Самая длинная ночь

Л а р и н Г р и г о р и й С т е п а н о в и ч.

Ч е б о т а р е в Н и к о л а й И в а н о в и ч.

Ч е б о т а р е в а Е л е н а.

П е т р о в П л а т о н Е г о р о в и ч.

Ш у к и н.

М и х а л е в и ч.

С о р о к и н В и к т о р.

Г о р б у ш и н.

Х а г е н В и л л и.

Г ю н т е р М а р и я.

В е д е л ь А в г у с т.

Г а н к а.

Г р у п п а п а р т и з а н.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Заброшенная изба в лесной глуши. В узких сенях, разделяющих избу на две части, три двери — в горницу, налево — в холодную половину (двор), прямо — выход из избы.

Действие происходит попеременно то в правой, то в левой части избы, в обоих случаях захватывая сени.

Перенос действия осуществляется либо поворотом круга, либо при помощи света.

Занавес открывается в темноте.

Узкий луч света выхватывает из темноты рацию. Вступает музыка. Это мелодия песни К. Листова «В землянке». Несколько мгновений луч остается неподвижным, затем начинает медленно расширяться. Освещается вся сцена.

Когда действующие лица произносят первые слова, музыка обрывается на полуфразе, оставляя впечатление незавершенности.

Горница.

Мебели почти нет. Стол, лавка, пара табуретов. У стены — нары. На нарах мечется в беспамятстве Л а р и н. Возле него Е л е н а — заканчивает перевязку. У стола, пользуясь большим армейским ножом как отверткой, копается в поломанной рации П е т р о в.

П е т р о в (вдруг перестал работать, прислушивается). Самолет! (Вскочил, кинулся к окну, на ходу бросив Елене.) Фонарь!

Елена уменьшает огонь в фонаре. Петров открывает окно. Слышен далекий гул самолета. Оба напряженно прислушиваются.

Немец. Пропал. Вот снова… Кружит, что ли?

Л а р и н (в бреду). Это западня! Западня! Петров, отводи людей! Мы в мешке!

П е т р о в (быстро подошел). Товарищ старший лейтенант! Григорий Степанович! Это я, Петров. Узнаете?

Л а р и н. Отводи людей! Это западня! Западня. Западня… (Затих.)

Е л е н а. Который раз одно и то же…

П е т р о в (смотрит на часы). Час пять минут. Пора бы вернуться разведке… (Сел к столу, снова принялся копаться в рации.)

Е л е н а. Разбираетесь?

П е т р о в. У нас при заводском клубе был кружок радиолюбителей.

Входит Ч е б о т а р е в. Он ранен. Рука на перевязи.

Ч е б о т а р е в. Ленка, у тебя в остатках аптеки не сохранилось соды?

Е л е н а. Пачка есть.

Ч е б о т а р е в. Живем. Утром будем печь лепешки.

П е т р о в. Слыхали самолет?

Ч е б о т а р е в. Да. (Кивнул на рацию.) Безнадежно?

П е т р о в (извлекает из рации кусочек железа). Вот он, треклятый! (Подбросил на ладони.) Осколок. (С сердцем швырнул осколок в угол.) Все! Куда же запропастилась разведка? (Выходит.)

Чеботарев подошел к Ларину, вопросительно взглянул на Елену.

Е л е н а. Без перемен. (Достает бинт.) Я сменю тебе повязку.

Ч е б о т а р е в. Потом, иди к раненым. (Сел к столу, делает пометки в блокноте.)

Е л е н а. Ты тоже раненый. (Не уходит, ждет, курит.)

Ч е б о т а р е в (не отрываясь от блокнота). Слишком много куришь.

Е л е н а. Я сделала сегодня вечером три операции. При свече, почти без инструментов…

Ч е б о т а р е в (оторвал от ее халата болтающуюся на одной нитке пуговицу). Пришей, потеряешь. Здесь у меня игла. (Отвернул лацкан пиджака.) Мне неудобно одной рукой. Возьми.

Е л е н а. Как это на тебя похоже. Немцы где-то рядом по болотам шарят, а ты о пуговице. Найдут, ни один не уйдет отсюда живым.

Ч е б о т а р е в. А если не найдут? Так и будешь ходить без пуговицы?

Е л е н а. Пришью.

Ч е б о т а р е в. Иди. Я наведаюсь, поговорю с ранеными. Там и повязку сменим.

Елена выходит. Теперь на лице Чеботарева ясно виден отпечаток усталости и тревоги. Он прошелся по горнице, сел к столу, открыл блокнот. Пауза. Медленно поднимается на нарах Ларин. Обвел недоумевающим взглядом горницу, остановил взгляд на спине Чеботарева.

Л а р и н. Эй, кто здесь есть?

Ч е б о т а р е в (обернулся, вскочил, бросился к нему). Очнулся!

Л а р и н. Николай Иванович…

Ч е б о т а р е в. Я, голубчик, я. Ложись, нельзя.

Л а р и н. Ты ранен?

Ч е б о т а р е в. Легко, в мякоть руки.

Л а р и н. Где мы?

Ч е б о т а р е в. В лесу, на Медвежьем. Старая изба лесника. Ты знаешь эти места.

Л а р и н. А отряд?

Ч е б о т а р е в. Здесь штаб и разведчики. Остальные на хуторе. Тут близко, километра не будет. Все спят.

Л а р и н (что-то мучительно старается вспомнить). Постойте… Был бой?

Ч е б о т а р е в. Да. Возле деревни Олевка нарвались на караталей. Припоминаешь?

Л а р и н. Смутно. (Вдруг рывком садится на нарах.) Мы живы? Почему мы живы? Оттуда нельзя было уйти живым!

Ч е б о т а р е в. Чудо! Прорвались! Когда тебя ранили, командование принял Петров. Казалось, выхода нет. Он нашел. Организовал атаку, сам пошел впереди. Талант! Станет помудрей — армиями командовать сможет.

Л а р и н. Потери?

Ч е б о т а р е в. Не считали еще.

Л а р и н. Николай Иванович, мне трудно повторять.

Ч е б о т а р е в. Послушай, Гриша…

Л а р и н (перебивает). Доложи обстановку, комиссар…

Ч е б о т а р е в. В строю сорок бойцов. Шесть раненых. Радист убит. Рация вышла из строя. Связаться с партизанским штабом невозможно. Продовольствия на один-два дня, боеприпасов… Практически нет боеприпасов.

Л а р и н. Противник?

Ч е б о т а р е в. Пока потерял наш след.

Слышен нарастающий гул самолета.

Л а р и н (прислушивается). Самолет?

Ч е б о т а р е в. Второй раз за последний час.

Л а р и н. Ищет… Лес стал совсем голый, просматривается насквозь. Давно нужно было уходить в глушь — на зимние квартиры. Жадность одолела. Бить их! Бить! Еще склад, еще колонна машин! Я виноват. В любой неудаче отряда виноват командир! Что-то я хотел сказать… Важное. Здесь темно. Почему здесь так темно? Мы одни?

Ч е б о т а р е в. Одни.

Л а р и н. О чем я?

Ч е б о т а р е в. В бреду ты все время говорил о западне.

Л а р и н. Да, о западне! Что это было? Мы наскочили на карателей случайно? Или выследили нас? Или… Или немцев кто-то предупредил, что мы готовим нападение на Олевку, и они ждали нас?

Ч е б о т а р е в. Кто их мог предупредить? Кто?

Л а р и н. Не знаю. Не верю. Не сердись. Я только высказываю предположение. Нужно учесть. На всякий случай. Выследили. (Снова начинает бредить.) Да-да! Осень. Осыпается весь наш белый сад. Листья пожелтевшие… Летят, летят! Это была западня! Назад! Отводи людей! Западня! Западня. Западня… (Затих.)

Входит П е т р о в.

П е т р о в. Приходил в сознание?

Ч е б о т а р е в. Ненадолго.

П е т р о в. Что говорил?

Ч е б о т а р е в. В неудаче под Олевкой винит себя.

П е т р о в. Я надеялся, он что-то знает… (Хмуро ходит по горнице.)

Ч е б о т а р е в. Нет разведки?

П е т р о в. Как в воду канули. Что будем делать?

Ч е б о т а р е в. Ждать. Место здесь глухое, для немцев почти недоступное. Болота разбухли от дождей. Дня через три можно будет послать подводу в колхоз «Червонный». У них припрятано семенное зерно.

П е т р о в. Три дня… Хотел бы я знать, что будет через час… Длинная сегодня ночь.

Ч е б о т а р е в (подошел, дружески положил Петрову руку на плечо). Да вы не беспокойтесь, Платон. Если не будем подавать признаков жизни, немцам нас ни за что не найти.

П е т р о в. Если им не укажут дорогу… Николай Иванович.

Ч е б о т а р е в. Да?

П е т р о в. Начистоту?

Ч е б о т а р е в. Валяйте.

П е т р о в. Думаете, мы наскочили на немцев под Олевкой случайно?

Чеботарев молчит. Полная скрытого значения пауза.

Предположим худшее. Может быть, эта сволочь и сейчас здесь? Бродит вокруг дома, ест с партизанами из одного котелка… На нем не мундир, а ватник или прожженная у походных костров шинель… А над лесом немецкие самолеты кружат. Достаточно одной ракеты, и все.

Ч е б о т а р е в. Не представляю, как могли быть предупреждены немцы. Никто не отлучался из лагеря после того, как было принято решение захватить склады в Олевке.

П е т р о в. У вас не совсем точные сведения, Николай Иванович. Один человек отлучался… Шукин!

Ч е б о т а р е в. О Шукине знаю. Мне просто не пришло в голову…

П е т р о в. А если все-таки предположить худшее?

Ч е б о т а р е в. На Шукине связь с городским подпольем. Если бы он был предателем, он бы провалил и город.

П е т р о в. А может быть, и городское подполье провалено? Откуда мы знаем? Последний раз связной был три дня назад.

В сенях хлопнула дверь. Кто-то вошел. Петров встрепенулся.

Разведка. (Быстро пошел к двери.)

Дверь открылась ему навстречу. Вошел Ш у к и н. Он не спеша прикрыл дверь, прислонился к ней спиной, достал кисет, свернул папироску.

Не спится, Шукин?

Ш у к и н. Дай-ка огоньку. (Взял протянутые Петровым спички, прикурил, сунул спички к себе в карман, обошел Петрова, подошел к столу, взял пузырек с лекарством, понюхал, поставил обратно. Сел на пол, переобувается.) Туман. Не заблудился бы Михалевич в болотах.

Ч е б о т а р е в. А я думал, вы в разведке.

Ш у к и н. Неподходящая погода. Молодой командир о моем здоровье заботится.

П е т р о в. Он трое суток не спал… Ноги стер.

Ш у к и н. Я и без ног ходить могу. Через всю Европу на карачках прополз. Богатая практика.

Вбегает п а р т и з а н.

П а р т и з а н. В направлении Малых Озер взрывы!

Петров, Чеботарев, партизан быстро выходят. Снова начинает метаться в бреду Ларин.

Шукин переобулся и сидит на полу, безучастно покуривая. Его одолевает дрема. В той же позе, почти неподвижно, он сидит всю следующую сцену. В и к т о р С о р о к и н вводит т р е х п л е н н ы х: двух мужчин и девушку. Все в форме частей СС. В горнице собирается небольшая г р у п п а п а р т и з а н, в том числе Г о р б у ш и н. Чуть позже входит Е л е н а.

