Саманта

Глава 27

— Мама, я прекрасно себя чувствую… не говори глупостей… тебе совершенно незачем приезжать… Ах, ради Бога!.. Да, я, конечно, еще в корсете, но все хорошо. Нет, я не хочу переезжать в Атланту. Меня всего три недели как перевезли в Нью — Йорк из Денвера, так что хорошенького понемножку… но ведь мой

дом здесь, мама. А в Атланте я никого не знаю. Да, конечно, у меня есть ты и Джордж… Мама… ну, мама, не надо! Пожалуйста!.. Я на него не обижаюсь… — Саманта закатила глаза, повернувшись к вошедшей в палату Мелинде, и, скорчив жуткую гримасу, прошептала: — Это моя мать.

Мелинда усмехнулась.

— Честное слово, мама, доктор у меня чудесный, я его обожаю… Я знаю, что он компетентный специалист, потому что верю ему на слово. И потому что его родная мамочка в нем души не чает… Ну, хватит, мама. Не терзай меня. Я чувствую себя прекрасно, я тебе буду звонить. И ты мне можешь звонить. Когда я поправлюсь, то приеду в Атланту… Нет, я не знаю, когда меня выпишут… но я тебе сообщу. Обещаю… нет, мама, мне сейчас нужно идти… меня ждет медсестра… нет, ты не сможешь с ней поговорить… до свидания, мама! — Саманта положила трубку и застонала. — Привет, Мелли. Господи, ну почему она всегда ко мне пристает как липучка?

— Да она просто беспокоится о тебе, Сэм.

— Я знаю. Но она меня бесит. Видите ли, ей хочется приехать навестить меня. Да еще притащить с собой Джорджа, который желает поговорить с моим врачом и поставить всю больницу на уши. Ну скажи, разве приезд этого дундука из Джорджии может способствовать заживлению моего переломанного хребта?

При одной лишь мысли об этом Мелли расплылась в улыбке,

— Твои‑то дела как? — продолжала Саманта.

— Все о’кей. А ты как поживаешь?

— Скучаю. Хочу домой.

— Ну а что говорят врачи?

— Да что‑то невразумительное. Дескать, надо запастись терпением. Как там моя тезка? — При упоминании о малышке Сэм просияла.

— Прекрасно, — Мелли тоже улыбнулась. — В два месяца она умеет делать больше, чем мальчишки делали в четыре.

— Это потому, что у нее такое имя, — с усмешкой заверила Мелли Саманта. — Только держи ее подальше от лошадей, чтобы

не было беды.

Мелли ничего не ответила. Сэм вздохнула.

— Эх, знать хотя бы, сколько мне еще придется здесь проторчать.

Но Мелли подозревала, что на самом деле Сэм вовсе не желает этого. Чарли сказал ей, что Саманте, вероятно, придется провести в больнице около года.

Все навещали Саманту, даже Харви, который нервно елозил на краешке стула, теребил шляпу, вертел в руках трубку и тревожно поглядывал на Сэм, которая беспомощно лежала в корсете.

— Да не напрягайтесь так, Харви. Я вас не укушу.

— Ты готова дать мне расписку?

— С удовольствием.

Он уныло улыбнулся, и Саманта спросила, долго ли он будет валять дурака и держать ее в агентстве.

— Я не могу тебя уволить, Сэм. Ты мне еще пригодишься, когда я совсем состарюсь. И потом мне только что принесли уже готовый рекламный ролик, первый плод твоего великого путешествия на запад. Сэм, — голос Харви от восхищения прерывался, — даже если ты ничего больше в жизни не сделаешь, а будешь до конца своих дней лежать в постели и лопать шоколадные конфеты, ты можешь быть собой горда!

— Неужели получилось так здорово? — Сэм была потрясена.

Харви не отличался щедростью на похвалу. Но ведь и Чарли

сказал ей утром, что материал получился изумительный.

