Самородок

ПРЕДЫГРА

Рой Хоббс поскреб стекло ногтем большого пальца, потом чиркнул спичкой и, прикрыв вспыхнувшее пламя сложенной ладонью, подержал его у окна нижней полки. Поняв, что они едут в туннеле, он уже не удивлялся тому, что его отражение смотрит на него, держа над головой желтый огонек. Как только поезд вытянул свой длинный хвост из гремящего туннеля, стоящее на коленях видение исчезло, и Рой почувствовал, как его распирает ощущение свободы при виде залитых лунным светом Западных гор, теснящихся на фоне уходящей ночи. Небо прорезали всполохи летних молний, хотя все еще стояла весна. Он снова лег, опершись на локоть, спать не хотелось, несмотря на мерное покачивание вагона. Рой смотрел на убегавшую назад землю и с затаенным нетерпением мечтал увидеть Миссисипи, до которой оставалась еще тысяча миль.

Часов у Роя не было, и он, посмотрев в окно, увидел, что близится рассвет. Он уже не отрывался от окна, и перед его глазами проплывал белый фермерский дом с покосившимся крылечком, одиноко стоящий под лунным светом, а перед ним — тощий и длинноногий мальчишка. Услышав свисток паровоза, он посылает сверкающий мяч кому-то, кто прячется в тени дуба, и тот мгновенно отбивает мяч назад. Парнишка разворачивается и снова посылает мяч обратно. Рой закрывает глаза, чтобы не видеть этой сцены. Если она и не настоящая, то все равно он иногда представлял себя именно таким, как во сне, избавиться от которого ему никак не удавалось, хотя он проснулся от него очень давно. Ему снилось, что он стоял ночью в незнакомом поле с золотым бейсбольным мячом в ладони, и мяч становился все тяжелее, а Рой не знал, что с ним делать, держать или бросить. Но когда он решился, мяч был уже слишком тяжелым, чтобы поднять его или дать ему упасть (ну кому нужна такая глубокая лунка?), поэтому Рой передумал и не выпустил его из руки. Мяч стал легким, как пух, и превратился в белую розу, которая рвалась на волю и почти выпорхнула в воздух, только он уже поклялся никогда не выпускать ее.

На заре хлынул дождь, и ветер бросал в лицо Рою струи дождя, ослеплявшие его. При виде скатывающихся по стеклу капель ему захотелось пить, а от жажды проснулся голод. Не вставая с полки, он потянулся за одеждой, чтобы поспеть первым к завтраку в вагоне-ресторане, заказать и поесть наедине — иначе Сэм обязательно начнет говорить ему, что и как делать. Рой стянул с себя серый спортивный свитер и тренировочные брюки, которые надел вместо пижамы на случай крушения, если не будет времени одеться. Сунув голову и руки в рубашку, он вытащил брюки от своего лучшего костюма, выгнулся, задрал ноги и начал натягивать штаны, но попал в одну штанину, и ноги застряли в ней. Покрякивая от натуги, он вертелся и так и сяк, пока не ухватился за манжету брючины. Потянув ее вниз, Рой с облегчением выдохнул, высвободил ступни и надел брюки. Спустив ноги, он пристегнул носки к подвязке, завязал шнурки, надел галстук и пиджак.

Нагнувшись, Рой заглянул под нижнюю полку в поисках своего футляра для фагота. Он лежал на месте, но Рой все же открыл его. Впрочем, он тут же быстро захлопнул футляр, потому что к нему подошел Эдди, проводник.

— Привет, маэстро. Что играем сегодня?

— Это не музыкальный инструмент. — Рой объяснил, что это одна штука, которую он сделал сам.

— Животное, овощ или минерал?

— А, так, просто одна практичная штука.

— Кузнечик[1]?

— Нет.

— Острога?

— Нет.

— Дай подумать. — Эдди, прикрыв глаза ладонью с длинными пальцами, размахивал в воздухе другой рукой. — Все, догадался — удочка, ружье и лопата в одном предмете.

Рой рассмеялся:

— Далеко до Чикаго, Эдди?

— Чи? О, далеко-далеко. Пешком я бы не пошел.

— А я и не собираюсь.

— Почему Чи? — спросил Эдди. — Почему не Новый Орлеан? Такой пьяный и совсем французский город.

— Никогда там не был.

— Или этот жаркий гористый городок Сан-Франциско?

Рой покачал головой.

— Ну почему не Нью-Йорк, колосс из колоссов?

— Когда-нибудь съезжу туда.

— А где ты был?

Рой растерялся:

— Буа.

— А, эта грязная каменоломня.

— В Портленде, в раннем детстве.

— В Мэне?

— Нет, в Орегоне, там, где проводят фестиваль роз.

— Орегон — это место, куда направляются беженцы из Миннесоты и Дакоты?

— Не знаю. Я еду в Чикаго, там «Волчата».

— Львы и тигры в зоопарке?

— Нет, бейсболисты.

— А, бейсбол… — Эдди прикрыл рот рукой. — А ты один из них?

— Надеюсь стать.

Проводник низко поклонился:

— Мой герой. Позволь поцеловать твою руку.

Рой невольно улыбнулся, хотя проводник немного раздражал и настораживал его. Он забыл спросить Сэма, когда давать ему на чай, утром или вечером, и сколько? Поскольку денег было в обрез, Рой взял за правило не спрашивать ни о чем, но накануне вечером Эдди подложил ему под голову подушку, а когда он пустился на поиски мужского туалета, Эдди взял его за руку и подвел к нему. Нужно было дать ему дайм или ограничиться глупым «спасибо», как сделал он? Рой будет рад, когда путешествие закончится, хотя, конечно, ему страшно не хотелось остаться одному в таком месте, как Чикаго. Без Сэма у него задрожат ноги, и он не сможет спросить самые простые вещи, вроде того, как пройти туда-то, или понять, куда идти дальше, когда бросишь монету в метро.

Рой с трудом побрился, обрезавшись два раза, и использовал одно тонкое полотенце, чтобы вытереть руки, лицо и шею. Потом вытер бритву и зубную щетку. Иначе пришлось бы просить другую и тем самым увеличить счет. Судя по разгорающемуся за окном свету, было около половины шестого, но сказать точно Рой не мог, так как недавно они покинули Горное время и потеряли, — нет, нагнали — да, потеряли час, Сэм называл это двадцатитрехчасовым днем. Рой убрал бритву, зубную щетку и карманную расческу в замшевый мешочек с затягивающимся шнурком, скатал его покомпактнее и положил в карман пиджака. Миновав длинный спальный вагон, он вошел в вагон-ресторан и с удовольствием позавтракал бы, потому что от запаха еды у него начались спазмы в желудке, но за столиками сидели официанты в рубашках с коротким рукавом и вязаных остроконечных шапочках и, обмениваясь шутками, ели копченую селедку с картошкой. Рой быстро пробежал через вагон с большими окнами, где сейчас не было ни души, через несколько спальных и пассажирских вагонов с сидячими местами, через бар, потом еще через несколько сидячих вагонов, пока не оказался в последнем; там, во мраке задернутых штор, среди спавших повсюду людей, спал и Сэм Симпсон. Прошлым вечером Рой умолял его взять полку, но тот своим приятным голосом возразил: «Возьми койку, малыш, тебе предстоит показать, как ты умеешь обращаться с мячом, когда мы доберемся до города, а где я буду спать, не имеет значения».