Г о р б у ш и н. Где ты их поймал, Виктор?

В и к т о р. Возле самого хутора.

Г о р б у ш и н. И сюда добрались!

П а р т и з а н ы. Эсэсовцы!

— Та же самая часть, что под Олевкой!

— Не иначе.

М а р и я (дружелюбно). Позовите вашего командира.

В и к т о р. Не волнуйтесь, фрейлейн, сейчас придут.

П а р т и з а н. Девка-то русская! Тварь!

Г о р б у ш и н (Марии). Чего зубы скалишь? Отвечай!

М а р и я. Я отвечу на все вопросы только командиру отряда. (Вилли и Августу, по-немецки[1].) Нас принимают как желанных гостей. Чувствуете?

Вилли и Август смеются. Среди партизан возмущенный ропот.

Г о р б у ш и н (Марии). Ах, ты… (Замахивается.)

Вилли загораживает Марию. Август бросается вперед, готовый вступить в драку.

В и л л и (удерживает его. По-немецки). Ты с ума сошел. Спокойно.

А в г у с т (мгновенно меняет тактику. Он достает из кармана губную гармошку и берет замысловатый аккорд, пытаясь замять конфликт. По-немецки). Музыка смягчает нравы.

М а р и я. Разве так обращаются с пленными? Где ваш командир?

Е л е н а. Слушайте, вы, красотка! Не смейте поучать нас! Представители высшей расы с такими же, как у вас, нашивками СС заживо сожгли всю его семью.

Г о р б у ш и н. А может, они и жгли?! Вот эти!

П а р т и з а н. Вполне возможно! Та же самая часть!

Партизаны грозно шумят.

Снова начинает метаться в бреду Ларин.

Е л е н а. Тише, здесь раненый! (Подходит к Ларину, поправляет повязку.) Нужно забрать его отсюда. Помогите мне.

Ларина перекладывают на носилки, уносят.

Елена уходит тоже. Все провожают взглядами носилки до двери. Потом оборачиваются к немцам.

Г о р б у ш и н (вдруг взрываясь). Да что с ними разговаривать! Шлепнуть, и весь разговор!

Гул одобрения. С грозным ропотом партизаны надвигаются на пленных.

В и к т о р. Стойте! Так нельзя! Сперва нужно допросить, выяснить!

Г о р б у ш и н. Нечего выяснять! Все они одного отца дети!

Еще мгновение, и произойдет непоправимое. Кто-то уже щелкнул затвором.

М а р и я. Товарищи! Остановитесь! Мы не эсэсовцы!

В и л л и (по-немецки). Остановитесь, товарищи.

Выстрел. С пола не спеша поднимается Шукин. Это он выстрелил в потолок.

Ш у к и н (со злостью сплюнул). Бабы!

Быстро входят П е т р о в и Ч е б о т а р е в.

П е т р о в. Что здесь происходит?

В и к т о р. Возле хутора поймали немецких разведчиков. Я лично. Только заступил на пост, ночь темная, и вдруг огонек, кто-то карманным фонариком светит. Прислушался — немецкая речь. Ну все, думаю, повезло Витьке Сорокину, есть шанс совершить геройское дело.

П е т р о в. Короче!

В и к т о р. Короче, подкрался Витька Сорокин, а эти сидят и рацию на передачу настраивают. Ну, я им: «Хенде хох!» (Кладет на стол оружие и документы.) Взяли при обыске.

П е т р о в. Успели они что-нибудь передать?

В и к т о р. Не успели. Настраивались только.

П е т р о в. Кто стрелял?

В и к т о р. Шукин. Тут такое дело вышло… Наши товарищи на эсэсовцев очень злы, ну и вот… А он привел в чувство.

П е т р о в (Чеботареву, но так, чтоб слышал и Шукин). Заступник…

Ш у к и н. Убивать тоже надо по-человечески. (Вышел, хлопнув дверью, лег в сенях на лавке.)

Ч е б о т а р е в (обвел взглядом еще разгоряченных партизан). Герои…

Г о р б у ш и н. Давление такое, что клапана не держат, товарищ комиссар!

М а р и я (Чеботареву). Вы комиссар отряда?

Ч е б о т а р е в. Да, я комиссар.

М а р и я. Выслушайте, это важно. (Что-то тихо говорит Чеботареву.)

Чеботарев окинул пленных недоверчивым взглядом, что-то сказал Петрову.

П е т р о в. Что такое?

П а р т и з а н. Что они там брешут, товарищ комиссар?

Ч е б о т а р е в (вдруг весело усмехнулся). Брешут, что летят из Берлина от самого Гитлера. В плен хочет сдаваться Гитлер. Да вот беда, капитуляцию не в чем фюреру подписывать, последние штаны на Восточном фронте потерял. Может быть, вы, Свеколкин, для такого доброго дела одолжите фюреру свои шикарные галифе?

П а р т и з а н. Да ни в жисть! Нехай, паразит, в исподнем подписывает перед всем человечеством земного шара!

Смех.

П е т р о в. В исподнем? Картина! (Смеется заразительно, громче всех.) Уж ты, Свеколкин, отчебучишь…

Ч е б о т а р е в. Так и ответим. А теперь прошу всех идти.

Партизаны уходят.

М а р и я. Отличную нам устроили встречу… Да не смотрите вы так! Мы свои, из Москвы!

П е т р о в. Это мы уже слышали.

А в г у с т (доверчиво улыбаясь, по-немецки). Мы антифашисты. Воюем против Гитлера вместе с вами.

М а р и я. (Августу, по-немецки). Помолчи, Август, я сама все объясню. (Петрову.) Наша группа работала в фашистском тылу по заданию советского командования. Нам удалось добыть сведения огромной важности. Командование прислало за нами самолет. Его подбили. Пришлось прыгать. Мы приземлились и пошли наугад. Когда отошли достаточно далеко, решили связаться с Москвой, дать свои координаты и вызвать другую машину. Но не успели этого сделать. Чертовски повезло: попали к своим!

П е т р о в (просматривает документы пленных, читает, с трудом произнося немецкие слова). Эсэсман Август Ведель?

А в г у с т (четко, по-военному делает шаг вперед). Ихь.

П е т р о в. Унтершарфюрер Вилли Хаген?

В и л л и (так же). Ихь.

П е т р о в. Ротенфюрер Мария Гюнтер?

М а р и я. Это я. Понимаю, у вас есть все основания не доверять нам. Нужно срочно связаться с Москвой. (Делает движение к рации.)

П е т р о в (преграждает ей дорогу). Не будем спешить, ротенфюрер.

Ч е б о т а р е в. Если вы разрешите, один вопрос: мы должны верить вам на слово или вы можете каким-то образом подтвердить, что вы действительно советские разведчики?

М а р и я. Надеюсь, вы понимаете, что в такие путешествия, как наше, не берут служебных удостоверений. Свяжитесь с Москвой сами. Только прошу: поскорее. Москва ждет. Утром материал должен быть на столе у командования.

Ч е б о т а р е в. Что это за материал?

М а р и я. Могу сказать одно: речь идет о судьбе целого фронта.

П е т р о в. Понятно… (Августу и Вилли.) Значит, вы работали по заданию нашего командования?

А в г у с т (по-немецки). Не понимаю.

В и л л и (Марии, по-немецки). Что он говорит?

М а р и я. (Петрову). Они почти не говорят по-русски.

П е т р о в. Да-а… Москвичи…

В и л л и (Марии, по-немецки). Что происходит, Мария? Они не доверяют нам?

М а р и я (так же). Все уладится. Это формальность.

П е т р о в. Прошу говорить только по-русски.

М а р и я. Я же вам объяснила: они не знают русского.

Ч е б о т а р е в. А вы откуда знаете русский язык? Вы русская?

М а р и я. Мой отец эмигрировал из Германии в тридцать третьем. Он был коммунистом. Я десять лет прожила в России. Училась в русской школе, в русском вузе. Россия стала моей второй родиной.

Ч е б о т а р е в. Значит, все вы немцы?

М а р и я. Да.

Ч е б о т а р е в. И воюете против Германии на стороне Советского Союза?

М а р и я. Против гитлеровской Германии.

П е т р о в. А разве есть другая Германия?

М а р и я. Будет. А пока есть честные немцы, ненавидящие фашизм.

П е т р о в. Ну, хватит! Говорите правду! Где ваша часть? Откуда пришли? Что собирались передать по радио?

М а р и я. Я все время говорю только правду. Мы попали к вам случайно. Когда стало ясно, что машина больше не может держаться в воздухе, летчик приказал нам прыгать. Самолет упал где-то за озером. Вы слыхали взрывы?

П е т р о в. Слыхали. Значит, самолет за вами прислало советское командование?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Незадолго до взрывов над нами действительно пролетал самолет… Немецкий!

М а р и я. В целях маскировки за нами прислали немецкую трофейную машину.

П е т р о в. С вами не соскучишься. Но возникает другой вопрос: зачем это немцам над оккупированной территорией понадобилось обстреливать свой самолет?

М а р и я. Нас преследовали. Самолет обстреляли при взлете. Свяжитесь с Москвой. Москва подтвердит, что я говорю правду.

П е т р о в. Свяжемся, когда сочтем нужным.

М а р и я. Вы затеяли рискованную игру. Мы преступно теряем время.

Ч е б о т а р е в. Есть общеизвестная русская пословица: «Поспешишь…» Как дальше?

М а р и я (устало). «Поспешишь — людей насмешишь». «Делано наспех — сделано на смех». «За один раз дерева не посадишь». Вы удовлетворены?

Ч е б о т а р е в. С избытком. Похоже, что вы специально занимались изучением русского фольклора. Я русский человек, но две последние поговорки мне неизвестны.

М а р и я. Вы не ошиблись. До войны я училась в Москве на филологическом. Еще раз прошу: свяжитесь с Москвой.

Ч е б о т а р е в. К сожалению, это исключено, у нас нет рации.

М а р и я. Используйте нашу.

Ч е б о т а р е в. У нас нет радиста.

М а р и я. Верните нам рацию, мы сами свяжемся с командованием.

П е т р о в. С немецким?

М а р и я. С Москвой. (После паузы.) Должен быть какой-нибудь выход! Давайте подумаем вместе.

П е т р о в. У нас нет времени обдумывать ваши сказки. (Открывает окно, зовет.) Сорокин!

В и к т о р (за окном). Я!

П е т р о в. Возьмите кого-нибудь из бойцов и зайдите сюда.

Входят Г о р б у ш и н и В и к т о р.

М а р и я. Что вы собираетесь делать?

П е т р о в. А вы не догадываетесь, что у нас делают с пленными карателями?

М а р и я. Все-таки предположите на мгновение, что я говорю правду. На одно мгновение…

В и к т о р. Куда их, товарищ командир?

Петров выходит в сени, открывает дверь в холодную половину.

П е т р о в. Пусть пока сидят здесь. Останьтесь для охраны.

Г о р б у ш и н (пленным). Вперед! Пошли, фрау!

А в г у с т (по-немецки). Куда нас ведут?

В и л л и (так же). Иди, Август. Там поговорим.

А в г у с т. Где там?

Пленных выводят в сени. Виктор убегает.

Горбушин и пленные остаются в сенях. Ждут.

Ч е б о т а р е в. Только этих немцев нам не хватало…

П е т р о в (осматривает рацию). Долго не будет связи — заподозрят недоброе, начнут искать. Они ведь знают, в какой район послали группу.

Ч е б о т а р е в. Вы уверены, что пленные говорят правду?

