Саммерленд, или Летомир

Глава шестая ПРЫЖОК ТОРА

Я готов, — объявил Тор, когда они оставили позади огни Батлер-бич на восточной оконечности острова и полетели над черными водами залива.

— Отлично, — сказал Этан.

— У меня только один вопрос.

— Да?

— Куда мы направляемся?

Этан повернулся к Клеверу, который так и стоял на пассажирском сиденье, держась за щиток.

— Трудно сказать, — отозвался маленький вождь. — Никогда не угадаешь, что старине Койоту взбредет в голову. Это ведь он изобрел все, что можно сделать двумя или несколькими способами. До того, как он принялся переделывать мир на свой лад, все, как вы знаете — а может, и не знаете, — складывалось только так, и не иначе. Никаких перекрестков, никаких поворотов — только прямые дороги. Если ты бросал монету, всегда выпадал орел. И никто не умирал. Койот принес в мир шатание. Теперь все что угодно может повернуться и так, и этак. К добру или к худу. К жизни или к смерти. К голоду или к сытому желудку.

— Значит, ты говоришь… а что ты, собственно, говоришь-то? — Этан никак не мог понять, какой он, этот Койот-Передельщик, похитивший его отца. Правда ли он такой плохой? Действительно ли он хочет уничтожить все Миры? Почему, несмотря на его страшное воинство и несущие гибель машины, несмотря на его Мягколапов, скрикеров и серошкуров, несмотря на людей, опустошивших Хотел-бич, — почему Клевер всегда говорит о нем с долей некоторого уважения?

— Я говорю, что не стану и пытаться разгадать планы Койота — все равно без толку, только голову зря ломать. Однако мыслю, что лучше нам все-таки перескочить в Летомир. Если Койот вдруг передумает, что с ним часто случается, или если его путь лежит не к Лепечущему Колодцу, то нам в Зимомире делать нечего. К Проталине, что окружает Колодец, можно и по-другому попасть. Если удача и тенехвост не подведут нас, мы доберемся к ней через Летомир. Заодно оружие там добудем и подкрепление. Все может пригодиться: книга заклинаний, карта, какие-нибудь придумки, чтобы перехитрить хитреца, чьи-нибудь сильные руки.

— Я за, — сказала Дженнифер Т. — К Зимомиру я как-то не готова — мне и Летомира будет выше крыши.

— А ты что скажешь, герой? — спросил Клевер. Этан кивнул.

— Ладно, — сказал Тор. — Летомир, так Летомир.

— Тогда держи прямо, — сказал Клевер Дженнифер Т. — Насколько я помню из древографии, где-то там достаточно близко проходит Летомирская ветка — старая Громовая дорога.

Они проделали еще около полумили, а потом Клевер сказал:

— Здесь.

Тор закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Дженнифер Т., держа руль одной рукой, обернулась посмотреть, что он делает. Лицо Тора стало спокойным, складка в виде галочки, никогда не сходившая с его лба, разгладилась, руки лежали на сиденье ладонями вверх. Этан уже собрался в комок, предчувствуя холод, неизбежный при скачке с одной ветви на другую, но Тор вдруг открыл глаза.

— Я понятия не имею о том, что надо делать, — сказал он. Голос оставался все тем же, андроидным, но раньше от него Этан таких заявлений ни разу не слышал. — Надеюсь, экипаж это понимает.

— Ты, главное, нащупай дорогу вдоль ветки, — сказал Клевер. — Как почувствуешь, что на тебя упала тень, вроде как от листа — значит, то самое место и есть.

— Но я не знаю, как выглядит Летомир. Здесь ничего нет. — Тор постучал себя по голове. Он хочет сказать, что в его базе данных ничего нет, понял Этан и сказал:

— Неправда. Ты там тысячу раз был.

— Я был в нашем Саммерленде, а не в Летомире.

— Наш Саммерленд — это часть Летомира. Или был ею. Часть, которая торчит прямо посередине Середки.

— Ваш Саммерленд — не часть Белолесья, — поправил Клевер. — Это две стороны одного и того же места. Как братья-близнецы, заключенные в одни широченные медвежьи объятия.

— Почему бы нам в таком случае не шмыгнуть оттуда? — спросил Тор.

— Еще вчера мы, может, и прошмыгнули бы, а сегодня уже нет. Мне самому насилу это удалось. Прогал слишком широк, и чувствую, что с каждой минутой он делается все шире. Ни один тенехвост через него больше не перескочит.

— Ужасно. — Этан пригорюнился, осознав, что Саммерленд, этот солнечный островок в сером море Клэм-Айлендского лета, исчез навсегда. — Ты представь его, — сказал он Тору. — Просто нарисуй себе Саммерленд.

— Представь бейсбольное поле в солнечный день, — сказала Дженнифер Т.

— Зеленое, — произнес Тор.

— И море на Хотел-бич, и листья на березах.

— Зеленое с серым. Зелень, которая колышется.

— И кусты ежевики, — вставил Этан.

— Тоже зеленые, с такими темными тенями. Есть. Усек.

На острове, переходя из березовой рощи в Белолесье, они почти не чувствовали прорехи между Мирами. Что будет с ними теперь, при воздушном прыжке? Может, они перейдут из ночи в день? С морского побережья в лес? Этан смотрел в заднее окно машины. Окружающая их темнота как будто ничем не отличалась от прежней. Внизу дрожали огни какого-то приморского городка, вверху светили бледные звезды. Потом температура резко упала, и звезды погасли, а с ними вместе выключились огни Кус-Бей (или что там еще находилось внизу).

— Эй, — Дженнифер Т. вертела тумблеры на щитке, — есть в этой жестянке какая-нибудь печка?

— Невероятно, — сказал Тор. — Мои тепловые датчики показывают, что температура за последние девять секунд упала на десять градусов.

— У него получается, — сказал Этан, — правда ведь, вождь?

— Похоже на то. Вот только куда он нас переносит, в Летомир ли.

Этан, весь дрожа, застегнул теплую куртку до самого подбородка. Ему еще в жизни не было так холодно.

— Теряем высоту, — сообщила Дженнифер Т. — Аэростат… он уменьшается в объеме, вот.

— Лед, — пробормотал Тор, протирая стекла своих очков.

Дженнифер Т. повернула рукоятку громкости, а Этан снова выглянул в окно и спросил:

— Высоту относительно чего? Внизу ничего не видать, даже облаков.

— Ты прав, — сказал Клевер, — это Ничто, Великое Ничто, пролегающее между листьями и ветками Древа.

Тор снова протер очки рукавом.

— Лед, — повторил он. Из носа у него текло, и вид был несчастнее некуда.

Клевер пихнул его носком башмака.

— Поосторожней, парень. Мне сдается, ты слишком много думаешь про…

— Лед! — крикнула Дженнифер Т.

Внезапно блеснул свет, такой яркий, что Этан зажмурился. Его точно вытряхнули из темной коробки, и перед веками, даже плотно закрытыми, мелькали красные, синие и зеленые пятна. Приоткрыв наконец глаза, Этан увидел нечто до того лишенное смысла, что мог бы свободно оставить их закрытыми.

Внизу простирались бесконечные льды, ледовая пустыня шириной в сто, в тысячу, в десять тысяч миль, а небо цветом напоминало закопченный котел. На нем, как сверкающие морозные узоры, блестели звезды. Сам лед тоже светился. Ледяные горы, ледяные колонны, обвалившиеся ледяные лестницы — все это светилось изнутри, как будто состояло не только из замерзшей воды, а из застывшего звездного света. Лед освещал небо, а небо освещало лед.

Этан оглянулся и увидел в заднем окне беззвездный пустой мрак, через который они только что прошли.

— Брат, — сказал Тору Клевер, — братец ты мой! Куда ж это ты нас завел? Никакой это не Летомир, то есть ничего похожего.

— Извините, — сокрушенно промолвил Тор. — Это потому, что у меня очки замерзли.

— Продолжаем снижаться! — Дженнифер Т. вывернула ручку громкости до отказа. Спуск совершался медленно, однако льды неуклонно приближались.

Этан до боли в пальцах уцепился за ремень безопасности.

— Что же… что же теперь…

— Ты лежишь на том пригорке за столами для пикника, — сказала вдруг Дженнифер Т., обращаясь к Тору.

— Да? — не слишком убежденно откликнулся Тор.

— Ты лежишь и смотришь на листья того дерева, цветы которого напоминают маленькие вертолетики. Улавливаешь?

— Да, да! Это дерево я знаю.

Окна машины сразу оттаяли, лед внизу тоже начал таять, а небо над ним поголубело. Этан заслонил глаза от внезапно просиявшего солнца. Они опустили стекла, и машину наполнил смолистый запах хвои. Клевер, сразу оживившись, высунул голову в свое окошко.

— Летомир, — объявил он. — Ты сделал это, парень.

Дженнифер Т. тоже высунула голову наружу и прищурилась. Под колесами Скид тянулся бескрайний лес. Там торчали верхушки елей, и все это купалось в блеске летнего солнца. На горизонте в синей дымке стояли горы, не похожие на Прибрежный хребет — более старые и низкие, точно сглаженные временем.

— Где мы? — спросил Этан. — Знакомо тебе это место?

— Я, конечно, могу ошибаться, — сказал Клевер, — но сдается мне, что он закинул нас прямехонько в Дальние Земли.

— Это плохо? — спросил Тор.

— Наоборот, очень даже хорошо, — Клевер задумчиво взялся за свою курчавую, как у карточного короля, бородку. — Просто этого быть не может.

— Как и всего прочего, что с нами происходит, — ввернула Дженнифер Т.

— Да пойми ты: нельзя перескочить из Середки сперва в Зимомир, а потом в Летомир, и все это раз-два, точно в дубле. Не бывает такого. Все равно что пройти из одной комнаты своего дома в другую, выйти в ту же дверь и оказаться в третьей комнате, да еще на другом этаже.

— Я делал только то, что вы все говорили, — запротестовал Тор. — Думал про солнце, про голубое небо и про темную, почти черную зелень.

— Все в порядке, — успокоил его Клевер. — Никакого вреда не случилось, наоборот: мы сейчас в той части мира, куда сам Койот не очень-то любит соваться. В Дальних Землях, у самых Зубастых гор. Самое дикое место во всех Мирах, не исключая самых что ни на есть волосанских краев в Зимомире. Больше того: перевалив через горы, мы вскорости и до Проталины доберемся.

— Я думала, она в Зимомире, эта Проталина, — сказала Дженнифер Т.

— Так оно и есть. Но за Дальними Землями, за Зубастыми горами, как минуешь Затерянные Селения да переправишься через Большую реку, есть место под названием Яблоневый Сад. А за ним лежит Зеленый Ромб, где четыре Мира ответвляются от ствола Древа.

— Осевая точка, — сказал Этан.

— Можно и так назвать. Там стоял старый мистер Древесный, когда запускал первый огненный мяч творения, и там же Койот прочертил линии самого первого бейсбольного поля. Ну так вот: Проталина в Зимомире находится как раз по ту сторону Зеленого Ромба, напротив Яблоневого Сада в Лето-мире. Стоит нам только пересечь Зеленый Ромб, и мы на месте. Пройдем к Лепечущему Колодцу с черного хода, так сказать, — глядишь, и упредим Койота. Ты поработал на славу, Тор Уигнатт. — Феришер прищурился, и его невозмутимый обычно взгляд стал пронзительным. — Будто знал, куда прыгаешь.

В этот миг послышался громкий скрежет, точно какую-то старую скрипучую мебель толкали по деревянному полу. Откуда-то из-под машины, среди ясного неба, вынырнуло что-то наподобие огромной, мохнатой морской звезды. Она шевелила своими розовыми, поросшими белым мехом щупальцами и похрустывала суставами.

— Вождь! Эй, вождь! Что это? — закричал Этан.

К морской звезде присоединилась другая, точно такая же. Каждое из этих мохнатых созданий было чуть ли не вдвое больше Скид.

— Прямо как великанские руки, — сказала Дженнифер Т. Это было здравое замечание — Этан и сам мог бы его высказать, если бы внезапно не лишился дара речи.

— Это и есть великанские руки, — сказал Клевер, и что-то сорвало Скид с небес.

Глава седьмая ВОСЕМНАДЦАТЫЙ БРАТ-ВЕЛИКАН

Великану, чтобы дотянуться до них, пришлось стать на цыпочки, как правому крайнему, перехватывающему хоум-ран. На приборном щитке Скид, само собой, не было высотомера, но Этан достаточно часто летал на «Виктории Джин», и по его прикидке до земли было метров тридцать. Столько же, сколько составили бы пятнадцать очень высоких мужчин, став на плечи друг другу. Их аэростат мог поднять две тонны, но великанским ручищам сопротивления не оказал. Великан снял их с неба осторожно, даже бережно, точно электрическую лампочку вывинтил. Ветер просвистывал машину насквозь во время ее вынужденного снижения. Проделав примерно треть пути вниз, она резко остановилась. В окно со стороны Этана заглянул огромный глаз с кроваво-красной радужкой и розовыми прожилками на белке. Ресницы, как и шерсть на пальцах, были белесовато-желтые. Великан-альбинос! Это почему-то делало его еще более страшным.

— Он смотрит на меня, — полузадушенным шепотом выдавил из себя Этан.

Между ним и красным глазом плавал густой туман. При каждом взмахе бледных ресниц он рассеивался и тут же сгущался снова, обдавая Этана омерзительным запахом несвежего мяса и рыбы. Этан сообразил, что это великанское дыхание.

— Ясно, что смотрит, — его дело такое, — сказал Клевер. — Это Джон Чугунный Кулак.

— Ты… ты его знаешь? — спросила Дженнифер Т., глядя сквозь растопыренные пальцы.

— Он и его семнадцать братьев, все Джоны, иногда забредают в наши края, — ответил Клевер, встречая кроваво-красный взгляд великана с вежливым безразличием. — И безобразничают там, но мы частенько отплачиваем им за это с лихвой.

— Он что, съесть нас хочет? — спросил Тор, чей позитронный мозг быстро проникал в суть любой проблемы.

— Не знаю, по вкусу ли ему маленькие рувины, — сказал на это Клевер. — Думаю, что да, как и многим его братцам. В старину они человечьих детенышей горстями уминали.

— Что-то мне здесь не нравится, — сказала Дженнифер Т.

— ИГРУШЕЧКА!

Голос великана, когда тот наконец заговорил, они не только услышали, но и почувствовали всеми своими суставами и мягкими частями, а у Скид задребезжали болты и стекла. В машину хлынул запах тухлятины, и Этан почувствовал, что его сейчас вырвет. В Скид его тошнило далеко не впервые. Ему вспомнилась одна летняя ночь после Колорадской ярмарки в Пуэбло, когда его желудок, взбудораженный каруселями и прочими аттракционами, выгрузил на заднее сиденье хот-дог, пончики, сладкую вату и вафельный рожок с мороженым. Но мама нисколько не рассердилась: она успокоила его и вытерла ему рот бумажной салфеткой со льдом, и переодела в чистые штанишки, и дала пожевать «Джуси-Фрут».

Глаз сощурился и сосредоточился, как показалось Этану, на нем одном.

— ОДИН РАСТЕРЯН, — произнес Джон Чугунный Кулак, — ДРУГОЙ СЕРДИТ, ТРЕТИЙ БОИТСЯ, У ЧЕТВЕРТОГО СЕРДЦЕ РАЗБИТО.

Четверо пассажиров Скид переглянулись, не совсем понимая, кто из них кто.

— У великанов глаз острый, — сухо заметил Клевер.

— А изо рта плохо пахнет, — шепотом добавила Дженнифер Т.

Клевер беспардонно, не спросив разрешения, перебрался к ней на колени — совсем как кот. Но вместо того чтобы устроиться там поудобнее, как полагалось бы коту, он высунул голову в окошко и сказал:

— Вот что, Джон Чугунный Кулак: мы проделали долгий путь, и дело у нас срочное. Отпусти-ка ты нас ради такого случая, сделай милость.

— Я ХОЧУ ЭТУ ИГРУШКУ, ВКУСНЕНЬКИЙ. — Великан пощелкал пальцем аэростат, точно пробуя дыню на спелость. Аэростат загудел. — ОНА МНЕ НРАВИТСЯ.

— Мы бы, Джон, с удовольствием тебе ее подарили, не будь она нам самим так нужна.

— БОЛЬШЕ ОНА ВАМ НЕ ПОНАДОБИТСЯ, ВКУСНЕНЬКИЙ МОЙ. — Звук великанского голоса напоминал гул исполинского колокола, а сам Джон был редкостный урод: нос приплюснут, глаза навыкате. «Наверно, великаны все такие», — предположил Этан.

— Это верно, — тихо подтвердил Клевер, — один другого страшнее. Что до твоего вопроса, братец, — сказал феришер удивленному Тору, еще не додумавшему свою мысль до конца, — то английский он понимает, потому как лет ему около тридцати тысяч. Рувинов он повидал столько, что и счет им потерял. Он знает шумерский, урду, древнееврейский и санскрит. Знает все мертвые языки Середки. На моем он, само собой, тоже говорит — просто я хочу, чтобы и вы нас понимали.

— Не нравится мне, что он называет тебя «вкусненьким», — сказала Дженнифер Т. — Как будто в самом деле съесть нас собирается.

— Меня он есть не станет, — заверил Клевер. — Я ему не гожусь. Помнишь мою оранжевую юшку, рувинчик? — Он похлопал себя по голове, раны на которой совершенно затянулись, и Этан кивнул. — Для них это яд. Скорее они камни глодать будут или древесную кору. А вот детишки или овцы — это да, это они любят. Читали бы побольше сказок, так сами бы знали.

Ребята посмотрели друг на друга округлившимися глазами. Старинный страх быть съеденным как-то никогда не посещал их. В мире, где они жили, давно вывелись не только великаны-людоеды, но и волки, медведи и львы. Но Этан, как и многие ребята, которые вообще-то не вегетарианцы, очень не любил молодое мясо вроде ягнятины, телятины и поросятины. Мысль о том, чтобы есть чьих-то детенышей, всегда отталкивала его. Теперь он понял почему: это было бы сродни каннибализму. Предполагало бы, что и его, маленького, беззащитного Этана Фельда, могут слопать с такой же легкостью.

Клевер снова высунулся в окошко.

— Слушай-ка, Джон, оставь свои глупости и позволь нам продолжать путь. Скверные дела намечаются: Койот идет к Лепечущему Колодцу — хочет испортить его, так мы думаем. Вот настанет Рваная Скала, и ты горько пожалеешь, что задержал нас. Бьюсь об заклад, что пожалеешь.

— ПРОИГРАЛ ТЫ СВОЙ ЗАКЛАД. КОГДА РВАНАЯ СКАЛА ПРИДЕТ, ЖАЛЕТЬ УЖ БУДЕТ НЕКОМУ И НЕ О ЧЕМ. — Великан зажал Скид в ладонях, оставив их в темноте, и Тор испуганно вскрикнул — Этан знал, что он боится темных, замкнутых мест.

Голос великана звучал теперь приглушенно, но все-таки раскатисто:

— ПОЧЕМУ БЫ МНЕ И НЕ ЗАКУСИТЬ В ТАКОМ РАЗЕ?

— Можешь ты что-нибудь сделать? — спросил Этан у Клевера. — Заклинание какое-нибудь произнести, что ли?

— Трудная это работа — даже для вождя трудная. Можно, пожалуй, малость спутать его мысли или напустить дыму в глаза, — с сомнением проговорил Клевер.

Этан попытался вспомнить все, что читал про великанов в волшебных сказках. Несмотря на то, что произошло с ним на прошлой неделе, ему было все еще сложновато относиться к сказкам серьезно.

— Они любят спорить. Биться об заклад. Правда? — сказал он.

— Истинная правда. — Голос маленького вождя в темноте стал чуть потверже. — Собственные головы готовы прозакладывать. Будь у нас на что поспорить, мы бы… Джон! — крикнул Клевер прямо в ухо Этану. — Эй, Чугунный Кулак! — Он напрягал свой слабый голосок до предела. — Нет, не слышит.

Все четверо принялись хором звать великана по имени и чуть глотки себе не надорвали, но ответа так и не дождались. Этан чувствовал, как сотрясается их тюрьма при каждом шаге великана. Они умолкли. Кричи не кричи, а великанской сковородки, как видно, не миновать.

— А-АЙ! — завопил вдруг Джон и отнял от машины руку со стороны Дженнифер Т. Стало видно, что она держит в руке раскрытый армейский нож с окровавленным лезвием, а на ладони Джона появилась крохотная красная точка.

— Это он услышал, — сказала Дженнифер Т.

— ДЕВЧОНКУ ПЕРВУЮ СЪЕМ! — взревел великан. — СЫРУЮ!

— Мы просто хотели привлечь твое внимание! — объяснил ему Клевер. — Хотели придать спортивный интерес твоему обеду.

Великан остановился. Рядом виднелась огромная куча камней, в которой зиял черный вход вышиной с самого Джона. Около входа возвышалась куча поменьше, целиком сложенная из костей. Многие черепа подозрительно походили на человеческие — и не просто человеческие, а детские.

— ПОСПОРИТЬ ХОТИТЕ? — Великан ухмыльнулся — эта мысль явно пришлась ему по душе. — А ЧТО ВЫ ПОСТАВИТЬ-ТО МОЖЕТЕ? ВЫ И ТАК УЖ МОИ.

Он снова поднес машину к своему красному глазу и заглянул внутрь, с опаской косясь на Дженнифер Т. Потряхивая Скид туда-сюда, он разглядывал сложенные сзади вещи.

— ДРЯНЬ ВСЯКАЯ. НИЧЕГО ТУТ ДЖОНУ НЕ НАДО. АГА! А ЭТО ЧЕЙ ПРОТИВЕНЬ?

— Противень? — повторил Тор. — Я не знал, что мы взяли…

— Мой, — сказал Этан. — То есть моего отца. Он у меня инженер, и Койот…

— ЛОВИШЬ МЯЧИ, ВКУСНЕНЬКИЙ?

— Я вообще-то только недавно начал…

— ЛАДНО, СЫГРАЕМ, РЕЗАНЫЙ МЯЧ ДЖОНА УЖАСЕН. ОН ПРОШИБАЕТ КРЕПОСТНЫЕ СТЕНЫ И ВЫЖИГАЕТ ДУПЛА В СТОЛЕТНИХ ДУБАХ. — Глаза у Джона блестели, рот растянулся до ушей: известно, как великаны любят похвастаться. — ДЖОН СКОКУМ ПРОПУСТИЛ ЕГО ТРИ РАЗА ПОДРЯД И ВЫЛЕТЕЛ.

— Великаны тоже играют в бейсбол, да? — спросил Этан.

— Им недостает стиля, — сказал Клевер. — Но Джон Скокум действительно забивал будь здоров, пока Быстрый Челн его не одолел.

— Быстрый Челн?

— Да. Великий рувин, победитель великанов. Индеец. Его, кажется, тоже мистер Браун нашел.

— Я о нем слышала! — сказала Дженнифер Т. — Дедушка Мо мне рассказывал. Он был салиш и мой дальний предок.

— Ты бы помолчала лучше, — сказал Клевер.

— ЕСЛИ ТРИЖДЫ ПОЙМАЕШЬ РЕЗАНЫЙ МЯЧ ДЖОНА ЧУГУННЫЙ КУЛАК В ЭТУ СВОЮ СКОВОРОДКУ, ДЖОН НЕ ТОЛЬКО ОТПУСТИТ ВАС, НО ЕЩЕ И ПОДТОЛКНЕТ! ЕСЛИ ПРОПУСТИШЬ ХОТЬ ОДИН ИЛИ УРОНИШЬ, ДЖОН ПРОТКНЕТ ДЫРКУ У ТЕБЯ В ГОЛОВЕ И ВЫСОСЕТ ИЗ ТЕБЯ ВСЕ СОКИ.

— Ик, — сказала Дженнифер Т.

— Чтобы я ловил твои подачи?! Какой же у тебя мяч?

— БОЛЬШОЙ! И МАЛЕНЬКИЙ РУВИН ТОЖЕ БУДЕТ БОЛЬШИМ. ВСЕ ПО-ЧЕСТНОМУ, ВСЕЛЕНСКИЕ ПРАВИЛА.

Великан весело ждал, что ответит Этан, и его зловонное дыхание клубилось вокруг машины.

— Что это за Вселенские Правила? — спросила Дженнифер Т.

— Правила игр между Мирами. — Тор наклонил голову набок и постучал по ней, как бы стараясь поставить на место разболтанные схемы. — Откуда я, интересно, это знаю?

— Правильно, — пристально посмотрев на него, сказал Клевер. — Когда в матче участвуют существа разной величины, они играют в масштабе хозяев поля. Заклятья, увеличительные или уменьшительные, обычно действуют сами собой в пределах ромба.

— Ты хочешь сказать, что я стану великаном?

— Пока будешь находиться на его поле и вести себя по-спортсменски. Если вздумаешь, скажем, подкрасться к Джону и огреть его по голове вырванным с корнями дубом, заклятье утратит силу и ты снова станешь гномиком. Тогда уж Джон точно тобой закусит.

Клевер перелез на заднее сиденье, достал из-за него кэтчерскую рукавицу и подал Этану.

— Держи-ка.

— Я даже мячи Дженнифер Т. еле-еле ловлю. Если я даже стану с него ростом, как я, по-вашему, буду принимать подачи взрослого великана?

— А ты загляни в свою книжицу, — посоветовал Клевер.

Глава восьмая ТАФФИ

Этан совсем забыл про книжку Душистого Горошка. Теперь, когда они все грелись у огромного великанового костра, стараясь не думать о том, что скоро их могут на нем поджарить, он раскрыл оглавление и стал искать что-нибудь насчет того, как принимать великанские мячи.

Жилище великана напоминало громадное каменное иглу, сложенное из гранитных глыб. Входить в него пришлось прямо мимо кучи костей, на которую все старались смотреть как можно меньше. Извилистый скальный коридор вывел их в центральное помещение. Высота его позволяла Джону стоять прямо, не сгибаясь, а ширина — растянуться на полу во весь свой рост, в меховой шапке и в сапогах. Тесно сбившейся кучке путешественников оно показалось огромным, наполненным тенями, гулким эхом и всевозможными неприятными запахами. Весь пол застилали меховые шкуры — медвежьи, волчьи, лосиные. Некоторые из них, серебристо-черные, показались Этану похожими на гориллий мех. Единственное отверстие в каменной кровле предназначалось для выхода дыма от костра, на котором великан стряпал свои жуткие блюда. Мебели у Джона не водилось. На крюках, на прочных ремнях висели чугунный котел размером с гараж, половник с ванну и ложка с мусорный бачок. В углу стояла железная клетка больше комнаты Этана — пустая, с грудой костей и кучей старых меховых одеял в углу.

— Ну что? — Дженнифер Т. взяла с полу одну из шкур и накинула мягкий, резко пахнущий мех себе на плечи. В каменной хижине, несмотря на огонь, было не слишком тепло. — Есть в твоей книжке что-нибудь про великанов?

