на борт пассажира. Он наклонился над открытым люком и позвал:

– Мистер Кревен, вы еще живы?

Откликнувшийся на зов старший офицер походил скорее на выходца из ночного кошмара. Почерневший от копоти, весь в крови и ожогах, он с трудом подковылял к люку и вопросительно взглянул на командира:

– Жив, сэр... Только, черт побери, не могу понять, как мне это удалось.

– Доставьте сюда наверх из моей каюты нашего пассажира и приготовьте белый флаг.

Кревен понимающе кивнул:

– Так точно, сэр.

Оставшиеся в строю бортовое шестидесятичетырехфунтовое и носовое орудия хранили молчание, поскольку преследующие броненосец корабли северян безнадежно отстали и подходящей мишени в пределах досягаемости пока не наблюдалось.

Томбс знал, что отчаянно рискует, делая решающую ставку на одну-единственную карту. Его раненая нога онемела, от засевшей в плече пули по всему телу разливалась пульсирующая боль, но черные глаза горели так же ярко, как обычно. Он молил Господа только об одном: чтобы командиры фортов сейчас смотрели в подзорные трубы на «Техас», как капитан «Нового броненосца».

– Держать курс между носом броненосца и Форт-Вулом, – проинструктировал он Ханта.

– Так точно, сэр, – бодро отозвался штурман.

Томбс обернулся, когда по трапу стал неуклюже взбираться на крышу искромсанного каземата пленник в сопровождении Кревена, сжимающего неповрежденной рукой черенок от метлы с привязанной к нему белой салфеткой из офицерской кают-компании.

Бледное костистое лицо пленника не выражало никаких эмоций. Он выглядел много старше своих лет и таким изможденным и безразличным ко всему на свете, как будто минувшие годы невероятного напряжения выпотрошили его изнутри, лишив элементарных человеческих свойств. Лишь в глубоко посаженных глазах отразилось сострадание, когда он разглядел окровавленный мундир Томбса.

– Вы серьезно ранены, капитан. Вам бы следовало спуститься вниз за медицинской помощью.

Томбс покачал головой:

– На это нет времени. Пожалуйста, поднимитесь на крышу рулевой рубки и станьте так, чтобы вас было хорошо видно.

Пленник согласно кивнул:

– Да, я понимаю ваш замысел.

Томбс вновь обратил взор на броненосец и форты, и в тот же миг на бастионе крепости Монро коротко вспыхнуло пламя, сопровождаемое струёй черного дыма и визгом выпущенного снаряда. В полукабельтове от носа «Техаса» взметнулся гигантский водяной столб в отливающей зеленью белопенной шапке; прежде чем опасть, он на мгновение застыл в воздухе.

Томбс без особых церемоний подтолкнул пленника, указав на крышу рулевой рубки:

– Пожалуйста, поторопитесь, сэр, мы уже в пределах досягаемости крепостных орудий.

Затем он выхватил у Кревена белый флаг и начал яростно им размахивать здоровой рукой.

На борту «Нового броненосца» капитан Джошуа Уоткинс неотрывно смотрел в длинную подзорную трубу.

– Они выбросили белый флаг! – удивленно воскликнул он.

Его старший помощник Джон Кросби поднял бинокль и недоверчиво покачал головой.

– А вам не кажется чертовски странным, сэр, что они вздумали капитулировать всего через пять минут после того, как разделали под орех весь наш доблестный флот? Не кроется ли за этим какая-то ловушка?

Внезапно Уоткинс с явным недоумением оторвал окуляр от глаза, проверил, нет ли грязи на линзе, ничего не обнаружил и вновь направил трубу на изрядно потрепанный в бою броненосец южан.

– Что за ерунда?.. – Капитан замолчал, торопливо регулируя фокусировку. – Боже милостивый! – пробормотал он в изумлении. – Вы тоже узнаете человека на крыше рулевой рубки или у меня начались галлюцинации?

Чтобы вывести из равновесия Кросби, требовалось нечто экстраординарное, но сейчас, судя по выражению его лица, был именно такой случай.

– Он поразительно похож на... Нет, этого просто не может быть!

Заговорили орудия Форт-Вула, и рядом с «Техасом» взметнулись ввысь несколько фонтанов, почти скрыв из виду корпус броненосца. Продолжая упрямо продвигаться вперед тем же курсом, корабль южан прорвался сквозь водяную стену и опять выскочил на открытое пространство.

