Самый длинный день в году

2. Воскресенье

***

За окнами палаты было черно. Не хотелось даже думать о том, что скрывает эта темнота. Лето кончилось. Да все, наверное, кончилось…

С тех пор, как очнулся, Дмитрий еще ни с кем не разговаривал. Не был уверен, что сможет. Попробовал разлепить губы. Почувствовал себя словно цветок, этакий вялый тюльпан, пытающийся раскрыться. Безуспешно. Фанфан-тюльпан. Периодически сознание пропадало, перед глазами вспыхивали цветные круги. Слышались голоса.

Резко, как будто в результате неудачного монтажа, возник рыжебородый. Он сидел прямо перед Дмитрием. Бархатный пиджак висел на спинке стула, образуя своего рода драпировку.

– Ну здравствуй, – сказал бородач. – Встать можешь?

Дмитрий застонал.

– Шучу. Вставать пока рановато.

Дмитрию все же удалось разлепить губы.

– Что? – незнакомец привстал и наклонился к его рту.

– Где… мама…

– А нету мамы, – грустно сказал бородач, – умерла.

***

Все было как в черном тумане. Эта палата, этот человек, этот разговор.

– Как… когда…

– Да уж, – бородач закатил глаза, – лет десять.

Дмитрий не мог понять, почему человек с рыжей бородой издевается над ним. Он совершенно точно помнил, что никогда его раньше не видел, а следовательно… А следовательно…

– Папа тоже, – шепнул бородач интимно, – практически в один год и ушли.

– Кто еще, – Дмитрий почувствовал, как накатывает истерическое веселье, – огласите… весь список…

Бородач открыл рот… поднял вверх указательный палец… не сказав ни слова, не издав ни звука, закрыл рот. Какое-то время они провели вместе молча. Дмитрию даже показалось, что он успел поспать.

Потом бородач достал зеркало и поднес к его лицу.

Из зеркала на Дмитрия глядел чрезвычайно изможденный, бледный, болезненный, плохо выбритый и совершенно незнакомый мужчина. Лет сорока.

***

– Сколько сейчас времени?

– Три часа ночи… Три часа дня… Не знаю.

Таня лежала, отвернувшись, замотавшись в простыню как мумия.

– Брошу все и пойду по городу, – грустно продекламировал Дмитрий, – собирать бутылки в пыли…

– Да иди ты куда хочешь… – кажется, она плакала. А он ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. Кроме полной свободы. Он сел на кровати, затем встал и даже слегка подпрыгнул. Ничего! Он посмотрел на свои руки и увидел их насквозь. С костями, сухожилиями и венами. Все было хрустально прекрасно. Светлеющее небо за окном манило его. «А ведь я могу летать, – понял он, – это мне не снится, я действительно могу летать». Он нажал кнопку Play и взобрался на подоконник.

***

– Сколько… времени…

– Сейчас?

– Сколько времени я… здесь…

Бородач задумался.

– Ты имеешь в виду, в этом помещении или в этом состоянии?

– Со-стоя-нии…

Дмитрий чувствовал, что бородач издевается, но у него не было сил что-то с этим сделать. Например, выйти из себя.

– Со всеми переездами – ну, наверное, лет двадцать.

– Можно мне теперь… врача?

Рыжебородый опешил. И даже как будто обиделся.

– Так я и есть твой врач, – наконец процедил он. – А что, есть жалобы какие-то?

– Плохо себя чу… – он потерял сознание.

***

На третий день Дмитрий понял, что та женщина со смутно знакомым лицом – это Таня. Сильно располневшая и подурневшая. «Ну а что ты хотел, – спросил он сам себя, – чтобы время остановилось, пока ты в коме?» Оставалось понять, что она здесь делает и какова ее роль в происходящем. Времени для размышлений было навалом. Есть он все еще не мог, тела не чувствовал. За попыткой шевельнуть какой-нибудь конечностью тут же следовала вспышка дикой головной боли, как будто чугунное ядро разрывалось в голове и крошило там все чугунными осколками. Обезболивающее душка-врач давать отказался, объяснив это тем, что боль в голове «не физического, а метафизического характера, и лекарства тут не помогут». Клоун, блин… Дмитрий ненавидел его всей душой.

Потянулись недели реабилитации. Несколько раз ненадолго приходила Таня. Брала его за руку, больно сжимала пальцы. Разговаривать она не могла, потому что все время плакала, и его это начало бесить.

– Да, да, – ворчал он, пытаясь вытянуть ладонь из ее пухлых рук, – это я, я живой, да, спасибо…

– Ты бы повежливее с ней, – сказал доктор после ее ухода. – Все-таки она о тебе столько лет печется. Столько денег потратила. Давно бы уж отключили тебя от всего, и фьють…

– Не лезь в наши дела, – огрызнулся Дмитрий.

– Как скажешь, – доктор достал из кармана телефон и начал играть в «змейку».

– А откуда такие деньги?.. – не выдержал Дмитрий.

– Из тумбочки, – ухмыльнулся доктор, не поднимая глаз от телефона. – Муж дает.

– И кто у нас муж?

– Шутник, блин. Мэр у нас муж.

– Звучит как шарада.

Доктор раздосадованно крякнул и сунул телефон в карман пиджака.

– Ладно, некогда мне. Физиотерапия через пятнадцать минут. Не спать! – он похлопал Дмитрия по коленке и испарился.

***

Накануне выписки в палату пришла Таня, в легкой весенней курточке. На скулах ее горели красные пятна. Дмитрий про себя отметил пористую кожу, сиреневые прожилки на щеках. «Да она же старуха», – подумал он. Таня была взволнована и отчаянно трусила, но пыталась говорить торжественно.

– Дима, у меня хорошие новости!

От неожиданности он замер и смотрел на нее во все глаза.

– В понедельник… То есть завтра тебя выписывают, и ты… переезжаешь к нам!

– Куда к вам?

– К нам с Антоном. Домой. Он очень ждет встречи. Нам нужно очень много тебе рассказать.

– Не сомневаюсь, – ответил Дмитрий, и ему вдруг стало отчаянно стыдно. Он буквально сгорел от стыда, но тут же воскрес из пепла. – Конечно, Танюша. Спасибо… вам.

Она улыбнулась, давя слезы (он внутренне подобрался, но обошлось без них в этот раз), помялась немного в дверях и вышла, оставив тонкий аромат духов.

– Да ты счастливчик, – подмигнул доктор.

– Поменяемся? – сухо предложил Дмитрий.

***

Ночью он сел в постели, спустил ноги на пол, попытался встать, опираясь руками о койку. Получилось. Сеансы были не зря. Луна светила бешено, заливая пол палаты и выхватывая кусок стула с висящим на спинке пиджаком. Дмитрий подошел, хлопнул легонько по карману – в кармане звякнули ключи. Он ухмыльнулся, натянул пиджак, оказавшийся чуть просторным, но по росту идеальным, прямо поверх пижамы, подошел к окну. Первый этаж. Машина доктора, серебристая «японка», стояла на пятачке за окном. Искушение было слишком велико. Он осторожно развел створки окна и бережно, жалея себя, спустился вниз. Достал из кармана ключи, с недоумением посмотрел на массивный черный брелок. Вставил ключ в скважину.