— Трудно сказать. — Этан переворачивал страницы мизинцем. — Уж очень шрифт мелкий.

Лупу он, конечно, с собой не взял, а костер давал слишком тусклое освещение. Клевер, хорошо знавший книгу, мог бы указать ему нужные главы — но как только великан загнал их в свое жилище, феришер, обессиленный ранами и усиленной ворожбой, свернулся клубочком на медвежьей шкуре и уснул.

— Давай, «капитан» — великан вот-вот вернется, — сказал Тор. Джон отлучился в свой погреб за репой (или из чего он там собирался приготовить гарнир к своему жаркому).

— Я понял, Дубль-2, — капитанским голосом ответил Этан и взглянул на свои часы, чего не делал с самой Середки. — Эй, — сказал он, — поглядите-ка на это.

Дженнифер Т. с Тором подошли поближе, чтобы исследовать технический шедевр, собранный гением мистера Фельда из обычных дешевых деталей.

На маленьком дисплее произошли перемены. Наверху, где раньше стояло ПН ВТ СР ЧТ ПТ СБ ВС, со стрелочкой против нужного дня недели, теперь значилось СОЛ КОТ ЖАБ МЫШ ПЕС КОЗ и ЛУН (лунник, как узнал после Этан). Этан нажал кнопки FUNCTION и 1, отчего на экране, как правило, появлялась дата. Окошко месяца по-прежнему показывало «4», но год обозначался как «1519 Крот».

— Выходит, теперь у нас год Крота, — сказал Тор.

— Плохо дело. Клевер говорит, что конец света должен случиться как раз в год Крота.

Тор поскреб ногтем правый висок, потряс головой и вздрогнул.

— Подтверждаю.

В правом нижнем углу экрана, где раньше не было ничего, появилась цифра 1, а рядом — треугольная стрелка, указывающая вниз. Этан перебрал все известные ему функции, но каждый раз, когда он возвращался к календарю, цифирка возникала на том же месте. Наверно, прыжок из одного мира в другой как-то сказался на электронике.

— Кончай возиться с часами, Эт, — сказала Дженнифер Т. Этан кивнул и снова занялся книгой.

— Это что? — Дженнифер Т. перехватила его руку, не дав перевернуть страницу. — Как называется эта глава?

— Ну и глаз у тебя. Сейчас… «Гастрольные игры… на Дальних… Землях». — Этан придвинул книжку к самому огню. — Нет, не могу разобрать.

— Может, это пригодится, капитан. — Тор снял очки и подал Этану. — Мои фотооптические датчики, как тебе известно, оснащены линзами-адаптерами.

Очки Тора, в отличие от очков Мягколапа, никакой волшебной силой, конечно, не обладали. Глядя в них на бледное серьезное лицо Тора, Этан отметил, что на очки мистера Фельда они тоже не похожи. Отец близорук, и в его линзах мир уменьшается, превращаясь в миниатюрную копию себя самого, а Тор страдает дальнозоркостью, и в его стеклах все кажется вдвое больше, чем на самом деле.

Этан поднес очки к найденной Дженнифер Т. странице. Шрифт сделался вполне разборчивым, и он стал читать вслух. Из текста следовало, что в 1319 году (Жабы, Ужа и Выдры) команда «Странствующие феришеры» совершила, по словам автора, «звездный тур по Дальним Землям, проводя матчи с великанами, кобольдами, троллями и прочими разнообразными мифическими фигурами, знающими и почитающими великую, восхитительную Игру».

— Что такое «мифический»? — спросила Дженнифер Т.

— Волшебный, наверно.

— Словом «мифический» иногда обозначается Мир, — произнес вблизи чей-то несчастный голос, — где Правило Заколдованных действует до сих пор.

Ребята переглянулись — никто из них этих слов не говорил. Этан вцепился в руку Дженнифер Т., и они оба уставились на Тора, который без очков выглядел испуганно и совсем по-детски.

— Когда-то и ваш мир числился среди мифических, — продолжал мрачный голос, — но это время давно прошло.

— Привидение, — шепнула Дженнифер Т., уцепившись, в свою очередь, за Этана.

— Это из клетки говорят! — Вытянутый палец Тора дрожал совсем не как у андроида.

Этан спрятал книжку обратно в нагрудный карман свитера, и они с Дженнифер Т., все так же крепко держась за руки, двинулись через берлогу великана к железной клетке. То, что Этан раньше принимал за груду старых шкур, теперь смотрело на него желтыми глазами — большими, умными и печальными. Глаза сидели под тяжелыми надбровьями, и над ними угадывалась шапка густых черных волос.

— В великанских подачах ничего особенного нет, — сказало неизвестное существо. Его голос, хотя и мрачный, звучал рассудительно и не внушал никакого страха. Оно медленно поднялось во весь рост. Его густой мех отливал серебром, как те шкуры на полу, которые Этан принял за горилльи. Но существо, сидящее в клетке, не было гориллой. Держалось оно совершенно прямо, как человек, хотя его длинные руки свисали ниже колен. Груди у него были женские, тяжелые и черные, как уголь, только наполовину прикрытые мехом, а рост насчитывал не меньше девяти футов. — Люди и эльфы подают точно так же — и белые тролли-кровопийцы, полагаю, тоже, хотя против команд с Крайнего Севера мне играть не доводилось. Ты просто делаешь знак и заказываешь подачу.

За спиной у Этана раздался странный сдавленный звук. Тор Уигнатт смотрел на мохнатое существо с чем-то средним между ужасом и восторгом.

— Снежный человек[12], — сказал Тор.

— Да. Вернее, снежная женщина, — подтвердило существо. — И поверьте мне: это тяжкая участь.

— Они и снежных людей едят? — спросила Дженнифер Т. — Великаны?

Слабая улыбка осветила на миг измученное лицо снежной женщины.

— Нет. Хотя я только порадовалась бы, если б этот вонючий громила сожрал меня и положил конец моему жалкому существованию. Великаны, как и вы, рувины, едят все что угодно: китовый жир и вареные копыта, но у них с вами есть еще одна общая черта: они никогда не едят своих любимцев.

— Так ты у него… вроде собаки? — сказал Этан.

Снежная женщина кивнула, и глаза ее наполнились слезами.

— Среди великанов модно держать кого-нибудь из наших у себя дома и кормить своими кошмарными обедами. Раньше они просто охотились на нас ради нашего меха. У тебя на плечах, девочка, шкура моего близкого родственника.

— А что ты делаешь у него? — Дженнифер Т. скинула шкуру снежного человека на пол.

— Он что, гулять с тобой ходит? — подхватил Тор.

Снежная женщина обиженно потрясла головой и сказала что-то — совсем тихо.

— Что? — не расслышал Этан.

— Я пою, — повторила она. — У меня приятное контральто.

Но попросить ее спеть они не успели: пол у них под ногами заколебался, и вошел Джон Чугунный Кулак с охапкой репы, пастернака, картошки и морковки. Он с грохотом свалил овощи на камень. Одна картофелина стрельнула прямо к клетке. Ребята еле успели отскочить, пленница отшатнулась назад, а картошка стукнулась о прутья и разломилась пополам.

— Неуклюжий, провонявший тухлым салом обормот! — пробормотала снежная женщина.

— ХА-ХА-ХА! — загрохотал Джон. — КАК ТАМ МОЯ ТАФФИ, ЦЕЛА?

Он дотопал до клетки и с искренней заботливостью заглянул внутрь.

— ЦЕЛА МОЯ ЛАПОЧКА? ЦЕЛА МОЯ МОХНАТЕНЬКАЯ? АХ ТЫ, БОЛЬШЕНОЖКА МОЯ! — Он выпрямился, принял серьезный вид и посмотрел с высоты на Этана, Дженнифер Т. и Тора. — ПОШЛИ, — сказал он Этану. — МНЕ НЕ ТЕРПИТСЯ ПРОДЫРЯВИТЬ ТВОЮ ГОЛОВЕНКУ.

Глава девятая КИДАЙ-ЛОВИ

Все собрались на великанском поле в мягком свете теплого лётомирского дня, чтобы посмотреть, как решится спор между Джоном Чугунный Кулак и Этаном Фельдом. Внутреннее поле кое-как пропалывалось, но внешнее сильно заросло. Именно здесь, как заявил великан, гастролирующая команда Душистого Горошка сыграла восемьдесят один матч против него и его семнадцати братьев (хозяева поделились на две команды, «Топтуны» и «Ревуны», по девять великанов в каждой). Стадион, выстроенный из костей левиафанов и прочих сказочных чудищ, вмещал десять тысяч орущих, топочущих зверолюдей, троллей и эльфов. Согласно Вселенским Правилам — Душистый Горошек подробно описал все это в своей книге — феришеры волшебным образом увеличились до размера хозяев поля. Поле соответствовало игрокам. Этан прикинул, что от горки питчера до «дома» будет не меньше тысячи футов.

— ЭТУ СЕРИЮ ВЫИГРАЛИ МЫ, ВЕЛИКАНЫ, — сообщил Джон, шагая на свое место. — СО СЧЕТОМ СОРОК ОДИН СОРОК. НЕ ВЕРЬТЕ ТОМУ, ЧТО НАПИСАНО В ЭТОЙ ЛЖИВОЙ ФЕРИШЕРСКОЙ КНИЖОНКЕ.

Этан вопросительно посмотрел на Клевера. Тот покачал головой.

— Джоны так и не смирились со своим проигрышем, — сказал он.

— Сосредоточься, Этан, — велела Дженнифер Т. — Будь внимателен.

— И смотри на мяч, — добавил Тор. Они оба сидели на полуразрушенной трибуне — только она и осталась от прежнего колоссального стадиона Восемнадцати Джонов. Дженнифер Т. бросила на Тора выразительный взгляд. — А что я такого сказал? — не понял он.

Дженнифер Т. в ответ только плюнула.

Этан, с опаской ступив на поле, ощутил в ногах какое-то жжение. Ощущение, разливаясь по всему телу, дошло до плеч и пальцев рук (такое же жжение возникает в мускулах, если долго держать руки поднятыми). В то же время Этану казалось, что по черепу у него бегут трещины, как по стеклу, в которое угодил мелкий камешек. Желудок и сердце разбухли, во рту появился странный вкус — такой бывает, когда кто-нибудь стукнет тебя по носу. В ушах запел ветер, деревья съежились, земля ушла вниз, а Скид превратилась в игрушечный автомобильчик.

— Ого-го! — тоненьким голоском закричала Дженнифер Т. — Смотрите на Большого Этана Фельда!

Этан расплылся в широченной улыбке. Он — великан! Он мог бы собрать своих друзей в горсть и спрятать их в карман своего свитера!

Подумав о кармане, он вспомнил о книжке Душистого Горошка. Этан надеялся, что она тоже подросла — иначе читать ее будет все равно что расколупывать непослушный мелкий орешек. Книга действительно выросла до размеров двуспальной кровати, что делало чтение возможным.

Великан уже занял свое место на горке. Он стоял там, свесив руки, и по-прежнему казался Этану очень большим. Этан, хотя и увеличился волшебным образом, остался ребенком, которому предстояло ловить подачи взрослого — очень сильного и очень голодного.

— Готов? — спросил Джон уже не столь громовым, на слух Этана, голосом.

Этан сверился с книгой. На странице 18 имелись иллюстрации, показывающие стойку кэтчера и положение его рукавицы. Без лупы их было трудно разглядеть, но Этан довольно хорошо их запомнил и с удивительной легкостью принял нужную позицию. Хлопнув себя рукавицей, он ощутил настоящий прилив уверенности. Мальчишка, только накануне впервые примеривший кэтчерскую рукавицу, не мог и мечтать о том, что собирался совершить Этан, но теперь и этот мальчик, и его Мир остались далеко позади. В Середке нет злобных великанов-альбиносов стофутового роста. Здесь, в Летомире, действуют другие правила. Возможно, он столь же волшебным образом преобразится в настоящего кэтчера. В Середке отцовская софтбольная рукавица была всего лишь куском прошитой шнурами кожи — здесь, возможно (Этан чувствовал тепло своей руки внутри нее), она станет волшебной, как у бога Тора из скандинавских мифов, который ловил дым и молнию от своего волшебного молота Мьолнира. Возможно, от Этана только всего и требуется, что держать глаза открытыми, подставлять рукавицу и ждать, чтобы мяч трижды попал в нее.

А вдруг не получится? Вдруг великан бросит Этана и его друзей в свой черный котел, как омаров, и сварит их вместе с луком и репой? (Омаров Этан тоже не ел: был уверен, что они испытывают страшные муки, когда их бросают в кипяток.) Вдруг отец Этана зачахнет в плену у Койота? Вдруг до него в каком-нибудь студеном углу Зимомира дойдет скорбная весть о последней и роковой неудаче, которую Этан потерпел на бейсбольном поле? Этан быстро нацепил темные очки, чтобы посмотреть на отца. Мистер Фельд сидел, прислонившись к стене, постукивал ногой и, похоже, пел. Песню Этан, конечно, слышать не мог, но был уверен, что это «Поцелуй его на прощанье», которую в свое время исполнял Стим. Эта мелодия засела в мозгу у мистера Фельда где-то в 1973 году, да так там и осталась. Когда мистер Фельд нервничал или о чем-то тревожился, он мог повторить ее припев раз сто:

Раздался такой звук, точно кто-то тряс кирпичи в большой кастрюле: это великан прочищал горло. Этан сдернул очки, расстроенный тем, что увидел. Тяжело было представлять, как отец снова и снова бормочет «прощай», такой одинокий в своей далекой темной камере. Очки снова отправились на место, в карман джинсов.

Джон Чугунный Кулак явно ждал какого-то сигнала, чтобы начать игру.

Этан, сглотнув, хлопнул правой рукой по рукавице и медленно нагнул голову. Великан кивнул в ответ лохматой белобрысой головой и отклонился назад с лихостью, напомнившей Этану Альберта Рай-даута. Он замахал своими ручищами, как мельничными крыльями. Что-то зашипело, как будто холодная вода полилась на горячую сковородку, а затем у Этана оторвалась левая рука. Он явственно почувствовал, как она отделяется от запястья. Ладонь провалилась куда-то внутрь, пальцы растопырились во все стороны, а сама рукавица воспламенилась и запахла паленым волосом. Боль прострелила всю руку до плеча и там разветвилась: один зигзаг пронизал грудную клетку, перетряхнув все ребра, другой ударил в макушку, и дымящиеся осколки черепа упали к ногам Этана.

Тысячу лет спустя, лежа на дне темного глубокого колодца, он услышал писк Дженнифер Т. Райдаут, которую смутно припоминал: он знал ее в те давние дни, когда голова у него была еще цела и работала. Ее голосок произнес загадочные слова:

— Так держать, Фельд!

Этан открыл глаза. Все части его тела понемногу снова соединились вместе, и боль стала утихать. Он повернул рукавицу и заглянул в ловушку. Там, шипя, как только что упавший метеорит, лежал мяч.

— Поймал, — сказал он себе, своим друзьям и всем жителям Древа Миров.

— Видал, орясина белобрысая? — крикнул Клевер Джону, указывая на мяч, воздетый Этаном к небесам.

Великан не ответил, и Этан перебросил мяч обратно, вынудив Джона слезть с горки.

— Сделай это еще разок, только и всего, — сказал Клевер, а Тор с Дженнифер Т. хором повторили ту же просьбу, как будто легче на свете ничего не было. Один только Этан знал, что от этой подачи он чуть не разбился вдребезги, будто ледяная статуя. Он не знал, выдержит ли вторую, не говоря уж о третьей. Хотя, если выбирать, то разбиться на кусочки, пожалуй, все-таки лучше, чем дать высосать из себя все соки через дырку в голове.

Он снова согнул колени, приняв стойку, предписанную великим Душистым Горошком, — но на этот раз она получилась уже не такая устойчивая. Левая рука пульсировала болью. Джон снова помедлил, оценивая расстояние между ними и прикидывая, как бы ловчее отшибить Этану руку. Этан опять кивнул ему, уже менее решительно, а Джон снова отклонился назад до отказа, оглушительно топнул поднятой передней ногой и метнул.

На этот раз звук походил на грохот мороженой картошки, которую сыплют в разогретый жир. В следующий момент все молекулы в организме Этана завибрировали, точно его бедное тело было колоколом, а левая рука — языком. Эта яростная вибрация превратила молекулы в пар, и на месте мальчика по имени Этан Фельд заколебалось красное облачко жуткой, невыносимой боли.

При виде этого ужасного превращения незримые существа поблизости почему-то проявили бурное ликование.

— Ура-а!

Постепенно облако сгустилось, частота вибрации снизилась, и боль утихла, как дрожащий настроечный камертон. Этан открыл глаза. В рукавице лежал второй резаный мяч великана.

— Еще разок, — сказал Клевер, теперь уже не так бодро — наверно, он видел, как близок был к промаху Этан при второй подаче. — Еще разок, и мы полетим к твоему отцу.

— Я не могу, — сказал Этан. — Я не выдержу больше, вождь. Этот великан бьет как из пушки.

— Ты можешь, — сказал Клевер. — Можешь и сделаешь.

— Да. Я сделаю это. — Но эти слова прозвучали беспомощно, как самая неуклюжая ложь.

На этот раз боль не спешила уходить — она становилась только глубже и злее. Этан прямо-таки слышал, как гудит его левая рука. Глядя через зеленое пространство на Джона, он четко сознавал, что никогда, даже через миллион лет, не сможет поймать еще один великанский резаный мяч. Что же делать? Этан достал книгу и принялся отчаянно листать ее, надеясь найти там какой-нибудь тайный способ принятия великанских подач. Но Душистый Горошек, само собой, никогда не ловил мяч великанов — он принимал только подачи феришеров, своих товарищей по команде, увеличенных, как и он сам, раз в шестьсот. Снежная женщина глубоко заблуждается: великаны подают не так, как все остальные. Как это она сказала? «Просто подаешь знак и заказываешь подачу». Смех, да и только. Но Этан, вспомнив слова Таффи, попал как раз на ту страницу, где показывались знаки, с помощью которых кэтчер заказывает подачу у питчера.

— Тайм-аут! — вглядываясь в рисунки, крикнул Этан. Великан кивнул.

Этан сошел с площадки, продолжая изучать знаки. Один палец — это резаный, два — пробивной, а три — сменный; траектория у этого мяча как у резаного, но летит он намного медленнее, обманывая отбивающего и вынуждая его замахнуться раньше времени.

«Запомните вот что, — писал Душистый Горошек, — подача — это краска, рука питчера — кисть, а сам питчер — рука и ум художника, который подбирает нужные краски и водит кистью по холсту. Но ты, кэтчер, — это глаз художника, видящий, что и как надо изобразить. Ты отвечаешь за подачи, и ты их заказываешь. Не позволяй своему партнеру-питчеру увлекаться, особенно если он любит запускать ракеты, и прежде всего не позволяй этому негоднику тебя игнорировать».

— Спасибо, Душистый Горошек, — сказал Этан.

— Что ты собираешься делать? — крикнула ему Дженнифер Т.

— Хочу заказать сменный, — ответил он.

Этан снова принял стойку на полусогнутых. Джон поднялся на горку и стал ждать, как делал и два прошлых раза — тогда Этан не понимал почему. Но теперь Этан не просто кивнул — он направил три пальца правой руки вниз и помахал ими.

Джон Чугунный Кулак разинул рот, отказываясь верить своим глазам, а затем решительно потряс головой. Он начал отклоняться назад, но Этан снова ткнул пальцами вниз. Великан выпрямился и снова потряс головой. Он хотел подать резаный и приступить к варке долгожданного супа. Этан затаил дыхание и повторил заказ сменного мяча еще раз.

— Нечего головой трясти! — крикнул он при этом удивительно громким и внушительным голосом. — Скулить хочешь?

Великан хотел что-то сказать, но передумал и снова отклонился назад. Взмах руки, поворот кисти — и мяч понесся навстречу рукавице Этана, а потом врезался в нее с сочным мясистым хрустом. Этан накрыл мяч другой рукой. Джон Чугунный Кулак подал сменный.

— Сработало, — сказал Этан. Как только он покинул поле, чары высыпались из него, как песок, и он снова уменьшился до своей нормальной величины. — Он выполнил мой заказ.

— Иначе он не мог. — Клевер отыскал в книге нужную страницу и указал пальцем на нижнюю строчку.

«В Середке, — указывалось в примечании, — эти древние Знаки утратили магическую силу, которой некогда обладали».

— Знаки — это могучее заклятье, — сказал Клевер.

Из сказок и легенд нам хорошо известно, что великаны капризны. Сколько извержений вулканов, морских штормов, ураганов и бурлящих гейзеров приписывалось их дурному нраву и неспортивному поведению! В дни, когда победители великанов еще не появились на свете, а гиганты встречались на каждом перекрестке Середки, люди пускались во все тяжкие, лишь бы не прогневать своих громадных, прожорливых соседей. Великану предлагались самые жирные телята, и поросята, и даже, как вы знаете, маленькие дети — только бы он утихомирился и перестал бушевать. Когда до Джона дошло, что какой-то маленький рувин, сопляк несчастный, не только поймал два его скверных резаных мяча, но еще и вынудил его, с помощью магии Знака, подать медленный резаный, Джон, мягко говоря, почувствовал сильное раздражение.

Став ногами по обе стороны горки, он воздел кулаки к небу и заревел. Рев был не львиный и не медвежий, а человеческий и потому особенно ужасный, низкий и пронзительный одновременно — и такой громкий, что воздух над головой у великана заколебался, с деревьев посыпалась хвоя, а по стенам великанского жилья поползли трещины. Аэростат Скид затрепетал, как парус, а ребята вместе с феришером повалились наземь, зажав уши руками. Великан перестал реветь и начал метаться по полю, ругаясь, топоча ногами и подкидывая в воздух землю и траву. При этом он зашиб себе пальцы ног, что еще больше его разозлило. Он плюхнулся животом на внешнее поле и задрыгал ногами, как исполинский младенец. Земля, по которой он лупил кулаками, содрогалась. Детей швырнуло друг на дружку, и часть великанского дома с грохотом обвалилась.

Джон буйствовал. Он захлебывался собственной слюной, грозил пришельцам страшными карами и изрыгал ужаснейшие проклятия. Если бы я повторил их здесь даже в самом смягченном виде, страницы этой книги свернулись бы в трубочку, а в пальцах, которыми вы их листаете, появился бы сильный зуд. Но как бы Джон ни ругался, сделать он ничего не мог — ведь они с Этаном заключили уговор, а в двух оставшихся мифических Мирах, как когда-то и в Середке, уговор крепче железа. Джону поневоле приходилось не только отпустить путников, но еще и подтолкнуть их в нужном направлении.

В конце концов великан проспорил даже больше, чем входило в его намерения — так всегда бывает, когда капризничаешь. Пока Этан с Тором в ужасе пережидали приступ великанского гнева под гигантскими трибунами, Дженнифер Т. припустила к великанскому дому. В груди у нее застрял твердый комок жалости, и она твердо решила освободиться от него.

По коридору и по шкурам бедных убитых животных она добежала до клетки. Несчастная снежная женщина спала, прикорнув в уголке. Она громко храпела, но несущиеся снаружи проклятья заглушали ее храп. Сам дом то и дело содрогался и дребезжал, как ящик с ложками и вилками, — Дженнифер Т. казалось, что он вот-вот обрушится им на головы.

— Эй, — позвала она шепотом, хотя сомневалась, что великан сейчас способен ее услышать. — Эй, миссис Снежная! Таффи! — Ответа не было, и она позвала чуть громче: — Эй, Большеножка!

Куча старых меховых одеял с поразительной быстротой воспряла, и перед Дженнифер Т., сверкая янтарными глазами, поднялось во весь рост существо, которое она еще вчера назвала бы великаншей.

— Посмотри на мои ноги как следует, — сердито предложила Таффи. — Неужели они такие уж большие?

Ее ноги, в общем, напоминали человеческие и имели по пяти пальцев, но их покрывал густой черный мех, а большой палец, сказать по правде, больше походил на большой палец руки. Кроме того, ноги были раза в полтора длиннее человеческих и раза в полтора шире. «Если подбирать к ним обувь, понадобится какой-нибудь пятидесятый размер», — подумала Дженнифер Т. Как ответить Таффи, она не знала. Ей совсем не хотелось обижать снежную женщину, но ее ноги и правда были ужасно большие.

— По сравнению с моим ростом, конечно, — сказала Таффи. — Во мне девять футов — ясно же, что ноги должны быть побольше твоих.

— Да, наверно, — сказала Дженнифер Т. — Если смотреть с этой точки зрения, то они, можно сказать, просто миниатюрные.

Вид у Таффи сразу стал довольный, но, услышав, что Джон проиграл спор и что Дженнифер Т., пользуясь его бешенством, прокралась сюда, чтобы ее, Таффи, освободить, снежная женщина приуныла.

— Мне все равно некуда идти, — сказала она с глубокой печалью.

— Летим тогда с нами, — предложила Дженнифер Т. — Наш путь лежит через все Дальние Земли.

Темное лицо снежной женщины смягчилось.

— Дальние Земли, — осипшим от волнения голосом повторила она. — Я не видела Великих Лесов с того дня, как меня поймала охота Джона Мозговая Кость.

— Ну так идем! — Дженнифер Т. вдруг подумала, что в фургончике «сааба» девятифутовая женщина может не поместиться, но отогнала эту досадную мысль. — И побыстрее. Нам придется срочно сматываться, когда этот парень успокоится.

Таффи взволнованно заметалась по клетке, запертой на огромный замок. Его скважина и высотой, и шириной была как раз с Дженнифер Т. Если бы она каким-то образом раздобыла ключ, то повернуть его уж точно не смогла бы. А Таффи, в отличие от нее, ни в скважину, ни между прутьями не пролезет. Дженнифер Т. тоскливо посмотрела на железные петли дверцы, на прутья, крепко вделанные в пол и потолок клетки.

— Я здесь уже двести лет сижу, — сказала Таффи. — Я изучила эти петли и болты, как священное писание, и сражалась с ними, как со своими врагами, лишившими меня самого дорогого на свете — да таковы они, в сущности, и есть. Возвращайся к своим друзьям, человеческое дитя, — мне ты ничем не поможешь.

И Таффи снова съежилась в уголке, превратившись в груду старого меха.

Дженнифер Т. стала оглядываться, ища что-нибудь, чем бы она или Таффи могли бы взломать клетку. Здесь валялось много берцовых костей, но против толстых черных прутьев они, конечно, бесполезны. В костре тлели угли и головешки, но никакой костер, даже великанский, не сможет расплавить железо — иначе он и большой котел Джона давно бы расплавил. Чувствуя, как уходит надежда из ее сердца, Дженнифер Т. расстегнула рюкзак у себя за спиной и достала «Справочник храброго племени На-Ве-Чу». Может быть, там есть сведения о каких-нибудь травах или минералах, заставляющих огонь гореть жарче?

