Самое таинственное убийство

Глава 14 Будни

Шло время, но толки о расследовании убийства на вилле Завары не затихали. Вывод, к которому пришел белковый сыщик Сванте Филимен, произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Имена невольных участников трагедии были у всех на устах. Люди, до этого известные лишь узкому кругу знакомых, стали желанными гостями средств массовой информации. Множество вопросов, однако, оставалось открытыми. Филимен в полицейском центре был занят круглосуточно — благо, в отдыхе он не нуждался.

— У тебя, Сванте, теперь’ одна дорожка — в Ядерный центр, — сказал ему однажды полицайпрезидент, то ли в шутку, то ли всерьез.

— У меня другие цели.

— Твой авторитет среди яйцеголовых непререкаем.

— Откуда эта информация?

—. Мне Делион говорил, твой ментор.

— Он неплохо разбирается в пространстве — времени, но мыслит слишком догматически.

— А марсианин Рабидель — тот вообще считает, что ты скоро станешь некоронованным королем физиков, наследником славы Арнольда Завары.

Филимен поморщился — инженеры Зеленого научили его имитировать человеческую мимику.

— Физики из Ядерного все время отвлекают меня. Какой я им арбитр? Они умудрены многолетним опытом. А я… просто изучил необходимую дисциплину в интересах следствия.

Шеф улыбнулся:

— Физики другого мнения.

— Это их дело.

— Собираются подписывать петицию президенту республики, чтобы ты возглавил их исследования.

— Я отсюда не уйду.

— Может, подумаешь?

— И думать нечего. Здесь возможностей больше.

— Возможностей? Ты о чем? — удивился шеф.

— Нет, это я так… Видишь ли, занятие физикой требует всего без остатка. Чуть не сказал — человека. А быть дилетантом не хочу.

— Пришла депеша из Зеленого. Восхищаются твоим успехом. И я, Сванте, присоединяюсь к ним.

— Может, рановато? Следствие еще не закончено.

— Да, дело Завары надо завершать. Ты чем сейчас занят?

— Штудирую человеческую психологию, пытаюсь отыскать в ней логические связки. Для меня она — все еще темный лес.

— У меня для тебя приятное сообщение. В Зеленом городке приступают, по твоей матрице, к созданию твоих собратьев. Или, если угодно, двойников.

Сванте с трудом погасил радостный блеск в глазах.

— Физики не зря хвалят тебя.

— Людям свойственно преувеличивать. Я действительно усвоил там, на вилле, в библиотеке Завары определенную сумму знаний. Но добыл их не я, а целые поколения естествоиспытателей.

— Однако знаний были — горы. Рабидель сказал, что хранилище Завары — крупнейшее в республике.

— Так и есть.

— Человеку на это жизни бы не хватило, а ты уложился в несколько недель.

— Ничего странного: у меня выше скорость восприятия. И потом: физика пронизана логикой, внутренними связями. Это — моя стихия.

— Значит, физик сродни сыщику?

— С этим можно согласиться… Может, потому мне и удалось так быстро проникнуть в точную науку. Ну, а там, где начинается неопределенность, интуиция, догадки. Да еще эмоции. Нет, всего этого у людей слишком много. Думаю, эволюция завела вас немного не туда.

— А Завара?

— Даже он, к сожалению, не был исключением. Столько натворил в своей жизни… Может, то, что сделал Арнольд — единственный выход из положения, в котором он очутился.

— Да, я слышал кое-что. В общем, наломал он дров, — сказал полипайпрезидент.

— Дров? — удивился Филимен. — Нет, дров он не ломал: на вилле центральное отопление. Правда, моя комната не отапливалась, но это к делу не относится.

Однажды шеф пригласил Сванте к себе домой. Несмотря на поздний вечер, в квартире стоял дым коромыслом. Из комнат в коридор доносились приглушенные звуки музыки, смех и возгласы гостей.

— У дочери, как всегда, гости, — сказал шеф, пропуская Филимена вперед. — Тебя это не смущает? — спросил он, сбивая метелкой снег с ботинок.