Сэм лежал на спине, и казалось, будто жизнь покинула его, хотя он равномерно похрапывал. Прервать этот звук, не будя Сэма, как однажды обнаружил Рой, можно было лишь посвистев на манер скета[2]. Голова Сэма покоилась на сложенной подушке, а тощие ноги без ботинок свисали с подлокотника двойного сиденья, которое он добыл себе благодаря тому, что поначалу второе место занимал пассажир, сошедший по пути. Сэм легко приспосабливался к любым условиям, потому что главным условием комфорта для него была полная плоская фляжка, поэтому удивляло только то, что он так высоко задрал ноги. Сэм часто говорил, что никогда не умрет от жажды, хотя при этом в присутствии Роя никогда не забывал добавить, что никому не желает умереть от пьянства. Сейчас он, по-видимому, спал, и его острый нос был повернут в ту сторону, откуда тянуло густым ароматом «Дамы счастья»[3], с которой, прежде чем заснуть, он провел счастливое время. Его сморщенные пересохшие губы улыбались в предвкушении волнующего поцелуя, хотя в сумраке вагона, при жидком свете лампочки под потолком, со своим комичным, изборожденным складками, обросшим щетиной лицом, он походил не на любовника, а на старое замызганное пугало. Проходивший мимо проводник, заметив, как Сэм во сне морщит нос, сделал вид, будто почуял вонь, и смешно повел носом. Рой неодобрительно насупился, но Сэм только что пережил во сне счастливый поворот судьбы, и выражение его лица изменилось. Из глаза вытекла слеза и медленно скатилась по щеке. Решив не будить Сэма, Рой ушел.

Он вернулся в пустой салон-вагон, сел там с журналом на коленях и задумался, стоило ли затевать эту поездку, когда в вагон вошел озабоченный Эдди и сунул ему пару красных игральных костей.

— Сравни-ка их, — сказал он. — Глазам своим не верю.

Рой повернул кости так, чтобы на него смотрели одни и те же числа.

— Они одинаковые.

— Теперь покатай их.

Он покатал кубики по своему башмаку.

— Змеиные глаза[4].

— Попробуй еще раз, — сказал заинтригованный Эдди.

Рой постучал красными кубиками.

— Опять змеиные глаза.

— Поразительно! Еще раз, пожалуйста.

Покатав их по коврику на полу, Рой присвистнул.

— Мать моя мачеха, три раза подряд.

— Фантастика!

— У тебя получалось столько же?

— Нет, у меня получались семерки.

— Они что, заряжены, что ли?

— Заколдованы, — пробормотал Эдди. — Я нашел их в туалете, а теперь собираюсь избавиться от них pronto[5].

— Почему — если я могу всегда выигрывать?

— В азартных играх я полагаюсь только на себя.

Поезд стал замедлять ход.

— Охо-хо, работа. — С этими словами Эдди исчез.

Глядя в окно с двойной рамой, Рой увидел, как проводник спрыгнул с поезда и пробежал рядом с ним несколько шагов, пока тот не остановился. Утро было чудесное, ярко светило солнце, но на пустынной станции, куда они прибыли, стоял один-единственный пассажир, девушка в модном черном платье. Несмотря на утреннюю прохладу, она ждала на перроне с пальто на руке и двумя чемоданами и сумкой на молнии для гольфа у ног. Пышные темные кудри обрамляли ее лицо. В руках она держала блестящую черную шляпницу на длинном шнуре и не позволила Эдди дотронуться до нее, когда он хотел взять вещи. У девушки было очень привлекательное лицо, хотя немного худое и бледное. Когда она вошла в вагон, Рой увидел ее ноги в нейлоне, и сердце его забилось чаще. Стараясь не смотреть на девушку, он наблюдал, как Эдди поставил ее вещи на землю, а потом, вынув из кармана красные кубики, поплевал на них и забросил на крышу станции. Быстро подхватив вещи, Эдди вскочил в тронувшийся поезд. Девушка вошла в вагон-салон и велела Эдди отнести вещи в ее купе, сказав, что останется здесь выкурить сигарету. Он снова показал на шляпную картонку, но девушка нервно рассмеялась и покачала головой.

— В жизни еще не терял женской шляпки, — пробормотал Эдди.

— Спасибо, но я отнесу ее сама.

Он пожал плечами и ушел.

Она обронила цветок. Рой подумал, что это гардения, но это была роза, которую она прикалывала к платью.

Когда он подал ей цветок, ее глаза лукаво блеснули. Видимо, ей показалось, что она где-то уже видела его и теперь вспомнила. Девушка поняла, что это не так, и ее лицо выразило скуку.

Она села по другую от него сторону прохода, вынула из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Закурив, скрестила свои потрясающие ноги и начала листать «Лайф».

Он прикинул, что они сверстники, может быть, она на год или два старше. Ему показалось, что эта светская девушка одна из тех, что учатся в колледже, но Рой заметил, что шику у нее больше и одета она, как на прием. Так никогда не одевались девушки у него дома. Она вызвала у него острый интерес. Для него много значил ее первый взгляд, когда она посмотрела ему в глаза. Рой почувствовал страстное желание. Ему захотелось познакомиться с этой девушкой, но он не знал, как и с чего начать. Если она еще не завтракала и если у него хватит решимости, то он заговорит с ней в вагоне-ресторане, но ему было трудно решиться на это.

Салон-вагон наполнился людьми; в вагон вошел стюард и объявил, что завтрак для первой смены подан.

Небрежно, кистью руки, так, что звякнули ее браслеты, девушка бросила сигарету, подхватила шляпную картонку и пошла в вагон-ресторан. Ее смятая белая роза осталась в пепельнице. Рой взял ее и быстро сунул в карман брюк. Хотя ему нестерпимо хотелось есть, он выжидал, но, подумав, что уже обслужили всех, вошел.

Рой очень боялся, как бы девушка не заметила, что он не умеет себя вести, но его посадили за тот же столик, где сидела она со своей черной шляпной коробкой, занимавшей отдельное место рядом с ней. Она искоса взглянула на Роя и вернулась к своему кофе. Когда официант положил перед Роем блокнот, он написал заглавными буквами свое имя и дату рождения. Официант незаметно (эх ты, деревня!) дал ему понять, что это для заказа. Он указал на меню желтым карандашом (это завтрак за доллар), но залившийся краской бейсболист, с трудом вглядываясь в расплывшийся перед глазами текст, думал только о том, что у него в заднем кармане брюк есть монета пятьдесят центов и что он сидит на ней. Рой попытался подавить импульс, но что-то заставило его посмотреть на девушку, когда он стал наливать воду в свой стакан с кубиками льда (это успокоит) и пролил ее на скатерть (это чьи ж пеленки мочишь, парень?), потом ватными пальцами со стуком поставил графин на стол, выудил из брюк пятьдесят центов и, нацарапав нужные цифры в блокноте, брякнул монету на стол.

— Это вам, — сказал он официанту (чем я заслужил такое?), и хотя русалка с серебряными глазами уже почти заговорила, он не задержался, чтобы выслушать ее, а со всех ног кинулся прочь из этого треклятого вагона.