Перелистывая старые страницы, она узнала, что целью каждого члена племени было заработать как можно больше перьев — может быть, даже настоящих. Перо получал тот, кто овладевал какой-нибудь отраслью Индейской Науки: искусством читать следы, постройкой каноэ, умением разводить костры, изготовлением копий, рыбной ловлей, плаванием, лазаньем по деревьям и скалам. Перья присуждались также за танец, пение, правдивые истории и, как это ни удивительно, за хорошее вранье. На странице 621 показывалось, как можно заслужить перо, освоив древнее искусство вязания узлов. В самом конце главы об узлах обнаружились три абзаца относительно открывания замков. Там же имелся рисунок, показывающий в разрезе так называемый ступенчатый замок — очень похожий на тот, что запирал клетку. Замки такого типа открывались длиннющими старомодными «ключами-скелетами». Внутри замка находится металлическая шахта — когда ее поворачивают, она поднимает засов. Повороту препятствуют три пружинных штырька, каждый из которых расположен на разной высоте. Когда вставляешь ключ, три выемки на его бородке отжимают штыри вниз, и шахта поворачивается.

Дженнифер Т. просунула голову в замочную скважину, но там было слишком темно, чтобы что-то рассмотреть. Она сунула в отверстие руку и нащупала штырь — целый столбик, толстый и холодный. Дженнифер Т. нажала на него, и он с недовольным скрипом ушел вниз. Она заползла в темный проход и обнаружила второй штырь, а потом и третий. Еще миг — и она высунула в клетку голову и плечи.

— Что ты делаешь? — ахнула Таффи, глядя на нее во все глаза.

— Возьми меня за плечи и поверни, — велела Дженнифер Т., нажимая на три штыря лодыжками, коленками и руками выше локтей. Пружины оказывали сильное сопротивление, верхушки штырей впивались в тело.

— Что-что? — Свобода, когда она наконец приходит, редко совпадает с картинами, которые рисует себе узник. Таффи только глазами хлопала, отвесив свою бородатую челюсть.

— Я ключ, Большеногая! Возьми меня за плечи и поверни!

И Таффи, встав, стряхнула с себя двухсотлетнее рабство. Она много раз видела, как Джон отпирает замок своим большущим ключом, и знала, что Дженнифер Т. нужно поворачивать по часовой стрелке, если смотреть изнутри. Так она и сделала.

— Ой-ой! — завопила Дженнифер Т., и Таффи тут же ее отпустила. — Нет, ничего. Давай, только быстрее.

Большие мохнатые руки с длинными большими пальцами снова ухватили девочку за плечи и стали поворачивать. Дженнифер Т. нажимала на штыри всем своим весом — еще немного, и они ее продырявят. Медленно, почти с раздражением, шахта начала поворачиваться. Засов поднялся, и дверь клетки, заскрипев, как колеса поезда при торможении, отворилась. Дженнифер Т. вместе с ней повернулась головой к середине великанова дома. Она лежала теперь на спине, лицом вверх, и упустила тот момент, когда снежная женщина вышла из клетки на волю.

Стены дома задрожали, и с них посыпались осколки камня.

— Он идет! — крикнула Дженнифер Т. — Вытащи меня отсюда.

Таффи снова захлопнула дверь, взяла Дженнифер Т. за ноги и повернула опять по часовой стрелке — ведь теперь она находилась снаружи. Шахта повернулась уже с меньшим усилием, засов защелкнулся, и Таффи вытащила девочку из скважины, а потом прижала ее к себе своими мохнатыми ручищами и выдавила у нее из легких весь кислород. Дженнифер Т. ощутила ее запах, резкий, но не противный — так пахли собаки бабушки Билли Энн после купания в море.

— Спасибо тебе! — восклицала Таффи. — Спасибо, спасибо!

Перед глазами у Дженнифер Т. плясали искры. Забавно: каждую секунду своей жизни ты только и делаешь, что дышишь, но очень редко вспоминаешь, насколько это важно — дышать.

— Пожалуйста… отпусти…

Очнулась она, брыкаясь и ворочаясь, на заднем сиденье Скид. Машина дребезжала, и шум стоял такой, точно монеты вытрясали из копилки. Она стукнулась головой о твердый предмет — голову Тора Уигнатта.

— Мичман Райдаут пришла в сознание, капитан, — доложил Тор.

Этан, сидящий за рулем, обернулся к ней. Клевер сидел рядом с ним очень тихо, закрыв глаза.

— Держись, Дженнифер Т, — сказал Этан, — сейчас Джон нас толканет.

В окнах с правой стороны виднелись мохнатые пальцы Джона, с левой торчал большой палец с длинным черным ногтем. Джон держал Скид снизу, как мальчишка, запускающий бумажный самолетик.

— А где же… — Охваченная паникой, Дженнифер Т. села.

— Ш-ш, — сказал Этан и показал назад. В заднем окне маячил клочок черного меха, очень напоминавший ногу. Еще один клочок Дженнифер Т. углядела в своем окошке и третий — со стороны Тора. Этан показал ей на Клевера, у которого на лбу проступила обильная золотистая испарина, и она все поняла. Таффи лежала, распластавшись, на крыше машины и держалась, наверно, за растяжки аэростата. А Клевер, бледный, потный, сам на грани потери сознания, колдовал что есть мочи, делая ее невидимой для Джона.

— ГОТОВЫ, ВКУСНЕНЬКИЕ? — В голосе великана звучало злорадство, как у хулигана, который собирается «помочь» тебе прыгнуть в бассейн — прямо в одежде.

Все ухватились за прочные шведские ремни безопасности.

— Я ЧТО-ТО ЧУЮ, — сказал вдруг Джон. — Я ЧУЮ ТАФФИ!

Он стал принюхиваться, бормоча что-то себе под нос. У Клевера вырвался тихий стон, но чары держались. Джон поднял руку, и всех прижало к сиденьям. Растяжки загудели под ветром, как струны огромной гитары, и великанский бросок швырнул Дженнифер Т. назад. Оглянувшись, она увидела, как великан быстро исчезает позади, потирая живот и провожая огорченным взглядом свой улетающий обед.

— Ну, рувины… — сказал Клевер. Они уже полчаса летели над нескончаемым зеленым ковром Великих Лесов. Клевер надеялся, что этот маршрут приведет их прямо к Зубастым горам, а оттуда через Большую реку в Яблоневый Сад, а оттуда через Зеленый Ромб к Лепечущему Ручью. — Вот вы и познакомились с большим волшебством.

— А что это такое? — спросил Этан.

— То, что не пускает вас, рувинов, в Летомир, — ответила Таффи с крыши.

— Не совсем так, — возразил Клевер. — Если тебе очень захочется, ты сюда попадешь, но далеко уж точно уйти не сможешь — большое волшебство опутает тебя со всех сторон.

— И что тогда будет? — Этан оглядел себя, словно ожидая увидеть опутавшие его нити волшебства.

— Будут разные невероятные вещи. Приключения. Наткнешься на место, где волшебство особенно сильно, и тебе понадобится сто лет, чтобы преодолеть две несчастные мили. Попробуй послать сюда рувинскую армию, и она обязательно влипнет в какую-нибудь сагу. Нам надо избегать всего этого и поспешать — боюсь, что времени у нас мало.

Этан взглянул на часы и увидел, что цифра 1 в правом нижнем углу сменилась цифрой 2, а стрелка указывает не вниз, а вверх.

— Хотел бы я знать, что это означает.

— Ты о чем? — спросила Дженнифер Т.

— Вот эта вот двойка со стрелкой. В доме у великана там была единица, а стрелка показывала вниз.

Дженнифер Т. притянула его запястье к себе.

— Это иннинги, — сказала она. — Часы показывают первую половину второго.

— Второй иннинг? — удивился Этан. — Но чего? Какой игры?

Ответ на этот вопрос пришел к нему сам собой. В памяти зазвучал хрипловатый голос Мо Райдаута: «Рваная Скала — это день. Последний день последнего года. Последний аут во второй половине девятого иннинга».

— Первая половина второго, — сказал Этан. — Нам осталось семь с половиной иннингов.

Растяжки аэростата, на которых держалась машина, загудели громко, в унисон, и вокруг стали собираться черные тучи — среди ясного неба, что называется.

— М-мм. — Таффи жадно втягивала в себя вольный воздух Летомира. — Будет гроза.

— Выходит, с нами никаких историй не случится? — спросил Этан. — Должно ведь случиться хоть что-нибудь, иначе мы никогда не найдем моего папу. Найти его и спасти Древо — это совсем как в сказке, только правда.

— Сказки тоже правда, — сказал Клевер.

— Ты прямо как старина Альберт, — вставила Дженнифер Т. — Вообще-то, Эт, я бы не сильно беспокоилась насчет того, что с нами совсем ничего не случится.

Она указала наверх. На серебристый, трепещущий под ветром аэростат легла тень чьих-то огромных крыльев.

Глава десятая МИСТЕР ФЕЛЬД В ЗИМОМИРЕ

Умы посильнее моего много раз терпели неудачу, пытаясь объяснить часовые и календарные системы разных Миров. Человек может провести в Зимомире один-единственный месяц — скажем, гроховик, насчитывающий сорок три дня сплошного черного града, а затем вернуться в Середку и обнаружить, что его праправнуки умерли лет пятьдесят назад. Другая проводит в Летомире всю жизнь, а когда глубокой старушкой возвращается назад, то видит, что муж и дети, которых она покинула несколько минут назад, все еще ждут ее с ужином. Я не могу объяснить, как так вышло, и тем не менее это правда: в то самое время, когда Скид летела в небесах Летомира, пестрый караван приближался к перекрестку под названием Костяная Яма в лишенной теней области Зимомира, известной как Огнелед.

Много позже Этан, пытаясь воссоздать маршрут, которым его отца везли через Зимомир, пришел к выводу, что Рать могла бы выбрать шесть, если не тридцать семь более прямых путей. В Огнельде войску Койота делать было совершенно нечего — это им было даже не по дороге. Но Рать, двигаясь к какой-то цели, редко выбирает прямой путь. Сверившись с древними мифами и легендами, вы убедитесь, что Койот в своих странствиях между Мирами вообще редко имеет в виду какую-то определенную цель. И его спутники, все эти скрикеры, серошкуры, гоблины, тролли, саламандры, зверолюди, рыболюди, мухолюди всех мыслимых пород и обличий, вся эта орущая, пляшущая, рыщущая, врущая Рать — все они почти никогда не знают, где будут ночевать в следующий раз.

Они не знают и того, как попытался объяснить Роб Пэдфут мистеру Фельду, с ними сейчас Койот или нет. Поэтому он, Пэдфут, никак не может проводить мистера Фельда к Койоту или же освободить его немедленно, как он, мистер Фельд, требует.

— Его попросту нет здесь в данную минуту, — говорил Роб Пэдфут. — А если бы он и был здесь, хе-хе, я бы не мог отвести вас к нему. Всем, кто живет на свете, приходится ждать, когда Койот сам придет к ним.

Мистер Фельд кивнул. Он совсем упал духом. Последние двадцать три часа и девять минут он провел, лежа с завязанными глазами и связанными за спиной руками на грязном пенопластовом матрасе. Одеялом ему служила шкура, пахнущая козлом и почти не защищающая от пронизывающего холода. Мистер Фельд знал точно, сколько времени провел в заключении, потому что каждые десять минут сверялся со своими часами. Любой другой человек не смог бы это проделать с завязанными глазами, но только не мистер Фельд. Свои часы, как и часы Этана, он сконструировал сам. Стоило только нажать кнопку FUNCTION, а потом 2*1, и они в буквальном смысле слова говорили вам, который теперь час. По причине, которую сам мистер Фельд не до конца понимал, говорили они с легким британским акцентом. Узнавать время каждые десять минут было в общем-то незачем, но голос часов, напоминающий интонации вышколенного дворецкого, немного успокаивал мистера Фельда.

Неудобство его постели усугублялось тем, что его камера не стояла на месте, как полагалось бы нормальной камере — она раскачивалась, дергалась и скрипела. Время от времени раздавался жуткий металлический скрежет, поднимающий волосы дыбом и пронизывающий зубы до самых корней. Но хуже всего было то, что мистер Фельд не имел понятия ни где он находится, ни зачем его похитили, ни чего хотят от него похитители. Каждый раз, когда Пэдфут приносил ему воду (натаянную из снега, как он говорил) и еду (ломти окорока карибу), мистер Фельд задавал ему вопросы. Вопросы задавались то гневно, то умоляюще, то покорно. Он напоминал Пэдфуту, что у него есть сын, маленький мальчик без матери, которого нельзя надолго оставлять одного. Он пытался перехитрить Пэдфута и заставить его выдать хотя бы часть своих намерений. Но Пэдфут, посмеиваясь, повторял одну и ту же возмутительную ложь.

Ложь состояла в следующем:

1) Мистер Фельд находится в трюме паровых саней.

2) Сани движутся в большой колонне снегоходов и собачьих упряжек, выполняющей некую завоевательскую миссию.

3) Их сани и прочие машины снабжает электричеством тысяча гроз, «стадо громовых буйволов», следующих в хвосте колонны.

4) Миссия заключается в захвате города Накраюсветовова, принадлежащего неким «волосанам» или «снежным гигантам».

5) На зеленой проталине в окрестностях этого города находится Колодец, именуемый Лепечущим. Его воды питают «здоровенное дерево», на котором, как слива, болтается вся известная мистеру Фельду Вселенная.

6) Предводитель армии, именующий себя Койотом, планирует отравить воды Колодца и повалить это космическое дерево в целях, не совсем ясных даже самому Пэдфуту.

7) Когда пункт б будет выполнен, всей жизни в нашем понимании наступит конец.

— Прошу вас, — сказал мистер Фельд. — Я не знаю, кто вы и почему вы так со мной обращаетесь. Если я чем-то обидел вас, мистер Пэдфут, я искренне прошу у вас прощения и надеюсь, что вы дадите мне возможность загладить свою вину.

— Ну и скептик же вы, мистер Фельд, хе-хе. — Голос Пэдфута стал грубее, чем был в тот день на бейсбольном поле, и выражался он теперь не так правильно, но смешок, походящий на шорох сухих листьев, остался тем же. — Как, скажите на милость, убедить вас в том, что я говорю вам стопроцентную правду?

— То, что вы говорите, — сущая нелепица, мистер Пэдфут, — сказал мистер Фельд, разминая пальцы. Он давно оставил попытки освободиться от пут, но знал, что руки быстро онемеют, если он не будет ими двигать. — Для начала мне нужно увидеть все это собственными глазами — но даже и тогда я не могу гарантировать, что поверю вам.

— Ну, уж это вы загнули. — Мистер Фельд слышал, как Пэдфут расхаживает по камере. — Я еще не встречал рувина, который не поверил бы тому, о чем докладывает ему его собственное родное тело.

— Я инженер, а это особый случай. Взять хотя бы центробежную силу…

Голову мистера Фельда дернули назад, и перед глазами у него замелькали золотые и черные пятна. Немного привыкнув к свету, он стал различать перед собой нечто напоминающее серую кривозубую ухмылку. Выше и ниже ухмылки располагались вздернутый нос, мохнатые щеки и хищные, голодные, обведенные красной каемкой глаза. Мистер Фельд вскрикнул и привстал с матраса. Находящееся перед ним существо ростом было не выше мальчика одиннадцати-двенадцати лет, но имело могучую грудь и жилистую, как у лошади, шею. Мускулистые, согнутые в локтях руки свисали до колен, а все тело покрывал роскошный светлый мех. Всю его одежду составляли высокие, красновато-коричневые сапоги, ремень вокруг пояса и висящий на нем кошелек. Длинноволосый инвестор, интересующийся альтернативными технологиями воздухоплавания, исчез без следа.

— Ну что? — произнесло существо. — Насладился видом красавца Робина Мягколапа? — Существо лизнуло ладонь и пригладило клочок шерсти у себя на затылке. — Что теперь скажешь?

— Я… я… — То, что это тот самый Роб Пэдфут, представлялось невероятным, но иные версии выглядели не просто невероятными, а совершенно немыслимыми. Мистеру Фельду поневоле приходилось это признать.

— Я достаточно реален, мистер Фельд? — Острые серые зубы снова обнажились в ухмылке.

— Покажите мне машины. Паровые сани, о которых вы говорили, и громовых буйволов. Тогда я решу окончательно.

Пэдфут-Мягколап, услышав эту просьбу, заколебался, и мистер Фельд подумал: «Значит, все-таки розыгрыш. Нет никаких паровых саней, и вселенского дерева тоже нет».

— Прямо не знаю… Хотелось бы, конечно, малость прочистить мозги в твоей рувинской черепушке, но таких указаний, хе-хе, мне не давали… Что-о?

Мистер Фельд сидел совсем близко от Мягколапа, созерцая через очки его мохнатую грудь. Теперь он, извернувшись, выбросил свои связанные руки вперед, вцепился Мягколапу в мех и рванул его на себя.

— А-ай! — Мягколап хлопнул пленника по рукам. — Ты что это делаешь, обезьяна безволосая?

— Костюм вполне правдоподобен, — не скрывая своего восхищения, признал мистер Фельд.

— Ну все. — Мягколап сгреб мистера Фельда за шиворот и поднял вверх так, что тот едва доставал носками до пола. — Готовьтесь, мистер Фельд: сейчас вы проиграете весь остаток своих шариков.

Неся пленника на вытянутой руке, как младенца, которому срочно требуется сменить пеленки, Мягколап вышел из камеры. Мистер Фельд успел разглядеть, что она вся железная — и пол, и стены, и потолок, и овальная дверь. Теперь Мягколап шел по длинному узкому коридору, тоже склепанному из серых металлических листов. Как на подводной лодке в каком-нибудь старом фильме о Второй мировой войне. Со своей ношей Мягколап обходился не особенно бережно, и мистер Фельд то и дело стукался головой о железо. В спертом воздухе пахло горелыми спичками, но когда они стали подниматься по спиральной металлической лестнице, воздух посвежел и сделалось очень холодно (бедная голова мистера Фельда стукалась снизу о каждую ступеньку). В круглом железном помещении на вершине лестницы стены состояли сплошь из рычагов, тумблеров и приборов непонятного назначения, которые мистеру Фельду очень хотелось бы осмотреть. Среди проводов и трубок копошились какие-то серые зверьки, похожие на больших грызунов, то ли нутрий, то ли опоссумов. У мистера Фельда создалось, однако, тревожное впечатление, что эти зверьки переговариваются между собой на ломаном английском, что их движения имеют смысл и что они занимаются своим делом с большим старанием. Тут Мягколап с размаху поставил его на пол, и мистера Фельда окутало что-то мягкое, тяжелое и пахнущее козлом.

— Надень-ка, — сказал Мягколап. — Там, наверху, околеть можно, хе-хе.

Смех заставлял предположить, что мистера Фельда все еще разыгрывают. Широченная шуба с капюшоном и поясом волочилась по железному полу. Ниже пояса она была разрезана на меховые полосы, которые обвязывались вокруг каждой ноги наподобие меховых шаровар.

— Аты чего? — спросил Мягколап, управившись со своими завязками.

— Руки, — напомнил мистер Фельд.

Мягколап ловко распугал крепкие узлы и помог ему облачиться в шубу. К ней прилагались толстые меховые рукавицы.

— Что это за мех? — Мистер Фельд поднес рукавицу к носу и сморщил его.

Мягколап воспринял вопрос как идиотский.

— Мастодонт, само собой.

Тогда, несмотря ни на что — даже на абсолютное нежелание верить, что все это происходит с ним на самом деле, — в мистере Фельде зашевелилось что-то, словно пузырьки в стакане пива. Как инженер, хорошо подкованный в области физики, он знал это чувство очень хорошо. Сейчас откроется окошко в полный неисчерпаемых тайн механизм Вселенной, и он, Брюс Фельд, сможет в это окно заглянуть.

— Ну, рувин, пошли, — сказал Мягколап. — Лезь наверх, пока босс не явился, а то наживу я хлопот на свою мохнатую задницу.

Приделанная к полу лесенка вела к люку посередине круглой крыши. Лезть по ней в громадной шубе было нелегко, и мистер Фельд не знал, как люк открывается. Но когда он добрался до верха, крышка заскрежетала, зашипела и открылась сама, как объектив камеры. Мистер Фельд вскрикнул и отшатнулся от холода и яркого света, которые обрушились на него сверху. Но снизу что-то нажало — Мягколап, что же еще — и он вылетел из люка на мороз. Вокруг стоял металлический грохот, за которым слышалось что-то вроде лая и подвывания собак, а временами раздавался зубодробительный скрежет, так мучивший мистера Фельда в его камере.

— Я ничего не вижу! — в панике воскликнул он.

— На вот, надень. У меня была отличная пара, да я их потерял на твоем заплесневелом острове.

Мягколап сунул в руку мистеру Фельду что-то гибкое и одновременно твердое — защитные очки в оправе из холста и кожи. Их линзы приглушили нестерпимо яркий свет, придав всему окружающему желтоватый оттенок. Мистер Фельд с Мягколапом стояли на чем-то вроде наблюдательной платформы, обведенной низкими медными поручнями. Мистер Фельд, следуя примеру Мягколапа, ухватился за них — и хорошо сделал, потому что они неслись на большой скорости по неровному грунту. Почва сквозь очки казалась желтой, но была твердая и блестела, как фарфоровая чашка.

— Похоже на лед, — сказал он, но тут же устыдился: зачем говорить очевидные вещи.

— Лед и есть, что ж еще. Мы в Зимомире и едем сейчас через Огнелед.

Последние сомнения Фельда рассеялись. Он не мог отрицать существования машины, на которой ехал, — замечательной черной машины, сочетавшей в себе снегоход с танком Шермана. Не мог отрицать, что слышит гул ее мотора и общий рокот других паровых саней, скользящих по твердому льду. Не мог не видеть огромного количества нарт, едущих в промежутках. Правили ими маленькие, закутанные в меха существа, а тащили их не собаки, но скулящие, подвывающие волки. И волки-то не простые: они бежали на задних лапах, продев передние в постромки. И совсем уж ничего здравый смысл мистера Фельда не мог поделать со сборищем грозовых туч, которые, клубясь и сверкая молниями, тянулись по небу миль на десять.

— Так, — сказал мистер Фельд, не зная, что бы еще сказать.

— Когда Койот захочет тебя видеть, он сам к тебе придет, хе-хе.

И тут, словно слова Мягколапа послужили сигналом, мотор их саней заурчал чуть потише, и машина замедлила ход. Вся колонна тоже начала притормаживать, и двуногие волки побросали свои постромки. Погонщики слезли с нарт и откинули меховые капюшоны, открыв ухмыляющиеся чернобородые лица.

— Гоблины-каюры, — сказал Мягколап. — Волки только их и слушаются.

Каюры стали развязывать тяжелые мешки и высыпать их содержимое на лед. Большие куски мороженого красного мяса разлетались во все стороны. Волки со звуками, жутко напоминающими человеческий смех, накинулись на корм, а каюры, щелкая длинными кнутами, затянули что-то тягучее. Мясо исчезло в мгновение ока, и волки принялись кататься по льду, прыгать, играть и кусаться. Откуда-то появился древний футбольный мяч, и началась свалка.

Грозовые буйволы догнали колонну, и тень от них упала на лед. На том пространстве, где она лежала, лед вдруг зашевелился, как живой. В следующий момент мистер Фельд понял, что движется не сам лед, а мыши, миллионы белых мышей.

Мягколапа явно потрясло это зрелище.

— Они думают, что это ночь пришла! Бедные белые мышки Огнельда, они никогда раньше не видели тени!

Волки прервали игру и кинулись на мышей, хватая их и пожирая, как соленые орешки.

Мысль, которая давно пробивала себе дорогу через мозг мистера Фельда, наконец дошла до его языка.

— Где мы? — спросил он.

— На перекрестке. Называется он Костяной Ямой Бетти. Твое счастье, хе-хе! Мистер К. любит перекрестки, приятель, а этот числится среди самых его любимых. — Было видно, что Мягколап волнуется, предвкушая скорую встречу со своим боссом.

Мистер Фельд заморгал, глядя в свои желтые очки: раньше он не сознавал, что они едут по какой-то дороге. Дорога была гигантская — по ней могло бы двигаться в ряд население целого человеческого города. На солнце она сверкала, как алмазная, в тени грозовых туч светилась, как жемчуг. Впереди от места, где остановились головные сани, расходились шесть других дорог, одни столь же широкие, другие поуже. Весь перекресток напоминал грубую семиконечную звезду. На нем, как и на всех перекрестках Зимомира, не было никакой вехи, и смертных путешественников ожидали здесь всяческие злоключения. В середине звезды находилась яма, наполненная, чего не мог не видеть мистер Фельд с крыши саней, костями. Костями всех видов, серыми и выветренными. Черепа виднелись тоже, с оленьими рогами и острыми хищными зубами. При одном взгляде на эту яму почему-то чувствовалось, что она очень, очень глубокая. Кто-то или что-то съело здесь за долгое время очень много животных.

— У Злюки Бетти аппетит отменный, — сказал Мягколап. — Она чуть не слопала моего папашу, хе-хе, когда он еще мальцом был.

Паровые сани одни за другими останавливались, и их двигатели, взревев напоследок, затихали. Из люков в облаках серого пара вылезали маленькие серые механики, Все они бежали к перекрестку, смешивались с каюрами и другими мелкими, юркими созданиями, которые выскакивали из-под меховых шкур, покрывавших нарты. Одни несли с собой волынки и тамбурины, другие колотили маленькими черными мечами по железным щитам. Старые радиаторы отопления в филадельфийском доме, где вырос мистер Фельд, издавали примерно такие же звуки. Ночью он часто просыпался с бьющимся сердцем и слышал, как они, в количестве девяти штук, гудят и дребезжат по всему дому. Он вспомнил о них, слушая устраиваемый Ратью концерт.

— Чему они так радуются? — спросил мистер Фельд, но Мягколап ему не ответил. Лохматый демон (а кем еще он мог быть?) соскочил с платформы и поскакал к перекрестку, расталкивая на ходу серых грызунов, каюров и бог весть кого еще. Бежал он на четвереньках, и это зрелище нервировало мистера Фельда. — Мягколап! — крикнул он. — Куда ты? Что происходит?

— Это перекресток, — проскрипел кто-то у его локтя.

Мистер Фельд обернулся. На поручнях, встопорщив перья, сидел ворон, черный, с серым клювом и красными, цвета ржавчины, когтистыми лапами. Вид у него, как у всех воронов, был хитрый и невозмутимый, как будто он старался скрыть свои мысли.

— Именно на перекрестке всегда можно встретить Койота, — пояснил он.

— Так он здесь? — Мистер Фельд взглянул на Мягколапа, скачущего по зеркальному льду, и решил, что не станет нервничать из-за того, что беседует с птицей. Он протер заиндевевшие очки, стараясь разглядеть что-то сквозь толпу серошкуров, гоблинов и прочих тварей. — Нельзя ли мне поговорить с ним? — Ворон, сунув голову под крыло, рылся в своих перьях. — Ты не знаешь, где он?

