Саламандра

Пока домашний голем, поблескивавший бронзой и кварцем, накрывал стол для ужина, Жозеф нетерпеливо ерзал на жестком стуле с высокой спинкой. Есть совсем не хотелось, в гостиной ждала интереснейшая книга «Сравнительные жизнеописания жрецов-воинов», но он был твердо уверен, что о малейшем нарушении домашних правил голем непременно доложит отцу. Напрашиваться на неприятности не стоило. Уж лучше запихнуть в себя хоть немного сверхполезной гадости, а остальное размазать по тарелке. Этот фокус в отсутствие отца Жозеф проделывал неоднократно.

– Приятной вечерней трапезы, юный господин Жозеф, – вежливо пропел голем и направился в дальний конец столовой, чтобы там с чашей для омовения рук дожидаться конца ужина.

Жозеф вздохнул и развернул накрахмаленную салфетку.

«Когда я вырасту и стану великим магом, таким как отец, – подумал он, аккуратно беря кончиком серебряной ложки несладкую кашу, – ни за что не буду держать в своем замке големов. Заведу живых слуг… с ними поговорить можно… наверное. А еще лучше, если у меня будет собака. Настоящая живая собака – это… это замечательно! Рене просто дурак, у него такой хороший щенок, а он... свою собаку я сам буду кормить и расчесывать… Так, кажется, хватит, можно больше не есть. Фу, ну и дрянь. Почему все полезное такое противное?»

В «малой» гостиной еще один голем включал один за другим осветительные шары. Яркий свет лишал огромную комнату малейших признаков уюта.

– Хватит! – сердито сказал Жозеф.

– Осмелюсь заметить, юный господин Жозеф, недостаточное освещение портит зрение, – наставительно пропел голем. – Прикажете задвинуть шторы?

– Нет. Уходи.

– Слушаюсь, юный господин Жозеф, – голем церемонно поклонился и вышел.

Жозеф показал ему в спину язык, быстро выключил большую часть шаров и, схватив толстенную книгу, забрался с ногами в массивное кресло. Конечно, отец не любит «подобную расхлябанность», но его сейчас нет и не будет еще целую неделю, можно немного расслабиться.

На сто четырнадцатой странице выяснилось, что «Сравнительные жизнеописания жрецов-воинов» не так уж интересны. Пожалуй, если заменить трехцветные гравюры на обычные диаграммы, книга ничем не будет отличаться от учебника по истории магии.

Жозеф зевнул. Свернувшаяся клубочком в камине саламандра подняла головку и тоже зевнула.

– Лентяйка, – сказал ей Жозеф. – Думаешь, раз отец в отъезде, то танцевать не обязательно?

Саламандра развернулась и посмотрела на него. Жозеф сам не знал, как ему с недавних пор неожиданно стало удаваться ее понимать, но мог поклясться, что взгляд был вопросительным: «Тебе этого действительно хочется?»

– Ладно, спи дальше. Или ты голодная?

Саламандра подпрыгнула, перевернувшись в воздухе, и энергично кивнула.

Выбрав на подставке несколько поленец, Жозеф положил их в камин. Саламандра, ярко вспыхнув, набросилась на сухое дерево, мгновенно расцветшее языками пламени.

– Ты еще и обжора, – фыркнул Жозеф.

Огненная ящерка не обратила на него внимания. Она кушала.

Жозеф не помнил, когда саламандра появилась в самом большом камине замка, но знал, что это было где-то в промежутке между его рождением и уходом мамы. Если честно, маму он тоже почти не помнил. Очень красивая и надменная дама на парадном портрете казалась чужой и никак не связывалась с оставшимися в памяти душистым теплом и негромким смехом. Однажды Жозеф робко поинтересовался, почему отец не уберет портрет, на что тот холодно ответил: «Формально эта женщина все еще является моей женой».