Уоткинс оцепенело вглядывался в черты высокого, худого человека, застывшего словно изваяние на крыше рулевой рубки. Усилием воли заставил себя оторваться от этого невероятного зрелища и повернул к Кросби побелевшее от ужаса лицо.

– Клянусь Господом, Джон, это точно он! – Выронив трубу из дрожащих пальцев, капитан задушенно прохрипел: – Поднять сигнал фортам немедленно прекратить огонь! И поспешите, дружище, пока не поздно!

Вслед за батареями Форт-Вула вступили в бой и пушки крепости Монро, поливая «Техас» огнем. Большинство снарядов легли с перелетом, но два разорвались рядом с дымовой трубой, проделав еще дюжину пробоин в стальном цилиндре ее корпуса. Артиллеристы на крепостных стенах торопливо перезаряжались, втайне надеясь, что выстрел именно их орудия нанесет противнику решающий удар.

«Техас» отделяло от бастионов Форт-Вула не более двухсот ярдов, когда сигнальщики доложили старшим командирам о срочном распоряжении Уоткинса. Пушки одна за другой умолкли. Уоткинс и Кросби бегом бросились на бак «Нового броненосца» и успели как раз вовремя, чтобы проводить прощальным взглядом двух моряков-конфедератов в окровавленных офицерских мундирах и бородатого мужчину в помятой гражданской одежде и широкополой шляпе, который хладнокровно посмотрел на них, а затем неожиданно улыбнулся и отдал честь.

Эта улыбка и это лицо навсегда запечатлелись в памяти капитана Уоткинса и старшего офицера его броненосца. Позднее им пришлось отвечать на массу колких вопросов, правдивость их докладов не раз подвергалась сомнению, но и они сами, и сотни других людей, входивших в состав экипажа и присутствовавших на стенах фортов в тот памятный день, до конца жизни пребывали в полной уверенности, что видели именно его, увлекаемого в неизвестность на борту последнего броненосца Конфедерации.

Около тысячи солдат и матросов, застывших в немом благоговении, стали свидетелями того, как уходил «Техас», сочась дымом из молчащих орудийных портов, под изорванным в клочья флагом, прикрученным проволокой к леерной стойке. Ни единого выстрела не прозвучало ему вдогонку. Корабль южан в гордом одиночестве вошел в широкое устье залива и навсегда скрылся в тумане.

Пропавшая без вести

10 октября 1931 года

Юго-Западная Сахара

Китти Меннок не покидало странное чувство, что она летит в никуда. Она заблудилась, заблудилась окончательно и безнадежно. Вот уже два часа она и ее хрупкий маленький аэроплан болтались в объятиях песчаной бури, сделавшей невидимой пустыню внизу. Одна в пустом, непроницаемом небе, она боролась со странными видениями, которые, казалось, возникали прямо из окружавшего ее красно-бурого облака.

Китти откинула голову назад и посмотрела сквозь верхнее ветровое стекло. Оранжевое свечение солнца доходило до нее совершенно размытым. Затем, наверное уже в десятый раз за последние несколько минут, отодвинула боковое стекло фонаря кабины и выглянула через борт, но вновь ничего не увидела, кроме клубящегося в вихре гигантского пылевого облака. Альгиметр показывал тысячу пятьсот футов – достаточно высоко, чтобы разглядеть отсюда твердые песчаные плато Адрардез Ифорас – тянущихся в глубь материка со стороны пустыни Сахары отрогов нагорья Ахаггар.

Она вела самолет по приборам, стараясь удерживать машину от срывания в штопор. С тех пор как ее настиг самум, девушка неоднократно отмечала потерю высоты и отклонение от курса – верный признак того, что ее постоянно сносит к земле по круговой траектории. Вовремя замечая опасность, она всякий раз благополучно выравнивала аэроплан и отворачивала к югу, пока подрагивающая стрелка компаса не упиралась в отметку сто восемьдесят градусов.

