Самая желанная

1

Джованни Курбе был, как говорили о нем в криминальном отделе, «продуктом франко-итальянского производства». В общении и делах он умело использовал свое происхождение, ссылаясь, в зависимости от обстоятельств, на специфику французского или итальянского национального характера. Так, случаи рукоприкладства с подследственными Джованни оправдывал итальянским темпераментом, а блистая в общении с дамами преувеличенной галантностью, застенчиво напоминал: «Я же француз, мадам».

Паола Гватичелли делла Форте была из той породы женщин, которая превращала грубоватого, равнодушного к своей внешности комиссара в образец деликатности и шарма. Отправляясь с визитом в графское поместье, он тщательно побрился, воспользовался одеколоном, которым пренебрегал в повседневной жизни, и даже надел костюм, предназначенный для торжественных церемоний и встреч с высшим начальством.

Аристократические имена, означавшие принадлежность не просто к верхам общества, а к их лучшей, антикварно-исторической части, внушали Курбе благоговение. Он отдавал себе отчет в этом пристрастии, так же, как и в неприязни к толстосумам-парвеню. Чтобы выбраться наверх, надо иметь острые когти и не бояться вывозиться в дерьме, которое и являлось основным рабочим материалом криминального отдела. «Начальник ассенизационной службы» — так в шутку называл себя Джованни, чистивший город от проституток, убийц, наркоманов и их могущественных покровителей.

Аристократизм пронизывал Паолу с головы до ног — от гладко зачесанных черных с проседью волос, разделенных прямым пробором, до мягких, широких туфель из какой-то особо нежной кожи, удобных, но все же врезавшихся в отечные, вздувшиеся на щиколотках ноги. Маленькая, полная женщина в темном платье держалась очень прямо, несмотря на одолевавшие ее хворобы и жесточайшую душевную боль.

Тяжелые шторы на окнах гостиной были опущены. Лампы в матовых абажурах создавали полумрак. И в этом печально-живописном освещении, скрывавшем унизительные физиологические подробности (морщины, отечность, дряблую кожу), приземистая фигура Паолы и ее печальное лицо с блестевшими в темных тяжелых веках умными глазами казались комиссару прекрасными, исполненными подлинного достоинства и трагизма.

Почтенная матрона коротко и точно отвечала на вопросы Курбе. Лишь коснувшись темы брака Риты, инспектор понял, что Паола ступила на зыбкую почву, теряя объективность.

— Я не была горячей сторонницей этого брака… С тех пор как мы пережили потерю сына, судьба дочери стала беспокоить нас вдвойне… Рита рассталась с первым мужем, считая, что он женился на ней из корысти… Щепетильных наследниц большого состояния иногда волнуют подобные нюансы брачных отношений. Рита сочла разумным взять псевдоним, скрывая свое подлинное имя от новых коллег и друзей. Она начала новую жизнь и, как я слышала, отличалась высоким профессионализмом и трудоспособностью… Ваш кофе стынет, комиссар, — заметила Паола, кивнув на чашку в руке сосредоточенно слушавшего Курбе.

— Меня увлек ваш рассказ, синьора делла Форте… Маргарита, по отзывам ее сослуживцев, была чрезвычайно деловой и ответственной женщиной. Те два года, что она проработала секретарем и литературным редактором в студии Вествуда, стали временем расцвета его телевизионной карьеры. Мне кажется почти неизбежным, что эти два молодых человека увлеклись друг другом. О легкомыслии Вествуда ходило множество слухов, но ему, видимо, не удалось испытать настоящего чувства. Очевидно, ваша дочь сумела разбудить…

— Благодарю Господа, что ей не пришлось до последней минуты сомневаться в этом. — Паола подняла глаза, не давая скатиться навернувшимся слезам, но они все равно хлынули по щекам, подобно лавине, которую невозможно остановить.

Паола закрыла лицо носовым платком, сдерживая беззвучные рыдания. Плечи ее вздрагивали.

Курбе не решался произнести слова сочувствия, выбирая наиболее подходящую форму. Но женщина внезапно затихла и, выпрямившись в кресле, решительно посмотрела ему в глаза:

— Вы понимаете, синьор Курбе, что должна была почувствовать, понять, пережить моя дочь за пару секунд… Тех последних секунд, когда увидела пистолет в руке любимого мужа, — направленный на нее пистолет!.. Беременная, счастливая, едущая в гости с обожаемым ею мужем… — Паола вновь прижала платок к глазам. — Она надела нарядное платье, украшенное бисером… Рита всегда избегала вычурных вещей, она считала себя некрасивой… Но умерла с уверенностью, что любима, что нравится своему мужу… Пресвятая Дева Мария, это единственное, что я просила бы для моей дочери, — иллюзии… Как вы думаете, комиссар, она ведь приняла все это за шутку: сумасшедший взгляд Элмера, направленное на нее дуло?

Курбе, поперхнувшись кофе, закашлялся. «Какая ужасная фантазия, что за мучительный бред!» — подумал он, торопясь переубедить женщину.

— Синьора делла Форте, вы разрываете свое сердце невероятным, жестоким вымыслом! Вествуд не убийца. Он ранен сам и очень страдает от потери жены и ребенка. Поверьте, он на грани безумия. Врачи поддерживают его сильными транквилизаторами… Умоляю вас, подумайте, взгляните на вещи трезво. Мы располагаем неопровержимыми данными, свидетельствующими о виновности в убийстве некой Кристины Лариной, гражданки России… Все время своего пребывания в Риме эта девушка преследовала Вествуда любовными домогательствами. Известие о намерении Вествуда жениться на Рите взбесило ее… Вернее, когда Ларина устроила публичный скандал на балу во дворце Тинтури, обвиняя Вествуда в измене, он был уже мужем вашей дочери. Только считал нужным не разглашать данный факт.

— Да. Невзирая на траур по мужу, я благословила этот брак — Рита была беременна. Мы не устраивали празднества — скромная церемония, узаконивающая их отношения перед Богом и людьми… У меня не было выбора. Дочь просто светилась счастьем… — Паола затихла, вспоминая недавние события. Посетившие ее Рита и Элмер выглядели такими влюбленными, что просьба дочери поторопиться с брачной церемонией не показалась Паоле кощунственной. К тому же Паола давно мечтала о внуке…

— Откуда же тогда эти мысли… эти фантазии… Вы заметили в поведении Вествуда что-то неладное? — мягко задал вопрос Курбе, понимая, что имеет дело отнюдь не с истеричкой, способной очернить неугодного зятя. Нет, эта женщина все основательно продумала, прежде чем поделиться своими выводами с посторонним, тем более с лицом, представлявшим правосудие.

— Все было очень пристойно. Очень мило… — спокойно согласилась Паола. — Не знай я о репутации Вествуда, о Ларе Арман, с которой у него продолжались отношения… Да и к тому же «Голубой принц»… Алчность — это страшное чувство. Страшнее чумы и СПИДа. Она разъедает совесть, ум. Она превращает человека в зверя.

— Мне известно, синьора, что легендарный камень хранился в сокровищнице делла Форте из поколения в поколение, переходя по наследству мужчинам этого рода. Лишив отцовского благословения Леонардо, синьор делла Форте отрекся от сына и переписал завещание — камень предназначался Рите, а затем, в случае ее смерти, — членам ее семьи.

— Ах, уважаемый комиссар, если бы вы знали, как мало волновали Риту деньги и материальные блага! К своему наследству она относилась пренебрежительно, имени, дающего положение в обществе, чуралась, а в отношении «Голубого принца» была непреклонна. Рита настаивала, чтобы камень оставался в этом доме. «Лишь мой сын, похоронив меня, решит, где держать свой фамильный талисман. Но это будет очень нескоро, я собираюсь дожить под покровительством «Голубого принца» до глубокой старости», — говорила она, смеясь… Словно накликая беду…

— По преданию, камень оберегает своего владельца от дурных сил. По этой причине продать «Голубого принца», насколько мне известно, нельзя, — проявил Курбе свою осведомленность. Недаром он чуть не до утра читал «Популярную историю аристократических родов Италии».

— Ни продать, ни украсть, — сказала Паола. — Конечно, цена бриллианта очень велика, что делает его предметом вожделения для проходимцев и безбожников. Но только подаренный или перешедший по наследству «Голубой принц» обладает магической силой. Вор или человек, рискнувший купить этот камень, обречен. Несчастья затравят его, как охотники зайца. — Глаза Паолы гневно сверкнули. Конечно же, она ждала возмездия, и не столько от судебных инстанций, сколько от «Голубого принца».

— Прекрасная легенда, синьора делла Форте. Воспитывающая честность и бескорыстие… Однако в эпоху торжествующего цинизма и лицемерия, порождающих жестокость, предания о вере и чести сильно обесценились. — Курбе смущенно пожал плечами, будто признавал свою вину в деградации нравственных устоев общества.

— Я рада, что нашла в вашем лице союзника. — Графиня слегка понизила голос и властно посмотрела на собеседника. — Вы уже почти согласились со мной, синьор Курбе, что Элмер Вествуд, циник и лицемер по своей человеческой природе, был способен к жестокости… Он мог превратиться в зверя под влиянием обстоятельств, и он сделал это… Он уничтожил наследников «Голубого принца» и завладел камнем!

— Не хотите ли вы сказать, что бриллиант пропал из вашей сокровищницы? — поинтересовался Курбе, сдерживая дрожь нетерпения: чутье ищейки подсказывало, что он вышел на верный след.

— За пять дней до Рождества Рита с супругом приезжали сюда, чтобы поздравить. Они принесли извинения по поводу того, что не смогут провести праздничную ночь со мной… Их пригласили к себе какие-то очень важные для карьеры Элмера друзья… — Паола взяла четки, стараясь вернуть сдержанность и самообладание.

— Синьор Берначчи, — вставил Курбе, — главный директор телестудии, находившийся до этого в довольно натянутых отношениях с Вествудом. Очевидно, ваш зять решил наладить связь с «верхами».

— Да, я способна понять это. И даже то, что Рита попросила у меня «Голубого принца». Она сказала, что с этого дня камень «будет оберегать их очаг и будущего ребенка»… — Слезы вновь покатились по щекам Паолы. Четки не помогли. Она с силой сжала агатовые нити в ладони.

— Ваша дочь решила хранить бриллиант дома?! Где же он сейчас, в квартире Вествуда? — подскочил Курбе, не ожидавший такого поворота событий.

— Разумеется, нет. Рита отнесла камень в сейф банка «Грамо», где мы всегда хранили наши бумаги. Директор банка подтвердил это. Перед Рождеством, когда я справлялась о визите дочери. Да, да, перед самым Рождеством.

Курбе едва удержался, чтобы не кинуться к телефону немедля. Но он постарался сохранить спокойствие.

— Кто может извлечь «Голубого принца» из вашего фамильного сейфа? — спросил он Паолу, уже представляя себе ответ.

— Теперь я. Конечно же, я. Или… тот, кому могла перепоручить это сама Рита. — Паола значительно посмотрела в глаза инспектора. Легкая улыбка искривила ее бледные губы.

Курбе торопливо раскланялся и с ощущением холода в животе покинул старинное поместье, дотошно описанное в главе «История провинции Андрия».

…Инспектор мчался в Рим, прокручивая в голове возможные варианты ожидавших его в банке известий. Мысленно он чертыхнулся, проклиная свою доверчивость, когда директор банка «Грамо» положил перед ним доверенность синьоры Маргариты Гватичелли делла Форте, в соответствии с которой сделанный синьорой вклад был вручен ее наследнику, вдовцу Элмеру Вествуду. Два дня назад. «Вполне возможно, что эту русскую девчонку кто-то здорово подставил», — подумал инспектор, вспоминая упорное молчание Лариной на последних допросах.

Отделение женской тюрьмы Мантеллатэ, где содержали заключенных в ходе предварительного следствия, произвело на Кристину хорошее впечатление. Однажды ей приходилось навещать бабушку в московской районной больнице, и это печальное место надолго запечатлелось в ее памяти. Многоместные палаты, набитые дурно пахнущими, измученными старухами, койки в коридорах, где мимо распростертых под капельницами страдалиц сновали люди в пальто и злые санитарки, выносящие судно. Пуще всего здесь боялись пропустить серию телефильма «Богатые тоже плачут» с участием Вероники Кастро, а также сквозняков. Поэтому в холле, где находился телевизор, собирались на полчаса раньше, а окна и форточки накрепко задраивали. Богатые плакали, а здесь задыхались, изнемогая от вони и беспомощности, бедные.

Помещения Мантеллатэ регулярно проветривали, а в камере с Кристиной оказалась всего лишь одна соседка — пожилая арабка, говорившая по-итальянски совсем плохо. Кровати располагались, как полки в вагоне СВ, и были застелены темно-голубым чистым бельем. Такого же цвета «джинсовый» костюм был выдан Кристине вместо ее панбархатного платья. И полукеды, совершенно новые, вкупе с синими хлопчатобумажными носками. Унитаз скрывала обложенная кафелем стена, а на зарешеченное окно можно было опустить пластиковые жалюзи.

Насмотревшаяся ужасающих фильмов, Кристина по дороге сюда измышляла способы самоубийства в том случае, если в перенаселенной камере на нее нападут садистки-лесбиянки. Очутившись в компании арабской бабки, она не могла поверить в свое счастье: старуха, плачущая и стонущая по ночам, сама дрожала от страха, забившись в угол. Только на третий день она попыталась объяснить Кристине, что ее обвиняют в краже каких-то вещей, среди которых находился очень нужный следствию ключ от неведомого старухе сейфа. Виноват же во всем был муж внучки, работавший шофером у богатого торговца и обчистивший его дом.

Кристина старалась вникнуть в чужую беду, но свои собственные страхи не давали покоя. После десяти дней допросов она поняла, что следствие движется к завершению. Ее вина практически доказана. Предстоял суд, а после суда, увы, «санатория не жди, такой житухи, как здесь, не будет», объяснил ей помощник Курбе, проводивший вместе с ним допросы. Кристина надеялась на заступничество российского посольства, но в случае столь серьезного преступления, как убийство беременной женщины, представительницы аристократического рода, рассчитывать на смягчающие обстоятельства ей не приходилось.

Следствие выработало версию «предумышленного убийства из ревности», в соответствии с которой Кристина, находясь в крайне взвинченном состоянии, хотела отомстить изменившему ей любовнику. К делу были приобщены свидетельства скандала на балу и даже заснятая там любителем видеопленка, показания коллег Кристины, утверждавших, что последнюю неделю перед Рождеством она вела себя очень странно, напоминая умалишенную. Даже честный отчет Эудженио о времени, проведенном Кристиной у них в доме, и о некоторой задержке ее в пути подтверждал версию: да, именно так и произошло преступление. Кристина, позвонив Элмеру, узнала, куда направлялись супруги, и, оставив на автоответчике многозначительный текст, направилась по следам Вествудов. Очевидно, она знала заранее из общения с Вествудом (связь с которым подтвердила прислуга его дома) излюбленные трассы журналиста по огромному городу и могла правильно рассчитать встречу. Переодевшись в костюм Санта-Клауса, девушка остановила машину, а затем выстрелила в Риту. Бывший любовник, пытавшийся оказать сопротивление, также получил пулю. Поскольку Элмер Вествуд в своих показаниях категорически утверждал, что нападавший на них человек не произнес ни единого слова, и показался ему совершенно незнакомым, следствию предстояло лишь гадать о подробностях разыгравшейся драмы. Вествуд же с очевидностью выгораживал бывшую любовницу, чувствуя себя виновным в измене.

Совершив преступление, обвиняемая вернулась к оставленному в переулке «фиату» и, сунув балахон и шапку карнавального костюма в багажник, поспешила в дом Коруччи, где по предварительной договоренности собиралась провести праздничный вечер. Как ни упорствовали Джено и Ненси, отстаивая невиновность Кристины, они не могли не признать, что девушка запоздала минут на сорок к назначенному сроку и выглядела чрезвычайно взволнованной. Сообщение по телевизору о нападении на Вествуда повергло ее в отчаяние. Кристина уехала, а последовавший за ней Эудженио потерял «фиат» из виду на загородном шоссе, ведущем к имению Антонелли. О связи Кристины и Антонелли было известно давно, да она и не скрывала ни от кого этого факта.

Хотя обвиняемая категорически отказывалась от того, что обнаруженный в багажнике машины костюм принадлежит ей, эта вещь сыграла роковую роль в ходе следствия. Пятна крови на белом мехе, оторачивающем рукава, принадлежали Вествуду. Очевидно, пострадавший пытался оттолкнуть руку убийцы окровавленными пальцами. Он пытался защитить жену. Жуткое преступление, означавшее самые высокие меры наказания.

Трагедия, в которую оказались вовлечены столь знаменитые особы, получила широкую огласку в прессе. Целую неделю известия о страшном происшествии не сходили с первых полос.

Кристина, загнанная в угол неопровержимыми уликами, решила рассказать допрашивавшему ее комиссару Курбе все. Вначале она строго придерживалась любовной линии взаимоотношений с Вествудом, начисто «забыв» факты, связанные с «Голубым принцем». Угрозы Рино Бронзато свести с ней счеты в случае утечки информации не казались Кристине пустячными. Курбе к тому же не спрашивал ее о камне. Но когда, наконец, обвинение было сформулировано и делу предстояло незамедлительно последовать в суд, Кристина пришла в отчаяние: спасения ждать неоткуда, впереди пожизненное заключение.

На очной ставке с Антонелли Стефано сказал: «Я верю в невиновность этой синьорины» — и значительно кивнул ей. Кристина решила, что покровитель каким-то образом сумеет спасти ее от ложного обвинения — проведет собственное расследование, найдет настоящего убийцу. Но следствие подошло к концу, а Стефано так и не сумел помочь ей. Тогда Кристина решила рассказать комиссару про «Карат», про загадочный чемоданчик и диадему, про встречу с Рино, его угрозы и странного Санту. По крайней мере, ей удастся задержаться в этой тюрьме, а там скорее всего выяснится правда или ее прикончат люди Рино. Как в фильмах про «Спрута».

Адвокат Кристины, назначенный ей прокуратурой, производил впечатление мягкосердечного, но беспомощного человека. Его сутулая фигура и бледное лицо с поблескивающими очками вместо глаз выражали капитуляцию. Кристина понимала, что в данном случае адвокат Бернудо в самом деле бессилен: с одной стороны — неоспоримые улики, с другой — вероятно, догадки об участии в деле таких сил, с которыми лучше не сталкиваться. Адвокат вначале делал ставку на отсутствие орудия преступления, неумение подзащитной пользоваться огнестрельным оружием, а затем перешел к обороне с точки зрения ее психической невменяемости в момент совершения преступления.

— Горячая любовь и пылкость переживаний, обманутая любовь, затмевающая разум страсть. Эти мотивы вполне доступны пониманию итальянской публики… Вот только беременность погибшей подняла такую бурю негодования! Но мы должны попытаться добиться смягчения приговора. Вы молоды, хороши собой, у вас отличная деловая репутация. Постарайтесь тронуть сердца рассказом о своей первой, бескорыстной и страстной любви, — давал адвокат Кристине свои последние наставления перед судом.

Чувствуя себя героиней кинофильма о знаменитой итальянской мафии и сдерживая бессильную ярость, Кристина задала вопрос в лоб:

— А вам не кажется, синьор Бернудо, что за всей этой хорошо сфабрикованной версией стоят влиятельные силы и дело заключается совсем не в бешеной страсти и ревности?

— Не понимаю вас? — Бледный человек удивленно поднял брови.

— Ведь вы на самом деле не верите в мою виновность. Вы сами видели на следственном эксперименте, что я первый раз в жизни прикоснулась к пистолету…

— Женщины — хорошие актрисы, — робко заметил он.

— Так вот, синьор адвокат, я знаю гораздо больше, чем сочла необходимым сообщить следствию. И если вы не решитесь поддержать меня, выслушав мой рассказ, и подать требование на возобновление следствия, завтра на суде я вынуждена буду изложить все самостоятельно… Уверяю вас — это весьма любопытная история, способная заинтересовать многих.

Кристине показалось, что в маленьких глазах за очками метнулся страх. «Он догадывается об истинном виновнике, он боится правды, а значит, победа возможна!» — возликовала она.

— Синьорина Ларина вправе строить любые предположения и излагать их мне или полицейским чинам, ведущим следствие. Юная дама может иметь фантазии. Я подчеркиваю, — фантазии. Но она должна отдавать себе отчет в том, сколь губительными могут оказаться последствия ее неразумных, подсказанных отчаянием, шагов.

Адвокат выразительно посмотрел на нее. Затем его глаза потухли, а на лице застыла обычная маска отстраненности. Между ним и подзащитной вырос каменный барьер, пытаться преодолеть который не имело смысла.

— Благодарю за совет. Я не нуждаюсь в вашей помощи. Отныне сумасбродная преступница будет действовать сама, — театрально заявила Кристина, чувствуя, как фальшиво звучит ее героический пафос. Она панически боялась предстоящего судилища и сильно сомневалась в том, что сумеет осуществить свои угрозы.

Днем Кристину отвели в душевую комнату и велели переодеться в темный костюм из ее гардероба, опечатанного полицией. Кто-то из чиновников решил, что именно в таком виде менее чем через сутки преступница должна предстать перед лицом правосудия.

Как неопытная актриса, ожидающая первого выхода на сцену, переодевшаяся Кристина нервно ходила взад и вперед, повторяя свою роль. Рассказ о «Голубом принце» должен прозвучать коротко, точно, объективно. Но даже так все выглядело чертовски запутанно и абсурдно. С чего вообще начать? Со знакомства с Эдиком или спины незнакомца, уносящего ее чемоданчик в римском аэропорту?

Не раздеваясь, Кристина забралась под одеяло, понимая, что уснуть не сумеет. Арабка храпела, в кране капала вода, почти совпадая со сменой цифр на электронных часах, вмонтированных над дверью. Когда засветились цифры 2.00, дверь в камеру отворилась и ярко вспыхнул неоновый свет.

— Заключенная Ларина, с вещами на выход! — объявила женщина-конвоир.

— Так рано? — удивилась Кристина, укладывая в пластиковый пакет мыло и щетку.

Женщина промолчала. Выйдя на ярко освещенный тюремный двор, Кристина увидела темно-серую машину-фургон, в которой перевозили заключенных. «Ясно, подобные маршруты совершаются ночью, во избежание уличных происшествий. При Сталине заключенных у нас возили и днем в фургончиках «Хлеб» или «Гастрономия». Ощущая свою сопричастность со всеми жертвами несправедливых репрессий, Кристина присела на жесткую скамью напротив полицейского.

Молодой парень откровенно пялился на ее колени, не закрытые короткой юбкой. Но скованные за спиной руки не давали ни поправить задравшуюся ткань, ни подколоть длинную прядь волос, выбившуюся из пучка и упавшую на лицо. Кристина смотрела исподлобья, как загнанный зверь. Ей так хотелось плюнуть в эту ухмыляющуюся харю. «Уверен, что сопровождает на праведный суд потаскуху и убийцу», — думала Кристина и, чтобы успокоить вскипавшую обиду, закрыла глаза. Она принялась размеренно и спокойно считать по-итальянски, сосредоточиваясь на цифрах, и дошла уже до «восемьсот двадцать два», когда раздались хлопки выстрелов.

Взвизгнув колесами, машина резко затормозила, заваливаясь на бок. В салоне погас свет, Кристина упала на пол, ударившись о что-то скулой. Дверь распахнулась: «Выходи!» — скомандовал мужской голос. Больно задев ее ботинком по плечу, из машины с поднятыми руками выпрыгнул конвоир. Кто-то склонился над Кристиной, щелкнули раскрывшиеся наручники. Не дожидаясь приглашения, она выскочила в светлеющий дверной проем, чуть не сбив с ног мужчину в маске с автоматом в руках. «Беги к зеленой машине! — крикнул он ей. — Быстро!»

Не чувствуя ног, Кристина понеслась к темнеющему за кустами автомобилю. Ей вдогонку захлопали выстрелы. Ого! Нежный свист и запах паленых волос у щеки. Рядом. Не соображая ничего, она плюхнулась на сиденье незапертой машины. Мотор работал, поджидая водителя.

Человек в маске короткими перебежками с автоматом наперевес приближался к машине. У полицейского фургона царила странная тишина.

— Ты здесь? — казалось, удивился он, увидев ее в машине, и открыл дверцу. — Выходи! Сядешь сзади.

Кристина собралась выполнить приказ, но прозвучал выстрел, ее спаситель, не выпуская из рук оружия, осел на асфальт. Из открывшегося в беззвучном крике рта хлынула кровь. Кристина сорвала черную маску, заглядывая в лицо. На нее смотрели чужие, недоуменно выпученные мертвые глаза.

Не раздумывая ни секунды, девушка бросилась в машину и что есть силы нажала на газ. Мотор взревел, зеленый автомобиль рванулся вперед, в спасительную тьму узкой улицы. Где-то сбоку взвыли полицейские сирены: из переулка вынырнула и понеслась к месту перестрелки машина с синей мигалкой.

«Господи! Куда я мчусь? В Москву? В посольство?» — в панике спрашивала себя Кристина и с удивлением поняла, что машина движется к дому Антонелли. Она даже не знала, где сейчас находится Стефано, да и в городе ли вообще, однако, миновав центр города и спящие районы окраины, подъехала к «Старой каменоломне». Кристина заколебалась, не решаясь воспользоваться центральным въездом в парк, находящимся под охраной. Заметив брошенный на сиденье черный аппарат с антенной и даже не будучи уверенной, что имеет дело с радиотелефоном, Кристина набрала номер кабинета Стефано. Издалека вразнобой в трубке запищали короткие сигналы. И вдруг, совсем рядом, раздался тревожный знакомый голос:

— Алло! Алло! Да не молчите же!

— Стефано, это я — Кристина! Я сбежала из тюрьмы. Помоги мне…

Снова зазвенела тишина, но теперь она была другой: человек у телефона растерянно притих, так что было слышно короткое тяжелое дыхание. Кристина поняла, что Антонелли не решается впустить ее — ведь тем самым он станет сообщником преступления. Побег и перестрелка — дело нешуточное. Кем бы ни были ее спасители, они действовали против закона. И что самое удивительное, Стефано, как оказалось, не имел к ним никакого отношения. Кристина растерялась: почему-то она была уверена, что ее хотели освободить люди Антонелли. Да ведь больше-то некому! Но Стефано явно в недоумении…

— Ты одна? Отлично. Объезжай ограду слева. Там тебя встретит Гвидо. Только убедись, что за тобой не следят, — это звучало как приказ.

Узкая дорожка, петлявшая среди густых кустов, привела прямо к дому. Мигая фонариком, подбежал Гвидо и сразу же распахнул дверцу подъехавшей машины.

— Скорее следуйте наверх по этой лестнице, синьорина. Хозяин ждет вас. А я займусь вашим автомобилем.

На ступенях полутемной лестницы гостью ждал Стефано. Молча взяв девушку за руку, он провел ее какими-то темными переходами в маленькую комнату, служившую, по-видимому, чуланом. Старый хлам вдоль стен, скаты потолка свидетельствовали о том, что они находятся на чердаке.

— Ты не пострадала? — спросил Стефано, оглядывая дрожащую Кристину и кровавую ссадину на ее скуле.

Из-под его халата виднелись пижамные брюки, но осунувшееся лицо не выглядело заспанным.

— Я не ранена. В меня стреляли, пуля пролетела рядом, совсем близко. — Кристина дотронулась до опаленной пряди у виска. — Не знаю, кто хотел выручить меня? Я думала, это твой человек, Стефано. Кажется, он убил полицейского и сам умер. Я видела, попали в спину… Но это совсем незнакомый мне мужчина! Я никогда не видела его! Не забуду теперь эти мертвые глаза…

Она не смогла удержать рыданий, закрыв лицо ладонями. Но Стефано не прижал ее по-дружески к груди, как бывало прежде. Напротив, он отступил в глубь комнаты и, опустившись на запыленный диван, потребовал:

— Прекрати истерику. Объясни толком, что случилось.

Кристина описала происшедшее, подтвердив еще раз, что спасавший ее мужчина умер.

— И ты прямиком полетела ко мне! — Стефано со стоном откинулся на спинку и закрыл глаза. Было непонятно, осуждал он или все же одобрял этот поступок.

— Ведь я думала, что это ты прислал за мной… Нет, я ничего не думала, я просто убегала, еле живая от страха… И оказалась здесь… Ведь я привыкла считать тебя другом, Стефано… Но я поздно сообразила, что поступаю подло, подвергая тебя опасности… Я сейчас уйду.

Ей захотелось на прощание подойти к Стефано, но она не решилась. Только теперь Кристина заметила, как постарел Антонелли — опущенные плечи, всклокоченные волосы, серое, изможденное лицо. Левую руку он прижимал к груди.

— Сядь и помолчи минутку, девочка… У меня из-за всех этих событий частенько барахлит сердце. Сейчас… сейчас я приду в себя. — Стефано сунул под язык таблетку и глубоко вздохнул.

— Друг мой, — обратился он к появившемуся в дверях Гвидо, — позаботься, чтобы машина, на которой приехала наша гостья, исчезла. И запомни: ни машины, ни самой синьорины ты не видел… Кто из прислуги в доме?

— В связи с вашим предстоящим отъездом все отпущены. Остались только охрана и кухарка. Охранники не заметили гостью, кухарка спит. А никакой зеленой машины не было и нет. — Гвидо недоуменно развел руками. Его лицо осталось непроницаемым, будто старый слуга докладывал обеденное меню.

— Жди меня в кабинете, Гвидо. Я спущусь через десять минут. Надо будет решить кое-какие вопросы. Ты правильно поступил, старина.

Гвидо удалился, и Стефано обратился к Кристине.

— Мне известно, что следствие пришло к заключению о твоей виновности. Приговор суда, должного состояться завтра, был, увы, делом решенным… Конечно, я провел собственное расследование, нанял хорошего адвоката и готовил апелляцию… Хотя, честно говоря, многое осталось неясным… — Стефано пристально посмотрел на девушку и тяжело перевел дыхание. — Ведь ты, наверно, не знаешь, детка… Два дня назад умер Элмер.

— Как это произошло? Как? Как Элмер… ушел из жизни?!

У Кристины ослабли ноги, и она мягко опустилась на пол. С душераздирающей тоской девушка вновь почувствовала, насколько небезразличен был ей этот человек и как наивно, вопреки всему, верила она в какое-то иллюзорное их общее счастье.

— Смерть Элмера потрясла меня и спутала все карты. Ведь он уже был почти здоров, физически, конечно. Психологический срыв после гибели Риты и ребенка превратился в затяжную депрессию. Врачи продолжали держать его в больнице и накачивать транквилизаторами, хотя рана на ноге уже не вызывала никаких опасений. Но больничная палата действовала на Элмера удручающе, и он вернулся домой, где провел три дня в полном одиночестве… — Стефано стиснул зубы. — Я видел его за несколько часов до… до того момента… Парень выстрелил себе в висок. В предсмертной записке, которую нашли полицейские, было всего несколько слов: «Не могу смириться с этим кошмаром».

Кристина отчаянно замотала головой, захлебываясь слезами:

— Не могу! Не хочу больше выносить весь этот ужас… Я должна последовать примеру Элмера…

— Успокойся, девочка. Хотя положение, что и говорить, не из простых. Гибель Вествуда нарушила мои планы. Эта записка… Ты же понимаешь, что суд истолковал бы ее не в твою пользу. Они наверняка решили бы, что Элмер знал о твоей вине, но, умолчав о ней, чувствовал свою вину в соучастии в преступлении… Бедная малышка…

Стефано печально посмотрел на Кристину, резко встряхнулся, поднял ее и усадил рядом с собой на диван.

— Хватит ныть, попробуем побороться. Существуют же в самом деле ответы на все эти чертовы вопросы, а против Сатаны есть Господь. — Он провел ладонью по растрепанным волосам девушки. — Гвидо проводит тебя в потайную комнатку, где ты будешь в безопасности. Постарайся уснуть и ни о чем не тревожься. А я подумаю о том, как быть дальше.

Стефано ободряюще улыбнулся:

— В конце концов у нас есть выход — уйдем в партизаны, детка! И я собственными руками придушу этого ублюдка… — Темные глаза Антонелли блеснули гневом, губы сжались в тонкую бледную полосу. Он секунду колебался, пристально глядя в растерянное лицо девушки. — Я полагаю, что могу открыть тебе кое-что важное… В ту последнюю встречу со мой Элмер проговорился… Дело в том, что он узнал человека, который стрелял в него… Бедняга не объяснил, и я до сих пор не могу понять, что мешало ему сообщить это имя полиции. Что связывало их, что заставляло Вествуда хранить молчание, несмотря на то, что в тюрьме находилась невинная девушка. Очевидно, он сам запутался в каких-то махинациях. Но вина перед тобой мучила его. Он назвал мне того, кто прятался под колпаком Санта-Клауса, и после моего нажима дал слово, что на следующее же утро сообщит обо всем комиссару Курбе… Но… предпочел застрелиться. А я потерял возможность немедленно вызволить тебя из тюрьмы. Мне остается лишь одно — самому поймать убийцу и заставить его признаться в содеянном. А тебя… тебя, детка, пока придется спрятать.

— Боже, Стефано, ты знаешь его? Умоляю, скажи, кто стрелял в Элмера? — Кристина вцепилась в руку Антонелли, глядя на него округлившимися, безумными глазами.

Стефано взял ее похолодевшие ладони в свои и мягко, словно успокаивая капризного ребенка, сказал:

— Тебе он известен под кличкой Санта. Санта-Клаус… Санта — Святой!.. Что за дьявольская насмешка… Чудесный голос и нечеловеческая, звериная жестокость, — заключил Антонелли, до боли сжав пальцы девушки.

2

— Ну, как я выгляжу? — Виляя бедрами, Кристина прошлась перед мрачным Антонелли.

С утра они с Гвидо колдовали над ее внешностью. Волосы приобрели вульгарный розоватый оттенок, превратившись при помощи лака в слипшиеся клочковатые пряди. Кожа, трижды намазанная составом, активизирующим пигмент, казалась загоревшей, а черные сетчатые колготки, избыток косметики и яркое платье под обтягивающим жакетом из синтетического леопарда, не оставляли сомнения, что разбитная деваха ищет приключений.

— Неплохо поработали. Только вот пани Марыся Сташевская слишком хороша, чтобы путешествовать по югу Италии в одиночку. — Стефано протянул Кристине документы — вид на жительство польской эмигрантки, прибывшей из Восточной Европы три года назад. — Гвидо отвезет тебя в нужное место. Автомобиль — самый безопасный способ транспортировки скрывающихся беглянок. А Гвидо — отличный спутник в долгой дороге. Ручаюсь, он не будет досаждать даме беседой и притязаниями на интим.

— Не знаю, как мне благодарить тебя, Стефано…

— Торжество справедливости — вот наш общий приз. В качестве личной благодарности постарайся продержаться в укрытии, девочка, до моего сигнала без каких-либо приключений. Не стоит осложнять далеко не блестящую ситуацию. Попадись мы комиссару Курбе до того, как я найду подлинного виновника и смогу предъявить его правосудию с неопровержимыми доказательствами, боюсь, путешествие в наручниках до тюрьмы нам всем обеспечено. Когда же все будет готово, мы выйдем на сцену, то есть предстанем перед законом, указывая на пойманного злодея…

Завтра я отправляюсь в Японию. По официальной версии, чтобы подлечить сердце у тамошних специалистов. На самом деле, я должен пока исчезнуть из поля зрения полиции, занявшись собственным расследованием. Над делом работают настоящие профессионалы… Связь со мной только через Парфюмо. Я знаю этого малого со времен войны. Старик изрядно выжил из ума, но ему можно доверять… Лихим он был парнишкой, дураковатым, но очень смелым. Фашисты назначили за его голову солидный куш, но так и остались ни с чем. Я давно не видел старика, однако ручаюсь, что из него и сейчас лишнего слова клещами не вытянешь.

— Желаю удачи, Стефано. — Кристина обняла его на прощание. — Я постараюсь сидеть тихонечко, как мышка. И буду ждать… Ну — победы!

Они распрощались на загородном пустыре, куда Кристина была доставлена в багажнике машины Антонелли. А в придорожных чахлых кустах ее ожидал неказистый «фиат»-пикап с простоватым пожилым водителем. Клетчатая ковбойка под вылинявшим вязаным жакетом, обвисшие джинсы и каскетка на лысоватом темени — Гвидо был похож на неудачливого фермера из тех, худощавых и мрачных, что вечно бранят погоду и местные власти.

— Пожалуйте, синьорина. Только уж лучше на заднее сиденье. Не выношу сигаретного духа, — проворчал он, показывая Кристине на свою машину.

— А я и не курю вовсе! — обиделась девушка, но, поймав укоризненный взгляд Стефано, лично положившего в ее блестящую виниловую сумку пачку дешевых сигарет, поправилась:

— Все-все помню, не волнуйтесь: курю и выпить люблю, особенно с симпатичными итальянскими парнями. К тому же всегда не прочь гульнуть с богатеньким «папашкой»! — Она подмигнула Антонелли, но улыбка получилась грустная. Ни путешествие, ни личность Марыси Сташевской, с которой ей предстояло сжиться, девушку далеко не радовали.

По дороге Гвидо действительно не досаждал «попутчице» разговорами. Он поймал радиоволну новостей и, казалось, полностью сосредоточился на передаче.

— Простите, Гвидо, — не вытерпела Кристина, мучимая множеством вопросов. — Я очень беспокоюсь за синьора Антонелли… Ведь то, что он сейчас сделал для меня, скрывая от полиции, грозит, вероятно, большими неприятностями.

— Хм… Синьорина изволила правильно заметить. Откровенно говоря, ваше появление в Риме не украсило жизнь хозяина.

Гвидо глянул на нее в зеркальце и спросил:

— Вас, случаем, не сглазили в детстве? Знаете, бывают такие случаи… Я человек не суеверный, но порой и не заметишь, отчего вся жизнь пойдет наперекосяк… Прошел кто-то мимо, посмотрел недобро, а тут и завертелось — и то не так, и это не эдак…

— Не знаю… — задумалась Кристина. — Вроде все было нормально… Разве только… Нет, нет, глупости.

Она замолчала, рассеянно рассматривая пролетающие мимо деревни, а в памяти вновь возник тот тревожный майский вечер, явивший на подмосковное шоссе незнакомца в шикарном «мерседесе». Ведь и вправду, с Кристиной что-то случилось после встречи с покупателем гиацинтов. Обида и зависть сделали ее одержимой. С каким безрассудным упорством шла она навстречу всем этим бедам, принимая фальшивые подделки за щедрые дары судьбы. Подобно ночной бабочке летела на свет, не боясь опалить свои крылышки… Санта… Его образ следует за ней с того злополучного вечера. Реальный или призрачный, он появляется в ее жизни, принося несчастье. Кто же он в самом деле — обаятельный весельчак, сладкоголосый певец, авантюрист, убийца?..

— Гвидо, можете не отвечать, если сочтете мой вопрос неуместным. — Кристина подалась вперед, положив локти на кресло перед собой, и почти прошептала в щеку водителя: — Что за человек скрывается под прозвищем Санта?

Гвидо лишь недоуменно пожал плечами и неопределенно промычал:

— Я… я могу судить о нем лишь по нескольким встречам на вилле «Тразименто», где он пел для гостей хозяина. Синьор Санта производил впечатление воспитанного человека… К несчастью, внешность бывает обманчива.

— Почему ему понадобилось уничтожать Риту и Вествуда?.. Сплошные загадки…

— Синьорина хочет знать мое мнение? Я имею кое-какие предположения. Гвидо Корто всегда отличался способностями к аналитическому мышлению. — Он даже хмыкнул, вспомнив что-то забавное, и с вызовом посмотрел на Кристину. — То, что я сейчас скажу, относится лишь к моим личным домыслам. Синьор Антонелли не имеет никакого отношения к моей версии. Видите ли, Кристина, у Риты делла Форте был непутевый брат, проклятый отцом и лишенный наследства. Несколько лет назад он исчез… И вот теперь эта странная череда событий — смерть Франко делла Форте, переписанное на дочь незадолго до кончины завещание… Брак Риты с Вествудом и, наконец, убийство. Ведь речь идет, синьорина, о громадном наследстве. Громадном! Да ко всему прочему, еще этот «Голубой принц»…

— Вы полагаете, что Санта — младший брат Риты, озверевший от обиды и жадности?

— А почему бы нет? Случай-то, в общем, заурядный. Небось детективы читать любите? И фильмы страшные смотрите? — Гвидо вдруг засмеялся. — Я тоже. Особенно телесериалы с комиссаром Катанья — «Спруты» разных номеров. Вот и лезут в голову всякие глупости… Только, прошу вас, синьорина, не пересказывайте мои домыслы Стефано. Предупреждаю, он может очень обидеться. Ведь семейство делла Форте — его старинные друзья. Может, и слухи все это, но поговаривали, что в молодости синьора Паола была весьма неравнодушна к Стефано. Да и он… Забудем об этом. Что-то я слишком болтлив сегодня. Люблю южное солнце, да и вообще эти края! Воспоминаний много, кровь закипает…

Он вздохнул и ловко обогнал маячивший впереди трейлер.

«Ему можно доверять», — вспомнила Кристина слова Стефано и сокрушенно вздохнула, увидев Пипо Парфюмо. Вид хозяина кабачка «Лиловая свинья» не располагал к откровенным беседам. Во всяком случае, у человека с такой внешностью трудно было предположить наличие каких-либо добродетелей. Приземистое пузатое тело старика гордо носило слишком большую голову, при взгляде на которую хотелось отвернуться — уж очень неприятным казался его шишковатый, абсолютно лысый череп и багровое мясистое лицо с подробной картой кровеносных сосудов на обвисшей блестящей коже. Маленькие черные глазки поблескивали из-под кустистых бровей хитро и насмешливо. Длинный белый фартук Парфюмо лоснился жирными пятнами в том месте, где отдыхали от энергичной жестикуляции его короткие ручки.

Пока Гвидо шептался с хозяином, Кристина стояла на виду притихших клиентов забегаловки, прикрывая колени плохоньким чемоданчиком. Четверо мужчин, заскочивших перекусить и выпить вина, молча рассматривали яркую блондинку. Рты продолжали размеренно жевать баранье рагу, а глаза с мрачноватой жадностью ощупывали фигуру девушки — по всей вероятности, такие птички сюда залетали редко.

— Парни, — обратился к жующим Парфюмо на южном диалекте, — это моя новая помощница, родня одного дружка, с которым мы воевали еще в большую войну. Она полька, по-нашему понимает плохо. Но глупостей не позволяет. Запомните сами и передайте другим. Кто с первого раза не поймет, будет иметь дело со мной.

Старик снизу вверх глянул на Кристину и легонько шлепнул ее по заду:

— Пошли ко мне, сладкая, поговорить надо.

Миновав грязный темный коридорчик, они оказались на кухне, полной густого чада от шипящих на дровяной плите сковородок.

— Слышал, ты у нас ненадолго, — сказал старик, помешивая в большой кастрюле что-то бурое, пахнущее красным перцем.

— Угу, — сделав туповатое лицо, отозвалась Кристина.

— Говорят, можешь помочь на кухне бесплатно. Посуду перемыть, овощи почистить.

— Угу, — согласилась Кристина, снабженная Стефано небольшой суммой на проживание.

— Значит, стол и койка тебе дармовые будут. — Парфюмо осторожно втянул губами горячую жидкость с ложки и удовлетворенно причмокнул. — А еще говорят, что полицейских не любишь.

Старик, не глядя на Кристину, вывалил в кастрюлю жарившийся на сковороде лук.

— Не люблю, — согласилась Кристина, насупившись. Что известно этому багровому старику, о чем шептался с ним Гвидо?

Закончив с соусом, Парфюмо отер руки о фартук, звонко шлепнул гостью по заду.

— А где их здесь взять, полицаев? — хитро подмигнул он. — Здесь люди сами свои вопросы решают. Прошлым летом один чудило надумал сети в чужом месте ставить. Отрезали ему яйца. Свои же парни — тихо, мирно, чтобы наука была… Да ты не дрожи, красивая. Подбери ухажера покрепче, а с другими ни гугу. Бо-ольшие неприятности могут случиться. — Он погрозил Кристине длинной ложкой, с которой капал соус, и девушка смущенно потупилась. — Иди к той синьоре, что белье во дворе развешивает, она тебе уже апартаменты приготовила. Зара ее зовут. Хозяйка моя, стало быть, — твоя госпожа. Очень строгая и набожная женщина…

Эй! — окликнул Парфюмо удаляющуюся девушку. — Здесь недавно по телевизору интересную картину показали: одна русская шлюшка из тюрьмы сбежала, да еще конвоира пристукнула. Кровищи — как на скотобойне! — Толстяк зашелся хрюкающим смехом, и Кристину вдруг осенила догадка: «Лиловая свинья» — это и есть сам Парфюмо. Как бы лестно ни отзывался о нем Антонелли.

Слов женщины, говорившей на диалекте, Кристина почти не понимала. Приходилось объясняться жестами. Да, в этих краях она почувствовала себя путешественницей, попавшей в экзотическую глухомань.

Здесь все было непривычно и живописно. Январь — а вокруг преисполненное радости жизни цветение. Темно-зеленый глянец апельсиновых рощ и бархатисто-серебряная листва зарослей олив покрывают склоны холмов, а виноградники кажутся полосатыми ковриками, наброшенными на каменистые уступы, спускающиеся к морю. В крошечных долинах, заросших мягкой травой, бродят отары, на серой гальке побережья сушатся перевернутые кверху дном лодки, развешана паутина рыбацких сетей с большими бусинами стеклянных шаров, служащих поплавками. Море называется Тирренским и соединяется узким Мессинским проливом с Ионическим. Там, за проливом, в золотисто-голубой дымке прячется знойная загадочная Сицилия.

Дома в деревеньках, спускающихся к заливу, выстроены из белого камня. Чудом прилепившись к скалам над бухтой, они образуют единое целое, наподобие пчелиного улья или древесного гриба, облепившего ступенчатыми наростами старую кору.

«Лиловая свинья» расположена на самом верху деревеньки, неподалеку от проходящей вдоль побережья автострады. В отличие от нижних кабачков и тратторий, предназначенных для рыбаков и гостей, прибывающих с моря, «Свинья» — место встречи погонщиков и пастухов, а также придорожная забегаловка, куда заскакивают водители машин, развозящих овощи, фрукты, молоко, сыры и прочие сельхозпродукты. Это почти всегда «свои люди», чужаки в такую глушь забредают редко. Их не любят и опасливо сторонятся.

Комната Кристины оказалась в старом амбаре, где в летний сезон жили наемные работники Парфюмо, помогавшие возделывать большой огород. Густо разросшийся сад скрывал приземистое, сложенное из разномастных валунов строение от посторонних глаз. В тени огромных деревьев грецкого ореха, едва начинавших зеленеть, было прохладно и сыро, а на разогретой солнцем каменистой тропинке, словно рассыпанные драгоценности, дремали большие сине-зеленые мухи.

Амбар под соломенной крышей казался заброшенным и безопасным. Это обстоятельство больше всего радовало Кристину — здесь она могла уединиться и даже запереть тяжелую дощатую дверь ржавой задвижкой. Оконце с треснутыми мутными стеклами в прогнивших рамах казалось менее надежным. Но поставленные на подоконник Кристиной ряды пустых бутылок должны были предупредить об опасности, если кто-нибудь задумал бы проникнуть сюда ночью. По крайней мере, она успеет проснуться от грохота, прежде чем ее придушат.

Пугливость, настороженность помощницы Парфюмо сразу бросались в глаза. Марыся Сташевская сторонилась всяких знакомств, проводя свободное время в своей каморке. Она вообще старалась не показываться на глаза посетителям, предпочитая возиться на кухне с грязной посудой или заниматься на задворках стиркой.

Взбивая пену в большом оцинкованном корыте, закрепленном на массивных козлах, она порой замирала, словно прислушивалась к чему-то. В эти минуты мысли Кристины растекались, теряя ориентиры, и ей начинало казаться, что именно так сходят с ума. Живая, ощутимая до мелочей, чужая жизнь пугала реальностью материализовавшегося кошмара. Это солнце, кусты, холмы, морская синь на горизонте, толстая жена Парфюмо, пахнущая чем-то кислым, явно сторонящаяся, всякий раз делающая брезгливую гримасу, отдавая ей короткие распоряжения, — что это, сон наяву? Но какова же тогда явь — подлинная ее, Кристинина жизнь? Московская пятиэтажка, римская тюрьма, скромная гостиница «Парма», роскошные владения Антонелли — где находятся они: в реальности или в ее воображении?

Почему-то отчетливо всплывал в памяти быстрый, как удар, взгляд Надин-Белоснежки, узнавшей о контракте подружки с «Каратом», и ее наморщенный, то ли пренебрежительно, то ли завистливо, носик. «Миллионы ты там грести не будешь — и не мечтай. Там таких, ищущих, пруд пруди. Но вот со здоровым сексом проблем наверняка не будет. Уж чего-чего, а темперамента тамошним черножопеньким не занимать», — заверила она Кристину на прощание. Смешно. Уж в гадалки Надьке лучше не соваться. Ночь с Элмером, одна, правда, очень желанная, и садистские надругательства Рино — богатая любовная практика, ничего не скажешь! Элмер умер, не сумев даже привязаться к ней, но успел затянуть на шее русской подружки тугую петлю. От этой мысли по коже пробегали мурашки, и Кристина затравленно озиралась, отчетливо представляя огромное бронзовое тело, возникающее рядом.

Стряхивая наваждение, она заставляла себя собраться, произнося мысленно что-то совсем простое, родное, детское. «В лесу родилась елочка…» — мысленно декламировала Кристина, стиснув зубы и пытаясь преодолеть мутящий рассудок страх. Затем продумывала заново всю случившуюся с ней историю, стараясь выискать в ней оптимистические моменты и хоть какой-то логический смысл.

«Все к лучшему, — твердила себе Кристина. — Эти сказочные, затерянные в южной глуши края — не ссылка, а награда. И обещание победы». Как пишут путеводители, изученные Кристиной у Стефано накануне отъезда, природные и климатические условия в этих краях «отличаются покоряющим своеобразием». Теплый воздух какого-то особого вкуса, смешавший запахи моря и пробуждающейся земли, которая никогда не ведает зимней спячки. Летом здесь будет пекло — раскаленный камень, выжженные солнцем склоны и млеющее в жарких испарениях море. Еще бы, ведь «носок» итальянского «сапога» немного севернее Туниса и Алжира. Сейчас здесь +18˚, морская синь до горизонта, манящая тем сильнее, чем настоятельнее заявляла о себе потребность в хорошей бане.

Через три дня работы на жаркой кухне Кристина почувствовала, что покрылась слоем грязи и пота. На вопрос работницы о возможности помыться Парфюмо пренебрежительно хмыкнул: «Вон в саду бочка. Бери ведро и тащи в хлев. Воды пока не жалко. Это летом буду по капле считать. Но к лету, того, упорхнешь, значит…» Он окинул Кристину таким цепким масляным взглядом, что ей стало ясно, — недаром здесь у восьмидесятилетних стариков ребятня пузатая бегает.

— Я не прочь приласкать тебя, сладкая. Как-нибудь вечерком. Моя хозяйка к сестре гостить уезжает. У меня пластинки есть хорошие. И заплачу, конечно. Парфюмо никогда не скупится для такого дела, и силенки еще имеются. — Он смачно ущипнул ее пониже спины, подтверждая свои слова.

— Спасибо. Потом. Я еще не привыкла… Устала… — пробормотала работница невпопад, пряча сверкнувшие отвращением глаза.

Для купания Кристина выбрала вечерние часы, когда перед ужином в забегаловке наступало затишье и хозяева отдыхали в доме. Два ведра, кружка и кусочек хозяйственного мыла — вот и все, что заменило ей ванну. Но и это было настоящим блаженством для истомившегося по воде тела.

Дверь в хлев не запиралась, пол застилала солома, сгнившая в глубине и еще сухая, золотистая, сверху. Сквозь щели в крыше, набранной из узеньких дощечек, проникали полоски света, на потолочных перекрытиях возились, тихонько воркуя, голуби. Кристина намылилась и с удовольствием облилась прохладной водой. Потом, опустившись на колени, намылила длинные волосы, жалея, что не остригла их накануне бегства. Искушение отделаться от обременительной шевелюры было велико — перед кем ей теперь щеголять? Ведь не фотомодель, а скорее каторжница, значит, и замашки иные. Но Кристине казалось, что именно с этого незначительного шага начнется ее капитуляция перед обстоятельствами. Нет, Марыся Сташевская останется Кристиной Лариной до тех пор, пока хватит сил сопротивляться отчаянию. Она яростно намылила слипшиеся, упавшие на солому длинные пряди.

Несколько раз Кристине послышалось, что за стенами хлева кто-то ходит, перешептываясь и хихикая. Но теперь с ней так бывало частенько — тени, шорохи, звуки, — все пугало и настораживало. «Глупости! Надо успокоиться и хорошенько помыться», — успокаивала себя Кристина, сдерживая дрожь и желание немедленно скрыться, спрятаться в своей каморке. Нарочито медленно она облилась из ведра и откинула назад мокрые волосы. В дверях, мерзко улыбаясь и протягивая ей дрожащей рукой замусоленную купюру, стоял Парфюмо.

— Уйдите! Прочь! — крикнула девушка, натягивая на мокрое тело ситцевое платье. Но старик и не думал уходить, больше того, рядом с ним появилась огромная фигура местного пастуха, слывшего юродивым.

— Кьямо тоже дает тебе деньги. Не брыкайся, малютка, мы только немного поиграем, а ты сможешь купить себе красивое платьице и конфетки. Правда, Кьямо? — Старик двинулся к ней, а за ним, растопырив руки и разинув слюнявый рот, шагнул бородатый дебил.