П е т р о в. Им только того и нужно, чтобы мы дали им рацию и они могли вызвать своих.

Ч е б о т а р е в. Может быть, удастся связаться с Москвой?

П е т р о в (продолжает осматривать рацию). Вот как. Рация постоянной связи. Работает только со своим хозяином. В данном случае со штабом карателей. (Включает рацию.)

Негромкие шумы. Рация молчит.

Неисправна, что ли?

Ч е б о т а р е в. Может быть, нет связи?

П е т р о в. Не пойму…

Ч е б о т а р е в. Я бы советовал на всякий случай выставить дополнительные посты.

П е т р о в. И то дело. (Выходит в сени.)

Входит Е л е н а с кружкой кипятка.

Е л е н а. Закипел наконец. Печку разжигать нельзя, кипятим в кружках на спиртовке. Пей. Сахара нет. Что говорят пленные?

Ч е б о т а р е в. Говорят, что они советские разведчики.

Е л е н а. Поумней ничего не могли придумать?

Ч е б о т а р е в. Лена, мы с тобой прожили шесть лет. За это время ты стала не просто моей женой, ты стала моим единомышленником, частью меня самого…

Е л е н а. Что случилось, Коля?

Ч е б о т а р е в. Сядь. Мне нужно поговорить со своей совестью…

Со двора входит В и к т о р с зажженным фонарем.

Пленных уводят в дверь налево.

Двор. Здесь пустое стойло, кучи соломы, какой-то хлам. От двери вниз ведут несколько ступеней.

Вводят пленных. Конвойные проверяют надежность помещения. Пленные тихо разговаривают между собой.

В и л л и (Марии). Тебе холодно? (Набрасывает ей на плечи свой китель.)

М а р и я. Спасибо, Вилли.

А в г у с т. Садись, Мария. (Очищает для нее место на соломе.)

М а р и я (опускается на солому). Боже, как я устала!

В и л л и. В какой-то момент мне показалось, что нас хотят поставить к стенке.

А в г у с т. Стоило удирать от душегубок наших милых соотечественников, чтобы слопать русскую пулю.

В и л л и. Мы не имеем права умирать. Материал должен быть доставлен в Москву. Слишком дорогой ценой пришлось заплатить за него.

А в г у с т. В чем дело? Перебьем отряд и убежим.

В и л л и. Не балагурь, мальчишка, не время.

А в г у с т. Тогда я сяду и заплачу. Это лучше? Единственное, что спасает современного человека, — чувство юмора. Без него можно пустить себе пулю в лоб. Почему они боятся доверить нам рацию?

М а р и я. Отряд окружен карателями. Нас принимают за их разведчиков. Доказать ничего невозможно. У них есть все основания не доверять нам.

А в г у с т. Ситуация… Похоже, что нас и вправду могут отправить к праотцам. А что, если действительно… (Красноречивый жест в сторону конвойных и двери.)

В и л л и. Бессмысленно. До линии фронта сотни километров. У нас ни рации, ни документов.

М а р и я. Не вижу выхода.

В и л л и. Без паники. Мы ведь не в подвалах гестапо. Мы в плену у друзей. Будем надеяться на них.

А в г у с т. Или на то, что наши враги-каратели спасут нас от друзей-партизан. Как говорится: храни меня, боже, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь. (Достал губную гармошку, играет.)

М а р и я. Перестань, Август.

А в г у с т. Я же для тебя стараюсь, дурочка. Спроси у этого красавца, нет ли у него табачку? Мои сигареты мгновенно улетучились при обыске.

М а р и я (Горбушину). Товарищ…

Г о р б у ш и н. Волк тебе товарищ!..

М а р и я. Попробуй сам у него спроси…

Конвойные выходят в сени, уносят фонарь, запирают дверь.

Горница. Сюда отчетливо доносятся звуки губной гармошки. Ч е б о т а р е в и Е л е н а сидят у стола, прислушиваясь к мелодии. Пауза.

Ч е б о т а р е в. А если все-таки советские разведчики? Хоть какая-нибудь вероятность есть? Один шанс против ста?

Е л е н а. Ты говоришь, в ее поведении не было фальши?

Ч е б о т а р е в. Так мне показалось. (Прислушивается к звукам губной гармошки.) Играет… Неужели они не понимают, что находятся на волосок от гибели? О чем они думают сейчас? Надеются, что мы не совершим роковой ошибки? Верят в нас?

Е л е н а. Подожди, Коля, ты рассуждаешь так, будто уверен, что они свои. Ты сам определил: один шанс против ста. Речь идет не о твоей, не о моей жизни, обо всем отряде. А если это провокация?

Ч е б о т а р е в. Нас перебьют, как щенят.

Е л е н а. Ты не раз учил меня: в трудных случаях, чтобы принять правильное решение, главное — определить, в чем состоит твой долг. Вот и я спрошу тебя: в чем твой долг, комиссар Чеботарев?

Ч е б о т а р е в. Мой долг сохранить отряд.

Е л е н а. Так отбрось колебания.

Ч е б о т а р е в. Но ведь они говорят, что речь идет о судьбе фронта. Допустим, преувеличивают вдвое, вчетверо. Не фронта — армии, дивизии… Ты знаешь, сколько человек в дивизии?

Е л е н а. Тогда поверь им.

Ч е б о т а р е в. Но ведь всего один шанс против ста! Имеем ли мы право идти на малейший риск? Что же ты молчишь?

Е л е н а. Я не могу сказать ни да, ни нет, я не знаю.

Пауза.

Звучит мелодия, исполняемая на губной гармошке.

Елена встала.

Пей чай, совсем остыл…

Чеботарев не отвечает. Быть может, он и не слышал ее слов, забыл, что она рядом. Елена постояла еще немного, вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Музыка оборвалась. Чеботарев встал, вышел в сени. Он принял решение. При его появлении Горбушин и Виктор поднялись с лавки.

Ч е б о т а р е в. Горбушин, сколько километров отсюда до Малых Озерок?

Г о р б у ш и н. Если по лесу кругом, километров десять с гаком.

Ч е б о т а р е в. А если переправиться через озеро на лодке и болотами?

Г о р б у ш и н. Много ближе. Только ночью мне через болота не пройти.

Ч е б о т а р е в. Возьмите с собой Свеколкина. Он местный. Есть предположение, что за озером упал самолет. Нужно проверить.

Г о р б у ш и н. Проверить, конечно, можно, но я бы лично ни одному их слову не поверил, товарищ комиссар. Грубо сочиняют.

Ч е б о т а р е в. Вполне возможно. Это я и хочу выяснить.

Г о р б у ш и н. Ясно. Разрешите идти?

Ч е б о т а р е в (вырывает из блокнота лист, что-то пишет, отдает Горбушину). Возьмите. Без этого вас не выпустят посты. Будьте осторожны.

Г о р б у ш и н. Есть. (Выходит.)

Ч е б о т а р е в (опускается на лавку). Садись, Сорокин.

В и к т о р (садится рядом). Николай Иванович, вы сказали: «Садись, Сорокин», — в точности как на уроке в школе. И приклад стукнул, как крышка парты. Детство. А хорошо бы сейчас снова очутиться в нашем десятом «А» и чтоб вы опять задали сочинение на тему «Гуманизм Горького и современный фашизм». Теперь бы Сорокин не получил тройку с минусом. Усвоил темку. Можно Сорокин откроет вам один секрет?

Снова заиграли на губной гармошке. Здесь мелодия звучит гораздо отчетливей.

Ч е б о т а р е в (прислушивается. Рассеянно). Да…

В и к т о р. Ребята в школе звали вас Берендеем. И почему такое прозвище придумали? Совсем к вам не подходит.

Ч е б о т а р е в. Берендеем?

В и к т о р. Ага.

Ч е б о т а р е в. Опять ты агакаешь, Сорокин. Так я тебя и не отучил от той скверной привычки. Скажи мне, Виктор, как тебе одному удалось троих немцев в плен взять?

В и к т о р. Элементарно, Николай Иванович. Подкрался незаметно и «хенде хох». Поднимай руки!

Ч е б о т а р е в. И они сразу подняли руки вверх? Совсем не сопротивлялись?

В и к т о р. Как же они могли сопротивляться? Они Витьку не видят, Витька их как на ладошке… В тот же миг всех бы на месте уложил. Залопотали что-то по-немецки. А потом немка закричала по-русски: «Не стреляйте — свои!»

Ч е б о т а р е в. Тебе это не показалось странным?

В и к т о р. Обыкновенная хитрость. В разведгруппы часто посылают знающих русский. Видно, их лучше нашего в школе учили. Я вот тоже немецкий учил, а кроме их бист, ду бист, эр ист ничего в голове не осталось. Них ферштейн.

Входят П е т р о в и Г а н к а.

П е т р о в. Из города. Мне ничего не говорит. Требует провести к вам.

Ч е б о т а р е в. Ганка! Ты как сюда?..

Г а н к а. Здравствуйте, Николай Иванович. Меня прислал дядя Василь. Больше некого было. Я так боялась одна. Плутала-плутала по лесу. Топко, темно… Того и гляди, в трясину угодишь.

П е т р о в. Немцев не встречала в лесу?

Г а н к а. Не-е.

Чеботарев, Петров, Ганка проходят в горницу.

П е т р о в. Рассказывай, зачем прислали?

Г а н к а. Я вас не знаю. Мне дядя Василь велел лично Николаю Ивановичу сообщить.

Ч е б о т а р е в. Это наш новый командир отряда. Говори!

Г а н к а. Значит, при нем можно?

Ч е б о т а р е в. Можно. Говори. Что случилось?

Г а н к а. Дядя Василь велел передать, чтоб в город пока больше никого не присылали, потому что мельница провалилась.

П е т р о в. Та-ак…

Ч е б о т а р е в (Ганке). Это все?

Г а н к а. Все. Он сказал, вы поймете…

П е т р о в. Шукин! (Быстро выходит в сени, Виктору.) Шукина ко мне! Быстро. Если спросит, зачем, — в разведку. Ясно?

В и к т о р. Ясно. А как же пост?

П е т р о в. Я сам побуду здесь. Иди.

Виктор уходит.

Ч е б о т а р е в (выходит вслед за Петровым в сени). Что вы собираетесь делать?

П е т р о в. Береженого бог бережет. Давно присматриваюсь я к этому Шукину. Голову кладу — из кулаков. Шпагатины не пропустит. Знаю я этот народ. Сам в деревне вырос. Отца во время коллективизации кулачье убило…

Ч е б о т а р е в (перебивает). Что вы собираетесь делать, Платон?

П е т р о в. Он же был в плену!

Ч е б о т а р е в. Он и не скрывает этого. Из плена он бежал.

П е т р о в. Это он говорит, что бежал. Как проверить? Мое мнение: до полного выяснения Шукина взять под стражу.

Ч е б о т а р е в. Жаль, что мы начинаем нашу совместную деятельность с разногласий, но согласиться на арест Шукина не могу. Глубоко доверяю Шукину.

П е т р о в. Кроме него, никто не отлучался из лагеря!

Ч е б о т а р е в. Под Олевкой мы могли наскочить на немцев случайно, нас могли выследить, наконец, немцы могли узнать о готовящейся операции из источников, о существовании которых мы просто не догадываемся.

П е т р о в. А провал в городе?

В рации сильный треск. Возникают громкие сигналы азбуки морзе. Петров и Чеботарев бросаются к рации.

Ч е б о т а р е в. Что передают? Разбираете?