— Достаточно изучил поведение человека, — ответил Сванте. — Особенно на вилле Завары.

К человеческим жилищам Филимен с некоторых пор проявлял повышенный интерес, но хозяин бегло познакомил его с гостями и увел на кухню: у него было намерение кое о чем поговорить с универсальным сыщиком.

Дочь заинтересованным взглядом проводила плечистого молодого человека с румянцем во всю щеку, но Сванте успел привыкнуть к подобным взглядам и не обращал на них внимания. Когда они вошли на кухню, Филимен сказал:

— Твоя дочь похожа на Радомилич.

— Такая красивая? — спросил польщенный полицайпрезидент.

— Нет, своим поведением.

— Что ты имеешь в виду? Она такая же веселая?

— Ну, что-то в этом духе.

Едва Филимен устроился за кухонным столом, а шеф принялся возиться возле кухонного комбайна, как в помещение прибежала оживленная хозяйка. Постреливая глазами, как и дочь, в сторону гостя, она сказала:

— Пойдемте к нам. Все жаждут познакомиться.

— У нас дело.

— Приготовить вам что-нибудь?

— Ступай, голубушка, гости ждут, — проговорил шеф и, с грубоватой лаской обняв супругу, выставил ее за дверь, плотно прикрыв обе створки.

— Мне нужно кое-что узнать у тебя, а в управлении не поговоришь, — сказал он, протирая чашку. — Как говорится, у стен есть уши.

— Даже в нашем здании?

— О, наивный универсал, потрясший весь мир! Как много еще предстоит тебе узнать о своем создателе — человеке, — усмехнулся полицайпрезидент.

Заваривая чай, он заметил:

— Конечно, этот напиток — не тот, который Радомилич готовит в Ядерном.

— Я пробовал его.

— Разве ты бывал в Ядерном?

— Нет. Даниель готовила свой чай на вилле.

Шеф — так непривычно было его видеть в домашней одежде — поставил перед собой дымящуюся чашку, сделал глоток и спросил:

— Что ты думаешь о деле Завары? Скажу тебе честно, беспокоит оно меня.

— Чем?

— Непредсказуемостью. Кто знает, как оно повернется с этими двойниками, параллельными мирами и прочей чертовщиной?

— Строго доказано, что…

— Избавь меня от этого, наслушался, — раздраженно перебил шеф. Потом эта путаница: где копия, где оригинал?

— Они тождественны.

— Вот-вот. Кто знает, к чему это может привести?

Шеф отодвинул пустую чашку и спросил:

— Действию будатора подверглись все, кто был на вилле?

— Все, но воздействие сказалось по-разному.

— А Завара?

— Он подвергся действию сильнее остальных, ведь он больше всех возился с аппаратом.

— Эволюция не позаботилась о нашей защите.

— Я и говорю, что она завела вас немного не туда.

— Я подумал вот о чем, — сказал шеф. — Если Завара совершил свой поступок в состоянии невменяемости, мы юридически имеем право прекратить следствие.

— Зачем?

— Тогда мы остановимся в точке полного триумфа. Убийца изобличен, и точка. А остальное — дело физиков. Пусть ковыряются на свой страх и риск.

— Кто теперь может дать заключение о состоянии Завары перед гибелью?

— Только ты. У тебя все полномочия по следствию, таково условие эксперимента. Какие у тебя документы?

— Расшифрованные записи дневника Завары, который я обнаружил в тайнике стола, показания членов семьи, сотрудников…

— Видишь, материала более чем достаточно, — голос начальника зазвучал вкрадчиво, — Помнишь, ты назвал частицы, которые просачивались из аппарата Завары благодаря этому, как его, туннельному эффекту, сумасшедшими.

— И что?

— Сделай следующий шаг. Назови и Завару сумасшедшим.

Сванте покачал головой.

— Он не был сумасшедшим.

— Мне не важно, каким он был, — загорячился начальник, — хочу только одного: прекратить дело, закрыть его. И другого пути не вижу.