Странствуя по шоссе и сельским дорогам, месяцами скитаясь в поисках пустырей, на которых мальчишки играют в бейсбол, и откапывая там в лучшем случае пятиразрядных игроков, о которых мог бы телеграфировать старшему «Волков» по поиску новичков и, может быть, получить по почте сотню баксов в знак того, что проделанная им работа одобрена, еще несколько слов благодарности за столько усилий, он надеялся обрести когда-нибудь постоянную работу: искать способных игроков. Так вот, по прошествии отчаянно долгого времени, в течение которого Сэм не нашел никого, достойного зваться бейсболистом, он однажды заблудился на пыльной сельской дороге. Сэм так устал, что, поняв, где он, не повернул назад, а подошел к старому, ветхому амбару и сел, прислонившись спиной к стогу сена. Он собирался утопить все печали в глотке спиртного, но тут, почти засыпая от усталости, услышал крики и открыл глаза, защитив их рукой от яркого солнца. На лужайке играли в бейсбол двенадцать игроков со светлыми бородами, по шесть на каждой стороне, и даже с того места, где сидел Сэм, он видел, что это потрясающие бейсболисты, судя по тому, как звонко они били по мячу. Один удар послал мяч так далеко, что филдеру[6] пришлось бежать за ним целую милю, прежде чем, высоко подпрыгнув, он поймал его голой рукой. У Сэма кружилась голова, но он все же встал и, не веря своим глазам, смотрел, как команды менялись сторонами, и первый бьющий послал мяч так далеко, что поймать его удалось, только когда он пролетел очень большое расстояние, то же самое со вторым, страшным клаутом[7]. А затем пришло время третьего бьющего, того, который поймал мяч голой рукой, и он так ударил по шарику, что тот, кто кинулся за ним, вскоре показался пигмеем и остановился, разглядев его как пятнышко на горизонте.

То обливаясь потом, то дрожа, Сэм думал лишь о том, чтобы ему удалось отловить всех двенадцать. Пошатываясь, он вышел на поле, чтобы прокричать им об этом, но, увидев его, они схватили свои биты, мячи и разбежались в двенадцати направлениях. Сэм устремился за малым, который запулил мячик за горизонт, отчаянно крича ему: «Эй! Эй!», но тот не остановился.

Он проснулся с застрявшим в горле рыданием и дал волю слезам, потому что теперь ему вспомнился Рой. Сэм пробормотал: «Я добыл такого же хорошего», и впервые за долгое время пробуждение было для него лучше, чем сон.

Сэм зевнул. Во рту пересохло, а нижнее белье взмокло от пота. Сняв с багажной полки свой видавший виды саквояж, он вынул из него старое банное полотенце, кусок белого мыла и, к удивлению тех, кто наблюдал за ним, прошел через багажные вагоны к вагону между ними и тендером. Там Сэм разделся, вошел в душевую камеру и минут десять стоял под теплыми струями воды, без конца намыливаясь и смываясь. Вскоре мимо него прошел член поездной бригады и, обнюхав одежду Сэма, крикнул: «Эй, приятель, выходи!»

Сэм выключил воду и высунул голову.

— В чем дело?

— Я сказал, выходи. Это только для поездной бригады.

— Извините. — Сэм начал быстро вытираться.

— Не спеши. Я просто хотел объяснить, что ты ошибся.

— Я думал, что это входит в стоимость билета.

— Для сидячих — нет.

Сэм присел на металлический стул и зашнуровал свои высокие коричневые ботинки. Показав на потрескавшееся зеркало, он спросил: «Ничего, если я воспользуюсь вашим зеркалом?»

— Давай.

Сэм разделил свои светлые волосы пробором, зачесал их за уши, побрился, почистил свои желтые зубы, еще раз извинился перед железнодорожником и ушел.

Пройдя несколько вагонов до бара, он заказал чашку горячего кофе и сандвич, быстро поел и направился в салон-вагон. Негласно пассажирам сидячих вагонов запрещалось пользоваться салон-вагоном, но Сэм накануне вечером сказал пассажирскому агенту, что его племянник едет в спальном вагоне. Агент просил кондуктора не трогать его.

Войдя в салон-вагон и убедившись, что Роя там нет, Сэм направился к стойке бара. Он оживился, поскольку поезд шел по мокрой территории[8], но что-то остановило его, и Сэм присел с газетой, разглядывая посетителей. Его внимание привлекли заголовки в газете. Заинтересовался ими и пучеглазый джентльмен небольшого роста, сидевший рядом с ним, который только что расспрашивал о чем-то крепкого, широкоплечего человека в темных очках. Пучеглазый подтолкнул здоровяка, и они уставились в газету Сэма.

В статье рассказывалось, что оба спортсмена были застрелены при загадочных обстоятельствах серебряной пулей 22-го калибра неизвестной женщиной, которую разыскивает полиция.

— Значит, и второй педик туда же, — сказал коротышка.

— Но почему серебряной пулей, Макс?

— Сам не пойму. Может, она охотилась за привидением, но не нашла?

Второй теребил пальцем узел галстука.

— Почему, как ты думаешь, она охотится на спортсменов?

— Не просто на спортсменов, а на самых знаменитых. Она завалила первоклассного футболиста, а теперь бегуна-олимпийца. Знаешь что, Бомбардир, очень возможно, что третьей жертвой она выберет бейсболиста. — Макс ухмыльнулся.

Сэм посмотрел на них и чуть не свалился, узнав обоих.

Преодолев нерешительность, он коснулся руки коротышки.

— Извините, мистер, но вы, случаем, не Макс Мерси, спортивный журналист? Я знаю ваше лицо по фотографиям в статьях, которые вы пишете.

Но спортивный журналист, который носил смешные усики и одевался во все полосатое, перекрещивавшееся в трех направлениях — пиджак, рубашку и галстук, человек возбудимый, был очень чувствителен к запахам и, хотя Сэм тщательно мылся и чистил зубы, унюхал спиртное, поэтому вопреки обыкновению не сразу отреагировал на лестные слова попутчика.

— Верно, — наконец подтвердил он.

— Как же я рад случаю сказать вам несколько слов! Вы, может быть, чуть помоложе, но я Сэм Симпсон, Баб Симпсон, ну тот, кто играл за «Сент-Луис Браунз» в сезоны с 1919 по 1921 год.

Сэм произнес это с усмешкой, хотя при воспоминании о былых днях внутри у него потеплело.

— Кажется, я слышал это имя, — отозвался Мерси и кивком указал на человека, в котором Сэм с самого начала узнал ведущего хиттера[9] Американской лиги, трижды выигрывавшего премию Самого ценного игрока. — А это Уолтер (Бомбардир) Уэмболд — в газетах писали, что ему не выплачивают 75 тысяч долларов, и он едет на Восток, чтобы выдавить их из босса.

— Привет, — сказал Сэм. — Вас не узнать в обычной одежде.

Бомбардир был в желтых носках и галстуке — под цвет прилизанных волос.

Сэм вспыхнул, смущенно засмеялся и, обращаясь к Мерси, сообщил, что едет с потрясающим молодым питчером[10], который скоро положит на лопатки всех в больших лигах.

— Я заговорил с вами, подумав, что вам будет интересно узнать о нем.

— Как его зовут?

— Рой Хоббс.

— Где он играл?

— Ну вообще-то он не играл в профессиональном бейсболе.

— А где же он научился подавать?

— Несколько лет назад его научил отец, он какое-то время был полупро. Ну а я уже отшлифовал.

— И где он подавал?

— Ну я же сказал, он еще молодой, но в прошлом году положил всех подряд в Лиге северных средних школ. Впрочем, вы, возможно, слышали о его восьми непринятых мячах.