П е т р о в (вслушивается в сигналы). Цифры. Шифр.

Чеботарев выходит в сени, открывает дверь во двор. В дверях появляется М а р и я. За нею А в г у с т, В и л л и.

Ч е б о т а р е в. Что это за станция?

М а р и я. Москва!

П е т р о в. Точнее — штаб вашей части?!

М а р и я. Это Москва. Который теперь час? Точно!

Ч е б о т а р е в (смотрит на часы). Час пятьдесят семь.

М а р и я. Наше время связи последние пять минут каждого часа. Нас ищут. Если бы они знали! Нужно только повернуть переключатель, и рация готова к передаче…

Ч е б о т а р е в. Где у вас шифры?

М а р и я. Мы их знаем на память.

Ч е б о т а р е в. Как мы можем проверить, что вы передаете?

М а р и я. Никак.

Ч е б о т а р е в. Как мы сможем проверить, что вы связались с Москвой, а не со штабом караталей?!

М а р и я. Никак. Я понимаю вас. Мы ничего не можем доказать, вы ничего не можете проверить! Рискуете, товарищи! Вас здесь небольшая горстка, а там… Я говорила, у нас сведения, от которых зависит судьба больших фронтовых операций! Тысячи, может быть, десятки тысяч жизней! Обращаюсь к вашему мужеству! К вашей совести!

П е т р о в (не очень уверенно). В такой ситуации на совесть полагаться рискованно — подведет. Нужны факты. А они до единого против вас.

В и л л и (по-немецки). Что он говорит?

М а р и я (так же). Боится, что мы свяжемся с карателями. Требует фактов.

Вилли и Август говорят по-немецки, взволнованно перебивая друг друга.

В и л л и. Мы не эсэсовцы! Товарищи, вам нечего бояться!

А в г у с т. Нас ищет русское командование!

В и л л и. Вы совершаете ошибку!

Радиосигналы обрываются. Из рации снова доносится легкое потрескивание.

М а р и я. Все. Время истекло…

Ч е б о т а р е в. Следующая связь через час. Время есть. Мы подумаем. Идите.

Пленные уходят во двор. Петров запирает за ними дверь.

(Ганке.) Ты, наверное, голодная и спать хочешь?

Г а н к а. Не хочу я спать! И не голодная я! Вы не верьте им! Ой, не верьте! Нельзя им верить! Когда надо, кем хочешь прикинутся, а потом поубивают всех! У нас бабка Ефросинья в деревне жила…

Ч е б о т а р е в. Иди, Ганка, про бабку Ефросинью расскажешь в другой раз. (Выпроваживает Ганку в сени.)

Ганка уходит.

П е т р о в. Устами младенца?..

Пауза.

Чеботарев и Петров смотрят друг на друга.

Ч е б о т а р е в. Или она очень ловкая актриса…

П е т р о в. Или?

Ч е б о т а р е в. А если они действительно советские разведчики? Если говорят правду?

П е т р о в. Предположим…

Входит В и к т о р.

В и к т о р. Шукина нигде нет, товарищ командир.

П е т р о в. Как это нет?

В и к т о р. Нет. И не видел его никто с тех пор, как поймали немцев.

П е т р о в. Та-ак… (Многозначительно посмотрел на Чеботарева.)

Ч е б о т а р е в. Этого не может быть! Я уверен, что Шукин здесь. (Виктору.) Ты в амбаре смотрел?

В и к т о р. Смотрел, Николай Иванович.

Ч е б о т а р е в. В сарае? У раненых?

В и к т о р. Везде Витька смотрел. Нет его.

Ч е б о т а р е в. Не провалился же он сквозь землю. Осмотри все еще раз. Тщательно.

Виктор убегает.

П е т р о в. Сбежал ваш Шукин. Упустили. Придется уходить. Как можно скорей.

Ч е б о т а р е в. Незачем ему убегать.

П е т р о в. Эх, Николай Иванович! Хороший вы человек. Чересчур хороший! Потому во всех склонны видеть хорошее! Нельзя так! Шукин — враг! Теперь сомнения нет, вся эта история как на ладони! Спас эсэсовцев от самосуда. Сбежал. Куда? Зачем? К ним! За ними! Звенья одной цепочки! Или вы и теперь будете утверждать, что пленные не эсэсовцы, а ангелы с крылышками?

Ч е б о т а р е в. Утверждать пока не могу… Давайте попробуем не обвинять, а защищать их.

П е т р о в. От кого?

Ч е б о т а р е в. От нас самих. Если бы они были русскими, мы бы отнеслись к ним с бо́льшим доверием?

П е т р о в. Другое дело.

Ч е б о т а р е в. Значит, мы так категорически не верим им только потому, что они немцы?

П е т р о в. Правильно делаем, что не верим! Все они одним миром мазаны! Фашисты! Теперь не сорок первый год! Теперь у нас один лозунг: смерть фашистским оккупантам!

Ч е б о т а р е в. Скажи мне, Платон, за что мы воюем?

П е т р о в. За Родину!

Ч е б о т а р е в. И все? Но ведь немцы тоже кричат: «Фатерланд!» А наши в четырнадцатом году кричали: «За царя! За отечество!»

П е т р о в. Молчите, товарищ Чеботарев! Не время сеять сомнения!

Ч е б о т а р е в. Сомнения — дорога к истине!

П е т р о в. Не имею права сомневаться. Сзади болота, спереди болота. Перережут дороги на Гнилое и Барсуки — ни один не уйдет из этой мышеловки живым. Ночь без единой звезды. В трех шагах ничего не видать. Тьма.

Входит В и к т о р.

В и к т о р. Шукина нигде нет, Николай Иванович.

П е т р о в. Ну что? Все еще будете упорствовать?

Ч е б о т а р е в. Да, буду упорствовать!

П е т р о в. У немцев наш Шукин! Поспешил из-за пленных эсэсовцев!

Ч е б о т а р е в. Можешь идти, Виктор.

Виктор выходит в сени.

Вот что, Платон, сегодня ты доказал, что можешь быть настоящим боевым командиром. Это не все. Этого мало! Чтобы иметь право командовать людьми, нужно быть еще и настоящим человеком.

П е т р о в. Спасибо за комплимент. Критику приму к сведению. Мнение ваше уважаю. Позвольте и мне дать совет: изживайте в себе интеллигента.

Ч е б о т а р е в. Ленин был интеллигентом. Ему бы вы что посоветовали? Ночная темнота страшна, но эта… (Прикоснулся к груди Петрова) страшнее. С ней и при солнце ничего не увидишь. Прошу ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мной. Я найду Шукина. (Быстро уходит.)

Пауза. Петров складывает карту, прячет в планшет бумаги.

Входит Е л е н а.

П е т р о в. Готовьте раненых к эвакуации.

Е л е н а. Все-таки уходим?

П е т р о в. Как только вернется разведка. Как себя чувствует лейтенант?

Е л е н а. Немного лучше. Уснул. (Выходит.)

На холодной половине вновь заиграли на губной гармошке. Петров обернулся, слушает, потом выходит в сени. При его появлении Виктор встает.

П е т р о в. Садись, Сорокин. Слушай, Сорокин, тебя как, сомнения не мучают?

В и к т о р. В каком смысле, товарищ командир?

П е т р о в. Вообще. Пытаешься мыслить?

В и к т о р. Пытаюсь, товарищ командир.

П е т р о в. Ну и какие выводы?

В и к т о р. Образования не хватает. Всего десять классов.

П е т р о в (вздохнул). Все-таки багаж…

В и к т о р. Вот войну закончим, Витька Сорокин в Москву поедет в университет поступать. Отстал, конечно, экзамены трудно будет сдавать. Но, я думаю, для тех, кто воевал, будут льготы.

П е т р о в. Тянет?

В и к т о р. Ого как! Здорово! Жить и все понимать! Ленин сказал: чтоб стать коммунистом, нужно изучить все науки, на основании которых была создана самая главная наука — коммунизм.

П е т р о в. Когда это он сказал?

В и к т о р. В двадцатом году. На Третьем съезде комсомола.

П е т р о в. Не читал… Слушай, Сорокин, как ты считаешь, есть в жизни и в природе вообще такое, что раз и навсегда? Есть?

В и к т о р. Нет, товарищ командир. Все идет, все меняется. Диалектика.

П е т р о в. Ну а практически — есть! В сутках двадцать четыре часа. Какая тут диалектика? Никаких сомнений!

В и к т о р. Есть сомнения, товарищ командир. И диалектика есть. Наукой доказано, что каждый год сутки укорачиваются на две сотых секунды. Вот мы тут с вами разговариваем, а ночь между тем идет, и сегодня она будет на какую-то долю секунды короче, чем вчера, а завтра — короче, чем сегодня. Вот вам и диалектика.

П е т р о в. Все-то ты знаешь, Сорокин…

Пауза. Ясно слышна мелодия, исполняемая на губной гармошке.

Ну-ка расскажи, как ты эсэсовцев этих поймал? Как это происходило?

В и к т о р. Я уже Николаю Ивановичу рассказывал.

П е т р о в. Теперь мне расскажи.

В и к т о р. Подкрался, и «хенде хох!».

П е т р о в. Не сопротивлялись?

В и к т о р. Не могли они сопротивляться. Они Витьку не видят. Витька их видит. Сразу бы всех на месте уложил.

П е т р о в. То-то вот и оно…

Входит Е л е н а.

Е л е н а. Мы готовы. (Проходит в горницу, собирает со стола лекарства.)

Петров проходит в горницу следом за ней.

Все, что осталось от моей аптеки. Пришлось на бинты запасной халат изорвать.

П е т р о в (смотрит в окно). Долго разведки нет, слишком долго… Не случилось ли беды? Может, мы напрасно ждем? Полчаса еще можно, не больше.

Е л е н а. Я пойду.

П е т р о в. Останьтесь. Все равно ждать. Поговорим.

Е л е н а. О чем?

П е т р о в. О чем хотите.

Е л е н а. Расскажите о себе. Я о вас почти ничего не знаю.

П е т р о в. Малоинтересный предмет. (Прислушивается.) Тихо… Улетел немец. Больше не гудит. Все-таки с ним веселей было. Гудит — значит, еще не нашли нас. Ищут. А теперь гадай: то ли у него бензин кончился, то ли его услуги больше не требуются? Да-а, тихо… Сорокин сегодня говорил, будто наукой установлено, что сутки сокращаются и ночи день ото дня становятся короче. Может, трепался?

Е л е н а. Нет. Это верно.

П е т р о в. А знаете, Лена, я ведь был женат.

Е л е н а. Когда это вы успели?

П е т р о в. Успел. Жена у меня была тихая, ласковая… Как не верить такой? Верил.

Е л е н а. Ну и что же?

П е т р о в. Бросил я ее.

Е л е н а. Почему?

П е т р о в. Неверная была.

Е л е н а. Не любила.

П е т р о в. А есть ли она в природе, любовь?

Е л е н а. Есть.

П е т р о в. Ой ли? Где ж она гнездится? В душе, что ли?

Е л е н а. В душе.

П е т р о в. А говорят, идеализм. И Маркс так считал.

Е л е н а. Вы нарочно стараетесь казаться примитивным? Я же вижу, что вы не такой.

П е т р о в. Ошибаетесь, Леночка. Такой.

Е л е н а. Маркс очень любил свою жену. Ее звали Женни. Женни Вестфален. Вы стихи Маркса читали?

