Самурай

Глава 9

Теперь лейтенант Веррес смотрел на меня с интересом. Я старательно делал вид, что мне на это наплевать: самый лучший способ разговорить такого упрямца — это убедить его в том, что не хочешь с ним разговаривать.

В палату вошла толстая немолодая медсестра с самой доброй улыбкой из всех, какие мне только приходилось видеть:

— Мальчики, пришла тетя Марта со страшными шприцами.

Интересно, зафиксированному лейтенанту она тоже предложит перевернуться? Нет, как-то обошлась так, чтобы достоинство пленного героя не пострадало. Да уж, такое лицо, наверно, делал прикованный Прометей при приближении орла.

Ко мне ненадолго пустили ребят, повидаться. Гвидо выглядел вполне здоровым, значит, действительно просто устал. Полезную военную информацию мне пересказали на ушко, чтобы враг не слышал! Лео с Алексом поняли из сводок куда больше Ларисы. Нападение оказалось тактически внезапным, и Кремоне удалось оккупировать дорогую моему сердцу Эльбу, но на этом их успехи закончились. Тяжелые воздушные бои над Палермо склоняли чашу весов на нашу сторону. Понятно, предметом особой гордости армии Кальтаниссетта являются, во-первых, медицинская служба (наверняка ведь без профа не обошлось), а во-вторых, Сеттер-77 — лучший боевой катер на Этне. Вообще-то у нашей армии есть еще один предмет гордости, самый важный, но она об этом не подозревает.

Упорного молчания первым не вынес лейтенант, ему было гораздо тоскливее:

— Так это ты летал на этом чертовом катере?

— Ага, с ребятами, которых вы только что видели.

— Но пилотировал ты? — полуутвердительно спросил лейтенант.

— Я. Есть претензии?

— Всего лишь десантный крейсер и те, кто на нем сгорел.

— Джильо — наш остров, — возразил я.

— Какая разница! Живут здесь люди при Кальтаниссетта, жили бы и при Кремоне.

— Они так не считают. Иначе вас бы встретили с распростертыми объятиями.

— Если бы не твой катер, они бы не могли сопротивляться! И обошлось бы без потерь!

— Они собирались драться еще до моего появления здесь. Не обманывайте себя. У вашей армии плохая репутация. После боя вы забываете, что женщины вне игры.

— Поэтому у вас не было проблем с Ористано? Хорошая репутация?

Я хотел сказать, что ни у кого не было бы проблем с Ористано, но прикусил язык. Это слишком важно.

— Может, и так.

Лейтенант решил сменить тему:

— Откуда у тебя такой катер?

— Отец подарил.

— Опасная игрушка для маленького мальчика.

— Зато полезная.

— Да уж, плюшевые медвежата бесполезны.

Я отвернулся к стенке, черт, он не хотел меня ударить. Он не знает.

— Эй, парень, ты чего? — встревоженно спросил лейтенант.

— Ничего.

Я убрался в ванную и запер дверь. Здесь меня никто не увидит, только не надо смотреть в зеркало.

Я — чудовище! Я убил сегодня не меньше ста человек и ничего не почувствовал, зато пожалел себя за то, что в детстве в моей постели не лежал плюшевый мишка.

Когда я вернулся на свое место, лейтенант вздохнул с облегчением и поинтересовался:

— Первый бой?

— Нет, — я покачал головой, — даже не второй.

— Хм.

В это время в палату пришел Торре, и нужен ему был не я.

— Прошу прощения, лейтенант Веррес, я обещал вас не допрашивать, но боюсь, у меня нет другого выхода.

— Тогда несите сюда пентатол, — твердо ответил лейтенант.

— Я не идиот и не зверь. Вы его сейчас не выдержите.

Лейтенант только пожал плечами.

— Сегодня ночью, — продолжил Торре, — этот мальчик не только сжег ваш крейсер, но и разбомбил то, что вы монтировали на поляне, да так, что мои ребята уже несколько часов не могут понять по оплавленным остаткам, что это такое было. А командир вашей роты, которая до сих пор бродит по джунглям, — настоящий псих! Он приказал приколоть своих раненых, — наверное, чтобы не тащить их с собой. Я хочу знать секретный пароль приказа сдаться. У меня есть еще один пленный офицер-десантник, но он лежит в ожоговой капсуле, не хотелось бы его тревожить.

— Вы его не тронете!

— Не трону, — согласился Торре, — и во что это мне обойдется? Точнее, сколько еще людей погибнет, кстати, в основном — ваших однополчан, прежде чем кто-нибудь из моих рейнджеров подстрелит этого придурка?

Лейтенант молчал.

— Думайте, — сказал Торре и ушел.

Я буду круглый идиот, если скажу сейчас хоть слово. Я отвернулся к стенке и постарался заснуть. Какой уж тут сон! Убили своих! Как я себя чувствовал, когда считал, что я только лабораторная крыса и меня могут прикончить по каким-то «разумным» соображениям! Крепкая у меня голова, раз я не сошел с ума. Но я был дурак. Проф не мог этого сделать никогда. Просто не мог.

А этот их капитан, наверное, смог. И никто ему не помешал! Может быть, даже офицер сделал это не сам. Я помотал головой: если я выбрал себе сторону, то сторона должна по-крайней мере согласиться с тем, что она моя. А эти несчастные выбрали сторону, которая им ничего не обещала? Вы — мои, но я — не ваша! Как это может быть? И почему лейтенант Веррес остается на этой стороне? Он же не горыныч, это они могут в голодное время есть своих же детенышей. Нет, лейтенант как раз в курсе, что такое честь, не дурак, не злодей и не трус. Вот именно, если он сейчас сменит сторону, как это будет выглядеть? Спасает свою шкуру, э-э, ему и так ничего не грозит — пленный, никто пальцем не тронет. Это мне майор Торре надает отеческой дланью, если я, допустим, удеру из госпиталя, а если Веррес каким-нибудь невероятным образом сбежит и будет пойман, его просто вежливо водворят назад. А когда война кончится, — обменяют или, если у Кремоны не окажется наших пленных, вернут за выкуп. Обычная практика. Или он молчит, потому что иначе его как-нибудь накажут, когда он вернется к своим? Как там в нашем уставе? «Пленный солдат или офицер имеет право сообщить противнику известные ему сведения, если это способствует сохранению его жизни или жизни других людей»[6]. Это как раз такой случай! Ясно же, что эта рота (все-таки у них был батальон на корабле!) обречена. Без связи, без тяжелого вооружения, в болоте, битком набитом ядовитыми растениями, хищными ящерами и вражескими рейнджерами, которым это болото известно как своя ладонь. Атаковать периметр они тоже не могут: у майора Торре есть кое-какая артиллерия, есть укрепления, и людей не меньше. Я, во всяком случае, не смог придумать за них ни одного разумного плана, а этот капитан тем более не придумает: человек, который решает свои проблемы таким образом, просто не может быть умнее меня.

Сколько я так лежу? Не меньше двух часов. За это время лейтенант ни разу не пошевелился: тоже думает. Ну соображай же быстрее! Я обернулся. Лейтенант хранил на лице бесстрастное выражение. Значит, очень мучается, иначе зачем?..