Саквояжники

1

— Черт возьми, какую глупость мы совершили, — выругался Форрестер, поднимая в воздух КЭ-200 вслед за группой «спитфайров».

— Какую? — спросил я из кресла второго пилота, оглядываясь на Лондон, подернутый утренним туманом. Внизу кое-где еще виднелось пламя пожаров — результат вчерашнего ночного налета. — Они не купили наш самолет, зато купят все В-17, которые мы сможем выпустить.

— Да я не об этом, — проворчал Роджер.

— Первый и второй двигатели проверены, — раздался позади нас голос Морриса, — третий и четвертый двигатели проверены. Теперь можешь убавить подачу топлива.

Роджер убавил подачу топлива.

— Я вот что имею в виду, — сказал он, оборачиваясь к Моррису, выполнявшему функции бортинженера. — Мы совершили глупость, что полетели все вместе в одном самолете. А если он рухнет? Кто тогда будет управлять компанией?

Я улыбнулся.

— Не стоит так беспокоиться.

— Но именно за это ты и платишь мне деньги. Президент компании обязан беспокоиться, особенно при таком темпе роста доходов. В прошлом году наш общий доход составил тридцать пять миллионов, а в этом году, за счет военных заказов, он составит свыше ста миллионов. Надо начинать подбирать персонал, который смог бы заменить нас в случае, если с нами что-нибудь произойдет.

Я достал сигарету.

— А что с нами может произойти? — спросил я, глядя на него сквозь клубы табачного дыма. — Разве что ты позавидуешь королевским военно-воздушным силам и вновь вернешься на службу?

Он вытащил у меня изо рта сигарету и затянулся.

— Ты же знаешь, Джонас, что я не могу иметь дело с этими парнями. Если уж мне суждено летать в председательском кресле, то я предпочитаю делать это у тебя. Здесь хоть я, по крайней мере, возглавляю генеральный штаб.

Конечно, он был прав. Война вынуждала нас к такому расширению производства, которое нам и не снилось. К этому мы не были готовы.

— Нам нужен управляющий канадским заводом, — продолжал Роджер.

Я молча кивнул. И здесь он был прав. На своих американских заводах мы будем выпускать детали для самолетов, а потом отправлять их для сборки в Канаду. После сборки канадские военно-воздушные силы будут перегонять самолеты в Англию. Если отладить такую систему, на производство одного самолета у нас будет уходить около трех недель.

У этой идеи имелись значительные преимущества в плане налогов. Строительство завода брались финансировать канадское и английское правительства, и это было нам выгодно. Во-первых, само строительство обойдется дешевле, потому, что мы не будем выплачивать проценты, а во-вторых, налоги с чистого дохода будут выплачиваться в Канаде, где налоговая скидка в четыре раза меньше, чем у дядюшки Сэма. Пилотам это тоже будет выгодно, так как они смогут заработать американские доллары.

— Хорошо, я согласен. Но ни у кого из наших служащих нет опыта по управлению таким громадным производством. Только у Морриса, но его мы отдать не можем. У тебя есть кто-нибудь на примете? — спросил я.

— Конечно, но эта кандидатура тебе не понравится.

Я посмотрел на него.

— Скажи кто, а там видно будет.

— Эймос Уинтроп.

— Нет!

— Он единственный, кто сможет справиться с таким производством. И надо бы поторопиться. При нынешнем развитии событий его обязательно кто-нибудь перехватит.

— Ну и пусть забирают этого говнюка и пьяницу. За что бы он ни брался, всегда заваливал дело.

— Он знает производство самолетов, — продолжал упорно настаивать Форрестер. — Я слышал, что произошло между вами, но к делу это не имеет отношения.

Я молчал. Впереди нас самолет командира группы «спит-файров» покачал крыльями. Это был сигнал вхождения в радиосвязь. Форрестер наклонился и щелкнул тумблером рации.

— Слушаю, капитан.

— Старик, в этой точке мы покидаем вас.

Я взглянул вниз. Под нами расстилались воды Атлантического океана, мы находились в сотнях миль от Британских островов.

— Все в порядке, капитан, — сказал Форрестер. — Спасибо.

— Счастливо добраться домой, ребята. И не забудьте прислать нам побольше самолетов, они понадобятся летом, чтобы отплатить немцам.

Форрестер рассмеялся. Над Англией нависла серьезная угроза, а эти парни уже думают о том, как будут бить немцев.

— Вы получите их, капитан.

— Все, конец связи.

«Спитфайр» снова покачал крыльями, и вся группа пошла на разворот, беря курс к родным берегам. Наступила тишина, и мы остались одни над Атлантикой. Я отстегнул ремень безопасности, поднялся.

— Если у вас все в порядке, то пойду немного вздремну.

Роджер кивнул. Я открыл дверь кабины.

— Подумай над моими словами, — бросил мне вслед Форрестер.

— Если ты об Эймосе Уинтропе, то считай, разговора не было.

Моррис с унылым видом сидел в кресле бортинженера. Когда я вошел, он поднял голову и произнес печальным тоном:

— Я этого не понимаю. Ведь все легко можно посчитать. Экипаж В-17 пять человек, а у нас девять. До Германии им лететь самое большое две тысячи миль, значит, им не нужен самолет с дальностью полета пять тысяч миль. Производственные расходы на выпуск В-17 немного больше половины наших расходов. Но у нашего самолета потолок высоты больше на тысячу футов и скорость на двести миль в час больше. Кроме того, в два раза больше бомбовая нагрузка.

— Твоя трагедия заключается в том, — сказал я, — что ты всегда опережаешь время. Они еще просто не готовы к такому самолету. — Во всей фигуре Морриса чувствовалась подавленность. Мне стало жаль его, но то, что я сказал, было правдой. Опираясь на мои деньги, Моррис стал величайшим в мире конструктором самолетов. — Забудь об этом. Пусть тебя не расстраивает, что они еще не понимают тебя. Наступит день и в воздухе окажутся тысячи таких самолетов.

— Но уже не в эту войну, — отрешенно произнес он, доставая из коробки термос. — Пойду отнесу Роджеру кофе.

Он ушел в пилотскую кабину, а я растянулся на койке. В ушах стоял шум работы четырех больших двигателей. Я закрыл глаза. Три недели я провел в Англии, и не одну ночь не удалось спокойно отдохнуть. Мешали то бомбы, то девочки. Бомбы и девочки. Бомбы. Девочки. Я уснул.

Раздался пронзительный визг бомбы, упавшей где-то рядом. Все разговоры за обеденным столом на минуту прекратились.

— Я беспокоюсь о своей дочери, мистер Корд, — сказала стройная, седовласая женщина, сидящая справа от меня.

Я посмотрел на нее, потом бросил взгляд на Морриса, сидевшего напротив. Его лицо побледнело и напряглось. Я снова посмотрел на женщину. Бомба упала почти рядом с ее дверью, а она беспокоится о своей дочери, находящейся в безопасности в Америке. А может, ей и следовало беспокоиться. Это была мать Моники.

— Я не видела Монику с тех пор, как ей исполнилось девять лет, — взволнованно продолжила миссис Хоулм. — Это было почти двадцать лет назад. Я часто вспоминала о ней.

Про себя я подумал, что она вряд ли слишком часто вспоминала о своей дочери. Раньше я полагал, что матери это не то, что отцы, но потом понял, что между ними нет никакой разницы. В первую очередь, они думают о себе. Общим у нас в судьбе с Моникой было то, что у нас не было заботливых родителей. Моя мать умерла, а ее сбежала с другим мужчиной.

Она смотрела на меня своими большими глазами с длинными черными ресницами, и я уловил в ней ту красоту, которая перешла от нее к дочери.

— Как вы думаете, мистер Корд, вы увидите ее по возвращении в Америку?

— Сомневаюсь, миссис Хоулм, — ответил я. — Моника живет в Нью-Йорке, а я в Неваде.

Помолчав некоторое время, она снова внимательно посмотрела на меня.

— Вы не испытываете ко мне симпатии, мистер Корд, не так ли?

— Я как-то не задумывался об этом, миссис Хоулм, — быстро ответил я. — Прошу прощения, если у вас создалось такое впечателние.

Она улыбнулась.

— Я сужу об этом не по вашим словам, мистер Корд. Просто я почувствовала, как вы напряглись, когда я сказала вам, кто я. Думаю, что Эймос вам все доложил обо мне: как я сбежала с другим, оставив его одного с маленьким ребенком.

— Мы никогда не были настолько дружны с Уинтропом, чтобы говорить о вас.

— Вы должны поверить мне, мистер Корд, — прошептала миссис Хоулм с настойчивостью. — Я не бросала свою дочь, я хочу, чтобы она знала об этом и поняла меня. Эймос Уинтроп был бабником и обманщиком, — тихо, без раздражения сказала она. — Десять лет нашей супружеской жизни были адом. Я застала его с другой женщиной уже во время медового месяца. И когда я полюбила честного, благородного человека, Эймос стал шантажировать меня тем, что не отдаст мне дочь и испортит карьеру человеку, которого я полюбила.

Я посмотрел на нее. Это было похоже на правду. Эймос был способен на такие штуки, уж я-то знал.

— А вы когда-нибудь писали об этом Монике?

— Разве можно написать о таком собственной дочери? — я промолчал. — Лет десять назад Эймос сообщил мне, что собирается отправить Монику ко мне. Тогда я подумала, что, когда она узнает меня, я все объясню ей, и она поймет. Но вскоре я прочитала в газете о вашей свадьбе. Словом, Моника не приехала.

Подошел дворецкий и убрал пустые тарелки, другой слуга расставил чашки. Когда они удалились, я спросил:

— Что бы вы хотели, чтобы я сделал, миссис Хоулм?

Ее глаза снова внимательно смотрели на меня, но теперь они слегка затуманились от слез, хотя голос по-прежнему остался твердым.

— Если вам случится говорить с ней, мистер Корд, передайте, что я спрашивала о ней, думаю о ней и надеюсь получить от нее весточку.

Я медленно наклонил голову.

— Я так и сделаю, миссис Хоулм.

Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.

Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.

— Сколько я проспал? — спросил я.

— Около четырех часов.

— Надо дать Роджеру немного отдохнуть, — сказал я, поднимаясь.

— Наверное ты здорово устал, — сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. — Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.

Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:

— Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, — и добавил: — Где мы?

— Примерно здесь, — ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами. Я взглянул на карту, мы пролетели над океаном около тысячи миль.

— Медленно летим.

Форрестер кивнул.

— Сильный встречный ветер.

— Хорошо, беру управление на себя, — сказал я, положив руки на штурвал.

Роджер встал с кресла, потянулся.

— Постараюсь немного вздремнуть.

— Отлично, — я бросил взгляд на козырек кабины. Начинал накрапывать дождь.

— Надеюсь, ты сможешь выдержать несколько часов с открытыми глазами? — спросил Форрестер.

— Постараюсь.

— Или ты посильнее меня будешь или я начинаю стареть, — рассмеялся Роджер. — Там, в Лондоне, я подумал, что ты собираешься перетрахать всех англичанок.

— Просто я подумал, что при таких бомбежках надо успеть, как можно больше, — улыбнулся в ответ я.

Роджер засмеялся и вышел из кабины. Я повернулся к приборам. Очевидно, не я один так думал, должно быть, девушки думали так же. Было что-то безумное в том, с какой настойчивостью они требовали, чтобы я оценил их прелести.

