Самокат и блинчики

Глава 1

– Мам, мне срочно нужен самокат! – кричу я из коридора, по дороге из своей комнаты в ванную.

В голове крутятся отголоски мелодии будильника вперемешку с обрывками путанных снов, в которых я несусь на самокате по нашему парку, и ветер, развивая полы ветровки, шумит у меня в ушах.

– Зая, тебе двадцать восемь, и подобные претензии к матери давно неуместны, – кричит в ответ мама из кухни. – Нужен – купи. И не морочь мне голову. А ещё лучше, купи, взгромоздись на него и катись в свою квартиру.

Почистив зубы и умывшись, я выползаю на кухню, шаркая тапочками, и сажусь за стол.

– Мам, ты же знаешь, что я не могу. Не могу там находиться. Мне всё напоминает его.

Мама вздыхает и молчит, устав спорить со мной на эту тему. Она стоит спиной ко мне и лицом к плите, заслоняя шипящую и шкварчащую сковородку. Её густые светлые волосы забраны в высокий хвост. На ней мягкий, светло-серый домашний костюм, подчёркивающий прекрасно сохранившуюся фигуру, за которой она тщательно следит. Я знаю, что мама жарит яичницу, но где-то внутри себя я чувствую запах блинчиков. Блинчиков, которые часто пёк для меня по утрам Валя.

Валя. Надо же было додуматься так назвать парня. Каким-то абсолютно девчоночьим именем. А вот на девчонку он точно не похож. И не был никогда похож. Всегда хмурый, с коротко стриженными тёмными волосами и ещё более тёмными глазами. Вечно взъерошенный, с угрюмой складкой между бровей, которая разглаживалась, только когда он смотрел на меня. И уж точно его нельзя было назвать девчонкой, когда он, опрокинув на кровать, или поставив раком, грубо втрахивал меня в матрас, так, что искры сыпались из глаз, так, что я забывал как меня зовут, так, что не мог сдержать громких рваных стонов, так, что ничего вокруг не существовало, кроме него. Да для меня и так последние три года ничего и никого вокруг не существовало, кроме него, кроме этого угрюмого парня по имени Валя.

Мама ставит передо мной тарелку с яичницей и кружку с чаем.

– Ешь давай. И катись на работу.

Я мычу что-то невразумительное и ковыряю яичницу. Ковыряю и снова вспоминаю Валины блинчики. Почти каждый выходной он не ленился встать пораньше и испечь их для меня. А я макал их в сметану, или в варенье, или в сгущёнку, и уплетал за обе щеки, не забывая при этом ворчать, что скоро я непременно растолстею. Валя только посмеивался на это, а я на самом деле млел от его заботы и был абсолютно, безоговорочно счастлив. И эти блинчики каждый раз казались мне самым вкусным из всего, что я когда-либо пробовал на этом свете.

А теперь нет блинчиков. И нет Вали. И ничего вообще нет.

– Мам, мне точно нужен самокат.

– Зачем, Стёп? Для суицида такой себе способ. – Мама трёт лоб и задумчиво вглядывается в моё лицо. – Но знаешь, я, пожалуй, и на него согласна. Ты мне тут три месяца уже мозг выносишь. У меня личная жизнь, между прочим. И ты ей сильно мешаешь. Мне ещё пятидесяти нет, и по утрам я хочу трахаться с любовником на этой вот самой кухне, а не великовозрастного сына яйцами кормить.

– Ты не мать, ты ехидна! – восклицаю я с возмущением. – Ты не видишь что ли, что я страдаю?!

– Ты страдаешь ровно столько, сколько я тебя знаю. А это уже целых двадцать восемь лет. И как тебя только твой Валик терпит? Святой человек! – Мама опять вздыхает и начинает оттирать в раковине сковородку, противно скрежеща по ней металлической губкой.

– Мам! Ты издеваешься?! Он меня давно не терпит! Он бросил меня, между прочим!

Я отпихиваю тарелку с недоеденной яичницей и ухожу в свою комнату собираться на работу.

***

К тому факту, что мне нравятся мужчины, мама в своё время отнеслась на удивление спокойно, несмотря на то, что узнала она об этом весьма пикантным образом. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать, и я только поступил в университет. Мама как-то пришла с работы пораньше, заглянула в мою комнату и застала меня стоящим на коленях, с членом одногруппника во рту.

– Ой! – всплеснула мама руками.

Она похлопала пару секунд глазами, а потом как ни в чём не бывало сказала:

– Не обращайте на меня внимания. Главное, не забывайте предохраняться. А как закончите, приходите ужинать. – Закрыла в мою комнату дверь и отправилась на кухню.

После того, как мой одногруппник ушёл домой, мама спросила:

– И что, у тебя это всё серьёзно? Или просто юношеский эксперимент?

Я опустил глаза.

– Серьёзно.

– А с девочками вообще никак?

– Вообще никак.

Мама подумала немножко, пожевала губу и бодро сказала:

– Ну и ладно! Зато никаких залётов и своенравных невесток. А уж с зятем-то я всегда общий язык найду.

И никаких трагедий и упрёков типа «ты мне больше не сын», «знать тебя не желаю» и «выметайся из моего дома». Ну а чего ещё было ожидать от женщины, любовники которой менялись с такой скоростью, что я не всегда успевал запоминать их имена.

***

Натягиваю джинсы и мягкий светло-голубой свитер. Этот свитер мы купили вместе с Валькой на зимней распродаже. Как раз незадолго до того, как он меня бросил. Валька хихикал и говорил, что в этом свитере, со своими белокурыми локонами я похож на ангелочка. Хихикал… Да, это хмурое создание умело хихикать. И вообще, хмурым созданием он был для всех, кроме меня. А со мной он как будто оттаивал. Улыбался. Для меня одного. И нежности всякие говорил на ушко. Такие, что вообще никак не вязались с его внешностью. А ещё пошлости. Такие, что я краснел прямо посреди улицы. Или магазина. Да вообще в любом месте, где ему вздумывалось наклониться к моему уху и в подробностях рассказать, как он собирается засунуть в мой зад свой язык, или как, вцепившись в мои волосы, кончить в мой рот, а потом вылизать из него остатки своей же спермы. Да я и сейчас краснею от одних только воспоминаний. И не только разговоров этих, между прочим. Все свои обещания Валик с завидным постоянством выполнял. И не по одному разу. И в различных вариациях. В общем, я никогда не жаловался и наслаждался.

В коридоре накидываю тёмно-серую ветровку, тоже вместе с Валиком купленную («Ну ничё так… Под цвет глаз. Бери, конечно, если нравится!»), засовываю ноги в кроссовки («Белые… Не практично, вообще-то… Но смотрятся – огонь!») и выхожу на улицу.

Конец апреля. Солнышко пригревает, птички поют, дети на самокатах гоняют, а у меня на душе пустота и мрак. Они поселились там три месяца назад. С тех самых пор, как в конце января Валя подхватил свой огромный рюкзак и, кинув на прощание «не скучай», укатил в неизвестном направлении.

Нет, он конечно перед этим втирал мне почти целую неделю про джунгли, в которые едет, и даже места какие-то называл. Но я был в таком шоке, что совершенно ничего ни то что не запомнил, но даже толком и не понял.