— Как не знать. Все вороны знают, где в этот самый миг находится Койот. Такой уж у нас дар. Им нас наделил сам Койот, когда принялся переделывать мир.

— Скажи, он сейчас здесь? Мне просто необходимо поговорить с ним.

— Расслабься, — сказал ворон. — Он сам захочет поговорить с тобой. Он о тебе слышал.

Серошкуры, весело вопя, катались по льду на задах.

— Мне кажется… его интересует материал для аэростатов, который я изобрел.

Ворон хмыкнул как-то совсем не по-птичьи. Мистер Фельд взглянул на него и увидел такое, что чуть не кувыркнулся через перила. Там, где только что сидел ворон, теперь стоял человек — стройный, хрупкого сложения, на пару дюймов ниже мистера Фельда. Одет он был в короткий, алый с золотом камзол, отороченный черным мехом внизу, на вороте и на рукавах. Откинутый капюшон показывал буйную гриву огненно-рыжих волос. Лицо под рыжей шевелюрой, как повелось с давних пор, плохо поддавалось описанию. Красивое, но с излишне острыми скулами, носом и подбородком; молодое, но с глубокими складками и морщинами; веселое, но с холодными, недобрыми глазами; умное, но пухлые красные губы сложены в жестокую глупую усмешку. Лицо того, кто с одинаковой охотой ищет удовольствий и напрашивается на неприятности. Лицо того, кто испокон веку сеял смуту и творил всякие пакости, но удовольствия давным-давно не испытывал.

— Аэростаты мне ни к чему, мистер Фельд, а вот та чудесная ткань, из которой вы их делаете, очень даже нужна.

Но тут мистер Фельд, который, конечно, уже догадывался, кто такой его таинственный собеседник, отвлекся. Чей-то тонкий голосок изрыгал такую ругань, какой инженер в жизни еще не слыхивал. Толпа на перекрестке теперь отплясывала под вой волынок неистовую джигу вокруг костяной ямы. Серошкуры, выстроившись в ряд от ямы до головных саней, перекидывали друг другу какой-то мохнатый шар. Снаряд, сверкающий яркой рыжиной на фоне бесцветных льдов, как раз и служил источником леденящих кровь проклятий.

Языка, на котором шар изъяснялся, мистер Фельд не знал (это был один из диалектов Западной Рейнардии[13]), но эта речь звучала так выразительно, что смысл ее был ясен каждому. Предки серошкуров сравнивались с различными отвратительными животными, растениями и бактериями, после чего следовал перечень физически невозможных действий, которые серошкуры якобы проделывали друг с другом. Серошкуров все это, видимо, очень забавляло. Шар по пути к яме (теперь мистер Фельд разглядел, что у шара имеется пушистый рыжий хвост) сулил им, а также их потомкам до девятого колена самые страшные болезни и бедствия, если они сейчас, сию же минуту, не отпустят его. Поминались язвы, болячки, увечья и дефекты внутренних органов, но серошкуров это не пугало. Хвостатый шар долетел до последнего перед ямой серошкура, и тот, размахнувшись, под общее «Хо!» снова подкинул его в воздух. Шар, дрыгая черными лапами, хлопнулся в яму, ударился головой о твердую кость и улегся неподвижно — бедное маленькое создание, чем-то знакомое мистеру Фельду: лиса не лиса, обезьяна не обезьяна…

— Бушменчик! — сказал мистер Фельд.

— Вообще-то это волшебный лис, — вежливо заметил рыжий. — Бушменчики, как мне кажется, намного меньше.

Мистер Фельд преисполнился жалости к лису, а заодно (с запозданием) пожалел и Этана, чей отец всегда отказывался верить в невозможное — и был, как выяснилось, в корне не прав. Ему хотелось заступиться за лиса, которого уже однажды спас на Клэм-Айленде его маленький Этан, заставив отца резко затормозить. Мистер Фельд уже начал было свою защитительную речь, но обнаружил, что мысли у него путаются. Койот, казалось, излучал какой-то невидимый свет, воспринимаемый самыми глубокими, животными слоями мозга.

— Что с ним теперь будет? — кое-как выговорил мистер Фельд.

— Вам этого лучше не видеть. Он хорошо послужил своему делу, старина Пройдисвет, и должен чувствовать себя польщенным — я ему так и сказал. Тенехвост, совершивший последний великий прыжок между Мирами. — Сверкающий взгляд Койота переместился к перекрестку и вернулся к мистеру Фельду. — Пусть это дурачье позабавится, — сказал он с широкой улыбкой, согревшей мистера Фельда от самого нутра до замерзших ушей. — А мы тем временем познакомимся с вами получше, мистер Брюс Фельд.

Бескрайний белый мир вокруг них внезапно исчез куда-то — исчез вместе с волынками, барабанами, волчьим воем, ревом моторов и ярким светом. Мистер Фельд сидел в глубоком мягком кресле перед камином, где весело трещал огонь. Лампы давали мягкое, золотистое освещение. В одной руке мистер Фельд держал чашку черного кофе с сахаром — точно такого, как он любил, в другой — сандвич с цыпленком, помидорами и майонезом на белом хлебе. Курятина теплая, хорошо посоленная. Мистер Фельд откусил кусочек и запил глотком великолепного горячего кофе.

Рыжий сидел напротив в еще более просторном кресле, одетый в китайскую пижаму с вышитыми на ней обезьянами. В тонких руках он держал дымящуюся кружку и чувствовал себя, по всей видимости, не менее уютно, чем мистер Фельд, но мистера Фельда это не обманывало: он знал, что сейчас его попросят о чем-то, чего ему делать вовсе не хочется.

— Вы человек разумный, — с легким нетерпеливым вздохом и улыбкой молвил рыжий, — а с разумными существами договариваться всегда труднее. К счастью, такие существа встречаются редко — еще одна оплошность Старины Дубоголового. Надеюсь, вам удобно? Хорош ли кофе? Это перувианский, ваш любимый, не так ли? А соль, которой приправлен сандвич, доставлена с французских соляных болот. Между морской солью и обычной всегда чувствуется разница — ведь это ваши слова?

— Босс — это вы, верно? Койот?

— Можно и так назвать. Он же Передельщик, Ворон, Хорек, Змей, Локи, Гермес, Легба, Глускап, Эщу, Шайтан и Прометей[14].

— Но ведь Шайтан — это все равно что…

— Да, да. Все эти разговоры о Сатане — сплошная чушь, — скучающе бросил Койот. — Надоело, честное слово. Ну, допустим, послал я вам, людям, парочку резаных мячей. Признаю, в былые времена я вел себя просто ужасно, ха-ха! Но это не вся история. Назовите любую вещь, которая вам нравится в вашем убогом мире, и я вам гарантирую, что она существует только благодаря мне. Ну, давайте!

— Пицца, — сказал мистер Фельд.

— Огонь, — тут же ответил Койот. — Попробуйте-ка растопить печь, не умея его добывать.

— Значит, огонь изобрели вы? — с сомнением произнес мистер Фельд.

— У вас в Середке все жевали сырое жилистое мясо, пока я не стащил у Старины Дубоголового его блестючку. — Вспомнив о похищении огня, Койот сам весь замерцал от удовольствия, как язык пламени. — Валяйте дальше.

— Физика, — сказал мистер Фельд.

— Я задам вам вопрос. Может ли кошка, находящаяся в ящике, быть жива и мертва одновременно с точки зрения физики?

— Это кошка Шрёдингера. Теоретически она может быть как живой, так и мертвой, пока вы не откроете ящик и не увидите, как обстоит дело в действительности. Пример того, что истину можно открыть только путем наблюдения.

— За это правило благодарите меня. С физикой мы разобрались — назовите еще что-нибудь, что вам по-настоящему нравится в Середке.

И Койот, как бы подсказывая мистеру Фельду ответ, стал насвистывать: «Своди меня на матч, где весело и людно».

— Бейсбол? — клюнул на подсказку мистер Фельд.

— Этого вам о старом Шайтане не рассказывали, правда?

— Вы и бейсбол изобрели?

— Давно это было, в один чудесный летний денек на Зеленом Ромбе.

— А как насчет смерти? — Мистер Фельд поставил чашку на столик рядом с креслом. — У моего сына есть книга индейских народных сказок, и я, помнится, читал ему про Койота. Там сказано, что Койот принес в мир смерть — мы обсуждали это с сыном.

— Ну как же. Этан. Храбрый мальчуган. Они все храбрецы, герои Середки, и эта храбрость порой приводит их к весьма прискорбному финалу. Они отравляются кровью кентавра, задыхаются в кольцах дракона, падают на самолете в Карибское море на пути в Никарагуа.

Мистер Фельд встал. Все это, реальное или нереальное, порядком ему надоело. Он уже сутки не спал, в животе ощущалась тяжесть, голова разболелась от каминного жара.

— Я не собираюсь удерживать вас против воли, мистер Фельд, — сказал Койот. — Можете уйти в любое время.

Мистер Фельд стал оглядываться, ища выход, но в комнате его как будто и не было. В одном углу колыхалась портьера, но и за ней двери не оказалось. Мистер Фельд даже пол и потолок осмотрел в поисках какого-нибудь люка — безуспешно.

— Из этой комнаты есть выход?

— Нет, — вздохнул Койот.

— Но вы сказали, что я могу уйти.

— Я солгал.

Мистер Фельд запротестовал было, но осекся.

— Ну конечно. Вы ведь великий лжец, не так ли? Отец Лжи.

— Что прикажете вам на это ответить? — усмехнулся Койот. — «Да» или «нет»?

Мистер Фельд печально вернулся на свое место. Всякое ощущение тепла и комфорта пропало. Ему хотелось домой. Хотелось снова увидеть Этана.

— Что вам от меня нужно? — спросил он.

— Ваши мозги, — ответил Койот. — Ваши руки. Ваш взгляд на вещи — для моего маленького проекта.

— Послушайте. Я видел, как тут все организовано. У вас есть мой цеппелин. Я уверен, что ваши шустрые серые зверюшки без труда наладят производство моего микроволокна.

— Они уже работают над этим. Только боюсь, — Койот поморщился, — что они вконец испортили ваш цеппелинчик. На куски его порезали, кошмарики.

Мистер Фельд застонал, излив в этом звуке всю свою скорбь по «Виктории Джин», которую создавал с такой любовью.

— Я искренне сожалею, — сказал Койот. — Я знаю, как много она для вас значила. Но этого уже не поправишь. — Его лицо действительно выражало искреннее сожаление. — Теперь послушайте меня. По причинам, которые очень трудно объяснить рувину — поверьте мне, я пробовал, — я вознамерился положить конец известному нам существованию. Я занимаюсь этим давно, но раньше дело у меня шло медленно и неэффективно. Три или четыре тысячи лет назад я понял, что мне никогда не удастся свести обратно к нулю все существующее, пока магия и ее побочный продукт, сказка, перетекают туда-сюда между Мирами, с одной ветви Древа на другую. Поэтому я принялся разрубать эти перепутанные, сросшиеся ветви. Но эта работа отнимала очень много времени — кроме того, ветви то и дело срастались снова. И я стал изыскивать более быстрый способ. Однажды я услышал о маленьком наплыве, сохранившемся в месте, известном вам как Саммерленд. Я посылаю своих работников ликвидировать его, и что же? Там не только обнаруживается племя крайне надоедливых феришеров, но и выясняется, что их предупредили о моих намерениях! И они, чтобы защититься от меня, послали за чемпионом. Безнадежная, конечно, затея, но эту породу ничему не научишь. Этот их чемпион оказался в итоге очень маленьким и совсем не страшным мальчиком.

А вот отец этого мальчика — дело другое. Он умудрился изобрести материал с весьма интересными свойствами. Инертный, ни на что не реагирующий, но очень хорошо поддающийся обработке. Как раз то, что может быть использовано для транспортировки одного летучего, скажем так, вещества. Оно более ядовито, чем бледная поганка, более мерзостно, чем рвота, и более коррозионно, чем кислота. У него высокая температура, и оно опасно. Словом, это такое вещество, которое способно растворить всю глубинную структуру Вселенной.

— Я авиационный инженер. — Мистер Фельд сомневался в словах Койота, но отнестись к его рассказу как к абсолютно неправдоподобному все-таки не мог. — А вам, насколько я понимаю, нужен химик.

— В микроволокне вы смыслите не хуже любого химика. С одной разницей — вы приобрели свои знания самостоятельно. У вас независимый, не стесненный рамками ум. Мне стоит лишь прикоснуться к нему одним мизинцем — в свое время я проделал это с Теслой, Годдардом и Тихо Браге. — Койот назвал имена трех ученых, которых мистер Фельд почитал больше всех остальных. Он мог бы упомянуть также Дедала, Вернера фон Брауна и Роберта Оппенхеймера, однако не упомянул. — А также с другими людьми, которые завели в Середке пиццу, физику и бейсбол.

— А если я скажу «нет»? — спросил мистер Фельд.

— Я обойдусь и без вас — мне потребуется чуть больше времени, только и всего. Я могу и подождать. — Койот снова сверкнул своей веселой, жестокой улыбкой. — А вот вы никогда не увидите своего сына — это я вам обещаю. Известной вам Вселенной настанет конец еще до вашей встречи.

— Понятно. Полагаю, что выбора у меня нет.

— Выбор есть всегда. Вот еще одно славное свойство жизни, за которое вы можете сказать спасибо мне.

— Один я не справлюсь. Мне понадобится помощник.

— Отлично. Я пришлю вам полдюжины моих самых способных…

— Нет. Никаких серошкуров.

На следующее утро, с восходом солнца, над Костяной Ямой Бетти поднялся страшный треск, точно десять тысяч орехов хрустнули разом под исполинским каблуком. Это трещал лед, колеблясь и подрагивая, как шкура гигантского зверя. Вслед за этим начался трезвон, как будто десять тысяч бокалов разбивались один за другим: это оттаивала Рать. Всю ночь сподвижники Койота плясали, обжирались белыми мышами, хлестали крепкие вина и дожидались, когда появится босс. От съеденного и выпитого они так отупели, что даже не заметили, что Койот так и не показался. Страшный зимомирский мороз крепчал, и они двигались все медленнее, а их песни и адская музыка постепенно затихали. За час до рассвета они все застыли, как сосульки, и повалились на лед. Те, кто в это время стоял на склоне, покатились вниз на многие и многие мили. Оттаяв на солнце, эти злосчастные серошкуры (те, кого не растерзали свирепые здешние волки) вернулись на перекресток и разошлись по своим нартам и паровым саням. Гоблины-каюры засвистали в свои свистки, сделанные из выдолбленного лунного камня, и ездовые волки неохотно притащились к ним. Морды у волков были перепачканы от жира и крови карибу. Громовые буйволы, согнанные в кучу, снова потянулись по безоблачному небу Огнельда. Если кто-то и заметил, что лиса больше нет в яме, то наверняка подумал, что ночью его слопали волки, свои или местные.

Демон по имени Мягколап, пробудившись, ощутил, что в голове у него все еще гремят барабаны, глотка пересохла от хмельного молока бешеных оленей, а Рать давно уже ушла. Пришлось ему бежать по льду семнадцать миль без передышки, чтобы догнать «Панику», свои флагманские паровые сани. Мучимый похмельем, запыхавшийся и очень обрадованный тем, что нагнал все-таки свое войско, он лишь слегка удивился и совсем не обиделся, узнав, что его личную каюту на средней палубе «Паники» отдали в распоряжение Брюса Фельда. Теперь там разместилась лаборатория для исследований в области микроволокна — вещества, которое в зависимости от структуры молекул может быть гибким, как резина, и несокрушимым, как алмаз.

— Значит, ты сделаешь нам кишку, — жадно посасывая льдинку, сказал Мягколап, — чтобы поливать ядом корни старого Сорняка?

— Точно! А потом мы направим эту кишку на тебя, белобрысая швабра без ручки!

— Позволь представить тебе моего помощника, — с легкой улыбкой сказал мистер Фельд. — Кажется, вы с мистером Пройдисветом уже знакомы?

Глава одиннадцатая ВЕСТНИЦА

Гроза! — крикнула Таффи с крыши машины, сквозь гул растяжек. — Добрая, старая, подпаливающая шерсть летнемирская гроза!

— Движется прямо на судно, — сообщил Тор. Дженнифер Т. заметила, что он делается особенно андроидным, когда ему страшно. В самом деле гроза висела очень высоко, как бы раздумывая, что с ними делать.

— Но это так красиво! — Таффи шумно втягивала в себя грозовой воздух. — И так чудесно пахнет!

Дженнифер Т. не могла не признать, что гроза, машущая черными крыльями в летнем небе, действительно красива. Когти у нее из молний, перья из дождя, глаза светятся от статического электричества. Крылатая буря, черная громовая птица.

— Скажите мне, что я ошибаюсь, — сказала Дженнифер Т., уже зная, что так оно и есть: над ними кружит птица-громовица из индейских поверий.

— Ты совершенно права, — сказал Клевер.

— Эй, громовица! — крикнула Таффи. На крышу обрушился сильный удар, и машина закачалась. Дженнифер Т. ухватилась за Тора, а Таффи запрыгала на верхушке Скид, что было, по мнению Дженнифер Т., не очень разумно. Пожалуй, снежная женщина провела в клетке лет на сто больше, чем надо. — Эй! Йо-Хо!

— Тихо ты, косматина большеногая! — рявкнул Клевер. — По-твоему, эта жестянка, которая держится на честном слове и колдовстве, выдержит бурю?

Таффи угомонилась, но было уже поздно. Птица-громовица кружила в полумиле над ними с явно недобрыми намерениями.

— Чего она на нас нацелилась? — спросил Этан. — Она за Койота, что ли?

— Не думаю, — ответил Клевер, — ведь Койот украл у нее грозу. У орла он украл умение ловить рыбу, у муравьев войну, а у самого мистера Древесного — огонь.

— Погоди-ка. — Все, что происходило с ними после того первого перехода на Клэм-Айленде, казалось Дженнифер Т. очень знакомым, особенно разговоры о Койоте-Передельщике. А тут еще и птица-громовица! — Выходит, Летомир — это индейский мир?

— В свое время индейцев здесь было полным-полно. Герои, шаманы, бродяги, хитрецы, колдуньи и принцессы. Все они сталкивались с великим волшебством и возвращались домой с чудесными историями, если находили дорогу назад. Теперь они все повывелись. — Клевер взглянул на Дженнифер Т. из-под тяжелых век. — Должно быть, с ними что-то стряслось.

Дженнифер Т. чувствовала, что феришер смотрит прямо в нее, в ту сокровенную ее часть, которую Альберт называл индейской. Индейские сказки, которые она так любила, разжигали в ней злобу на ее предков. Почему они утратили все без остатка — и землю, и язык, и легенды? Она злилась, хотя и знала, что винить их нечестно: что могли поделать бедные сквомиши, салиши и нунсаки против изобретений, вирусов и истребительских планов белого человека? Она это знала и все-таки обвиняла их — даже за то, что они не смогли найти средства против кори и коклюша. Но их истории и сказки продолжали жить у нее в голове, или в сердце, или где они там помещаются. А теперь они привели ее в мир, откуда никогда и не исчезали.

— Но я-то здесь, — сказала она.

— Это верно.

Дженнифер Т. опустила свое окно, и в машину ворвался свежий ветер, пахнущий медью, как горелый провод. Гроза приближалась, наполняя душу уверенностью, что она, Дженнифер Т. Райдаут, способна творить чудеса.

— Эй, птица-громовица! — крикнула она, высунув в окно голову и плечи. — Постыдилась бы! Ты работаешь на Койота, глупая ты коршуниха! Не знаешь разве, что нас ждет? Не знаешь, какой день скоро… ой! — Дженнифер Т., увлекшись, вывалилась из окна, и темно-зеленый лес внизу устремился ей навстречу.

— Мичман Райдаут!

Тор благодаря своей андроидной реакции поймал ее за правую лодыжку, но не удержал, и она стала падать. Некоторые законы физики действуют даже в Летомире, и она падала очень быстро, пролетая за одну секунду тридцать два фута в квадрате. Смертоносный зеленый мир летел навстречу с головокружительной скоростью. Свет уходил из ее головы, как воздух из проколотого шарика, и она начинала терять сознание. Когда что-то схватило ее за лодыжки и дернуло вверх, она этого почти не заметила и лишь потом подумала, что это Тор. Ей, будто во сне, мерещилось, как он высовывает в окно телескопические руки, выдвигая одну титановую секцию за другой, и ловит ее. Дженнифер Т. открыла глаза и увидела над собой черную дождевую грудь птицы-громовицы, которая держала ее в своих сверкающих когтях. Ветер ревел вокруг, заглушая все, даже ее собственные мысли. Волосы, намокшие от дождевых перьев птицы, липли к лицу, заслоняя глаза, и топорщились во все стороны от грозового электричества. В лодыжках чувствовались зуд и жжение, но Дженнифер Т., несмотря на все это, закончила начатую в машине речь.

— РВАНАЯ СКАЛА! — крикнула она птице-громовице.

Вслед за этим произошло нечто странное. Широченные крылья громовицы подхватили ее голос, усилили его и разослали на все четыре стороны. Могло показаться, что ко рту Дженнифер Т. приставили раструбом пару рук, громадных, как у Джона Чугунного Кулака.

Два выкрикнутых ею слова понеслись по небу, разгоняя все прочие звуки. Через некоторое время порожденное ими громовое эхо утихло, и настала полная тишина. Ветер улегся, ручьи и реки перестали журчать, летомирские птицы прервали свои нескончаемые песни. От Великаньей страны до Черепашьего океана и снеговых вершин Зубастых гор звучали только последние отзвуки голоса Дженнифер Т. Так узнали Дальние Земли о скором конце света.

Издалека, как будто в ответ, донесся звук, от которого у Дженнифер Т. защемило сердце. Это был женский плач, горький, со стонами и всхлипами — так плачут, лишь будучи уверенными в своем полном одиночестве, когда можно излить свое горе в полную силу, без стеснения. Плач, хотя и слабый, нельзя было спутать ни с чем другим. У Дженнифер Т. вместо отклика тоже защипало глаза, сердце сжалось от горя; она забыла и о конце света, и о том, что висит вниз головой и монетки сыплются из ее джинсов. Неведомая женщина поплакала еще немного, а потом умолкла. Снова запели птицы, заверещали белки, взялись за работу бобры, самозабвенно запорхали бабочки, и привычные звуки Летомира оттеснили прочь и рыдания, и весть о Рваной Скале.

Громовица, летя над лесом, добралась до холмов, за которыми начинались Зубастые горы. Дженнифер Т. видела под собой ровную бурую землю, но в перевернутом состоянии не могла разобрать, что это такое — проплешина, мощеная площадь или пожарище. Посреди этой голой земли торчал высокий травянистый холм, весь покрытый одуванчиками, радующий глаз своей красотой, он казался зеленым островком в море пепла. Птица снизилась, и Дженнифер Т. разглядела расчерченные на пустыре теннисные корты, а также круги, решетки и параллелограммы других спортивных игр. В одних она как будто узнавала площадки для шариков или классики, других не знала вовсе. На площадках стояли феришеры с ракетками, молотками и кожаными мячами в руках. Все они смотрели на небо и на девочку, висящую в нем вниз головой. Один из них, повыше и покрупнее остальных, вскинул руку (то ли в приветствии, то ли подавая какой-то знак), и в ту же минуту громовица выронила Дженнифер Т. из когтей.

Она упала на холм, далеко от спортивного поля, и скатилась до самого подножия. На щиколотках остались красные отметины от электрических когтей громовицы. Дженнифер Т. села и потерла их. Земля под ней была твердая, но в то же время упругая и холодная — то ли глина, то ли засохший ил, а пахло от нее углем. Она походила на шкуру какого-то отвратительного животного, и Дженнифер Т. захотелось снова взобраться на холм, в траву и цветы. Тут набежали феришеры. Лопоча что-то на местном диалекте древнепророческого, они подняли ее и стряхнули грязь с ее джинсов. Дженнифер Т. еле успела поблагодарить их (по-английски само собой), но тут они принесли веревку и крепко примотали ей руки к бокам.

— Постойте! — сказала она.

На вершину холма вышла группа феришерок. Они сняли с плеч длинные луки и наложили на них стрелы с черными наконечниками и ярко-красным оперением. Наставив луки в небо, они прицелились. Дженнифер Т. подумала сначала, что они охотятся на громовицу, но птица уже улетела далеко в сторону гор, превратившись в крошечное пятнышко и продолжая уменьшаться. Лучницы целились в то, что находилось гораздо ближе и во что было гораздо легче попасть.

— Нет! — крикнула Дженнифер Т., но было уже поздно. Стрелы с шорохом взмыли в небо. Дженнифер Т., сбив с ног пару феришеров, повернулась кругом, чтобы видеть Скид, к которой летели стрелы. Три из них отскочили от прочной оболочки аэростата, и четвертая тоже, и пятая. Дженнифер Т. запрыгала на месте.

— Молодчина, мистер Фельд! Микроволокну ура!

Шестую стрелу перехватила в воздухе Таффи, переломила пополам и швырнула обратно.

— Есть! — завопила Дженнифер Т. — Эх вы, малявки… ой.

Седьмая стрела пробила ветровое стекло Скид со стороны пассажирского сиденья. Тоненько вскрикнул Клевер. Волшебная сила, которой он окружил микроволокнистую оболочку, рассеялась. Скид накренилась и сначала медленно, а потом все быстрее полетела вниз.

Глава двенадцатая ПРИНЦЕССА-ИЗМЕННИЦА

Пленников поместили в подземелье холма (или кнолла), в чистой теплой комнате с побеленными стенами и земляным, устланным тростником полом. Еду им подали в двух плетенках. В одной лежали кирпичики, спресованные из молотых орехов и сушеных фруктов. Солоновато-сладкие, они хрустели на зубах. Другую наполняли пакетики с чем-то вроде вареной картошки, завернутой в съедобные листья и напоминавшей по вкусу мускатный орех. Вода помещалась в глиняном кувшине с привязанным к ручке ковшиком и почему-то оставалась холодной все то долгое время, пока феришеры решали судьбу своих пленников. Кроме них пятерых, в камере сидела еще одна узница — маленькая рыженькая феришерка в зеленой курточке и мешковатых кожаных штанах. Она сказала, что ее зовут Роза-Паутинка.

Она принадлежала к племени, сбившему Скид, а их холм назывался «Одуванчики». Возраст у феришеров — понятие очень растяжимое, но она почему-то выглядела гораздо моложе Клевера. Она все время бегала туда-сюда по камере, и у нее была кукла — свернутая из замши уродина с клочком черной пряжи вместо волос. Этан никак не мог разглядеть, есть у этой куклы лицо или нет.

Роза-Паутинка сообщила им, что хрустящие кирпичики называются дурпанг, а блюдо, похожее на мексиканское тамале, — гуапатон. Она заявила также, что рувины от обоих этих деликатесов «с горшка не слезут».