— Прочь! — Кристина запустила в старика ведром и, толкнув коленом не ожидавшего нападения гиганта, выскочила в сад.

Первым ее желанием было скрыться в горах, но девушка быстро сообразила, что омерзительные деревенские кавалеры куда безопаснее неведомых убийц, идущих, возможно, по ее следу. По сравнению с Рино Бронзато свиноподобный Парфюмо и даже полоумный пастух выглядели комически. «Уж этих-то прохиндеев Марыся сумеет раскидать за милую душу!» — убеждала себя Кристина, стуча зубами от страха и холода.

Она заперлась в своей комнате, приняв все меры предосторожности: проверила ограждение из пустых бутылок на окне и положила под подушку украденный на кухне нож.

Вскоре послышались шаги и шипящий голос Парфюмо под дверью:

— Ты разбила мне голову, чертовка! Мою старую, глупую голову. Парфюмо ведь сразу понял, что ты за птица… Ступай на кухню, а завтра можешь убираться туда, откуда явилась, — в вонючую каталажку, в тюрягу, грязная шлюха!

Кристина затаилась, а когда хрюканье, означающее язвительный смех, утихло, натянула вязаную кофту и по уши залезла под одеяло. Никуда она не пойдет — и в темном саду, и в харчевне страшно. Она совсем одинока, и скоро, наверно, явятся полицейские и увезут беглянку в самую мерзкую тюрьму, предназначенную для отъявленных злодеев.

От голода Кристину слегка мутило — с раннего утра она не съела ни крошки. Она свернулась в клубок под ветхим одеялом, не отрывая глаз от темнеющего окна, за которым таилась опасность. А когда тело стал сотрясать озноб, попыталась запеть: «Степь да степь кругом, путь далек лежит…» Странно звучали здесь слова русской песни про глухую морозную ночь. Снег, снег — мягкий, теплый, как пуховый платок. Печально завывающая, убаюкивающая метель… Только что-то сильно впивается в горло, сдавливает губы… Она открывает глаза и пытается закричать. Но рот стянут чем-то тугим, а в густом мраке кто-то очень сильный, пахнущий потом, скручивает ей за спиной руки. «Кьямо! — догадалась Кристина. — Дебил вернулся, чтобы изнасиловать меня!» Она согнула колени, собираясь ударить нападавшего. Но тот ловко поймал ее ноги и стянул щиколотки веревкой. Затем на голову Кристины обрушилась вонючая мешковина и тяжелый кулак. В глазах бенгальскими огнями рассыпались искры, и все поглотила тьма…

Она пришла в себя от свежего ночного воздуха и острой боли — кто-то резко сорвал пластырь, стягивавший губы. Кристина вскрикнула, ощутив во рту солоноватый привкус крови.

— Ничего, пусть поорет — здесь хоть сотню монашек перетрахай, никто не услышит. — Гнусный голос, отсутствие диалекта, сильные пальцы, шарящие по Кристининой груди.

— Погоди, кайф портишь! — отозвался другой, помоложе, тоже, видимо, не из местных. — Здесь где-то наш приятель сопит — доставим мальчику напоследок хорошенькое удовольствие.

— Эй, ублюдок, ты жив? — позвал молодой. — Жаль, темнота, да мы постараемся к тебе подкатить. Не обидим. Любишь смотреть киношку с порнушкой? Сейчас будет! — Он захихикал. — Тащи-ка сюда крошку, Дылда!

Кристину за ноги отволокли куда-то по каменному полу, присыпанному сеном. Во мраке, чуть осветленном лунным светом, пробивающимся в заколоченное окно, глаза смогли различить неподвижное связанное тело, к которому ее бросил один из бандитов. Плечом Кристина ощутила тепло, исходящее от жертвы, — слава Богу, не труп!

— Вы живы? — прошептала она.

— Живехонек и ждет представления. Я готов, нежная моя! — Один из бандитов, рухнув на Кристину, рванул на ней платье. Она закричала, пытаясь сопротивляться связанными ногами.

— Так не годится, в очередь, сынок! Я первый. — Нападавшего оттолкнул дружок постарше.

Кристина услышала звон пряжки на ремне: встав над ней на четвереньки, мужчина лихорадочно расстегивал брюки.

— Нет! — завопила она и тут же сжалась от криков и боли.

Бандит отлетел в сторону, сбитый ударом: человек, лежавший рядом с Кристиной, исхитрился лягнуть его связанными ногами, задев по коленям и девушку.

— Сука живучая! Жаль, не пристрелили сразу! — взвыл опрокинутый насильник и, подняв с пола камень, обрушил его на голову пленника.

Кристина услышала жуткий тупой звук — лежащее рядом тело обмякло, навалившись на нее. Ее спасителя убили — теперь она целиком в руках бандитов. Крик, вырвавшийся из ее горла, был страшен. Рванувшийся к ней Дылда наткнулся на что-то, глухо ухнула канистра — запахло бензином. Он в сердцах ударил Кристину ногой и длинно выругался.

— Эй, что за бардак! — заглянул в двери третий, видимо, главный. — Говнюки вонючие, поразвлечься решили?! Где канистра? Что?! — Он пинками вытолкал дружков из сарая и с силой захлопнул дверь. Кристина слышала, как лязгнул металлический засов и бандиты, отчаянно переругиваясь, удалились. Облизав пересохшие, израненные губы, она тихо застонала.

— Ты жива? — послышался рядом хриплый мужской голос. — Страшно повезло, я, кажется, тоже… Меня связали и бросили здесь еще утром… Ой… в голове дырка… И безумно хочется пить…

— Кто вы? Что происходит? Что им надо от нас? Кто эти люди?

— Ты в полном порядке, крошка. Столько вопросов — как у профессора на экзаменах или в телевикторине… — Мужчина перевел дух. — Могу прояснить в общих чертах ситуацию: эти ребята, не знаю, кто они, собираются нас поджарить. Почему-то непременно вдвоем и обязательно на костре… Может, секта такая… Как бы жертвоприношение…

— Я слышала, как тот, что главный, послал кого-то за бензином. Свой запас они, кажется, разлили… — Кристина говорила спокойно, страх пропал — теперь ей было все равно.

— Ты ранена?

— Кажется, нет. У меня связаны руки и ноги, я совсем не чувствую пальцев… И губы болят.

— Значит, жива и способна принять участие в цирковом шоу… Для начала постарайся подсунуть свои ручки к моим губам… Эй, шевелись, даже если ты испытываешь тягу к самосожжению, меня-то спасти должна. С насильниками тебя вроде бы теплые чувства не связывают. Или я зря старался, разогнав кавалеров?

— Спасибо… Только я словно во сне — ничего не понимаю и ничего не чувствую…

— Это шок. Встряхнись, детка. Подумай обо мне — мне просто до зарезу необходимо выжить и рассчитаться с этими ребятами.

Кристина повернулась спиной к своему соседу, согнулась, подставляя ему связанные кисти. Она почувствовала его горячие губы на своей коже и взвизгнула от укуса.

— Извини, зубы соскочили. Неудобно очень…

Кристина зажмурилась, молясь о том, чтобы веревки оказались незнакомцу по зубам. И вот она, превозмогая боль, пытается пошевелить освобожденными руками. Затекшие мышцы, онемевшие пальцы…

— Скорее, скорее, детка! Финиш совсем близко. Развязывай свои ноги! — прохрипел мужчина.

Кристина никак не могла распутать затянутый узел. Ногти ломались, пальцы ныли от боли.

— Не получается! — взмолилась она со слезами.

— Тогда попытайся развязать мои руки.

Они перекатились по соломе. Мужчина встал на колени, склонив голову, как на эшафоте. Зубами и руками Кристине удалось справиться с узлом, и незнакомец тихо заскулил, разминая затекшие кисти.

— Боже, я провалялся почти сутки. У них в машине, потом здесь.

Он живо справился с веревкой на ногах и помог Кристине. Взявшись за руки, они поднялись, испытывая страшную боль в ступнях.

— Ничего, детка. Сдержи вопли восторга. Мы почти живы. Попробуем выбраться, только надо действовать очень тихо. Сарай наверняка сторожат. — Опустившись, он нащупал камень. — Тот самый, которым меня пристукнули. Как раз сгодится.

— Это же очень ветхий сарай, — прошептала Кристина. — Смотри, щели светятся и какая-то лестница на чердак!

Она ощупью поднялась наверх и с восторгом обнаружила открывшуюся прямо в звездное небо дыру полукруглого окна. Внизу было тихо. И в тишине отчетливо раздавалось ритмичное посвистывание — карауливший их детина пытался исполнить штраусовский марш.

— Останься здесь. Я разведаю ситуацию. — Мужчина вылез в окно и бесшумно скрылся за углом сарая.

«Вот и все. Больше я его никогда не увижу», — подумала Кристина.

— Порядок! — раздался под окном еле слышный шепот. — Свешивайся на руках, а я тебя здесь поймаю. Да потише. Я только слегка оглушил этого парня.

Кристина вылезла из окна и, вцепившись руками в край рамы, попыталась спустить вниз ноги. Пальцы цеплялись за доски, стараясь удержаться, но это оказалось непросто — сдерживая вопль, она рухнула вниз.

— Ого! Упитанная крошка. Чуть не задавила. — Поймав ее в охапку, мужчина едва удержался на ногах. И вдруг, уронив голову на плечо Кристины, ослаб.

Она подхватила и крепко прижала к себе теряющего сознание спасителя. Со стороны они были похожи на влюбленных, слившихся в страстном объятии. Но любоваться нежной парой никому не пришлось: оглушенный сторож лежал неподалеку, раскинув руки, в которых не было оружия.

Кристина потерла виски незнакомца — под пальцами обнаружилась колючая щетина. Он застонал, замотал головой, приходя в себя, и тут же оттолкнул девушку.

— Что зеваешь, балда? Сейчас здесь будет костер!

Схватив Кристину за руку, он потащил ее к ближайшим кустам, за которыми черной стеной поднимался склон холма, покрытого виноградником.

В ночной тишине со стороны покинутого сарая раздались тревожные голоса, вопли. Беглецы с удвоенной силой припустились вверх, карабкаясь по камням.

— Я больше не могу! — взмолилась Кристина, падая на землю. Ее спутник опустился рядом.

— Они нашли караульного, которого я двинул камнем по голове, да еще позаимствовал у него пистолет. Черт, надо было оттащить парня в кусты! Я туго соображаю — эти сволочи здорово меня оглоушили. Пощупай здесь. — Мужчина положил руку Кристины себе на затылок. — Ай! Что там? — Хриплый голос незнакомца дрогнул.

— Огромная шишка и, кажется, кровь. У тебя может быть сотрясение мозга.

— И заражение крови, и ларингит… Черта с два! Я выживу и буду здоровехонек, еще столько дел впереди… Вот глотку жалко — горло совсем надорвал, поорать пришлось… Смотри!

Внизу с треском взметнулось яркое пламя, осветив все вокруг. Беглецы притаились за валуном, не веря своему спасению. Что за чудо помогло им избежать гигантского костра? В воздух взлетали клочья горящей соломы, что-то часто взрывалось, рассыпаясь искрами, к звездному небу тянулся столб черной гари.

— Слышишь, мотор! Они уезжают. Видать, решили, что сожгли нас… Невероятно… Кто-то оберегает нас свыше. Или за тебя хорошо молятся, детка. — Он окинул взглядом Кристину, и она поспешно стянула на груди разорванное платье. Лицо незнакомца покрывала густая растительность, левый глаз странно блестел из-под оплывшего лилового надбровья. — Ладно, не будем жалеть себя и друг друга. Предстоит небольшая пробежка по пересеченной местности. За мной, спасительница!

Спутник Кристины отлично ориентировался в темноте, и скоро они оказались на тропинке, ведущей вниз. Но передохнуть не пришлось.

— Скорее, детка, расслабляться нельзя. Скоро начнет светать и нас могут заметить пастухи. А это, считай, сообщение по центральному радио. Здесь новости расходятся быстро. — Он подхватил Кристину под руку. — Осталось совсем немного. Я знаю одну отличную нору. Нам надо спрятаться и переждать до следующей ночи. Хорошенько все обдумать.

— Обдумать? — Кристина вздохнула. — Я занимаюсь этим целый месяц. Но чем дальше, тем меньше понимаю.

— Замолкни, береги силы. — Спутник помог Кристине взобраться на большой камень и прижал к себе. — Не смотри под ноги — голова закружится. Смотри вокруг — красота — сильный допинг. Отличный транквилизатор.

Кристина не могла не ахнуть — перед ними расстилалась бескрайняя черная гладь, играющая серебряной чешуей. Запах моря и горькой полыни усиливал ощущение простора и свежести. Летать, летать! В этой прозрачной, торжественной глубине так просто, так чудно летать!

— Хлебнула радости? На этом пока прервемся. Дай руку, нам предстоит очень крутой спуск! — строго предупредил мужчина, и скоро Кристина поняла, что попала в жуткую переделку.

Под ногами обрывалась почти отвесная скала, изрядно поросшая колючими, наподобие ежевичных, кустами. Внизу, в головокружительной бездне, атласно лоснилась кромка прибоя. Нежно шелестела о гальку волна. Лежащая кверху дном рыбацкая лодка казалась игрушечной, как с крыши десятиэтажного дома.

— Нет, я не могу. Я боюсь высоты. У меня содраны ступни, колени, локти… Оставь меня… Я передохну и потихоньку спущусь сама…

— Не хнычь. Дважды в ночь не умирают, а поскольку наши тела сожжены вместе с сараем, здесь только невесомые, бесстрастные души! Держись за меня, я здесь уже сто раз все облазил и, как видишь, цел.

— Прошу тебя… Я действительно лучше останусь здесь!

— Вот еще! Чтобы по твоему висящему среди кустов хладному телу определили мое убежище?! Дудки. Не прикидывайся неженкой. За домашними куколками не охотятся бандиты. И их не разыскивает полиция. Смелее, хватит ломаться! — Мужчина подтолкнул ее в спину и, спрыгнув на уступ, подал руку.

Кристина не упала. От злости и от боли она, очертя голову, ринулась дальше. «Разобьюсь — и ладно! Прекрасный конец — лежать у волны с проломленной башкой. Жаль только, так и не узнаю финал всей этой истории… Да и черт с ней!» — Кристина поскользнулась, скатываясь вниз.

— Эй, ты уж слишком торопишься. Здесь метров тридцать, — проворчал спутник, и Кристина почувствовала, как ловко и бережно подхватили ее сильные руки.

Они рухнули на прибрежную гальку совершенно обессиленные. Кристина зализывала языком сбитые колени и ссадины на руках, пыталась вытащить зубами занозы. Но ранки еще сильнее саднило.

— Иди быстрее, окунись. А то завтра все распухнет и воспалится — здесь пыль и кустарник очень жгучий, — посоветовал незнакомец и, не дожидаясь ответа, сбросил с себя одежду.

Он не стал плавать, а несколько раз окунувшись с головой недалеко от берега, вышел. Подхватил брюки с рубашкой и направился к нависающей над морем скале. Черная тень растворила его силуэт.

У Кристины не было сил подняться. Превозмогая себя, она стянула лохмотья, оставшиеся от платья и кофты, скрутила на макушке волосы и вошла в воду по самую шею. На секунду перехватило дух от холода, в голове прояснилось. Она выбежала на берег, лязгая зубами, и попыталась закутаться в остатки одежды. Словно в полынье искупалась, наверно, не выше десяти градусов!

— Иди сюда! Тихо! — Кристину подхватила знакомая уже рука и повела за собой в бархатистую, беспросветную темноту. — Осторожно, теперь шагай, чувствуешь ковер? Падай!

Ноги Кристины действительно ощутили что-то восхитительно мягкое, сухое, пружинистое.

— Это водоросли. Зарывайся поглубже и постарайся молчать. Мне надо хоть немного поспать. Не бойся, здесь мы в безопасности… А завтра мы… мы… — Кристина с удивлением услышала, что мужчина задышал ровно и глубоко, как дышат спящие.

Она опустилась на ощупь в мягкие, резко пахнущие йодом водоросли и, свернувшись клубочком, постаралась потеплее укутаться этим цепким войлоком со всех сторон.

— К тому же они еще и лечебные. Сплошной йод, — пробурчал во сне незнакомец, и Кристина почувствовала, как проваливается в спасительный, крепкий сон…

…Она проснулась от холода и не могла понять, где находится. Куча черных рыхлых лохмотьев почти забивала узкий вход в пещеру, вернее, каменную нору. Свет едва пробивался сюда, но даже в полумраке она увидела, что лежит в обнимку с бородатым мужчиной, прижавшимся к ней теплым, облепленным водорослями телом. Черные кудрявые волосы всклокочены, сквозь дыру в рубахе торчит плечо с кровавой ссадиной. Кристина слегка отстранилась, чтобы рассмотреть лицо своего соседа по постели, и замерла. Так вот почему ей показался знакомым этот измененный хрипотой голос! Даже густая щетина, покрывавшая щеки и подбородок спящего, не оставляла сомнений в том, что Кристина провела ночь в обнимку с убийцей. На ее плече, изредка вздрагивая и что-то бормоча на южном диалекте, спал Санта.

3

— Не понимаю, почему ты не убил меня сразу, а приволок сюда. Или ты еще не знаешь, что мне известно все? — Кристина задала этот вопрос сразу же, как только глаза разбуженного прояснились.

Озираясь и ощупывая ушибленный затылок, парень наконец осознал реальность, и она ему понравилась. Избитая, оборванная девушка склонила над ним опухшее злое лицо.

— Мне известно все про тебя, Санта! Ты убийца, ты настоящий подонок, мразь!

Парень поймал взметнувшиеся над ним кулачки.

— Можешь покончить со мной, теперь все равно! — кричала Кристина, сотрясаясь от негодования. — Вначале ты подставил меня Рино, затем уничтожил Риту и Элмера… Ты получил бриллиант, ублюдок?..

Она беспомощно затихла, исчерпав запас известных ей итальянских ругательств. Отпустив запястья девушки, Санта оттолкнул ее на кучу водорослей.

— Это тебе сообщили в полиции? Значит, они решили свалить дело на меня, — криво усмехнулся он.

— Тебя узнал Элмер. Он признался в этом Стефано перед тем… перед тем, как покончить с собой.

— Вествуд мертв?! — Санта, резко вскочив, схватил Кристину за плечи. Но, сморщившись от боли, сел. — Давай поговорим без драки.

Он сгреб водоросли и прилег на них, осторожно опустив голову. Теперь Кристина недоумевала, как смогла узнать этого малознакомого человека, — так сильно он изменился с момента их встречи в охотничьем домике. Перед ней лежал измученный, давно небритый мужчина с ввалившимися блестящими, словно в жару, глазами. Ничего общего с элегантным, самоуверенным тенором, певшим для гостей Антонелли. Но это он выманил у ничего не подозревающей дурочки «Голубого принца» и теперь скрывается от сообщников Рино. А Вествуд? При чем здесь он? Бедная беременная Рита!..

— Можешь торжествовать — Элмер убил себя, ничего не сказав о тебе полицейским. Главная виновница перед законом по-прежнему я. Но я теперь знаю правду! — Кристина нащупала под рукой острый обломок камня. Ведь даже такому обессиленному парню ничего не стоит разделаться с ней. Страшна не смерть — противно и больно уйти, не дождавшись возмездия.

Ах, как хотелось расквитаться за все мучения тюремной жизни, за гибель хороших, ни в чем не повинных людей! Гнев парализовал Кристину, она молчала, слыша, как в тишине бьется о гальку волна.

— Так… Если Элмер промолчал, почему же тогда тебя выпустили из тюрьмы, девочка? — еле слышно спросил Санта.

— Он просто поторопился, не смог пережить гибель Риты… И выстрелил себе в голову! — Кристина метнула уничтожающий взгляд на убийцу, но тот выглядел безучастным и слабым. Возможно, притворялся, оценивая ситуацию. — А я сбежала. Вернее, меня спасли друзья. Напали на полицейскую машину накануне суда… Правда, я не знаю, кого благодарить — мой спаситель погиб в перестрелке. Это был совсем не известный мне человек… А я умчалась к Антонелли, моля о помощи.

— И мужественный Стефано защитил тебя. Как же! Невинная жертва, попавшая в клетку вместо проклятого Санты!

— Стефано спрятал меня у себя в доме, потом с фальшивыми документами отправил сюда. Он сильно рисковал, помогая мне, и поклялся своими руками прикончить убийцу!

— То есть меня? — Санта усмехнулся и сел, привалившись к стене. — Значит, теперь твое спасение зависит от того, сумеешь ли ты доставить меня в полицейский участок?

— Выходит, так. К сожалению, это у меня вряд ли получится. Те, кто вчера устроил костер, действуют быстрее.

— Тогда просто добей меня из чувства справедливости. Покарай за гибель своего любовника. — Санта достал из кармана брюк и бросил Кристине пистолет. Отшатнувшись, она в ужасе смотрела на поблескивающий в черных водорослях металл.

— Ну, что же, давай, не робей! Ведь тебе не впервые, крошка! — подначивал ее ухмыляющийся Санта.

Кристина осторожно взяла пистолет.

— Где здесь предохранитель и куда нажимать?

— Подними рычажок вверх, чтобы щелкнул. И жми пальцем на курок… Лучше это сделать не здесь — могут обвалиться камни. Выйди из пещеры и целься. Здесь всего два метра, трудно промазать… В Вествуда ты, правда, стреляла в упор…

— Я?! — Кристина опешила от такого обвинения. — Ты… ты… — Ее губы задрожали, она пятилась, изо всех сил двумя руками сжимая перед собой пистолет…

— Ага, тебе обидно, больно? А ведь тебя уже целый месяц пытают недоверием, презрением, несправедливостью! — Взгляд Санты гневно сверкал. — Почему же ты так просто сваливаешь этот нечеловеческий поступок на меня? Потому что тебе сообщил Антонелли? А если Стефано зачем-то солгал, или Вествуд ошибся, да, может, просто каким-то образом в его помутившемся сознании слился образ Санта-Клауса с пистолетом и мое прозвище? Да я и не был знаком с Элмером толком… Ой… — Санта вновь опустился на пол, сжимая руками голову.

Кристина молчала, лихорадочно пытаясь составить логическую картину из обрывочных фактов. Но слишком много звеньев отсутствовало, слишком многие вопросы не имели ответа.

Взвесив пистолет на ладони, Кристина протянула его Санте:

— Предпочитаю получить пулю в затылок, а не быть удушенной или утопленной. Ведь мне не миновать расправы — если ты убийца, то должен убрать свидетеля, если считаешь виновной меня, то можешь не сдержать ненависти…

Санта забрал оружие, заметив, что холодный металл примагничивал взгляд девушки, в котором застыла обреченность.

— Послушай, детка, тебе не нужны мои заверения… Но я клянусь, — жизнью своей, кровью, памятью погибших родителей, — это сделал не я. — Санта сжал в своих руках ее прохладные, безжизненные ладони и твердо посмотрел в широко раскрытые глаза. Кристина не отстранилась, не отвела взгляд.

— Мне все равно. Теперь уже все равно. Слишком много потерь, — прошептали припухшие, с запекшимся кровоподтеком губы. — Если ты невиновен, значит, виновата я.

— Нет, нет, детка! Человека, которого правосудие готово упрятать на всю жизнь за решетку, не стали бы сжигать… Да и вызволять из тюрьмы… Ты что-то знаешь, девочка, и кому-то это не нравится… А поскольку мы были приговорены к сожжению вместе, значит, это не я. Поняла? — Санта встряхнул застывшую девушку. — Мы оба не виновны, мы оба — под подозрением, и поэтому-то нас и хотели убрать… Ты знаешь этих людей?

— Нет. Я не видела никого. Меня связали, оглушили чем-то и увезли. Я пришла в себя только в сарае, — механически пробормотала Кристина.

— Ладно. — Санта решительно сел. — Пора выздоравливать и браться за дело. Вот невидаль — проломленная башка! Я в детстве с этих горок и не так падал. Пошли-ка на солнышко. Только тихо, совсем тихо! — Он выглянул из пещеры и потянул Кристину за руку.

В глаза резко ударил солнечный свет. Вход в нору загораживал десятиметровый валун, вздымавшийся прямо из воды и образовывавший нечто вроде маленького грота: три-четыре квадратных метра мелкой гальки, которую уже золотил солнечный луч, и «бухточка» размером с садовый бассейн.

— Это наши владения. Здесь нас не видно ни с берега, ни с моря. И ни шагу в сторону, пока не стемнеет. В этих краях много рыбаков, а с горы все побережье видно как на ладони. Так что лучше вести себя смирно — солнечные ванны, водные процедуры, беседа… Больше, увы, не могу предложить ничего. И, знаешь… заключим пакт о выживании. Постараемся выбраться отсюда живыми, о'кей?

— Я ничего не ела уже сутки. И очень хочу пить. — Кристина присела на камень, подставив солнцу лицо.

— Не беспокойся о пустяках, крошка! Ты же попала на отдых с бандитом! Горячий завтрак и кофе не обещаю, но от голода ты со мной не умрешь. — Санта решительно снял рубашку, футболку и брюки и, взявшись за резинку трусов, помедлил. — Эй, давай договоримся — здесь не слишком жарко и белье мочить глупо. В диком месте — дикие нравы. Я раздеваюсь, и ничего не буду иметь против, если тебе понадобится сделать то же самое. Можешь отвернуться.

Кристина закрыла глаза, слушая тихий шелест воды и затем фырканье. Вздрогнув, она огляделась, но не увидела ничего страшного: в бухточке плескался Санта, подныривая под камни.

— Смотри! — сказал он почти беззвучно и поднял над водой набитую чем-то футболку.

Кристина демонстративно отвернулась и просидела так, пока, осыпая ее спину брызгами с мокрых волос и отфыркиваясь, Санта не облачился в свой костюм — изодранные грязные джинсы и цветастую рубаху бывалого бомжа.

— Ну, как? — Развернув футболку, он с гордостью продемонстрировал трофеи. — Думаю, для начала хватит. Не понимаю, ты что, не любишь устриц?!

— Пару раз ела вареных. Без всякого удовольствия… — вяло отозвалась Кристина, осматривая черные раковины.

— Ах, речь уже зашла об удовольствии… Помнится, полчаса назад кое-кто задумывался о самоубийстве…

Кристина вспыхнула, разозленная его проницательностью.

— Это не твое дело. Мы всего лишь попутчики.

— Товарищи по несчастью, скованные одной цепью… Цепью жутких загадок и смертельной опасности. И, что интересно, сразу двое убийц! — Санта шутил, явно довольный предстоящим завтраком. Он разложил ракушки на солнце рядом с мокрой футболкой. — Еще не слишком печет. Нам придется подождать, пока эти деликатесы не приоткроют от тепла створки. Я займусь напитками, можешь окунуться. Если честно, вид у тебя жуткий. — Закатав до колен штанины, Санта скрылся в пещере.

Кристине и самой не терпелось погрузиться в прозрачную, как стекло, пронизанную косыми лучами утреннего солнца воду. Узкие солнечные дорожки пробивались в расщелины валуна, пронизывая прозрачную воду до самого дна. Жаль только, что теплой эта «купальня» не была. И все же она с удовольствием сбросила плачевные остатки своего платья и погрузилась в сказочную ванну со стайками мелких рыбешек и гирляндами ярко-зеленых водорослей, извивающихся у камня. Обидно, что нельзя поплавать, разогреться! Но какое блаженство! Ноющая боль от ушибов и царапин тут же ушла, тело наполнилось бодростью и радостью жизни. Кристина полежала на спине, глядя в открывающееся наверху «оконце» голубого безоблачного неба, на фоне которого застыл куст ярко-желтого дрока, растущий прямо из камня. Сладкий, медовый аромат смешивался с запахом моря. Кристина раскинула руки, отогнав покачивающиеся на поверхности гигантским веером волосы. В какой-то момент ей показалось, что она погружается в блаженный сон, что только это — море, солнце и камни — настоящее, реальное, необходимое, а жуткие истории со стрельбой и погонями — плод заблудившегося во тьме воображения…

Она резко повернулась, коснувшись пальцами ног дна, встала и собралась выходить. На берегу, метрах в двух-трех от нее лежал Санта в одних трусах, подставив лицо солнцу.

— Я не смотрю, — заверил он, не поворачивая головы. — Оботрись быстренько своим тряпьем и погрейся — лето еще очень далеко.

Кристина осторожно вышла и, чувствуя, как покрывается от холода «гусиной кожей», поспешила набросить платье.

— Да, здорово тебе досталось, — констатировал, не глядя на нее, Санта. — Вся в синяках, словно черный виноград жала… В этих местах его мнут ногами в больших чанах. А виноградный сок, совсем свежий, прохладный, — это настоящее блаженство!

— Не очень умно вспоминать сейчас такие вещи… — Кристина облизала пересохшие губы. Соленая вода только обострила жажду.

— Синьорина должна подойти к столу… — Санта поднялся и, обняв девушку за дрожащие плечи, развернул ее к скрытому за камнем натюрморту.

На расстеленной футболке были разложены устрицы и среди них — половинка большой лиловато-серой раковины, наполненная водой. Кристина осторожно поднесла ее ко рту и попробовала напиток. Закрыв глаза от удовольствия, выпила все и с облегчением вздохнула:

— Здорово! Потрясающая вода.

— Это в самом деле целебный источник. Он находится в сердце горы, а ручеек стекает по камням прямо в пещеру. Не в «спальне», конечно, а в соседней «комнате».

— Там есть еще пещеры? Откуда ты все это знаешь?

— Я здесь как дома, детка. Здесь прошло мое детство. В этой норе мы с ребятами прятали «клад» — стреляные гильзы, ствол от пулемета, немецкую каску и знаешь, что? Магнитофонные кассеты с записями Меркьюри. Здесь патриархальный народ, не уважает иностранщину… Потом… Потом мы сюда водили девочек. Так, слегка потискаться… А однажды… Ладно. Расскажи лучше, какими ветрами занесло в эти дикие края московскую красавицу? Вот уж сюрприз! Там, в сарае, я по голосу сразу узнал тебя. И, если честно, очень удивился. — Санта сел, проверяя готовность устриц. — Ого! Можно приступать. Возьми, эта совсем готова.

Он ловко раскрыл створки раковины и протянул ее Кристине. Кусочек розоватого мяса, подрагивающего в прозрачной слизи, не возбуждал аппетита. Она отстранила предложенное лакомство:

— Без лимона не могу.

— Если бы ты знала, сколько здесь белков и протеинов и как это кушанье поднимает жизненные силы, ты бы отняла у меня весь улов! — настаивал Санта, со смаком заглотив устрицу.

— Плохая реклама. Я и так сильная. Только вот ногти сломанные за все цепляются…

— Это основная проблема?

— Да. У меня никогда не было привычки грызть ногти. Теперь жалею.

— Тогда — маленький обмен любезностями: ты забрасываешь в свой ротик деликатес, а я устраиваю тебе фирменный маникюр. Честное слово.

Кристина решительно отковырнула устрицу и поднесла ко рту, но тут же положила ее обратно и, сглотнув слюну, отвернулась:

— Нет, не могу. Хочу телячью отбивную с хрустящей картошечкой.

— Вот дикость-то! В лучших ресторанах Парижа и Рима за эти свежайшие, жирнейшие устрицы платят бешеные деньги изысканные гурманы… А здесь — оборванная, нищая, побитая девчонка… — вознегодовал Санта.

— Дай сюда. — Кристина забрала раковину и решительно проглотила содержимое. — Еще! — потребовала она. — Проскакивает легко, как сырое яйцо. Надо зажмуриться и проглотить все сразу.

— Не пойдет. Так не годится, ты же упоминала об удовольствиях, а сейчас отказываешься от одного из лучших — деликатеса на голодный желудок. — Санта открыл очередную ракушку и с выражением блаженства отправил ее содержимое в рот. — И зачем я только тебя уговариваю? От себя отрываю. А потом еще предстоит самому же тащить раскормленную толстуху в горы.

— Ладно. Русские девушки способны на подлинный героизм. — Кристина придвинула к себе горстку раскрытых ракушек и приступила к пиршеству. Заглатывая очередную устрицу, она считала. — Стоп. Дюжина! Я абсолютно сыта. Остальное тебе.

Санта с восторгом принялся за еду. Он действовал как истинный гурман, ухитряясь закусить устрицу листком водорослей.

— Видишь, что значит получать удовольствие? На меня приятно смотреть. Я не просто набиваю брюхо — я священнодействую!.. Так кому я обязан счастьем иметь такую очаровательную спутницу в этом изысканном путешествии? — неожиданно спросил он.

— Антонелли прислал меня к своему другу, который содержит здесь трактир. Кажется, они были в партизанах. Вместе воевали с фашистами. Парфюмо — противный тип.

— А, «Лиловая свинья»? Его так дразнили лет тридцать назад… — Санта задумался. — Значит, партизан-антифашист? Интересно. — Он стал серьезным, углубившись в свои мысли. — Послушай, Кристина, нам предстоит непростая ночь… Я придумал, как выбраться отсюда. Только ты должна меня слушаться, девочка. Мы обязательно должны уцелеть. И посмотреть в глаза одному гаду… Держи! — Он кинул Кристине пористый шершавый камень. — Это пемза. Заточи свои обломанные коготки… И, думаю, нам надо хорошенько выспаться. Я предпочитаю на воздухе. Заодно и посторожу. Полезай в нору, постарайся хорошенько согреться. Эх, так не хватает нам бутылочки виноградной водки!

— Э, нет! Мне тоже хочется позагорать. Здесь хватит места и для двоих. — Кристина присмотрела место у отвесной каменной стены и попыталась улечься.

— Не видел, чтобы загорали в платьях, хотя и разодранных до неприличия. — Санта, свернув рубашку и брюки, сунул их под голову. — Учись, вот так отдыхают опытные путешественники. — Он зажмурил глаза, изображая блаженство.

Кристина сняла платье, хотела было прикрыть им грудь, но, мысленно посмеявшись над своей застенчивостью, положила его под затылок. Забавно, на всех общественных пляжах голышом ходят даже старухи, а здесь, в глуши, вдвоем с этим совершенно не закомплексованным парнем, она ведет себя как школьница пятидесятых годов. Конечно, ему стесняться нечего — спортивное, сильное тело, смуглая кожа, бронзовая от загара. Густая смоляная шевелюра. А верхние пряди волос выгорели, отсвечивая на солнце золотом. Да и щетина на щеках слегка золотистая, образовала весьма приличную бородку. Сколько же его держали в плену, если он не знает о смерти Элмера? Не менее десяти дней. Ушиб на голове страшный. Кожа здорово рассечена и, наверно, легкое сотрясение мозга. Кристина из-под ресниц рассматривала своего спутника, проникаясь сочувствием и уверенностью в его непричастности к рождественской трагедии. Вот только при чем здесь ее диадема, связавшая их загадочной нитью?..

— Послушай, нам придется много идти. Мне не нравятся твои ноги. — Санта сел, приглядываясь к ступням девушки. — Ну-ка, покажи.

Она протянула ногу.

— И вторую, — деловито скомандовал он. — Ого! Просто беда иметь такие нежные ножки… Детка, ты что, никогда не ходила босиком? Здесь порезы, и довольно глубокие. Вот этот еще кровоточит. — Санта мял пальцами ее стопы, проверяя ранения. — А здесь заноза уже воспаляется! Чем бы ее поддеть?

— Не надо, я сама! — Кристина села, поджав ноги.

— Не капризничай. Я не мама. — Санта отломил острый край ракушки. — Давай, давай. Чем скорее мы проделаем эту операцию, тем легче тебе будет. Терпи!

Кристина терпела, пока Санта торжественно не провозгласил:

— Все! Смотри, целый шип кустарника! Немного крови. — Он приник губами к ранке и, отсосав кровь, сплюнул. — Теперь йодовую повязку в виде листка водорослей, и все будет отлично. Я так делал всегда, когда был еще почти ребенком… И вот, видишь, дожил до зрелых лет. Возможно, нам удастся еще с тобой потанцевать… Через недельку будешь как новенькая. Как тогда, в «Тразименто», где я увидел впервые загадочную незнакомку… Знаешь, почему я умчался из охотничьего домика в такую рань? Боялся не устоять — уж очень хотелось тебя соблазнить. Хотя отступать — не в моих правилах.

Рука Санты скользнула к ее колену, лаская кожу, и в глазах появилось нечто такое, что заставило Кристину переменить тему разговора.

— Твоя рана на голове совсем не шуточная. Ты выглядел чуть живым утром. Да у тебя и сейчас бывает сильная боль. А ведь это из-за меня…

— Изрядно побаливает. Хотя после ванны и трапезы сильно полегчало. — Санта потрогал ушиб, поморщился и показал Кристине пальцы. — Опять, кажется, кровь пошла.

— Ну-ка, давай посмотрю! — Девушка пододвинулась и, положив кудрявую голову себе на колени, осторожно разобрала густые слипшиеся пряди. Края пореза разошлись, сочась свежей кровью. — Ужас! Здесь надо накладывать швы. Или хотя бы повязку. — Оглядевшись, Кристина потянулась к футболке Санты.

— Оставь. Приложи листик водорослей, а над ним заплети стягивающую косичку — вот и будет шов с повязкой. Сутки я еще как-нибудь продержусь. — Он застонал, но тут же, заметив страх Кристины, засмеялся. — Я очень живучий, детка. Ну просто как собака.

Кристина завершила операцию, но Санта удержал ее руки, пристально глядя в испуганные глаза.

— Твои ноги я спас. Теперь очередь губ. Эти ублюдки сдирали пластырь вместе с кожей! — Санта скрипнул зубами. — Я достану их, Кристина.

Он прижал ее к себе, обнимая и покачивая, как ребенка:

— Ты моя бедная, затравленная, одинокая девочка. Мужественная и сильная девочка Кристина! Ну, поплачь, поплачь, детка, а я прошепчу тебе песенку… — Легонько раскачиваясь, Санта тихо запел что-то печальное, ласковое… — Это старинная колыбельная про сиротку, попавшего в бурю, но спасенного Девой Марией. Жаль, совсем горло сорвал, только мурлычу, как кот.

Кристина замерла, прислушиваясь, а когда песня кончилась, подняла на него блестящие от слез, благодарные глаза.

— Поцелуй меня, Санта.

— Санта-Рома. Меня зовут Романо…

— Невероятно, что ужасы и горе так тесно соседствуют с радостью! Какой-то крохотный кусочек времени, и прямо сразу, без перехода границы, я ныряю в блаженство, — сказала Кристина, не отрывая взгляда от вечернего неба, в котором кружила, то появляясь, то исчезая, совершенно розовая от закатного солнца чайка.

Они лежали, тесно прижавшись, боясь пошевелиться, спугнуть то невероятное, что произошло с ними. От первого, нежного поцелуя до последних, дурманящих ласк прошло несколько часов. Нет, целая вечность, превратившаяся в чистейшее наслаждение.

— Еще вчера записанные в смертники, сегодня мы предаемся любви, наивные и забывчивые, как дети, — грустно продолжил Санта. — Вот и эта птица кружит над морем, наслаждаясь синевой, свободой, простором, ощущая силу в своих легких крыльях, высматривая зорким глазом мелькнувшую в волнах рыбку… И всего лишь маленького кусочка свинца, пущенного сдуру мальчишкой или пьяницей, достаточно для того, чтобы наступил конец. Тьма… Согласись, девочка, — Санта приподнялся на локтях, окидывая Кристину восторженным взглядом, — было бы обидно умереть вчера.

— И еще обиднее будет сделать это завтра…

— Знаешь… — Санта взял длинную светлую прядь и, медленно разжимая пальцы, задумчиво смотрел на рассыпающиеся, струящиеся волосы. — Как песочные часы — так и скользят в вечность… Ты мне тогда уже показалась странной. Стояла у дома, держа на ладони кленовый листок, и что-то шептала — нежная, испуганная, как дикая лань. Потом сидела у камина, рассказывая небылицы своим завораживающим голосом…

Кристина недоуменно подняла брови:

— Каким-каким голосом?

— Русский акцент очень чувственный. И сильный. Он сразу создает ощущение мощи, значительности, власти… Поверь, я знаю толк в звуках… Ты казалась хрупкой и в то же время опасной.

— Опасной? Но почему?

— Я знал уже многое про тебя. Об этом расскажу потом. Но то, что я знал, притягивало. Ницше писал: «Мужчина любит игру и опасность. Но почему он любит женщину? Потому что она и есть все это». А ты была вдвойне, втройне опасна… Прежде всего потому, что притягательна…

— А во-вторых, потому что русская? Русские все шпионы, воры и убийцы? И ты даже не нашел нужным сказать мне свое настоящее имя, — нахмурилась Кристина.

Санта рассмеялся.

— Просто моя детская кличка куда скромнее. Святой. Их так много в Италии. На каждом углу. А Рим — всегда один.

— Значит, теперь я могу звать тебя Рома? Не верю. Это ты специально придумал, зная, что я влюблена в этот город.

— Это придумала моя мать. Она назвала меня Романо. Сладкоголосая Лидия была цыганкой, поющей под бубны и мандолину… Мама безумно любила все красивое — породистых лошадей, шикарные машины, богатые дома, яркие украшения и шелка… Поэтому-то и выбрала моего отца. А потом велела всем звать сына Ромой… «Рим — это так прекрасно. Особенно для певца». Мне едва исполнилось три года, но мама пела вместе со мной и была уверена, что вырастит знаменитого певца… Все цыганки немного провидицы, — шутливо заметил Санта. — И, наверно, она знала, что когда-то в жизни сына появится девушка, которая станет звать его Рома… — Санта искоса глянул на Кристину. — А ведь и вправду, детка, я так хочу стать твоим покоренным Римом!

Санта горько улыбался, вспоминая детство. — Никудышная я завоевательница, милый. Все жар-птицы, ухваченные жадной девочкой в волшебном саду, оказались воробьями… Но об этом лучше не вспоминать сейчас. Сейчас в моих руках сам Рома! Санта-Рома!.. А что произошло с твоими родителями?

— Молчи. — Санта запечатал губы Кристины поцелуем. — Не время для длинных монологов. Мне много надо рассказать тебе, детка. Только я сам еще не все понимаю. А тому, что понимаю, ты просто не поверишь. Мы были сегодня очень близки, когда стали просто мужчиной и женщиной. Но Санту и Кристину разделяет пространство, похожее на пропасть… — Он виновато посмотрел на девушку. — Я не такой уж «святой», детка. И в том, что тебя едва не убили, наверно, есть и моя вина.

— А то, что я жива, наверняка твоя заслуга! И уже за это Санта заслуживает награду. О, нет! — засмеялась Кристина, увидев недоумение Санты. — Не от меня — я сама награждена тобой, твоей близостью, твоей заботой, самоотверженностью… Перестань, я серьезно, ведь ты сам говорил о птице… Может ведь не случиться у нас больше серьезного разговора… И, возможно…

Кристина задумалась, и Санта подхватил недоговоренную фразу:

— …Возможно, он и не нужен будет в другой, настоящей жизни…

— Да, мы — сказочные персонажи, в сказочном пространстве… Во сне, который скоро кончится… Сегодня ты даже не спросил, есть ли опасность… То есть глотаю ли я таблетки. Ты не думал обо мне, как думают о своей женщине. Случайная попутчица, абстракция, символ…

— Вот глупости! — возмутился Санта. — Я же не идиот — какие здесь таблетки? Понятно, что у тебя другие меры предосторожности, раз ты молчала.

Кристина насмешливо глянула на него и бросила в воду камешек. Он пронизал зеркальную поверхность три раза.

— У меня вообще все другое, — загадочно вздохнула она.

Ночь наступила сразу, как бывает на юге. Только что все небо с западной стороны пылало закатным заревом, золотя морскую гладь, и вот уже залегли на холмах лиловые тени, в сквозящей зеленью небесной глубине заблестели почти прозрачные звезды. Очень скоро небесный купол затянулся угольным бархатом, став плотным и округлым, а на бархате, как в планетарии, отчетливо и ярко засияли алмазные россыпи.

Тщетно отгоняя тревожные мысли, Кристина сидела у воды одна. Санта ушел, лишь только сгустились сумерки, прихватив пистолет и оставив ей две ракушки с водой. Ждать одной в пещере было просто невыносимо — черный ящик, полный видений и призраков. Как плодятся в темноте фантомы разгулявшегося воображения! Таящийся в засаде комиссар Курбе со своими ребятами, среди которых и тот — мертвый, павший в ночь побега… Элмер, увиденный Кристиной впервые у подъезда «Карата», выскочил из открытой ярко-красной машины, чмокнув сидящую за рулем красавицу, откинул длинную русую прядь, а в виске — дыра! А вот и пистолет Санты, упирающийся в спину…

Вскрикнув, Кристина выскочила из норы и теперь сидела у моря, теряясь в сомнениях. То ей казалось, что спутник сбежал, то она замирала от страха, представляя его, настигнутого врагами. Кристина запрещала себе думать о произошедшем с ними, боясь понять, что чувство, вспыхнувшее и разгоревшееся, несмотря ни на что, намного серьезнее «лирического эпизода». Прежде она без оглядки назвала бы его любовью. Да, именно такой должна была стать ее настоящая любовь — невероятной, страстной, нежной, восторженной… Не только партнершей в сексе, а подругой, сестрой, дочерью, желанной возлюбленной почувствовала себя Кристина в объятиях этого странного человека. Именно его любила она всегда, с самого своего рождения. Просто появилась на свет с этой любовью, с его образом в душе, мерещившимся во сне и наяву. Поэтому тогда, у шоссе, в ярком свете фар увидела это лицо — ямочку на подбородке, взъерошенную копну цыганских волос, насмешливые, зоркие глаза — и потом всегда носила с собой заветный образ, моментальное фото суженого.

Именно его ждала она всем своим сердцем, стремящимся к преданности и преклонению, всем своим телом, жаждущим единственного властелина… Но кого? Человека с туманным прошлым и загадочным настоящим? Веселого, бесшабашного парня с претенциозным именем, многозначительной кличкой и тенью подозрений за спиной. Подозрений, которые, вопреки всему, продолжали подавать свои глумливые голоса.

Солгал ли Элмер? Ошибся ли Стефано или ее водит за нос циничный и хитрый преступник? Нет! — убеждала себя Кристина. — Не может быть! Ты же сердцем чувствуешь: он не такой.

Увы, Кристина уже знала, как легко подчиняется разум соблазну иллюзий. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… «Верно, верно, — подмигивали Кристине звезды. — Мы тоже — лишь свет, отправившийся во Вселенную миллиарды лет назад. Но мы прекрасны. Мы зачаровываем и вдохновляем. Мы призываем творить красоту…»

Совсем рядом всплеснули весла — к берегу причалила рыбацкая плоскодонка с одиноким силуэтом на борту.

— Эй, детка! Иди сюда! — тихо позвал голос Санты, и Кристина радостно кинулась в прохладную воду.

Санта помог ей забраться в лодку и кинул на колени узелок.

— Это все для тебя. Высокая мода от «Лиловой свиньи». — Он резко направил лодку к выходу из бухточки, оставляя позади скрывавший их уединение камень. — Ну, что, церемония прощания с нашей пещерой отменяется? Салют переносится на более благоприятное время.

Кристине показалось, что в насмешливой интонации парня прозвучали нотки подлинной грусти. Она нагнулась, поддела ладонью искрящуюся в лунном свете воду и бросила пригоршню сверкающих брызг в сторону удаляющегося берега.

— Спасибо всему, что охраняло нас, берегло, радовало, согревало. Я не забуду вас, противные устрицы, целебные водоросли…

— А меня? — серьезно спросил Санта, налегая на весла. — Меня ты собираешься сохранить в шкатулке своей памяти рядом с увядшим цветком от Стефано и незабвенным именем Элмера?

— Посмотрим, — насупилась Кристина. Ирония Санты ей не понравилась.

— Ты, кажется, не доверяешь мне?

— Лучше было бы не задавать таких вопросов в начале этого рискованного предприятия.

— Не беспокойся, детка, ты нашла в моем лице надежного партнера по борьбе с бандитизмом и мафией. А ну-ка взгляни, что я принес тебе.

Развязав концы черного шерстяного платка, она обнаружила старую шерстяную кофту и поношенные сандалии из кожаных ремешков.

— Где ты взял все это — лодку, одежду?

— Украл, разумеется. То есть взял напрокат. Здесь на каждом шагу сушат тряпье и везде валяются лодки. Ты что? Отчего такие глазищи? Хорошо, признаюсь. Я убил старушку. Как ваш этот русский тип у Достоевского. И снял с нее эти вещи.

— Удивительный ты экземпляр, Санта, — Достоевского знаешь, Ницше цитируешь. Поешь, как Доминго. И к тому же известный авантюрист.

— Известный кому? — уточнил Санта.

— Такую характеристику дал тебе Антонелли. У меня не было повода сомневаться в его словах. — Кристина пыталась разглядеть выражение лица своего спутника, задавая пугавший ее вопрос. — Или это не ты взял у едва знакомой девушки «пустяшный подарок» — «Голубого принца»? Ничего не объяснив, не предупредив, что за тобой последует Рино…

— Черт подери! Про Рино тебе тоже сообщил Стефано? Забавные у него сведения! Надо не забыть при встрече поинтересоваться об этом. — Кристине показалось, что в иронии Санты есть изрядная доля злости. — Похоже, ты жаждешь моей крови, девочка.

— Я жажду разоблачений и торжества справедливости, — вздохнула она, натягивая кофту.

— До этого еще надо дожить. В данном случае дело совсем не простое. Слушай внимательно: скоро мы причалим в бухточку, находящуюся недалеко от шоссе… Ну, к прогулкам по горам ты привыкла. Километра полтора-два трусцой по камням. Потом ты останавливаешь на шоссе машину, я убираю водителя…

— Как «убираешь»? — встревожилась Кристина.

— Известно, как — пиф-паф!.. Ах, не задавай глупых вопросов, девочка. Я и сам не знаю, буду соображать на месте. Я ведь авантюрист… А знаешь, это в конце концов комплимент.

— А я догадываюсь, что тебе хочется сейчас больше всего… — шепнула Кристина.

— Да? — не на шутку удивился Санта. — Хм… Ты действительно так думаешь, горячая моя детка? — Опустив весла, он положил тяжелые ладони на плечи девушки.

— Уверена. Эти декорации так великолепны и так безмолвны… «Санта-Лючия» была бы очень к месту. Или ночная серенада, что поют в Венеции гондольеры.

— Ах ты, хитрюга! Я и вправду запел бы, если, во-первых, не был бы хрипат; во-вторых, мы бы не соблюдали законов конспирации; и, в-третьих… — руки Санты соскользнули на грудь Кристины. — Если бы дня два провалялся с тобой в обнимку на берегу, послав к чертям все бриллианты, интриги и загадки на свете! С нас довольно приключений, ведь правда, девочка? Ведь нам надо совсем другое… — Прижав к себе девушку, Санта горячо шептал в ее шею: — Если бы ты знала, как действует на меня твой акцент! Он не лжет: как бы жестки ни были слова и страшен их смысл, в твоем исполнении они ласковы и игривы… Они манят меня и завлекают, как пение Сирены…

Кристина подалась к нему, отвечая на поцелуй. Лодка качнулась, теряя устойчивость.

— Хватит! — Санта резко оторвался от девушки. — Не прикасайся ко мне. Не позволяй мне распускать руки, довольно! Я совершенно теряю голову… Еще не время для безумств. К тому же ты рискуешь заразиться от меня вирусами преступности.

— Ты невиновен, Санта, — произнесла Кристина задумчиво и печально.

— Кажется, этот вывод тебя огорчил?

— Меня пугает все, что заставляло ненавидеть тебя… О, как мечтала я, сидя в «гнездышке» Парфюмо, чтобы тебя наконец поймали… Я проклинала тебя, Санта…

— А я шпионил за тобой и подозревал в гнусностях… Но это было давно… какого же дурака мы сваляли! Вернее, каких дураков кто-то сделал из нас… — Санта задумался, нахмурив брови, и резко изменил курс. Обогнув мыс, лодка направилась к берегу.

В молчании они причалили, и Санта помог Кристине выбраться на крупные, скользкие валуны. Потом, присев на камень, Кристина никак не могла застегнуть чужие сандалии.

— Готова? — окликнул ее Санта и ободряюще кивнул. — Тогда вперед, синьорина!

Снова темень в кущах ветвистых корявых деревьев, серебристый трепет оливковых рощиц, звон цикад в густом колючем кустарнике. Снова руки Санты, подтягивающие, поддерживающие, подталкивающие. И камни, черт их возьми! Чересчур много камней. Наконец издалека, сквозь тишину ночи, доносится собачий лай и знакомые звуки проезжающих автомобилей.

— Мы уже почти у шоссе. Присядем и все основательно обдумаем. Повяжись, пожалуйста, платком, как делают местные женщины. Если кто-то попадется нам по пути и заговорит с тобой, молчи. Я буду выкручиваться сам. Если появятся те, вчерашние, беги. Мне придется стрелять… Если что-то случится со мной, постарайся попасть в полицию. Это сейчас для тебя самое безопасное место. Договорились? — Санта пригляделся к лицу Кристины, смутно белеющему под черным платком. — Похожа на вдову, едва пережившую утрату. Впрочем, здесь так одеваются даже самые счастливые молодухи.

Санта сделал движение к девушке, но остановился:

— Иди за мной молча. Когда махну рукой, остановись и жди. Никуда не отходи, жди и не бойся, я обязательно вернусь. — Санта растворился в темноте.