Начал падать снег, ложась тяжелыми хлопьями на козырек кабины. Я включил противообледенительную систему и стал смотреть, как снежные хлопья превращаются в воду. Скорость встречного ветра была двести, значит, он усилился. Я потянул штурвал на себя, и большой самолет стал медленно набирать высоту. На высоте тринадцать тысяч футов мы вышли из облаков, и в лицо мне ударили яркие лучи солнца.

Весь остаток пути до дома полет был приятным и спокойным.

2

Робер стоял у открытой двери, когда я вышел из лифта. Хотя было четыре часа утра, он выглядел свежим, как будто только что проснулся после хорошего сна. Его смуглое лицо расплылось в гостеприимной улыбке. Одет он был в белую рубашку и безукоризненно сшитую форменную куртку.

— Доброе утро, мистер Корд. Хорошо долетели?

— Отлично. Спасибо, Робер.

Он закрыл за мной дверь.

— Мистер Макаллистер в гостиной, ждет с восьми вечера вчерашнего дня.

— Я поговорю с ним, — сказал я, проходя через прихожую.

— Я приготовлю сэндвичи с мясом и кофе, мастер Корд.

Обернувшись, я посмотрел на Робера. Казалось, что он совершенно не стареет — большая шапка черных волос, большая, сильная фигура.

— Эй, Робер, а знаешь что? Я скучал без тебя.

Он улыбнулся. В этой улыбке не было подобострастия, это была улыбка друга.

— Я тоже скучал без вас, мистер Корд.

Я отправился в гостиную. Робер был для меня больше чем друг, он был для меня ангелом-хранителем. Не знаю, что бы я делал без Робера после смерти Рины.

Тогда я вернулся в Рино из Нью-Йорка совершенно разбитым. Я ничего не хотел делать, только пить и забываться. Я устал от людей. Меня все время преследовала мысль об отце. Ведь это его женщина, которую я хотел, ведь это его женщина, которая умерла. Так почему я плачу? Почему я так опустошен?

Однажды утром я проснулся на грязном дворе позади домика для слуг, в котором жил раньше Невада, и увидел склонившегося надо мной Робера. Прислонившись к стене, я с трудом вспомнил, что сидел здесь вчера вечером с бутылкой виски. Повернув голову, я увидел рядом с собой пустую бутылку. Пытаясь поддержать тело, я уперся руками в грязь. Голова трещала, рот пересох. Когда я сделал попытку подняться, то обнаружил, что у меня совсем нет сил.

Я почувствовал, как Робер обхватил меня и поставил на ноги. Мы медленно побрели через двор.

— Спасибо, — сказал я, облокачиваясь на него. — Мне надо выпить, и я буду в порядке.

Его слова прозвучали настолько тихо, что в первый момент я подумал, что они мне просто послышались:

— Больше ни капли виски, мистер Корд.

— Что ты сказал? — спросил я, заглядывая ему в лицо.

Его большие глаза ничего не выражали.

— Больше ни капли виски, мистер Корд, — повторил он. — Думаю, что вам пора остановиться.

Во мне поднялась злоба, придавшая мне силы. Я отстранился от Робера.

— Да кто ты такой, черт возьми, — закричал я. — Если мне хочется выпить, то я выпью.

Он покачал головой.

— Больше ни капли виски. Вы уже не маленький мальчик и не смеете прятать голову в бутылку каждый раз, когда у вас бывают неприятности.

Некоторое время я смотрел на него не в силах выговорить ни слова. Злоба поднималась во мне холодными волнами.

— Ты уволен, — заорал я. — Ни один черномазый сукин сын не будет командовать мной.

Я повернулся и побрел к дому, но остановился, почувствовав на плече его руку. Лицо его было печальным.

— Извините, мистер Корд, — сказал он.

— Не надо извиняться, Робер.

— Я извиняюсь не за свои слова, мистер Корд, — проговорил он тихо. Я увидел, что его громадный, похожий на молот кулак приближается ко мне. Я попытался уклониться, но тело не слушалось меня, и я погрузился в темноту.

Когда я снова очнулся, то обнаружил, что лежу в кровати, накрытый чистыми простынями. В камине горел огонь. Повернув голову, я увидел Робера, сидящего в кресле рядом с кроватью. На столике перед ним стояла небольшая тарелка.

— Я принес вам горячий суп, — сказал он, встретившись со мной взглядом.

— Почему ты привез меня сюда?

— Горный воздух будет вам полезен.

— Я не хочу здесь оставаться, — сказал я, приподнимаясь. — С меня хватит этой хижины еще с прошлого раза, когда я проводил здесь медовый месяц.

Большая рука Робера прижала меня к подушке.

— Вы останетесь здесь, — тихо сказал он, взял тарелку, зачерпнул ложку супа и протянул мне: — Ешьте.

В его голосе прозвучали такие властные нотки, что, не успев осознать этого, я непроизвольно раскрыл рот. Горячий суп обжег горло, я отодвинул его руку.

— Больше не хочу.

Я посмотрел в его большие темные глаза и внезапно почувствовал боль и одиночество, которых никогда не испытывал раньше. Я заплакал.

Робер убрал тарелку.

— Плачьте, мистер Корд, вам надо выплакаться. Но вы увидите, что слезы помогают не больше, чем виски.

Когда я смог выйти на улицу, Робер сидел на крыльце. Вокруг все было зеленым. Зеленые деревья и кустарники покрывали склоны гор, а потом эта зелень переходила в красный и желтый песок пустыни. Едва я открыл дверь, Робер поднялся.

Облокотившись на перила, я посмотрел вниз. Мы были далеко от людей. Я повернулся к Роберу.

— Что у нас на обед, Робер? — спросил я.

— Сказать по правде, мистер Корд, я долго ждал, когда, вы этим поинтересуетесь.

— Тут недалеко есть ручей, в котором водится самая крупная форель, которую я когда-либо видел.

Он улыбнулся.

— Похлебка из форели. Звучит неплохо, мистер Корд.

Прошло почти два года, прежде чем мы спустились с гор. Раз в неделю Робер ездил за припасами. Я загорел на солнце, мускулы и тело налились силой.

Мы жили по заведенному распорядку, и оставалось только удивляться, как хорошо шли дела без меня. Это доказывало старую истину: работающий на полных оборотах маховик трудно остановить. У всех компаний, за исключением студии, дела шли отлично. У нее был недостаточный капитал, но меня это больше не волновало.

Три раза в неделю я разговаривал с Макаллистером по телефону, это было необходимо для обсуждения наиболее важных проблем. Раз в месяц он добирался на машине по извилистой дороге до моей хижины с полным портфелем бумаг для подписи и отчетов для изучения. Дела Макаллистер вел очень тщательно, ничто не ускользало от его всевидящих глаз. Непонятно каким образом, но все самое важное, что происходило в компаниях, попадало в его отчеты.

Мы прожили в горах почти полтора года, прежде чем у нас впервые появился посетитель из внешнего мира. Возвращаясь как-то с охоты, я заметил перед домом незнакомый автомобиль с калифорнийским номером. Я заглянул внутрь и прочел на рулевой колонке: «Роза Штрассмер, 1104 Коаст Хайвэй, Малибу, Калифорния». Войдя в хижину, я увидел молодую женщину, сидящую с сигаретой на диване. У нее были темные волосы, серые глаза, волевой подбородок. Когда она поднялась, я отметил, что потертые джинсы выгодно подчеркивают ее стройную фигуру и округлые бедра.

— Мистер Корд? — спросила она с легким акцентом, протягивая руку. — Я Роза Штрассмер, дочь Отто Штрассмера.

Я взял ее узкую ладонь и слегка задержал в своей.

— А как вы разыскали меня?

Она вынула письмо и протянула мне.

— Мистер Макаллистер узнал, что я еду в отпуск и буду проезжать мимо этих мест. Он просил передать вам это письмо.

Я открыл конверт и просмотрел находящиеся в нем бумаги. Там не было ничего срочного, что не могло бы обождать до его следующего визита. Я бросил бумаги на стол.

— Надеюсь, я не очень потревожила вас, мистер Корд? — быстро спросила Роза.

Я посмотрел на нее. В конце концов она была не при чем. Это Макаллистер не слишком тонко намекал мне, что больше не следует торчать в горах.

— Нет, — ответил я, — прошу извинить мое удивление, но у нас не часто бывают посетители.

Внезапно она улыбнулась.

— Я понимаю, мистер Корд, почему вы не приглашаете сюда гостей. Они способны лишь разрушить такой рай.

Я промолчал.

Роза колебалась несколько секунд, потом направилась к двери.

— Мне пора, — она почувствовала себя неловко. — Была рада познакомиться с вами, я так много слышала о вас от отца.

— Доктор Штрассмер!

Роза удивленно обернулась.

— Да, мистер Корд.

— Еще раз прошу извинить меня, — быстро сказал я. — Похоже, что живя здесь, я растерял все манеры. Как поживает ваш отец?

— У него все в порядке и он счастлив, благодаря вам, мистер Корд. Он не устает рассказывать мне, как вы шантажировали Геринга, добиваясь его выезда из Германии. Он считает вас очень храбрым человеком.

Я улыбнулся.

— Это ваш отец храбрец, доктор. Я же сделал самую малость.

— Для мамы и для меня это всегда будет самой грандиозной сделкой. — Роза слегка замялась. — А сейчас мне действительно пора ехать.

— Останьтесь на обед, — предложил я. — Робер прекрасно готовит перепелок с рисом, я думаю вам понравится.

Ее взгляд на секунду задержался на мне.

— Хорошо, я останусь, — согласилась она. — Но с одним условием — вы будете называть меня Роза, а не доктор.

— Согласен. Садитесь, а я скажу Роберу, чтобы он принес вам что-нибудь выпить.

Я еще не договорил, а Робер уже стоял в дверях со стаканом мартини. Когда мы закончили обедать, ехать Розе уже было поздно, и Робер приготовил ей комнату для гостей. Когда Роза ушла спать, я посидел еще немного в гостиной, а потом отправился в свою комнату.

Впервые за долгое время я не мог уснуть и лежал с открытыми глазами, разглядывая на потолке пляшущие тени. Дверь скрипнула, и я сел на кровати. В дверях молча стояла Роза, потом она прошла в комнату, остановилась возле моей кровати и посмотрела на меня.

— Не надо бояться меня, одинокий человек, — тихо прошептала она. — Мне ничего не надо от тебя, кроме этой ночи.

— Но, Роза...

Она прижала палец к моим губам и легла в кровать — такая теплая, женственная, все понимающая и желеющая меня. Она нежно, словно мать, успокаивающая ребенка, прижала мою голову к своей груди.

— Теперь я понимаю, почему Макаллистер прислал меня сюда, — прошептала она.

Моя рука прикоснулась к ее упругой молодой груди.

— Ты прекрасна, Роза, — прошептал я.

В темноте послышался ее мягкий смех.

— Я знаю, что не прекрасна, но очень рада, что ты сказал мне это.

Она положила голову на подушку и посмотрела на меня теплыми, ласковыми глазами.

— Иди ко мне, любимый, — тихо сказала Роза, обнимая меня. — Ты вернул моего отца в его мир, так позволь мне вернуть тебя в твой.

Утром после завтрака она уехала, а я в задумчивости прошел в гостиную. Робер убирал со стола тарелки. Он посмотрел на меня. И в этот момент нам стало ясно без слов, что отъезд из хижины предрешен, что это лишь вопрос времени.

Теперь мир уже не был таким далеким для меня.