Китти с самого начала старалась держаться параллельно Транссахарской автомобильной магистрали, но, когда с юго-востока внезапно налетел смерч, она потеряла свой единственный ориентир. Не видя земли, она понятия не имела, куда ее сносит и как далеко сбил ее с курса ураганный ветер. Пытаясь компенсировать снос, она то и дело отклонялась к западу, лелея слабую надежду вырваться таким образом из объятий песчаной бури.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как продолжать прорываться через океан бесконечных песков в одиночку. Этот отрезок пустыни внушал Китти наибольшие опасения. Она подсчитала, что до Ниамея, столицы Нигера, ей предстоит преодолеть еще четыреста миль. Там она наполнит баки, прежде чем продолжить свой рекордный перелет до Кейптауна в Южной Африке. Оцепенение от усталости постепенно охватывало все ее члены. Изнурительный непрерывный рев мотора и вибрация брали свое. Китти находилась в воздухе уже двадцать семь часов – с тех пор как взлетела с аэродрома в Кройдоне, пригороде Лондона. Из промозглой сырости Англии она всего за сутки с небольшим перенеслась в сухое горнило Сахары.

Через три часа должно было стемнеть. Встречный ветер, пригнавший песчаную бурю, сбавил скорость до девяноста миль в час, на тридцать ниже крейсерской ее старого доброго «Фэйрчайлда CF-2W», моноплана с высоко расположенными крыльями и открытой кабиной, снабженного радиальным двигателем фирмы «Пратт&Уитни» мощностью 410 лошадиных сил.

Этот четырехместный самолет некогда принадлежал компании «Пан-Америкен Грис эйруэйз» и осуществлял регулярные почтовые рейсы между Лимой и Сантьяго. Когда его заменили более перспективной моделью, вмещающей шесть пассажиров, Китти выкупила машину и в пассажирском отсеке установила дополнительные баки для горючего. Затем, в конце тысяча девятьсот тридцатого года, она осуществила рекордный по дальности перелет из Рио-де-Жанейро в Мадрид, став первой женщиной, пересекшей Южную Атлантику.

Еще час прошел в попытках удержать самолет на компасном курсе, чему так мешал ветер. Мельчайшие песчинки просачивались в кабину и забивались в уголки глаз и ноздрей. Она ожесточенно терла глаза, но от этого резь только усиливалась. Хуже того, она опасалась, что скоро вообще перестанет что-либо различать. Ну а если она ослепнет и не сможет следить за показаниями приборов, это уже точно конец.

Она вытащила из-под сиденья небольшую канистру с водой, открутила крышку и побрызгала себе в лицо. Почувствовав свежесть, яростно замигала глазами. Тонкие струйки потекли по щекам, вымывая намокший песок и тут же высыхая в дьявольском пекле кабины. В глазах прояснилось, но ее по-прежнему не покидало ощущение, что они полны иголок.

Краем уха она вдруг уловила что-то странное: то ли какой-то посторонний звук, то ли короткий всплеск тишины среди завываний ветра и рокота двигателя. Она наклонилась, чтобы взглянуть на приборы. Все показания в норме. Проверила топливные краны. Каждый вентиль находился в рабочем положении. В конце концов она все приписала расстроенному воображению.

Минуту спустя необъяснимый мгновенный диссонанс вновь проявился. Китти насторожилась и постаралась сосредоточиться, вся обратившись в слух. В следующий раз промежуток между нормой и отклонением оказался еще короче. С упавшим сердцем она поняла, что барахлит свеча зажигания в одном из цилиндров. Дальше осечки в срабатывании свечи следовали одна за другой. Двигатель начал заходиться в кашле, а стрелка тахометра медленно поползла вниз.

Через пару минут движок окончательно заглох, хотя пропеллер все еще продолжал вращаться. Внезапно наступившая после бесконечного тарахтения мотора тишина ударила по ушам, как взрывная волна. Один только ветер за бортом продолжал свою зловещую заунывную песню, суля дерзкой летчице всяческие неприятности. Китти хватило нескольких секунд, чтобы докопаться до причины аварии. Последние сомнения рассеялись, и теперь она абсолютно точно знала, почему отказал двигатель. Проникший внутрь под непрерывным напором ветра песок вывел из строя карбюратор.