— Ничего себе, классный результат, — рассмеялся Мерси, вынув из нагрудного кармана и закурив одну из сигар, на которые смотрел Сэм.

— Я везу показать его Кларенсу Муллигану из «Волчат». Может, заплатят мне несколько тысчонок за то, что открыл восходящую звезду века. Но есть условие — и Рой поддерживает меня в этом, потому что предан мне больше, чем сын, — я вернусь и снова стану агентом, как в 1925 году, и буду ездить и искать таланты.

Рой заглянул в салон-вагон, чтобы посмотреть, нет ли там девушки с черной коробкой (мисс Харриет Бёрд[11], почему-то сообщил ему Эдди, добавив при этом, что она трепещет черными крыльями). Увидев, что она сидит около карточных столов и нервно перелистывает страницы журнала, он скрылся.

— Это он, — сказал Сэм. — Погодите, я сейчас верну его. — Он встал и побежал за Роем.

— Это еще что за трепач? — осведомился Бомбардир.

— А, так, один малый, зовут Симпсон, когда-то был кэтчером[12] у «Браунзов». Чудное дело, я вчера вечером писал воскресный материал о пьяницах в бейсболе и случайно посмотрел, что писали про него. Он играл три года, подавал так себе, ничего особенного, но ловил мячи потрясающе. За ним не числится ни одной ошибки.

— Отделайся ты от него, больно много треплется.

— Тсс, вон он идет.

Сэм вернулся, ведя за собой Роя, неуверенно смотревшего прямо перед собой.

— Макс, — сказал Сэм, — это Рой Хоббс, о котором я говорил вам. Поздоровайся с Максом Мерси, это спортивный журналист, пишет для синдиката, малыш.

— Хэлло, — кивнул Рой.

— А это Бомбардир, — сказал Макс.

Рой протянул руку, но Бомбардир безучастно смотрел сквозь него. Заметив, что его взгляд устремлен на Харриет, Рой почувствовал антипатию к нему.

Бомбардир встал.

— Пошли, Макс, я хочу перекинуться в карты.

Макс поднялся.

— Лучше бы ты пил воду, Баб.

Сэм залился краской.

Рой неприязненно взглянул на спортивного журналиста.

— А ты, мальчуган, водился бы с тем, кто играет всухую, — хохотнул Макс.

Рой молча сел на стул Бомбардира, а Сэм опустился на свой и задумался.

— Так во что будем играть? — услышали они, как спрашивал Мерси, тасуя карты, у двоих пассажиров, расположившихся за карточным столом.

Бомбардир, казавшийся Сэму жирным куском мяса, завернутым в габардин, сказал:

— Черви.

Он вперил в Хэрриет взгляд и не отводил его, пока она не подняла глаз от журнала и неуверенно улыбнулась.

Бомбардир теребил узел галстука. Когда он собирал карты, на солнце сверкнул его бриллиантовый перстень.

«Проклятый миллионер», — подумал Сэм.

«А и черт с ней», — подумал Рой.

— Играем рами[13], — сказал Макс, и хотя Сэма никто не окликнул, он быстро огляделся.

К концу дня Бомбардир, без умолку распространявшийся о своих подвигах на игровом поле, держался с Харриет совсем по-приятельски и очень скоро положил свои толстые пальцы на спинку ее кресла. Из-за этого Рой ушел из салон-вагона и сидел в спальном, глядя в окно через проход, где, сидя, спал Эдди. Вот это да, какой огромный лес! Он думал, что лес кончился вчера, но ничего подобного. Рой смотрел в окно, и деревья проплывали сплошной стеной, так же как горы и облака. Ему было не по себе, потому что он утратил ощущение места. Вчера точно знал, какое место покинул, а сегодня оно растворилось в пространстве, пределов которого Рой не постигал, и ему казалось, что он никогда больше не увидит его.

Лес все продолжался, взбираясь по холмам и спускаясь вниз. Когда поезд подбирался ближе к нему, деревья немного расступались, и Рой видел в глубине тот мир, с которым был по-настоящему близок во время своих скитаний. Этот зеленый мир, пронизанный таинственным светом и непостижимыми криками птиц, был погружен в глубокую тишину. Благодаря этой тишине уединение казалось таким полным, что Рой мог быть самим собой и предаваться честолюбивым мыслям. Потом он подумал о том, что происходило здесь и сейчас, снова и снова спрашивая себя, почему и ради чего их занесло в такую даль. Действительно ли Сэм знает, что делает? Иногда Роя терзали сомнения, и ему хотелось вернуться домой, где он по крайней мере представлял себе, что будет завтра. Вспомнив о белой розе в кармане брюк, он решил избавиться от нее. Но тут сосны скрылись за синими холмами, Рой увидел вдали золотистую гору со снежной вершиной, а на равнине, в нескольких милях от нее, — маленький городок, освещенный заходящим солнцем. Длинный состав медленно сбавил ход и остановился.

Эдди проснулся, приподнялся и стал смотреть в окно.

— Ох, беда, мы здесь никогда не останавливались.

Еще раз поглядев в окно, он спросил Роя:

— Что ты там видишь?

Примерно в сотне ярдов впереди, у перекрестка двух грунтовых дорог, вдали от города, был припаркован старенький «форд» модели «Т». Из него вылезал толстый пожилой человек в широкополой шляпе, ковбойских сапогах и с докторским саквояжем в руке. Кондуктору, нетерпеливо размахивавшему красным фонарем, он показывал желтый листок телеграммы. С минуту они препирались, потом кондуктор, открыв крышку карманных часов, знаком подозвал доктора, и оба вошли в вагон. Когда они проходили мимо Эдди, лицо кондуктора выражало недовольство, доктора — невозмутимость. Перед тем как скрыться за дверью, кондуктор сказал Эдди:

— Полчаса.

— Полчаса, — пропел Эдди, вытащил скамейку и поставил у ступенек вагона, чтобы тот, кому захочется размять ноги, мог бы спуститься на землю.

Из поезда вышли двенадцать пассажиров, в том числе Харриет Бёрд, не расстававшаяся со своей бесценной шляпной коробкой, Бомбардир и Макс Мерси. Все они держались вместе. Рой отыскал свой футляр для фагота, на случай если отстанет от поезда, нашел Сэма, и они вышли из вагона.

— Черт побери, глянь-ка! — Сэм показал туда, где ярдах в пятистах от них стоял паровоз. Там, расположившись на окраине города, вовсю гуляла ярмарка. Там были аттракционы, выставка уродцев и гигантское колесо обозрения, похожее на гигантские часы. Хотя до заката оставалось еще много времени, ярмарка сверкала гирляндами мигающих лампочек, ветерок трепал полотнища флагов, и вовсю звучала пронзительная музыка каллиопы.

— Пошли, — сказал Рой, и они двинулись за теми, кто направился к палаткам.