— Не принимайте на свой счет, — сказала она, когда они спросили, почему с ними обошлись так сурово. — Они в последнее время вообще не в себе. С тех пор… — Она прижала к себе свою страховидную куклу, — с тех пор, как бейсбольного поля не стало.

— А что с ним случилось? — спросил Этан. Его, как и всех остальных, поразил своим видом серый пустырь вокруг холма. — Куда оно девалось?

Вместо ответа Роза-Паутинка только крепче притиснула куклу к щеке и отвернулась.

— Хотелось бы знать, что они собираются с нами сделать, — сказала Дженнифер Т. — Нам надо поскорее освободиться — у нас дела.

— Они теперь говорят и будут говорить еще долго, несколько дней. Только вам от этого все равно никакой пользы. За вторжение на феришерский холм полагается умалишение. Вас, рувинов, сведут с ума, а потом отправят назад в Середку, и будете вы там рассказывать небылицы, которым никто не поверит. А на снежную женщину наложат заклятье и пошлют работать на кухню на веки вечные.

— А Клевер? — Этан с тревогой взглянул на маленького вождя, который лежал на тюфяке без сознания.

— Клевер?! Из племени Кабаньего Зуба? Король хоум-рана? Вот он, значит, кто? — Роза-Паутинка подошла, чтобы рассмотреть вождя получше. — Он просто зачахнет, вот и все. Наконечники-то у стрел железные.

— Железо для эльфов — яд, — вспомнил Этан. Они перевязали феришеру рану — стрела пробила ему правую ладонь, не задев, к счастью, кость — но он с тех пор ни разу не шелохнулся и даже как будто съежился, стал меньше. Щеки и грудь у него ввалились. «Вот я и вспомнил что-то про эльфов, — подумал Этан, — а он и не знает».

— Да уж. — Роза-Паутинка, вздрогнув, провела по щеке черными куклиными лохмами. — Мы стараемся даже не прикасаться к нему. Лучниц нарочно приучают, с самого детства. Обувают их в железные башмаки и вешают цепочки на шею. У них и прозвище такое: железные. Но уж если железо пронзит феришера, дело его плохо. Даже железная луч-ница, случись с ней такое, высохнет, как стручок. Умереть ваш раненый не умрет, но и в себя не придет никогда.

— Зачем же вы тогда приделываете к стрелам железные наконечники? — спросила Дженнифер Т. — Чтобы убивать других феришеров?

— Не феришеров, а серошкуров и скрикеров. И рувинов тоже. К нам на Дальние Земли вечно лезут всякие вояки. Находят в Середке места, которые соприкасаются с Летомиром, и приходят сюда через наплыв. Приходится быть начеку.

Этан вспомнил атаку на Хотел-бич, грузовики и бульдозеры с эмблемой «Трансформ Пропертиз» и штабеля убитых берез. Войска Койота долго нажимали на чары, оберегавшие Кабаний Зуб, пока наконец не прорвали их и не сломали запрет на летние дожди.

— Ваше бейсбольное поле из-за этого пострадало? — спросил он. — Его загубили слуги Койота?

Роза-Паутинка, не отвечая, забегала по камере. Куклу она держала в опущенной руке.

— Не совсем так, — сказала она наконец, — но в общем-то да.

— Это правда, Таффи? — спросила Дженнифер Т. — Клевер теперь высохнет и умрет?

— Нет, не умрет. Феришеров, насколько я знаю, ничто не может убить, кроме серого мора. Но железо наносит им непоправимый вред.

— И ничего нельзя сделать?

— Только не в наши поганые, вонючие времена, — отрезала Роза-Паутинка. Если бы у феришеров существовали подростки, она вписалась бы в эту категорию как нельзя лучше. — В старину вы просто шли в лес, откалывали щепочку от Столба и проводили ею над раной. Железо сразу выходило наружу, и рана заживала. Только теперь таких щепок давно уже не осталось. Койот их все подобрал.

Этан, охваченный волнением, вскочил на ноги.

— У меня есть такая! То есть была. Клевер говорил, что это частица самого Древа. Я нашел ее в Саммерленде, на Зубе. Теперь ее, наверно, ваши забрали. Когда сбили нашу машину. Палка лежала под задним сиденьем. Она правда особенная, я знаю. Чувствую это каждый раз, как беру ее в руки. Я снес ею голову одному скрикеру. — Этан сжал воображаемую биту и замахнулся. Ладони заныли, тоскуя по гладкому твердому дереву. Ошарашенный вынужденной посадкой и взятием в плен, Этан забыл о своем кусочке Столба, и теперь ему было стыдно. Он не должен был его отдавать. — Надо ее вернуть!

Он бросился к двери камеры и забарабанил по ней кулаками.

— Эй, вы там! Отдайте мне мою палку!

Дженнифер Т. присоединилась к нему, но дерево — не иначе как дуб — глушило их удары и крики, как мягкая подушка. С тем же успехом они могли бы молотить кулаками по воздуху. Таффи, почти доставая головой до потолка, подошла к ним, присела и внимательно осмотрела дверь своими умными глазами. Потом согнула колено и занесла для удара правую ногу.

— И-йя! — крикнула она. — Давай, Большеножка!

В следующий момент она уже каталась по тростнику, держась за ушибленную ногу.

— Вы что, совсем ничего в колдовстве не смыслите? — фыркнула Роза-Паутинка. — Дверные заклятия — самые сильные. Такая вот дубовая глыба впитывает целую уйму чар. Она заговорена против всех ударов, ломов и отмычек. Можете дубасить по ней хоть до Рваной Скалы — хотя до нее не так уж много осталось. Мы все обречены. — Она вздохнула и опустилась на колени рядом с Клевером. — Так это правда Клевер? Бедный эльфик. Он такой симпатяга.

— Дайте я попробую, — сказал Тор, который не двигался и не раскрывал рта с тех пор, как их тут заперли. Он сидел в углу, закатив глаза, постукивал себя полевому виску и бормотал что-то. Когда Дженнифер Т. подошла посмотреть, все ли с ним в порядке, он от нее отмахнулся. Теперь он присоединился к остальным и потрогал дверь, действуя пальцами, как особо чувствительными приборами.

— Ты у нас сильный, Тор, мы знаем, — сказал Этан, — но Таффи все-таки сильнее.

— Не в этом дело. Ты говорил, что этот твой лис, Пройдисвет, мог прошмыгнуть куда угодно, если место назначения находилось не в другом Мире, а в том же самом, то есть на той же ветке Древа. Тут эти ветки повсюду — я их чувствую. — Тор говорил медленно и рассудительно, но интонаций Дубля-2 Этан почему-то не улавливал. — Если я сумел перескочить из одного Мира в другой, почему бы мне не пройти сквозь какую-то заговоренную дверь?

С этими словами он прижался к двери лицом, закрыл глаза и стал что-то бормотать. Дверь заколебалась, как занавеска от ветра, и тут же обрела прежнюю твердость, но Тор исчез. Он прошел сквозь нее.

— Не зря мне почудилось в этом мальчике что-то гоблинское, — сказала Роза-Паутинка.

— Он тенехвост, — пояснил Этан, глядя на дверь. Он надеялся, что Тор не пойдет разыскивать палку в одиночку — кто знает, где она может быть. — Клевер сказал, что он…

— Он подменыш, вот он кто. — Таффи села, осторожно ощупывая пострадавшую ступню. — Уф-ф. Я это сразу поняла, как только его увидела.

— Подменыш? — повторил Этан. — Ты хочешь сказать, что Тор Уигнатт — феришер?

— Ух ты, — сказала Дженнифер Т. — Это кое-что объясняет.

— Но ведь он большой. — У Этана это объяснение только вызывало новые вопросы. — И кровь у него красная, я видел.

— Он наверняка вскормлен человеческим молоком, — сказала Таффи. — Если это так, то…

— Но он и не феришер, и не рувин, — подхватила Роза-Паутинка. — Вот почему он способен проходить сквозь заговоренные двери. Тенехвост-подменыш? Ну-ну. Вы еще наживете с ним хлопот, — мрачно предрекла она.

— С кем это? — Тор снова появился в камере, дыша глубоко и размеренно, словно стараясь успокоить расходившееся сердце.

Все уставились на него так, точно он вернулся не из-за двери, а прямо из царства мертвых. Этан смотрел на Таффи, надеясь, что уж она-то знает, что делать. Снежная женщина задумчиво потеребила свою бородку, положила Тору на плечо свою большую мохнатую руку и спросила:

— А меня с собой можешь провести?

— Думаю, что да, — кивнул Тор.

— Тогда пойдем искать эту палку.

Она повернула Тора лицом к двери, стала позади него и пригнулась, но тут Этан сказал:

— Нет.

Таффи оглянулась удивленная. В голосе Этана прозвучала странная нота, не то чтобы сердитая, но такая, что он сам удивился. Он ведь хотел сказать просто «нет».

— Это моя палка, — объяснил он, чувствуя себя немного глупо. — Не надо было ее оставлять. Клевер велел мне держаться за нее. И потом, Таффи, ты слишком большая, чтобы двигаться по феришерскому холму тихо и скрытно.

— Феришерский холм называется кноллом, — вставила Роза-Паутинка, — и я бы на вашем месте этого не делала. Вас все равно поймают.

— Мне кажется, в тебе маловато оптимизма, — сказал Этан.

Таффи, пристально глядя на него, снова потеребила свою серебристую бородку и кивнула.

— Ладно. Мы с девочкой останемся и присмотрим за вождем. Бросать его нельзя, да и с собой таскать тоже не стоит.

— Ну уж нет, — возмутилась Дженнифер Т. — Мы с Этом и Тором — команда.

— Трое привлекут к себе больше внимания, чем двое. Будь умницей, девочка, и послушай меня. Если пройдет много времени, а мальчики не вернутся, мы с тобой отправимся следом за ними. Я проломлю стену, если понадобится.

— Стены тут в милю толщиной, — заверила Роза-Паутинка, целуя куклу. — Ничего у тебя не выйдет.

— Помолчи-ка лучше, — сказала Дженнифер Т.

«Она злится из-за того, что мы ее не берем», — понял Этан. — Не знаю, почему, но ты меня уже достала. Шла бы ты сама с ними и куклу свою прихватила. Это твой большой шанс совершить побег.

— Как же, сейчас, — буркнула Роза-Паутинка. — Мать только и ждет, чтобы я сбежала, но я ей такого удовольствия не доставлю. — Маленькая феришерка сердито плюхнулась на свой тюфяк. — Она сказала, что я буду сидеть здесь до Рваной Скалы — вот это самое я и собираюсь сделать.

Дженнифер Т. пожала плечами и сказала Этану — тихо, но все же так, что ее было слышно:

— Возвращайтесь скорее, иначе я не отвечаю за то, что с ней может случиться.

Роза-Паутинка высунула язык.

— Ладно. — Этан положил руку на плечо Тора, такое твердое и надежное. — Давай, тенехвост. Идем на поиски.

Дверь снова заколыхалась, и они прошли сквозь нее.

Час шел за часом. Таффи и Дженнифер Т. по очереди дежурили около Клевера, смачивали ему лоб холодной водой из кувшина и старались не замечать зеленовато-черного пятна, которое расплывалось, как чернила, по его правой руке. Роза-Паутинка молча наблюдала за ними. Дженнифер Т. почти уже забыла о ее существовании, и тут она вдруг взорвалась:

— Надоело мне здесь! Надо было уйти с этими двумя рувинами, пока была возможность! И о чем я только думала?

— Мне кажется, ты хотела насолить своей матери, — напомнила Таффи.

— Ну да, верно.

— А кто она, твоя мать? — спросила Дженнифер Т. — И почему она хочет продержать тебя здесь до Рваной Скалы?

— Моя мать — Шелковица, королева этого холма. — Роза-Паутинка выпрямилась во весь свой рост, достав головой до колена Дженнифер Т. Ее шапочка изображала стебли вьющихся роз, сплетенных в виде паутины. Перо на шапочке гордо затрепетало. — Вы разве не знали, что я принцесса?

Дженнифер Т. эта новость почему-то не слишком удивила. Она переглянулась с Таффи, и они обе кивнули.

— Так за что же вас все-таки засадили сюда, ваше высочество? — спросила Дженнифер Т.

— Я здесь потому, что мать у меня — старая черепаха с колючим каштаном вместо сердца! — заявила принцесса. — А все остальные — старые хрычи и хрычовки, напрочь лишенные воображения.

— А что они, по-твоему, должны были себе вообразить? — поинтересовалась Таффи.

— Вот-вот. Что ты такое натворила?

— Что натворила, что натворила! Я подала им мысль, только и всего. Простую, но блестящую мысль, которая изменила здешние порядки в лучшую сторону. Так думали все — на первых порах, во всяком случае. А потом все почему-то испортилось.

— А о чем была эта мысль? — спросила Дженнифер Т.

— О бейсболе, о чем же еще. — Роза-Паутинка снова забегала взад-вперед. С каждым словом она все больше горячилась и размахивала куклой, держа ее за волосы. — Ладно. Мысль, допустим, была не моя, но я ее усовершенствовала!

— Койот, — с внезапной уверенностью сказала Дженнифер Т.

— Ну, игру ведь тоже он изобрел, правильно? Почему же он не может вносить в нее изменения? Не просто же так его зовут Передельщиком. Он так и сказал мне, когда мы встретились с ним в лесу. Обдумай этот вопрос на досуге, сказал он, и если у тебя хватит честности признаться в этом самой себе, ты поймешь, что эта игра… — Тут принцесса немного заробела и понизила голос. — Что эта игра — сплошная скука.

Дженнифер Т. нахмурилась. Роза-Паутинка ей с самого начала не понравилась, и теперь она понимала почему.

— Ну, не сплошная, — торопливо поправилась Роза-Паутинка, перехватив ее уничтожающий взгляд, — а местами. Возьмем пример, который привел мне Койот. Разве не скучища, когда питчер выходит отбивать? Он, если и снимает биту с плеча, то машет ею, будто мух отгоняет, а через три-четыре подачи вообще выбывает — надо же! Так вот (это Койот сказал, и я ничего не смогла ему возразить): зачем питчеру браться за биту? Вот и все, стоит только подумать немного. Пусть за питчера бьет кто-нибудь другой. Какой-нибудь ветеран, у которого ноги уже не те. Или прирожденный бомбардир, который неважно ловит и бегает, зато по мячу лупит только так. Кто-нибудь, кто…

— Игра с назначением отбивающих. — Дженнифер Т. взяла с пола тростниковый стебель, смочила его из ковшика и положила Клеверу на лоб. — Правильно тебя сюда засадили.

Роза-Паутинка плюхнулась на свое место и умолкла, печально глядя на сморщенное куклино личико.

— Меня осудили не только за это, — сказала она. — Все было намного хуже.

— А что случилось-то? — Дженнифер Т. пожалела немного о своих суровых словах.

— Не надо было мне этого делать. Даже если я соглашалась с ним, не надо было его слушать. Но он предложил мне награду за то, что я поделюсь этой мыслью со своим племенем. Предложил то, чего мне очень хотелось.

— Что же это?

— Он пообещал исполнить ее заветное желание, — догадалась Таффи.

— Да, верно. Вы не знаете, да и никто не знает, каково это — быть самой молодой, единственным ребенком во всем кнолле, и так несколько сотен лет! Даже если ты принцесса. Койот сказал, что исполнит мое самое заветное желание, если я уговорю племя принять новое правило. И я стала их уговаривать, одного за другим. Одни соглашались сразу, на других я ухлопала несколько лет. Мать согласилась последней, а на следующий день оказалось, что у нее будет ребенок. Мальчик.

— Ты хотела братика. — Дженнифер Т. вспомнила о своих братьях, Дирке и Даррине, к которым часто испытывала прямо противоположные чувства.

Роза-Паутинка, кивнув, залилась янтарными слезами.

— День, когда он родился, был счастливейшим в моей жизни. Но мы сразу стали замечать, что с ним что-то не так. Он не издавал ни звука, только все таращил свои испуганные глазенки, как будто то, что он видел, совсем ему не нравилось.

— А тут еще бейсбольное поле, — мягко подсказала Таффи.

— Это мы заметили не сразу. Новые правила как-то подействовали на чары, которые держали поле зеленым, ровным и хорошо утрамбованным, с четкими меловыми линиями — все десятки тысяч лет, которые мы прожили в этом холме. Этого-то Койот и добивался. Позже мы узнали, что другие летомирские племена тоже клюнули на его правило, и с ними произошло то же самое. Мы, конечно, тут же от его правила отказались и вернулись к Старому Стилю, но было уже поздно. Поле продолжало портиться, и в одно прекрасное утро мы, выйдя из холма, увидели его таким, каково оно есть теперь. Серым и безобразным, как струп на коже. Не помогли ни заклинания, ни молитвы. А на другой день, придя в детскую, я увидела то, что любила, как своего младшего братца — но это была лишь очередная проделка обманщика-Койота.

Роза-Паутинка снова прижала куклу к груди и нежно поцеловала, а потом легла и отвернулась лицом к стене.

Дженнифер Т. взглянула на Таффи, но та пожала плечами: скажи, мол, сама что-нибудь.

— Вот беда-то, — сказала Дженнифер Т. Ей не хотелось жалеть эту девчонку, предавшую игру и свой народ, но она, глядя на ее узкую несчастную спинку, все-таки жалела. Она подобрала в углу засаленный лоскуток, села рядом с Розой-Паутинкой и закутала в лоскут жуткое пустое личико ее куклы.

Глава тринадцатая ДОМУШНИКИ В «ОДУВАНЧИКАХ»

Каждый кнолл, как объяснил Этану Тор Уигнатт, можно представить на плане в виде спирали. В больших поселениях наподобие Лионесса[15] холмов может быть несколько, и одни спирали, соединяясь с другими, образуют настоящий лабиринт. Но двор королевы Шелковицы, известный как «Одуванчики», был обычным, провинциальным, незатейливым кноллом. Он не фигурировал ни в одной сказке или легенде, за исключением нашей повести, и из его стен не вышло ни одного героя или сколько-нибудь знаменитого феришера, за исключением принцессы-изменницы. Этан и Тор, оказавшись по ту сторону тюремной двери, могли двигаться в одну только сторону — вверх. Их камера располагалась на самой глубине, и спираль заканчивалась у ее двери. Длинные, постепенно сужающиеся витки вели наверх, к залу совета у самой макушки холма — все очень просто и предсказуемо. Самым удивительным было то, что Тор обо всем этом знал. Он давал свои объяснения шепотом, но Этану казалось, что его друг утратил — и, возможно, навсегда — раздражающе механические интонации Дубля-2, с которыми, бывало, вещал о термальных потоках, о представлении человеческой личности на листке бумаги. Сейчас басок Тора звучал вполне нормально, и Этан, как ни странно, испытывал из-за этого грусть. Его бесило, конечно, то, что его все время называли «капитаном» и сообщали ему о координатах и об ионных излучениях — но в стараниях Тора выглядеть обыкновенным человеком было и что-то трогательное. От некоторых людей и этого никогда не дождешься. Этану даже думать пока не хотелось о том, что он только что узнал от Таффи — что Тор вообще не человек.

По пути наверх они проходили мимо десятков низких феришерских дверок, многие из которых украшала затейливая резьба: то ли виноградные лозы, то ли языки пламени, то ли колдовские знаки. Почти все двери оставались незапертыми, а некоторые даже раскрытыми настежь. Феришеры, идя на совет, второпях покидали кухни, кладовые, спальни, гостиные и комнаты для карточной игры. Солнечный свет проникал в комнаты через крошечные окошки, хотя Этан был уверен, что никаких окон с внешней стороны холма не видел.

— Это колдовские окна, — сказал Тор, подставив руку под луч с пляшущими пылинками.

— Они правда так называются или ты сам это выдумал?

Тор пораздумал, склонив голову набок, и ответил серьезно:

— Не знаю точно.

Поначалу они входили в комнаты потихоньку и заглядывали под кукольные кроватки, карточные столики и за шторы на окнах, ничего не трогая. Но вскоре они убедились, что комнаты все пусты, и осмелели. Теперь они без опаски лакомились сыром, тыквенными семечками, земляникой и конфетами, которые горками лежали на блюдах почти в каждой комнате. Феришеры любят сладости, и у мальчишек глаза разбегались при виде такого изобилия. Конфеты имели форму снежинок, звезд, планет и полосатых куполов русских церквей. Этан с Тором перемазались до ушей, объедаясь ими, и набрали себе полные карманы. Они открывали шкафы и рылись в ящиках. Вставали на столы и осматривали пыльные полки в библиотеке. Палки Этана нигде не было. Мальчики поднимались все выше, витки спирали сужались, и сверху уже доносились голоса громко спорящих феришеров.

После долгих поисков беглецы пришли к двери почти с себя ростом. В отличие от всех остальных, она была крепко заперта и не имела ни щеколды, ни ручки. Сначала Этан подумал, что это и есть зал совета, но за дверью, к которой он осторожно приложил ухо, стояла тишина. Шумные феришерские прения, как и раньше, шли откуда-то сверху. Этан пригнулся и изо всех сил надавил на дверь плечом.

— Сокровищница, — потирая висок, сообщил Тор. — Заговорена наглухо.

Тор говорил легко, но Этану показалось, что эта информация далась другу с трудом, даже с болью.

— А есть тут ветка, по которой… — начал Этан, но Тор уже прижался к двери. Этан ухватил его сзади за пояс джинсов. В следующую секунду зашуршали льдинки, и они оба прошли сквозь толстую дверь.

При слове «сокровищница» на ум сразу приходят груды дублонов, золотые канделябры и резные сундуки, набитые изумрудами и бриллиантами, но у феришеров сокровища совсем не такие. В сокровищнице холма «Одуванчики», самой высокой комнате кнолла — даже Таффи могла бы стоять здесь во весь рост — хранились электрические батарейки, книжки с картинками, резиновые подпорки для дверей, шнурки, галстуки и плавки. Хранились всевозможные детали от наручных часов — колесики, кристаллы, стрелки, циферблаты и ремешки. Лежали бухтами провода, альпинистские шнуры, бельевые веревки и упаковочные бечевки. Высились кучи пуговиц — костяных, пластмассовых, деревянных и ракушечных… Громоздились трубки, шестеренки, проводки и панели, взятые из радиоремонтных мастерских и гаражей. Лежали елочные украшения, петарды и пасхальные яйца, которые закатились куда-то, да так и пропали. Маленькие, феришерского калибра шарики из блестящего алюминия, сусального золота и разноцветного целлофана образовали высоченную кучу. Здесь хранились холсты, украденные у художников, и кружева, похищенные у знатных дам, носовые платки, банданы, шарфы и тысячи ковриков — фланелевые, вельветовые, холщовые и махровые. Здесь были ключи от домов, квартир, автомобилей, номеров в отелях и от дневников девчонок, которые давно уже состарились и умерли вместе со своими никому не нужными секретами. Были гребенки, заколки и береты… Были украшения из фальшивых камней и жемчуга и дешевые кольца, из которых дантисты былых времен делали коронки. Были непарные, но совершенно целые акриловые носки. Имелись также кошачьи мячики, летающие тарелки, дротики для метания в цель и бесчисленные бамбуковые планеры. Короче говоря, здесь было представлено все, что мы с вами много раз теряли. Многие, например, помнят, как стояли посреди спальни, держа в руке совершенно целый акриловый носок, и спрашивали себя: «А где же второй?»

— Тут мы мою палку никогда не найдем, — угрюмо заметил Этан, — даже если сто лет искать будем. Я думал, она где-нибудь сверху должна лежать. — Он потыкал ногой в кучу медных флотских пуговиц у самой двери. — Если они ее закопали куда-нибудь поглубже… — Этан умолк, ошеломленный изобилием и разнообразием всего этого хлама. Роза-Паутинка сказала правду: Клевера им не спасти. А без феришера, который руководил ими, они и отца не найдут.

При мысли об отце Этан достал свои темные очки и надел их. К удивлению своему, он не увидел привычной картины — отца, прикорнувшего у стены голой серой камеры. Вместо этого перед ним появилось нечто до того неожиданное, что Этан не сразу понял, что он, собственно, видит. Сначала ему показалось, что это полощет на ветру не то флаг, не то простыня. Потом он разглядел, что это ковер, по которому бежит какая-то рябь, и, наконец, сообразил, что это мыши — тысячи, миллионы мышей. Белые мыши бежали куда-то, спасаясь, а пара когтистых лап в нижней части очков хватала их и совала прямо Этану в рот! Картинка дергалась, как будто мышеед тряс головой от удовольствия.

Этан, содрогаясь, сорвал с себя очки и спрятал в карман. Теперь он крепко подумает, прежде чем надевать их снова. Тор тем временем взобрался на кучу записных книжек и возился с каким-то многократно сложенным листом бумаги, поворачивая его то так, то этак.

— Что это? — спросил Этан. Тор молча продолжал заниматься своей находкой. Если бы это происходило на Клэм-Айленде пару дней назад, Этан решил бы, что Тор сканирует этот лист величиной с развернутую газету, загружая его в свою базу данных. — Тор!

Этан нашел в куче несколько выступов и полез вверх. Записные книжки всевозможного формата в пластиковых и кожаных обложках представляли здесь знакомства и интересы своих владельцев — не меньше двух тысяч человек. Мама Этана тоже потеряла свою книжку, когда собиралась идти на биопсию. «Это худшая неделя в моей жизни», — говорила она, но последующие недели были намного хуже. Может, и мамина записная книжка лежит где-нибудь в этой куче. Интересно, чьи адреса и телефоны в ней записаны? И что сказали бы эти люди Этану, если бы он позвонил им сейчас? В скольких книжках до сих пор записан мамин телефон, давно отключенный, и адрес, по которому они больше не живут?

Взобравшись наверх, Этан разглядел, что лист у Тора в руках — это карта, большая, но сложенная как попало и потому утратившая всякий смысл. В перчаточном ящике Скид тоже валялось несколько таких карт — карты-головоломки, бумажные кубики Рубика. Они столько раз складывались неправильно, что в них уже ничего нельзя было найти. Когда вы все-таки заглядывали в них, ища нужную улицу или трассу, то обнаруживали, что Тихий океан граничит с городом Фениксом в сухопутной Аризоне. Тор как раз трудился над такой головоломкой, пытаясь сложить разноцветные прямоугольнички как надо. Среди прямоугольников попадались и белые, и зеленые, и коричневые с меленькими черными буквами и непонятными серыми линиями. Встречались также небесно-голубые, совершенно чистые, без всяких надписей и линий.

— Что это за карта? — Этан пристроился рядом с Тором, вызвав обвал записных книжек. Он видел теперь, что карта напечатана на старой, пожелтевшей бумаге и сильно обтрепана по краям. Обозначения были написаны на неизвестном Этану языке — такие же буквы он видел на свитке, с помощью которого предсказывал будущее Джонни Водосказ. — Можешь ты прочесть что-нибудь? Есть у нее название? Или роза ветров?

Тор, не отвечая, перегибал прямоугольники вдвое и вчетверо, а потом разворачивал, создавая совершенно новые половинки и четвертушки.

— Брось, Тор. Нет у нас времени с ней возиться. Надо палку искать.