П е т р о в (усмехнулся). Стихи… Скажу по секрету, я «Капитал» только до девяносто шестой страницы дочитал, до прибавочной стоимости. Все времени не хватало.

Е л е н а.

Нравится?

П е т р о в. Величественно…

Е л е н а. Я тоже сама не читала. Чеботарев для меня много раз эти строки повторял. Запомнила. Он много удивительных вещей знает…

П е т р о в (распахнул окно. Стало слышно многоголосое кваканье лягушек). Ох и длинная сегодня ночь… Мальчишкой я скотину пас. Летними вечерами земля душистая, теплая, ласковая, как мать. А в небе кто-то звезды зажигает. Лягушки молчат. Дожидаются. Как вспыхнет их, лягушачья, звезда, начинается концерт. Это, значит, мое музыкальное образование.

Е л е н а. А что было с вами потом, после деревни?

П е т р о в. Потом началась автобиография.

Пауза. Слышно кваканье лягушек.

Тоже небось про любовь квакают, зелененькие. Им проще.

Е л е н а. Завидуете лягушкам?

П е т р о в. Из всех тварей, населяющих нашу планету, самая неблагоустроенная — человек. Родиться бы мне орлом или лосем, водить бы стадо по лесам. Приволье. И никаких проблем. Хотели бы вы побыть лосем, Леночка?

Е л е н а. Нет.

П е т р о в. Зря. Я бы за вас с самым свирепым рогачом сразился!

Е л е н а. А вы славный… Платон… (Прикоснулась рукой к его груди.) Что там? Душа… Которой нет? Или есть? Если бы не было на свете Чеботарева, может быть, полюбила бы вот такого… Только и я без него была бы совсем не такая, как есть. Когда мы поженились, мне восемнадцать было, ему — двадцать девять. Не любила я его, пристроиться хотела. Я ведь тоже сиротой была. Плакала, думала, старику продаюсь… А он меня человеком сделал. Жить научил, бороться научил, людей любить. Все, что есть во мне хорошего, — от него. Настоящий он. Не только по званию — по душе коммунист. Может быть, это и не та любовь, о которой девчонки мечтают, но нет для меня теперь человека ближе и дороже. Теперь нас никакой силой не разорвать.

Входит Г о р б у ш и н. Он без шапки, измазан грязью. В руках две винтовки.

П е т р о в. Вы откуда, Горбушин?

Г о р б у ш и н. К Малым Озеркам мы ходили выяснять насчет самолета.

П е т р о в. Какого самолета? Кто вас туда посылал?

Г о р б у ш и н. Товарищ комиссар. Николай Иванович.

П е т р о в. Вот оно что. Ну и как, нашли вы самолет?

Г о р б у ш и н. Самолета не нашли, немцев нашли. Свеколкин там остался. (Кладет на стол винтовку.) Вечная ему память.

П е т р о в. Та-ак… (Посмотрел многозначительно на Елену.) Немцев много?

Г о р б у ш и н. В темноте не счесть. Мы со стороны болот подошли к самым Озеркам. Шли тихо. И как он, проклятый, услыхал? Будто специально караулил. Свеколкин сразу упал, а с меня шапку сбило. Я к нему, а он мертвый. Винтовку его прихватил и ползком в тростники. Ушел.

П е т р о в. Спасибо за службу, Горбушин. Можете идти. Приведите себя в порядок.

Г о р б у ш и н. Есть. (Уходит.)

П е т р о в. Веришь — не веришь, любишь — не любишь… Свеколкин… Веселая душа. Трое пацанов. Фотографию показывал. Зачем нужно было посылать их к Озеркам? Ясно ведь: врут немцы. (Развернул карту.) Малые Озерки…

Е л е н а (подошла сзади, тоже смотрит на карту). Это совсем близко от нас.

П е т р о в. Ночью немцы через болота не пойдут.

Е л е н а. Они не догадываются, что мы здесь, иначе не оказались бы на том берегу.

П е т р о в. Там одна группа, а сколько их всего? Где остальные? (Открывает дверь в сени. Виктору.) А ну давай ко мне эту фрау!

В и к т о р (открывает дверь во двор). Фрау, на выход!

Из холодной половины в сени входит М а р и я.

Виктор закрывает дверь, проводит Марию в горницу. Выходит. Дверь в сени остается открытой.

П е т р о в. Ну, фрау, вы летели на самолете?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Его подбили?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Самолет упал за озером?

М а р и я. Я ведь уже говорила…

П е т р о в. Так вот: мы посылали за озеро людей. Один из них погиб. Самолета там нет, там немцы, и вы это прекрасно знали!

М а р и я. Я не могла этого знать. Я очень сожалею. Если за озером немцы, они наверняка нашли наш самолет и теперь ищут нас. Тот самолет, что летал над лесом, тоже, наверное, искал нас. Гестапо, конечно, предупредило тыловые части о нашем бегстве.

П е т р о в. Новая версия. Оказывается, немцы охотятся не за нами, а за вами?

М а р и я. Мы трое для них гораздо опаснее всего вашего отряда.

П е т р о в. Вы что же, нас совсем за дурачков считаете? Говорите правду! Откуда пришли? Где другие подразделения?

М а р и я. Поймите наконец, я говорю правду! Только правду!

П е т р о в. Имейте в виду: у нас не шутят! Это может стоить вам жизни!

М а р и я. Пожалуйста, перестаньте орать. В конце концов, вы разговариваете с женщиной.

Е л е н а. Это ты женщина?!

П е т р о в. Не вмешивайтесь не в свое дело, Лена!

Е л е н а. Нет, я ей скажу! Да ты знаешь, как он умеет разговаривать с женщиной?! Это вы, немцы, виноваты в том, что он душит в себе прекрасного, доброго человека! Вы принесли в мир недоверие и жестокость!

М а р и я. Он ваш любимый? У меня тоже был любимый. Мы расстались сегодня вечером, несколько часов назад… Самолет уже ждал. Нас преследовало гестапо. Он остался, чтобы задержать. Мы улетели. Он был лучший из людей, которых я встречала в жизни. Я хотела бы умереть вместе с ним. Его звали Отто. Он был командиром нашей группы. После возвращения в Москву мы должны были пожениться… Вы говорите: немцы в ответе за все творящееся в мире зло? Я и Отто — мы оба немцы. Кто же в ответе за нас?

П е т р о в. Напрасно стараетесь! Не верю ни одному вашему слову!

М а р и я. Вам знакомо такое имя: Эрнст Тельман? Вы бы и ему не поверили? Конечно, ведь он немец! Генерал Власов, перешедший на сторону Гитлера, — русский. Ему бы вы поверили? В Москве я видела десятки неразорвавшихся бомб. Такими их делают немецкие рабочие-антифашисты. Почему же вы не хотите предположить…

П е т р о в (перебивает). Потому, что я не видел неразрывающихся бомб! Потому, что полчаса назад из-за вас убили Свеколкина! Потому, что возле деревни Олевка лежат наши погибшие товарищи! Потому, что в войне четырнадцатого года погиб мой дед, а в сорок первом — брат! Потому, что я ненавижу вас смертельно.

М а р и я (после паузы). Мне понятны ваши чувства, но не дайте ненависти ослепить себя. Война такая же трагедия для немецкого народа, как и для русского.

П е т р о в. Хватит! Даю полчаса на размышления.

М а р и я. А потом?

П е т р о в. Потом поступим так, как следует поступать с пленными карателями: расстреляем! Ясно? (Виктору.) Увести!

В и к т о р (уводит Марию, запирает дверь во двор, возвращается в горницу, стоит у двери, растерянно глядя на Петрова). Она говорила очень правдиво…

П е т р о в (подошел, взъерошил ему волосы). Эх ты, а еще десятилетку окончил… Мальчик! Ничего-ничего, через это надо перешагнуть. Там, внутри. А ты жалость в себе задави. Она страшней врага. Попадись этой красотке, она не пожалеет. (Быстро уходит.)

Елена остается в горнице. Она взволнована всем происшедшим. Никак не может собрать пузырьки с лекарствами; они выскальзывают у нее из рук. Небольшая пауза, затем откуда-то сверху в сени спрыгивает Ш у к и н. Виктор испуганно отскакивает в сторону.

Ш у к и н (отряхивается). Не пугайся, это я.

В и к т о р. Вы… Вы откуда?

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Декорации те же.

Е л е н а в горнице, В и к т о р в сенях у двери в холодную половину избы.

Небольшая пауза, затем откуда-то сверху в сени спрыгивает Ш у к и н. Виктор испуганно отскакивает в сторону.

Ш у к и н. Не пугайся, это я.

В и к т о р. Вы… Вы откуда?

Ш у к и н. Оттуда. Подремал малость.

В и к т о р. Спали?

Ш у к и н. Ну да. Трое суток глаз не смыкал. Дела не доверяют, так хоть выспаться. Чего вылупился?

В и к т о р (смущенно улыбаясь). Тут такое дело, дядя Петя… По всему лагерю вас ищут…

Ш у к и н. А чего меня искать? Я здесь.

Входит М и х а л е в и ч. Он в плащ-палатке, с автоматом.

М и х а л е в и ч (весело). Разведчик Михалевич из тридевятого царства тридесятого государства прибыл. Пять пар заветных сапог истоптал, шестые каши просят. (Показывает рваный сапог.)

Ш у к и н. Пришел?

М и х а л е в и ч. Так точно, Петр Иванович! Пришел.

Ш у к и н. Правильно.

В и к т о р. Как там фрицы поживают в тридевятом царстве?

М и х а л е в и ч. Не дрейфь, парень, в эти чертовы болота не то что фрицы, сам господь бог не сунется. (Заглядывает в горницу.) А где начальство?

В и к т о р. Вышли.

М и х а л е в и ч (Шукину). Держи, соловей-разбойник. (Подает ему пачку папирос «Прибой».) Как говорят французы: презент.

Ш у к и н. Не барышня.

М и х а л е в и ч. Читай, что на пачке напечатано.

Ш у к и н (рассматривает пачку). Курские? Откуда?

М и х а л е в и ч. Наш источник снабжения известен. Пришлось одного Змея Горыныча потрогать. Документов не обнаружил, а это взял. Хотел было распечатать, а потом подумал: отнесу дружку, ведь это кусочек его родного Курска. Заветная вещь.

Ш у к и н. Удружил.

М и х а л е в и ч. Распечатывай, законный владелец. Закурим.

Ш у к и н. Давай по одной. (Бережно распечатал пачку.)

Михалевич взял папиросу. Виктор потянулся тоже.

А ты зачем? Табак переводить? Слышал небось: заветные.

М и х а л е в и ч (достал из кармана гимнастерки смятый цветок, расправил лепестки, вошел в горницу, отдал цветок Елене). Улыбнитесь, прекрасная царевна. Это вам. Цветик-семицветик. Последний, должно быть, в этом году.

Е л е н а. Спасибо, Саша.

М и х а л е в и ч (смущенно улыбнулся). Ну, пойду искать начальство. (Выходит во двор.)

Шукин проходит в горницу.

Е л е н а. Смотрите, Саша мне цветок принес. Скоро снег выпадет, а он цветок… Где только раздобыл?

Ш у к и н. Влюбленный в вас. Душой. Редкое явление, как жарки в октябре.

Е л е н а. Почему редкое?

Ш у к и н (переобувается). Вчерашний день ноги до крови стер. Любить — жалеть. Сейчас мало кто кого жалеет, привыкли убивать.

Е л е н а. Неправда. Вот вы. Разве вы никого не жалеете?