Наевшаяся саламандра довольно развалилась на рдеющих углях. Отец поймал ее во время последнего южного похода на одном из многочисленных пожарищ, которые остались на месте вражеских городов, и привез домой вместе с другими трофеями: старыми свитками, покрытыми неразборчивыми письменами, странно мерцающими кристаллами и шкатулками с редчайшими, растущими только на Юге, травами, благоухающими даже сквозь плотно закрытые крышки. «Ты своего не упустишь, Антуан, – сказал как-то Готье де Ла Мер, выкладывая на стол тяжеленькие туго набитые замшевые мешочки. – Столько золота за всего два паршивых кристалла…». «Паршивые – не берите. Целее будут» – невозмутимо ответил отец и маленький Жозеф, наблюдавший из-под шторы, восхитился: поговаривали, что старого Готье боится сам Император, а вот отцу все равно. «Куда тебе так много, живешь ведь как отшельник… – продолжал ворчать де Ла Мер, внимательно рассматривая кристалл на просвет. – Между прочим, очень зря. Разве можно из-за какой-то…». «Это не ваше дело, Готье, – отрезал отец. – Проверили, кристаллы хорошие?». «Кристаллы хорошие, а вот характер у тебя, Антуан, отвратительный, – де Ла Мер спрятал покупку в другой мешочек, бархатный, и, кряхтя, встал. – До встречи». Отец пробормотал вслед исчезнувшему в облачке дыма могучему старику несколько незнакомых Жозефу слов и, повернувшись, заметил сына. «Я тебе разрешал здесь находиться? (Жозеф испуганно помотал головой). Немедленно в учебную комнату!».

Жозеф поежился и саламандра снова приподняла головку.

– Вообще-то отец не злой, – объяснил ей Жозеф. – Строгий, да, но так и надо.

Саламандра выразительно изогнулась: «Тебе легко говорить, не ты же сидишь десять лет в запечатанном камине».

– Что делать, вы, саламандры, очень опасные. Я тебя выпущу погулять, а ты весь замок спалишь.

«А ты умеешь?»

– Умею – что?

«Выпустить меня!»

– Ну… наверное, да. Отец учил снимать подобные заклинания.

«Ой, выпусти! Выпусти!»

– Еще чего!

Саламандра заметалась по камину.

«Я ничего не спалю! Я осторожно!»

– Так я и поверил! Натворишь что-нибудь или улетишь, а мне от отца знаешь как влетит!

«Трусишка!»

– Да мне нельзя чаровать вне учебной комнаты до шестнадцати лет!

Саламандра презрительно дернула хвостиком и отвернулась.

– Юный господин Жозеф, наступило время отправляться в спальню, – пропел от дверей голос голема.

Жозеф вскочил и с облегчением убежал от камина.

На следующий вечер он пришел в гостиную с некоторой опаской, но саламандра лишь приветливо кивнула и с удовольствием занялась предложенными полешками. Жозеф снова забрался в кресло и задумался. Ящерку было жалко, он и сам терпеть не мог сидеть взаперти.

Саламандра облизнулась и по спинке цвета расплавленного золота пробежали искорки.

«Не грусти, дитя. Я уже почти привыкла. Да ты и не сумеешь».

– Это почему?

«Маленький еще».

– Сама ты маленькая! – оскорбился Жозеф. – Я и посложнее заклинания снимал!

Саламандра мастерски изобразила недоверие. Жозеф понимал, что его дразнят, но все равно с трудом удержался от немедленной демонстрации своих умений и рассердился.

– Будь любезна, оставь меня в покое. Я не собираюсь из-за тебя...

Саламандра вытянулась на углях и почти слилась с ними.

«Мне жаль тебя, дитя».

Жозеф хотел было гордо промолчать и заняться еще одной книгой, но через минуту не вытерпел:

– А из-за чего, собственно, тебе меня жаль? У меня все в порядке.

«Да, ты живешь в прекрасном замке, не знаешь, что такое голод, у тебя много дорогих вещей… но ты так же несвободен, как и я. Только меня держит заклинание, а ты держишь себя в неволе сам».

– Не понимаю.

«Вы, люди, очень хорошо умеете из «это правильно», «так надо» и «я должен» строить для самих себя клетки».