— «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди»… — прошептала Кристина и замерла, покрываясь мурашками. Звуки родного языка, эти знакомые, до безразличия зачитанные строки вдруг ожили, переполняя душу любовью и верой. Она стала жадно вспоминать то, что засело в памяти из школьной программы, что читала, слышала с телевизионного экрана и магнитофонных кассет. «Не уезжай, ты мой голубчик, печально жить мне без тебя…» Господи! Это откуда? Из купеческого дома в провинциальном приволжском городке? Из какой далекой, чужой жизни?

Кристина присела на поваленное дерево, стараясь не думать, не чувствовать, не считать минуты. Край неба на востоке стремительно светлел, где-то совсем рядом блеяли овцы, подгоняемые пастухом, промчались по шоссе с грохотом и вспышками фар мотоциклисты… Ночь подходила к концу, а Санта не возвращался.

Услышав шум приближающегося автомобиля, Кристина спряталась за дерево. Шуршание шин по гравию смолкло, хлопнула дверца. Она замерла, напряженно прислушиваясь. Хруст веток и шепот: «Кристина!» А затем тихое посвистывание «Сердце красавиц склонно к измене…» Она рванулась навстречу и попала прямо в распахнутые объятия. Санта тяжело дышал, прижимая ее к себе:

— Фу! Чертовщина какая! Дай мне прийти в себя… Я же потерял тебя, детка! Битый час рыщу вдоль дороги… Неужели спутал деревья? Я ведь специально запомнил кривую сосну!

— Все в порядке. Я даже не успела испугаться, — соврала Кристина. Теперь-то, на его теплой груди, она чувствовала себя отважной и сильной.

— Следуйте за мной, синьорина Ларина. Экипаж ждет вас.

Но Кристина не послушалась. Преградив путь Санте, она подняла к нему счастливое лицо. Ресницы опущены, на приоткрытых губах застыло предвкушение чуда.

…Сбылось! Майский вечер на подмосковном шоссе, выбежавший из «мерседеса» мужчина обнимает застывшую на обочине Тинку… Он касается бережными, врачующими поцелуями припухших губ с темнеющей корочкой ссадины, он хочет зализать ранку. Но через секунду поцелуй превращается в яростное слияние, и солоноватый привкус крови кружит голову животным, жадным безрассудством…

У дороги их ждала легковушка, с фургончиком вместо салона. Санта открыл переднюю дверцу, Кристина бросилась на жесткое, пропахшее рыбой сиденье. Мотор завелся не сразу, но автомобиль тронулся, послушно набирая скорость.

— Твой дружок — хитрющий малый, — подмигнул Санта. — Номер замазал грязью. Фары зажгу, когда выедем из деревьев. А то как бы хозяин не привязался.

— Ты украл этот несчастный автомобиль у бедняги-рыбака… — догадалась Кристина.

— Украл, угнал, умыкнул. Сегодня у несчастного протухнет улов — ему не на чем будет везти его в магазин… Давай взгрустнем, Кристина. Подумаем о его голодных детишках.

— Не будем. Все так чудесно устроилось! Ведь этот мужик был бы счастлив, если бы знал, каким замечательным людям он помог спасти свою шкуру.

— Чудесная теория экспроприации! Ведь примерно так думали в семнадцатом году российские революционеры: поганые, загнившие в своей роскоши буржуи будут рады поделиться награбленным добром со своим прекрасным народом… Но ты права, наш страдалец будет благодарен и рад, ведь я оставил в его почтовом ящике очень приличную сумму. Правда, без благодарственной записки.

— Откуда у тебя взялись деньги? — удивилась Кристина, все время помимо своей воли старавшаяся подметить в рассказах Санты противоречия. Кошелька в его рубахе и брюках она не заметила.

— Хочешь, скажу правду? — Он дерзко посмотрел на нее. — В самом деле хочешь? Ну, так лови свой мяч, моя недоверчивая крошка: я снял кассу. То есть ограбил банк. Я экспроприировал доходы «Лиловой свиньи». Можешь рыдать от жалости к толстяку.

— Ну, нет. Парфюмо задолжал мне за неделю. И виновен в том, что навел на меня бандитов. — Кристина довольно хмыкнула. — Кажется, я вхожу во вкус. Жаль, что меня не было рядом, — с удовольствием плюнула бы в его мерзкую физиономию!

— Еще пару банков — и внимание: «На дорогах Италии новые Бонни и Клайд!» — захлебываясь от восхищения и ужаса, объявляют газеты. Я не прочь, — искоса посмотрел Санта.

— Кристина и Романо, — поправила его Кристина. — Нет, слишком романтично. С такими именами только монастыри основывать.

— Или подавать брачные объявления, — подхватил Санта. — Красиво будет и на афише: дуэт Кристи — Рома. Что предпочитаете, дорогая?

— Из фильма «Мужчина и женщина» Лелюша, знаешь?

— Извольте. Ведь уже сняли и продолжение «Мужчина и женщина через двадцать лет».

— Они оказались счастливы? Что там случилось, расскажи!

— Я не смотрел. Но, кажется, да… Та-ра-ра шаба да ба да… Та-ра-ра шаба да ба да… Ну, что притихла? Подхватывай! Я ведь теперь только подпевать могу.

— Никогда не могла предположить, что от горя до счастья всего один шаг.

— Как от ненависти до любви, — подметил Санта, глядя в зеркальце на посерьезневшую спутницу.

— А в обратную сторону еще короче. Уж я-то знаю, — пробормотала Кристина, научившаяся в несколько секунд расставаться с самыми радужными иллюзиями.

— Ничего ты не знаешь, детка. У тебя вообще еще ничего настоящего в жизни не было. Одни игрушки. Поверь умудренному жизнью пройдохе. — Санта наклонился и быстро прошептал ей в самое ухо: — Если не затруднит, называй меня Рома, дорогая. Я страшно тщеславен.

4

Когда они въехали во двор большого старинного дома, окруженного парком, Санта с облегчением откинулся на спинку:

— Мы на месте, синьорина. Извольте выходить… Да, рановато для визитов.

Похоже, дом спал. Ничто не нарушало тишину, часть окон второго этажа, не закрытая ставнями, отражала утреннее солнце, над клумбой с ранними весенними цветами вспархивали струйки вращающейся поливалки. Два каменных грифона на площадке, венчающей полукруглую колоннаду центрального подъезда, держали в когтистых лапах тяжелый герб.

Едва лишь гости — грязные, оборванные, пропахшие рыбой, пересекли выложенную камнем площадку, из дверей появился пожилой привратник в ливрее и белых гольфах, склоняясь в почтительном поклоне. Вслед за ним на ступени выбежала почтенная женщина, протягивая к приехавшим распахнутые руки.

— Мама Паола! — воскликнул Санта, бросаясь в ее объятия, в черный шелк дорогого, расшитого стеклярусом платья.

— Сынок! — Женщина гладила его спину, а по бледному полному лицу, едва достающему до плеча Санты, текли слезы.

— Успокойся, я жив. А это — Кристина Ларина. — Санта жестом подозвал девушку и ободряюще посмотрел на нее. — Та самая.

— Пресвятая Дева Мария! — Хозяйка перекрестилась и отступила на шаг, с ужасом оглядывая гостью.

— Кристи, это Паола Гватичелли делла Форте. Моя крестная, да, в общем, — единственная мать.

Санта удержал за руку рванувшуюся прочь девушку:

— Поверь, Паола никогда не подозревала тебя в преступлении. Как и я. Не бойся, здесь друзья.

— Синьорина Ларина… Мне не в чем винить вас… И вы столько страдали! — Паола царственным жестом протянула Кристине руку и с мольбой посмотрела на Санту. — Романо, мне кажется, вам необходима с дороги хорошая ванна…

— Кристи, мама не отваживается сказать, что от нас дурно пахнет. Что просто невыносимо несет тухлой рыбой.

— Ты все такой же, мой мальчик. Быстрее в дом — я так о многом хочу расспросить тебя… Но только после ванны. Прислуга даст вам все необходимое на первых порах, а я позабочусь о хорошем завтраке.

Кристина не стала залеживаться в ароматной пене. Тщательно помывшись, она заклеила крупные царапины пластырем, а ссадины намазала йодом. Горничная принесла целую аптечку, и было ясно, что это распоряжение хозяйки, которым не стоило пренебрегать. Темно-вишневое крепдешиновое платье, доставленное гостье вместе с бельем, пришлось почти впору, благо свободный покрой мог сойти для любой фигуры, а вот трусики, пожалуй, были слишком старомодны.

Облачившись во все чистое и собрав в хвост влажные волосы, Кристина почувствовала себя другим человеком. Может быть, этому способствовала атмосфера большой ванной комнаты, выдержанная в дорогом стиле «ретро». А возможно, изменившееся лицо, смотревшее на Кристину из зеркала. Оно было почти уродливо. Бледное, осунувшееся, с коричневой коркой на скуле — память о побеге из тюрьмы, опухшие, растрескавшиеся губы — отметина неизвестных бандитов, покрасневшие веки и нос — последствия частых слез. «Да, укатали сивку крутые горки», — подумала Кристина и тут же решила, что нет худа без добра: даже если этот эпизод с Сантой останется единственным в ее жизни, она никогда не сможет стать прежней, сомневающейся в своей женской власти.

В гостиной, куда проводила Кристину горничная, вымытый, побрившийся и переодетый Санта склонил к Паоле лохматую голову, терпеливо ожидая, пока та с помощью стоящей наготове служанки заклеит ему пластырем ушиб.

— Я все же думаю, что надо вызвать доктора Буриано. — Паола вопросительно посмотрела на вошедшую Кристину и улыбнулась: — Вы прекрасно выглядите, синьорина.

— Мама! У нас нет времени на докторов и светские церемонии. Нас преследуют и, возможно, хотят убрать. Мне надо серьезно поговорить с тобой. Ради этой встречи мы рисковали жизнью!

— И слушать не хочу про всякие ужасы, — категорически остановила его Паола. — Вначале еда, потом дела. Так говорил Франко. И он никогда не ошибался… Я же вижу, сынок, что вы оба еле держитесь на ногах, — добавила она уже другим тоном и, взяв гостей под руки, проводила в столовую.

После трапезы, прошедшей в тишине и так стремительно, что вкусные блюда проскочили в желудки изголодавшихся беглецов подобно торопливому студенческому бутерброду, Паола привела Санту и Кристину в кабинет мужа. Плотно закрыв двери, она заняла свое место на диване.

— Внимательно слушаю тебя, детка. Располагайтесь поудобнее, синьорина.

— Не возражаешь, мама, если я сначала расскажу Кристине нашу историю. Она уже несколько месяцев блуждает во мраке неведения и совсем запуталась… С чего начнем, а? — задумался Санта.

— В нашем роду, девочка, существует одна очень ценная реликвия, переходящая из поколения в поколение, — объяснила Паола. — «Голубой принц», хранитель рода, семейного очага, талисман, покровитель. И огромная материальная ценность, конечно. Мы хранили его в домашней сокровищнице — древнем тайнике, снабженном новейшей системой охраны.

Бриллиант должен был перейти по традиции нашему сыну — Леонардо. Но… так случилось… — Паола печально посмотрела на Санту и замялась, подыскивая слова.

— Леонардо еще в школьные годы проявил гомосексуальные наклонности. Один мерзавец развратил его, а скорее всего — виной тому какие-то нарушения психики… Но с годами поведение сына стало совершенно неприемлемо для отца, человека старых взглядов, — скороговоркой выпалил Санта.

— Франко был очень хорошим отцом и добрым человеком. Леонардо довел его до крайности… — тяжело вздохнула Паола. — Он покинул дом и стал вести омерзительную жизнь, пороча нашу фамилию. Франко переписал завещание. По его воле камень должен был перейти к Рите. Бедный Франко, он что-то чувствовал… Он предвидел свою кончину. Незадолго до смерти он получил какое-то письмо, кто-то звонил ему… Я не успела узнать, о чем шла речь, — Франко лежал на полу, вот здесь, у своего стола, синея на моих глазах… Тяжелый инфаркт. — Паола поднесла к глазам кружевной платок. В воздухе запахло лавандой.

— Ах, мама, ты перескочила целую главу повествования. Перед тем как переписать завещание, Франко произвел одну из регулярных ревизий своей сокровищницы и ценных бумаг в присутствии адвоката, свидетелей и эксперта по драгоценным камням. «Голубой принц» оказался стекляшкой.

— Мы даже представить себе не могли, когда произошла подмена, ведь последнюю ревизию проводили год назад и никто посторонний в дом не проникал, — добавила Паола. — У Франко был старинный друг, чрезвычайно честный и умный человек, к которому муж часто прибегал за советом…

— Кристина хорошо знает Антонелли, — напомнил Санта. — А также то, что он был другом семьи.

— Да, синьор Антонелли рассказывал, как держал на коленях маленькую Риту… Он очень скорбел о ее гибели. — Кристина отвела глаза, вспомнив о том, что в глазах Паолы она была если и не преступницей, то любовницей Вествуда, пытавшейся расстроить брак дочери.

— У Стефано всегда были какие-то свои каналы информации, которые он держал в секрете. Мне кажется, это связано с деятельностью каких-то послевоенных антифашистских союзов. Узнав о подмене бриллианта, он очень скоро сообщил нам, где искать камень. — Паола посмотрела на Санту. — У нас оставался один преданный и смелый мальчик. Мы послали в Россию Романо.

— Кристина, мама слегка торопится. Антонелли сообщил, что «принц» через руки российской мафии отправился прямо в коллекцию весьма крупного подпольного коллекционера, проживающего в Подмосковье. Люди Стефано разработали план его похищения и переправки обратно в Италию. Я должен был лишь проследить, как некая Кристина Ларина, ангажированная фирмой «Карат», прибудет из Москвы в Рим. А вместе с ней — вмонтированный среди стразов в искусственную диадему «Голубой принц». Сопровождавший тебя синьор Руффо Строцци работал на Антонелли. Он знал, конечно, о том, что находится в твоем бауле среди косметики и бижутерии.

— Мы пошли на такой хитрый ход лишь потому, что не могли доверить это дело полиции. Стефано убедил мужа в продажности полицейских чинов и в том, что надо действовать своими силами. — Во взгляде Паолы, направленном на Кристину, сквозило смущение. Она как бы просила прощения за нанесенный девушке ущерб.

— Ты же сама понимаешь, Кристина, — мафия, коррупция. И Санта-Рома против них. — Санта вздохнул. — В аэропорту Рима мы должны были поменяться с Руффо чемоданчиками. Законные владельцы получили бы свой камень, а ты — спокойно отрабатывала бы свой ангажемент… Но тут началась чертовщина… В подсунутой мне Строцци диадеме оказалась стекляшка. А сам Строцци внезапно скончался при весьма загадочных обстоятельствах… Антонелли решил хорошенько присмотреться к тебе: вдруг русская крошка — агентша московской мафии и успела перехватить камень!

— Так вот в чем дело! Я не переставала удивляться, почему Стефано приручил меня, стал другом, защитником. Да еще пригрел эту вульгарную Бэ-Бэ… Значит, они оба следили за мной… — с отвращением поняла Кристина. — Ужасно чувствовать себя дурой! Я просто разомлела от перепавшего мне счастья — бескорыстной дружбы с таким замечательным человеком… А он, оказывается, старался выудить у меня какую-то информацию…

— А также я. По замыслу Стефано я должен был познакомиться с тобой на вилле «Тразименто» и попытаться выведать правду. Ничего не подозревая, ты отдала мне свои побрякушки… Ты оставила нас в дураках своим неведеньем, детка! — попытался успокоить ее Романо.

Кристина закрыла лицо руками.

— Какой стыд! Какой иллюзион: город, который я так полюбила, люди, ставшие моими друзьями, — все оказалось блефом, миражем, обманом… Ты шпионил за мной… — Она едва сдерживала горькие слезы, сжавшись от стыда и жалости к себе.

— Согласись, что не долго. И притом у меня были веские основания для подозрений. По замыслу операции госпожа Ларина должна была оставаться в полном неведении относительно своего багажа. Но Строцци? Старик же мог разболтать секрет прелестной юной блондинке. Тем более если эта блондинка работает на русскую мафию… Строцци вышел из игры, осталась ты. Не мог же камень раствориться в воздухе!

— Клянусь, я ничего не знала… — Кристина не могла отнять ладоней от пылающих щек.

— Конечно же, конечно, Кристина! Ты отдала едва знакомому человеку свои стекляшки. Ты подарила мне их — ты подарила нам «Голубого принца»! — Санта подсел к девушке и, нежно отстранив ее ладони, заглянул в лицо. — Камень был там.

— Детка, простите нас. Это по нашей вине вы стали жертвой опасных интриг. Вас обманывали и мучили… — Паола придвинулась к Кристине и взяла ее за руку. Полоски пластыря и пятна йода на худенькой кисти тронули ее до слез. — Я ваша должница до самой смерти! Это не пустые слова, девочка.

— Благодарю вас, синьора. Хотя и поздно, но я наконец встретила здесь друзей… А как же Стефано? Он был так добр ко мне… Он рисковал, спрятав меня от полицейских… Как же последнее признание Элмера? — Кристина недоуменно обвела взглядом собеседников. — Я все равно ничего не понимаю.

— Я тоже, Романо. Кто похитил тебя и зачем?..

Паола задумалась, решилась на что-то и наконец произнесла, обращаясь к девушке:

— Есть вещи, которые здесь, в Италии, стараются не произносить вслух. Весь мир в ужасе от нашей каморры и «Козы Ностры», а ведь многое из того, чем пугают в детективах, правда… Я подозреваю, что и у Франко, и у Стефано — людей достаточно финансово могущественных и при этом независимых — были враги. Правда, Франко давно отошел от политики и бизнеса, занимаясь чисто кабинетными историческими исследованиями, но Стефано… Стефано Антонелли возвышается как могучий утес над морем продажности… Немудрено, что его мечтают убрать… Вам не приходилось, Кристина, слышать о неком Рино по кличке Бронзато?

— Мама, — живо вступил в разговор Санта. — Об этом пугале в Риме знают все. Ему и его команде приписывается чуть ли не девяносто процентов всех столичных уголовных преступлений. Естественно, что и ты, и я склонны подозревать Бронзового в интересе к «Голубому принцу». Было бы странно, если бы Рино упустил возможность заполучить его… Ведь камушек, проделав огромный путь из Италии в Россию, вернулся в Рим и преспокойно лежал в вещах синьорины Лариной, пока вокруг него кипели страсти.

— А как он все же оказался у меня? Ведь чемоданчики подменили? — Кристине все еще казалось, что ее подозревают в причастности к этой фальсификации.

— Мне удалось при помощи кое-каких данных разгадать простейший трюк. Руффо Строцци работал не только на меня, но, скажем, еще на людей Рино или бандитов, связанных с русской мафией. Он знал, что, передав чемоданчик с бриллиантом в аэропорту некому синьору, тем самым подписывает этому синьору, то есть мне, смертный приговор. Люди Рино, следуя за мной по пятам, ограбили меня, не сумев пристукнуть. Мне удалось улизнуть. Некоторое время они думали, что захватили камень, но вскоре пришлось крепко разочароваться. Руффо Строцци решил, что достаточно хитер для собственной аферы: пользуясь сутолокой в аэропорту и коротким мгновением подмены, он дал мне мой же чемоданчик, оставив бриллиант ничего не ведающей Кристине. Пусть камушек полежит в ее жалком отеле среди бижутерии, а потом он вернет себе «принца» и постарается удрать куда-нибудь подальше. Строцци надеялся, что тех трех дней, пока люди Рино проведут экспертизу, ему будет достаточно для подготовки побега. С этим бриллиантом где-нибудь в Южной Америке он мог начать новую жизнь, отделавшись от надоевшей психопатки-жены и связей с мафиози, которые, как известно, добром не кончаются. Но кто-то опередил Бронзового. Когда он обнаружил обман и послал людей разобраться с Руффо, тот был уже мертв. Первым подозреваемым в списке людей, сумевших обвести Рино вокруг пальца, был я. Ведь это из моих рук к людям Бронзового попал чемоданчик с фальшивкой. И в Москве организовывал всю операцию тоже я. А между тем мы со Стефано считали, что камень находится у Бронзового. И только когда его люди схватили меня, допытываясь о том, где находится камень, мы поняли, что они тоже промахнулись. Кто-то неизвестный и еще более хитрый провел всю компанию… И этим человеком оказалась Кристина, спокойно державшая среди своего белья чемоданчик с десятком миллионов. Не лир, конечно, долларов.

— Боже мой, какой опасности вы подвергались, бедняжка! И все по нашей вине. Право, благословляя Романо на возвращение камня, я не думала, что могут возникнуть такие страшные последствия. Мы просто возвращали в дом реликвию рода, мы шли на правое дело… Только теперь, после гибели Риты, я начала понимать, как жестоко ошиблась. Нельзя злом искоренять зло. — Паола прикрыла глаза и плотно сжала губы. Она не хотела проявлять слабость. Но слезы уже блестели на щеках.

— Синьора Паола, вероятно, вы правы. Но так хочется возмездия и справедливости!.. Где же теперь настоящий камень? Вероятно, у Рино его нет, раз на меня и Санту устроили такую травлю… — Кристина вздохнула и решила признаться. — Через несколько дней после того, как я отдала Санте свои «драгоценности», я попала к Бронзовому. Он и его люди похитили меня, мучили, выпытывая, где находится бижутерия. Очевидно, мой номер отеля уже обыскали и убедились в отсутствии диадемы. Разумеется, я сказала, что отдала стекляшки некому Санте… Ведь я считала, что он такой же авантюрист, как и все они… Эти мерзавцы. Так моя правда породила зло и ваш сын… Романо чуть не погиб… Из-за меня…

— Не стоит винить себя, детка. — Романо обнял Кристину за плечи. — Санта — не простой парень, если он отважился на подобные приключения в Москве. И он просто сволочь, если позволил Рино затащить тебя в гости.

Кристина молчала, опустив глаза. Ей вовсе не хотелось делиться сейчас подробностями своего пребывания у Бронзового. И горько было сознавать, что она подверглась надругательствам по вине человека, которым хотелось бы лишь восхищаться.

— Я прошу у тебя прощения, Кристина. И буду делать это еще сотни раз… Но ждать твоего ответа, твоего прощения я смогу лишь после того, как разделаюсь с этими ребятами. Кем бы они ни оказались… Поверь мне, Кристина. — Санта поцеловал ее руку и повернулся к Паоле.

— Мама Паола, ты мудрая и проницательная женщина. Уверен, что тяжелые утраты не заставили тебя смириться и не желать возмездия… Скажи, тебе никогда не приходила в голову иная версия той страшной ночи… Полиция считала виновницей Кристину, основываясь на уликах, найденных на месте преступления. Элмер на пороге смерти сказал Стефано, что узнал в нападавшем меня… Не мог же Вествуд соврать в такой момент… А это значит, соврал другой.

Паола пожала плечами, положила на стол четки, которые перебирала во время разговора, и, крепко сжав ладони, хрустнула пальцами.

— Подозрения — страшная вещь. Обвинения — это уже огромная моральная ответственность. Мне бы не хотелось ошибиться в своих обвинениях, боюсь, это стало бы непосильной ношей для моих старых плеч… Я не была в восторге от выбора дочери… Дело не в том, что Элмер Вествуд не аристократ. Он, как бы это сказать… человек без принципов. И я уверена — без привязанностей, что значительно хуже. Теперь, после его трагической кончины, говорить подобное — грех… Но я должна признаться, что в неоднократных беседах с комиссаром Курбе настаивала на своем мнении. Я считала, что Вествуд женился на Рите по расчету. Желая отделаться от жены и будущего ребенка, наследующего огромную долю Ритиного состояния, он инсценировал нападение, ранив себя в ногу, и… и… — Паола с силой сжала зубами указательный палец, чтобы не разрыдаться. — Это он сам убил Риту. И, не выдержав мук совести, покончил с собой. Он сказал, что узнал тебя, лишь потому, что хотел спасти от обвинения неповинную девушку, к которой был когда-то неравнодушен. А возможно, увлечен до последней минуты…

— Но почему он назвал меня? Я никогда не сталкивался на узкой дорожке с этим парнем. У него не было причин для мести. Не проще было бы сказать, что это был неизвестный мужчина, — недоумевал Санта.

Он встал, подняв правую руку с вытянутым указательным пальцем, и значительно произнес:

— Если Вествуд не обвинил меня, значит, солгал Стефано!

В комнате повисла тишина. Паола и Кристина пытались сообразить, зачем Антонелли понадобилась эта ложь, да и способен ли он вообще на подобные поступки.

— Стефано был другом семьи много десятилетий. Меня он опекал, как близкого человека, и полностью доверял мне. Как и я ему… И вроде ни в чем не подвел меня, не дал повода подозревать себя в двойной игре… Но почему он решил избавиться от меня? — размышлял Романо.

— Может быть, Стефано изменил свое отношение к тебе после того, как узнал о пропаже бриллианта, — сказала Паола. — Он больше доверял Вествуду, чем тебе, мальчик, допуская, что ты провел нас всех, спрятав камень.

— Как, опять? Куда делся на этот раз неуловимый «принц»? Ведь Санта получил его от меня? — взорвалась Кристина. Ее очень взволновала версия Паолы, допустившей, что Элмер мог решиться убить жену из-за наследства, а также из-за любви к ней, Кристине.

— Господи, мама, что еще произошло с «Голубым принцем»? Я же отдал его тебе в руки, а наш эксперт подтвердил его подлинность! — Санта метался по комнате, подкрепляя свои слова энергичной жестикуляцией.

— Ты отдал его мне. Ты выполнил долг чести, мальчик, и я горжусь тобой. — Паола обратилась к гостье. — Дело в том, что родители Романо — младший брат моего мужа и его молодая жена — погибли в авиакатастрофе, когда Санте было всего три года. Я уже вынашивала Леонардо, а Рита готовилась пойти в школу… И тогда в нашей семье появился еще один ребенок — Романо… Мы с Франко любили его как родного… Хотя Романо, повзрослев, посчитал необходимым проявить независимость. Он не хотел участвовать в дележе наследства… Но это другая история… Романо вернул полученную от вас, детка, фамильную реликвию в мои руки. И я отнесла бриллиант на место, в наше домашнее хранилище…

— Откуда он уже однажды пропал! — заметил Санта. — Если бы вы были более бдительны и отправили камень на хранение в банк, всей этой истории вообще бы не произошло!

— А гражданка Ларина так и сидела бы в Москве, не подозревая, от каких превратностей спасает ее Судьба. — Кристина вздохнула: — Вы не представляете, как счастлива я была, получив приглашение в Рим! Казалось, весь мир был у моих ног! И все — обман…

— Поживем — увидим! — Санта легонько щелкнул ее по носу. — Выше голову, синьорина! Вы же любите приключения!

— Поживем — увидим… — улыбнулась Кристина. — Хотелось бы хоть раз увидеть этот фантастический камень… Ведь я не знала, что держала в руках бриллиант!

— А мне хотелось бы вначале знать, куда он делся на этот раз? В Пекин, в Южную Корею? — наступал на Паолу Санта. — Сынок, у тебя плохой учитель пения. Это он научил тебя так театрально махать руками? У нас в доме это не было принято, — укоризненно покачала головой Паола. — Я не могу договорить, потому что ты все время перебиваешь меня… Разумеется, мы сменили систему сигнализации и усилили контроль за тайником. Хотя оставалось неясным, что за невидимке удалось проникнуть туда и переправить камень в Москву. Ладно, оставим эту тайну на совести русских — у них свои секреты… Так вот, «принц», полученный от вас, Кристина, и возвращенный мне Романо, спокойно лежал в тайнике, пока я сама не отдала его Рите. Незадолго до Рождества они навестили меня с Элмером. Привезли подарки, цветы, а Рита невзначай говорит: «Могу я забрать «принца», мама? Пусть теперь охраняет мою семью. Храниться он будет в именном сейфе римского банка, вместе с ценными бумагами».

— И что же произошло? — нетерпеливо вскочил Санта. — Она оставила его дома? Потеряла по дороге? Фантастика!

Ему не сиделось на месте. Лишь на минуту присев, Санта вновь кружил по комнате, торопя беседу.

— Рита положила его в банк вместе с сертификатом подлинности, заверенным экспертом. Но… — Паола обвела присутствующих торжествующим взглядом. — Неделю назад мне сообщили из банка, что вдовец моей дочери по доверенности жены забрал все драгоценности и бумаги.

— Выходит, Элмер, едва покинув больницу и находясь в тяжелейшем психическом кризисе, поехал в банк, чтобы немедленно забрать наследство? — Кристина тоже вскочила.

В недоумении она стояла перед Паолой, не в силах примириться с ее версией. Конечно, Элмер не мог убить Риту, но почему он тогда столь торопился получить наследство? Почему решился на самоубийство, заполучив «принца», и где теперь камень?

— Я хотела поговорить с синьором Вествудом, выяснить его намерения относительно бриллианта. Он по праву мог владеть им, получив после гибели жены. Но не имел возможности продавать его. — Паола растерянно посмотрела на Санту. — Меня соединили с комиссаром полиции, который и сообщил, что Вествуд ушел из жизни и ничего похожего на драгоценности в его вещах не обнаружено. По поводу пропажи камня возбуждено дело, ведется следствие… Но уцепиться не за что. На этот раз «Голубой принц» ушел от нас навсегда… И знаете что, друзья мои… — Паола помедлила. — Несчастья, обрушившиеся на нашу семью, лишили меня веры в магическую власть этого талисмана… Если она и есть, то не настолько могучая, чтобы преодолеть дурные силы, связанные с его стоимостью… Деньги, деньги всегда были и будут представлять наивысшую власть в этом мире. Кажется, я готова смириться с мыслью о потере камня.

— Ты торопишься с выводами, мама. Твои потери огромны, но, добравшись сегодня до этого дома, я подумал, что меня и Кристину кто-то хранит. Какие-то добрые незримые покровители помогли нам выбраться из такой передряги… Я как-нибудь расскажу тебе, мама… А сейчас… Ты позволишь мне воспользоваться телефоном?

— Конечно, что за вопрос, сынок. Эта линия отца, я надеюсь, не имеет вторых «ушей». — Паола пододвинула Санте старомодный аппарат с тяжелой трубкой на высоких рычажках.

— Соедините меня, пожалуйста, с синьором Антонелли. Скажите, с ним хочет поговорить Санта. Просто Санта. — Романо насмешливо посмотрел на женщин. — Стефано? Это я… Да, пропадал недели две. Узнал кое-что интересное. Хотел бы поделиться своими впечатлениями… Нет, тянуть не стоит, сегодня же. Когда и где? Отлично. Я постараюсь не заблудиться.

Санта опустил трубку и задумался. Никто не решался нарушить тишину.

— Вот что, мама. Собирайся, через двадцать минут мы выезжаем. Возьмем «фиат», он менее приметен на дорогах. Кристина поедет с нами, — распорядился Санта.

— Романо, ты не мог бы обойтись без меня? Я уже целый год не выезжаю из дома… Траур не располагает к общению, — робко попыталась отказаться от визита Паола.

— Антонелли прежде всего друг супругов делла Форте. Мы все — Рита, я и Кристина, — перешли в его попечение уже по наследству… Серьезно, мама, я думаю, без тебя нам не удастся докопаться до истины. Прошу, это очень важно.

— Мы доберемся до Рима за два часа? Пожалуй, я готова на этот подвиг, — согласилась Паола.

— Дорога займет гораздо больше времени. Антонелли сейчас в «Заброшенной каменоломне», но я застал его уже на выходе. Он отправляется в имение «Тразименто». Это значительно севернее, как ты знаешь. Там и назначена мне встреча в 23.00. Думаю, что с остановками и без особой спешки мы успеем. А кроме того, дамы, вероятно, согласятся, что нам не следует пользоваться центральными автострадами. Ведь насколько мне известно, полиция еще не нашла настоящего виновного, а следовательно, ищет меня или Кристину.

Паола шумно вздохнула:

— Я слежу за сообщениями в прессе и по телевидению. Побег обвиняемой в ночь перед судом, смерть полицейского подняли на дыбы комиссариат. Инспектор Курбе от дела отстранен. Я пыталась поговорить с ним, но он был со мной очень холоден… Наверно, не может простить себе, что не принял мою версию… События с бриллиантом и смертью Элмера лишь подтвердили догадки моей интуиции. Ведь я же не думаю, что Вествуд в самом деле убил себя… По-моему, очевидно, бедолагу просто убрали с дороги после того, как он выполнил свою кровавую миссию.

…Долгий путь к Стефано не пугал Кристину. Она словно не осознавала, что находится в розыске и все придорожные посты полицейской службы, вероятно, снабжены ее фотографиями. Не желая спорить с Паолой, она переоделась в синее платье горничной и ее же старый жакет с бархатным воротником, надела старомодные туфли на плоской подошве и покрыла голову пестрой косынкой.

— Очки, обязательно темные очки! — скомандовал Санта, и вскоре таковые были найдены в ящике стола Франко — в толстой роговой оправе, с зелеными стеклами.

— У него были плохие глаза, — словно извиняясь, сказала Паола. — Зеленые стекла показаны при катаракте.

— Ничего, очень приятный цвет, — заверила ее Кристина, нацепив очки.

Она была уверена, что конспирация теперь не имеет смысла. Одно дело — неведомый, дикий Юг, с его диалектом, обычаями и патриархальными традициями, другое — цивилизованное общество. В доме Паолы было так спокойно, а предстоящая встреча с Антонелли придавала сил: возможно, ему уже удалось что-то разузнать. Недаром же противного, въедливого и глупого Курбе отстранили от ведения этого дела. Выходит, признали, что он промахнулся и наделал ошибок.

Мысли Кристины вообще принимали все более оптимистическое направление. Наверно, так действовало на нее спокойствие и достоинство Паолы. А главное — вместе с Сантой она готова была мчаться хоть на край света, преодолевая любые опасности. Кристина ликовала, глядя с заднего сиденья на плечи и профиль Санты. В его черных завитках белела нашлепка пластыря, уже почти отвалившаяся, и Кристине все время хотелось ее поправить.

— Оторви липучку, детка, — попросил он.

— Этот красавец не позволил выстричь волосы вокруг ранки. Естественно, пластырь не может держаться на таких кудрях, — заметила Паола. — Если бы вы знали, Кристина, каким заводилой и любимцем детворы был этот мальчик! А уж как любил пофорсить! Неделю не снимал костюм Санта-Клауса, разнося всей округе подарки. И пел! В нашем соборе и просто по домам… Такой голос — это дар Господа… И, знаете, он не забывал об этом, стараясь всем принести радость… А уж красавчик был — настоящий ангелок!

— Мама, ты меня расхваливаешь, как коня на ярмарке. Забыла, сколько шишек и разбитых коленок приходилось бинтовать? И сколько драк разнимал славный Франко… До ангелочка мне было далеко, увы…

— Несчастному Леонардо ты даже вывихнул челюсть. Это было после того, как мы узнали о его распутстве с учителем. Ты молотил парня, словно боксерскую грушу… Ах, если бы это помогло… — вздохнула Паола.

— Наверно, мы все были не правы… Гомосексуализм всегда свидетельствует о развращенности и мерзости души. Зачастую это прежде всего физиологическое отклонение, которое вовсе не означает, что человек, страдающий им, мерзавец… Наверно, мы здорово обозлили Леонардо своими издевками и пренебрежением и он решил стать плохим, таким, как мы его представляли.

— Ты не зря учился на психологическом отделении, Романо. Конечно, все можно истолковать по-разному. И многое можно оправдать. Не с точки зрения общепринятой нравственности — она всегда относительно обусловлена временем, а с позиции так называемой гуманности. В частности, сексуальные пристрастия человека. Но вот извращения души — злобу, подлость, предательство… Нет, этого я понять и простить не могу. — Лицо Паолы выражало решительную непримиримость. — Лично я воспринимала Леонардо как кару за какие-то наши грехи…

— Ведь, если честно, мама, меня потянуло к психоаналитике из-за него… Надо было понять, почему… Я, наверно, хотел оправдать себя и Франко. А пришел к обратному выводу… Прости, но в оценке двоюродного брата я солидарен с тобой, как это ни тяжко осознавать.

Паола благодарно коснулась руки Санты, лежащей на руле, и кивком головы дала понять, что тема Леонардо закрыта.

— Тебя, мальчик, отличало невероятное любопытство. У взрослых это качество называется «тягой к знаниям». Историю литературы ты штудировал для того, чтобы убедиться: сказки, выдуманные тобой для малышей, не простая ребячья фантазия, а отражение в новом сознании неких архетипов — вечных сюжетов, странствующих в пространстве и времени…

— Это, наверное, результат частых дискуссий с мужем, мама. Ты отлично вошла в филологическую проблематику!

— Если я правильно поняла, Санта уже получил два образования? — вступила в разговор Кристина.

Санта рассмеялся:

— У тебя превратное представление об итальянском темпераменте. Учился я в Европе, но очень жадно и беспорядочно. Скоро мне исполнится тридцать три — возраст Христа. И все, что я имею — две степени бакалавра, одну хорошую профессию и один незавершенный научный труд на степень магистра. Это уже в Америке. И в мае у меня защита. Прошу пожаловать в Санта-Барбару.

— И о чем ты писал на этот раз? — спросила Паола с явной гордостью, не скрываемой насмешливым тоном.

— Сегодня вечером я решу, стоит ли переделывать мои исследования. Это скорее даже наблюдения по социальной психологии. В которой я, кажется, только теперь начинаю что-то смыслить.

…Санта не хотел, чтобы женщины вышли в придорожное кафе, размяться и перекусить.

— Я принесу в машину все необходимое. Кристине не стоит высовываться, — сказал он, припарковав «фиат» подальше от стоянки.

— Но, дорогой, нам же надо хотя бы навестить туалетную комнату, — возразила Паола и, подхватив под руку нерешительно мнущуюся Кристину, направилась к маленькому павильончику с надписью «Cabinetto donne».

У вернувшейся из туалета Кристины дрожали побледневшие губы. Она натянула косынку до самых глаз и попросила Санту:

— Давай отъедем чуть подальше. Паола нас найдет.

— Прекрати паниковать, детка. Я давно видел эти картинки. Кстати, ужасная работа. На обложке журнала ты выглядела лучше.

Паола даже заикалась от страха:

— Там, там… прямо у зеркала… фотография Кристины!

— С надписью: розыск опасной преступницы! — помог ей договорить Санта. — Вот вам пример из социальной психологии: толпа могла бы растерзать совершенно невинного человека. Только потому, что некий чиновник, синьор Курбе, был недостаточно профессионален. Или скорее попросту подкуплен… Перестаньте нагонять страх, милые дамы. Мы скоро приедем. Жар-птица истины в наших руках.

…У главных ворот въезда на виллу «Тразименто» предупрежденный о визите караульный пропустил машину. Правда, заглянув в автомобиль, он явно удивился и тут же кинулся к телефону.

Были удивлены и дамы, когда Санта свернул в сторону от великолепного, но как будто нежилого, дома. Миновав разбегающиеся от особняка аллеи, машина въехала в лес.

— Куда мы направляемся? — недоумевала Паола. — Разве Антонелли затеял пикник?

— Стефано назначил мне встречу в охотничьем домике. Видимо, из соображений конспирации. Это совсем недалеко, в укромном уголке усадьбы. К тому же он не мог предвидеть, что со мной прибудут дамы. Жаль, сюрприза не получится — этот парень из охраны уже успел предупредить хозяина, что к нему нагрянула целая куча гостей. А мне так хотелось порадовать Стефано вашим обществом!

Кристина издали узнала домик с высокой крышей. Было так же темно, как в ту ночь. Так же накрапывал дождь. Только клены стояли голые, сбросив листву, а оконце казалось темным, закрытое глухими ставнями. Единственный фонарь над тяжелой дверью подрагивал на ветру.

— Что за странное место выбрал для встречи Стефано, — пробормотала Паола, выходя из машины. — По-моему, дом пуст, ты ничего не перепутал, Романо?

5

Дверь домика тут же отворилась, звякнув колокольчиком. В светлом прямоугольнике выросла знакомая фигура Антонелли.

— Рад приветствовать дорогих гостей! Простите, не готов к визиту дам. Но люблю сюрпризы. Паола, твое появление — настоящий подарок. Не говоря уже, что Кристи для меня — всегда чудо! — Стефано прижал к груди девушку, в его глазах блеснула радость. — Я получил плохое сообщение от своего приятеля Парфюмо… Не чаял увидеть тебя живой, детка… Ах, старый пройдоха… Он уверил меня, что ты пропала!

Антонелли, отстранив Кристину, внимательно присматривался к ней:

— Все в порядке, девочка?

— Стефано, все правда — мне много пришлось пережить. Какие-то бандиты выследили меня…

— Полиция? Они иногда устраивают карнавал.

— Нет, это была не полиция, Стефано. — Санта шагнул вперед, оглядывая комнату. — Ты один? Мы можем присесть?

— Я могу отвезти вас в дом, но, боюсь, его еще недостаточно протопили. Слуги узнали о моем приезде только утром. Да я и не собирался останавливаться здесь — лишь взять кое-какие бумаги и вещи… Твой звонок заставил меня задержаться… Если бы ты предупредил, что будешь не один, мы встретились бы в Риме, зачем было делать такой крюк?.. Теперь моим гостьям придется терпеть голод и холод… Вино, фрукты, сыр, холодное мясо — все, что есть здесь, к вашим услугам. Думаю, вы сильно проголодались, путь-то немалый.

Услышав нотки настороженности в голосе Стефано, Паола сказала:

— Я понимаю, ты удивлен и озадачен, к чему бы наш визит! Не дети, чтобы играть в сюрпризы. — Она тяжело опустилась в низкое кресло у камина. — Мы торопились посоветоваться с тобой, кое-что обсудить… Везде красуются фотографии Кристины. «Преступница», такой ужас! И Санту подозревают. Ведь Вествуд обвинил его?

— Кто тебе это сказал, Паола? Элмер лишь утверждал, что нападающим был скорее всего мужчина. Черноволосый мужчина. В маске Санта-Клауса. — Антонелли достал бокалы и наполнил их темным вином. — Выпьем за счастливую встречу! Пусть почаще случаются такие сюрпризы!

— Постой, постой! Но почему ты решил, что убийцей был я? — возмутился Санта.

— Не возражаешь, если мы выпьем без церемоний, попросту? Ведь это не званый ужин. Дамам не повредит глоток вина.

— Вот видите, как все просто! В детстве я наряжался Санта-Клаусом, у меня редчайший для итальянца цвет волос. Неопровержимые улики! Брюнет в красном колпаке — это мог быть только я! — Санта нарочито раскланялся.

— Мне хотелось успокоить Кристину. Заверить, что мое расследование скоро завершится, и она будет оправдана, — смущенно сказал Антонелли. — Прости, мальчик, я был не в себе.

— И как на самом деле идут дела? Кого ты выследил, Стефано? — Санта, налив себе вина, сел. — Присаживайся, добрый друг, разговор, похоже, будет долгий.

— Я понимаю, тебе обидна даже такая оговорка, Романо. Ведь мы действительно были друзьями и партнерами… Мы делали одно дело, руководимые самыми благородными целями, — хотели вернуть реликвию в дорогую нам семью…

— Так где же она? Где эта реликвия? — наступал Санта, не поддержав мирный тон хозяина.

— Сынок, мы привыкли, что Стефано чуть ли не всесилен… Но мы не вправе требовать от него то, с чем не сумел справиться целый криминальный отдел Федеральной службы, — попыталась переменить тон беседы Паола. — Извини, Стефано, Романо сильно встревожен этой историей.

— А знаете, что мне сдуру сболтнул один человек? — Санта разглядывал свой бокал, любуясь отсветами камина в темном вине и выдерживая паузу.

Они ждали, чувствуя, что Санта собирается выбросить козырную карту. Он поставил бокал и подошел к Антонелли.

— Некий Парфюмо, владелец «Лиловой свиньи», бывший герой-антифашист, как ты сказал Кристине, наложил в штаны, когда я показал ему вот это. — В руке Санты блеснул пистолет. — Каждому из жителей окрестных деревень известно, что Парфюмо — трусливая свинья, продавшая немцам своих братьев. Ему тогда было шестнадцать, но он уже умел считать деньги. Парфюмо любезно сообщил мне под дулом пистолета, что девчонку, то есть Кристину, увез человек Дона Лиджо. И что совсем скоро с ней будет покончено… Расскажи нам, Стефано, кто такой этот Лиджо? Не однофамилец ли грозного Дона Лиджо — крестного отца мафиозного клана, сгоревшего два года назад в собственном автомобиле?

— Не знаю, Романо, что и подумать… Ты действительно пережил серьезное потрясение… Я понимаю… Эти странные обвинения, домыслы… Не лучше ли тебе немного отдохнуть? Возможно, в последние дни тебе пришлось трудно. Я не мог разыскать тебя. Что случилось, объясни толком!

Если Стефано и злился на Санту, то это было совсем незаметно. Скорее его мучила тревога за состояние молодого человека и огорчение тем, что неприятный эпизод разыгрался на глазах Паолы.

— Паола, дорогая, тебе совсем ни к чему эти сцены. Отправляйся в большой дом, я распорядился, чтобы начали топить спальни. Да и Кристина слишком утомлена для выслушивания непонятных дискуссий.

— Ну почему же, Стефано? Кристине довелось близко познакомиться с Рино Бронзато. И мне тоже. Мы подружились. Перед тем как скончаться на моих руках, Бронзовый Рино в слезах исповедался. И просил передать Дону Лиджо… Прошу прощения дам, я могу шепнуть это слово только на ухо самому адресату. — Глаза Санты сверкали, словно в горячке, на скулах выступил лихорадочный румянец.

Паола поднялась и взяла его за руки.

— Успокойся, сынок, у тебя жар. Это все от раны… Ты же видишь, Стефано, он бредит.

Антонелли печально улыбнулся и взял трубку телефона.

— Гвидо, десерт не отменяется. У меня трое гостей. Позаботься о дамах.

— Ну, раз ты, Паола, действительно не хочешь отдохнуть, а Кристина прекрасно ориентируется в происходящем и жаждет развлечений… я порадую дорогих гостей. — Стефано подошел к Санте. — Отдай оружие, мальчик. Стреляться с тобой на дуэли я не стану. И затевать перестрелку тебе не с кем — здесь вообще ни у кого нет оружия.

Он вывернул карманы и поднял руки, демонстрируя готовность к обыску.

— Молодец. А теперь мы немного повеселимся. — Стефано проследил, как Паола спрятала в своей сумочке отданный Сантой пистолет, и хлопнул в ладоши. — Прошу внимания, дамы и господа! Сейчас я представлю вам мою жену. Два дня назад Бербера Пьюзо стала моей супругой… Спускайся к нам, детка!

Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, скрипнула, и на верхних ступеньках, представляя себя всеобщему обозрению, появилась Бэ-Бэ. Атласный пеньюар, отороченный мехом белоснежного песца, открывал длинную кружевную сорочку, едва сходящуюся на пышной груди.

— Я не одета к выходу, милый, — нежно проворковала она, выпуская из ярко-алых губ сигаретный дым.

— К черту церемонии, детка! Здесь все свои. К тому же ты, как никогда, прекрасна. — Стефано обнял спустившуюся Бэ-Бэ.

Супруги продемонстрировали долгий поцелуй и обменялись значительными взглядами.

— А теперь, малышка, покажи гостям свою цацку, — попросил Стефано, оставшись у лестницы.

Живописно облокотившись на перила, он наблюдал, как Бэ-Бэ походкой манекенщицы вышла в центр комнаты и уже там, скинув с сильных плеч пеньюар, коснулась рукой полуобнаженной груди. Притихшие гости, как зачарованные, следили за движениями длинных, с блестящими алыми ногтями пальцев. Пальцы подцепили и подняли вверх толстую цепочку, на конце которой что-то сверкнуло.

— Боже! — вскрикнула Паола. — Это же «Голубой принц»!

Крупный квадратный, искусно ограненный бриллиант рассыпал мириады разноцветных искр, приковывая взгляды.

— Да, у меня был похожий камень, в самом центре диадемы… — прошептала Кристина, не отрывая глаз от легендарного талисмана.

— Не «похожий», а именно этот. Второго такого камня нет на всем земном шаре. Это мой свадебный подарок супруге. Настоящий мужчина умеет красиво любить. — Стефано явно любовался женой.

Паола, тяжело задышав, закрыла глаза.

— Кристина, подай синьоре делла Форте воды. Ей предстоит узнать еще много интересного.

Сделав несколько глотков, Паола поднялась и рванулась к Антонелли.

— Ты украл его, Стефано. Ты предал наше доверие и осквернил дружбу. Ты присвоил реликвию нашего рода, чтобы подарить какой-то… — Паола задыхалась от гнева.

— Тише, тише, синьора благородная графиня! Вы рискуете наговорить лишнего! — Стефано остановил занесенные кулачки Паолы и с силой вернул ее в кресло. — Бербера никогда бы не приняла этот дар, если бы не знала, что камень попал ко мне законным путем. Ведь только тогда он способен быть талисманом, не правда ли?

— Ты убил Элмера и взял у него бриллиант… — догадался Санта.

Антонелли весело захохотал:

— Увы, ошибка, синьор психолог. Вы плохой детектив. Вам лучше продолжить пение в состоятельных домах. Не требует умственных усилий и хорошо оплачивается. — В глазах Стефано метнулись молнии. Он ненавидел Санту и теперь не скрывал этого. — Вествуд подарил мне «принца» за то, что я оказал ему некую услугу.

— Стефано, это все равно незаконно! Подарок недействителен в данном случае. Ты же знаешь, эта реликвия может принадлежать только человеку из нашего рода или связанному с ним кровными узами. Ты украл его… А теперь воровкой стала эта женщина! — Паола выглядела величественно, представ защитницей родовой чести и справедливости.

— Я слышу прокурорское обвинение. Паола делла Форте взывает к соблюдению нравственных норм своего аристократического клана! — Стефано бросил в ее сторону презрительный взгляд. — Вам известно лучше всех, что «Голубой принц» принадлежит Леонардо — вашему единственному сыну, синьора!

— Он должен был принадлежать ему. Но мы трагически лишились сына… А следовательно, права наследования перешли к дочери!

— Лишились сына?! Ха! — Бербера с вызовом расхохоталась. — Трагически!

Она корчилась от смеха, размазывая потекшую тушь.

— Вы, синьора, трагически лишились сына?.. И ваш супруг, уважаемый синьор Франко… Ах, как жаль! Какое страшное невезение! — Она внезапно затихла и, прищурив сверкающие злобой глаза, склонилась над креслом Паолы. — Но я здесь, мамочка!

Страшное лицо повисло над Паолой: искривленный презрением кроваво-алый рот, черно-лиловые потеки размазанной по щекам туши… Но эти глаза — эти горящие маниакальной ненавистью глаза…

— Леонардо! Ты?! — прошептала Паола, теряя сознание.

Бербера встряхнула за плечи безжизненное тело и возмущенно фыркнула:

— Надеюсь, она придет в себя, Стефано? Я так долго ждала этой минуты! — Супруга Антонелли хищно склонилась над бессильно поникшей в кресле женщиной.

— Я дал ей свою таблетку. Сейчас графиня вернется к нам, моя крошка. Мы ведь только начали представление. — Антонелли обнял Берберу, лаская сверкающий на пышной груди камень.

— Паоле нужен врач! — Санта поднял трубку телефона, но Антонелли спокойно нажал на рычаг. — Подключена только внутренняя линия. Прекрати истерику, Святой! В такие минуты душа не может упорхнуть, знай это, милый. Душа ведь, по сути, дьявольски любопытна! — Антонелли презрительно ухмыльнулся. — И ты бы не покинул сейчас этот спектакль, подкати я к крыльцу «кадиллак». Ты приехал за разгадкой? Отлично. Получишь ее в дополнение к бесплатным урокам психологии.

Антонелли подал Бербере бокал вина и усадил ее к себе на колени.

— Ну, вот, все зрители на местах, можно начинать. — Он кивнул пришедшей в себя Паоле. — Вы же сильная женщина, синьора делла Форте. Возьмите себя в руки.

— Она была достаточно сильной, чтобы отречься от сына, и при этом даже не упасть в обморок, — напомнила Бербера.

Паола отрешенно смотрела в огонь камина, не реагируя на реплики.

— Урок первый, синьор психолог. Тема: глупость, поскольку именно скудостью ума объясняется всякая приверженность к застарелым догмам. Поведение сына отличалось от того, что в семействе делла Форте считалось нравственным. Романо бил мальчика до беспамятства, отец и мать брезгливо отвернулись от него, втаптывая в грязь, лишая того, что принадлежало Леонардо по праву.

— Отец называл меня мразью, извращенцем, смотрел с гадливостью, как на кучу дерьма. А моя чистейшая, великодушная мамочка приставила ко мне шпиона-доктора…

Налив себе еще вина, Бэ-Бэ вышла в центр гостиной. Она приняла величественную позу, готовясь к обвинительной речи. Но, осушив бокал, икнула и пренебрежительно поморщилась:

— Не стоит метать бисер перед свиньями. Оставь их в покое, Стефано. — Покачнувшись, Бербера рухнула в кресло.

— Я понимаю, что хотел сказать Леонардо. Лекции действительно ни к чему. Здесь нет оголтелых инквизиторов, взывающих спалить на костре все, что отличается от их представления о норме. — Теперь уже Санта старался смягчить тон беседы, опасаясь за состояние Паолы. — Отклонения в сексуальном поведении могут быть обусловлены врожденной физиологической аномалией, как цвет волос или форма носа. Возможно, Леонардо появился на свет с телом мужчины и психологией женщины… Только дело отнюдь не в этом. Не стоит делать из бездушного монстра жертву тупого консерватизма.

Санта приблизился к Бербере, окидывая ее презрительным взглядом.