Ш у к и н. Деревья я жалею, когда танками их утюжат. Цветы жалею полевые. Особенно баранчики. Есть такой цвет в наших лугах. Уж не знаю, чем он сердцу моему мил? И духу нет, и на вид одна белизна. Простой цветок, честный. Он в чем виноват?

Е л е н а. А люди, вы считаете, все в чем-нибудь виноваты? Людей вам не жаль?

Ш у к и н. Которые люди, которые нелюди.

Е л е н а. Нелюди — это немцы?

Ш у к и н. В лагере Майданеке, что неподалеку от польского города Люблина, надзирательница — русская тварь! А сидят в том лагере бабы со всего света, и немки среди прочих.

В сени со двора входит П е т р о в. Открыл дверь в горницу, увидел Шукина, быстро прикрыл дверь.

П е т р о в (Виктору). Откуда он взялся?

В и к т о р. Оттуда. С чердака. Он спал там.

П е т р о в. Спал?.. С чего бы это он полез туда спать? Другого места нет? (Открыл дверь во двор, посветил фонарем, закрыл дверь.) Автомат заряжен?

В и к т о р. Заряжен…

П е т р о в. Сейчас возьмем его.

В и к т о р. А что он сделал? За что?

П е т р о в. Там разберемся. Выполняй приказ. (Достает пистолет.) Пошли! (Резко открывает дверь, направляет пистолет на Шукина.) Руки!

Ш у к и н. Да ты что?

П е т р о в. Без разговоров! (Виктору.) Возьми у него оружие.

Виктор неохотно выполняет приказ.

Ш у к и н. Да что вы, братцы! Объясните же, бога ради!

П е т р о в. Трибунал вам все объяснит.

Ш у к и н. Опасно шутишь, командир!

П е т р о в. Молчите!

Ш у к и н. А пошел ты… Хоть ты объясни, Витька.

В и к т о р. Я и сам не знаю, дядя Петя. Приказ. Вы не волнуйтесь, разберутся.

Ш у к и н. Такое дело… Не привыкать. У немцев посидел, посижу у своих.

П е т р о в. Молчи, тебе говорят!

Ш у к и н. Помолчу.

Петров открывает дверь во двор.

Двор. М а р и я лежит на сене, укрытая кителем Вилли. В и л л и сидит рядом. Во рту — пустая трубка. А в г у с т нервно ходит. Входит Ш у к и н. Дверь за ним закрывается. Шукин спокойно, по-хозяйски усаживается на ступенях лестницы. При его появлении Август останавливается. Мария поднимает голову. Вилли вынимает изо рта трубку. Все вопросительно смотрят на Шукина.

В сени из горницы выходит Е л е н а.

Е л е н а. За что вы его, Платон?

П е т р о в. Он предатель. (Виктору.) Найди комиссара. Быстро. Я буду здесь.

Виктор убегает.

Е л е н а. Шукин — предатель?!

П е т р о в. Не виноват — отпустим.

Е л е н а. Ты понимаешь, что делаешь?!

П е т р о в. Понимаю. Мой долг сохранить отряд. Иначе нельзя. Думаешь, мне все это приятно? Долг. Что поделаешь?

Е л е н а. Какой долг? Выпусти его сейчас же! (Пытается отстранить Петрова и открыть дверь.)

П е т р о в. Отойдите от двери, Лена!

Е л е н а (пытается его отстранить). Опомнитесь, Платон!

П е т р о в (резко). Прошу отойти от двери! (Расстегивает кобуру.)

Е л е н а. Это вы мне? Мне? (Убегает.)

Во дворе.

В и л л и (Марии). Это тот человек, который выстрелил, когда хотели устроить самосуд?

М а р и я. Да.

В и л л и. Зачем он здесь?

М а р и я. Не знаю…

А в г у с т (указывая на Шукина). Борец за всеобщую справедливость и братство! Светлая надежда человечества!

В и л л и. Напрасно напрягаешь голосовые связки. Он все равно ни слова не понимает.

А в г у с т. Пусть бы нас расстреляли фашисты! Это нормально. Но русские не смеют!

В и л л и. Тебе, кажется, изменило чувство юмора, мой мальчик!

А в г у с т. Я размышляю. Они же дали нам полчаса на размышления.

В и л л и. Если тебе так приспичило размышлять, поразмышляй лучше о том, как нам выбраться отсюда.

А в г у с т. Выберемся мы или нет, получит Москва сведения или не получит — песенка Гитлера все равно спета. Днем раньше, днем позже, но спета! А что будет потом?

В и л л и. Потом будет мир.

А в г у с т. Какой мир? Вот в чем вопрос? Какой?

М а р и я. Перестань, Август, лучше поиграй на губной гармошке.

А в г у с т. Ты не понимаешь. Это очень важно. Принципиальный вопрос! Я мог бы, как другие, вступить в наци, жиреть, совершать подлости! Не хочу быть убийцей и подлецом! Я пришел к русским потому, что верил: они спасут мир от жестокости и отупения! А они, даже не дав себе труда разобраться, только потому, что мы немцы и на нас эти проклятые мундиры…

В и л л и. Нам не на кого жаловаться: идет война, и это мы, немцы, научили их быть безжалостными и недоверчивыми.

А в г у с т. Ага! Ты сам произнес эти слова: безжалостными и недоверчивыми! Они тоже безжалостны и недоверчивы! За что тогда мы воюем? И не все ли равно, кто победит?

М а р и я (Вилли, указывая глазами на Шукина). Мне кажется, этот человек понимает, о чем мы говорим.

В и л л и. Тем лучше. Может быть, его подсадили к нам нарочно.

Шукин достал кисет. Вилли и Август жадными глазами следят за тем, как он закуривает. Шукин перехватил их взгляды, бросил кисет Вилли. Тот набил трубку, передал кисет Августу. Август свернул папиросу, бросил кисет обратно. Все трое молча курят. Вилли тихонько напевает мотив, который раньше играл на губной гармошке Август.

Ш у к и н (подошел к Вилли, ткнул пальцем ему в грудь). Маутхаузен?

В и л л и (встал, пристально смотрит на Шукина). Маутхаузен…

Ш у к и н (произносит текст песни, которую напевал Вилли).

(Ткнул себя в грудь.) Маутхаузен.

В и л л и (подает руку). Камрад!

Ш у к и н. Камрад!

М а р и я. Вы знаете немецкий язык?

Ш у к и н. Понимать почти все понимаю, а вот говорить не могу.

В и л л и (Шукину, по-немецки). Бежал? Когда?

Ш у к и н. Когда бежал? В этом году, значит. В январе. А ты?

М а р и я (Вилли). Он бежал в январе. Спрашивает, когда бежал ты. (Шукину.) Вилли отсидел по разным лагерям и тюрьмам почти семь лет. А бежать ему удалось в сорок втором. Осенью.

Ш у к и н. Я, я. Знаю. Сорок человек их тогда ушло. Потом, почитай, всех переловили и расстреляли на лагерном плацу. Для острастки, значит. А он, выходит, дошел до своей точки? (Хлопает Вилли по плечу.) Камрад!

В и л л и (хлопает Шукина). Камрад!

Ш у к и н. Выходит дело, вы и вправду наши немцы?

М а р и я. Мы работали в фашистском тылу. У нас очень важные сведения. Они должны быть срочно доставлены в Москву.

Ш у к и н. Понятно. (Идет к двери, стучит.) Кто там есть? Открой!

П е т р о в. Отойдите от двери!

Ш у к и н. Открой, Петров!

П е т р о в. Кончай буянить, Шукин! Что тебе нужно?

Ш у к и н. Дело важное. Знаю я этих немцев. С одним в лагере сидел. Ошибка у вас. Это наши немцы.

П е т р о в. Ясное дело — ваши. Только сам-то ты чей, Шукин?

Ш у к и н. Позови комиссара! (Стучит.) Комиссара позови!

П е т р о в. Комиссар дал согласие на ваш арест. Как изменника Родины!

Ш у к и н. Изменника?! (Стучит.) Открой! Открой!

П е т р о в. Отойдите от двери. Предупреждаю: буду вынужден стрелять.

Ш у к и н. Стреляй, сволочь! (Изо всех сил колотит в дверь.)

П е т р о в. Ну, постучи, постучи. Дверь крепкая.

Ш у к и н (колотит в дверь так, что трясется вся стена. В последний раз злобно пнул ногой дверь, устало опустился на ступени). Дурак! (Вынул кисет, закуривает.)

М а р и я. Вы, кажется, не в лучшем положении, чем мы?

Ш у к и н. Такое дело… Мое положение роли не играет. Для вас какой может быть выход?

М а р и я. Теперь, кажется, не осталось никакого. Подтвердить, кто мы, может только Москва. Но для этого нужна рация.

Ш у к и н. Будет рация.

М а р и я. Откуда?

Ш у к и н. А уж это моя забота, дорогой немецкий товарищ.

В и л л и (Марии). О чем вы?

М а р и я. Он обещает достать рацию.

В и л л и. Рацию? Где?

Ш у к и н. Теперь я один за вас в ответе. Такое дело, камрад. (Не спеша гасит окурок о сапог, встает, быстро и ловко вскарабкивается по бревнам, исчезает на чердаке. Через несколько мгновений появляется вновь.) Одному не управиться. Кто подсобит?

М а р и я. Он просит помочь.

В и л л и. Рискнем. Другого выхода все равно нет. (Лезет наверх.)

Шукин и Вилли скрываются на чердаке.

М а р и я. Который час?

А в г у с т. Без десяти три.

М а р и я. Через пять минут наше время связи.

Горница. Раздвигаются прогнившие доски потолка, на пол бесшумно спрыгивает Ш у к и н. Он берет со стола рацию, передает оставшемуся наверху Вилли. Вилли с рацией скрывается. Шукин тоже лезет наверх. Скрипнула потревоженная доска. Привлеченный скрипом, в горницу из сеней входит П е т р о в. Шукина не замечает. Видит, что исчезла рация. Беспокойно оглядывается по сторонам, бежит к двери. Шукин спрыгивает на пол, преграждает дорогу.

П е т р о в (отступая, вынимает пистолет). Ты как?.. Ты откуда?..

Ш у к и н (указывая на пролом в потолке). Оттуда.

П е т р о в. Где рация?

Ш у к и н. Где ей положено. Засунь пистолет, поговорим как люди.

П е т р о в. Немцам рацию отдал?! Отойди от двери!

Ш у к и н. Не надейся. Несуразица вышла: наши это немцы.

П е т р о в. Не подходи!

Ш у к и н. Не бойсь, не трону. Ошибка у вас. Немцы-то свои. Понимаешь ты по-русски?

П е т р о в. Отойди от двери, Шукин! Прошу: отойди! Я ж тебя пристрелю!

Ш у к и н. Поговори с ним… Глухарь. Подумай. Разберутся — судить будут. Что же не стреляешь? Эх ты! Своей-то силы в тебе нет. Чужой силен. Ты ж как фляга пустая: водицы нальют — забулькаешь, дерьма нальют — засмердишь!

П е т р о в. Отойди! Убью я тебя!

Ш у к и н. Не убьешь. Меня убить невозможно. Я семь смертей прошел и жив. Это я тебя убью, правдой убью. А интересно знать: как бы ты не на русской земле, а на германской родился, кем бы ты сейчас был? А? Кем?

Возникают чуть слышные сигналы азбуки морзе.

П е т р о в. Отойди от двери! (Стреляет.)