Тор, не обращая на него внимания, сложил карту в один голубой, без надписей, прямоугольник, а потом осторожно, постепенно стал разворачивать.

— Тор, — упрашивал Этан, — ну брось. Нам надо… ух ты. Получилось.

Тор развернул карту во всю ее ширину, и перед ним и Этаном простерлось сплошное голубое пространство, напоминающее масштабное изображение безоблачного неба. В высоту карта насчитывала шесть прямоугольников, в длину — девять.

— Какая же это карта — на ней ничего нет. Давай перевернем ее.

На обратной стороне обнаружились многочисленные зеленые пятна — тщательно нарисованные заостренные овалы с тенями, придающими им объемность. Присмотревшись, Этан понял, что это листья, зеленые листья, соединенные путаницей извилистых серых линий, изображавших, очевидно, ветви дерева. На каждом листке были мелко, но четко обозначены реки и леса, горы и озера, холмы, города и прочее, с надписями из крошечных феришерских букв.

— А куда же подевались коричневые кусочки? — спросил Этан. — Я их только что видел! И белые?

Тор взглянул на него. Этот взгляд продолжался не больше секунды, но Этан с тех пор запомнил его навсегда. Тор и раньше сообщал ему разные факты и разные свои нелепые теории, но ни у него, ни у кого-либо другого Этан еще не видел таких знающих глаз. Тор, сохранив свой рост, свою красную кровь, свою смертность — словом, всю свою человечность — нашел, тем не менее, дорогу в понятный ему мир. В Середке он напоминал метеорит, упавший из космоса на дно океана. Лежит такой, наполовину зарывшись в ил, весь заросший водорослями и моллюсками, обогревается земным теплом и служит укрытием разным рыбам, но внутри у него таятся космические минералы и элементы. Не говоря ни слова, Тор снова сложил карту в один квадратик, на этот раз в зеленый, и снова развернул. Обратная сторона показывала теперь светло-коричневые листья, соединенные такими же серыми ветвями. Этан раскрыл рот, помолчал и наконец выговорил:

— А белые?

Тор с ловкостью фокусника повторил всю операцию с самого начала. Обратная сторона коричневой карты показала скопление белых листьев, обведенных бледно-серым контуром и прикрепленных к таким же серым ветвям.

— У нее четыре стороны, — сказал Этан. — Четыре Мира. Это карта Древа!

— Правильно, — подтвердил Тор. — Белая сторона — это Зимомир, зеленая — Летомир, коричневая — Середка, а голубая…

— Сияние. Она чистая, потому что никто не знает, что там находится и как туда добраться. И кто там живет.

— Я знаю, кто там живет, — возразил Тор. — Старый мистер Древесный со своими братьями и сестрами. Те, кого мистер Райдаут называет Таманавис. Духи. Боги. Они все там, наверху, внутри Сияния. Их там запер Койот. Про это есть целая история вроде песни или поэмы, но я не совсем… — Тор потряс головой. — Там говорится, как Койот перехитрил их. Заманил их туда и запечатал Врата. С тех пор никто, даже сам мистер Древесный, не может оттуда выйти. Это входит… в информацию, которая загрузилась ко мне в голову, когда мы перебрались в Летомир.

— Знаешь, Тор, а ведь ты не андроид. То есть не совсем.

— Да. Знаю.

— Но ты… как бы это сказать… и не человек тоже.

— Да что ты говоришь? Как будто я всю свою жизнь не знал об этом. Андроид — это лучшее, что я мог придумать, чтобы объяснить, как я себя чувствую.

— Сложи-ка ее и возьми с собой, — сказал он. — Она нам точно пригодится. И давай палку искать.

На этом месте мне, хотя и с запозданием, следует упомянуть, что феришерские сокровища, как бы они ни отличались от сокровищ гномов, драконов и прочих мифических персонажей, имеют одну общую с ними черту. Их всегда, без всяких исключений, охраняет бдительный и злобный страж, которого к тому же, как правило, держат впроголодь.

— Палку, значит? — произнес чей-то въедливый голосок позади мальчиков.

Глава четырнадцатая МАТЕРИНСКИЕ СЛЕЗЫ

Свечки, горевшие в камере, догорали, дымили и гасли одна за другой. Только одна еще мигала над головой у Дженнифер Т., которая сидела, прислонясь к мягким коленям Таффи. Они уже долго сидели так и молчали, слушая, как слабо дышит раненый вождь и похрапывает принцесса-узница. Утомившись, наконец, сидеть без движения, Дженнифер Т. позвала:

— Таффи! Ты не спишь?

— Нет.

Дженнифер Т. запрокинула голову, чтобы заглянуть ей в лицо. Маленькие глазки Таффи поблескивали при слабом огоньке свечки.

— Ты сегодня ничего странного не слышала? До того, как громовица меня сюда скинула?

— Еще как слышала. — В горле у Таффи зарокотал смешок. — Все Дальние Земли слышали тебя, дорогая.

— Ну да, а кроме этого?

Таффи, так и не ответив на ее вопрос, заговорила:

— Когда я была еще маленькая, бабушки рассказывали нам, что о последнем дне возвестит крик петуха. Выходит, они ошибались.

— Наша команда называется «Рустерс», или «Петушки» — получается, я тоже петушок.

И Дженнифер Т. стала рассказывать Таффи про Клэм-Айлендскую лигу «Мустанги», про мистера Перри Олафсена, про «Энджелс» и «Редс». Услышав про «Большеногих таверны Бигфута», снежная женщина снова заворчала — на этот раз с заметным раздражением.

— Зачем они так? Это жестоко!

Рассказывая о «Мустангах», Дженнифер Т., к собственному удивлению, вдруг поняла, что скучает по Клэм-Айленду. Там она родилась, там прожила почти все свои одиннадцать лет — кроме того лета, которое провела в пятилетнем возрасте у своей бабушки с материнской стороны в Спокане. Она не знала другого дома, кроме Клэм-Айленда. Теперь от родного острова, зеленого и дождливого, ее отделяли не только мили, но время и чары. И не так уж удивительно, пожалуй, что ее, заключенную в подземелье где-то в летомирской глуши, вдруг посетила тоска по родине. Она скучала по запаху травы на поле Джока Мак-Дугала, скучала по своему велосипеду, по колючим щекам дедушки Мо, даже по трем надоедливым бабкам в широченных креслах. И по мистеру Перри Олафсену!

Дженнифер Т. теперь умолкла, но мысли о доме не оставляли ее — только теперь они путались, как части небрежно сложенной карты, потому что она засыпала. В этом полусонном состоянии она вдруг даже по Альберту ощутила тоску: он стоял с ней рядом у руля «Виктории Джин», с незастегнутой ширинкой, и уверенно вел дирижабль над Прибрежными горами. Долетев до Спокана, он прошел прямо над домом бабушки Спайсер с расписной башенкой, и там, на веранде, стояла мать Дженнифер Т., Теодора. Она была гораздо красивее, чем помнилось Дженнифер Т., — собственно говоря, она больше походила на мать Этана Фельда, чья фотография в рамке стояла на буфете у Фельдов в гостиной. Дженнифер Т. и Альберт проплыли над домом, а красивая миссис Теодора с грустной улыбкой помахала им маленькой белой рукой. Потом ее улыбка померкла, и в глубине дома с расписной башенкой послышался чей-то горький, терзающий душу плач.

Дженнифер Т. проснулась и села с колотящимся сердцем. Плакала Таффи — громко, надрывно, по-снежночеловечески.

— Ты все-таки слышала, да? — сказала Дженнифер Т. с уверенностью не совсем проснувшегося человека. — Конечно, слышала. Когда я крикнула: «Рваная Скала», кто-то заплакал. Женщина. Мать. — Дженнифер Т. не знала, почему она так уверена, что плакальщица была матерью, но уверенность не проходила. — Ты слышала, Таффи, я знаю.

Таффи, потянув носом, вытерла его мохнатой рукой, села чуть попрямее, испустила долгий дрожащий вздох и кивнула.

— Да, я слышала, но подумала, что это моя беспокойная совесть не дает мне покоя. Из-за того, как я когда-то поступила со своими детьми.

— Что же ты сделала такого?

От этого вопроса бедная Таффи снова расплакалась и сказала:

— Я их бросила.

Я перескажу вам грустную историю Таффи, как умею. Как вы позже узнаете, она имеет кое-какое значение для нашей повести, иначе я не стал бы эту повесть прерывать. Момент для отступления совсем не неподходящий: Клевер угасает на своем тюфяке, Этана с Тором застукал хранитель сокровищ, мистер Фельд и Пройдисвет в Зимомире находятся в полной власти рыжего улыбчивого негодяя, который вознамерился погубить всю Вселенную. К счастью, история Таффи, как большинство всех печальных историй, довольно коротка.

В Середке принято считать, что снежный человек всегда живет в одиночку, но это относится только к особям мужского пола. Блуждая по диким лесам Дальних Земель, кто-нибудь из них время от времени натыкается на место, где срастаются ветви двух Миров. Именно эти неудачники вваливаются потом в лагерь трапперов, или пугают рыбаков в канадской провинции Альберта, или попадаются на глаза некому Роджеру Паттерсону, вооруженному 16-миллиметровой кинокамерой. Снежный человек — существо необщительное и вполне довольствуется собственной компанией. К своим родичам он заявляется лишь для того, чтобы обменяться лесными новостями и сделать ребенка какой-нибудь женщине, а потом уходит снова.

Снежные женщины — дело иное. Они, как правило, всю свою жизнь проводят в родном лесу со своими матерями, бабками, тетками и сестрами, растят детей, добывают себе пищу (исключительно вегетарианскую) и слушают бесконечные старушечьи рассказы. Одна такая история, имеющая зачастую грустный конец, рассказывается недели две, а то и больше. Чудес и приключений в них мало, поскольку рассказчицы, как их бабки и прабабки, никогда не покидали родимую местность. Зато в них всегда заключена мораль, которая в конце концов сводится к весьма простой мысли: «Самый короткий путь часто оказывается самым длинным», или же: «Никогда ничего не выбрасывай — а вдруг пригодится».

Но порой, когда за один месяц случаются два полнолуния или в стойбище забредает кто-нибудь из мужчин, снежные бабушки рассказывают о Начале Мира. В те времена, когда Койот еще не успел ничего переделать и снежные люди только что вышли из рук мистера Древесного, все было не так, как теперь. Снежные люди бродили, беззащитные и бесприютные, по темному и опасному Первому Лесу. Без семей, без рода, ведущего от матери к дочери, без мудрых преданий им нечем было обороняться от плотоядных существ, которые жили наряду с ними в том первозданном мире. Их подстерегали, ловили и поедали, ибо Койот принес в мир голод и смерть. Малое время спустя в живых осталось только двое снежных людей — мужчина и женщина, и они обратились к Койоту за помощью. Тот, как всегда, поставил их перед выбором: бродить по лесам, где всегда подстерегает опасность, но зато видеть мир со всеми его чудесами и приключениями — или сидеть на одном месте, ведя безопасную, упорядоченную жизнь. Как вы уже догадались, мужчина выбрал первое, а женщина второе — так они оба с тех пор и держатся за свой выбор.

Рассказы о былых приключениях и прожорливых зверях тревожили слушательниц и приводили их к заключению, что женщина сделала выбор правильно. Но на Таффи (по-настоящему, конечно, ее зовут не так; настоящее имя, очень длинное, хранится в тайне) эти рассказы действовали совсем по-другому. Они вселяли в нее тоску. Когда очередной гость, наевшись до отвала, рассказывал пару собственных историй и, сделав очередного снежного человечка, уходил прочь, Таффи казалось, что частица ее счастья и спокойствия уходит вместе с ним. Прошло не так уж много лет, по снежночеловеческому счету, прежде чем счастье и спокойствие покинули ее окончательно.

К тому времени она уже дважды стала матерью и приходилась теткой еще семи снежным человечкам. Старший ее племянник, которого она очень любила, достиг возраста, когда родной лес стал казаться ему не столько убежищем, сколько тюрьмой. Он, поначалу с опаской, потом все смелее, начал заходить за поля и ручьи, служившие признанной границей их территории. Возвращался он в полном восторге от того, что повидал. Однажды его не было очень долго. Вернувшись, он рассказал про чудесный каменный мост, перекинутый дугой через широкую реку. По мосту сплошным потоком, сказал он, движутся феришеры и говорящие звери: белки, норки и сойки, а также существа наподобие мелких безволосых снежных людей, живущие в местности под названием Середка. Мост, сказал он, находится в каких-нибудь паре часов пути от их стойбища, если идти на запад.

Таффи слышала в жизни немало чудесных историй, и про этот мост она тоже слышала. Одни говорили, что его построил Койот, чтобы легче путешествовать между Мирами, другие относили его создание к тем временам, когда мистер Древесный со своими родичами еще гулял по Первому Лесу. Но она впервые узнала, что он расположен так близко от их дома — и сказал ей об этом не кто-нибудь, а родной племянник.

— Хотелось бы мне на него посмотреть, — выпалила Таффи и тут же прикрыла рот рукой, поскольку женщине говорить такое было неприлично. Но племянник, совсем еще юный и горячо ее любивший, сказал:

— Так ступай, тетушка! Отправляйся прямо сейчас! Там ты будешь к полуночи, вернешься к рассвету, и никто, кроме нас двоих, об этом не узнает.

— А кто же присмотрит за моими детками, пока меня не будет? — спросила она. — Кто положит им влажную тряпочку на лоб, если у них будет жар? Кто обнимет их и успокоит, если им приснится плохой сон?

— Я присмотрю! — пообещал племянник. — Иди!

И она ушла, унося в памяти его лицо, озаренное виденными им чудесами, и сонный лепет своих детей.

— Так я этого моста и не увидела, — сказала Таффи Дженнифер Т. — На пути туда меня поймала великанская охота, эти проклятущие братья — Джоны. Мода на ручных снежных людей была у них в самом разгаре, и они постоянно прочесывали лес в поисках… — Таффи вздрогнула, — в поисках домашних зверюшек. Долгое время спустя Джон Чугунный Кулак сказал мне, что мост не то рухнул сам, не то его разрушили. Я никогда уже не увижу ни его, ни моих милых деток.

— А их-то почему? Ты теперь свободна, и дом твой близко. Тебе не обязательно оставаться с нами, когда мы отсюда выберемся. Вернешься в свой родной лес, к своим детям. А уж они, конечно…

Но Таффи покачала своей косматой головой.

— Их нет больше. Давно уже нет. Сначала я не хотела верить собственному носу…

— Носу? — растерялась Дженнифер Т.

— У нас, снежных людей, чутье очень острое. Мы чуем то, чего ты даже представить себе не можешь, милая. Чуем мысли, которые образуются в голове у рыбы, и первый удар младенческого сердца в утробе матери. Чуем запах проходящего времени. Сначала я, как уже говорила, не хотела верить. Но когда птица-громовица снизилась над нами, я снова, после многолетнего заточения в своем каменном мешке, вдохнула в себя подлинный воздух Летомира. И узнала, что ни детей моих, ни внуков уже нет в живых. Я слишком много времени провела в этой клетке.

— Ты сказала, что прошло всего несколько столетий, а вы ведь долго живете…

— Ах, нет. Моя клетка была сделана не из простого железа, а из колдовского, добытого в Зимомире. Пока я сидела в ней, я…

— Говорят, в Зимомире время идет по-другому, — сказала проснувшаяся Роза-Паутинка, с сочувствием глядя на Таффи. — По твоему счету прошло каких-нибудь двести лет, а там, снаружи…

— Девятьсот лет миновало со дня моего ухода, — повесив голову, сказала Таффи. — Я чую их, чую каждый прошедший год.

Дженнифер Т. погладила ее темную мохнатую щеку, а Таффи прижала ее к себе. Так они и сидели рядом, вслушиваясь в слабое эхо всех этих пролетевших лет.

Глава пятнадцатая ТУЗ

— Слезайте-ка оттуда, да поживее.

Этан с Тором обернулись назад, вызвав новые лавины записных книжек. При виде их противника Этан чуть было не засмеялся. Это был мальчик такого же примерно роста и возраста, как Этан, и чрезвычайно безобразный: нос как пустая катушка из-под ниток, уши как два сушеных яблока и совсем маленькие, налитые кровью глазки. В руке он держал ясеневую палку Этана, помахивая ею, как полисмен в мультике дубинкой. Этану он показался очень знакомым и в то же время каким-то не таким. Лицо у него было слишком свирепое даже для самого проблемного мальчика. Этану расхотелось смеяться, и они с Тором слезли вниз быстро, как было велено.

— Чего выпялился, парень? — бросил страшный мальчик Тору, а Тор побелел, как простыня, и пролепетал:

— Ты… Они тебя…

— Кто они?

— Феришеры. Тебя… тоже подменили?

До Этана дошло не сразу, но потом он сообразил. Уж очень этот мальчик был неправильный — может быть, поэтому он и показался Тору похожим на него самого.

Теперь уже засмеялся страшный мальчик — он откинул назад шишковатую голову с шапкой жестких желтых волос и загоготал. Ни дать ни взять мусорный бачок, который катится вниз по бетонным ступенькам.

— Меня? По-твоему, я человек?! — Мальчик вытер слезы рукавом своей замшевой куртки. — Подменыш?! — Он даже на колени упал, так его разбирало. — Клянусь Десницей! И как только таким безмозглым рувинам, как вы, удалось зайти так далеко?

— Ну, а кто же ты тогда? — спросил Этан самым своим умильным, невидимкиным голосом. Ему почему-то вспомнился Кайл Олафсен — может, ему и с Кайлом Олафсеном этого Мира удастся поладить?

— Кто я? Ты хочешь знать, кто я? — вскричал мальчик. С невероятной быстротой вскочив на ноги, он кинулся на Этана и прижал его к груде почтовых ящиков. Многие из них до сих пор были прибиты к выдернутым из земли столбикам. Ясеневой палкой, которую он держал обеими руками, он перехватил Этану горло. Почтовые ящики задребезжали. — Я великан — сами не видите, что ли?

Этан, к мозгу которого перекрыли доступ кислорода, никак не мог понять, шутит мальчик или нет. Великаном он себя объявил как будто вполне серьезно, а вот когда спросил, не видят ли они этого сами, в его голосе появились саркастические нотки. Да и росту в нем никак не больше четырех футов девяти дюймов.

Но все эти вопросы приходилось отложить на потом. Тор Уигнатт был не из тех, кто спокойно стоит и смотрит, как бьют его капитана.

Он вцепился в желтые лохмы мальчика и запрокинул ему голову, а другой рукой схватился за палку и дернул ее вниз, прочь от горла Этана. Одновременно он правой коленкой подсек под колено врага. Мальчик, удивленно крякнув, упал, а полузадушенный Этан рухнул на почтовые ящики. В следующий момент Тор и мальчик стали кататься по полу, не выпуская палки из рук. Они лягались и плевались, как бешеные, и сверху оказывался то один, то другой. Мальчик норовил откусить Тору ухо — Этан в жизни еще не видел такой безобразной драки.

Победу одержал Тор, пустив в ход тот же прием и перехватив палкой горло врагу. Мальчик сначала побагровел, потом посинел, потом стал желтовато-зеленым.

— Скажи, что сдаешься, — потребовал Тор, и мальчик прохрипел:

— Сдаюсь.

Тор убрал палку, и мальчик, встав, начал харкать и отплевываться. Потом он выпрямился во весь свой (небольшой, как уже упоминалось) рост и смерил Тора взглядом с ног до головы.

— Для смешанного подменыша совсем неплохо, — признал он.

— Для сморщенного великанова мизинчика тоже неплохо, — ответил Тор.

— Он что, правда, великан? — спросил Этан.

— Само собой, недоумки. — Мальчик, нахмурясь, отвесил им низкий поклон. — Моя злая мать назвала меня Джоном Тузиком, как лохматую собачку, но если вам жизнь дорога, зовите меня Тузом.

— Что же с тобой приключилось? — спросил Этан.

— Я таким родился — а что приключилось с тобой?

— Может, ты великанский ребенок? Или…

Туз, похоже, собрался снова полезть в драку.

— Я взрослый, полноценный великан! Заруби это себе на носу!

— Держи. — Тор протянул Этану его палку. На щеках у Тора остались кровавые царапины, точно он дрался с каким-нибудь злобным когтистым зверем вроде росомахи. На губе тоже кровь, ворот рубашки порван. Тор был заметно сердит на Этана. — И не оставляй ее больше нигде.

— Ладно, — сознавая свою вину, сказал Этан. — Пошли отсюда. И великанчика возьмем.

Туз, засучивая рукав, подался к Этану.

— Великанчика? И куда же это вы собрались? Встал вопрос, кто же у кого в плену. Этан, сомневаясь, что одолеет маленького великана даже и с палкой, решил попробовать психологический подход. Это у него хорошо получалось и действовало на всех, кроме Дженнифер Т.

— Хорошо. Допустим, мы твои пленники. Так или нет?

— Так, — сказал Туз.

— Другими словами, ты работаешь на них. На этих несчастных феришеров, которые только болтать умеют и знать не хотят, что их же родственник, король хоум-рана трех Миров, умирает у них в темнице. Потому что они проткнули его своей железной стрелой. И что всей Вселенной скоро конец придет, их тоже не волнует!

— Языками молоть они и впрямь горазды, — сплюнув, признал Туз.

— Вот я и спрашиваю: чего ты их слушаешься? Ты великан, а они феришеры.

— Я тебе отвечу так: я не стал бы работать на них ни по доброй воле, ни за деньги. Но выбора у бедного Туза, увы, нет.

— Тебя заколдовали, — догадался Тор. — Ты их раб.

Маленький великан сдержал гневный ответ, который явно просился ему на язык, и только кивнул.

— Разве феришеры держат рабов? — поразился Этан.

— Случается, — плюнув опять, сказал Туз. — В этом племени есть один — я. Джон Тузик. Главный механик и технический менеджер племени Одуванчиков. По совместительству главный мышелов. Но это не…

Он замолчал и стал прислушиваться. До Этана донесся чей-то голос, тянущий длинную музыкальную ноту. Проникнув в сокровищницу, они с Тором перестали слышать шум, идущий из зала совета, но теперь, наряду с голосом певца, в коридоре слышались и другие. Потом раздался громкий стук — это сняли заклятье с двери сокровищницы. Туз-великан, густо покраснев, стал озираться по сторонам.

— Будь они прокляты! С меня шкуру снимут, если увидят, что вы меня побили.

Смятение и расстройство, в которое он впал, совсем не шло его топорной физиономии. Этан не желал снова попадать в плен, но и великана жалел тоже. Он повернулся к Тору, чье знание летомирских порядков возрастало с каждой минутой (видимо, это было что-то вроде наследственной памяти, которую Тор обрел вновь после долгих лет амнезии в Середке).

На Туза Тор смотрел с такой же жалостью, как Этан. Маленький великан, только что воображавший, будто достает плечами до верхушек деревьев и затмевает солнце своей тенью, слушал усиливающийся стук в дверь с несчастным видом и даже со страхом.

— Он это серьезно — насчет шкуры, — сказал Тор.

— А то нет, — угрюмо буркнул Туз. — Небось, у старой летучей мыши и рукавица сделана из кожи, снятой с ляжки моего прапрадедушки!

Этан вспомнил стадион племени Кабаньего Зуба, выстроенный из огромных костей, и поверил великану безоговорочно. Зато симпатия, которую он чувствовал к феришерам, особенно после расправы, учиненной над ними приспешниками Койота, улетучилась. Феришеры без всякого повода сбили их корабль, а их самих, даже не спросив ни о чем, бросили в подземелье. Они с помощью чар поработили Туза-великана и наворовали у людей целые горы имущества. Мало того: они украли у миссис Уигнатт ребенка, подменив его собственным отродьем. Все дурное, что он когда-либо читал об эльфах, ожило в памяти Этана. Они бессердечны, жестоки, ни во что не ставят человеческую жизнь и желания, они владеют злым волшебством и накладывают тяжкие заклятья на несчастливых смертных.

— Мы согласны снова сдаться тебе, — сказал Этан под громкий стук, — но за это ты поможешь нам вернуться к нашим друзьям.

Туз, затаивший от страха дыхание, шумно выдохнул и крикнул:

— Идет!

— А после поможешь нам выйти отсюда.

— Клянусь, что помогу, — выпалил Туз.

— Чем бы таким ему поклясться? — спросил Этан у Тора. — Этой Десницей, которую они все время поминают?

— Это недостаточно сильно. — Тор прижал руку к виску. — Лучше Единственным Глазом.

— Зеницей Ока, — поправил великан. — Хорошо, я клянусь вам Зеницей Ока. Нет клятвы сильнее этой. А теперь извините, ребята, но мне придется вас связать, сами понимаете.

Он схватил связку альпинистского шнура и быстро обмотал им Этана и Тора.

— Я не туго, — сказал он при этом. — Только чтобы видимость создать — они ни на что не смотрят внимательно, если только деньги на это не поставили.

Подмигнув своим пленникам, он отодвинул засов и отворил тяжелую дверь. В комнату с сердитыми криками тут же ввалилось несколько десятков феришеров. Они ругали Туза на древнепророческом, шлепали его, лягали и злобно посмеивались. Они, как и племя Клевера, носили узкие штаны, имели такие же золотистые глаза и красноватую кожу, но камзолы шили из какой-то серебристой, блестящей материи. Этан предположил, что это парадная одежда, надеваемая на заседания совета. Их предводительница, на голову выше всех остальных и вдвое толще, была одета в такие же лосины и серебристый камзол, но серебряная корона у нее на голове сразу давала понять, что это королева. Смуглое лицо из-за пудры казалось белым. Она одна не смеялась и не шпыняла маленького великана. Она прошла мимо, даже не взглянув на него, и начала отдавать какие-то распоряжения, но тут увидела у кучи почтовых ящиков связанных мальчиков. Королева захлопнула рот и широко раскрыла глаза со странным прямоугольными зрачками, а после, выгнув брови и сложив руки под пышным бюстом, перевела взгляд на Туза.

При виде феришеров Этана обдало жаром и пальцы ног в башмаках поджались.

— Скажи мне ради своих толстоногих и низколобых предков, Джон Тузик: что делают эти рувины в моей сокровищнице? — Она говорила так же, как Клевер, но в голосе у нее не было тепла — только холод и полная бесчувственность. Своим белым лицом и серебряным нарядом она напоминала Этану маленькую холодную луну.

Повисло молчание. Наконец Джон Тузик, к некоторому удивлению Этана, похлопал себя по животу и сказал:

— Не прогневайтесь, госпожа моя, но я очень уж долго, как вы сами знаете, кормился одними мышами и крысами. Давно, очень давно не высасывал я сладкий мозг из рувинских косточек. — Туз понурил голову и залился вполне правдоподобным стыдливым румянцем. — Не устоял, виноват.