Не без труда справившись с захлестнувшими ее в первые мгновения отчаянием и страхом, Китти успокоилась и принялась хладнокровно анализировать ограниченный круг своих возможностей. Если ей удастся каким-то образом благополучно приземлиться, она переждет бурю и попробует починиться. Аэроплан начал снижаться, и она подала ручку управления вперед, начиная пологое скольжение к поверхности пустыни. Ей уже неоднократно случалось приземляться с неработающим двигателем. В большинстве случаев ее выручали ремни безопасности, но пару раз она грохнулась основательно, хотя и тогда все обошлось, и она отделалась лишь несколькими царапинами и синяками. Но никогда еще ей не доводилось совершать вынужденную посадку в сумрачном полусвете песчаной бури. Крепко держа рукоять управления одной рукой, другой она натянула на глаза защитные очки, откинула боковое стекло и свесила голову за борт.

Она снижалась, ничего не видя, отчаянно пытаясь представить, какой рельеф поверхности ожидает ее внизу. Хотя Китти было хорошо известно, что большая часть пустыни представляет собой плоскую равнину, она знала также, что там встречаются и скрытые ямы, и зыбучие пески, и высокие барханы, которые только того и ждут, чтобы в них угодил падающий «Фэйрчайлд» с женщиной-пилотом. Китти казалось, что прошло лет пять, прежде чем футах в тридцати под колесами шасси замелькала бесплодная пустынная почва.

Покрытая песком поверхность выглядела достаточно твердой и ровной, чтобы выдержать вес самолета. Китти чуть потянула ручку на себя, чтобы сделать снижение более плавным и пологим, и тут же снова подала ее вперед. Обутые в ребристые покрышки колеса «Фэйрчайлда» коснулись земли, подпрыгнули раз, другой, третий, а затем без усилий покатились по песку, в то время как скорость, набранная в воздухе, с каждым мгновением падала. Китти уже набрала воздуха в легкие, намереваясь издать торжествующий вопль, как только хвостовое колесо станет вровень с ведущими, но в этот момент земля неожиданно провалилась.

«Фэйрчайлд» въехал на край крутого откоса, на миг завис над обрывом, а затем резко клюнул носом и подстреленной птицей нырнул в узкую, глубокую, сухую впадину. Продолжающий по инерции поступательное движение самолет врезался в высокую противоположную стену оврага, ломая лонжероны и разрывая обшивку. Передняя часть фюзеляжа и шасси смялись в гармошку, пропеллер разлетелся вдребезги, а мотор сорвало с креплений и отбросило назад, в кабину. Тяжеленная махина двигателя с размаху въехала в ногу Китти, сломав лодыжку и вывихнув колено. Ремни безопасности должны были, по идее, удержать пилота в вертикальном положении, но она забыла застегнуть нагрудный ремень, и верхнюю часть ее тела швырнуло вперед. Она ударилась головой о раму ветрового стекла и погрузилась во мрак беспамятства.

* * *

Новость об исчезновении Китти Меннок разнеслась по миру через несколько часов после того, как миновал контрольный срок ее прибытия в Ниамей для дозаправки. Широкомасштабные поиски в ходе спасательной операции не проводились – для этого просто не имелось ресурсов. Тот регион пустыни, в котором исчезла Китти, был практически необитаем и крайне редко посещался людьми. На тысячи миль вокруг не было ни самолетов, ни аэродромов. Ничего удивительного: шел только тысяча девятьсот тридцать первый год.

К поиску на следующее утро приступило одно из небольших механизированных подразделений Иностранного легиона, базировавшееся в оазисе Такалдебей на территории так называемого Французского Судана. Исходя из предположения, что летчица, скорее всего, совершила вынужденную посадку где-то в окрестностях Транссахарской автомагистрали, спасатели двинулись на север, в то время как еще несколько энтузиастов на двух автомобилях, принадлежащих одной французской торговой компании из Тесалита, отправились на юг.

Через два дня обе спасательные партии встретились на магистрали, так и не обнаружив ни обломков крушения, ни сигнальных огней в ночи. Они развернулись веером на двадцать миль по обе стороны дороги и предприняли еще одну попытку. Десять дней прочесывания прилегающей территории не обнаружили никаких следов, и командир французского отряда вынужден был прекратить поиски. Ни один человек не сможет так долго выжить без пищи и воды в этой сжигаемой солнцем пустыне. Примерно в таком духе он и доложил начальству об итогах спасательной экспедиции, выразив уверенность в том, что на данный момент Китти Меннок несомненно мертва «в результате губительного воздействия окружающей среды».