Шукин падает. Сигналы азбуки морзе громче. Петров несколько мгновений смотрит на упавшего Шукина обалдело, еще как следует не сознавая того, что произошло, потом бросается к нему.

Шукин! Шукин!

Вбегают Ч е б о т а р е в, М и х а л е в и ч, В и к т о р, Е л е н а.

М и х а л е в и ч (бросается к Шукину). Петя! Друг!

Ч е б о т а р е в. Что вы наделали?!

П е т р о в. Он рацию… Немцам отдал рацию… Предатель!

Теперь сигналы азбуки морзе слышны всем. Мгновенная пауза. Петров, а за ним остальные бросаются в сени.

Двор. М а р и я у рации. С лихорадочной быстротой работает ключом. В и л л и и А в г у с т сдерживают напор навалившихся на дверь партизан. Дверь с грохотом распахивается. Вилли и Август отлетают в сторону. Во двор врываются партизаны. Мария срывает с головы наушники.

П е т р о в. Успели! Сообщили карателям!

М а р и я. Мне удалось связаться с Москвой!

Ч е б о т а р е в. Как вы завладели рацией?

М а р и я. Ее нам дал партизан. Я не знаю его имени. Он и Вилли сидели в одном концлагере. У нас не оставалось иного выхода. Я работала с Москвой. За нами высылают самолет. Он будет здесь часа через два-три. Нужно подготовить посадочную площадку и костры.

П е т р о в. Ловко придумано! Костры. Чтоб каратели в темноте ноги не промочили?

М а р и я. Москва подтвердит, что я говорю правду!

Ч е б о т а р е в. Каким образом?

М а р и я. Московское радио передаст условный текст: «По заявкам партизан Белоруссии передаем песню композитора Листова «В землянке».

Ч е б о т а р е в (смотря на часы). Сейчас три часа семь минут. Московское радио начинает работать в пять по местному времени…

М а р и я. Осталось меньше двух часов.

П е т р о в. Этого больше чем достаточно для того, чтобы нас могли захватить каратели. Идемте!

Партизаны выходят в сени, оттуда проходят в горницу.

Тело Шукина перенесено на нары.

Е л е н а. Он мертв.

Ч е б о т а р е в. Как это произошло?

П е т р о в. Был в сенях… Слышу треск. Вхожу — нет рации. Я к двери. Он с потолка спрыгнул, преградил дорогу. Что было делать? Секунда дорога. Рация у немцев. Не хотел я его убивать…

М и х а л е в и ч. Не верю! На куски рви — не верю! Вы его сразу невзлюбили. Чересчур самостоятельный был. Говорил, что думал. Грубо говорил. Так это оттого, что душа у него за людей болела. Это же красивый человек был! Снаружи загрубел, а душа как песня! Душа человеческая! Разве такой может быть предателем?

П е т р о в. Чувства ваши понятны, потому слова не принимаю всерьез. Вот здесь он с потолка спрыгнул. Теперь ясно: Шукин выдал отряд карателям и под Олевкой. А что касается пленных… Вы еще ничего не знаете, Николай Иванович. Вы посылали за озеро искать самолет, поверили им. А за озером немцы. Свеколкина там убили. (Михалевичу.) Доложите результаты разведки.

М и х а л е в и ч (с трудом). На Гнилое пройти не удалось. Дорога отрезана.

П е т р о в. У нас остается только один путь для отхода: по тропам на Барсуки. На большак выходить нельзя. Обоз придется спрятать в лесу. Ваше мнение, Николай Иванович?

Ч е б о т а р е в. Прежде чем высказать свое мнение, я хочу еще раз поговорить с пленными.

П е т р о в. Пустая трата времени. (Михалевичу.) Высылайте разведку.

Михалевич выходит.

Двадцать минут на сборы. Выступаем в три тридцать. (Выходит.)

Пауза. Партизаны уносят тело Шукина.

За стенами избы начинается движение. В горнице двое: Чеботарев и Елена.

Ч е б о т а р е в. Что теперь скажет моя совесть?

Е л е н а. Шукин не мог быть предателем.

Ч е б о т а р е в. Но если Шукин не предатель, то и немцы не эсэсовцы.

Е л е н а. Значит, не эсэсовцы.

Ч е б о т а р е в. Теперь я имею право идти на риск?

Е л е н а. Имеешь…

В сени входят П е т р о в и несколько вооруженных п а р т и з а н. Петров проходит в горницу, партизаны остаются в сенях, отпирают дверь во двор.

П а р т и з а н (пленным). Выходи!

В сенях появляются М а р и я, В и л л и, А в г у с т.

Партизаны окружают их.

М а р и я. Куда нас ведут?

П а р т и з а н (недобро усмехнувшись). На бал, фрау. Польку-бабочку плясать.

А в г у с т. Что он говорит?

М а р и я. Все в порядке, ребята. Еще один допрос. (Партизанам.) Я хочу говорить с комиссаром. (Делает движение к двери.)

П а р т и з а н. Назад!

М а р и я. Пропустите меня к комиссару! Я хочу сделать важное заявление!

Резко повернувшись, Чеботарев идет к двери.

П е т р о в (преграждает ему дорогу.) Не нужно, Николай Иванович. Прошу. Лишнее.

Ч е б о т а р е в (твердо). Я буду с ними говорить.

П е т р о в (пристально смотрит ему в глаза). Неужели… Да нет, не может быть… Все еще сомневаетесь?

Ч е б о т а р е в. Да. Теперь гораздо больше, чем прежде.

П е т р о в. И вы, Лена? Вы тоже?

Е л е н а. Да, Платон. Я тоже…

П е т р о в. Если немцы — не эсэсовцы, то и Шукин — не предатель, а я его… Значит, убийца?

Ч е б о т а р е в. Это решит трибунал. Если мы останемся живы…

Е л е н а. Он не виноват! Коля, он не виноват! Он думал, что выполняет свой долг!

П е т р о в (перебивает). Погодите, Лена. В адвокатах не нуждаюсь. (Чеботареву.) Думаете, нагрешил Петров, а теперь хочет концы в воду? Подлецом не был никогда! Можете говорить с ними. (Отступает в сторону, пропуская Чеботарева к двери.) Только прошу: короче. Выступления не отсрочу ни на минуту.

Ч е б о т а р е в (открывает дверь в сени. Марии). Входите.

М а р и я входит в горницу. Август, Вилли и партизаны-конвойные остаются в сенях, ждут.

Какое вы хотели сделать заявление?

М а р и я. Куда нас ведут?

Ч е б о т а р е в. Садитесь, Мария Гюнтер! Мы гораздо больше заинтересованы найти в вас друзей, чем расстрелять как врагов! Это вам ясно?

М а р и я. Я не обвиняю вас. Наверное, иногда легче расстрелять друзей, чем поверить им.

Ч е б о т а р е в. Я очень хочу вам верить! Очень! Но для этого нужны хоть какие-нибудь доказательства. Все говорит против вас.

М а р и я. Подождите до пяти. В пять будут доказательства. Больше я ни о чем не прошу. Подождите до пяти! Неужели это так трудно?

Ч е б о т а р е в. Это трудно, Мария Гюнтер. В нашем положении это очень трудно. Доказательства нужны сейчас! Немедленно. Вы говорили, что до войны учились на филологическом?

М а р и я. Да.

Ч е б о т а р е в. Предположим, что это правда, предположим… Попробуем. Да-а… Каких только сюрпризов не преподносит война — филолог становится разведчиком, а преподаватель литературы — комиссаром партизанского отряда. До войны я допрашивал своих учеников на экзаменах, теперь придется устроить небольшой экзамен на допросе.

П е т р о в (смотрит на часы). Три двадцать.

Ч е б о т а р е в (смотрит на часы). Значит, в нашем распоряжении ровно десять минут. Скажите мне, Мария Гюнтер, что вы любите больше всего из русской классики?

М а р и я. Лермонтова, товарищ комиссар.

Ч е б о т а р е в. Вот что: постарайтесь забыть, что я комиссар. Отвечайте так, как вы бы отвечали своему профессору на экзамене.

М а р и я. Хорошо, постараюсь. Больше других авторов русской классической литературы я люблю Лермонтова… профессор.

Ч е б о т а р е в. Почему Лермонтова, а не Пушкина, скажем?

М а р и я.

Мне это понятно, профессор. Пушкин для меня слишком академичен, мне ближе лермонтовский мятущийся дух.

Входит п а р т и з а н.

П а р т и з а н. Обоз спрятали. Кони пойдут под вьюками?

П е т р о в. Да.

Партизан выходит.

Ч е б о т а р е в. Вы прекрасно читали, Мария Гюнтер. Мцыри… Мужественный герой. Бесстрашно вступил в бой с барсом…

М а р и я. Не в этом дело.

Ч е б о т а р е в. А в чем?

М а р и я. Он убежал из монастыря! А другие смирились, приспособились. О людях нельзя судить только по тому, как они ведут себя с бою. Когда перед тобой явный враг, почти каждый становится героем. Но куда девается большинство этих героев, когда умолкают выстрелы? Возьмите немецкий народ. В бою это смелые солдаты, но как жалки, как трусливы они наедине со своей совестью, если позволили этому ничтожеству Гитлеру так опоганить, так унизить себя!

Ч е б о т а р е в. Вы ненавидите свой народ?

М а р и я. Я солгала бы, если б сказала так. Я люблю его, как могла бы любить больную, сошедшую с ума мать. На нее силой приходится надевать смирительную рубаху, но ведь это мать…

Ч е б о т а р е в. Понимаю…

П е т р о в. Ну и какую же мы поставим фрау отметку?

Ч е б о т а р е в. Я бы поставил за такой ответ «отлично».

П е т р о в. Вам виднее. (Марии.) А мне все-таки не верится, что вы из Москвы. Трудно вам не поверить, а все-таки…

М а р и я. Подождите до пяти часов. Поверите. Извинения будете просить.

П е т р о в. Да-а… «Москва, Москва, как много в этом звуке…» У нас тут ходили слухи, будто разбомбили Кремль.

М а р и я. Чепуха! На Москву очень давно не было налетов.

П е т р о в. А в районе метро «Пушкинская»? У меня там живут родственники. Там нет разрушений?

М а р и я. Нет.

П е т р о в (Чеботареву и Елене, резко меняя тон). Ну как? Какую отметку мы поставим за этот ответ?

М а р и я. Что произошло?

Входит п а р т и з а н.

П е т р о в. Пустяки, дорогая фрау москвичка. Просто вы попались. Станции метро «Пушкинская» в Москве нет. Площадь Пушкинская есть, а станции метро нет. Москвичка не может не знать этого. (Чеботареву и Елене.) Надеюсь, больше сомнений нет?

М а р и я. Разве вы спросили про станцию метро? Я не поняла. Расчувствовалась, дуреха… Впервые показалось, что я среди друзей.

П е т р о в. Все вы отлично поняли, ротенфюрер Мария Гюнтер! (Открывает дверь в сени. Конвойным.) Ведите!

П а р т и з а н. Как было приказано?

П е т р о в. Да.

М а р и я. Товарищ комиссар!

Чеботарев молчит. На его лице трудно что-либо прочесть. Пауза.

(Кладет на стол маленькую изящную пудреницу.) Я прошу об одном: примите самолет. Он уж, наверное, в полете… Утром это должно быть в Москве.

Ч е б о т а р е в. Что это?

М а р и я. Москва знает. Передайте: наша группа задание выполнила. Позывные 2Л-10. Запомните или лучше запишите: 2Л-10. (Конвойному.) Ведите!