— Не то слово! Это сногсшибательно! А остальные ролики, говорят, получились еще лучше. Моя, дорогая, я сражен.

Саманта смерила Харви долгим взглядом и улыбнулась.

— Наверное, я умираю, раз вы так со мной заговорили.

— Отнюдь. Мы переснимем, сделаем копию ролика и принесем сюда видеомагнитофон, чтобы ты смогла увидеть свое творение раньше, чем его покажут по телевизору. Но боюсь, что после этого, мисс Саманта, мне действительно придется уйти на пенсию и освободить для тебя место творческого директора.

— Не угрожайте мне, Харви! — сверкнула на него глазами Сэм. — Мне не нужна ваша проклятая работа. Так что вы оставайтесь на своем месте, а я — здесь, на моем.

— Не приведи Господь!

Харви приходил к Сэм раз или два в неделю, Чарли частенько забегал в обеденный перерыв, Генри Джонс — Адамс тоже успел зайти к ней пару раз и принес коробку вкуснейших шоколадных конфет фирмы «Годива», а его друг прислал Сэм роскошную пижаму из Бергдорфа — Сэм теперь особенно хотелось избавиться от неуклюжего корсета и примерить обновку. А Джорджи, французский пудель, прислал ей открытку с пожеланием скорейшего выздоровления и книгу.

Однако через неделю к Сэм заявились посетители, после прихода которых все полетело в тартарары. Несмотря на протесты Сэм, из Атланты приехала ее мать; она пришла в сопровождении мужа и сделала все возможное, чтобы перебудоражить всю больницу. Мать битый час уговаривала Саманту подать в суд на агентство: дескать, если бы не эти дурацкие съемки, Сэм не поехала бы в командировку. Мать не уставала твердить, что Саманте дали явно рискованное задание, а ее босс — маньяк, которому совершенно наплевать на то, что Сэм теперь лежит пластом и не в состоянии пошевелиться. Все это так взбесило Саманту, что она попросила мамашу уйти, но потом все же смягчилась, поскольку мать залилась слезами и принялась восклицать, что Сэм — неблагодарная дочь, садистка, которая хочет разбить материнское сердце. В общем, это свидание измучило Саманту, она лежала белая как полотно и ее била нервная дрожь. Однако все это были еще цветочки по сравнению с тем, что мать и Джордж устроили ей на следующий день. Как и накануне, они вошли в палату Сэм с похоронным выражением на лицах. Было ясно, что мать много плакала. И, усевшись рядом с койкой, она снова зарыдала.

— Боже мой, мама, что случилось? — При виде родных Сэм сразу разнервничалась, а ведь она и без того была расстроена.

Утром Саманта позвонила Кэролайн Лорд и, справившись о здоровье Билла, узнала, что у него был еще один сердечный приступ, на сей раз более серьезный. Прикованная к постели в больнице Ленокс — Хилла, Саманта ничем не могла помочь Каро и почувствовала себя загнанной в угол. Каро же, в свою очередь, страшно волновалась, поскольку уже знала о несчастье, постигшем Сэм.

Сэм не хотела ей ничего говорить, считая, что Каро и без того приходится нелегко, однако Чарли, вероятно, успел сообщить Кэролайн о несчастном случае. Каро места себе не находила от беспокойства. Как все заядлые лошадники, она, разумеется, хорошо представляла себе, с какими опасностями сопряжена верховая езда, однако история, приключившаяся с Самантой, все равно повергла ее в состояние шока. Кэролайн заставила Сэм пообещать, что она позвонит еще раз. И добавила, что, если Сэм этого не сделает, она позвонит сама, как только сможет хоть на минутку отойти от Билла.