– Но иначе нельзя. Если бы люди не понимали, что правильно, а что – нет, они были бы зверями.

«Пусть так. Но вы хотите, чтобы все жили по вашим правилам, и уничтожаете тех, кто с ними не согласен».

– Неправда!

«Спроси своего отца, дитя, с кем он воевал и за что».

– Он… не любит говорить об этом.

«У него своя клетка. Он мог бы пройти сквозь ее решетки, но не хочет. Так ему проще».

– Ты!.. Ты нарочно все это говоришь! Только чтоб я поверил… и тебя выпустил!

«Да. Но это не значит, что я лгу».

– А мне все равно! И слушать тебя я не буду!

Жозеф выпрыгнул из кресла и торопливо пошел из комнаты, едва не столкнувшись в дверях с големом.

– Вечер – не лучшее время для криков и беготни, юный господин Жозеф, – укоризненно пропел тот.

Жозеф подавил желание пнуть его посильнее и независимо отправился в сторону спальни.

Заснуть удалось не сразу. Жозеф ворочался, то заворачиваясь в одеяло с головой, то спихивая его на край широченной кровати. Противная ящерица! Придумать такую глупость! Отца никто не сможет посадить в клетку. Он сам кого хочешь посадит, он великий маг. Если бы он еще… А ведь раньше он умел придумывать игры и рассказывать истории, то смешные, то жутковатые… И Жозеф ждал не отъезда отца, а его возвращения…

Мысли спутались. Из темноты приплыло душистое облако и шепнуло: «Мой одуванчик…». Жозеф потянулся к нему, но оно вдруг стало пушистым огненным шаром и вылетело в окно. Отец захлопнул ставни, обернулся и почему-то запел: «Время вставать»…

- Время вставать, юный господин Жозеф.

За окном светило летнее солнце. Жозеф сел на кровати и сердито посмотрел на голема.

Он позавтракал, позанимался в учебной комнате согласно оставленным отцом заданиям, совершил положенную предобеденную прогулку, пообедал точно по распорядку, без охоты почитал в библиотеке – и все эти долгие часы в нём тихо и неотступно тлело ожидание вечерней встречи с саламандрой. Она больше не казалась привычной деталью интерьера.

- Потуши половину шаров, - бросил Жозеф голему, входя в «малую» гостиную.

– Осмелюсь заметить, юный господин Жозеф, недостаточное освещение… – завел было свою песню голем.

- Я сказал – потуши!

- Слушаюсь, юный господин Жозеф.

И пусть отцу жалуется. Глупая кукла.

Саламандра приветственно вильнула хвостом. Жозеф мгновение поколебался, но все же заговорил:

- Я сегодня попробовал. В учебной, когда занимался. Я могу снять такое заклинание с камина.

«Но?..».

- Мне тебя жалко, правда. Я очень хочу тебя отпустить. Весь день об этом думал.

«Но? Ведь есть же «но», дитя?».

- Да…

«Ты боишься, что твой отец рассердится?».

- Нет! То есть, да, рассердится, но я не боюсь. Просто это будет… нечестно. Как будто пока его нет я украл или… ты понимаешь?

«Нет».

Жозеф развернулся, быстро прошелся по гостиной пару раз. Как объяснить огню, что такое «честно» и «нечестно»? Огонь не сомневается, он берет то, что хочет.

«Дай руку».

- Что?..

«Протяни мне руку, дитя».

- За… Зачем?..

«Поверь, я не причиню тебе зла».

Жозеф решительно – чтобы саламандра не поняла, как ему страшно – сунул руку в пасть камина, и ящерка прыгнула к нему на ладонь.

Нежное тепло согрело пальцы, скользнуло по руке, обняло шею, ласково охватило все тело. Жозефа словно обвил яркий радостный вихрь огненных лепестков - вспыхивающих, танцующих, летящих… Жадный, вечно голодный и все же прекрасный…

Потом он сидел на ковре перед камином, держась за гудящую голову. Саламандра вновь свернулась клубочком.