— Ты был мерзким парнем, Леонардо, гаденышем, способным на предательство и самые изощренные гнусности. Ты стала омерзительной женщиной, Бербера. От тебя смердит падалью! Ты — сама грязь, Леонардо!

— Заткнись, щенок! — Стефано вцепился ему в горло, но Санта, перехватив цепкие руки, отбросил от себя Антонелли.

— Ты же не ограничишься первым уроком, защитник прав сексуальных меньшинств. Продолжай, мы внимательно слушаем. Я еще успею свернуть тебе шею.

Стефано захохотал, словно услышал удачную шутку.

— Я отлично понимаю причину твоей ненависти к Леонардо, отвращение к Бэ-Бэ — это «Голубой принц», не правда ли?.. Хорошо, разберемся во всем по порядку.

Урок второй — зависть. — Как ни в чем не бывало Стефано спокойно расположился в кресле и затянулся сигаретой. Словно созерцая далекое прошлое в голубом дыму, он начал свой рассказ:

— Война подходит к концу, 1944 год. В здешних горах скрывается небольшая группа людей, называющих себя антифашистами. Среди них два парня — четырнадцатилетний Стефано Антонелли, сын командира Джузеппе, и шестнадцатилетний Сальваторе, его приемыш, в сущности, мальчик на побегушках.

Парни шныряют в окрестных деревеньках в поисках провизии, и однажды, перед самым Рождеством, монашки из полуразрушенного монастыря, сами сухие, как мощи, от голода, дают попрошайкам две большие лепешки. Мальчишки тащат свою добычу в лес и в то время, как едва держащийся от голода на ногах Стефано раздает хлеб партизанам, Сальваторе жует свою лепешку, затаившись в кустах… Он давится жесткими кусками, не переставая лить слезы… Он оплакивает свою слабость, свою гнусность и мизерность… Потом парень вышел и сказал, что потерял хлеб. И никто не обвинил его, а Стефано отдал половину своей доли…

Прошли годы. Славный и добрый мальчик Стефано, унаследовав процветающее дело отца, стал богачом, уважаемым человеком. Его почитают как отличного хозяина. Его любят во всей округе, его имя становится символом бескорыстного служения добру, любви к родной земле и своему народу. Антонелли здесь — Антонелли там! Пожертвования, участие в благотворительных кампаниях, строительство школ, приютов, больниц! Стефано почти святой… Непонятно, за что только Всевышний карает его рождением больного сына и смертью любимой жены… Но честный гражданин и безупречный человек не сдается — он продолжает сеять добро… — Стефано с удовольствием дымил тонкой сигарой, наслаждаясь общим вниманием. — Тем временем все чаще и чаще с отвращением и страхом поминают некоего Дона Лиджо, возглавляющего большую мафиозную семью. Дон Лиджо жесток, честолюбив и безжалостен. Он любит крутые игры, его соперники и враги сдают свои позиции, захлебываясь собственной кровью… Гений зла, выродок, сатана…

И вот два года назад злодея настигает заслуженная кара — его автомобиль сгорает дотла на глухом шоссе. Очевидно, противники сумели отомстить негодяю. Прах Дона Лиджо вместе с его зубным протезом и перстнем, найденными на пепелище и подтвердившими, собственно, личность погибшего, захоронен с величайшей помпезностью и почтительностью. Крестным отцом становится его преемник, унаследовав его власть и богатство. Примерно в то же время попадает в автомобильную катастрофу и Стефано Антонелли. Но его жизнь вне опасности — полгода комфортного отдыха на собственной вилле у берегов Тихого океана, — и он возвращается в Италию, к своим делам и к своему благочестию. У бедняги после травмы головы плоховато с памятью, он не всегда узнает окружающих. Да к тому же хромает дикция — перелом челюсти дает о себе знать. Но с ним преданный слуга и помощник Гвидо, привезенный из Америки. Гвидо был рядом со Стефано во время его тяжелого выздоровления и остался верным слугой и помощником в нелегкий период возвращения изувеченного Стефано к прежней жизни.

При поддержке отличных заместителей и подчиненных Стефано продолжает удачно вести дела строительного концерна, увеличивая капитал и разбрасывая щедрой рукой дары. Он стал еще добрее после травмы — вернувшийся к жизни народный любимец… Одно только смущает его — безумный тридцатипятилетний дебил, спрятанный в лечебнице. Сын стал шарахаться от приезжающего с регулярными визитами отца. Несколько раз пытался перегрызть ему горло. — Стефано загасил сигару и задумчиво притих.

— Вот вам и вывод, господин психолог: ни власть, ни деньги не ценятся так высоко, как доброе имя. Благонравие и душевный покой — вот редчайшая ценность, порождающая зависть сильных мира сего, погрязших в скверне.

— Я понял! Теперь я понял все! — Санта закрыл руками лицо, словно спасаясь от созерцания чего-то ужасного.

— Теперь? Только теперь? — удивился Стефано. — Я был уверен, что ты явился с этим и лишь раздумывал, поделиться знанием тайны со мной одним или разделить свою радость с друзьями.

Антонелли насмешливо посмотрел на Кристину и Паолу, застывших в недоумении.

— Я давно заметила, что ты стал другим… — наконец произнесла Паола. — Только не могла понять, почему… Не из-за голоса же, в самом деле. И не потому, что так любившая тебя прежде старушка Чино стала лаять и рычать… Собака, правда, быстро скончалась…

— Неосмотрительно взяв из моей руки сладость, — подсказал Антонелли, весело подмигнув.

— Значит, это ты выкрал из нашего фамильного тайника бриллиант… Франко безгранично доверял тебе, — тихо, словно размышляя вслух, сказала Паола.

— Он советовался со мной во всем. И уж, конечно, по поводу установки сигнализации. Ведь Стефано — большой авторитет в этих делах! — Антонелли расхохотался, входя во вкус саморазоблачения. — Все-таки будем придерживаться хронологической последовательности. Мне не хочется портить гостям удовольствие — последняя речь подсудимого должна быть выразительна и красноречива. Тем более, у нас есть полчаса до десерта. Вы же не собираетесь покидать этот гостеприимный дом, не дождавшись сладостей?

Антонелли посмотрел на часы и выпрямился в своем кресле.

— Итак, любезнейшие господа, последнее слово Антонелли. А для вас, синьор психолог, урок третий: любовь.

Припоминаете, синьора Паола, как лет пятнадцать назад у вашего супруга завязались дружеские отношения с неким Сальваторе — приятелем Стефано? Он часто бывал в вашем доме, став доверенным лицом подрастающего Леонардо… И однажды разгорелся страшный скандал: Сальваторе с позором изгнали, а историю с растлением сына замяли, чтобы не трепать доброе имя… — Антонелли мечтательно затянулся сигарой. — Леонардо рос красивым и пылким ребенком. В его игривом характере было то, что так распаляет страсть, — жажда растления. Он не просто носил в себе печать сексуальной раздвоенности — он требовал двойную порцию эротических впечатлений, той самой «грязи», о которой поминал Романо.

У меня не было недостатка в женщинах, но, не стану врать, связи с мальчиками не возмущали мою нравственность. Я возмечтал развратить Леонардо делла Форте ради его отца и милейшего друга Стефано… Я предвкушал, какой ядовитый кинжал вонжу в добродетельные сердца! Но вышло по-иному: Сальваторе Лиджо впервые по-настоящему влюбился. Леонардо стал моей порочной, мучительной и нежнейшей страстью.

Бербера присела у кресла рассказчика и, положив голову на его колени, начала гладить ноги и бедра. Похоже, они были не прочь продемонстрировать всем, что происходит в их супружеской спальне.

— Такого гадкого, развратного и рискованного мальчишку надо было еще поискать… Он мучил меня, то привлекая, то отталкивая, доводя до бешенства, до исступления… Жестокий и кровожадный Сальваторе становился голубком рядом с Леонардо. У моего милого было много любовников, но как-то он сказал, что хотел бы принадлежать одному — самому властному и сильному… «Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые — толкает любовь», — сказал кто-то из мудрецов, вероятно, из зависти. Я совершил прекрасное безумство, настоял на разрыве Леонардо с семьей, отправил его в Америку и оплатил самых дорогих специалистов: Леонардо стал Берберой — обольстительной, дерзкой, горячей Бэ-Бэ.

Бербера гладила колени мужа, а он скользнул рукой за кружево сорочки, лаская ее грудь.

— Слегка подправленный носик и губы — это пустяк. Посмотрите на этот непревзойденный бюст, на эти мощные ноги! — Любовники обнялись, словно забыв о присутствующих, и пальцы Сальваторе начали медленно поднимать кружевной подол. — Вы даже не догадываетесь, что скрывается между литых, сладчайших ягодиц моей феи! Моя женщина имеет все, абсолютно все, о чем только может мечтать самый изощренный любовник…

— Демонстрация полового акта с трансвеститом не входит в нашу программу. Мне бы хотелось узнать про другие радости новобрачных — про «Голубого принца» прежде всего, — пресек любовную сцену Санта.

Тяжело дыша, Сальваторе оторвался от тела Берберы.

— Согласен, еще не все козыри вылетели из рукава… Не уходи, Бэ-Бэ… Так вот, пока Леонардо превращался в совершеннейшую из женщин, Сальваторе Лиджо решил стать Стефано Антонелли, завиднейшим из женихов. Организовать все это не составляло труда. С моими возможностями я мог бы подменить весь парламент. Надеюсь, вы догадались, что в сгоревшем автомобиле Дона Лиджо находился труп Стефано. Без истерик — он скончался мгновенно от мощного яда, — предостерегающим жестом Сальваторе приостановил возгласы возмущения и спокойно продолжил:

— Подсунуть свой протез и перстень к костям сгоревшего Антонелли было совсем просто. Дон Лиджо должен был погибнуть для всех без исключения, в том числе и для моего окружения. Но мне требовались помощники: убрать Стефано, инсценировать автокатастрофу и отправиться в Америку для тайной пластической операции под видом искалеченного Антонелли невозможно, не имея подручных. Почти всех исполнителей, принимавших участие в операции, мне удалось убрать. Остался Бронзато — он нужен был мне на крайний случай. Он и его люди.

Мы встретились на тихоокеанской вилле Антонелли ранней весной — новый Стефано и великолепная новоиспеченная Бербера. Мы пришли друг от друга в восторг… Девушку восхищало незапятнанное общественное реноме Антонелли. Она согласилась сделать то, что никогда не могла сделать с Сальваторе — крестным отцом, — Бербера пообещала стать моей женой! Да и Стефано-вдовец с безупречной репутацией мог позволить себе новый брак с молодой женщиной. Мы добились своего. Оставалось одно «но»: месть Леонардо. «Клянусь, «Голубой принц» вернется к своему истинному владельцу. Я подарю его тебе, детка, — сказал я невесте. — Это будет мой свадебный подарок».

— Значит, ты убил Стефано, мерзавец… — прошептала Паола. — А ты, ублюдок, убил своего отца… Теперь я понимаю, о чем узнал Франко перед тем, как рухнуть на пол с разорвавшимся сердцем…

— Я позвонила ему, сказала всего несколько слов про операцию и брачные планы, — недоуменно пожала плечами Бербера. — Я думала, отец будет рад…

Она криво ухмыльнулась, с издевкой глядя на Паолу. Паола со стоном прижала ладонь к сердцу.

— Пожалуйста, без лишних эмоций, графиня. Вы спокойно пережили куда большие потрясения. Дышите глубже, а я продолжу, если позволите. Впереди самое интересное… Недавно исполнилось два года с тех пор, как Сальваторе стал Стефано, мерзкий Дон Лиджо превратился в святейшего Антонелли. Что за удовольствие я получал на первых порах: любовь сограждан, почтительность, уважение! И при этом никто не боялся меня, а мне не надо было никого убирать с дороги. Не надо было противостоять козням врагов, оплакивать трупы друзей… Но уже вскоре я стал чувствовать себя стариком, ушедшим на отдых после интенсивной работы. Ведь я не собирался втягиваться в деловые проблемы Стефано — строительные подвиги не для меня. Скучновато. Куда веселей разрушать… И тут, в минуту уныния, «Голубой принц» сверкнул передо мной радужным блеском опасной игры. Я увлекся этой идеей, как полоумные старики увлекаются рыбалкой… И начал разрабатывать план.

Я знал все хитрости тайника Франко, и людям Рино не составило труда подменить бриллиант стразом, не вызвав подозрений владельцев. Но затем они совершили ложный шаг. Ведь я не мог сам руководить этим делом… Дон Лиджо никогда не доверял чужакам. И никогда не оставлял в живых тех, кто мог продаться. Рино связался с людьми из русской мафии и упустил камень. Я узнал, что «Голубой принц» попал в тайники подпольного русского коллекционера, маниакально скупающего редкие бриллианты со всего мира. Даже сейчас не стану называть его имени, оно достаточно известно в политических кругах и вызывает у меня восхищение.

Обнаружив подмену, Франко обратился ко мне за помощью. Я обещал разузнать о судьбе бриллианта, а затем предложил послать на выручку камня племянника Франко — бестолкового юродивого Санту, бесконечно обучавшегося где-то чему-то и зарабатывавшего деньги пением в ресторанах… Тише, малыш, я не хочу обижать, я стараюсь держаться поближе к правде, — парировал Сальваторе гневный взгляд Санты.

— Теперь ваша партия, синьорина Ларина. Вы не уснули? Свет «Голубого принца» упал на вашу серенькую, ничем не приметную жизнь. Как луч прожектора на сцене, выхватывающий из толпы статистов солистку, он открыл вам блестящий путь — к известности, деньгам, захватывающим авантюрам. — Сальваторе пренебрежительно фыркнул. — Я переоценил тебя, куколка, наивная лупоглазая растяпа, державшая в своих руках сокровище. Я подозревал тебя в сговоре с русскими, глупая матрешка, а ты засунула в свой хлам этот камень, не ведая, каким богатством владеешь… Я приручил тебя, стал другом, опекуном, пытался разгадать твою игру, выявить связи и поражался твоей хитрости. И тут Санта приносит мне диадему! Русская идиотка отдала ему «принца», и теперь он сам — святой юродивый приносит сокровище мне с вопросом, как поступить. Но я должен был получить камень законным путем — таково условие Берберы. Получить в подарок, чтобы не спугнуть его магические чары, и преподнести ей — единственной наследнице «принца». В этой ситуации требовался тончайший расчет.

Переписав завещание, Франко тем самым обрек Риту. Он рассказал мне, что изменил условия наследования. Я сообщил об этом Бэ-Бэ. Бербера, находившаяся в Америке на дополнительной серии пластики, позвонила отцу. Она знала, что надо сказать правду. Что делает сейчас себе одну особую штучку, отличающую женщин от мужчин, оставив при себе свое сокровище.

— Я называла все своими именами. Он всегда был брезгливым ханжой, — вставила Бэ-Бэ. — Пара физиологических подробностей, и старик рухнул у телефона. Его нежнейшее сердце разорвалось от горя!

— Так Элмер женился на Рите, уже зная о завещании? Значит, я все же была права…

— Конечно, Паола. Маленький трюк. Рита активно добивалась внимания этого плейбоя, и ей даже удалось затащить его в постель. Наверно, по пьянке. Это произошло вскоре после моего памятного всем юбилея, то есть юбилея Стефано. Мне к тому времени уже исполнилось почти 62…

Рите удалось забеременеть, а Вествуду — схитрить. Прознав о завещании, он сделал вид, что ничего еще не слышал, и предложил Рите поскорее заключить законный брак. Он тогда был полностью на мели, задолжав мне большую сумму, и решился на классический шаг. Но не рассчитал своих сил. Рита, обожавшая своего мужа, как вы понимаете, тяготила его. Ни на службе, ни дома она не оставляла его ни на минуту, досаждая своим вниманием и темпераментом. — «Все. Не могу больше, Стефано. Мне не нужны ее деньги, ее ребенок… Мне не нужна жизнь примерного семьянина… Я часто думаю о самоубийстве», — признался мне Элмер через месяц после заключения брака. И Сальваторе стало ясно — пора начинать большую игру. Мы заключили сделку: я прощаю ему долг, избавляю его от жены и последствий этого брака, он дарит мне входящий в ее долю наследства бриллиант. Элмер не спрашивал, каким образом я собираюсь устранить Риту. Он был уверен, что мудрый и чистоплотный Стефано сумеет добиться цели убеждением или еще каким-то иным благородным способом. Вествуд, следуя моим инструкциям, уговорил жену забрать камень из фамильного тайника, перенести его в банк и выдать доверенность на владение банковским сейфом своему обожаемому супругу. Она побаивалась родов, и подкупленный мной врач запугивал пациентку страшными историями о неудачах позднего материнства. Рита хотела обеспечить Элмера на тот случай, если рождение ребенка погубит ее. Итак, доверенность попала в руки Элмера. Настал мой черед действовать.

Мне оставалось лишь устроить так, чтобы в убийстве Риты заподозрили человека, не связанного с мафиозными кругами. Даже, еще лучше, человека, близкого мне, за которого я мог заступиться, проявляя тем самым свою непричастность… Мы с Берберой оказали честь своим выбором Кристине Лариной и стали готовить компрометирующее ее досье.

На балу во дворце Тинтури удалось устроить яркий спектакль! Накачать малышку шампанским и подослать к Элмеру, убеждая, что он готов ради нее порвать с надоевшей Ритой. Я-то знал уже, что они вступили в законный брак, скрытый пока от общественности по причине траура. А Кристина все еще мнила себя единственной дамой сердца Элмера…

— Значит, он уже был женат… Когда я кричала, что люблю его…

Кристина говорила, как во сне. События разворачивались подобно затянувшемуся, мучительному кошмару. Человеческие лица казались масками, а из-под них выглядывали, кривляясь и глумясь, жуткие хари оборотней.

— Вествуд стал законным супругом Риты делла Форте, во что я, как друг и наперсник, был посвящен прежде всех… И все же меня тревожили сомнения: сможет ли Вествуд подыграть в моем плане?..

— Я оказалась права, Романо. Вествуд убил мою дочь.

— О, нет, графиня! Этому красавчику хватало мужества лишь на то, чтобы соблазнять легкодоступных шлюшек и разыгрывать из себя очень крутого малого на телевизионном экране… Элмер, конечно, подозревал, что стоит на грани чего-то ужасного, но старался не думать об этом — занял позицию страуса, прятавшего голову в песок. А я мучил беднягу неопределенными намеками, выпытывая, где и как они проводят свободное время. Я заставил его описать дорогу, по которой супруги должны были ехать на рождественский прием, показать все улицы и переулки на карте. «Ты что-то задумал, Стефано», — неуверенно спросил Вествуд, ожидая, что я успокою его совесть. «Естественно. Ведь ты же просил меня кое о чем. Или уже передумал?» Надо отдать должное парню — он размышлял целую минуту. А потом, словно между прочим, бросил: «Наш договор остается в силе». И все! — Лиджо развел руками. — Мой человек точно исполнил все указания, не повредив серьезно Вествуда и обеспечив его супруге беспересадочную дорогу в рай. Оставил сумочку Лариной на месте преступления и успел засунуть в багажник ее машины свой маскарадный балахон. Это уже произошло в моем дворе за пять минут до появления полиции. Комиссар Курбе подскочил как раз вовремя, чтобы защелкнуть наручники.

— А сумочку я стащила у тебя еще на балу Тинтури, пока ты рыдала в отчаянии, — похвасталась Бэ-Бэ.

Но Кристина ее не слушала.

— Кто же спас меня из тюрьмы? — спросила она тихо.

— Ха! Сальваторе, детка, конечно же, Сальваторе! Не мог же я допустить, чтобы дело дошло до суда и ты раскрыла свой ротик. Тем более что в поле зрения комиссара Курбе при помощи Паолы уже попал «Голубой принц». И с этого момента бедолагу начали преследовать неудачи: он ринулся к Вествуду, только что вышедшему из больницы, и наткнулся на хладный труп — самоубийство с предсмертной запиской. Вдовец не пережил смерти любимой жены и дитяти… Конечно, мне пришлось поработать, объяснить Вествуду, как погибла Рита и что это произошло по его воле. Рассказать, как подставили синьорину Ларину и какая участь ждет ее в недалеком будущем… Он колебался, наш экранный герой, боясь прикоснуться к пистолету. Я сам вложил в его ладонь оружие и помог пальцу нажать курок. В этой жизни все надо уметь! Мне повезло — я успел, а Курбе опоздал… Вдобавок новая беда — обвиняемая сбежала! Комиссара со скандалом отстранили от дела. Да и я, признаться, поволновался. Ведь по моему плану девочка должна была погибнуть в перестрелке.

Представляете, я ожидаю известий о гибели своей подопечной, готовлю галлон слез и успокоительные капли, а она является сама! Вот это радость! — Сальваторе подошел к Кристине и, взяв ее за подбородок, посмотрел в глаза. — Милая крошка, не представляешь, как велико было искушение отделаться от тебя вместе с машиной, на которой ты прибыла. Но это было чересчур просто и опасно. Такие экспромты сходят с рук только новичкам. Да и надежных людей для осуществления этой затеи у меня осталось не много… С Рино мы повздорили из-за камня. Ему не очень понравилось, что «принц» предназначен мной для шейки Берберы. Бронзато предпочел бы заполучить его сам.

Оставался Гвидо. Но Гвидо я рисковать не мог — он был единственным доверенным лицом Сальваторе Лиджо все эти два года. И он останется им до конца… Время, господа, время… Извините, мы с супругой и так задержали вас. Да, нам не терпится в постельку. Жаль прерывать столь увлекательную беседу

С этими словами шутливо раскланявшийся с гостями Сальваторе, подхватив Берберу, выскользнул за дверь. Все ясно услышали, как лязгнула металлическая щеколда.

— Ставни очень надежные. Они на металлических листах и выдержат любое пламя, — послышался за окном голос Сальваторе. — Эй, Санта, не советую прикрывать телом от огня русскую шлюху. С первых минут нашего знакомства она старалась затянуть меня в постель. Спроси ее сам — в такой момент не врут. А ты, Паола, благодари за костер Санту. Это он привез тебя, хотя, по моим планам, должен быть зажарен в одиночку — достойная кончина для «святого».

Хохот Сальваторе потонул в треске огня, наступавшего со всех сторон. Со второго этажа в щели дверей и окон валил дым. Паола упала на колени, крестясь и шепча молитву. Кристина не успела испугаться, еще не прошло оцепенение, вызванное шоком. Она осталась в своем кресле, закашлявшись от едкого дыма. Санта резко дернул девушку за руку, свалив на пол, и бросился к Паоле.

— Быстро дай мой пистолет, мама!

Он приготовился сбить пулями замок входной двери, но она вывалилась сама, открывая путь к спасению.

— Живо, живо на воздух! Только убери свою пушку! — Оттолкнув недоумевающего Санту, комиссар Курбе ринулся в горящий дом…

Через несколько минут прибывшие пожарные машины начали заливать огромный костер, в который превратился охотничий домик.

— Я напишу рапорт, чтобы вас представили к награде. Вы рисковали жизнью, вытаскивая меня из огня, — тихо сказала Паола. — Хотя я призывала на помощь Деву Марию, но и ваше прибытие оказалось очень кстати.

— Ну что вы, синьора! Ведь как профессионал, я допустил ошибку, оставив без присмотра сбежавшую преступницу. — Курбе грозно посмотрел на дрожащую в коротком жакете горничной Кристину. — Эй, Вермело, тащи-ка сюда термос!

Протянув Кристине пластиковый стакан с дымящимся кофе, комиссар добавил:

— Твое счастье, крошка, что я не злопамятный. Вот эти седые виски на твоей совести.

— Не свисти, Джованни, — вмешался молодой помощник комиссара сержант Корготти. — У тебя уже десять лет такая масть.

— Я и не говорю, что поседел. Так замотался, что забыл покраситься… Вот, черт, никогда в жизни не старался насмешить публику, а часто смеялись. Сегодня все наоборот… Да встряхнитесь, господа! Уж если вы не рады своему спасению, то у меня сейчас праздник. — Он кивнул на темно-серый фургон с зарешеченными окнами, так знакомый Кристине. — Отличный улов! Дона Лиджо я выслеживал почти два десятилетия!

6

Римская весна, обычно ранняя и яркая, в этом году не радовала. Март напоминал начало неудачного московского мая — дождливого, ветреного и холодного. Почти все время, пока шел судебный процесс по делу Сальваторе Лиджо, моросил нудный дождик. А серые низкие облака, проносящиеся над городом с порывами резкого ветра, не разрешались веселой грозой, ливень хлестал совсем по-осеннему, превращая улицы в шумные реки.

Несмотря на безрадостную погоду, во Дворце правосудия держалась приподнятая, почти праздничная атмосфера. Процесс, ставший частью широкомасштабной операции «Чистые руки», поднял мощную волну общественного мнения и возбудил обывательский интерес. Проблема мафии, отечественной и экспортируемой с Востока, который раз стала ребром, взывая к решительным мерам со стороны правительства. Разоблачение Дона Лиджо потянуло за собой цепь арестов: восемнадцать человек село рядом с шефом на скамью подсудимых. Скандал следовал за скандалом.

И вот, наконец, все было позади — оглашены приговоры, виновные наказаны, свидетели вернулись к мирной жизни, а имя Кристины Лариной ушло из броских заголовков на периферию газетных листов.

Пятнадцатого марта, завершив окончательно все протокольные формальности, Кристина и Санта оказались в мокром и пустом скверике. Возле каменной статуи какого-то исторического персонажа крутились две болонки, с интересом обнюхивая углы постамента. Их хозяин, зябко нахохлившись, сидел на скамейке под густыми ветвями лавра. Завидев приближающуюся парочку, он посвистел собакам и направился в боковую аллею.

Кристина с отвращением зажмурилась, заметив на оставленной стариком газете свою крупную фотографию. Листки прилипли к деревянному сиденью, темнея и набухая от падающих с твердой глянцевитой листвы капель.

— Как же это надоело! Когда за нами захлопнулась дверь Дворца правосудия, мне показалось — грянул праздничный салют, знаменующий начало новой жизни, а все грязное, противное, страшное осталось там, в пыльных архивах… — Кристина сунула скомканную газету в урну и вздохнула: — Так хочется оказаться в Москве, где никто не станет показывать на меня пальцем, а чужие взгляды будут равнодушно скользить мимо. Равнодушно скользить — как это здорово! — Поплотнее завернув шарф, она присела на край скамейки.

Санта стоял рядом, раскачиваясь на толстых подошвах в довольно большой луже. Настроение у него, по всем приметам, было воинственное.

— И уже через неделю синьорина Ларина будет с тоской вспоминать о фотокорреспондентах, телевидении, интервью, блестящих деловых предложениях, жадном внимании толпы, которым была окружена здесь. — Санта насмешливо взглянул на хмурящуюся девушку и присел рядом.

— Уточняю, — не глядя на него, сказала Кристина. — Мне поступило три чрезвычайно интересных предложения: написать мемуары «В объятиях оборотня», сняться в крошечной роли русской потаскухи в телевизионном сериале, а также… сотрудничать кое с какими отделениями правоохранительных органов…

— А предложения «руки и сердца»? — Санта лениво пожевывал листик лавра. — Разве большеглазая, милая и такая трогательно-незащищенная малышка не привлекла сердобольных синьоров, мечтающих о семейном счастье?

— Отбоя не было, — сурово отрезала Кристина и поднялась. — Ну что, пора по домам?

Ей вовсе не хотелось признаваться в том, что сердце разрывается от боли при мысли о предстоящей разлуке. Послезавтра самолет «Alitalia», сделав круг над «вечным городом», унесет ее на восток, оставив позади все беды и радости, волнения и тревоги, подаренные Римом. Дурацкую историю с «Оборотнями», кажущуюся теперь, после счастливого финала, детской «страшилкой».

Кристина могла бы остаться в Италии, воспользовавшись одним из предложений, но главного, единственно важного предложения сделано не было: Санта и словом не обмолвился, что его тяготит разлука с девушкой, пережившей вместе с ним самые невероятные дни в своей жизни.

Загадочный, непредсказуемый Санта… Он был дружелюбен и внимателен, поддерживая Кристину и Паолу на протяжении всего процесса. Он возил девушку по окрестностям Рима, показывал свои самые любимые места, приглашал на музыкальные концерты и совершал в компании эффектной блондинки набеги в экзотические ресторанчики.

После памятной ночи в охотничьем домике Кристина находилась на грани нервного срыва, и Санта делал все, чтобы помочь ей восстановить душевное равновесие. Он резвился, как школьник, и лишь иногда Кристине удавалось заметить скрывавшуюся под напускным весельем грусть. Казалось, он что-то постоянно обдумывал и решал — там, в потаенных глубинах души. И частенько корил себя за допущенные промахи — это было заметно по глазам, приобретавшим смоляной злой блеск.

…Однажды, во время мучительного разбирательства в суде, заполненного перетряской «грязного» белья — выяснениями подробностей интимной жизни обвиняемого и свидетелей, Кристина впала в отчаяние. Ей хотелось заткнуть уши, спасаясь от неумолкающих глумливых голосов, забрасывающих сжавшуюся от стыда свидетельницу пудовыми вопросами: «Сколько раз вы вступали в интимную близость с синьором Вествудом? Предлагал ли он вам законный брак? Какого рода отношения связывали вас с обвиняемым? Как долго сопротивлялся Сальваторе Лиджо вашим попыткам стать его любовницей?» И снова, снова — про Строцци, Марджоне, Санту… Кристина, словно впавшая в столбняк, отвечала коротко и монотонно. Она видела выражение лица Санты, сидящего в первом ряду, и понимала, что окончательно теряет его. Не презрение или брезгливость, нет! Безысходная грусть сковала его подвижные черты. Санта тупо смотрел прямо перед собой и, казалось, ничего не слышал. Сразу же после окончания заседания он исчез. Кристина уже выезжала из узкого переулка, ведущего от автостоянки к центру города, когда дорогу ей преградил голосующий мужчина.

— Не подбросите к Колизею, синьорина? У меня проблемы с мотором. — Санта поспешно сел рядом с ней и слегка сжал локоть. — Прости. Я настоящий подонок. Так хочется остаться чистеньким! Не выйдет, мы все тут по уши в дерьме! Прости, прости, детка… Покатили на свежий воздух и ни звука о всех этих делах. Виллу Боргезе знаешь? Давай туда, как раз подходящее место для лирических прогулок беззаботной парочки!

В старом парке было пустынно и тихо. Здесь все уже покрылось первой нежной зеленью. Но небо хмурилось и запах весенней земли навевал осеннюю прощальную грусть. В тишине шелестели падающие с ветвей капли и вопросительно пиликала какая-то птица: «что же? что же? что же?»

Они молча бродили среди величавых, ко всему безразличных статуй, сидели возле плескавшихся, несмотря на дождик, фонтанов. И думали каждый о своем. Решение погреться в каком-нибудь отеле пришло как-то вдруг. Заказав в номер ужин, они сразу оказались в широкой скрипучей кровати, пытаясь спрятаться в объятиях от неотступной тревоги и сомнений. Без конца анализируя свое участие в «деле Дона Лиджо», они терзались чувством вины: в смерти Элмера, Риты, нерожденного ребенка было еще много непонятного, мучившего совесть. Кристина и Санта часто замолкали среди напускного веселья, боясь задать друг другу вопрос, способный поднять бурю печальных воспоминаний. Их тянуло друг к другу, как сообщников пережитой драмы, но страх разбередить раны заставлял молчать о том, что мучило больше всего.

— Вы были хорошей парой с Элмером, ну хотя бы в постели? — спросил Санта, как только они разомкнули объятия.

Кристина, натянув простыню до самого подбородка, уставилась в потолок. Она боялась расплакаться от жалости к себе. Ну как объяснить, что влюбленность в Вествуда была придуманной, инфантильной, неуклюжей. И разве честно будет признаться сейчас, каким посредственным любовником оказался ее кумир, как потрясла ее сила и нежность Санты там, на морском берегу? Нежность, о которой он теперь и не вспомнил…

— Извини, я не должен спрашивать об этом. Ведь сейчас ты моя. — Санта, сорвав с нее простыню, с какой-то грустью касался рукой обнаженного тела. — Ты очень красивая. Без синяков и ссадин твоя кожа светится подобно каррарскому мрамору… роскошная женщина, чужая женщина… Мечта, взятая напрокат…

— Нет! — Кристина зажала его губы ладонью. — Нет, милый. Я твоя, совсем твоя…

Они снова предались любви, горячо и яростно. Но близость не спасла, не принесла, как тогда, на пустынному берегу, блаженства высшего единения, отрешения от мирских забот… Обнаженный Санта, излив свою страсть, казалось, забыл о подружке. Озаренный зеленым сиянием рекламы, мигающей на крыше противоположного дома, он выглядел чужим и недосягаемым. Совсем иным, чем час назад, в вечернем парке, когда старался согреть в своих ладонях озябшие пальцы Кристины. Его рука машинально перебирала белокурые пряди лежащей рядом девушки, а мысли витали далеко — в неведомых ей краях. С острой печалью Кристина подумала, что так ни разу и не назвала его Ромой. А Санта и не вспомнил, как хотел стать для нее «завоеванным Римом».

После этого эпизода они оба, словно сговорившись, не упоминали о близости, перейдя на чисто дружеские отношения. Кристина решила, что сердце Санты, по всей вероятности, занято, а его планы на будущее не связаны с ней. Она заказала билет в Москву, торопясь разорвать мучительную неопределенность. И теперь, поднявшись с влажной скамейки, решительно направилась к автомобильной стоянке:

— Финита ла комедиа! Все, да здравствует свобода! Я получила документы, визу и даже удостоилась теплого рукопожатия своего бывшего мучителя — комиссара Курбе… Немного поднапрягусь — и с чистой совестью отправлюсь в новые приключения!

— Насчет приключений я сильно сомневаюсь, — хмыкнул Санта. — Чтобы отделаться от призраков прошлого, придется сильно постараться. Сдается мне, они сильно привязчивые.

Глаза Санты погрустнели.

— Может, мне подвезти тебя? Как-то страшно отпускать, хотя все мерзавцы в тюрьме, как бриллианты в сейфах. А кое-кто по моей милости жарится в аду.

— Перестань, Санта! Даже у судьи не было сомнений в твоей невиновности в смерти Рино. Если бы ты не оказался более ловким, оттолкнув нацеленный в тебя пистолет, то сейчас, видимо, я сидела бы с букетом цветов у твоей могилы. Думаешь, было бы благородно позволить пристрелить себя этому монстру? А знаешь, в качестве приятного самообмана я воображаю, что ты героически отомстил за меня… Мне было бы трудно смириться с мыслью, что это животное, надругавшееся надо мной, живет и здравствует, карауля новые жертвы. — Кристина сжала руку Санты и просительно заглянула в его глаза. — Позволь мне сохранить эту иллюзию, ладно?

— Фу, черт! — Санта в сердцах пнул ногой мраморный постамент статуи. — Как приятно быть героем! Этот увешанный орденскими лентами каменный генерал не считал трупы на полях сражений, наслаждаясь победой. Я пристрелил гнусного гада, даже не зная еще о том, что он сделал с тобой. И теперь задушил бы его еще раз голыми руками за твои слезы, Кристина.

— Спасибо. Никогда не знала, как сладка месть. Тем более когда за тебя мстит любимый человек… Ну, брат или друг… — спохватилась Кристина, заливаясь румянцем. — А подвозить меня больше не надо. Неохота возвращаться потом сюда за своим «фиатом». К тому же я теперь очень самостоятельная.

Усадив Кристину в ее новый, взятый напрокат «фиат», Санта захлопнул дверцу:

— Не грусти, детка!

— Чао! — улыбнулась ему Кристина, окаменевшая от того, что Санта не обронил ни слова о возможности будущей встречи, не намекнул на предстоящие проводы.

— Моменто, бамбина! — Он положил руку на опущенное стекло, словно придерживая автомобиль, а другой достал из кармана и бросил на колени девушки конверт. — Ознакомься внимательно. Прошу выполнить все условия. Договорились?

Он наклонился, заглядывая в ее озарившееся радостью лицо.

— Хорошо. Изучу послание и доложу впечатления. — Кристина с трудом удержалась, чтобы не коснуться мокрых смоляных завитков, упавших на лоб Санты, не шепнуть: я люблю тебя…

— Чао! — крикнула она и нажала на газ.

…Закрыв за собой дверь номера, Кристина, не раздеваясь, распечатала фирменный конверт клуба «Клубника со сливками». На густо-розовой глянцевой карточке приглашения стояло ее имя, а в программе вечера было заявлено о выступлении «любимца сливочной публики» певца Санта-Ромы. На обратной стороне билета приписка от руки: «Не опаздывать, не пугаться сюрпризов, не стесняться выглядеть сногсшибательно».

Кристина весело хмыкнула: ну что же — сюрприз за сюрприз! Санта видел в ней стеснительную чужестранку, комплексующую по поводу появления в «обществе». Конечно, короткое знакомство в охотничьем домике, далеко не увеселительное путешествие по югу и присутствие на процессе в компании главных свидетелей — не лучшие ситуации для демонстрации красоты и обаяния. В таких переделках трудно показать себя в выгодном свете, да просто-напросто — сохранить достоинство! Не повезло, как жестоко не повезло! Встретить парня, о котором мечтала всю жизнь, и лишь для того, чтобы на его глазах вываляться в грязи! Чего стоили подробности интимной жизни Кристины Лариной, всплывшие на суде! Создавалось впечатление, что эта маленькая жадная шлюшка, рвущаяся к славе и деньгам любыми средствами, легко распоряжалась своим телом.

Во время процесса Кристина изо всех сил старалась выглядеть как можно незаметней, отказываясь от косметики и надевая неизменно один и тот же темный строгий костюм. Она так свыклась с образом серой мышки, что даже удивилась, распахнув шкаф: кому принадлежат все эти нарядные вещи, для какой жизни предназначались? Отрывками из давно забытого фильма промелькнули эпизоды банкетов, приемов, коктейлей и презентаций, на которых присутствовала восходящая на горизонте славы русская фотомодель. Короткий период расцвета Лариной в агентстве «Стиль» сопровождался пламенными взглядами, мужским вниманием, «деловыми предложениями» пожилых синьоров, страстным ухаживанием молодых. Ее соблазняли — подарками, обещаниями, сладкими речами, сулящими богатство и пылкие плотские утехи. Конечно, мало что можно было принимать за чистую монету, но Кристина и не пыталась присмотреться к своим поклонникам, отвергая всякие попытки сближения. Ей нужен был Вествуд, один только Вествуд. Наверно, в этом и заключается русский менталитет — в туполобом упрямстве, слепой мечтательности и пренебрежении доводами рассудка.

Ну что же, завтра вечером Кристина Ларина простится со своим нелепым авантюрным прошлым и пустыми иллюзиями. Она постарается быть на высоте, расставаясь с «красивой жизнью». Последний выход обязывает блеснуть, оставив за собой флер прекрасной мечты и тоску неосуществленных желаний. Легкое сожаление по упущенной возможности — единственное, что она может оставить в сердце Санты.

Забравшись в ванну, Кристина расслабилась, мысленно перебирая варианты вечернего туалета, и чуть не задремала в душистой пене. Телефон зазвонил неожиданно, бодро. И понятно: в трубке звучал бархатный тенор Санты, умевший принимать нежнейшую, обольстительную окраску.

— Синьорина Ларина? Вас беспокоит сам «сливочный» маэстро, встревоженный отсутствием вестей. Вы принимаете мой ультиматум? Брависсимо! По этому случаю я вношу в вокальную программу некоторые изменения — специально для вас, прелестнейшая.

— Гимн Советского Союза или песню «Подмосковные вечера»? Не стоит, синьор Бельканто, я предпочитаю классику.

— А я — послушных, но храбрых малышек! Вот что, детка… — Он перешел на обычный дружески-небрежный тон. — Имел великодушные намерения «пасти» тебя завтра весть день. Все-таки прощание с Римом. А ты еще не посетила его главные достопримечательности — центральную свалку и колонию бомжей, живущих в старых баржах. Там целое бандитское логово! Очень хотелось прогуляться с тобой в криминогенной обстановке, вспомнить былое. К несчастью, дела. Прости. Только одна, пожалуйста, туда не суйся. Это не аристократическая забегаловка «Лиловая свинья». Слышишь, детка, постарайся сохранить свою мордашку без фингалов.

— Будет не просто, но я найму телохранителя, — ответила Кристина с двойственным чувством.

Ее радовала забота Санты и его намерение, пусть не реализовавшееся, провести последний день вместе. Но этот насмешливый тон, намеки о синяках, о тяге к бесконечным авантюрам… Очевидно, для Санты Кристина Ларина навсегда останется легкомысленной девчонкой, ввязывающейся в сомнительные переделки, каким бы ни был официальный вердикт. Из всех передряг скандального процесса Кристина вышла победительницей — жертва «оборотня» Лиджо, сумевшая спастись из его сетей и помочь правосудию схватить злодея.

«Героиня, а не обвиняемая» — так называлась одна статья, основанная на интервью с Паолой и семейством Коруччи, давших Кристине самые лестные характеристики. В заключительном слове прокурор грозно вздымал длань в сторону подсудимых, говоря о нравственном растлении невинных созданий, и при этом обращался к синьорине Лариной, так что присутствующие в зале свернули шеи, пытаясь разглядеть девушку. «К счастью, — провозгласил прокурор, — чувство достоинства и чести живо в юных душах, к какой бы нации они ни принадлежали и какую бы веру ни исповедовали». Представительницы женских союзов, различных общественных партий чествовали Кристину как героиню.

Но Санта… Как зажечь в его глазах огонек восхищения, загоравшийся тогда, на берегу, в обществе избитой, храброй беглянки? «Поздно и безнадежно», — решила Кристина, с болью вспоминая их безрадостное свидание в отеле. Из опасных, будоражащих кровь приключений, из чудесного уединения в сказочном краю заколдованные путешественники вернулись в реальность. Чары рассеялись, обнаружив неприглядную правду: Тинка, подружка Надин-Белоснежки, не пара отпрыску аристократического рода делла Форте.

С тех пор как безродный авантюрист по прозвищу Санта превратился в Романо делла Форте, Кристина стала называть его «Маэстро», «Бельканто», избегая звучащего с многозначительным подтекстом имени Романо и громкой дворянской фамилии.

Очевидно, понятие «социальной дистанции» не выдумка победившего пролетариата, возмечтавшего «стереть границы» между слугами и господами. Девушка из семьи «новой советской интеллигенции» начинала испытывать что-то вроде комплекса плебейства в присутствии не столько особ аристократической крови, сколько в атмосфере их барственного окружения. Дворцы и поместья, мажордомы, горничные, шоферы и садовники с неизменным выражением довольства и угодливости на лице, заставляли щемить сердце простой «соц. служащей», совсем недавно пылесосившей московский офис.

Не имея привилегий богатства или происхождения, Кристина стремилась к превосходству в честной борьбе, зная, что далеко не обделена природой. Собираясь в аристократически-богемный клуб, она приложила все усилия, чтобы превратить себя в принцессу — соблазнительную, небрежную, уверенную в своей притягательности юную леди. Зная стиль «Клубники со сливками», она остановилась на длинном платье из тонкого бархата цвета темного вина. Облегающее фигуру, с узким глубоким вырезом на груди, платье выглядело классически-непретенциозным и в то же время изысканным. К нему она могла надеть свой любимый гранатовый браслет, словно делавший ее причастной к традициям иной, великой культуры, к иному, возвышенно-романтическому идеалу женственности.

Легким движением пальцев Кристина взбила крупные локоны «а-ля Шиффер» — именно такую прическу соорудил ей Эудженио Коруччи для первой фотопробы в агентстве «Стиль». И медленно, со значением, надушила запястья, шею, затылок новыми для себя духами «Фам».

«Да, я русская. И горжусь этим. У меня никогда не было прислуги, и я не привыкла пить кофе в постели. Но я достаточно образованна, чтобы не ударить лицом в грязь в обществе королевы, и вполне терпима, чтобы не заставлять краснеть в моем присутствии невеж и снобов… Да, я ошибалась, была наивной, доверчивой, слабой. Но теперь я повзрослела, стала большой и сильной», — сказала Кристина своему отражению в зеркале и убедилась, что это не ложный самогипноз. Она действительно стала другой, умеющей постоять за себя и посмеяться над своими ошибками. Этот новый блеск в глазах стоит дюжины ушибов и царапин. «Аванти, бамбина!» — подмигнула себе Кристина и сплюнула через левое плечо.

Санта в черном смокинге встречал ее у входа в клуб. Он, видимо, не раз выскакивал из-под светящегося козырька над дверьми к подъезжающим машинам — его волосы и костюм осыпал дождевой бисер.

— Наконец-то! Уже запсиховал, думал, тебя опять украли. — Подхватив под локоть девушку, Санта повел ее к сверкающему огнями подъезду.

Этот властный жест мужчины-хозяина окатил тело Кристины горячей волной. Она благодарно коснулась губами его щеки, ощутив прилив праздничной радости.

— Ну как, синьор Бельканто, ваши условия выполнены? — Кристина небрежно повернулась перед зеркалами в фойе, демонстрируя свое несомненное великолепие. Санта застыл в восхищении, не решаясь притронуться к своей даме, и она сама протянула ему руку.

— Приятно завладеть самой прекрасной дамой в этом клубе. Даже на один вечер. — Санта неожиданно смутился.

— Мне не понравился комплимент без итальянской широты и цыганской цветистости. Ты думаешь, что в масштабах Рима у меня могут быть соперницы? И зачем сразу заявлять об одном вечере, когда впереди целая вечность!

— Считай, что уговорила с полуслова: ты лучшая девушка в мире, и этим титулом я награждаю тебя навсегда. С правом наследования до седьмого колена.

Они прошли через затемненный, наполненный нарядной публикой зал к угловому столику, за которым уже кто-то сидел.

— Надеюсь, вас не надо знакомить? — обратился Санта к Кристине, кивнув на поднявшегося им навстречу мужчину.

— Добрый вечер, синьорина Ларина! — Комиссар Курбе почтительно склонил голову, целуя протянутую Кристиной руку.

— Я удивлена…

— Неприятно удивлена. Ведь так? — уточнил комиссар и добавил: — Мне хотелось бы изменить эту формулировку. В основном ради этого я принял приглашение Романо делла Форте. Ну, разумеется, и для того, чтобы слушать известного певца Санта-Романо. Говорят, он чрезвычайно популярен в элитарных кругах.

— В результате рекламной кампании судебного заседания. Жаль, что во Дворце правосудия меня не вызвали на «бис», когда адвокат со слезой в голосе поведал публике душераздирающий эпизод о спасении из огня русской девушки… Интернациональная солидарность, личное мужество… — Санта наполнил бокалы. — Предлагаю начать с тоста за взаимопонимание.

Они выпили, не глядя друг на друга. Кристина злилась на Санту за безнадежно испорченный вечер. Присутствие человека, сделавшего все возможное, чтобы упрятать ее за тюремную решетку, не радовало. Курбе не верил ей ни на грош, и это трудно забыть, как бы галантно ни вел он себя после. Но главное — обида! Вместо ужина вдвоем — лирического и нежного — еще одно судебное разбирательство. Хорошо же провел ее Санта! Кристина заметно сникла, решив вскоре покинуть компанию, сославшись на головную боль.

— В ходе судебного процесса вам, Кристина, стало ясно, что, помимо официального, я вел параллельное расследование: не всегда можно убедить начальство в разумности своей концепции и выработанной методики ведения дела…

— Но простите, синьор Курбе, я бы не хотела возвращаться к деловым «беседам». По вашей милости я пережила немало тяжелых дней в тюрьме и после… после побега… Не будем больше вспоминать об этом. — Кристина с мольбой посмотрела на мужчин. — Ведь я уже на полпути к дому.

— Я вовсе не навязываюсь в ваши друзья, синьорина, и не собираюсь изображать из себя этакого ангела-хранителя… Увы. — Джованни крутил в руке бокал, отбрасывающий на скатерть золотистые блики. — Просто хотелось кое-что прояснить. Из чувства гуманности, полагаю. Ведь вы будете позже ломать голову, пытаясь составить детали шарады в единое целое и не находя необходимых звеньев… Понимаю, этот вечер не для скучных монологов, а потому подброшу вам для размышлений всего пару фактов…

— Прошу прощения, Кристина. С синьором Курбе мы успели обсудить меню, а твой заказ я взял на себя. Надеюсь, угодил. Пожалуйста, — обратился Санта к подошедшему официанту, — телячью отбивную с картофелем фри — даме.

Кристина довольно улыбнулась, вдыхая аромат поданного блюда:

— Именно об этом я мечтала, глотая твои ужасные устрицы… Ты просто волшебник, Санта… комиссар, я слушаю вас. Давайте покончим все разом и будем веселиться. Вас не смутит, если я буду жевать?

— На здоровье. Это лишь украсит мой рассказ недостающими эффектами гедонистических радостей… Ваш побег, Кристина, во время транспортировки отчасти устроил я… Не отрывайтесь — картофель остынет… Я объявил о предстоящем суде, чтобы спровоцировать вашего «покровителя» на решающий шаг: он должен был, во избежание разоблачения, попытаться ликвидировать вас по дороге в суд. Мне пришлось позаботиться, естественно, о том, чтобы сохранить вашу жизнь…

— О Боже! — Кристина отодвинула блюдо. — Теперь мне кажется, что живые устрицы на морском берегу были вкуснее… Это так страшно вспоминать, — Кристина умоляюще посмотрела на Курбе. — Может, не будем больше упиваться ужасами? Совсем не способствует аппетиту…

— Детка! — Санта успокаивающе погладил ее руку. — Продолжай трапезу, ты же видишь, я спокойно ем. Ничего страшного: подосланный в виде «спасителя» малый должен был пристрелить тебя, но комиссар оказался проворней.

— Вашего похитителя убил я. Я тайно следовал за фургоном. Видел, как вы сбежали с места происшествия, а затем проследил весь ваш путь до виллы Антонелли, держа дом под контролем на случай, если кто-либо решится ликвидировать вас. Нам иногда удается видеть сквозь стены, но это профессиональный секрет.

— Не стану выпытывать. Я не Мата Хари, не соучастница Лиджо и даже не сотрудник ФСБ, как вам теперь уже известно. Вы спасли жизнь неплохого и, в сущности, абсолютно социально безвредного человека, комиссар. Я рада за вас и за себя.

— Синьор Курбе, как истинный итальянец, спас прежде всего красавицу. Ведь красота сама по себе не только национальная, но и общечеловеческая ценность. За вашу ясную голову, синьор Курбе, за твое очарование, Кристина! — Санта поднял бокал и после того, как вино было выпито, обратился к Джованни:

— Эта девушка, подарив едва знакомому парню «Голубого принца», покорила меня своей наивностью и фантастическим бескорыстием. А во время наших скитаний, не скрою, я погибал от действия иных чар. Вам не приходилось, Джованни, проводить зимние ночи на южном побережье? Уверяю, это лучше делать вдвоем!

Санта вполне очевидно пытался перевести беседу на легкомысленный лад, но Курбе не сдавался: он пришел сюда с определенной целью и напролом шел к ней, пренебрегая антипатией Кристины и шутливым настроем Санты.

— Когда среди виноградных холмов пылал сарай, а вы наблюдали за огнем из-за укрытия, надеясь, что преследователи сочтут вас погибшими и не пустятся вдогонку, вы очень рисковали, друзья. Ни один тупица не станет поджигать клетку, не удостоверившись, что птички не упорхнули. А с вами работали крепкие ребята… Нам с Карготти пришлось попыхтеть, чтобы помешать парням добить вас и доложить шефу об исполнении задания. — Курбе наконец принялся за свой ужин, аккуратно разделывая омара. — Отстраненный после побега Лариной от ведения дела, я взял недельный отпуск и славно отдохнул у моря. Отличные места, отличные! Вы правы, Романо, зима — прекрасное время для прогулки. Хотя компанию сержанта вряд ли можно признать удачной. Он похрапывает и боится мышей.

— А мне на редкость повезло с попутчицей, вернее, сообщницей, — мечтательно произнес Санта.

— Дон Лиджо рассчитывал разделаться сразу с двоими — с Кристиной и с вами… — упорно вел свою тему комиссар. — Мне пришлось оберегать два объекта. Я с облегчением вздохнул, когда пути несчастных жертв пересеклись — в том самом сарае среди виноградников.

— Значит, вы незримо следовали за нами, подстраховывая на крутых поворотах? Умело вели блесну, не давая акулам возможности заглотить наживку. Мы должны были вывести вас на главного злодея… Я правильно понял основной смысл вашей трогательной заботы, Джованни?

Курбе пожал плечами:

— Охота — моя профессия. Мне нужен был «спрут», а следовательно, интересовали вы. Не могу сказать, что было важнее. Но уж о собственной безопасности я думал меньше всего. Великое дело — азарт! Особенно, когда чувствуешь близость затаившегося зверя, его запах! — Мелькнувший в глазах Курбе фанатический огонек сделал лицо комиссара красивым.

«А ведь тогда, в тюрьме, я не могла себе представить ничего противнее, чем этот приплюснутый нос и жесткие, брезгливо поджатые губы!» — подумала Кристина, отметив преображение ненавистного комиссара.

— До конца дней я буду упиваться своим неожиданным триумфом! Выслеживая зверя, я не подозревал, какой дорогой трофей получу… После того как выяснилась пропажа бриллианта, я стал следить за близкими людьми Вествуда и особенно за опекавшим его Антонелли. Телефонные разговоры, естественно, прослушивались, но ничего серьезного не было. Меня насторожил звонок Романо, находившегося в розыске, и приглашение его в охотничий домик. «Будет интересный разговорчик!» — понял я, настраивая подслушивающую «пушку». К тому времени мне стало понятно, что Стефано не тот, за кого выдает себя. Но что под маской Антонелли скрывается Лиджо, стало ясно лишь из вашей беседы в домике, которую мы старательно записали. Это был лучший спектакль в моей жизни… И к тому же такой величественный финал: пожарище, спасенные дрожащие жертвы и физиономии этих монстров за серенькой решеткой тюремной машины!