— Погоди минутку, Джонас, — быстро сказал Макаллистер. — Думаю, что тебе в любом случае лучше встретиться с ним. Он может доставить нам массу неприятностей. В конце концов, у него около тридцати процентов голосов.

— Ну и пусть, — рявкнул я. — Если он думает затеять войну голосов, то я ему повыщипаю волосенки.

— Повидайся с ним, — настаивал Макаллистер. — У тебя хватит забот и без этой войны голосов.

Как всегда, он был прав. Я не мог одновременно присутствовать в шести местах. Кроме того, я хотел заняться съемками «Грешницы», и не хватало еще, чтобы кучка акционеров попыталась помешать нам.

— Хорошо, позвони ему и скажи, чтобы приезжал прямо сейчас.

— Прямо сейчас? — спросил Макаллистер. — Боже мой! Но ведь сейчас четыре утра!

— Ну и что? Это же ему так необходима встреча.

Макаллистер направился к телефону.

— Когда закончишь с ним, — добавил я, — позвони Морони и спроси, даст ли банк мне денег на покупку акций Шеффилда под закладную на кинотеатры.

Не было смысла больше тратить свои собственные деньга.

Когда я вошел в гостиную, Макаллистер спал на диване. Я подошел к нему и потряс за плечо. Он открыл глаза и уставился на меня.

— Привет, Джонас, — сказал он, садясь и протирая глаза. Потом взял сигарету и прикурил. Через минуту сон окончательно слетел с него. — Я ждал тебя, потому что Шеффилд настаивает на собрании.

Я взял стул и поставил напротив него.

— Дэвид купил акции?

— Да.

— Шеффилд знает об этом?

— Не думаю. Судя по его манере разговора, он думает, что они у него в кармане. — Макаллистер затушил сигарету в пепельнице. — Шеффилд сказал, что если ты встретишься с ним до собрания, то можешь рассчитывать на определенную компенсацию с его стороны.

Я рассмеялся.

— Очень любезно, не правда ли? — Я бросил ботинки. — Пошли его к черту.

3

Я смотрел, как Шеффилд подносит к губам чашку с кофе. Волосы его слегка поседели, стали реже, но на длинном тонком носу все еще хищно сверкали очки без оправы. Он перенес поражение более стойко, чем перенес бы его я, окажись я на его месте.

— Где же я ошибся, Джонас? — спросил он таким тоном, словно он доктор, а я пациент. — Ведь я платил достаточно.

Я откинулся на спинку кресла.

— Идея у тебя была правильная, но все дело в том, что ты использовал не ту валюту.

— Не понимаю тебя.

— Киношники совсем другой народ. Конечно, они, как и все, любят деньги. Но есть кое-что, чего они добиваются больше, чем денег.

— Власть?

Я покачал головой.

— Только отчасти. Больше всего они хотят делать фильмы, и не просто фильмы, а такие, которые принесут им признание. Они хотят прославиться как художники. Хорошо обеспеченные, но все-таки художники.

— Значит, потому, что ты делал фильмы, они больше верят твоему слову, чем моему?

— Думаю, что именно так. — Я улыбнулся. — Когда я делаю фильм, они чувствуют, что я так же рискую, как и они. И дело здесь не в деньгах. Я рискую репутацией, своими способностями и творческой жилкой.

— Творческой жилкой?

— Это выражение я позаимствовал у Дэвида Вулфа. Он использует его при оценке режиссеров. Те, у кого она есть, создают великие фильмы, а у кого нет — делают просто фильмы. Короче говоря, они предпочли меня, потому что оценивали меня по собственным критериям.

— Понятно, — задумчиво сказал Шеффилд. — Больше я такой ошибки не совершу.

— Уверен, что не совершишь.

У меня начало закрадываться подозрение. Уж больно легко он отступал. А ведь он был боец, а бойцы так просто не сдаются. И вообще, он действовал как-то непоследовательно, не так, как обычно. Шеффилд был финансистом и вел финансовые дела с бизнесменами. А в этом случае обратился непосредственно к киношникам. По логике вещей, он должен был бы связаться непосредственно со мной, и мы бы решили все вопросы к обоюдному согласию.

Здесь напрашивался только один ответ. То, что произошло во время моей поездки в Англию, имело некоторый смысл. Когда мы с нашим английским коммерческим директором пришли из проекционной, где мы просматривали кинопробу с Дженни Дентон, в его кабинет, зазвонил телефон. Он поговорил несколько минут, положил трубку и посмотрел на меня.

— Это звонил торговый агент кинотеатров Энгла. Они в панике, им нужны фильмы. Их студии были полностью разрушены во время первого налета, а с американскими компаниями, в отличие от других, они никогда не имели дела.

— И что они собираются делать? — спросил я, все еще размышляя о кинопробе. Впервые со времени смерти Рины я почувствовал тот прилив сил, который всегда предшествовал началу съемок. Поэтому я почти не вслушивался в то, что он говорил.

— Не знаю, — ответил директор, — у них четыреста кинотеатров, и если в течение шести месяцев они не найдут фильмы для проката, то половину кинотеатров придется закрыть.

— Очень жаль, — сказал я, хотя это меня совершенно не заботило. Энгл, как и Корд, приехал в Англию из Центральной Европы и занялся кинобизнесом. Но в то время, как Корд сосредоточил все усилия на производстве фильмов, Энгл занялся кинотеатрами и прокатом. В производство фильмов он ввязался только в силу недостатка кинопродукции. Я даже слышал, что его капиталовложения в Америке превышали двадцать миллионов долларов.

До настоящего момента я даже и не вспоминал об этом разговоре, но теперь все становилось на свои места. Это действительно был бы великолепный трюк, если бы Энглу удалось стащить компанию прямо у меня из-под носа.

Я посмотрел на Шеффилда.

— Что теперь Энгл собирается делать с акциями? — небрежно поинтересовался я.

— Не знаю. — Он посмотрел на меня. — Теперь мне понятно, почему у нас ничего не вышло. Ты с самого начала знал обо всем.

Я промолчал. За спиной Шеффилда Макаллистер сделал удивленное лицо, но я притворился, что не заметил этого.

— А я уже начал было верить в ту чепуху, которую ты плел мне о людях искусства, — сказал Шеффилд.

Я улыбнулся.

— Теперь, когда ваша затея провалилась, Энглу останется только прикрыть кинотеатры. Ему негде брать фильмы.

Шеффилд молчал, настороженно поглядывая на меня.

— Ну хорошо, Джонас, — сказал он, — что ты задумал?

— А что если мистеру Энглу купить нашу английскую компанию? Это откроет ему доступ к нашей кинопродукции, и ему не придется закрывать кинотеатры.

— Сколько это будет ему стоить? — спросил Шеффилд.

— Сколько у него акций?

— Около шестисот тысяч.

Вот это и будет стоимость сделки.

— Но это же пять миллионов долларов! Чистый доход «Бритиш Норман» составляет только около трехсот тысяч в год. Ему понадобится почти двадцать лет, чтобы вернуть свои деньги.

— Это с твоей точки зрения. А закрытие двухсот кинотеатров означает ежегодную потерю миллиона фунтов стерлингов.

Шеффилд посмотрел на меня, потом поднялся.

— Можно я позвоню от тебя в Лондон? — спросил он. — Несмотря на разницу во времени, я еще, пожалуй, застану мистера Энгла в офисе.

— Пожалуйста, — согласился я. Когда он подошел к телефону, я посмотрел на часы. Было девять, и я понял, что он заставит Энгла, потому что никто, даже Джордж Энгл, не покидает кабинет раньше двух. Тем более в старой доброй Англии, где офисы открыты до шести и где клерки работают на высоких стульях за старомодными столами. Возможно, что Энгл как раз сидит у телефона в ожидании звонка Шеффилда.

К полудню все было закончено. Мистер Энгл с адвокатами должны были на следующей неделе прибыть в Нью-Йорк для подписания соглашения. Но здесь был один неприятный момент — я должен был оставаться в Нью-Йорке. Я потянулся к телефону.

— Кому ты собираешься звонить? — спросил Макаллистер.

— Дэвиду Вулфу. Он ответственное лицо и должен присутствовать при подписании бумаг.

— Оставь телефон в покое, — сказал Макаллистер. — Дэвид в Нью-Йорке, я прихватил его с собой.

Я подошел к окну и посмотрел вниз. Полуденный Нью-Йорк. Я буквально ощутил напряженное движение на Парк Авеню и почувствовал усталость.

Я повернулся к Макаллистеру.

— Пусть придет сюда. Через два месяца начинаются съемки, я хочу знать, что для этого сделано.

— Дэвид прихватил с собой Боннера, чтобы обсудить с тобой производственные детали.

Я посмотрел на Макаллистера. Они все продумали. Я опустился в кресло и в этот момент раздался дверной звонок. Робер открыл дверь и впустил Форрестера и Морриса.

— Я думал, что ты сегодня утром улетел в Калифорнию, — холодно сказал я Моррису. — Когда, черт возьми, мы наконец запустим новую производственную линию?

— Не знаю, сможем ли мы, Джонас, — быстро возразил он.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду? — заорал я. — Ты же сказал, что мы сможем. Ты ведь присутствовал при подписании контракта.

— Успокойся, Джонас, — тихо сказал Форрестер. — У нас возникли проблемы.

— Что еще за проблемы?

— Только что мы получили заказ от армии на пять КЭ-200. Они хотят, чтобы первая поставка была в июне, и мы попали в трудную ситуацию. Мы не сможем выпускать В-17 на этой же производственной линии. Тебе надо решить, какой заказ выполнять в первую очередь.

Я посмотрел на Форрестера.

— Вот и решай, ты же президент компании.

— Но владельцем этой чертовой компании являешься ты, — крикнул он. — Какой контракт ты предпочитаешь?

— Оба. Мы не занимаемся разбазариванием денег.

— Тогда надо прямо сейчас запускать канадский завод, чтобы у нас изготавливать детали, а собирать В-17 в Канаде.

— Так запускайте, — сказал я.

— Хорошо, но для этого нужен Эймос Уинтроп.

— Я же говорил тебе — нет!

— Не будет Уинтропа, не будет и канадского завода. Я не собираюсь посылать людей на смерть в самолетах собранных дилетантами, только потому, что у тебя ослиное упрямство и ты не слушаешь разумных доводов.

— Потише, герой-пилот, — ухмыльнулся я. — Какая тебе разница, кто собирает самолеты? Ты ведь на них не летаешь.

Форрестер прошел через комнату и остановился перед моим креслом, сжав кулаки.

— Пока ты шлялся по Лондону, силясь перетрахать всех шлюх, я побывал на аэродромах и видел, как эти бедняги вкалывают, чтобы немецкие бомбы не свалились на твою задницу. Именно тогда я решил для себя, что если нам посчастливится заключить этот контракт, то я лично прослежу, чтобы наши самолеты были такими, на которых я и сам бы не побоялся летать.

— Слышал, слышал, — саркастически заметил я.

— Когда же ты сообразил, что тебя устроит, если твое имя будет красоваться на самолетах второго сорта? Когда получил достаточно много денег?

Я посмотрел на него. Он был прав. Однажды отец, правда несколько по-другому, выразил ту же мысль. Мы шли по фабрике, и к отцу подошел управляющий Джейк Платт и пожаловался на плохое качество партии пороха. Он предложил смешать ее с другими партиями, дабы недостаток качества был скрыт. Отец в ярости повернулся к нему.

— А кто скроет недостаток качества моей репутации? — закричал он. — Мое имя написано на каждой коробке с порохом. Сожги его!