- Что здесь происходит?

Жозеф поднял глаза. Отец в дорожном плаще, на меховой опушке которого еще не растаял снег, смотрел, хмурясь, на него. О-ой… А ведь должен был вернуться послезавтра…

- Я спрашиваю – что случилось?

- Я гладил саламандру, - объяснил Жозеф, - и голова закру…

- Ты – что?!

Отец схватил его за плечи, приподнял, повертел:

- Ты цел?! Сильно обжегся?!

- Нет, пап. Все нормально. Она осторожно.

Отец выпрямился, отступил и рухнул в кресло, как будто его плохо держали ноги.

- Кто тебе разрешал?.. Ты головой подумал, прежде чем лезть?..

От обиды голова перестала гудеть. Жозеф вскочил:

- Я с ней поговорил! Она обещала не причинять вреда!

«Тише, дитя, тише!».

Отец, расстегивавший фибулу у горла, похоже, сильно укололся, так как даже подпрыгнул в кресле:

- Она с тобой говорила?! Невероятно!

- Ну да, говорила… Пап, но… что такого? Ты ведь можешь говорить со стихийными духами.

Отец покачал головой и стащил наконец плащ.

- Видишь ли… Эта саламандра не слишком меня любит и не желает со мной общаться.

- Это понятно. Ты ее в камине запер.

Отец движением пальца зажег все осветительные шары и стал внимательно разглядывать Жозефа. Тот напрягся в ожидании разноса.

- Как понимаю, ты считаешь, что я неправ? – холодно спросил отец.

- Я… я не знаю, - замялся Жозеф.

- Я требую ответа, а не уверток.

- Я правда не знаю, прав ты или нет! Но саламандра, она - живая! И ей плохо здесь!

- Я понял. Не надо кричать.

- Извини.

Отец потер пальцем переносицу и неожиданно сказал:

- Если хочешь – отпусти ее.

- Да!

«Да! Отпусти меня!».

Жозеф сложил пальцы для пасса. Набрал полную грудь воздуха. Бросил взгляд на отца. Тот движением ресниц разрешил: «Давай!».

Губы словно сами по себе выговорили формулу, руки направили поток энергии – и саламандра исчезла. Просто исчезла. Даже не сказала «спасибо», не попрощалась…

- А чего ты хотел? Духи не знают человеческих приличий, - ответил отец на растерянный взгляд Жозефа. – Итак, ты доволен?

Жозеф пожал плечами. Он сам не знал.

- Однако, - продолжил отец, - твое поведение было крайне неосмотрительным. Ты мог пострадать.

Он вдруг схватил Жозефа за руку, притянул и прижал к себе.

- Как же ты напугал меня, дурень!

- Пап… - смутился Жозеф. – Ладно тебе…

Отец потрепал его по волосам и очень строго сказал:

- А теперь, юный маг, немедленно отправляйся в постель. С тобой точно все в порядке? Как голова?

- Да все хорошо!..

В этот раз Жозеф заснул мгновенно.

Разбудил его непривычно веселый голос отца:

- Эй, соня! Подъем!

Жозеф высунулся из-под одеяла и с удивлением уставился на большую корзину в руках отца.

- Доброе утро, отец. Я сильно проспал?

- О, да! А пока один шкодливый мальчишка дрых как сурок, его старый отец успел заглянуть к Сильвенам. Рене передает поклон, а его дядюшка – вот это.

- А что там?..

- Вылезай и посмотри.

В корзине вякнуло и над краем показалась глазастая мохнатая мордочка с черным носом.

- Это собака? Моя? – с замирающим от счастья сердцем уточнил Жозеф.

- Твоя, твоя. Забирай его и знакомься.

Антуан Дюруа - сильнейший маг столетия, друг Императора, герой Третьей Южной кампании - осторожно вышел за дверь, оставив сына возиться со щенком. Он уже на три минуты запоздал с приемом лекарства, которое – если старик Готье не ошибается – может продлить его жизнь еще на три-четыре месяца, а если повезет – на целых полгода.