— Спасибо, Джованни, за краткость доклада и личную скромность. Имей я на то полномочия, непременно представил бы вас к награде… Мой выход через десять минут. Надеюсь, на этом официальную часть нашего ужина можно считать завершенной. Криминальный сюжет исчерпан, начинается лирическая тема. — Санта наполнил бокалы. — Я пригласил вас сюда, комиссар, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что Джованни Курбе — славный парень и отличный профессионал. Надеюсь, именно этот образ увезет с собой на родину наша гостья.

— Хм… — замялся Курбе. — Если честно, я допустил кучу промахов и чуть не позволил в финале безумному Гвидо спалить вас по приказу хозяина. «Десерт» в виде политой бензином соломы, разложенной вокруг домика, он приготовил заранее. И, кажется, сам Лиджо не раз намекал в процессе интереснейшей беседы, что намерен покончить с гостями во время «десерта». Не понимаю, какого черта вы сидели и ждали, когда вам поднесут сладкое, то есть начнут поджаривать? Ведь вы, синьор Романо, вытащили девушку за секунду до того, как рухнул потолок. Вам известно это, Кристина? Наш лирический тенор, не колеблясь, ринулся за вами в огонь… Может, именно этого вы ждали, наслаждаясь пожаром?

— Мы были в шоке, комиссар. Признания Лиджо и Берберы повергли нас всех в оцепенение. Не каждый день приходится участвовать в таком шоу. Мы же — мирные обыватели, а не героические стражи закона. — Санта поднялся. — Я вынужден оставить вас. Присматривайте за вашей бывшей подследственной, комиссар. Ведь именно отсюда ее уже однажды украли…

Не грусти, детка, я спою для тебя что-нибудь веселое. — Последние слова он прошептал на ухо Кристине и, весело подмигнув, исчез.

За столиком воцарилось молчание. Кристина рассеянно помешивала ложечкой фирменный десерт — горку клубники в хрустальной вазочке, покрытую пеной взбитых сливок.

— Скажите, Джованни, из лап Рино вытащили меня тоже вы? — нарушила она молчание, впервые обратившись к комиссару по имени. — Я поняла, что осталась в живых благодаря случайности. Или кто-то вмешался, защитил меня, правда?

Курбе загадочно улыбнулся:

— Спросите об этом своего дружка, девочка. У него есть еще немало секретов!

Публика бурно зааплодировала появившемуся на эстраде в лучах прожекторов Санте.

— Я начну свое выступление несколько необычно. Это романс для моей гостьи из России. Правда, после того как «Очи черные» спело трио ярчайших звезд оперной сцены, песня стала почти итальянской народной. Вы порадуете меня, если начнете подпевать. Слова ведь очень простые: «Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные»…

Кристина замерла.

— «Как люблю я вас, как боюсь я вас…» — пел Санта, глядя прямо на нее.

— Заметили, у него почти нет акцента? — интригующе шепнул Кристине Курбе, и в ответ на ее вопросительный взгляд пожал плечами. — Это всего лишь наблюдение, не больше.

Санта пел по-русски, а голоса из зала охотно подхватили припев.

— Сожалею, синьорина Ларина, но мне пора. Передайте благодарность за доставленное удовольствие своему другу, — тихо сказал Курбе, собираясь уходить.

Кристина протянула ему руку:

— Спасибо за поддержку, Джованни, и от всей души желаю удачи. На досуге я точно подсчитаю, сколько раз вы спасли меня и сколько раз топили. Подведу баланс и вышлю вознаграждение.

— На звание Героя СССР, увы, уже рассчитывать не приходится. Но уверен, ваши подсчеты будут в мою пользу. — Курбе грустно посмотрел на Кристину и поднялся. — И дай нам Бог отныне встречаться лишь на концертах или праздничных торжествах.

— Постойте, последний вопрос, — задержала его руку Кристина. — Боюсь, мне так и не удастся свести концы с концами… совместить два ваших образа, комиссара-защитника и гонителя. Почему вы все-таки, десятки раз пытая меня на допросах своим недоверием, не дали хоть как-то почувствовать, что… что вы мой союзник? Отчего вы, добросердечный и галантный человек, изображали туповатого злодея, не давая мне ни малейшего шанса на понимание и сочувствие?

— О, прекрасная синьорина! — Засмеявшись, Курбе вновь присел на стул и подвинулся ближе к девушке. — Это вопрос не из простых. Предлагаю сразу три варианта ответа, выбирайте любой, хотя, как мне кажется, отчасти справедливы все вместе.

Первое: далеко не все услышанное вами на процессе, да и сегодня здесь, стоит принимать за чистую монету. Факты, конечно, верны, но их толкование… Толкование всегда — дело субъективного вкуса, личного мировосприятия, если позволите. То есть, я хочу сказать, что не всегда могу объяснить поведение с подследственными особенностями моего характера. Были и другие причины держать вас в строгости, синьорина, поверьте, для вашего блага.

— Допустим, вам надо было создавать видимость, — согласилась Кристина.

Джованни выглядел почти виноватым, но в его опущенных глазах сверкали насмешливые искорки.

— Второе: я полицейский, милая барышня. Профессиональная ищейка, натасканная на выполнение определенных обязанностей. И эти обязанности не предполагают галантность и обходительность. Как полицейский я был груб и придирчив. Но… — Курбе поднял на Кристину восхищенный взор. — Я наполовину француз, мадемуазель, и умею ценить прекрасное. Прикрывая и спасая вас, я руководствовался не только соображениями человеколюбия или профессиональным благом. Я получал эстетическое наслаждение, я чувствовал себя рыцарем и настоящим мужчиной. Но… это последнее «но», хоть что-то объясняющее в моем двойственном поведении — в роли гонителя и спасителя, как вы выразились, больное место Джованни Курбе… Я закоренелый холостяк, детка, и, как мне кажется, просто-напросто боюсь женщин… А следовательно — защищаюсь!

Джованни поднялся и поцеловал руку Кристины.

— Наилучшие пожелания, синьорина!

— Минутку, комиссар. Маленький женский секрет в ответ на вашу откровенность: мне показалось, ну, так, чисто интуитивно, графиня Паола покорена вашими многочисленными достоинствами. Неужели вы не заметили? Жаль…

7

Санта заметил, что Кристина осталась за столиком одна. Подперев руками подбородок, как ренуаровская Жанна Самари, она блестящими глазами смотрела на сцену, вся золотясь ее светом — ореол золотистых волос, падающих на плечи, золотистая кожа, оттененная глухим бархатом. «Солнечная, напоенная солнцем», — подумал он, найдя наконец определение, крутившееся в голове с того момента, когда он увидел на морской гальке распластанное, вызолоченное зимним солнцем тело… А потом они мчались к имению Паолы в пропахшем рыбой фургончике, и эта измученная, избитая девчушка мурлыкала песню! Закутавшись в черный старушечий платок, она искоса поглядывала на своего спутника, загадочно улыбаясь растрескавшимися губами. Она была счастлива, именно счастлива!

— Последнюю песню, как вы поняли, я дарю моей гостье и всем, кто склонен к ностальгическим настроениям. Из репертуара незабываемой Мильвы… Да! — Санта, подняв руки над головой, подхватил аплодисменты зала. — Вы правильно угадали — «Итальянское танго»!

Кристина неотрывно смотрела на певца, стараясь не растерять, впитать до капельки нахлынувшие ощущения: чудесный, завораживающий голос звучит для нее, к ней устремлен сквозь полутьму притихшего зала пылкий взгляд черных глаз… «Квель танго итальяно, квель дольче танго…» — как просто и естественно для него пребывание в музыке, в ее летучей, непостижимо прекрасной стихии! В голосе Санты ощущалось наслаждение своим даром, томительной любовной тоской, звучащей в песне, от которой наворачиваются слезы. И конечно же, веселая ирония по поводу всего, притязающего на величие — и своего вокального мастерства, и томной страсти популярной мелодии. Как странно соединило это танго два момента римской жизни Кристины: тот последний танец в доме Коруччи, за которым последовала беда, и нынешний вечер — вечер прощания.

Кристина ликовала, чувствуя в то же время, как подступают рыдания. Она твердо знала, что ничего столь прекрасного в ее жизни уже не будет: первый и последний концерт в ее честь. Подарок человека, должного стать главным в ее судьбе и навсегда из нее исчезающего…

Публика не желала отпускать певца, но он виновато раскланялся и со словами: «Меня ждет прекрасная дама» — направился к Кристине. Оркестр продолжал играть, а Санта, протягивая руки, приглашал девушку в танцевальный круг.

Она торопливо приникла к его груди, боясь упасть — так кружилась от волнения и неожиданности голова.

— Как ты догадался… — прошептала Кристина в белую бабочку под жестко торчащими уголками воротника, — как ты мог знать, что именно это танго я танцевала последний раз в ту рождественскую ночь?..

— Я вообще о-очень много про тебя знаю. — Санта ловко бросил партнершу на руку и весело посмотрел в запрокинутое лицо. — Например, что сам несравненный Алекс — хозяин этого гостеприимного дома — мечтает получить твой автограф.

Луч прожектора выхватил из полумрака танцующую пару, и Кристина ответила улыбкой на обращенные теперь уже к ней аплодисменты.

— Ты устроил для меня настоящую демонстрацию, — сказала она, вернувшись за столик. — Целое шоу с танцами, прожекторами, овациями!

— И абсолютно бесплатно… — усмехнулся Санта. — Ну, разве что это…

Он слегка кивнул в сторону двигающегося к ним представительного синьора. За широкой фрачной спиной директора клуба Алекса Кьезо колыхался пышный цветочный куст. Официанты водрузили на стол грандиозную корзину с алыми розами, и Алекс, склонив благоухающую черноволосую голову, поцеловал протянутую ему Кристиной руку:

— Хочу надеяться, что синьорина Ларина простит меня за беспокойство. Не мог же я спрятать от своих друзей главную героиню вечера! Здесь все знают вас и считают отважной воительницей, поднявшейся против страшного «спрута». Ручаюсь, лет через десять о вас будет написана целая глава в истории криминалистики… Прошу оставить свою подпись вот здесь…

Перед Кристиной появился огромный портрет — увеличенное фото с обложки журнала: чуть испуганная растрепанная девчушка в жемчужных королевских кружевах. Алекс протянул гостье толстый фломастер и удовлетворенно посмотрел на старательную длинную подпись.

— Ваш портрет останется в галерее знаменитостей клуба. Благодарю, очаровательнейшая. — Алекс легким жестом холеной кисти отклонил предложение Санты присесть за столик. — Я и так уже помешал ужину. Но, клянусь, совсем немного! Если бы вы знали, синьорина, сколько влиятельнейших людей в этом зале умоляли меня познакомить их с вами! И, знаете, я категорически настоял на том, что гостья желает сохранить инкогнито. — Он значительно посмотрел на Санту. — Разрешите откланяться. Всегда рад видеть вас у себя, друзья.

— Уф! Непросто иметь знаменитую подружку! — Отодвинув цветы, Санта окружил себя блюдами, жадно окидывая взглядом аппетитные яства. — Наконец-то могу перекусить. Надеюсь, за этим садом никто не заметит, как нежнейший Бельканто уминает бычка.

Санта щедро наполнил свою тарелку деликатесами.

— За такой концерт я теряю до пяти килограммов. Сегодня, боюсь, потерял все десять. Чуть брюки на сцене не свалились…

— Так старался понравиться публике? — Кристина насмешливо поглядывала из-за цветов, пряча лицо в пахучие дебри.

— Тебе, детка. Прежде всего хотел понравиться тебе — заливался апрельским соловьем… Ну и, конечно, не мог удержаться, чтобы не прихвастнуть перед всеми — глядите, мол, какая редкая пташка в моей клетке! Ты сегодня неотразима, я и не ожидал, когда просил тебя «блеснуть». Это не блеск, это взрыв! — Он закашлялся, поперхнувшись морским гребешком, и, прищурившись, оглядел свою спутницу. — Да… Порадовала старика Санту… Я, пожалуй, еще пожую. А тебе, чтобы ты не скучала, повторю десерт, идет?

— С меня достаточно сладостей — и в ушах, и в тарелке… — Она засмеялась, заметив недоумение Санты. — Мне хочется просто так, без комплиментов и без клубники, сидеть и смотреть, как ужинает после концерта изголодавшийся Бельканто.

— М-м… Ни за что! — испуганно замотал головой Санта. — Ты ужинаешь с пылким и уже почти насытившимся итальянцем! За что я должен терпеть пытку? Почему ты запрещаешь мне восхищаться тобой? Я не могу молчать!

— Ладно, — вздохнула Кристина, подумав, что, к сожалению, слова «пылкого итальянца» совершенно безобидны. — Продолжай высказываться, только, будь добр, не глотай куски целиком и не торопись. Мне приятно выслушивать комплименты, когда ты произносишь их вдумчиво и с пустым ртом.

Кристине очень хотелось прикоснуться к нему, поправить бабочку под упрямым подбородком, взлохматить жесткие кудри, положить свою ладонь на его смуглую сильную кисть.

— Все, проглотил… Я приучился есть очень быстро. — Санта промокнул губы салфеткой, придвинул свой стул к Кристине и удовлетворенно вздохнул. — Не знаю, заметила ли ты, что сегодня я все делаю только для тебя… Если честно, я, да и любой артист, всегда работает для кого-то одного, самого важного, сидящего в зале. Если такого «адресата» нет, его придумывают, направляя свои творческие послания «любимой маме», «незабвенному Карузо», Клаудии Шиффер или королеве Англии… Мне кажется, я сегодня был в ударе… Потому что ты… ты… Ты по-настоящему прекрасна.

Он взял ее руку в свою и нежно посмотрел в лицо.

— Я еще никогда не видел тебя такой красивой. Но ты сразу, еще с первой встречи, поразила меня какой-то редкой ныне доверчивостью. Да-да. А еще — радостью жизни. Как у беззаботного щенка, бездомного бродяги, бегущего за чужими ботинками, уверенного, что его пригреют, накормят, полюбят… А как иначе? Ведь эта чудесная жизнь, улыбающаяся младенцу, должна быть устроена справедливо, тепло и уютно…

— Я в самом деле сейчас думаю так… Может, это магия твоего голоса, которая вскоре развеется. Но я постараюсь удержать в себе подольше то, чем сегодня ты одарил меня… Спасибо, милый. — Кристина поцеловала его в щеку и резко встряхнулась, отгоняя настойчиво наворачивающиеся слезы. — Когда ты успел выучить русский? Твое произношение почти безупречно. И откуда все же узнал про «Итальянское танго»?

Санта обнял Кристину за плечи и приблизил губы к ее уху:

— Я буду говорить очень тихо. Здесь так принято — сидеть в обнимку и жарко шептаться.

— Я знаю, ты боишься за свой голос. Ведь после того, как ты сорвал связки в стычке с Бронзато, твое бельканто могло и не вернуться. Лучше молчи, отдыхай. И так большая нагрузка.

— Я везучий. — Санта странно усмехнулся, задумчиво и грустно. — После того, как я потерял родителей, — сплошные находки. И знаешь, все остаются при мне… Так вот, девочка, русского языка я, конечно, не знаю, за исключением ряда выражений, которые у вас считаются наиболее употребимыми, но почему-то не значатся в словарях. «Очи черные» я разучил на слух с диска. Слух у меня просто-таки патологический. Ты и сама не заметила, наверно, что напевала это самое танго, когда мы прогуливались в рыбном фургоне по южному побережью…

— Просто невероятно! Я почти никогда не пою вслух, тем более не отважилась бы сделать это в твоем присутствии. Ты, наверно, услышал то, что звучало у меня внутри!.. Знаешь, Санта, это танго было последним в моей мирной, не преступной жизни… Я танцевала под старую запись Мильвы в рождественскую ночь в доме Джено Коруччи, а через три часа уже сидела в тюремной камере…

— Вот видишь, что значит абсолютный слух и абсолютное чутье: я хочу, чтобы старое итальянское танго и эти розы ознаменовали начало нового этапа в твоей жизни под лозунгом «Возвращение к весне».

Кристина положила голову на плечо Санты. Со стороны было похоже, что девушка разомлела от страстных речей своего кавалера. А она изо всех сил старалась удержать рвущиеся наружу чувства — пламенную смесь обиды и нежности. О чем говорит он, о какой «новой жизни»? Разве не замечает, что только от него зависит счастье Кристины? Да, не просто быть другом тому, кого любишь. Уж легче разыгрывать ненависть, наигрывая равнодушное дружелюбие, чем сидеть вот так, уткнувшись в плечо любимого, и до боли сжимать сомкнутые пальцы. Чтобы не обнять, не прижаться, не тянуться к его губам, шепча ласковые, безумные слова…

— Я, пожалуй, выпью еще кофе!

Кристина решительно отстранилась. Сорвав бутон розы, она воткнула его в петлицу на лацкане пиджака Санты. Он поймал и поцеловал ее руку.

— Проси за это что хочешь, детка.

— Правда? — исподлобья глянула Кристина. — Тогда запомни: я хочу оставить себе твой голос. У тебя есть записи — диски или кассеты?

— Конечно, есть. Обязательно пришлю тебе, как только попаду домой. Ведь я обитаю последние годы в чудесном городке под Зальцбургом. С австрийской стороны. Там у меня огромная фонотека, хороший рояль и старый Бехер — верный пес смешанных охотничьих кровей.

— И, вероятно, милая фрау, ожидающая твоего возвращения?

— Да, Кристина. — Санта отпустил ее руку, которую все еще продолжал сжимать, и с досадой потер лоб. — Иза — славная девушка. Мы учились вместе в Вене. Я влюбился в нее, когда мне было девятнадцать, со всей пылкостью неиспорченного, романтичного чудака. Иза была на пять лет старше меня и значительно взрослее по характеру. Она успела побывать замужем, возглавить и развалить какую-то феминистскую партию, защитить диплом доктора социальных наук… Она совратила святого, а потом исчезла. Год назад мы опять встретились и решили не расставаться. Иза хочет иметь много детей… Моя авантюра с поисками бриллианта в России вызвала у нее бурю негодования. А потом этот судебный процесс… Иза не жалует дураков, а я в этой истории, на ее взгляд, проявил себя таковым. Так что она ждет заблудшую овечку, чтобы вправить ей мозги и окончательно приручить.

— Ты странно отзываешься о женщине, от которой собираешься заиметь дюжину детей, — безжизненным голосом заметила Кристина.

— Просто не люблю, когда меня дрессируют. Но ничего, я умею кусаться! — Санта ощерился, щелкнув ослепительными зубами. — Противоположности, как утверждают, сходятся.

— Ты не такой уж покладистый и сговорчивый ягненок, как тебе кажется… Паола с болью поминала о твоей строптивости и неуживчивости. Ведь ты бросил дом делла Форте очень давно?..

— Я гордый, детка. Может, чрезмерно. И хотя с младенчества изображал святого, дух непокорности и тщеславия терзал мою душу… Обычная история, смотри: мой отец, младший брат Франко, женился вопреки воле семейства на цыганке — работнице местной парфюмерной фабрики. Он аристократ, она — пролетарка, вдобавок чуть ли не бродяжка. Лишь последнее поколение их семьи стало вести оседлую жизнь, обосновавшись в нашем городе. Говорят, мои родители были красивой и любящей парой. Только я сам почти ничего не помню. Они погибли совсем молодыми, не успев отведать всей горечи семейных распрей и оставив трехлетнего сына на попечение Паолы… Франко и Паола растили меня вместе со своими детьми, ни в чем не ограничивая. Но то, что я отпрыск человека, презревшего законы родовой чести, я знал с пеленок. Как и то, что по традиции рода делла Форте останусь в стороне от полагающихся наследникам богатства и почестей. Моя смешанная кровь не годится для передачи потомству.

Я рано осознал это. Мой природный дух противоречия принял форму оскорбленной гордыни. Я был весел, добродушен с чужими, но болезненно уязвим в семье… К тому же отношения с Леонардо совсем не сложились. Этот законный наследник, по-моему, свихнулся на своем превосходстве, демонстрируя мне его на каждом шагу. Всеми силами мальчишка старался доказать, что я — всего лишь приемыш, оставленный в доме из милости.

В двенадцать лет меня отправили в швейцарский частный коллеж. Франко щедро оплатил обучение. А потом тяга к познанию стала для меня чем-то вроде компенсации за неполноценность происхождения. Я изучал гуманитарные науки, меняя престижные университеты и привязанности: филологию, историю, психологию… К счастью, жизнь научила меня самостоятельно зарабатывать деньги. Еще мальчишкой я начал брать уроки у местного старика, занимавшегося, по преданию, с самим Карузо. В Вене, учась в университете, я продолжил частные уроки и начал петь по вечерам в кафе и ресторанах. А потом меня взяли в церковный хор. Я стал солистом! И вот до сих пор не знаю, кто я на самом деле — артист, готовый бродить по дворам с шарманкой, или сноб, затыкающий уши при одном упоминании о непрофессиональном вокале… А может, просто-напросто авантюрист, каким меня считал проницательный Дон Лиджо… — Санта крутил перед глазами гранатовый браслет Кристины, который осторожно снял с ее руки. — Чудесная вещица. Наверно, тоже реликвия?

— Старинный бабушкин браслет. Ему уже больше ста лет. Хотя это украшение для бедных и стоило в середине прошлого века отнюдь не состояние. Дутое серебро и камешки дешевые — кривые, разного тона… Видишь, в центре даже три зеленых. А вот тут есть совсем светлые, почти розовые. Но мне это и нравится. На всей Земле нет второго такого. Не стала бы менять эту вещицу даже на бриллианты от Картье… Кроме того, у одного русского писателя есть прекрасная повесть о бессмертной любви. «Гранатовый браслет» называется.

— Наверно, очень грустная… Нет ничего печальнее бессмертной любви — вообще того, кто хочет жить вечно, забывая о неизбежном конце.

— Там как раз говорится о том, что только смерть может сделать большую любовь вечной… Ах, как это трудно объяснить. — Кристина мотнула головой, отгоняя обрушившуюся с новой силой тоску. — Извини, милый, с нервами у меня действительно стало плоховато. Так и хочется завыть!

— Перестань, все так чудесно складывается! Твое имя стало популярным в Италии, и ты в любой момент сможешь продолжить карьеру в рекламе. Я запишу специально для тебя веселые песенки, а ты дашь мне почитать эту книгу про вечную любовь.

— Обязательно. — Кристина улыбнулась ему, как ребенку, придумывающему наивные сказки. — Я привезу тебе полное собрание сочинений Куприна, когда в следующий раз нагряну в Рим. Хотя нет, когда заеду в гости в Австрию.

— Это совсем недалеко от Москвы — посередине между Россией и Италией. А ты в самом деле намерена вернуться сюда?

— Я всегда буду хотеть вернуться в Рим, что бы ни происходило со мной на самом деле. А случиться может самое разное… Видишь ли, Санта-Рома, я действительно собираюсь начать новую жизнь… Боюсь, правда, музыки в ней будет не так много, как хотелось бы, как пророчишь ты…

Достав из корзины пунцовую розу, Кристина сосредоточенно обрывала бархатистые лепестки. Она старалась не смотреть на собеседника, чувствуя, что любое неосторожное слово может взорвать ее с трудом сохраняемое спокойствие. С каждым мгновением все острее чувствовалось, как истекает, теряя минуты, последний вечер ее мечты. Той, что, едва засияв семицветной радугой, снова ускользала в туман обманувшего, несбывшегося.

— Я была наивной, но упрямой девчонкой. Да и тщеславной не в меру… Тебя угнетало чувство чужеродности в богатом аристократическом доме, хотя ты знал, что принадлежишь миру делла Форте по праву, возможно, большему, чем кто-либо другой. Меня же мучило неприятие серенькой, бедной, обыденной жизни, окружавшей меня. Вырваться, вырваться любым способом, любой ценой! — это стало моим девизом, навязчивым желанием. Умчаться с потоком шикарной, блестящей жизни, катившей мимо… — Кристина запнулась, вопросительно взглянув на Санту.

Но он слушал, сдвинув брови, и не собираясь нарушать ее монолог привычной шуткой. Кристина решительно продолжила:

— Адвокат, назвавший меня жертвой, ошибся совсем немного. Виновным в растлении «юной души» был вовсе не Лиджо. Глупышка Кристина стала жертвой собственных пороков. Ну вот! Прекрати смеяться, а то я не стану рассказывать.

— Я весь внимание, детка. Только стремление к благополучию, комфорту, богатству и порок — это совсем разные вещи. Не приписывай себе чужие недостатки.

— Ладно, суди сам. Я просто расскажу одну очень простенькую историю, изменившую мою жизнь, как «Голубой принц» изменил твою.

Это случилось в начале мая. В садике моей бабушки, находящемся в поселке у самого края большого шоссе, росли красивые цветы. Она много трудилась, чтобы вырастить южные цветочки к празднику — у нас ведь холодная весна. А потом выносила их продавать — просто ставила на табурет у дороги банки с букетами. Я торчала рядом до позднего вечера, провожая завистливым взглядом проносившиеся мимо шикарные машины зарубежного производства, как теперь у нас называют, «иномарки». Люди, разбогатевшие после перестройки, торопились к своим загородным имениям, которые появились вокруг Москвы в последние годы. Там, в роскошных домах, вкусно ели, веселились, обнимали своих кавалеров праздные красотки, имеющие дорогие наряды и украшения, проводящие время в ресторанах и казино. А я до сумерек возилась в огороде и едва могла накопить деньги на модную майку с поддельной надписью «Шанель»… В общем, бедняжка-Золушка. Только ко мне явилась не фея… Однажды поздним майским вечером у моих ног затормозил белый «мерседес». Из него торопливо вышел сногсшибательно элегантный брюнет в светлом костюме с небрежно болтающимся на шее развязанным галстуком.

— И… что же произошло? — едва выговорил Санта. — Вы познакомились? Он забрал тебя с собой?

— Нет. Он бросил мне деньги, большие деньги, и, подхватив цветы, поспешил к своей даме, которая, пуская сигаретный дым в окно, ждала в автомобиле… Я, наверно, застыла с открытым ртом и ничего не успела сказать. Машина тронулась, мигая яркими огнями. Но не отъехала и десяти метров, как в окно вылетел мой букет. В пыль, в придорожный бурьян. Конечно, он был совсем не шикарный, не такой, что положено дарить капризной даме… Но это были мои цветы, частица моей жизни… Тогда я мысленно поклялась, что изменю свою судьбу — стану циничной, злой… Удачливой, богатой и наглой… Поэтому и появились на моем пути Эдик, Строцци, «Голубой принц». И все эти беды…

— Забавный сон, детка, — заметил Санта. — Совсем, совсем детский, но с такими серьезными, страшными выводами, которые ты сама себе придумала. Да, твоя фея сыграла злую шутку, только она не сумела сделать тебя циничной и злой. Это просто невозможно, как невозможно заставить меня бросить петь.

Санта обнял Кристину и притянул к себе.

— Ну-ка, не грусти, малышка!.. Ты рассказала мне свой сон, а значит, подарила его. Я беру себе дурные предзнаменования, а все самое прекрасное оставляю тебе. Все лучшее еще впереди, вот увидишь! Какой-нибудь прекрасный герой засыплет тебя с головы до ног такими же розами. Поверь, я — Санта, а значит, умею предсказывать будущее.

Кристина все же не удержала слезы — они закапали сами собой, сверкая алмазами в бархате платья. Как же ей хотелось сказать, что это не сон, что незнакомец из «мерседеса» сейчас сидит рядом! Что именно с его образом в душе она отправилась в Рим на поиски своего счастья… Но Санта утешал, пророча неведомого принца. Он — самый нужный, единственно необходимый!

— Это были не розы, Санта. Гиацинты! Нежные, прохладные, благоухающие, как южная ночь… Говорят, весной они здесь растут прямо на лужайках. — Кристина позволила Санте утереть себе нос.

— Знаю, знаю! Гиацинты! Их полно по всему побережью — целые поля: лиловые, сиреневые, белые… И в Австрии они тоже растут преспокойно. Я засажу в своем саду целую лужайку и буду регулярно пересылать в Москву цветочные горшки.

— Спасибо. Теперь-то я знаю, что не зря проделала весь этот путь, не зря выжила, спасаемая Курбе и тобой… Сколько раз ты вытаскивал меня из беды, Санта? Из горящего дома — дважды! Не щадя великолепных зубов, развязывал узлы на моих щиколотках… — Кристина, не удержавшись, коснулась ладонью кудрявого затылка. — Интересно, почему так приятно вспоминать самое страшное?

— Потому что мы в безопасности и мы победили! — Он нежно поцеловал ладонь Кристины.

— Послушай, — она подавила глубокий вздох, — я всегда буду почитать Санта-Романо как самого главного святого в своей жизни… Но, скажи… как ты узнал, что я у Рино? Или это секрет — Курбе намекнул, что у тебя свои тайны.

Санта который раз помешал ложечкой остывший кофе.

— Длинная история и печальная. Не для финального «выхода». Принято завершать выступление чем-то веселым, бодрящим. Ну, ладно, немного ужасов, под занавес.

Он стал разыскивать меня, этот гад, как только выпытал у тебя, что бриллиант уплыл в мои руки. Один из его подручных тут же наведался в дом, где я снимал комнаты, и чуть не придушил мою хозяйку. Старушка в самом деле не знала, где я. После предупреждения Стефано я сменил адрес и начал отращивать бороду в целях конспирации. Бриллиант я уже отдал Паоле и опасался лишь «наездов» Бронзового. Он нашел меня очень быстро. Разве мне могло прийти в голову, что для этого Рино всего лишь понадобилось позвонить Стефано, ведь только Антонелли знал, где я скрывался. Я просто обалдел, услышав в трубке голос Потрошителя. В изысканных выражениях на сицилийском диалекте он сообщил, что держит у себя некую русскую леди. «Девчонка не может оторваться от меня. И без удержу болтает — про тебя и про голубую стекляшку… Она просто помирает от удовольствия… Смотри, ведь я могу и не удержаться, поторопись!» Он хохотал как одержимый, и я тут же согласился приехать. И привезти камень.

— Но ведь «принца» у тебя уже не было… Почему же ты ринулся в логово Бронзового спасать какую-то мало известную тебе девчонку? — изумилась Кристина.

— Во-первых, известную. Ты была волшебницей, вернувшей мне камень. Во-вторых, ты была жертвой заговора, ведь и я, и Стефано следили за тобой, подозревая в мошенничестве. А в-третьих, я смертельно ненавидел Потрошителя! — Глаза Санты сверкнули опасным цыганским огнем. Но он тут же расслабился и весело улыбнулся. — Я обещал встретиться с Бронзовым, как только лично удостоверюсь, что пленницу отпустили. Примчался тут же и видел, как ты усаживалась в свой «фиат» под конвоем дружка Рино. Вот и все. Финита ла комедиа!

— Как все? А ты? Как тебе удалось вырваться от них?

— Мы вместе с Рино позвонили в банк, где нас заверили, что Рита Гватичелли оставила «Голубого принца» у них в сейфе. Конечно, эту информацию нам предоставили по поручительству Паолы… А поскольку, как ты понимаешь, именно Рино был тем человеком Лиджо, который охотился за камнем и должен был похитить его у меня еще в аэропорту, мы расстались «друзьями». Я нужен был им, как оказалось позже, для трюка с убийством Риты. Тебе выпала моя роль «убийцы», потому что Санта к тому времени успел наломать дров и скрыться…

— Курбе во время следствия ничего не сказал мне про смерть Рино. Ведь и я не заикалась о знакомстве с ним, и вообще о бриллианте. Поэтому ничего не знала ни о тебе, ни о самоубийстве Элмера. Доведенная до отчаяния, я собиралась рассказать все прямо на суде.

— Здорово Дон Лиджо одурачил нас всех! Понятно, почему ведомство комиссара Курбе тщетно охотилось за ним два десятилетия. Я все время думаю об этом, не могу не думать… Противно быть пешкой, детка. Но ты не представляешь себе, каким удивительным человеком был настоящий Стефано Антонелли! Я безгранично доверял ему… Когда ты попала в тюрьму, лже-Стефано уговорил меня скрыться, поскольку якобы узнал, что ты рассказала Курбе про отданный мне бриллиант. «Теперь и загадочную смерть Строцци, и покушение на Вествудов постараются повесить на тебя. Поверь, мальчик, я далеко не всесилен и хорошо знаю весь этот механизм. Мафия постарается подставить тебя и сделает это чисто», — убеждал он меня. Я решил отсидеться в знакомых мне с детства местах и отправился на юг. Кто-то действительно шел по моим следам. Однажды я с трудом увернулся от мчавшегося прямо на меня автомобиля, а в чудесном буковом лесу, где я, горланя что-то оперное, валялся на солнечной лужайке, возле моего виска просвистела пуля. Я выковырял ее из коры дерева и изумленно рассматривал минут десять. Тридцать восьмой калибр — это не шутка и не галлюцинация, меня хотели убрать.

И вот однажды я оказался в одном деревенском доме (естественно, с мешком на голове и кляпом во рту) и сам Рино удостоил меня беседы. Ему доставляло удовольствие похвастаться своей силой, прежде чем отправить меня на тот свет. Но проговорился он лишь частично, намекнув, что похороненный давным-давно Дон Лиджо жив, руководя из глубокого подполья затейливыми операциями. Сказал и то, что обвел его вокруг пальца, заполучив «Голубого принца».

Он смеялся надо мной, сказав, что пристрелил беременную Риту и взял камень… Я бросился на него… Рита была мне сестрой… Думаю, что провидение распорядилось справедливо, развернув пистолет Бронзового к его подлому сердцу… Я лишь нажал курок, вернее, стиснул его пальцы, сжимавшие рукоятку… — Санта поморщился от жутких воспоминаний. — Я и не знал, что Рино блефует. Камень пропал после самоубийства Вествуда, и Бронзато предполагал, что им завладел я… Лиджо все здорово продумал, столкнув нас лбами и захватив добычу.

— А потом тебя схватили и отвезли в сарай, чтобы изжарить вместе со мной?

— Но прежде пытали, заставляя орать во все горло… Ведь я, и правда, мог остаться хрипатым, как простуженный боцман. Они хотели знать, где я прячу «Голубого принца». Так прошла неделя, и вдруг от меня отстали. Гориллы Потрошителя, упаковав меня в мешок, отвезли в памятный нам сарай. Стефано, то есть Дон Лиджо, по-видимому, дал знать, что камень у него, и тем самым приговорил нас к смерти… Не могу, детка, не могу успокоиться! Хоть и знаю, что не выйти из тюрьмы дьяволу, а Леонардо, то есть Бербера, вряд ли когда-нибудь вернется в Италию… И все-таки руки чешутся отомстить!

— Не стоит делать мщение смыслом жизни. Ты прекрасный человек, Санта, в тебе живет дух чуда и праздника. Ты — Бельканто, лирический герой, и не стоит перехватывать амплуа басов. Боевые марши не по твоей части, l'amina allegra, как говорили в старину про лицедеев — «пламенная душа»! — Кристина вдруг почувствовала себя сильной и мудрой. Этакой всепрощающей, милосердной девой, вознесшейся высоко над пороками и страстями бренного мира. Она по-матерински прижала к себе Санту и коснулась его лба губами:

— Будь счастлив и не изменяй своему прозвищу, Святой. Такими именами зря не бросаются.

— Девочка! Я только сейчас понял, что мы расстаемся. И я даже не узнаю, что ты будешь делать, ну, хотя бы завтра вечером в холодной, дождливой Москве! Где ты будешь жить, чем станешь заниматься? — Санта с неподдельным испугом схватил ее за руки, словно боясь отпустить.

— В Москве еще, наверно, лежит снег и кружат метели… Завтра вечером я буду пить чай с мамой и бабушкой, а на столе будет стоять банка моего любимого малинового варенья из нашего сада. И буду рассказывать всякие небылицы… ну, например, как провела вечер в шикарном клубе Рима и мне пел романсы лучший тенор Италии…

— А потом, Кристина?

— Потом бабушка спросит, не женат ли, случаем, тенор и почему я вернулась домой одна… И еще меня станут отговаривать, когда узнают о моих планах на будущее…

— Каких планах, Кристина?! — Санта нетерпеливо встряхнул ее, почувствовав в тоне что-то недоговоренное.

— Не все ли равно? Главное, я намерена продолжать учебу в институте. А остальное еще не придумала.

— Неправда! Ты что-то уже наметила, верно? Ну, ладно, не буду лезть в душу, — слегка обиделся Санта, наткнувшись на стену молчания. — Только дай слово, что обязательно приедешь ко мне. Сюда, в Италию, или в Зальцбург. Слышишь? Мне будет ужасно не хватать тебя…

Вид у него был растерянный и печальный: ребенок, теряющий любимую игрушку.

— Так всегда кажется, когда расстаются люди, пережившие вместе нечто значительное. Но проходит время, и воспоминания выцветают, блекнут, как фотографии в старом альбоме. — Кристина примирительно улыбнулась, коснувшись пальцем ямочки на подбородке Санты. — И через пару лет ты не сможешь вспомнить, какого цвета были у меня волосы… А я стану говорить: «Ах, у него появлялись такие славные ямочки на щеках!»

— Не надо грустить, детка… Все будет по-другому, мы будем часто видеться и без конца пересказывать наш общий детектив, украшая его новыми захватывающими подробностями… А сегодня мы вообще не будем расставаться…

Санта значительно посмотрел в глаза Кристины. Она застыла, не в силах произнести ни слова.

— Я снимаю шикарные апартаменты с широченной кроватью, в которой просто страшно спать одному! — Санта заговорщицки улыбался, скрывая призыв и мольбу, горящие в его взгляде.

Кристина отстранилась, отрицательно покачав головой.

— Нет, милый, — твердо сказала она, хотя голос предательски дрогнул, а кончики пальцев мгновенно превратились в лед. — В этих отношениях мы давно поставили точку. Закутайся потеплее и мечтай о своей Изе. Она уже, наверно, обдумывает меню к торжественной встрече.

— А о ком будешь мечтать ты? — Санта не сумел скрыть обиду, став чужим и холодным.

— Я слишком устала от грез, — грустно усмехнулась Кристина, изобразив разочарование и пресыщенность. — Хотелось бы выспаться перед отлетом.

А как же ей хотелось крикнуть в замкнувшееся, насмешливое лицо Санты, что не хочет такой любви — торопливой и легкой, как дорожный флирт. Что она просто умрет от тоски и обиды в его прощальных объятиях… И боится сделать тот единственный роковой шаг, который отделяет безответную любовь от ненависти.

В аэропорту «Леонардо да Винчи» Кристина, отделенная толстым стеклом от провожающих ее Эудженио и Санты, выглядела озабоченной и отстраненной, будто уже перешагнула за разделяющую их границу. Провожавшие наблюдали за работой таможенника, раскрывшего чемодан пассажирки московского рейса. В руках чиновника сверкнули россыпи драгоценных камней. Он спешно удалился со своей находкой, обнаруженной в багаже русской девушки, и вскоре вернулся, возвратив драгоценности владелице с улыбками и пространными объяснениями. Кристина победно помахала рукой провожающим и быстро ступила на эскалатор, увозящий ее к другой жизни.

Как жаль, что нельзя сейчас же пересказать друзьям забавный эпизод: таможенник, обнаружив находящиеся долгое время в розыске «драгоценности», отнес их эксперту. Тот, узнав украшения, улыбнулся:

— Эти штучки теперь могут заинтересовать только музей криминалистики. Нам бы эту вещицу раньше поймать, когда в ней «Голубой принц» красовался! — Эксперт подержал в руке диадему с зияющим пустым глазком в центре и задумчиво покачал головой, припоминая связанную с ней шумную историю.

Таможенник вернул «драгоценности» пассажирке, а вот с гранатовым браслетом засомневался.

— Возможно, эта вещь представляет историческую ценность? У синьорины есть документы, разрешающие вывоз? — поинтересовался он.

— Не возможно, а наверняка, — поправила его Кристина. — Это моя фамильная собственность, вывезенная из России и теперь туда возвращающаяся. Это указано в декларации.

…Она покидала Рим в ясное, погожее, весеннее утро. Под крылом «боинга», делающего круг над «вечным городом», весь он был виден как на ладони. Сердце замирало от тоски и восторга, угадывая в поблескивающих на солнце куполах, в четких линиях архитектурных ансамблей и пятачках площадей хороших знакомых, чьи имена торжественно звучали в памяти: Foro Romano, Arco di Traiana, Campidoglio, Colosseo… А вон там — в самом конце Via Appia, начинается сад, скрывающий виллу Антонелли…

«Прощай, Рома! Я увожу лучшее, что смогла получить от тебя…» Улыбаясь, Кристина опустила веки и машинально погладила руками живот. Уже месяц она знала о своей беременности. И еще пару дней назад была уверена, что в Москве тут же избавится от нее… Как же она сразу не поняла, что никакого аборта не будет, что в октябре появится на свет необыкновенный малыш, подаренный ей Санта-Ромой.

«Прощай, Рим! Приветствую тебя, крошка Романо!..»

— Нельзя ли попросить у вас стакан молока? — обратилась Кристина к стюардессе, развозящей спиртное и прохладительные напитки.

— Конечно, синьора! — ответила девушка, скользнув наметанным глазом по животу пассажирки, бережно накрытому ладонями.

8

В Москве действительно мело вовсю. Знакомый «гриб» Шереметьевского аэропорта тускло светился сквозь густые хлопья мокрого снега. Кристину встречали с цветами. Мать — в распахнутой короткой дубленке вишневого цвета, выглядела неожиданно игриво. Изящные очки с туманно-розовыми стеклами и модная стрижка «горшок» превратили скучную «училку» в пикантную «деловую женщину» с налетом европейского шика. Неловко топчущийся рядом с ней детина, небрежно «прикинутый» в натуральную рыжую кожу, протянул Кристине букет голландских хризантем в серебристом целлофане с бантиками по углам.

— Фил, — коротко представила спутника мать и, обняв дочь, уронила на ее грудь скупую слезу.

— Это все? — Фил недоуменно оглядел два чемодана прибывшей и, подхватив тележку, бросил на ходу:

— Жду в машине!

— Боже мой, девочка! Семь месяцев не виделись! Здесь столько всего произошло… У бабушки был инфаркт — намоталась я в больницу, аж позеленела вся… Тебе не хотела говорить, что зря расстраивать, своих проблем полно… Сейчас уже — тьфу, тьфу! Рвалась тебя встречать, но я отговорила. Ехать далеко, да и ночевать у нас теперь негде…

Алла Владимировна резко остановилась и, развернув к себе дочь, внимательно осмотрела с головы до ног:

— Выглядишь потрясающе! Повзрослела, похорошела — вся какая-то «тамошняя».

Они пробивались сквозь густую толпу к выходу, стараясь не упустить из виду широкую спину Фила.

— Есть что-нибудь интересное? Перемены в личной жизни не намечаются? — забросала нетерпеливыми вопросами мать.

— Нет, мамочка. Перемен много, но все — мимо.

— Уж очень ты у меня разборчивая. Небось там целая очередь поклонников под дверьми маялась? Ничего, дочка, все впереди. Ты надолго приехала?

— Мам, я насовсем…

Алла Владимировна опешила, округлив трагически-недоуменные глаза:

— Шутишь… А мы-то с Филимоном к тебе собрались. Даже расписаться решили…

И оказалось, что Кристина разочаровала всех. Встречали ее от всего сердца — с красивым столом, шампанским, заготовленными шуточками насчет иностранной жизни, а главное — с интереснейшими планами, теперь, увы, на корню загубленными.

Ночью, лежа с дочерью на новой двуспальной кровати (Фила выгнали по такому случаю на диван в «гостиную»), мать горячо шептала:

— Он на девять лет моложе меня, так что, сама понимаешь, надо держать форму. — Она старательно нанесла на лицо ночной крем из импортной баночки и похвасталась: — Париж, между прочим! Филя для меня ничего не жалеет… Видишь ли, парнишка из рабочей семьи, тульский, простоватый, на меня как на королеву смотрит… А талант к бизнесу у него огромный! Начинал с нуля, как дилер… Ой, ты неправильно поняла: это киллер — наемный убийца. А Филя был дилером. Ну, за полгода какие-то баксы пару раз крутанул. Купили «вольво», почти что новый, и деньги на квартиру собрали. Фил теперь недвижимостью занимается в риэлторской фирме — это которые коммуналки расселяют, ремонтируют… В общем, хорошие «бабки».

Кристина слушала как завороженная. Она и не предполагала, что за столь короткий срок в лексике ее чрезвычайно утонченной и консервативной маман появятся такие слова, не говоря уже о «новых идеалах» и «стиле жизни».

— Что и говорить, мы очень на тебя рассчитывали, — вздохнула Алла Владимировна. — Фил уже три месяца со мной итальянским языком занимается. Упорный, даже в туалете транспаранты с трудными словами поразвесил — цельная натура… Да… Думали, устроишься ты в Риме — и мы к дочери поближе переберемся… Ведь у тебя такой солидный покровитель был, миллионами ворочал…

— Был, да сплыл. Ты же знаешь, он в тюрьме, мафиози оказался. Даже в московских газетах о процессе писали.

— Ах, да они там все мафиози! — отмахнулась Алла Владимировна. — А у нас? Бандит на бандите! Просто игра такая — кто кого первый сожрет. Закон джунглей. Твоему, бедолаге, не повезло… А в газетах половину врут, это даже наша бабка знает. «Стервецы, говорят, и засудили мужчину от зависти и еще всех собак ему на шею повесили». И развратник, и убийца! Что же он тогда тебя пригрел?

— Я потом тебе все расскажу — история длинная. Сволочь он — это точно. — Кристина демонстративно зевнула. — Спать хочется, я ведь почти ночь не спала — волновалась.

Ей почему-то совсем расхотелось посвящать в свои итальянские приключения мать — разве поймет? Было очевидно, что возвращение «итальянки» воспринято близкими как постыдное поражение. И сердиться вроде нельзя, пожалеть надо. Что делать, не той породы девочка, чтобы дорогу себе пробить, промахнулась, дуреха.

— Да ты какая-то заторможенная… — Приподнявшись на локте, Алла Владимировна тревожно присмотрелась к дочери и сокрушенно заключила: — Видать, нескладно у тебя там жизнь сложилась… Удается же другим как-то пролонгировать контракты, находить спонсоров… я не знаю, заинтересованных лиц, что ли… И не с твоей внешностью устраиваются. Вон Марии Кузьминичны внучка — в Швеции по договору на второй год осталась…

— Я тоже могла остаться, мама. На хороших условиях, но не тех, на которых хотелось бы… Знаешь, это здесь можно оставаться «третьим сортом» и носить китайские шмотки с парижским лейблом… Там хочется настоящего. Настоящих дорогих вещей, настоящей славы, настоящей семьи. — Кристина впервые сформулировала причину отъезда из Италии и с горечью заключила: — У меня запросы большие, а «капиталу» маловато. Личного опыта, «жизненной школы», как нам талдычили, не хватает. То есть кишка тонка!

— Что правда, то правда — учили вас не тому. Добросовестному прозябанию на 150 рэ. Плюс десятка за иностранный язык… Пять квадратных метров на человека и «заказ» с венгерской колбасой по праздничкам… И ведь ничего — жили…

— А я не хочу! Нищенства этого ублюдочного — не хочу!

Кристина с ненавистью окинула взглядом двенадцатиметровую спальню, забитую ее старыми вещами. Книжный шкаф, школьный письменный стол, тумбочка со швейной машинкой прижимались к стенам, уступая место громоздкому с высокой стеганой спинкой ложу.

— Это потому, что ты сразу выскочила на самый верх… Слишком круто взяла… — философски заметила мать.

— Из грязи — в князи. Комплекс парвеню. Неудовлетворенное честолюбие и гордыня… Только сразу заявляю: переубеждать меня бесполезно. Я намерена жить здесь: восстановлюсь в институте, устроюсь на работу, буду растить ребенка. — Кристина замолкла, проговорившись.

В тишине стало слышно, как тикают новые «каминные» часы. «Чем раньше они узнают об этом, тем лучше!» — подумала она и не стала переводить разговор на другое.

— Так… — Алла Владимировна, лежа на спине, изучала низкий потолок, и чувствовалось, что на душе у нее гадко, а в носу щекочет сдерживаемый плач от того, что обмануты ее лучшие ожидания, а вместо дочери-иностранки вернулась иждивенка — без работы, образования и вдобавок с «подарочком». — Какого ребенка?

Вопрос прозвучал как-то монотонно, вроде даже вскользь.

— Обыкновенного. Своего… А про жилплощадь не беспокойся — я деньги привезла, что в Риме сэкономила. На однокомнатную хватит.

— Идиотка! Боже мой, я вот этими руками вырастила идиотку! — С ненавистью рассмотрев свои растопыренные пальцы, Алла Владимировна вцепилась ими в волосы. Из огромных, расширенных горем глаз потекли слезы.

— Что тут у вас? — заглянул в дверь Филя. Увидев рыдающую Аллу, подошел и обнял за плечи. На его широкой груди, поросшей светлыми кудрявыми волосами, вздрагивающая от плача женщина казалась беззащитным ребенком.

— Извините, дамочки, я тут все слышал… Стены хреновые, — обратился он к Кристине. — Не гони волну, сестренка, выплывем… Ты на свой университет плюнь. Я тебя к бизнесу пристрою… Квартирку подыщем и мужичка надежного подберем… Это же не фути-кути — итальянская фотомодель! Ты журнальчики со своими картинками прихватила?

— Мам, я лучше пойду спать в гостиную. Вы тут с дядей Филимоном обсудите, как мне жить! — зло буркнула Кристина и хлопнула за собой дверью.

Обитателям тесной «распашонки» в эту ночь не спалось. Но уже на следующий день все утряслось. Общими усилиями, не без вздохов и охов, был составлен план дальнейшей жизни: Фил начнет подыскивать для Кристины однокомнатную квартиру где-нибудь поблизости. Когда ребенок появится, можно будет бабушку к себе взять. Она с малышом поможет да из деревянного дома своего хоть на зиму выберется. В инязе Кристина восстановится, на вечернее отделение, а там, смотришь, и жизнь еще улыбнется длинноногой красотке.

— Ты стала профессионалкой, моделью с европейским именем. В Москве сейчас девчонки, не чета тебе, здорово устраиваются… Только вот с животом некстати вышло, — потихоньку подступала мать к больному вопросу, надеясь склонить Кристину к аборту. — Вся твоя карьера к черту летит. Да и мужа нелегко будет найти, мало теперь любителей на чужих деток тратиться… Скоро три месяца, говоришь? Срок предельный — надо хорошенько подумать. Вот в газетах полно объявлений насчет медицинской помощи: американская метода, комфортабельные условия, и никаких проблем!

Алла Владимировна пододвинула дочери рекламный проспект. Чистившая картошку Кристина демонстративно сбросила на развернутый лист грязную кожуру и промолчала — она твердо решила в дискуссии о ребенке не ввязываться. Аргументы матери, весьма, кстати, основательные, своими неопределенными заявлениями не перешибешь.

— На принцип пошла. Видать, что-то мужику своему доказать хочет, — объяснил Алле позицию Кристины Фил.

— Да нет, нет у меня никакого мужика! — крикнула из кухни Кристина.

— Я же говорю, стены хреновые, — буркнул Фил. — Все насквозь слыхать.

— Если еще раз кто-нибудь про аборт заговорит — уйду! — пригрозила Кристина, чувствуя себя героиней.

Но порой ей и самой казалось, что желание оставить ребенка, столь нелепое в ее ситуации, подогревается духом противоречия: не станет она повторять все заново — от Эдиков до Строцци. И на поводке у матери и Фила ходить не будет. Хватит, пора самой по своему сценарию жизнь выстраивать.

Убедившись, что отговаривать дочь бесполезно, Алла Владимировна решила пойти другим путем.

Тридцатого марта в отделе загса Гагаринского муниципального округа был зарегистрирован брак гражданки Лариной А. В. с Лохмачевым Ф. Ю. Пара свидетелей и Кристина с букетом — скромная официальная церемония. Но отмечать торжество решили с помпой — в модном ресторане, не скупясь на эффекты. Банкетный зал, оркестр, полсотни гостей, да не каких-нибудь старушек-тетушек, а сплошь людей солидных и влиятельных. У Филимона полно деловых партнеров, нужных знакомств, которые надо поддерживать на соответствующем уровне. Не приглашать же людей в «хрущобу»!

В начале апреля вдруг пришло тепло с запада. И по-западному поднялось настроение. Алла Владимировна, помолодевшая после визита в шикарный дамский салон, чувствовала себя юной новобрачной, занятой приятнейшими хлопотами — обсуждением меню, списка приглашенных, подготовкой сногсшибательного туалета. Собственно, все было уже давно определено, но как приятно в сотый раз в телефонном разговоре с какой-нибудь новой подружкой пожаловаться на усталость, упомянуть имя дорогого парикмахера, пожурить неторопливых фирмачей, затянувших ремонт квартиры.

— Забот с переездом полно! — вздыхала она. — Фил занял целый этаж в особняке на Сретенке. Конечно, домик небольшой, конец прошлого века. Полная реставрация — все «от и до» делают финны. Но тянут безбожно — теперь какие-то трубы надо заказывать в Хельсинки. Зато соседи у нас будут серьезные — с целым эскортом охраны смотреть апартаменты наведываются!.. Ну, скоро увидимся, обо всем поболтаем… — обещала Алла очередной приятельнице, приглашенной на свадьбу, и уже под занавес с интригующей ноткой добавляла: — Посмотришь, кстати, на мою красотку. Только что из Рима. Не как-нибудь — топ-модель, звезда!