— Хорошо, Роджер, — медленно проговорил я, — ты получить Уинтропа.

Он посмотрел мне прямо в глаза, потом заговорил спокойным голосом:

— Ты должен разыскать его. Я посылаю Морриса в Канаду запускать завод, а сам лечу на побережье начинать производство.

— А где он?

— Не знаю, — ответил Форрестер. — Я слышал, что последний раз Уинтропа видели в Нью-Йорке, но когда я попытался разыскать его сегодня утром, выяснилось, что никто не знает, где он. Похоже, он исчез.

4

Когда мы проезжали Куинсборо Бридж, лимузин тряхнуло и меня отбросило в угол. Я уже пожалел о своем решении ехать сюда. В районе Куинз было что-то такое, что угнетало. Робер умело вел машину в потоке транспорта, а я смотрел в окно. Внезапно я почувствовал раздражение к Монике за то, что она живет здесь.

Автомобиль свернул на стоянку, и я узнал дома. Они совсем не изменились, разве что поблекли и потемнели газоны, которые были зелеными, когда я приезжал сюда летом.

— Подожди меня, — сказал я Роберу, поднялся на три ступеньки и нажал звонок.

Дверь открылась, в дверях стояла маленькая девочка и смотрела на меня. Ее темные глаза были серьезными.

— Джо-Энн? — неуверенно спросил я.

Она молча кивнула. Я посмотрел на нее. Да, дети напоминают вам, что годы проходят. Они растут и тем самым отсчитывают ваши годы более точно, чем часы. Когда я видел ее последний раз, она была еще крошка.

— Я Джонас Корд, — сказал я. — Твоя мама дома?

— Входите, — произнесла девочка звонким голоском. Я прошел за ней в гостиную. — Садитесь, мама одевается, она сказала, что это недолго.

Я сел, а Джо-Энн, устроившись в кресле напротив, посмотрела на меня своими большими серьезными глазами, но ничего не сказала. Я почувствовал себя неловко под этим взглядом и закурил. Она посмотрела на мою руку, держащую потухшую спичку, которую я не знал, куда деть, и указала на столик справа от меня.

— Пепельница вон там.

— Спасибо.

Она продолжала молча разглядывать меня. Я затянулся, немного помолчал и спросил:

— Ты меня помнишь, Джо-Энн?

Она внезапно смутилась и чисто женским жестом поправила юбку на коленях.

— Да.

— Когда я видел тебя прошлый раз, ты была, примерно, такая, — сказал я, подняв ладонь от пола на уровень своего колена.

— Я знаю, — прошептала она, отведя взгляд. — Вы стояли на ступеньках и ждали, когда мы придем домой.

Я протянул ей сверток, который держал подмышкой.

— Я принес тебе подарок. Это кукла.

Она взяла сверток, уселась прямо на пол и развернула его. В ее глазах заиграла улыбка. Она подняла куклу и посмотрела на меня.

— Какая хорошенькая!

— Я так и думал, что тебе понравится.

— Очень нравится, — глаза ее снова стали серьезными. — Спасибо.

В этот момент в комнату вошла Моника. Джо-Энн вскочила и подбежала к ней.

— Мама! Посмотри, что мне принес мистер Корд.

— Очень любезно с твоей стороны, Джонас, — сказала Моника.

Я поднялся. Мы стояли друг против друга. Моника демонстрировала поистине королевское самообладание. На ней было вечернее черное платье, темные волосы спускались до плеч.

Раздался дверной звонок. Это пришла няня, и Джо-Энн сразу принялась показывать ей куклу, забыв даже попрощаться с нами, когда мы уходили из дома.

Робер стоял возле автомобиля, ожидая нас.

— Робер! — воскликнула Моника, протягивая руку. — Рада видеть тебя.

— Я тоже рад видеть вас, мисс Моника, — ответил он, наклоняясь к ее руке.

Мы поехали назад в Манхэттен, и я разглядывал в окно унылый пейзаж Куинз.

— Почему ты живешь здесь? — спросил я.

Моника достала сигарету и подождала, пока я зажег спичку.

— Когда погода хорошая, Джо-Энн может играть на улице, и я не боюсь, что с ней что-то случится. А кроме того, проживание здесь недорогое, мне по карману.

— Насколько я слышал, дела у тебя идут хорошо. Если ты хочешь жить в пригороде, то почему бы не переехать в Вестчестер? Там очень хорошо.

— Это слишком дорого, таких денег я не зарабатываю. Я ведь не редактор, а только заведую канцелярией в журнале.

— Зато выглядишь как редактор.

Моника улыбнулась.

— Не знаю, расценивать ли твои слова как комплимент, но сотрудники журнала «Стиль» стараются выглядеть так, как их представляют себе читатели.

Я посмотрел на Монику. «Стиль» был одним из наиболее преуспевающих журналов мод, рассчитанных на молодых женщин.

— А почему ты до сих пор не редактор?

— До этого мне остался один лишь шаг, — рассмеялась Моника. — Мистер Хардин бизнесмен старой закалки. Он считает, что каждый редактор должен прежде хорошо изучить техническую сторону дела. Но он пообещал, что следующая вакансия будет моя.

Я знал старого Хардина. Обычно он расплачивался обещаниями, а не долларами.

— И как давно он тебе это обещает?

— Уже три года, но я надеюсь, что ждать осталось недолго. Он собирается выпускать киножурнал, но пока нас сдерживает проблема финансирования.

— И чем ты там будешь заниматься?

— Буду редактором светской хроники. Ну ты знаешь, пикантные истории из жизни звезд и тому подобное.

— Но тебе для этого нужно находиться в Голливуде.

— Я тоже так думаю, — кивнула Моника, — но у Хардина еще нет денег, так что всему свое время.

Моника опустила чашку с кофе и улыбнулась мне.

— Это был чудесный обед, Джонас, и тебе удалась роль обаятельного хозяина. Теперь скажи, почему ты пригласил меня?

— Разве обязательно должна быть какая-то причина?

Моника покачала головой.

— Не обязательно, но я тебя знаю. Когда ты обаятелен, значит, тебе что-то надо.

— Я только что вернулся из Англии, — тихо сказал я. — Там я встретился с твоей матерью.

Глаза Моники потухли.

— Встретился?

— Да, и она мне очень понравилась.

— Такое вполне возможно, насколько я ее помню, — в голосе Моники прозвучали нотки раздражения.

— У тебя, должно быть, замечательная память, ведь тебе было столько же лет, сколько сейчас Джо-Энн.

— Некоторые вещи не забываются. Например, когда мама все время говорит тебе, что она тебя любит, а потом в один прекрасный день исчезает и больше не возвращается.

— А что если она ничего не могла поделать, если у нее были для этого серьезные причины?

— Какие причины? — презрительно бросила Моника. — Я бы не смогла бросить Джо-Энн.

— Если ты напишешь матери, она сумеет тебе все объяснить.

— А что именно? — холодно спросила Моника. — Что она влюбилась в мужчину и сбежала с ним? Это я могу понять. Но я не могу понять другого. Почему она не взяла меня с собой? По-моему, здесь только одна причина — я ей была не нужна.

— Ты можешь не знать своей матери, но ты должна знать своего отца. Ты знаешь, как он может ненавидеть, когда кто-то становится на его пути.

Глаза Моники смотрели на меня в упор.

— Например ты?

— Например я. Когда той ночью вы оба пришли в отель в Лос-Анджелесе, он думал о тебе или о том, как бы содрать с меня побольше денег?

Некоторое время она молчала, потом глаза ее подобрели.

— И что-то похожее произошло с моей матерью?

— Да, что-то похожее, — тихо сказал я.

Моника опустила взгляд на скатерть. Когда она подняла голову и снова посмотрела на меня, глаза ее уже были ясными.

— Спасибо, Джонас, что ты рассказал мне об этом. Как бы то ни было, мне стало легче.

Подошедший официант снова наполнил наши чашки кофе.

— Ну вот и хорошо, — сказал я. — А кстати, ты не видела отца в последнее время?

Она покачала головой.

— Около двух лет назад он приехал ко мне на обед и взял взаймы тысячу долларов. Вот тогда я и видела его в последний раз.

— А ты не представляешь, где его можно найти?

— Зачем?

— У меня есть для него хорошая работа в Канаде, но похоже, он пропал.

Моника удивленно посмотрела на меня.

— Ты хочешь сказать, что дашь ему работу после всего, что он тебе сделал?

— У меня нет выбора, — твердо ответил я. — Мне самому не очень нравится эта идея, но сейчас идет война, и мне нужен такой человек, как он.

— Около года назад я получила от него письмо. Он писал что-то о работе в аэропорту Тетерборо.

— Спасибо, — сказал я, — я поищу его там.

Внезапно она протянула через стол руку и пожала мою. Я удивленно посмотрел на нее. Моника улыбалась.

— Знаешь, Джонас, у меня такое странное чувство, что ты будешь мне гораздо лучшим другом, чем был мужем.

5

Когда на следующий день я вернулся в отель, меня там ждал Макаллистер.

— Ты нашел его? — спросил он.

Я покачал головой.

— Он задержался в Тетерборо, только чтобы получить деньги по фальшивому чеку, пятьсот долларов.

— Низко же он опустился. Куда он мог дальше отправиться?

— Не знаю, — я снял пальто, повесил его на кресло и сел. — Насколько мне известно, он сидит в тюрьме в каком-то заштатном городишке, о котором мы даже и не слышали. Боже мой! Фальшивый чек!

— Что я должен сделать? — спросил Макаллистер.

— Ничего. Но я обещал Роджеру, что постараюсь найти его. Лучше подключить к этому делу детективное агентство. Если и они его не отыщут, то Роджер, по крайней мере, будет знать, что я сделал все, что мог. Ты звонил Хардину?

— Да. Он будет здесь с минуты на минуту. Но зачем он тебе понадобился? — Макаллистер удивленно посмотрел на меня.

— Мы займемся издательским бизнесом.

— Зачем? — спросил Макаллистер. — Ты ведь даже газет не читаешь.

Я рассмеялся.

— Я слышал, что он собирается выпускать киножурнал, а я делаю фильмы. Я знаю, что лучший способ стать хозяином положения — это купить журнал, но если мы поможем ему с киножурналом, то он будет рекламировать нас в своих изданиях, а это двенадцать миллионов экземпляров в месяц.

Макаллистер промолчал. Раздался звонок в дверь, и Робер пошел встретить посетителя. Это был Хардин собственной персоной. Он вошел в комнату, раскинув руки.

— Джонас, мальчик мой, — прохрипел он, — я рад тебя видеть.

Мы пожали друг другу руки.

— Вы знакомы с моим адвокатом Макаллистером? — спросил я.

Хардин одарил Макаллистера радостным взглядом.

— Очень приятно, сэр, — сказал он, с энтузиазмом пожимая его руку. Потом повернулся ко мне. — Я удивился, получив твое послание. Что ты задумал, мальчик?

— Я слышал, что вы собираетесь выпускать киножурнал? сказал я.

— Да, я подумываю об этом, — кивнул Хардин.

— Я также слышал, что у вас некоторые затруднения с деньгами, чтобы начать дело.

— Ты же знаешь издательское дело, мой мальчик, — Хардин всплеснул руками. — У нас всегда затруднения с деньгами.

Я улыбнулся. Послушать его, так он нищий, у которого нет даже ночного горшка. Он все время плакался, хотя у него была куча денег. Он так грабил свою собственную компанию, что Берни Норман был бойскаутом по сравнению с ним.