Конвойный и Мария выходят в сени.

В и л л и. Как наши дела, Мария?

М а р и я. Отлично, Вилли. Август, где твоя губная гармошка?

А в г у с т (берет аккорд). Вот она.

М а р и я. Играй! (Оборачивается в открытую дверь.) Есть еще одна русская пословица: «Умирать, так с музыкой!»

Пленных уводят. Длинная пауза. Звуки гармошки все тише, тише…

Е л е н а. Так притворяться невозможно…

Ч е б о т а р е в (распахивает окно, кричит). Конвой! Стойте! Подождите! (Петрову.) Отмените приказ.

П е т р о в. Ну хорошо, мы их не расстреляем. Дальше что? Тащить их с собой? Немыслимо. Оставаться здесь, на Медвежьей? Верная гибель отряда. У нас раненые… Наш долг спасти отряд! Сорок пять бойцов! Сорок пять дорогих людей!

Ч е б о т а р е в. Ошибаетесь, наш долг гораздо значительней! Наш долг выиграть войну! Наш долг спасти два миллиарда дорогих людей, людей всей земли! Руководствуясь этим долгом, требую: отмените приказ!

Входит В и к т о р.

В и к т о р. Отряд к выступлению готов.

П е т р о в. Выступайте!

Ч е б о т а р е в. Отставить выступление!

Виктор двинулся было к двери, остановился, смотрит то на одного, то на другого, еще не зная, как поступить.

П е т р о в. Сорокин, ты знаешь, что бывает за невыполнение приказа командира?

В и к т о р. Так точно, знаю. Трибунал.

П е т р о в. Выступайте!

Виктор вопросительно смотрит на Чеботарева, не двигаясь с места.

(Чеботареву.) Кто командир отряда — вы или я?

Ч е б о т а р е в. Пока вы. Но если не отмените приказа, придется сместить вас с этой должности.

П е т р о в. Я принял командование в бою! Кто дал вам право? Кто вы такой?

Ч е б о т а р е в. Здесь я — партия. Вы намерены отменить приказ?

П е т р о в. Нет!

Ч е б о т а р е в. Вы больше не командир отряда.

Петров хватается за кобуру.

В и к т о р (мгновенно вскидывает автомат). Не успеете, товарищ Петров. Витька Сорокин вам не советует.

П е т р о в. Похоже на бунт… Забыли, в каком году живете. Это вам не гражданская война! За это станете к стенке!

Ч е б о т а р е в. Возможно. А пока командование отрядом принимаю я. (В окно.) Конвой, пленных обратно!

П е т р о в (в окно). Конвой, выполняйте приказ!

Елена срывается с места, выбегает из горницы. Возвращается вместе с к о н в о е м и п л е н н ы м и. За ними входят п а р т и з а н ы. Часть проходит в горницу, часть остается в сенях, другие заглядывают в окна со двора.

Товарищи партизаны! Отряд должен немедленно покинуть это место! Комиссар препятствует выполнению моего приказа! Он толкает отряд к гибели! Приказываю арестовать его!

Никто не двинулся с места.

Ч е б о т а р е в (усмехнулся). Петров у нас не в меру горяч, об него прикуривать можно, когда спички отсыреют.

Сначала кто-то неуверенно хихикнул, потом раздался дружный смех. Напряжение спало. Чеботарев жестом установил тишину.

Я согласен с предыдущим оратором. Если мы не уйдем с Медвежьего — отряду грозит полное уничтожение. Но если мы настоящие патриоты, если мы настоящие коммунисты, если мы хотим гибели фашизма и нашей победы, мы не можем так просто уйти отсюда! Вы, конечно, уже знаете об обстоятельствах гибели Шукина. Шукин не мог быть и не был предателем. Он хотел помочь пленным и помог, своей смертью выдав им гарантию нашего доверия! Сегодня ночью за ними прилетит самолет. Мы должны встретить его, зажечь посадочные огни. А это значит — с головой выдать себя карателям. Они отрежут дорогу через Кривую гать, и выбраться отсюда станет невозможно. Я принял решение: отряду уходить форсированным маршем в Боровичские леса. Здесь для того, чтобы прикрыть немецких товарищей и дать возможность самолету улететь, останется небольшая группа. Я не хочу назначать эту группу. Останутся добровольцы. Кто решит остаться, пусть выйдет сюда.

Длинная пауза.

Г о р б у ш и н. Не верю я им…

В и к т о р. А как же дядя Петя? Он верил…

Г о р б у ш и н. Не знаю как. Обманули они его. Сердце у него доброе было… Хотел в хорошее верить… А мое сердце там, на родном пепелище, сгорело! Угольки остались. Может, они кровь мою жгли, а я за них на смерть пойду? Могу ли я это? Как же я это могу? Молчишь, немка?! Отвечай!

М а р и я (очень волнуясь). Товарищи… Вы всё знаете, товарищи… Больше мне нечего сказать… Нечем убедить… Нечем…

Молча, сурово стоят партизаны. Нелегко принять решение. И вдруг неверным, срывающимся голосом Мария запела «Интернационал». Это даже нельзя назвать пением, это взволнованный шепот, клятва. Вилли и Август вторят ей по-немецки. Прозвучала только часть первого куплета и оборвалась. Чеботарев зачем-то снял очки, решительно шагнул вперед, стал рядом с немцами. Следом за ним шагнула вперед Елена.

Е л е н а (становится рядом с Чеботаревым). Я остаюсь с тобой.

М и х а л е в и ч. Сказочный вы человек, товарищ комиссар! И я с вами. (Становится рядом.)

В и к т о р. Витька Сорокин их привел, Витька за них и в ответе. (Становится рядом.)

Г о р б у ш и н. Не верю я им, товарищ комиссар! Форме ихней мышиной не верю! (Выходит, становится рядом.)

Ч е б о т а р е в. Зачем остаетесь, если не верите?

Г о р б у ш и н. А жить же как?

Среди партизан прошло движение, еще несколько человек шагнуло вперед.

Ч е б о т а р е в. Больше добровольцев не требуется. Петров, уводите отряд.

Пауза.

П е т р о в. Остаюсь!

Ч е б о т а р е в. Здесь вы больше не нужны. Приказываю: уводите отряд!

П е т р о в. Не можете мне этого приказывать. Если кто и должен остаться, так это я.

Ч е б о т а р е в. В благородство играете?

П е т р о в. Играю. Не себя спасал — отряд. Пусть уходят. Дойдут и без меня. С камнем на сердце жить не хочу. Может быть, хоть перед смертью скажете: Петров был прав. Ради этого остаюсь.

Ч е б о т а р е в (внимательно посмотрел на Петрова, понял: иначе он поступить не может). Михалевич!

М и х а л е в и ч. Я, товарищ комиссар.

Ч е б о т а р е в. Придется вам. До рассвета идите не останавливаясь. Ларина берегите.

М и х а л е в и ч (обвел остающихся долгим взглядом). Эх, сказочный вы народ! (Отвернулся, выбежал из избы, слышен его голос.) Становись!

П а р т и з а н ы. Прощайте, товарищ комиссар!

— Прощайте, хлопцы!

— Прощайте!

В и к т о р. Чего там прощайте? Еще на Витькиной свадьбе гулять будете! Приглашаю!

Все, кроме добровольцев, уходят. Слышны движение, приглушенные слова команды, потом удаляющиеся шаги.

Ч е б о т а р е в. Горбушин! Готовьте костры.

Горбушин уходит.

Включайте рацию, Мария. Вы отлично сделали, что выбрали «Землянку». Хорошая песня. И созвучна моменту.

Вообразим, что мы перед началом концерта. Сейчас музыканты начнут настраивать инструменты. Садитесь, будем ждать.

Все усаживаются вокруг рации, образуя полукольцо. В рации треск, разряды. Все замерли, подались вперед.

Пауза.

Световой круг начинает сужаться. Едва различимо полукольцо людей вокруг рации. На этот раз свет не гаснет совсем, задержавшись какое-то время на рации, световой круг начинает расширяться, постепенно освещая сцену.

(Смотрят на часы.) Без трех минут пять, без двух, без одной…

Тишина. Все замерли. Позывные Москвы.

Пять ровно.

Вбегает п а р т и з а н. Он запыхался, никак не может перевести дыхание.

П а р т и з а н. На Кривой гати немцы!

Ч е б о т а р е в. Где отряд?

П а р т и з а н. Отряд в порядке. Успели проскочить. Меня послали предупредить вас. Много немцев. Подошли к Кривой гати и стали. Наверное, будут ждать рассвета. На рассвете пойдут прочесывать лес.

П е т р о в (смеется. Легко, с удовольствием. Кажется, вместе со смехом выходят из него вся скопившаяся в душе неуверенность и тревога. Отсмеялся и почти спокоен). Ну вот, Петров был прав. Мышеловка захлопнулась. (Указывая на немцев.) Их работа! Дайте кто-нибудь закурить.

Партизаны смотрят на немцев зло, с ненавистью.

Сквозь разряды пробивается женский голос.

Женский голос: «Вы слушали сводку Совинформбюро. Московское время шесть часов десять минут».

Пауза.

Голос Левитана: «По заявкам партизан Белоруссии передаем песню композитора Листова «В землянке».

Звучит песня. Все слушают.

Ч е б о т а р е в. Кто же тогда привел на Кривую гать немцев?

М а р и я. Боюсь, что мы… Немцы нашли самолет, на котором мы летели. Я предупреждала вашего командира: они могут напасть на наш след. Они не успокоятся, пока не найдут нас.

Все головы поворачиваются в сторону Петрова.

Партизаны медленно расступаются, Петров остается один в пустом пространстве посреди горницы. Он боится поднять глаза, он раздавлен, и следа не осталось от его подтянутости и самоуверенности.

Молча, сурово стоят партизаны. Пауза. Только из рации льется голос певца. Петров медленно выходит на авансцену, вынимает пистолет, как-то весь подбирается, точно на последнем параде, подносит пистолет к виску… Выстрел не успевает прозвучать, сзади подходит Чеботарев.

Ч е б о т а р е в. Глупо. Все равно отсюда никто не уйдет живым.

М а р и я (прислушивается). Самолет! Слышите?

В и к т о р. Как же он сядет? С Кривой гати весь луг как на ладони…

П е т р о в. Кто-нибудь, дайте автомат!

Ч е б о т а р е в. Зачем?

П е т р о в. Я им устрою детский крик на лужайке! С тыла зайду. Отвлеку. А вы — в лоб. Для короткого боя патронов хватит. Только бы сбить их с гати. Ну!

Ч е б о т а р е в. Дайте ему автомат.

Виктор отдает Петрову автомат. Тот хватает его и стремительно убегает, не оглянувшись, никому не кивнув на прощанье.

Рад, что не ошибся в вас, Мария.

М а р и я. Я хотела сказать вам… Хотела сказать… (Порывисто обнимает Чеботарева, не выдерживает. Отворачивается, рыдает.)

Чеботарев, потом остальные по очереди жмут руки немцам, выходят.

В горнице остаются только немцы. За стенами избы приглушенные слова команды, четкое, сдержанное движение. Удаляющиеся шаги.

А в г у с т. Куда пошли эти люди?

М а р и я. Они пошли в будущее, Август… Эти люди!

Из рации доносятся последние слова песни.

Свет медленно гаснет. И вдруг снаружи окна избы освещаются красным заревом. Это зажглись сигнальные огни.

З а н а в е с.