Кристине пришлось отправиться на банкет при полном параде — в вечернем платье из черного муара, тяжело падающего к носочкам абсолютно «хрустальных» — сплошь усыпанных алмазными блестками туфелек. Обнаженные плечи небрежно прикрыты норковым палантином, волосы собраны высоко на затылке, открывая длинную, нежную шею. В довершение Кристина, насмешливо улыбаясь своему отражению в зеркале, надела колье от «Карата». Еще бы и диадему пристроить! «Новые русские» будут в восторге — настоящий шик! В Риме, мол, в высшем свете, все только диадемы и носят!.. Жаль, что на голове плохо держится, отбросила Кристина царственное украшение.

Новобрачные выглядели как пара кинозвезд, вышедших на каннскую набережную в праздничный фестивальный вечер.

— Клевая у меня падчерица! Такую я задешево не отдам! — потрепал Кристину по щеке отчим, улыбаясь во весь рот. Зубы из металлокерамики, заменившие выщербленные «развалины», позволяли демонстрировать голливудский оскал. И Фил охотно это делал, превращаясь из добродушного «русопятого» увальня в рекламного американского «ковбоя».

— Да, с мужем мне повезло! — Довольная новобрачная крутилась перед зеркалом в прихожей, поблескивая свадебным подарком — крупными золотыми серьгами с сапфировыми подвесками. — И дочурку пристроим, правда, Фильчик?

Супруги заговорщически переглянулись, предчувствуя эффект предстоящего вечера.

— Ну, как? Признайся, не хуже, чем в Риме! И уж наверняка дороже! — с гордостью представила Алла Владимировна дочери шикарный стол в прекрасно декорированном банкетном зале нового ресторана, выстроенного шведами. «Вот она, наша отечественная «красивая жизнь», светлое капиталистическое будущее, которого я наконец дождалась! — усмехнулась про себя Кристина. — Любопытно, что первой к нему пришла моя принципиально пролетарская, правильная мать, гневно осуждавшая спекулянтов, эмигрантов и частнособственнические инстинкты бабушки, продающей жалкий урожай из своего сада».

На «итальянскую фотомодель» откровенно глазели и наперебой спешили познакомиться нарядные, веселые, церемонно-галантные гости. Вечер только начинался, и приглашенные усердно изображали светские манеры в соответствии с рекомендациями модных «элитарных» журналов.

Когда в зале в сопровождении Фила появился новый гость, толпа, как в оперетте, расступилась, образовав коридор, ведущий прямо к хозяйкам вечера — очаровательной новобрачной и ее знаменитой дочери.

— Геннадий Алексеевич Лопахин. — Поздравив Аллу Владимировну, мужчина склонился к руке Кристины. — Для вас, конечно, просто Гена.

Глаза новобрачной значительно сверкнули, встретившись с вопросительным взглядом дочери. Кристина поняла, что именно этого человека ей прочат в кавалеры.

Он не стремился к эффектности, но все — от шелкового галстука в тон бежевого костюма до туфель — было отмечено знаком дорогой, непритязательной элегантности. Лет сорока — сорока пяти, коренастый и крепкий, Геннадий излучал сдержанную энергию. В его глубоких серых глазах мерцали веселые искорки, а мягкое, добродушное лицо истинного славянина, казалось, говорило: «Масочка это, господа, удобный камуфляж. Я могуществен, хитер и нагл, как Бонапарт. Красив и сексуален, как самый любимый ваш экранный герой. Может, кому-то и посчастливится лицезреть мое истинное великолепие, но только далеко не всем и, конечно же, не сейчас. Сейчас я скромен, очень скромен, друзья».

Геннадий, оказавшийся соседом Кристины по столу, проявил себя как прекрасный собеседник. Открыв торжество коротким, но изящным тостом по поводу новобрачных, он поддерживал поверхностный, остроумный разговор о новых строительных объектах, поставках, инвестициях, перемежая его сплетнями о столичном бомонде, обзором театральных премьер и разнообразными впечатлениями от экзотических путешествий… Кристину сосед ни о чем не выспрашивал, и уже от одного этого она, готовившаяся к неизбежному допросу на тему: «а как там?», почувствовала себя легко и свободно.

— А эту вещицу я узнал, — неожиданно улыбнулся Геннадий, кивнув на колье. — Знаменитая штучка. Одно время о ней много шумели кое в каких кругах. Да еще о диадеме, к нему прилагающейся… У меня фотографическая память, милая синьорина. С рождения, — как бы извиняясь, добавил Геннадий.

Кристина с интересом посмотрела на собеседника.

— Вы сейчас думаете: а что известно этому непонятному дядьке о римских скандалах? Не стану темнить — очень немногое. Просто не мог удержаться, чтобы не заинтриговать вас… Собственно, я начал свою строительную карьеру года три назад со знакомства с неким Стефано Антонелли. Крепкий был мужичок, надежный, широкий… Царство ему небесное! — Геннадий даже не поднял глаз на Кристину, занятый разделкой розовой форели.

— Вы имеете в виду подлинного Антонелли? Или… — Кристина сомневалась, сколь основательно посвящен Геннадий Алексеевич в сюжет с подменой Доном Лиджо.

— Да не пугайтесь вы так, девочка! — Геннадий с явным удовольствием окинул ее внимательным взглядом. — Поболтали — и хватит об этом.

Склонившись к Филу, сидевшему по левую руку от Кристины, Геннадий что-то шепнул ему. Фил сорвался с места, и тут же оркестр, прервав развеселую блатную песенку из репертуара Шуфутинского, серьезно приступил к вальсу.

— А не пойти ли нам потанцевать? Чудесная музыка, да и кинофильм был отличный. — Геннадий слегка поклонился и протянул даме руку.

Кристина, подхватив длинный подол, не без удовольствия закружилась в ускоряющемся вальсовом вихре. Геннадий вел легко и надежно. Вспомнились кадры из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», восторженное лицо юной невесты в облаке летящей за ней фаты…

Когда они завершили кружение на пустой площадке (никто из гостей не решился конкурировать с этой парой), посыпались аплодисменты. Геннадий поцеловал руку своей даме.

— Вот видите, Кристина, сколь легко опровергаются непреложные истины. До сих пор считалось, что не слишком рослый мужчина смешон в танце с высокой партнершей. Естественно, это мнение не было популярным в эпоху Наполеона… Нет, я не страдаю манией величия. Но зато вы — настоящая императрица!

Казалось, все приглашенные сразу поняли, что римская фотомодель прочно «зафрахтована» Геннадием. Мужчины, посылавшие в начале вечера многозначительные взгляды Кристине, ретировались, не решаясь даже пригласить ее на танец. Между тем оркестр, игравший в их зале, по-видимому, заранее оговоренный заказчиком репертуар, развернул захватывающую танцевальную программу. Очевидно, среди гостей не было поклонников рок-н-ролла и рэпа, зато зарубежные шлягеры 70 — 80-х годов, исполняемые на высоком профессиональном уровне, многим пришлись по вкусу.

Лирическая мелодия из репертуара Джо Дассена подняла из-за столов почти всех присутствующих, устремившихся в пронизанный светящейся метелью круг. Геннадий медлил с приглашением, и здесь за спиной Кристины возник элегантный кавалер, проникший, видимо, из другого зала и в иерархии местной империи не разобравшийся. Молодой человек весьма светски попросил у Геннадия разрешения пригласить его даму и, получив согласие, увлек шуршащую шелками изящную блондинку в самый центр танцевального томления. Пары двигались в обнимку, мысленно перенесясь на пустынный в межсезонье пляж французской Ривьеры. Партнер Кристины выглядел весьма импозантно — как с витрины, руки держал в положенных правилами хорошего танцевального тона местах. Пахло от него дорогим одеколоном и слегка — коньяком. «Да, — подумала с удовольствием Кристина. — Произошла за этот год грандиозная смена декораций. Вместо веселеньких ресторанных гуляк элегантно проводят время в цивилизованных условиях новые хозяева жизни».

— Одна косая, — тихо промолвил молодой человек.

— Что? — не поняла Кристина, придвинув к нему ухо.

— Тысяча баксов. — Он интимно коснулся губами ее шеи.

Кристина отстранилась и в упор посмотрела в спокойное холеное лицо.

— Две. — Кавалер попытался слегка прижать к себе девушку и тут же горячо выдохнул в щеку: — Три.

Только тут до нее дошло, о чем идет речь. Этот красавчик «снимал» девочку на ночь! И, вероятно, предлагал щедрую ставку. Кристина весело рассмеялась, отрицательно качнув головой:

— Вы ошиблись. Я занята. Всего хорошего.

Она хотела уйти, но незнакомец крепко удержал ее за талию.

— Я хочу именно тебя. Не пожалеешь, детка, пять косых и шикарная ночь в любовном бреду.

— Извините. — Кристина сбросила его руки и, расталкивая пары, вернулась за стол.

Геннадий что-то шептал склонившемуся к нему официанту.

— Вы дрожите, Кристина? Что случилось? — Он набросил на ее обнаженные плечи меховой палантин.

— Пустяки. Я еще не привыкла к новой реальности. И, видимо, не очень хочу к ней привыкать. — Пунцовая от негодования, она выпила целый стакан минеральной воды.

— Этот парень обидел вас? — Геннадий напрягся.

— О нет, прошу вас, он же не мог знать, что попадет на «девушку строгих правил», как говорили в старину. — Кристина удержала руку Геннадия, намеревавшегося подозвать одного из своих телохранителей, пристроившихся за отдельным столиком в глубине зала и не спускавших глаз с патрона.

— Я научу этого сопляка хорошим манерам. Кто-то ведь должен совершенствовать нашу третьесортную цивилизацию?! И теперь ясно, кто именно, — сильнейший.

— Это значит, самый богатый? Боюсь, Геннадий, с такой установкой мы вернемся к купеческим загулам с битьем зеркал, смертельным обжорством и свинством.

— Ну, нет. Деньги в кармане — это не только результат грабежа. Чтобы обрести власть, необходимы ум, сила воли, предприимчивость, образование… и манеры. Да, да — общепринятые манеры цивилизованного общества… Я рад, что мы с вами нашли общий язык. — Он взял руку Кристины и поцеловал галантнейшим образом.

— Не успел поинтересоваться, какие цветы вы предпочитаете, заказал орхидеи. «Красоте — красота» — это, кажется, цитата из чего-то действительно купеческого, пьесы Островского, что ли. — Геннадий кивнул кому-то, и на столе перед Кристиной появилась корзина с цветами — вычурно изогнутые, безупречно-совершенные, словно отлитые из розового воска капризные орхидеи.

— В честь нашего знакомства и в знак будущего взаимопонимания, — тихо сказал Геннадий, любуясь недоумением девушки.

«Неужто Санта оказался пророком, пообещав начало новой эпохи — эпохи музыки и цветов», — подумала Кристина, живо припомнив корзину роз, принесенную элегантным Алексом и оставленную в гостиничном номере. А «танго италиано», от одного воспоминания о котором кружилась голова. Впрочем, скорее от выпитого шампанского.

— Я предлагаю подкрепить вашу мысль о взаимопонимании бокалом шампанского… Спасибо. Мне и впрямь стало весело. Впервые за все эти дни в Москве.

Бокалы чокнулись с хрустальным звоном, и Кристина посмотрела на своего нового знакомого долгим, чуть вопросительным, немного беспомощным и в то же время зовущим взглядом. Так учил ее смотреть в объектив фотокамеры Эудженио: «Милое дитя, нежное, незащищенное, нуждающееся в сильном покровителе. Наивная волшебница, не подозревающая о скрывающихся в ней могучих женских чарах. Ты драгоценность, Кристина, и совсем скоро узнаешь об этом».

«Спасибо, рыжий чудак Джено, кое-что твоя ученица все же усвоила», — Кристина загадочно улыбнулась и ответила Геннадию «да». Будто речь шла не о предложении подвезти ее домой, а о чем-то более важном.

Геннадий усадил Кристину в шикарный «БМВ» последней модели. При этом дал понять, что сегодня нарочито скромничает, играя в «середняка». Телохранители, следующие за «БМВ» в невзрачном «жигуленке», тоже, по-видимому, составляли камуфляж.

— Не бойтесь, Кристина. Со мной вы избавлены от приключений. За рулем — бывший полковник ГБ, а в «жигуленке» — мотор «мерседеса», — шепнул Геннадий с деланой небрежностью. — Уверен, вас не удивишь такими штучками — эскортом, громилами за спиной, шуршаньем валюты… Да и мне приходилось видеть рядом с собой длинноногих красоток с университетскими дипломами, коронами разных «мисс» и папашами из бывших «слуг народа». — Кристина хотела возразить насчет отца, но вовремя сообразила: так, вероятно, представляет своего бывшего мужа мать — брежневским послом или каким-нибудь министерским чиновником.

— Благодарю за вечер, Геннадий. Вы не дали мне скучать и не досаждали расспросами. К тому же отлично информированы и прекрасно танцуете… Ваш автомобиль у подъезда облезлой «хрущобы» напоминает живописное полотно «НЛО над совхозом «Красный путь». — Кристина протянула руку, прощаясь.

— Я совсем недавно выбрался из подобного жилого строения. — Он захватил руку девушки в горячие ладони, не собираясь выпускать.

— И прямо — во дворец?

— Приезжайте в гости. Правда, приезжайте! Потанцуем. — Геннадий заглянул в лицо девушки, скрытое тенью от дома. Колье на обнаженной шее неправдоподобно сверкало в неоновом отсвете дальнего фонаря, ресницы строго опущены. Она зябко поежилась, кутаясь в мех.

— Спасибо. Мне пора.

Высвободила руку и быстро скрылась в подъезде. Приподнятое настроение выветрилось вместе с шампанским, и теперь Кристина злилась на себя за неуместное кокетство с совершенно ненужным ей мужчиной.

Дома новобрачные наперебой расхваливали Геннадия.

— Он на две шапки выше моего шефа! Я и не замахивался на такие «вась-вась» с самим Лопахиным. Просто закинул при случае удочку — мол, свадьбу справляю да и возвращение, так сказать, дочки из Рима. И вдруг — тут как тут! Невероятная пруха… Фил поглядывал на свое отражение в стекле кухонной двери, заклеенной календарем с изображением обнаженного торса Шварценеггера. Белая праздничная рубашка и пестрый галстук-бабочка сизых тонов выгодно оттеняли его представительную фигуру в сравнении с блестящей от пота грудой мышц экранного героя. Подмигнув жене, молодожен доложил Кристине:

— Подарочек, знаешь, какой нам отвалил? Мои парни завтра от зависти удавятся — купчую на десять соток недалеко от своего «подмосковного имения». Особая милость, между прочим!

— Ты все, Филек, на себя одеяло тянешь. Нужен ты Лопахину! — хмыкнула Алла Владимировна, подставляя мужу спину, открытую вечерним платьем. — Расстегни застежку, дружок. Не заметил, как он Тинку охаживал? Корзину с орхидеями заказал и целых полчаса под окнами любезничал — ну, прямо как в деревне! Что и говорить, мужчина представительный и очень недурен!

Весь диалог супругов шел на повышенных тонах — ну точь-в-точь театр у микрофона. А все для Кристины, удалившейся к себе в комнату и плотно закрывшей дверь.

— Я раздеваюсь и все слышу. Можете убавить звук. Да и красноречие. Ты вот что, Фил, — запахивая коротенький халат, Кристина появилась в коридоре, — будь добр, пошустри с квартирой! Пора мне с вами разъезжаться, а то, глядишь, и впрямь сосватаете.

Три дня о Геннадии не было ни слуху, ни духу, даже тему эту перестали поднимать. И вдруг — звонок. Шофер корзинку роз затаскивает, а в ней письмо: «Посетил Париж по делам. Сижу дома, «оттягиваюсь». Приглашаю на теннисный турнир, сауну, ужин, беседу о постмодернизме, просмотр киноклассики, дискуссию о смысле жизни (нужное подчеркнуть). Иваныч будет ждать. Г. А.».

— Так мне что, в машине подождать? — спросил шофер, подождав, пока Кристина закончила изучать послание.

Она в раздумье посмотрела на него.

— Кланяйтесь шефу, Иваныч. Скажите, Кристина Ларина просила не беспокоиться с цветами и прочими развлечениями.

— Почему это, как это? — шутливо подскочил прямо из ванной Филя. — Вы присаживайтесь, уважаемый. Можно тебя на минутку, сестренка?

Он проводил шофера на кухню и, затолкав Кристину в комнату, плотно закрыл дверь.

— О себе не думаешь, подумай о матери! — зашипел прямо в лицо падчерице. — Геннадий Алексеевич — человек воспитанный. Насильно трахать тебя не станет. Он двух финтифлюшек из Большого театра для этих целей при себе держит… Съезди, Богом прошу, подластись к мужику. Поддержи дипломатические отношения! Да и самой на воздух пора, вся зеленая, — сказал он уже громко и, приоткрыв дверь в переднюю, крикнул:

— Дуй, Иваныч, вниз, грей мотор. Дама через пятнадцать минут выйдет.

И понеслась Кристина по апрельскому веселому шоссе прочь из города, в те лесные края, где скрывались некогда облюбованные ею «шале».

Сосновый бор, ароматный от испарений талой воды, грелся на бледном, сквозь дымку желтеющем солнышке. Прозрачные насквозь перелески, кустики желтых цветов на подсохших кочках, россыпь лиловых нежных сцилл прямо у снежной горки — чудесно, невинно, радостно!

Заборы и ворота, ворота и охрана, а за ними — маленький Версаль. Очень маленький и совершенно грандиозный. Статуи, фонтан, уже освобожденные от зимних брезентовых чехлов, колонны, балконы, поблескивающая стеклами крыша зимнего сада. На зеленом газоне с южной стороны на самом пригреве диван-качалка под зубчатым полотняным навесом, белые столик и кресла.

Эх, если бы не итальянская школа капиталистического процветания, повергла бы роскошь этого имения гостью в неописуемый восторг! А она лишь подумала: «Ну что ж, на уровне!» И еще: «А верно все же сказано: все будет, стоит только захотеть…»

Геннадий в теннисном костюме с ракеткой в руках выбежал откуда-то сбоку: широкий лоб блестит испариной, топорщатся русые вихры, загорелые ноги упруго пружинят на мягких подошвах белых кроссовок. Молод, спортивен, бодр!

— А я уже и не ждал партнершу, так у стенки умотался! Вот порадовали! Извините, синьорина, мне надо переодеться. — И крикнул кому-то в дом: — Легкую закуску в сад. Вино я выберу сам.

Затем, поддерживая Кристину под локоть, проводил в холл, из которого открывалась перспектива просторных, с профессиональным дизайнерским изыском меблированных комнат. Темная деревянная лестница, покрытая ковром, вела на второй этаж.

— Чувствуйте себя хозяйкой, Кристина. Там телевизор, книги, музыка, в общем, не скучайте. — И вдруг быстро прижал гостью к себе и радостно шепнул: — Ах, как же ты меня порадовала, девочка!

Пока Геннадий переодевался, Кристина осматривала библиотеку, фонотеку, картинную галерею. Вкус и размах хозяина впечатляли. Фил не соврал — дружбы с таким человеком гнушаться не стоит. Только вот зачем все это Кристине? Не та уже она озябшая наяда, попавшая в сети обаяния бестии-Стефано…

— Я не спросил гостью — угодно ли ей посидеть на солнышке или накрыть стол в доме?

Спускающийся по лестнице Геннадий озорно улыбался. Он «подыграл» Кристине, выбрав костюм в том же стиле: джинсы цвета слоновой кости и куртка из тонкой замши песочного тона.

— Но вы уже одеты для прогулки в саду. И я не прочь позагорать. Мне кажется, мы выглядим, как близнецы! — заметила она.

— Это смешно, но у меня есть консультант по вопросам «имиджа». Стилист-визажист называется. А то бы я из своих затертых джинсов никогда не выбрался.

— Вижу, жизнь в России для обыкновенного миллионера совсем не проста… — вздохнула Кристина, садясь за столик, накрытый с чрезмерным для садовой трапезы изыском — морские деликатесы, будто прямо с витрин Стокгольма, шампанское в ведерке со льдом, сверкающее на льняной скатерти столовое серебро.

— Положение обязывает… Видите ли, Кристина, у нас сейчас строго соблюдается понятие иерархии. Как звездочки на погонах: имеешь определенный чин, значит, должен выдерживать уровень… Не смущайтесь, у меня припрятано за душой и кое-что свое — индивидуальное. Друзья считают Гену Лопахина эксцентричным, враги — непредсказуемо хитрым. И те, и другие льстят.

Приятно разомлев от еды и шампанского, они сидели под теплым солнцем, щурясь на зеленеющие сосновые кроны и перебрасываясь ленивыми репликами.

«Пора, кажется, раскланяться и отбыть восвояси», — думала Кристина, отгоняя мысли о том, к чему и зачем сей визит. Во всяком случае, время прошло незаметно и молодожены не будут в обиде.

— Дело идет к вечеру, а у меня в рукаве ни одного туза. Сидим здесь, болтаем, как гимназисты.

Геннадий развернулся к Кристине и внимательно посмотрел ей в глаза. Русая прядь на лбу, еле заметная седина на висках, черные, бездонные зрачки в наивной голубизне радужки.

— Вы позволите быть серьезным? До ужина это плохой тон. Но я еще не получил вашего согласия отужинать, а если и удостоюсь такового, то не хотелось бы портить трапезу деловыми разговорами… Как вам нравятся устрицы?

Кристина рассмеялась:

— Совсем наоборот, чем Гиви помидоры. Помните анекдот? Так вот, я устриц люблю, а кушать — нет.

— Благодарю за откровенный ответ. Выходит, что, сервируя для нас ужин, бедолага Порфирий старался зря. Это мой мажордом или, если угодно, дворецкий. У меня сплошная эклектика — смесь «французского с нижегородским». Порфирий — это кличка в честь сыщика из «Преступления и наказания». Помните, он мучил Раскольникова неожиданными вопросами типа… Ну, например: «Кристина, вы согласились бы стать моей женой?»

— Что? Я не сразу схватываю новый юмор. Это «прикол», «феня»? Смешно.

— Неужели вам необходимы свидетели и маменька? Девочка, я предлагаю вам руку и сердце. И заметьте, до сего момента я не только не «обесчестил» вас, но ни разу не «тыкал» и даже не распускал руки. Мне нужна интеллигентная, представительная супруга с безукоризненным добрачным поведением… Вы опять смеетесь?

— На редкость неудачный выбор, Геннадий Алексеевич. Или здесь какой-то скрытый смысл? Возможно, игра? — спросила Кристина, теряясь в догадках. То, что Геннадий не шутит, она поняла сразу, но к чему намеки о «безупречности» поведения?

— Пять тысяч долларов — это трехмесячная ставка русской фотомодели в рекламном агентстве «Стиль», — как бы рассуждая вслух, заметил Геннадий. — Красивый, юный атлет предлагает девушке эту сумму за одну ночь, она же, брезгливо фыркая, отказывается. Выводы: атлет ошибся адресом.

— Значит, это вы устроили мне проверку, а потом в знак благодарности за моральную устойчивость преподнесли орхидеи? — догадалась Кристина. — Отличная работа!

Ей стало противно за подстроенную проверку и в то же время весело — серьезный подход Геннадия к выбору подруги казался смешным, а его брачные планы ничуть не взволновали.

— Всего год назад я заглотила бы вашу блесну с крючком. Столковалась бы, наверно, даже на трех тысячах… Но теперь, Геннадий Алексеевич, действительно ошибка! — насмешливо призналась она.

— Вы зря себя порочите, Кристина. — Геннадий примирительно пожал ее руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Я изучил ваше досье и даже, не без удовольствия, — «портфолио».

Он открыл стоящий рядом кейс, и на зеленую траву выскользнули журналы, газеты с фотографиями Кристины и даже стопка студийных портретов, сделанных при содействии Эдика перед конкурсом в Москве.

— Тогда вам известны мои взаимоотношения с итальянской прокуратурой, романтические увлечения и, наверно, даже то, что я беременна, — с вызовом заявила Кристина, но Геннадий лишь пожал плечами:

— Обвинения сняты. Вы чуть ли не национальная героиня. Романы пустячные, включая почти невинную связь с Эдуардом Цепеневым. Бедняга никогда не пользовался славой растлителя и постельного гурмана…

Геннадий устало вздохнул:

— Ребенка, чей бы он ни был, я готов усыновить. Брачный контракт составим при участии вашего адвоката. Медовый месяц проведем в Европе, если угодно, на Апеннинском полуострове. Ведь у вас наверняка есть там любимые места?

— У меня такое чувство, что я сдаю какой-то экзамен. Только вот не пойму, на что — на приз юморины или диплом за цинизм. — Кристина поднялась. — Очень жаль, Геннадий Алексеевич, становится прохладно. От ужина я вынуждена отказаться — мне надо быть дома. Благодарю за приятный вечер. Разрешите откланяться и вызвать такси.

— Прекрасная осанка, преисполненная достоинства, жесты! Кто бы сказал, что вы дочь заурядного стукача! — Геннадий, не покидая кресла, любовался девушкой. — Тут заметна настоящая порода. От маман, Аллы Владимировны, надеюсь? Ваш репрессированный дед, не вернувшийся из ссылки, хороших кровей, между прочим. Бабушка не рассказывала? Теперь можно. И даже Дворянское собрание навещать принято. Особенно если фамилия звучная, как у вашего прадеда.

Кристина остановилась, присматриваясь к Геннадию, — нет, он не шутил и с удовольствием готовил сюрприз.

— Почему вы не хотите сказать мне все прямо? Я далеко не фанатичка старинных титулов и не монархистка. Но все-таки приятно знать, что имеешь в роду кого-то поинтереснее неведомого отца-»стукача».

Геннадий встал и подошел к Кристине.

— У меня ключи от многих загадок, девочка. Я готов поделиться всеми. Про деда охотно живописует бабуля… Мне же хочется говорить о себе. О нас. Я влюбился в тебя с первого взгляда, осатанело, безумно. Как, впрочем, делаю все в этой жизни. У меня нет недостатка в женщинах — любых женщинах. Но мне нужна ты. Не спрашивай, почему. Я и сам не знаю — волшебство, магия, мистика…

Синий сумрак опустился в сад, напомнив о зиме и пронизывающем холоде. Запахло снегом и дымом, как в Новый год. Геннадий притянул к себе ошалевшую девушку и поцеловал в губы. В меру нежно и страстно. С достоинством и напором.

— Ты поймешь потом, девочка, в какую огнедышащую лавину я тебя увлекаю, — прошептал он хрипло.

— Монолог о внезапной страсти прозвучал романтично. Если это сочинение вашего стилиста, то весьма удачное: необходимая условность сделки соблюдена. Цинизм повержен пылкостью чувств. — Кристина высвободилась из объятий Геннадия. — Я все поняла и оценила, Гена. Только, пожалуйста, не надо торопить меня. Я не испугана, не смущена… Жаль, но мне почему-то невероятно грустно… Пора возвращаться домой.

— Иваныч ждет в машине. — Геннадий взял ее за руку и повел к гаражу. — Это вполне понятно — ты должна хорошенько подумать. Но когда будешь размышлять, прими во внимание одну деталь: я не случайный человек на пути «Голубого принца». Год назад я уже держал его в руках… Это охота, азартная охота, детка. Ты в заколдованном кругу, очерченном этим камнем. И ты, и я. Мы не вырвемся из него, пока не овладеем талисманом.

Кристине показалось, что она видит перед собой совсем другого человека. В сумерках лицо ее спутника белело алебастровой маской, сквозь которую фанатичным блеском сверкали глаза.

— Ведь это твой камень, Кристина. По праву твой. «Голубой принц» попал в коллекцию моего отца очень сложным путем… Старик умер, утратив любимую игрушку, за которой охотился несколько лет. В то время как некая мадемуазель Ларина пересекала границу с бриллиантом в чемоданчике, отец сипел, еле шевеля онемевшим языком. «Верни…» — я уверен, что услышал именно это слово. И еще: «жене…» Он хотел, чтобы я вернул талисман для своей будущей жены. «Принц» будет твоим, Кристина.

Шофер молчал, из музыкальных колонок вырывался рыдающий голос одинокой матери, стенающей над колыбелькой своего ребенка. «Спи, мой цветик аленький…» — слезно причитала певица над сыном.

В висках стучало, будто Кристина только что покинула самолет после длительного путешествия. Безумие! Что за навязчивое безумие… Опять все сначала — хоровод оборотней: Стефано, Леонардо, а теперь — Геннадий… Кто он, матерый мафиози «русской группировки», представитель новой формации деловых людей, шантажист или, в самом деле, наследник того самого охотника за бриллиантами, у которого год назад похитил камень Санта? Расчетливый игрок, втягивающий Кристину в какую-то авантюру, или впрямь — влюбленный жених? Ох, нет! В искренность чувств Геннадия Кристине верилось меньше всего. Что можно думать о других мужчинах, если ей сумел солгать Санта?.. Он превратил в шутку ее рассказ о майском вечере, уверяя, что это выдумка, сон. И ведь сомнений нет: стотысячную купюру за букет гиацинтов отдал Кристине Санта. Но почему не признался, не намекнул даже, что мог быть тем самым случайным встречным, круто врезавшимся в жизнь девчонки на обочине? Просто не захотел, побоялся занять то значительное место в ее судьбе, которое Кристина отвела человеку из белого «мерседеса»…

В груди щемило от мысли, сводившей с ума: никто никогда не любил ее по-настоящему. Но все стремились использовать, притворяясь друзьями. Все кружили, как воронье, над «Голубым принцем» — опасным, коварным камнем. «Принц» погубил Элмера, Риту, беднягу Строцци, злодея Рино и даже самого Дона Лиджо. А сколько еще на его счету загубленных душ? Кто следующий? Неужели отец Геннадия пополнил список жертв страшного бриллианта? Да и сам он, неожиданный жених, сгорающий от внезапной влюбленности, — куда стремится он, прихватывая с собой Кристину? Шквал предложений, обрушившихся на едва знакомую девушку, — подарок, спасение или снова ловушка, ложь?

Кристина застонала от боли, тисками сжавшей виски. Что-то запищало на приборной доске. Шофер отключил музыку и протянул Кристине трубку радиотелефона:

— Геннадий Алексеевич на проводе.

— Кристина, простите меня. Я знаю, что напугал вас и почти ничего не сумел объяснить. В вашем присутствии я теряю голову, как это ни смешно признавать… Эта голубая стекляшка, о которой шла речь, действительно пропала из коллекции моего отца. Он был очень стар и не пережил потерю… Хотя инсульт мог случиться с ним и во время просмотра теннисного турнира… Но я стал копать вокруг камня, открыл вас — и на этом спасибо. Вначале я полагал, что мой интерес к большеглазой блондинке связан с ее ролью в итальянской криминальной истории. А потом заметил, что держу у кровати ваше фото. Я опять перешел на «вы»…

В трубке отчаянно затрещало, и когда вновь наладилась связь, Кристина торжественно сказала в пустоту:

— Я не хочу больше слышать ни о чем, связанном с этим камнем. Он принадлежит роду делла Форте и оберегает его. Остальных — убивает. Вы должны были это знать, Геннадий. Простите — и прощайте. Мне страшно…

— Нет, я не уйду. Я умею пробивать стену лбом. Я забуду про камень, но буду почитать его всегда, как реликвию, соединившую меня с вами. А вы… вы постарайтесь не думать обо мне плохо. Вы нужны мне, Кристина. А я нужен вам. Со мной вы никогда ничего не будете бояться. И это чистейшей воды правда.

— Ну, что? — испугалась мать, открыв дверь и увидев застывшее лицо дочери. — Что случилось, дочка?

— Геннадий Алексеевич предложил мне стать его женой, — вяло объяснила Кристина, стаскивая сапоги.

— Ну?! — только и произнесла опешившая Алла Владимировна.

— Я обещала подумать.

— Боже мой! Дочка! Ах, Филимоши дома нет! Радость-то какая! — Она обняла дочь, заливаясь счастливыми слезами. — Завтра, завтра же утром… Он, конечно, будет звонить или явится сам… Ой, я не прибиралась два дня! — заметалась мать, засовывая в стенной шкаф разбросанную одежду, будто жених с букетом уже стоял под дверью.

— Мама! — удержала ее за руку Кристина. — Послушай меня и постарайся понять: я не хочу, не могу сейчас выходить замуж. Ну, просто не в состоянии видеть рядом чужого мужчину… Считай, что это капризы беременной… И все так неожиданно!

— Девочка, ну пойми, Геннадий Алексеевич не способен на долгие ухаживания. У него каждый час миллионы стоит! В твердой валюте. А ты хочешь, чтобы он тебя в кино водил, на завалинке сидел или под окнами серенады исполнял…

— Если честно, мама, я не думаю, что даже в результате длительных усилий с обеих сторон смогу его полюбить.

— Ну при чем здесь любовь! Да что такое любовь! — взвизгнула Алла Владимировна. — Я твоего отца безумно любила. Безумно! И что? Осталась, вот как ты со своим… — Она кивнула на Кристинин живот и зашмыгала носом.

— Не будем сегодня об этом, ладно? Я очень устала. И не плачь, Геннадия я не отшила. Не хочу обострять отношения ни с ним, ни с Филом… Завтра я поеду навестить бабушку. Поживу у нее, а? А ты объясни Геннадию, что я не способна на блиц-решения. Вот такая тяжелодумка, зануда. К тому же — хвораю. Но адрес не говори… Хотя… он все равно найдет…

— Этот из-под земли достанет, — то ли одобрительно, то ли со страхом подтвердила мать. — Он уж, наверно, и про итальянскую историю пронюхал.

— Знает. И про бриллиант и про беременность знает. Все обстоятельно разузнал.

— Бедная ты моя девочка! — снова всхлипнула мать, прижимая ее к груди, и Кристина бурно разрыдалась — с детским, неудержимым наслаждением.

9

Не было и девяти утра, когда зазвонил телефон. Все трое — Фил в тренировочном костюме «Adidas», Алла Владимировна с пластиковым чепчиком для душа на голове и уже совсем одетая для поездки за город Кристина стояли вокруг дребезжащего аппарата, не решаясь снять трубку.

— Может, автоответчик включить? — робко предложил Филя, посвященный женой в суть дела.

— Нет! — Алла Владимировна решительно сняла трубку и, широко заулыбавшись, бодро воскликнула: — Алло!..

И тут же облегченно вздохнула, передавая трубку Кристине:

— Тебя Надя Старицкая спрашивает.

— Тинка? Вчера на тусовке случайно трепанули, что ты в Москве. Спешу отметиться — все же ближайшая наперсница и даже наставница известной фотомодели! — Она захихикала. — Ну, ты как? Забежала бы по-соседски, а то я скоро сваливаю. Ну, естественно, утреннее заседание международной конференции… Да, подружка, подарочек не забудь!

— И зачем только я не сбежала раньше — не охота мне с ней видеться! — огорчилась Кристина.

— Сходи поболтай, дочка. Она девка умная. Ох и пройдоха. Я ее как-то по телевизору видела — в ночном казино с председателем какого-то процветающего банка. Игровой азарт демонстрировали — прямо Монте-Карло… Одета, конечно, как для рекламы, и словно кошечка к толстяку своему ластится. — Алла Владимировна слегка оживилась. — Надька сейчас очень кстати. Может быть, чего-нибудь посоветует. Только ты ей имен не называй. Обсудите проблему, так сказать, в философском плане…

Надин широко распахнула двери и отступила на шаг, рассматривая подругу. Выражение любопытства на ее тщательно подкрашенном лице быстро сменилось удивлением.

— Будто и не расставались, — разочарованно заметила она, пропуская Кристину в дом.

Сама она приготовилась к встрече и, конечно, не с Тинкой Лариной, а с фотомоделью римского агентства «Стиль», окруженной ореолом загадочных сплетен. Надя отпустила волосы до плеч — жиденькие и белесые, они все же производили впечатление некой элегантности, очевидно, над незатейливой прической трудились руки мастера. По случаю раннего утра Белоснежка была облачена в длинный пеньюар цвета «гнилой сливы», отделанный прекрасным шелковым гипюром. В распахе тонкого шелковистого трикотажа виднелась коротенькая рубашечка, входящая в ансамбль утреннего белья, стоимость которого наверняка превышала цену приличного вечернего платья. Надька довольно улыбнулась, заметив, что Кристина по-достоинству оценила ее «неглиже».

— По какому случаю маскарад? Празднуешь «день ностальгии»? — кивнула она на экипировку Кристины, состоящую из позапрошлогоднего московского хлама — стеганой курточки, затертых джинсов, свитера. — Видели тебя недавно в ресторане, говорят, шуршала муарами и обжималась под Джо Дассена с местным плейбоем… Да ты не сердись, здесь у меня «завтрак аристократа». Вообще-то я в такую рань не ем — это все для тебя.

Кристина улыбнулась — икра двух цветов, теплые круассаны, ваза с экзотическими фруктами, красивые бутылки. Села, отказавшись от сигареты, и с облегчением вздохнула: — Боялась, честно говоря, что нахлынут противные воспоминания. Но ничего, рада тебя видеть, Надин, правда, рада!

— Жутко поболтать хочется! У тебя ведь там целый роман вышел. Информация была скудная, но я специально следила — ведь, считай, к твоему делу тоже причастна. И страшно любопытна! — Надя налила в рюмки ликер. — Пожалуй, стоит немного подсластить встречу. Кофе сейчас будет готов… Извини, я тараторю — это от нетерпения и еще… ох… занятая я девушка — ну просто как министр сельского хозяйства. Уже через час прибудут фирмачи маршрут составлять. Жених прислал, чтобы я лично все детали свадебного путешествия с агентством обсудила — вплоть до меню в разных отелях, ширины кровати в номерах! Я теперь своего Нового Старым зову, а после свадебной церемонии и вовсе «папашей» стану величать. Витьке 48. Кстати, совсем неплохо.

— Значит, ты скоро будешь мужняя жена? Поздравляю!

— Семнадцатого апреля. Кстати, тебя официально приглашаю. В «Ап энд даун». Будет очень узкий круг, и мы сразу же на самолет. Начнем с Европы и подальше, подальше к солнышку. А то здесь черт-те что делается…

Надя намазала поджаренный тост черной икрой и протянула Кристине:

— Перекуси, что-то очень бледненькая… Ночь любви? Ну, рассказывай быстро, что там у тебя с этим тележурналистом вышло? А с мафиози? Вот непруха-то! Их что, всех перебили, или это сказки?

— Фу, Надь, и вспоминать неохота… Знаешь, все как-то боком вышло… И любовь, и дела… Права, видать, была твоя директриса — рано мне еще было давать сольные выступления, да к тому же — на таком уровне…

— Так не поздно продолжить. Ведь теперь-то ясно, что к чему, и без шефских наставлений. — Надька изучающе зыркнула на подругу. — Так-то по тебе и не скажешь, что девушка с большой жизненной школой. Но я твои фото в ихних журналах видела и светской хроникой интересовалась. При такой нагрузке, считай, год за два. Ведь попала ты в самое пекло!

— Да, здорово меня тогда Эдик подставил… Ты как в воду смотрела насчет «бескорыстных спонсоров» — нету таких в природе. Все они — болтуны и мафиози. Только такая дубина, как я, могла уши развесить: «Ах, конкурс! Ах, контракт!» — Кристина заменила маленькую чашечку на большую и налила в нее черный кофе.

После объяснений с Геннадием и бессонной ночи она клокотала раздражительностью и обидой. Собственное невезение и глупость казались особенно противными на фоне обстоятельного Надькиного преуспевания.

— А ведь Эдичка Цепенев не прост оказался! Иначе не схлопотал бы «вышку»! И знаешь, мне их всех жалко… Под самый Новый год Витькиного компаньона придушили и в автомобиль бросили. Только после праздников на пустыре под снегом нашли. Жена, конечно, бэби… А он, этот Вадим, между прочим, сука еще та был! Витьку за его спиной обирал и подставлял… — Надя брезгливо фыркнула.

— Эдика судили?

— Да нет, «вышку» он от своих схлопотал! Нашли застреленного в подъезде собственного дома. Ты что, не знала? Вскоре после твоего отъезда, осенью… Естественно, не поймали никого. Свои разборки. — Надя с удовольствием смаковала ликер.

— Ой… — Кристина неожиданно для себя сникла, пожалев добродушного Эдика. Что ей за дело, какими там аферами он ворочал! Убили-то наверняка из-за «принца»… Может, тот же Геннадий или его «гориллы».

— А мне его жаль, — сказала она. — Давай помянем рюмочкой. Хотел мужик куда-то выбраться, преуспеть. Как и все мы. Но оказался простаком, не лучше своей подопечной, Кристины Лариной. Выходит, мне повезло больше…

От нескольких рюмок ликера, выпитых натощак, голова Кристины пошла кругом, и захотелось вдруг исповедаться, говорить и говорить, вывалив наконец все, что камнем лежало на душе. Но язык заплетался.

— Меня-то все время кто-нибудь спасал. Один топил — другой вытаскивал… Ха-ха… Как тургеневскую Муму.

— Ты кофе пей, горячий… — придвинула Надя подруге чашку. — Муму никто не вытаскивал. У меня за десятилетку серебряная медаль. А ведь я тебе часто завидовала… — задумчиво произнесла она, выковыривая мякоть киви серебряной фруктовой ложечкой. Ну, думаю, дает Тинка! Балы во дворцах, тусовки на виллах настоящих миллионеров… Да еще этот, как его там, телевизионный красавчик с любовью преследует!

Кристина не могла остановить разобравший ее пьяненький смех:

— Вествуд меня, значит, домогался?! Слава журналистам-международникам! Слава доблестным патриотам! А как же иначе — стоит только появиться русской «Маше» (такая у меня в «Карате» рабочая кличка была), и все у ее ног! «Вперед, комсомольцы — вас ждет Сибирь!»

Кристина выпила залпом полчашки кофе и проглотила тост с икрой, протянутый Надей.

— Да, не просто все же денежки нашему брату достаются… — с жалостью посмотрела на подругу Надя. Жалеть она любила, это куда приятнее, чем завидовать. — Хоть бабки-то приличные привезла?

Кристина отрицательно покачала головой.

— Думала, что на однокомнатную хватит… Копила, копила, на всем экономила… Мои-то новобрачные в центре квартиру хапнули. Но в нашу «хрущобу» Фил свою бывшую жену с дитем заселяет. Это они решили, когда я в Италии была. Думали, там и останусь… Теперь надо о своей хате думать, но Филек материн говорит, что за двадцать тысяч баксов можно только в Подмосковье отдельную присмотреть или хорошую комнату в коммуналке.

— Двадцать тысяч?! — Надя не верила своим ушам, ощутив новый прилив приятнейшей жалости. Жалости к слабому, сирому, убогому. Не живучая это порода, вырождающаяся. Наследие совдеповской деловой импотенции — слабаки, сентиментальные олухи.

— Да, ты, Тинка, отличилась… Бескорыстная служба на ниве капитализации. Про тебя только в «Московский комсомолец» писать. И то, лет десять назад в рубрике «моральные ценности строителей коммунизма»… Извини, даже здесь сейчас самые провинциальные чувырлы за ночь минимум 500 баксов гребут…

— Мне больше предлагали, — жуя третий бутерброд, заявила Кристина, не став объяснять подробности. — Пять кусков.

— И что? — изумилась Надя. — Что хотели-то?

— Обычной страсти. Без любви, конечно.

— Как без любви? Нечто новое. Это в чем же тогда страсть состоит?

— Ах, ты не поняла, Надь… У меня язык заплетается… Ну, обыкновенно, трахаться на ночь снимали. А я хочу настоящей любви. Такой, знаешь, захватывающей, необычной.

Надин опешила. Пожав плечами, она запахнула на груди пеньюар.

— Это ты на что намекаешь? На лирику или на отклонения?

— Извини, Белоснежка, что такие слова употребляю — старомодные. Вышедшие из употребления. Твой жених-то, наверное, влюблен, а?

— Жутко! Не знает, чем еще ублажить. И ревнив, как мавр! Но однажды… Ой! — Надя залилась радостным смехом. — Однажды мы разбирались, кто с кем чего… ну, завелись… А Витька покачал головой, печа-ально так, и говорит: «Угораздило же меня в такое дерьмо втрескаться!» Считаю, отменное признание в любви!

— У меня и такого не было. Нет, конечно, всякие слова красивые говорили, — вспомнила Кристина вчерашнее страстное признание Геннадия. — Но… не верю. Не хочу верить. Ладно, у тебя скоро визитеры, а я к бабке собралась. Только раз с ней после приезда виделась — и то в толкучке. Поздравить она молодоженов заезжала. Но у нас ночевать негде пока — Фил новые апартаменты обещает к осени жене преподнести. Так что почти и не поговорили со старушкой. — Кристина порылась в сумке и вытащила сафьяновый футляр:

— А это тебе подарок.

Надин ахнула, вытряхнув на стол сверкающие колье и диадему:

— Это что, те самые?!

— Да, считай, музейная ценность. Целый месяц в сейфах римского криминального отдела хранились, принимали участие в судебном процессе в качестве вещественного доказательства… Мне за них, кстати, приличные бабки предлагали любители детективных раритетов. Вот здесь, в центре, пустой глаз — как раз от настоящего бриллианта. Остальные, увы, стразы.

— Ну, девушка, угодила! Это же настоящая сенсация! Мой Новый упадет от восторга. Принимаю в качестве свадебного подарка. Потрясла меня, Тинка!

Надин поцеловала подругу и, примерив диадему, глянула на себя в коридорное зеркало.

— Именно этого мне и не хватало!

Черный кофе подействовал как снотворное. В электричке Кристина уснула с приятным чувством удавшейся мести: эту диадему вместе с «Голубым принцем» она подарила Санте, а теперь отдала Надьке. Она освободилась от вещицы, тянущей шлейф воспоминаний. Самых разных и, что, самое обидное, — отчасти трогательных. Никогда теперь она не будет мысленно возвращаться в то раннее утро, когда неслась в Рим по автостраде с веселым певцом. В салоне пахло сосновыми ветками и звучал его голос. А в душе расцветали надежды — переливчатые, летучие, как мыльные пузыри… Потом они остановились у ее отеля и Кристина вынесла Санте сафьяновый футляр…

…Анастасия Сергеевна наскоро обняла внучку у калитки и подтолкнула к дому.

— Хорошо, что протопить успела — третью ночь у соседки ночую. Одинокая она, ну, ты знаешь, Фокина. Гипертонический криз в пятницу был, «скорую» вызывали, еле в чувство привели. Теперь одна спать боится; помру, говорит, никто и не узнает.

Бабушка поставила на плиту чайник, обмахнула тряпкой вытертую клеенку, знакомую — в розочках. Кристине стало совестно. Помимо ее жизни, ее проблем, совсем рядом существовали другие, куда более прозаические и страшные. Какое дело этим огородным бабкам до светских сплетен, показов «высокой моды», мафиозных разборок? Душещипательных романов и волнующих тайн им теперь с лихвой хватало в мексиканских и бразильских телесериалах.

— Спасибо демократам, что дали на старости лет настоящую жизнь посмотреть, да ведь и жизнь не простая штука… Наша докторша Татьяна Леонтьевна после «Дикой Розы» весь поселок обегала. Там Веронику Кастро похитили, ну, эту — Розу. И все старухи влежку — никакого валокордина и нозепама не напасешься…

Бабушка, коротко повыспросив у внучки про Италию, с интересом перешла к своим проблемам. Оказалось, что чужеродные Луисы, Хулио, Альберто и Эстебаны стали здесь такими же реальными персонажами, как алкаш Фомка Козловский, терроризировавший нецензурным пением всю улицу. «Мне сегодня хорошо, мне сегодня весело: моя милка мне на х… бубенцы повесила!» — нагло распевал он в праздники, пренебрегая патриотическими песнями.

— На прошлое лето пожаловаться не могу. Одних огурцов тысяч на сто продала, слив было — завались и, конечно, цветочки, — похвасталась Анастасия Сергеевна.

— А что, наши цветы все идут? Ведь теперь в Москву столько импортных завезли — красота! Розы — на метровых ногах и любых расцветок. У них ведь там теплицы огромные и все на компьютерах.

— А здесь на своем горбу, — то ли с гордостью, то ли с горестью сказала бабка. — Гладиолусы сырость съела, гиацинты обмельчали, подмерзли, что ли. Стебли тонкие, еле-еле соцветия держат. Ты бы мне оттуда хоть какой-нибудь редкий цветок привезла, как у этих, что в киосках торгуют. Семян-то сейчас навезли полно, только редко из них что выходит.

— Природные условия у нас другие: «зона рискованного земледелия»… В Италии этих гиацинтов — как у нас клевера. Правда, правда! А цветы мы с тобой хорошие обязательно посадим. Я ведь пока здесь жить буду.

— Как «пока», лето, что ли? Мать намекала, что Филимон тебе квартиру подыскивает, но говорит, планы у тебя пока не ясные. — Бабушка поставила персональную Кристинину чашку с медвежонком, уцелевшую еще из детского набора, и пододвинула тарелочки с пирожками. — Ешь, ешь, твои любимые, с яблочным повидлом и черникой. Черничные пироги меня еще свекровь печь научила, мол, старинный семейный рецепт. И уж больно мудреный — возле теста даже шуметь нельзя. Оно и сквозняков боится, и перегреву… Я теперь по-своему делаю.

— Вкусно. Люблю, когда начинки много. Как это она у тебя не протекает? — задумчиво рассмотрела Кристина пирожок и тут же спросила: — Ба, расскажи про деда, что расстреляли. Ну, мужа твоего…

— Чего ты вспомнила? Реабилитированный он, все документы есть. Еще при Хрущеве выдали.

— А фамилия его какая? Павлухин — это ведь от твоей свекрови? А ее муж кто был?

— Ерунда это все, внучка. В те годы много клеветали и многого боялись, фамилии, созвучные дворянским, скрывали. А теперь наоборот — все, оказывается, князья и графья, Голицыны да Юсуповы. Бородки отпустили и в своем Дворянском собрании заседают… Прадед твой был человек интеллигентный, мягкий, царство ему небесное. Да я его и знала-то совсем немного, а потом, когда мужа сослали, как родственника врага революции, — возненавидела. Сам свекор к тому времени уже покоился на старом московском кладбище. И фамилия под крестом выбита — Шереметев. Только зря все это, ошибка! Совпадение — и больше ничего! Уж сколько я по начальству ходила, доказывала, говорят: «Вы что, гражданочка, не доверяете компетентности наших органов?..» Будет прошлое ворошить. Ты лучше мне свое будущее опиши — на что теперь замахиваешься?

— Во-первых, на диплом о высшем образовании. Хочу переводчицей стать и еще какую-нибудь деловую специальность получить — вроде менеджера, секретаря… Но это уже чуть позже… — Кристина замялась, не зная, посвящать ли бабушку в свои планы на материнство.

— Значит, моды показывать больше не будешь? А иностранцам откажешь — от ворот поворот? Что так? Все, наоборот, туда рвутся. — В бодром тоне Кристины Анастасия Сергеевна почуяла что-то неладное.

— У каждого свое. Мое счастье, видать, здесь. Значит, буду искать. И знаешь, — Кристина обняла бабушку и шепнула в ее шерстяную, пропахшую дымом линялую кофту: — Я тебе скоро правнучка принесу…

После долгих оханий и всхлипов бабушка успокоилась и даже стала уговаривать Кристину верить в светлое будущее. Привела примеры из двух сериалов, где намучившиеся героини все же надевали подвенечное платье, предъявив рожденных в гордом одиночестве сыновей своим любимым. И детишки, уже подросшие и очаровательные, оказывались очень кстати в счастливой молодой семье.

Прошло два дня. Кристина вздрагивала от каждой останавливавшейся поблизости машины. Но Геннадий не появлялся. Она приняла твердое решение деликатно отказать ему и старательно «накачивала» негодование — уж очень была похожа внезапная вспышка страсти русского богача на неожиданные симпатии лже-Стефано. Но то, что Геннадий так легко отступился от своих намерений, несколько обижало. Порой казалось даже, что опять проморгала она сдуру нечто ценное. «Пуганая ворона и куста боится», — посмеивалась она над своими опасениями. Нельзя же теперь, в самом деле, в каждом разбогатевшем гражданине РФ видеть мафиози, а в любом мужчине, признающемся в нежных чувствах, подозревать корысть?

Кристина пребывала в растерянности. Новый стиль жизни матери казался ей не менее противным, чем прежнее нищенское пуританство. Здесь, в деревянном доме бабушки, она хотела вернуть себе уверенность в том, что наметила правильную перспективу: учиться, стать переводчиком, обставить свою маленькую квартирку, в которую можно будет принести из роддома «бамбино». Независимость, достоинство и профессионализм. А за ними — честная карьера, хорошие заработки и, наверно, далеко-далеко, у самого горизонта, тот день, когда прикатит она в Рим с очень влиятельной делегацией. Элегантная, строгая и обаятельная синьора Ларина. И где-нибудь на приеме или банкете, а может быть, ночью, у фонтана Треви, встретит знакомый взгляд. Санта будет весел и разговорчив, хвастаясь своими детишками и научными достижениями. А она просто скажет: «У меня тоже есть сын — Рома»… Кристина решила, что назовет ребенка только так, независимо от пола: Романо или Романа — все равно. Это единственное, что достанется ему от отца. А может, еще — черные кудряшки, дерзкий взгляд, ямочка на подбородке? Кристина улыбалась, представляя довольно взрослого и очень красивого паренька, которого не стыдно будет предъявить Санта-Роме… Только вот никакой муж рядом с ней в воображаемом будущем не мелькал. Да и не нужен он, ни к чему.