— Я собираюсь снять фильм после восьмилетнего перерыва, — сказал я.

— Поздравляю, Джонас, — воскликнул Хардин. — Это лучшая из новостей, которые я слышал за последние годы. В кино должны работать именно такие люди, как ты. Напомни мне, чтобы я дал задание брокеру приобрести акции твоей компании.

— Хорошо, напомню.

— И можешь быть уверен, что наш журнал прорекламирует тебя. Мы понимаем толк в хорошей рекламе.

— Вот об этом я и хотел поговорить. При вашем размахе стыдно не иметь киножурнала.

Хардин бросил на меня пронзительный взгляд.

— Я тоже так думаю, Джонас.

— Сколько понадобится денег для его создания?

— О, двести-триста тысяч. И можешь быть уверен, что он окупится за год.

— Успех подобного журнала, однако, зависит от редактора, не так ли? Удачный подбор редактора решает все дело.

— Абсолютно верно, — сердечно произнес Хардин. — Моя редакторская группа — самая лучшая в журнальном бизнесе. Я вижу, что ты разбираешься в издательском деле, Джонас. Меня всегда интересовал свежий взгляд на вещи.

— Кого вы собираетесь назначить редактором светской хроники?

— Как, Джонас? — Хардин в изумлении раскрыл глаза. — Я думал, ты знаешь. Конечно, ту маленькую леди, с которой ты вчера обедал.

Я рассмеялся. Тут уж я ничего не мог поделать. Старый ублюдок оказался хитрее, чем я думал. У него повсюду были соглядатаи.

После ухода Хардина я обратился к Макаллистеру:

— Мне ведь нет необходимости присутствовать при подписании контракта с Энглом, не так ли?

Адвокат сердито посмотрел на меня.

— Лично я так не считаю. А в чем дело?

— Я хочу улететь в Калифорнию и приступить к фильму. Зачем мне торчать в Нью-Йорке без дела?

— Но здесь Дэвид и Боннер. Они ждут звонка от тебя.

— Соедини меня с Дэвидом, — сказал я, и через минуту Маккалистер протянул мне телефонную трубку. — Привет, Дэвид. Как Роза?

— Отлично, Джонас. Счастлива.

— Хорошо. Я хотел поблагодарить тебя за великолепную работу с акциями. Послушай, я не хочу торчать в Нью-Йорке, я хочу заняться подготовкой съемок «Грешницы» и поэтому собираюсь улететь в Калифорнию.

— Но Джонас, я ведь привез с собой Боннера.

— Прекрасно, — сказал я, — переправь его обратно на студию и скажи, что я встречусь с ним там. Это единственное место, где можно заниматься фильмами.

— Хорошо, Джонас, — с некоторым разочарованием в голосе согласился Дэвид. — Когда ты улетаешь?

— Думаю, что успею на двухчасовой рейс. Таким образом, завтра утром я буду в Калифорнии.

— Позвони Розе, ладно, Джонас? Она будет рада услышать тебя.

— Позвоню, Дэвид. Кстати, как мне связаться с этой Дженни Дентон? Думаю, мне пора познакомиться с девушкой, которая будет играть главную роль в «Грешнице».

— Она в Палм-Спрингс, в отеле «Тропический цветок», под именем Джуди Белден.

— Спасибо, Дэвид. До свидания.

— Счастливого полета, Джонас.

В половине двенадцатого утра по калифорнийскому времени я припарковал свою машину у отеля «Тропический цветок» в Палм-Спрингс. Справившись у портье, я отправился к коттеджу номер пять. Постучал в дверь, но ответа не последовало. Дверь оказалась не заперта, и я прошел внутрь.

— Мисс Дентон? — позвал я.

Мне никто не ответил. Я услышал звук воды и открыл дверь в ванную. Я увидел ее силуэт за матовой занавеской. Она что-то тихонько напевала низким хрипловатым голосом. Закрыв за собой дверь, я уселся на топчан, закурил и стал наблюдать за ней сквозь занавеску. Долго ждать мне не пришлось. Она закрыла воду, почуяв табачный дым, и из-за занавески раздался ее спокойный голос:

— Если вы посыльный, то вам лучше выйти, иначе я пожалуюсь портье.

Я не ответил.

Прикрывшись полотенцем, она выглянула из-за занавески. Я потянулся и взял ее за руку. Занавеска отодвинулась, и она посмотрела на меня. В ее темно-серых глазах совершенно не было страха.

— В этом отеле отвратительные посыльные, — сказала она, — вечно являются в самое неподходящее время.

— Могли бы и закрыть дверь.

Она вышла из ванны.

— Зачем? У них у всех есть запасные ключи.

Я поднялся.

— Дженни Дентон?

— В журнале регистрации написано — Джуди Белден. — В ее взгляде читался вопрос. — Вы из полиции?

Я покачал головой.

— Нет, я Джонас Корд.

Она посмотрела на меня, и на ее лице появилась улыбка.

— Очень хорошо, я ждала этой встречи.

— Для чего? — улыбнулся я.

Дженни приблизилась ко мне и обняла руками за шею. Она наклонила мою голову, и, когда, встав на цыпочки, поцеловала меня, полотенце слетело на пол. Потом она откинула голову и посмотрела на меня озорными, смеющимися глазами.

— Босс, — прошептала она, — не пора ли подписать мой контракт?

6

Это был тот же самый офис, который я занимал десять лет назад во время съемок «Предателя». Здесь ничего не изменилось, за исключением секретарш.

— Доброе утро, мистер Корд, — одновременно прощебетали они, когда я вошел в приемную.

Ответив на их приветствие, я направился в кабинет. Там уже нервно расхаживал взад-вперед Боннер. Дэн Пирс сидел на длинном диване у окна. Я на секунду задержал на нем взгляд, потом уселся за свой стол.

— Я попросил Пирса придти сюда, чтобы он помог мне убедить вас, — сказал Боннер. — Нельзя делать такую дорогостоящую картину, не имея в главной роли звезду.

— Если уж я решил, то и Дэн не сможет убедить меня.

— Минутку, Джонас, — быстро сказал Дэн. — Я тебя понимаю, но поверь мне, что я желаю тебе только добра.

Я повернулся к нему.

— Точно так же, как, когда продал Шеффилду акции, не посоветовавшись со мной?

— Это были мои акции, — резко ответил он. — Я не обязан был с кем-либо советоваться. А кроме того, как я мог с тобой связаться? Все знали, что тебе наплевать на компанию, потому что ты тоже продал часть своих акций.

Достав сигарету, я кивнул.

— Ты прав, Дэн. Это были твои акции, и мне ты ничем не был обязан. Ты делал работу, а я платил тебе за нее. Так продолжалось пять лет, и теперь твой контракт закончился. — Я откинулся в кресле и затянулся сигаретой. — Я сделал ошибку. Когда я познакомился с тобой, ты был хорошим агентом, но теперь я не нуждаюсь в агенте.

— Я пытаюсь предостеречь тебя еще от одной ошибки, Джонас, — сказал Пирс. — Когда был написан сценарий «Грешницы», он предназначался исключительно для звезды первой величины — Рины Марлоу. Она тогда была лучше всех. Ты не должен брать на главную роль неопытную девушку, о которой никто ничего не слышал. Тебя просто засмеют.

— И что же, по-твоему, я должен делать? — спросил я.

В глазах Пирса промелькнула уверенность.

— Пригласи актеров с именами, — сказал он. — Если хочешь, можешь использовать эту девушку на вторых ролях, а на главную роль надо пригласить какую-нибудь знаменитость: Богарт, Трейси, Коулман, Гейбл, Флинн. Любая из них принесет фильму успех.

— Предполагается, что ты сможешь с ними договориться?

— Пожалуй, я смог бы помочь, — задумчиво произнес Пирс.

— Ладно, успокой свое кровоточащее, маленькое десятипроцентное сердчишко. С твоей стороны было очень любезно предложить мне содействие. — Я встал. — Убирайся, Дэн. Убирайся, пока я не вышвырнул тебя. И чтобы я больше никогда не видел тебя на площадке.

Пирс уставился на меня, лицо его побелело.

— Ты не смеешь так говорить со мной, — крикнул он. — Я не твой лакей, которых ты можешь покупать и продавать.

— Я купил тебя и я тебя продал, — холодно ответил я. — Ты остался таким, каким был, когда пытался продать шоу Невады. Да если тебе будет выгодно, ты продашь и собственную мать. Но меня продавать ты больше не будешь. Я не покупаюсь.

Я нажал кнопку звонка на столе, и в кабинет вошла секретарша.

— Слушаю, мистер Корд.

— Проводите мистера Пирса.

Лицо Дэна побагровело от ярости.

— Ты еще пожалеешь об этом, Джонас.

Дверь за ним захлопнулась, и я повернулся к Боннеру.

— Извините, Джонас, — смущенно произнес он, — я не знал...

— Ничего, все в порядке, — успокоил я его. — Вы ведь действительно ничего не знали.

— Но судя по смете фильма, затраты составят свыше трех миллионов, и я подумал, что лучше пригласить знаменитостей.

Я покачал головой.

— Знаменитости — это хорошо, и я не возражаю против них. Но этот фильм совсем другое дело. Мы собираемся рассказать историю из Библии, и когда люди будут видеть на экране Иоанна или Петра, я хочу, чтобы они видели именно Иоанна или Петра, а не Гейбла, Трейси или Богарта. А кроме того, у меня свои планы в отношении этой девушки.

— Но ведь никто даже не слышал о ней.

— Ну и что? — спросил я. — А для чего у нас существует отдел рекламы? К моменту выхода картины в мире не останется мужчины, женщины и даже ребенка, которым не будет известно ее имя. Ведь вы же думали о ней, когда устраивали кинопробу, не так ли? Хотя тогда она для вас была просто девушка, с которой вы познакомились на вечеринке.

На лице Боннера появилось замешательство.

— Но это совсем другое дело, это была просто шутка, и я не думал, что кто-нибудь воспримет ее всерьез.

— А Дэвид посмотрел пленку и воспринял ее всерьез. И я тоже.

— Но ведь проба это еще не фильм. Может, она не справится с ролью?

— Справится, — оборвал я его, — вы это знаете. Вы уже знали это, когда предложили ей сняться в кинопробе.

Боннер повернул ко мне свое безобразное лошадиное лицо и нервно зачесался.

— А она... она рассказывала вам об этой вечеринке? — нерешительно спросил он.

Я кивнул.

— Она рассказала мне, что вы весь вечер не спускали с нее глаз, а потом подошли и предложили приехать на студию для кинопробы. Вы, ребята, удивляете меня: то находите Лану Тернер у прилавка с газированной водой, то Дженни Дентон на вечеринке. Как вам это удается?

Боннер смутился. Он хотел что-то сказать, но в этот момент у меня на столе зазвонил телефон. Я взял трубку, это была секретарша.

— Мисс Дентон закончила гримироваться. Хотите, чтобы она зашла?

— Да. — Я положил трубку и повернулся к Боннеру. — Я отослал Дженни в гримерную, у меня есть одна идея, которую я хочу проверить.

Распахнулась дверь, и в дверях показалась Дженни. Она медленно, нерешительно прошла в центр комнаты и остановилась перед моим столом. Не спеша повернулась. Ее длинные волосы были уже не светло-каштановые, а белокурые и блестящие. Локоны спускались на шею и плечи, обрамляя загорелое лицо.