Когда они дошли до ярмарки и немного побродили по ней, Сэм остановился и выпил кокосового молока, незаметно подлив в него из новой бутылки. Рой тем временем обнаружил место, где можно было за дайм бросить три бейсбольных мяча в три деревянные мишени в виде молочных бутылок. Они стояли пирамидками, одна над двумя, на маленьких платформах, приподнятых над землей и расположенных в двадцати футах от стойки. Он разменял монету в пятьдесят центов, которую Сэм сунул ему, когда они выходили из поезда, и миленькая девица в желтом, полноватая, но с приветливым лицом и приятными манерами, обслуживавшая аттракцион вместе с тщедушным папашей, вручила ему три мяча. Бросив один из них, Рой без труда сбил пирамидку и выиграл куклу — голыша с большой головой. Ему понравилось, он положил на стойку еще один дайм и снова одним ударом отправил пирамидку на землю, получив на этот раз будильник. За три других дайма он выиграл новенький бейсбольный мячик в коробке, стиральную доску и детский ночной горшок, который поменял на шестидюймовую губную гармонику. Несколько мальчишек подошли поглазеть, и Сэм, оказавшийся рядом, милостивым жестом разменял для Роя на даймы еще полдоллара. Рой выиграл отличный кожаный футляр для сигар для Сэма, флажок с надписью «Боже, храни Америку», электрический фонарик, банку кофе и двухфунтовую коробку конфет. К восторгу ребятишек, Сэм, немного поколебавшись, подкинул Рою еще полдоллара, но на этот раз тщедушный человечек за стойкой подтолкнул дочь локтем, и она спросила, не согласится ли он принять по поцелую за каждую из трех разбитых пирамид.

Рой посмотрел на ее груди, и она покраснела. Он тоже смутился.

— А ты чего скажешь, Сэм? Это же твои полдоллара.

Сэм низко поклонился девушке.

— Мэм, — сказал он, — теперь вы видите, какими дурачками бывают молодые люди.

Девушка рассмеялась. И Рой начал бросать мяч за поцелуи, каждый раз разнося пирамиды вдребезги с одного или двух бросков, а девушка вслух считала, сколько поцелуев должна ему.

Проходившие мимо пассажиры с поезда остановились посмотреть, когда узнали от веселившихся ребятишек, за что Рой бросает мяч.

Девушка, делая вид, будто ей это совершенно безразлично, выдала третий и четвертый поцелуи. В тот момент, когда Рой поглаживал мяч пальцами, чтобы бросить его за пятый поцелуй, к ним подошел Бомбардир. На плече он держал луисвилльскую биту, которую выиграл на тренировочной площадке для бейсбола. Раскрасневшаяся Харриет держала куклу-голыша, а Макс Мерси нес коробку сигар. Бомбардир был без солнцезащитных очков и страшно гордился своими выступлениями и полученными призами.

Рой уже занес руку для броска за пятый поцелуй и полной победы, когда Бомбардир громко крикнул ему:

— Бросай сюда, любитель, и я зашвырну его на луну.

Рой бросил за пятый поцелуй и промахнулся. Промахнулся он, бросив второй и третий мячи. Толпа разочарованно загудела.

— Только четыре, — сказала девушка в желтом, явно огорченная тем, что не получит пятый поцелуй.

Разозлившись, Сэм хрипло сказал:

— У меня есть десять долларов. Он может выбить вас тремя бросками, Бомбардир.

Бомбардир смерил Сэма презрительным взглядом.

— Что скажешь, Макс? — спросил он.

Мерси пожал плечами.

— Я очень люблю соревнования в мастерстве, — возбужденно проговорила Харриет. Рой побледнел.

— Ну что, теленочек, испугался? — рассмеялся Бомбардир.

— Только не вас, — бросил Рой.

— Значит, так, мы перейдем рельсы, и там никто не пострадает, — предложил Мерси.

— Никто, кроме теленочка и его базуки. Кстати, что это у тебя там, любитель?

— А тебе какое дело? — Рой взял футляр для фагота.

Вся толпа перешла через пути, ребятишки сгрудились, чтобы ничего не пропустить, машинист и кочегар взирали на происходящее из окна своей кабины.

Сэм отловил одного малого, который жил неподалеку, и послал его домой за перчаткой филдера[14] и рукавицами для кэтчера к своему приятелю. Пока тот бегал в город, Сэм спрятал под пальто, застегнув его на все пуговицы, стиральную доску, которую выиграл Рой. Макс начертил пластину бэттера[15] рядом с куском шифера. Он обещал считать броски, сказав, что они будут засчитываться, только если прошли вчистую или если Бомбардир замахнулся, но не попал по мячу.

Когда вернулся малый с рукавицами, солнце уже заходило, и, хотя небо еще светилось, воздух похолодал.

Сэм взломал печать, выдавил из коробки мяч и кинул его Мерси. Тот осмотрел его, проверил поверхность и швы, стер смазку и перебросил Рою.

— Брось пару раз, чтобы разогреться.

— У меня рука в порядке.

— Ну что ж, это твои похороны.

Рой положил футляр для фагота подальше в траву и снял пиджак. Один из мальчишек подскочил, чтобы подержать его.

— Поосторожней, смотри, не вырони ничего из карманов, — предупредил его Рой.

Надев перчатку кэтчера, Сэм выступил вперед. Перчатка была маловата для его большой руки, но он сказал, что ничего, сойдет.

— Сэм, зачем ты поставил на меня столько денег? — удивился Рой.

— Я не притронусь к ним, если мы выиграем, малыш, но ничего, если и проиграем, — смущенно ответил Сэм.

— Нам они так трудно достались.

— Пусть все остается как есть.

Он предупредил Роя, чтобы он подавал по центру. Сэм знал, что Бомбардир хорошо брал мячи, посланные на внешний угол.

Сэм вернулся к куску шифера и пригнулся к земле за спиной бьющего. Для этого ему пришлось широко расставить ноги, чтобы не мешала стиральная доска. Рой натянул перчатку и захватил мяч. Мерси тер руки, пытаясь согреть их. Он отошел на шесть футов за Сэма.

Зрители перешли на другую сторону путей, осталась только Харриет. Она стояла близко, не боясь, что в нее попадет мяч. У нее сверкали глаза, когда она смотрела на двух мужчин, стоявших друг против друга.

Мерси крикнул:

— Подавай!

Бомбардир стоял чуть левей пластины, сжимая тяжелую биту у самой шеи, он сдвинул руки и ровно расставил ноги. Пиджак он не снял. Пристальный взгляд Бомбардира говорил о том, что он опасается попасть на левшу.

— Бросай, деревня, он легче не станет.

Хотя Бомбардир находился в шестидесяти футах от Роя, он казался ему великаном, а деревянная бита на его плече — каменным топором пещерного человека. Его массивная фигура не шевелилась, лицо было бесстрастно.

У Роя замерло сердце. Он обернулся и посмотрел на горы.

Сэм взмахнул рукой.

— Давай, малыш, давай, влепи ему как следует!

Бомбардир процедил, чтобы пьяница придержал язык.

— Дай ему в рожу.

— Закрой пасть, — сказал Мерси.

— Порви ему глотку.

— Если он попытается кокнуть меня, помоги мне разнести ему черепушку, — проговорил Бомбардир.

Рой собрался с силами, перенес тяжесть тела на согнутую левую ногу, вывернул правую, двинулся вперед и бросил мяч с такой силой, что костяшки пальцев чуть не вскопали землю, провожая его.

Тридцатитрехлетний Бомбардир отлично видел, как мяч вылетел из пальцев Роя. Это напомнило ему белого голубя, который был у него в детстве, и то, как, посылая его в полет, он подбрасывал птицу в воздух. Мяч летел в Бомбардира, и он почувствовал его форму, сходную с птицей, и хлопающие крылья, но внезапно мяч исчез из его поля зрения. Он услышал звук, похожий на взрыв петарды у своих ног, и увидел, что мяч в руках у Сэма. Не веря своим ушам, он услышал, как Мерси с неохотой объявляет страйк[16].