— Нельзя идти против истины.

Шеф ударил кулаком по столу так, что чашка подскочила.

— Все будет поставлено под сомнение, все может рухнуть. И, между прочим, твои результаты тоже.

— Да. Но пробиться к правде — моя цель.

— А если я прикажу тебе, Сванте? Ты не имеешь права меня ослушаться, — напомнил шеф.

— Не имею.

— Итак?

— Но ты… ты не отдашь такой приказ.

— Верно, не отдам, — вздохнув, согласился начальник. — А еще говоришь, плохо изучил психологию людей, хитрец! Ладно, будем считать, этого разговора не было. А кого ты сначала подозревал в убийстве Завары?

— Каждого. Потому что у каждого были для этого мотивы. Видимо, Завара и собрал их по такому принципу, чтобы раз и навсегда выяснить, кто его недруг, кто посягает на его изобретение.

— А ведь если б ты обвинил кого-нибудь из гостей в убийстве Завары — ни один суд в мире не сумел бы доказать его невиновность… Послушай, а не мог труп тоже исчезнуть в каком-нибудь параллельном пространстве, как это произошло с невольным убийцей?

— Вполне. По моим расчетам, то, что Сильвина его обнаружила — чистая случайность. Зайди она немного позже — и кабинет Завары был бы пуст.

— Из гостиной можно услышать звук выстрела?

— Нет.

— Вот бы все удивились, если бы Завара бесследно исчез, испарился с собственного юбилея! Это ж надо, вместо старого, добропорядочного убийства и его расследования — такая чертовщина! А почему другие, заходившие в кабинет, не исчезали, почему с ними не случалось других неприятностей?

— Они были на грани этого. Но я, прибыв на виллу, первым делом отключил будатор, и голубое сияние исчезло. Круговерть материи и времени улеглась, пространство в кабинете снова стало плоским.

— …Помню, как я впервые увидел Сильвину на экране вызова. Бледная, губы трясутся, не может вымолвить ни слова. Как только я услышал, что у себя в кабинете выстрелом в затылок убит король физиков, так сразу решил: вот оно, достойное дело для моего Филимена. Значит, и она ненавидела Завару?

— Можно одновременно любить и ненавидеть, особенно такую противоречивую личность, как Завара. Сильвина прожила бурную молодость, это наложило отпечаток на всю ее последующую жизнь. Выйдя замуж за Арнольда она, казалось, порвала с прошлым. Двое детей сцементировали семью. Но, увы, преобладала старая закваска, сработала ее легкомысленная юность. Она изменила Заваре с кем-то из старых дружков, который вынырнул из ее кафешантанного прошлого.

— Как ты узнал об этом?

— Из дневника Завары, который Завара хранил в секрете. Он зашифровал свои записи, но я нашел ключ к шифру. Переживал Завара, думаю, ужасно. У человеческих особей такого склада, с повышенной нервной возбудимостью, эмоциональная реакция вообще непредсказуема. Арнольд пишет, что измена жены оставила в его душе кровоточащую рану. Потом эта фраза была очень тщательно зачеркнута.

— Как же ты прочел ее?

— В ультрафиолетовых лучах.

— Фразу вымарала Сильвина?

— Нет, она дневник не видела. Это сделал Завара, что говорит о его душевном состоянии.

— Сильвина знала, что тебе известно об их семейных неурядицах?

— Нет.

— Ты сказал ей?

— Нет, я не сказал об этом никому. Зачем? К убийству, как я выяснил, это отношения не имело. Тут-то — в пору метаний — Заваре встретилась Даниель Радомилич.

— Красавица.

— Видимо, кроме красоты, в ней было еще что-то. В короткий срок она сумела сделаться необходимой Заваре.

— Ну, как же, тибетский напиток…

— Зря улыбаетесь. В этом напитке скрыта некая тайна. Я дегустировал его там, на вилле, чтобы исследовать. И убедился: раствор обладает магией, которая не поддается химическому анализу. Возможно, Даниель владеет секретом, которому ее научили тибетские монахи. Не зря все, кто отведал, тянутся к этому напитку.