— Боже мой! — в изумлении прошептал Боннер. Я посмотрел на него. Глаза режиссера были прикованы к Дженни, губы тихонько шевелились. — Как будто... как будто это стоит она.

— Да, — медленно произнес я, чувствуя, как сжимается сердце. — Рина... Я хочу, чтобы костюмы для нее сделала Элен Гейлард.

— Не знаю, — ответил Боннер. — Она ведь уволилась, думаю, что вернулась на Восток, в Бостон.

Я вспомнил одинокую, печальную коленопреклоненную фигурку на могиле Рины.

— Пошлите ей фотографию Дженни. Она приедет.

Боннер подошел к столу.

— Кстати, — сказал он, — я разговаривал с Остином Гилбертом. Сценарий ему подошел. Завтра он приедет посмотреть пробу, и если актриса ему понравится, он возьмется за работу.

— Хорошо, — сказал я. Так всегда бывало с крупными директорами. Двести тысяч, которые они получали, было для них не главное. Главное, чтобы им понравился сценарий и актеры.

Боннер направился к двери, но остановился на полпути и оглянулся на Дженни.

— Пока, — сказал он на прощание.

— До свидания, мистер Боннер, — вежливо ответила Дженни.

Я кивнул, и он вышел.

— Могу я теперь сесть? — спросила Дженни.

— Пожалуйста.

Она села и стала смотреть, как я перебираю на столе бумаги: предварительная смета, оценка стоимости декораций. Боннер был прав, этот фильм будет стоить больших денег.

— Я обязательно должна быть похожей на нее? — тихо спросила Дженни.

— Что? — я оторвал взгляд от бумаг.

— Я обязательно должна быть похожей на нее?

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, — Дженни покачала головой. — Просто чувствую себя как-то неуютно, вот и все. Как будто это больше не я, а моя пустая оболочка. — Я промолчал. — Значит, все, что ты увидел в пробе, это Рину Марлоу? — спросила она.

— Рина была величайшей актрисой, когда-либо появлявшейся на экране, — ответил я.

— Я знаю, — медленно сказала Дженни, — но я не она и никогда ей не стану.

Я посмотрел на нее.

— За две тысячи долларов в неделю ты будешь тем, чем я тебе прикажу быть. — Дженни молча смотрела на меня, взгляд ее был мрачным, и я не мог понять, о чем она думает. — Запомни это, — тихо сказал я. — Тысячи девушек, подобных тебе, ежегодно приезжают в Голливуд. Я могу выбрать любую. И если тебе это не нравится, можешь возвращаться к тому, чем занималась до встречи с Боннером на вечеринке.

Во взгляде Дженни появилась настороженность. Не помешает, если она будет слегка побаиваться меня, а то она слишком самоуверенна.

— А Боннер рассказывал тебе обо мне? — спросила она.

— Он ничего не говорил, да я и не спрашивал. Все, что мне надо о тебе знать, ты рассказала сама. Девушки вроде тебя всегда ищут режиссеров, в надежде произвести на них впечатление. Тебе повезло, ты произвела нужное впечатление на одного из них. Смотри, как бы это впечатление не испарилось.

Дженни облегченно вздохнула, настороженность в ее глазах пропала. Внезапно она улыбнулась.

— Хорошо, босс, как скажешь.

Я вышел из-за стола, подошел к ней и обнял. Губы ее были мягкими и теплыми, глаза закрыты. И в этот момент зазвонил проклятый телефон. Я взял трубку. Это звонил Макаллистер из Нью-Йорка.

— Детективы разыскали Уинтропа, — сказал он.

— Хорошо. Свяжись с ним и вели ему притащить сюда свою задницу.

— Агент сказал, что он никуда не поедет.

— Тогда позвони Монике и попроси ее поговорить с отцом, ее он послушает.

— Я звонил, — быстро сказал Макаллистер, — но она сегодня выехала в Калифорнию на студию «Двадцатый век». Если тебе нужен Уинтроп, то лучше поговори с ним сам.

— Я слишком занят, чтобы ехать в Нью-Йорк.

— А этого делать и не надо, Эймос в Чикаго. В местном детективном агентстве тебе объяснят, где его найти.

— В Чикаго? Тогда, пожалуй, я смогу съездить к нему.

Я положил трубку и посмотрел на Дженни.

— Наступает уик-энд, — тихо сказала она, — я ничем не занята. Чикаго великий город.

— Ты поедешь? — спросил я.

Она кивнула.

— Мы ведь полетим, правда?

— Обязательно, — ответил я.

7

Дженни посмотрела на меня.

— Вот как надо путешествовать, — сказала она, — в нашем распоряжении целый самолет.

Я оглядел пустой салон самолета, который Баз выделил для нашего полета после моего звонка. Было уже почти девять, и, взглянув на часы, я переставил их на два часа по чикагскому времени. Стало слегка закладывать уши, значит, мы набирали высоту.

— Наверное, это здорово — владеть авиакомпанией? — с улыбкой спросила Дженни.

— Это очень удобно, особенно когда спешишь куда-нибудь.

— Я тебя не понимаю.

— Что ты не понимаешь, девочка?

— Тебя, ты меня просто удивляешь. Большинство мужчин я понимаю, они намечают себе какую-нибудь цель и сосредотачиваются на ней. А ты совсем другое дело, у тебя уже все есть.

— Не все.

Она кивнула на огни Чикаго, сверкавшие под нами.

— Ты имеешь в виду, что вот это не принадлежит тебе?

— Это верно, но мне много и не надо, вполне хватает того, что я имею здесь.

Ее глаза затуманились.

— А что если самолет потерпит аварию?

Я щелкнул пальцами.

— Ну и черт с ним, легко пришел — легко уйдет.

— Именно так?

— Именно так.

Дженни глянула на секунду в окно и повернулась ко мне.

— Я думаю, что точно так ты относишься и ко мне.

— Я говорил не о тебе, — ответил я, — а о самолете.

— Знаю, но на самом деле это одно и тоже. Твоей собственностью является каждый, кто работает на тебя, и если даже ты сам не стремишься к этому, то это за тебя делают деньги.

— Деньги делают многое для меня, — сказал я.

— Почему ты тогда не позволяешь им купить тебе ботинки?

Я посмотрел на свои ноги — я сидел в одних носках.

— Не волнуйся, у меня есть ботинки, они где-то здесь, в самолете.

Она засмеялась, потом снова стала серьезной.

— Деньги могут купить тебе время, они также позволяют тебе делать людей такими, какими ты их хочешь видеть.

Я удивленно вскинул брови.

— А я и не знал, что ты не только актриса, но и философ.

— Ты еще не знаешь, актриса ли я.

— Лучше бы ты оказалась актрисой, иначе я буду выглядеть круглым дураком.

— А тебе бы этого не хотелось?

— Дураком выглядеть никому не хочется, и я не исключение.

— Тогда почему ты берешься за такое дело, Джонас? Тебе ведь это совсем не нужно. В деньгах ты не нуждаешься, для чего тебе делать фильмы?

Я откинул голову на спинку кресла.

— Может быть, потому что хочу, чтобы обо мне вспоминали в связи с чем-нибудь еще, кроме пороха, самолетов и пластмассовой посуды.

— Но тебя будут в основном вспоминать именно из-за них, а не из-за фильмов.

— Ты думаешь? — я повернулся к ней. — А почему ты вспоминаешь человека? Потому что он заставил тебя переживать или потому, что построил самое высокое здание в мире?

— Из-за того и другого, — мягко сказала она, — ведь и то и другое сделал именно он.

— Ты философ, не думал, что ты так хорошо понимаешь мужчин.

Дженни рассмеялась.

— Я женщина, а мужчины — это первое, что стараются понять женщины.

Колеса коснулись земли. Инстинктивно я подался вперед, словно хотел выровнять машину на полосе. Потом расслабился. Замечательная все-таки вещь привычка — всегда пытаешься получше посадить самолет, независимо от того, управляешь им сам или нет.

Когда в открытую дверь ворвался порыв холодного ветра, Дженни поежилась и накинула тонкое пальто. От посадочной полосы к зданию аэропорта нам пришлось идти по снегу.

Ко мне подошел шофер и приподнял фуражку.

— Машина ждет вас, мистер Корд.

Дженни и в машине продолжала дрожать от холода.

— Я уже и забыла, какой холодной может быть зима, — сказала она.

Через сорок пять минут мы были в отеле. Возле дверей нас встретил помощник управляющего Картер.

— Рад снова видеть вас, мистер Корд, ваш номер приготовлен. Звонили из вашего офиса в Калифорнии.

Он щелкнул пальцами. Словно по мановению волшебной палочки, подошел лифт, и мы вместе с Картером поднялись наверх.

— Я взял на себя смелость заказать для вас горячий ужин, мистер Корд, — сказал помощник управляющего.

— Благодарю вас, Картер, вы проявили похвальную сообразительность.

Картер открыл перед нами дверь номера. В гостиной стоял небольшой обеденный столик, бар сверкал разнообразными бутылками.

— Позвоните, когда будете готовы, мистер Корд, и вам немедленно подадут ужин.

— Нам надо несколько минут, чтобы умыться и привести себя в порядок.

— Очень хорошо, сэр.

Я посмотрел на Дженни, которая все еще не согрелась.

— Картер!

— Да, мистер Корд.

— Мисс Дентон явно не готова к такому снегу. Как вы думаете, мы сможем достать ей теплое пальто?

Картер позволил себе бросить быстрый взгляд на Дженни.

— Я думаю, мы все устроим, сэр. Конечно, норковое?

— Конечно, — ответил я.

— Хорошо, сэр, мы подберем мадмуазель то, что ей требуется.

— Спасибо, Картер.

Он удалился, закрыв за собой дверь. Дженни посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Вот это да! А я-то думала, что меня уже ничем не удивишь. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

Я посмотрел на часы.

— Десять минут первого.

— Но ведь никто не покупает норку после полуночи.

— А мы и не пойдем ее покупать, они принесут ее прямо сюда.

Дженни долго смотрела на меня, потом кивнула.

— Понятно, а в этом есть какая-нибудь разница?

— Конечно.

— Послушай, а почему к тебе здесь такое почтение?

— Потому что я плачу за аренду номера.

— Ты хочешь сказать, что этот номер всегда за тобой?

— Конечно, — ответил я, — ведь я не знаю, в какой момент придется очутиться в Чикаго.

— А когда ты здесь был последний раз?

Я почесал щеку.

— Примерно года полтора назад.

Зазвонил телефон, я взял трубку, потом протянул ее Дженни.

— Меня? Но ведь никто не знает, что я здесь, — удивилась она.

Я ушел в ванную и закрыл дверь. Когда через несколько минут я вернулся, изумленная Дженни сказал мне:

— Звонил меховщик. Он хотел знать, какую норку я предпочитаю: светлую или темную. И еще размер.

— И какой размер ты заказала?

— Десятый.

Я покачал головой.

— Думаю, что тебе надо было заказать двенадцатый, никто не покупает норковое манто десятого размера.

— Я же говорила, что ты сумасшедший, — сказала Дженни, кидаясь в мои объятия, — но ты отличный сумасшедший.

Я громко рассмеялся. Норка всегда срабатывала подобным образом.

8

Детектив из агентства пришел, когда мы ужинали. Его звали Сэм Вайтал, и если ему и показалось странным, что Дженни сидит за столом в норковом манто, он не подал виду.

— В Чикаго очень холодно, — объяснила Дженни.

— Да, мадам, — вежливо ответил он.