Сэм сорвал перчатку и стал крутить рукой.

— Больно, Сэм? — крикнул ему Рой.

— Нет, это чертова перчатка.

Бомбардир не показал этого, но подача несказанно встревожила его. Не только скорость, но неожиданность происходящего — он бьет битой здесь, на железнодорожных путях, эта дурацкая ярмарка, пьяница в роли кэтчера и клоун, подающий мяч в поле, и эта дамочка Харриет, пять минут назад превозносившая его искусство. Теперь она холодно смотрела на него из-за того, что он пропустил один питч.

Он заметил, как Макс отошел подальше назад[17].

— Какого черта ты отошел, они же не услышат тебя оттуда!

— Он какой-то дикий. — Макс передвинулся поближе.

— Ага, ноги затряслись, — захихикал Сэм.

— А ты не суйся, пьянь, — огрызнулся Макс.

— Следите за своими словами, мистер, — одернул его Рой.

— Подавай, что ли, сосунок! — крикнул Бомбардир.

Сэм пригнулся, перчатка была надета на руку.

— Всыпь ему еще разок!

Рой набрал в легкие воздух, отклонился назад и бросил.

Мяч показался ему медленно вращающейся планетой, надвигающейся на Землю. Долгий световой год Рой поджидал, когда же этот шар попадет в лунку, чтобы разлететься от сокрушительного удара на мелкие кусочки, которые вместе с пылью и мертвыми листьями разлетятся по далекому космосу. Наконец невидящий глаз, может быть, светящийся шар прорицателя или комбинация кругов, вплыл в пределы досягаемости, или он так подумал, но тут же, с неистовой силой закрутившись вокруг своей оси, направил биту навстречу несущемуся к нему шару. Рой упал на оба колена, а этот летящий мир, проплыв над его головой, с громким стуком упал в перчатку Сэма.

— Эй, Макс, — сказал Сэм, побежав за вывалившимся из перчатки мячом, — а что, если называть его не Бомбардиром, а Дыркой?

— Страйк! — выкрикнул Макс, но немного помедлил после того, как стихли крики одобрения (или насмешки?).

— Что он бросает? — взревел Бомбардир. — Чем намазал мяч?

— Свиными какашками. — Сэм ткнул ему мяч под нос. — Он суше, чем лысина твоего деда.

— Предупреждаю, чтобы и не выкидывал никаких штучек.

И все-таки Бомбардир испытал странное облегчение. Он любил, чтобы спина упиралась в стену, когда думаешь только об одном броске, который предстоит отбить, и об одном ударе, который предстоит нанести. Бомбардир посмотрел на крепкого долговязого безжалостного питчера, который действовал, несмотря на молодость и лишние движения, как ветеран бейсбольного поля, и его на мгновение охватила депрессия.

Сэм, должно быть, уловив это, внезапно почувствовал жалость, и в нем даже на долю секунды шевельнулась надежда, что идол не будет свергнут. Но Бомбардиру вернулась уверенность в известным всем его таланте и опыте, и он стал насмешками подначивать новичка, чтобы тот бросал. Кто-то в толпе заулюлюкал, и Бомбардир поднял два жирных пальца, показав, где он собирается прикончить мяч — там, вдалеке, блестящие рельсы сходились на горизонте.

Рой поднял ногу. Он учуял запах крови Бомбардира и хотел ее, потому что тот оскорбил Сэма.

Третий мяч свалился на бьющего, как метеор, сгорающий в собственном пламени. Бомбардир поднял биту, чтобы врезаться в космос искр, но тяжелое дерево двигалось медленно, и, хотя ему хотелось погасить услышанный им звук гонг-бонг, он с грустью понял: мяч, который он думал ударить, давно уже остался в прошлом. Макс не мог вымолвить ни слова, но Бомбардир понял, что он выбит из игры.

Толпа молчала, и фиолетовый вечер опускался на землю.

— Для ночной игры, — резко проорал Бомбардир, — принято зажигать свет!

Бросив биту, он понурился и поспешил к поезду.

Мяч угодил в стиральную доску Сэма и сбил его с ног. Он упал навзничь. Рой растолкал всех, расстегнул пальто Сэма и вытащил помятую стиральную доску.

— У меня и в мыслях не было поранить тебя, Сэм.

— Из меня весь дух вышибло, — с трудом проговорил Сэм. — Сейчас уже лучше. — Он поднялся.

Свисток паровоза отразился от далекой черной горы.

Появился раздраженный доктор в широкополой черной шляпе. Кондуктор старался успокоить его, за ними, припрыгивая, двигался Эдди.

Доктор размахивал желтой бумажкой.

— Была телеграмма, что кто-то на этом поезде заболел. Кто-то из вас?

Рой потянул Сэма за рукав.

— Нет.

— Что такое?

— Не я, — сказал Рой.

Доктор, устало передвигая ноги, ушел, сел в свой «форд», хлопнул дверцей и уехал.

Кондуктор открыл крышку часов. «На час, не меньше, опоздаем в город».

— Посадка заканчивается, — крикнул он.

— Заканчивается, — повторил за ним Эдди, тащивший футляр для фагота.

Полногрудая девица в желтом отделилась от толпы и обвила руками шею Роя. Он попытался вырваться, но она четыре раза клюнула его в правый глаз. Левым он заметил, что Харриет Бёрд (конечно же, шикарная богиня) пристально смотрит на него.

После обеда они сидели в полутемном и пустом пульмане Эдди, Рой упивался лучами славы, а Харриет рассказывала о своем недавнем путешествии. За окном простирался бесконечный лес. Рой с интересом слушал девушку, у которой был необычный взгляд на мир, и время от времени поглядывал в окно. Мимо пролетело озеро, окруженное странными деревьями с искореженными стволами. Их ветви сгибались от ветра.

Харриет разрумянилась, глаза загорались при новом воспоминании. Иногда она умолкала и, к удивлению Роя, подсмеивалась над собой за болтливость, но потом снова уносилась куда-то, видя себя наездницей, описывая захватывающую картину, на которой Давид увещевал Голиафа-Бомбардира, или сэр Перси пронзал копьем сэра Мальдемера, или первенец первобытного человека замахивался камнем на отца.

Рой вздохнул.

— Мой отец? Что ж, может быть, я и хотел иногда дать ему по башке. После того как умерла бабушка, старик засовывал меня в один детский приют за другим, в том месте, где он работал, это когда работал, но, правда, забирал меня летом и учил, как бросать мяч.

Нет, она имела в виду не это, сказала Харриет. Он когда-нибудь читал Гомера?

Как ни старался Рой, в голову приходили только четыре базы и ни одной книги. От вопросов Харриет у него голова шла кругом. Рою был незнаком ее язык — язык студентки колледжа, и он все ждал, когда она остановится, потому что ему хотелось поговорить о бейсболе.

Хэрриет выдохнула.

— Друзья говорят, что у меня фантастическое воображение.

Рой тут же возразил, что он бы так не сказал.

— Бросая, я думал только о том, что Сэм поставил десять баксов и мы не можем позволить себе потерять их. Вот почему я должен был заставить его просвистеть[18].

— Просвистеть — о, Рой, как ты смешно выражаешься. — Она снова рассмеялась.

Он улыбнулся, погрузившись в воспоминания о том, как это сделал, — герой, который, подав три мяча, развенчал лучшего игрока Американской лиги. Разве это не говорит о его будущем? Поняв, что размечтался, Рой попытался вернуться к реальности.