— Когда все закончится, пригласим ее к нам. Пусть научит стражей законности, как приготовлять чай по-тибетски. Или хотя бы угостит нас.

— Боюсь, это будет не скоро.

— Итак, ты обнаружил треугольник: Завара — Сильвина — Даниель.

— Построение, известное со времен Евклида: муж — жена — любовница. Но, в отличие от геометрии, задача оказалась неразрешимой.

— Н-да, треугольник, у которого все углы острые, — заметил полицайпрезидент, показав, что не чужд математике.

— Но как Завара решился пригласить на юбилей любовницу?

— Думал одним ударом разрубить гордиев узел.

— И только запутал.

— Не успел распутать, скажем так. Возможно, он хотел заодно помирить их — кто теперь узнает?

— Ну уж, помирить.

— Расчет Завары покоился на здравом смысле. В этой драме троих каждый был не безгрешен… Я составил для них троих систему дифференциальных уравнений, которая…

— В другой раз, — оборвал начальник. — Ну, а у Даниель какие были основания стрелять в Завару?

— Она понимала, что любовь Арнольда непрочна. Между тем, несмотря на все завихрения характера и некоторую легкомысленность, Завару она любила и хотела, чтобы он принадлежал ей целиком. Самая мысль, что можно оказаться брошенной, была ей невыносима. Отсюда вывод: если не мне — так никому!..

— А что ты можешь сказать по поводу голубого свечения, которое испускал аппарат Завары?

— У всех, кто попадал под его воздействие, менялась психика. Ломались наклонности, появлялись скоротечные влюбленности. Люди сами не ведали, какой опасности подвергались.

— Ты так думаешь?

— Поясню свою мысль примером. Я почерпнул его из занятий по физике со своим ментором Делионом. Когда Вильгельм Конрад Рентген открыл свои лучи, они принесли ему высшую премию, точно такую, какой был удостоен Завара. Лучи поначалу не были изучены, как и голубое свечение будатора. Эта аналогия глубже, чем кажется на первый взгляд. Рентгеновские лучи вызвали общий восторг: шутка ли, проходят сквозь непроницаемые перегородки, просвечивают человеческий организм, показывая, что там, внутри. Какой ребенок не хочет знать, как устроена игрушка? Все наперебой лезли под чудесные лучи, чтобы полюбоваться — надо же! — собственным скелетом. А потом выяснилось, что эти лучи — в избыточных дозах — несут человеку страшные, неизлечимые болезни, начиная от рака.

— Голубое свечение опасно?

— Не знаю. Оно еще не изучено. Но то, что воздействует на психику — это точно.

— Так. А почему Завара не женился на Радомилич?

— Он продолжал любить Сильвину, именно в этом корень многих его поступков, необъяснимых с точки зрения здравого смысла.

Шеф подошел к двери, приоткрыл, прислушался к незатихающей музыке.

— Кстати, о здравом смысле, — сказал он. — Что-то я его не вижу в последних действиях Завары.

— Типичная ошибка человека. Ты ищешь логику там, где ее нет. Он сам не знал, чего хотел: то ли примириться со всеми, то ли злоумышленника найти, который хочет выкрасть его изобретение. Для того и будатор на виллу доставил: вот какой я гений, любите меня…

— Его погубила мания преследования.

— Кто сам позаимствовал у других, начинает подозревать всех.

— Змея, жалящая себя в хвост.

— Пожалуй, — согласился Сванте. — В том, что Завара убил сам себя, я вижу отсвет некой высшей справедливости.

— Не могу согласиться. Никакое новое открытие в науке не обходится без жертв.

— Пусть так, это не меняет дела. Каждый свой шаг вперед человечество оплачивает жертвами, и в этом смысле убивает себя.

— Но каждый раз выживает!

— Такова диалектика.

— И в этом надежда на бессмертие человечества.