— У вас были затруднения с розыском этого человека? — спросил я.

— Небольшие. Нам пришлось проверить агентства кредитной информации, он ведь наследил фальшивыми чеками, так что это был просто вопрос времени. Когда поиски сузились до Чикаго, мы обратились в управление социального обеспечения. Люди меняют имена, но обычно не порывают связи с управлением социального обеспечения. Он проживает под именем Эймоса Джордана.

— Где он работает? — озабоченно спросил я.

— Механиком в гараже. Заработка ему вполне хватает на выпивку, он частенько прикладывается к бутылке.

— А где он живет?

— В меблированных комнатах, но приходит туда только переночевать, а все свободное время проводит с девицами в притоне под названием «Париж». Ну, вы знаете подобные притоны: на сцене стриптиз, а остальные девочки выставляют посетителей на выпивку.

Итак, Эймос остался верен себе, он ошивался там, где девочки. Я поставил чашку с кофе на стол.

— Хорошо, поедем туда.

— Я готова, — сказала Дженни.

Вайтал посмотрел на нее.

— Может быть, вам лучше остаться здесь, мадам? Это довольно грязный притон.

— Что? — быстро спросила Дженни, — остаться здесь и упустить шанс продемонстрировать мое новое пальто?

«Париж» походил на остальные двадцать клубов, расположенных на той же улице. Его окна были заклеены плакатами с полуобнаженными девушками, служившими в клубе танцовщицами. Когда наш большой лимузин остановился перед дверями клуба, рот швейцара расплылся в улыбке до ушей. Он церемонно распахнул дверь.

— Добро пожаловать, в наш «Париж» собираются гости со всего света.

Перед нами, словно из-под земли, возник маленький мужчина в темном костюме; гардеробщица в колготках взяла у нас с Вайталом пальто. Дженни покачала головой и осталась в мехах. Мы прошли за маленьким человеком в темный, узкий, прокуренный зал и уселись за небольшой столик прямо перед сценой. Исполнительница стриптиза работала почти над нашими головами, барабаны звучали в медленном ритме, и она старательно трудилась, демонстрируя свои прелести.

— Две бутылки вашего лучшего шампанского, — сказал я. Это было не то место, где следовало заказывать виски, разве что если у вас был оцинкованный желудок.

При слове «шампанское» танцовщица замедлила свой танец и посмотрела вниз. Я ощутил на себе ее оценивающий взгляд, а затем она одарила меня своей самой соблазнительной улыбкой.

Дженни скинула манто на спинку стула и сняла шляпку. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и засверкали. Улыбка моментально исчезла с лица танцовщицы.

Я посмотрел на Дженни, она улыбалась.

— Ты играешь с огнем, — сказала она. Я рассмеялся.

Официант в белой рубашке принес в ведерке две бутылки шампанского. Он быстро расставил бокалы и откупорил первую бутылку. Вино зашипело и полилось в бокалы. Не дожидаясь, пока я попробую вино, официант удалился.

Шампанское было теплым, но неплохим. Этикетка была помечена тридцать седьмым годом. Даже если это и была бутафория, вино было вполне приличным. Рядом со мной на столе я заметил счет: восемьдесят долларов.

— Если бы вы приехали на такси, — сказал Вайтал, — каждая бутылка стоила бы вам двадцать долларов.

— А если бы пришел пешком?

— Пятнадцать, — улыбнулся он.

— Ваше здоровье, — сказал я, поднимая бокал.

Как только мы поставили бокалы, подскочивший официант снова наполнил их. Он сильно суетился, переливал вино через край, потом опрокинул бутылку и сунул ее в ведерко. Я взял его за руку.

— Не спеши так, приятель. Если я не возражаю по поводу цены, то по крайней мере мы имеем право допить бутылку до конца.

Он посмотрел на меня, кивнул и испарился. Барабаны замолкли, и танцовщица удалилась под жидкие аплодисменты.

— Он здесь, в конце бара, у стойки, — сказал Вайтал.

Я повернулся и посмотрел в указанную сторону. Там было довольно темно, и я смог только различить фигуру со стаканом в руке, облокотившуюся на стойку.

— Пойду к нему.

— Вам понадобится помощь? — спросил Вайтал.

— Нет. Вы останетесь с мисс Дентон.

Свет снова погас, и на сцену вышла очередная танцовщица. Как только я тронулся к бару, передо мной из темноты появилась девица.

— Ищешь кого-нибудь, малыш? — прошептала она. Это была танцовщица, исполнявшая предыдущий номер. Я проигнорировал ее и, пройдя в бар, подошел к Эймосу. Он даже не поднял головы, когда я забрался на соседний с ним стул.

— Бутылку пива, — сказал я бармену.

Передо мной появилась бутылка пива, а мой доллар моментально исчез в кармане бармена, пока я поудобнее устраивался на стуле.

Я повернулся к Эймосу, который смотрел на сцену, и меня буквально потряс его вид. Это был старик, невероятно дряхлый и седой. Редкие волосы, обвисшая на щеках и подбородке кожа. Он поднял стакан к губам, и я заметил, как дрожат его руки в красных прожилках. Я попытался осмыслить увиденное. Ведь ему было самое большее пятьдесят пять. Но увидев его глаза, я понял ответ. Жизнь здорово потрепала его, и у него ничего не оставалось, кроме прошлого. Все мечты его рухнули, потому что его преследовали сплошные неудачи. И ему ничего не оставалось, как опускаться все ниже и ниже, пока не придет смерть.

— Привет, Эймос, — тихо сказал я.

Он поставил стакан и, медленно повернув голову, посмотрел на меня налитыми кровью, влажными глазами.

— Убирайся, — прошептал он хриплым, пьяным голосом, — это моя девушка сейчас танцует.

Я бросил взгляд на сцену. Там танцевала рыжеволосая девушка, еще сохранившая кое-какие остатки былой привлекательности. Они оба составляли хорошую пару, оба прошли долгий путь крушения надежд. Я подождал последних аккордов музыки и снова обратился к нему:

— У меня есть к тебе предложение, Эймос.

Он повернулся ко мне.

— Я уже говорил твоим посланцам, что меня оно не интересует.

Мне захотелось встать и уйти. Уйти на свежий ночной воздух, от этого вонючего кислого пива, от этой тошноты и гнили. Но я не мог этого сделать. И не только потому, что дал слово Форрестеру, а еще потому, что это был отец Моники.

Подошел бармен. Я сделал заказ на двоих, он схватил пятерку и исчез.

— Я сказал Монике о ее новой работе. Она очень обрадовалась, — начал я.

— Моника всегда была дурой, — хрипло сказал он и рассмеялся. — Ты знаешь, ведь она не хотела разводиться с тобой. Она буквально сходила с ума и все-таки не хотела, разводиться с тобой. Говорила, что любит тебя. — Я промолчал, а он снова рассмеялся. — Но я заставил ее, — продолжал Эймос. — Я сказал ей, что ты такой же, как и я, что никто из нас не может устоять, когда почует запах сучки.

— Ну хватит об этом, — сказал я, — это все уже в прошлом. Эймос дрожащей рукой опустил стакан на стойку.

— Нет, не хватит, — закричал он. — Думаешь, я забыл, как ты вышиб меня из моей собственной компании? Думаешь, я забыл, как ты перехватывал у меня все контракты, не давая начать новое дело? — Он хитро засмеялся. — Я не дурак, думаешь, не знаю, что ты приставил ко мне человека, чтобы он следил за мной по всей стране?

Я внимательно посмотрел на него. Он был болен, и гораздо серьезнее, чем я предполагал.

— А сейчас ты приходишь ко мне с каким-то липовым предложением, — продолжал кричать Эймос. — Думаешь, я не раскусил тебя? Думаешь, не понимаю, что ты пытаешься убрать меня с дороги, потому что знаешь, что стоит им только увидеть мой самолет, и тебе тогда конец? — Он сполз со стула и подкатился ко мне, в бешенстве сжав кулаки. — Убирайся, Джонас, — заорал он. — Слышишь? Убирайся!

Я повернулся на стуле и схватил его за руки, за тонкие, хрупкие старческие кости запястий. Так я и держал его некоторое время, но потом он внезапно рухнул на меня, уткнувшись головой в мою грудь. Я взглянул в его глаза, полные слез бессилия.

— Я так устал, Джонас, — прошептал он. — Пожалуйста, оставь меня в покое, мне очень жаль, но я уже ни на что не годен.

Он выскользнул из моих объятий и растянулся на полу. Подошедшая рыжеволосая девушка громко закричала, и музыка внезапно смолкла. Вокруг нас мгновенно собралась толпа. Слезая со стула, я почувствовал, что меня прижимают к стойке бара, и поднял взгляд на здоровяка в синем пиджаке.

— В чем дело? — поинтересовался он.

— Оставь его, Джо, — раздался позади голос Вайтала. Вышибала бросил взгляд через плечо.

— А-а, это ты, Сэм, — давление на мою грудь ослабло.

Я посмотрел на лежащего Эймоса. Дженни опустилась перед ним на колени, расстегивая воротник рубашки и развязывая галстук. Я наклонился.

— Он не умер?

— Нет, но у него сильный жар, думаю, лучше отвезти его домой.

— Хорошо. — Я вынул из кармана бумажку в сто долларов и бросил ее на стойку бара. — Это с меня за угощение. — Я оглянулся и увидел рыжеволосую девицу. Она смотрела на меня, и по ее щекам текла смесь слез и туши. Я достал еще одну стодолларовую бумажку и сунул ей в руку. — Перестань плакать и вытри слезы.

Наклонившись, я, поднял Эймоса на руки и направился к двери. Он был на удивление легким. Вайтал получил у гардеробщицы наши пальто и вышел вслед за мной на улицу.

— Он живет в нескольких кварталах отсюда, — сказал детектив, помогая мне усаживать Эймоса в машину.

Это был грязный серый дом. Перед дверью, возле открытых мусорных ящиков, стояли две кошки и злобно смотрели на нас своими желтыми, глазами. Это место совсем не подходило для больного человека.

Шофер выскочил из автомобиля и открыл заднюю дверцу, я протянул руку и захлопнул ее.

— Назад, в отель, — бросил я водителю.

Обернувшись, я посмотрел на Эймоса, лежащего на заднем сидении. Я никак не мог отделаться от мысли, что если бы все повернулось немного по-другому, там сейчас лежал бы мой отец.

9

Доктор вышел из комнаты, покачивая головой. Следом за ним шла Дженни.

— Завтра утром, когда он проснется, все будет в порядке. Кто-то подсыпал ему в выпивку амитал натрия, — сказал доктор.

— Что?

— Это такой наркотик, который грабители обычно подсыпают в выпивку жертве, — пояснила мне Дженни.

Я улыбнулся, предчувствие не обмануло меня. Вайталу ничего другого не оставалось. Он видел, что мне очень нужен Эймос, и я получил его.

— Он сильно истощен, — добавил доктор. — Слишком много виски и слишком мало еды. У него была температура, но небольшой уход все поправит.

— Спасибо, доктор, — сказал я, поднимаясь.

— Не стоит благодарности, мистер Корд. — Завтра утром я зайду взглянуть на него. Мисс Дентон, давайте ему эти таблетки каждый час.

— Хорошо, доктор.

Доктор откланялся и ушел. Я посмотрел на Дженни.

— Минутку, ты не должна сидеть всю ночь около этого пьяницы.

— Мне это несложно, я не впервые буду ухаживать за пациентом.