Во многих крупных городах прошли торжественные поминальные службы. Весь мир, с волнением следивший за ее подвигами, оплакал Китти как одну из трех самых выдающихся летчиц в истории, ставя ее в один ряд с Амелией Эрхарт и Эми Джонсон. Красивая женщина с громадными голубыми глазами и черными волнистыми волосами, в распущенном виде ниспадающими до пояса, она родилась в семье богатого фермера, разводившего овец в окрестностях Канберры. После успешного окончания привилегированной женской школы она поступила на летные курсы. Как ни удивительно, но мать и отец поддержали ее стремление летать и приобрели для дочери подержанный биплан «Авро-Авион» с открытой кабиной и восьмидесятисильным двигателем «Циррус».

Шесть месяцев спустя, несмотря на уговоры близких остаться дома, она перелетела Тихий океан и приземлилась на одном из Гавайских островов под восторженные приветствия громадной толпы, с нетерпением ожидавшей ее прибытия. С обожженным солнцем лицом, в заляпанных маслом рубашке и шортах цвета хаки, Китти устало улыбалась и махала рукой, взволнованная неожиданно теплым приемом. Она покорила сердца миллионов и навсегда закрепила за собой образ бесстрашной женщины, перелетающей через океаны и континенты и бьющей рекорды, установленные мужчинами.

Этот меридианальный трансафриканский перелет должен был стать венцом ее карьеры и своеобразным свадебным подарком. Сделавшись владычицей воздуха и вдоволь насытившись славой, Китти собиралась бросить летать, выйти замуж за друга детства, держащего ранчо по соседству с владениями Менноков, осесть на земле и обзавестись семейством. Она давно уже усвоила грустную истину, рано или поздно открывающуюся подавляющему большинству пробующих свои силы в пионерском деле авиации: на этом поприще можно прославиться, но очень трудно разбогатеть.

Она долго колебалась, мучительно размышляя, не отказаться ли вообще от этой затеи, но врожденное упрямство и тяга к небу в очередной раз взяли верх. Авиаторы всего мира не отходили от радиоприемников, надеясь вскоре услышать новости о ее спасении, но надежды эти таяли с каждым днем.

Китти оставалась без сознания всю ночь и только на рассвете, когда солнце еще не успело раскалить пустыню, вынырнула наконец из черного провала беспамятства и попыталась сфокусировать зрение на окружающей ее обстановке. Перед глазами поплыл туман. Она тряхнула головой, чтобы разогнать его, и чуть не задохнулась от острой боли. Осторожно ощупала лоб кончиками пальцев. Кожа оказалась цела, но под челкой вспухла здоровенная шишка. Китти продолжила осмотр и обнаружила вывихнутую коленку и сломанную лодыжку, сильно распухшую внутри летного сапога. Она скинула ремни безопасности, толкнула дверь кабины и с трудом выбралась из самолета. Сильно прихрамывая, сделала несколько шагов, затем опустилась на песок и осмотрелась.

К счастью, обошлось без возгорания, но ей с первого взгляда стало понятно, что разбитый «Фэйрчайлд» едва ли когда-нибудь поднимется в воздух. Три цилиндра треснули от удара о склон, а сам двигатель вывернуло под углом и частично занесло в кабину. Крылья и большая часть фюзеляжа, включая грузовой отсек с баками для горючего, остались неповрежденными, однако шасси сильно покорежило: крепления колес изогнулись почти под прямым углом.

Убедившись, что о починке аэроплана своими силами не стоит и мечтать, Китти занялась следующей проблемой, которая также оказалась трудноразрешимой. Ну как, скажите на милость, определить местонахождение в пустыне, если понятия не имеешь, куда тебя занесло? Овраг с высокими, отвесными стенами, сыгравший роковую роль в ее путешествии, напомнил ей аналогичное образование, которое в Австралии называют билебонг, что на языке аборигенов означает сухое русло, наполняющееся водой лишь в сезон дождей. Хотя эта впадина, по всей вероятности, не пропитывалась влагой уже добрую сотню лет. Песчаная буря за ночь улеглась, но стены оврага, куда она угодила, возвышались на добрых двадцать футов, и девушка не имела возможности обозреть местность за его пределами. Да оно и ни к чему, поскольку на десятки миль вокруг простиралась однообразно-унылая, безжизненная равнина, лишенная даже намека на растительность.