Услышав это, феришеры расхохотались, а королева Шелковица громче всех. Несколько кошельков с золотыми монетами перешло из рук в руки, и Этан удивился: когда это феришеры успели поспорить, что ответит Туз королеве? Уверенность кого-то из них в том, что Туз собирался съесть мальчиков, вызвала беспокойство. Тем временем королева, перестав смеяться, оглядела Этана с Тором равнодушно, без злобы — так смотрят на окно, где отпечатался чей-то палец, прежде чем протереть его.

— Ладно, Мышелов, твое счастье, — сказала она. — Мы весь день провели в дебатах и пришли к такому решению: выйти на солнышко и поиграть. В былые времена мы сыграли бы девять иннингов бейсбола, но увы.

Феришеры стали переговариваться, а Этан подумал: не потеря ли бейсбольного поля их так озлобила?

— Так что, Крысомор, тащи нам ракетки, — это слово королева выговорила с отвращением, — и молотки, и мячи, а потом, так и быть, угощайся.

Великан, кивнув, направился к другой, маленькой двери — за ней он, как видно, и прятался, когда Тор с Этаном хозяйничали в сокровищнице. В смежной комнате Этан заметил два стеллажа с бейсбольными битами. Сокровища, которые хранились там, феришеры, наверно, почитали самыми ценными. Великан, с грохотом порывшись в кладовой, вынес оттуда несколько полотняных мешочков и вывез на тележке снаряжение для крокета.

Королева, вздохнув, посмотрела с тоской на груды бейсбольных бит.

— Ах, Роза-Паутинка, сколько горя ты принесла своей матери. — Королева утерла золотистую слезу и велела Тузу вынести «эту дребедень» наружу. Великан, бросив пленникам предостерегающий взгляд, вышел вслед за феришерами.

Этан и Тор попытались распутать веревки, но великаны мастера вязать узлы — пришлось им ждать, когда Туз вернется. Великан, быстро развязав их, снова ушел в кладовую. Там у него лежал соломенный тюфяк, такой же, как в подземной камере.

— Что ты делаешь? — спросил Этан, глядя, как Туз укладывает в мешок свою одежду.

— Ухожу. — Великан завязал мешок и встал. — Я давно уже собирался — так почему бы и не сейчас?

— Да разве ты можешь уйти? — спросил Тор. — Ты ведь связан чарами!

Туз мрачно пожал плечами.

— А что с тобой будет, если ты убежишь? — спросил Этан. — В чем они, эти чары?

— Я уже говорил тебе, недоумок: шкуру с меня снимут. Стоит мне удалиться от холма в любую сторону, и моя кожа (так я думаю, хотя сам никогда не видел), моя кожа начнет помаленьку таять. А как уйду я от вредной старухи на целый день, все мои кости и потроха рассыплются — держать-то их больше нечему будет.

— Ой, — сказал Этан.

— Да не все ли равно. Как только они узнают, что я вам помог, со мной сделают то же самое. — Туз взвалил мешок на плечи и в последний раз окинул взглядом аккуратно сложенные биты, корзины с яркими белыми мячами, запасные базы, рукавицы, кэтчерские маски и наколенники. В глубине кладовой стоял верстак, а рядом — какая-то древняя машина с колесами и приводными ремнями. Там-то главный механик, должно быть, и собирал разные устройства, столь любимые феришерами. Туз смотрел на все это с неприязнью, но не без сожаления. — Может, мне посчастливится дойти до дому в целости, а уж там я возьму за глотку тех, кто отдал меня в рабство этому племени. Доберусь я до этих гадов, которыми матушка наделила меня вместо братьев.

— Джон Чугунный Кулак — тоже твой брат?

— Один из них. Из него я из первого душу вытрясу, если повезет. — Туз нехорошо улыбнулся и сказал Этану: — Времени у нас, конечно, мало, но я еще успею придать твоей щепке более приличный вид.

— Ты про палку? Ты мог бы сделать из нее биту, да?

— На станке это и пяти минут не займет. — Туз показал на загадочную машину. — Но я сделаю это с одним условием; все стружки, которые я сниму, мои. Может, я сумею ослабить чары и уйти подальше, если набью карманы рубцовым деревом.

Этан взглянул на Тора. Тот кивнул.

— Похоже, нам не только мячи отбивать придется, — сказал он. — А биты для этого годятся лучше, чем простые палки — иначе зачем их вообще делать?

Этан вручил палку великану, а тот, по-своему бережно, отнес ее к станку. Станок поставлен в самый дальний угол потому, что он железный, пояснил Туз, а резцы стальные. Палку Туз закрепил между двумя шпинделями.

— Славная деревяшка. — Он похлопал по ней с сожалением, как будто ему не хотелось ее обрабатывать. — Просто замечательная.

Левой ногой он стал нажимать на педаль внизу, и палка начала вращаться — сначала медленно, потом все быстрее. Этан с Тором стояли у него за спиной и наблюдали.

— Этот резец — из колдовского железа, — сказал Туз, подводя к дереву блестящий инструмент. — Больше никакой не подошел бы.

Резец соприкоснулся с деревом, и Этан так и не понял, что случилось потом. Что-то тонкое и длинное, темное на одном конце и ярко-золотое на другом, выскочило из-под резца и с шипением ударило его прямо в грудь. И Тор, и Туз утверждали после, что это могла быть только стружка, необычайно длинная ясеневая стружка, снятая при первом нажиме резца, но Этан ощутил это, как электрический разряд. Ему обожгло ноздри, и странная пульсирующая боль пронзила грудную кость. Глаза заволокло слезами, и перед ними заплясали искры — так бывает, если нагнешься, а потом слишком резко выпрямишься. Ладони зудели от невыносимого желания поскорее схватить ясеневую ветку снова. Ему казалось, будто он потерял такую же неотъемлемую часть себя, как свое имя или вкус языка во рту, и ему не терпелось вернуть это назад.

Вокруг маленького великана тоже плясали искры, озаряя его топорные черты странным светом. Они, все трое — человек, великан и подмененный феришер, — будто стояли в центре земли, освещенные древним огнем творения. Потом, несколько минут или часов спустя, искры погасли, в глазах у Этана прояснилось, а Туз, с опилками на волосах и бровях, сказал ему:

— Остался еще один заход. Там, в дереве, сидит узел. Если его срежу я, ты получишь самую лучшую из всех бит, которые я выточил на своем веку, но и только. Если срежешь ты, у тебя, по моему разумению, будет всем битам бита. Но может статься и так, что ты по неопытности запорешь все дело, и тогда эта щепка сгодится только на зубочистку для моего папаши. Может быть и так, и этак.

— От чего же это зависит? — Туз, как и обещал, за несколько минут превратил узловатую палку в гладкую, красивую бейсбольную биту, плавно сужающуюся к рукояти. Дерево призывно блестело и казалось мягким, как замша. О прежней ветке напоминали только две короткие чурочки на обоих концах заготовки. Этан сначала подумал, что Туз предлагает ему просто обрезать эти концы, но потом разглядел где-то на середине рукояти темный выступ, как кольцо или воротник. Если его не срезать, он вопьется прямо в ладонь.

— От тебя, ясное дело, — ответил великан, как и ожидал Этан. — От того, что у тебя внутри. От твоих рук и от сердца, которое ими движет.

— Почему? — Этана охватил внезапный страх промахнуться, пролететь — в точности как на поле, когда он выходил отбивать. — Почему от меня?

Но и теперь он, задавая вопрос, знал ответ заранее.

— Потому что в этих делах всегда так, — сказал великан, собирая с пола опилки и стружки и набивая ими карманы.

— Давай, Фельд. — Тор впервые за долгое время — а может, вообще впервые — не назвал его капитаном. — Нам пора назад, к Клеверу.

— Да. — Этан взял у Туза резец с деревянной рукояткой и загнутым по краям, почти свернутым в трубочку лезвием. Блестящее острие напоминало ноготь большого пальца. Туз привел в действие педаль. Бита снова закрутилась, и выступ на ней превратился в темное пятно, в легкую тень, которую Этан даже не видел как следует. Он медленно подвел резец к тому месту, где она как будто мелькала. Нажмешь слишком сильно — разрежешь рукоять пополам. Оставшаяся после этого палочка сгодится, чтобы вылечить Клевера, но мячи ею отбивать уже нельзя будет и головы скрикерам сшибать — тоже.

— Не сжимай так, — сказал Туз. — Ты ведь не придушить его собрался.

Этан немного ослабил пальцы, стиснувшие резец. Нажмешь недостаточно сильно — и лезвие проедется вдоль биты, ковыряя дерево. Рука Туза нажимала ему на плечо, Тор давил его своим пристальным взглядом. Этан снова поднес резец к бите, понятия не имея, с какой силой его надо прикладывать. От визга приводных ремней закладывало уши. Перед тем как окончательно опустить резец, Этан услышал голос Дженнифер Т. Райдаут, говорящий ему: «Не зажмуривайся!» Тогда он осознал, что действительно зажмурился и тычет резцом в свою чудесную биту как попало, рискуя испортить ее навсегда.

— Нет! — крикнул он. — Не могу!

Он отдал резец Тузу. Тот снял ногу с педали, и бита, покрутившись еще немного, остановилась. Темный выступ бугрился как раз посреди рукояти.

— Ты извини, — сказал Этан, — я как-то не готов. Сделай это сам.

Туз поставил было ногу на педаль, но отступил и как-то странно оглядел Этана с ног до головы. Потом взял узкую пилу с зубьями, как у щуки, и обрезал заготовку на концах. Взял биту за рукоять, сделал пару пробных взмахов и кивнул.

— Этот узел тебя с ума сведет. И все-таки оставим все пока как есть.

Этан взял у него биту, провел по ней пальцами. Она была и твердая, и шелковистая, как шерстка у лошади на лбу.

— Надо бы ошкурить ее и смазать, — сказал Туз, — но времени у нас на это нет.

Этан почти не слушал, что он говорит, — его жег стыд, как после очередного пролета, которым Этан уже счет потерял. Впервые после отлета с Клэм-Айленда Этан порадовался, что отец далеко и не видит, как его сын опозорился опять. Он сжал рукоять, и выступ вжался ему в ладонь.

— Я им после займусь, — пробурчал Этан. Щеки у него пылали.

Втроем они вышли через гулкую сокровищницу в коридор — на этот раз обыкновенно, через открытую дверь. Ни одного феришера не было видно — великан сказал, что они все на поле, играют. Этан, Тор и Туз витками стали спускаться вниз. Наконец коридор кончился, и они уперлись в дубовую дверь темницы. Тор приложил ладони к дереву, закрыл глаза — и дверь распахнулась. Тор испуганно отскочил назад, а Туз ухмыльнулся.

— Зачем шмыгать понапрасну. Я знаю заклятье… их.

Этан и Тор заглянули в камеру. Пусто — одни соломенные тюфяки на полу.

— Ладно, — сказал Тор. — Шмыгнули.

Глава шестнадцатая КРЫСИНЫЙ ХОД

— Надоело мне это! — сказала Дженнифер Т. — Куда они подевались, эти мальчишки?

Одинокая свечка почти совсем догорела. Дженнифер Т. не могла определить, сколько они уже ждут, но похоже было, что несколько часов.

— Может, их схватили, — мрачно предположила Роза-Паутинка.

— Почему же их тогда обратно не привели?

— Может, их отдали Джону Тузику. Так иногда делают, если кто плохо себя ведет.

— Джон Тузик? Он великан, что ли?

— Угу. Самый маленький великан в Летомире. Не больше твоих друзей. Он у нас крыс и мышей ловит вместо кота, ну и мастерит тоже.

Клевер тихо застонал. Таффи смочила ему лоб тростинкой, но видно было, что холодной водой ему уже не поможешь. Он скукожился — не в длину, а как-то внутрь, грудь у него ввалилась, челюсть отвисла. Кожа пожелтела, как старый кровоподтек, и стала сухой и жесткой на ощупь. Ступни загнулись, как края обгоревшего листа бумаги. Зато раненая рука раздулась вчетверо или впятеро против прежнего. Пальцы торчали из нее, как соски из вымени — смотреть тошно.

— Надо и нам выбираться отсюда, — заявила Дженнифер Т. — Здесь мы все равно ничего не высидим — надо идти искать эту палку.

— Как ты собираешься это сделать? — Долгие часы заточения, видимо, всколыхнули в Таффи воспоминания о годах, проведенных в плену у великана. Она сидела, капая водой на лоб феришеру, и вглядывалась во мрак, словно видела там лица своих давно умерших детей.

— Эй, ты, — обратилась Дженнифер Т. к Розе-Паутинке, и та подскочила на месте. — Феришеры умеют шмыгать, я знаю. Клевер умел.

— Он может быть. Ему не меньше тысячи лет, он вождь и настоящий богатырь. А я еще маленькая и даже колдовать не умею как следует. Ни на что не гожусь.

Дженнифер Т. снова легла на солому, но книжонка дедушки Мо в заднем кармане мешала ей. Да, книжонка… Дженнифер Т., досадуя на себя за эту глупую затею, все-таки села и достала «Справочник храброго племени На-Ве-Чу». Может, там найдется еще что-нибудь насчет отпирания замков или встретится рецепт изготовления взрывчатки из тростника и слюны снежного человека. Дженнифер Т. мрачно листала страницы. Что с ним могло случиться, с этим Этаном Фельдом? Вот она, глава про замки и отмычки. Дженнифер Т. поднесла книжку к мигающему огоньку свечи, но ничего полезного так и не вычитала. Она пролистала еще несколько глав, посвященных строительству лодок, метанию ножей и возведению снежных хижин — последнее могло пригодиться в случае, если они когда-нибудь окажутся в Зимомире. Надо отдать должное старичкам из бывшего племени На-Ве-Чу — ребята неплохо повеселились с этими своими индейскими заморочками. В книге имелась даже отдельная глава для тех, кто хотел заслужить перо за избавление дома от привидений, с довольно страшными картинками. Там говорилось о полтергейстах, белых дамах и прочих ужасах, а также о более будничных явлениях: движущихся лестницах, ложных стенах и…

— Потайные ходы, — прошептала Дженнифер Т.

— Что-что? — спросила Таффи.

Дженнифер Т. вскочила и принялась обследовать стены камеры. «Ищите часть стены или потолка, — предписывал неизвестный автор, — которая отличается по цвету от остальной поверхности». Стены в камере были беленые, но белили их кое-как и давным-давно, поэтому они просто пестрели самыми разными оттенками белого цвета. Следующий этап операции заключался, конечно, в простукивании. Дженнифер Т., начав от двери, стала простукивать стену сверху донизу, используя для этого корешок своего пособия. Таффи, сообразив, чем она занимается, взялась за дело с другой стороны двери. Она работала без подручных средств, собственными волосатыми костяшками.

— Я знаю, что вы ищете, — сказала Роза-Паутинка, — только без толку. Я тут за сто семь лет уже все обстучала… ой!

— Ш-ш! — шикнула Дженнифер Т., но Роза-Паутинка и сама умолкла, услышав то, чего никак не ожидала. Дженнифер Т. снова стукнула книгой в стену у самого пола, чуть правее бедных скрюченных ступней Клевера: раз, два, три — и кто-то по ту сторону стены снова отозвался: раз, два, три.

— Там, за стеной, есть еще камера? — спросила Таффи.

Роза-Паутинка, широко раскрыв глаза и стиснув рот, потрясла головой.

— Может, это крысы? — Дженнифер Т. постучала в стену ногой и опять получила отклик. — Ты ведь говорила, что они у вас водятся?

— Их мало осталось. Джон Тузик их просто обожает. Крысиный кебаб. Крысиный гуляш.

Дженнифер Т. гуляш никогда не пробовала, но это блюдо, когда о нем упоминалось в книгах или по телевизору, всегда внушало ей подозрения. Она ничуть не удивилась, узнав, что его готовят из крыс.

— Фу-у.

— Крысы, конечно, умные животные, — заметила Таффи, — но до трех, насколько я знаю, считать все-таки не умеют.

Дженнифер Т. снова стукнула в стену ногой — и нога, пробив дыру в штукатурке, вдруг провалилась куда-то.

— Вот черт, — произнес чей-то скрипучий голосок, и из дыры высунулась черная мордочка с мокрым носом и густыми усами. — То, что ты знаешь о крысах, Большеногая, — добавило загадочное существо, выбравшись из дыры целиком и отряхивая пыль со штанов, — даже наперстка доверху не наполнит.

Дженнифер Т. определила бы пришельца как человечка — ростом вполовину меньше феришера, но с острой мордочкой, пышными усами и круглыми крысиными ушами. Стоял он на двух ногах, и его круглое брюшко выдавалось вперед.

— Дик Петтипот! — воскликнула Роза-Паутинка. — Воришка! Как это я сразу не догадалась!

— Зря я не придушил тебя в колыбели, пока еще можно было. Но жизнь — это всего лишь цепь упущенных возможностей.

— Говорящая крыса, — промолвила Дженнифер Т.

— Крыса-ворюга. Он годами разбойничает в наших кладовых.

— Правильно. Сюда я пришел с той же целью — но смотрю на вас и вижу, что день потрачен даром. Что стряслось с этим феришером? Ранен железом, не так ли? Жаль, жаль. — Петтипот разглядывал Клевера без всяких признаков жалости. — Похоже, он не такая деревенщина, как вы, местные, — хотя судить трудно, вон как его скрючило. — Задумчиво теребя ус, он перевел взгляд на Таффи и Дженнифер Т. На одном глазу у него — Дженнифер Т. только сейчас заметила — красовалась красная с черной каймой шелковая повязка. — Ну и компания: принцесса-феришерка, снежная женщина и девочка-рувинка. Не сомневаюсь, что вы все как-то связаны с этой рувинской жестянкой там, на холме.

— Это наша машина, — сказала Дженнифер. — Слушайте, мистер Петтипот или как вас там: у вас ход широкий?

— Ты пролезешь, могу поспорить, а феришеры и подавно, но вот твоей косматой подруге придется попотеть.

— Ничего, — забившись в уголок, сказала Таффи. — Я останусь здесь.

— Еще чего. — И Дженнифер Т. принялась расширять дыру, которую пробила в стене. Штукатурка и мелкие камни отваливались легко, и скоро она просунула внутрь голову и плечи. В туннеле было совершенно темно, но она чувствовала, что пролезть здесь действительно сможет. Дженнифер Т., пятясь, вылезла в камеру и увидела, что последняя свечка наконец потухла.

— Вот так вот, — сказала Роза-Паутинка. — Сиди теперь в темноте, пока они свечи не сменят — кто их знает, когда они почешутся.

— Не знаю, как вы, а я и в темноте прекрасно вижу, — сказал Петтипот. — Одни из нас одарены больше, чем другие, вот в чем дело. Ну-с, если дамы меня извинят, я, пожалуй…

Дженнифер Т. села на пол, загородив собой дыру.

— Погоди-ка. — Слова крысы насчет одаренности затронули что-то в ее памяти. — Ты ведь волшебная крыса, так? Частично крыса, частично человек.

— Весьма оскорбительное определение. — Дик Петтипот, похоже, не на шутку обиделся. — Дай мне пройти.

— Волшебные крысы — это ведь то же самое, что волшебные лисы?

— А рувины то же самое, что бабуины? Ладно, не обижайся. Да, мы все входим в большую семью волшебных зверей, созданную игривой рукой Передельщика в давние-давние времена.

— Значит, ты умеешь шмыгать. Так?

— Нет, не так.

Дженнифер Т., вдохновившаяся было надеждой, что сейчас Петтипот выведет их из камеры, упала духом.

— А я думала, что все звери, которые… которые… — Она замялась, не желая снова обидеть это существо, от которого ждала помощи.

— Я лично этого не умею, — отрезал Петтипот. — Никогда не давал себе труда научиться.

— Врет он все, — проворчала Таффи из мрака. — Он это делает постоянно. Его сердцебиение, тембр его голоса — поверь мне, я знаю, я чувствую, когда врут. — И снежная женщина добавила ядовито: — Одни из нас одарены больше других, вот в чем дело.

В темной камере повисло молчание.

— Когда я проходил мимо вашей жестянки, — сказал наконец Петтипот, — мой чуткий орган обоняния, если я не ошибаюсь, унюхал запах ливерной брауншвейгской колбасы.

— Ты не ошибся, — тут же ответила Дженнифер Т. — Помоги нам найти наших друзей — а когда мы сядем в машину, можешь взять всю нашу колбасу.

— Нет, так не годится. Мы сразу идем к этой вашей машине за колбасой, и пусть ваши друзья сами вас ищут.

Дженнифер Т. уже собралась сказать «нет» — она не желала бросать друзей одних в этом кнолле — но Таффи снова подала голос:

— Не забывай, девочка, — ваш Тор может вышмыгнуть из холма, когда захочет. Может быть, он уже это сделал.

— Да, правда. Ну, тогда ладно.

Некоторое время они копошились во мраке. Дженнифер Т. держалась рядом с Петтипотом, боясь, как бы он не юркнул в свой ход. Но он направился к дальней стене, где уловил своим тенехвостовым чутьем ведущую наружу тонкую веточку Древа.

Дженнифер Т., протянув к нему руку, нащупала под густым жестким мехом его хрупкое плечико. Большая рука Таффи легла на ее собственное плечо. Другой рукой снежная женщина прижимала к себе Клевера. Феришер дышал еле слышно и ужасно медленно, как казалось Дженнифер Т.

— Ну что, готовы? — вздохнул Петтипот. — Сколько хлопот из-за сандвича с ливерной колбасой.

Дженнифер Т. почувствовала, как он покачал головой, дивясь собственной жадности Потом вокруг стало очень холодно и зазвенели льдинки. Идущая за крысой Дженнифер Т. уловила краем глаза какое-то движение и остановилась.

— Вперед! — завизжал тенехвост. — Нельзя останавливаться во время шмыгни! Шевелись!

Окружавшая их темнота заколебалась. Ее, как жилки на древесном листе или разряды молний, пронизывали зеленые, синие и золотые струйки. Краски пробивались сквозь нее яркими квадратиками и кружочками. «Это кусочки внешнего мира, — подумала Дженнифер Т., — только они раскиданы, как в головоломке». И еще они какие-то разные, как будто тут перемешаны сразу две головоломки. Сквозь эту путаницу, прослоенную темнотой, двигались гуськом три теневые фигуры.

— Шевелись! — снова крикнул Петтипот. — Не то мы собьемся с дороги!

— Там кто-то есть! — крикнула в ответ Дженнифер Т. — Они сюда идут!

Одна из фигур держала в руке какой-то светящийся жезл. Приближаясь, он разгорался все ярче, бросая свет во все стороны. Древесная зелень и небесная синева клубились вокруг трех идущих, смешиваясь с пурпуром, с желтым, оранжевым и красным. Тьма под напором красок отступала, и наконец разноцветные полосы закружились вокруг, как обручи Юпитера, а жезл освещал их, как солнце. У Дженнифер Т. звенело в ушах, и запах паленого наполнял нос. Земля под ногами заколебалась, и Дженнифер Т. с криком полетела куда-то. Ее руки вцепились во что-то, похожее на траву, и слепящий свет от жезла ударил в глаза.

Глава семнадцатая ДОСТИЖЕНИЯ МИСТЕРА ФЕЛЬДА

Значительную часть своей долгой, очень долгой жизни лис Пройдисвет наблюдал за привычками и поведением любопытных со зданий, известных в Летомире как рувины. В качестве тенехвоста он часто бывал в Середке и знал ее получше любого рувина. Он видел войну, болезни, лишения и разруху. Но таких, как Брюс Фельд, доктор физических наук, он не встречал еще никогда.

— Вот. — Лис ввалился в лабораторию, таща на подносе чай с салом карибу и твердые зимомирские галеты. Лаборатория, оборудованная в недрах паровых саней «Паника», раскачивалась и дребезжала. Мензурки и колбы издавали непрестанный звон. Может, это треньканье в конце концов и свело Брюса Фельда с ума? — Съешь что-нибудь.

— Потом. — Мистер Фельд не сводил глаз с колбы, подогреваемой в автоклаве. Автоклав (нечто вроде печки высокого давления) и прочее оборудование изготовили серошкуры Койота согласно указаниям мистера Фельда. План Койота основывался на технологии Середки, и систему транспортировки отравляющего вещества следовало создать теми же методами. Но электричество в лабораторию подавали громовые буйволы, стеклянную посуду выдували огневые гномы, а приборы производились из моржовой кости и зимомирского колдовского железа.

— Надо есть, рувин, — сказал Пройдисвет. — Какая будет польза твоему сыну, если ты уморишь себя голодом?

— Потом. — Мистер Фельд, и всегда-то немногословный, теперь почти совсем перестал разговаривать. — Я провожу эксперимент.

— Какой?

— Номер пятьсот двадцать семь. Приготовься.

Пройдисвет послушно освободился от подноса.

Его обязанности ассистента сводились к тому, чтобы вести записи и пытаться запихнуть в мистера Фельда хоть какую-нибудь еду. Инженер работал без передышки, только изредка сгрызая галету и запивая ее чаем. Спал он меньше Пройдисвета, хотя волшебные лисы спят очень мало.

Под глазами у мистера Фельда пролегли тени. Борода, отраставшая с зимомирской скоростью, полдюйма в день, совсем перепуталась. Кто-то принес ему белый халат, который он не снимал с самого начала работы.

— Согласно наблюдениям, процесс микроволокнизации проходит довольно равномерно, — высоким, гнусавым голосом стал диктовать он. «Микровол, равномер», — записал Пройдисвет. Мистер Фельд, подняв мензурку на уровень глаз, поболтал ею. Прозрачная жидкость в ней побелела и сгустилась, как остывающий пудинг. Мистер Фельд погрузил в нее длинный пробник с красной пружинной иглой. Игла вошла легко, но обратно густая жидкость ее не пустила. Мистер Фельд вставил мензурку в штатив, выдернул пробник обеими руками и продиктовал: — Автоадгезионный индекс выше нормы.

— Готово, что ли? — с упавшим сердцем спросил Пройдисвет. — Получилось?

— Похоже на то, — ответил мистер Фельд без особых эмоций. Никто бы не подумал, что он достиг результата, ради которого трудился несколько недель, лишая себя сна и пищи. Жидкость в сосуде продолжала сгущаться, приобретая ртутный блеск. Мистер Фельд вытряхнул ее на ладонь, и она расползлась во все стороны, не стекая при этом вниз. Инженер скатал ее в шарик, помял и прилепил к столу. Полученную серебристую лепешку он стал растягивать, как тесто для пиццы, а потом подбросил в воздух. Она мягко спланировала на пол.

— Принеси мне скрикера, — сказал мистер Фельд.

— Я не люблю иметь с ними дело, Брюс, ты же знаешь.

— Ладно, я сам. — Мистер Фельд открыл металлическую дверцу с решеткой наверху. В темном чулане за дверцей кто-то противно заверещал, а Пройдисвет, наблюдавший сзади, заметил что-то странное в голове мистера Фельда. Она сплющилась на затылке, точно пластилиновая. Мистер Фельд, дернувшись, повернулся к Пройдисвету лицом, и от его улыбки лис содрогнулся.