Поначалу у бабушки Кристина ходила гордая — в старых сапогах, растянутом линялом свитере и школьном еще пальто, ставшем совсем кургузым. Потом прикатили маман с Филом и устроили трам-тарарам.

— Генка так убивается, с американцами контракт порвал. А там миллионов на десять зелеными, — с испугом докладывал Филимон, почему-то озираясь.

Но Кристина оставалась непреклонна:

— Пусть до осени ждет.

— А что осень-то? С пузом под венец? И в свадебное путешествие не поедешь… — огорчилась Алла Владимировна.

— Мам, я же тебя просила! — значительно посмотрела на нее дочь, и Алла Владимировна умолкла. Правда, ненадолго, находя все новые аргументы в пользу незамедлительного бракосочетания.

Когда благодетелей удалось выпроводить в Москву, Кристина почувствовала себя победительницей: впервые устояла она перед искушением. А ведь Геннадий далеко не Эдик, да и стать хозяйкой его дома, спутницей в его престижных маршрутах — большая честь. Особенно для той, что с завистью и тоской смотрела вслед убегающим иномаркам…

Но нет! Не продается Кристина Ларина, и не одна теперь — с малышом, крохотным кусочком плоти, пробивающимся сейчас изо всех сил к жизни. Там, внутри, в теплой материнской утробе, он одобряет ее, завися целиком от ее силы и стойкости. «Ничего, милый, ничего! Мы будем очень счастливы…» — обещала Кристина, гладя ладонями живот и щурясь на теплое солнышко. Все вокруг бурно рвалось навстречу лету — зеленело, набухало, готовилось к цветению и плодородию. Кристина чувствовала себя частью общего торжества, вдохновляясь верой в победу.

А через день сменилась погода: пошли с севера гряды серых тяжелых туч, застучал, зашумел по крыше дождь, разгулялся ветер, зло мотая голые, такие беззащитные сейчас ветки яблонь. И засосала грусть-тоска. В доме сыро, натопленно-душно. Пахнет старым рваньем, тлеющим на чердаке. Тускло отражают свет абажура щербатые чашки в шкафчике, знакомые с детства, а вместо чая заварена огородная мята. По телевизору визги и всхлипы каких-то новых программ по поводу «от кутюр», автосалонов, мебельных магазинов и обалденных туристических круизов. Улыбаются с борта белоснежного теплохода, жуют лангуст в ресторанчиках Касабланки, валяются на широких кроватях фирмы Карло Фортини все те же длинноногие куколки с хищным блеском в стеклянно-бездумных глазах. И что-то похожее на зависть неудачника начинает нашептывать противные мысли погрустневшей Кристине.

Кажется, что жизнь, несшаяся на всех парах, замедлила ход, застряла, как старенький «запорожец», не одолевший горы. Почти полгода до начала занятий. Надо на работу куда-нибудь пристроиться, чтобы справку для вечернего отделения получить. А там — в декрет. К октябрю — малыш на руках, забот полон рот. А главное, деньги. Словно сговорились все: жалуются на рост цен, кривую инфляции поминают и талдычат Кристине о неминуемом нищенстве: без «бизнеса» или какого-то «левого» дела не выжить, а только в метро побираться. И еще того хуже — «нищету плодить». Это ей теперь маман, как опытная «одиночка», жужжит: «Ну что я тебе могла дать на свои 130 рэ? Сама всю молодость над тетрадками горбатилась да с учениками тупыми возилась. Из пальто жакет перешивала, из жакета — юбку, из юбки — жилетку. Так и модничала — «от кутюр»!.. Да тогда почти все так жили. А теперь — резкая дифференциация общества — кто в грязи, а кто в князи… Думай, девочка, где больше нравится».

Да что тут агитировать — Кристина сама в магазин бегала — хлеба, молока, сахара возьмет, а на сыр и масло только посмотрит. Вначале, конечно, шиковала: меняла потихоньку свою валюту, украшая бабкин стол невиданной снедью — то колбасы и паштеты в нарядной упаковке, то конфеты или печенье необыкновенные принесет. Но больше всего Анастасия Сергеевна «запала» на йогурты, хотя название произнести не могла и от этого злилась.

Очень быстро поняла Кристина, что ни «спецпайка», поступающего периодически от матери, ни ее сэкономленных в Риме денег не только на приобретение вещей, но и на приличное питание надолго не хватит. Это ей бабушка популярно растолковала, показав запасы круп, пакетики с залежавшимися карамельками, мукой. «Вот этим жить будем. Пошиковали — и хватит. А то разлетятся твои денежки — за хвост не поймаешь. И так наш мудрый Филимон жалуется — маловато твоей заначки для отдельной жилплощади. Обещает, конечно, добавить. Но ведь, мне кажется, он и сам больше пыль в глаза пускает, пофорсить любит, а не так уж крепко в седле держится. Сегодня барин, а завтра — каторжник. Упаси Боже, конечно… А ведь случись что — куда младенца понесешь? Нам ведь с тобой в этой развалюхе непросто будет его поднять… Подумай, внучка, крепко подумай, прежде чем жениха московского отставлять… Может, он и не бандит, а человек культурный, государственный. А если и бандит, то, может, благородный, вот как Дубровский, к примеру».

Все как сговорились, призывая Кристину взяться за ум. Она и сама понимала, что именно с практицизмом и расчетливостью, так необходимыми ныне для выживания, дела у нее обстоят плохо. Наверно, лишь чувство противоречия толкает вернувшуюся на родину неудачницу к излишней самоуверенности. Только, видно, прав был Санта — цинизмом и злостью Кристине не похвастаться, как ни пыхти. Не такие это качества, чтобы сразу прилипнуть. Тут не один год над собой работать надо. «А время не ждет — пора, пора, Тинка, действовать», — подбадривала она себя, разжигая упрямство и гордость. Но пламя деятельности не разгоралось — апатия, сонливость и обида, тупые, серые, как ненастный дождливый день, гасили порывы энтузиазма.

Сумерки быстро сгущались, заливая остатки хмурого вечера лиловой мглой. На открытой веранде в конце огорода, где готовили и ели в летние дни, холодно и сыро. Странно далеко просматриваются сквозь обнаженные сады соседские, тоже неуютные дворы: почерневшие доски, набитые вкривь и вкось, покосившиеся домики с тонконогими крестами антенн на шиферных крышах. Даже Фомка Козловский подвывает кисло все одно и то же, как заезженная пластинка: «Вышел Сталин на крыльцо, оторвал себе яйцо…» А потом — Брежнев, Ельцин и почему-то Мейсон из сериала «Санта-Барбара». Тоска…

Кристина согревала руки о стакан с кипятком, зябко куталась в старую лыжную куртку, но домой не торопилась, наблюдая издали, как уютно светится оранжевым абажуром бабушкино окно. Ей почему-то казалось, что вот-вот явится и окрепнет какое-то важное решение, определится, как говорили раньше, «генеральная линия».

Залаяла соседская собака, на застекленной террасе вспыхнул свет, и вот уже засеменила к ней от дома Анастасия Сергеевна в наспех надетых поверх шерстяных носков резиновых сапогах. Лицо встревоженное, уже издали что-то сообщить пытается, руками машет:

— Иди, иди, Тина, я калитку отпирать не стала. Сама разбирайся. Тебя спрашивает там один, еле языком ворочает…

— Да кто, баб? Геннадий?

— Ох, не думаю. Лицо кавказской национальности! Чистый ворюга. Иди, девочка, мирно поговори, может, обойдется. Только за калитку не выходи, слышишь? Сейчас они тут такое творят, знаешь, не маленькая. Если что, Фомку кликнем, он с утра в воинственной кондиции.

На улице действительно кто-то стоял, зябко втянув темноволосую голову в плечи. Воротник черной кожаной куртки поднят, руки в брюки, то есть в обвисшие потертые джинсы. Нетерпеливо переступает кроссовками в шамкающей, жирно блестящей под фонарем грязи.

— Вам кого? — недоумевая, присмотрелась Кристина.

— Бонджорно, бамбина! — радостно встрепенувшись, Санта схватился руками за металлические прутья калитки, обратив к ней заросшее темной щетиной лицо.

От этой каторжной бородки, от замерзших рук, вцепившихся в калитку, весь облик гостя казался каким-то тюремным, горестным.

— Привет… Откуда такой… страшный?

— В гости звать не будешь?

— Извини, сейчас отопру. — Зазвенев связкой ключей, Кристина впустила в сад неожиданного визитера и, отворив дверь в дом, посторонилась. — Заходи.

Он поднялся на крыльцо, протиснулся на террасу, но озираться, осматриваться не стал. Его глаза, прикованные к лицу девушки, смотрели тревожно и жадно, словно он задал важный вопрос и теперь ждал на него ответа. Они стояли молча, медленно и неотрывно сближаемые силой особого притяжения. И вдруг обнялись, крепко, жарко, как возлюбленные после долгой разлуки.

— Ну, мне надо к Захаровне зайти, — сказала, пробираясь бочком мимо застывшей пары, Анастасия Сергеевна. — Ты тут своего итальянчика покорми, там в шкафу макароны есть… А я уж заночую у соседки, значит… — Оглянувшись от дверей, бабушка увидела все ту же картину и, бросив неизвестно кому «До свиданьица», тихо прикрыла за собой дверь.

Все произошло очень быстро, как на прокрученной в ускоренном режиме киноленте: он успел лишь отшвырнуть куртку, ботинки и кое-как сдернуть джинсы, Кристина выскользнула из брюк, стягивая по ходу дела шерстяные колготки. Ни единого слова и ни одной мысли, будто проглотила залпом стакан обжигающего снадобья — приворотного зелья — и полетела в звенящую, накаленную страстью темноту…

Взмокший и притихший, Санта продолжал сжимать ее в объятиях, жадно целуя и шепча: «Я такой голодный!» Действительно, он был похож на истомленного воздержанием путника, добравшегося наконец до пиршественного стола. Жадность, жадность — неутоляемая жадность! Горящие глаза, вздрагивающие от нетерпения быстрые руки, раскаленное тело — первобытная страсть, чуждая всяким гурманским изыскам.

— Ты за этим сюда приехал? — насмешливо спросила Кристина, когда острый приступ голода был утолен. Откуда-то издалека послышались позывные программы «Вести» — значит, любовники пронеслись над временем в бешеном галопе, миновав за мгновение два часа.

— Скажи хоть, когда тебя выпроводить к самолету.

— Я очень, очень голодный, — счастливо шептал с закрытыми глазами Санта. Его руки, сжимавшие девушку, ослабли — он погружался в сон.

Кристина тихонько высвободилась из объятий, натянула свитер.

— Я не сплю, детка. Есть хочу, до смерти. Дай хоть кусочек хлеба!..

Она рассмеялась: оказывается, все это время они утоляли вовсе не тот голод. Парень просто зашел, чтобы перекусить.

Санта спал четверть часа, пока варились длинные макароны и на сковородке поджаривались кусочки колбасы, залитые омлетом. Не успела Кристина поставить тарелки, а он уже сидел за столом, полностью одетый, нетерпеливо крутя алюминиевую вилку. А потом уминал поданное блюдо, не реагируя на расспросы — мычал с набитым ртом нечто невнятное.

— Вкусно, очень вкусно! — поняла Кристина и предложила: — Кофе, чай?

— Вино.

— Мы с бабкой не держим вина. Давай кофе растворимый, чтобы чай не заваривать. И мармелад у нас свежий.

Перед кофе Санта резко затормозил: отодвинул пустую тарелку, откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул:

— Отвечаю… — начал он без подготовки. — Я не ел целые сутки. А к женщине не подходил целую вечность!

— Бедненький! Плохи дела там у вас, в Европе. Ни жратвы, ни баб… Хорошо, хоть сюда сообразил заскочить — видишь, сколько радости! Да и мне — сюрприз.

Кристина села напротив и, поджав щеки руками, уставилась на своего гостя. Все, что случилось с ней сейчас, было настоящим первосортным счастьем. Такого уже не будет… Вот поднимется гость, вспорхнет — и поминай как звали! Этот голос, эти руки, это лицо…

— Санта, у тебя нет фотографии? Ну, хоть маленькой… Подари мне. Чтобы я тебя в следующий раз узнала. Ведь ты появишься еще, правда? Ты же все-таки чудотворец.

— Я вообще-то нашел тебя, чтобы поговорить по делу.

— Здорово получилось. Содержательный разговор на высшем уровне, — тронула Кристина опухшие от поцелуев и его жесткой щетины губы.

— Девочка, я уже три недели в России. Были старые долги. Все роздал. Теперь свободен и чист. Начинаю новую жизнь со вторника.

— С понедельника, — поправила Кристина.

— Это у вас — с понедельника, поэтому все, как говорят, «через жопу». А у нас со вторника.

— Как, как ты сказал? — удивилась Кристина этому разговорному выражению, произнесенному на чистейшем русском.

— Извини, я не прав, — опять по-русски и без всякого акцента сказал Санта. Насладившись недоумением девушки, он схватил ее в охапку. — Ты прелесть в этом свитере… Не бойся: «через жопу», «извини, я не прав», «на дворе весна» да еще… «козел», «спасибо» — вот и все мои познания в русском языке. Просто у меня отличный слух. Я и по-английски говорю почти без акцента. И французы за своего принимают.

— И еще «Очи черные»! Я тогда даже испугалась — ты пел, как чистокровный русский…

— Что поделаешь: талантлив, умен, честен, принципиален…

— И огненный темперамент! Ты сегодня, наверно, побил все рекорды. Мы даже воздух нагрели. Смотри, топить не надо!

— Значит, про меня ты почти все знаешь. Добавлю кое-что новенькое: с австрийкой расстался. Дом оставил ей. От помощи Паолы отказался. Контракт в церковном хоре не подписали — у меня после этого суда далеко не святейшая репутация.

— Поняла, ты решил эмигрировать в Россию? Ну, нет, mio caro, иждивенца я не возьму. Сама без работы, на содержании семейства, — ехидно заявила Кристина.

— Вижу, что не шикуешь. — Он впервые огляделся вокруг.

— А это у нас стиль такой — под старину.

— Я работы никакой не боюсь и многое, между прочим, умею. Это кроме пения и знания языков.

— А также ловли устриц, угона автомобилей и вытягивания сведений из лживых стариков.

— И любви… На которой я мог бы разбогатеть. Но сразу предупреждаю, не собираюсь.

— Мне и нечем оплачивать такие услуги. Извини, я не права, козел.

— Ого! Я уже понимаю русский, — обрадовался Санта. — Козел — это баран?

— Да, но еще — дурак, лопух, балда… Ах, я сама здорово подзабыла итальянский.

— Вот и очень хорошо — срочно требуется практика, я тебе могу ее предложить. Слушай, девочка, только не будь козлом, подумай хорошо: через три дня мы с тобой улетаем в Рим. Оттуда двинемся к Адриатическому побережью в одно симпатичное сельское местечко. Там находится дом моего близкого приятеля, старого друга. Это древняя ферма, которую он вздумал отремонтировать и приспособить для жилья. Получил мужик деньги и решил начать новую жизнь в родовом гнезде со всеми удобствами. Там уже завершены основные строительные работы. В середине июня мой друг хочет поселиться в доме и провести там все лето.

Ему нужны честные, приличные люди, которые могли бы помочь по хозяйству. Вроде временной прислуги, что ли. Я буду возиться в гараже — обожаю машины. А у него целый музей старья — антиквариат на колесах… И вот попутно пришла мысль прихватить тебя — до осени ты свободна, а там — лето жаркое, вокруг поля, луга, коровы, козлы… Практикуешься в языке и что-нибудь делаешь в саду или в доме — как настоящая крестьянка. И к тому же платить будут прилично.

— Почему твой друг решил пригласить уборщицу из Москвы?

— Здесь дешевая рабочая сила. И трудятся русские от души, вот, почти коммунизм построили. А главное — моя рекомендация.

— Ладно, от тебя все равно ничего не добьешься… Только вот, милый, у нас тут с визами не просто. И приглашения у меня для выезда за рубеж нет.

— Это все беру на себя. Я все-таки итальянец, и к тому же весьма обаятельный, — Санта взъерошил лохматую шевелюру и скорчил тупую рожу.

Кристина нахмурила брови. Она понимала, что за привычным веселым трепом парня скрывается продуманное решение. Конечно, это приглашение — не импровизация и не случайно он оказался у ее калитки. И этот порыв лихорадочной страсти, от которого сейчас, казалось, не осталось и следа. Под низким абажуром у остывшего чайника засиделись друзья-приятели. И только.

— Скажи честно, Санта, ты хоть немного вспоминал обо мне? — робко спросила она.

— Еще как! Когда Иза выставила меня из дома, швыряя журналы с портретами длинноволосой блондинки и причитая: «Катись к своей манекенщице!», я тут же вспомнил — и прикатился.

— А я чуть замуж не вышла. За очень «крутого» мужичка. Это значит, делового, имеющего деньги и власть.

— Из новых хозяев или из мафии? — нахмурился Санта.

— Разве здесь разберешь? Совсем как у вас. Даже еще непонятней…

— Он стал близок тебе, Кристина? — Санта подался вперед, грозно сжав в кулаке чайную ложку.

— Нет. Я не из тех, кто умеет легко увлекаться. И теперь точно знаю, что не из тех, кто продается… К сожалению, мы не сошлись…

— Покажись-ка мне сзади, детка. Кажется, ты похудела… У вас вообще есть здесь какая-то еда? — Санта кинулся к холодильнику и остался недоволен его содержимым. — Вот, возьми доллары. Здесь они хорошо идут. Это в долг — никаких отказов. Купи завтра, что понравится, я к ужину вернусь. Паспорт-то у тебя не потерялся?

— Ты все решил за меня? — вроде строптиво, но с огромным облегчением спросила Кристина.

— Решил. Не спорь, мне надоело быть младшим братом и смиренным святошей. Я увожу тебя, крошка. Шмотки и диадему брать не рекомендую. Поедешь, как я, — налегке…

Санта притянул Кристину и усадил к себе на колени.

— Худенькая, невесомая, словно воробышек… Детка, моя детка…

Он легко поднял ее на руки и осторожно, как уснувшего ребенка, отнес на тахту.

10

Во вторник, семнадцатого апреля, «боинг-637» компании «Alitalia» вылетел точно по расписанию. Обыкновенный будничный рейс «Москва— Рим», томные от раннего пробуждения лица пассажиров, готовящихся к четырехчасовому изнурительному безделью. Стюардессы с наигранным оживлением развозят напитки, в наушниках звучит неизменный шлягер Тото Кутуньо «Итальяно миа», пожилой синьор провожает в туалет побледневшую, как маска театра Кабуки, молоденькую японку.

— Это невозможно, это просто не может быть… — Кристина то крепко зажмуривалась, то таращила глаза — картинка не менялась: слева от нее, совсем рядом, так, что можно было разглядеть длинные, загнутые ресницы, застыло с блаженной улыбкой на устах лицо дремлющего Санты. Она была слишком взволнована, чтобы уснуть, и никакими силами не могла отогнать сонм настырных голосов, все еще звучавших в ушах.

— Ищешь себе приключений на жопу, детка, — веско процедил сквозь зубы Фил, увидев спутника Кристины с сомнительной внешностью кавказского торгаша.

Эта фраза стала лейтмотивом внезапного отъезда Кристины. Конечно, ее бы с восторгом проводили в Италию, но не в такой компании и не для какой-то там работы на ферме. Санту подозревали в самых низменных намерениях — от торговли наркотиками до сутенерства, а у Кристины не было желания спорить, придумывая благообразные оправдания для отъезда.

— Заработать хочу, мам! Сама же знаешь, сбережений моих надолго не хватит… Язык вспомню, отдохну у моря… Да и вообще, что вы всполошились, ведь не в Югославию воюющую еду. Богатая, процветающая страна…

— Геннадий бы и здесь все твои вопросы решил получше процветающих итальянцев. Знаем уже, чем твои приключения кончились… Да и мы с Филом теперь не бедные. Не та ситуация, чтобы очертя голову в прорубь бросаться, — не скрывала обиды Алла Владимировна.

Не могла она радоваться отъезду дочери прежде всего из-за рухнувших планов на брак с Лопахиным. Такое счастье девчонке привалило, а она носом крутит! Цыгану этому задрипанному сразу на шею кинулась.

— Уж не его ли подарочек? — кивнула мать на живот Кристины и, глядя в затылок молчавшей дочери, горько добавила: — По-другому я представляла твою «блестящую карьеру»… Ну, ничего, дочка, мне тоже до сорока не везло. Такая, видать, у тебя наследственность.

Не спорила Кристина, дружка не защищала, так как сама уже не знала, кто прав, кто нет. Не вопить же, что любит она этого «цыгана» и пойдет за ним хоть на край света — хоть в Рим, хоть и в Сибирь, а если уж опять что-нибудь приключится, в знакомую уже тюрьму Мантеллатэ.

Об этой перспективе ей по-дружески намекнула Надин. Как раз в те минуты, когда «боинг» пересекал воздушные границы РФ, Белоснежка сочеталась законным браком с гражданином Федюниным, известным в банковских кругах господином Новым. Накануне вечером счастливая невеста пожалела отказавшуюся от приглашения на свадебный банкет подругу — уж очень темнила Кристина, замалчивая, очевидно, подлинные причины своего внезапного отъезда.

— Понимаю, понимаю! Черноглазый кавалер пальчиком поманил? Это ты своей маме рассказывай. Ох, отчаянная ты, Тинка. Раз обожглась — опять лезешь. Уж ты поосторожней, а то попадешь опять на государственное иждивение. Передачу-то тебе далеко возить.

Да разве теперь испугаешь этим Кристину? Откинувшись в удобном кресле, она повторяла себе, что совершает нечто совершенно невероятное — сидит рядом с ним, согревая похолодевшие от волнения пальцы в его горячих ладонях! Она летит вместе с Сантой к Вечному городу, к радости и весне, возвращается, пусть не надолго, в те края, где уже вовсю благоухают под улыбчивым солнцем поля диких гиацинтов. Primavera… Primavera! Музыка и волшебство, головокружение и комок в горле — щенячий, звонкий восторг!..

— Весна на дворе! — сказал Санта по-русски, щурясь на ярком свете аэропортовских просторов. — В Риме настоящая весна. — И, посмотрев на спускающуюся по трапу спутницу, заметил: — Загорать тебе пора, детка. И витамины кушать.

Кристина повисла на предложенном Сантой локте, ощутив под пальцами липкую поверхность кожзаменителя. Да, живописная парочка — помятый «кавказец» в черной куртке и длинноволосая блондинка, виснущая на его руке — ну прямо картинка: «Привет из Сухуми!»

Все-таки здорово иметь под боком настоящего мужчину. Как просто и легко все выходило у Санты — широкая улыбка, несколько слов, шуршание банкнот — и они едут по автобану во взятом напрокат автомобиле, мчатся навстречу пробивающемуся из туманной дымки солнцу.

— Включить радио или споем сами? — небрежно спросил Санта, заслоняясь от солнечных лучей козырьком.

Кристина даже подскочила от радости и захлопала в ладоши:

— Давай-ка во весь дух «Санта-Лючию»! Я буду подпевать.

— Нет, детка, это не «Ла Скала» — боюсь, стекла полетят. Ты уж лучше потихоньку, а я помурлыкаю.

Но они распелись от души, пришлось открыть люк в крыше, и звук несся вслед за машиной, как полотнище победного знамени.

Обедали в придорожном мотеле на пластиковом столике, вынесенном подальше от шоссе в укрытие густо заросшего виноградной лозой штакетника. Душистый ветерок с холмов, покрытых яркой зеленью, полосатый шмель, настойчиво кружащий у яркой бегонии в стеклянной вазочке, клетчатая красно-белая скатерть, бормотание радио у стойки бара и гудки автомобилей на близлежащей оранжево-желтой заправочной станции «Agip» — все нравилось Кристине, щемило душу умилением. Хотелось думать, что они — обычная супружеская парочка, возвращающаяся домой — в один из таких симпатичных сельских домиков, что стоят вдоль дороги, под красной черепицей с кустами герани на балконах и в окнах. А во дворе, на скошенном газоне, надувной бассейн, в котором плавают забытые детские игрушки…

— Может, мне купить зубную щетку и навестить мужскую комнату? — нарушил мечты Кристины Санта. — Смахиваю на разбойника или пирата… Потерял где-то в Москве свой чемодан.

Он виновато посмотрел на Кристину, чистенькую, бело-розовую в своем любимом светлом джинсовом костюме.

— Никогда не видела столь свободного от багажа пассажира Аэрофлота. Или ты стал кришнаитом? — тихо отозвалась она, наслаждаясь большим гладкокожим персиком.

Санта действительно путешествовал налегке. Выйдя из аэровокзала, он снял свою куртку и, аккуратно сложив ее, оставил возле урны, а деньги и паспорт засунул в карман брюк.

— Хорошая вещица. У московских торгашей купил — итальянский товар, говорят. Может, кому-то еще пригодится для поездки в Россию. Там такая одежда просто незаменима. Если хочешь попасть в милицию.

Санта вернулся из туалета умытым и тщательно причесанным — мокрые волосы лоснились смоляным глянцем, в воздухе разлился терпкий запах одеколона.

Он сидел на апрельском ветерке в одной клетчатой рубашке, почесывая бороду и делая вид, что млеет от жары. Кристина с удовольствием поглядывала на своего кавалера. Действительно, совершенно разбойничий вид, как тогда, в скитаниях по югу, на берегу, овеваемом сладким ароматом цветущего дрока… Она с удивлением осознала, что это было лишь нынешней зимой.

— Я ведь еще не видела, какая здесь настоящая весна. — Кристина глубоко вдохнула придорожный воздух.

— И какая? — насторожился Санта.

— Бурная, как местные мужчины, и ароматная, как «Диориссимо».

— Это здесь, на шоссе?! Погоди, доберемся до фермы, будет тебе и Диориссимо, и даже сам Кристиан Диор… Эй, детка, что случилось? — Санта схватил за руку внезапно побледневшую девушку. — Да что стряслось?

— Ничего… Прости. Наверно, от самолета. — Она старалась справиться с головокружением и внезапно подкатившей тошнотой.

— Что ты хмуришься? Зуб сломала? Или проглотила косточку от персика?

— Это… это… пустяки, — прошептала Кристина онемевшими губами, сдерживая дурноту. — Извини, мне надо в туалет…

Она поспешно скрылась в дамской комнате.

Санта поджидал ее у двери.

— Что произошло, детка?

— Стошнило. Теперь все нормально.

— У тебя замедленная реакция. Обычно людей тошнит во время полета.

— Разве ты еще не понял, что твоя подружка — сплошная аномалия?

Кристина, уже несколько раз испытавшая приступы тошноты, осведомлялась у матери, как протекала ее беременность. «Нет, ничем подобным ты меня не мучила. Зато потом! Ночью сплошной ор! Вероятно, у тебя будет парень».

…На воздухе ей стало легче.

— А как же твои планы насчет кучи детей с очаровательной австрийкой? — напомнила она Санте.

Тот удивленно поднял брови и, вспомнив, подмигнул:

— Я же просто дурил, детка. Хотел повеселить… Терпеть не могу детей вообще и австрийских тем более.

— Это еще более смешное заявление. Считай, я хохочу как помешанная. — Кристина поднялась и решительно направилась к машине. — Мне кажется, мы наконец можем ехать.

Настроение было испорчено. Что означали слова Санты? Вероятно, он понял причину недомогания и шутя дал понять Кристине, что ребенком его не завлечешь. Противные мысли, от которых сияющий весенний день стал досадно ненужным, как веселье за соседской стеной. «Не беспокойся, насмешливый болтунишка, тебе не узнать, чей малыш улетит в июне со мной в Москву!» — подумала Кристина, надеявшаяся, что до пяти месяцев ей удастся скрыть от окружающих свое положение. Пока что изменения в ее фигуре опасений не вызывали — лишние два сантиметра в талии не играют роли для работницы фермы. Да и все десять тоже — ведь не станут же ее там фотографировать для рекламы! Кристина молчала, погрузившись в свои мысли.

— Заметила, мы все время едем за солнцем? На восток — прямо к берегам Адриатики. Свернем направо неподалеку от местечка Васто и, считай, почти дома, — весело сообщил Санта. — Сказочный уголок — холмы, долины, синее море, а в нем плавает островок Тремити…

Он тревожно посмотрел на свою спутницу:

— Эй, детка! Тебя опять укачало? Потерпи и посмотри вон туда — правда, неплохо?

Двухэтажный, ярко выбеленный дом с темными деревянными перекладинами в английском стиле был виден издалека. Он стоял у подножия холма, выделяясь среди зелени буковых крон белизной стен и новой сочно-терракотовой черепицей.

— Выглядит отлично! Это и есть «ферма»? Забавное у тебя представление о деревенской убогости, — хмыкнула Кристина, которой Санта обещал предоставить нечто похожее на бабушкино «подмосковное поместье».

— Где твои чемоданы? Ах, я забыл — ты совсем без багажа. Сегодня же или завтра сгоняем в город за всем необходимым. Я-то уже запасся рабочей одеждой и слесарным инструментом. Впрочем, тебе ничего особого не понадобится — две-три ночные сорочки и парочка бикини. Форменное платье для горничных граф заказал сам.

— Граф? Ты же сказал — «разбогатевший приятель»?!

— Почему же граф не может разбогатеть, а богатый граф — стать приятелем? Ромуэло Коловисимо Флемонти — мой одноклассник.

— Что за странное имя?

— Старинное. Тосканское. Вообще мы зовем его Коло. Ну, что ты стоишь, детка? Пора занимать комнату. Штат прислуги еще не набран, и ты можешь выбирать. Например, вон ту, с маленьким балконом.

— Прямо в доме графа? — удивилась Кристина.

— Кто сказал? Эта пристройка сделана для прислуги. Сзади гаражи и хозяйственные помещения. Есть даже теплицы с подогревом. Дедуля Коло завещал потомкам в поте лица своего разводить орхидеи и примулы. Но мне кажется, что внук предпочтет теннисный корт и бассейн… Если вообще засидится в этой глуши… Здесь рай для престарелых супругов, окруженных внуками и любимыми собачками.

— Твой друг не женат?

— Увы, Коло долго копается, рискуя остаться холостяком.

Они вошли в дом, пахнущий недавним ремонтом. Все сияло новизной, хотя воспроизводило глубокую старину. Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, казалось, хранила память чьих-то шагов: глубокие впадины в центре ступеней, отшлифованное ладонями дерево поручней.

— Здорово поработали ваши реставраторы — здесь на перилах даже воспроизведены выемки, а на ступенях выщербины, — удивилась Кристина.

— Это действительно очень старая лестница. В сущности, стены, потолочные перекрытия и лестница составляли все, что осталось от дома. Остальное восстановлено по рисункам, гравюрам.

Санта распахнул дверь в небольшую комнату, убранную пестрым ситцем. Возле кровати с облаком москитной сетки на резных столбиках — широкая ваза, наполненная полевыми цветами.

— Чудесно! Я остаюсь здесь. И лютики уже появились и иван-да-марья. Вот здорово!

— Как, как? — прислушался к незнакомым словам Санта. — Повтори: иван-да-марья?

— Неразлучные влюбленные. Смотри: желтое и лиловое рядом, — объяснила Кристина.

— Иван-да-марья. Санта и Кристина — хорошо?

— Даже слишком, — печально пробормотала Кристина по-русски.

На следующий день Кристина привезла из супермаркета городка Васто кучу пакетов с необходимыми вещами. Санта даже прихватил напоследок с прилавка возле кассирши темные очки и крем для загара. А уже в машине вытащил из кармана коробочку духов «Мисс Диор».

— Ты что? Это же очень дорого! И, кроме того, горничная не должна пахнуть так, как хозяйка.

— Но ведь хозяйки пока нет. Коло лишь скажет нам спасибо, если его апартаменты пропахнут хорошими духами, а не трудовым потом.

— Разве мне придется убирать комнаты? Да и где, собственно, мое рабочее место, где графские покои?

— Спокойно, милая. Ты умеешь управляться с пылесосом? Отлично. Тридцать комнат — и все в коврах, а еще дорожки в коридорах и на лестнице, старинные шпалеры и гобелены — уфф! Ну, естественно, ты будешь убирать все это не одна! — заверил Санта, отбиваясь от Кристины, яростно вцепившейся в его вихры.

«Домик» графа производил впечатление прекрасной декорации для исторического фильма. Множество архитектурных излишеств в духе местного барокко с мавританским уклоном: резной камень, сверкающие чистотой стекла в затейливых рамах, балкончики, арки, полные ярко зацветающей герани, и конечно же — фонтан перед парадным входом. В виде мраморной наяды, льющей хрустальные потоки из ребристой раковины.

— Нравится? Я вначале тоже обалдел. Ну, думаю, перебор по части вкуса. Аристократизм аристократизмом, а деньги — деньгами. Разве удержишься от соблазна превратить в игрушку обветшалое, изысканное в своем увядании родовое гнездо? Коловисимо никогда не умел считать деньги, и с изящными искусствами был не в ладах. Путал Джотто с Джорджоне, Верди с Беллини…

— И Антониони с Феллини… — продолжила Кристина. — Так этот фонтан современного производства?

— Кажется, Коло заказал его местному скульптору по старым гравюрам. А впрочем, возможно, и сочинил сам. Это в его духе, — хмыкнул Санта. — Большие деньги и мизерный вкус — страшное сочетание!

— Мне нравится! Такое ощущение, что это волшебная сказка, затерявшаяся в непроходимых лесах. Ты просто завидуешь, Санта! — Кристина заметила искорку печали в его насмешливых глазах. — Или жалеешь, что усиленно отталкивал Паолу, желавшую помочь тебе… Ведь с Леонардо все действительно кончено?

— Я бросил под дверь твоей комнаты газету, в которой со смаком рассказывается о новой выходке Берберы. После того как ее отпустили на свободу, дав условный срок, наша героиня возглавила центральный комитет трансвеститов и гомосексуалистов. Они сейчас обосновались в Барселоне и готовят какой-то революционный путч… Вот у Лиджо дела сложились несколько хуже. — Санта замолк, испытующе глядя на девушку. — Боюсь тебя огорчить, но наш общий друг скончался в тюрьме. Быстродействующий яд… Естественно, осталось тайной, кто сделал это — сам заключенный или ему «помогли»…

— Недаром тогда в клубе Курбе говорил, что в этой истории не все так просто и до финальной точки еще далеко, — задумчиво сказала Кристина.

— А меня он умолял не соваться больше в аферы и не пытаться разыгрывать из себя детектива, — заметил Санта. — И я собираюсь придерживаться совета добросердечного комиссара.

— Трудно не согласиться с установкой на мирное сосуществование, особенно находясь в этих местах. — Кристина огляделась, подавив завистливый вздох. — Я даже не представляю, как можно всерьез, то есть на самом деле — не во сне, не в сказке, не в кино — быть хозяином такого дома, этого парка…

Кристина мечтательно коснулась резной мраморной плиты у подножия фонтана:

— Смотри, здесь что-то написано! Но буквы совсем стерлись… Графу придется продолжить реставрацию.

— Ну, вот. Каникулы кончились. К нам идет Луиджи — дворецкий Коловисимо. Он руководил в его отсутствие строительством и теперь, к пятнадцатому июня, готовит торжественную встречу хозяина. Я видел список гостей — ого! — приосанился Санта и подвел Кристину к высокому поджарому человеку средних лет в светло-синем рабочем комбинезоне. Из верхних карманов довольно потрепанной робы дворецкого торчали отвертка и гаечные ключи.

— Синьор Луиджи, это наша гостья из России — Кристина Ларина. Она в самом деле собирается помочь нам, и мы уже обговорили с графом размер ее заработка. Это очень квалифицированная работница.

— Очень приятно, синьорина… Ларина. Здесь понадобится хорошенько покрутиться, чтобы подготовить прием — то есть сам праздник, а также комнаты для гостей. Требуется женское чутье и знание светского этикета. Чем бы вы предпочли заняться?

— Я готова поступить в ваше распоряжение и выполнять любое поручение по хозяйству, — с готовностью ответила Кристина.

Санта и дворецкий переглянулись.

— Кристина, синьор Луиджи твой поклонник как фотомодели и несколько удивлен тем, что ты… В общем, я объяснил, что всякий творческий человек обязан изучать жизнь. И кроме того — тебе надо отдохнуть от светской суеты… Вот в таком тихом местечке. Я ведь тоже не всегда работаю в гараже. Только в перерывах между концертами.

— Именно так. У меня всего семь-восемь свободных недель. Думаю, что смогу оказаться вам полезной, — согласилась Кристина. — Работы я не боюсь, тем более в столь прекрасных условиях. Спасибо за чудесную комнату — вы здесь все прекрасно устроили.

Она благодарно улыбнулась новому знакомому.

В результате переговоров Кристина была назначена распорядительницей горничных и вскоре познакомилась с тремя своими подчиненными — смуглыми девушками, застенчиво опускавшими глаза перед начальницей.

— Они из ближайшего села. Очень скромны. Несмотря на весьма крупные носы, имеют женихов и наделены невероятной выносливостью. Коло не хотел окружать себя капризными городскими красотками. В этом я целиком его поддерживаю. Не опасайся перегрузить девушек поручениями. Такая в одиночку целое поле вспашет, — заверил Кристину Санта.

Они бродили по окрестным холмам, выискивая подходящее место для купания. Санта уверял, что видел здесь совершенно дикий пруд, в котором все это время мечтал поплавать, «взметая фонтаны водорослей и водяных лилий».

Вообще первая неделя на «ферме» превратилась в сплошной отдых. Пару раз Санта повозился в гараже, звякая железками и старательно размазывая по лицу машинное масло. Кристина же, в соответствии с указаниями Луиджи, представила девушкам объем работы и хозяйственный инвентарь в виде новеньких моющих пылесосов с водяным режимом, стиральных машин и гладильных прессов. В основном же крутился сам Луиджи, заказывая в специализированных фирмах, обслуживающих банкеты, полное обеспечение шикарного стола на две сотни персон, подгоняя садовников, пересаживающих из теплиц на клумбы свежие цветы, отвечал на подтверждения разосланных приглашений и прочее, прочее, прочее…

— У меня впечатление, что через неделю здесь состоится коронация наследника престола, — сказала Кристина, удивленная размахом подготовки.

— Ничего особенного. Рядовой аристократический прием. Обычная жизнь «золотой верхушки», — язвительно прокомментировал Санта.

— А я вовсе не против, чтобы такие приемы стали обыденностью. Мне нравится, когда люди умеют жить со вкусом и радовать других… В тебе, Санта, живет дух коммунистической уравниловки — «все поделить поровну». Ведь говорят же: «Бог даже в поле колосков не выровнял». У каждого своя судьба, свое место в этой жутко запутанной жизни… — горячилась Кристина, не разделявшая «шариковского» антисобственнического пафоса Санты.

— Наше дело сейчас прислуживать. Хозяев — принимать это как должное. Ведь он неплохо нам платит, этот сумасброд Коло, — без восторга заметил Санта.

— Ты же знаешь, что счастье в нас самих — этому еще в школе учат, а не только в университете. И мера его зависит от того, сколько каждый из нас на своем месте сумеет для себя ухватить. От всего, что ему дано — от этого великолепия, принадлежащего всем! — Кристина закружилась, раскинув руки, словно собираясь обнять цветущую благодать.

— Не всем, а графу. Эти холмы, перелески, полянки — его собственность, — уточнил Санта.

— Дорогой доктор множества наук, с тех пор, как ты вырядился в российского торгаша, и по сегодняшний день, вот в этом комбинезоне автослесаря, ты что-то упорно изображаешь. Не пойму, что именно… Ведь не может же в самом деле костюм так изменить человека? — Кристина преградила путь Санте и, подбоченясь, как цыганка в массовке «Кармен», угрожающе наступала на него. — А ну, раскалывайся. Что там еще за сюрпризы таятся во всей этой истории с твоей прогулкой в РФ?

Санта вздохнул и в знак капитуляции поднял руки:

— От тебя не спрячешься. Да я и так собирался поделиться кое-какими этнографическими наблюдениями, выводами социально-психологического порядка… Присядем! — предложил Санта, бросив на камень прихваченное для купания полотенце.

Сорвав травинку, он покусывал ее, сосредоточенно изучая ландшафт.

— Значит, так. Первое — я верю в позитивное будущее России, потому что убедился в рыцарской чести и деловитости лучших кругов ее мафиозной интеллигенции… Мой второй визит в Москву порадовал — мне удалось дружески разрешить возникший год назад конфликт, наладить кое-какие деловые связи и облегчить совесть близкому, весьма дорогому мне человеку. — Санта порылся в кармашке комбинезона и протянул Кристине конверт. — Читай, это тебе.

— От кого? — Она нетерпеливо развернула листок, и Санта мог наблюдать, как недоумение на лице девушки сменяется радостью.

— Слава Богу! Я теперь спокойна… Ведь и вправду все время думала, не навредила ли я своими капризами матери и Филу… Геннадий Алексеевич, мне кажется, весьма опасный противник, если разозлится… — сказала Кристина.

— И весьма галантный джентльмен, умеющий принимать во внимание объективные обстоятельства. Если, конечно, не задевать его гордость.

— Ой, Санта! Как же тебе удалось заполучить это послание?

— По-доброму, детка, по-доброму. Ну, спел ему пару романсов и поведал о затруднениях одной своей московской подружки… Мы ведь с Геной еще над «Голубым принцем» лбами столкнулись. Теперь он признался, что был не прав. Этот человек умеет уважать законы чести. А что он тебе написал, если не секрет?

— «Милая несостоявшаяся невеста! Жаль, что вы не объяснили мне все сразу. Обидно, что мои искренние симпатии расцвели на искусственной почве… Вы еще очень молоды и не знаете, как часто в этой жизни проворачивается вхолостую колесо везения. Даже у таких твердолобых любимцев Фортуны, как я. С добрыми пожеланиями и несбывшимися надеждами. — Г. А.», — перевела письмо Кристина, с явным удовольствием освобождаясь от угнетавших ее проблем. — Ты удивительный, невероятный, Санта.

Она обняла его за плечи, крепко поцеловав в щеку.

— Расскажи мне поподробнее про Москву, про твои встречи…

— Не сейчас. — Санта опустил Кристину в траву и склонился над ней, опираясь на поставленные у ее плеч руки. — Тебе не кажется, девочка, что мы странно проводим здесь время?

Кристина попыталась привстать, но заграждение крепких рук не ослабло.

— Не отпущу. И не позволю кричать.

— Бандит! — Кристина уперлась кулаками в грудь Санты. — Тогда, на бабкиной даче, ты не спрашивал, как лучше проводить время!

— Извини, я виноват!

Кристина собиралась что-то сказать, но Санта закрыл ее рот поцелуем. Далеко не шуточным и не братским. Кристина ослабла, испытывая на практике образное выражение: в объятиях Санты она теряла голову, и это было так чудесно, что возвращаться в реальность совсем не хотелось.

Не хотелось контролировать свои поступки, думать о предстоящей разлуке, оценивать поведение изменчивого Санты… Но что же значит все это? Появление цыгана в Москве, настойчивость, с которой он тянул Кристину с собой в Италию, буря страсти, обрушившаяся на нее прямо у порога бабушкиной дачи? «Его тянет ко мне! Это уж несомненно!» — внутренне ликуя, решила тогда Кристина. Но прошла уже целая неделя уединения в цветущем весеннем раю, и ничто не нарушало рамок теплых дружеских отношений. Санта не провоцировал Кристину на близость и даже не заглядывал в ее нарядную тихую комнатку. Она убеждала себя смириться с крахом и этой иллюзии, увы, Санта не влюблен и даже не увлечен, он мил, заботлив, внимателен. Значит, надо принимать их отношения такими, как есть. Уроки самовнушения не помогали — надежда лишь затаилась, карауля любой повод, чтобы восторжествовать. И вот — горящий нетерпением Санта срывает с плеч Кристины тонкую блузку. Его склоненное лицо среди высоких трав, на фоне бездонной бесконечной синевы, его прекрасное лицо пылает страстью…

— Нет! — вырвавшись из настойчивых рук, Кристина поспешила перейти к самообороне.

Она не могла позволить вновь обмануть себя приливом мимолетного желания. Сладкие минуты, за которыми последует разочарование и тоска.

— По крайней мере, теперь мне ясно, что ты притащил меня сюда не для своего дружка, — заметила она, застегивая блузку.

— Что за гнусные мысли, достойные Дона Лиджо? Конечно, не для одного графа — мы будем делить с другом удовольствие обладать тобой. Ты что? — Санта схватился за обожженную пощечиной щеку.

— Девушки с сомнительным прошлым и неясным будущим не любят подобных шуток. — Кристина со злостью скрутила жгутом рассыпавшиеся волосы.

— Ладно. Раз ты меня бьешь, я отдам тебя графу целиком. Бей его, может, он мазохист. К тому же и дом его тебе понравился. И барство его ты приветствуешь… Послушай, детка, я серьезно ревную тебя к Коловисимо! Признайся, не снится ли тебе неведомый принц, не звучит ли в ночи это чудное имя — Ко-ло-висимо?.. Эй, что случилось, девочка? — Забыв про насмешки, Санта в мгновение ока стал серьезным.

Скрывшаяся в кустах Кристина корчилась от рвотных спазмов.

— Боже, ведь сегодня не было самолета! Не тошнит же тебя от моего присутствия, а? — Он серьезно присмотрелся к ее побледневшему лицу. — Завтра же приглашу к тебе врача.

— Нет! Все в порядке, у меня так бывает. От перемены климата… При чем здесь врач? Только счет оплачивать… К тому же все мои проблемы решат московские специалисты.

— А если я тебя немного понесу? — Санта подхватил ее на руки и стал осторожно спускаться по каменистой тропинке. — Так ничего, не укачивает? Держи меня крепче за шею, а то я могу споткнуться. И пожалуйста, в качестве поощрения — ведь все марксисты утверждают, что у рабочего человека должна быть материальная заинтересованность… Так вот, в соответствии с этим: каждые десять шагов ты должна оплачивать маленьким поцелуем — крошечным, копеечным, — в ухо, щеку, куда попадет, о'кей? Можешь даже целовать комбинезон, это менее чувственно.

Кристина закрыла глаза от внутреннего торжества: все-таки она уже кое в чем изучила этого парня! Ведь он волнуется за нее, по-настоящему волнуется. И так старается отвлечь своей болтовней от боли и страха! — Ой! — застонала Кристина, решив проверить свою догадку. Ее голова бессильно откинулась, длинные волосы упали, касаясь травы.

— Что, что, милая? Ну что с тобой, скажи! — Опустив девушку на траву, Санта стоял на коленях, не разжимая объятий, а сердце его колотилось в груди, подобно испуганному мышонку.

— Прошло, прошло, дорогой…

Она счастливо улыбнулась, глядя прямо в черные зрачки — такие настороженные, испуганные. И притянула его за шею к себе. Санта увернулся от поцелуя.

— Ты уверена, что тебе уже лучше и желудок вновь не взбунтуется от моих прикосновений?

— Абсолютно уверена, что подвергнусь смертельной опасности, если сейчас же не окажусь в твоих объятиях. Я страшно проголодалась, Санта…

— К вам доктор, синьорина Кристина, — доложил утром следующего дня синьор Луиджи.

В комнату вошел весьма представительный господин с непременным саквояжем в руке и внимательно блестевшей оправой солидных очков. Кристина обмерла; ей показалось, что врач видит ее насквозь.

— Прошу извинить меня, доктор… Должно быть, произошла какая-то ошибка… Я совершенно здорова.

— Должен признаться, синьорина, вы совсем не похожи на больную. И все же нам необходимо немного побеседовать. Вы разрешите присесть?

Доктор расположился в кресле и строго посмотрел на пациентку.

— Не хочу вас пугать, милая девушка, но дело в том, что беспокоящие вас приступы могут оказаться симптомами весьма различных заболеваний, от таких невинных, как расстройство пищеварительного тракта, акклиматизация, до поражения головного мозга…

— Господи! Доктор, я не придавала значения… так бывает… — Кристина вдруг подумала, что, возможно, напрасно связывает свои недомогания с беременностью и внутренне обмерла: вот она, расплата за выпавшее ей короткое счастье.

— Ну что вы, голубушка, рано паниковать! Я еще не сказал, что подобные явления могут означать вполне естественный и счастливый для юной женщины факт — предстоящее материнство! — Доктор широко улыбнулся, будто уже поздравлял ее с рождением младенца.

Кристина растерялась — в ее планы никак не входило разглашение тайны. В каком свете представится тогда Санте приезд беременной женщины в Италию? Ясно — попытка посягательства на его свободу при помощи испытанного веками трюка. Да и нужна ли беременная работница графу?

— Синьор… Вернини, я благодарна вам за консультацию и непременно прибегну к вашей помощи, если почувствую что-то тревожное. Пока же, простите, мне пора идти. — Она виновато посмотрела в сверкающие очки и поднялась.

Но доктор, очевидно, не собирался ограничиваться формальным визитом.

— Прошу вашего внимания на пару минут, — вернул он любезным жестом пациентку на место. — Здоровье — это самое дорогое, что у нас есть. Тем более здоровье нашего потомства, — заявил он с назидательным видом.

Беседа с любезным доктором затянулась, и Кристине пришлось рассказать ему о своем положении и сроках беременности. Осмотрев ее, синьор Вернини предупредил, что без специальных обследований не может категорически заявить о нормальном течении беременности.

— Вам следует быть очень осторожной, внимательно прислушиваться к своему организму и обратиться ко мне при первых же тревожных симптомах. Не хотелось бы пугать вас, милая моя, но опасность выкидыша особенно велика в эти недели. У вас, как я понимаю, уже почти половина срока? — Доктор, понизив голос, перешел на конфиденциальный тон. — Не лучше ли будет для вас навестить мою клинику? Ведь синьора, если я не ошибаюсь, гостья графа?

— В некотором роде… Я приехала сюда, чтобы отдохнуть на воздухе и немного помочь графу при въезде в новый дом. Знаете… так много хлопот!

— Боже избавь! Вам противопоказаны волнения, а тем более чрезмерные физические нагрузки. Прогулки, бассейн, возможно, теннис… Но никаких скачек, автомобильных ралли и тем более поднятия тяжестей… Я обязательно поговорю об этом с графом. Вам должны быть созданы особые условия…

— Ах, доктор, прошу вас… дело в том, что здесь никто не знает о моем положении. Я скрыла это, отправляясь в путешествие. В противном случае со мной будет связано много беспокойств. Я уехала из дома всего на два месяца и надеюсь благополучно вернуться до того момента, как моя фигура заметно располнеет и появятся какие-то серьезные недомогания… Умоляю вас, сохраните нашу беседу в секрете… Ведь вы наверняка храните не одну профессиональную тайну.

Доктор загадочно улыбнулся:

— Моя душа — кладбище секретов моих пациентов. В вашем случае соблюдение тайны кажется мне неразумным. Но вам лучше знать.

Он поднялся и жестом предотвратил вопрос Кристины:

— Визит оплачен. Вот мой телефон. Если возникнут трудности, буду рад помочь такой очаровательной синьорине. Ведь я ваш поклонник, Кристина… Внимательно следил за ходом судебного процесса. Вы — маленькая героиня, и естественно, что вас окружает таинственность… Я сохраню наш уговор, но и вы обещайте соблюдать осторожность. И запомните, очень близок тот день, когда вы почувствуете движение плода: ваш малыш даст о себе знать! Буду рад оказаться полезным вам, синьорина.

В знак соблюдения договора доктор прижал палец к губам и почти на цыпочках покинул комнату.

Кристина задумчиво осмотрела в зеркало свою талию — да, сантиметров на пять-шесть она раздалась, что удачно скрывали легкие платья свободного покроя. А что будет в июне? Да не все ли равно! Это еще так далеко, еще столько впереди чудесных дней, каждый из которых — драгоценность…

Яркую брюнетку, хохочущую в компании Санты на заднем дворе возле гаражей, Кристина увидела еще издали. Они почти обнимались — Санта, сменивший рабочую робу на элегантный летний костюм, и стройная синьорина, оставившая поблизости свой шикарный открытый автомобиль. Громкие веселые возгласы, бурная жестикуляция свидетельствовали о приятной встрече. Кристина, направлявшаяся к гаражам, попятилась за угол дома, пораженная своим открытием. Минут через пять мимо нее пронеслась красная машина, в которой неизвестная визитерша увозила принарядившегося, радостно-возбужденного Санту.

Кристина увидела своего дружка только на следующий день и сразу поняла — что-то случилось: напевая бравурную мелодию, Санта готовил к выезду спортивный «альфа-ромео» из «конюшни» графа. Одет он был с небрежностью, но это была продуманная небрежность эстета, а не случайная неразборчивость работяги.

— Ты надолго уезжаешь? Мне надо обсудить с тобой кое-что по поводу декорирования графских покоев. Кто же лучше знает вкусы хозяина, как не его близкий друг, — официальным тоном обратилась к нему Кристина.

Санта смутился, встретившись с вопросительным взглядом девушки.

— Видишь ли, явилась Рокси — наша старая с Коловисимо знакомая. Рокси — дизайнер по интерьеру и много помогала в реставрации замка. Она остановилась в городском отеле, но я думаю, было бы правильней поселить красотку в доме — ведь Рокси одна из приглашенных на праздничный ужин. Недельку отдохнет, подышит воздухом… Имеет полное право после напряженной работы… — Санта тараторил почти без пауз, протирая ветровое стекло и не глядя на Кристину.

— Д-да… Конечно, ей надо пожить в доме, — согласилась Кристина, сделав значительную мину. — Я попрошу Луиджи выбрать ей удобные покои и лично прослежу за их уборкой.