— Играть в хороший бейсбол можно, когда у тебя все для этого есть, а у меня есть. Вот увидите, придет день, и я побью все рекорды по броскам и ударам.

Харриет, явно не ожидая таких слов, захлопала в ладоши так сильно, что зазвенели браслеты на запястьях.

— Я чувствую, — продолжал Рой, — что во мне это есть, поэтому я сделаю что-то очень значительное. Я должен это сделать. Я имею в виду, — скромно добавил он, — конечно, когда буду играть.

— Ты хочешь сказать, что ты не… — Казалось, она была очень разочарована, и это удивило Роя.

— Нет, — смутился он. — Сэм везет меня на пробу.

Харриет посмотрела в окно, взгляд ее стал отрешенным. Потом она спросила:

— Но Уолтер — он же успешный профессиональный бейсболист, верно?

— Бомбардир?

— И он три раза получал эту награду — как ее?

— Самому ценному игроку. — Рой испугался, что потеряет ее и она уйдет к Бомбардиру.

Девушка закусила губу.

— А ведь ты побил его, — пробормотала она.

— Он долго не протянет, от силы год-другой. Но тогда он будет уже слишком стар для бейсбола. А передо мной вся жизнь.

Харриет оживилась и дружески поинтересовалась:

— Так чего же ты хочешь добиться, Рой?

— Случается, иду по улице и думаю, как было бы здорово, если бы люди говорили: смотрите, это Рой Хоббс, самый лучший бейсболист в мире.

— И это все? — огорчилась она.

Он старался понять ее вопрос. Что еще ей нужно?

— И это все? — повторил Рой. — А что может быть важнее?

— А ты не знаешь? — удивилась Харриет.

— Ты о баксах? Их я тоже получу.

Она покачала головой:

— Разве нет ничего выше земных ценностей, чего-то более прекрасного в жизни и действиях человека?

— В бейсболе?

— Да.

Он сосредоточился.

— Может быть, я неясно выразилась, но ты наверняка догадался (я говорила это Уолтеру как раз перед тем, как поезд остановился): ты один — в том смысле, что все мы ужасно одиноки, как бы ни судили люди. То есть если бы ты понял, что наши ценности должны проистекать из… о, я на самом деле хочу сказать… — Она развела руками. — Прости меня, иногда я запутываюсь в том немногом, что знаю.

У Харриет были печальные глаза. Он ощущал к ней странную нежность, как если бы она была его матерью (той, настоящей), и ему отчаянно хотелось найти ответ, которого ждала Харриет, говоря о жизни.

— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду радость и удовлетворение, которые испытываешь, бросив мяч так, как можешь только ты.

Она ничего не ответила.

Рой с трудом придумал что-то еще, что мог бы сказать, но не знал, сумеет ли выразить это словами. Странное чувство опустошенности и потерянности охватило его, словно он только что провалился на просмотре. Роя удручало то, что он так и не понял, к чему она клонит. Харриет зевнула. Никогда еще он так не сокрушался о том, что не может раскрыть свои мысли девушке, да еще такой красавице. Вот если бы он был с ней в постели…

Словно угадав, о чем он думает, Харриет перестала задавать дурацкие вопросы, вздохнула и придвинулась к нему поближе, сделав вид, что заинтересовалась футляром для фагота.

— Ты играешь?

— Нет, — ответил он, обрадовавшись, что разговор пошел о чем-то другом. — Там лежит одна вещь, которую я сделал для себя.

— Что же это?

— Бейсбольная бита.

Она рассмеялась.

— Рой, тебе цены нет.

— Я взял футляр, опасаясь, как бы деревяшка не пострадала до того, как будет случай воспользоваться ею.

— О, Рой!

Харриет настолько приблизилась к нему, что он осмелел. Рой нагнулся, поднял за шнурок шляпную коробку и подержал в руке, как бы взвешивая ее.

— Что это в ней?

— В ней? — переспросила она и, подражая ему, ответила: — Кое-что такое, что я сделала для себя.

— Похоже на шляпку.

— А что, если голова? — Харриет погрозила ему пальцем.

— Больше похоже на шляпку. — Растерявшись, Рой поставил коробку на место. — Придешь когда-нибудь посмотреть, как я играю? — спросил он.

Она кивнула, и Рой почувствовал, что ее нога касается его ноги. Харриет почти уселась ему на колени. Он воодушевился, решив, что ее интерес к Бомбардиру угас и теперь она думает только о том, кто развенчал его.

В туннеле Рой положил руку на плечо девушки. Когда поезд качнуло на повороте, его рука словно невзначай скользнула на ее полную грудь. Между его пальцами сразу набух сосок, и не успел он преодолеть порыв, как пальцы начали поглаживать его.

Пронзительно вскрикнув, Харриет вскочила и заметалась по проходу.

Испуганный Рой поднялся, поняв, что слишком далеко зашел.

Изогнув руки и повернув голову назад, Харриет опустила ее и направилась к нему.

— Посмотри, я кривое дерево.

Сэм незаметно подошел к избегавшему его и прячущему глаза Мерси. Тот, повернувшись спиной к Бомбардиру, прилип к Сэму, как пиявка. Стараясь выведать все о Рое, он спрашивал, откуда этот парень, как получилось, что ни один из скаутов главных лиг не вышел на него (они вышли, но он отказал им, оставшись со мной) даже при том, что сейчас они разбрасываются наличными бонусами (йес), кто его отец (я же говорил: старый полупрофи, мечтавший попасть в большие лиги) и что, ради Бога, он таскает в этом футляре (это его бита, мистер любопытный). Спортивный журналист стремился узнать побольше, намекал, что может сотворить чудеса для парня, но Сэм, то и дело поглаживая больной бок, в конце концов отделался от него и сбежал к себе в вагон, надеясь немного покемарить перед тем, как около одиннадцати утра они приедут в Чикаго.

Он долго не мог устроиться поудобнее, но потом уснул, лежа на спине, и сразу втянулся в длинный сон, в котором ему смертельно захотелось выпить и он требовал, чтобы жулики в баре дали ему бутылку, а не то… Потом этот хорек Мерси, прикинувшись, будто пишет в блокноте, карандашом указал на него кондуктору, тот схватил его за штаны и, протащив по опилкам, вышвырнул из поезда. Сэм вылетел оттуда на качающейся трапеции прямо в реку, под проливной дождь. Он подумал, что лучше бы перебраться через пенящуюся реку сейчас, пока она не снесла мост, поэтому, с ног до головы забрызганный грязью, Сэм начал переходить ее, только этот странный тип, доктор в клеенчатом плаще, старик с седыми усами и желтым фонарем, который он совал прямо ему в глаз, поклялся, что мост смыло. «Послушай, ты совсем рехнулся, что ли? Я же своими глазами видел, что он никуда не делся». Сэм протиснулся мимо старикашки. Тот уронил фонарь, и от него загорелись рельсы. Они боролись под ливнем, пока Сэм не подсек его и не бросил на землю, а потом сломя голову побежал к мосту, а там увидел, что моста и в самом деле нет! Его охватил ледяной ужас, и он стал карабкаться на берег, но с плеском свалился в крутящийся водоворот. Сэм рыдал, а белый сторож на набережной посветил ему ракетой, но было поздно: он уже слышал ниже по течению рев водопада (и неумолчное движение моря) и пощупал рукой то место, куда его ударили ножом…

Рой видел во сне огромную гору — Боже, какая она большая! — когда почувствовал, что его грубо трясут. Сэм, подумал он, потому что они были там вместе, но это оказался Эдди, державший зажженную свечку.