— За пациентом?

— Конечно, — Дженни удивленно посмотрела на меня. — Разве я не говорила тебе, что закончила школу медицинских сестер?

Я покачал головой.

— Колледж медицинских сестер Святой Марии в Сан-Франциско, — сказал она, — в тысяча девятьсот тридцать пятом. Год проработала в клинике, потом уволилась.

— А почему уволилась?

— Слишком устала от этой работы, — ответила Дженни с непроницаемым лицом.

Я не стал расспрашивать ее дальше, в конце концов это было ее личное дело.

— Что ты будешь пить? — спросил я, направляясь к бару.

Дженни покачала головой.

— Ничего, спасибо. Послушай, нет смысла нам обоим торчать тут всю ночь. Почему бы тебе не лечь и не отдохнуть немного?

Я в недоумении посмотрел на нее.

— Все будет в порядке, посплю утром. — Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спокойной ночи, Джонас. Спасибо тебе, я думаю, что ты очень хороший человек.

Я рассмеялся.

— А ты думала, что я позволю тебе разгуливать по Чикаго в твоем легком пальтишке?

— Я не из-за пальто, хотя и из-за него тоже, — быстро сказала она. — Просто я слышала, что он наговорил тебе, а ты все равно привез его сюда.

— А что мне оставалось делать? Не мог же я оставить его лежать там?

— Конечно, нет, — согласилась она. — А теперь иди спать.

Я повернулся и пошел в спальню. Это была дурная, сумасшедшая ночь. Во сне Эймос вместе с моим отцом бегали за мной по комнате, и каждый требовал, чтобы я сделал именно то, что он хочет. Но я не мог их понять — они несли какую-то тарабарщину. Потом Дженни, а может быть, и Рина, вошла в комнату, одетая в белое форменное платье, и они оба принялись бегать за ней. Я пытался остановить их, и, наконец, мне удалось вытолкнуть ее из комнаты и закрыть дверь. Я поднял ее на руки, но оказалось, что это плачущая Моника. Затем кто-то прижал меня к стене, и я увидел перед собой лицо вышибалы из «Парижа». Он начал светить мне в лицо лампой, и свет становился все ярче, ярче и ярче.

Я открыл глаза и прищурился. В окно вовсю светило солнце, было восемь часов утра.

Дженни сидела в гостиной, перед ней стоял кофейник и тарелка с тостами.

— Доброе утро. Хочешь кофе? — спросила она.

Я кивнул, подошел к комнате Эймоса и заглянул внутрь. Он лежал на спине и спал сном младенца. Я закрыл дверь, вернулся к дивану и сел рядом с Дженни.

— Ты, должно быть, устала? — спросил я, беря чашку с кофе.

— Немного. Но в какой-то момент усталость проходит и силы восстанавливаются. — Она посмотрела на меня. — Он много говорил о тебе.

— Да? Надеюсь, ничего хорошего?

— Он ругал себя за то, что расстроил твою женитьбу.

— Каждый из нас приложил к этому руку, и его вины здесь не больше, чем, скажем, моей или Моники.

— Или Рины Марлоу?

— Ну уж никак не Рины, — быстро возразил я и взял сигарету. — Главным образом, это произошло из-за того, что мы с Моникой были слишком молоды.

Дженни подняла чашку и отхлебнула кофе.

— Может быть, ты пойдешь немного отдохнешь? — спросил я.

— Я, пожалуй, подожду прихода доктора.

— Ложись спать, я тебя разбужу, когда он придет.

— Хорошо, — сказала Дженни и направилась в спальню, но потом вернулась и взяла с дивана норковое манто.

— Оно тебе не понадобится, — сказал я, — я нагрел тебе постель.

Дженни уткнулась лицом в мех.

— Как здорово.

Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Я налил себе еще чашку кофе и вдруг почувствовал, что голоден. Сняв телефонную трубку, я заказал двойную порцию ветчины с яичницей и кофейник кофе.

Когда я завтракал, в комнату вошел Эймос. На нем было одеяло, в которое он завернулся, словно в тогу. Он подошел к столу и посмотрел на меня.

— Кто украл мою одежду?

При дневном свете он выглядел не так плохо, как вчера вечером.

— Я ее выкинул, — ответил я. — Садись завтракать.

Он продолжал стоять и молчал, потом через некоторое время осмотрелся.

— А где девушка?

— Спит. Она всю ночь просидела возле тебя.

Эймос задумался.

— Я вырубился? — это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос, поэтому я промолчал. — Похоже, что так, — сказал он, кивая головой. Потом тяжело вздохнул и поднял руку к лицу, при этом одеяло почти слетело на пол.

— Кто-то подсыпал мне наркотик, — в его голосе прозвучали обвинительные нотки.

— Поешь немного, в этой пище много полезного.

— Я хочу выпить, — сказал он.

— Наливай, бар вон там.

Эймос прошлепал к бару, налил себе порцию и резко опрокинул ее в горло.

— Ох, — крякнул он и налил себе еще. Его серое лицо слегка порозовело. Он вернулся к столу с бутылкой виски и сел в кресло напротив меня. — Как ты меня разыскал?

— Это было легко, мы просто проследили за фиктивными чеками.

Эймос налил себе очередную порцию виски, но оставил стакан на столе. Внезапно глаза его наполнились слезами.

— Было бы не так страшно, если бы это был кто-нибудь другой, а не ты, — произнес он, беря стакан. Я промолчал, занятый едой. — Ты не знаешь, что такое состариться, теряется чутье.

— Но ты не потерял его, — сказал я, — ты его выбросил, как хлам. Ты даже не поинтересовался моим предложением. Так что можешь и дальше пить.

Эймос посмотрел на меня, потом на стакан, наполненный янтарной жидкостью. Рука его дрожала, и несколько капель виски пролилось на скатерть.

— А с чего это вдруг ты превратился в моего доброжелателя?

— Ошибся, — ответил я, беря чашку с кофе и улыбаясь. — Я совсем не изменился и по-прежнему считаю тебя первым в мире засранцем. Что касается меня, то я и близко бы к тебе не подошел, но Форрестер хочет, чтобы ты управлял нашим канадским заводом. Этот дурень не знает тебя так, как знаю я, и все еще считает тебя величайшим инженером.

— Роджер Форрестер? — спросил Эймос и снова поставил виски на стол. — Он испытывал мой «Либерти-5», который я сконструировал сразу после войны. Он сказал, что это лучший самолет, на котором ему приходилось летать.

Я молча смотрел на Эймоса. С тех пор прошло более двадцати лет и было создано множество отличных самолетов, но он помнил свой «Либерти-5». Это был самолет, с которым он вошел в дело. В лице его появилось что-то от того Эймоса Уинтропа, каким я знал его раньше.

— И каковы условия контракта? — заинтересованно спросил он.

Я пожал плечами.

— Это вы обговорите с Роджером.

— Отлично! — Эймос поднялся. Весь его облик говорил о проснувшемся в нем чувстве собственного достоинства. — Иметь дело с тобой я бы не согласился ни за какие деньги. — Он ушел в спальню, но через минуту вернулся и спросил: — д как насчет одежды?

— Внизу есть мужской магазин, позвони и закажи все что хочешь.

Дверь за Уинтропом закрылась, и я достал сигарету. Слушая, как он воркует по телефону, я откинулся в кресле, глубоко затянулся и выпустил дым через нос. Когда принесли одежду, я велел отнести ее в спальню. Затем снова раздался звонок. Я выругался про себя и направился к двери. Можно было подумать, что я здесь служил дворецким. Я открыл дверь.

— Здравствуйте, мистер Корд, — прозвучал детский голос. Я удивленно опустил голову и увидел Джо-Энн, стоящую рядом с Моникой. В одной руке она держала куклу, которую я ей подарил, а другой вцепилась в материнское пальто.

— Макаллистер прислал мне телеграмму, — объяснила Моника. — Он сообщил, что ты, возможно, здесь. Ты нашел Эймоса?

Я тупо смотрел на нее. Макаллистер, должно быть, выжил из ума. Он ведь знал, что по пути Монике предстоит трехчасовая остановка в Чикаго и она сможет заехать в отель. А что, если мне не хотелось ее видеть?

— Ты нашел Эймоса? — переспросила Моника.

— Да, я нашел его.

— Как здорово, — воскликнула Джо-Энн, увидев накрытый стол. — Я так проголодалась. — Она пробежала мимо меня, уселась в кресло и взяла тост. Я с удивлением проследил за ней взглядом.

Моника с виноватым видом посмотрела на меня.

— Прости, Джонас, но ты же знаешь, как ведут себя дети.

— Мама, но ты ведь сама сказала, что мы будем завтракать с мистером Кордом.

— Джо-Энн! — воскликнула Моника, и краска залила ее лицо.

— Все в порядке, — сказал я. — Почему ты не проходишь? Моника вошла в комнату, и я закрыл дверь.

— Я закажу вам завтрак, — сказал я, направляясь к телефону.

Моника улыбнулась.

— Мне только кофе, — сказала она, снимая пальто.

— Доктор пришел, Джонас? — раздался голос Дженни, и мы с Моникой одновременно повернулись.

Дженни стояла в дверях спальни, ее длинные белокурые волосы спадали на темное норковое манто, которое она надела вместо халата. Обнаженные шея и ноги не оставляли сомнения в том, что под манто у нее не было никакой одежды. Улыбка исчезла с лица Моники. Когда он повернулась ко мне, глаза ее излучали холод.

— Извини, Джонас, — резко сказала она. — Мне бы по собственному опыту надо знать, что перед приходом к тебе следует заранее позвонить. Она подошла к девочке и взяла ее за руку.

— Пошли, Джо-Энн.

Они были уже у дверей, когда у меня прорезался голос.

— Подожди минутку, Моника, — хрипло произнес я.

Меня оборвал Эймос.

— Как раз вовремя, дитя мое. Мы можем уйти отсюда вместе.

Я повернулся и посмотрел на него. Больной, грязный старик, которого мы разыскали вчера вечером в баре, исчез. Передо мной стоял прежний Эймос, в сером с иголочки двубортном костюме, через руку у него было переброшено темное пальто. Он выглядел как руководитель высшего ранга. Когда он подошел к двери, на лице его промелькнула зловещая улыбка:

— Мы с дочерью не желаем никому навязываться, — сказал он, отвесив поклон в сторону Дженни, и вышел. Я в бешенстве шагнул к двери, открыл ее, но услышал звук закрываемого лифта. Потом наступила тишина.

— Прости, Джонас, — сказала Дженни, — мне не хотелось бы, чтобы ты что-то терял из-за меня.

Я посмотрел на нее. Ее большие глаза светились сочувствием.

— Ты тут ни при чем, все потеряно уже много лет назад.

Подойдя к бару, я налил себе виски. Хорошее настроение улетучилось. Это был последний раз, когда я выступал в роли доброго дядюшки. Я отхлебнул виски и, повернувшись к Дженни, сердито спросил:

— Ты когда-нибудь трахалась в норковом пальто?

На ее лице появилось выражение печали и понимания.

— Нет.

Я плеснул себе еще виски и выпил. Мы стояли друг против друга и молчали. Наконец я произнес:

— Ну?

Не спуская с меня глаз, она медленно кивнула, подняла руки и протянула их ко мне. Манто распахнулось, и я увидел ее обнаженное тело. Когда она заговорила, голос ее прозвучал так, словно она всегда знала, что именно так все и должно произойти.

— Иди к маме, малыш, — ласково прошептала она.