Однако мысли о тете Каро вылетели из головы Саманты, едва лишь она увидела мать, которая была одета по своему обыкновению крайне элегантно: в голубой льняной костюм и белую шелковую блузку. На ногах у нее были хорошенькие туфли «лодочки», на шее — три нитки жемчуга, в ушах — жемчужные серьги. Хотя этот маленькой, пухленькой женщине уже перевалило за шестьдесят, волосы у нее были такие же роскошные, как у Саманты. Теперь они, правда, стали белыми, словно снег, но раньше имели тот же золотистый оттенок, что и локоны Сэм. Отчим Саманты был высоким, красивым мужчиной, который больше походил не на врача, а на капитана морского корабля. Грудь колесом, вид цветущий, львиная грива седых волос…

— О, Саманта… — запричитала мать, бессильно рухнув на стул.

Муж держал ее за руку.

— Да скажите, ради Бога, что случилось? — В душу Саманты внезапно закралось странное подозрение… как будто с ней вот — вот случится — или уже случилось? — что‑то ужасное…

— Ох, Саманта…

— Господи!

Если б она могла, то завопила бы что есть мочи или даже стукнула по кровати ногой. Но после того, как ее тело одели в корсет, напоминавший бетонный мешок, ноги затекли и помертвели. Медсестры, правда, уверяли Саманту, что это обычное ощущение, когда человек лежит в корсете, и Сэм их объяснение успокоило. А то ведь вначале она боялась, что ноги у нее отнялись.

— Ну так в чем дело, а? — Она смотрела на них раздраженно и враждебно. Сэм не могла дождаться, когда же они вернутся к себе домой. — Не тяните, рассказывайте!

Но мать только еще громче зарыдала. Первый шаг решился сделать отчим.

— Саманта, сегодня утром нам наконец удалось побеседовать с твоим врачом.

— С которым? У меня их четверо.

Подозрительно глядя на мать и отчима, Сэм понимала, что ведет себя как колючий, невоспитанный подросток. Однако ей страстно хотелось, чтобы они ушли и оставили ее в покое.

Но отчим привык доводить начатое дело до конца.

— Вообще‑то мы поговорили с двумя врачами: с доктором Вонгом и доктором Джозефсом. Они побеседовали с нами весьма обстоятельно и были очень добры.

Джордж посмотрел на Саманту с явной жалостью, а мать бросила взгляд на него, после чего снова всхлипнула, а он собрался продолжить свою речь.

— Они сказали вам что‑то такое, из‑за чего стоит биться в истерике? Может быть, вы меня тоже в это посвятите? — Сэм с досадой покосилась на мать и подняла глаза на Джорджа.

— Да. И хотя нам очень больно говорить это, мы думаем, что пора тебе сказать… Врачи просто выжидали, пока… пока это можно будет сделать. Но раз уж мы здесь…

Все это очень напоминало надгробную речь, и Саманте даже захотелось оглянуться и посмотреть, где же покойник. Сейчас Джордж напоминал уже не капитана, а владельца похоронного бюро, подумалось Сэм, но все же она постаралась изобразить на своем лице вежливый интерес, а Джордж продолжал:

— Раз уж мы здесь, то тебе, наверное, пора узнать…

— Что?

— Правду.

Едва он произнес это слово, как сердце Сэм пронзила тревога. Как будто она давно это знала… Знала с самого начала, хотя и не признавалась себе в этом… Да, она точно угадала, что они сейчас скажут.

— Вот как? — только и смогла выдохнуть Саманта.

— Да, — кивнула мать.

А отчим сказал:

— Этот несчастный случай… видишь ли, Сэм, при падении ты получила очень тяжелую травму. Позвоночник у тебя переломан в двух местах. Просто чудо, что ты от этого не умерла. И удивительно, что твой мозг не пострадал. А в том, что он совершенно не пострадал, врачи теперь твердо уверены.

— Слава Богу. Это прекрасно. Но что дальше? — Сердце Саманты бешено колотилось, однако лицо оставалось бесстрастным.