Внезапно она ощутила жажду и вспомнила о канистре под сиденьем. Она вмещала полгаллона[4], но воды в ней оставалось меньше двух литров. Китти прикинула, что с таким запасом протянет максимум три дня, да и то при условии, что у нее хватит силы воли не делать больше пары глотков за один прием.

Она решила, что должна предпринять попытку добраться до какой-нибудь деревушки или до автомагистрали. Оставаться возле аэроплана равносильно самоубийству. Застрявший на дне оврага «Фэйрчайлд» можно заметить только с самолета, пролетающего непосредственно над ним. Все еще потрясенная, Китти улеглась в тени крыла и попыталась проанализировать ситуацию.

С наступлением ночи она сделала для себя довольно неприятное открытие, обнаружив свойственный пустыням резкий температурный перепад между ночью и днем. В течение дня воздух нагревался до 120° по Фаренгейту (49° по Цельсию), а за ночь охлаждался до 39° (4° по Цельсию). Пронизывающий до костей ночной холод оказался не менее мучительным, чем дневная жара. В течение двенадцати часов она страдала от зноя под палящим солнцем, а вечером заползала в отрытую в песке нору и сворачивалась в клубок, дрожа от озноба и постоянно просыпаясь, пока не наступал рассвет.

Ранним утром второго дня, когда солнце еще не успело раскалить песок и воздух, Китти почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы покинуть место катастрофы. Она соорудила костыль из стойки крыла и примитивный зонтик из обшивки. Пользуясь небольшим набором инструментов, сняла компас с панели управления. Невзирая на травмы, Китти была исполнена решимости во что бы то ни стало добраться до автомагистрали, прекрасно понимая, что другого выхода у нее нет.

Приободренная наличием конкретной задачи, девушка достала бортовой журнал и на первой странице изложила по порядку все случившееся с ней по ходу этого злосчастного перелета. Подробно описала аварию, указав предполагаемую причину остановки двигателя, а затем вкратце обрисовала свой план продвижения на юг до тех пор, пока не отыщется доступный для нее выход наверх из билебонга. Выбравшись на открытое пространство, она планировала направиться на восток, до пересечения с автомагистралью или до встречи с племенем кочевников. Затем она вырвала страницу и прикрепила к панели управления, чтобы спасатели могли проследить ее путь, если сначала найдут самолет.

Жара быстро набирала силу и становилась невыносимой. Тяжесть положения Китти усугублялась тем, что стены впадины отражали и усиливали солнечное излучение, обращая атмосферу на дне в горнило крематория. Элементарный процесс дыхания превратился в нескончаемую пытку, и ей стоило неимоверных усилий заставить себя воздержаться от того, чтобы не пить большими глотками.

Ей предстояло решить еще одну задачу, прежде чем отправиться в путь. Китти расшнуровала сапожок на поврежденной ноге и осторожно стянула его. От острой боли, пронзившей стопу и щиколотку, с губ девушки сорвался легкий стон. Она подождала, пока боль уляжется, и туго забинтовала лодыжку шелковым летным шарфом. Затем, с привязанными к поясу компасом и канистрой, поднятым над головой зонтиком и надежным костылем под мышкой, Китти вышла под яростное солнце Сахары и мужественно заковыляла по шуршащему под ногами песку древнего русла.

* * *

Поиски Китти Меннок в разные годы время от времени возобновлялись, но ни ее останков, ни обломков ее самолета обнаружить так и не удалось. Загадка не разгадывалась – ни один верблюжий караван не набредал в пустыне на женский скелет в летном комбинезоне начала тридцатых годов, ни одно кочевое племя не натыкалось на разбитый аэроплан. Бесследное исчезновение Китти так и осталось одной из величайших тайн в истории авиации.

Слухи и гипотезы о возможной судьбе Китти Меннок возникали и распространялись десятилетиями. Находились люди, с пеной у рта доказывавшие, что она выжила, но страдает амнезией и живет под другим именем в Южной Америке. Другие уверяли, что она была захвачена в плен и стала рабыней в одном из племен кочевников-туарегов. Только полет в неизвестность Амелии Эрхарт смог породить еще большее количество домыслов.

Пустыня надежно хранит свои секреты. Могильным саваном для Китти Меннок стали пески. Загадка ее прерванного полета оставалась неразгаданной более полувека.

Загрузка...