Мистер Фельд держал на вытянутой руке большую клетку, взявшись за вделанное в ее крышку кольцо. В клетке, рыча, метался скрикер. Известно, что скрикеры не знают никаких эмоций, кроме злости, а боль им может причинить только голод — но этот, как показалось Пройдисвету, испытывал страх.

— Брюс, — сказал лис. — Мистер Фельд. Не надо, а?

— У меня нет выбора, — ответил мистер Фельд тем же гнусавым тоном, которым обычно диктовал. — Если я не сделаю того, что он требует, Этана мне не видать.

— Возможно, что ты и так его не увидишь.

— Будь что будет, — произнес гнусавый голос. Мистер Фельд надел толстые лосиные перчатки и взял инструмент наподобие длинных щипцов с петлей на одном конце. Скрикер, хотя и раненый — он потерял крылья в стычке с племенем диких волосанов у Рыкобурга — все еще был опасен.

Мистер Фельд отпер клетку ключом из колдовского железа и просунул щипцы внутрь. Скрикер обругал его на древнем скрикерском языке, азмамце.

— Катнантак! — вопил он. — Тав ватве гала гевтав ваткар нантак!

Но мистер Фельд уже накинул петлю ему на шею, выдернул его из клетки, сунул его себе под мышку и крутанул ему голову. Голова, чавкнув, отделилась от тела, и на шее проступила черная капля.

— Тавват! — прорычала голова. — Визгон ог зивтав ват!

Мистер Фельд положил ее на стол и накрыл полотенцем. Голова покричала еще с минуту и затихла. Тогда мистер Фельд поднес к столу мертвое тело и вытер шею лоскутом своего нового микроволокна. Черная клякса на материале зашипела, задымилась, и от нее пошел мерзкий запах, как будто сверлили зуб.

— Это испаряются масла, которые были у меня на руках, — объяснил мистер Фельд.

В самом деле, лоскут перестал дымиться. Скрикерская кровь, второе по ядовитости вещество во Вселенной, чернело на серебристой поверхности, но микроволокно на нее не реагировало. Главное достоинство микроволокнистых материалов, объяснил лису мистер Фельд, именно в том и состоит, что они не реагируют с другими веществами. Скрикерская кровь для них — все равно что пролитый кофе. Пройдисвету тоже, в общем, было все равно, но мистер Фельд смотрел на эту кляксу так, точно в жизни не видел ничего прекраснее, и напевал себе под нос:

— Тест на биорастворитель, — заговорил он потом более гнусаво, чем когда-либо прежде, — отрицательный. Молекулярного взаимодействия, на каком бы то ни было уровне не отмечено. Запиши это.

— Нет уж. Не стану я больше помогать тебе, рувин.

Пройдисвету нравился мистер Фельд. Рувины ему вообще нравились, и он предпочитал их феришерам, среди которых родился и вырос. Феришеры — существа одаренные, но мелочные и безжалостные, это потому, что они бессмертны. Только те, чья жизнь коротка, как у рувинов, способны испытывать жалость. Мистеру Фельду лис был к тому же благодарен за вызволение из костяной ямы, но он видел, что с его спасителем творится что-то очень нехорошее.

— Записывай! — процедил мистер Фельд. — Еще немного — и я у цели! Записывай! Ты не хочешь, чтобы я увиделся с Этаном?

— А что ты со мной сделаешь — голову мне оторвешь? Сам записывай!

Мистер Фельд выхватил у лиса тетрадь и начал строчить.

— Этан тут ни при чем, — сказал Пройдисвет. — Ты делаешь это, потому что тебе это нравится. Признайся: если сюда войдет Койот и скажет тебе, что работу можно прекратить, ты все равно будешь продолжать, так ведь?

— Разумеется, нет. — Мистер Фельд отвернулся, и лис увидел, что затылок у него еще больше сплющился. Весь инженер со спины выглядел как пластилиновая фигурка, которую прижали к стеклу, да так и оставили.

Железная дверь лаборатории со скрипом откатилась в сторону, и вошел Койот, одетый в полушубок из белого меха и такие же штаны. Капюшон был откинут, и на ярко-рыжих волосах блестели водяные капли.

— Работа кипит, я вижу? — воскликнул он. — Отлично! Превосходно! И как результат? Отлично, да? Превосходно? Очень хорошо, мистер Фельд. Скоро я получу нужное мне количество отравляющего вещества. Моя приятельница как раз работает над этим. Она уже нашла одну особу — особу, близкую к вашему сыну, как ни странно, — которая сможет достать мне это вещество. — Койот стукнул себя кулаком по лбу и подергал себя за волосы. — Я доволен, очень доволен, так доволен, что хочу вас наградить. С этого момента я освобождаю вас от службы, но боюсь, что не смогу дать вам полную свободу, пока мы не возьмем Накраюсветов и не захватим Лепечущий Колодец. Вам не нужно больше работать над системой транспортировки — теперь этим займутся мои механики.

Койот произнес свою речь вполне откровенно и с добрым чувством. Мистер Фельд взглянул на Пройдисвета и откашлялся.

— Ну, что я тебе говорил? — сказал лис, плюнув на пол.

— Видите ли… я очень близок к цели. Мне очень не хотелось бы бросать работу сейчас.

Койот кивнул.

— И ладно, вкалывай, если охота. — Он скривил рот в своей неподражаемой усмешке и добавил: — Хоть в лепешку расшибись!

Глава восемнадцатая ПОЛЕ ТРЕХ РУВИНОВ

Этан стоял посреди зеленого поля. Оно раскинулось вокруг него, как травяной веер. В том углу, который с точки зрения Этана выглядел прямым, торчала из зеленой травы круглая земляная горка.

— Привет, — сказал Этан, глядя через зеленый ромб на Дженнифер Т. Он только теперь сообразил, что стоит прямо за «домом», а она — на месте питчера.

— Привет. — Она озиралась вокруг с видом человека, ставшего свидетелем чуда. — Это ты сделал?

— Не знаю… Я вообще-то не собирался.

Последнее, что ему запомнилось, — это как он выпустил из рук горящую биту. Она горела не как огонь и даже не как электрический свет, а излучала холодное звездное пламя. Она начала светиться, как только он вслед за Тором двинулся из холма наружу. Не прошли они и нескольких шагов, как она вспыхнула ослепительно ярко, а потом все вокруг завертелось, и Этан ничего уже не помнил. Теперь они каким-то образом очутились на бейсбольном ромбе, в тени холма «Одуванчики».

Увидев поле, чудом расстелившееся у самого их порога, местные феришеры побросали теннисные ракетки и крокетные молотки. Оставив позади серый пустырь на месте своего бывшего ноля, они ныряли в новую густую траву. Они плавали в ней, как в воде, и катались по ней, и вздыхали.

— Этан Фельд, — крикнула Таффи от третьей базы, — нам нужна твоя палка, и срочно.

Бедный высохший Клевер лежал на питчерской горке. Этан содрогнулся, увидев его. Феришер походил не на живое существо, а на тряпичную куклу вроде той, с которой носилась Роза-Паутинка. Хотелось бы верить, что свежевыточенная бита Этана обратит этот процесс вспять, но сам Этан в это верил с трудом. Бита, может быть, и справится с такой задачей, а вот он — вряд ли.

— Держи. — Он протянул биту Дженнифер Т. Она взяла ее в руки, провела по ней пальцами. Она не сводила с биты глаз с того момента, когда они с Этаном впервые взглянули друг на друга через поле, среди не улегшегося еще хаоса Миров.

— Это ты должен сделать, парень, — вмешался Туз. — Палка твоя. Ты ее нашел.

— Но ведь я брал раньше биту Дженнифер Т., — возразил Этан. — Люди все время меняются битами. Она может взять мою, если хочет.

— Не знаю, — сказала Дженнифер Т., сделав несколько пробных взмахов. — Этот бугор на рукоятке мне в руку впивается.

Она вернула биту Этану. «Ее правда», — подумал он. Этот бугор — про себя Этан называл его Узлом — портит все дело. Этан сам виноват: ему не хватило смелости срезать выступ. Стараясь не думать больше об этом постыдном моменте, он посмотрел на лежавшего перед ним феришера. Племя Одуванчиков, любопытствуя, подошло поближе. Одни давали Этану советы, другие спорили на деньги, сработает палка или нет.

Советы феришеров, как все советы, противоречили друг другу — здесь давно уже не видели, как лечат ядовитые укусы железа с помощью ясеня. Одни рекомендовали Этану стать на колени и приложить конец биты прямо к ране, другие предлагали остаться на ногах и помахать битой над раной. В конце концов Этан пошел на компромисс: он стал на колени и стал описывать битой круги над пострадавшей рукой Клевера. Глаза он закрыл, не в силах смотреть на высохшего вождя.

Открыв их снова, он, к своему удивлению, увидел, что дело идет на лад. Маленькое твердое ядрышко, в которое ссохлась жизнь Клевера, расправлялось, посылая соки в голову, руки и ноги вождя. Веки Клевера раскрылись, как лепестки, и он взглянул прямо на Этана.

— Ты, я гляжу, обстругал свою щепку, — сказал вождь.

Тут грянуло такое «ура», какого в «Одуванчиках» не слышали со времен гибели старого бейсбольного поля. Однако королева Шелковица приблизилась к горке с суровым лицом, без улыбки. Шествуя гордо и надменно, она остановилась на границе земляного круга и обвела хмурым взглядом всех по очереди — Этана, Дженнифер Т., Тора, Клевера, Таффи, Туза и человечка-крысу с круглым брюшком. Человечек в ответ храбро смотрел на королеву своим единственным блестящим глазом. Дольше всего королевский взгляд задержался на Розе-Паутинке. Та, будто ведать об этом не ведая, безмятежно разглядывала буковую рощу за правым краем поля.

— Мы стали злобными, угрюмыми и подлыми, — произнесла наконец королева. — Хуже того, мы попрали законы гостеприимства. А вы отплатили нам за все это добром, исцелив наши разбитые сердца.

— Это случайно получилось, — сказал, потупившись, Этан. — Я сам не понимаю как.

— Я тоже не до конца понимаю, — сказал Туз, — но, думаю, дело было так. Они, — он кивнул на Дженнифер Т. и Таффи, — и мы трое выбирались из холма одновременно. Я слыхал, что такое бывает: когда вот так встречаешься во время шмыгни, происходят разные любопытные вещи. Кусочек рубцового дерева в руке вот этого рувинчика светился вовсю. Думаю, тут сплетение случилось, вот что. Наш Мир на минуту соединился с Середкой.

Человечек-крыса осторожно потрогал лапкой Этанову биту.

— Рубцовое дерево? — сказал он. — В таком случае я, как ни грустно, вынужден согласиться с этим плотоядным тупицей. Если приложить рубцовое дерево к месту пересечения двух ветвей, получится маленький временный наплыв — надеюсь, все здесь знают, что это такое? Наш наплыв продержался совсем недолго, но оба Мира все-таки успели немножко перемешаться и образовали маленький волшебный пятачок.

— Скорее ромбик, — заметила Дженнифер Т.

— И как раз такой величины, как нам нужно, — завершила королева. — Мы у вас в глубоком долгу.

— Да ничего. — Этан, смущенный ее торжественным тоном, все еще не мог осмыслить, что он, хотя бы только на минуту, соединил вместе два Мира и сотворил всю эту красоту на месте голой земли. — Все в порядке.

— Нет, не все, — возразила королева. — Назови свою цену, и она будет уплачена.

— Ну-у… Понимаете, я очень волнуюсь за своего папу. Он в плену у Койота.

— И еще мы пытаемся предотвратить Рваную Скалу, — напомнил Тор.

— Хотим помешать концу света. А путь нам предстоит долгий. Поэтому верните, пожалуйста, наш воздушный корабль, хорошо?

Королева вспыхнула и стала ярко-оранжевой, как апельсин. Феришеры вокруг смущенно посмеивались и передавали деньги из рук в руки. Этан повнимательнее посмотрел на камзолы, в которых щеголяло все племя во главе с королевой. Только сейчас, на солнце, ему стало ясно, что все они сшиты из микроволокнистой оболочки аэростата.

— Ой, — сказал он.

— Вашу повозку я велю выкатить из конюшни, — сказала королева, — но боюсь, она уже сможет летать так, как прежде.

Две дюжины пыхтящих феришеров вывезли из-за холма старый фельдовский «сааб». Все они надели толстые перчатки, чтобы не касаться руками металла. Скид, грязная и помятая, казалась еще более нескладной, чем обычно. Но бензина в ней было много, и она сразу же завелась.

— Хорошо, что я не отколдовал ей мотор, — сказал Клевер, — но не знаю, хватит ли нам бензина до конца пути. — Феришер, все еще бледный и слабый, с сомнением смотрел на указатель горючего.

— Я наложу на нее особое заклинание, вождь, — заверила королева, — то, что превращает краюшку хлеба в пир для целого племени. Авось и дотянете. Кроме того, мы дадим вам съестных припасов и все, что вы пожелаете.

— Прошу прощения, — пропищал голосок под ногами у Этана, — но раз уж речь о съестном, я хочу напомнить, что вопрос с ливерной колбасой остается открытым. — Крысиный человечек смотрел на заднюю дверь машины, подергивая крошечным черным носом.

— А, да, — сказала Дженнифер Т. Она открыла машину и порылась в сумке-холодильнике, которую собрали ей бабушки. Достав оттуда сандвичи в оберточной бумаге, она вручила их говорящей крысе.

— Петтипот, — укоризненно произнес Туз, — ты родную мать продашь за кусок колбасы. Скажешь, нет, ты, одноглазый огрызок грызуна?

— Продам, недомерок, да и твою тоже, в придачу. — Окинув сандвичи любовным взглядом, Петтипот откланялся и юркнул в траву — только его и видели.

— Нет у нас больше дирижабля, Клевер, — уныло сказал Этан.

— Нету, — согласился феришер.

— Как же мы теперь преодолеем Зубастые горы, Большую реку и прочее?

Феришеры снова зашептались, а пораженная королева спросила:

— Да неужто вы и правда направляетесь в Яблоневый Сад?

— И даже дальше, — ответил Клевер. — Мы хотим пересечь сам Зеленый Ромб и войти в Зимомир с черного хода. Хотим поднять по тревоге город Накраюсветов, что стоит на высоком утесе.

— Мы думаем, что Койот собирается сделать что-то с Колодцем и погубить Древо, — подхватила Дженнифер Т. — Моя ненормальная бабуля видела про это сон.

— Только мы не знаем, что именно он задумал., — добавил Тор.

— В таком случае я очень сожалею, что мы порезали ваш воздушный пузырь, — сказала королева. — Надо же — Яблоневый Сад… Я всю жизнь мечтала поглядеть на него.

— Не скажешь ли тогда, как нам найти его, сестра?

Но королева только головой покачала:

— Мы уж целый век не получали оттуда вестей.

— Я знаю, как его найти. — Все обернулись к Тору. Он разложил на капоте Скид взятую из сокровищницы карту. — Яблоневый Сад… ага. Переправляемся через эти вот горы — Зубастые. — Этан посмотрел за деревья, где стояли розовато-серые древние горы, — путешественники увидели их сразу, попав в Летомир с Клэм-Айленда. — Переваливаем, значит, через горы, проходим Затерянные Селения, пересекаем Большую реку — и вот он, Яблоневый Сад, — показал на карте Тор.

Королева племени Одуванчиков переглянулась с вождем племени Кабаньего Зуба.

— Пересечь Большую реку будет потруднее, чем перескочить из одного Мира в другой, если верить байкам, — сказала Шелковица.

— Каким байкам? — спросил Этан.

— Тут написано… написано «Донный Кот», — прочел Тор, ведя пальцем по Большой реке на карте. — Вы о нем говорите?

— Кто это — Донный Кот? — снова спросил Этан.

— Эти истории слишком нелепы, чтобы их повторять, — сказала королева. — Кот, о котором в них рассказывается, то ли великан, то ли рыба, то ли змей, то ли дракон. — При упоминании каждой из этих возможностей разные группы феришеров попеременно кивали головами и восклицали «Рыба!» или «Змей!» Но королева резко взмахнула рукой, и они сразу примолкли.

— Полагаю, впрочем, вы достаточно скоро узнаете, кто он такой.

Этан посмотрел на Тора, и тот кивнул. Выбора у них в самом деле не было. Дженнифер Т. смотрела в лес, где исчез Петтипот.

— Выходит, все наше вознаграждение — это еда и колдовство? — сказала она. — Маловато что-то.

— Еще я дарю вам эту карту, которую, насколько я понимаю, похитили из моей сокровищницы, — ответила королева.

— И которую ты никогда даже развернуть не могла, не говоря уж о том, чтобы в ней разобраться, — вмешалась Роза-Паутинка. Все это время она вместе с куклой держалась позади, как будто боялась ступить на бейсбольное поле. Теперь она подошла к Тору и взобралась ему на плечо, чтобы лучше рассмотреть Четырехстороннюю Карту.

— Яблоневый Сад, — с мечтательным выражением произнесла она. — Подумать только, как он близко — сразу же за горами.

— Он далеко, — поправил Тор. — Особенно если ехать, а не лететь.

— Без карты нам точно не обойтись, — сказал Этан, и Дженнифер Т. кивнула. Этан понял, что в этом случае надо быть требовательным. Требовать он, в отличие от Дженнифер Т., не очень умел, однако продолжил: — И еще мы хотим, чтобы вы освободили Туза от чар, которые на него наложили.

Последовало глубокое, длительное молчание, наполненное щебетом птиц и шелестом ветра. Феришеры даже об заклад не стали биться, вопреки обыкновению.

— Принцессу мы тоже возьмем с собой, — заявила Дженнифер Т. и тут же зажала себе рот, опасаясь, что зашла слишком далеко. Розу-Паутинку эти слова удивили еще больше, чем саму Дженнифер Т. — Если она, конечно, сама захочет. — До Этана только сейчас дошло, что маленькая феришерка — это дочь королевы.

Королева взглянула на Розу-Паутинку, а та посмотрела на Дженнифер Т., как бы узнавая ее заново. Сомнение на лице принцессы сменилось удивлением и даже чем-то вроде интереса.

— Ничего у вас, дураков, не выйдет, — сказала она, наконец, с грустью глядя на свою куклу, — но если вам удастся хоть немного насолить старине Койоту, я не прочь на это посмотреть.

— Вы просите многого, рувины, — сказала королева. — Моя дочь вольна поступать, как ей угодно — ведь ее долг передо мной и моим народом теперь уплачен, хотя и не ею самой. Что до великана, тут дело иное.

— Ты очень добр, — сказал Туз Этану со слезами на глазах, — но заколдованный великан заколдован навеки.

— Тогда мы приколдуем тебя к нам. — Тор посмотрел на Клевера. — Это ведь можно сделать, правда?

— Можно, — подтвердил вождь.

— Ну нет, это уж слишком, — возразила королева. — Довольно с вас и карты — ведь ей цены нет.

Этан взглянул на Розу-Паутинку. Интересно, что она чувствует, видя, что ее мама готова расстаться скорее с ней, чем с принадлежащим ей великаном?

— Славное поле, верно? — подала голос сидящая на траве Таффи. — Не хотите ли его испробовать? Сыграть в бейсбол со мной и моими спутниками?

Феришеры взволнованно загудели, и монеты снова зазвенели у них в руках.

— Ты хочешь сыграть на интерес? — спросила королева.

— Да. Девять иннингов за шкуру этого маленького великана.

Этана это предложение застало врасплох. Таффи, конечно, лучше других известно, что такое неволя, но все-таки…

— Прямо не знаю, — сказал он и сверился со своими часами. Стрелочка рядом с двойкой теперь указывала вниз. — Вторая половина второго! — в панике вскричал Этан. — Как быстро! Нет у нас времени на бейсбол, Таф.

Все феришеры, включая Клевера, расхохотались. Таффи и Туз присоединились к ним.

— Ты хочешь пройти больше тысячи миль по Летомиру, ни разу не сыграв в бейсбол? — сказал Клевер. — Это все равно, что пробежать по дождю так, чтобы ни одна капля на тебя не упала. Увильнуть тебе не удастся, да и не надо. Бейсбол тебе только на пользу, маленький рувин. Тебе нужно стать куда проворнее и крепче, Этан Фельд, прежде чем дело дойдет до финальной игры в нападении. Вот словишь пару тысчонок резаных и скользящих, поданных твоей подружкой, — глядишь, и будет толк. — Этан вспыхнул из-за того, что Дженнифер Т. назвали его подружкой, а вождь быстро сосчитал что-то на пальцах и сказал: — Только нам еще двух игроков не хватает.

В этот момент Этан явственно уловил запах ливерной, не совсем свежей колбасы.

— Минутку, — пропищал кто-то позади Туза. — Нельзя же, в самом деле, вести полную приключений жизнь, чтобы я при этом не путался у вас под ногами и не сводил вас с ума!

— Теперь не хватает одного, — сказал Клевер.

Передо мной лежит 117-й том «Вселенской бейсбольной энциклопедии» (9-е издание). Согласно непогрешимому профессору Алькабецу, счет матча, сыгранного в тот день между опытной, сплоченной дружиной «Одуванчики» и набранной с бору по сосенке командой капитана Клевера, выглядит так:

…………..123456789…РАНЫ…ХИТЫ…ОШИБКИ

ГОСТИ……000000001…..1………1……….3

ХОЗЯЕВА….000000000….0………1……….5

Подробности, как это часто бывает с незапланированными межмировыми играми, весьма скудны: какая-либо информация о спортсменах отсутствует, и девятый игрок в команде гостей обозначен как «Лопушок (3-я база)».

Это был местный феришер, не сказавший никому ни слова за всю игру. Соплеменники совсем его задразнили, обзывали перебежчиком, а соперникам рекомендовали не слишком ему доверять. Но летящие к нему мячи он ловил исправно, взял даже хитрый подскок во второй половине шестого и сделал два дубля. Клевер еще не оправился после ранения, а еще четверых из команды гостей — Таффи, Этана, Дженнифер Т. и Туза — пришлось уменьшать до размера хозяев, что повлияло на их форму не самым лучшим образом. То ли из-за этого, то ли потому, что Шелковица и два ее лучших заклинателя подмешали к чарам что-то еще, отбивали гости плохо — особенно Этан. Он выбыл в аут из-за трех неправильных взмахов, и Узел на рукояти каждый раз впивался ему в ладонь. Выйдя отбивать в третий раз, он вернулся к своим старым песиковским привычкам: не снимал проклятую палку с плеча и дожидался трех болов подряд (тщетно, как выяснилось позднее).

«Одуванчики», с другой стороны, вот уже сто лет не играли в бейсбол и порядком растренировались. Это видно при первом же взгляде на колонку «Ошибки». Единственный (победный) ран заработала Дженнифер Т. в первой половине девятого: она перебралась на первую базу вследствие ошибки полевого игрока, перешла сразу на третью из-за ошибки при броске и вернулась к «дому» из-за пропущенного кэтчером мяча. В нападении хозяева, если это возможно, играли еще хуже, чем в защите. После столетнего тенниса и крокета они никак не могли рассчитать удар и махали битами без всякого толка.

В игре со слабыми отбивающими все обычно зависит от питчера — так, согласно краткому резюме профессора Алькабеца, получилось и на этот раз. В команде гостей подавала Дженнифер Т., и здесь уменьшение размера пошло ей даже на пользу. Теперь ее рост не превышал восемнадцати дюймов, но она проявила «блестящий», по выражению профессора Алькабеца, глазомер. С помощью благожелательного арбитра, волшебного медведя по имени Губошлеп, она отыграла все девять периодов подачи без потерь, уступив противнику только один дешевый сингл в четвертом иннинге. (Волшебные медведи, методичные и способные благодаря острому слуху слышать разницу между болом и страйком, издавна считаются в Летомире лучшими бейсбольными арбитрами.) Этан, оказываясь на скамейке, каждый раз лихорадочно листал руководство Душистого Горошка и старался разнообразить свои знаки, но Дженнифер Т. владела только резаным и скользящим, поэтому особенно изощряться он не мог. Чаще всего он заказывал «пистолет». Этого оказалось достаточно, и единственный ран Дженнифер Т., при трех ошибках команды, был засчитан.

Королева Шелковица лично выбыла в последний аут, послав слабенький флай прямо в руки своей дочери (вторая база). Она швырнула наземь свою биту, выругалась и плюнула, после чего пролаяла что-то длинное на древнепророческом. Туз-великан снял свою рукавицу и опустился на колени перед Этаном.

— Теперь я твой, маленький рувин.

— Хорошо, только встань, пожалуйста.

Лопушок, понурившись, вернулся к своим. Проходя мимо Дженнифер Т., он дернул себя за длинный ус и сказал:

— Отлично сыграли.

Когда все, кому следовало, вернули себе свою нормальную величину, королева объявила, что отныне это поле в честь щедрых дарителей будет именоваться Полем Трех Рувинов. Это немного вознаградило Этана за страшные минуты, проведенные им с битой в руке. Обещанные съестные припасы упаковали в машину, и победители начали усаживаться — кроме Таффи, которая опять устроилась на крыше. Из всех остальных, за исключением Дженнифер Т., машину умел водить только Туз — ему уже приходилось это делать когда-то в норвежском городе Трондхейме. «Это долгая история», — сказал он и облизнулся так гадко, что у всех пропала охота его расспрашивать. Тогда он, как ни странно, тоже водил «сааб». Благодаря этому совпадению его немедленно назначили штатным водителем отряда, который отныне, по предложению Дженнифер Т., стал называться «Тенехвосты».

— Потому что, — объяснила она, залезая на заднее сиденье вместе с Тором, Этаном и Розой-Паутинкой, — нам, как мне кажется, придется еще немало шмыгать, пока мы не вернемся к «дому».

— Прощай, дочь моя, — сказала королева Розе-Паутинке через окно машины. К окну ее подняли на плечах двое верноподданных феришеров, пошатываясь под ее весом. — Может быть, ты еще вернешься сюда.

— Навряд ли, — не глядя на мать, отрезала Роза-Паутинка.

— Надеюсь, что все-таки вернешься — но не прежде, чем образумишься хоть немного.

Роза-Паутинка метнула на мать гневный взгляд и повторила раздельно:

— Навряд ли.

Туз завел мотор, косясь на своего старого недруга Петтипота, который делил с Клевером пассажирское сиденье.

— Нас ждет поистине ужасающая езда, — сказал Петтипот. — Широкое поле для критики.

— Ну что, крыса, готов? — ухмыльнулся Туз.

— Смотря что ты собираешься сделать: утопить нас или скинуть с утеса.

Туз включил передачу, и машина двинулась к лесу по древней, построенной великанами дороге, ведущей в Зубастые горы. Феришеры какое-то время бежали за ней, а потом отстали, свистя и выкрикивая прощальные пожелания. Шум мотора соединялся с хрустом песка под колесами и поскрипываньем старушки Скид. Поэтому, когда машина углубилась в густую тень Великих Лесов, одна только Таффи, сидящая на крыше, услышала вдали слабый, но узнаваемый звук. Это плакала женщина, скорбя по своим утраченным детям.