— Что же касается всего остального, то тебе повезло гораздо меньше. Иначе ты не лежала бы сейчас в этой штуковине. — Отчим вздохнул, но тут же заговорил снова: — Ты пока не знаешь, а мы — и врачи — считаем, что тебе пора узнать… да — да, пора! Так вот, Саманта, ты еще не знаешь, что… — Джордж секунду поколебался, но все же обрушил на нее страшную весть: — Ты парализована.

На мгновение воцарилась тишина. Сэм молча глядела на Джорджа.

— То есть как это, Джордж? — наконец выдохнула она.

— Ты никогда не сможешь ходить. Выше пояса все будет нормально: руки, плечи, туловище будут двигаться, а вот с нижней половиной тела все обстоит не так благополучно. Граница проходит по линии талии, это прекрасно видно на рентгеновском снимке, — Джордж объяснял обстоятельно, с ученым видом.^;— Ниже талии тело практически обездвижено. У тебя могут возникать какие‑то ощущения… скажем, сейчас, в данный момент, но и только. Ты не сможешь управлять своими мышцами, не сможешь ходить. Тебе придется ездить в инвалидном кресле. — И тут отчим окончательно добил Саманту, заявив: — Но, разумеется, мы с твоей матерью решили сегодня, что ты переедешь жить к нам.

— Нет! Нет! — в панике вскрикнула Саманта.

Мать и отчим были потрясены.

— Ну, конечно, ты переедешь к нам, дорогая! — Мать протянула к ней руки, и Сэм съежилась, словно раненое животное, отчаянно желая удрать.

В глазах ее вспыхнул дикий огонь. Они не имели права ей это говорить! Это неправда… этого не может быть… ей никто такого не говорил… Но еще до того, как ей сообщили страшное известие, Сэм уже понимала, что грядет… она догадывалась, но скрывала от себя правду… давно, почти с той самой минуты, как очнулась в денверской больнице. И все же никто не говорил ей страшной правды. Никто, кроме этих двух людей. Они пришли специально для того, чтобы сказать все как есть, ибо считали это своим долгом. Но она не желала ничего слышать!

— Я не хочу, мама, — пробормотала Сэм сквозь зубы, но они отказывались ее понимать.

— Ты ведь не сможешь сама себя обслуживать. Ты будешь беспомощной, как младенец. — Мать нарисовала такую картину, что Сэм захотелось умереть.

— Нет! Ни за что, черт побери!.. Да я скорее наложу на себя руки! — истерически взвизгнула Сэм.

— Саманта! Как ты можешь так говорить?!

— Да — да, я сделаю это! Я не собираюсь вести такую жизнь… жизнь калеки! Не хочу, не хочу быть беспомощным младенцем и в тридцать один год жить с родителями. Проклятье! Как такое могло случиться со мной? Нет… не может быть… я не допущу…

Мать беспомощно стояла рядом, а Джордж призвал на помощь все свои профессиональные навыки и попытался утешить Саманту. Но она только еще громче закричала, и мать умоляюще взглянула на мужа: дескать, пойдем.

— Может быть, нам стоит вернуться и поговорить об этом попозже… — Она медленно пятилась к двери. — Тебе нужно побыть немного одной, Саманта, привыкнуть… у нас будет много времени, чтобы все обсудить, до завтра мы не уедем, да и потом, врачи считают, что до мая или даже до июня ты все равно отсюда не выйдешь.

— Что — о? — это был последний вопль отчаяния.

— Саманта…

Сэм показалось, что мать опять кинется к кровати, и она чуть не зарычала как зверь.

— Уходите… ради Бога, уходите… пожалуйста… — Сэм начала неудержимо рыдать. — Уходите же!

Они повиновались, и внезапно она осталась одна в пустой палате, по которой разносилось эхо их слов. Через полчаса медсестра, зашедшая к Саманте, увидела, что она в отчаянии пытается перерезать себе вены на руках тупым краем пластмассового стаканчика.

Эти раны зашили парой стежков, а вот душевные раны, которые Саманте нанесли мать и отчим, заживали в течение нескольких месяцев.