— Ты напрасно все так понимаешь… Рокси подружка и не больше. Правда, одно время, кажется, у Коло с ней что-то было. Но времена прошли… Вчера она повезла меня ужинать и все выспрашивала про графа — видать, до сих пор неравнодушна…

— И сегодня ты торопишься утешить скучающую девушку своим второсортным (после графа, конечно) обществом. — Кристина не могла скрыть язвительный тон.

— Да нет, вовсе не тороплюсь. — Санта, вертя ключи от машины, демонстративно облокотился на открытую дверцу. — Выкладывай, какие у тебя проблемы? Горничные дерзят или Луиджи пристает?

— Ерунда. Не стоит отрывать у тебя время… Просто осталась всего неделя до празднества… Здесь все в такой запарке… — вяло пробормотала Кристина, понимая, что не вправе предъявлять никаких требований к Санте. Не вправе обижаться, «качать права» — нет у нее здесь никаких прав, кроме полномочий «распорядительницы домашней прислуги».

— А мои владения в полном порядке, гараж может похвастаться образцовым содержанием. Так что переключаюсь на другую сферу деятельности — обслуживание прибывающих гостей. — Санта со вздохом развел руками.

— Нелегкая работенка. Не надорвись… Желаю удачи…

— Увидимся позже. Чао! — послал воздушный поцелуй уже отъезжающий Санта.

…Теперь они встречались совсем редко и без всяких попыток продолжить интимные отношения. Рокси поселилась в гостевой комнате графского дома, и Кристина несколько раз видела, как она вместе с Сантой укатывала куда-то рано поутру. Девушка постоянно меняла эффектные туалеты и явно пребывала в приподнятом состоянии духа. Санта же просто лучился деятельной энергией.

«Конечно же, он влюбился. Глаза блестят, и, чуть свет, уже в отъезде», — догадалась Кристина. И как ни убеждала себя в естественности такого хода дел, ощущение было гадкое — как будто Санта-Рома нарушил клятву в вечной любви, предал и бросил с ненужным ему ребенком. Кристина осунулась, побледнела и демонстративно перестала пользоваться косметикой: нравиться ей здесь было больше некому. Все чаще и чаще приходила мысль о том, чтобы уехать поскорее, бросить все, заставить Санту хоть немного побеспокоиться и взгрустнуть. Еще больше хотелось сделать нечто такое, что бы больно ранило его, отравить муками совести безответственного и жестокого болтуна.

Однажды Кристина нашла у себя под дверью магнитофон с кассетой и веточку цветущей яблони. Это была запись выступления Санты, сделанная два года назад в концертном зале Вены. Теперь, в одиночестве, Кристина могла слушать голос, еще недавно звучавший для нее. Томные южные ночи за окном ее комнаты с крупными, мерцающими звездами, силуэтами кипарисов и пиний на фоне зеленоватого горизонта, с запахами луговых трав, заносимых мягким ветром, шептали о том же, все о том же, что и льющийся из магнитофона голос: о любви, без которой и жизнь не в жизнь.

… — Детка, ты худеешь прямо на глазах, — заметил как-то мимоходом Санта, скользнув рукой по ее бедру. — Скажу Луиджи, чтобы кухарка приносила тебе на ночь молоко от деревенской коровы. Не спорь, это очень полезно.

— Слишком много беспокойств о прислуге. — Кристина уже получила темно-серое строгое платье с белым фартуком и кружевной наколкой вместе с распоряжением надеть форму ко дню прибытия хозяина.

— Ты — мой кадр. А значит, я должен отвечать перед графом за твою работоспособность, а следовательно, здоровье… Кстати, доктор сказал, что у тебя авитаминоз. Это национальное заболевание граждан России. Следует подналечь на овощи и фрукты. И не забывать про назначенный им комплекс витаминов.

— Я получаю отменную еду. Только с аппетитом плохо.

— Дорогая, ты уже совсем взрослая девочка, надо быть более рассудительной и волевой — еда не только удовольствие, но и средство существования. Она нужна твоему организму. Этакая заморенная начальница всех служанок, боюсь, не понравится графу. Хотя… я должен тебя разочаровать, детка. Если ты собиралась положить глаз на Коловисимо, то, кажется, опоздала, как, впрочем, и Рокси. Его сиятельство сообщил, что прибудет вместе с юной леди, в отношении которой имеет самые серьезные намерения… Не знаю, где он ее подцепил, но распоряжения недвусмысленны: приготовить «свадебные апартаменты»… Это в гостиницах так называют номера для молодоженов. И значит — огромная кровать, полно цветов — и ни души за стеной.

— Луиджи уже дал задание горничным, а я как раз слежу за тем, чтобы на шелковом балдахине, развевающемся как паруса над «кораблем любви», не осталось ни единой пылинки. Чтобы в камине были дрова, в холодильнике — напитки, а в вазе — любимые цветы хозяина. Кстати, каковы распоряжения на этот счет?

— Никогда не говорил с Коло о цветах, — пожал плечами Санта. — По-моему, он их вообще не замечает. Главное — кровать. Ты правильно заметила, «корабль любви»…

— Для большой команды. Там можно разместить шестерых, — язвительно вставила Кристина, которую стало раздражать всякое проявление чужого любовного счастья.

— Ну, нет. Дудки! В этом Коло — нормальный мужик и абсолютный собственник. Никакой пролетарской дележки… А насчет цветов — усыпьте все розами. Без шипов, естественно. Это классика… Кстати, о классике… — Санта весело посмотрел на собеседницу, не замечая ее унылого вида. — Я буду петь на празднике по личной просьбе друга. Как бы открывать праздник маршем Мендельсона.

— Ха! Этот свадебный марш у нас обязательно играют во время бракосочетания. Кто выбрал подобный репертуар?

— Если честно, граф. Все же он хозяин и он заказывает музыку… Каждый вечер мечтаю прогуляться с тобой в парке, детка. Показать пещеры, гроты и новые цветники. Но стоит только увидеть кровать, падаю и засыпаю, как мертвый. Устаю… Только очень прошу, бамбина, не забывай меня до пятнадцатого июня. Как только завершим празднество, сбежим в леса, сделаем шалаш, а я буду охотиться на козла.

— Если ты имеешь в виду меня, то есть глупую, доверчивую женщину, то по-русски это называется по-другому: курица. Не думаю, что охота на куриц достойное дело для настоящего мужчины.

— Не понимаю, Кристина. Ты так громоздко иронична. Я в чем-то провинился? Тебе не понравилась запись моего концерта или синьорина Ларина имеет что-то против исполнения Мендельсона?

— Нет, дорогой, ты безупречен, как и музыкальный вкус графа, — вздохнула Кристина. — Жаль, что Рокси останется у разбитого корыта — она такая хорошенькая. Может, его сиятельство еще подумает насчет невесты?

Кристина насмешливо пригляделась к Санте.

— Не уверен. По молодости за ним водились грешки по части сердечного непостоянства. Но теперь он, кажется, остепенился… Судя по всем этим грандиозным затеям с устройством семейного очага… — Санта значительно присвистнул. — Только, кажется мне, и Роксана не будет слишком переживать.

— Ну понятно! Замена не так уж плоха — титулованный тенор! — Кристина едва сдержала слезы, мгновенно навернувшиеся от обиды. — Привет подружке!

Не оборачиваясь, она рванулась к дому, мечтая лишь об одном: поскорее закрыться в своей комнате и от души разреветься. Ну разве могла она предположить, отправляясь с поманившим ее парнем, что все это окажется так безнадежно, так больно…

— Постой! — Санта остановил ее, крепко схватив за локоть. — Мне порой кажется, детка, что ты ко мне просто неравнодушна! — Он развернул к себе мокрое от слез лицо Кристины. — Ведь это ревность, ревность! Эй, уж не влюбилась ли в маэстро Бельканто строгая синьорина Ларина?

Кристина попятилась, с ненавистью глядя на своего мучителя. Зубы крепко сжались от горького вкуса обиды. Она протянула перед собой сжатые кулаки и, сверкнув глазами, прошептала:

— С каким наслаждением я расцарапала бы сейчас твое наглое, твое… твое… отвратительное лицо! Я ненавижу тебя, Санта!

Две горничные с тележкой постельного белья, заметив ссорящуюся пару, поспешили скрыться в аллее цветущих рододендронов.

11

Два последних предпраздничных дня в усадьбе царило необычайное оживление. К хозяйственному входу без конца подъезжали машины, привозящие то специальные длинные столы из темного дерева, то группу поваров с собственным инвентарем. Рабочие разгружали рефрижераторы, перетаскивая в холодильники упакованные в ледяные глыбы дары моря — креветок, лангуст, омаров, каких-то серебряных розовоглазых рыб, мясные туши, свежайшие, будто с картинки, овощи и фрукты. Сосредоточенно, молча носили ящики с дорогими винами и галлоны минеральной воды.

— Хозяйство-то новое. Хоть и три века стоит, да погреба пусты — надо все заново устраивать, — с приятной озабоченностью делился своими проблемами Луиджи. — Вот видите, Кристина, вчера по последнему распоряжению его сиятельства начали планировку трапезной, то есть банкетного зала, полезли на чердаки за столами, а там одна гниль. Пришлось заказывать новые и все точно по размеру. Ужин-то будет накрыт во дворике, том, что с тыльной стороны дома. Вокруг колонны, и музыкантам есть где разместиться. Я думаю, не хуже, чем при каком-нибудь короле выйдет.

Кристина уже имела удовольствие любоваться строительством, идущим на заднем дворе. Умело расставленные «ширмы» из высокого штакетника, увитого розами, образовывали большой зал под открытым небом. Торцевую сторону «трапезной» образовывала стена дома с полукруглым портиком, превращенным в эстраду. Верхушку портика венчала витая балюстрада большого балкона «апартаментов новобрачных». Балкон, на котором расставили кадки с цветущими апельсиновыми деревцами, казался райским садом, вознесенным на тонких изящных колоннах.

Ящики с деревцами флердоранжа и двухметровые жирандоли с пучками толстых свечей окаймляли «зал». Эти деревца, в глянцевитой листве которых ярко блестели тугие, едва распустившиеся бутоны и атласные белые ленты, украшавшие все вокруг, придавали трапезной особую, нарядно-свадебную торжественность. Ленты перевивали гирлянды, украшавшие портик, развевались на ветвях деревьев, оконных переплетах, вились серпантином, свешиваясь с балконных перил. У всех, занятых подготовкой банкета, было сосредоточенно-приподнятое настроение.

Кристина, в форменном платьице с алым ромбом распорядительницы домашней челяди, рассеянно бродила среди предпраздничной суматохи, думая о том, что однажды уже была свидетельницей подобного события — статистом на чужом празднике. Юбилей Антонелли, Элмер Вествуд со своей телевизионной командой — как давно это было! Как трепетала русская «Маша» от причастности к творимому на ее глазах великолепию, предчувствуя невероятные повороты судьбы… Она стояла на пороге грандиозного, невиданного счастья, вдыхая всей грудью пьянящий воздух удачи. И как печально, как пусто на душе было сейчас — словно глядишь вслед поезду, увозящему мечты и надежды.

Кристина запрещала себе расслабляться, «распускать нюни». Решение был принято — сразу после празднества она уедет. Тихо, без выяснения отношений, оставив записку Санте. С извинениями за внезапный отъезд и благодарностью, разумеется. Доктор прав, легкомыслие — не лучшее качество будущей матери. А ведь платье, заказанное месяц назад, едва сошлось в талии, хорошо еще, что фигуру скрадывает белая кружевная пелеринка. Спохватившись, Кристина спрятала в карманы руки, которыми только что гладила живот: она часто теперь прислушивалась к себе, ожидая обещанных доктором толчков.

После полудня Кристина катила в трапезную тележку со стопками новых льняных скатертей. Чуть не сбив ее с ног, подскочил откуда-то давно не попадавшийся на глаза Санта:

— Что за советские замашки? Ты забываешь, что должна всего лишь руководить! Где твои подчиненные? — Глаза Санты сверкали непритворным гневом. Отобрав у Кристины тележку, он толкнул ее вниз по аллее и, подозвав жестом какую-то девушку из прислуги, коротко распорядился: — Проследите за скатертями!

Поняла? Вот так должна поступать особа, облеченная властью. А не таскать самостоятельно ящики с булками.

Брови Кристины удивленно поднялись — интересно, откуда Санте известно, что она мимоходом помогла пареньку, разгружавшему хлебный фургон?

— Достаточно на сегодня, Кристина. Ты выглядишь усталой. Пойди отдохни до вечера. Граф должен прибыть к шести часам. Затем, видимо, отдохнет, в девять все соберутся в «зале», а ровно в 22.00 вступит оркестр и собравшимся будет представлен новый хозяин этих владений. — Санта весело подмигнул: — Пора чистить перышки, прелестная славянка!

— Санта, я же не гость и не могу оставить свой руководящий пост до самого последнего момента. Граф щедро заплатил мне за месяц комфортабельного безделья.

— Ерунда. Я обо всем договорился с Луиджи. Сейчас ты отправляешься на перерыв. В девятнадцать часов твой рабочий день заканчивается. Приоденься поприличней и присоединяйся к гостям. Многие будут рады с тобой познакомиться. К тому же мы с Рокси сведем тебя с весьма интересными людьми. Не забывай, Кристину Ларину окружает слава!

— Уж лучше бы ее не было. Когда кто-нибудь мне напоминает о процессе — мне хочется поскорее броситься под горячий душ… Физически ощущаю грязь, вылитую на мою голову…

Санта в сердцах заломил руки:

— О, загадочная русская душа! Ты же вышла из переделки победительницей — к чему предаваться самоистязаниям! Тем более сейчас. На носу праздник, подружка!.. — Он обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Праздник, — невесело согласилась Кристина. — Я от души желаю всем участникам, чтобы торжество графского новоселья не обмануло их ожиданий… Фейерверк тоже будет? — В грустном взгляде Кристины блеснул детский огонек.

— Тебе нравится? Обязательно состоится салют и фейерверк. До самого Рима будет видно!

— Уж лучше — до Москвы… — Кристина опустила глаза, боясь, что они выдадут ее тоску и решимость уехать.

— Тебе не терпится вернуться домой? — нахмурился Санта, по-своему истолковав грусть девушки. — Это понятно: отсутствие рядом близких людей, вернее, самого близкого человека, особенно остро ощущается в праздники. Не горюй, девочка!

Он потрепал Кристину за подбородок и, приподняв лицо, заглянул в глаза.

— У нас говорят: маленькая разлука зажигает маленькую искру, а большая — целый костер.

— «Чем дольше разлука, тем радостнее встреча» — так это звучит по-русски. — Кристина перевела на итальянский и вяло улыбнулась. — Пожалуй, ты прав, стоит отдохнуть.

Она осторожно освободилась из объятий Санты, чувствуя, как от прикосновения его ладоней начинают слабеть колени и как рвется наружу неуместное, ненужное признание.

Она, не оглядываясь, зашагала прочь, а он даже не попытался удержать, послав в спину удаляющейся девушке веселое «Чао!».

Разыскав Луиджи, Кристина удостоверилась, что свободна с семи часов, и предупредила его, что будет отдыхать до утра. Конечно же, она и не думала толкаться среди гостей. Бедная провинциальная гостья в затрапезном платье, ищущая интересных знакомств и комплиментов. Закатившаяся звезда уголовной хроники. Ни за что! Запершись у себя в комнате, Кристина, не раздеваясь, бросилась на кровать, чувствуя себя самым одиноким существом в мире. Рука потянулась к магнитофону, но тут же отдернулась: сегодня ей не нужен голос Санты…

Вдоволь наплакавшись, она уснула, а когда открыла глаза от света фар и автомобильных гудков за окном, часы показывали 8.15! Приоткрыв штору, Кристина увидела идущие с зажженными фарами по главной аллее автомобили — это съезжались прямо к праздничному столу последние гости. Внизу у крыльца слышался смех горничных, сплетничавших по поводу приглашенных. Речь шла о каком-то платье, заказанном одной из дам в лучшем римском доме моделей. Имя модельера девушка, конечно, не запомнила, но утверждала, что лично видела чек с множеством нулей — целое приданое для деревенской невесты.

Когда-то, совсем недавно, это могло бы потрясти и Кристину, теперь ажиотаж вокруг бального туалета показался ей издевательски-ничтожным. «Мне бы ее проблемы…» — подумала она о расточительной синьоре с завистливым, унизительным раздражением и в тоске оглядела раскинувшийся вокруг парк. Площадка возле дома опустела, поток автомашин иссяк.

Садовник при помощи официанта, в белом смокинге, светившемся в сумерках, с глухим стуком покатил по брусчатке в сторону трапезной полную срезанных цветов тележку. Шлейф аромата, тянувшийся за ней следом, напомнил Кристине бабушкин сад и тот майский вечер, который следовало поскорее забыть. Через полчаса грянет оркестр и запоет Санта — там, вдалеке, для других. Его взгляд отыщет среди гостей Рокси, и только для нее будет звучать чудный голос. Воспоминания, воспоминания… Кто бы подумал, что в двадцать три года они могут быть столь мучительно-неотвязными!

Накинув шерстяную шаль, купленную для нее Сантой на деревенской ярмарке, Кристина выбежала из дома. Ей хотелось спрятаться в пахучих дебрях сада, сбежать от унижения и зависти, комком подступавших к горлу. Перед глазами стояли кадры любимого старого фильма, от которых в детстве щекотало в носу: карета с разряженными сестрами уносится к сверкающему замку, а маленькая замарашка остается на дороге одна. Ощущение повтора заставило Кристину остановиться, вглядываясь из-за кустов в освещенный прожекторами двор.

Все это уже было в ее жизни. Так же шумел рядом чужой праздник, так же сжимала сердце обида. Но та озябшая наяда, размазывавшая грим озерной водой, оплакивала неудавшийся вечер, теперешняя «героиня» — загубленную жизнь. И что это — снова мираж? В тени лавровых зарослей, окружающих дворик, белеет высокая мужская фигура, а к ней в серебристом вихре развевающегося вечернего платья, протягивая руки и что-то щебеча, летит другая — женская. Лара обнимает Элмера? Нет, это Санта, взяв под руку Роксану и что-то нашептывая, повел очаровательную спутницу в шумный банкетный зал — к столу, веселью, танцевальному флирту…

Увы, «принцесса на обочине», погруженная в несбыточные мечты — не преамбула счастливой сказки. Это пожизненная роль Кристины — статистки, незваной гостьи, лица из толпы. «Дура, наивная дура! — сказала себе Кристина, поняв, что втайне надеялась совсем на другое. Ненавидя себя и все вокруг, она кинулась прочь. Не разбирая дороги, натыкаясь на камни и кусты, неслась в темноту — рассыпавшиеся волосы цеплялись за колючие ветки, саднило колено, ободранное о корявый пень… Ах, как хотелось вопить, обвинять, причитать, жаловаться, мстить, сводить счеты… Но она лишь закусила губы, не отирая бегущие по щекам злые слезы.

Выбравшись на знакомую аллею, Кристина остановилась, переводя дух. Праздник остался позади, перед ней открывался пронизанный голубоватым лунным светом коридор, ведущий к вершине холма. Шеренги старых кипарисов вытягивали свои черные верхушки прямо к звездному небу, словно взывая о прощении. Звонкая от стрекота цикад тишина, светящиеся во мраке белые цветы, мириады звезд — торжественно и покойно, как в храме. И словно видишь себя со стороны, нет, сверху — с сияющей, бездонной высоты — крошечную, потерявшуюся в мирской суете частицу Вселенной. Кристина глубоко вздохнула, запрокинув к небу лицо, и поклялась себе быть доброй и мудрой. Мстить и жаловаться она не станет. Но никто не сможет помешать ей жалеть себя.

Кристина поднималась все выше, зная, что аллея выведет к круглой площадке, обсаженной кряжистыми карликовыми деревьями. В кольце их ветвей, сплошь покрытых бледно-розовыми цветами, сохранился полуразрушенный фонтан — нелепый и трогательный в своей обветшалой роскоши. Четыре каменных грифона, грозно взирающие во все стороны света, держат в когтистых лапах овальную чашу, из которой когда-то стекала вниз вода, образуя маленький водопад из прозрачных струй. Попав сюда впервые, Кристина очень обрадовалась, сумев разобрать на обломках чаши высеченную по краю надпись: SE NON E VERO, E BEN TROVATO — «Если это и не верно, то все же хорошо придумано». Она возликовала, словно встретила старого друга, поддержавшего в трудную минуту. Оказывается, и старый фонтан лгал ей.

Уже издали Кристина услышала журчание. Прибавила шаг, вышла к площадке и не поверила своим глазам: гордо нахохлившиеся грифоны крепко держали полную воды чашу, накренив ее так, чтобы прозрачные струи падали прямо на камни, дробясь на сотни быстрых ручейков. «Фонтан иллюзий» снова ожил, возродившийся как по волшебству! «Если это и не верно, то все же хорошо придумано» — ощупала руками Кристина едва заметную сейчас, но совершенно целую надпись. Что хотел доказать высекавший на камне эти слова? Что привлекло восстановившего это странное сооружение? Угрюмый, обреченный на одиночество «фонтан иллюзий», казалось, упорно настаивал на своем: фантазия побеждает скучную реальность.

«А может быть, дело в том, что ты все плохо придумала? Может, ты в чем-то ошиблась, Тинка?» — Она присела рядом с грифоном и, опустив ладони в воду, прижалась лицом к прохладному, шершавому камню. Тихо, умиротворяюще журчали струи, вторя звенящим в кустах цикадам. Парк казался заколдованным царством, созданным для любви. На глянцевой листве лежало лунное серебро, цветущие деревья источали сладковато-пряный аромат, а прозрачная вуаль тумана, повисшая среди деревьев, навевала образы шекспировского «Сна в летнюю ночь» — эльфов, лесных духов, резвящихся в любовном дурмане.

Кристина закрыла глаза, растворяясь в волшебстве этой последней южной ночи. Она должна была проститься с парком, небом, водой. Забыть навсегда сон, подаривший ей Санту…

Сбоку хрустнули ветки, раздирая стену кустарника, из темноты шагнул в лунный свет мужчина. Кристина вскочила, сдержав крик: снова явилось к ней обманчивое видение — высокий красавец с упрямым, будто рассеченным подбородком над крахмальным воротничком, с прищуренными азартными глазами и копной черных волос. Только теперь он вышел не из серебристого «мерседеса», а из темного парка и смотрел на нее виновато и нежно, словно опоздал на важное, давно назначенное свидание.

— Извини меня, детка! Что случилось, ты плачешь? — Взяв ее за руки, Санта тревожно всматривался в лицо девушки. — Тебя кто-то обидел?

— Никто… никто. — Голос Кристины дрожал, испуганно озираясь, она пятилась назад, не в силах разделить реальное и воображаемое.

Что же это? Она так хотела увидеть его, так заклинала о встрече душистую ночь — и он явился! Не из праздничного зала — из мира горячечного, страстного вымысла… Кристина сжала виски и, опустив глаза, шагнула в сторону. Секунду поколебавшись, она рванулась в кусты.

— Эй, ты куда? — Санта поймал ее руку и крепко сжал пальцы. — Что произошло, детка? Я искал тебя в зале, в твоей комнате, обегал весь парк… Что ты здесь делаешь?

— Ничего… Я прощалась. Завтра уезжаю. Мне надо срочно вернуться домой, — пробубнила она, не глядя ему в лицо.

— Ты скучаешь о ком-то? Все это время я видел тебя печальной. Твой возлюбленный остался в Москве?

— Нет, синьор следователь. Он здесь, — сказала Кристина, не уверенная, к кому обращены ее слова — к реальному Санте или рожденному воображением герою.

— Где? — Санта огляделся. Кристина рассмеялась, стряхивая оцепенение.

— Раньше ты был догадливей, маэстро Бельканто… Я просто вспомнила свой старый сон. Тебе, кажется, пора на сцену! — напомнила она.

— Давно пора. Уже начали ужинать без Мендельсона. Это неважно — Коловисимо в ударе — там такое веселье!.. Но я искал тебя, девочка. Нам надо вернуться. Дай мне руку — пойдем! Пойдем же, вот так…

Подхватив Кристину под локоть, Санта повел ее к дому. Она брела, как во сне, пытаясь понять нечто главное.

— Ты даже не удивился, что я уезжаю? — вдруг остановилась пораженная этой мыслью Кристина.

— Прости, я думал о другом. — Санта преградил ей путь и, почти касаясь губами лба, тихо сказал: — Я прошу сейчас тебя о двух вещах, обещай не отказываться.

— Обещаю. Но бриллиантов у меня больше нет.

— Поцелуй меня! — Он поймал ее за руки и сжал запястья.

— Что?! Ты серьезно?

Кристина вгляделась в склоненное к ней лицо. Но не заметила и тени насмешки — лишь напряженное ожидание и любовь. Любовь? Увы, это может привидеться лишь в полумраке подмосковной дачи и обманчивом свете южной луны… Но как бешено заколотилось сердце, как закружилась голова…

Потянувшись к Санте всем телом, Кристина опустила веки. Полуоткрыв мгновенно пересохшие как от жара губы, она кинулась в этот поцелуй, как кидаются в омут: на последнем вздохе, последнем прощании с жизнью.

— Спасибо, девочка. — Оторвавшись от нее, Санта едва перевел дух. — Как раз то, что требовалось доказать… А теперь вторая просьба: пожалуйста, будь добра, зови меня Рома. Ведь ты уже однажды обещала, — прошептал он, жарко дыша в шею.

— Обещала, но не смогла. Это очень ответственно — все равно, что назвать любимым.

— Разве это слово подлежит запрету?

— По отношению к чужим поклонникам и женихам.

— Хорошо, — резко отрубил Санта. — На этом просьбы кончились. Послушай теперь распоряжение. Ведь ты пока на службе и никто не увольнял тебя. — Санта принял начальственную позу. — Сейчас я пойду на сцену, а ты вернешься к себе в комнату, быстренько приведешь себя в порядок и последуешь за Луиджи. Он знает, что надо делать. Предстоит разыграть маленькую сценку, мне понадобилась достойная партнерша. Не приглашать же, действительно, носатую горничную! Я все же эстет, а тем более — Коло. К тому же, помнится, кой-какие трюки нам здорово удавались.

— У вас, что, намечено эротическое шоу? — усмехнулась Кристина.

— Я имел в виду развязывание веревок зубами и прыжки с высоты.

— Спасибо за лирическое воспоминание. Только я сегодня не в спортивной форме.

— Успокойся, в самых сложных местах тебя подменит дублерша.

— Роксана справилась бы и с основной ролью, — съязвила Кристина.

— Довольно перепалок, детка, мы оба на службе. Наймиты капитала. Это не коммунистическая «халява».

— «Халява»? — Кристина удивленно подняла брови. — Прогресс в русском языке налицо.

— Заканчиваем разминку, мы у цели. — Санта подтолкнул девушку к подъезду, прошептав вслед: — Слушайся Луиджи, детка. До встречи на сцене!

— На сцене?! — нерешительно остановилась Кристина.

— Естественно. Не в сарае же, на самом деле! Да не дрейфь — роль пустяковая. Основной исполнитель — я. Тебе лишь надо вынести и подать мне свиток бумаг. Артистично и грациозно, конечно, как умеешь это делать лишь ты.

— Приказы у тебя получаются лучше, чем лесть. — Обдав Санту насмешливым взглядом, Кристина скрылась в подъезде.

У Луиджи, поджидавшего ее в полном парадном облачении возле двери комнаты, был растерянный вид. Заметив девушку, он взглянул на часы и быстро перекрестился.

— Слава Деве Марии, вы не оставили нас без помощи… Прошу вас, деточка, сделайте над собой маленькое колдовство, как вы это умеете. Там все приготовлено. Я жду вас здесь, веселую и прелестную, как бабочка!

После того, как Кристина вошла в комнату, Луиджи приложил ухо к двери, прислушиваясь. Тишина. Он снова посмотрел на часы и деликатно поскребся в дверь:

— Синьорина, если можно, ради Бога — недолго.

В комнате было тихо.

Присев на краешек кровати, Кристина недоуменно рассматривала лежащее на ней вечернее платье — брабантское кружево глубокого черного цвета стоило, конечно, колоссальные деньги. Дивный покрой, обнажающий плечи и спину… Длинные перчатки из тончайшего бархата лилового тона, такие же туфельки и широкий кушак, рассчитанный для фантастического банта.

«Господи!» — Она в ужасе увидела в зеркале свое бледное, заплаканное лицо. И уже после этого заметила расставленный на столике гигантский набор парфюмерии и косметики с магической меткой CD. По-видимому, здесь в чести Кристиан Диор. Значит, сон продолжается…

Можно ли было устоять перед возможностью превратиться в фею, блеснуть напоследок яркой звездой? Уж слишком долго она изображала замарашку. Долой форму горничной и туфли на плоской подошве, быстренько в душ — холодный и обжигающий поток попеременно. Влажные волосы собраны на затылке. Умело работают пальцы, нанося на кожу волшебные дары парфюмерных мастеров. «Спасибо за отличную школу, Джено», — мысленно поблагодарила Коруччи Кристина. И вот кожа розовеет, приобретая золотистый цвет, соблазнительно выступают очертания пухлых губ и удивленно смотрят огромные ореховые глаза из-под таинственных, пушистых ресниц. Чудо! Платье тоже — как раз впору, будто шили по специальной мерке. Свободные линии не подчеркивают талию. Секунду поколебавшись, Кристина перебросила через плечо широкую ленту кушака, завязав на бедре шикарный, с ниспадающими концами бант. Натянув перчатки, она освободила от заколок волосы и уже на ходу, всовывая ноги в туфельки, надушила затылок и шею. Глаза лихорадочно блестели, и в какой бешеный галоп припустилось сердце!

— Святая Мария… потрясающе! — Луиджи остолбенел при появлении девушки, растерянно разведя руки. Но тут же спохватился и подставил Кристине локоть. — Цепляйтесь крепче, синьорина. Я проведу вас потайными путями, нас не должны заметить раньше времени. Сюрприз, величайший сюрприз!

— А что я д-должна делать? — От волнения Кристина начала заикаться.

— Не беспокойтесь, все уже сделано.

Пройдя темный, пахнущий сыростью коридор, они поднялись по лестнице и остановились. В разгоряченное лицо девушки пахнуло свежестью. Впереди сиял прямоугольник света, а в нем, как на экране, сквозь пелену голубоватых лучей — блеск праздника и тихое пение скрипок.

Кристина приблизилась к двери, выходящей прямо на сцену, устроенную в полукруглом портике, и зажмурилась, вцепившись в рукав дворецкого. За световой завесой в бездонной темноте угадывался зал с дышащей, шуршащей, любопытно перешептывающейся публикой. Как праздничные елки выступали из туманного мрака пирамиды горящих свечей в жирандолях. И вдруг они двинулись, словно начиная медленный хоровод. Луиджи вручил Кристине плотный свиток бумаг и шепнул, отдаляясь:

— Это вращающийся круг, как в театре, держитесь за канделябр.

Кристина пошатнулась, не найдя спасительного канделябра и чувствуя, что сейчас свалится, вынесенная платформой на самый край сцены. «О Господи!» — взмолилась она, и в то же мгновение ее подхватили сильные руки. Как тогда, на крутом спуске к Тирренскому морю. Рядом стоял Санта. Он улыбался, протягивая ей букет. Пронесся шквал аплодисментов, и струнный квартет заиграл что-то торжественное, величественное.

Но Санта не запел. Он просто прижимал Кристину к себе и слушал музыку. А когда девушка поднесла к лицу его цветы, поддержал ее оседающее тело и крикнул за кулисы: «Шампанского, быстрее!»

Сделав два больших колко-обжигающих глотка, Кристина перевела дух. «Только бы не разреветься, только бы устоять», — заклинала она себя, впиваясь ногтями в похолодевшую ладонь. Но горячая рука Санты сжала ее дрожащие пальцы, та самая рука, что минуту назад преподнесла громадный букет гиацинтов. Нет, не ошибка, не сон, не мираж — горящее лицо Кристины погружалось в те самые, заветные, памятные цветы…

Когда оркестр умолк и Санта жестом остановил аплодисменты, воцарилась благоговейная тишина — все ждали заявления, которое обещал им в качестве сюрприза этого вечера граф Романо делла Форте, молодой хозяин обновленного поместья.

Он взял у Кристины свиток бумаг и, развернув его, начал читать… Золоченая печать на витом шнуре мерно раскачивалась в свете прожекторов. И заранее, как за соломинку, цеплялся взгляд оторопевшей Кристины, словно издалека она услышала вздох изумления, пронесшийся над пиршественными столами. Она совершенно не понимала, о чем идет речь, заботясь лишь о том, чтобы удержаться на ногах. А когда к ней подошла невысокая полная женщина и достала из черного резного ларца нечто сверкающее, нагнулась, подставляя шею.

— Будь счастлива, Кристина, будь счастлив, сынок! Да хранит вас Бог, дети! — Паола перекрестила стоящую в обнимку пару, и гости поддержали эту сцену шквалом аплодисментов, криками восторга.

На сцену полетели цветы. Кристина опустилась на колени, собирая прохладные соцветия: повсюду — в корзинах, вазонах, в гирляндах над головой и прямо на полу под ногами — ворохи нежных, ароматных цветов. Ее благословенных гиацинтов…

Кристина пришла в себя от запаха ментола и камфары. Знакомый доктор Вернини натирал ей виски влажным тампоном. Она полулежала в кресле перед раскрытой в сад балконной дверью, из-за которой доносились возгласы веселящейся толпы и звуки старинного менуэта.

— Слава Мадонне, детка! Я так беспокоилась за тебя… Этот парень всегда любил морочить голову… Совсем не понимает, что с матерью своего ребенка надо обращаться очень осторожно. — Паола укоризненно покачала головой: — С первой беременностью совсем не так просто, как это кажется мужчинам.

Она старалась быть строгой, но зрелище сидящего на ковре у кресла Кристины Романо умиляло почтенную синьору.

— Девочка, у нас с тобой только перерыв, — взмолился Санта. — Гости с нетерпением ждут жениха и невесту. Завтра мы станем супругами, а сегодня все узнали, что ты скоро родишь мне сына!

— Как… Мы… Санта? — Кристина не верила своим ушам, в которых нарастал ликующий звон.

— Ну вот, опять нужен доктор! Детка, я же все подробно рассказал на сцене. Ради всего святого, не плачь!

— Я… я ничего не слышала… Эти… эти цветы… — Кристина не могла говорить от слез.

— И «Голубого принца» не заметила? — Санта поднес к глазам невесты висящий на ее шее камень. — Он теперь — хранитель нашего семейного очага и будет стараться во все свои двадцать шесть каратов.

— Не торопись, сынок! Нельзя так сразу атаковать женщин, ты же не в футбол играешь… Давай я объясню все толком… а гостям и без нас хорошо — праздник ведь только начался.

Паола подсела к Кристине и протянула ей бокал:

— Немного хорошего вина не повредит… Слушай, детка. Тебе, бесспорно, в одном повезло с мужем — с ним никогда не соскучишься. Говорят, это фамильная черта делла Форте… Не знаю, мне не довелось убедиться — Франко был человеком чрезвычайно сдержанным, а отца Романо я знала плохо… Но его короткая жизнь, безрассудная женитьба и нелепая смерть свидетельствуют о том, что он не переносил условности и обыденную скуку. Федерико передал сыну свою потребность в сумасбродной любви. Любви, от которой теряют голову.

— Мама, Ларошфуко утверждал, что человек истинно достойный может быть влюблен как безумец, но не как глупец. А я наделал много глупостей…

— Нет, сынок, безумств. Назовем это безумствами, — покачала головой Паола. — Я не имею в виду, разумеется, весь этот маскарад с сюрпризом, свидетельствующим о романтизме твоей натуры. Речь идет о другом…

Дело в том, Кристина, что Романо рос не только сумасбродным, но и чересчур гордым юношей. Он постоянно отстранялся от разговоров о наследстве. Но мой супруг оказался дальновидным. Пережив шок с Леонардо, он оставил не одно завещание, а два. То есть предусмотрел вторую часть, которая должна вступить в силу в случае несостоятельности первой. — Паола глубоко вздохнула и продолжила: — Часть семейного состояния, принадлежавшую Федерико, Франко, естественно, передавал его сыну, то есть Романо. А «Голубого принца» — в том случае, если Романо женится и воспроизведет потомство. Франко боялся повторения истории с сыном. Ему нужен был настоящий мужчина, продолжатель рода…

Во время судебного процесса я скрыла этот факт, так как наличие второго завещания навело бы следствие на мысль о корыстном участии в этом деле Романо и тебя, детка. Кроме того, еще не были решены все формальности с Леонардо.

— Мама рассказала мне о наследстве после того, как я проводил тебя в Москву… И здесь я испугался… Испугался, что буду выглядеть как Крез, покупающий себе женщину… Я не мог соблазнять тебя богатством, не убедившись, что занимаю в твоем сердце почетное место… Потомки русских аристократов — очень гордые люди.

Санта повернулся к Паоле:

— Хочу сообщить тебе, мама, что я не пошел по стопам отца. В моей женитьбе нет тени мезальянса. Кристина Ларина принадлежит к одной из мощных ветвей рода Шереметевых. В московских архивах удалось разыскать подтверждающие этот факт документы. Вот только она вряд ли станет претендовать на обобществленную революцией фамильную собственность.

— На Шереметьевский аэропорт, к примеру, — заметила Кристина, плохо соображая, в какой плоскости идет беседа — реальности или мечты, шутки или серьеза.

Санта достал из резного бюро и передал ей папку с бумагами:

— Можешь изучить свою родословную.

— Не сейчас, милый. Сейчас я не способна, кажется, вспомнить и таблицу умножения… — отстранила Кристина бумаги и, взяв Санту за руки, с сомнением пригляделась к нему. — Я плохо соображаю, но… Синьора Паола, объясните, пожалуйста, графский титул Романо делла Форте — это, конечно, игра?

— Действительно, девочка, когда Романо привез тебя сюда под предлогом работы у некого друга-графа, он еще не знал, насколько удачным окажется его розыгрыш. — Паола прищурилась, прижав к лицу гиацинты. — Я никогда не обращала внимания на эти цветы… Они, вправду, чудесны, особенно так — охапками… Видите ли, друзья мои, мы все должны быть благодарны Джованни Курбе (кстати, после процесса над Лиджо он был повышен в должности). Синьор Курбе взялся помочь мне в одном деликатном деле… Речь идет о Леонардо — законном наследнике графского титула… Вопрос о титуле мог быть пересмотрен в случае умственной невменяемости наследника… Вы сами понимаете, что все причуды Берберы Пьюзо дают на то основание. Но как медицинский факт… Так вот, уехав в Бразилию, эта дама ввязалась в сомнительные предприятия и скоро попала в полицию, а оттуда — в клинику для душевнобольных, где ее и разыскал Курбе. Официальный диагноз — шизофрения, осложненная маниакально-эротическими психозами…

— Как это ужасно… — помрачнел Романо. — Но если подумать о возмездии и божьей каре за смерть Франко, Риты — наказание не самое страшное.

— А если представить, как я была счастлива, когда Джованни Курбе привез мне документы, дарующие титул графа Романо делла Форте! Это произошло лишь вчера, накануне вашего праздника! Я восприняла все как счастливое знамение, прихватив сюда «Голубого принца» и Курбе с его ребятами в качестве охраны. Ты можешь его лично поблагодарить, Романо…

— Стоит выпить шампанского! А ведь я разводил здесь все время антиаристократическую агитацию! Наверно, все же, в глубине души, гордый Санта обижался на провидение, лишившее его графского титула… Эй, детка, оказывается, я страшно тщеславен!

Романо протянул бокалы с шампанским дамам.

— За мою будущую супругу, графиню Кристину делла Форте!

Кристина рассыпчато рассмеялась, откидывая на высокую спинку кресла кружащуюся голову. И вспомнила — что-то подобное она видела в какой-то оперетте: герои долго поют, обнявшись, а потом смуглый красавец во фраке, кажется, граф Люксембург, церемонно пав на колени перед обезумевшей от счастья невестой, провозглашает: «Фиалки для моей супруги! Для вас, графиня!..» Нет, это, кажется, «Фиалки Монмартра»… Гиацинты!..

— Ой, я же велела горничным украсить спальню розами! — спохватилась она.

— И правильно, детка, это сейчас то, что надо. Пора отдохнуть. — Паола поднялась. — Я оставляю вас. Завтра ранний подъем — столько хлопот по поводу предстоящей свадьбы. Да, девочка, ты не возражаешь против церемонии католического венчания?

— В маленькой римской церкви под названием Санта-Кристи, — добавил Романо, и Кристина почему-то сразу поняла, что именно в этой церкви молила она о защите и помощи в рождественский вечер. Вдыхая аромат ладана и белых лилий, не ведая, сколько испытаний и радости ждет ее впереди.

— Я так благодарна вам, Паола, за Санту. За подлинное величие души, за настоящую материнскую любовь… Мне все время хочется плакать… простите… это от счастья.

Кристина поцеловала руку пожилой женщины и поняла, что делает это впервые в жизни.

Они не вернулись в бальную шумиху, но в банкетном зале согласно воле хозяина продолжалось веселье.

Санта на руках внес невесту в праздничную спальню и бережно отпустил на бледно-лиловые покрывала. Присел рядом, не отпуская руку Кристины.

— Нам не нужен доктор?

Кристина отрицательно покачала головой, сияя сумасшедшей улыбкой.

— Подреми немного, а я расскажу тебе затейливую историю. Можно сказать, мой чудесный сон.

В охотничьем домике, куда ты вошла с кленовым листом на ладошке, я настороженно приглядывался к гостье. «Опасная чертовка!» — восхищался я, подозревая русскую куколку в темной игре с бриллиантом и отмечая прекрасно «сыгранную» непосредственность и наив… А потом ты подарила мне «принца».

В сарае на юге я уже был почти влюблен в загадочную Кристину Ларину, а на морском берегу, обнимая тебя, понял, что серьезно влип… Тогда я и не думал о браке и даже во время суда внушал себе, что тяга к «золотой девочке» — привязанность, зов плоти, каприз. Но когда мы расстались, я вроде как заболел — вкус жизни покинул меня: преснятина и скука. Привык, наверно, к острым ощущениям. Брак с Изой и перспектива отца семейства в австрийском домике радовала не больше, чем сладенькие рекламы в журналах для домохозяек. «Промахнулся, Санта, упустил свою «золотую принцессу», — сказал я себе и удрал в Москву. Еще не очень-то представляя, что, собственно, буду делать…

— А все кричал, что умираешь от голода… — напомнила Кристина о ненасытной страсти дачного визитера.

— Это уже после. Вначале я свел кое с кем счеты — оставались «долги» после истории с добычей бриллианта. Кое с кем заключил пакт о взаимопомощи. Еще тогда, год назад, я оказал услугу Геннадию, точнее — спас его жизнь. В ответ на это он рассказал мне, что некая приглянувшаяся ему девушка, побывавшая в Италии, не только вынашивает зачатого в этой стране малыша, но и страстно любит своего соблазнителя… Я подсчитал — все сходилось — наш ребенок был зачат у теплой волны Тирренского моря… Вот лишь насчет страстной любви я сомневался и приехал к тебе — несчастный и грязный, как неудачливый бандит… Я хотел убедиться сам, что нужен тебе. Да, да — я! Именно я. — Санта поцеловал пальцы Кристины с короткими, без лака и маникюра ногтями.

— Господи, Рома, я ведь любила тебя с той самой минуты на шоссе. — Кристина запнулась: — Признайся в конце концов, это и вправду был ты или, наслушавшись моих историй о цветах, сегодня просто устроил прекрасный спектакль?

— Был или очень хотел быть героем твоей истории — какая разница? Помнишь, что утверждает мой фамильный фонтан: «Если это и не верно, то все же хорошо придумано». А если чудо не торопится заявить о себе — мы сами сотворим его! Я же, Санта, детка… Еще до поездки в Москву я получил по наследству это дедовское имение, которое в качестве сюрприза отреставрировала и передала мне Паола. А лежа с тобой на промятом диване под старым абажуром бабушкиного дома, я сразу понял, какое чудо должно произойти. Ведь тогда, в прощальный вечер в римском клубе, ты подарила мне свой сон о гиацинтах. И я стал распорядителем сновидений, повелев им стать явью. Это совсем просто, когда любишь как сумасшедший.

— И все это время ты тайно готовил мне сюрприз, обнимаясь с Роксаной.

— Рокси и Луиджи были единственными, кого я посвятил в тайну готовящегося спектакля. Мне надо было столько сделать, не попадаясь тебе на глаза…

— И ты заставлял меня изнывать от ревности… Да я чувствовала себя самым несчастным существом на свете… Господи, как же ты мучил меня!

— Я?! — Санта вскочил от изумления. — Ты бросала меня из огня в лед — то приближая, то отстраняя. Ты чахла от тоски, мечтая о возвращении домой… Ты насмехалась над всеми моими мыслями… Я ревновал тебя к Геннадию и даже к несуществующему в природе Коловисимо… Я начинал сомневаться во всем…

— И даже в том, что это твой ребенок?

— Э, нет! Узнал я о твоем положении от Геннадия. Но это был лишь факт, подтвердивший мою интуитивную догадку. Когда я увидел в подмосковном, залитом дождем садике бледную, несчастную девочку, я понял чем-то более мудрым, чем мозги, что она носит моего ребенка. И тут же сообразил, когда это произошло. Потому что уже думал о новой жизни, лежа у моря на теплой гальке рядом с тобой и рассматривая бездонное небо! Я догадывался, нет — знал: а вот сейчас, в эти самые мгновения, началась жизнь моего сына!

— Поэтому и не спросил меня про таблетки? — вспомнила Кристина. — Я тогда ответила неопределенно, но уже поняла: все — залетела!

Кристина вдруг нахмурилась:

— А почему же ты заявил мне по дороге сюда, что ненавидишь детей?

— Я?! Ах, мне просто хотелось отречься от своих брачных планов в тихом городке под Зальцбургом. Как же я мог любить каких-то чужих, ненужных, воображаемых детей, когда уже ждал своего?

Оправдание Санты было столь искренним и в то же время шутовским, что Кристина крепко схватила его за волосы:

— Признавайся сейчас же во всем: сколько стоило это платье от Дживанши? Кто водрузил каменную наяду у входа в дом и зачем тебе понадобился «фонтан иллюзий»? — Уфф! Может быть, потом? «Суд удаляется на перерыв», — как объявлял наш любезный мэтр во Дворце правосудия. Ну, ладно, коротко: платье от Диора. Наяду, конечно, придумал я, воображая, как мы вместе с тобой посмеемся у ее ног над всей этой историей с Антонелли. Она же — точная твоя копия и вся в слезах — разве не заметила?

— Виновник моих слез — ты… Я так мечтала во что бы то ни стало сохранить нашего ребенка, а ты пренебрегал мной!

— Да, кажется, нам хватит разбирательств на весь медовый месяц. Но все же, признайся — суровые грифоны со своей заповедью потрясли тебя! Н-нет! Я не сооружал этот шедевр, я лишь починил вещь, которую любил с детства… Мне было всего лет пять, когда я оказался здесь. Единственный раз, до этой весны, и лишь тогда я увидел своего парализованного прадеда. Его давно считали помешанным. Худой и сутулый, как больная птица, Джеромо делла Форте все дни просиживал у себя в лабиринте вон там, в той башенке, и что-то писал. Едва увидев меня, привезенного гувернанткой, он велел лакею выкатить свое инвалидное кресло в сад, и я долго молча следовал за печальным кортежем по кипарисовой аллее. Наконец мы прибыли к грифонам. И мне показалось тогда, что дед очень похож на этих мифических птиц. Я спрятался за спину лакея.

— Читай! — приказал мне Джеромо, тыча кривым пальцем в сторону чаши.

— Не умею… такие буквы, — пробурчал я чуть не плача.

Тогда прочел он. Голосом, полным такой мелодии и трепета, что в моей душе навсегда что-то перевернулось. «SE NON E VERO, E BEN TROVATO»… Понимаешь, как орган в соборе: торжественно, просветленно… Собственно, после этого я уже не мог не стать «Сантой», не мог не придумывать, не петь. А прадед, оказывается, сочинял сказки. Целые папки остались после его смерти в библиотеке. Наверно, нас дожидаются… Меня поразило название, вытисненное на сафьяновой обложке: «Когда зацветут гиацинты».

— Да, я сразу почувствовала это… ну, какую-то связь между всеми нами, живыми, ушедшими, воображаемыми, настоящими… Только сейчас не могу… не могу уловить, — шептала Кристина, глядя широко раскрытыми глазами в распахнувшееся за балконной дверью небо. — Я знаю теперь, что ты никогда не покупал цветы у московской дачницы. Но кто-то прислал твой образ мне — переселившийся в мир иной прадед или журнал с рекламными фотографиями, где мне улыбнулось знакомое откуда-то лицо, а потом забылось… Неважно, какими путями — но все ниточки связались в узел…

— Девочка моя, после, после… Мы обязательно все обсудим и, наверно, поймем… Для одного дня — слишком много.

— Да. Я так ослабла… Ты не знаешь, от счастья умирают?

Склонившись к Кристине, Санта обвил руками ее шею.

— Значит, я умираю от голода.

— О, Боже! — Санта в отчаянии ударил себя по лбу. — Настоящий небожитель — все соображал, как мне раздобыть прорву этих цветов и завалить тебя ими с ног до головы! А покормить забыл.

Санта дернул кисточку звонка. В дверях появился лучащийся радостью от сопричастности к случившемуся Луиджи.

— Мы благодарим тебя, изобретательный друг и величайший артист, за труднейшую роль в нашем спектакле. А теперь покорми-ка хозяев хорошенько и не говори, что все самое вкусное съедено гостями.

Прикатив две тележки, заваленные всевозможной живописной снедью, официанты удалились, и дворецкий торжественно протянул Санте серебряный поднос с бланком телеграммы.

— Самое сложное, графиня, — обратился он к Кристине, — состояло в том, чтобы повернуть время вспять. Ведь гиацинты отцвели месяц назад! А луковицы нуждаются в долгой спячке.

— Знаю, знаю, — кивнула с набитым ртом графиня. — Мне приходилось выращивать эти цветы.

— Извини, тебе послание, дорогая. — Санта передал телеграмму Кристине. — Здесь, кажется, шифровка.

Русские слова, написанные латинскими буквами, выглядели невероятно: «Поздравляем бракосочетанием, желаем счастья мама бабушка Фил». Кристина недоуменно посмотрела на Санту, повторив по-итальянски «мама, бабушка, Фил»…

— Удивительно все сработало! Я предупредил их о свадьбе неделю назад. Послал привет от нас. Жаль, я еще не знал, что стану графом, и не смог блеснуть подписью… Ведь они были далеко не в восторге от моего московского вида… Я не злопамятный — о всех вспомнил. Перевести помогла Рокси — она славист и дизайнер. А по национальности — сербка. И еще, вот что, детка, осенью мы ждем твоих родных к себе в гости, ведь правда?

Кристина обняла Санту, оттолкнув разъехавшиеся столики, они упали на кровать. В то же мгновение раздался оглушительный треск— в небо взвились фейерверки. Радужное сияние заполнило комнату, хороводы пестрых теней плясали по стенам, а огненный праздник не прекращался — стрелами взмывали в небо ракеты, рассыпаясь в воздухе фонтанами искр, бешено вращались над парком гигантские пылающие колеса, что-то рвалось и трещало, разбрасывая снопы разноцветных огней. Залп следовал за залпом, освещая окрестности — сонные холмы, спускающиеся к морю. И, наверно, мириады драгоценных искр плясали на тихих адриатических волнах…

— Долой, долой именитые кружева! Оставим в свидетелях только «принца». Ты так украшаешь его, детка! — Нетерпеливо сорвав одежду, Санта любовался распростертой перед ним женщиной.

Длинные шелковистые пряди разметаны по атласному покрывалу, глаза на бледном лице загадочно чернеют, а в алмазной капле, притаившейся между налившимися грудями, вспыхивают радужные отсветы фейерверков. Санта прильнул к ней губами и согревал до тех пор, пока камень не стал теплым, слившись в единое целое с разгоряченными телами…

… — Ты так осторожничал, милый. Будто обнимал хрустальную вазу, — заметила Кристина, когда Санта удовлетворенно прильнул к ее плечу.

— Я боюсь за нашего малыша. Все это время мне казалось, что с тобой что-то неладно. Доктор успокоил меня, но все же…

— Все же он рекомендовал быть осторожным и ты не решался проникнуть с дурными намерениями в мою девичью спальню?

— Если бы ты знала, чего мне это стоило! Я и не предполагал, что сумею быть таким сдержанным. Но порой становилось просто невмоготу — ты была рядом, но… Я старался не смотреть на тебя, потому что заводился от одного взгляда. От этого злился и, наверно, вел себя глупо.

— Я думала, что совсем безразлична тебе.

— Ты дивная, детка. Ты — волшебство, погибель. А я — страстный южный дикарь, измученный воздержанием… Но мы ведь наверстаем свое, правда? Когда эта кроха будет спать у себя в колыбельке. — Целуя живот Кристины, Санта вдруг прижался к нему щекой:

— Что это, слышишь? Смотри, смотри, он шевелится! Держи здесь, это, кажется, пятка… Он двинул меня прямо в нос!

— Значит, через восемнадцать недель мы станем мамой и папой. — Кристина крепко сжала щеки Санты и притянула его к себе. — Отвечайте, граф делла Форте, вам непременно нужен сын?

— Ну конечно! Но он не обязательно должен быть первым. Мальчишка или девочка — наш первенец будет очень любимым ребенком — вот это я знаю точно. И еще то, что он совершенно определенно не будет последним.

— А я знаю точно еще одно: кто бы это ни был — сын или дочь, мы назовем его Рома. — Кристина поцеловала тянущиеся к ней губы и мечтательно выдохнула: — Рим, конечно, Рим!