— Полетел предохранитель, и я не сумел ничего сделать.

— В чем дело?

— Бе-да. Твоему другу плохо.

Рой соскочил с полки, надел мокасины и побежал в погрузившийся во тьму вагон, где при тусклом голубоватом свете несколько человек стояли над Сэмом, лежавшим без сознания. Эдди следовал за ним с нюхательной солью.

— Что случилось? — крикнул Рой.

— Шш, — остановил его кондуктор. — У него сильный жар.

— Отчего?

— Не знаю. Мы вызвали доктора.

Сэм лежал на скамейке, завернутый в одеяла, с подушкой под головой, его худое лицо заливал пот. Когда Рой наклонился над ним, он открыл глаза.

— Хэлло, малыш, — сказал он надтреснутым голосом.

— Что у тебя болит, Сэм?

— Место, где стиральная доска врезалась в меня, но сейчас уже не так сильно.

— Господи!

— Не бери в голову. Я поправлюсь.

— Побереги его силы, сынок, — сказал кондуктор. — Больше не разговаривай.

Рой поднялся. Сэм закрыл глаза.

Поезд засвистел и сбавил скорость при въезде в следующий город, потом медленно остановился. Кто-то из поездной бригады привел полуодетого врача. Тот осмотрел Сэма и выпрямился.

— Придется снять его с поезда и поместить в больницу.

Рой сходил с ума от тревоги, но Сэм открыл глаза и велел ему наклониться.

Все отодвинулись, и Рой склонился к нему.

— Возьми у меня в заднем кармане бумажник.

Рой вытащил набитый бумажник из толстой кожи.

— Теперь так, иди в отель «Стивенс»…

— Нет, нет, Сэм, нет, только не без тебя…

— Давай, малыш, давай, ты должен. Пойдешь завтра к Кларенсу Миллигану и скажешь, что тебя послал я, он ждет тебя. Покажи все, что умеешь с мячом, и я буду счастлив.

— Но, Сэм…

— Ты должен это сделать. Нагнись пониже.

Рой склонился ниже, Сэм вытянул тощую шею и поцеловал его в щеку.

— Делай, как я сказал.

— Хорошо, Сэм.

На нос Сэма капнула слеза.

Глазами Сэм хотел сказать что-то еще, но не мог. Потом вошел проводник с носилками, кэтчера подняли и спустили по ступенькам. В небе сверкали яркие звезды, но он знал, что умер.

Рой вышел из Норт-Уэст-стейшн, следуя за толпой, и стоял в тени у стенки, пока не решился взять такси.

— Довезете до отеля «Стивенс»? — спросил он шофера, и тот молча рванул с места, хотя Рой толком не успел еще усесться, проскочил на красный свет и едва не задавил инвалида на пустынной улице. Они проехали много миль по неприятным, погруженным в глубокие тени городским джунглям.

Рой однажды видел диапозитивы Чикаго, множество каменных и деревянных зданий на бесконечной шахматной доске улиц, совершенно закрытом пространстве: только железные дороги, склады и берег озера, откуда непрерывно дул ветер. В деловом центре «Луп» офисы поднимались высоко в небо, улицы были наводнены людьми, и Рой подумал, как они все умещаются в одном городе. Вдруг вспыхнет пожар, и все они выбегут из домов посмотреть — да разве смогут они помочь, лишь потопчут друг друга. И Сэм предупредил его насчет незнакомых людей, сказал, что вокруг столько бродяг, мошенников и гангстеров, тех, для кого ты просто грязь. Они не знают тебя и знать не хотят, и за дайм перережут горло и бросят помирать на улице.

— Зачем я приехал сюда? — пробормотал Рой, и ему захотелось домой.

Такси свернуло на Мичиган-авеню, отсюда открывался вид на озеро и ослепительно белое здание со шпилем, вознесшимся к облакам. Рой остановился, как зачарованный (Боже, какой большой!), перед отелем, огромной крепостью из четырех секций. Он не решался войти во вращающиеся двери, но пришлось, потому что служащий подхватил его вещи, вырвал у Роя футляр для фагота и потащил по толстой ковровой дорожке к стойке. Заполнив карточку, Рой вынул из бумажника пять долларов за номер, от которого ему придется отказаться, как только он найдет место с пансионом.

Его каморка на семнадцатом этаже оказалась чистой, поэтому, разместив вещи в стенном шкафу, Рой перестал нервничать. Он открыл окно, и в комнату потянуло ветерком с озера. Находясь выше, чем когда-либо в жизни, не считая одной или двух ночей, проведенных в горах, он смотрел на залитый светом Чикаго, раскинувшийся внизу. Здесь, на такой высоте, где кажется, что земля выложена из маленьких квадратиков, Рой утвердился в мысли, что завтра пойдет и поразит всех своим стремительным броском, и они поймут, какой он замечательный питчер.

Зазвонил телефон. Сначала Рой боялся взять трубку. В незнакомом месте, так далеко от тех, кого он знал, ему не могли звонить.

Телефон зазвонил еще раз. Рой взял трубку.

— Хэлло, Рой? Это Харриет.

Ему не верилось, что он правильно понял.

— Простите?

— Харриет Бёрд, дурачок.

— А, Харриет! — Он начисто забыл о ней.

— Спускайся ко мне, — засмеялась она.

— Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас. — Она назвала ему номер комнаты.

— Конечно. — Рой хотел спросить, как Харриет узнала, что он здесь, но она повесила трубку.

Рой приободрился. Значит, вот как они ведут себя в городе. Он причесался и взял футляр для фагота. В лифте пьяный хотел отнять его, но Рой был сильнее.

Он долго шел по длинному коридору, но наконец увидел ее номер и постучал. Снедаемому нетерпением Рою показалось, что он шел целую вечность.

— Войдите!

Он открыл дверь, и его изумила величина комнаты. Из окна с белыми шторами открывался вид на бескрайнее темное озеро. По спине Роя побежали мурашки.

Затем он увидел Харриет. Обнаженная, она застенчиво стояла в дальнем углу комнаты. Сквозь прозрачный газовый халатик виднелись ее набухшие соски и пышный клинышек волос ниже живота. У него с сердца свалился камень.

Когда Рой закрыл дверь, Харриет вынула из шляпной коробки, стоявшей на столе рядом с вазой белых роз, черную шляпу с перьями и надела ее. Черная вуаль доходила до ее груди. В руке она держала маленький блестящий пистолет.

Смущенный Рой думал, что она шутит, но ему стало не по себе.

— В чем дело? — спросил он.

Она прощебетала:

— Рой, ты будешь самым лучшим в бейсболе?

— Да.

Харриет нажала на спусковой крючок (струну контрабаса). Пуля прочертила по воде серебряную линию. Рой попытался поймать ее голой рукой, но она ускользнула от него и, к его ужасу, угодила ему прямо в живот. Кривым кинжалом из ствола пистолета выплыло облачко дыма. Припав на одно колено, Рой ловил пулю на ощупь, и по мере того как она двигалась, ему становилось все хуже. Он упал, все взлетело вверх, а она, тихо бормоча слова победы и отчаяния, пританцовывала на цыпочках вокруг поверженного героя.